Графъ Марковъ.
править1827.
правитьВяземскій П. А. Полное собраніе сочиненій. Изданіе графа С. Д. Шереметева. T. 1.
Спб., 1878.
Графъ Аркадій Ивановичъ Марковъ родился въ Москвѣ 6-го Января 1747 года. Еще въ ранней молодости вступилъ онъ въ коллегію иностранныхъ дѣлъ и находился при графѣ Стакельбергѣ во время посольства его въ Мадритъ, въ 1771 г. Потомъ переведенъ онъ былъ въ миссію Варшавскую, подъ начальство г-на Сальдерна, съ которымъ имѣлъ неудовольствіе по службѣ. Г-нъ Сальдернъ, негодуя на сопротивленіе оказываемое подчиненнымъ, держалъ его подъ арестомъ въ посольскомъ домѣ. Послѣ того, Марковъ былъ вытребованъ въ Петербургъ къ отчету въ своемъ поведеніи и оправдался съ такимъ успѣхомъ, что съ того времени графъ Панинъ отзывался о немъ императрицѣ Екатеринѣ, какъ о молодомъ человѣкѣ, одаренномъ отличными способностями, присутствіемъ и твердостью духа, обнаруживающими въ немъ признаки государственнаго человѣка. Онъ причисленъ былъ въ Цареградскому посольству Князя Репнина, въ 1776 г., въ званіи секретаря посольства, и потомъ назначенъ въ Гагу; здѣсь получилъ онъ отъ императрицы повелѣніе, въ 1778 году, отправиться въ Парижъ, для исполненія порученія тайнаго и важнаго, о коемъ посолъ при Версальскомъ Дворѣ, князь Барятинскій, не имѣлъ полнаго свѣдѣнія. Марковъ оправдалъ въ семъ случаѣ довѣренность императрицы и достигъ переговорами предназначенной цѣли, съ умѣньемъ и успѣхомъ. Вскорѣ за тѣмъ былъ онъ назначенъ полномочнымъ посланникомъ въ Стокгольмъ и сопровождалъ короля Шведскаго въ путешествіи его по Италіи. Въ 1786 году императрица опредѣлила его третьимъ членомъ Коллегіи Иностранныхъ дѣлъ, по смерти тайнаго совѣтника Бакунина. Во время ея путешествія въ Полуденную Россію, къ донесеніямъ вице-канцлера Марковъ прибавлялъ всегда свои сужденія и замѣчанія: они обратили на себя благосклонное вниманіе государыни; по возвращеніи своемъ, она призывала Маркова къ себѣ на совѣщанія, и вскорѣ потомъ на него одного возложено было составленіе всѣхъ важныхъ бумагъ, изъ Русскаго кабинета всходящихъ; ему же была поручена и вся переписка съ посломъ нашимъ въ Вѣнѣ и посланникомъ въ Берлинѣ въ продолженіе переговоровъ трехъ державъ по дѣламъ Польши. Императрица уважала политическія мнѣнія его и съ каждымъ днемъ болѣе цѣнила его дарованія и способность къ работѣ. Быстро переходилъ онъ изъ чина въ чинъ, отъ почести въ почести; въ царствованіе императрицы пожалованы были ему ордена: св. Владиміра, Александра Невскаго; графское достоинство имперіи; прекрасный домъ въ Петербургѣ и богатыя помѣстья въ Подольской губерніи и въ Бѣлоруссіи. Все предсказывало ему еще блистательнѣйшіе успѣхи; но съ восшествія на престолъ Павла I-го до кончины его графъ Марковъ жилъ въ своихъ деревняхъ. Императоръ Александръ послалъ его въ Парижъ заключить миръ съ Французскою республикою и назначилъ его полномочнымъ посланникомъ при консулѣ. Европейская политика приняла тогда другое направленіе: все предзнаменовало прозорливому взору, что Франція присвоитъ себѣ господство непомѣрное, если заранѣе не станутъ съ твердостью и постоянствомъ противиться властолюбію необыкновеннаго человѣка, схватившаго бразды правленія. Графъ Марковъ съ перваго взгляда усмотрѣлъ опасность и указалъ на нее: смѣлость ума его не понравилась Бонапарту; сначала старался онъ уловить его въ свои сѣти обольщеніемъ, но, видя свои усилія тщетными, рѣшительно возсталъ противъ него. Графа Маркова вызвали изъ Парижа, но съ почестью; передъ самымъ прекращеніемъ его посольства присланъ ему былъ орденъ св. Андрея Первозваннаго.
Съ возвращенія его въ Россію, онъ не былъ употребленъ по дѣламъ. Политика нашего кабинета перемѣнилась и не была уже въ согласіи съ мнѣніями, обнаруженными графомъ Марковымъ. Онъ удалился въ деревню въ 1804 г.; но и въ тишинѣ сельской жизни усердіе его въ пользѣ отечества и умственная дѣятельность еще увлекали его мысленно на сцену политическихъ событій. Онъ сообщалъ по временамъ правительству записки о современныхъ дѣлахъ, и, между прочимъ, въ 1808 г. изложилъ свои мнѣнія о важности воспользоваться возстаніемъ Испанскаго народа и неудачами Наполеона на Пиренейскомъ полуостровѣ, чтобы свергнуть вліяніе, похищенное Наполеономъ надъ Европою, вслѣдствіе Тильзитскаго мира.
Наконецъ, въ 1820 г. графъ Марковъ назначенъ былъ членомъ въ Государственный Совѣтъ и пробылъ въ званіи семъ до самой кончины, воспослѣдовавшей 29-го Января 1827 года; ему было отъ роду 80 лѣтъ и 23 дня[1]. Онъ погребенъ въ монастырѣ Александра Невскаго съ почестями, приличными его сану. Въ послѣдніе годы его жизни, ослабленіе физическихъ силъ отозвалось и въ умственныхъ его силахъ: бремя лѣтъ тяготѣло на немъ. Въ эти годы онъ страстно предался карточной игрѣ, по цѣлымъ вечерамъ и до поздней ночи былъ онъ прикованъ къ ломберному столу и одну за другою возобновлялъ онъ партіи бостона, или виста.
Дипломатическое поприще покойнаго было означено многими блестящими слѣдами: имя его принадлежитъ лѣтописямъ нашей современной исторіи. Общій голосъ, судящій часто о людяхъ и событіяхъ по невѣрнымъ соображеніямъ и частнымъ догадкамъ, обвинялъ его нѣсколько въ неудачѣ переговоровъ, долженствовавшихъ въ царствованіе Екатерины утвердить семейными узами сношенія двора нашего съ Шведскимъ дворомъ, но обстоятельства и подробности этого дѣла еще недостаточно объяснены; другое обвиненіе, на графа Маркова падающее, относится въ поведенію его, неуклончивому немиролюбивымъ и слишкомъ рѣзко высказываемымъ притязаніямъ, которыя онъ обнаруживалъ во время пребыванія своего при первомъ консулѣ. Можетъ быть, не доставало ему одного свойства, нужнаго дипломату: осторожности и скромности въ переговорахъ, при сохраненіи, впрочемъ, твердости и настойчивости. Дипломатическимъ въ-полголоса можно часто имѣть болѣе успѣха, нежели въ дипломатическомъ запальчивомъ кричаніи, а тутъ нашла коса на камень: и Наполеонъ былъ крикливъ и запальчивъ, и Марковъ не шелъ за словомъ въ карманъ.
Впрочемъ, въ отношеніи къ Наполеону событія оправдываютъ правила его и постоянное соблюденіе оныхъ. Особенно 1812 годъ и послѣдствія его, паденіе Наполеона и преимущественное участіе ваше въ переворотѣ судьбы Европейской, отвѣчаютъ направленію, которое Гр. Марковъ хотѣлъ дать вашей и Европейской политикѣ.
Въ личномъ отношеніи замѣчательно, что онъ съ молодыхъ лѣтъ самъ образовалъ себя, не имѣвъ при воспитаніи своемъ удовлетворительныхъ пособій. Умъ его былъ тонокъ, проницателенъ; разговоръ занимателенъ, и оживленъ эпиграмматическими вспышками. Извѣстно, что во время посольства въ Парижѣ, онъ не рѣдко отражалъ выходки консула колкими и твердыми отвѣтами. Жаль, что у насъ нѣтъ эха для подобныхъ преданій и что одни только оффиціальныя извѣстія спасаются отъ забвенія на листахъ послужныхъ списковъ и газетъ, сохраняющихъ эпохи и цѣльныя событія. За недостаткомъ красокъ, любопытныхъ матеріаловъ и вспомогательныхъ подробностей, должны мы ограничиваться въ начертаніи біографическихъ и некрологическихъ абрисовъ, однѣми голыми вѣхами, чтобы означить поприща мужей, достойныхъ названія согражданъ. Въ семъ сожалѣніи нашемъ заключается и оправданіе въ неполнотѣ некрологическаго извѣстія, представляемаго нами. Пользуясь тѣмъ, что имѣемъ, сообщаемъ здѣсь одинъ анекдотъ о графѣ Марковѣ, извлеченный изъ памятныхъ записокъ достовѣрнаго собирателя. Во время посольства графа Маркова въ Стокгольмѣ, посѣтилъ онъ Дроттенгольмъ, королевскій замокъ. Главный смотритель надъ замкомъ, или кто-то изъ придворныхъ, указывая въ оружейной на три знамени, сказалъ ему: «Вотъ Русскія знамена, отбитыя при Петрѣ Первомъ и въ послѣдующія войны». — «Да, это наши, отвѣчалъ Гр. Марковъ, но они стоили вамъ трехъ провинцій». Вотъ еще сообщенное намъ дополненіе въ вашей статьѣ:
Когда Французская республика, по праву сильнаго, побѣдоноснымъ своимъ мечемъ межевала свои и чужія земли, Рейнъ утвержденъ былъ границею между Франціею и Европейскими державами къ востоку. Мѣра сія, на однѣхъ побѣдахъ основанная, побѣдами могла только быть и опровергнута; но тогда слава Наполеова была еще неприкосновенною; онъ возвращался изъ Маренго, а не съ острова Эльбы; Европа безмолвствовала и всѣ Германскіе принцы, имѣвшіе владѣнія на лѣвомъ берегу Рейна, были безпощадно обобраны для округленія Французской границы. Одна Россія могла защитить угнетаемыхъ. Графу Маркову препоручена была сія трудная негоціація, которая, послѣ долгихъ преній съ Французскимъ министромъ Талейраномъ, стараніями Россійскаго дипломата увѣнчана была совершеннымъ успѣхомъ, и доставила всѣмъ лишеннымъ своихъ владѣній принцамъ вознагражденія въ другихъ странахъ Германіи[2]. На замѣчаніе, сдѣланное однимъ знаменитымъ Французскимъ генераломъ, въ тѣхъ же переговорахъ участвовавшимъ, что Россіи не должно-бы вмѣшиваться въ пріобрѣтенія, купленныя Французской кровію, Марковъ сдѣлалъ слѣдующее прекрасное возраженіе: Исторія передастъ потомству, что Французская республика съ оружіемъ въ рукахъ завоевала такія-то земли; но та-же Исторія прибавитъ также, что стараніями и великодушіемъ Россійскаго императора владѣльцы оныхъ земель были вознаграждены за свои потери. Не трудно догадаться, что въ концѣ 1811 года и въ началѣ 12-го, когда война между Франціею и Россіею, такъ сказать, чуялась въ воздухѣ и угрожала не только намъ, но съ нами и всей Европѣ, задорный Марковъ долженъ былъ быть большимъ ея поборникомъ. Авторитетъ его, сильная и меткая рѣчь подстрекали въ войнѣ Московское общественное мнѣніе. До Карамзина дошли слухи о воинственныхъ разглашеніяхъ его; весь тогда преданный историческому труду своему, онъ рѣдко выѣзжалъ изъ дома, и не посѣщалъ общества, былъ знакомъ съ Марковымъ и уважалъ его, но не былъ съ нимъ въ близкихъ сношеніяхъ. Однажды, послѣ обѣда, собирается онъ выѣхать: это удивило домашнихъ. Спрашиваютъ его: куда онъ ѣдетъ? — Къ Маркову. — За чѣмъ? — Мнѣ любопытно услышать и узнать, какъ умный человѣкъ можетъ, въ настоящемъ положеніи нашемъ, желать войны съ Наполеономъ. Онъ отправился. Часа два бесѣдовалъ онъ и спорилъ съ Марковымъ о предстоящемъ жгучемъ вопросѣ. Разумѣется и какъ обыкновенно водится, каждый, не вполнѣ убѣдивъ другаго, остался при своемъ мнѣніи. А жаль, что не было тутъ стенографа, который записывалъ бы пренія. Впрочемъ, на дѣлѣ выходитъ, что тотъ и другой были относительно правы. Карамзинъ не желалъ и просто страшился войны, потому что не признавалъ насъ готовыми въ ней. Противъ этого сказать нечего. Марковъ былъ самонадѣяннѣе, смѣлѣе, и, слѣдовательно, неосторожнѣе, но смѣлымъ Богъ владѣетъ, а особенно Русскій богъ, который не всегда бываетъ богомъ благоразумія и предусмотрительности: странныя бываютъ противорѣчія въ жизни и въ исторіи. Карамзинъ зналъ Россію, умственно выросъ въ ней и возмужалъ, изучилъ ее; Марковъ зналъ ее мало и болѣе поверхностно: любилъ ее болѣе политически, чѣмъ любовью семейною, сыновнею. Образованіе его, складъ ума, дипломатическая дѣятельность, дипломатическіе навыки и способности отчуждали его отъ Русской среды и Русскихъ партій. Карамзинъ любилъ Россію чистою, глубокою, кровною, вмѣстѣ съ тѣмъ и просвѣщенною любовью, а въ послѣдствіи оказалось, что правъ былъ Марковъ, а не Карамзинъ. Провидѣніе, или случай, который Блудовъ называетъ инкогнито Провидѣнія, любитъ иногда подобными нечаянностями озадачивать человѣческую мудрость и какъ будто подсмѣиваться надъ нею.
Графъ Марковъ, котораго остроуміе было нерѣдко безпощадно и жестоко, называлъ двухъ отставныхъ сановниковъ, живущихъ въ Москвѣ: les deux monuments ambulants du regne de la terreur.
- ↑ Въ «Сѣверной Пчелѣ» ошибочно начтено 87 лѣтъ графу Маркову. Извѣстіе о смерти его, напечатанное въ сей газетѣ, замѣчательно по своей сухой краткости, тѣмъ болѣе, что въ слѣдъ за нимъ находится другое, о смерти французской актрисы, оживленное какимъ-то участіемъ. Мы ни порочимъ сего участія, заслуженнаго дарованіемъ покойной актрисы, но въ правѣ удивляться, что издатели Русской газеты не могли замолвить признательнаго слова въ память человѣка, съ честью служившаго отечеству.
- ↑ Въ то время изъ Сенъ-Клудскаго кабинета выпущенъ былъ политическій памфлетъ, въ коемъ сказано было, что Россійскій посолъ хочетъ перемѣнить теченіе Рейна; графъ Марковъ отразилъ насмѣшки словомъ и дѣломъ.