Гроза (Алмазов)/ДО
Блистаетъ день томительный и душный,
Но туча за горой угрюмая взошла,
И грозно двинулась громадою воздушной,
И черной мглой все небо облегла,
И тѣнь и мракъ на землю опустились.
Замолкнулъ лѣсъ, недвижно лоно водъ,
И вѣтеръ стихъ, и птицы притаились,
И вся земля благоговѣйно ждетъ.
И вдругъ съ небесъ рванулся вихрь могучій,
Завылъ, и съ яростью пронесся чрезъ поля,
Взвилася пыль, крутясь столбомъ летучимъ,
Разсѣкла молнія серпомъ горящимъ тучи, —
И грянулъ громъ, — и дрогнула земля.
Прекрасенъ ты, могучій громъ небесный!
Греми и потрясай сердца людей и долъ:
Въ юдоли сей унылой, душной, тѣсной,
Ты намъ привѣтъ изъ родины безвѣстной,
Страны таинственной таинственный глаголъ.
Безмолвны небеса, — и суетно и шумно
Земля заботами обычными кипитъ,
И страсти пылкія волнуются безумно:
Князь міра властвуетъ и страхъ Господень спитъ;
Но грянулъ громъ, и суетныя рѣчи
Затихли, замеръ смѣхъ мгновенно на устахъ,
И предъ иконами затеплилися свѣчи —
Молитва теплится въ очнувшихся сердцахъ.
Греми же, праведный, могучій громъ небесный,
И землю грѣшную громи и потрясай,
И насъ торжественно, какъ благовѣстъ воскресный
Отъ нѣги и трудовъ къ молитвѣ призывай.
Пусть голосъ твой могучій прерываетъ
Унылый ходъ вседневныхъ дѣлъ и думъ,
и дѣтской робостью намъ сердце размягчает
И хоть на мигъ смущаетъ смѣлый умъ.
Для нашихъ думъ, для силы мысли мощной,
Сокрытыхъ тайнъ въ подлунномъ мірѣ нѣтъ —
Измѣрилъ все разсудокъ мѣрой точной,
На все, на все заранѣ и заочно,
Готовы въ насъ рѣшенье и отвѣтъ.
Чредой знакомою предъ нами жизнь мелькаетъ,
Повсюду будничный, однообразный видъ:
Ничто нашъ взоръ внезапнымъ не пугаетъ,
Ничто нашъ умъ загадкой не дивитъ.
И средь заботъ, разчетовъ и пороковъ,
Безцвѣтно наша жизнь влачится безъ чудесъ,
Безъ слова грознаго разгнѣванныхъ пророковъ,
Безъ грозныхъ знаменій разгнѣванныхъ небесъ.
Но въ мигъ, когда земля дрожитъ и стонетъ,
И твердь небесная сверкаетъ и горитъ,
И въ лавѣ огненной окрестность грозно тонетъ,
И съ ревомъ вихрь за тучей тучу гонитъ,
И на землѣ все стихнетъ и молчитъ, —
И въ злой тоскѣ, какъ предъ кончиной міра,
Томясь, какъ грѣшница, природа мрачно ждетъ,
Когда палящій огнь съ небеснаго эфира
По гласу трубному, какъ мстящая сѣкира,
На землю съ грохотомъ и трескомъ упадетъ:
Тогда, какъ въ мигъ святаго откровенья,
Намъ слышится знакомый сердцу гласъ,
Давно въ шуму житейскаго волненья
Неслышный намъ, звучащій вѣчно въ насъ.
Когда, жь гроза надъ нами пронесется,
И солнце выглянетъ, и птички запоютъ,
И, освѣженная, природа улыбнется,
И травы ароматъ роскошно разольютъ,
И съ свѣжимъ воздухомъ отрадою спокойной
Въ открытое окно пахнетъ на нашу грудь, —
Бодрѣй и радостнѣй съ душою обновленной
Глядимъ мы вдаль на трудный жизни путь;
Еще въ жару святаго впечатлѣнья,
Душа небесными глаголами полна:
Яснѣй свое небесное рожденье
И сознаетъ, и чувствуетъ она;
Не тѣсно ей въ земномъ жилищѣ тѣсномъ,
Привольнѣй жить подъ кровомъ, ей роднымъ;
И жарче вѣруемъ мы чудесамъ небеснымъ,
Живѣе вѣрится и подвигамъ земнымъ;
Въ одеждѣ праздничной тогда все блещетъ въ мірѣ,
Спадаетъ съ думъ заботъ тяжелый гнетъ,
И наша мысль торжественнѣй и шире
Возноситъ къ небесамъ свой царственный полетъ,
Роскошнѣй сновъ безгрѣшныя видѣнья
Лелѣютъ чистыхъ дѣвъ и отроковъ сердца,
И величавѣе исходитъ вдохновенье
На душу тихую пѣвца.