Графиня Листаль (Лермина)/ДО

Графиня Листаль
авторъ Жюль Лермина, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: французскій, опубл.: 1875. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: Библіотека для чтенія. Ежемѣсячный журналъ. Ноябрь 1875 года. Санктпетербургъ.

БИБЛІОТЕКА ДЛЯ ЧТЕНІЯ. ЕЖЕМѢСЯЧНЫЙ ЖУРНАЛЪ. Ноябрь 1875 года. САНКТПЕТЕРБУРГЪ. Типографія В. С. Балашова (Большая Садовая ул., д. № 48—2).

1875.

ВИЛЛІАМЪ КОББЪ. ГРАФИНЯ ЛИСТАЛЬ. РОМАНЪ. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I.

Въ ожиданіи, пока Франція будетъ соединена съ Англіей подводнымъ тунелемъ или мостомъ черезъ каналъ, нѣтъ болѣе удобнаго и скораго сообщенія между двумя странами, какъ пароходы, ходящіе изъ Дувра въ Калэ. Скорые поѣзда позволяютъ намъ обѣдать въ Лондонѣ и завтракать въ Парижѣ, что было для нашихъ предковъ волшебнымъ сномъ изъ «Тысячи и одной ночи». Въ особенности ночные поѣзда отличаются быстротой по истинѣ изумительной. Прибывъ въ Дувръ, путешественники и ихъ багажъ быстро перемѣщаются изъ вагоновъ на пароходъ. Нѣтъ ни минуты остановки; все это происходитъ почти мгновенно.

Отъ Лондона до Дувра путешественники вооружаются терпѣніемъ; по большей части они немного боятся переѣзда черезъ Ла-Маншъ. Морская болѣзнь стережетъ ихъ на берегу и никто не можетъ поручиться, что избѣжитъ ея. Когда, наконецъ, пароходъ доходитъ до твердой земли, то всѣ чувствуютъ себя успокоенными; нѣкоторые чувствуютъ себя утомленными волненіями переѣзда, и всѣ вообще желаютъ устроиться по спокойнѣе и, если возможно, уснуть и проспать до Парижа, что, увы, довольно трудно сдѣлать въ неудобныхъ вагонахъ.

Самое главное ухитриться такъ, чтобы сѣсть въ уголъ и тамъ, мало по малу, укачиваемый равномѣрной тряской вагона, путешественникъ засыпаетъ. Счастливъ тотъ, у кого нѣтъ сосѣда и кто, по этому, можетъ растянуться на скамейкѣ. Едва началъ ему сниться первый сонъ, какъ уже поѣздъ приходитъ въ Аміенъ, едва снова сомкнулись глаза, какъ уже кондукторъ кричитъ во все горло: «Парижъ! Парижъ!»

Таковы же были, по всей вѣроятности, намѣренія двухъ господъ, закутанныхъ по уши, которые, въ одну прекрасную декабрьскую ночь 186… года, устроились въ одномъ изъ отдѣленій экстреннаго поѣзда, шедшаго изъ Калэ въ Парижъ и служившаго продолженіемъ переѣзда на пароходѣ изъ Дувра въ Калэ.

Было очень холодно; холодный и рѣзкій вѣтеръ заморозилъ бы лице всякаго неблагоразумнаго, который не закуталъ бы его хорошенько. Поэтому, всѣ путешественники были закутаны въ невообразимое количество разныхъ кашне, плэдовъ и шубъ. Никто не имѣлъ человѣческаго вида и глядя на этихъ путешественниковъ, шедшихъ съ парохода въ вагонъ, можно было принять это шествіе за процессію медвѣдей, возвращающихся въ свои берлоги.

Наши два путешественника были почти одинаковаго роста, а судя по живости, съ которой они вскочили въ вагонъ, можно было заключить, что они молоды и ловки.

И это все.

Кампанія желѣзныхъ дорогъ, по всей вѣроятности, по какимъ-нибудь вполнѣ основательнымъ причинамъ, старается съ курьерскимъ поѣздомъ пускать какъ можно меньше вагоновъ, такъ что, по большей части, всѣ отдѣленія бываютъ биткомъ набиты. Такъ было и въ этотъ разъ. Едва два путешественника заняли мѣста въ углахъ, какъ остальныя шесть мѣстъ отдѣленія были сейчасъ же заняты.

Каждый устроился какъ могъ; плэды были разложены на колѣнахъ, ноги были уставлены на грѣлки, налитыя кипяткомъ. Кто-то спустилъ зеленую занавѣску на фонарѣ, хотя и безъ того отъ этого освѣщенія не больно глазамъ.

Затѣмъ, какъ бы по какому-то взаимному соглашенію, всѣ восемь человѣкъ заснули. Молчаніе прерывалось только стукомъ колесъ по рельсамъ и храпѣніемъ спящихъ.

Вдругъ раздался какой-то необыкновенный стукъ, точно сильный ударъ молота.

— А? что такое?

Въ вагонѣ поднялись восклицанія на всѣхъ извѣстныхъ языкахъ.

— Помогите! поѣздъ сошелъ съ рельсовъ! кричали самые скромные.

Нѣсколько мгновеній прошло въ неописанномъ безпорядкѣ. Неожиданно разбуженные путешественники не могли отдать себѣ отчета въ причинѣ шума, такъ неожиданно разбудившаго ихъ.

Между тѣмъ поѣздъ катился по рельсамъ съ прежней быстротой. Что же такое случилось?

— Дверь открыта! сказалъ кто-то.

Дѣйствительно, дверь вагона была не заперта.

— Недостаетъ двухъ путешественниковъ! вскричалъ другой.

Это было уже важнѣе; два путешественника, занимавшіе углы по обѣ стороны двери, исчезли. Самый храбрый рѣшился взглянуть въ дверь.

— Дверь сломана…

— Она вѣрно ударилась обо что-нибудь!…

— Но какъ остановить поѣздъ?

— Съ чему? Мы подъѣзжаемъ къ Аміену!

Дѣйствительно, было уже пять часовъ утра и поѣздъ подходилъ къ Аміену.

Мало по малу путешественники успокоились: эгоистическое чувство собственной безопасности было причиной этого.

Раздался свистокъ локомотива и поѣздъ остановился на Аміенской пристани. Шесть путешественниковъ, оставшихся въ томъ отдѣленіи перваго класса, откуда исчезли два остальные, встали всѣ, какъ одинъ: они торопились узнать объясненіе этого таинственнаго случая.

Начальникъ поѣзда былъ позванъ. Ему поспѣшно объяснили въ чемъ дѣло и вскорѣ всѣ путешественники, начальникъ станціи и полицейскій толпились около вагона.

Дверь была какъ будто оторвана. Но что сталось съ исчезнувшими путешественниками!

По всей вѣроятности, по какой-то неосторожности, которую трудно объяснить, обманутые какимъ-нибудь сновидѣніемъ, путешественники вообразили, что пріѣхали на станцію и, открывъ дверь, выскочили въ нее.

Однако, это объясненіе, вполнѣ достаточное, еслибы дѣло шло объ одномъ человѣкѣ, едва-ли могло быть примѣнено къ настоящему случаю. Какъ и всегда, въ подобныхъ обстоятельствахъ различныя предположенія такъ и сыпались съ обѣихъ сторонъ, ни мало не объясняя дѣла.

Правительственный коммисаръ, состоявшій при желѣзной дорогѣ, по имени Делануа, былъ въ нерѣшимости и предлагалъ безчисленное множество вопросовъ, на которые путешественники могли отвѣчать только очень не точно. Начальникъ станціи первый пришелъ въ себя. Онъ попросилъ путешественниковъ выйти, затѣмъ сломаный вагонъ былъ отцѣпленъ и замѣненъ другимъ. Послѣ этого надо было розыскать трупы двухъ жертвъ, которые, по всей вѣроятности, должны были быть недалеко, разбитые и изуродованные.

Служащіе вооружились фонарями, чтобъ отправиться на поиски, тогда какъ о происшествіи дано было знать по телеграфу до Абевиля.

Путешественники того отдѣленія, въ которомъ произошелъ этотъ случай, были спрошены о ихъ именахъ и мѣстахъ жительства, чтобы быть, въ случаѣ надобности, свидѣтелями. Затѣмъ, по поданному сигналу, поѣздъ продолжалъ свой путь въ Парижъ.

Одинъ молодой докторъ, который выходилъ въ Аміенѣ, и начальникъ станціи, вмѣстѣ съ коммисаромъ и пятью служащими, съ фонарями, отправились по полотну.

Небо покрылось тучами; холодъ сталъ менѣе рѣзокъ, но за то темнота еще болѣе увеличилась, благодаря поднявшемуся туману.

— Судя по словамъ путешественниковъ, сказалъ начальникъ станціи Викторинъ, мы должны найти трупы не доходя трехъ или четырехъ километровъ до Альисюръ-Сомъ. Я боюсь, продолжалъ онъ, обращаясь къ доктору, чтобы ваша помощь не была безполезна; тѣмъ не менѣе, мы вамъ очень благодарны за ваше любезное согласіе сопровождать насъ.

Дойдя до первой сторожевой будки, коммисаръ спросилъ сторожа, не знаетъ-ли онъ чего-нибудь.

Тотъ ничего не видалъ.

— Въ такомъ случаѣ, это дальше, сказалъ Викторинъ, и надо торопиться, потому что, если случайно несчастные еще живы, то они должны ужасно страдать, въ особенности если они не въ состояніи двигаться, но въ тоже время могутъ на столько соображать, чтобы бояться проѣзда новаго поѣзда.

Вдругъ одинъ изъ шедшихъ впереди людей поднялъ фонарь и началъ имъ махать, крича что-то. Викторинъ бросился бѣжать, его спутники также послѣдовали его примѣру, и въ нѣсколько мгновеній добѣжали до мѣста.

Они невольно вздрогнули, самъ докторъ вскрикнулъ.

На дорогѣ лежало тѣло, голова и корпусъ были внѣ рельсовъ, но ноги лежали на самыхъ рельсахъ и представляли кровавую, безформенную массу.

Не возможно было болѣе сомнѣваться…. когда несчастный упалъ, его ноги попали подъ колеса и были буквально раздроблены. Онѣ держались за остальное тѣло только кусками разорваннаго платья.

— Для этого нѣтъ никакой надежды, сказалъ докторъ, смерть должна была быть мгновенная.

Надо было взять тѣло съ рельсовъ: съ тяжелымъ чувствомъ, которое невольно внушаютъ всякія ужасныя поврежденія, эти люди подняли массу, не имѣвшую ни малѣйшаго человѣческаго вида.

Трупъ былъ положенъ на землю съ лицемъ, обращеннымъ къ небу.

На головѣ еще оставалась мѣховая шапка съ наушниками, завязки которыхъ и удержали ее на головѣ, все лице было закутано въ широкое кашне, которое докторъ принялся распутывать. Викторинъ стоялъ около него, держа въ рукѣ фонарь и направляя его свѣтъ на лице несчастной жертвы. При этомъ неопредѣленномъ свѣтѣ, когда лице покойника было открыто, оно казалось имъ еще блѣднѣе.

Это было лице человѣка молодаго, съ довольно правильными и красивыми чертами. Голова была покрыта густыми и короткими рыжими волосами. Борода выбрита.

Въ то время какъ докторъ занимался этимъ осмотромъ, поиски продолжались: исчезло два путешественника, но до сихъ поръ только одинъ трупъ былъ найденъ. Другой долженъ былъ, по всей вѣроятности, быть не далеко. Между тѣмъ, не смотря на самые тщательные поиски, не находилось ни малѣйшаго слѣда другой жертвы.

— Послушайте, сказалъ докторъ, обращаясь къ Викторину, вотъ доказательство, что путешественниковъ было двое и что они путешествовали вмѣстѣ.

Дѣйствительно, въ карманѣ жилета убитаго было два билета.

— Вы видите, у него было его собственный билетъ и билетъ его спутника….

— Это очевидно. Но я не могу понять, какъ подобный случай могъ случиться заразъ съ двоими и почему мы не находимъ другаго трупа.

— И въ тоже время, прибавился коммисаръ, это обстоятельство сразу уничтожаетъ предположеніе, что, не имѣя билетовъ, эти люди выскочили, боясь повѣрки билетовъ въ Аміенѣ.

Викторинъ подозвалъ двоихъ изъ прислуги и велѣлъ имъ идти въ Аміенъ за носилками.

Коммисаръ, при свѣтѣ наступавшаго дня, записалъ время и мѣсто, гдѣ найденъ былъ трупъ.

Вскорѣ носилки были принесены и печальное шествіе отправилось въ Аміенъ.

Вдругъ докторъ вскрикнулъ.

— Что такое? спросилъ Викторинъ.

— Посмотрите, сказалъ докторъ, указывая на землю, которую онъ внимательно разсматривалъ.

Въ сотнѣ метровъ отъ того мѣста, гдѣ было найдено тѣло, виднѣлись слѣды ногъ. Хотя холодъ и былъ довольно силенъ, но все-таки не на столько, чтобы земля до того замерзла, чтобы на на ней не оставалося слѣдовъ.

— Вотъ слѣды втораго путешественника, сказалъ докторъ.

— Идите впередъ, закричалъ начальникъ станціи тѣмъ, которые несли покойника; а мы, продолжалъ онъ, обращаясь къ своимъ спутникамъ, разсмотримъ эти слѣды.

Но, странная вещь, слѣды не шли по полотну, хотя возвратившись къ мѣсту паденія перваго путешественника, они ясно различили слѣды четырехъ ногъ, но затѣмъ они сейчасъ-же исчезали. Одинъ изъ двухъ упалъ на рельсы, но другой?…

— Какъ кажется, сказалъ Викторинъ, тотъ, который спасся отъ смерти, нашелъ средство уничтожить свои слѣды.

— Вѣроятно онъ шелъ по рельсѣ.

— Но значитъ онъ имѣлъ какой-нибудь интересъ скрыть направленіе, которое онъ принялъ?

— Можетъ быть!…

Это было драгоцѣнное указаніе, которымъ не слѣдовало пренебрегать.

Осмотрѣвъ снова найденные докторомъ слѣды, они увидѣли, что эти слѣды шли прочь отъ полотна желѣзной дороги, но въ это время туманъ разрѣшился мелкимъ дождемъ, который, смачивая почву, сдѣлалъ невозможными дальнѣйшіе розыски, къ тому-же не вдалекѣ проходила большая дорога, по которой конечно было-бы невозможно различить слѣды путешественника.

Такимъ образомъ невозможно было опредѣлить, куда направился спасшійся путешественникъ, поэтому было безполезно продолжать розыски, которые должны были остаться безъ результата; тогда три спутника вернулись назадъ и пошли къ станціи.

Подходя къ станціи, они увидѣли молодаго человѣка, который какъ только замѣтилъ ихъ, такъ сейчасъ-же началъ дѣлать имъ знаки, чтобы они торопились.

— Кто это такое! спросилъ Викторинъ.

— Если я не ошибаюсь это Морисъ Серванъ…. отвѣчалъ докторъ.

Тотъ кого назвали этимъ именемъ, пошелъ имъ на встрѣчу и сказалъ протягивая доктору руку:

— Ну, дорогой Люсіенъ, узнали вы какія-нибудь подробности объ этомъ преступленіи?

— Преступленіи?! вскричалъ коммисаръ и начальникъ станціи.

— Ты хочешь сказать приключеніи? повторилъ докторъ.

Тогда Морисъ, лице котораго выражало глубочайшее изумленіе, вскричалъ въ свою очередь:

— Но вы значитъ ничего не видали?

Послѣ этого онъ подошелъ къ носилкамъ, на которыхъ лежалъ трупъ. Трупъ былъ перевернутъ и положенъ лицемъ внизъ.

Тогда Морисъ указалъ на кровавый слѣдъ на спинѣ трупа и сказалъ обращаясь къ коммисару.

— Вы все еще думаете, что это простое приключеніе?

II.

Морисъ Серванъ былъ молодой человѣкъ, лѣтъ двадцати шести, средняго роста. Съ перваго взгляда нельзя было не быть пораженнымъ его наружностью. По странной случайности, рѣдкой у мущинъ, его волосы и борода были того цвѣта, который встрѣчается только у очень молодыхъ дѣвушекъ и называется пепельнымъ.

Первые лучи утра давали его волосамъ серебристый оттѣнокъ; черты лица его были тонки и красивы, носъ длинный, губы немного толстые. Но что придавало особенную странность его лицу, это большіе черные глаза съ темными рѣсницами. Когда онъ устремлялъ на кого-нибудь свой взглядъ, то казалось, что онъ одаренъ сверхъестественнымъ могуществомъ. Это было какое-то очарованіе, противъ котораго съ трудомъ можно было устоять; да и къ чему? Ничто въ этомъ прекрасномъ лицѣ не внушало недовѣрія, напротивъ того, возбуждало симпатію и Морисъ, мы это увидимъ впослѣдствіи, былъ любимъ всѣми знавшими его.

Между тѣмъ Люсіенъ, который въ качествѣ медика былъ немного раздосадованъ, что не сразу угадалъ истину, поспѣшно подошелъ къ трупу и разсматривалъ рану, указанную Морисомъ.

Въ верхней части спины, какъ разъ по срединѣ, была рана шириною не болѣе сантиметра.

— Я сейчасъ предупрежу судъ, сказалъ начальникъ станціи.

— Я взялъ на себя, сказалъ кланяясь Морисъ, предупредить ваше желаніе. Я хотѣлъ ѣхать въ Аррасъ, когда мнѣ сказали объ этомъ…. случаѣ. Я отложилъ на завтра мою поѣздку и отправилъ въ моемъ экипажѣ человѣка, который вѣроятно не замедлитъ привезти господина Даблэна….

Викторинъ въ свою очередь почувствовалъ себя уколотымъ; положительно этотъ Серванъ не позволялъ никому исполнять своихъ обязанностей.

Въ ожиданіи судебнаго слѣдователя, Викторинъ вмѣстѣ съ коммисаромъ дѣлалъ множество предположеній, одно другаго невѣроятнѣе. Начальникъ станціи былъ очень доволенъ, что такое важное событіе произошло около его станціи и чуть что не говорилъ, что онъ въ восторгѣ, что совершено убійство.

Случай! фи! это бываетъ каждый день. Но преступленіе, о, это другое дѣло, это привлекаетъ всеобщее вниманіе. Это былъ случай отправить въ правленіе донесеніе о происшествіи, не забывъ прабавить:

«Я беру на себя смѣлость воспользоваться этимъ случаемъ, чтобы напомнить гг. членамъ правленія, что мои заслуги и т. д.»

Что касается до коммисара, то онъ съ самымъ глубокомысленнымъ видомъ слушалъ фанстастическіе предположенія своего собесѣдника. Только въ одномъ обстоятельствѣ онъ былъ вполнѣ согласенъ съ нимъ, это въ тѣхъ выгодахъ, которыя могъ доставить имъ этотъ случай.

Одинъ Морисъ Серванъ стѣснялъ ихъ.

Этотъ несносный позволилъ себѣ увидѣть то, что коммисару слѣдовало замѣтить первому.

Существуютъ люди, которые постоянно мѣшаются въ то, что до нихъ не касается.

Въ это время Морисъ подошелъ къ доктору и разспрашивалъ его о малѣйшихъ подробностяхъ приключенія.

Люсіенъ Бошанъ, таково было имя доктора, былъ съ дѣтства другомъ Мориса Серванъ. Они были воспитаны вмѣстѣ и получили одинаковое образованіе. Только за нѣсколько лѣтъ до этого, обстоятельства разлучили ихъ.

Бошанъ занимался практикой въ Аміенѣ, тогда какъ Морисъ, богатство котораго давало ему независимое положеніе, путешествовалъ, изучая различныя страны съ умомъ и проницательностью, которые ничто не останавливало.

— Но почему ты здѣсь? спрашивалъ его Люсіенъ.

— Я уже два мѣсяца живу здѣсь.

— А я ничего объ этомъ не зналъ! Почему ты не далъ мнѣ знать, не пріѣхалъ ко мнѣ?

— По очень простой причинѣ, потому что я не зналъ что ты въ Аміенѣ

— Ты значитъ живешь не въ городѣ?…

— Я тебя понимаю. Дѣйствительно, если бы я жилъ въ Аміенѣ, то извѣстность доктора Бошанъ….

— Я тебѣ запрещаю смѣяться надо мной.

— Тѣмъ болѣе, что это было-бы плохое доказательство моего удовольствія тебя видѣть. Я не забылъ нашей дружбы.

— Объясни мнѣ въ такомъ случаѣ почему я ничего не слыхалъ о тебѣ?…

— Потому что я живу отшельникомъ.

— Гдѣ это?

— Въ одномъ сосѣднемъ замкѣ…

— Который называется?

— Ты очень любопытенъ.

— А! а! сказалъ смѣясь Люсіенъ, вижу, я угадываю…. Ты прячешься въ какое-нибудь очаровательное гнѣздышко, чтобы скрывать твое счастье.

— Не совсѣмъ… потому что я тоже угадываю, что ты хочешь сказать… и чтобы сразу положить конецъ твоимъ предположеніямъ я скажу тебѣ названіе. Я провожу время въ замкѣ Листаль….

— Я уже слышалъ эту фамилію. Не правда-ли, она принадлежитъ одному аристократу стариннаго рода, который заключилъ немного неравный бракъ?…

— Да и нѣтъ; я тебѣ это объясню въ послѣдствіи; мнѣ кажется, что я слышу голосъ Даблэна и мы обязаны заняться дѣломъ.

Разговаривая, молодые люди отошли отъ станціи; когда они возвращались, Люсіенъ взялъ за руку Мориса и сказалъ, глядя ему въ глаза:

— Сознайся, что ты влюбленъ.

— Нѣтъ… я люблю… и это большая разница.

— Но это гораздо лучше.

— Я знаю!

Между тѣмъ коммисаръ и начальникъ станціи вели усердные разговоры съ судебнымъ слѣдователемъ.

Даблэнъ былъ маленькій человѣкъ, худой, подвижный, дѣятельный, благородный во всѣхъ отношеніяхъ и уважаемый, какъ онъ того заслуживалъ. Замѣтивъ Мориса, онъ поспѣшно пошелъ къ нему на встрѣчу протянувъ руки.

— А! любезный Серванъ, я очень радъ, что вижу васъ здѣсь…. и вы меня не оставите, не правда-ли? Вы первый догадались объ этомъ дѣлѣ…

— Вы говорите объ ударѣ ножемъ….

— Конечно, объ этомъ, и г. Викторинъ мнѣ точно разсказалъ все происшедшее…. Но войдите сюда, мы поговоримъ.

Трупъ былъ положенъ въ залу, принадлежавшую къ складамъ товара.

Викторинъ, коммисаръ, Люсіенъ, Морисъ и Даблэнъ вошли въ нее.

— Господа, сказалъ слѣдователь, вы не удивитесь, если я прежде всего соглашусь съ мнѣніемъ господина Сервана…. Будетъ слишкомъ долго разсказывать, по какому теченію обстоятельствъ я узналъ на сколько простой слѣдователь можетъ извлечь пользы изъ его замѣчаній.

— Пощадите мою скромность, сказалъ, смѣясь, Морисъ.

Маленькій слѣдователь выпрямился.

— Нисколько! нисколько! я знаю, что говорю… Вы дикарь, вы индѣецъ… по проницательности, конечно. Скажите мнѣ скорѣе, что вы знаете обо всемъ этомъ дѣлѣ…

— Но я ровно ничего не знаю…

Коммисаръ счелъ своимъ долгомъ вмѣшаться.

— Господинъ Серванъ не имѣлъ времени собрать свѣденій, сказалъ онъ.

Морисъ слегка вздрогнулъ. Можно было подумать, что горячій конь почувствовалъ шпоры… Въ словахъ коммисара слышалось нѣкоторое насмѣшливое недовѣріе. Морисъ всталъ и подошелъ къ трупу.

— Я думаю, сказалъ онъ, если господинъ Даблэнъ дастъ мнѣ позволеніе, что трупъ слѣдовало бы раздѣть.

— Сдѣлайте это! приказалъ судья.

Покойникъ былъ одѣтъ въ теплое платье: на немъ было надѣто толстое драповое пальто. На рубашкѣ, также какъ и на остальномъ бѣльѣ, не было никакой мѣтки.

— Первое, что намъ слѣдуетъ узнать, сказалъ Морисъ, это то, кто этотъ человѣкъ. Сейчасъ замѣтно, что его одежда не французскаго покроя, въ особенности я обращу ваше вниманіе на сапоги, они, по всей вѣроятности, куплены или въ Англіи, или въ Соединенныхъ Штатахъ.

Въ карманѣ жилета лежали большіе мѣдные часы. Морисъ открылъ крышку.

— Посмотрите: Бенсонъ Стрэндъ. Это, во-первыхъ, указываетъ на англійское происхожденіе жертвы. Впрочемъ, я сдѣлаю только одно замѣчаніе. Эти мѣдные часы хотя и фабрикуются въ Англіи, но очень рѣдко тамъ продаются. Это, преимущественно, товаръ вывозный. Покойникъ ѣхалъ изъ Лондона, какъ показываетъ билетъ, но я думаю, — это, конечно, только мое предположеніе, — я думаю, что онъ долженъ былъ ѣхать изъ Ливерпуля, куда его привезло какое-нибудь американское судно…

— Это только предположеніе, какъ вы сами говорите, прервалъ опять коммисаръ, который съ сожалѣніемъ видѣлъ это вторженіе въ его область занятій. Увѣрены-ли вы въ этомъ?

— Потрудитесь понюхать эту одежду, сказалъ, улыбаясь, Морисъ, и вы легко услышите, что она пропитана запахомъ корабля, которымъ она, конечно, не могла такъ пропитаться во время переѣзда изъ Дувра въ Калэ.

— А вотъ, что еще болѣе подтверждаетъ ваше предположеніе, прибавилъ Даблэнъ, и говоря это, онъ вынулъ изъ кармана панталонъ черноватую массу, въ которой, съ перваго взгляда, можно было узнать табакъ для жеванья. Это уже вполнѣ принадлежность американца!

— Лице его также носитъ на себѣ этотъ американскій отпечатокъ, продолжалъ Морисъ, по американски подстрижена его борода… Поэтому, по моему мнѣнію, мы имѣемъ достаточно признаковъ, чтобы согласиться на счетъ національности жертвы… А вотъ, взгляните, продолжалъ онъ, это отнимаетъ послѣднія сомнѣнія, и онъ указалъ на клеймо на пальто, на которомъ значилось: «Давидъ и К°, 296, Бродвэй, Нью-Іоркъ».

— Вы правы, сказалъ, наконецъ, коммисаръ, не находя никакихъ доказательствъ противъ очевидности.

— Продолжайте, сказалъ Даблэнъ.

Морисъ подумалъ нѣсколько мгновеній.

— Точно также какъ и я, началъ онъ, вы должны были замѣтить одно очень странное обстоятельство. Человѣкъ, совершившій такое продолжительное путешествіе, не имѣетъ при себѣ ни бумагъ, ни денегъ. Подобная небрежность невозможна. Она должна имѣть объясненіе.

— Вѣроятно, деньги и бумаги были въ рукахъ исчезнувшаго спутника.

— Скажите лучше, убійцы…. Но мнѣ кажется, что тутъ есть другое обстоятельство. Это платье не ново и можетъ дать намъ драгоцѣнныя указанія.

Морисъ разложилъ на столѣ пальто убитаго; оно было сдѣлано изъ черной, довольно толстой и косматой матеріи.

— Слѣдите за моимъ пальцемъ, сказалъ онъ. Вы видите, начиная отъ плеча, эту линію, которая болѣе всего замѣтно на плечѣ, и которая проходитъ наискось по спинѣ и по груди. На этой линіи драпъ вытертъ.

— Что же вы изъ этого выводите?… съ любопытствомъ спросили слушатели.

— Я изъ этого вывожу то, что покойникъ носилъ черезъ плечо сумку на ремнѣ.

— И что эта сумка украдена.

— Да, именно такъ.

— Но этотъ ударъ ножа?

— Здѣсь, какъ мнѣ это вполнѣ справедливо замѣтилъ господинъ коммисаръ, мы принуждены руководствоваться единственно только предположеніями. Но тѣмъ не менѣе, позвольте мнѣ объяснить, что я считаю возможнымъ. Допустивъ, что эти два человѣка путешествовали вмѣстѣ, что доказываетъ присутствіе двухъ билетовъ, надо прежде всего спросить себя, почему они желали выскочить изъ вагона? Потому что вы не можете ни минуты предположить, чтобы онъ могъ быть убитъ въ поѣздѣ. Самое мѣсто раны уничтожаетъ это предположеніе. Въ минуту полученія удара, онъ былъ обращенъ спиной къ товарищу. Между тѣмъ очевидно, что въ вагонѣ онъ сидѣлъ прислонясь спиною къ спинкѣ скамейки. Значитъ эти два путешественника рѣшились выскочить изъ поѣзда во время хода. Что могло принудить ихъ къ этому? никто не въ состояніи этого угадать! Но вотъ что, по моему мнѣнію, должно было произойти. Убитый вышелъ, по всей вѣроятности, первый и стоялъ на подножкѣ. Другой всталъ вслѣдъ за нимъ и въ ту минуту, какъ первый хотѣлъ броситься впередъ, второй нанесъ ему этотъ ударъ ножемъ…. Взялъ-ли онъ передъ этимъ сумку, подъ предлогомъ того, чтобы предоставить первому большую свободу движеній? Я готовъ этому повѣрить…. Во всякомъ случаѣ, будучи раненъ, несчастный упалъ подъ колеса; затѣмъ черезъ нѣсколько шаговъ, убійца выскочилъ изъ вагона.

— Эти объясненія кажутся очень вѣроятными, сказалъ слѣдователь, и я живѣйше благодарю васъ за нихъ. Теперь, мы начнемъ дѣйствовать по порядку; я начну допрашивать свидѣтелей. Если вы можете меня подождать, то мы вмѣстѣ вернемся въ Аміенъ.

Морисъ поклонился въ знакъ согласія.

— Не найдете-ли вы полезнымъ снять фотографію съ убитаго.

— Да, я думаю это сдѣлать.

Между тѣмъ, Серванъ не спускалъ глазъ съ убитаго, точно по его лицу хотѣлъ угадать скрывающуюся въ этомъ дѣлѣ тайну.

— Это странно, прошепталъ онъ вдругъ, тогда какъ никто не могъ его слышать. Эти черты напоминаютъ мнѣ…. но что-же?

И онъ погрузился въ размышленія.

— Ну! сказалъ Люсіенъ, останови свои размышленія и въ ожиданіи пока Даблэнъ, кончитъ слѣдствіе, пройдемся немного…. и разскажи мнѣ о той, которую ты любишь.

Друзья вышли со станціи. Но Морисъ обернулся еще разъ, чтобы бросить взглядъ на жертву, повторяя про себя:

— Но на кого-же похожъ этотъ человѣкъ?

III.

По дорогѣ изъ Аміена въ Корби, пѣшеходъ, идя лѣсистому берегу Скарпы, невольно обращаетъ вниы ніе на возвышенность въ родѣ холма, покрытую деревьями. Въ этомъ мѣстѣ дорога раздѣляется на двое и одна поднимается на холмъ; если путешественникъ, привлекаемый красивымъ мѣстоположеніемъ, спроситъ у какого-нибудь крестьянина, куда ведетъ эта дорога, то тотъ подниметъ шапку и отвѣтитъ:

— Въ замокъ графа Листаль.

Въ послѣдствіи мы будемъ имѣть случай описать внутренность замка графа Листаля, бывшаго судьи, имя котораго справедливо уважается въ странѣ, и котораго, только состояніе здоровья принудило удалиться на время отъ дѣлъ.

Дѣло происходитъ на другой день послѣ описанныхъ нами событій.

Было около восьми часовъ утра; небо было ясно, въ воздухѣ холодно. Блѣдное зимнее солнце напрасно старалось разогрѣть замерзшую землю.

По дорогѣ изъ замка крупной рысью ѣхали двѣ амазонки, въ которыхъ съ перваго взгляда можно было угадать искусныхъ наѣздницъ.

— Берегитесь, говорила одна изъ нихъ другой, сегодня очень скользко и Винтеръ можетъ упасть….

Вмѣсто отвѣта, всадница ударила хлыстомъ лошадь, которая въ галопъ поскакала съ холма. Доскакавъ до подошвы, она вдругъ остановила лошадь и съ улыбкой, какъ бы смѣясь надъ благоразуміемъ и осторожностью, ждала своей спутницы. Другая напротивъ, того не могла удержаться чтобы не вскрикнуть отъ испуга, и сказала тономъ дружескаго упрека:

— А что сказала-бы я отцу, еслибы съ вами случилось несчастіе?

— Несчастіе? Съ какого это времени, дорогая Берта вы меня считаете за ученицу?

Берта улыбнулась въ свою очередь и сказала:

— Для чего-же во всякомъ случаѣ, играть такимъ образомъ съ опасностью?

— Ну, ну…. не сердитесь: я снова сдѣлаюсь благоразумной и осторожной….

— Тѣмъ болѣе, что вы подаете мнѣ дурной примѣръ….

— О, что касается до васъ, то я васъ знаю, вы благоразумны.

Хотя эти слова были произнесены ласковымъ голосомъ, но опытный наблюдатель замѣтилъ бы въ нихъ легкій оттѣнокъ ироніи. Но Берта этого, казалось, не замѣтила и обѣ женщины поѣхали рядомъ по берегу Скарпы.

Обѣ эти женщины представляли между собою рѣзкую противуположность и трудно было съ перваго раза угадать какія родственныя узы соединяли ихъ.

Та, которая такъ пренебрегала опасностью, впрочемъ, болѣе воображаемой, чѣмъ дѣйствительной, была женщина лѣтъ тридцати-двухъ; великолѣпные бѣлокурые волосы были приподняты на вискахъ и собраны на затылкѣ. Не смотря на сильный холодъ и на оживленіе ѣзды, ея лице было блестящей бѣлизны и не показывало ни малѣйшаго волненія. Сквозь чрезвычайно тонкую кожу сквозили синія жилки. Ея маленькіе, но красиво очерченные глаза бросали проницательные взгляды, полные энергіи и лукавства. Носъ былъ не великъ, губы тонки и блѣдны. Шея и бюстъ были безукоризненны. Руки дѣлали быстрыя и нервныя движенія. Длинное платье, поднявшись, вѣроятно, нечаянно, показывало необыкновенно крошечную ножку.

Графиня де-Листаль, потому что это была она, была въ полномъ смыслѣ очаровательная женщина. Всѣ ея жесты были граціозны, всѣ позы полны очарованія.

Графъ де-Листаль женился на ней четырнадцать лѣтъ тому назадъ. Оставшись вдовцемъ съ маленькой трехъ лѣтней дочерью, онъ просилъ Маріенъ (это было имя графини) взять на себя воспитаніе сироты. Графиня была по происхожденію американка.

Берта была брюнетка. Это была высокая молодая Дѣвушка, съ ясными глазами и откровеннымъ выраженіемъ лица. Правильныя черты ея лица свѣтились добротой. Губы были свѣжи и розовы, а зубы бѣлы.

Госпожа де-Листаль хотя и говорила вполнѣ чисто по французски, но сохранила небольшой акцентъ, придававшій только болѣе очаровательности ея словамъ.

Нѣсколько мгновеній обѣ женщины ѣхали молча.

— Кстати, довольны-ли вы мною, сказала вдругъ графиня.

Берта повернулась и съ любопытствомъ поглядѣла на нее.

— Вы точно не понимаете, продолжала графиня.

— Признаюсь, я не помню…

— А порученіе которое вы мнѣ дали?…

— А! сказала, вспыхнувъ, молодая дѣвушка.

— Я ничего не забываю, и вы знаете, что я не пренебрегаю ничѣмъ, что можетъ содѣйствовать вашему счастію.

— Ну что-же? сказала Берта съ жаднымъ любопыствомъ.

— Я говорила съ вашимъ отцемъ….

— И что онъ отвѣчалъ?

— Сначала онъ былъ очень удивленъ, потому что не зналъ и, лучше сказать, не угадалъ намѣреній господина Сервана. Но когда я объяснила ему ту привязанность, которую онъ къ вамъ чувствуетъ и на которую, по вашимъ словамъ, вы ему отвѣчаете, то вотъ слово въ слово, что онъ мнѣ отвѣчалъ….

— О! говорите скорѣе, мамаша.

— О, хитрая, вы меня зовете мамашей, потому что немного любите меня въ эту минуту.

— Развѣ я васъ не люблю всегда!

— Однимъ словомъ, вашъ отецъ сказалъ, что онъ не видитъ никакихъ препятствій вашему союзу съ г-мъ Серванъ; но онъ думаетъ только, что вы еще слишкомъ молоды и что надо подождать годъ, прежде чѣмъ дѣлать свадьбу.

— Значитъ онъ согласенъ?…

— Черезъ годъ…. да.

— Черезъ годъ! Это очень долго, сказала Берта опуская голову.

— Если вы будете любезны и добры къ вашей мачихѣ, то она постарается сократить этотъ длинный срокъ…. Но все-таки, главное сдѣлано. Къ тому-же вы знаете какую привязанность питаетъ вашъ отецъ къ г-ну Сервану. Не мое дѣло говорить о странной симпатіи, которую нашъ гость возбуждаетъ во всѣхъ окружающихъ его…. Я не хотѣла-бы сердить васъ, но я признаюсь, что Морисъ со своей странной физіономіей и инквизиторскимъ взглядомъ удивляетъ и иногда пугаетъ меня. Неужели его глаза не пугаютъ васъ?

— Нѣтъ! отвѣчала молодая дѣвушка, еслибы вы знали какъ онъ добръ и какъ, не смотря на свои громадныя познанія, онъ снисходителенъ къ тѣмъ, кто стоитъ ниже его.

— Какой энтузіазмъ! вскричала графиня.

Въ этомъ восклицаніи было какое-то насмѣшливое принужденіе, которое поразило молодую дѣвушку. Она обернулась къ графинѣ, устремила на нее свой ясный взглядъ, и сказала почти умоляющимъ голосомъ:

— Почему вы не любите Мориса?

— Что вы говорите? отвѣчала графиня. Какъ могу я не любить этого феникса, котораго всѣ обожаютъ!…

— Я очень хорошо чувствую, сказала Берта, голосъ которой дрожалъ отъ волненія, что вы не раз дѣлаете общаго къ нему расположенія….

— А увѣрены-ли вы, что онъ самъ чувствуетъ ко мнѣ большое расположеніе?…

— Онъ постоянно говоритъ о васъ тономъ искреннаго уваженія….

— Дитя мое, сказала графиня отрывистымъ голосомъ, существуютъ различныя степени расположенія…. Любите господина Сервана. Я не думаю говорить ничего противъ этого, но оставьте мнѣ мою свободу цѣнить людей.

— Но въ чемъ-же вы, наконецъ, можете упрекнуть его?

Графиня, въ свою очередь, взглянула на Берту. Это была точно молнія, которая сейчасъ-же погасла.

— Ни въ чемъ, сухо сказала она. Предположимъ, что я его люблю и не будемъ болѣе говорить объ этомъ.

Въ эту минуту всадницы доѣхали до поворота дороги, на дорогѣ сидѣлъ зажавъ палку между колѣнъ какой-то человѣкъ. Это былъ нищій, который слылъ немного за колдуна. Тому, кто спрашивалъ, сколько ему лѣтъ, онъ отвѣчалъ фразой, которая съ перваго взгляда казалась безумной:

— Мнѣ три года.

А между тѣмъ она значила: мнѣ восемдесять-три года. Какъ будто доживя до восьмидесяти лѣтъ онъ началъ новое дѣтство.

Тушаръ — такъ звали этого нищаго, былъ впрочемъ такого сложенія, что долженъ былъ прожить сто лѣтъ. Чѣмъ жилъ Тушаръ? Каково было его прошлое? Что у него было? Этого никто не зналъ. Помнили только, что онъ уже давно жилъ въ этой мѣстности, занимая небольшую, стоявшую уединенно въ лѣсу, хижину, говоря съ тѣмъ и съ другимъ, и иногда давая полезный совѣтъ, беря милостыню, когда ее давали, но никогда самъ не прося.

Погруженная въ свои мысли и удивленная тономъ, которымъ графиня сказала послѣднія слова относительно Мориса, Берта машинально пустила свою лошадь впередъ, такъ что мачиха осталась въ нѣсколькихъ шагахъ сзади. Послѣдняя, также, очевидно, не желавшая продолжать разговоръ, который былъ для нея, казалось, тяжелъ, остановилась передъ нищемъ. Тушаръ при видѣ графини поднялся на ноги.

— Такъ рано уже на ногахъ, Тушаръ? сказала графиня, вынимая кошелекъ и ища въ немъ мелкихъ денегъ.

Старикъ сдѣлалъ шагъ впередъ, протянувъ руку.

— О! сказалъ онъ, этотъ холодъ для меня очень пріятенъ и графиня хорошо дѣлаетъ, что пользуется такой погодой.

Графиня подала ему милостыню и хотѣла уже ѣхать дальше. Но Тушаръ, съ шапкой въ рукѣ, не сходилъ со средины дороги.

— Берегитесь, сказала тогда графиня, лошадь можетъ ударить васъ.

— О, нѣтъ никакой опасности…. лошади знаютъ меня. И животное не сдѣлаетъ зла такому старику какъ я.

Но дѣлая это, нищій, казалось, повиновался какому-то тайному намѣренію. Онъ поспѣшно повернулъ голову. Берта исчезла за поворотомъ дороги.

— Графиня, сказалъ Тушаръ, не сердитесь на меня…. Но мнѣ дано къ вамъ порученіе….

— Ко мнѣ!

— Да, письмо….

Въ это-же время онъ вынулъ запечатанный конвертъ, который подалъ графинѣ.

— Письмо…. ко мнѣ? А кто вамъ далъ его?

— Я не могу вамъ сказать, потому что это былъ человѣкъ мнѣ совершенно неизвѣстный. Я сначала не хотѣлъ брать письма, но онъ очень настаивалъ, говоря, что это надо сдѣлать для блага графини….

Г-жа Листаль взяла письмо изъ рукъ нищаго и съ любопытствомъ смотрѣла на адресъ, на которомъ дѣйствительно было ея имя…. Она уже хотѣла сломать печать, какъ вдругъ нищій поспѣшно остановилъ ее.

— О! не читайте теперь, поспѣшно сказалъ онъ… Мнѣ строго наказывали, чтобы вы прочитали это будучи одна.

Графиня засмѣялась.

— Въ самомъ дѣлѣ, какая таинственность! Можно подумать, что это какой-нибудь романъ. А кто вамъ отдалъ это письмо, мущина или женщина?

— Мущина.

— Молодой или старый?… Припомните хорошенько.

— Я еще не потерялъ памяти…. Сегодня утромъ ко мнѣ постучался мущина, очень красивый, и когда я отворилъ, онъ спрашиваетъ меня: "Тушаръ (я не знаю, какъ онъ узналъ мое имя, и тѣмъ не менѣе, онъ его зналъ). Тушаръ, сказалъ онъ, знаете вы графиню Листаль? Да, отвѣчалъ я, это самая красивая и добрая дама во всей странѣ….

— Оставимъ эти похвалы, перебила его съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ графиня.

— Вы меня спросили — я и говорю, какъ было дѣло. Незнакомецъ продолжалъ: Возьметесь ли вы передать ей письмо? Да, отвѣчалъ я, если это будетъ для нея услуга. — И для нея и для меня. Послѣ этого онъ далъ мнѣ новый экю въ сто су. Я сейчасъ же вышелъ и отправился сюда, зная, что графиня должна проѣхать по этой дорогѣ…. и я еще разъ повторяю, что этотъ человѣкъ желалъ, чтобы вы не читали этого письма при комъ нибудь…. Мое порученіе кончено…. и если графиня не сердится на меня за это…

Графиня съ любопытствомъ разсматривала письмо.

— Это все, что вы мнѣ можете сказать? Какъ онъ былъ одѣтъ? Не видали-ли вы его когда-нибудь прежде?

— О, я могу поклясться, что видалъ его въ первый разъ… Онъ былъ одѣтъ… видите-ли… какъ господинъ, который путешествуетъ, черезъ плечо у него была надѣта сумка.

— Это все?

— Все…

Графиня вынула изъ кошелька нѣсколько серебряныхъ монетъ и дала ихъ нищему, онъ улыбнулся.

— Сегодня не дурной день для Тушара, сказалъ онъ, больше десяти франковъ за одно письмо.

— Я забылъ сказать, прибавилъ онъ, видя что графиня хочетъ ѣхать, я забылъ сказать, что незнакомецъ велѣлъ вамъ сдѣлать то, что написано въ письмѣ… Впрочемъ, я повторяю только его слова… я не понимаю, что все это можетъ значить….

— Хорошо, сказала графиня, вотъ Берта!

И сказавъ это, она поспѣшно сунула письмо въ карманъ. Дѣйствительно, молодая дѣвушка возвращалась назадъ. Она казалась очень взволнованной.

Старикъ сдѣлалъ шагъ назадъ и снова принялъ униженный видъ, такъ что Берта не могла угадать ничего изъ того, что произошло между ними.

— Что съ вами, дитя мое? вскричала графиня замѣтивъ волненіе Берты. Вы совсѣмъ разстроены.

— О, нѣтъ, сказала краснѣя Берта…. я пріѣхала только сказать, что въ концѣ дороги я замѣтила….

— Что такое?

— Вы за это не сердитесь на меня и не будете сердиться на него за то, что. онъ меня любитъ.

— Хорошо, хорошо, я понимаю, сказала графиня улыбаясь и протягивая руку молодой дѣвушкѣ…. тотъ, кого вы увидѣли и чей видъ васъ такъ взволновалъ, былъ Морисъ Серванъ…

— Да, мамаша.

— Когда вы зовете меня мамашей, вы дѣлаете изъ меня все, что хотите…. Я вижу, что мнѣ придется кончить тѣмъ, что надо будетъ полюбить г. Сервана, для того чтобы доставить вамъ удовольствіе…

— Какъ вы добры, сказала Берта, наклоняясь къ графинѣ, чтобы обнять ее.

— О, плутовка!

Въ эту самую минуту Морисъ подошелъ къ дамамъ и низко поклонился имъ.

Онъ поспѣшилъ освѣдомиться о здоровьѣ графини, удивляясь что она не боится подвергать себя утреннему холоду.

— Благодарю васъ за ваше участіе, отвѣчала г-жа Листаль; сознайтесь однако, что если вы безпокоитесь, то гораздо болѣе за Берту, чѣмъ за меня…. Но не бойтесь, мы, деревенскія жительницы, мы привыкли пренебрегать погодой и не подвергаемся никакой опасности

— Если вы возвращаетесь въ замокъ, сказалъ Морисъ, то я доставлю себѣ удовольствіе проводить васъ, конечно, если вы мнѣ позволите это….

— И если наши лошади пойдутъ шагомъ. Хорошо. Идите рядомъ съ нами…. теперь объясните намъ почему васъ вчера цѣлый день не было видно, также и Даблэна? Не говоря уже о томъ неудовольствіи, которое причинило намъ ваше отсутствіи, вы знаете очень хорошо, что мой мужъ не можетъ обходиться безъ вашего общества, а между тѣмъ онъ принужденъ былъ довольствоваться моимъ, что, какъ кажется, его очень огорчило….

Морисъ засмѣялся.

— Мнѣ было-бы очень легко отвѣтить вамъ банальнымъ комплиментомъ, графиня, сказалъ онъ.

— Котораго я и добивалась?.. не такъ-ли?

— Но я предпочитаю объяснить вамъ причину моего отсутствія и я увѣренъ, что мой разсказъ живо заинтересуетъ васъ.

— А, такъ это будетъ цѣлый разсказъ?

— Да, настоящій разсказъ… или драма, если вамъ угодно, потому что дѣло идетъ, ни болѣе, ни менѣе какъ объ убійствѣ.

— Объ убійствѣ? съ ужасомъ вскричала Берта.

— Скорѣе разскажите намъ въ чемъ дѣло, сказала въ свою очередь г-жа Листаль

— Съ удовольствіемъ.

И Морисъ принялся разсказывать обстоятельства, которыя мы передали въ предъидущихъ главахъ. Ничего новаго не случилось въ это время, что могло-бы навести правосудіе на слѣдъ виновнаго. Какъ кажется, жертва былъ иностранецъ, по всей вѣроятности американецъ. Но до сихъ поръ никто не могъ дать серьезныхъ указаній относительно его личности: впрочемъ, это обстоятельство было легко объяснить, такъ какъ путешественники ѣхали изъ Англіи и были очевидно не знакомы въ этой мѣстности.

— Знаете-ли вы, сказала графиня, что это приключеніе далеко не успокоительно…. такъ какъ убійца въ концѣ концовъ остался здѣсь!…

— Признаюсь, возразилъ Морисъ, что, съ моей стороны, не вѣрю этому… и даже, лучше сказать, увѣренъ, что онъ теперь далеко отсюда….

— Тѣмъ лучше, потому что мы нисколько не желаемъ подобнаго сосѣдства….

Во время этого разговора Морисъ и его спутницы добрались до рѣшетки замка Листаль.

— Графъ вѣрно въ своемъ кабинетѣ, сказала графиня. Мы сейчасъ присоединимся къ вамъ.

Морисъ поклонился.

Графиня Листаль отправилась сію-же минуту въ свою комнату. Она торопилась скорѣе узнать, что содержитъ въ себѣ таинственное письмо, которое было ей передано нищимъ.

IV.

Морисъ поспѣшно отправился въ кабинетъ графа Листаль. Эти два человѣка, столь различные по лѣтамъ, чувствовали одинъ къ другому глубокую симпатію.

Такимъ образомъ, какъ только Морисъ показался на порогѣ комнаты, гдѣ сидѣлъ графъ, какъ послѣдній поднялся со своего мѣста и поспѣшно пошелъ на встрѣчу вошедшему, протягивая ему руки.

— Что съ вами такое случилось въ эти два дня? сказалъ онъ.

— Простите меня, отвѣчалъ молодой человѣкъ, я былъ очень занятъ.

— По крайней мѣрѣ, надо было предупредить меня…

— Я каждую минуту думалъ, что освобожусь….

— Съ вами не случилось ничего непріятнаго?

— О, нѣтъ…

— Въ такомъ случаѣ, все къ лучшему, такъ какъ вы здѣсь…. Признаюсь, я тѣмъ болѣе былъ удивленъ вашимъ исчезновеніемъ, что мнѣ надо поговорить съ вами о серьезныхъ вещахъ…

— Въ самомъ дѣлѣ?

— Не представляйтесь удивленнымъ, притворщикъ, отечески сказалъ Листаль; точно вы не знаете о какомъ интересномъ предметѣ я буду съ вами говорить!

Морисъ, понявъ намекъ, невольно покраснѣлъ. Какъ бы ни былъ человѣкъ закаленъ въ жизни, но бываютъ волненія, которыя пробуждаютъ въ немъ всю наивность юношескихъ впечатлѣній.

Морисъ чувствовалъ къ Бертѣ глубокую привязанность; если сначала его привлекала только красота молодой дѣвушки, то, по мѣрѣ того, какъ онъ ближе узнавалъ ее, онъ оцѣнилъ откровенность ея характера, благородство ея чувствъ, въ тоже время какъ и ея неистощимую доброту, доказательства которой она давала каждую минуту.

Прежде чѣмъ продолжать разсказъ, намъ необходимо сообщить нѣкоторыя подробности относительно прошлаго того семейства, въ среду котораго мы ввели читателя.

Графъ де-Листаль принадлежалъ къ одной изъ стариннѣйшихъ фамилій Пикардіи. Его имя можно найти связаннымъ со всѣми событіями этой провинціи, которая со временъ первыхъ французскихъ королей составляла часть тогдашней Франціи.

Листали уже въ теченіи двухъ вѣковъ занимали высшія мѣста въ магистратурѣ.

Норбертъ де-Листаль, послѣдній потомокъ этого семейства, былъ направленъ отцемъ на этотъ-же путь. Но также какъ и всѣ его предки, онъ отказался оставить свой департаментъ, и остался предсѣдателемъ суда въ Аміенѣ. Къ тому-же ему было-бы слишкомъ тяжело разстаться съ отцемъ и съ матерью, у которыхъ только и было радости, что присутствіе единственнаго сына.

Норбертъ женился поздно; его жена, мать Берты, умерла, какъ мы уже сказали, вскорѣ послѣ рожденія Берты, и это печальное событіе, сильно подѣйствовавшее на Листаля, убило въ немъ послѣднія честолюбивыя желанія.

Съ этой минуты онъ сталъ мечтать только о спокойствіи и посвятилъ себя воспитанію дочери.

Бертѣ было полтора года. Въ это время въ одномъ сосѣднемъ замкѣ поселилось англійское семейство, въ которомъ была молоденькая гувернантка Маріенъ Виллинсъ.

Маріенъ была добра, кротка и ласкова, ей было восемнадцать лѣтъ; она пріѣхала въ Англію изъ Америки послѣ смерти своихъ родныхъ, чтобы найти занятіе, которое позволило-бы ей честно заработывать свой хлѣбъ.

Обстоятельства сложились такъ, что она поселилась у лорда Видмера, гдѣ съ ней обращались скорѣе какъ съ дочерью, чѣмъ, какъ съ гувернанткой. Она, казалось, чувствовала къ дѣтямъ живѣйшую привязанность и не замедлила начать выражать къ Бертѣ материнскую любовь.

Одно непредвидѣнное обстоятельство заставило лорда Видмера уѣхать. Графъ Листаль просилъ у него, какъ одолженія, уступить ему гувернантку. Маріенъ, будучи спрошена на этотъ счетъ, согласилась и поступила въ домъ Листаля. Годъ спустя она была его женой.

Какимъ образомъ сдѣлалась онъ графиней. Этому легко найти объясненіе въ красотѣ Маріенъ и одиночествѣ графа Листаль, мать и отецъ котораго умерли въ одинъ день отъ эпидеміи за нѣсколько мѣсяцевъ до его свадьбы. Тогда графъ предался полнѣйшему уединенію, живя между своими воспоминаніями и своей дорогой Бертой, между прошедшимъ и будущимъ.

Одна Маріенъ, казалось, служила ему соединеніемъ съ остальнымъ міромъ. Ея неистощимая кротость, умъ и очарованіе, которыми дышали всѣ ея поступки, подѣйствовали на Листаля, жаждавшаго привязанности. А когда онъ думалъ о своей дочери, когда онъ колебался дать ей вторую мать, то онъ отвѣчалъ себѣ, что никогда не будетъ въ состояніи найти болѣе преданную, болѣе добрую женщину.

Молодая дѣвушка была сирота. Бумагъ ея невозможно было достать, такъ какъ она сама не знала, гдѣ онѣ, оставшись рано сиротой, поэтому было объявлено о ихъ пропажѣ.

Въ это время Листалю было уже за сорокъ лѣтъ: ему необходимы были тихія радости семейнаго очага.

Маріенъ согласилась на это и отказалась отъ мечтаній своей молодости, чтобы вполнѣ посвятить себя графу и его дочери; но она такъ любила маленькую Берту, она была для графа такой нѣжной и преданной подругой, она была такъ благодарна за почти отеческую любовь, которую графъ къ ней чувствовалъ, что онъ не колебался болѣе.

Маріенъ Виллинсъ сдѣлалась графиней Листаль.

Очень естественно, что это принятіе иностранки въ одно изъ лучшихъ семействъ страны вызвало нѣкоторую зависть въ друзьяхъ де-Листаля. Графъ владѣлъ громаднымъ состояніемъ, на которое многіе семейства уже давно имѣли виды, и вдругъ оно ускользнуло отъ нихъ; поэтому передъ свадьбой графу давали не мало совѣтовъ и неблагопріятныхъ предсказаній. Но графиня съумѣла своей скромностью и любезностью обезоружить всякое недоброжелательство.

Затѣмъ, какъ мы уже сказали, Маріенъ прежде всего обладала способностью очаровывать: ея грація очаровывала всѣхъ, кто зналъ ее, и вскорѣ было забыто все, что сначала говорилось противъ нея, и графиня Листаль была принята всѣми знатными окрестными семействами.

Впрочемъ, послѣ необходимыхъ визитовъ, графъ и его жена мало по малу удалились отъ свѣта. Графиня Листаль, казалось, видѣла все свое счастье въ заботахъ о графѣ и его дочери.

Когда-же Листаль кротко упрекалъ ее, что она лишала себя такимъ образомъ тѣхъ удовольствій, на которыя она имѣла право по своей молодости и красотѣ, то она отвѣчала ему:

«Я счастлива, я рождена для спокойной и уединенной жизни. Нѣтъ для меня праздника лучше добраго слова моего мужа и улыбки нашего ребенка.»

Такимъ образомъ прошли годы. Графъ чувствовалъ къ своей женѣ привязанность близкую къ поклоненію. Графиня имѣла на него вліяніе, котораго, казалось, ни онъ ни она не замѣчали. Ни одного облачка не было на горизонтѣ ихъ супружеской жизни. Берта выросла подъ материнскимъ надзоромъ Маріенъ.

Нѣсколько друзей, тщательно выбранныхъ, дополняли эту группу. На первомъ планѣ былъ Морисъ Серванъ и Даблэнъ.

Узы продолжительной дружбы связывали этихъ двухъ людей. Даблэнъ зналъ отца Мориса и когда послѣдній потерялъ его, то судья замѣнилъ ему отца.

Послѣ совершеннолѣтія, Морисъ вступилъ во владѣніе состояніемъ, которое обезпечивало ему независимое существованіе. Онъ отказался выбрать себѣ какую-нибудь профессію, которая связала бы его свободу, и съ двадцати-двухъ лѣтъ, блестящимъ образомъ выдержавъ экзамены юридическій и медицинскій, онъ путешествовалъ по всѣмъ пяти частямъ свѣта, пріобрѣтая новыя познанія, постоянно изучая и соображая. Едва устроившись въ Аміенѣ, Морисъ написалъ одному своему другу, оставшемуся въ Парижѣ, письмо, изъ котораго читатель можетъ вывести заключеніе о характерѣ Мориса.

"Любезный другъ!

"Я въ Аміенѣ. Конечно, это городъ очень спокойный и неспособный возбудить любопытство человѣка, который провелъ десять лѣтъ, путешествуя отъ Бомбея въ Санъ-Франциско, отъ Манчестера до Мельбурна. Но повсюду можно найти предметы для изученія.

"Я былъ представленъ Даблэномъ въ одинъ сосѣдній замокъ. Нѣтъ ничего естественнѣе, скажешь ты. Я познакомился съ хозяевами, которые приняли меня очень любезно. Моя скромность не мѣшаетъ мнѣ сказать, что нѣтъ ничего естественнѣе. Хозяинъ замка, графъ Листаль, человѣкъ пятидесяти лѣтъ съ небольшимъ, женатъ на женщинѣ, которую всѣ зовутъ очаровательной. Наконецъ, я нашелъ у этого патріархальнаго очага прелестнѣйшую изъ дѣвушекъ, которая — не дѣлай восклицаній — можетъ быть, будетъ моей женой…

"Только… есть одно «только». И здѣсь у всякаго, кромѣ тебя, я попросилъ бы заранѣе снисхожденія. Но тебѣ я просто скажу: прочитай и скажи мнѣ свое мнѣніе относительно того, что я пишу ниже.

"Въ этомъ мирномъ домѣ существуетъ тайна, и мнѣ кажется, что я не ошибаюсь…

"Помнишь-ли ты происшествіе, случившееся съ нами въ Балтиморѣ? Ты отправился со мною къ первому американскому банкиру получить довольно значительную сумму. Дѣло было очень просто и кассиръ, съ важной и обыкновенной физіономіей, подалъ намъ требуемую сумму. Едва мы вышли изъ дома, какъ я тебѣ сказалъ: «Ты, можетъ быть, станешь надо мной смѣяться, но этотъ кассиръ преступникъ. — Полно, отвѣчалъ ты, смѣясь, какъ же онъ можетъ, быть кассиромъ? — Нѣтъ, продолжалъ я, нѣтъ, человѣкъ этотъ совершилъ, совершаетъ или совершитъ преступленіе!»

"Ты не мало смѣялся надо мной и надъ моими предсказаніями.

"Но черезъ двѣ недѣли этотъ кассиръ былъ арестованъ за убійство и затѣмъ приговоренъ къ смерти и повѣшенъ.

"Съ этого дня ты болѣе не смѣялся надо мною, и ты былъ правъ. Способности человѣка не зависятъ отъ его воли, и его обязанность только развивать ихъ.

"Такъ и я. Съ самаго дѣтства я отличался не то чтобы наблюдательностью, это не то слово, а скорѣе — способностью многое угадывать какимъ-то инстинктомъ.

"Я объяснюсь понятнѣе.

"Всякій фактъ или существо состоитъ изъ двухъ различныхъ частей. Одна, есть такъ сказать, суть дѣла, причина его существованія. Возьмемъ, напримѣръ, человѣка. Для того, чтобы онъ существовалъ, необходимо тѣло, органы, члены, а все это имѣетъ болѣе или менѣе пріятную наружность и большій или меньшій умъ.

"Все это имѣетъ общій характеръ. Человѣкъ красивъ или дуренъ, уменъ или глупъ, добръ или золъ, но рядомъ съ этой, такъ сказать, главной сутью человѣка, существуетъ тысяча мелочей, не составляющихъ, правда, ничего поражающаго, которыя, такъ сказать, разсѣяны во всемъ человѣкѣ, въ его взглядѣ, походкѣ, въ формѣ его лба, въ устройствѣ его конечностей, и которыя ускользаютъ отъ вниманія большинства.

"Я пойду дальше и скажу, что все знаніе жизни заключается въ умѣньи узнать эти мелочи. Тотъ, кто быстро и какъ бы независимо отъ своей воли схватываетъ эти тысячи мелочей, незамѣтныхъ для другаго, тотъ по этому самому менѣе можетъ быть обманутъ, чѣмъ другой, и его сужденіе будетъ вѣрнѣе.

"Вотъ что именно я и хотѣлъ сказать. Съ самаго моего дѣтства эти мелочи поражали меня прежде всего.

"Но къ чему, спросишь ты, говорю я все это? Вотъ почему:

"Мой будущій тесть самый прелестный въ свѣтѣ человѣкѣ. Онъ оказываетъ мнѣ большое расположеніе. Это номеръ первый.

"Номеръ второй: моя будущая теща хороша, умна, немного холодна со мною, но какъ всякая тридцатилѣтняя женщина, при которой ухаживаютъ за молодой дѣвушкой.

"О третьемъ номерѣ я не могу тебѣ ничего сказать. Я обожаю его. Это моя Берта, которую я назвалъ бы ангеломъ, еслибы это слово не было слишкомъ избито.

"Рамкой для всего этого служитъ отличное имѣніе, прекрасный домъ, отличные виды, природа великолѣпная… для Пикардіи.

"И, не смотря на все это… вотъ, что ужасно… моя дьявольская способность сдѣлала свое дѣло и я вижу, что есть что-то… да… что-то… что? гдѣ? какъ? и что еще важнѣе… это что-то должно быть ужасно!

"Откуда пришли мнѣ въ голову эти мысли? Откуда я вывелъ это заключеніе? Вотъ чего я не умѣю и не могу объяснить. Я нахожусь среди лабиринта и не могу найти путеводной нити. Откуда я вошелъ? Я не знаю.

"Я шучу, а между тѣмъ я чувствую страхъ. Да, въ этомъ патріархальномъ домѣ, рядомъ съ дѣвушкой, которую я мечтаю сдѣлать моей женой, существуетъ секретъ… тайна… и кто знаетъ? можетъ быть даже, преступленіе…

"Я буду искать…

"М. С."

V.

Графъ Листаль былъ человѣкъ высокаго роста, худой, правильное и оживленное лице котораго напоминало картины Филиппа де-Кампэня. Его спокойное лице оживлялось, когда онъ начиналъ говорить, умомъ и добротой.

Закутанный въ темный драповый халатъ, онъ сидѣлъ въ креслѣ, съ бархатной шапочкой на головѣ, изъ подъ которой выбивались пряди сѣдѣющихъ волосъ.

Уже давно де-Листаль страдалъ болѣзнью желудка, развитіе которой часто внушало опасенія его друзьямъ. Но покорясь терпѣливо своимъ страданіямъ, онъ успокоивалъ всѣхъ своимъ спокойствіемъ и энергіей, съ которой онъ переносилъ мученія. Тѣмъ не менѣе, въ послѣднее время онъ принужденъ былъ взять отпускъ.

— Да, другъ мой, говорилъ онъ Морису, я тѣмъ болѣе сожалѣлъ о вашемъ отсутствіи, что мнѣ надо было переговорить съ вами о дѣлѣ для меня дорогомъ….

Мы уже сказали, что Морисъ понялъ о чемъ долженъ былъ идти разговоръ и противъ воли онъ почувствовалъ сильное волненіе.

— Вы любите Берту?

И прежде чѣмъ Морисъ успѣлъ отвѣтить, графъ уже продолжалъ:

— Я думаю…. я знаю это. Графиня говорила мнѣ вчера о привязанности, которую вы питаете къ нашей дочери и увѣряла вмѣстѣ съ тѣмъ, что и Берта, со своей стороны, имѣетъ относительно васъ такія-же чувства.

— И что-же?… взволнованнымъ голосомъ спросилъ Морисъ.

— Ну, мой дорогой Морисъ, въ принципѣ я не вижу никакихъ препятствій этому союзу. Скажу больше, я признаюсь, что это исполненіе моего живѣйшаго желанія, видѣть Берту счастливой до моей смерти….

— Умереть…. вамъ! Что за печальныя мысли!

— О! повѣрьте я не обманываю себя нисколько, мое положеніе…. я въ этомъ увѣренъ, ухудшается съ каждымъ днемъ и доктора не въ состояніи ничего сдѣлать противъ зла, подтачивающаго мою жизнь…. Первое сильное волненіе можетъ повести за собой кризисъ, который въ нѣсколько часовъ покончитъ со мной. Но не пугайтесь, я не изъ тѣхъ, которые боятся смерти….

— Но вы преувеличиваете опасность вашего положенія…. Сами доктора….

— Я вѣрю не докторамъ, а себѣ…. Впрочемъ, будьте покойны; я не имѣю ни малѣйшаго желанія умирать…. и сдѣлаю все, чтобы насколько возможно отсрочить эту развязку, которая будетъ мнѣ очень непріятна…. продолжалъ улыбаясь де-Листаль.

— Я поѣду въ Парижъ и волей-неволей привезу какое-нибудь свѣтило медицины….

— И онъ ничего не будетъ въ состояніи сдѣлать…. Но оставимъ это. Дѣло идетъ совсѣмъ о другомъ…. о вашей свадьбѣ.

— Я васъ слушаю.

— Вы знаете, что моя дочь составляетъ для меня самое большое благо въ свѣтѣ…. Я не хочу дѣлать никакихъ сравненій. Въ привязанности не можетъ быть степеней, а могутъ быть только различные рода. Моя жена для меня настоящее, моя дочь связываетъ меня съ прошедшимъ, она служитъ соединительнымъ звѣномъ между моей молодостью и старостью, которая приближается быстрыми шагами…. это вся моя жизнь съ ея надеждами, радостями и огорченіями. Никто не имѣетъ права ревновать насъ къ воспоминаніямъ объ умершихъ…. Берта живое воспоминаніе о той, которую я потерялъ…. Вы должны понять, какую важность имѣетъ для меня выборъ того, кому я поручу составить счастіе сироты….

Морисъ сдѣлалъ движеніе.

— Я говорю сироты, потому что мои дни сочтены….

— Но развѣ г-жа Листаль не замѣняетъ для нея лучшую изъ матерей?…

Графъ помолчалъ съ минуту; онъ провелъ рукою по лбу и сказалъ:

— Можетъ быть!

Морисъ понялъ, что ему не слѣдовало настаивать на этомъ разговорѣ, который, казалось, былъ тяжелъ для графа.

— Повѣрьте, сказалъ Морисъ, что я болѣе чѣмъ кто либо чувствую отвѣтственность, которую я на себя принимаю, прося у васъ руки вашей дочери….

Графъ взялъ Мориса за руку.

— Я вамъ вѣрю, сказалъ онъ, мой старый другъ, Даблэнъ, много говорилъ мнѣ о благородствѣ вашего характера, я самъ, съ тѣхъ поръ какъ знаю васъ, чувствую къ вамъ расположеніе, которое все болѣе и болѣе увеличивается. Я тщательно изучалъ васъ, и знаю, никто болѣе васъ не достоинъ довѣрія честнаго человѣка.

— Дайте мнѣ доказать вамъ, съ жаромъ сказалъ Морисъ, что я достоинъ этого довѣрія. Моя привязанность къ вашей дочери имѣетъ ту-же цѣль какъ и ваша. Прежде всего я желаю видѣть ее счастливой, я хочу образовать семейство, очагъ котораго счастье никогда-бы не покидало; я люблю…. позвольте употребить это выраженіе, я люблю вашу дочь всѣми силами моей совѣсти и моего ума, я вижу въ ней подругу о какой я мечталъ, и я хочу чтобъ насъ могла разлучить только смерть.

— Она будетъ ваша…. но тѣмъ не менѣе, не ранѣе чѣмъ я самъ поговорю съ нею. Потому что мы не имѣемъ права располагать ею.

— Я никогда не позволялъ себѣ, сказалъ Морисъ, объяснить мою любовь мадемуазель Бертѣ…. и въ тѣхъ разговорахъ, которыя я съ ней имѣлъ, ни одно мое слово не походило на то, что называютъ объясненіемъ въ любви…. Но я имѣю поводъ надѣяться, что ваша дочь чувствуетъ ко мнѣ нѣкоторую привязанность, основанную на взаимномъ уваженіи.

— Мои слова поэтому имѣютъ цѣлью избавить васъ отъ безпокойства…. такъ какъ сама моя жена сказала мнѣ, что Берта не знала о ея вчерашнемъ поступкѣ. Я спрошу дочь, это моя обязанность и могу вамъ сказать, что я заранѣе увѣренъ въ ея отвѣтѣ.

Морисъ всталъ.

— Благодарю васъ, графъ, за вашу доброту, сказалъ онъ. Вся моя жизнь будетъ посвящена на то, чтобы составить счастіе той, которую вы мнѣ ввѣрите и если, чего Боже сохрани, ваши опасенія оправдаются, то, будьте увѣрены, что она найдетъ во мнѣ любовь мужа и привязанность отца, котораго потеряла.

— Мы понимаемъ другъ друга. Я вамъ даю слово, но это еще не все. Мнѣ остается еще переговорить съ вами о предметѣ чрезвычайно тяжеломъ…. Но это необходимо…. Теперь я обращаюсь къ моему сыну, единственному человѣку, которому я настолько довѣряю, что могу открыть тайну, касающуюся чести нашего семейства…. семейства, которое теперь сдѣлалось вашимъ.

Читатель не забылъ подозрѣній Мориса, которыя онъ объяснялъ въ приведенномъ нами письмѣ.

Эта мысль снова возвратилась къ молодому человѣку. Неужели онъ услышитъ подтвержденіе своихъ подозрѣній?

— Садитесь сюда, рядомъ со мной, сказалъ графъ, и слушайте.

Морисъ повиновался.

— Если-бы эта тайна принадлежала мнѣ я просто попросилъ-бы у васъ обѣщанія молчать. Но такъ какъ она относится до чести нашего семейства, то дайте мнѣ, ваше честное слово, что вы не откроете этой тайны никому, исключая какъ при тѣхъ обстоятельствахъ и въ той формѣ, которыя я вамъ укажу.

— Я даю честное слово, сказалъ Морисъ, повиноваться вамъ, какъ самый послушный и заботящійся о чести семейства, сынъ.

— Хорошо, благодарю васъ.

— Простите мнѣ мои колебанія, сказалъ онъ, наконецъ. Но бываютъ тяжелыя воспоминанія, которыя давятъ васъ и которыя тяжело поднимать…. тѣмъ не менѣе, это необходимо.

Полу закрывъ глаза и опустивъ голову на грудь, графъ началъ свой разсказъ тихимъ голосомъ.

— Я не единственное дитя моего отца и матери….

— Да, прервалъ Морисъ, я слышалъ о вашей сестрѣ, которая умерла.

— Дѣйствительно, у меня была сестра гораздо моложе меня. Ее звали Бланшъ. Бѣдная малютка! я помню, когда она была еще ребенкомъ, я носилъ ее на рукахъ. Она любила меня, мы никогда не покидали другъ друга. Вы не знали графа Листаль, моего отца. Подъ серьезною наружностью его скрывался непостоянный и въ особенности капризный характеръ. Что касается до моей матери, то отецъ давно убилъ въ ней всякую энергію. Она дрожала передъ нимъ. Я сказалъ, что характеръ моего отца былъ капризный. Вы сами будете въ состояніи судить правъ-ли я. Его симпатіи или антипатіи не имѣли никакого основанія. Онъ самъ не могъ-бы объяснить ихъ; но ненависть, дружба или равнодушіе твердо вкоренились безъ его вѣдома въ его душѣ, онъ любилъ или ненавидѣлъ безъ всякой разумной причины, если онъ давалъ какое-нибудь объясненіе, то оно было всегда основано на такой пустой причинѣ, что приходилось сомнѣваться въ его умственныхъ способностяхъ. Такимъ образомъ, съ самаго дня рожденія онъ почувствовалъ къ Бланшъ отвращеніе, которое съ годами только увеличивалось. Я-же, напротивъ того, былъ для него предметомъ настоящаго поклоненія. Я былъ слабъ, болѣзненъ.

Моя сестра была сильна и здорова и графъ говорилъ про нее: «Эта мужичка обойдется безъ посторонней помощи, ей не нужно никого». Моя мать старалась сначала примирить отца съ дочерью, но напрасно: его антипатія увеличивалась по мѣрѣ того какъ Бланшъ развивалась. Постоянныя насмѣшки и намеки на ея мужицкую натуру сыпались на ребенка. Сначала Бланшъ не замѣчала этого отвращенія, котораго ничто не оправдывало: она подходила къ отцу съ открытыми объятіями, съ доброй улыбкой на свѣжемъ и блестящемъ здоровьемъ лицѣ.

Отецъ грубо отталкивалъ ее. «Что я сдѣлала нашему отцу?» спросила она меня однажды. «Почемуионъ меня не любитъ?». Я не могъ отвѣчать ей, но я удвоилъ мою къ ней нѣжность. Наша мать, которая прежде всего старалась дѣлать угодное мужу, чтобы сохранить, на сколько возможно, свой внутренній миръ, мало по малу оставила бѣднаго ребенка и выражала къ нему полнѣйшее равнодушіе. Напротивъ того, привязанность отца ко мнѣ все увеличивалась. Чѣмъ грубѣе онъ былъ съ дочерью, тѣмъ болѣе выражалъ мнѣ дружбы и снисходительности. Знаете-ли вы, что произошло наконецъ? То, что не смотря на мои усилія зависть прокралась въ душу моей сестры. Она приписала притворству доказательства моей привязанности, которыя я старался ей давать. Для меня былъ очень тяжелъ тотъ день, когда она сказала: «Никто меня здѣсь не любитъ и я не хочу, чтобы ты дѣлалъ видъ, что любишь меня». Никто не знаетъ, какъ много страдаютъ дѣти въ подобныхъ положеніяхъ.

"Иногда я заставалъ ее задумчивой въ какомъ-нибудь уголкѣ парка, съ глазами устремленными къ замку. Она оставалась много часовъ въ одномъ положеніи. Она вѣроятно спрашивала себя какое преступленіе сдѣлала она и почему она не пользовалась той любовью, на которую имѣла право. Я старался убѣдить ее, что она ошибается. Она неподвижно слушала меня, потомъ неожиданно вставала и поворачивалась ко мнѣ спиной. Между тѣмъ Богъ свидѣтель, что я искренно любилъ ее и желалъ исправить зло, сдѣланное ей.

"Она росла. Ни ея красота, ни умъ не смягчили моего отца. Онъ кончилъ тѣмъ, что сталъ требовать, чтобы при немъ не говорили о дочери, и когда она сидѣла за обѣдомъ, онъ не говорилъ съ ней ни слова, и не глядѣлъ на нее. Она сама обрекла себя на молчаніе. Что я вамъ скажу? Случилось то, что должно было случиться. Одинъ молодой человѣкъ, изъ нашихъ сосѣдей влюбился въ нее. Ей было тогда семнадцать лѣтъ. Я былъ далеко отъ родительскаго дома, кончая мое образованіе.

"Вернувшись я спросилъ гдѣ Бланшъ? Я сдѣлалъ этотъ вопросъ матери при отцѣ. Я увидѣлъ, что она поблѣднѣла. Графъ де-Листаль, въ страшномъ раздраженіи сказалъ мнѣ, что негодная, — это были его собственныя слова — убѣжала со своимъ любовникомъ. Для меня это былъ громовой ударъ. Я хотѣлъ получить объясненія. Отецъ объявилъ, что если я еще разъ произнесу имя моей сестры, если я скажу что-нибудь въ ея пользу, то онъ выгонитъ меня…

"Я замолчалъ; но я поручилъ одному преданному другу разузнать о ней. Я узналъ, что несчастная отправилась въ Парижъ со своимъ соблазнителемъ, сыномъ банкира. Черезъ нѣсколько времени онъ бросилъ несчастную Бланшъ, которая впала въ крайнюю нужду. Она даже два раза писала ко мнѣ, прося моей помощи.

"Наконецъ — я едва осмѣливаюсь окончить этотъ печальный разсказъ, она завела новую связь и отправилась въ Америку со своимъ новымъ любовникомъ. Въ тоже время я узналъ, что у нея былъ ребенокъ, сынъ, котораго она взяла съ собою. Съ этого времени я ничего не слыхалъ о ней. Для всѣхъ она умерла…. Бѣдная Бланшъ!

Листаль закрылъ лице руками и замолчалъ.

Морисъ слушалъ, не прерывая, эти тяжелыя открытія; но онъ съ нетерпѣніемъ желалъ узнать почему графъ разсказалъ ему эти тяжелыя подробности и какой услуги онъ ожидалъ отъ него; но видя графа погруженнымъ въ размышленія, Морисъ не рѣшался дѣлать ему вопросы.

— Простите меня, сказалъ наконецъ графъ; но это воспоминаніе терзаетъ меня. Теперь слушайте внимательно. Чтобы сдѣлать все законно, я долженъ былъ послѣ смерти моихъ родителей объявить объ отсутствіи сестры, что позволило намъ ликвидировать наслѣдство. Въ этомъ случаѣ я вполнѣ благодаренъ моимъ друзьямъ. Это дѣло было ведено безъ шума и законныя формальности были исполнены, не привлекши на себя вниманія общества. Вотъ всѣ бумаги относительно этого печальнаго дѣла. Но теперь мнѣ остается исполнить мою обязанность.

"Вы должны узнать, что это богатство, которое дѣлается вашимъ черезъ вашу женитьбу на Бертѣ, не все принадлежитъ мнѣ. Вы должны, на сколько возможно, исправить несправедливость, сдѣланную относительно моей бѣдной сестры… Да, бѣдняжка! развѣ я могу обвинять ее, будучи свидѣтелемъ мученій ея дѣтства и юности?… И только уже позднѣе я вполнѣ понялъ на сколько она заслуживала сожалѣнія. Чѣмъ болѣе человѣкъ старѣется, тѣмъ болѣе онъ убѣждается, что не слѣдуетъ легко обвинять другихъ. Но это не все.

"Допустивъ даже, что она есть или была (я не знаю жива-ли она еще) недостойна прощенія, то развѣ отвѣтственность за ея ошибку должна падать на ребенка, о существованіи котораго я узналъ почти случайно? Кто знаетъ, что сталось съ этимъ маленькимъ созданіемъ, брошеннымъ въ жизнь безъ поддержки, безъ помощи? Какое преступленіе совершилъ онъ, чтобы сътсамаго рожденія быть обреченнымъ на всѣ несчастія? Относительно него-то больше всего виноваты, по моему мнѣнію, тѣ, которые, по своему капризу, толкнули несчастную на этотъ путь…. Не такъ-ли?

— Мнѣ кажется, я вполнѣ понимаю, графъ, чего вы хотите отъ меня, сказалъ Морисъ.

Графъ сдѣлалъ движеніе радости.

— Вы желаете, продолжалъ Серванъ, чтобы, замѣнивъ васъ, я употребилъ всѣ средства, находящіяся въ моей власти, чтобы найти слѣдъ несчастной Бланшъ де-Листаль.

— Да…

— И если она умерла, то я долженъ, во всякомъ случаѣ, узнать, что сталось съ ея ребенкомъ?…

— Да, именно такъ.

— И наконецъ, если я его найду…

Здѣсь графъ съ безпокойствомъ устремилъ взглядъ на Мориса.

— И если я его найду, докончилъ послѣдній, то я долженъ отдать ему ту часть нашего состоянія, на которую онъ имѣетъ право…

Графъ не въ силахъ былъ произнести болѣе ни слова. Онъ всталъ, обнялъ Мориса и поцѣловалъ его въ лобъ.

— О! прошепталъ онъ, вы достойны быть моимъ сыномъ…

Нѣсколько мгновеній оба молчали.

Морисъ, казалось, хотѣлъ что-то сказать, но колебался. Графъ глядѣлъ на него.

— Но, сказалъ, наконецъ, молодой человѣкъ, извините, что я сдѣлаю вамъ этотъ вопросъ… Знаетъ-ли графиня все это?

Старикъ поблѣднѣлъ. Затѣмъ, опустивъ голову, онъ прошепталъ:

— Я не смѣлъ говорить ей объ этомъ…

VI.

Надо совершенно не знать женскаго сердца, чтобы не угадать, что происходило во время разговора Мориса Сервана съ графомъ.

Берта храбро отправилась въ свою комнату и тамъ начала поправлять свою прическу; затѣмъ, бросивъ взглядъ въ окно и увидавъ въ кабинетѣ отца силуэты двухъ мущинъ, она взяла вышиванье, уколола себѣ десять разъ палецъ и не сдѣлала ни одного стежка.

— Какъ они долго говорятъ! прошептала она.

Затѣмъ она взяла книгу и начала машинально перевертывать страницы, содержаніе которыхъ для нея не имѣло никакого значенія, какъ будто бы чтеніе было искусство неизвѣстное ей и вполнѣ безполезное.

Между тѣмъ, разговоръ все продолжался и молодая дѣвушка была не въ состояніи болѣе противиться своему нетерпѣнію.

Имѣла-ли Берта полное понятіе о важности тѣхъ вопросовъ, которые обсуждались въ эту минуту между ея отцемъ и Морисомъ? Конечно, нѣтъ, потому что она любила, вѣрила въ того, кого она выбрала и не обсуждала ни своей любви, ни своего довѣрія. Она отдала ихъ, вотъ и все. Были-ли у нея какія-нибудь предположенія относительно будущаго?

Она даже не старалась угадать, какова будетъ новая жизнь, которая открывалась передъ нею. Вся будущность казалась ей въ розовомъ, неопредѣленномъ свѣтѣ.

Но отчего они такъ долго говорили? Какая была надобность въ этомъ, когда такъ просто рѣшиться сейчасъ же. Невозможно, чтобы ея отецъ могъ сдѣлать какія-нибудь серьезныя возраженія. Морисъ нравился ему: онъ очень часто говорилъ это. Поэтому, Бертѣ оставалось только одно: поступить, какъ Магометъ, т. е. пойти къ горѣ, такъ какъ гора не шла съ ней.

Дрожа, точно боясь быть пойманной, Берта тихонько открыла дверь своей комнаты и скользнула на лѣстницу. Комната Берты была во второмъ этажѣ, комната ея мачихи внизу.

Проходя мимо двери въ ея комнату, Берта подумала, не присутствуетъ-ли графиня при разговорѣ графа съ Морисомъ.

Какъ убѣдиться въ этомъ?

Взглянуть — развѣ это преступленіе? Нѣтъ, и кромѣ того, это сдѣлается такъ скоро.

Берта наклонилась и поглядѣла черезъ замочную скважину въ комнату своей мачихи; но она сейчасъ же выпрямилась, удержавъ восклицаніе удивленія, готовое сорваться съ ея губъ.

Что же она увидѣла?

Графиня стояла посреди комнаты, откинувъ назадъ голову, блѣдная, съ остановившимися глазами, со скрещенными на груди руками. Въ ея позѣ выражался гнѣвъ и презрѣніе. У ногъ ея лежало письмо.

Берта была поражена страннымъ выраженіемъ лица своей мачихи, обыкновенно столь спокойнаго, почти равнодушнаго. Стыдясь своей нескромности, Берта кинулась прочь, спрашивая себя, что могло взволновать до такой степени обыкновенное спокойствіе ея мачихи.

Въ это же самое время Морисъ и графъ выходили изъ кабинета.

Графъ улыбнулся и сказалъ, подозвавъ ее знакомъ:

— Что ты тамъ дѣлаешь, Берта? Чего ты ждешь съ такимъ нетерпѣніемъ?

Молодая дѣвушка опустила голову. Она сильно покраснѣла и слезы навернулись ей на глаза.

Де-Листаль нѣжно привлекъ ее къ себѣ, поцѣловалъ въ лобъ и сказалъ на ухо:

— Поди, пройдись по парку со своимъ женихомъ.

Не говоря ни слова, молодая дѣвушка кинулась на шею отцу и зарыдала.

Графъ былъ взволнованъ; такъ пріятно видѣть счастіе близкихъ, а въ особенности своихъ дѣтей.

— Ну, любезный Морисъ, сказалъ онъ, стараясь сдѣлать свой дрожащій голосъ болѣе твердымъ, подайте руку моей дочери и… постарайтесь утѣшить ее.

Молодые люди ушли.

Въ эту же минуту къ замку подъѣзжалъ Даблэнъ, судебный слѣдователь.

— А! сказалъ графъ, идя къ нему на встрѣчу и протягивая ему руки, вотъ и второй бѣглецъ!

Нѣсколько минутъ спустя, раздался звонокъ, призывавшій къ завтраку.

Всѣ собрались въ большой столовой, отдѣланной дубомъ, съ дубовой же мебелью.

Разговоромъ руководилъ главнымъ образомъ Даблэнъ и, казалось, не располагалъ скоро замолчать. Онъ разсказывалъ приключеніе на Аміенской станціи и былъ неистощимъ въ похвалахъ проницательности Мориса.

Берта время отъ времени благодарила его молчаливой, но тѣмъ не менѣе краснорѣчивой улыбкой.

Одна только особа не обращала никакого вниманія на то, что говорилось вокругъ нея.

Это была сама графиня Листаль.

Слегка блѣдная, съ немного нахмуренными бровями, она, казалось, была погружена въ какія-то мысли. Ея глаза, обыкновенно столь живые, казались мутными изъ-подъ полузакрытыхъ рѣсницъ. Уже два раза графъ спрашивалъ о причинѣ ея печали.

Она жаловалась на нездоровье, на мигрень. Но было очевидно, что какая-то серьезная забота занимала ея умъ.

Время отъ времени взглядъ ея останавливался на графѣ, занятомъ разговоромъ; затѣмъ она машинально глядѣла въ окно, на паркъ, лежавшій передъ ея глазами.

Но ни кто, казалось, не обращалъ вниманія на то, что происходило въ ней. Сама она едва слушала разсказъ Даблэна.

— Однимъ словомъ, говорилъ послѣдній, не смотря на великолѣпныя соображенія Мориса, это дѣло продолжаетъ оставаться окруженнымъ тайной, которая, до сихъ поръ, кажется непроницаемой. Кто этотъ человѣкъ? Откуда именно онъ ѣхалъ? Этотъ пунктъ еще не разрѣшенъ достаточно, не обидьтесь, мой юный другъ. Что касается до убійцы, то никакихъ слѣдовъ его не найдено. Уѣхалъ-ли онъ снова за-границу? Мы телеграфировали во всѣ гавани. Но мы не могли дать его описанія. Въ такое время и въ такой холодъ всѣ путешественники похожи одинъ на другаго: это цѣлая куча плэдовъ и кашне, которая положительно закрываетъ человѣка…

— Такъ что, сказалъ Листаль, вы отчаиваетесь?…

— Я не хочу еще сознаться въ этомъ, но говорю вообще, я сильно сомнѣваюсь въ успѣхѣ….

— Я не спрашиваю васъ было-ли слѣдствіе полно….

— Настолько полно, что два раза уже оно брало ложную дорогу, мы думали, что напали на слѣдъ и были вполнѣ обмануты.

Въ эту минуту у рѣшетки парка раздался звонокъ и нѣсколько минутъ спустя, лакей подалъ Даблэну запечатанный конвертъ.

— Вы позволите? сказалъ слѣдственный судья. И онъ поспѣшно открылъ конвертъ.

— А! сказалъ онъ, Парижская полиція мѣшается въ дѣло, мнѣ прислали одного изъ парижскихъ агентовъ. Тѣмъ лучше, я никогда не отказывался ни отъ чьей помощи.

Затѣмъ онъ продолжалъ, обращаясь къ лакею.

— Принесшій это письмо не ушелъ?

— Нѣтъ, сударь, онъ въ передней, ждетъ вашихъ приказаній.

— Хорошо, я сейчасъ приму его…. Вы позволите, другъ мой, продолжалъ онъ, обращаясь къ графу, превратить на мгновеніе вашъ кабинетъ въ слѣдственное бюро!

— Сколько вамъ угодно.

Даблэнъ вышелъ. Нѣсколько минутъ спустя, полицейскій агентъ былъ введенъ къ нему, въ кабинетъ де-Листаля.

Господинъ Фермъ, такъ звали полицейскаго, былъ мущина лѣтъ сорока, высокій и худой, съ приличными манерами, одѣтый очень просто. Его правильное и холодное лице напоминало англичанина, чему еще болѣе помогали довольно длинные бакенбарды съ просѣдью. Онъ былъ почти лысъ.

Ничто не указывало въ немъ сыщика, и еслибы не громадная величина его рукъ, съ неуклюжими пальцами, то его очень легко можно бы было принять за джентельмена и путешественника.

— Васъ, сударь, прислали помогать мнѣ въ розыскахъ, относительно дѣла на Амьенской станціи?

— Да, сударь.

— Вы желаете говорить со мной?

— Мнѣ кажется, сказалъ агентъ, что я уже теперь могу дать нѣкоторыя свѣдѣнія господину слѣдователю…

— И они будутъ хорошо приняты…. Садитесь, пожалуйста, я васъ слушаю.

— Я прибылъ вчера вечеромъ, сударь, сказалъ агентъ. Но прежде чѣмъ говорить съ вами, я счелъ долгомъ, не говоря кто я, присоединиться къ нѣкоторымъ лицамъ, которые были близко къ трупу жертвы.

— А что вы думаете о его національности?

— Я имѣю всѣ поводы думать, что убитый американецъ.

— Я очень радъ, что ваши наблюденія согласны съ первоначально собранными указаніями.

Агентъ поклонился.

— Позвольте мнѣ объяснить вамъ краткую теорію. Для меня, и для моего отца, отъ котораго я наслѣдовалъ мою профессію, существуетъ только одна система полиціи. Мы слышимъ каждую минуту, что различныя открытія обязаны генію проницательности такого-то, тогда какъ они обязаны просто случаю. Я не хочу уменьшать достоинства моихъ собратьевъ, но таковы мои понятія….

— А какая-же ваша система? спросилъ улыбаясь Даблэнъ, которому эта диссертація начала казаться немного длинной.

— Вотъ она: никогда не терять случая получить свѣдѣніе, какъ-бы незначительно ни казалось оно съ перваго взгляда; составлять замѣтки, соединять ихъ въ методическомъ порядкѣ, составить изъ нихъ громадный репертуаръ, который въ свое время употребляется въ пользу….

— Но я долженъ сказать, что эта система кажется мнѣ отличной.

— Благодарю васъ за вашу снисходительность, сказалъ кланяясь Фермъ.

— Скажите мнѣ, прошу васъ, заключеніе, потому, что вы внушили мнѣ живѣйшее желаніе узнать, каковы ваши свѣдѣнія….

— Я къ вашимъ услугамъ, сударь, сказалъ агентъ, спокойно и съ достоинствомъ.

Вставъ послѣ этого, онъ пошелъ и взялъ лежавшій у двери чемоданъ, который онъ положилъ войдя и котораго Даблэнъ до этой минуты не замѣчалъ.

Фермъ взялъ этотъ чемоданъ съ почтительной осторожностью, открылъ, и вынулъ изъ него небольшой альбомъ, на оберткѣ котораго было написано:

Англичане и американцы. 7-я серія.

Затѣмъ онъ продолжалъ:

— Когда я узналъ приблизительно о чемъ шло дѣло, изъ приказаній, данныхъ мнѣ въ Парижѣ, то я подумалъ, что такъ какъ пушешественники, изъ которыхъ одинъ былъ убійца, пріѣхали изъ Англіи, то, было очень вѣроятно, что они или англичане, или американцы.

— Совершенно справедливо, сказалъ слѣдователь.

— Во всякомъ случаѣ, еслибъ дѣло шло о французѣ, то только стоило прибѣгнуть къ другой категоріи замѣтокъ: потому я привезъ эти документы, которыми я владѣю относительно преступниковъ Англіи и Соединенныхъ-Штатовъ….

— Очень хорошо!…

— Тщательно разсмотрѣвъ трупъ жертвы, я заперся въ моей комнатѣ и принялся терпѣливо перебирать мою коллекцію фотографій, собранную, я сознаюсь въ этомъ, по случаю, тамъ и сямъ….

— И?…

— И я нашелъ, подъ № 127-мъ седьмой серіи, вотъ этотъ портретъ.

Тутъ господинъ Фермъ, съ нескрываемой улыбкой глубочайшаго самодовольствія, подалъ открытый альбомъ Даблэну….

Послѣдній внимательно посмотрѣлъ на указанный портретъ.

— Но это онъ! вскричалъ Даблэнъ, это положительно онъ! Это черты лица убитаго, только когда этотъ портретъ былъ снятъ, онъ былъ гораздо моложе.

— Лѣтъ на десять, я тоже такъ думаю, и очень счастливъ, что въ этомъ мнѣніи мы сошлись съ г-мъ слѣдователемъ.

— А кто этотъ человѣкъ? поспѣшно спросилъ Даблэнъ.

— Я не могу положительно отвѣчать на этотъ вопросъ, такъ какъ я имѣю только слѣдующія свѣдѣнія…

И вынувъ фотографію изъ альбома, агентъ показалъ написанное на ея оборотѣ.

— Джемсъ Гардтонгъ — шайка Калейтана — десять лѣтъ каторжныхъ работъ въ 185… — убѣжалъ два дня спустя послѣ приговора….

— Но, вскричалъ Даблэнъ, это не имя!…

— Это и мое мнѣніе, это только прозвище, Гардтонгъ — тоже самое, что мы сказали бы грубый языкъ.

— А можете вы мнѣ сказать, какъ этотъ портретъ попалъ вамъ въ руки?

— Этотъ маленькій значекъ на углу карточки указываетъ, что я ее купилъ въ Лондонѣ…. Но гдѣ? Навѣрно я не помню, но мнѣ кажется, что это было въ Эржиллѣ…. Впрочемъ мнѣ стоитъ только вернуться въ Парижъ, чтобы найти въ моемъ общемъ каталогѣ….

— Г. Фермъ, сказалъ Даблэнъ, вы драгоцѣнный человѣкъ и я радуюсь за вашихъ начальниковъ.

Новый поклонъ г-на Ферма.

— Дайте мнѣ пожалуйста этотъ портретъ…. и придите ко мнѣ завтра утромъ. Безполезно говорить, что я разсчитываю, какъ на ваше усердіе въ продолженіи поисковъ, такъ и на ваше молчаніе относительно тѣхъ свѣдѣній, которыя вы получили и можете еще получить.

— Г-нъ слѣдователь можетъ быть увѣренъ, что ему не придется упрекать меня….

Даблэнъ всталъ, чтобы отпустить агента.

— Извините, сказалъ послѣдній, но я попрошу у васъ позволенія написать нѣсколько словъ.

— Сдѣлайте одолженіе.

Г. Фермъ взялъ перо и мелкимъ, четкимъ почеркомъ написалъ подъ тѣмъ мѣстомъ въ альбомѣ, гдѣ была прежде вложена карточка:

«Отдана г-ну Даблэну, слѣдователю въ Аміенѣ … 186….»

— Во всемъ порядокъ, сказалъ Даблэнъ.

— Во всемъ, сударь, сказалъ Фермъ, уходя и кланяясь въ послѣдній разъ.

— Ахъ! кстати…. спросилъ Даблэнъ; знаете вы, что это за дѣло шайки Калейтана?

— Сознаюсь въ моемъ невѣжествѣ относительно этого, но я поищу.

Дверь закрылась за г-мъ Фермомъ и слѣдователь поспѣшилъ присоединиться къ своимъ друзьямъ.

— Какое длинное совѣщаніе! вскричалъ де-Листаль при входѣ Даблэна въ столовую.

— Длинное, но не безплодное!

— Въ самомъ дѣлѣ…. а что-же вы узнали?

— Я почти узналъ имя убитаго….

— Несчастный! вскричала Берта.

— О! сказалъ Даблэнъ, его смерть можетъ быть небольшая потеря…. Даже больше, у меня есть его портретъ….

— Снятый при жизни?

— Да.

— Покажите! покажите! вскричали за разъ три голоса.

Одна графиня продолжала не обращать вниманія на окружающее.

— Я долженъ замѣтить вамъ, друзья мои, что я для васъ выдаю тайны правосудія. Но вы этого не скажете?

— Нѣтъ! нѣтъ!

— Вотъ портретъ.

И лице Джемса Гардтонга предстало взорамъ общества.

— Да, это онъ, сказалъ Морисъ.

Затѣмъ онъ прочиталъ громко написанное на оборотѣ: Джемсъ Гардтонгъ, шайка Калейтона, десять лѣтъ каторжныхъ работъ…. графиня вздрогнула, точно электрическій ударъ потрясъ все ея существо. Никто не замѣтилъ этого быстраго движенія.

— Покажите мнѣ, сказала она Морису, самымъ спокойнымъ голосомъ, протягивая руку.

Морисъ передалъ ей карточку.

Маріенъ внимательно поглядѣла на нее: ея пальцы конвульсивно сжали бумагу.

— Благодарю, сказала она наконецъ, отдавая карточку молодому человѣку.

Затѣмъ она встала.

— Извините меня, другъ мой, сказала она мужу, но мнѣ необходимъ свѣжій воздухъ….

Сказавъ это, графиня вышла.

Нѣсколько минутъ спустя, Морисъ, взявъ подъ руку Даблэна, говорилъ ему на ухо:

— Я знаю теперь на кого походитъ почтенный и многооплакиваемый Джемсъ Гардтонгъ.

— На кого-же?

— Я вамъ скажу это…. будьте покойны.

VII.

Между тѣмъ графиня вернулась къ себѣ въ комнату.

Тамъ, оставшись одна со своими мыслями, она бросилась въ кресло и, сжавъ голову руками, погрузилась въ размышленія.

Время отъ времени отрывистыя слова срывались съ ея языка.

— Джемсъ убитъ!… шептала она. И вѣроятно имъ!… А это письмо! Это письмо!

Она встала, поспѣшно подошла къ шифоньеркѣ изъ розоваго дерева, стоявшей въ углу, открыла одинъ ящикъ и вынула письмо, переданное ей утромъ нищимъ. Конвертъ былъ двойной, на первомъ не было никакого адреса.

Графиня начала пристально разсматривать его, точно ища какого-нибудь указанія, котораго она не замѣтила сначала.

— Ну! сказала она вдругъ, проводя по лбу дрожащей рукой, колебаться невозможно. Я буду бороться, и должна побѣдить!

Она позвонила. Вошла горничная.

— Велите осѣдлать мою лошадь, приказала Маріенъ отрывистымъ голосомъ.

— Вы ѣдете, другъ мой? спросилъ графъ, увидя ее на подъѣздѣ въ амазонкѣ.

— Да, я чувствую себя немного лучше, отвѣчала Маріенъ, прогулка на чистомъ воздухѣ вполнѣ поправитъ мое здоровье….

— По вашемъ возвращеніи, сказалъ графъ, помогая ей сѣсть на лошадь, я попрошу у васъ нѣсколько минутъ разговора; мы должны переговорить объ этихъ дорогихъ дѣтяхъ.

Говоря это, графъ указалъ жестомъ на Берту и Мориса, которые, сидя на скамейкѣ рядомъ съ Даблэномъ, были погружены въ какой-то интересный разговоръ, предметъ котораго не трудно было угадать.

Графиня повернулась къ этой группѣ и ея губы непримѣтно сжались.

— Хорошо, другъ мой, сказала она и ударила хлыстомъ лошадь, которая пошла крупной рысью.

Выѣзжая за рѣшетку парка, она обернулась, чтобы бросить на Мориса гнѣвный взглядъ.

— О! прошептала она, этотъ человѣкъ принесетъ мнѣ несчастье.

Затѣмъ, немного помолчавъ, она прибавила:

— Этотъ нищій!… онъ одинъ можетъ мнѣ помочь.

Между тѣмъ Даблэнъ простился съ графомъ и, сѣвъ въ свой экипажъ, вмѣстѣ съ Морисомъ, отправился въ Аміенъ.

— Ну! другъ мой, сказалъ судья своему молодому спутнику, вы довольны?.. Графъ сказалъ мнѣ о вашей будущей свадьбѣ съ нашей прелестной Бертой….

— Въ самомъ дѣлѣ, сказалъ разсѣянно Морисъ.

— Но что такое съ вами? спросилъ судья; вы кажетесь озабоченнымъ, огорченнымъ…. Развѣ счастье пугаетъ васъ?…

— Увѣряю васъ… со мной ничего…. положительно ничего.

— Вы слишкомъ настаиваете, увѣряя въ этомъ, чтобы дѣйствительно чего нибудь не было… Объяснитесь лучше со мной откровенно… Развѣ я не другъ вамъ?

— Я вполнѣ довѣряю вамъ; но, дѣйствительно, то, что я долженъ вамъ сказать, такъ странно… скажу, такъ безумно, что я спрашиваю себя не сочтете-ли вы меня за сумасшедшаго….

— Вы возбуждаете мое любопытство. Я знаю васъ за человѣка вполнѣ благоразумнаго и не могу повѣрить….

— Чтобы безумная мысль овладѣла моимъ умомъ… Тѣмъ не менѣе, предположите одно мгновеніе, что начавъ съ Аміенскаго преступленія… я связываю это преступленіе съ цѣлымъ рядомъ почти незначущихъ обстоятельствъ и вывожу изъ этого почти сообщничечество одной особы, которую вы привыкли уважать и почитать.

— Вы говорите загадками, мой милый. Скажите, что за ложный стыдъ останавливаетъ васъ? Если вы ошибаетесь….

— Дай Богъ! поспѣшно вскричалъ Морисъ.

— Ну! если вы ошибаетесь, то я докажу вамъ вашу ошибку, а вы сознастесь въ ней… и мы по прежнему останемся друзьями….

— Вы правы. И, вообще говоря, я все-таки предпочитаю сказать вамъ все…. Повторяю, что я отъ всего сердца желаю ошибиться. И между тѣмъ… между тѣмъ!…

— Я васъ слушаю, сказалъ Даблэнъ, закутываясь въ свой толстый плащъ, потому что вѣтеръ былъ холоденъ и пронзителенъ. Приведите меня въ волненіе, прибавилъ онъ смѣясь; это меня согрѣетъ, и, признаюсь, я не прочь отъ этого….

— А между тѣмъ вамъ необходимо померзнуть немного….

— Я отказываюсь.

— Вы должны дать мнѣ портретъ, переданный вамъ полицейскимъ агентомъ.

— О! вы безжалостны…. но тѣмъ не менѣе я повинуюсь.

Даблэнъ вынулъ руку изъ подъ плаща, въ который онъ такъ старательно закутался, и, вынувъ бумажникъ, взялъ изъ него карточку Гардтонга.

Морисъ поспѣшно схватилъ ее и, въ то время какъ слѣдователь снова запахивался, сталъ тщательно разсматривать ее.

— Я не ошибаюсь! прошепталъ Морисъ.

— Теперь, послѣ того какъ я принесъ требуемую вами жертву, сказалъ судья, я полагаю, что вы удовлетворите моему любопытству….

— Посмотрите со вниманіемъ на это лице, сказалъ Морисъ, поднося фотографію къ глазамъ Даблэна.

— Я смотрю.

— Что вы находите?

— Голову настоящаго негодяя….

— И ничего болѣе?

— Нѣтъ!

— Вы не находите сходства…. съ одной особой, которую вы отлично знаете?

— Я?

— Которую вы видите почти каждый день….

— Въ самомъ дѣлѣ?…

— И которую вы только что оставили….

— Когда это?

— Не болѣе четверти часа тому назадъ….

— Право, я ровно ничего не понимаю…. Я вижу лице молодаго негодяя и не знаю кого-бы я встрѣтилъ сегодня, кто имѣетъ неудовольствіе быть тѣмъ-же….

— Но развѣ вы не допускаете, что лице самаго честнаго человѣка можетъ имѣть тѣ-же самыя черты, какъ и лице мошенника!

— Да… но…

— Позвольте вамъ замѣтить, что вы останавливаетесь на общемъ выраженіи физіономіи. Но разберите его…

— Я разбираю….

— Посмотрите на эти глаза, маленькіе, но красиво очерченные…. На этотъ взглядъ, тонкій, несмотря на его наглость….

— Погодите… сказалъ слѣдователь, наклоняясь къ портрету, чтобы тщательнѣе разглядѣть его.

— Развѣ вы не узнаете эти тонкія губы….

— Да… да…

— Этотъ небольшой носъ?

— Да… я вижу, что этотъ портретъ похожъ на кого-то знакомаго… но на кого?…

— Я вамъ помогу. Возьмите эти черты лица, отнимите ихъ мужское выраженіе, перенесите ихъ на женское лице!…

— Это невозможно! вскричалъ слѣдователь, привскакивая на мѣстѣ.

— Вы нашли?…

— Но нѣтъ…. это безуміе…. Между тѣмъ, чѣмъ болѣе я разбираю это лице….

— Тѣмъ болѣе вы находите въ немъ сходства съ….

Они переглянулись. Было очевидно, что одно и тоже имя было на ихъ губахъ и что они колебались произнести его….

— Вы меня поняли? сказалъ наконецъ Морисъ.

Слѣдователь подумалъ.

— Впрочемъ, сказалъ онъ вдругъ, мы право очень наивны, что придаемъ этому обстоятельству такую важность…. Что такое значитъ сходство? И какое подозрѣніе можетъ оно бросить на эту особу. Если черты лица, если взглядъ имѣютъ большое сходство съ чертами и взглядомъ этой особы, то это только дѣло случая и развѣ вы не помните этого случая въ судѣ, какъ президентъ приговорилъ своего положительнаго двойника?…

— Случай! прошепталъ Морисъ, но неужели это также случай, что меня преслѣдуютъ предчувствія, отъ которыхъ я не могу отдѣлаться?… Послушайте, я пойду дальше и сознаюсь вамъ во всемъ….

— Развѣ это еще не все?

— Смотрѣли-ли вы…. на эту особу, въ ту минуту, когда ея глаза остановились на портретѣ Джемса Гардтонга?

— Нѣтъ…. признаюсь, я былъ занятъ совсѣмъ другимъ….

— Ну, а я глядѣлъ на нее и я спрашиваю васъ, почему она вздрогнула, почему она поблѣднѣла….

— Это ваше воображеніе….

— Точно также мое воображеніе, — ея неожиданный и немедленный уходъ, это вдругъ появившееся желаніе пользоваться чистымъ воздухомъ….

— Позвольте вамъ замѣтить, мой другъ, сказалъ съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ слѣдователь, что замѣчая и припоминая всѣ эти подробности, вы должны-бы были не забывать, что, съ самаго своего прихода въ столовую, г-жа Листаль жаловалась на нездоровье, на мигрень….

— Я убѣжденъ, что это было не нездоровье, не мигрень а озабоченность, безпокойство….

— По поводу чего-же могло быть это мнимое безпокойство?

— Я не знаю, но это такъ.

Даблэнъ взялъ за руку молодаго человѣка.

— Другъ мой, сказалъ слѣдователь, я знаю, что вы человѣкъ необыкновенной проницательности; вы знаете какъ я привязанъ къ вамъ…. И между тѣмъ позвольте мнѣ сказать, что я не могу позволить вамъ идти далѣе. Вы говорите о женѣ моего лучшаго друга, человѣка, котораго я люблю и уважаю…. Съ той минуты, какъ я знаю графиню, ея мужъ ни разу не былъ недоволенъ ею…. Она къ нему добра, кротка и преданна ему…. Позвольте мнѣ напомнить вамъ, что она воспитала Берту, ту, которую вы хотите назвать вашей женой, что всѣ считаютъ ее за отличную жену и мать. И эту женщину, никогда не подавшую ни малѣйшаго повода къ злорѣчію, вы, по капризу, чтобы не сказать болѣе, обвиняете въ сообщничествѣ въ ужасномъ преступленіи, въ убійствѣ, жертвою котораго былъ бѣглый каторжникъ, негодяй, портретъ котораго случайно оказался у полицейскаго агента…. Полноте, Морисъ, оттолкните скорѣе эти безумныя мысли…. и поговоримъ о другомъ.

Морисъ внимательно слушалъ длинную тираду слѣдователя. Казалось, онъ самъ старался убѣдиться и ничего такъ не желалъ, какъ доказать себѣ свою ошибку.

— Пожалуй, сказалъ онъ наконецъ, я ошибся.

Даблэнъ поглядѣлъ на него.

— Вы дѣлаете мнѣ уступку изъ привязанности ко мнѣ…. Этого не достаточно. Подумайте, отдѣлайтесь отъ этого необъяснимаго убѣжденія…. и въ особенности, я васъ умоляю, не говорите никому ни слова о томъ, что вы мнѣ сказали….

— Неужели вы считаете меня способнымъ на подобную нескромность?

— Нѣтъ, но я считалъ своимъ долгомъ просить васъ объ этомъ, изъ боязни, чтобы малѣйшее подозрѣніе не дошло до графа. Вы знаете состояніе его здоровья, вы знаете, что малѣйшее волненіе можетъ быть причиною его смерти…. Онъ вполнѣ довѣряетъ своей женѣ; въ ней всѣ его надежды…. Одно слово можетъ убить его.

— Безполезно напоминать мнѣ это….

— Повторяю вамъ, что я ошибся…. но еслибы у меня даже были въ рукахъ доказательства моихъ подозрѣній, то графъ Листаль внушаетъ мнѣ слишкомъ большую дружбу, чтобы я хоть мгновеніе думалъ потревожить его спокойствіе.

Между тѣмъ они доѣхали до Аміена.

Въ это время графиня Листаль проѣхала пространство, отдѣляющее замокъ отъ одного небольшаго сосѣдняго лѣса.

Тамъ, сойдя съ лошади, она привязала ее къ дереву, затѣмъ вошла въ чащу.

При ея приближеніи, съ земли поднялся человѣкъ, который, казалось, ожидалъ ея.

— Вы одинъ? отрывисто спросила она.

— Да, графиня.

— Куда должны вы отнести отвѣтъ той особы, которая послала васъ во мнѣ?

— Мнѣ запрещено это говорить.

— Впрочемъ, это все равно…. Идите и скажите, что я сдѣлаю то, что онъ проситъ.

— Хорошо, графиня.

Маріенъ, казалось, еще колебалась говорить, и рука ея конвульсивно сжимала хлыстъ.

Тушаръ, съ палкой въ рукахъ, ждалъ въ полупочтительной позѣ; его глаза, какъ-бы противъ воли, выражали иронію.

— Слушай, сказала ему вдругъ графиня, могу я положиться на тебя?

— Развѣ вамъ этого не сказали?

— Да…. но отвѣчай мнѣ….

— Какая мнѣ выгода васъ обманывать.

— Въ особенности если я хорошо заплачу.

Нищій, не говоря ни слова, сдѣлалъ знакъ головой.

Тогда, наклонившись къ уху Тушара, точно боясь, чтобы даже въ этомъ пустынномъ мѣстѣ кто-нибудь не услышалъ ея словъ, она дала ему свои приказанія.

Тушаръ слушалъ и отвѣчалъ жестами согласія.

— Черезъ три часа, сказала она въ концѣ. Главное будь остороженъ. Вотъ чѣмъ возбудить твою осторожность.

Сказавъ это, она передала Тушару кошелекъ, который онъ взвѣсилъ въ рукѣ, прежде чѣмъ положилъ въ карманъ. Какъ кажется, вѣсъ оказался достаточнымъ, потому что улыбка появилась на его губахъ.

— Черезъ три часа, отвѣчалъ онъ; графиня можетъ вполнѣ разсчитывать на мою искреннюю преданность.

— Знаете-ли вы другую дорогу къ замку, кромѣ большой?

— Да, графиня.

Тогда нищій далъ ей нужныя указанія, послѣ чего она поскакала во весь опоръ.

Пріѣхавъ въ замокъ, вмѣсто того, чтобы въѣхать черезъ главныя ворота, Маріенъ пошла вдоль стѣны, открыла маленькую калитку бывшимъ у нея ключемъ и, привязавъ лошадь къ дереву, она пошла къ дому, вошла въ него не будучи замѣчена, и заперлась въ своей комнатѣ, приказавъ горничной велѣть отвести лошадь въ конюшню.

Она осталась одна.

Тогда лице ея приняло выраженіе непоколебимой энергіи о безпощадной рѣшимости.

Видно было, что у этой женщины была мужественная душа, сильная на зло или на добро, можетъ быть, на то и на другое, смотря по обстоятельствамъ.

Она дѣйствовала спокойно, безъ всякаго волненія. Выбравъ маленькій дорожный сакъ, она укладывала въ него золото, драгоцѣнности, бумаги.

Затѣмъ, подойдя къ бюро, она написала нѣсколько строчекъ, и неподвижно стала что то обдумывать — вѣроятно, написанное.

Въ дверь постучались.

Это была Берта.

Маріенъ не пошевелилась.

— Мамаша, сказалъ за дверью голосъ Берты, ты тутъ? Отецъ ищетъ тебя и желаетъ съ тобой переговорить.

Графиня не отвѣчала. Она услышала шаги Берты, всходившей на лѣстницу.

Ночь уже наступала. Глядя на часы, Маріенъ ждала.

— Пора! сказала она наконецъ.

И взявъ приготовленный сакъ, она осторожно вышла изъ замка.

VIII.

Привязанность графа де-Листаль къ его женѣ имѣла своимъ источникомъ въ одно и тоже время и ту любовь, которую онъ чувствовалъ къ ней въ первые годы своей женитьбы и то вліяніе, которое мало по малу эта женщина пріобрѣла надъ нимъ.

Когда графъ отвѣчалъ Морису, что не смѣлъ сказать своей женѣ о существованіи ребенка сестры, то дѣйствительно какое-то чувство, въ которомъ графъ самъ не могъ дать себѣ отчета, постоянно мѣшало ему быть вполнѣ откровеннымъ съ женой.

Г-жа Листаль, не пропускавшая ни одного случая, чтобы доказать мужу свою глубокую къ нему привязанность, оставалась въ тоже время къ нему, какъ-бы противъ воли, въ извѣстныхъ границахъ холодности, не допускавшей полнаго довѣрія.

Даже болѣе, она высказывала такіе строгіе принципы и была такъ мало снисходительна къ ошибкамъ ближняго, что де-Листаль не могъ и подумать разсказать о проступкѣ сестры.

Если иногда, особенно въ первое время послѣ, свадьбы, графъ внутренно возмущался противъ вліянія, которое все болѣе и болѣе пріобрѣтала надъ нимъ жена, то позднѣе онъ пасивно подчинился ему и наконецъ дошелъ до того, что привыкъ смотрѣть на все глазами жены. Будучи протестанткой, Маріенъ отличалась пуританской строгостью, хотя эта строгость нисколько не вліяла на умѣренность ея характера.

Уже давно де-Листаль ласкалъ себя надеждою выдать Берту замужъ за Мориса Серванъ, поэтому онъ съ живѣйшимъ удовольствіемъ выслушалъ открытіе, сдѣланное ему на этотъ счетъ женой.

Онъ боялся заговорить съ ней объ этомъ первый опасаясь какихъ-нибудь возраженій и непредвидѣнныхъ противорѣчій, которыя иногда дѣлались графинею его планамъ, и которыя, по большей части, послѣ объясненія онъ находилъ благоразумными и основательными.

На этотъ разъ никакое препятствіе не явилось противъ его желанія и онъ съ нетерпѣніемъ ждалъ минуты переговорить съ Маріенъ о послѣднихъ условіяхъ уже рѣшеннаго въ принципѣ союза.

Сама Берта не могла спокойно оставаться на мѣстѣ, поминутно обнимая отца и краснѣя.

Между тѣмъ вечеръ проходилъ, а г-жа Листаль не показывалась.

Берта ходила стучаться къ ней въ дверь, но не получила никакого отвѣта.

— Но, сказала она отцу, мамаша, можетъ быть, опять отправилась проѣхаться.

Графъ позвалъ лакея. Лошадь графини стояла въ конюшнѣ, но ея самой никто не видѣлъ.

Настало время ужина.

Обезпокоенный отсутствіемъ жены, де-Листаль рѣшился самъ пройти въ ея комнату.

Онъ открылъ дверь и вошелъ.

Комната была пуста.

Но на бюро графъ увидѣлъ письмо на свое имя.

Почеркъ былъ Маріенъ.

Страшное предчувствіе овладѣло имъ.

Прежде чѣмъ взять письмо, графъ тщательно затворилъ дверь, потомъ подошелъ къ бюро.

Онъ взялъ письмо и долго глядѣлъ на него.

Чего онъ боялся? онъ самъ не зналъ. Тутъ была какая-то тайна.

Всего этого было уже черезчуръ много для болѣзненнаго и разстроеннаго страданіями графа.

Онъ чувствовалъ, что холодный потъ выступалъ у него на лбу. Но сдѣлавъ надъ собою энергическое усиліе, онъ облокотился на каминъ, выпрямился какъ человѣкъ, ожидающій страшнаго удара, и сломилъ нефть письма, которое дрожало у него въ рукахъ.

Письмо было коротко:

"Мой другъ!

"Вы не привыкли къ моимъ капризамъ, поэтому будьте убѣждены, что я повинуюсь не капризу, а настоятельной необходимости. Я уѣзжаю на нѣсколько дней, ждите меня спокойно и терпѣливо.

"Если я не возвращусь черезъ четыре дня, то молитесь за меня.

"Ваша жена
"Маріенъ де-Листаль".

Письмо было обозначено 5-ю часами вечера. Въ эту минуту пробило одиннадцать. Де-Листаль закрылъ глаза и безъ силъ опустился въ кресло.

Что это была за гроза, неожиданно разразившаяся на ихъ безоблачномъ небѣ? Графъ сталъ спрашивать себя.

Чему, во первыхъ, приписать этотъ поспѣшный отъѣздъ? Напрасно старался онъ угадать истину изъ письма. Въ немъ шелъ вопросъ о настоятельной необходимости.

Какимъ образомъ, послѣ четырнадцати лѣтней спокойной жизни, могла какая-то неизвѣстная случайность стать между графомъ и женой?

Дѣло шло о какой-то опасности, такъ какъ графиня говорила:

"Если я не вернусь черезъ четыре дня….

Или этотъ отъѣздъ былъ связанъ съ какимъ-нибудь новымъ, недавнимъ случаемъ?

Въ ихъ спокойной жизни не произошло ничего новаго, кромѣ помолвки Мориса и Берты.

Листаль не шевелился. Но вскорѣ энергія возвратилась къ нему.

— Маріенъ, тихо сказалъ онъ, я вѣрю тебѣ: я не хочу ни сомнѣваться, ни искать. Я вѣрю тебѣ. Я буду ждать тебя.

Оглядѣвшись вокругъ и положивъ въ бумажникъ письмо жены, графъ вышелъ изъ ея комнаты.

Берта ждала его въ коридорѣ.

— Ну что? спросила она.

— Я не могъ говорить съ твоей матерью, сказалъ графъ самымъ спокойнымъ голосомъ: она уѣхала.

— Уѣхала! Не предупредивъ васъ! невольно вскричала Берта.

Де-Листаль нахмурилъ брови: онъ старался успокоить свое волненіе, это была его обязанность, какъ относительно матери, такъ и относительно дочери.

— Я тебѣ говорю, дитя мое, повторилъ онъ, что твоя мать уѣхала и что я не безпокоюсь болѣе. Я забылъ, но она предупредила меня.

Онъ сказалъ это такимъ тономъ, который не допускалъ ни возраженій, ни замѣчаній.

Берта замолчала.

— А теперь, продолжалъ графъ, беря дочь подъ руку, пойдемъ ужинать. Не смотря на власть надъ собой де-Листаля, ужинъ прошелъ печально. Графъ, погруженный въ свои мысли, старался оживить разговоръ, но его мысли не давали ему покоя и онъ невольно замолкалъ.

Когда пришло время идти спать, онъ позвалъ Берту и сказалъ:

— Дитя мое, ты поняла меня. Твоя мать уѣхала. Я не желаю, чтобы до ея возвращенія объ этомъ шелъ разговоръ.

Молодая дѣвушка поглядѣла на него.

— Отецъ! прошептала она.

— Что тебѣ надо?

Она наклонилась къ нему и сказала шепотомъ:

— Нѣтъ никакихъ препятствій?

— Чему, дитя мое.

— Моей свадьбѣ.

— О! поспѣшно вскричалъ Листаль, это еще вопросъ!

Затѣмъ онъ прибавилъ:

— Иди, дитя мое, надѣйся на меня и не безпокойся…. Не забывай, что твоя мать уѣхала.

Въ этой настойчивости были выраженіе, не ускользнувшее отъ Берты.

Очевидно этотъ неожиданный отъѣздъ скрывалъ ка кое-нибудь важное обстоятельство, но отецъ желалъ, чтобы она молчала; надо было повиноваться ему.

Берта обняла его и повторила шепотомъ:

— Мамаша уѣхала.

Молодая дѣвушка ничего не понимала, но она чувствовала, что даже не должна была стараться проникнуть эту тайну.

Берта любила отца всѣми силами своей души, она постоянно помнила всегдашнюю его къ ней привязанность; когда, въ дѣтствѣ, Маріенъ иногда строго выговаривала ей за шалости, то Берта помнила ласковый взглядъ отца, успокоивавшій или утѣшавшій ее.

По мѣрѣ того какъ она росла, она все болѣе поболѣе начала цѣнить его благородную натуру; она гордилась, слыша со всѣхъ сторонъ выраженія уваженія къ имени своего отца. Поэтому малѣйшее желаніе отца было для молодой дѣвушки закономъ.

И если въ эту ночь она не спала, то только потому, что представляла себѣ отца страдающимъ отъ какого нибудь тайнаго огорченія.

Де-Листаль удалился въ свою комнату.

Сначала онъ спрашивалъ себя, не слѣдовало-ли ему постараться узнать, куда отправилась его жена. Онъ перечитывалъ короткое письмо, которое, онъ угадывалъ, было написано дрожащей рукой. Скажетъ-ли онъ объ этомъ своимъ самымъ близкимъ друзьямъ?

Когда наступилъ день, Листаль рѣшился молчать относительно странныхъ обстоятельствъ, сопровождавшихъ отъѣздъ жены, и когда Морисъ пріѣхалъ въ замокъ, графъ принялъ его съ улыбкой на губахъ.

Молодой человѣкъ освѣдомился, по обыкновенію, о здоровья графини.

— Вы не увидите ее нѣсколько дней, отвѣчалъ графъ.

— А почему?

— Я просилъ ее съѣздить въ Парижъ по одному, чисто личному, дѣлу.

Это объясненіе прекратило всякіе разспросы.

— Въ такомъ случаѣ, сказалъ Морисъ, мы подождемъ ея пріѣзда, чтобы назначить время нашей свадьбы….

— Вамъ не долго придется ея ждать. А мысленно де-Листаль повторялъ:

— Четыре дня! Когда только пройдутъ наконецъ эти четыре дня!

Что если она не вернется! Что если этотъ домъ вдругъ опустѣетъ?

При одной мысли объ этомъ де-Листаль чувствовалъ, что блѣднѣетъ. Для него это была смерть.

Первый день прошелъ спокойно; на другой Даблэнъ снова пріѣхалъ въ замокъ.

Слѣдствіе объ убійствѣ въ Аміенѣ шло своимъ путемъ.

Полагали, что убійца выскочилъ изъ вагона, и направился черезъ поле къ деревнѣ. Около Комона и Ла-Мотъ Бривіеръ видѣли незнакомца, который старался избѣгать жилыхъ мѣстъ. Но затѣмъ слѣды терялись. Въ гостинницахъ не могли получить никакихъ свѣдѣній, однако одно обстоятельство, казалось, доказывало, что незнакомецъ былъ дѣйствительно тотъ преступникъ, котораго искали: у него черезъ плечо была надѣта кожанная сумка, а если читатель не забылъ, Морисъ нашелъ, что такая сумка должна была быть украдена у убитаго, что заставляло предполагать, что причиной убійства было воровство.

— Очевидно, говорилъ Даблэнъ, что это одно изъ тѣхъ мрачныхъ преступленій, которыя остаются тайною для правосудія. Такъ какъ убитый — бывшій каторжникъ, то очень вѣроятно, что и убійца принадлежитъ къ той-же категоріи людей: это одно изъ тѣхъ ужасныхъ мщеній каторжниковъ, которыя долго обдумываются и измѣннически приводятся въ исполненіе….

— А вашъ агентъ? спрашивалъ улыбаясь Морисъ.

— А! Фермъ, агентъ съ системой! Ну! онъ, мнѣ кажется, довольно плохъ. Начало ободрило его, но, какъ кажется, до сихъ поръ у него нѣтъ ничего новаго.

— Знаетъ-ли онъ по крайней мѣрѣ навѣрно, кто такой этотъ Джемсъ Гардтонгъ?…

— Это разбойникъ, сообщникъ нѣкоего Калейтана, чего-то въ родѣ цивилизованнаго индѣйца, который предводительствовалъ въ окрестностяхъ Нью-Іорка шайкой, которая занималась правильнымъ грабежемъ путешественниковъ. И это все.

— То-есть, это очень мало.

— Не мало для Калейтана, потому что онъ былъ повѣшенъ.

— Конецъ Гардтонга тоже не лучше! сказалъ смѣясь Морисъ.

— Но, продолжалъ слѣдователь, мой неоцѣненный Фермъ не считаетъ еще себя побитымъ. Онъ будетъ просить у префекта позволенія ѣхать.

— Въ Англію?

— Да. Онъ даже просилъ меня, чтобы я помогъ ему получить это позволеніе.

— И вы обѣщались?

— О! охотно.

— Ну! дорогой Даблэнъ, повѣрьте мнѣ: преступленіе нельзя открыть нигдѣ кромѣ, какъ только тамъ, гдѣ оно было совершено….

— Я было и забылъ, что и вы также имѣете свою систему.

— Смѣйтесь сколько угодно, господинъ слѣдователь. Если хотите, то я вамъ предложу пари.

— Какъ вы находите, графъ, не будетъ-ли это слишкомъ легкомысленно для слѣдователя?

— Надо сначала узнать въ чемъ дѣло…. отвѣчалъ Листаль.

— Говорите-же, Морисъ, по прозванію Ясновидящій.

— Если я проиграю пари, тогда вы еще успѣете посмѣяться надо мной. А до тѣхъ поръ я требую, чтобы этого не было….

— Хорошо. Теперь говорите ваши условія….

— Вотъ они. Мое пари будетъ состоять изъ нѣсколькихъ пунктовъ. Во первыхъ, я говорю, что преступникъ можетъ быть не будетъ никогда открытъ и тогда пари должно считаться не состоявшимся.

— До сихъ поръ, сказалъ смѣясь Даблэнъ, для васъ пари не опасно….

— Во вторыхъ: если преступникъ будетъ открытъ, то во всякомъ случаѣ это сдѣлаетъ не вашъ Фермъ.

— А, теперь это дѣлается интереснѣе. Однако вы не можете отрицать, что онъ уже разъ оказалъ намъ большую услугу, отыскавъ имя жертвы.

— Имя, которое, позвольте мнѣ вамъ сказать, не годится вамъ ровно ни къ чему.

— Напротивъ, такъ какъ убитый былъ бывшій каторжникъ….

— То вы изъ этого заключаете, что и убійца долженъ былъ быть каторжникомъ. Замѣтьте, что я не спорю противъ этого предположенія, но, какъ говорилъ, если вы помните, почтенный коммисаръ на желѣзной дорогѣ, это не болѣе какъ предположеніе….

— Пожалуй. Вы говорите, что Фермъ не откроетъ ничего. Вы значитъ желаете, чтобы держа за него пари, я, такъ сказать, гарантировалъ его умъ и проницательность?

— Погодите. Не только Фермъ ничего не откроетъ, но если кто-нибудь, что-нибудь откроетъ….

Морисъ остановился.

— Ну! что-же?

— Ну! такъ этотъ кто-нибудь буду я….

— Вы!…. вы осмѣливаетесь держать это пари?

— Конечно, такъ какъ я вамъ его предлагаю.

— Молодость ни въ чемъ не сомнѣвается, сказалъ Листаль противъ воли улыбаясь.

— Но, если Морисъ…. если господинъ Морисъ, поправилась Берта, говоритъ, что онъ откроетъ…

— Да, если только вообще что-нибудь будетъ открыто.

— Это все?

— Нѣтъ еще!

— А! сказалъ Даблэнъ, не сидитъ-ли уже убійца у васъ въ карманѣ, и вы хотите предложить намъ этотъ сюрпризъ за ужиномъ?…

— Я говорю, что я открою виновнаго не уѣзжая отсюда, или никто никогда не узнаетъ, что съ нимъ сталось….

— Это очень интересно…. а въ чемъ будетъ заключаться пари?

— Ну! сказалъ Морисъ, такъ какъ платить придется вамъ, то я предлагаю, съ позволенія графа, чтобы проигравшій сдѣлалъ подарокъ мадемуазель Бертѣ….

— Я со своей стороны вполнѣ согласенъ, сказалъ Даблэнъ. А сколько вамъ надо времени, чтобы сотворить это чудо?

— Согласны вы дать мнѣ двѣ недѣли?

— Хорошо.

— Значитъ, рѣшено!

Пожатіе рукъ скрѣпило пари.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Три дня спустя, въ шесть часовъ утра, кто-то по стучался въ комнату графа.

Онъ поспѣшно открылъ.

Это была графиня….

IX.

Де-Листаль бросился на встрѣчу женѣ и схватилъ ее за руки.

— Наконецъ-то! вскричалъ онъ, вы пріѣхали! Въ какое безпокойство вы меня привели! Я думалъ, что не буду въ состояніи перенести этого мученія…

Маріенъ была блѣдна, и казалась взволнованной, изъ подъ опущенныхъ рѣсницъ скользилъ взглядъ, выраженіе котораго было трудно опредѣлить: это была какая-то смѣсь скрытности и смиренія.

Маріенъ дала мужу обнять себя и, положивъ голову ему на плечо, она обняла его за шею.

Онъ уже чувствовалъ себя успокоеннымъ, онъ цѣловалъ волосы Маріенъ и не думалъ болѣе ее разспрашивать.

Его любовь къ этой женщинѣ, бывшей радостью и утѣшеніемъ его зрѣлыхъ лѣтъ, пробудилась съ новою силою. Мученія, испытанныя имъ въ ея отсутствіи, дѣлали тѣмъ сильнѣе радость при свиданіи. Онъ снова видѣлъ ее: всякая опасность исчезла.

Что касается Маріенъ, то она внимательно разсматривала графа; она ничего не говорила, ожидая первыхъ вопросовъ и вполнѣ понимая громадную радость, которая наполняла сердце графа и вполнѣ предавала ей его.

Графъ молча глядѣлъ на нее, и, странное дѣло, онъ боялся говорить, точно опасаясь, что она снова уѣдетъ.

— Вы меня ни о чемъ не спрашиваете, сказала наконецъ графиня своимъ гармоническимъ голосомъ.

Графъ вздрогнулъ, точно пробуждаясь отъ сна.

— А! это правда! сказалъ онъ улыбаясь. Вамъ еще надо отдать мнѣ отчетъ. Но, прибавилъ онъ, вы можетъ быть чувствуете необходимость въ отдыхѣ, и…. если вы хотите отложить до завтра…

Графиня схватила его за руки и, въ порывѣ благодарности, настоящей или притворной, поцѣловала ихъ.

— Благодарю, сказала она, вы очень добры, я всегда ожидала этого отъ васъ…. но я до тѣхъ поръ не буду въ состояніи вздохнуть спокойно, пока я не разскажу вамъ моего безумія… которое заставило васъ страдать.

— Но, спросилъ графъ, откуда вы.

— Изъ Англіи.

— Какъ?

— Я была въ отсутствіи четыре дня. Два дня употреблено на путешествіе, два я прожила тамъ. Вы видите, что я не потеряла времени. Я спѣшила вывести васъ изъ безпокойства….

— Но почему этотъ отъѣздъ, и въ особенности такая таинственность?…

Графиня опустила голову: слеза повисла у нея на рѣсницѣ.

— Обѣщайтесь простить меня! прошептала она, опускаясь на колѣна передъ ея мужемъ.

— Простить васъ, дорогая?

— О! не бойтесь! Я прошу у васъ прощенія только за тѣ страданія, которыя я вамъ причинила и отъ которыхъ я могла избавить васъ…

— Говорите! говорите! Развѣ вы не знаете, что я весь принадлежу вамъ и что мнѣ никогда не заплатить вамъ за ту преданность, которую вы мнѣ выказывали всегда?..

— О, я знаю вашу неистощимую доброту…. и я упрекаю себя, что могла въ васъ сомнѣваться…. Вотъ въ чемъ дѣло. Вы помните, что по моимъ совѣтамъ, вы помѣстили въ банкъ Стенсона и К° большую часть вашего состоянія….

— Да.

— Ну, вы помните еще, что передъ моимъ отъѣздомъ я была озабочена, взволнована?

— Вы приписывали это состояніе болѣзни.

— Ну! такъ вотъ въ чемъ было дѣло. Одинъ изъ моихъ друзей, братъ лорда Видмера, у котораго я была гувернанткой въ то время, какъ познакомилась съ вами, этотъ джентльменъ написалъ мнѣ письмо, въ которомъ, уѣзжая въ Америку, онъ сообщалъ мнѣ свои сомнѣнія относительно прочности банка Стенсона: онъ писалъ мнѣ о рискованныхъ предпріятіяхъ, о громадныхъ потеряхъ. Однимъ словомъ, положеніе казалось самымъ дурнымъ. Онъ совѣтывалъ мнѣ торопиться и прибавлялъ, что даже боится, не поздно-ли уже. Когда я получила это извѣстіе, мною овладѣла ужасная мысль… Простите меня… Я не знаю какъ она мнѣ пришла въ голову…. Но я была какъ безумная… Я сказала себѣ, что если вы будете разорены, разорены по моей винѣ…. потому что я была-бы въ этомъ виновата… то вы лишите меня вашей привязанности, которой я такъ горжусь и такъ счастлива!

— Маріенъ, вскричалъ графъ, цѣлуя ея руки…. какъ могли вы думать…

— О! я знаю… я чувствую это теперь. Мой страхъ былъ безуменъ. Но развѣ можно управлять своими опасеніями? Я видѣла васъ въ отчаяніи, упрекающимъ бѣдную дѣвушку, которую вы возвысили до себя, что она приготовила вамъ, своей неосторожностью, печальную и несчастливую старость.

— Маріенъ, Маріенъ! съ упрекомъ повторялъ графъ.

— Тогда я приняла энергическое рѣшеніе, я поѣхала… даже не сказавъ вамъ куда…. Оставивъ вамъ записку, я рѣшилась, если мои опасенія оправдаются, искать въ смерти убѣжища противъ вашихъ справедливыхъ упрековъ.

— Умереть, тебѣ, изъ за презрѣннаго вопроса о деньгахъ! Но что для меня бѣдность, если у меня останется единственное сокровище, котораго я желаю, — твое присутствіе и твоя любовь!

— О, какъ вы добры! вскричала рыдая Маріенъ. Я не понимаю, какъ могла я не сказать вамъ всего… но что дѣлать? мы, женщины, всегда таковы! я испугалась!

— Однако вы знаете, сказалъ серьезно графъ, что все мое богатство я отдалъ-бы, чтобы избавить васъ отъ горя… и если надо покориться этой потерѣ…

— Потерѣ! вскричала поспѣшно Маріенъ, но все исправлено… или, лучше сказать, ничего даже и не было… Пріѣхавъ въ Лондонъ, я собрала самыя тщательныя свѣденія… Банкъ Стенсона прочнѣе чѣмъ когда-либо… излишнее усердіе ввело въ заблужденіе моего друга… О! съ какой радостью я возвратилась! какъ торопилась я быть по скорѣй съ вами…. и сказать вамъ: я ошиблась… я была безумная! я на колѣняхъ прошу у васъ прощенія!

Де-Листаль взялъ графиню за голову и поцѣловалъ ее въ лобъ.

Онъ нѣжно упрекалъ ее за скрытность, говорилъ, что поступать такъ было чистое ребячество.

Вмѣсто того, чтобы прямо сказать все, она оставляла мѣсто всевозможнымъ предположеніямъ.

— Я не говорю, поспѣшно прибавилъ онъ, чтобы хоть одну минуту въ мою душу закралось сомнѣніе въ васъ… я знаю васъ, знаю насколько вы благородны… Но неопредѣленныя выраженія вашего письма, отчаяніе, видное въ послѣднихъ словахъ его… все это сильно взволновало меня. Я боялся, не случилось-ли съ вами какого-нибудь неожиданнаго несчастія… Позвольте мнѣ сказать вамъ откровенно, что я думалъ?.. Вы не будете на меня за это сердиться, не правда-ли?… но зная, что подъ вашей холодностью скрывается воображеніе, живое даже черезчуръ, вы должны въ этомъ сознаться, я подумалъ, что съ вами случилось какое-нибудь разстройство…. умственное….

— Попросту говоря, вы думали, что я сошла съ ума, сказала улыбаясь Маріенъ.

— Но согласитесь, могъ-ли я предположить….

— А! другъ мой, вы не знаете, что происходитъ въ умѣ женщины, когда она думаетъ, что своей неосторожностью погубила спокойствіе тѣхъ, кого любитъ…. Подумайте только: дѣло шло о большей части вашего состоянія. Эта мысль сводила меня съ ума, я видѣла васъ не сегодня-завтра лишеннымъ комфорта, къ которому вы такъ привыкли…. я чувствовала, что не въ состояніи исправить разореніе, котораго была причиной…

— Не будемъ болѣе говорить объ этомъ, сказалъ Листаль, никто здѣсь не знаетъ ничего о происшедшемъ.

— А!.. никто?

— Я сказалъ, что вы уѣхали въ Парижъ, по нашему общему дѣлу.

— Благодарю васъ! Мнѣ по крайней мѣрѣ не придется краснѣть моего безумія.

— Слава Богу, сказалъ наконецъ графъ, что ваши опасенія не оправдались…. потому что, не смотря на всю мою философію, я долженъ сознаться, что эта потеря была бы для меня чувствительна, особенно въ ту минуту, когда наша дорогая Берта выходитъ замужъ…

Еслибы де-Листаль взглянулъ въ эту минуту въ лице своей жены, то онъ замѣтилъ-бы, что при послѣднихъ словахъ она вдругъ поблѣднѣла. Брови ея непримѣтно нахмурились.

— Потому что вы не забываете, моя дорогая, продолжалъ графъ, что я разсчитываю на васъ, чтобы переговорить объ этомъ важномъ вопросѣ, конечно, послѣ того какъ вы отдохнете….

— Да, да, другъ мой, холодно сказала графиня… мы поговоримъ объ этомъ. Но, пока, такъ какъ вы позволяете, я уйду къ себѣ въ комнату….

— Идите, дорогая, отвѣчалъ графъ и главное не дѣлайте никогда болѣе ничего подобнаго… Вы моя жена, моя подруга на всю жизнь… мое состояніе есть въ тоже время и ваше и, еслибы мы его все потеряли, то и тогда мы еще будемъ достаточно богаты взаимнымъ уваженіемъ.

Въ ту минуту, когда графиня выходила изъ комнаты мужа, Берта показалась на лѣстницѣ.

Отецъ увидѣлъ ее и позвалъ.

— Поди сюда, Берта, сказалъ онъ и поцѣлуй свою мать…. которая есть лучшая и преданнѣйшая женщина въ свѣтѣ.

Берта подбѣжала къ Маріенъ, чтобы поцѣловать ее, но невольно вздрогнула, такъ страненъ показался ей взглядъ, брошенный на нее графиней.

Тѣмъ не менѣе, она думала, что ошиблась, когда мачиха съ самой милой улыбкой взяла ее за руки и поцѣловала въ лобъ.

Графиня заперлась у себя въ комнатѣ, но вмѣсто того, чтобы лечь въ постель, она бросилась въ кресло и предалась размышленіямъ.

— Ну, прошептала она, жребій брошенъ. Дѣло идетъ о моей чести и свободѣ; но я рѣшилась на все! А! сказала она вдругъ, разсмѣявшись… я не то видала…. прежде, тамъ!… не всегда-же судьба будетъ противъ меня!

КОНЕЦЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ. ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.

Займемтесь теперь немного методичнымъ полицейскимъ агентомъ Фермомъ, агентомъ съ системой, какъ его называлъ Даблэнъ.

Онъ, т. е. Фермъ, находитъ, что, не смотря на нѣкоторую ловкость, впрочемъ, вполнѣ рутинную, Даблэнъ положительно стоитъ ниже своихъ обязанностей. Это не такой слѣдователь, какимъ онъ долженъ быть по понятіямъ господина Ферма.

Какъ! онъ видѣлъ портретъ Джемса Гардтонга, и что же онъ открылъ?

Ничего, положительно ничего! Къ чему послѣ этого служитъ ему его проницательность, если только она у него есть?

Почтенному Ферму можно бы было замѣтить, что онъ самъ не Богъ вѣсть что открылъ послѣ того, какъ случайно узналъ имя жертвы. На этотъ разъ Фермъ отвѣтилъ бы вамъ сначала таинственнымъ «можетъ быть», потомъ прибавилъ бы:

— Я только простой агентъ, я не долженъ быть умнѣе слѣдователя.

Когда Фермъ входитъ въ судъ и идетъ по лѣстницѣ къ слѣдователю, то онъ чувствуетъ (что же дѣлать, нельзя быть совершенствомъ), сильное желаніе съѣсть его. Почему Провидѣніе не дало ему сдѣлаться слѣдователемъ, вмѣсто того, чтобы пресмыкаться въ роли агента? Быть слѣдователемъ, имѣть свои дѣла, секретаря, видѣть обвиненнаго, лицемѣрно кланяющимся, самаго жандарма, чувствующаго уваженіе къ таинственному величію кабинета, гдѣ рѣшается судьба человѣка, видѣть все это, завязать борьбу съ предателемъ и лжецомъ, проникнуть всѣ его хитрости, разсѣять, какъ дымъ, всѣ его предположенія…. О! эта картина была для господина Ферма уголкомъ рая, о которомъ онъ мечталъ. И когда вечеромъ онъ засыпалъ, то ему снились эти радости, увы! слишкомъ высоко стоявшія, чтобы онъ могъ достичь до нихъ.

Онъ заказалъ себѣ визитныя карточки…. для одного себя… Онѣ лежали въ шкатулкѣ, запиравшейся секретнымъ замкомъ. Это было безуміе, потому что на нихъ было написано: Г-нъ Фермъ, судебный слѣдователь. Это была слабость Ферма. Самымъ любимымъ его занятіемъ было играть у себя дома въ судебнаго слѣдователя. Онъ запирался, дѣлалъ самъ себѣ вопросы, измѣнялъ голосъ, чтобы представлять обвиняемаго. Сколько ловкости употреблялъ онъ тутъ, какъ онъ, наконецъ, заставлялъ сознаваться преступника, бывшаго не въ состояніи защищаться противъ такой проницательности.

Аміенское убійство надѣлало шума. Общественное мнѣніе взволновалось; вѣчный вопросъ о безопасности путешественниковъ выступилъ на сцену. Такимъ образомъ, вниманіе префекта полиціи было поневолѣ привлечено на дѣло, слѣдствіе о которомъ велось безъ всякаго результата. Даблэнъ, вѣрный своему слову, выставилъ въ своемъ донесеніи услуги, оказанныя агентомъ, поэтому Фермъ имѣлъ удовольствіе быть призваннымъ къ префекту полиціи и съ подобающей скромностью принялъ похвалы за свое открытіе, но на этомъ еще не остановилось впечатлѣніе, произведенное рекомендаціей слѣдователя Даблэна.

— Милостивый государь, сказалъ префектъ агенту, отличныя свѣденія, полученныя мною на вашъ счетъ, заставляютъ меня дать вамъ порученіе, которое, я надѣюсь, вы исполните съ честью.

Фермъ почувствовалъ неописанную радость, захватывавшую ему духъ. Но благодаря власти надъ собой, онъ сдержался и отвѣчалъ самымъ естественнымъ голосомъ:

— Господинъ префектъ можетъ разсчитывать на полное усердіе съ моей стороны.

— Хорошо. Но прежде всего вы должны отвѣчать одному необходимому условію. Говорите вы по англійски?

Бываютъ минуты радости, когда кажется, что небо открывается передъ человѣкомъ. Такъ было съ Фономъ, когда онъ услышалъ этотъ вопросъ. Онъ слегка закрылъ глаза и отвѣчалъ, кланяясь:

— Господинъ префектъ, можетъ быть, не знаетъ, что я воспитывался въ Англіи?

— Дѣйствительно, я не зналъ этого. Но сколько вамъ было лѣтъ, когда вы оставили Англію?

— Восемь лѣтъ.

— Вы возвращались туда?

— Никогда.

— Въ такомъ случаѣ, позвольте вамъ это замѣтить, не смотря на знаніе языка, вы будете въ затрудненіи, если вамъ придется снова туда возвращаться.

— Когда знаешь языкъ…. поспѣшилъ сказать Фермъ, охваченный ужасомъ.

— Тѣмъ не менѣе, можно не знать обычаевъ и жизни воровъ и другихъ преступниковъ…

— Если господинъ префектъ удостоитъ подвергнуть меня испытанію, сказалъ почтительно агентъ, то я могу увѣрить васъ, что нѣсколькихъ дней будетъ достаточно для меня.

— Я не сомнѣваюсь, но эти нѣсколько дней будутъ потеряны.

— Однако… замѣтилъ, пораженный ужасомъ, Фермъ.

Префектъ былъ человѣкъ умный, имѣвшій ясный взглядъ на вещи, онъ отлично понималъ Ферма, онъ видѣлъ, что передъ нимъ одинъ изъ тѣхъ честолюбивыхъ низшихъ агентовъ, которые только и жаждутъ случая отличиться и которыхъ исключительное усердіе бываетъ опасно.

Онъ подумалъ, что время очень удобно, чтобы успокоить энтузіазмъ агента, слишкомъ расположеннаго придать своей роли болѣе важности, чѣмъ самъ префектъ желалъ ей дать.

— Вотъ мои инструкціи, сказалъ онъ почти сухо. Вы немедленно отправитесь къ господину Лекофру и будете исполнять его приказанія. Сегодня вечеромъ вы отправитесь въ Англію, т. е. я хочу сказать, что сегодня ночью васъ уже болѣе не будетъ въ Парижѣ.

Идти къ Лекофру! Какое разочарованіе! Но для того, чтобы хорошенько понять смыслъ этихъ нѣсколькихъ словъ и вліяніе, которое они имѣли на агента, намъ необходимо сдѣлать нѣсколько объясненій.

Лекофръ былъ помощникъ слѣдственнаго пристава. Очень естественно, что онъ былъ въ правильной враждѣ съ приставомъ, который, со своей стороны, отъ всей души ненавидѣлъ помощника, который, современемъ, долженъ былъ занять его мѣсто.

Приставъ и его помощникъ всячески старались брать себѣ самыя важныя дѣла. Разсказываютъ даже, что во время одного важнаго дѣла помощникъ забылъ увѣдомить пристава о поимкѣ виновнаго, хотя первоначальныя данныя были всѣ собраны самимъ слѣдователемъ. Безполезно прибавлять, что эта забывчивость была, по мнѣнію многихъ, положительно преднамѣренной.

Нечего и говорить, съ какимъ бы удовольствіемъ Фермъ, честолюбивый агентъ, мечтавшій, за неимѣніемъ мѣста слѣдователя, получить хоть мѣсто пристава или даже его помощника, — нечего и говорить, сколько онъ готовъ бы былъ сдѣлать забывчивостей, если бы только смѣлъ, чтобы отнять у Лекофра славу первыхъ открытій, потому что, даже тогда, когда эти открытія были бы сдѣланы имъ, Фермомъ, то и тогда передавать ихъ сталъ бы Лекофръ. Кому же бы принадлежала честь ихъ? Кто бы зналъ Ферма? Никто. Нужна была случайная находка карточки Джемса Гардтонга, чтобы имя Ферма дошло до ушей префекта.

Такимъ образомъ, Фермъ чувствовалъ къ Лекофру ту глубокую ненависть, которую можетъ внушить только зависть. И вдругъ префектъ посылалъ Лекофра. Подъ его начальствомъ долженъ былъ Фермъ вести слѣдствіе, начатое имъ, для котораго онъ одинъ доставилъ свѣденія! Но что дѣлать? Было-ли возможно, было-ли благоразумно сопротивляться, даже рѣшиться сдѣлать простое замѣчаніе?

Фермъ обдумывалъ все это и молчалъ.

— Ну, что же? по прежнему холодно спросилъ префектъ.

Фермъ вздрогнулъ.

— Я исполню приказаніе господина префекта.

— Хорошо, сказалъ префектъ. Я разсчитываю на васъ… Я придаю большую важность… и онъ сдѣлалъ удареніе на этихъ словахъ, я придаю большую важность успѣху этого дѣла…

Фермъ поклонился и вышелъ.

Оставшись одинъ, онъ сталъ думать. Мало по малу охлаждающее впечатлѣніе, произведенное словами префекта, уменьшилось и уступило мѣсто новой мысли, непредвидѣнные результаты которой могли быть чрезвычайно обильны.

Фермъ принадлежалъ къ числу энергическихъ натуръ, которыя въ несчастіи укрѣпляются и, какъ Цезарь онъ нашелъ въ пораженіи средства въ побѣдѣ.

— А! шепталъ онъ, меня ставятъ подъ начальство Лекофра. А! ему желаютъ предоставить всю честь открытія. А! моя опытность будетъ служить его успѣху! А я останусь скромнымъ слугой! Ну, нѣтъ, этого не будетъ! Да, я буду покоренъ; да, я буду твоимъ слугой, великій помощникъ пристава, но посмотримъ, кто посмѣется послѣднимъ.

Сходивъ, по приказанію префекта, къ своему начальнику, Фермъ провелъ остальное время дня составляя планъ, можетъ быть смѣлый, но который долженъ былъ во всякомъ случаѣ удастся. Когда наступило время отъѣзда, Фермъ, съ улыбкой на губахъ, предложилъ Лекофру первому занять мѣсто въ вагонѣ, который долженъ былъ увезти ихъ изъ Франціи.

Скажемъ нѣсколько словъ о Лекофрѣ.

Это былъ высокій, немного тучный мущина, съ энергическимъ лицомъ. Никакая усталость не пугала его, никакая трудность не заставляла его отступить.

Какъ почти всѣ полицейскіе, онъ имѣлъ страсть къ своему дѣлу. Единственнымъ его недостаткомъ было то, что онъ никогда не смотрѣлъ внизъ, а всегда въ верхъ. Дерево противится урагану, качающему его вершину, но топоръ срубаетъ его съ низу. Лекофръ видѣлъ своего начальника и удачно велъ борьбу съ нимъ. Онъ не зналъ — нравственно — Ферма, единственное желаніе котораго было уничтожить его.

Мы не будемъ слѣдовать за агентами въ ихъ путешествіи, къ тому-же, мало интересномъ.

Мы находимъ ихъ уже въ Лондонѣ въ гостинницѣ.

Чтобы читателю не осталось никакихъ сомнѣній относительно намѣреній Ферма, мы ихъ объяснимъ въ двухъ словахъ.

Его намѣреніемъ, исполненіе котораго зависѣло отъ обстоятельствъ, было просто напросто отнять у своего начальника всякую заслугу въ открытіи порученнаго имъ дѣла.

Какъ приняться за это? Это-то и спрашивалъ себя агентъ, когда, сидя напротивъ Лекофра въ гостинницѣ, онъ съ улыбкой предлагалъ ему вино.

Впрочемъ, Лекофръ, казалось, не торопился приниматься за дѣло. Въ минуту откровенности, онъ даже сказалъ Ферму:

— Между нами будь сказано, я думаю, что мы ничего не откроемъ; я не думаю, чтобы убійца Джемса Гардтонга былъ такъ глупъ, чтобы вернуться въ Лондонъ. Что вы объ этомъ думаете?

Фермъ прежде всего думалъ, что выскочка Лекофръ показываетъ очень мало усердія къ выполненію своего порученія, и что для общественной безопасности было большимъ счастьемъ, что ему, Ферму, было хоть наполовину поручено это дѣло.

Но конечно онъ не сказалъ этого, а, напротивъ того, отвѣчалъ:

— По правдѣ сказать, я готовъ согласиться съ вами и признаюсь, что если бы я былъ обязанъ вести дѣло одинъ, то я отчаявался-бы въ успѣхѣ.

— Вы слишкомъ добры, сказалъ смѣясь Лекофръ, который не понялъ ироніи, скрывавшейся въ словахъ агента. Но какъ я ни ловокъ и какъ удачно ни будете вы мнѣ помогать, я думаю, что префектурѣ напрасно придется заплатить издержки по нашему путешествію….

— Но префектъ разсердится!

— Пусть сердится, сколько угодно…. Невозможное — невозможно!

— Не хотите-ли еще стаканъ вина?

— Съ удовольствіемъ!

— Теперь мы обдумаемъ планъ нашего будущаго поведенія.

— Я весь обратился въ слухъ, отвѣчалъ Фермъ, который дѣйствительно не проронилъ ни одного слова.

— Который теперь часъ? Шесть часовъ…. Уже поздно идти въ Скотлэндъ-Ярдъ….

— Это здѣшняя префектура? спросилъ Фермъ.

— Да…. англійская полиція очень ловка, и очень методична…. Здѣсь бюро оставляется непремѣнно въ извѣстный часъ.

— И они правы!

— Я тоже думаю. Но такъ какъ намъ безполезно идти туда, то, если вамъ угодно, мы отложимъ это посѣщеніе до завтра.

— Я къ вашимъ услугамъ….

— Но само собою разумѣется, рано утромъ….

— А какъ?

— Около десяти часовъ.

— Но, замѣтилъ Фермъ, мы, можетъ быть, теряемъ драгоцѣнное время.

— А! сказалъ смѣясь Лекофръ, вы еще принадлежите къ той школѣ, которая говоритъ, что для успѣха дѣла надо торопиться…. Это ошибка, мой милый. Все приходитъ во-время къ тому, кто умѣетъ ждать. Повѣрьте мнѣ, я съумѣлъ достигнуть успѣха въ жизни потому, что я умѣлъ ждать….

Агентъ улыбнулся, онъ вспомнилъ, что Лекофръ ждалъ случая, чтобы спихнуть своего начальника.

— О! сказалъ беззаботно Фермъ, я не такъ спѣшу, какъ вы можете это подумать. Я думаю, что хорошій отдыхъ….

— Сдѣлаетъ и наши головы свѣжѣе. Вотъ это настоящіе принципы. Беречься отъ всякаго волненія, идти тихими шагами, но всегда прямо: это лучше чѣмъ задыхаться и бѣжать зигзагами.

— Вы правы….

— Тѣмъ болѣе, что въ Лондонѣ приходится дѣлать не малые концы, надо идти то изъ Уаппинга въ С. Джильсъ, то изъ Блэкфріара въ Вестминстеръ! Тутъ не мало устанешь.

Ни одно изъ этихъ названій не ускользнуло отъ агента, который, благодаря знанію языка, легко могъ запомнить ихъ.

— Мы будемъ искать свѣдѣній въ этихъ кварталахъ? наивно спросилъ онъ.

— Да, тутъ или въ другихъ мѣстахъ…. Но, между нами будь сказано, у меня есть одна идея…. Я знаю, что существуетъ, недалеко отъ тунеля, въ Сенъ-Джоржѣ, маленькая таверна, по имени…. чортъ возьми, забылъ какъ она называется…. два…. три…. шесть повѣшенныхъ…. однимъ словомъ, что то въ этомъ родѣ.

— И эта таверна? настаивалъ Фермъ.

— О! въ ней есть всего по немногу…. Однако нельзя сказать, чтобы общество было въ ней смѣшанное…. Негодяи, воры, убійцы, есть всего, но все это одного поля ягоды….

— Но почему вы предпочитаете именно эту? такъ какъ мнѣ кажется, что здѣсь не можетъ быть недостатка въ подобнаго рода заведеніяхъ.

— Вотъ почему. Въ одномъ предъидущемъ дѣлѣ, два или три года тому назадъ, въ которомъ намъ помогала здѣшняя полиція, намъ были доставлены свѣдѣнія о различныхъ притонахъ нашихъ кліентовъ .. и эта таверна, я очень хорошо помню, была указана какъ мѣсто сборища космополитовъ, но преимущественно американцевъ.

— Теперь я понимаю.

— Кромѣ того, около есть другая, соперничествующая съ первой, потомъ можетъ быть третья, а разъ найдя нить….

— Мы доберемся и до клубка.

— Именно. Но довольно на сегодняшній вечеръ говорить объ этомъ. Не хотите-ли пойти со мною куда-нибудь развлечься.

— Если вы позволите, сказалъ Фермъ, то я лучше отдохну немного, море утомило меня.

— Какъ вамъ угодно.

Часъ спустя, тогда какъ Лекофръ считалъ своего товарища спящимъ, Фермъ выходилъ изъ гостинницы, оглядываясь вокругъ, одинъ-ли онъ.

Было восемь часовъ вечера.

II.

— Эй! Кэтъ! чортъ возьми! Принесешь-ли ты мнѣ виски?

— Когда ты попадешь чорту въ лапы!

Такія восклицанія и энергическая брань слышались въ тавернѣ, мало извѣстной среди англійской аристократіи, но въ которую необходимость заставляетъ насъ ввести читателя.

Пройдя Пикадилли, Реджентъ-Стритъ, Стрэндъ, потомъ Флитъ-Стритъ, Банкъ, и Ломбардъ-Стритъ, вы придете, слѣдуя по берегу Темзы, какъ-бы въ иной городъ, замѣчательный свой атмосферой, пропитанной заразой.

Кварталъ Сентъ-Джоржъ простирается до самыхъ доковъ. Здѣсь настоящая сила Англіи — корабли. Тутъ они царствуютъ, все мѣсто принадлежитъ имъ.

Шлюзы подходятъ къ домамъ, мачты чуть что не толкаются въ окна, носы кораблей упираются въ стѣны.

Ночью зрѣлище всего этого самое фантастическое. На улицахъ пусто. Газъ освѣщаетъ доки.

Время отъ времени отворяется гдѣ-нибудь дверь и въ нее мелькаетъ свѣтъ. Это таверна, по большей части деревянное зданіе, очень низкое, стекла въ окнахъ отъ грязи почти непроницаемы. Внутри двѣ комнаты.

Первая назначена для всѣхъ, въ ней есть выручка, на стѣнахъ нарисованы бочки съ виномъ.

Вторая предназначается для всегдашнихъ посѣтителей. По срединѣ стоитъ массивный столъ, на столѣ кружки и бутылки, по обѣ стороны стола скамейки, вокругъ спящіе или спорящіе люди.

Соединеніемъ между двумя комнатами служатъ двѣ женщины, одна старая, другая молодая. Это уже правило. Если въ тавернѣ есть хозяинъ мужскаго пола, то его надо искать во второй комнатѣ онъ — пьетъ и куритъ. Днемъ онъ работаетъ на докахъ; вечеръ пьетъ.

Всѣ эти таверны черны и грязны, однѣ больше, другія меньше. Кто посѣщаетъ ихъ! Несчастныя, колеблющіеся между преступленіемъ и нищетой, вышедшіе изъ госпиталя или изъ тюрьмы.

Назвать всѣ безчисленныя улицы и переулки окружающіе доки было-бы занятіемъ, потребовавшимъ очень много времени, поэтому мы прямо введемъ читателя въ одну изъ только-что описанныхъ нами тавернъ, извѣстную подъ интереснымъ названіемъ «Дохлой собаки».

Въ первой комнатѣ таверны мы находимъ трехъ человѣкъ: первый — Джэкъ, по прозванію Веревка, второй — Петеръ Длинныя Руки и третій — Джонъ Косматый; всѣ трое принадлежатъ къ числу членовъ свободной американской республики и увидѣли свѣтъ въ окрестности Пяти-угловъ^[1], тамъ они занимались всѣмъ по немногу и надѣлали, какъ они выражались, неосторожностей; поэтому, въ одинъ прекрасный день, найдя, что сосѣдство Могилъ^[2] можетъ быть для нихъ гибельно, они сѣли на корабль и явились въ столицу Англіи продолжать свои похожденія. Впрочемъ для того, чтобы пить, курить, браниться и красть, всякая страна хороша, и до сихъ поръ лондонская полиція очень мало безпокоила ихъ.

Бездѣйствіе тяготитъ ихъ. И такъ какъ чувство патріотизма сильно развито въ нихъ, то они устроили родъ агенства для пріема своихъ собратьевъ, американцевъ.

Въ этотъ вечеръ разговоръ не изсякалъ.

Какъ кажется, какое-то новое обстоятельство прервало монотонность ихъ существованія, которое не наполнялось вполнѣ воровствами и ежедневными волненіями.

Послѣ повтореннаго Джэкомъ Веревкой требованія принести виски, Кэтъ подала грязный напитокъ, въ которомъ было, кажется, всего по немногу.

— Чортъ возьми, сказалъ Косматый, названный такъ, вѣроятно, въ насмѣшку, потому что черепъ его былъ совершенно голъ; а хотѣлъ-бы знать, Джэкъ, откуда ты раздобылъ деньги?

— Это правда, замѣтилъ Длинныя Руки, я тебя никогда еще не видалъ такимъ богачемъ.

Джэкъ Веревка обязанъ былъ своимъ прозвищемъ тому, что будучи повѣшенъ, онъ своей тяжестью оборвалъ веревку. При видѣ этого, зрители вдругъ прониклись жалостью къ приговоренному и потребовали его освобожденія, такъ какъ шерифъ не соглашался на это, то произошла свалка, которая, однако, дала Джэку время убѣжать вмѣстѣ съ веревкой.

Пріѣхавъ въ Лондонъ, онъ сталъ мечтать о томъ, какъ-бы составить ассоціацію изъ своихъ соотечественниковъ, укрывшихся въ Англіи; цѣль этой ассоціаціи была самая многосторонняя: самъ Джэкъ болѣе не работалъ, а довольствовался тѣмъ, что давалъ совѣты тѣмъ, которые еще не освоились съ нравами и обычаями Великобританіи.

Что касается двухъ его товарищей, то они едва стоили того, чтобы быть названными, такъ какъ нѣсколько ударовъ ножемъ еще не составляютъ извѣстности.

Джэкъ слушалъ вопросы своихъ собесѣдниковъ съ иронической улыбкой, которая, казалось, хотѣла сказать:

— Я могу многое разсказать, но я хочу заставить себя просить.

— Ну, сказалъ Длинныя Руки, не скрытничай; ты мѣняешь сегодня уже второй суверенъ; это не естественно, тутъ что-нибудь да есть.

— Да…. очень можетъ быть!

— Ну! такъ разскажи.

— Я буду платить за виски!

— О, это отлично! сказалъ, смѣясь, Косматый. Такъ пріятно въ горлѣ, когда пьешь и это такъ помогаетъ разговору.

— Нѣтъ, этого мало, отвѣчалъ Джэкъ.

— А что же, твоя исторія занимательна?

— Она стоитъ цѣлаго ведра джину.

— Не согласишься-ли на пинту?

— Поставьте бутыль, я согласенъ.

Друзья обмѣнялись взглядомъ. Бутыль джину стоитъ четыре шиллинга и надо было сообразить, хватитъ-ли у нихъ на столько капитала.

— Ну! куда ни шло! вскричалъ, наконецъ, Косматый.

Кэтъ была призвана, получила приказаніе и нѣсколько мгновеній спустя, Джэкъ, потягивая свой джинъ, началъ разсказъ.

— Вы знаете, мои дорогіе друзья, заговорилъ онъ, что до тѣхъ поръ, пока намъ не удастся передѣлать свѣтъ, въ немъ будутъ совершаться ужасныя несправедливости?

— О! это совершенно справедливо! вскричалъ Косматый, припоминая нѣсколько ударовъ плети, по его мнѣнію, незаслуженныхъ.

— Вы знаете также, продолжалъ Джекъ, не останавливаясь, что Сенъ-Лоранъ въ Гвіанѣ принадлежитъ французамъ.

— Конечно.

— Ну! одинъ изъ нашихъ товарищей, котораго я вамъ сейчасъ назову, возымѣлъ прекрасную идею оставить Нью-Іоркъ, гдѣ онъ немного компрометировалъ себя, чтобы идти искать счастіе въ этой прекрасной странѣ, изобилующей индѣйцами и гдѣ, говорятъ, золото валяется по дорогамъ.

— Ну, это было не глупо, замѣтилъ Длинныя Руки.

— Нѣтъ…. но что было глупо, это то, что золота не оказалось и что въ замѣнъ того, индѣйцы оказались очень щепетильны…. Одинъ изъ этихъ негодяевъ, сказалъ нашему другу, что знаетъ дорогу въ Эльдорадо, страну алмазовъ. Но онъ не хотѣлъ выдать своей тайны, отъ этого завязалось ссора съ краснокожимъ животнымъ, индѣецъ сталъ горячиться, тогда нашъ другъ убилъ его Очень естественно, онъ нашелъ благоразумнымъ удалиться; но счастъе было противъ него…. онъ попалъ на отрядъ изъ Каэнны, разыскивавшій какого-то бѣглаго. Новое недоразумѣніе. Нашъ другъ опять показалъ недостатокъ кротости…. онъ убилъ начальника отряда и двухъ солдатъ….

— Ну, молодецъ! съ восхищеніемъ вскричалъ Косматый.

— Послѣ этого, онъ убѣжалъ въ лѣсъ. Его преслѣдуютъ, но не могутъ поймать… Но такъ какъ надо-же чѣмъ-нибудь жить, то онъ сталъ немного воровать, поджигать и грабить, гдѣ только представится случай. Его боялись на двадцать миль вокругъ…. Самое интересное то, что у него видъ настоящаго джентльмена…. Когда его встрѣчали гдѣ-нибудь случайно, то его наружностъ и манеры не допускали ни малѣйшаго подозрѣнія…. Онъ говорилъ мнѣ, что никогда не убивалъ никого, не надѣвъ предварительно перчатокъ изъ боязни запачкать руки.

При этомъ послѣднемъ извѣстіи, два негодяя не могли удержаться, чтобы не расхохотаться.

— Хорошо! Но всему есть граница: и, въ одинъ прекрасный день, подлые люди, не останавливаясь передъ измѣной, застигли его ночью и связавъ по рукамъ и по ногамъ, предали французской полиціи. Вотъ въ чемъ несправедливость! Американецъ долженъ быть священъ для этихъ проклятыхъ французовъ, а то международное право есть, значитъ, не что иное, какъ пустое слово.

— Да, пустое слово! сказалъ серьезно Косматый.

— Однимъ словомъ, это такъ. Другъ былъ взятъ, судимъ и приговоренъ….

— Къ смерти? докончили слушатели.

— Ну! нѣтъ…. Вотъ что страннѣе всего…. Почему ему не отрубили голову? я признаюсь, что ничего ни понимаю въ этомъ чудѣ. Какъ кажется, онъ нашелъ себѣ адвоката, который доказалъ, что убитые имъ люди были сильно виноваты противъ него…. Однимъ словомъ, судьи удовольствовались тѣмъ, что отправили его на каторгу.

— На сколько времени?

— О! на всю жизнь… Конечно, это было очень жестоко, потому что нашему молодцу было тридцать лѣтъ и онъ не имѣлъ ни малѣйшаго желанія посвятить лучшіе годы своей молодости каторгѣ.

— Что-же потомъ, спросили съ нетерпѣніемъ взволнованные слушатели.

— Чортъ возьми! это очень просто…. для того, чтобы избавиться отъ каторги, есть только одно дѣйствительное средство….

— Бѣжать?

— Конечно. Онъ это и сдѣлалъ. Но, такъ какъ онъ хитрецъ, то нашелъ и тамъ француза, который поручилъ ему дѣло…. О! дѣло, въ которомъ можно получить больше чѣмъ деньги.

— Что-же такое?

— Дѣти мои, если нашъ товарищъ будетъ имѣть успѣхъ, то онъ получитъ заразъ громадное состояніе, блестящее положеніе…. онъ получитъ себѣ семейство…. и я не знаю, гдѣ онъ остановится….

— Онъ здѣсь?

— Здѣсь.

— Но, зачѣмъ-же онъ явился сюда?

— Это не моя тайна. Я могу вамъ только сказать одно, онъ пріѣхалъ жениться.

— О! о! о! вскричалъ Длинныя Руки, смѣясь во все горло и выпивая пятый стаканъ джину.

— Чортъ возьми, говорилъ въ свою очередь Косматый, я отдалъ бы послѣдній фартингъ, чтобы познакомиться съ нимъ….

— Ну, старый, это тебѣ не будетъ ничего стоить, такъ какъ черезъ пять минутъ онъ будетъ здѣсь.

— Но какъ же, наконецъ, его зовутъ?

Здѣсь Джэкъ Веревка принялъ таинственный видъ и сказалъ, наклоняясь къ своимъ друзьямъ:

— Вы помните нападеніе на Коттеджъ-Редъ-Роадъ?

— Въ Бруклинѣ? еще бы не помнить! оно надѣлало не мало шума….

— Это была славная штука…. больше двухъ тысячъ долларовъ достались за одинъ разъ.

— Вы знаете этого молодца?

— Еще-бы! я всегда сожалѣлъ, что онъ мнѣ не другъ.

— Ну, такъ вамъ представляется для этого случай, котораго не слѣдуетъ упускать, сказалъ Джэкъ, указывая на отворявшуюся дверь.

— Недъ-Фразеръ! вскричали оба друга.

Въ комнату, гдѣ сидѣли наши три собесѣдника, вошелъ человѣкъ.

III.

Новоприбывшій, встрѣченный восклицаніями троихъ негодяевъ, заставилъ ихъ молчать, жестомъ, сопровождавшимся нѣсколькими энергическими ругательствами.

— Когда вы перестанете ревѣть мое имя, какъ мальчишки! сказалъ онъ.

Затѣмъ оборотившись къ Джэку, онъ прибавилъ:

— Поди сюда, мнѣ надо показать тебѣ одну вещь.

Джэкъ сейчасъ-же всталъ и послушно пошелъ за Недомъ, который вышелъ въ первую комнату таверны.

Войдя туда, Недъ указалъ на какую-то безформенную массу, лежавшую около двери, въ углу, едва освѣщенномъ лампой, висѣвшей надъ выручкой.

— Посмотри, сказалъ Недъ, и скажи мнѣ, что ты объ этомъ думаешь….

Недъ наклонился, грубо толкнулъ указываемую массу, изъ которой раздалось что-то въ родѣ глухаго ворчанья, и поднявъ голову сказалъ:

— Это человѣкъ….

— Я думаю, что да, но между нами будь сказано, я не думаю, чтобы онъ долго останется имъ.

— Что ты съ нимъ хочешь сдѣлать?

— Сначала, если ты позволишь, то разсмотримъ его поближе…. а потомъ рѣшимъ, что съ нимъ дѣлать….

— Куда мы его дѣнемъ?

— Сюда, на скамейку.

Масса, о которой шелъ вопросъ, была поднята двумя друзьями и такъ сильно брошена на скамейку, что кости застучали.

— Гдѣ ты его нашелъ? спросилъ съ любопытствомъ Джэкъ?

— Въ ста шагахъ отсюда; но тогда онъ стоялъ на ногахъ, какъ слѣдуетъ человѣку.

— Это ты его такъ скрутилъ?

— Да, я всегда ношу съ собою все, что надо…. Слѣдуетъ быть всегда ко всему готовымъ. Развяжи ему голову, посмотримъ немного его рожу.

Джэкъ развязалъ платокъ, который закрывалъ почти все лице несчастнаго и былъ завязанъ сзади.

Человѣкъ вздохнулъ съ облегченіемъ и его первымъ словомъ было просить пощады у тѣхъ, которые держали его въ своей власти.

— Ты начнешь съ того, что замолчишь, сказалъ Недъ. Когда тебя будутъ спрашивать, тогда отвѣчай…. и то если еще тебѣ позволятъ. Подними его немного, продолжалъ онъ обращаясь къ Джэку, и посвѣти ему въ лице.

Джэкъ снялъ лампу, висѣвшую подъ вывѣской, и такъ сунулъ ею въ лице незнакомца, что тотъ поспѣшно отшатнулся съ крикомъ ужаса.

— Какъ кажется мы не любимъ свѣта? сказалъ смѣясь Недъ. Ну! держись прямѣе.

Сказавъ это, онъ такъ ударилъ незнакомца, что тотъ немедленно снова принялъ вертикальное положеніе.

Говоря незнакомецъ, мы можемъ сказать, что это выраженіе справедливо относительно Неда и Джэка, что-же касается читателя, то физіономія этого человѣка для него уже знакома, однимъ словомъ, передъ нами самъ Фермъ, посланный въ Англію подъ начальствомъ Лекофра и желавшій во-что-бы то ни стало отличиться. Какъ кажется, онъ попалъ на ложный путь и несмотря на всю свою ловкость, попалъ въ такія руки, изъ которыхъ желалъ какъ можно скорѣе освободиться.

Самое любопытное изъ всего этого было бы, конечно заглянуть въ мозги агента и прочитать его мысли. Сейчасъ мы узнаемъ какимъ образомъ онъ попался въ руки знаменитаго Неда Фразера; но не надо думать, чтобы Фермъ пришелъ въ отчаяніе отъ такихъ пустяковъ.

— Навѣрно я получу какія-нибудь драгоцѣнныя свѣденія, думалъ онъ въ тѣ промежутки, когда него для давали ему отдыхъ, вотъ я уже знаю теперь двѣ таверны, посѣщаемыя американцами, тогда какъ Лекофръ забавляется въ какомъ-нибудь театрѣ. Терпѣніе! Терпѣніе! И дѣйствительно, Ферму надо было обладать ангельскимъ терпѣніемъ, чтобы сохранять хладнокровіе въ тѣхъ критическихъ обстоятельствахъ, въ которыхъ онъ находился.

Мы должны прибавить, что разговоръ, завязавшійся между Недомъ и Джэкомъ, сдѣлалъ ему такія открытія, которыя не мало должны были взволновать его стоицизмъ.

— Какъ, чортъ возьми, Недъ, говорилъ Джэкъ, забралъ ты себѣ на руки эту птицу?

— О, это цѣлая исторія. Я тебѣ сейчасъ разскажу ее. Представь себѣ, въ ожиданіи того времени, когда я долженъ былъ сойтись съ тобой, я преспокойно пилъ водку, сидя въ тавернѣ Притонъ Янки, какъ вдругъ входитъ это животное. Онъ сѣлъ въ уголъ и принялся искоса глядѣть вокругъ…. ты знаешь, старикъ, такимъ взглядомъ, на счетъ котораго обманываются только дураки.

— Не можетъ быть! сказалъ Джэкъ, сильно ущипнувъ за руку Ферма.

— Я не люблю нескромныхъ, продолжалъ Недъ, я незамѣтнымъ образомъ пододвинулся къ этому идіоту. "Боже мой, сударь, сказалъ я самымъ любезнымъ голосомъ, но хотите-ли вы выпить со мной стаканъ чего-нибудь?.. Негодяй, только и ждавшій случая заговорить съ кѣмъ-нибудь, отвѣчалъ, что я дѣлаю ему слишкомъ много чести….

— Естественно.

— Но онъ напрасно говорилъ. Съ перваго слова я узналъ, что имѣю дѣло съ французомъ. А ты знаешь, что въ виду недавнихъ обстоятельствъ я имѣю поводы опасаться этой любезной націи. Впрочемъ, если у нихъ нѣтъ сыщиковъ похитрѣе этого, то надо сознаться, что они не надѣлаютъ блестящихъ дѣлъ.

Фермъ слушалъ во всѣ уши: при этомъ послѣднемъ намекѣ, столь непріятномъ для его самолюбія, онъ повѣсилъ носъ и принялся размышлять

— Что! это тебѣ не по нутру! сказалъ Недъ на чистѣйшемъ французскомъ языкѣ, отпустивъ агенту снова такой ударъ кулака, что онъ мгновенно вывелъ Ферма изъ задумчивости, и напомнилъ о тяжелой дѣйствительности.

— По твоему мнѣнію онъ сыщикъ? спросилъ Джэкъ.

— Непремѣнно, отвѣчалъ Недъ, а, кромѣ того, негодяй имѣетъ несчастіе немного заниматься нами. Представь себѣ, онъ имѣлъ глупость спросить меня, естьли кромѣ Притона янки какая-нибудь другая таверна, гдѣ собираются американцы.

Дѣйствительно, замѣтивъ по выговору своего собесѣдника, что онъ американецъ, Фермъ не нашелъ ничего остроумнѣе, какъ сдѣлать ему этотъ вопросъ.

— Что же ты ему отвѣчалъ? спросилъ Джэкъ.

— Ты понимаешь, дорогой Джэкъ, что на вѣжливый вопросъ нуженъ короткій отвѣтъ. Я любезно предложилъ этому господину служить ему проводникомъ. Мы вышли держась подъ руки и на углу Лонгъ-Лэна, я показалъ ему средство избавиться отъ несноснаго друга.

— Надо сказать правду, съ восхищеніемъ замѣтилъ Джэкъ, что ты молодцемъ скрутилъ его.

— Да, сказалъ не безъ самодовольства Недъ, это мнѣ не дурно удалось… путешествія образовываютъ молодежь.

— Что-же мы съ нимъ будемъ дѣлать?

— Сначала мы немного поговоримъ съ нимъ.

Недъ наклонился къ агенту, который закрылъ глаза, думая, что пришелъ его послѣдній часъ.

— Ну, шпіонъ, сказалъ американецъ, расположенъ ли ты говорить?

Страхъ Ферма былъ такъ великъ, что слова останавливались у него въ горлѣ.

— Да или нѣтъ, отвѣтишь-ли ты мнѣ? продолжалъ Недъ, встряхнувъ его.

Воображеніе Ферма смутно представило ему пытки австралійскихъ миссіонеровъ.

— Будемъ страдать и молчать, подумалъ онъ.

Фермъ былъ изъ той породы людей, къ которой принадлежалъ Регулъ.

Онъ молчалъ.

— А! ты отказываешься говорить. Хорошо! Погоди же! Эй, Кэтъ! закричалъ Недъ.

Прислужница таверны прибѣжала на этотъ зовъ.

— Открой угольный подвалъ, приказалъ Недъ.

Сильная ирландка схватила желѣзное кольцо, придѣланное къ полу и Фермъ, оправившійся отъ своего перваго волненія, увидѣлъ открывшееся въ полу отверстіе, и въ немъ лѣстницу внизъ.

— Но увѣряю васъ, рѣшился сказать несчастный, увѣряю васъ, что вы ошибаетесь, я честный человѣкъ…. я не желаю вамъ зла.

— Ты можешь желать, что тебѣ угодно, я очень мало объ этомъ забочусь, засмѣялся Недъ.

Сдѣлавъ знакъ Джэку взять Ферма за ноги, Недъ схватилъ его за плечи.

Вдругъ Джэку пришла идея, поэтому онъ выпустилъ безъ всякой осторожности ноги агента, который не могъ удержаться, чтобы не закричать.

— Что, сказалъ Джэкъ, если прежде чѣмъ опустить его туда… и онъ указалъ на черное отверстіе, что если мы немного пошаримъ въ его карманахъ?

При этихъ словахъ, Недъ, одобряя идею Джэка, въ свою очередь выпустилъ изъ рукъ плечи Ферма, который сильно ударился головой о стѣну таверны.

— Это идея! вскричалъ онъ.

Агентъ былъ снова поставленъ на ноги, Джэкъ засунулъ руки въ его пальто, и съ торжествомъ вытащилъ оттуда связку бумагъ.

Положительно въ Фермѣ не было ни малѣйшихъ способностей быть полицейскимъ агентомъ; съ своей маніей замѣтокъ, онъ счелъ нужнымъ переписать самымъ лучшимъ почеркомъ, на казенной бумагѣ, донесеніе объ Аміенскомъ дѣлѣ. Прибавивъ къ этому еще бумаги, подтверждающія правильныя сношенія съ Префектурой, невозможно было, чтобы негодяи сохранили хоть малѣйшее сомнѣніе на счетъ общественнаго положенія ихъ плѣнника, если только такое сомнѣніе было.

Недъ расхохотался и его смѣхъ походилъ на сдержанное рычаніе дикаго звѣря.

— Ну, твое дѣло теперь ясно. Ты можешь похвастаться, что прямо сунулъ голову въ львиную пасть. Ну! убирайся въ угольную яму во ожиданіи лучшаго.

Что могло быть лучше? Фермъ не замедлилъ спросить себя объ этомъ, потому что минуту спустя онъ полетѣлъ на кучу угля и всякаго хлама. Трапъ тяжело захлопнулся за нимъ, оставивъ агента предаваться размышленіямъ, которымъ еще болѣе способствовала окружавшая его темнота.

Между тѣмъ оба негодяя вернулись въ ту комнату, гдѣ остались ихъ два товарища.

— Дорогой Недъ, сказалъ Косматый, вставая и протягивая Неду руку, какъ я радъ снова видѣться съ нимъ.

— Ну! довольно! перебилъ американецъ, отталкивая пожатіе, которое, какъ кажется, мало доставляло ему удовольствія, мнѣ надо переговорить съ Джэкомъ и вы будете такъ добры, что не станете слушать, если не хотите, чтобы васъ выпроводили за дверь.

Репутація Неда была слишкомъ знаменита, чтобы друзья хоть подумали сопротивляться; они прижались къ стѣнѣ, внимательно слушая и удерживая дыханіе.

Недъ Фразеръ былъ молодой человѣкъ, лѣтъ около тридцати двухъ, высокій, хорошо сложенный, съ широкими плечами. Что касается до головы, то можно было смѣло сказать, что она олицетворяла собою самый совершенный флорентійскій типъ. Черные вьющіеся волосы падали на немного покатый лобъ, носъ былъ прямой и красивой формы. Длинныя черныя рѣсницы прикрывали влажные глаза съ яснымъ и кроткимъ взглядомъ.

Красныя, красивыя губы были украшены маленькими черными усиками. Бѣлая шея была видна изъ подъ довольно открытаго воротника, повязаннаго чернымъ шелковымъ галстухомъ. Но что особенно характеризовало Неда Фразера, это были его непринужденныя и изящныя манеры. Онъ былъ похожъ на деревенскаго джентльмена. Его легче было представить себѣ въ соломенной шляпѣ и полотняномъ платьѣ плантатора, чѣмъ въ черномъ фракѣ городскаго жителя.

— Все идетъ хорошо? спросилъ Джэкъ въ полголоса.

— Великолѣпно, отвѣчалъ тѣмъ же тономъ Недъ, такъ что я ослѣпленъ великолѣпной перспективой, открывающейся передо мной….

— Ты не потеряешь голову?

— О! этого нечего бояться. Я буду такъ же силенъ лицемъ къ лицу съ удачей, какъ я былъ съ неудачей.

— И такъ она согласилась?…

— Между нами будь сказано, замѣтилъ Недъ, это бѣдовая женщина. Какая храбрость! Какая энергія! Клянусь Богомъ, что если бы мнѣ нечего было дѣлать, то я безъ памяти влюбился бы въ нее!…

— Не дѣлай глупостей, сказалъ Джэкъ, тономъ глубочайшаго убѣжденія.

— Не бойся! Дѣло слишкомъ выгодно, чтобы я рѣшился испортить его такой глупостью. Я говорю это просто изъ любви къ искусству… но что за женщина!

— Хороша?…

— Восхитительна. А какія манеры! Какъ пріятно отдохнуть на ней глазу послѣ всѣхъ нашихъ красавицъ….

— Не оскорбляй ихъ….

— Я и забылъ, что тебѣ нравится Кэтъ, у которой руки и ноги, какъ у слона. Но оставимъ это. Ты исполнилъ мои приказанія?

— Буквально.

— Ты переписалъ всѣ бумаги, которыя я тебѣ далъ?

— Онѣ тутъ, сказалъ Джекъ, беря со скамейки большой портфель.

— Покажи-ка.

Джекъ вынулъ изъ портфеля пачку бумагъ и передалъ ихъ Неду.

Послѣдній перебралъ ихъ одну за одной, тщательно пересматривая. Это были оригиналы, которые онъ внимательно сравнивалъ съ копіями.

— Великолѣпно, сказалъ онъ. Какой артистъ исполнялъ эту работу?

— А! мой милый, это лучшее перо въ Нью-Іоркѣ. И американскіе банки еще не забыли затрудненій, причиненныхъ имъ этими бумагами….

— Я самъ не сдѣлалъ бы лучше….

— Замѣть хорошенько: ни одной черты не забыто, бумага та же самая, цвѣтъ такой же точно, и печати….

— О! печати — идеалъ фальшивыхъ печатей.

— Ты знаешь, что на меня можно положиться, я употребляю только людей перваго сорта.

— Поэтому я не могу не расхвалить тебя. Ты великій человѣкъ!

— Похвалы я принимаю; но, кромѣ того, ты знаешь, что такія вещи стоятъ дорого….

— Я не торгуюсь. Что это стоитъ?

— Что ты объ этомъ думаешь?

— Я буду откровененъ. Для меня это безцѣнно.

— И ты можешь заплатить?

— Очень щедро.

— Въ такомъ случаѣ, поощримъ талантъ. Дашь десять гиней?

— Безъ разговоровъ. Вотъ они.

Сказавъ это, Недъ вынулъ изъ кармана пачку банковыхъ билетовъ и отдалъ назначенную сумму.

— Кромѣ того, я поздравляю артиста отъ всей души….

— Похвали его самого, потому что вотъ онъ, сказалъ Джэкъ, указывая на Косматаго.

Косматый, который слѣдилъ за разговоромъ съ живѣйшимъ интересомъ, всталъ и, поклонившись, принялъ самую скромную позу.

— Сударь, сказалъ ему Недъ, вы драгоцѣнный человѣкъ….

— Десять гиней, это хорошо… это даже слишкомъ, сказалъ взволнованнымъ голосомъ Косматый, но я хотѣлъ бы… другаго…

— Чего же? спросилъ съ удивленіемъ Недъ.

— Я не знаю… однимъ словомъ… извините меня… я хотѣлъ бы… вашу руку.

И когда Недъ снизошелъ до того, что протянулъ ему ее, то Косматый, въ восторгѣ, наклонился и поцѣловалъ поданную ему руку.

— Ну! сказалъ Недъ, когда прошло первое волненіе, я не могу болѣе терять ни минуты… Что мы сдѣлаемъ со шпіономъ?

Джэкъ, ни говоря ни слова, сдѣлалъ жестъ, показывавшій, какъ свертываютъ голову цыпленку.

— Это будетъ благоразумнѣе, сказалъ Недъ…. а потомъ въ Темзу.

— Очень просто.

— Это рѣшено, разсчитывай на меня. Когда ты ѣдешь?

— Завтра утромъ.

— Когда я получу отъ тебя извѣстія?

— Черезъ недѣлю.

— Не опаздывай! Потому что я буду безпокоиться.

— Почему? Я ничѣмъ не рискую…

— Однако, если тебя узнаютъ…

— Никто никогда меня не видѣлъ, а птичка, которая сидитъ внизу, доказала намъ достаточно ловкость французской полиціи.

— Но онъ можетъ быть здѣсь не одинъ?…

— Что же такое? пусть меня ищутъ здѣсь, тогда какъ я буду тамъ. Смѣлость города беретъ.

— Дѣйствительно, едва-ли будутъ думать, что въ нѣсколькихъ миляхъ отъ мѣста…

— Я тебѣ говорю, что я совершенно спокоенъ. Въ два дня все будетъ готово. И тогда, плыви мой челнъ!…

Недъ тщательно сложилъ бумаги, переданныя ему Джэкомъ, снова напомнивъ ему, чтобы онъ спряталъ оригиналы въ безопасное мѣсто. Затѣмъ друзья разстались.

Джэкъ остался одинъ въ тавернѣ.

Онъ пошелъ къ трапу, поднялъ его и позвалъ полицейскаго агента.

— Ну, сказалъ онъ, не избавилъ-ли меня этотъ негодяй отъ лишняго труда?

Дѣйствительно, на его голосъ не было отвѣта. Джэкъ снова взялъ лампу, висѣвшую надъ выручкой, и наклонился надъ отверстіемъ.

Онъ снова позвалъ.

Никакого отвѣта.

Тогда, нечего дѣлать, Джэкъ сталъ сходить внизъ, вооружившись громаднымъ ножемъ, которымъ бы можно было убить быка, а не то что человѣка.

Въ черной кучѣ угля виднѣлись слѣды паденія человѣка.

Но погребъ былъ пустъ.

Фермъ исчезъ.

IV.

"Морисъ Серванъ...
"Дорогой другъ!

"Ты часто обвинялъ меня, что я мечтатель, на что я всегда отвѣчалъ тебѣ, что невозможно спорить объ умственныхъ или физическихъ странностяхъ, но теперь дѣло идетъ не объ этомъ.

"Помнишь-ли ты, что я говорилъ тебѣ, въ послѣднемъ письмѣ, о графинѣ Листаль? Трудно найти болѣе очаровательную, болѣе прелестную женщину; всѣ говорятъ, что она крайне добра, въ высшей степени любезна; только и говорятъ, что о ея милосердіи къ страждущимъ, о ея привязанности къ всѣмъ окружающимъ ее.

"Что-же касается меня, то я повторялъ и опять повторяю что въ этой женщинѣ есть что-то, чего никто не знаетъ. Тебѣ одному могу я высказать вполнѣ мою мысль, зная, что ты не выдашь меня; эта женщина преступна, если не въ прошедшемъ, то въ будущемъ. Я увѣренъ, что не ошибаюсь и Подумай какъ я несчастливъ! Я наблюдаю за ней или, говоря вѣрнѣе, я просто слѣжу за каждымъ ея шагомъ и до сихъ поръ не открылъ ничего положительнаго. Я знаю, я чувствую, что въ ней есть что-то дурное; я чувствую что она опасна для меня и для тѣхъ, кого я люблю; но я еще долженъ покоряться передъ общимъ чувствомъ уваженія и симпатіи, которыя она внушаетъ.

"Всѣ мои способности устремлены на разрѣшеніе этой задачи, которую я самъ себѣ задалъ; пока эта женщина будетъ стоять на моей дорогѣ, до тѣхъ поръ для меня не будетъ счастія.

"Впрочемъ война уже объявлена, и объявленіе ея принадлежитъ не мнѣ. Я рѣшился бороться до конца и увѣренъ, что восторжествую; къ счастію, я уже давно зналъ, что война начнется рано или поздно; на этотъ разъ опять мой инстинктъ не обманулъ меня. Я готовъ и у меня есть въ рукахъ ужасное орудіе!

"Я сказалъ — война, но знаешь-ли ты, что такое эти ужасныя битвы, театромъ которыхъ служитъ гостиная, гдѣ наблюдаютъ другъ за другомъ сидя рядомъ, гдѣ врагъ прячется за дверью будуара или въ амбразурѣ окна?

"Впрочемъ, я все говорю тебѣ загадками, лучше будетъ, если я разскажу тебѣ, что произошло и каковы были первыя дѣйствія двухъ непріятельскихъ армій, изъ которыхъ каждая состоитъ только изъ предводителя, т. е. одна — графиня Листаль, другая — твой другъ Морисъ Серванъ.

"Не смотря на отвращеніе или, лучше сказать, инстинктивную боязнь, которую внушала мнѣ графиня Листаль, я принужденъ былъ быть съ ней любезенъ. Дѣйствительно, съ одной стороны, я безъ ума люблю Берту, этого чистаго и невиннаго ребенка, который достоинъ полнаго счастія.

"Затѣмъ я чувствую къ графу де-Листаль самую глубокую симпатію. Это благородная душа. Онъ добръ въ полномъ значеніи этого слова.

"Въ немъ я нашелъ только одинъ недостатокъ и то въ виду антипатіи, которую внушаетъ мнѣ его жена. Онъ слабъ до крайности. Эта женщина кажется покорной, преданной, кажется, будто у нея нѣтъ своей воли. Я увѣренъ, что она разрываетъ полное самоотверженіе. Графъ даже и не подозрѣваетъ, что онъ отказался отъ своей воли. Онъ любитъ жену, ловкость которой вполнѣ покорила его. То, чего она хочетъ, ему кажется, что онъ самъ пожелалъ, онъ думаетъ, что приказываетъ, тогда какъ на самомъ дѣлѣ только повинуется.

"О! другъ мой, какія опасныя политики женщины!

"Прибавь къ этому нравственному состоянію графа постоянную болѣзнь, и ты поймешь, что онъ видитъ только глазами жены и что, не сознавая того зла, которое можетъ сдѣлать, онъ дѣйствуетъ согласно съ ея желаніями, и главная сила этой женщины состоитъ въ томъ, что она умѣетъ скрыть свое вліяніе.

"Я тебѣ говорилъ, что я готовъ былъ жениться.

"Двѣ недѣли тому назадъ, графъ Листаль далъ мнѣ слово; Берта, моя дорогая Берта призналась мнѣ въ своей привязанности и я былъ счастливъ. Но въ ту минуту, когда все, казалось, улыбалось мнѣ, когда ни одной тучки не было на горизонтѣ моего счастья, я читалъ…. какъ? я самъ не знаю…. я читалъ въ спокойныхъ и даже любезныхъ взглядахъ графини предсказаніе близкой, неизбѣжной опасности.

"Однажды графиня уѣхала на нѣсколько дней. Куда она ѣздила? я не знаю. Ея мужъ, казавшійся сначала очень озабоченнымъ, по ея возвращеніи совершенно успокоился. Я не могу предположить, чтобы онъ не зналъ причины этого отсутствія, и между тѣмъ….

"Уже нѣсколько дней, графъ желалъ переговорить со своей женой о моей женитьбѣ на обожаемой Бертѣ, и назначить окончательно время свадьбы. Этотъ разговоръ все откладывался съ часу на часъ.

"По возвращеніи графини, казалось, что рѣшенію моей участи нѣтъ болѣе никакихъ препятствій. Но тутъ судьба стала противъ меня. Хроническая болѣзнь, которой страдаетъ графъ, и которая на время успокоилась, вдругъ, едва графиня вернулась, появилась съ новою силою и съ графомъ сдѣлался сильный припадокъ болѣзни.

"Не предполагай ничего. Нѣтъ! Графиня ничѣмъ не виновата въ этомъ возвратѣ болѣзни. Напротивъ того, чѣмъ болѣе я изучаю эту женщину, тѣмъ яснѣе я вижу ее чувства. Когда графъ страдалъ, я смотрѣлъ на его жену. Ея глаза были сухи, взглядъ лихорадочный, ея и безъ того блѣдное лице блѣднѣло еще болѣе подъ вліяніемъ тайнаго ужаса. Она внимательно слѣдила за ходомъ болѣзни, разспрашивала докторовъ, съ безпокойствомъ слѣдила за больнымъ, ухаживала за нимъ день и ночь. Это была истинная привязанность жены къ любимому мужу, къ другу, за жизнь котораго трепещутъ….

"Ну! въ этомъ возбужденіи я видѣлъ не палача, слѣдящаго за дѣйствіемъ яда, на лице жертвы, но также и не нѣжную привязанность жены; я видѣлъ графиню, богатую и уважаемую, счастливую въ своей гордости и удовлетворенномъ тщеславіи, я видѣлъ, что она боялась не смерти любимаго мужа, а смерти графа, существованіе котораго обезпечиваетъ ея богатство и то положеніе, которое она занимаетъ.

"Вотъ что любитъ эта женщина. Она любитъ графа только за то положеніе, которымъ она ему обязана. Даже болѣе: она чувствуетъ, что онъ ей необходимъ.

"Оставшись вдовой, она будетъ не такъ неуязвима.

"Почему? Какъ? Я не знаю, но жизнь графа залогъ безопасности для этой женщины. Если его не будетъ, между ней и обществомъ станетъ, я не знаю, какой призракъ, существованіе котораго я угадываю, не будучи еще въ состояніи дать ему имя. Она хочетъ, чтобы онъ жилъ во-что-бы-то ни стало. Я сужу по выраженію ужаса на ея лицѣ при видѣ страданій графа.

"Эта женщина — это самъ эгоизмъ, свирѣпый, безпощадный. Ея сердце не знаетъ привязанности. И въ тоже время я чувствую тайну, которая при моемъ прикосновеніи разсѣивается какъ туманъ…. О, я долженъ во чтобы то ни стало освѣтить этотъ мракъ.

"Если-бы она не бросила мнѣ вызова, я могъ-бы — да и то еще не знаю! Я могъ-бы пройти мимо нея, не стараясь проникнуть ея тайну. Но вотъ что она сдѣлала….

"Она также угадываетъ меня, какъ я ее. Она знаетъ, что я для нея опасенъ. Она инстинктивно боится моей проницательности, и, слѣдовательно, не любитъ меня, не хочетъ чтобы я вошелъ въ семейство. Но, въ виду расположенія ко мнѣ графа, ей было трудно прямо воспротивиться выраженной имъ волѣ. Сначала она медлила: болѣзнь графа позволила ей дѣйствовать открыто и она не колеблясь сбросила маску.

"Прежде всего она захотѣла уѣхать изъ Аміена. По ея мнѣнію, графу необходимо было ѣхать въ Парижъ. Только тамъ онъ могъ найти уходъ, какого требовало его положеніе. Провинціальные доктора не понимали ничего въ болѣзни, которой страдалъ ея мужъ. Необходимо было посовѣтоваться со свѣтилами науки.

"Для меня не было ни малѣйшаго сомнѣнія, что этой женщинѣ надо было или уѣхать изъ Аміена или быть въ Парижѣ. Я пытался сопротивляться, но предлогъ былъ слишкомъ ловко выбранъ. Графиня бросила на меня взглядъ холодный, какъ лезвіе ножа.

— Развѣ вы желаете, сухо сказала она, чтобы Берта скорѣе наслѣдовала отцу?

"На это нечего было отвѣчать. Мой другъ Даблэнъ, которому я сообщилъ мои подозрѣнія, съ которыми онъ не согласенъ, сдѣлался въ этомъ случаѣ моимъ ярымъ противникомъ.

"Надо было уступить. Сама Берта ничего не понимала въ моемъ желаніи, чтобы путешествіе не состоялось. Я былъ одинъ противъ всѣхъ. Доктора также были очень рады, чтобы парижскіе доктора сняли съ нихъ отвѣтственность….

"Графъ и графиня уѣхали въ Парижъ. Мнѣ сдѣлалось невозможнымъ сопровождать ихъ, но я послѣдовалъ за ними. Вотъ уже десять дней, какъ они живутъ здѣсь, въ предмѣстья Сенъ-Жермень.

"Я вернулся въ свою квартиру на шоссе д’Антэнъ. Каждый день я хожу къ графу, но едва могу его видѣть. Графиня принимаетъ меня болѣе чѣмъ холодно и уже не скрываетъ своей непріязни.

"Я разлученъ съ Бертой, съ которой едва могу обмѣняться нѣсколькими словами. И такъ, я былъ правъ, говоря тебѣ, что война объявлена.

"Состояніе графа не улучшается нисколько. Я знаю только, что опасность миновалась. Черезъ двѣ недѣли его страданія уменьшатся. Останется только слабость, отъ которой онъ не скоро поправится.

"Но это еще не все. И тутъ-то свѣтъ начинаетъ мелькать для меня среди мрака.

"Въ узкой рамкѣ этой драмы появилось новое лице.

"Едва Листали пріѣхали въ Парижъ, какъ на другой-же день явился господинъ, желавшій засвидѣтельствовать свое почтеніе графинѣ. Это молодой человѣкъ, ея соотечественникъ, американецъ. Я узналъ, что при видѣ его она, казалось, была сильно взволнована этой неожиданной встрѣчей. Я подчеркиваю слово неожиданной потому. что я не вѣрю въ эту неожиданность, и я увѣренъ, что появленіе этого юноши имѣетъ прямую связь съ необходимостью ѣхать въ Парижъ.

"Я не видѣлъ этого человѣка. Но, по словамъ Берты, это высокій брюнетъ, съ вьющимися волосами. Голова его восхитительна, она напоминаетъ головы неаполитанскихъ лаццарони. Манеры его безукоризненны. Имя его Джорджъ Вильсонъ — онъ принадлежитъ, это я говорю со словъ графини, къ одной изъ лучшихъ фамилій Нью-Іорка. Онъ богатъ или, по крайней мѣрѣ, кажется такимъ. Онъ показываетъ къ графу живѣйшую привязанность, и мое изгнаніе оставило ему свободное поле дѣйствій. Каковы его планы? Почему онъ вошелъ въ это семейство? Я еще не хочу знать этого, хотя боюсь, что угадываю. Я знаю только, что онъ очень почтителенъ съ Бертой и что онъ выразилъ желаніе поближе познакомиться со мной.

"Это желаніе я также раздѣляю, потому что, рискуя показаться тебѣ совсѣмъ сумасшедшимъ, я скажу тебѣ, что инстинктъ предостегаетъ меня противъ него. Этотъ человѣкъ сообщникъ графини Листаль.

"Если есть сообщникъ, то значитъ есть и преступленіе. Но совершено-ли уже это преступленіе или еще должно совершиться? Я не знаю, но я знаю, что нашелъ слѣдъ и дойду до цѣли.

"Этотъ человѣкъ не зовется Джорджъ Вильсонъ; онъ ждалъ госпожу Листаль въ той гостинницѣ, гдѣ они остановились. Вотъ въ чемъ я вполнѣ увѣренъ. Но каково его настоящее имя? Я узнаю это. Я угадываю, что они оба замышляютъ. О! все мое существо возмущено. Я не теряю ни минуты. Я хочу, во чтобы то ни стало, разорвать покрывало, закрывающее эту тайну, я уже дотронулся до него.

"P. S. Сейчасъ я получилъ записку отъ графини, которая проситъ меня придти, какъ можно скорѣе, въ отель, такъ какъ ея мужъ желаетъ говорить со мной. Это должно скрывать какую-нибудь новую непріятность. Но я готовъ и чувствую себя сильнымъ для борьбы.

Твой М. С."

V.

Гостинница Провансъ, въ которой остановилось семейство де-Листаль, помѣщалась въ бывшемъ княжескомъ отелѣ, какіе еще существуютъ въ Сенъ-Жерменскомъ предмѣстья. Тамъ, гдѣ во времена Людовика XIV и его преемниковъ толпились пажи, теперь расхаживали лакеи, съ важнымъ видомъ держа салфетки на лѣвой рукѣ.

Паркъ, находившійся за домомъ, проданъ по частямъ, но, тѣмъ не менѣе, зданіе все еще сохранило свою величественную наружность. Комнаты громадны и высоки, окна громадны. Лѣстницы съ массивными перилами удивляютъ парижанъ, привыкшихъ къ узенькимъ лѣстницамъ, которыя, новѣйшіе архитекторы, кажется, и то помѣщаютъ съ великимъ сожалѣніемъ, и только въ виду невозможности обойтись совсѣмъ безъ нихъ. Семейство Листаль заняло большое помѣщеніе въ первомъ этажѣ.

Комната графа выходила въ остатокъ сада, сохранившійся еще при отелѣ.

Меблировка этой комнаты проста, но удобна.

Темныя занавѣсы едва пропускали свѣтъ.

Огонь, горящій въ каминѣ, освѣщаетъ блѣдное лице графа, лежащаго въ креслѣ.

Его блѣдное и худое лице отдѣляется, какъ лице призрака отъ темной обивки мебели. Глаза полузакрыты; онъ, кажется, мечтаетъ.

Графиня стоитъ, облокотясь на спинку его кресла; ея бѣлокурая головка склоняется къ мужу. Ея черты носятъ на себѣ отпечатокъ усталости, по нимъ легко угадать, сколько безсонныхъ ночей она провела.

— Маріенъ! сказалъ слабымъ голосомъ графъ.

— Я здѣсь, другъ мой, отвѣчала графиня, становясь передъ мужемъ.

Она опустилась на колѣни, взяла его руки и поднесла къ губамъ.

— Какъ вы себя чувствуете сегодня? спросила она его самымъ нѣжнымъ голосомъ.

— Лучше, дорогая моя, лучше, прошепталъ Листаль. Я спалъ сегодня ночью и этотъ сонъ принесъ мнѣ большую пользу… Мнѣ кажется, что я начинаю, наконецъ, выздоравливать.

— Докторъ утверждаетъ это, отвѣчала графиня.

— О, доктора! сказалъ, печально улыбаясь графъ, я, къ несчастью, мало вѣрю ихъ словамъ…

— Развѣ они не спасли васъ?

— Не говорите этого, Маріенъ. Что меня спасло, что успокоило мои страданія, это ваша неистощимая доброта, эта преданность, доказательства которой вы давали мнѣ каждую минуту…

Сказавъ это, графъ привлекъ къ себѣ жену и поцѣловалъ ее въ волосы.

— Не говорите такъ, сказала, въ свою очередь, Маріенъ, а то вы заставите меня думать, что не вѣрите въ мою привязанность, такъ какъ вы удивляетесь тому, что я сдѣлала.

— Джорджъ приходилъ сегодня утромъ? спросилъ немного помолчавъ графъ.

Въ глазахъ графини сверкнулъ лучъ удовлетворенія. Было очевидно, что она ждала этого вопроса.

— Нѣтъ еще, отвѣчала она, но онъ не замедлитъ придти!… И если вы хотите, чтобы я его позвала…

— Нѣтъ, нѣтъ! поспѣшно сказалъ графъ. Ему необходимъ отдыхъ, такъ какъ вотъ уже нѣсколько ночей, какъ я вижу его также у моего изголовья… Я, право, не могу не восхищаться преданностью этого молодаго человѣка, который, почти не зная меня, велъ себя, какъ мой родной сынъ…

— Что же тутъ удивительнаго, сказала Маріенъ. Развѣ я вамъ не говорила, что знаю его съ дѣтства. Будучи еще бѣдной, одинокой дѣвушкой, я нашли въ его семействѣ помощь и поддержку…. онъ былъ для меня какъ бы братомъ…

— Но… простите мнѣ этотъ вопросъ… почему вы мнѣ никогда прежде не говорили о немъ?

— Счастье, которое я нашла около васъ такъ велико, что мнѣ кажется, будто моя жизнь начинается съ того дня, какъ я узнала васъ…

Когда тѣло утомлено страданіями, когда болѣзнь разстроила организмъ, сердце тѣмъ легче разстроивается выраженіями привязанности, къ которой оно тѣмъ болѣе чувствительно, чѣмъ болѣе въ ней нуждается. Такъ было и съ де-Листалемъ. Этотъ человѣкъ, обладавшій умомъ, выше обыкновеннаго, былъ такъ разстроенъ страданіями, что выраженія преданности жены сдѣлались для него необходимостью и онъ все болѣе и болѣе подпадалъ подъ вліяніе Маріенъ.

Чѣмъ иначе объяснить, что этотъ человѣкъ, проведшій всю свою жизнь за изученіемъ человѣческихъ страстей, не увидалъ на лицѣ любимой женщины того принужденія, которое оставляетъ свои слѣды на лицахъ самыхъ закоренѣлыхъ преступниковъ? Его воля была разбита. Энергія умерла. Случай помогъ графинѣ: графъ былъ въ ея власти и, казалось, что никакая человѣческая сила не могла впредь воспротивиться намѣреніямъ американки.

— Почему я не видѣлъ сегодня Берты? вдругъ спросилъ графъ.

Маріенъ не сейчасъ отвѣтила.

— Не больна-ли она? продолжалъ съ безпокойствомъ де-Листаль.

Маріенъ пристально взглянула на мужа, точно желая прочесть его мысли. Потомъ сказала:

— Конечно, она разсержена тѣмъ, что вы сказали ей вчера вечеромъ.

— Разсержена… она!

— Развѣ вы не помните вчерашняго спора?

— Спора!

— Конечно…. по поводу…. по поводу свадьбы Берты.

Графиня произнесла эти послѣднія слова твердымъ голосомъ.

— Ея свадьбы! Ахъ! да, теперь я вспомнилъ…. сказалъ больной, который, казалось, долженъ былъ сдѣлать большое усиліе, чтобы припомнить это. Я вспомнилъ… она плакала, бѣдняжка…

Американка поднялась съ колѣнъ и встала передъ кресломъ мужа.

— Отчего ты взяла отъ меня свои руки? тихо спросилъ де-Листаль.

Ироническая улыбка мелькнула на губахъ Маріенъ, но она не пододвинулась.

— Да, она плакала; дѣйствительно, это такъ тяжело покориться желанію отца, который желаетъ только ея счастья…

— О! Берта добра; я не могу предположить, чтобы она была раздражена противъ меня…

— Отчего же нѣтъ? Вы имѣли дерзость воспротивиться исполненію каприза молодой дѣвушки; вы взяли на себя заботу подумать о ея будущности, о ея счастіи; въ глазахъ дѣтей это большая ошибка родителей….

Говоря эти слова, Маріенъ пристально глядѣла на графа, который опустилъ глаза, точно ребенокъ.

Тѣмъ не менѣе, что-то противилось въ немъ вліянію, которое Маріенъ все болѣе и болѣе пріобрѣтала надъ нимъ.

— Сколько я помню, сказалъ онъ, правда, моя: память теперь плохо служитъ мнѣ… но вы, кажется, сказали мнѣ, что ея свадьба съ Морисомъ Серванъ невозможна?

— Невозможна! медленно повторила графиня, я дѣйствительно говорила вамъ это и вы соглашались со мною.

— Да… да… это такъ. Однако… я далъ ему слово…

— Едва обѣщаніе….

— Но Берта любитъ его!

— Фантазія ребенка!…

Де-Листаль взглянулъ на графиню: и тогда, онъ увидѣлъ на ея лицѣ выраженіе безпощадной воли.

Онъ угадалъ — это былъ точно блескъ молніи — онъ угадалъ, что участь его дочери безвозвратно рѣшена. Какой-то голосъ кричалъ ему, что онъ долженъ сопротивляться, что счастіе его ребенка было поставлено на карту и что ее хотѣли принести въ жертву.

Графиня, между тѣмъ, приблизилась къ нему и взяла его за руки. Какая-то пріятная теплота распространялась вокругъ нея. Наклонившись надъ мужемъ, Маріенъ окружила его какой-то опьяняющей атмосферой.

— Ну, чтоже? сказала она, голосомъ, который заставилъ задрожать самыя сокровенныя фибры его души, неужели вы откажете мнѣ въ томъ, о чемъ я васъ просила.

— Говори! говори! прошепталъ де-Листаль, у котораго послѣдняя энергія пропала; развѣ ты не знаешь, дорогая, что я сдѣлаю все, чего-бы ты не потребовала отъ меня?

— Потребовала? о! какое нехорошее слово…. Развѣ вы не понимаете, что я прежде всего забочусь о счастіи нашей дочери. Правда, что ея союзъ съ Джорджемъ пріятенъ для меня… мнѣ кажется, что онъ освящаетъ узы, соединяющія меня съ вами… и я горжусь, что вы выбрали мужемъ вашей дочери соотечественника вашей жены… Кромѣ того, вы поможете мнѣ заплатить долгъ благодарности.

— Да, да, шепталъ больной, который упивался звуками голоса Маріенъ, такъ сказать, не понимая даже смысла ея словъ.

— Джорджъ любитъ Берту… Онъ красивъ, богатъ. Онъ не отниметъ у васъ дочери. Онъ будетъ жить вмѣстѣ съ вами. Вы согласны, не правда-ли?

Графъ кивнулъ головой.

— О! благодарю! благодарю! вскричала графиня; вы мнѣ одной минутой платите за всю мою привязанность къ вамъ, за всю преданность…

Въ эту самую минуту въ дверь постучались и вошедшій лакей подалъ графинѣ визитную карточку.

Она прочитала ее и вздрогнула.

— Наконецъ-то! подумала она, пора давно съ этимъ кончить.

— Другъ мой, сказала она вслухъ, подходя къ мужу, г-нъ Морисъ Серванъ желаетъ съ вами говорить… Вы знаете… по вашему приказанію я просила его придти сюда… Хотите вы его принять?

— Пусть войдетъ, сказалъ графъ.

— Я васъ оставляю, сказала графиня, идя къ двери.

Больной вздрогнулъ.

— Нѣтъ, нѣтъ… прошу васъ… останьтесь…

Этого только и желала Маріенъ. Она боялась слабости мужа.

— Я повинуюсь. Но, прибавила она, наклоняясь къ мужу, будьте спокойны… чтобы ни случилось.

Вошелъ Морисъ.

Молодой человѣкъ былъ блѣденъ. Его большіе черные глаза сверкали лихорадочнымъ блескомъ. Но онъ былъ вполнѣ хладнокровенъ. Онъ чувствовалъ, что находится лицемъ къ лицу со своимъ врагомъ, и былъ готовъ начать битву.

Онъ низко поклонился графинѣ и подошелъ пожать руку графу, потомъ сказалъ:

— Вы звали меня, графъ. Я поспѣшилъ исполнить ваше желаніе. Но прежде всего скажите, какъ ваше здоровье? Я знаю, что опасность миновалась….

— Да, сказалъ Листаль, я чувствую себя гораздо лучше, благодаря заботамъ, которыми я окруженъ. Черезъ нѣсколько дней я буду совсѣмъ здоровъ.

— Другъ мой, вмѣшалась графиня, позвольте мнѣ напомнить, что доктора велятъ вамъ какъ можно меньше говорить. Поэтому, скажите скорѣе господину Сервану, зачѣмъ вы просили его придти.

Наступило минутное молчаніе.

Графъ глядѣлъ на Мориса, онъ разсматривалъ его откровенное и благородное лице. Онъ говорилъ себѣ, что любилъ этого молодого человѣка.

Онъ припоминалъ ихъ послѣдній разговоръ и спрашивалъ себя, имѣлъ-ли право, графъ Листаль, взять назадъ, разъ данное слово.

Маріенъ ждала спокойно улыбаясь.

— Графъ, сказалъ Морисъ, слегка возвышая голосъ, графиня права, вы должны избѣгать всякаго утомленія и, если вы позволите, то я избавлю васъ отъ труда говорить самому то, для чего вы меня позвали….

— Другъ мой, сказалъ графъ, какъ-бы для того, чтобы перебить его.

Морисъ взялъ руку Листаля и слегка пожалъ ее.

Затѣмъ продолжалъ, ясно выговаривая каждое слово:

— Новыя обстоятельства, независящія отъ вашей воли, заставляютъ васъ, къ вашему крайнему сожалѣнію, взять у меня назадъ, данное мнѣ вами слово…

Графиня не могла удержаться отъ восклицанія удивленія.

— Ваши планы, продолжалъ между тѣмъ Морисъ, относительно вашей дочери, измѣнились… и вы желаете, чтобы я отказался отъ надежды быть ея мужемъ…

Де-Листаль пристально глядѣлъ на Мориса; голосъ молодаго человѣка былъ спокоенъ, ни одной морщины не лежало у него на лбу. Только рука его продолжала держать руку больнаго….

Это нѣмое пожатіе, казалось, говорило графу и онъ болѣе слушалъ это пожатіе, чѣмъ то, что говорилъ Морисъ.

Эта рука говорила:

— Не удивляйтесь…. я вашъ другъ…. при надобности, я буду вашимъ защитникомъ. Мы съ вами обмѣнялись словомъ, а такія люди какъ мы не измѣняютъ своему слову.

Графиня, между тѣмъ, слушала Мориса; она спрашивала себя, не спитъ-ли она.

Она ожидала отчаянія, гнѣва. Это спокойстіе пугало ее.

Морисъ продолжалъ:

— Не мое дѣло отыскивать причину, заставляющую васъ дѣйствовать такимъ образомъ, я слишкомъ люблю и уважаю васъ, чтобы не понять, что только серьезная причина, могла измѣнить ваши намѣренія.

Говоря это, Морисъ взглянулъ на графиню, и ихъ взгляды встрѣтились. Маріенъ опустила глаза. Она инстинктивно испугалась.

Морисъ всталъ.

— Для вашего спокойствія, продолжалъ Морисъ, чтобы доказать вамъ мою сыновную привязанность, я самъ отказываюсь. Вы свободны, графъ, отъ всякаго обѣщанія относительно меня, я вамъ возвращаю ваше слово…. Потомъ, обернувшись къ Маріенъ, онъ прибавилъ:

— Можно-ли мнѣ, графиня, сказать нѣсколько словъ мадемуазель Бертѣ наединѣ? Я надѣюсь, что мнѣ нѣтъ надобности давать слова, что я не употреблю во зло вашего довѣрія.

Графиня колебалась. Только что происшедшая сцена показалась ей на столько странной, на столько противорѣчившей тому, чего она ожидала, что она угадывалаизападню, не видя ея. Давно уже Маріенъ чувствовала, что Морисъ ей врагъ, но она думала, что легко справится съ нимъ.

Послѣднее обстоятельство перевернуло всѣ ея мысли; она спрашивала себя, какъ могъ Морисъ такъ хорошо угадать ея планъ. Она была увѣрена, что онъ не видѣлся съ Бертой и что точно также, та не могла написать ему. Значитъ, этотъ человѣкъ обладалъ способностью угадывать. Что, если онъ угадаетъ не одно это? Она вздрогнула.

Между тѣмъ, графъ ждалъ отвѣта жены и ошибаясь на счетъ ея молчанія, сказалъ:

— Дорогой Морисъ, мнѣ кажется, что намъ нѣтъ повода отказать вамъ въ вашей просьбѣ.

— Благодарю, просто сказалъ Морисъ. Въ которомъ часу могу я имѣть честь видѣть мадемуазель Берту?

Маріенъ въ это время оправилась отъ волненія.

— Въ пять часовъ, сказала она, Берта будетъ ждать васъ въ моей комнатѣ.

Морисъ поклонился ей и пожавъ въ послѣдній разъ руку графа, удалился.

Графиня взглянула въ окно, чтобы видѣть какъ онъ уйдетъ.

— О! прошептала Маріенъ, я чувствую опасность… я буду наблюдать.

Въ это-же самое время, выйдя на улицу, Морисъ очутился лицемъ къ лицу съ Джоржемъ Вильсономъ, шедшимъ въ отель.

VI.

Эти два человѣка никогда не видались. Тѣмъ не менѣе они узнали другъ друга. У ненависти есть какой-то инстинктъ.

— Вы мистеръ Джорджъ Вильсонъ? сказалъ Морисъ, подходя къ молодому человѣку.

— Да, сударь….

— Меня зовутъ Морисъ Серванъ, продолжалъ Морисъ, по англійски, и я вамъ буду крайне благодаренъ, если вы удѣлите мнѣ нѣсколько минутъ….

— Къ вашимъ услугамъ, отвѣчалъ любезно Джоржъ. Куда вамъ угодно, чтобы мы отправились.

— Въ сосѣднюю улицу….

— Идемте.

Пройдя немного, молодые люди остановились у бывшаго парка отеля Провансъ.

— Милостивый государь, сказалъ Морисъ, между свѣтскими людьми упреки безполезны, и самыя лучшія объясненія тѣ, которыя короче. Вамъ извѣстно, что я долженъ былъ жениться на мадемуазель Бертѣ де-Листаль?

— Дѣйствительно, и я очень сожалѣю….

— Не сожалѣйте, пока еще не о чемъ…. потому что, до тѣхъ поръ, пока ваша свадьба состоится, намъ еще остается сдѣлать одно, довольно важное дѣло.

Джорджъ взглянулъ на своего собесѣдника.

— А! извините, сказалъ онъ…. я сначала не понялъ…. Вы говорите о дуэли, не правда-ли?

— Я буду дома отъ трехъ до четырехъ часовъ, продолжалъ Морисъ, и если вамъ угодно прислать ко мнѣ двоихъ изъ вашихъ друзей….

— Я это сдѣлаю, сударь.

— Само собою разумѣется, я предоставляю вамъ выборъ оружія, мѣста и времени нашей встрѣчи.

Затѣмъ молодые люди раскланялись и Джорджъ направился къ отелю.

— Ну! шепталъ онъ, этотъ молодецъ можетъ писать свое завѣщаніе.

Но было суждено, что онъ не войдетъ въ отель безъ новой задержки.

Высокій человѣкъ, закутанный въ широкій плащъ, сидѣлъ на каменной скамейкѣ у дверей отеля.

Въ ту минуту, когда Джоржъ хотѣлъ войти, незнакомецъ всталъ и подойдя къ молодому человѣку, шепнулъ ему:

— Недъ Фразеръ!

Тотъ, котораго мы назвали Джорджемъ Вильсономъ, поспѣшно обернулся, внимательно посмотрѣлъ въ лице названному его Недомъ Фразеромъ и сказалъ:

— Иди за мной, Джэкъ.

Тогда оба поднялись по лѣстницѣ отеля.

Минуту спустя, оба они сидѣли въ комнатѣ второго этажа отеля.

— А! вскричалъ Джорджъ, убѣдившись предварительно, что двери плотно заперты, за какимъ чортомъ ты явился сюда?

Тотъ, къ которому обращались эти слова, ни въ чемъ не походилъ на почтеннаго джентльмена, видѣннаго нами въ тавернѣ Дохлой Собаки.

Тѣмъ не менѣе это былъ нашъ достойный Джэкъ-Веревка.

Но на этотъ разъ онъ былъ одѣтъ, какъ достаточный землевладѣлецъ.

Не отвѣчая на вопросъ своего собесѣдника, Джэкъ спокойно усѣлся въ кресло и, сложивъ руки, сказалъ:

— Я думаю, ты не воображаешь, чтобы я предпринялъ это путешествіе единственно для удовольствія переплыть каналъ.

— Ну, мой милый, если у тебя хорошія ноги, то, мнѣ кажется, что пришло время, какъ можно скорѣе употреблять ихъ въ дѣло. Слушай, продолжалъ Джоржъ Вильсонъ, котораго мы будемъ продолжать называть этимъ именемъ. Въ этомъ домѣ, гдѣ ты теперь сидишь, есть, во-первыхъ, полоумный больной, который милліонеръ, и все состояніе котораго со временемъ будетъ мое. Затѣмъ, есть женщина, которая имѣетъ неограниченное вліяніе надъ вышеназваннымъ милліонеромъ и въ тоже время находится вполнѣ въ моей власти, кромѣ того, есть еще молодая дѣвушка, которая мнѣ очень нравится и которая, волей или неволей, будетъ моей женой и принесетъ мнѣ въ своей свадебной корзинкѣ милліоны больнаго; наконецъ, въ видѣ заключенія, есть еще одинъ господинъ, о которомъ не говорятъ иначе, какъ съ нѣкоторымъ ужасомъ, одинъ изъ тѣхъ мнимыхъ, выходящихъ изъ ряда вонъ личностей, одаренныхъ какой-то сверхъестественной проницательностью и который, будте-бы, угрожаетъ моей безопасности; впрочемъ, я долженъ сознаться, что этотъ человѣкъ дѣйствительно немного безпокоитъ меня.

— Ну и что-же? спросилъ Джэкъ, видимо заинтересованный.

— То, что двѣ минуты тому назадъ, этотъ человѣкъ вызвалъ меня на дуэль.

Здѣсь Джэкъ не могъ удержаться отъ смѣха.

— О! о! на дуэль! вскричалъ онъ. Это забавно!

Джоржъ нахмурилъ брови и, подойдя къ Джэку, сказалъ далеко не успокоительнымъ тономъ.

— Мой милый, вы имѣете недостатокъ не понимать того, что въ извѣстныя минуты надо умѣть забыть, чѣмъ человѣкъ былъ и чѣмъ рисковалъ; поэтому, я васъ прошу, если вы не желаете познакомиться съ кулаками Неда Фразера, я прошу васъ удерживаться отъ всякаго намека на прошлое, которое существовало только въ вашемъ воображеніи.

Недъ произнесъ эти слова такимъ сухимъ, рѣзкимъ тономъ, что веселость Джэка мгновенно прекратилась.

— Вы говорили, сказалъ онъ покорнымъ тономъ, что васъ вызвали на дуэль. Я извиняюсь, что смѣялся, теперь я помню только одно, что со шпагой или съ пистолетомъ въ рукѣ, Недъ Фразеръ не имѣетъ себѣ соперника.

— Что доказываетъ тебѣ, продолжалъ мгновенно смягчившись Джоржъ, что мое положеніе лучше чѣмъ когда-либо, завтра я отдѣлаюсь отъ единственнаго серьезнаго врага, котораго я могъ бояться. Недъ Фразеръ исчезнетъ, а Джорджъ Вильсонъ, счастливый мужъ Берты Листаль, будетъ стоять выше всякаго злословія.

Здѣсь Джэкъ всталъ и подошелъ къ Джоржу.

— Мой милый; сказалъ онъ, ты имѣешь тотъ громадный недостатокъ, что слишкомъ полагаешься на свои силы, ты знаешь, что песчинка можетъ остановить колесо машины и вотъ эту-то песчинку я и пришелъ указать тебѣ.

Посмотримъ, сказалъ Недъ.

— Помнишь-ли ты дурака, принесеннаго тобою въ Дохлую Собаку, котораго мы потомъ такъ любезно спустили въ угольный подвалъ?

— Послѣ чего, какъ я предполагаю, вы не менѣе любезно бросили его въ Темзу.

— Ну! вотъ именно это-то и есть песчинка, про которую я тебѣ говорилъ, вотъ что значитъ полагаться на людей! Кэтъ не предупредила насъ, что въ погребѣ былъ выходъ, и когда, послѣ твоего ухода, я отправился съ двумя товарищами, чтобы излѣчить молодчика отъ страсти къ любопытству.

— Ну, что-же?

— То, что его не оказалось.

— Это невозможно! сказалъ Недъ самымъ спокойнымъ тономъ.

— Такъ вотъ какое впечатленіе производятъ на тебя мои слова? Но развѣ ты не понимаешь, что этотъ побѣгъ — твоя погибель.

— Я такъ хорошо понималъ это, что не смѣя сознаться тебѣ въ этомъ я цѣлую недѣлю бѣгалъ по всему Лондону, отыскивая это животное.

— Это было очень глупо, такъ какъ въ десять часовъ можно быть здѣсь.

— Что дѣлать? Я совсѣмъ потерялъ голову….

— Но, что-же, ты нашелъ его, наконецъ?

— Э! нѣтъ, отъ этого-то я и рѣшился явиться предупредить тебя. Негодяй навѣрно далъ въ префектуру твое описаніе и съ минуты на минуту ты можешь быть арестованъ.

— О! мой милый, ты не можешь себѣ представить, до чего я испуганъ.

И сказавъ это, Недъ расхохотался.

— Но вскричалъ Джэкъ, я ровно ничего не понимаю въ твоей беззаботности.

Не говоря ни слова Недъ подошелъ къ письменному столу, стоявшему у окна, открылъ одинъ ящикъ, вынулъ оттуда бумагу и, подойдя къ Джэку, слегка ударилъ его ею.

— Ну, прочитай это, а потомъ говори.

Джекъ съ глубочайшимъ удивленіемъ развернулъ данную ему Недомъ бумагу.

— Читай вслухъ, сказалъ Недъ.

Джэкъ началъ читать:

«Джэкъ Веревка дуракъ: онъ далъ убѣжать французскому сыщику, но мы поймали его и, если онъ когда-нибудь заговоритъ, то развѣ съ рыбами въ Темзѣ.»

— Кто прислалъ тебѣ это? спросилъ Джэкъ.

— Добрые друзья, которыхъ, не въ обиду тебѣ будь сказано, я просилъ, въ свою очередь, наблюдать и которые исправили сдѣланную нами глупость.

— Въ такомъ случаѣ, сказалъ Джэкъ, мнѣ остается только пожалѣть, что я напрасно безпокоился и вернуться назадъ въ Англію.

— О будь покоенъ я вознагражу тебя за убытки по путешествію.

— Значитъ, ты теперь совершенно покоенъ?

— Совершенно.

— А когда все кончится?…

— Самое позднее черезъ мѣсяцъ.

— Но эта дуэль, о который ты говоришь такъ легко?… Знаешь…. вѣдь отъ случайности не убережешься….

— Я не вѣрю въ случайности .. Но, тѣмъ не менѣе, признаюсь тебѣ, старикъ, что я совсѣмъ спокоенъ. И хочешь, я тебѣ скажу, почему?

— Я слушаю; потому что, если ты безпокоишься, то, значитъ, есть къ этому поводъ.

— Дѣйствительно, меня не легко напугать…. И, тѣмъ не менѣе, этотъ человѣкъ, съ которымъ я долженъ драться…. у него такія странныя манеры…. Чортъ меня возьми, если я суевѣренъ…. но онъ безпокоитъ меня…. въ немъ есть что-то, чего нѣтъ во всякомъ….

— А! сказалъ очень серьезно Джэкъ, неужели мой Недъ труситъ? Что это значитъ?… Волненіе! Ну, продолжалъ онъ, подходя къ своему другу, что если я столкну его съ твоей дороги?… Ты знаешь, это не долго и не трудно. Разъ и…. конецъ и ему, и его страннымъ манерамъ, какъ ты говоришь.

Джоржъ подумалъ съ минуту.

— Слушай, сказалъ онъ Джэку, я не такой человѣкъ, чтобы дать волю фантазіямъ. Я прежде всего человѣкъ практическій. Твоя идея, въ принципѣ, хороша. Когда встрѣчаешь на своей дорогѣ врага и боишься, что онъ сильнѣе, то надо быть, если не сильнѣе, то ловчѣе его…. Но прежде чѣмъ рискнуть, надо обдумать, и если есть опасность быть открытымъ, то лучше удержаться. Здѣсь, Джэкъ, не такъ-то легко заставить человѣка исчезнуть…. Я не знаю, какъ проклятая полиція за это принимается, но она ведетъ счетъ живымъ и замѣчаетъ, если кого-нибудь недостаетъ. Значитъ, надо быть крайне осторожнымъ…. Во всякомъ случаѣ эта дуэль не будетъ ранѣе завтрашняго утра, поэтому, будь готовъ, въ случаѣ, если ты понадобишься мнѣ. Возьми предосторожности. Есть у тебя вѣрные люди?

— О! я привезъ мою маленькую компанію. Я подумалъ, что намъ можетъ случиться здѣсь какое-нибудь дѣло.

— Хорошо! пусть они не показываются никому и ждутъ моихъ приказаній.

— Будь покоенъ.

— Когда я тебя увижу?

— Приходи сегодня вечеромъ, къ восьми часамъ.

— Хорошо.

Послѣ этого Недъ съ любезностью проводилъ своего посѣтителя до дверей отеля. Потомъ вернулся и велѣлъ доложить о себѣ графинѣ де-Листаль.

— Ну, сказалъ онъ, у меня впереди три часа. Не надо терять времени.

Графиня приняла Джорджа.

— Мнѣ надо переговорить съ вами, шепотомъ сказалъ онъ.

— Пойдемте въ мою комнату, отвѣчала ему Маріенъ. Графъ отдыхаетъ.

— Вы знаете, сказалъ Джоржъ, когда они остались одни, что игра усложняется!…

— Скажите лучше, что она упрощается.

— Какъ это такъ?

— Морисъ приходилъ.

— Сегодня? На письмо, написанное вами по моему совѣту?

— Да.

— Что-же произошло? Онъ вѣрно упрекалъ, говорилъ, что не оставитъ ту, которую любитъ?… Я представляю себѣ, что наговорилъ этотъ красавчикъ….

— Въ этомъ вы ошибаетесь….

— Какъ?

— Онъ не сдѣлалъ ни малѣйшаго замѣчанія….

— Невозможно!

— Можетъ быть и невозможно, но, тѣмъ не менѣе, это такъ. Не сказавъ ни одного слова, ни одного упрека, онъ отказался отъ руки Берты и отъ даннаго ему формальнаго обѣщанія.

Джорджъ подумалъ съ минуту.

— Впрочемъ, тутъ нѣтъ ничего удивительнаго…. Но какимъ образомъ графъ сказалъ ему эту непріятную истину?

— Вотъ что всего страннѣе…. графу не пришлось говорить ему ни слова

— Вы говорите загадками….

— Я вамъ говорю истину…. Морисъ самъ пошелъ на встрѣчу тому, что долженъ былъ сказать графъ…. онъ объявилъ, что ему извѣстно, что графъ беретъ у него назадъ руку Берты и прибавилъ, что понимаетъ это измѣненіе въ его рѣшеніи….

— Это невѣроятно! сказалъ Недъ. Развѣ онъ не любилъ Берты?

— Не только любилъ, но я убѣждена, что онъ и теперь любитъ ее….

— Въ такомъ случаѣ какъ вы объясняете?…

— Я ничего не объясняю. Я передаю фактъ…. вотъ и все. Я убѣждена, что Морисъ не считаетъ себя побѣжденнымъ…. и вы должны…. мы должны болѣе чѣмъ когда-либо увеличить предосторожности….

— Теперь я понимаю то, что со мной случилось.

— Что такое?

— Вашъ старинный другъ вызвалъ меня на дуэль.

— На дуэль!

Не смотря на всю свою сдержанность, графиня, произнося эти два слова, не могла удержаться отъ радостнаго восклицанія.

Дѣйствительно, каковы-бы ни были причины ея поведенія, было очевидно, что эти два человѣка, Moрисъ и Недъ, составляли для нея двойную опасность, которая однако могла уменьшиться черезъ исчезновеніе того или другого.

Дуэль представляла возможность смерти одного изъ двухъ соперниковъ. Который изъ двухъ ни умретъ, его исчезновеніе обезпечивало для Маріенъ спокойствіе и свободу.

Недъ очень хорошо понялъ ея мысли.

— Дорогая графиня, сказалъ онъ тономъ глубочайшей вѣжливости и ироніи, я отлично понимаю вашу мысль. Если счастье не будетъ мнѣ благопріятствовать, то вы избавитесь отъ друга…. немного стѣснительнаго.

Графиня сдѣлала отрицательный жестъ.

— О! между нами притворство безполезно. Вы были покойны. Вы думали, что смерть уже давно окружила молчаніемъ ваше прошлое…. я явился и сталъ поперегъ вашей безопасности, поэтому, моя смерть кажется вамъ освобожденіемъ. Но позвольте вамъ замѣтить, что бумаги, копію которыхъ я вамъ имѣлъ честь передать, существуютъ, и если, по несчастію, я умру, то будьте покойны, что какой-нибудь другъ, гораздо менѣе деликатный чѣмъ я, явится предложить графинѣ Листаль выкупить, за болѣе или менѣе высокую цѣну, эти компрометирующія документы.

Эти слова были произнесены отрывистымъ, угрожающимъ голосомъ.

Маріенъ слушала, кусая губы.

— Наконецъ, сказала она, перейдемте-же къ дѣлу. Я согласилась на всѣ ваши условія; до сихъ поръ я исполняла всѣ мои обѣщанія, чего-же вамъ больше?

— Я у васъ ничего и не требую. Я пришелъ только предупредить васъ о происшедшемъ. Что-же ка сается остальнаго, то это мое дѣло… и, между нами будь сказано, я не думаю, чтобы вамъ не доставило удовольствія исчезновеніе Мориса Серванъ.

— О! его я ненавижу! вскричала графиня.

— Черезъ два часа а отправлю ему моихъ свидѣтелей, а завтра убью его. Значитъ, съ этой стороны вы можете быть вполнѣ спокойны. Теперь, скажите мнѣ, что вы думаете о вашей падчерицѣ? Легко-ли она приметъ отказъ Морису?…

— Она еще ни слова мнѣ не говорила, она упрямо молчитъ, но Морисъ просилъ и получилъ позволеніе переговорить съ нею….

Недъ подумалъ.

— Пускай, сказалъ онъ, пойдемъ по нашему пути и не станемъ заботиться о мелочахъ. Что сказалъ графъ?

— Ничего. Онъ въ состояніи почти безчувственномъ, которое, такъ сказать, лишило его употребленія всѣхъ способностей.

— Это отлично.

Сказавъ это, Недъ всталъ, поцѣловалъ руку графинѣ и вышелъ.

VII.

— И такъ, сказалъ голосъ сзади графини Листаль, въ ту минуту какъ дверь затворилась за Недомъ, итакъ, вотъ человѣкъ, съ которымъ вы желаете соединить мою судьбу!

Графиня поспѣшно обернулась, Берта только что вошла въ комнату.

Сильная перемѣна произошла въ молодой дѣвушкѣ: это не былъ болѣе веселый и беззаботный ребенокъ, счастливый, что начнетъ жизнь рука объ руку съ любимымъ человѣкомъ…. Ея щеки похудѣли и поблѣднѣли…. Вѣки были красны и носили слѣды недавнихъ слезъ. Но, въ тоже время ея взглядъ, до этого времени столь кроткій, принялъ выраженіе твердое и энергическое.

Сложивъ руки она стояла передъ Маріенъ.

— А! это вы, сказала графиня. Вы желаете говорить со мной?

— Я желаю спросить васъ, продолжала Берта, въ самомъ-ли дѣлѣ вы рѣшились принести меня въ жертву этому человѣку.

— О какой жертвѣ говорите вы! возразила графиня, неужели такъ тяжело выйти замужъ за человѣка, который васъ любитъ и котораго выбралъ вашъ отецъ.

— Мой отецъ? вы отлично знаете, сударыня, что еслибы вы не злоупотребляли вашимъ вліяніемъ, то мой отецъ никогда не рѣшился-бы измѣнить своему слову….

— Берта!

— Вы знаете, что я люблю Мориса, вы сами одобряли эту любовь…. и вдругъ, теперь, вы не колеблетесь разбить мнѣ сердце….

— Берта! повторила графиня дрожащимъ отъ гнѣва голосомъ.

— Но этого не будетъ! продолжала Берта, одушевляясь все болѣе и болѣе…. Сударыня, сказала она подходя къ графинѣ, вамъ-бы слѣдовало посовѣтывать вашему другу говорить не такъ громко. Сейчасъ, стоя за этой дверью…. я все слышала….

Маріенъ вскрикнула отъ ярости, въ первую минуту она не помнила, какая часть ея тайны могла открыться во время предъидущаго разговора.

Она смотрѣла на Берту большими глазами, съ блѣдными губами, со сжатыми кулаками, точно спрашивая себя, не заставить-ли дѣвушку замолчать силой.

— А! этотъ человѣкъ держитъ васъ въ своей власти! снова продолжала Берта, вы принуждены уступать ему и чтобы избавиться, не знаю какого открытія, какого ужасно напоминанія о вашей прошлой жизни, — потому что я слышала какъ онъ сказалъ: «вы забываете ваше прошлое!» вы продаете меня этому негодяю вы дѣлаетесь сообщницей убійства…. потому что эта дуэль убійство, слышите-ли вы? и я не хочу, чтобы она была….

Между тѣмъ графиня страшной силой воли подавила въ себѣ поднимавшійся гнѣвъ и, пока Берта увлекалась все болѣе и болѣе, стала размышлять.

Новая опасность появилась передъ ней.

Она быстро припомнила весь свой разговоръ съ Недомъ. Она возстановила въ своемъ умѣ каждое слово, каждую фразу, сказанную имъ и искала выхода.

Вдругъ лице ея снова приняло спокойное выраженіе.

Она опустилась въ кресло, а жестомъ указала Бертѣ подлѣ себя.

— Сядьте, сказала она, и выслушайте меня. Я прощаю вамъ жестокія слова, которыя вы сказали мнѣ, я прощаю вамъ даже оскорбительныя подозрѣнія, которыя вы не побоялись бросить въ лице той, которая была для васъ второй матерью.

— Сударыня! сказала Берта.

— Не перебивайте меня, дитя мое, поспѣшно сказала графиня. Я не буду напоминать вамъ о всемъ томъ, что я для васъ сдѣлала, чтобы доказать вамъ мою привязанность…. я знаю слишкомъ хорошо на сколько вы сейчасъ будете разскаяваться въ сказанномъ вами.

Графиня вполнѣ овладѣла собой: ея голосъ былъ серьезенъ и хотя Берта желала противиться этому чувству, но тѣмъ не менѣе ласковый голосъ мачихи глубоко волновалъ ее.

— Да, дитя мое, продолжала графиня, ии хотя я сдѣлала-бы все на свѣтѣ, чтобы скрыть отъ васъ это, но случай и…. и ваша нескромность позволили вамъ узнать, что въ этомъ домѣ есть ужасная тайна.. Вы услышали нѣсколько словъ, которыя перетолковали по своему. И, здѣсь опять я не упрекаю васъ…. Очень естественно, что ваше сердце обвинило меня, прежде чѣмъ…. прежде чѣмъ того, о комъ дѣйствительно шелъ вопросъ….

Графиня остановилась на мгновеніе, точно для того, чтобы дать время своимъ словамъ глубже проникнуть въ сердце молодой дѣвушки.

Берта слушала молча. Мысли толпились у нея въ головѣ и она спрашивала себя, какое открытіе послѣдуетъ за этими угрожающими намеками.

— Я не могу, продолжала графиня, просить васъ вѣрить мнѣ на слово и отказаться отъ открытія тайны, которой вы не должны были никогда знать. Но обѣщайте, поклянитесь мнѣ, что тайну, которую вы сей часъ узнаете, вы скроете на днѣ вашего сердца и никогда, ни словомъ, ни жестомъ, не докажете, что знаете то, что до сихъ поръ здѣсь не было извѣстно никому кромѣ меня.

— Клянусь вамъ, прошептала молодая дѣвушка.

— Я не требовала-бы отъ васъ этой клятвы, еслибы дѣло шло не о томъ, кого вы любите болѣе всего на свѣтѣ…. Еслибы дѣло шло только обо мнѣ, о! тогда я дала-бы вамъ полную свободу говорить.

— Но, вскричала Берта, кого хотите вы обвинять?

— Выслушайте меня, и прежде всего судите сами, какой поводъ имѣли вы обвинить именно меня. Что вы услышали изъ моего разговора съ Джорджемъ Вильсономъ?… Онъ говорилъ, что мнѣ непріятно, его присутствіе, потому что онъ знаетъ одну тайну прошедшаго. Онъ говорилъ еще, что компрометирующія бумаги находятся въ рукахъ нашихъ враговъ… Наконецъ онъ говорилъ, что знаетъ, какъ мнѣ выгодно, чтобы онъ исчезъ. Не правда ли, вы это слышали?…

— Да!

— Скажитеже, гдѣ мое имя было произнесено?… Вы меня не любите, Берта; вы никогда не любили меня, и ваше предубѣжденіе ослѣпляетъ васъ до того, что затемняетъ вашъ обыкновенный свѣтлый и здравый взглядъ на вещи…. Вы хотите, чтобы я была виновна; вся отвѣтственность должна была пасть на меня, вашъ гнѣвъ ослѣпилъ васъ….

Говоря, графиня внимательно слѣдила за выраженіемъ лица Берты. Развѣ могла быть равной борьба между такой ловкой женщиной какъ Маріенъ и неопытной дѣвушкой, испуганной и огорченной, видящей себя принесенной въ жертву и ищущей, за чтобы схватиться въ этомъ хаосѣ. Графиня видѣла, что Берта сдается и нарочно мучила ее неизвѣстностью и намеками.

Графиня продолжала:

— Прошедшее!… но развѣ оно есть у меня? Мнѣ было восемнадцать лѣтъ, когда вашъ отецъ взялъ меня къ себѣ; съ того времени развѣ можно упрекнуть меня въ чемъ-нибудь?… Развѣ я не была постоянно преданной и любящей подругой моего мужа?… Дитя мое, въ жизни каждаго человѣка существуютъ тайны, которыя могутъ быть объяснены только обстоятельства мы…. Никто не совершененъ, никто не можетъ поклясться, что, въ минуту заблужденія, не сдѣлаетъчего-нибудь….

— Сударыня! вскричала Берта боясь понять.

— А когда цѣлая чистая и благородная жизнь выкупаетъ минуту увлеченія, развѣ кто нибудь имѣетъ тогда право упрекать этого человѣка?… Не заключается-ли, напротивъ того, долгъ всѣхъ окружающихъ его въ томъ, чтобы уничтожить на всегда слѣды сдѣланной ошибки…. даже болѣе, пожертвовать собою для того, чтобы это происшедшее не явилось когда-нибудь передъ нимъ во всемъ своемъ ужасѣ?

Берта закрыла лице руками; она считала себя игрушкой сновидѣнія.

Графиня встала и положила руку ей на плечо.

— Наконецъ, продолжала она, если къ тому-же человѣкъ, совершившій эту ошибку, болѣнъ, если его здоровье, даже жизнь зависятъ отъ всякаго волненія и если въ тоже время опасность явится неожиданно, то надо или нѣтъ бороться всѣми силами, чтобы избавить умирающаго отъ этой неизбѣжной опасности?… Слѣдуетъ-ли побороть всякое личное, эгоистическое чувство и пожертвовать собою для того, кого любишь и уважаешь?…

— И такъ, вскричала Берта, поднимая голову, тайна, о которой онъ говорилъ…. эта ошибка, за которую я должна пожертвовать собой…. была сдѣлана —

— Не произносите его имени! кротко сказала графиня, закрывая рукою ротъ дѣвушки. Милосердіе, въ которомъ Богъ не отказываетъ послѣднему изъ своихъ созданій, вы окажете тому, который искупилъ свою ошибку цѣлой благородной и честной жизнью…

Берта упала на колѣни.

— Отецъ мой! отецъ мой! О! простите меня, вы ангелъ, а я осмѣлилась оскорбить васъ….

— Не просите у меня прощенья…. лучше помогите мнѣ. Да бѣдняжка, ужасная опасность виситъ надъ головою того, кого мы любимъ болѣе жизни…. Чтобы спасти его, я должна была выслушать условія, предложенныя мнѣ этимъ человѣкомъ…. Готовы-ли вы помогать мнѣ?

Берта продолжала стоять на колѣняхъ; послѣ послѣднихъ словъ мачихи она обернулась къ двери, которая вела въ комнату отца и прошептала:

— О! ты былъ для меня лучшимъ изъ отцовъ, тебѣ принадлежитъ моя жизнь, которую я отдаю тебѣ взамѣнъ тѣхъ огорченій, которыя я могла причинить тебѣ.

Молнія торжества сверкнула въ глазахъ Маріенъ. Ея адская хитрость восторжествовала надъ неопытностью ребенка, она съумѣла нѣсколькими словами поселить въ душѣ дѣвушки ужасное подозрѣніе противъ отца, и противъ этого подозрѣнія Берта почувствовала себя не въ силахъ бороться.

Однако одна мысль вдругъ мелькнула въ ея головѣ.

— А Морисъ? вскричала она оборачиваясь къ мачихѣ.

— Вотъ гдѣ начинается ваша доля самопожертвованія!

— Но вы не хотите, чтобы его убили! Это невозможно. Его смерть будетъ преступленіемъ и вы не можете допустить, чтобы оно совершилось…

— Но развѣ я могу повелѣвать судьбой, дитя мое? сказала Маріенъ. Къ тому же онъ самъ вызвалъ Джорджа.

— Но вы имѣете вліяніе на Джорджа….

— Чтобы называете вліяніемъ? Развѣ, напротивъ того, онъ не имѣетъ въ своей власти все, что я люблю?

Берта ломала руки.

— Но я не хочу, чтобы Морисъ умиралъ. О! мамаша! спасите его! умоляю васъ….

— Вы говорите о моемъ вліяніи на Джорджа, но его не существуетъ…. Только одна особа можетъ измѣнить его рѣшеніе….

— Кто-же это?

— Вы сами!

— Я!

— Онъ любитъ васъ…. Ваша красота тронула это каменное сердце…. Что-бы вы ни попросили его. будете увѣрены, что онъ это сдѣлаетъ.

— О! сказала Берта съ отвращеніемъ.

— Малѣйшая ваша просьба будетъ имъ исполнена….

— Я не сдѣлаю ничего! вскричала Берта. Это было-бы измѣной!

— Но тогда Морисъ будетъ драться, Морисъ умретъ!

— Умретъ! онъ! о, я не хочу…. Послушайте, я схожу съ ума! Посовѣтуйте, что мнѣ дѣлать?… Простите меня! у меня голова въ огнѣ…. Скажите мнѣ, на что я должна рѣшиться. Прикажите, я буду повиноваться. Я ваша дочь, я вамъ принадлежу…. Я слѣпо вѣрю вамъ…. Скорѣе, скорѣе…. скажите, что я должна сдѣлать, я готова на все, только-бы спасти Мориса, моего дорогаго Мориса….

— Морисъ придетъ, сказала Маріенъ, черезъ нѣсколько минутъ онъ будетъ съ вами. Пусть отъ васъ самихъ онъ услышитъ истину…. скажите, что вы не можете принадлежать ему, что вы его не любите….

— Боже мой! Боже мой! говорилъ Берта схватившись за голову руками.

— Не объясняйте ему причины этой перемѣны…. потому что вы должны помнить вашу клятву…. Скажите, что онъ долженъ ѣхать…. удалиться….

— А кто поручится мнѣ, что эта ложь спасетъ его?

— Я! я беру на себя все! Вильсонъ услышитъ вашъ разговоръ…. онъ будетъ тутъ…. и я со своей стороны, получу отъ него обѣщаніе отказаться отъ дуэли.

— Но это ужасно! съ отвращеніемъ вскричала Берта. Мой языкъ откажется произнести такую ложь, потому что я люблю его, люблю всей душой!

— Въ такомъ случаѣ спасите его!

Въ эту минуту явился лакей сказать, что господинъ Морисъ Серванъ желаетъ говорить съ мадемуазель Бертой Листаль.

Берта колебалась.

— Ну что-же, сказала графиня, обращаясь къ молодой дѣвушкѣ, отвѣчайте.

Берта сдѣлала надъ собой страшное усиліе.

— Просите его! сказала она.

Секунданты Джорджа явились къ Морису въ назначенное время. Условія дуэли было скоро назначены. Она должна была произойти на другой день въ Винсенскомъ лѣсу. Вслѣдствіе уговора, дуэль начиналась на пистолетахъ, съ каждой стороны могло быть сдѣлано по два выстрѣла, послѣ чего, въ случаѣ, еслибы никто не былъ раненъ, дуэль должна была продолжаться на шпагахъ до тѣхъ поръ, пока одинъ изъ противниковъ будетъ не въ состояніи далѣе продолжать битву.

Разстояніе для дуэли на пистолетахъ было назначено пятнадцать шаговъ, но Джорджъ былъ такъ увѣренъ въ своей ловкости, что ни минуты не сомнѣвался въ результатѣ. Онъ вспомнилъ о любезномъ предложеніи, сдѣланномъ ему Джэкомъ Веревкой, но рѣшился отказаться отъ его помощи.

Самыя загрубѣлые негодяи чувствуютъ иногда странное удовольствіе въ томъ, чтобы дѣйствовать какъ честные люди, въ особенности тогда, когда эта честность не можетъ повредить ихъ интересамъ. Морисъ былъ спокоенъ. Онъ также имѣлъ увѣренность въ себѣ, но въ особенности въ справедливость своего дѣла. Какъ только друзья американца ушли, онъ поспѣшилъ въ отель Провансъ. Онъ спѣшилъ увидать ту, которая была для него счастіемъ его жизни. Онъ спѣшилъ успокоить себя, такъ какъ боялся, что графиня скрыла отъ него что-нибудь.

Едва графиня вышла изъ комнаты, чтобы Берта могла свободно переговорить съ Морисомъ, какъ сейчасъ-же послала узнать, вернулся-ли Джорджъ въ отель.

Послѣдній немедленно явился къ ней.

Тогда графиня поспѣшно передала ему все происшедшее между ею и молодой дѣвушкой.

— Чортъ возьми! вскричалъ Недъ, тѣмъ не менѣе я испыталъ-бы не малое удовольствіе, отдѣлавшись отъ этого красавца….

— Будемъ благоразумны! отвѣчала на это графиня.

Между тѣмъ Морисъ поспѣшно подошелъ къ Бертѣ и говорилъ, взявъ ее за руки:

— Дорогая моя! жена моя!

Берта отвернулась, крупныя слезы текли по ея лицу.

— Что съ вами? вскричалъ Морисъ. Вы знаете все. Вы плачете, тогда какъ я отдалъ-бы послѣднюю каплю моей крови, чтобы избавить васъ отъ огорченія!…

Берта молчала.

— А! я понимаю! вскричалъ Морисъ. Вы знаете все. Ваша мачиха передала вамъ объ этой дуэли. .

— Графиня ничего не говорила мнѣ, прошептала Берта. Я сама все узнала….

— И вы боитесь?…

— Нѣтъ, сказала Берта, вдругъ поблѣднѣвъ, потому, что она вспомнила, что Джорджъ Вильсонъ невидимо присутствовалъ при этомъ разговорѣ; нѣтъ я не боюсь…. потому что я знаю, что этой дуэли не будетъ….

— Вы знаете!… съ недоуѣніемъ вскричалъ Морисъ

— Она не можетъ состояться… И и хотите драться… за меня…. но я не хочу, чтобы вы рисковали вашей жизнью для той…. которая не стоитъ этой жертвы….

— Которая ея не стоитъ! вы не въ своемъ умѣ! сказалъ Морисъ…. объяснитесь….

— Я хочу сказать, господинъ Серванъ, что вы должны отказаться отъ меня…. мой отецъ измѣнилъ свои намѣренія…. и моя рука…. обѣщана другому. .

Морисъ вспомнилъ разговоръ, который онъ имѣлъ утромъ съ графомъ. Онъ хотѣлъ протестовать, объяснить причину своей мнимой покорности, какъ вдругъ ему мелькнула неожиданная мысль.

Растерянная, взволнованная Берта не умѣла на столько скрывать своего волненія, чтобы оно ускользнуло отъ опытнаго взгляда Мориса. Онъ понялъ, что молодая дѣвушка была стѣснена; невозможно было сомнѣваться: кто-нибудь подслушивалъ ихъ.

Тогда Морисъ указалъ ей на одну дверь и сдѣлалъ вопросительный знакъ.

— Да, тихо сказала Берта, покраснѣвъ.

Морисъ улыбнулся.

— Сударыня, сказалъ онъ тогда громко, какъ ни тяжелъ ударъ, поражающій меня, но я могу только покориться. Дѣйствительно, чтобы быть вашимъ защитникомъ, мнѣ необходимо было быть уполномоченнымъ на это вашей привязанностью. Въ настоящее время я вижу, что вы берете у меня это право.

Говоря такимъ образомъ, Морисъ взялъ изъ кармана бумажникъ и вынувъ изъ него клочекъ бумаги, поспѣшно написалъ на немъ нѣсколько словъ. Въ то-же время онъ продолжалъ говорить громкимъ голосомъ, позволявшимъ слушателямъ не потерять ни одного слова изъ того, что онъ говорилъ.

— Тѣмъ не менѣе, вы знаете, сударыня, говорилъ онъ, что въ этихъ дѣлахъ самолюбіе играетъ главную роль…. Я могу только постараться сдѣлать, со своей стороны все, чтобы вы не были компрометированы….

Въ это время онъ протянулъ Бертѣ бумагу, на которой писалъ.

Затѣмъ онъ продолжалъ говорить, а она прочитала слѣдующее:

«Не бойтесь ничего. Я берегу васъ. Я васъ люблю и буду любить всю жизнь. Вы моя жена, ничто не можетъ насъ разлучить; что-же касается этой дуэли, то не безпокойтесь. Человѣкъ, который называетъ себя Джорджемъ Вильсономъ, завтра-же будетъ удаленъ съ вашей дороги.»

Молодая дѣвушка сдѣлала жестъ точно желая объясненія.

— Прощайте, сударыня, сказалъ Морисъ, низко кланяясь; мнѣ остается только попроситъ у васъ извиненія за то, что я мечталъ о счастіи, которое не суждено мнѣ.

VIII.

Среди новыхъ событій, мы совершенно забыли одного изъ важныхъ героевъ нашего разсказа, положеніе котораго тѣмъ не менѣе было самое критическое. Мы подразумѣваемъ почтеннаго Ферма.

Дѣйствительно, трудно человѣку до такой степени испить до дна чашу горечи, чѣмъ это сдѣлалъ Фермъ, до того какъ попалъ въ угольный подвалъ.

Мечтать о славѣ Коко-Лакура или Видока, организовать для этого цѣлую систему, заранѣе наслаждаться неудачей Лекофра, ненавистнаго помощника пристава, слѣдователя и всѣхъ завистниковъ, повторять себѣ заранѣе всѣ похвалы которыя, онъ долженъ былъ услышать отъ префекта, надѣяться, наконецъ, что какой-нибудь будущій Эдгаръ Поэ или Эмиль Габоріо приметъ его за типъ образцоваго сыщика… и вдругъ послѣ мечтаній попасть въ область дѣйствительности, въ видѣ угольнаго подвала.

Это было болѣе чѣмъ можетъ перенести агентъ Іерусалимской улицы.

Нѣсколько мгновеній Фермъ былъ въ полномъ отчаяніи. Невозможно было сомнѣваться, что онъ попалъ въ руки самыхъ опасныхъ негодяевъ, что достоинство сыщика, вмѣсто того, чтобы помочь ему, напротивъ того, было для него самой большой опасностью. Ему нечего было ждать состраданія отъ людей, которые были заинтересованы въ томъ, чтобы онъ исчезъ. На немъ нашли донесеніе, которое онъ составилъ съ такой тщательностью, эту бумагу, которая должна была повести его къ славѣ и повышенію.

Было отъ чего разбить себѣ голову объ стѣну….

Стѣна!

Эта мысль вдругъ поразила нашего пріятеля. Невозможно было, чтобъ горизонтъ погреба ограничивался громадной кучей углей, въ которую онъ былъ брошенъ. Фермъ только сожалѣлъ, что онъ не собиралъ свѣдѣній относительно англійско-французскихъ погребовъ, которые ему случалось посѣщать во время его продолжительной практики. Но онъ скоро сообразилъ, что всякій подвалъ долженъ непремѣнно имѣть отверстіе, черезъ которое могъ-бы проходить воздухъ. Эта мысль повела за собою непріятное происшествіе, потому что, за мыслью о воздухѣ, естественно явилось желаніе подышать имъ. Фермъ сильно потянулъ въ себя воздухъ, отчего ему въ ротъ и въ носъ полетѣло громадное количество угольной пыли, поднявшейся съ черной кучи служившей ему подушкой. Эта невольная операція имѣла своимъ результатомъ то, что пониманіе агента сдѣлалось яснѣе и онъ не волнуясь принялся за нить своихъ размышленій.

— И такъ, говорилъ онъ, въ этомъ подвалѣ должно быть отверстіе. Подумаемъ. Надо узнать во-первыхъ, куда выходитъ это отверстіе; во-вторыхъ, можно-ли добраться до него, и въ третьихъ, достаточно ли оно велико, что.бы въ него могъ пройти человѣкъ.

Кромѣ того надо было узнать, не привлекутъ-ли эти розыски вниманія его преслѣдователей; но то, что представлялось впереди Ферму, не имѣло ничего успокоительнаго. Или, онъ не будетъ двигаться, и тогда снова попадетъ въ руки своихъ враговъ, милосердіе которыхъ было достаточно доказано; или онъ пошевелится и тогда по крайней мѣрѣ будетъ имѣть то утѣшеніе, что сдѣлалъ все возможное для избавленія себя отъ грозившей ему участи.

И такъ, онъ рѣшился искать выхода.

Онъ засунулъ руки въ кучу углей, чтобы дать себѣ точку опоры, и приподнявшись на рукахъ, онъ посмотрѣлъ вокругъ себя.

Говоря, что онъ «посмотрѣлъ», мы должны объяснить это.

Подвалъ съ углемъ былъ совершенно теменъ и какъ ни раскрывалъ глаза нашъ герой, но онъ былъ принужденъ сознаться, что не видитъ ничего….

Но Фермъ зналъ, что это только дѣло терпѣнія, онъ припомнилъ, что нѣкоторые плѣнники, заключенные въ феодальныя времена въ мрачныя темницы, въ родѣ той, въ которой онъ находился, успѣвали наконецъ до того привыкнуть къ темнотѣ, что могли читать и писать, а то, чего могли достигнуть плѣнники, должно быть просто игрушкой для полицейскаго агента, поэтому, Фермъ, открывъ глаза, терпѣливо ждалъ.

Дѣйствительно, онъ былъ правъ, такъ какъ не прошло нѣсколькихъ минутъ, какъ онъ уже началъ, хотя еще неясно, различать каменныя стѣны своей тюрьмы; немного спустя, онъ не могъ удержаться отъ глухаго восклицанія радости, что доказываетъ, какъ мало надо, при извѣстныхъ обстоятельствахъ, чтобы обрадовать человѣка.

Тѣмъ не менѣе, открытіе, заставившее агента вскрикнуть отъ радости, имѣло свою важность. Во первыхъ, это былъ потолокъ, немного бѣлѣвшійся изъ-подъ толстаго слоя угольной пыли и затѣмъ, подъ потолкомъ, въ стѣнѣ, слабый свѣтъ, который могъ проникать только снаружи.

Фермъ отличался быстрымъ соображеніемъ: онъ ни минуты не сомнѣвался, что это было то, чего онъ искалъ, въ этомъ открытіи заключалась возможность спасенія.

Первый вопросъ былъ рѣшенъ.

Да, отверстіе существовало.

Чтобы не поступить опрометчиво, агентъ нѣсколько секундъ обдумывалъ это важное открытіе, и результатомъ его соображеній было то, что необходимо повѣрить, дѣйствительно-ли существовало это отверстіе или же открытіе его было обманъ, произведенный его возбужденными чувствами.

Отверстіе, если только оно дѣйствительно существовало, находилось почти у самаго потолка. Къ этому-то мѣсту и надо было направить розыски.

Фермъ, чтобы оставить руки свободными, поднялся на колѣни и протянулъ руки впередъ, тогда, къ новой радости, онъ замѣтилъ, что угольная куча подымалась около стѣны довольно высоко.

Значитъ, дѣло шло теперь о томъ, чтобы подняться на вершину этой кучи и добраться до отверстія. Но это было легче подумать, чѣмъ сдѣлать и нашъ герой очень скоро убѣдился въ этомъ.

Очень естественно, что агентъ прежде всего сталъ искать руками какую-нибудь твердую точку опоры, но руки его встрѣтили только все тотъ же уголь, который посыпался; въ это же самое время, колѣни его глубоко ушли въ уголь; все покатилось, и несчастный, вмѣсто того, чтобы подняться, почувствовалъ, что скатился почти на дно погреба.

Нужна была не малая твердость характера, чтобы устоять противъ этого пораженія.

Предположимъ, что свѣтъ выходилъ дѣйствительно изъ отверстія, но не было-ли тѣмъ тяжелѣе видѣть себя удаленнымъ отъ того, что могло представлять надежду на спасеніе.

Но Фермъ въ высшей степени обладалъ качествомъ, свойственнымъ всякому человѣку, т. е. онъ крайне дорожилъ жизнью, на которую смотрѣлъ, какъ на самое великое благо въ свѣтѣ.

Однимъ словомъ, онъ находилъ, что первой неудачный опытъ еще ровно ничего не значитъ и послѣ него не слѣдуетъ отчаиваться, поэтому нашъ герой счелъ за лучшее постараться придумать какое-нибудь новое средство.

Скатившись внизъ, вслѣдствіе своего неудачнаго опыта, Фермъ замѣтилъ, не безъ удовольствія, что его ноги встрѣтили почву менѣе подвижную.

Полъ подвала, правда, состоялъ изъ липкой грязи, но все-таки онъ не раздавался подъ ногами какъ уголья…. Архимедъ вполнѣ довольствовался бы такой точкой опоры для своего рычага, чтобы поднять землю, слѣдовательно этого было достаточно для нашего героя далеко не столь тяжелаго.

Не знаемъ дѣлалъ-ли агентъ подобныя соображенія, но онъ выпрямился и твердо сталъ на ноги, а это уже само по себѣ было большимъ успѣхомъ.

Естественно, что прежде всего онъ постарался убѣдиться не сломано-ли у него чего-нибудь во время паденія.

Вдругъ необыкновенная радость выразилась на лицѣ агента.

Что такое произошло?

Ничего, но это ничего было въ настоящую минуту все.

Пробуя не сломаны-ли ноги, Фермъ вдругъ почувствовалъ подъ рукою что-то крѣпкое; сунувъ руку въ карманъ, онъ убѣдился, что это «что-то» была, о счастіе, коробочка со спичками.

Фермъ едва могъ перевести духъ отъ радости.

Съ какой радостью онъ медленно вынулъ изъ кармана найденное сокровище! Съ какой осторожностью открылъ онъ драгоцѣнную коробочку, потомъ сосчиталъ количество спичекъ. Пять, ихъ оставалось пять!

Нельзя было терять ни минуты; тогда Фермъ вспомнилъ объ одномъ правилѣ, которое мы передаемъ читателю.

Когда вы боитесь, что почему-нибудь спичка не загорится, то суньте ее поспѣшно въ волосы, чтобы высушить, эта операція имѣетъ своимъ результатомъ то, что спичка дѣлается гораздо болѣе способной воспламениться. Первый встрѣчный химикъ объяснитъ вамъ причину этого, но во всякомъ случаѣ, этотъ опытъ очень не труденъ.

Такимъ точно образомъ поступилъ Фермъ, затѣмъ чиркнулъ спичкой о коробочку.

Но сейчасъ-же замѣтилъ, что попалъ только по дереву, а не по шероховатой части.

Второй опытъ былъ удачнѣе.

Невѣрный блескъ освѣтилъ стѣны тюрьмы этого новаго Латюда.

То, что агентъ замѣтилъ въ стѣнѣ было дѣйствительно отверстіе. Оно было овальной формы, не имѣло никакой рѣшетки и черезъ него легко могло пройти человѣческое тѣло.

Спичка погасла.

Слѣдовало-ли зажигать вторую? Самое обыкновенное благоразуміе повелѣвало не злоупотреблять этимъ драгоцѣннымъ средствомъ и Фермъ рѣшился предпринять новое восхожденіе на угольную кучу въ совершенной темнотѣ.

Увѣренность возвращаетъ равновѣсіе и уму, и тѣлу; агентъ былъ увѣренъ въ спасеніи, поэтому его движенія были болѣе увѣрены. Онъ твердо поставилъ ногу на движущуюся почву и рѣшился сдѣлать шагъ впередъ-упершись со всею силою этой ногой, онъ подождалъ, пока она стала совершенно твердо и тогда рѣшился поднять другую. Результатъ былъ успѣшенъ, слѣдовало только не поддаваться нетерпѣнію, чтобы снова не обрушиться внизъ.

Вторая нога была также тщательно поставлена, затѣмъ первая была снова подвинута впередъ. Фермъ удерживалъ дыханіе, онъ понималъ всю важность производимаго имъ маневра, потому что, какъ ни тихо было его восхожденіе, но онъ, все-таки, поднимался. Правда, время отъ времени, уголья немного раздавались но все-таки онъ не падалъ внизъ….

Наконецъ, Фермъ поднялъ руки къ верху, онъ почувствовалъ выступъ и крѣпко ухватился за него…. Собравъ всѣ силы, онъ поднялся на рукахъ и голова его очутилась наравнѣ съ отверстіемъ….

Взглянувъ въ отверзтіе, онъ увидѣлъ какую-то черную массу, которая катилась аршина на полтора ниже отверзтія, услышалъ зловѣщій шумъ и различилъ на нѣкоторомъ разстояніи темную массу, которая была несомнѣнно корпусомъ карабля….

Отверзтіе выходило на Темзу или, покрайней мѣрѣ, на одинъ изъ бассейновъ, которые въ этомъ кварталѣ окружаютъ дома и дѣлаютъ изъ него Венецію изъ грязи.

Перспектива, открывавшаяся передъ полицейскимъ агентомъ, имѣла, очевидно, очень мало успокоительнаго. Надо было броситься въ этотъ клоакъ и плыть до одного изъ кораблей, но, во всякомъ случаѣ, это было спасеніе, если только не случиться чего-нибудь непредвидѣннаго. Фермъ плавалъ какъ рыба и въ этомъ отношеніи могъ поспорить съ какимъ угодно пловцемъ.

Рѣшеніе его было немедленно принято, не останавливаясь на соображеніяхъ, которыя могли ослабить его храбрость. Фермъ снова осторожно опустился на уголь, который, по счастію, выдержалъ его тяжесть. Тутъ онъ снялъ съ себя тяжелое и толстое пальто, которое бросилъ не безъ сожалѣнія, затѣмъ сюртукъ, который былъ на немъ надѣтъ, увы! всего въ третій разъ, затѣмъ сдѣлалъ тоже самое съ жилетомъ.

Въ ту минуту, какъ онъ бросилъ эту послѣднюю часть своего костюма, ужасная мысль мелькнула у него въ головѣ. Въ жилетѣ были часы и, кромѣ того, около сорока франковъ денегъ; но въ серьезныхъ случаяхъ, мужественныя сердца не останавливаются ни передъ какой жертвой. Чтобы взять часы, надо было сойти съ кучи, а главное, снова взобраться на нее.

— Надо умѣть покоряться необходимости, подумалъ Фермъ, который трясся отъ холода, не имѣя на себѣ ничего, кромѣ рубашки и панталонъ.

Тогда, даже не оглянувшись назадъ, что при царствовавшей въ подвалѣ темнотѣ было-бы, кстати, совершенно безполезно, Фермъ снова поднялся на рукахъ до отверзтія, взобрался на подоконникъ, просунулъ голову, затѣмъ плечи, сначала одну ногу, потомъ другую и съ ловкостью первостепеннаго акробата, проскользнулъ въ отверзтіе.

Фермъ былъ въ водѣ.

Едва успѣлъ онъ это сдѣлать, какъ трапъ въ погребъ былъ поднятъ и Джэкъ Веревка, только что простившійся съ Недомъ Фразеромъ и пожелавшій ему успѣха, показался въ отверзтіи, крича:

— Эй ты, старина? Живъ-ли ты еще?

Естественно, что на этотъ зовъ не послѣдовало никакого отвѣта.

— О! о! сказалъ Косматый, который наклонился вмѣстѣ съ Джэкомъ, не задохся-ли онъ тамъ нечаянно?

— Тѣмъ лучше! онъ избавилъ-бы насъ отъ лишняго труда, сказалъ Длинныя Руки, который не любилъ работать.

— Надо посмотрѣть! сказалъ съ безпокойствомъ Джэкъ.

— Ну, Косматый, приказалъ онъ, полѣзай въ подвалъ.

— Дай мнѣ, по крайней мѣрѣ, фонарь.

— Иди, я тебѣ посвѣчу.

Косматый, повинуясь приказаніямъ патрона, не заставилъ себя просить и поспѣшно соскочилъ въ погребъ.

— Огня! потребовалъ онъ.

Минуту спустя, онъ снова появился на верху.

— Ну! объявилъ онъ, негодяй провелъ насъ всѣхъ!

— Какъ! вскричалъ Джэкъ.

— Онъ убѣжалъ черезъ отверстіе для воздуха.

— Чортъ возьми! закричалъ Джэкъ въ страшномъ гнѣвѣ; это не правда….

— Поди, посмотри самъ.

Однимъ прыжкомъ Джэкъ былъ въ погребѣ.

Косматый показалъ ему слѣды ногъ полицейскаго агента, оставшіяся въ угольяхъ.

— Проклятіе! съ ужасомъ снова вскричалъ Джэкъ Что скажетъ Недъ?

— Что онъ скажетъ! что онъ скажетъ, проворчалъ Длинныя Руки; сторожилъ бы его самъ!

— А это что такое? спросилъ Джэкъ, указывая на оставленное Фермомъ платье.

— О! это ничего, отвѣчалъ Косматый. Это платье, которое онъ снялъ, чтобы легче плыть…. ничего не стоящее тряпье….

Джэкъ не спрашивалъ больше. А Косматый, который вѣрно имѣлъ на это свои причины, не сталъ распространяться относительно оставшихся вещей.

— Ну, сказалъ Джэкъ, выходи скорѣе назадъ. Мы должны снова найти его, объ этомъ нечего и говорить… Но что скажетъ Недъ, что скажетъ Недъ! снова повторилъ онъ.

— Во всякомъ случаѣ, безполезно здѣсь киснуть, прибавилъ Косматый, который, казалось, торопился выйти изъ подвала.

Оба товарища снова вышли наверхъ.

Джекъ пріотворилъ дверь.

— Чортъ знаетъ, что за погода! сказалъ онъ, темно, точно въ пропасти… сегодня вечеромъ ничего не сдѣлаешь… Но завтра утромъ всѣ должны взяться за дѣло. О! мы его найдемъ! не будь я Джэкъ Веревка.

— Да, повторилъ Длинныя Руки, завтра утромъ мы перероемъ весь Лондонъ… мы его непремѣнно розыщемъ, твоего молодца…

Назначивъ свиданіе на завтра, три мошенника разошлись, награждая Ферма разными мѣстными эпитетами.

Кэтъ принялась сейчасъ же загораживать дверь «Дохлой Собаки», но не успѣла она сдѣлать этого, какъ раздался осторожный ударъ въ дверь.

— Кто тамъ? спросила она далеко не любезнымъ тономъ.

— Это я…

— Кто вы?…

— Я, Косматый.

— Что вамъ надо? Теперь поздно, пить больше нельзя… я устала и хочу отдохнуть.

— Я не хочу тебѣ мѣшать, добрая Кэтъ… Открой, мнѣ надо тебя попросить объ одномъ.

Какъ кажется, добрая Кэтъ, не смотря на свой немного хриплый голосъ, была довольно сговорчива, потому что она пріотворила дверь.

Косматый вошелъ.

— Ну! что же такое?… говорите скорѣе, что вамъ надо?

— Вотъ въ чемъ дѣло… дождь льетъ, какъ изъ ведра, а я живу у чорта на куличкахъ… я хотѣлъ тебя попросить, нельзя-ли здѣсь уснуть на лавкѣ…

— А вы шумите во снѣ?

— Я само молчаніе.

— Хорошо… я не такая женщина, чтобы выгнать человѣка за дверь, какъ собаку… Идите, ложитесь спать здѣсь… оно не очень мягко… но…

— Это все пустяки! перебилъ ее Косматый.

— А главное дѣло, прибавила Кэтъ, бросая кругомъ подозрительный взглядъ, не трогайте здѣсь ничего…

— Ахъ! какъ ты могла это подумать!… Развѣ можно обкрадывать друзей…

— Впрочемъ, если что случится, то я пожалуюсь Джэку, а онъ шутить не любитъ…

— Будьте покойны!

— Въ такомъ случаѣ, покойной ночи и пріятныхъ сновидѣній.

— Покойной ночи, Кэтъ.

Кэтъ исчезла.

Косматый остался одинъ въ тавернѣ.

IX.

Надо сказать, что Косматый не только не жилъ въ элегантныхъ кварталахъ Лондона, но онъ даже былъ-бы въ большемъ затрудненіи, еслибы ему пришлось указать свое жилище, такъ какъ оно было то подъ аркою какого-нибудь моста, то подъ какимъ-нибудь исправляющимся кораблемъ.

Надо сказать также, что вообще онъ далеко не былъ такъ чувствителенъ къ погодѣ, чтобы дождь могъ испугать его.

Нужно было, чтобы какой-нибудь особенный интересъ руководилъ имъ, чтобы Косматый вернулся въ таверну и дѣйствительно причина этого должна была скоро объясниться.

Косматый, который сначала улегся на скамейку, не замедлилъ приподнять голову и сталъ внимательно прислушиваться, не слышно-ли въ домѣ какого-нибудь движенія. Все было тихо. Кэтъ, очевидно, легла и можетъ быть даже уже спала сномъ невинности, но нашъ герой былъ остороженъ: онъ прождалъ еще болѣе полчаса прежде чѣмъ рѣшиться пошевелиться.

И когда это время прошло, онъ тихонько соскользнулъ со скамейки и сталъ пробираться къ трапу, закрывавшему отверстіе въ подвалъ.

Вотъ какова была его цѣль.

Когда по приказанію Джэка онъ сошелъ въ погребъ и убѣдился въ исчезновеніи плѣнника, то немедленно обратилъ вниманіе на оставленное имъ платье.

Косматый былъ одѣтъ далеко не изящно; онъ сразу увидѣлъ въ какомъ отличномъ состояніи было оставленное платье, а главное дѣло, онъ обратилъ особенное вниманіе на жилетъ и лежавшіе въ немъ часы съ цѣпочкой возбудили въ немъ восхищеніе, которое онъ съ трудомъ скрылъ. Толкнуть все въ уголъ, засыпать немного угольной пылью было минутнымъ дѣломъ; къ счастію, Джэкъ былъ слишкомъ озабоченъ опасностью, которой подвергался Недъ черезъ бѣгство полицейскаго агента, чтобы обратить вниманіе на брошенное послѣднимъ платье. Какъ мы уже видѣли, Косматый отвѣчалъ на вопросъ Джэка уклончиво, въ тоже время, обѣщаясь себѣ не потерять подобной добычи.

Теперь читатель пойметъ, почему въ эту ночь погода показалась ему слишкомъ гадкой.

Косматый рѣшился присвоить себѣ платье бѣжавшаго и съ этой-то единственной цѣлью онъ оставилъ своихъ спутниковъ.

Впрочемъ, исполненіе этого плана не представляло, по видимому, никакихъ затрудненій, было очевидно, что Джэкъ даже и не вспомнитъ о нѣсколькихъ тряпкахъ, какъ ихъ назвалъ Косматый и что все достанется безъ раздѣла послѣднему.

Дойдя до трапа, Косматый осторожно поднялъ его, самое трудное было дѣйствовать въ темнотѣ, потому что было можетъ быть опасно привлечь на себя вниманіе или Кэтъ или товарищей, которые могли въ это время проходить мимо таверны.

Тѣмъ не менѣе все обошлось благополучно.

Косматый добрался до дна подвала, пошарилъ въ немъ, затѣмъ нашелъ платье и бросилъ его на верхъ, затѣмъ поспѣшно перебрался къ той скамейкѣ, которую такъ великодушно дала ему Кэтъ. Онъ пощупалъ жилетъ: часы лежали тамъ по прежнему и, замѣчательная вещь, они даже шли. Косматый съ восторгомъ прислушался къ ихъ правильному стуку.

Но радость его перешла всякую границу, когда, засунувъ пальцы въ другой карманъ жилета, онъ ощупалъ въ немъ деньги. Пальцы мошенника не легко обмануты, поэтому Косматый сразу оцѣнилъ достоинство неожиданной находки. Въ карманѣ лежалъ суверенъ, двѣ кроны и нѣсколько пенсовъ, однимъ словомъ цѣлое сокровище.

Не смотря на торжественность минуты, Косматый готовъ былъ предаться шумному выраженію радости, но мѣсто было не совсѣмъ удобно для этого и лучше всего слѣдовало какъ можно скорѣе убраться.

— Но, сказалъ онъ себѣ, будемъ благоразумны до конца. Вмѣсто того, чтобы стѣснять себя этимъ неудобнымъ сверткомъ, не лучше-ли дать ему сразу его настоящее назначеніе.

Подумавъ объ этомъ, Косматый рѣшилъ, что въ довершеніе всего онъ можетъ даже оставить въ погребѣ свое собственное, болѣе чѣмъ простое одѣяніе.

— Такимъ образомъ, прошепталъ онъ улыбаясь, меня ни въ чемъ нельзя будетъ упрекнуть, я просто сдѣлаю обмѣнъ.

Послѣ этого соображенія, Косматый снялъ различныя лохмотья, составлявшія его костюмъ и бросилъ все въ погребъ.

— Докончимъ превращеніе, сказалъ онъ. Затѣмъ, сожалѣя объ отсутствіи свѣта и зеркала, чтобы можно было полюбоваться на его новый костюмъ, Косматый надѣлъ на себя жилетъ, сюртукъ и пальто полицейскаго.

Убѣдившись, что часы на мѣстѣ, онъ съ самодовольствіемъ ударилъ рукой по тому карману въ которомъ лежали деньги.

Сдѣлавъ это Косматый нашелъ безполезнымъ оставаться далѣе въ «Дохлой Собакѣ», которая, конечно, не подходила къ его настоящему блестящему положенію.

Онъ съ осторожностью открылъ дверь, которая, благодаря его ловкости, отворилась безо всякаго шума и Косматый выскользнулъ на улицу.

Дѣло было сдѣлано.

Но, увы! все на этомъ свѣтѣ не прочно.

Едва успѣлъ Косматый сдѣлать нѣсколько шаговъ, какъ вдругъ сильный ударъ кулака по головѣ ошеломилъ его и онъ со всего размаха растянулся на землѣ.

— А! проклятый шпіонъ! сказалъ чей-то голосъ, ты напрасно думаешь убѣжать!…

— Недъ былъ правъ, говоря, чтобы мы наблюдали! сказалъ другой.

— Нѣтъ никакого сомнѣнія, что безъ насъ этотъ негодяй навѣрно-бы убѣжалъ, замѣтилъ третій.

Кому принадлежали эти голоса? Это рѣшительно все равно. Кому, если Недъ поручилъ наблюдать за Фермомъ, какъ не своимъ достойнымъ сотоварищамъ изъ «Притона Янки».

Косматый имѣлъ неосторожность разсказать въ этой тавернѣ объ исчезновеніи полицейскаго агента, поэтому пріятели рѣшились убѣдиться лично въ справедливости его разсказа и въ ту минуту, какъ Косматый выходилъ, они какъ разъ подходили къ тавернѣ «Дохлой Собаки».

Благодаря костюму Косматаго, они ни минуты не сомнѣвались, что это полицейскій, который, во время розысковъ Джэка успѣлъ спрятаться. Тогда, по своему обыкновенію, достойные сотоварищи Неда не ожидая никакихъ дальнѣйшихъ разъясненій, бросились на мнимаго полицейскаго. Косматый былъ оглушенъ и упалъ.

Одинъ изъ товарищей потрясъ его и замѣтилъ цѣпочку отъ часовъ.

Невозможно было болѣе сомнѣваться, они дѣйствительно поймали бѣглеца.

— Мы сыграемъ славную штуку съ Джэкомъ, сказалъ одинъ. Мы покончимъ съ негодяемъ и затѣмъ обратимся прямо къ Неду, а Джэкъ пусть будетъ розыскивать своего шпіона.

Косматый, хотя почти лишенный сознанія, тѣмъ не менѣе, все-таки могъ сообразить, что происходитъ что-то ненормальное, онъ инстинктивно боролся, хотѣлъ говорить, но голосъ останавливался у него въ горлѣ.

Четыре сильныя руки схватили его. Падая, несчастный попалъ лицемъ въ грязь и былъ неузнаваемъ, тѣмъ болѣе, что переулокъ былъ едва освѣщенъ, да впрочемъ негодяи мало и заботились о томъ, чтобы провѣрить тождество попавшагося имъ.

— Что мы будемъ съ нимъ дѣлать? спросилъ одинъ изъ нападавшихъ.

— Чортъ возьми! Кажется, дѣло очень просто.

— Въ Темзу?

— Конечно!

— Но безъ часовъ?

— И безъ денегъ, прибавилъ который-то, ощупавъ деньги въ жилетномъ карманѣ.

Это послѣднее восклицаніе почти совершенно привело въ себя Косматаго, который принялся жаловаться и просить.

— Друзья мои…. друзья мои…. вы ошибаетесь. Помогите!… ко мнѣ!… помогите!

— А! да замолчишь-ли ты! сказалъ одинъ.

Тутъ удары градомъ посыпались на Косматаго.

Его быстро подняли затѣмъ понесли куда-то. Холодный и сырой вѣтеръ билъ ему въ лице…. потомъ онъ почувствовалъ, что его качаютъ…. затѣмъ пустота…. падѣніе…. затѣмъ…. Джонъ Косматый былъ брошенъ въ Темзу…. разъ онъ вынырнулъ на поверхность, хотѣлъ кричать…. но рѣка не легко выпускаетъ свои жертвы!

Минуту спустя, черная масса снова сомкнулась.

— А теперь, сказалъ одинъ изъ убійцъ, пойдемъ выпьемъ за здоровье покойника.

Вотъ почему Недъ могъ показать Джэку письмо, извѣщавшее о печальной кончинѣ Ферма.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Возвратимся въ отель Провансъ.

— Ну, сказалъ Недъ, оборачиваясь къ графинѣ Листаль, которая вмѣстѣ съ нимъ слушала разговоръ Мориса съ Бертой, вотъ и еще одна опасность устранена и, по вашему мнѣнію, самая серьезная. Вы напрасно боялись этого человѣка. Въ минуту раздраженія, онъ имѣлъ неосторожность вызвать меня, но благоразуміе возвратилось къ нему, и….

— Э! Вы ровно ничего не понимаете въ томъ, что происходитъ! съ нетерпѣніемъ сказала графиня.

— Сознайтесь, однако, что нѣтъ ничего проще. Вы слышали точно также, какъ и я….

— Вы слышали слова, слова и больше ничего…. Я лучше слушала чѣмъ вы и я слышала…. мысли!…

— Признайтесь, дорогая графиня, сказалъ, смѣясь, Недъ, что вы хотите задавать мнѣ неразрѣшимыя загадки….

— О! какъ вы ни сильны, какъ ни смѣлы, но позвольте мнѣ сказать вамъ, что вы дитя…. Вы считаете себя неуязвимымъ потому, что не останавливаетесь передъ убійствомъ человѣка…. Потому что вы составили этотъ простой планъ овладѣть бумагами, которыя могли меня погубить…. Но вы не знаете, что за человѣкъ стоитъ на вашей дорогѣ. Вы пожимаете плечами! Я вамъ повторяю, что вы безумны…. Этотъ Морисъ Серванъ, которымъ вы пренебрегаете, способенъ погубить насъ обоихъ….

— Въ такомъ случаѣ, надо его убить….

— Убить! убить! это легко сказать!… Слушайте, Недъ, вы знаете меня или, по крайней мѣрѣ, знаете часть моей жизни…. Скажите, считаете-ли вы меня малодушной?

— Я смотрю на васъ, какъ на самую отважную и ужасную изъ женщинъ.

— Ну! такъ я вамъ говорю, я, женщина, которую вы ставите такъ высоко, я вамъ говорю, что я боюсь этого человѣка, что вы его не убьете и что онъ доведетъ васъ до каторги, тогда какъ меня броситъ назадъ въ ту пропасть, изъ которой я вышла, и одна мысль о глубинѣ которой пугаетъ меня.

— Въ такомъ случаѣ, сказалъ Недъ, я преклоняюсь…. но такъ какъ я не люблю бороться съ призраками, то вы позвольте мнѣ держаться моей системы, которая не дурна…. Я жду сегодня вечеромъ нѣкоторыхъ друзей и мы поговоримъ о будущности этого ужаснаго Мориса….

Графиня молчала.

— Право, я васъ не узнаю…. Вы, которая не остановилась…. прежде, сегодня вы слабѣе ребенка….

Въ эту минуту раздался колокольчикъ графа Листаль и появился лакей сказать графинѣ, что графъ проситъ ее къ себѣ.

— Не безпокойтесь, сказалъ, прощаясь, Недъ, я отвѣчаю за все.

— А когда мы увидимся?

— Вечеромъ; я приду навестить графа Листаля.

X.

— Какъ? это вы! говорила утромъ въ тотъ-же самый день мадамъ Клементина, привратница дома № 3, въ улицѣ Сентъ-Шапель.

Это восклицаніе относилось къ господину, появившемуся передъ домомъ.

— Это вы! и въ какомъ видѣ, великій Боже! продолжала достойная женщина. Откуда это вы? изъ больницы?

Дѣйствительно, личность, которую Клементина приняла съ выраженіями такого глубокаго участія, носила на своемъ лицѣ слѣды тяжкой болѣзни.

Лысый и худой, Фермъ, такъ какъ это былъ онъ, едва двигался. Его члены, никогда не отличавшіеся чрезмѣрной полнотой, теперь болтались какъ въ мѣшкѣ, въ слишкомъ широкомъ платьѣ. Онъ былъ желтъ, какъ лимонъ. Видно было, что какое-то ужасное несчастіе разбило эту организацію.

Вотъ что въ дѣйствительности произошло.

Бросившись въ воду, Фермъ доплылъ до берега. Но холодъ и волненіе парализовали его силы и онъ упалъ безъ чувствъ. Очнулся онъ въ больницѣ, въ сильной горячкѣ. Затѣмъ имъ овладѣлъ бредъ, во время котораго Ферму представлялись слѣдователи съ лицемъ Неда Фразера, танцовавшія, въ подвалѣ съ углемъ, какую-то дикую пляску. Въ бреду у Ферма были счастливыя и несчастныя минуты. Въ одну изъ первыхъ онъ былъ назначенъ префектомъ и оставлялъ Лекофра, но, увы! Эта воображаемая жизнь скоро кончилась.

Настало пробужденіе.

Фермъ чуть было не умеръ отъ воспаленія въ мозгу.

Прошли двѣ недѣли: онъ могъ наконецъ выйти изъ больницы и первымъ дѣломъ явился въ гостинницу, изъ которой вышелъ столь полный надеждъ и увѣренности въ будущемъ.

Тамъ его постигъ ужасный ударъ.

Послѣ того, какъ произошло первое удивленіе, хозяинъ гостинницы передалъ Ферму пакетъ, который былъ оставленъ товарищемъ джентльмена.

— И онъ уѣхалъ? спросилъ Фермъ едва слышнымъ голосомъ.

— О! уже болѣе недѣли.

Что могло быть въ письмѣ? Самое простое средство узнать содержаніе письма, конечно, заключается въ томъ, чтобы распечатать конвертъ и прочитать содержимое. Тѣмъ не менѣе, человѣчество такъ устроено, что всякій, боящійся подучить непріятное извѣстіе, долго смотритъ на адресъ, на печать, на бумагу прежде чѣмъ рѣшится распечатать.

Такъ сдѣлалъ и Фермъ, но наконецъ, съ мужествомъ отчаянія, онъ сломалъ печать.

Письмо было коротко, но выразительно:

"Милостивый государь!

"Если вы такимъ образомъ исполняете ваши обязанности, то я удивляюсь, какъ могли вы заслужить довѣріе вашихъ начальниковъ. Будьте увѣрены, что сейчасъ-же по моемъ возвращеніи въ Парижъ, я поспѣшу потребовать вашей отставки. Безполезно вамъ говорить, что всякія оправданія безполезны. Васъ видѣли въ тавернахъ низшаго сорта, пьющаго вмѣстѣ съ подонками англійской черни.

Лекофръ."

И такъ совершилось! Фермъ почувствовалъ, что ноги подъ нимъ подгибались. Въ одно мгновеніе разлетѣлись всѣ его мечты о повышеніи. Оправдаться! Но какъ? Какое дать доказательство того, что дѣйствительно было? Кто повѣритъ такому фантастическому разсказу, въ особенности въ префектурѣ, гдѣ скептицизмъ, такъ сказать, обязателенъ.

— Это письмо, кажется, огорчаетъ васъ? спросилъ любезно хозяинъ.

— Я пью! шепталъ агентъ, дрожа отъ негодованія при такомъ обвиненіи.

— Вы найдете вашего друга, продолжалъ хозяинъ, надо правду сказать, что онъ не мало ждалъ васъ.

— Съ подонками черни! продолжалъ Фермъ. Я! я! самая воплощенная трезвость!

— Полноте! Не надо огорчаться! говорилъ хозяинъ, выпейте стаканъ вина, это васъ подкрѣпитъ.

Фермъ принялъ трагическую позу.

— Пусть земля разверзнется надо мною, торжественно сказалъ онъ, если хоть капля этой жидкости попадетъ мнѣ въ горло.

И, не дожидаясь этого обстоятельства, которое могло и не случиться, Фермъ повернулся спиною къ хозяину и отправился узнавать, когда идетъ поѣздъ.

Онъ чувствовалъ, что поле битвы — это Парижъ и онъ торопился скорѣе увидать его.

На другой день Фермъ былъ въ Парижѣ, и первымъ дѣломъ отправился къ себѣ на квартиру, сердце у него сжалось, когда онъ проходилъ мимо префектуры.

Но все-таки отчаиваться не слѣдовало- можетъ быть, Лекофръ не привелъ еще въ исполненіе своей угрозы, можетъ быть еще можно предотвратить опасность.

Тщетная надежда! Послѣ перваго удивленія привратница продолжала:

— Кстати; къ вамъ есть большое письмо, которое ждетъ васъ вотъ уже четыре дня.

— Давайте! сказалъ Фермъ едва слышнымъ голосомъ.

Конвертъ былъ запечатанъ печатью префектуры.

На этотъ разъ Фермъ не колебался; мѣра переполнилась.

Письмо заключало въ себѣ отставку Ферма.

Онъ горько улыбнулся.

— Это все? спросилъ онъ.

— Почти… однако, есть еще…

— О! вы можете говорить не стѣсняясь, перебилъ отставной агентъ, который болѣе уже ничего не боялся.

— Въ томъ, что я хочу сказать, нѣтъ ничего ужаснаго, не стоитъ такъ безпокоиться. Вотъ уже недѣля, какъ каждый день, въ двѣнадцать часовъ, является коммисіонеръ и спрашиваетъ возвратились-ли вы….

— Отъ кого онъ приходитъ?

— Этого я не знаю.

— Приходилъ онъ сегодня?

— Нѣтъ еще.

— Хорошо. Когда онъ придетъ, вы его приведете ко мнѣ…

— Вы отдохнете? О! какъ кажется, вы очень въ этомъ нуждаетесь…

Отдыхать! нѣтъ, Фермъ предался печальнымъ мышленіямъ о непрочности благъ земныхъ.

И такъ, Лекофръ успѣлъ отдѣлаться отъ соперника, достоинство котораго онъ вполнѣ цѣнилъ! Итакъ, онъ, не колеблясь, разбилъ карьеру человѣка, преданнаго обществу и господину префекту, человѣка, который, еслибы судьба позволила, былъ лучшимъ слѣдователемъ на свѣтѣ. Что дѣлать? Протестовать, просить? Фермъ зналъ по опыту, что успѣхъ далеко не легокъ, и къ тому же достоинство его не позволяло говорить оправданія, которое могло показаться сомнительнымъ, которому могли не повѣрить.

Ахъ! этого послѣдняго оскорбленія онъ не могъ бы перенести.

Раздался стукъ въ дверь.

Это былъ коммисіонеръ.

— Я имѣю честь говорить съ господиномъ Фермомъ? просилъ онъ.

— Да, отвѣчалъ полицейскій.

— У меня есть вамъ письмо…

— Давайте, сказалъ Фермъ, который вспомнилъ, что уже два раза въ теченіи недѣли, слово письмо, произнесенное передъ нимъ, предшествовало непріятному извѣстію.

Адресъ былъ написанъ незнакомымъ почеркомъ.

Фермъ прочиталъ письмо и снова внимательно перечиталъ его.

Вдругъ радость выразилась у него на лицѣ.

— Кто знаетъ? прошепталъ онъ, послѣднее слово всего этого, можетъ быть, еще не сказано.

Затѣмъ, онъ сказалъ, обращаясь къ коммисіонеру.

— Скажите, что я приду въ семь часовъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Квартира Мориса Сервана была отдѣлана съ роскошью и комфортомъ.

Мы находимъ Мориса въ рабочемъ кабинетѣ, уставленномъ шкапами съ книгами, кромѣ того, вся комната наполнена воспоминаніями о далекихъ путешествіяхъ, совершенныхъ хозяиномъ квартиры.

Морисъ сидѣлъ передъ письменнымъ столомъ, облокотись головой на руки, погруженный въ соображенія.

— И такъ, думалъ онъ, въ этомъ семействѣ существуетъ тайна, которую я хочу, которую я долженъ проникнуть. То, что до сихъ поръ мучило только мое любопытство, дѣлается теперь необходимостью, даже долгомъ. Или я долженъ отказаться отъ Берты или до завтрашняго дня разсѣять таинственность, окружающую прошедшее графини Листаль или, по меньшей мѣрѣ, Джорджа Вильсона.

Онъ опрокинулся на спинку кресла и снова продолжалъ думать.

— Такимъ образомъ, говорилъ онъ себѣ, я настаиваю на мысли, что графиня Листаль, окруженная почтеніемъ и уваженіемъ всѣхъ, не заслуживаетъ ни того, ни другаго; въ ту минуту, какъ эта мысль начала вкореняться у меня въ головѣ, было совершено убійство въ Аміенѣ. До сихъ поръ, между этими двумя фактами нѣтъ другаго совпаденія, но я не могу отрицать, чтобы это совпаденіе не могло бы найтись. Разсмотрѣвъ трупъ жертвы, я былъ тогда же пораженъ сходствомъ между лицемъ жертвы и кѣмъ-то знакомымъ.

Когда Даблэнъ, въ присутствіи графини, показалъ найденную Фермомъ карточку Гардтонга, то я сейчасъ-же замѣтилъ его поразительное и неоспоримое сходство съ графиней Листаль. Кромѣ того, и это положительно вѣрно, видъ портрета настолько взволновалъ графиню, что она не могла вполнѣ скрыть этого волненія, по крайней мѣрѣ отъ моего внимательнаго взгляда. Начиная съ этой минуты, манеры графини измѣнились. До этой минуты графиня была согласна на мой бракъ съ Бертой; даже больше, она сама первая заговорила о немъ съ графомъ. Едва преступленіе было совершено, едва увидѣла она портретъ убитаго, какъ исчезла на четыре дня.

Какая была причина этого отсутствія? Я не знаю. Сказала-ли она причину его своему мужу? Я сомнѣваюсь въ этомъ. Чтобы тамъ ни было, но во всемъ этомъ есть какое-то странное стеченіе обстоятельствъ, которое можетъ имѣть значеніе. Графиня вернулась. Графъ заболѣваетъ. Подобный припадокъ болѣзни бывалъ съ нимъ уже не разъ, и вдругъ именно въ этотъ разъ графиня непремѣнно желаетъ ѣхать въ Парижъ. Конечно, приписывая этотъ отъѣздъ какой-то тайной причинѣ, я могу сильно ошибаться, такъ какъ возобновленіе болѣзни могло дѣйствительно возбудить въ графинѣ новыя опасенія и слѣдовательно желаніе посовѣтоваться съ лучшими докторами.

Тѣмъ не менѣе, не надо пренебрегать инстинктивными движеніями, которыя происходятъ въ насъ сами по себѣ, а на другой день по возвращеніи графини я держалъ съ Даблэномъ пари, котораго я не забылъ: я брался открыть аміенскаго убійцу, не оставляя мѣстности.

Почему? Потому что я былъ увѣренъ, что близко или нѣтъ, но графиня Листаль связана съ виновниками этой ужасной драмы, потому что я былъ убѣжденъ, что ея путешествіе — куда? я не знаю, — имѣло какое-то отношеніе къ Аміенскому убійству и потому, что вслѣдствіе всего этого я ждалъ отъ графини жеста, поступка, неосторожности, которые могли-бы навести меня на путь истинный.

Что произошло съ тѣхъ поръ? Какое новое обстоятельство явилось подтвердить мою гипотезу? Когда астрономы открываютъ новый законъ, то они повѣряютъ его справедливость убѣждаясь въ томъ, что дѣла идутъ такимъ образомъ какимъ-бы онѣ шли, еслибы ихъ законъ былъ вѣренъ. Мой законъ былъ таковъ: въ жизни графини должно случиться какое-нибудь обстоятельство, которое будетъ имѣть связь съ ея прошедшимъ, въ это-то время является на сцену Джорджъ Вильсонъ.

Конечно, нѣтъ ничего удивительнаго, что семейство Листаль заводитъ новыя знакомства; но графъ болѣнъ, поэтому для него это совершенно неудобное время заводить новыя знакомства. Принадлежитъ-ли графиня къ числу тѣхъ женщинъ, которыя принимаютъ всякаго, только-бы вокругъ нихъ собрался кружокъ обожателей? Напротивъ того, она воплощенная суровость.

Я самъ знаю, какія трудности долженъ я былъ преодолѣть, чтобы быть принятымъ въ домѣ какъ свой и это не смотря на рекомендацію Даблэна и расположеніе, которое, почти съ самаго начала знакомства, сталъ оказывать мнѣ самъ графъ. Значитъ если этотъ Джорджъ Вильсонъ былъ сразу принятъ графиней какъ другъ, а затѣмъ какъ зять, и чтобы графиня, такимъ образомъ, сразу отказалась отъ своего обыкновеннаго поведенія, нужна была какая-нибудь важная причина….

— О! продолжалъ онъ снова, этотъ Джорджъ Вильсонъ называетъ себя американцемъ. Въ этомъ отношеніи онъ говоритъ правду, онъ дѣйствительно принадлежитъ къ одной націи съ графиней, что до извѣстной степени, могло-бы объяснить ея симпатію, но почему-же не можетъ быть это обстоятельство связано съ аміенскимъ убійствомъ, жертвою котораго былъ американецъ, а убійца, по всей вѣроятности, принадлежалъ къ той-же національности. Вступивъ на этотъ новый путь, я легко могу дойти до заключенія, что Вильсонъ можетъ быть убійца незнакомца…. Идя еще далѣе, я могу заключить, что это убійство было совершено имъ въ сообщничествѣ съ графиней Листаль и что теперь Вильсонъ занимается относительно графини шантажемъ. Остается объяснить еще два пункта. Кто такой этотъ Джорджъ Вильсонъ? Почему совершилъ онъ это преступленіе? На этотъ послѣдній вопросъ, поведеніе графини даетъ, какъ кажется, отвѣтъ:

Убитый, сходство котораго съ графиней указываетъ на близкое родство, владѣлъ какой-нибудь тайной относительно графини. Убійца овладѣлъ документами, могущими сильно повредить графинѣ и въ настоящее время требуетъ платы за свое молчаніе….

Морисъ увлекался предположеніями. Ошибался-ли онъ или слѣдовалъ но истинному пути? Читатель самъ можетъ отчасти отвѣчать на эти вопросы.

Уже нѣсколько дней, какъ Морисъ вспомнилъ, что при началѣ слѣдствія по аміенскому дѣлу, префектъ полиціи прислалъ Даблэну агента, считавшагося очень хорошимъ сыщикомъ.

Морисъ видѣлъ Ферма въ замкѣ Листаль и первое впечатленіе было далеко не въ пользу полицейскаго. Но развѣ былъ какой-нибудь другой способъ получить какія-нибудь свѣдѣнія?

Морисъ, по своему положенію и по связямъ, былъ принятъ у всѣхъ высшихъ лицъ французской администраціи; поэтому онъ отправился къ префекту полиціи, который принялъ его очень любезно. Молодой человѣкъ выразилъ ему желаніе видѣть Ферма, который ѣздилъ въ Англію собирать свѣденія относительно извѣстнаго аміенскаго убійства.

— Ферма! вскричалъ смѣясь префектъ, если вы ожидаете какихъ-нибудь объясненій отъ этого дурака, то бросьте всякую надежду.

Затѣмъ префектъ въ короткихъ словахъ разсказалъ, какимъ образомъ, отправившись со своимъ начальникомъ, Фермъ сейчасъ-же свернулъ съ истиннаго пути.

— Вы понимаете, продолжалъ префектъ, будучи воспитанъ въ Лондонѣ, какъ онъ мнѣ самъ сказалъ, онъ нашелъ тамъ какого-нибудь стараго пріятеля, и при помощи грога, забылъ совершенно свои обязанности. Наконецъ, я сегодня-же отправляю ему отставку.

— Однако, замѣтилъ Морисъ, я слышалъ, что хвалили его способности.

— Въ нашемъ дѣлѣ, сказалъ префектъ, надо бояться этихъ способныхъ людей, которые очень часто, вмѣсто того, чтобы уяснить дѣло, только путаютъ его…. Къ тому-же, продолжалъ онъ, я не могу допустить, чтобы мои агенты пренебрегали своими обязанностями…. нуженъ былъ примѣръ…. я его далъ….

— И хорошо сдѣлали, сказалъ уходя Морисъ.

Что такое могло случиться съ Фермомъ?

Собравъ о немъ свѣденія Морисъ узналъ, что это воплощенная трезвость.

Кромѣ того, онъ зналъ какъ часто администрація, наказывая кого-нибудь, дѣйствуетъ на удачу.

Однимъ словомъ, для Мориса виновность Ферма не была ни мало доказана, вотъ почему онъ рѣшился терпѣливо ждать появленія агента.

Каждый день онъ посылалъ къ нему на квартиру коммисіонера и такъ какъ настойчивость всегда бываетъ наконецъ вознаграждена, то въ тотъ самый день, какъ Морисъ уже началъ отчаяваться, Фермъ явился къ нему въ семь часовъ вечера.

Агентъ, хотя письмо не заключало въ себѣ никакого указанія, понялъ, но одному имени пославшаго, что дѣло шло объ аміенскомъ преступленіи. Дѣйствительно, Фермъ не разъ встрѣчался съ Морисомъ въ кабинетѣ Даблэна, который не скрылъ отъ него, что г-ну Сервану судъ былъ обязанъ первыми свѣденіями относительно таинственнаго аміенскаго дѣла.

Аміенское преступленіе сдѣлалось между тѣмъ кошемаромъ Ферма; отставленный черезъ него, онъ поклялся войти черезъ него же снова въ Префектуру, но не съ просьбами, а высоко поднявъ голову; онъ заставитъ своими открытіями открыться дверь Префектуры, и не иначе займетъ свое прежнее мѣсто, какъ приведя за собой убійцу Джемса Гартонга.

Отставка доставила ему много свободнаго времени, чтобы онъ могъ работать для себя, и онъ поклялся сдѣлать собственными средствами то, чего не могъ сдѣлать Лекофръ, обладавшій множествомъ помощниковъ. Впрочемъ, Провидѣніе какъ кажется заботилось о немъ, что доказывало посланіе Мориса. Будучи введенъ въ кабинетъ Мориса сейчасъ по приходѣ, Фермъ, котораго недавнія несчастія сильно измѣнили, Фермъ держалъ себя на столько же скромно, и сдержанно, какъ прежде былъ болтливъ и самоувѣренъ.

Кромѣ того, онъ теперь думалъ только о томъ, какъ бы отмстить свое униженное самолюбіе.

Только истинная страсть можетъ вдругъ измѣнить человѣка.

— Сударь, сказалъ ему Морисъ, я узналъ про вашу отставку, мнѣ извѣстны причины, вызвавшія эту мѣру и я заранѣе убѣжденъ, что ваша вина, если она существуетъ, была сильно преувеличена. Если я въ этомъ не ошибаюсь, то я въ вашемъ распоряженіи; а такъ какъ вы можете удивляться подобному неожиданному расположенію со стороны человѣка, котораго вы не знаете, то я объясню вамъ причины этого. Вы занимались аміенскимъ дѣломъ, и я имѣю громадный интересъ получить отъ васъ свѣдѣнія, которыя вы можете мнѣ дать.

Морисъ оказывалъ, какъ мы уже говорили раньше, непреодолимое вліяніе на всѣхъ окружающихъ, но Фермъ и безъ того былъ слишкомъ расположенъ пріобрѣсти себѣ союзника, чтобъ онъ сталъ долго противиться этому вліянію.

Союзъ былъ заключенъ.

Тогда послѣдовательно, но безъ лишнихъ фразъ, агентъ разсказалъ все, что произошло со времени его отъѣзда изъ Франціи, онъ даже сознался; какая мысль руководила имъ, когда онъ отправился одинъ въ таверну.

Когда агентъ разсказалъ про все, что произошло въ тавернѣ Дохлой Собаки, Морисъ вздрогнулъ при описаніи Неда Фразера.

Разговоръ былъ длиненъ.

— Сударь, сказалъ Морисъ, когда агентъ сталъ уходить, вы меня хорошо поняли: я требую отъ васъ формальнаго обѣщанія не дѣлать ничего не посовѣтовавшись предварительно со мной… Если со мной случится какое нибудь несчастіе, то вы обратитесь къ Даблэну, на котораго можете положиться какъ на меня самаго… А теперь прощайте. Завтра въ Винсенскомъ лѣсу и не забывайте нашихъ условій…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . .

Было шесть часовъ утра, когда два соперника и ихъ секунданты пріѣхали въ Винсенскій лѣсъ.

Джоржъ Вильсонъ пріѣхалъ первымъ.

Его свидѣтели были американцы, и были представлены ему графиней Листаль.

Морисъ пріѣхалъ въ сопровожденіи двухъ офицеровъ и еще третьяго лица, котораго онъ представилъ какъ доктора.

— Вы понимаете, господа, сказалъ онъ улыбаясь, что человѣколюбіе никогда не должно терять своихъ правъ.

Докторъ былъ высокій, худой мущина, съ длинными черными бакенбардами и въ синихъ очкахъ, которые совершенно скрывали его взглядъ.

Пока свидѣтели уговаривались о послѣднихъ условіяхъ дуэли, докторъ сказалъ что то Морису, который подозвалъ одного изъ своихъ секундантовъ и сказалъ ему:

— Попросите г-на Джорджа Вильсона, не можетъ ли онъ удѣлить мнѣ нѣскольью минутъ.

Морисъ и Джорджъ отошли на нѣсколько шаговъ.

— Недъ Фразеръ, сказалъ Морисъ, я могъ бы заставить арестовать васъ и отправить назадъ въ каторжную работу, откуда вы бѣжали… Вы убійца Джемса Гардтонга, я васъ знаю, не отпирайтесь… Вотъ, что я вамъ предлагаю: вы публично извинитесь передо мною въ той формѣ, въ какой вы желаете, и немедленно отправитесь за границу, выдавъ мнѣ предварительно тайну вашего вліянія на графиню… Вотъ мое послѣднее слово, если вы не согласны, то я васъ убью. Выбирайте.

Недъ Фразеръ слушалъ безъ малѣйшаго волненія то, что говорилъ Морисъ. — Милостивый государь, отвѣчалъ онъ, меня зовутъ Джорджъ Вильсонъ, я не извиняюсь и вы меня не убьете.

— Берегитесь, Недъ, вы играете въ ужасную игру…

— Меня зовутъ Джорджъ Вильсонъ, а не Недъ Фразеръ.

Говоря это, Джорджъ повернулъ къ секундантамъ и прибавилъ громко.

— Мы готовы, господа.

Разстояніе было назначено пятнадцать шаговъ, стрѣлять — когда угодно

Пистолеты были заряжены и переданы сражающимся.

Оба прицѣлились.

Въ эту минуту вѣтви дерева, находившагося напротивъ Неда Фразера, раздвинулись и между ними появилось лице, съ любопытствомъ смотрѣвшее на странное зрѣлище.

Лице было блѣдно и худо и почти все покрыто растрепанной бородой… Недъ увидалъ его.

Убійца Джемса Гардтонга вздрогнулъ и поблѣднѣлъ.

— Седьмой номеръ! вскричалъ онъ. Раздался выстрѣлъ.

Недъ упалъ лицемъ впередъ.

Секунданты бросились къ нему. Онъ дышалъ.

Сдѣланное имъ неожиданное движеніе спасло его: пуля Мориса раздробила ему плечо. Онъ сдѣлалъ движеніе, точно желая встать, но силы измѣнили ему и онъ во второй разъ прошепталъ.

— Седьмой номеръ!

КОНЕЦЪ ВТОРОЙ ЧАСТИ. ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

I.

Для лучшаго пониманія этого разсказа мы должны возвратиться за двадцать лѣтъ назадъ и разсказать факты, имѣющіе связь съ разсказаннымъ въ предъидущихъ главахъ.

Сцены, которыя мы будемъ разсказывать, происходили въ одной изъ богатѣйшихъ французскихъ колоній на малыхъ Антильскихъ островахъ въ Гваделупѣ.

Дѣло происходитъ въ октябрѣ 184… года. Девять часовъ вечера. Пуэнтъ-а-Питръ, хорошенькій, правильный городокъ начинаетъ засыпать. Суббота, рабочіе возвращаются изъ гавани съ пѣснями, тогда какъ въ элегантномъ кварталѣ, застроенномъ красивыми домами, негоціанты также приготовляются отдохнуть отъ занятій недѣли.

Молодая женщина шла легкими и скорыми шагами къ этой части города.

Но ея походкѣ видно было что она ловка и вѣроятно хороша, длинные бѣлокурые локоны падали изъ подъ шляпы на стройную талію. Маленькія ножки молодой женщины, казалось, нетерпѣливо спѣшили къ цѣли.

Но очевидно она боялась не слѣдятъ-ли за нею или просто даже не видятъ ли ее, потому что она время отъ времени оборачивалась и какъ только замѣчала тѣнь какого нибудь пѣшехода, шедшаго по одной съ нею дорогѣ, она сейчасъ же пряталась въ какой нибудь темный уголъ и ждала покуда онъ пройдетъ.

Затѣмъ, когда шумъ шаговъ удалялся, она снова пускалась въ путь и шла еще скорѣе точно торопясь вознаградить потерянное время. Наконецъ она дошла до стѣны какого то парка.

Тутъ она остановилась въ послѣдній разъ и оглянулась вокругъ.

Затѣмъ, поискавъ въ карманѣ, молодая женщина вынула ключъ, отворила имъ калитку и минуту спустя была въ паркѣ, снова тщательно заперевъ калитку на замокъ.

Это былъ одинъ изъ тѣхъ садовъ, въ которыхъ искусство съумѣло, такъ сказать, дополнить природу. Между деревьями виднѣлось небо, сіявшее звѣздами.

Но молодая женщина, казалось слишкомъ привыкла къ красотѣ этого сада, чтобы обратить на него какое нибудь вниманіе.

Она поспѣшно пошла по аллеямъ, стараясь держаться въ тѣни деревьевъ, чтобы не быть видимой. Впрочемъ, эта предосторожность была, кажется излишней, потому что ни малѣйшій шумъ не доказывалъ, чтобы въ паркѣ могъ кто нибудь быть.

Она продолжала идти.

Наконецъ она сдѣлала движеніе удовольствія: передъ ней былъ, на зеленой лужайкѣ, небольшой, прелестный кіоскъ, она поспѣшно пошла по направленію къ нему и толкнула дверь, которая отворилась.

Внутри кіоска была круглая комната, вся обитая голубой шелковой матеріей.

Софа и нѣсколько креселъ составляли всю меблировку комнаты, вмѣстѣ со столомъ, уставленнымъ фруктами.

Еслибы по стѣнамъ не было развѣшано различныхъ родовъ оружія, то можно-бы было счесть себя въ будуарѣ хорошенькой женщины, такъ воздухъ былъ пропитанъ благоуханіемъ, такъ каждая бездѣлушка доказывала утонченный женскій вкусъ. Голубой фонарь висѣлъ на потолкѣ.

Молодая женщина была одна.

Она первая пришла на свиданіе.

Движеніемъ, полнымъ прелести, она сбросила съ себя шаль и выпрямилась; казалось, что среди этой роскоши ей какъ-то легче дышалось.

Молодая женщина была очаровательна…. Казалось, что ей было не болѣе семнадцати лѣтъ. Прелестные бѣлокурые, вьющіеся отъ природы волосы покрывали ея головку.

Она подошла къ двери и протянула шею, какъ-бы прислушиваясь, не идетъ-ли кто-нибудь, затѣмъ обернулась.

Взглядъ ея выражалъ умъ и лукавство, она любовалась на окружавшую ее роскошь.

Потомъ она легла на софу и приняла позу, полную прелести и кокетства.

Затѣмъ она снова встала и подошла къ столу….

Казалось, она наслаждалась окружавшимъ ее богатствомъ.

Вдругъ она поспѣшно повернула голову и вскрикнула, точно ребенокъ, пойманный въ шалости.

Въ павиліонъ вошелъ мущина.

— Эдуардъ! вскричала молодая женщина, подбѣгая къ нему и бросаясь ему на шею.

— Мэри! моя дорогая, прошепталъ онъ прижимая ее къ груди и цѣлуя ее въ волосы. Я заставилъ тебя дожидаться, моя радость… ты не сердишься на меня?

— О! нѣтъ, отвѣчала она, нѣжно привлекая его на софу. Поди сюда, ко мнѣ, и скажи скорѣе, скорѣе, ту большую тайну, которую ты обѣщался сказать мнѣ сегодня.

Эдуардъ Стерманъ былъ высокій молодой человѣкъ двадцати двухъ лѣтъ, стройный и красивый собой. Съ перваго взгляда въ немъ былъ видѣнъ англичанинъ; но если-бы не его ростъ, то его можно было принять за мальчика, такъ кротко было выраженіе его лица, столько доброты и невинности было въ его глазахъ.

Съ двадцати лѣтъ, его богатый отецъ потребовалъ, чтобы сынъ принималъ участіе въ дѣлахъ.

Между тѣмъ молодой человѣкъ не чувствовалъ ни малѣйшаго призванія къ такого рода занятіямъ: его мечтательное воображеніе и дѣтство влекло его къ поэзіи. Начитавшись Байрона, онъ смотрѣлъ съ презрѣніемъ на свои коммерческія занятія. Его душа, открытая для всякихъ благородныхъ чувствъ, не понимала жизни, всецѣло посвященной матеріальнымъ выгодамъ. Онъ мечталъ, и самъ считалъ себя поэтомъ, и находилъ, что это не значить быть лѣнивымъ.

Но эти идеи, которыми разгорячалось воображеніе Эдуарда, не находили себѣ ни малѣйшаго отголоска въ холодномъ Джорджѣ Стерманѣ, эсквайрѣ, человѣкѣ съ довольно узкими понятіями, который нисколько не щадя мечтаній своего сына, нашелъ, что для того, чтобы вылечить его отъ нихъ, довольно употребить въ дѣло свою отцовскую волю.

Эдуардъ наслѣдовалъ свою мечтательность отъ матери, но вмѣстѣ съ тѣмъ она внушила ему полнѣйшее уваженіе къ волѣ отца, поэтому молодой человѣкъ хотя и старался всѣми силами убѣдить отца, но дѣлалъ это самымъ покорнымъ тономъ; но отецъ, который, такъ сказать, состарѣлся среди своихъ дѣлъ, который уважалъ только тѣ качества, которыя имѣютъ цѣну на биржѣ, отказался отъ всякой уступки со своей стороны и чтобы покончить съ постоянными просьбами сына, покорная форма которыхъ дѣлала ихъ только болѣе несносными для него, старикъ Стерманъ поручилъ коммерческое воспитаніе сына одному изъ своихъ друзей въ Гваделупѣ.

Сначала модолой человѣкъ былъ съ восторгѣ отъ новости переѣзда. Всѣ англичане имѣютъ наклонность и любовь къ путешествіямъ, которую очень легко возбудить. Затѣмъ пріѣхавъ въ Гваделупу онъ былъ восхищенъ ея роскошной и величественной природой.

Но вскорѣ настала скука, отъ однообразія жизни. Какую пищу могло найти живое поэтическое воображеніе въ расчетахъ, съ которыми старался познакомить Эдуарда англійскій банкиръ, къ которому отецъ послалъ его.

Молодой человѣкъ уходилъ изъ конторы, воздухъ которой душилъ его и отправлялся или въ лѣсъ или на берегъ рѣки искать вдохновенія и уединенія.

Было легко предвидѣть, что любовь легко овладѣетъ этимъ сердцемъ, котораго ничто не наполняло. Любовь должна быть пищей для этой души, жаждавшей наслажденій.

Въ этомъ расположеніи ума и сердца Эдуардъ встрѣтилъ Мэри Бланше.

Здѣсь, прежде чѣмъ продолжать нашъ разсказъ, мы должны сказать, кто была эта женщина, предназначенная играть важную роль въ этомъ разсказѣ.

Въ періодъ отъ 1840—1845 года вдругъ появилась и развилась въ Америкѣ эта странная эпидемія, которую можно назвать горячкой золота.

Въ Сѣверныхъ Соединенныхъ штатахъ эта страсть овладѣла людьми самыми спокойными, самыми холодными и, представляя имъ картины, освѣщенныя громадными богатствами, дѣлала имъ нестерпимой и тяжелой ежедневную работу. Напрасно люди компетентные старались остановить это необузданное стремленіе. На самые умные и основательные совѣты отвѣчали, что невозможно предположить чтобы Мексика и Сѣверная Каролина однѣ имѣли золотыя руды.

Каждый день являлись изъ неизслѣдованныхъ странъ путешественники, принося съ собою куски минераловъ, въ которыхъ блестѣли желтые кристалы, которые довѣрчивость и невѣжество принимали за чистѣйшее золото. Химическій анализъ опровергалъ это, но напрасно.

Всѣ разсказывали и пересказывали не уставая исторію знаменитаго Рейда, который, въ концѣ прошлаго столѣтія нашелъ на днѣ ручья кусокъ желтаго цвѣта. Сначала онъ счелъ его за вещь, не имѣвшую никакой цѣны, и думалъ, что сдѣлалъ выгодную сдѣлку, продавъ этотъ кусокъ за три доллара одному золотыхъ дѣлъ мастеру. Этотъ обломокъ былъ чистое золото и стоилъ двадцать тысячъ франковъ.

Вспоминали что въ послѣдніе четыре года отрицали присутствіе золота въ источникахъ Каролины, но что при первыхъ серьезныхъ изысканіяхъ были найдены богатыя мины золота. Эти разсказы разгорячали воображеніе: желаніе быстро составить себѣ состояніе было такъ велико, что движеніе невозможно было остановить.

Цѣлыя семейства оставляли города и отправлялись въ мѣста, на которыя указывали энтузіасты. Но какія разочарованія и даже ужасныя бѣдствія ожидали золотоискателей.

Тоже самое случилось съ семействомъ Виллинсъ.

Это семейство, родомъ изъ Канады, имѣло своимъ главой человѣка смѣлаго и умнаго, пробовавшаго всѣми средствами разбогатѣть но, вслѣдствіе ли неумѣнья, или несчастья, но успѣхъ никогда не увѣнчивалъ его усилій. Напрасно спорилъ онъ съ судьбой: всѣ его дѣла шли худо. Болѣе чѣмъ кто-либо, Петеръ Виллинсъ имѣлъ расположеніе быть ослѣпленнымъ этими разсказами искателей золота. Такимъ образомъ, въ одинъ прекрасный день, онъ продалъ все, что имѣлъ, и отправился съ женой, сыномъ Джемсомъ, съ дочерью Мэри въ южную Каролину, гдѣ, по разсказамъ, были открыты новыя мины, разработывать которыя было чрезвычайно легко.

Хотя указанія были неточны, но Виллинсъ не отчаялся, ничто не могло остановить его, ни дальность, ни трудъ, ни бѣдственное положеніе всего семейства. Онъ искалъ, искалъ, и по прежнему безъ всякаго успѣха. Жена его умерла; онъ самъ не могъ устоять противъ этого новаго несчастія и въ скоромъ времени послѣдовалъ за нею.

Джемсъ и Мэри остались сиротами.

Джемсъ былъ пятью годами старше сестры; это былъ здоровый малый, который отъ отца наслѣдовалъ только желаніе разбогатѣть во чтобы то нистало, только мысленно онъ прибавлялъ: работая для этого какъ можно менѣе.

Мэри было пятнадцать лѣтъ; одно желаніе преобладало въ ней надо всѣмъ: это желаніе выйти сначала изъ нищеты, потомъ ждать случая.

Какъ странно измѣняются идеи, переходя отъ одного человѣка къ другому.

Петеръ Виллинсъ не понималъ возможности разбогатѣть иначе какъ трудясь; конечно, онъ мечталъ о богатствѣ для своей семьи, но онъ не предполагалъ возможности достичь этого иначе какъ посредствомъ настойчиваго труда.

Но его дѣти вынесли изъ его идеи только одно желаніе пріобрѣсть богатство, какъ высшее въ свѣтѣ благо. Эта мысль такъ твердо укрѣпилась въ умѣ Мэри, что она постоянно стремилась къ ея осуществленію. Сначала идея эта была у нея довольно неопредѣленна, ея планы не отличались ясностью, но слово богатство присоединялось ко всѣмъ ея мыслямъ.

Джемсъ и Мэри отправились на Сѣверъ; но въ Чарльстонѣ они растались. Ихъ послѣдній разговоръ показался бы, безъ сомнѣнія, страннымъ тому, кто услыхалъ бы его. Эти молодые люди, почти дѣти, взаимно поклялись сдѣлаться настолько богатыми, на столько богатыми, говорила Мэри, что самые большіе богачи будутъ удивляться, что столько милліоновъ можетъ соединиться въ однихъ рукахъ.

Джемсъ поѣхалъ въ Нью-Іоркъ, и мы встрѣтимся съ нимъ позднѣе. Мэри отправилась въ сѣверную Каролину, она повиновалась очарованію, привлекавшему ея отца къ золотымъ пріискамъ. Но что могла сдѣлать дѣвушка ея лѣтъ не имѣвшая никакой посторонней помощи? Конечно, въ энергіи у нея не было недостатка, она разсчитывала на случай и мужественно шла впередъ, поддерживаемая вѣрой въ будущее.

Но нѣтъ силы которая могла бы устоять противъ усталости, и голода.

Однажды Мэри упала на дорогѣ: ноги отказывались служить ей, лихорадочными глазами глядѣла она на дорогу, которая могла вести ее… она не знала куда, но можетъ быть и къ желанной цѣли.

По дорогѣ шелъ человѣкъ, онъ отправлялся въ городъ. Это былъ честный малый, сирота также какъ и Мэри, но жившій настойчивымъ и честнымъ трудомъ. Имя его было Пьеръ-Бланше, да и то онъ не былъ увѣренъ, что это дѣйствительно его настоящая фамилія. Онъ зналъ только то, что его мать пріѣхала изъ Европы, что она умерла вскорѣ по пріѣздѣ въ Америку, что ее звали Бланшъ и что въ пріютѣ, куда его взяли послѣ ея смерти, его всегда звали Бланше. Онъ пріѣхалъ въ Каролину по дѣлу торговаго дома, въ которомъ онъ занимался въ Гваделупѣ. Ему было поручено изучить новый способъ обработки индиго.

Проходя, онъ увидѣлъ Мэри и былъ пораженъ сначала выраженіемъ страданія на ея лицѣ, а потомъ ея красотой.

Онъ спросилъ ее можетъ-ли она идти опираясь на его руку и довелъ ее до ближней деревни.

Тутъ съ молодой дѣвушкой сдѣлалась сильная горячка.

Пьеръ не могъ рѣшиться оставить сироту безъ всякой помощи: онъ помѣстилъ ее къ знакомому плантатору и, продолжая заниматься дѣлами, не пропускалъ ни одного дня чтобы не навѣстить сироты, къ которой онъ привязывался все болѣе и болѣе.

Помимо его воли имъ овладѣло совершенно новое чувство: онъ чувствовалъ къ этому существу, встрѣченному имъ случайно, любовь брата, друга и что-то еще большее.

Здоровье Мэри поправлялось медленно, первые шаги послѣ болѣзни она сдѣлала опираясь на плечо Пьера, который почувствовалъ дрожь отъ этого прикосновенія.

Когда она достаточно поправилась, молодой человѣкъ спросилъ ея исторію. Мэри разсказала ее.

Пьеръ думалъ нѣсколько дней и въ это время не показывался къ больной.

Однажды утромъ онъ наконецъ явился съ сіяющимъ лицомъ.

— Мисъ Мэри, сказалъ онъ, вы одна и сирота; я одинокъ также какъ и вы, у меня нѣтъ ни семьи, ни родныхъ. Мы оба нуждаемся въ томъ, чтобы кто-нибудь любилъ насъ и помогалъ намъ идти но жизненному пути; хотите быть моей женой?

Молодая дѣвушка поблѣднѣла и закрыла глаза.

Пьеръ молча ждалъ, опустивъ глаза.

Онъ говорилъ смѣло, но, дожидаясь отвѣта, чувствовалъ себя застѣнчивѣе ребенка.

— Да, Пьеръ, сказала Мэри твердымъ голосомъ.

Онъ упалъ передъ ней на колѣни.

Между тѣмъ въ теченіи нѣсколькихъ минутъ, прошедшихъ между вопросомъ и отвѣтомъ, вотъ что подумала Мэри:

— Этотъ человѣкъ правъ, я одна, у меня нѣтъ никакой опоры; если я откажу ему, куда же я пойду? Что будетъ со мною? Я разсчитывала на случай: я не должна опускать этого, должна принять эту помощь какъ ни странна показалась она мнѣ въ первую минуту. Сдѣлавшись женою этаго человѣка, я пріобрѣтаю себѣ новое существованіе, безъ него, я ничто, а теперь я снова могу ждать новаго случая. Правда, что я выхожу замужъ, т. е. связываю себя съ сегодняшняго дня на всю жизнь. Но кто знаетъ?

Не надо забывать, что въ то время какъ Мэри Виллинсъ разсуждала такимъ образомъ, ей еще не было шестнадцати лѣтъ.

Еслибы Пьеръ могъ читать въ сердцѣ той, которую онъ любилъ, еслибы онъ могъ прослѣдить за ея соображеніями, увидѣть ея холодность и черствость ея сердца, то онъ бы съ ужасомъ отшатнулся.

Но Мэри улыбалась, и была такъ прелестна, что бѣдный малый плакалъ цѣлуя ея руки.

Мэри Виллинсъ сдѣлась Мэри Бланше.

Ее то мы теперь находимъ въ павильонѣ съ Эдуардомъ Стерманомъ.

Какъ произошло это новое превращеніе?

Вся исторія Мэри заключается въ словахъ, которыя она произносила мысленно, вѣнчаясь:

— А потомъ… кто знаетъ?

Она не любила Пьера; онъ былъ для нея только первой ступенью, но ей ни минуту не приходило въ голову остаться на всегда такъ низко, ей было необходимо подняться.

Эдуардъ попался ей на дорогѣ.

Пусть читатель, при описаніи того тина, черты котораго мы стараемся теперь выяснить, не говоритъ что онъ преувеличенъ.

Мэри Виллинсъ прежде всего американка, т. е. женщина холодная, у которой нѣтъ ни сердца, ни чувствъ и отличается только разсчитанной энергіей и силой воли, которую ничто не заставитъ нагнуться.

Американка никогда не увлекается, то, что кажется у нея фантазіей, есть разсчетъ.

Если она счастлива въ томъ положеніи, въ которое поставили ее обстоятельства, то она никогда не сдѣлаетъ ни шага, чтобы сойти съ пути, по которому идетъ. Въ несчастіи она съумѣетъ терпѣливо ждать. Обманутая — она не станетъ плакать, не станетъ негодовать и открыто бороться, и тутъ опять она станетъ ждать, и отмститъ холодно, медленно, съ равнодушной улыбкой. Тотъ, кого она перестала любить, какъ бы не существуетъ для нея болѣе. Если она связана съ нимъ, то заставитъ его самого разорвать цѣпи, соединяющія ихъ. Иногда на нее находятъ припадки безумной, но сдержанной ярости. Въ глазахъ сверкаетъ молнія, губы сожмутся; затѣмъ ничего, снова возвращается спокойствіе, улыбка.

Наконецъ, и это ея самое большое достоинство или самый громадный порокъ, она горда. Уязвленная разъ, она безжалостна; никогда рана, нанесенная ея самолюбію, не вылечивается. Она скорѣе сама, своими руками разорветъ ее, чѣмъ дастъ ей зажить.

Уравняйте всѣ эти чувства, отнявъ у нихъ характеръ исключительности, и вы увидите американку, такую какихъ много.

Напротивъ того, представьте этотъ характеръ подъ вліяніемъ одной преобладающей страсти, напримѣръ хоть честолюбія и вы получите Мэри Бланше, обманывающею Пьера, къ которому она равнодушна, для Эдуарда, котораго она не любитъ. Кромѣ того вы увидите женщину, всегда владѣющую собой, которая слушаетъ свой собственный голосъ, оживляетъ по собственной волѣ взглядъ и говоритъ Эдуарду Стерману, стоящему передъ ней на колѣнахъ:

— Ну! говорите же скорѣе! я хочу все знать.

II.

Эдуардъ молчалъ.

Пристально устремивъ взглядъ на лице Мэри, онъ, казалось хотѣлъ проникнуть ея мысли, но на ея лицѣ видно было только выраженіе дѣтскаго любопытства.

— Ну! сказала она опять, будешь ты говорить?

— Ты хочешь этого?

— Но я вѣдь только повинуюсь тебѣ… Въ твоемъ миломъ письмѣ, которое я получила утромъ, развѣ ты не говорилъ, — я помню твои собственныя — выраженія, что ты хочешь сообщить мнѣ тайну, отъ которой зависитъ счастіе и несчастіе твоей жизни? Я пришла. Какой лучшій отвѣтъ могла я тебѣ дать?

— Слушай, Мэри, сказалъ Эдуардъ серьезнымъ и ласковымъ голосомъ, я ребенокъ… въ тебѣ гораздо болѣе энергіи и ума чѣмъ во мнѣ…. Я прошу тебя, чтобъ ты сжалилась надо мной, чтобы ты повѣрила мнѣ, который тебя любитъ и обожаетъ…. но прежде чѣмъ я скажу, поклянись мнѣ…. о! прошу тебя, поклянись мнѣ, что если мои слова оскорбятъ тебя, то ты простишь мнѣ, во имя моей любви къ тебѣ…

— Дитя, сказала молодая женщина, развѣ что нибудь отъ тебя можетъ оскорбить или раздражить меня?

— Ты меня любишь, Мэри? вскричалъ Эдуардъ обнимая ее.

— Почему же я здѣсь?

— Ты права… Я сумашедшій! но что ты хочешь? я боюсь; я боюсь самого себя, моей…. Что я такое, человѣкъ слабый, нерѣшительный, рядомъ съ моей Мэри, такой прелестной и гордой?…

— Ты человѣкъ котораго я выбрала… Развѣ моя любовь не возвышаетъ тебя въ собственныхъ глазахъ?…

Молодая женщина хотѣла знать то, что обѣщалъ ей сообщить Эдуардъ. Она угадывала истину, но ей надоѣло ждать.

Наклонясь къ молодому человѣку, она опьяняла его своимъ горячимъ и страстнымъ дыханіемъ.

— Мэри, вскричалъ онъ наконецъ, да, я буду говорить, я не могу жить такимъ образомъ!.. Мэри, я не могу переносить, что ты принадлежишь другому… я хочу чтобы ты была моя… только моя…

— Развѣ я не принадлежу тебѣ? прошептала молодая женщина.

— О! не говори!… развѣ ты не замужемъ! развѣ не существуетъ другаго человѣка, который имѣетъ право сказать, что ты принадлежишь ему, право, которое дано ему закономъ и тобой!…

— Замолчи! замолчи! сказала Мэри.

— Понимаешь ли ты, продолжалъ съ жаромъ Эдуардъ, каковы страданія, которыя я испытываю цѣлые дни, цѣлыя ночи! Развѣ ты не понимаешь, что я не могу болѣе сопротивляться! что я люблю тебя всѣми силами моей души и умираю отъ отчаянія и гнѣва!

— Дорогой мой!

— Этого не должно болѣе быть… Если ты меня любишь, то ты почувствуешь какъ и я, что такое существованіе невозможно… Надо это кончить.

Молодая женщина отняла руки, которыми обнимала Эдуарда, и съ отчаяніемъ отшатнулась назадъ.

— Я кажется понимаю, сказала она послѣ минутнаго молчанія. Правда, другъ мой, вы долго были подвержены тяжелому испытанію и оно не должно болѣе продолжаться…

— Что ты хочешь сказать? вскричалъ Эдуардъ.

— Я хочу сказать, что моя обязанность… для вашего спокойствія, для вашего счастія… не заставлять васъ болѣе вести существованіе, которое приноситъ вамъ только горе….

— Что?… вскричалъ задыхаясь отъ волненія молодой человѣкъ.

— Мой другъ, не надо на меня за это сердиться… увы! я не разсуждала!.. Конечно, я должна была понять это раньше, но я увлеклась этимъ счастіемъ, для меня столь новымъ… и въ своемъ эгоизмѣ, забыла васъ, видя въ нашей любви только мои собственныя радости….

Мэри встала и сдѣлала шагъ къ двери.

— Прощай! сказала она.

Эдуардъ бросился за нею.

— Что ты такое говоришь? Или я съ ума схожу?

— Прощай! повторила опять Мэри.

— Какъ? я вѣрно понялъ! вскричалъ внѣ себя молодой человѣкъ: ты хочешь уйти, ты, Мэри, моя жена, подруга всей моей жизни?.. Но ты знаешь, что это невозможно.

Мэри остановилась.

Она ждала.

— Ты меня не поняла, поди сюда, моя дорогая…

Онъ обнялъ молодую женщину. Она слабо сопротивлялась и дала увлечь себя на софу.

— Да, я говорилъ тебѣ, что такое существованіе невозможно, но никогда мнѣ не приходила въ голову мысль о разлукѣ… напротивъ…

— Напротивъ? повторила Мэри, поднимая голову и вопросительно глядя на Эдуарда.

— Слушай, моя возлюбленная, продолжалъ молодой человѣкъ, наклоняясь къ ней, Европа отсюда далеко!..

— Европа!..

— Для насъ не будетъ счастія, пока мы здѣсь, пока ты должна дрожать… и кромѣ того, мысль, что твой мужъ около тебя, эта мысль точитъ и убиваетъ меня, я не могу болѣе ее переносить… Скажи одно слово, согласись слѣдовать за мной и мы навсегда оставимъ эту страну… Мы поѣдемъ во Францію, въ Германію, въ Италію… хочешь, Мэри? согласна?

И молодой человѣкъ, опьяненный любовью, цѣловалъ бѣлокурые волосы Мэри… При первыхъ словахъ, произнесенныхъ Эдуардомъ, лице Мэри засіяло удовольствіемъ, но это не было выраженіе удивленія. Она ждала, она предвидѣла, угадала это, и бросаясь къ двери чтобы уйти она заранѣе знала, что будетъ удержана. Она только желала вырвать у этого нерѣшительнаго человѣка признаніе, которое уже сто разъ было готово сорваться съ его губъ.

— Ну! говорилъ Эдуардъ, что же ты мнѣ не отвѣчаешь?… А! я это зналъ… я зналъ что ты не любишь меня такъ какъ я тебя люблю…

— Другъ мой, сказала Мэри, серьезнымъ голосомъ, еслибы я не любила васъ, то не забыла-бы для васъ моихъ супружескихъ обязанностей…. Да, я васъ люблю…. но поэтому-то я и не хочу позволить вамъ повиноваться необдуманному движенію, въ которомъ вы безъ сомнѣнія будете позднѣе раскаиваться….

Молодой человѣкъ хотѣлъ протестовать. Что я буду для васъ? Любовница, ничто болѣе какъ любовница…. Узы закона неразрывны и моя совѣсть не позволяетъ мнѣ разбить всю вашу будущность, связавъ васъ со мною. Благодарю васъ, другъ мой, за вашу любовь, которую вы доказываете такимъ блестящимъ образомъ…. но мой долгъ отказаться отъ этой жертвы.

— Нѣтъ, этого не будетъ! вскричалъ молодой человѣкъ; нѣтъ, потому что ты не будешь моей любовницей, но въ глазахъ всѣхъ будешь моей женой, подругой, избранной моимъ сердцемъ. Мы уѣдемъ, я перемѣню фамилію, чтобы никто не могъ найти нашихъ слѣдовъ… Я богатъ, и это богатство, которымъ я пренебрегаю для себя, я употреблю на то, чтобы создать для тебя жизнь полную счастія…

Тогда, весь предавшись своей страсти, Эдуардъ началъ рисовать молодой женщинѣ великолѣпную картину ихъ будущаго счастія.

Мэри задумчиво слушала его. Эта отдаленная перспектива ослѣпляла и восхищала ее какъ волшебный сонъ. Эдуардъ между тѣмъ говорилъ все настоятельнѣе и настоятельнѣе.

— Ѣдемъ, повторялъ онъ, ѣдемъ не теряя времени… Завтра сядемъ на корабль, черезъ нѣсколько дней мы будемъ въ Мексикѣ… будемъ свободны. О, Мэри, согласись! сдѣлай меня однимъ своимъ словомъ счастливѣйшимъ изъ людей!

Мэри выпрямилась и взглянувъ прямо въ лице молодому человѣку, протянула ему руку.

— Я согласна! спокойно сказала она. Эдуардъ упалъ къ ея ногамъ…

Между тѣмъ, въ то время какъ Эдуардъ Стерманъ упивался любовью и надеждою на полное счастье, Пьеръ Бланше выходилъ изъ конторы торговаго дома, гдѣ онъ занимался. Онъ былъ утомленъ и даже озабоченъ. Бываютъ дни, когда безъ всякой причины чувствуешь на сердцѣ какую то тяжесть, точно предчувствіе несчастія; но онъ думалъ о своей дорогой женѣ, которую увидитъ и улыбка которой быстро разсѣетъ всѣ тучи на его лицѣ.

Бланше принадлежалъ къ числу честныхъ людей, которые ищутъ счастія только тамъ, гдѣ его слѣдуетъ искать, т е. въ трудѣ и въ радостяхъ семейной жизни. Вся его жизнь заключалась въ слѣдующемъ: въ желаніи пріобрѣсти уваженіе людей, у которыхъ онъ работалъ, и привязанность жены. Конечно, какъ и у всякаго человѣка, у него были свои честолюбивыя мечты. Не отличаясь особенными, выходящими изъ ряда вонъ, способностями, онъ съумѣлъ своимъ яснымъ, практическимъ умомъ и прилежаніемъ добиться себѣ порядочнаго мѣста.

Всѣ вполнѣ довѣряли ему. Онъ зналъ, что послѣ нѣсколькихъ лѣтъ усиленнаго труда сдѣлается компаньономъ того торговаго дома, въ которомъ занимался и которому уже оказалъ нѣсколько важныхъ услугъ. Его жалованье уже и теперь обезпечивало ему безбѣдное существованіе и, если только не случится ничего особеннаго, то будущее было обезпечено.

Всѣ его заботы сосредоточивались на Мэри, которую онъ обожалъ и если сожалѣнія примѣшивались къ сознанію исполненнаго долга, то это потому, что онъ желалъ бы доставить той, которая носила его имя, болѣе чѣмъ относительно ничтожное довольство, которымъ они пользовались.

Пьеръ жилъ въ небольшомъ домикѣ скромной наружности, пребываніе въ которомъ онъ старался всѣми силами сдѣлать пріятнѣе для той, которая занимала всѣ его мысли. Каждый разъ, когда онъ могъ располагать какой-нибудь суммой, какъ-бы ни была она ничтожна, онъ употреблялъ ее на пріобрѣтеніе тѣхъ ничтожныхъ бездѣлицъ, которыя льстятъ взгляду, давая самой простой обстановкѣ печать изящества.

Маленькій садъ окружалъ домъ; въ дни отдыха Пьеръ ухаживалъ за любимыми цвѣтами своей жены, за тѣми, которыя напоминали ей мѣста, гдѣ прошло ея дѣтство. Что касается Мэри, то она принимала всѣ эти услуги съ равнодушной кротостью, неистощимость которой часто печалила Пьера. Онъ желалъ-бы, чтобы она выразила какое-нибудь желаніе чтобы имѣть удовольствіе удовлетворить его, но, никогда не жалуясь, она точно также, казалось, и не желала ничего; она принимала, но никогда не просила.

Въ эту субботу Пьеръ возвращался домой, утомленный трудными счетами, которые ему приходилось сводить; онъ думалъ о завтрашнемъ днѣ, который онъ проведетъ весь день съ своей возлюбленной Мэри, онъ думалъ также о томъ, какъ будетъ счастливъ, когда любовь ихъ освятится рожденіемъ ребенка.

При этой мысли онъ чувствовалъ себя легче, живѣе и ускорялъ шаги, представляя въ воображеніи поцѣлуй, которымъ встрѣтитъ его жена. Подойдя къ дому, онъ увидѣлъ, что въ окнѣ спальной горитъ лампа, желтоватый свѣтъ которой пробивался черезъ занавѣсы.

Пьеръ открылъ дверь….

Обыкновенно на этотъ шумъ Мэри поспѣшно сбѣгала съ лѣстницы на встрѣчу ему.

На этотъ разъ, онъ нарочно громче захлопнулъ дверь и сталъ прислушиваться. Молчаніе!…

— Это странно! прошепталъ онъ. Не больна-ли она?

Однимъ скачкомъ онъ вбѣжалъ на лѣстницу и вошелъ въ спальню.

Комната была пуста. Лампа горѣла на столѣ.

— Гдѣ она можетъ быть? думалъ Пьеръ. Вѣроятно въ саду….

Онъ снова поспѣшно сошелъ внизъ и вышелъ въ садъ. Мэри тамъ не было.

Онъ началъ звать ее.

— Мэри! Мэри!

Никто не отвѣчалъ….

Сердце его сжалось.

Но онъ преодолѣлъ необъяснимое волненіе, овладѣвшее имъ.

— По всей вѣроятности, подумалъ онъ, она пошла къ какой-нибудь сосѣдкѣ…. она сейчасъ должна вернуться.

Вернувшись въ домъ, Пьеръ открылъ окно и поглядѣлъ на пустую улицу. Вѣтеръ былъ свѣжъ.

Черезъ нѣсколько минутъ онъ сѣлъ около постели. Передъ нимъ стоялъ столъ, на которомъ горѣла лампа. Прошелъ часъ. Мэри не возвращалась.

Пьеръ открылъ книгу и взялъ лампу, чтобы пододвинуть ее къ себѣ….

Подъ лампой лежала свернутая бумага.

Сначала онъ не обратилъ на нее вниманія и старался разсѣять себя чтеніемъ.

Но его мысли были далеки отъ книги, тогда онъ закрылъ ее и положилъ. Глаза его упали на бумажку, которую открыла перестановка лампы. Онъ машинально взялъ эту бумажку и погруженный въ свои мысли вертѣлъ ее между пальцами.

Никогда Мэри не уходила на такое продолжительное время. Очевидно, случилось что-нибудь особенное. Впрочемъ она скоро вернется и разскажетъ, что такое произошло. Безпокоиться было не о чемъ.

Вдругъ Пьеръ вскочилъ съ мѣста и страшно вскрикнулъ.

Онъ схватился руками за голову въ страшномъ отчаяніи.

Дѣло въ томъ, что онъ открылъ бумажку, забытую на столѣ, о! тогда ужасное открытіе вдругъ поразило его….

Это было письмо, въ которомъ Эдуардъ Стерманъ назначалъ свиданіе Мэри Бланше.

Какъ, вслѣдствіе какой странной разсѣянности оставила она его на столѣ? Нечаянно поставивъ на него лампу и занятая своими планами, Мэри забыла о письмѣ….

Это письмо было изъ тѣхъ, которыя не оставляютъ ни малѣйшаго сомнѣнія, выраженія любви говорили сами за себя и указывали на продолжительную связь.

Сомнѣніе было невозможно…. Мэри была любовницей этого человѣка!

И въ то время какъ онъ, бѣдный глупецъ, съ такимъ нетерпѣніемъ ждалъ ее и безпокоился, она безъ сомнѣнія, была у своего любовника.

Пьеръ читалъ, перечитывалъ это письмо, каждая буква котораго жгла его, онъ говорилъ себѣ.

— Это невозможно! я схожу съ ума! я слишкомъ люблю ее, чтобы она меня обманывала! Что я ей сдѣлалъ? Какое преступленіе я совершилъ? Развѣ я не любилъ ее всей душей? О! Мэри! Мэри!

Онъ чувствовалъ желаніе упасть на колѣни и спросить у нея отвѣта, точно она была тутъ.

Но ея не было! Эта мысль была ужаснѣе всего? Куда она пошла? Значитъ, она согласилась на свиданіе, котораго у нея просили? И это было уже не первое, такъ какъ въ письмѣ говорилось:

«Въ тотъ павильонъ, который ты такъ любишь!»

Нечего было болѣе колебаться…. Неизвѣстность хуже смерти. Надо бѣжать, надо все узнать! А развѣ не слѣдуетъ наказать презрѣннаго, который, какъ воръ, похитилъ его счастіе!

Наказаніе! мщеніе! Эти двѣ идеи только и были въ мозгу несчастнаго. Онъ сходилъ съ ума. Мысль объ убійствѣ охватила его умъ….

Онъ подбѣжалъ къ своему столу, открылъ его и вынулъ пистолетъ.

Его руки такъ дрожали, что онъ едва могъ зарядить пистолетъ.

Онъ старался преодолѣть это волненіе, а междутѣмъ, заряжая, со слезами шепталъ:

— Мэри! Мэри!

Онъ не смѣлъ выйти. Онъ говорилъ себѣ, что все это ужасный кошмаръ. Она сейчасъ должна придти! Она объяснитъ все! Онъ глупъ, что вѣритъ такимъ химерамъ….

— Химеры! Но развѣ химера это письмо, каждое слово котораго говоритъ о любви! Нѣтъ надо покончить съ этимъ!…

Пьеръ кинулся изъ дома, съ непокрытой головой, полусумашедшій, съ налившимися кровью глазами, съ пылающей головой. Онъ боялся самъ себя и не хотѣлъ размышлять, такъ боялся онъ своей слабости… онъ, человѣкъ кроткій и добрый, который никогда не сердился, онъ жаждалъ теперь крови, одной крови!

Онъ зналъ домъ Стермана… въ эту сторону онъ направился, держа въ одной рукѣ предательское письмо, а въ другой пистолетъ. Онъ бѣжалъ и, не смотря на все увеличивавшійся холодъ, нотъ градомъ катился съ его лица.

Протянувъ руки впередъ, онъ бѣжалъ повторяя слово, которое заключало въ себѣ все его отчаяніе, все потерянное счастіе:

— Мэри! Мэри!

Наконецъ онъ добѣжалъ до дома Стермана.

Весь домъ былъ теменъ и молчаливъ, нигдѣ ни свѣта, ни движенія.

— Они въ павильонѣ! сказалъ себѣ Пьеръ.

Тогда онъ принялся бродить вокругъ парка. Стѣна, окружавшая его, была такъ высока, что изъ за нея ничего не было видно. Онъ нѣсколько разъ обошелъ вокругъ, чувствуя, что съ каждой минутой ярость его увеличивается.

Тогда онъ сунулъ письмо въ карманъ, взялъ пистолетъ въ зубы и принялся перелѣзать черезъ стѣну. Руки его были въ крови, колѣна разбиты, но онъ не чувствовалъ боли.

Наконецъ онъ добрался до верхушки стѣны и соскочилъ въ паркъ.

— О! моя возлюбленная Мэри, говорилъ въ это время Стерманъ, стоя на колѣнахъ передъ своей любовницей, ты лучшая, точно также какъ прелестнѣйшая изъ женщинъ… Ты сжалилась надо мною… О! какъ я тебя люблю!

Она позволяла ему обнимать себя, голова ее лежала него на плечѣ.

Вдругъ она выпрямилась.

— Въ саду ходятъ! вскричала она.

— Не можетъ быть, отвѣчалъ Эдуардъ, всѣ двери заперты, мы одни, совсѣмъ одни…. Ты моя!

— Нѣтъ, нѣтъ, я боюсь, прошептала молодая женщина, оставьте меня, дайте мнѣ уйти…

— Нѣтъ, нѣтъ.

— Прошу васъ… уже поздно. Мой мужъ долженъ вернуться… Я должна васъ оставить…

— Нѣтъ еще! подари мнѣ еще нѣсколько минутъ.

— Но я вамъ повторяю, что въ саду кто-то есть! вскричала Мэри.

Эдуардъ ничего не слышалъ. Упоенный любовью, онъ глядѣлъ на Мэри, цѣловалъ ее голову, губы, руки…

Дверь павильона распахнулась.

Показался человѣкъ.

Это былъ Пьеръ Бланше съ пистолетомъ въ рукахъ.

— Презрѣнный! вскричалъ онъ.

— Пьеръ! проговорила Мэри бросаясь къ нему.

— Вотъ! закричалъ онъ, бросая ей въ лице письмо, вотъ приговоръ вашего любовника.

Тогда, подойдя къ Эдуарду, онъ выстрѣлилъ

Стерманъ страшно вскрикнулъ.

Пуля попала ему прямо въ грудь

— Убійца! вскричала Мэри.

Но Пьеръ не слышалъ ничего… онъ съ ужасомъ смотрѣлъ на этого человѣка, который, взмахнувъ руками, тяжело упалъ на полъ… Пьеръ видѣлъ какъ несчастный корчился на коврѣ въ послѣднихъ конвульсіяхъ… Бланше пришелъ въ ужасъ отъ того, что сдѣлалъ; нервная дрожь пробѣжала по всему его тѣлу и онъ бросился вонъ изъ павильона.

Мэри подошла къ Эдуарду.

Онъ былъ мертвъ.

Минуту она простояла въ задумчивости.

Потомъ, наклонившись, подняла письмо, брошенное ей въ лице мужемъ, и сожгла его на лампѣ.

Послѣ этого, открывъ осторожно дверь, она прислушалась…

Пьеръ убѣжалъ перелѣзши снова черезъ стѣну.

Она вернулась въ павильонъ, взяла свою шаль, которая оставалась на софѣ, бросила вокругъ взглядъ чтобы убѣдиться, что она ничего не забыла и вышла…

III.

Убійство было обнаружено ночью. Старый слуга Эдуарда Стермана, безпокоясь отсутствіемъ своего господина, принялся его искать. Огонь въ павильонѣ руководилъ имъ и онъ открылъ трупъ молодаго человѣка.

Дано было знать объ убійствѣ и почти сейчасъ же Пьеръ Бланше былъ арестованъ.

Несчастный бродилъ по улицамъ Гваделупы, не зная, куда направить свои шаги, десять разъ проходя по одной дорогѣ, не сознавая ни самого себя, ни совершеннаго убійства.

Онъ положилъ въ карманъ оружіе, которое служило ему ужаснымъ орудіемъ мщенія.

При первыхъ вопросахъ, съ которыми къ нему обратились, онъ отвѣчалъ:

— Ну, да! я убилъ его!

Послѣ этого онъ былъ немедленно отведенъ въ тюрьму.

Слухъ объ убійствѣ и арестѣ преступника распространился по городу съ быстротою молніи. Эдуардъ Стерманъ былъ всѣмъ извѣстенъ; его любили, онъ былъ добръ и никто никогда не имѣлъ съ нимъ ни малѣйшей ссоры.

Прибавимъ къ этому, что его сношенія съ Мэри были такъ таинственны и осторожны, что о нихъ никто не зналъ.

Когда арестъ Бланше сдѣлался извѣстенъ, всѣ были возмущены противъ убійцы, который напалъ врасплохъ на беззащитную жертву, по всей вѣроятности, съ цѣлью воровства.

Правосудіе сейчасъ же занялось этимъ дѣломъ. Былъ немедленно призванъ судебный слѣдователь и въ его кабинетѣ мы находимъ убійцу.

Было около полудня.

Два жандарма привели въ кабинетъ слѣдователя Пьера Бланше, на котораго изъ предосторожности были надѣты ручныя кандалы.

Слѣдователь былъ человѣкъ холодный, безпристрастный, слушавшійся только голоса своей совѣсти и не позволявшій увлекаться никакими необдуманными впечатленіями.

Свѣдѣнія, собранныя относительно Пьера Бланше, указывали на него какъ на человѣка тихаго нрава, трудолюбиваго, однимъ словомъ такого, какимъ мы его описали нашимъ читателямъ.

Хотя слѣдователь уже зналъ, что виновный сознался въ своемъ преступленіи, тѣмъ не менѣе онъ не могъ удержаться чтобы не начать сомнѣваться въ этомъ, или же, говорилъ онъ себѣ, тутъ есть какая нибудь ужасная тайна, разгадки которой мы незнаемъ. Въ особенности ему казалось невѣроятнымъ чтобы, убійца повиновался желанію обокрасть.

Скрывъ эти соображенія подъ маской полнѣйшаго равнодушія, слѣдователь Ломонье сдѣлалъ жандармамъ знакъ удалиться и оставить его наединѣ съ обвиняемымъ.

Затѣмъ онъ знакомъ указалъ на стулъ Пьеру, который смотрѣлъ вокругъ себя безумнымъ взглядомъ, какъ человѣкъ пробуждающійся отъ сна, и старающійся угадать, гдѣ онъ находится.

— Садитесь же, настаивалъ слѣдователь.

Бланше потупилъ голову и опустился на стулъ.

— Обѣщаетесь ли вы быть спокойнымъ, если я велю снять съ васъ кандалы, сказалъ слѣдователь.

Пьеръ взглянулъ на свои руки точно онъ въ первый разъ замѣтилъ, что на нихъ кандалы, затѣмъ онъ взглянулъ на слѣдователя.

— Да, сударь я обѣщаюсь, сказалъ онъ.

Ломонье позвонилъ. Кандалы были сняты.

— Теперь, продолжалъ слѣдователь, разскажите мнѣ что такое вчера произошло…

— Вчера, сказалъ Пьеръ, точно онъ не понялъ смысла этого вопроса.

— Вчера, въ павильонѣ… когда вы выстрѣлили въ Эдуарда Стермана.

Бланше вскрикнулъ и закрылъ лице руками.

— Эдуардъ Стерманъ! вскричалъ онъ… такъ это не сонъ… я убилъ его… я, Пьеръ Бланше, я убилъ человѣка! О! нѣтъ, скажите мнѣ, что это сонъ. Неправда-ли, я не убивалъ?..

Говоря это, несчастный рыдалъ и рвалъ на себѣ волосы.

— Къ несчастью преступленіе слишкомъ очевидно, кротко сказалъ слѣдователь. Вы убили беззащитнаго человѣка… Затѣмъ онъ прибавилъ, дѣлая удареніе на словахъ:

— Убили безъ всякой причины, безъ всякаго вызова съ его стороны!.. Бланше взглянулъ на слѣдователя, и медленно повторилъ:

— Безъ всякой причины… безъ вызова…

— Что вы можете сказать, чтобы оправдать себя, или покрайней мѣрѣ объяснить причину преступленія.

Лицо Пьера, до этой минуты выражавшее страданіе, приняло свое обыкновенное спокойное выраженіе.

Онъ задумался.

Онъ сталъ припоминать; онъ видѣлъ себя весело входящимъ въ комнату, гдѣ должно было быть все его счастіе, онъ ждетъ Мэри, ходитъ отъ стола къ окну… потомъ беретъ лампу… письмо… пистолетъ… потомъ безумный бѣгъ… жена въ объятіяхъ любовника… и наконецъ… убійство!

Всѣ эти картины быстро прошли въ его умѣ.

Слѣдователь смотрѣлъ на него, и не прерывалъ его задумчивости.

— Ну чтоже! сказалъ онъ наконецъ.

Въ эту минуту одно соображеніе мелькнуло въ умѣ Пьера. Да, онъ могъ объяснить причину, заставившую его совершить преступленіе… но для этого надо было обвинить жену, которую онъ такъ любилъ… которую онъ еще любитъ…

Сказать это, значитъ обезчестить ее! А между тѣмъ въ эту минуту дѣло шло о его головѣ…

Онъ открылъ ротъ…

Передъ нимъ какъ видѣніе мелькнула прелестная бѣлокурая головка, которая глядѣла на него и взглядъ которой, казалось, молилъ его о прощеніи.

Несчастный вскричалъ, ломая руки:

— Я не могу!

— Берегитесь, сказалъ слѣдователь, ваше молчаніе можетъ имѣть для васъ ужасныя послѣдствія… Если вы не представите никакого оправданія вашего поступка, то мы принуждены будемъ начать сами искать. Имѣли ли вы какую нибудь причину ненавидѣть Эдуарда Стермана?

— До тѣхъ поръ, нѣтъ! сказалъ Бланше.

— Что это значитъ «до тѣхъ поръ»?

Пьеръ опять замолчалъ.

— Не было-ли у васъ съ нимъ какого-нибудь спора, ссоры? Не оскорбилъ ли онъ васъ?

— Нѣтъ, отвѣчалъ Бланше, я его едва зналъ.

— Знали-ли вы, что найдете его въ павильонѣ?

Бланше думалъ, и молчалъ.

Терпѣніе слѣдователя было неистощимо.

— Пьеръ Бланше! сказалъ онъ.

Обвиненный взглянулъ на него.

— Знаете-ли вы, что можно подумать послѣ вашего отказа отвѣчать?

Бланше вопросительно поглядѣлъ на него.

— Въ павильонѣ были цѣнныя вещи, между прочимъ шкатулка съ драгоцѣнными камнями… Можно подумать, что вашимъ намѣреніемъ было воровство… и что убійство было только послѣдствіемъ этого первоначальнаго плана…

При этихъ словахъ Бланше вскочилъ съ мѣста.

— Воровство! вскричалъ онъ… я воръ! О! Вы этого не думаете… Я честный человѣкъ: всѣ скажутъ вамъ это…

— Тѣмъ не менѣе, прервалъ слѣдователь, вы убили Эдуарда Стермана.

— Ну, да! я убилъ его! вскричалъ Бланше, внѣ себя… и я имѣлъ на это право. Я убилъ его… потому что…

— Потому что?..

Но Бланше опять замолчалъ, его языкъ отказывался произнести слова, которыя должны были его спасти.

— Гдѣ моя жена? неожиданно спросилъ онъ.

— Я ее еще не видѣлъ, отвѣчалъ слѣдователь, но почему вы объ этомъ спрашиваете?

— Сударь, сказалъ Бланше, вы должны считать меня негодяемъ, недостойнымъ состраданія… Ну! тѣмъ не менѣе я прошу у васъ одной милости… не спрашивайте меня еще. Я обѣщаю, я клянусь… и, прибавилъ онъ печально, какъ я ни кажусь вамъ преступенъ, но вы можете вѣрить моему слову… я клянусь сказать истину, но…

— Но?

— Послѣ того какъ вы сначала допросите мою жену… Призовите ее, поговорите съ ней, спросите ее, что она знаетъ объ этой ужасной драмѣ, и когда вы выслушаете ее, я скажу въ свою очередь… и вы все узнаете.

— Это ваше послѣднее слово? спросилъ Ломонье, вы отказываетесь говорить прежде чѣмъ я допрошу вашу жену?

— Я васъ умоляю исполнить мою просьбу. Повторяю вамъ, что не смотря на мое преступленіе, я честный человѣкъ… Вы поймете все. Сдѣлайте, что я васъ прошу и хотя бы мнѣ пришлось положить голову на эшафотъ, я все-таки до глубины души буду вамъ благодаренъ за то, что вы для меня сдѣлаете….

По прежнему безстрастный слѣдователь слѣдилъ взглядомъ за различными выраженіями лица обвиненнаго.

— Вы даже отказываетесь, сказалъ онъ, описать подробности сцены, вслѣдствіе которой Стерманъ былъ убитъ?…

Бланше молчалъ.

— Я васъ отправлю обратно въ тюрьму… черезъ два часа я васъ снова призову. Идите и помните, что отъ искренности вашего признанія и отъ вашего раскаянія зависитъ тотъ приговоръ, который будетъ произнесенъ надъ вами… Ваша судьба въ вашихъ рукахъ. Ваша отвѣтственность ужасна… подумайте объ этомъ, я разсчитываю на вашу откровенность…

Бланше всталъ и, опустивъ голову, покорно слушалъ слова слѣдователя.

— Я поклялся, сударь, повторилъ онъ и сдержу мою клятву.

Ломонье передалъ обвиненнаго въ руки жандармовъ.

Пьеръ Бланше былъ снова отведенъ въ тюрьму.

Тамъ онъ сѣлъ, держась за голову руками, и сталъ думать.

Очевидно, Мэри все разскажетъ. Она могла позволить увлечь себя, могла сойти съ пути истиннаго, но она добра, она чувствовала къ нему если не любовь, то дружбу.

Къ тому же такъ ли она виновна, какъ это показалось сначала? Не ошибся ли онъ?

Конечно, ея неблагоразуміе было очевидно! Выраженія письма Эдуарда положительны, но тѣмъ не менѣе сомнѣніе закрадывалось въ душу несчастнаго, такъ пріятно сомнѣваться въ томъ, что заставляетъ страдать.

— Она еще ребенокъ, шепталъ онъ. Она даже не сознавала пропасти, въ которую падала.

Онъ жалѣлъ ее, онъ почти боялся того волненія, которое она должна была испытать очутившись лицомъ къ лицу со слѣдователемъ.

Она смѣшается, не будетъ смѣть говорить.

Можетъ быть, она даже будетъ стараться лгать. Тѣмъ не менѣе она пойметъ, что только ея признаніе можетъ спасти ея мужа. Она сдѣлаетъ все на свѣтѣ, чтобы спасти его отъ смерти, отъ позора.

Прошло два часа.

Дверь тюрьмы отворилась.

Пьера снова позвали къ слѣдователю.

Несчастный чувствовалъ, что силы оставляютъ его. Вѣроятно онъ очутится лицемъ къ лицу съ нею, съ несчастной женщиной, которая была принуждена сдѣлать такое ужасное признаніе…

Минуту спустя Пьеръ былъ у слѣдователя, и съ любопытствомъ спрашивалъ его взглядомъ.

Слѣдователь былъ одинъ.

— Ну что? спросилъ Бланше.

— Я спрашивалъ вашу жену, сказалъ слѣдователь, и не понимаю причины вашей настойчивости….

— Но вѣдь она говорила? Что она вамъ сказала?

— Она сказала, что напрасно ждала васъ всю ночь и что ей положительно неизвѣстно ничего, что произошло.

Бланше вскрикнулъ и упалъ безъ чувствъ.

Слѣдствіе шло своимъ чередомъ.

Пьеръ молчалъ, и напрасно старалось правосудіе открыть причину преступленія.

Напрасно слѣдователь напоминалъ Пьеру данную имъ клятву показать всю правду послѣ того какъ будетъ допрошена его жена.

Пьеръ отказался отвѣчать.

Положеніе несчастнаго было ужасно. Одинъ въ своей камерѣ, онъ спрашивалъ себя, какъ могло случиться, что всѣ его такимъ образомъ оставили, какъ въ особенности могла его жена рѣшиться хранить молчаніе.

Онъ чувствовалъ, что это молчаніе была его погибель. Общественное мнѣніе стало видѣть въ прежнемъ честномъ и усердномъ человѣкѣ — притворщика, который уже давно мечталъ разбогатѣть черезъ преступленіе. Очевидно, кража была задумана уже давно и только случайно Эдуардъ Стерманъ оказался въ павильонѣ. Убійца, повинуясь боязни быть выданнымъ, убилъ свидѣтеля его преступленія. Какъ всегда бываетъ, малѣйшія слова обвиненнаго припоминались и объяснялись.

Вспомнили, что онъ выражалъ сожалѣніе, что не можетъ доставить женѣ своей роскошной жизни, которой не позволяли его средства, нѣкоторые припомнили, что видѣли его въ день совершенія преступленія печальнымъ и озабоченнымъ.

Что касается самаго Пьера, то онъ все еще надѣялся. Онъ не могъ повѣрить, чтобы Мэри не спасла его. Онъ говорилъ себѣ, что вѣроятно она имѣла важныя причины откладывать признаніе, въ которомъ заключалось, такъ сказать, извиненіе совершеннаго преступленія.

Дѣйствительно, положеніе Пьера Бланше было очень странно, тѣмъ болѣе, что сомнѣніе все болѣе и болѣе закрадывалось въ его душу; онъ почти не вѣрилъ въ виновность жены. Любовь, которую онъ къ ней чувствовалъ, снова взяла надъ нимъ власть. Онъ обвинялъ себя, что позволилъ себѣ такъ увлечься и, припоминая то состояніе, въ которомъ онъ былъ въ то время, Пьеръ спрашивалъ себя иногда, объ этой ужасной сценѣ…. не дѣйствовалъ-ли онъ подъ вліяніемъ галлюцинаціи. Не было-ли то, что показалось ему его женой, просто плодомъ его разстроеннаго воображенія. Этотъ спокойный человѣкъ чувствовалъ, что сходитъ съ ума.

Прошла уже цѣлая недѣля съ тѣхъ поръ какъ несчастный сидѣлъ въ тюрьмѣ.

Однажды утромъ его спросили, не желаетъ-ли онъ видѣть кого-нибудь.

Онъ обрадовался и вскричалъ:

— О, да, жену! жену!

Дверь затворилась, онъ сталъ ждать. Это ожиданіе было, почти счастіемъ для этого страдальца.

Вслѣдствіе странной работы воображенія, всѣ недавнія сцены изгладились изъ его памяти, и казались ему чѣмъ-то отдаленнымъ. Напротивъ того, на первый планъ выступили дни радостей и счастія. Онъ снова видѣлъ дорогу, на которой лежала бѣдная сирота; онъ поднималъ ее и помогалъ идти; потомъ онъ видѣлъ ее больной, потомъ выздоравливающей и улыбающейся своему спасителю. Онъ наслаждался всѣми этими воспоминаніями, какъ лакомка любимыми блюдами.

Для него не существовало болѣе ни тюрьмы, ни тюремщиковъ, ни судей…. Онъ видѣлъ алтарь, передъ которымъ руки его и Мэри соединялись….

И когда въ эту минуту дверь его комнаты отворилась и въ ней появилась Мэри, Пьеръ прошепталъ:

— Я зналъ, что все это былъ сонъ! Затѣмъ вдругъ память вернулась къ нему; но въ тоже время онъ сказалъ себѣ, что спасенъ, такъ какъ она тутъ…. Его страданія кончатся…. она объяснитъ ему….

— Мэри! вскричалъ онъ.

И бросился къ ней, желая обнять ее.

Она не сдѣлала ни шага впередъ, и холодно и неподвижно приняла его поцѣлуй, котораго не возвратила.

Онъ не замѣчалъ ничего, онъ плакалъ и смѣялся какъ ребенокъ. Онъ чувствовалъ себя счастливымъ, потому что видѣлъ ту, которую любилъ.

Мэри Бланше была блѣдна, ея глаза сверкали холоднымъ блескомъ. Ни одна черта ея лица не дрогнула въ то время, какъ стоя передъ ней на колѣнахъ, ея мужъ съ восторгомъ глядѣлъ на нее.

— Мой другъ, сказала она холоднымъ нетвердымъ голосомъ, вы желали видѣть меня. Я пришла….

Онъ отступилъ на шагъ и пристально взглянулъ на нее. Она не улыбалась, не плакала. Это было воплощенное спокойствіе.

Онъ взялъ ее за руку.

Рука была холодна какъ мраморъ.

Онъ пожалъ ее.

Никакое пожатіе не отвѣчало ему.

Тогда онъ безъ силъ опустился на стулъ, продолжая глядѣть на жену и напрасно стараясь понять.

— Мэри, сказалъ онъ опять въ полголоса.

— Мой другъ? отвѣчала ему жена, вопросительно глядя на него.

— Ну, продолжалъ онъ, съ трудомъ выговаривая слова, спиравшіяся въ его сдавленномъ отъ волненія горлѣ, намъ надо поговорить, дорогая Мэри…. прошло столько времени…. какъ мы не видѣлись….

— Да, дѣйствительно, прошло много времени, сказала Мэри.

— И увѣряю тебя…. о! клянусь моей душой, что я страшно страдалъ…. ужасно….

И такъ какъ жена продолжала молчать, то въ умѣ его мелькнула мысль:

— А! вскричалъ онъ, я понимаю…. Ты думаешь…. бѣдное дитя!… да это навѣрно такъ!… ты думаешь, что передъ тобою строгій судья…. ты думаешь, что я стану упрекать тебя…. что я буду неумолимъ! О! Мэри! Мэри! я прощаю тебя!… я прощаю и люблю тебя!…

Несчастный поспѣшно подошелъ къ своей женѣ и, взявъ ее за голову, сталъ покрывать поцѣлуями ея лицо; онъ плакалъ и говорилъ сквозь слезы:

— Я люблю тебя! Я люблю тебя!

Мэри тихонько высвободилась изъ его объятій, затѣмъ сказала самымъ спокойнымъ голосомъ, въ которомъ не звучало ни малѣйшаго волненія:

— Упрекать!… прощать!… Я васъ не понимаю, другъ мой….

Пьеръ выпрямился. Ударъ былъ направленъ слишкомъ прямо. Онъ зашатался. Неужели его жена сошла съ ума!

Она стояла передъ нимъ съ полу-улыбкой на губахъ, точно чувствуя къ нему состраданіе….

— Ты не понимаешь? прошепталъ онъ. Ты говоришь, что не понимаешь? повторилъ онъ еще разъ, точно сомнѣваясь, что эти слова дѣйствительно были сказаны.

Затѣмъ гнѣвъ овладѣлъ имъ и онъ вскричалъ:

— Но, несчастная! развѣ ты не помнишь, что я убилъ человѣка, я, Пьеръ Бланше, я сдѣлался убійцей изъ за тебя, изъ за тебя одной, потому что ты обманывала меня съ презрѣннымъ….

Онъ глядѣлъ на нее сверкающими глазами, слѣдя за выраженіемъ ея лица.

— Мой другъ, сказала Мэри, я уже сказала вамъ сейчасъ, что не понимаю васъ…. я вамъ снова повторяю, что всѣ ваши слова для меня загадка.

— Презрѣнная! вскричалъ Пьеръ, съ гнѣвомъ вскакивая съ мѣста.

Она не вздрогнула, она даже не боялась его.

Между тѣмъ Пьеръ чувствовалъ что безумная ярость овладѣваетъ имъ.

— И такъ, продолжалъ онъ, ходя большими шагами по комнатѣ, тогда какъ Мэри, стоя у дверей, смотрѣла на него, не произнося ни слова, не дѣлая ни одного жеста, и такъ, я сумашедшій!.. и такъ, возвратясь домой я не нашелъ письма, въ которомъ твой любовникъ назначалъ тебѣ свиданіе… итакъ, я не бѣжалъ къ этому проклятому дому… не лазилъ черезъ стѣну парка… я не засталъ этого человѣка у твоихъ ногъ… я не убилъ его за то, что онъ держалъ тебя въ своихъ объятіяхъ!.. Я сумашедшій!.. Все это неправда. Я долженъ быть безумный, если ты непонимаешь меня.

Мэри молчала.

Онъ вдругъ остановился передъ ней, скрестивъ руки на груди и пристально глядя ей въ глаза.

— Гдѣ ты была въ этотъ вечеръ? спросилъ онъ.

— Вы это отлично знаете, другъ мой: какъ всегда… въ моей комнатѣ…

— Въ твоей комнатѣ?

— Гдѣ я ждала васъ всю ночь…

— Вы не выходили?..

— Нѣтъ, не выходила.

— Вы не были въ павильонѣ въ паркѣ Стермана?..

— Я не знаю ни парка, ни павильона, ни Стермана.

Ничто не въ состояніи передать тона, которымъ были сдѣланы эти отвѣты. Каждое слово, какъ свинцовый молотъ, падало на голову несчастнаго, который, съ широко раскрытыми глазами, съ испугомъ смотрѣлъ на эту женщину, на эту воплощенную ложь.

Вдругъ онъ вспомнилъ одно обстоятельство.

— Но вы забываете, сказалъ онъ, что у меня есть доказательство моихъ словъ?..

Мэри слегка вздрогнула.

— А! сказала она.

— Развѣ вы забыли, что получили отъ вашего любовника письмо… что это письмо…

Онъ колебался, не привыкнувъ ко лжи.

— Что это письмо у меня!..

— Въ самомъ дѣлѣ? сказала Мэри.

Въ ея глазахъ мелькнула иронія.

Она очень хорошо знала, что Пьеръ говорилъ неправду, такъ какъ она сама сожгла письмо на лампѣ въ павильонѣ…

Что-то точно оторвалось внутри несчастнаго. Ему казалось, что съ его глазъ силою срываютъ покрывало, что у него отрываютъ часть его сердца, его мозга.

Такъ вотъ какова его Мэри, которую онъ, только часъ тому назадъ, звалъ къ себѣ…. она могла не краснѣя, съ такимъ ужасающимъ хладнокровіемъ… Онъ испугался бездны испорченности, въ которую онъ только что сейчасъ заглянулъ.

Онъ почувствовалъ отвращеніе, видя ее передъ собою, но въ тоже самое время хладнокровіе возвратилось къ нему, новая энергія успокоила его нервы, уничтожила возбужденіе.

— Мэри, спокойно сказалъ онъ, я очень хорошо понимаю, что трудно сознаться передо мною, что вы обманывали человѣка, вся жизнь котораго принадлежала вамъ… Но дайте мнѣ объяснить вамъ все, если вы признаетесь, я васъ прощу, и никогда ни одно мое слово не напомнитъ вамъ прошедшаго. Если вы будете упорствовать въ молчаніи, и отрицать случившееся, то вы знаете, какая участь ожидаетъ меня. Мое преступленіе уже начинаютъ приписывать желанію украсть… слышите-ли вы… и я буду приговоренъ. Выслушайте меня, и подумайте еще: я буду приговоренъ къ смерти… Одно ваше слово можетъ спасти меня… на что же вы рѣшаетесь?

Побѣдивъ силой воли свое волненіе, Пьеръ съ наружнымъ спокойствіемъ глядѣлъ на Мэри и ждалъ.

Она подняла голову и взглянула въ глаза мужу.

— Мнѣ не въ чѣмъ сознаваться…. я ничего не знаю….

Лицо несчастнаго страшно измѣнилось, но онъ сдержался.

— Вы можете идти, сказалъ онъ.

Мэри постучалась въ дверь.

Тюремщикъ открылъ, и она вышла.

— Сударь, сказалъ Пьеръ Бланше своему тюремщику, скажите господину слѣдователю, что я имѣю сообщить ему важное открытіе.

IV.

Выйдя изъ кабинета слѣдователя, Пьеръ былъ гораздо спокойнѣе и спокойными шагами возвратился въ свою комнату.

Эта твердость и это спокойствіе проистекали изъ страннаго чувства.

Легко угадать причину, заставившую Пьера требовать новаго свиданія со слѣдователемъ. Его послѣднія сомнѣнія исчезли, его поведеніе было заранѣе начертано. Наступило время говорить, сказать всю правду.

Бланше боялся не смерти, но его страшила мысль, что онъ будетъ приговоренъ какъ воръ. Онъ чувствовалъ, что когда истина сдѣлается извѣстна, тогда его положеніе должно будетъ возбуждать извѣстную симпатію. Его поведеніе найдутъ извинительнымъ и, кто знаетъ, можетъ быть онъ будетъ вполнѣ оправданъ?… Но допустивъ даже, что его подвергнутъ самому тяжелому наказанію, по крайней мѣрѣ онъ не будетъ обезчещенъ.

Мэри отказалась говорить.

Онъ долженъ былъ открыть все самъ.

Онъ это и сдѣлалъ.

Слѣдователь выслушалъ его со своей обыкновенной благосклонностью, заставилъ его нѣсколько разъ повторить разсказъ, чтобы убѣдиться, что въ описаніи фактовъ не было противорѣчія. Затѣмъ, когда Пьеръ кончилъ, онъ сказалъ:

— Пьеръ Бланше, я не ждалъ вашего признанія, чтобы идти по тему пути, который вы мнѣ указываете; съ вашихъ первыхъ словъ я понялъ, что система вашей защиты будетъ опираться на отношенія, которыя, по вашимъ словамъ, существовали между убитымъ и вашей женой.

— Развѣ вы сомнѣваетесь въ томъ, что я вамъ сказалъ, вскричалъ Пьеръ, предвидя уничтоженіе своихъ послѣднихъ надеждъ

— Я не могу, сказалъ слѣдователь, ни вѣрить, ни сомнѣваться, я долженъ тщательно провѣрять даваемыя мнѣ показанія, не пропуская ни малѣйшей подробности, сравнивать эти показанія и обстоятельства, которыя могутъ ихъ подтвердить….

— И что-же?

— Слѣдствіе, въ которомъ были выслушаны многочисленные свидѣтели, доказало, во первыхъ, что поведеніе вашей жены вполнѣ безупречно, что она никогда не имѣла никакихъ сношеній съ Эдуардомъ Стерманомъ, что, по всей вѣроятности, она даже не знала его; наконецъ, что вечеромъ того дня, когда было совершено преступленіе, ее видѣли дома, и никто не видѣлъ чтобы она выходила; огонь лампы, горѣвшей въ спальнѣ, доказывалъ, что она дома… Вы видите, что ни малѣйшее обстоятельство не подтверждаетъ вашихъ словъ….

Слѣдователь на минуту замолчалъ.

Пьеръ не говоря ни слова глядѣлъ на него и крупныя капли пота катились у него со лба.

— Выслушайте меня, продолжалъ слѣдователь, чтобы вы ни утверждали, очевидно то, что присяжные не повѣрятъ вамъ, если вы не представите доказательствъ. И если, для того чтобы защитить себя, вы обвините не только вашу жену, но и человѣка убитаго вами, то этотъ поступокъ будетъ такъ отвратителенъ, что общественное мнѣніе возмутится и вы только сдѣлаете самому же себѣ вредъ. Наконецъ, вы слишкомъ умны, чтобы не понять, что только признаніе, доказывающее ваше раскаяніе можетъ заслужить вамъ снисхожденіе вашихъ судей. Вымена поняли; моя задача скоро кончится, послѣдній разъ, Пьеръ Бланше, я васъ заклинаю сказать истину….

Пьеръ взглянулъ на слѣдователя, ничего не отвѣчая всталъ и попросилъ отвести его назадъ въ тюрьму.

Онъ былъ спокоенъ…

Въ его умѣ вдругъ ясно опредѣлилась мысль:

— Я погибъ! ну, что же? тѣмъ хуже для меня.

Въ одно мгновеніе, слушая какъ слѣдователь объяснялъ ему, что все чтобы онъ ни говорилъ, безполезно, Пьеръ оставилъ всякую надежду, онъ бросилъ вѣтку, за которую еще удерживался, и далъ себѣ летѣть въ пропасть.

— Сударь, сказалъ ему сторожъ, когда онъ возвращался назадъ, вашъ адвокатъ ждетъ васъ.

— Я иду, отвѣчалъ Бланше.

Адвокатъ, назначенный судомъ быть защитникомъ подсудимаго, былъ молодой человѣкъ лѣтъ тридцати, уважаемый всѣми, успѣвшій уже пріобрѣсти нѣкоторую извѣстность. Это былъ умный, немного увлекающійся человѣкъ, защищавшій съ глубокимъ убѣжденіемъ. Онъ былъ еще въ тѣхъ лѣтахъ, когда профессія адвоката кажется чѣмъ то священнымъ: онъ не пріобрѣлъ еще того сладкаго и удобнаго равнодушія, которое позволяетъ старымъ практикамъ защищать съ одинаковымъ успѣхомъ два совершенно противоположныя положенія.

Онъ уже много разъ видѣлся съ Пьеромъ, но послѣдній говорилъ очень неопредѣленно и не далъ ни одного положительнаго указанія.

— Ну, другъ мой, сказалъ адвокатъ при видѣ Пьера, не буду-ли я счастливѣе сегодня и не дадители вы мнѣ средство смягчить страшную отвѣтственность, тяготѣющую надъ вами?…

— Сударь, сказалъ Пьеръ, который былъ хладнокровнѣе чѣмъ когда-либо, что вы мнѣ отвѣтите, если я скажу вамъ, что всѣ ваши усилія, какъ-бы добросовѣстны они ни были, не въ состояніи спасти меня и что единственное доказательство вашей симпатіи, какое вы только можете мнѣ дать, будетъ то, что вы не станете стараться спасти меня отъ эшафота?

— Я вамъ отвѣчу, сказалъ Марсель, такъ звали адвоката, что ваша просьба несогласна съ моими обязанностями и что если вы рѣшились не защищаться, то я употреблю всѣ мои усилія, чтобы заставить васъ отказаться отъ этого рѣшенія, недостойнаго честнаго человѣка.

— Честнаго человѣка! Вы сказали: честнаго человѣка! Вы значитъ не вѣрите, что я низкій убійца и воръ, какъ говорятъ они всѣ?…

— Я думаю, сказалъ Марсель, что во всемъ этомъ есть какая-то тайна, которую мнѣ необходимо выяснить… Нѣтъ, Бланше, вы не воръ, я въ этомъ вполнѣ убѣжденъ…. И если вы убили себѣ подобнаго, то вы совершили это убійство во временномъ непонятномъ раздраженіи, причиной котораго должно было быть серьезное, ужасное волненіе….

— Говорите, говорите, вскричалъ Бланше, вы не можете себѣ представить сколько добра дѣлаютъ мнѣ ваши слова.

Потомъ онъ повторилъ про себя:

— Честный человѣкъ!

— Довѣрьтесь мнѣ, продолжалъ адвокатъ. Повѣрьте мнѣ тайну, которая давитъ васъ, и когда вы сдѣлаете это, я клянусь честью, что сдѣлаю все, что будетъ въ моей власти, чтобы спасти васъ отъ позора.

— Да…. да…. отъ позора! О! этого я только и желаю!

— Согласны вы разсказать мнѣ все? спросилъ Марсель.

Пьеръ подумалъ. Что, если разсказавъ истину, онъ снова встрѣтитъ скептицизмъ, съ которымъ слѣдователь вполнѣ логично отнесся къ его словамъ?

— Послушайте, сударь, сказалъ онъ вдругъ, не сдѣлаете-ли вы мнѣ честь протянуть вашу руку?

— Съ удовольствіемъ, отвѣчалъ адвокатъ.

Бланше взялъ протянутую ему руку.

— Выслушайте меня хорошенько, началъ онъ, клянусь вамъ всѣмъ, что для меня дорого на свѣтѣ, что все, что я вамъ разскажу, есть полнѣйшая истина…. Вѣрите-ли вы мнѣ?…

Марсель хотѣлъ отвѣчать.

— Погодите. То, что я вамъ скажу, не только невѣроятно, но я даже не могу представить вамъ ни малѣйшаго доказательства моихъ словъ. Наконецъ, я прошу васъ, со своей стороны дать обѣщаніе, ничего не предпринимать безъ моего предварительнаго согласія…. При этихъ условіяхъ, я вамъ разскажу все.

— Бланше, отвѣчалъ адвокатъ, я утверждаю, что заранѣе вѣрю вамъ и даже болѣе, обѣщаю вамъ дѣйствовать только по вашимъ указаніямъ. Мужайтесь, другъ мой, я знаю, изъ собранныхъ мною справокъ, что вы такой человѣкъ, который не можетъ быть низкимъ убійцей. Говорите съ полнымъ довѣріемъ, какъ-бы вы говорили съ вашимъ духовникомъ, съ вашимъ другомъ.

При этихъ послѣднихъ словахъ Бланше почувствовалъ, что слезы навернулись ему на глаза. Но онъ удержалъ ихъ и заговорилъ: онъ не скрылъ ни малѣйшаго обстоятельства, разсказалъ свое послѣднее свиданіе съ Мэри и разговоръ, который имѣлъ со слѣдователемъ.

— Ну что? сказалъ онъ, окончивъ разсказъ и съ волненіемъ глядя на своего защитника.

— Я былъ правъ, говоря вамъ: вѣрьте и мужайтесь! отвѣчалъ Марсель, я не только вамъ вѣрю, но я еще, кромѣ того, утверждаю, что вы спасены.

Бланше печально улыбнулся.

— Вы ошибаетесь, сказалъ онъ.

— Конечно, продолжалъ адвокатъ, я не надѣюсь на полное оправданіе…. Да и то, кто знаетъ?… Во всякомъ случаѣ, наказаніе будетъ легко, вы не будете обезчещены, а дѣйствуя на власти, мы получимъ ваше помилованіе….

— А что я буду дѣлать съ этимъ помилованіемъ?

— Другъ мой, не надо никогда отчаиваться. Ваше несчастіе велико, но оно не непоправимо….

— Но на что вы надѣетесь?

— Я еще не могу вамъ пока объяснить, что я сдѣлаю…. мнѣ необходимо подумать. Во всякомъ случаѣ, я прошу у васъ теперь-же позволенія видѣться съ вашей женой. .

— Вы надѣетесь на нее?…

— Не раздражайтесь. Вы не поняли, что признаніе, котораго вы требовали, не изъ тѣхъ, которыя легко дѣлаются?

— А вы думаете, печально прибавилъ Бланше, что ваши слова будутъ убѣдительнѣе моихъ?

— Развѣ это не обязанность моя, какъ адвоката? сказалъ Марсель, улыбаясь. Полноте, Бланше, вы слишкомъ скоро пришли въ отчаяніе. Повѣрьте мнѣ, женщина, которую вы любили, и которая позволила себѣ увлечься, не такъ преступна, чтобы всякое чувство навсегда угасло въ ней…. Дайте мнѣ пробудить въ ней искру совѣсти, которая будетъ вашимъ спасеніемъ….

Пока онъ говорилъ, Бланше припоминалъ холодное и безжалостное лице своей жены въ то время, какъ онъ умолялъ ее говорить…. И онъ чувствовалъ, что сомнѣніе овладѣвало имъ, тѣмъ не менѣе, онъ точно также говорилъ себѣ, что Мэри не могла сдѣлаться чудовищемъ притворства и онъ спрашивалъ себя, имѣлъли право отказать благородному человѣку въ его желаніи сдѣлать послѣднюю попытку.

— Сударь, сказалъ онъ наконецъ адвокату, я полагаюсь на васъ. Дѣлайте то, что вы найдете нужнымъ.

— Я желалъ-бы. продолжалъ Марсель, выслушать еще разъ то, что вы мнѣ сейчасъ разсказали. Повторите всѣ подробности и позвольте мнѣ предлагать вамъ вопросы, если что-нибудь покажется мнѣ неяснымъ….

Бланше мужественно повиновался желанію своего адвоката. На этотъ разъ разсказъ былъ длиненъ. Потому что несчастный разсказалъ все свое прежнее счастіе; казалось, онъ самъ забылъ развязку этой печальной исторіи, онъ говорилъ, какъ онъ любилъ Мэри, забывая, что, можетъ быть, въ это время ее слѣдовало ненавидѣть и презирать.

Марсель всталъ.

— Благодарю васъ, сказалъ онъ. Позвольте мнѣ повторить еще разъ, что я вамъ вѣрю и желалъ-бы, чтобы мои слова, хотя немного, возвратили вамъ то спокойствіе, въ которомъ вы теперь такъ нуждаетесь. Теперь я отправлюсь; до скораго свиданья!…

— Когда я васъ увижу?

— Не ранѣе, какъ завтра….

— Послушайте, сказалъ Бланше, позвольте мнѣ надѣяться какъ можно долѣе. Я буду васъ ждать завтра до трехъ часовъ, если вы не придете, то, значитъ, вы ничего не успѣли добиться….

— До трехъ часовъ, хорошо. Но я буду у васъ раньше этого срока.

— Да услышитъ васъ Богъ! сказалъ Пьеръ.

Послѣ этого они разстались.

Мэри Бланше не имѣла недостатка въ различныхъ выраженіяхъ симпатіи.

Ее жалѣли, бѣдную женщину, что она связана съ тѣмъ, кого народная молва звала убійцей и воромъ.

У нея постоянно были сосѣди, привлекаемые еще болѣе любопытствомъ, чѣмъ чувствомъ истиннаго состраданія. Приходили узнавать новости. Когда узнали, что Мэри была у мужа, то поднялись безконечные вопросы.

— Измѣнился-ли онъ? Какъ онъ ее принялъ? Былъ-ли онъ кротокъ? Раскаявался-ли онъ?

Мэри, съ опущенными глазами и съ выраженіемъ сильнаго горя на лицѣ, отвѣчала уклончиво. Эту скрытность ей ставили въ заслугу. Нѣкоторые шли далѣе и утверждали, что Бланше былъ съ ней грубъ, что она не говорила только изъ состраданія къ нему.

Наконецъ, она успѣвала отдѣлаться отъ этихъ докучливыхъ посѣтителей и возвращалась въ свою спальню.

Тамъ она садилась и сидѣла неподвижно.

Она играла въ ужасную игру, и иногда, оставаясь одна, она почти боялась самой себя. Случай сталъ противъ нея; непростительная неосторожность, забывчивость, вслѣдствіе которой письмо осталось на столѣ, уничтожило все тщательно возведенное зданіе ея желаній и мечтаній.

Убѣжавъ изъ павильона, гдѣ было совершено убійство, она, не останавливаясь, добѣжала до дому. Она вошла черезъ садовую калитку, которую нарочно оставила не запертой, затѣмъ она заперлась у себя въ комнатѣ…. Она слушала и ей казалось, что она слышитъ шаги своего мужа, который вернется внѣ себя отъ гнѣва и убьетъ ее!…

Умереть! эта мысль сначала заставила ее вздрогнуть. Потомъ, черезъ нѣсколько времени, успокоившись, она подумала:

— Все погибло! Если онъ убьетъ меня, то все будетъ кончено…. Тѣмъ хуже для меня.

Прошла ночь…. Ничего! Различныя мысли такъ и толпились у нея въ головѣ. Она ни мало не сожалѣла Эдуарда, котораго видѣла умирающимъ.

Единственная мысль вполнѣ поглащала ее. Что съ ней будетъ? Что принесетъ ей завтрашній день?

Настало утро; Пьеръ не возвращался.

— Что если онъ самъ покончилъ съ собою? Что если онъ убилъ себя?

Она закрыла глаза, чтобы хладнокровнѣе все обсудить. Она слегка вздрогнула, точно была удивлена, что мысль о смерти мужа нисколько не волнуетъ ее.

Мэри не смѣла пошевелиться, она ждала. Она боялась, что дверь вдругъ откроется и онъ войдетъ, какъ безпощадный мститель….

Между тѣмъ, городъ началъ пробуждаться. Мэри взглянула на улицу черезъ занавѣсы; невидимая для всѣхъ, она замѣтила, что вокругъ было необычайное волненіе. Останавливались, разговаривали, потомъ всѣ взгляды обращались на домъ, говорили, указывая на него. Мэри откинулась назадъ, ей показалось, что на нее указывали пальцами….

Неизвѣстность убивала Мэри, она хотѣла узнать, во чтобы то ни стало. Она сошла внизъ.

Какъ только Мэри показалась на улицу, двое отдѣлились отъ группы разговаривавшихъ и побѣжали къ ней. Опасеніе овладѣло ею, она подумала, что хотѣли ее схватить, но, тѣмъ не менѣе, она осталась по наружности спокойной и закричала подбѣжавшимъ къ ней:

— Не видалъ-ли кто нибудь изъ васъ моего мужа?

Минуту спустя, она узнала объ арестѣ Бланше….

Это былъ ужасный ударъ. Очевидно, Пьеръ разскажетъ все и, кто знаетъ, можетъ быть вмѣшаетъ ее; можетъ быть даже скажетъ, что она была его сообщницей. Не было-ли вполнѣ логично предположить, что она завлекла Стермана въ западню? Всѣ эти мысли смѣнялись въ ея головѣ съ быстротою молніи. Инстинктъ помогъ ей лучше чѣмъ какія-бы то ни было соображенія. Она стала разспрашивать о подробностяхъ. Никто не зналъ ничего, кромѣ самаго факта убійства. Но она умѣла такъ ловко устроить, что никто не думалъ, чтобы она могла куда-нибудь уходить съ самаго вечера. Всѣ помнили, что огонь горѣлъ въ спальнѣ всю ночь. Случай помогалъ Мэри. Никто не видалъ, какъ Пьеръ возвращался наканунѣ вечеромъ домой. Тѣ-же, которые видѣли его днемъ, помнили, что онъ былъ мраченъ и озабоченъ.

Вскорѣ эти первоначальныя извѣстія подтвердились. Бланше дѣйствительно былъ арестованъ.

Вернувшись домой, Мэри вспомнила о садовой калиткѣ. Надо было доказать, что она не могла выйти черезъ нее, тогда молодая женщина налила въ замокъ нѣсколько капель воды и сказала себѣ:

— Если у меня есть впереди двадцать-четыре часа, то я спасена.

Судъ явился произвести слѣдствіе только на другой день. Она нашла средство привести ихъ въ садъ и подъ ничтожнымъ предлогомъ хотѣла открыть калитку. Ржавчина успѣла образоваться. Она не могла повернуть ключа, тогда кто-то съ большимъ усиліемъ повернулъ ключь и сказалъ:

— Ваши маленькія ручки должны-бы были быть изъ желѣза, чтобы открыть эту дверь.

Къ чему принимала Мэри всѣ эти предосторожности? Съ какой цѣлью? Она сама этого не знала, а только говорила себѣ, что, можетъ быть, придется все отрицать….

Однажды Мэри страшно испугалась; она узнала, что собирали свѣденія относительно ея самой, но сосѣди отвѣчали единодушными похвалами; что-же касается ея отсутствія, то никто не подозрѣвалъ его, по этому поводу одинъ неосторожный сказалъ ей:

— Знаете-ли вы, бѣдная жинщина, что голова вашего мужа сильно скомпрометирована?

Мэри до сихъ поръ не думала о томъ, что ея мужъ, можетъ быть, приговоренъ къ смерти.

Въ тотъ-же самый день слѣдователь призвалъ ее. Она думала, что Пьеръ все разсказалъ и ей дадутъ съ нимъ очную ставку. Она чувствовала, что теряетъ силы, она еще не привыкла лгать съ спокойствіемъ на лицѣ.

Къ счастію для нея, она очутилась съ глазу на глазъ со слѣдователемъ. Онъ не зналъ ничего; Пьеръ желалъ только, чтобы ее выслушали. Она поняла, что онъ разсчитывалъ на ея признаніе. Молчать было легче, чѣмъ отрицать. Она объявила, что ничего не знаетъ и прибавила мысленно:

— Я всегда сумѣю отказаться отъ всего.

Когда Пьеръ пожелалъ ее видѣть, то она еще болѣе утвердилась въ своемъ рѣшеніи. Читатель видѣлъ, что энергіи у нея хватило.

Это свиданіе было для нея, какъ бы откровеніемъ.

Очутившись лицемъ къ лицу съ Бланше, она взглянула на него какъ на препятствіе, стоявшее на ея пути. Жена Бланше была осуждена на вѣчное ничтожество, почти на нищету…. но его вдова!…

Для чего станетъ она говорить, чтобы спасти его? Прежде всего, избавивъ мужа отъ ожидавшей его участи, она погубитъ себя; она будетъ навсегда обезчещена. Онъ говорилъ о прощеніи; но какая ей была нужда въ этомъ прощеніи, когда оно навсегда привязывало ее къ человѣку, котораго она теперь ненавидѣла.

Выходя изъ комнаты Пьера, она прошептала:

— А потомъ, кто знаетъ?…

Это «кто знаетъ» было полно жестокихъ предположеній.

Во всякомъ случаѣ рѣшеніе Мэри было принято: ждать и ничего не дѣлать, чтобы вызвать или помѣшать событіямъ.

Марсель, какъ онъ обѣщалъ Пьеру, явился къ его женѣ.

Молодой человѣкъ не зналъ ея. Увидя ее прелестное, кроткое лице, онъ сталъ сомнѣваться. Сказалъ-ли ему Пьеръ правду? Но это сомнѣніе было не продолжительно. Онъ замѣтилъ тонкія губы и какую-то странность въ выраженіи взгляда. Внутренній голосъ говорилъ ему, что Бланше сказалъ правду.

— Я адвокатъ вашего мужа, сказалъ Марсель.

Мэри поклонилась и ждала.

— Вы знаете, безъ сомнѣнія, продолжалъ онъ, что сказалъ вашъ мужъ, относительно обстоятельствъ, при которыхъ было совершено убійство Эдуарда Стермана?…

— Я должна сказать вамъ, сударь, отвѣчала Мэри, что я мало поняла въ грубыхъ словахъ, съ которыми…. съ которыми мой мужъ обратился ко мнѣ, когда я была у него.

Эти слова были сказаны спокойнымъ тономъ, который поразилъ адвоката.

Онъ смутно почувствовалъ, что будетъ побитъ.

— Въ такомъ случаѣ, если вы позволите, я вамъ повторю разсказъ вашего мужа, сказалъ Марсель.

— Прошу васъ.

Адвокатъ почти слово, въ слово, передалъ разсказъ Пьера Бланше.

Молодая женщина слушала его не прерывая. Она не сдѣлала ни одного движенія, не пробовала перебить его.

— Ну что-же, сударь? сказала она, когда Марсель замолчалъ.

— Я долженъ спросить васъ, сударыня, на сколько справедливы подробности относительно сцены въ павильонѣ?…

— Я удивляюсь, сударь, что вы обращаетесь ко мнѣ съ подобнымъ вопросомъ….

— А почему? позвольте узнать….

— Потому что вы, вѣроятно, не первый, которому Пьеръ Бланше разсказалъ эту басню и, вѣроятно, уже было произведено слѣдствіе, чтобы провѣрить справедливость этого разсказа….

— Дѣйствительно….

— Если бы эти факты, одно предположеніе которыхъ есть уже для меня оскорбленіе, были хоть только вѣроятны, то неужели вы думаете, что правосудіе не могло бы достать хоть какихъ-нибудь доказательствъ?…

— Сударыня, сказалъ адвокатъ, знаете-ли вы, что дѣло идетъ о жизни вашего мужа?…

— Дѣло идетъ о жизни Пьера Бланше, убившаго Эдуарда Стермана…. Бланше уже дѣлалъ мнѣ это предложеніе. Онъ хочетъ, чтобы дополняя сдѣланное преступленіе, я согласилась оскорбить ложью память убитаго…. Я спрошу у васъ, сударь, посовѣтуете-ли вы, сдѣлать мнѣ это?…

— И такъ вы утверждаете, что не знали Эдуарда Стермана?..

— Позвольте мнѣ замѣтить, что ваша настойчивость есть оскорбленіе для женщины, которую вы не имѣете права неуважать…

— А что, если я сказалъ бы, сударыня, что, по моему убѣжденію, вашъ мужъ сказалъ правду?…

Мэри подняла на адвоката взглядъ, полный страшной ненависти.

— Что, если я прибавилъ бы, что это убѣжденіе такъ сильно вкоренилось во мнѣ, въ особенности послѣ того, какъ я увидѣлъ васъ, что я пущу все въ дѣло, чтобъ достать- доказательства этого факта.

— Я вамъ отвѣчу, что я не считаю себя принужденной уступить вамъ, чтобы избавиться отъ вашихъ оскорбленій…

Марсель взглянулъ на нее; она выдавала себя. Блѣдная, со сжатыми губами, она казалась воплощеніемъ сдержанной ярости.

Марсель былъ спокоенъ.

— Вы принимаете вызовъ на борьбу?…

— Я не принимаю и не отказываюсь…

— И если для того, чтобы спасти вашего мужа, вамъ было бы достаточно сказать, что Стерманъ преслѣдовалъ васъ своимъ ухаживаньемъ… что вы всегда отталкивали эти ухаживанья, что вашъ мужъ нашелъ у себя письмо Эдуарда къ вамъ, на которое вы не обратили никакого вниманія… то сдѣлаете-ли вы это?

Мэри подумала съ минуту. Затѣмъ поняла, что если она согласится на это полу-признаніе, то отъ него недалеко будетъ и до полнаго сознанія.

— Я не могу и не скажу ничего, кромѣ истины, отвѣчала она…

— Въ такомъ случаѣ, на мнѣ лежитъ обязанность, открыть эту истину.

Мэри встала и подошла къ двери.

— Я ухожу, сударыня, сказалъ Марсель; но даю вамъ честное слово, что я сдѣлаю все на свѣтѣ для спасенія Пьера Бланше, и если онъ умретъ на эшафотѣ, то я буду знать что это вы убили его…

Марсель вышелъ.

Мэри была измучена, она упала на кресло и прошептала, ломая руки.

— Только бы они покончили съ нимъ!

V.

Обвиненный былъ перевезенъ въ фортъ Ричпэнсъ, главный городъ Гваделупы, такъ какъ тутъ былъ судъ и присяжные. День суда приближался.

Когда Марсель разсказалъ Пьеру о результатѣ своего разговора съ Мэри, то Пьеръ принялъ извѣстіе объ этомъ съ полнымъ спокойствіемъ, которое съ этой минуты болѣе не покидало его.

— Я погибъ, сказалъ онъ своему адвокату; она одна могла меня спасти и не хочетъ этого сдѣлать; душа этой женщины, которую я такъ любилъ, до такой степени испорчена, что я не хочу даже заглядывать въ нее. Я умру смертью подлецовъ и, можетъ быть, это даже лучше для меня, по крайней мѣрѣ, все будетъ кончено однимъ ударомъ, и я не буду болѣе страдать.

Напрасно Марсель старался возвратить ему надежду. Пьеръ качалъ головой и не вѣрилъ.

— Что вы хотите? говорилъ онъ, въ жизни бываютъ роковыя случайности. Я не золъ, я убилъ человѣка, потому что засталъ его у ногъ моей жены. Она была въ этомъ проклятомъ павильонѣ, и я не знаю, по какой странной случайности, никто не видѣлъ ее ни выходящей изъ дома, ни входящей… Я былъ безъ ума отъ горя и гнѣва. Я даже не могъ и подумать собирать доказательства!.. И вотъ теперь я не могу доказать очевиднаго факта. Повторяю вамъ, что это судьба. Все противъ меня!… я предпочитаю, поскорѣе покончить съ этимъ.

Иногда онъ спрашивалъ себя, почему могла Мэри желать его погибели?

— Если бы вы знали, говорилъ онъ, обращаясь къ адвокату, еслибы вы знали, какъ я былъ добръ и кротокъ съ нею. Я отдалъ бы свою жизнь, чтобы избавить ее отъ малѣйшей непріятности. Никогда она не выражала никакого желанія, котораго я сейчасъ же бы не исполнилъ, чего бы это мнѣ ни стоило, и эта женщина меня ненавидитъ! Ненавидитъ до того, что желаетъ моей смерти! Неправда-ли, что все это очень странно и что я родился подъ несчастной звѣздой.

Марсель потребовалъ новаго слѣдствія; никакое, самое ничтожное обстоятельство, не явилось въ подтвержденіе словъ обвиняемаго, и тѣмъ не менѣе, адвокатъ вѣрилъ ему.

Обвинительный актъ былъ составленъ. День суда былъ назначенъ.

Обвиненнаго повезли въ судъ.

Онъ печально улыбнулся. Часъ жертвы насталъ. Онъ бросилъ взглядъ на стѣны тюрьмы, думая, что онъ увидитъ ихъ снова не раньше, какъ послѣ своего осужденія.

Зала засѣданія была полна народа; многіе сограждане Пьера явились въ судъ.

Общественное мнѣніе было враждебно обвиненному. Самые снисходительные и расположенные къ Пьеру, говорили, что онъ сумашедшій, другіе упрекали его, что онъ убилъ иностранца, что бросало тѣнь на всю колонію и могло внушить опасенія негоціантамъ другихъ націй, которые пожелали бы устроить свои конторы въ Гваделупѣ.

Во всѣхъ мнѣніяхъ всегда участвуетъ доля эгоизма.

Когда обвиненный проходилъ площадь между двумя рядами солдатъ, въ толпѣ раздались яростные крики:

— Смерть вору! Смерть убійцѣ!

Несчастный опустилъ голову и продолжалъ идти. Онъ слышалъ только одно слово: «воръ», и это несправедливое оскорбленіе уничтожило его.

Онъ сѣлъ на скамьѣ обвиненныхъ. Его мысли были какъ-то неясны, онъ смотрѣлъ на все окружающее точно это до него нисколько не касалось. Онъ машинально считалъ число судей, потомъ присяжныхъ. Напротивъ себя онъ видѣлъ прокурора, который глядѣлъ въ свои замѣтки и, время отъ времени, глядѣлъ на подсудимаго.

Марсель сидѣлъ на скамьѣ защитниковъ; замѣтивъ равнодушный видъ своего кліента, молодой человѣкъ не надѣялся вырвать его изъ рукъ смерти. Онъ чувствовалъ, что одинъ противъ всѣхъ, противъ всеобщаго предубѣжденія, противъ самаго обвиненнаго.

Въ публикѣ большинство было равнодушно.

Приступили къ допросу свидѣтелей. Это были люди, присутствовавшіе при арестѣ Бланше и слышавшіе его первыя признанія.

Наконецъ, было произнесено имя Мэри Бланше.

Она встала… до тѣхъ поръ она была закрыта непроницаемымъ вуалемъ, такъ что никто не могъ узнать ее.

Она стояла, опустивъ голову и не обернулась въ сторону мужа.

Боялась-ли она его взгляда, или почувствовала еще себя недостаточно сильной, чтобы устоять противъ этого послѣдняго кризиса?…

Былъ прочитанъ обвинительный актъ.

Онъ былъ не длиненъ.

Признавая тотъ фактъ, что въ продолженіе многихъ лѣтъ поведеніе обвиненнаго вполнѣ безупречно, обвинительный актъ напоминалъ, что онъ выражалъ желаніе быстро разбогатѣть и завидовалъ положенію людей, получавшихъ богатство по праву рожденія и наслѣдства.

Затѣмъ говорилось объ озабоченности, которую часто замѣчали въ Бланше; онъ, казалось, съ нетерпѣніемъ ждалъ, когда будетъ принятъ товарищемъ въ контору, гдѣ онъ занимался.

Какимъ образомъ эти сдержанныя желанія могли зародить въ обвиненномъ мысль о преступленіи, это извѣстно одному Богу. Но фактъ убійства несомнѣненъ.

Затѣмъ слѣдовало сознаніе обвиненнаго, не оставлявшее ни малѣйшаго повода сомнѣнію въ его виновности.

Сначала Бланше отказался дать какое-либо объясненіе, затѣмъ передумалъ, и послѣ долгихъ колебаній, сталъ говорить, будто бы убитый имѣлъ преступныя сношенія съ его женой. Было очевидно, что эта система защиты, составленная уже много спустя послѣ преступленія, была основана на вопіющей лжи. Произведенное слѣдствіе вполнѣ опровергло ее. Репутація жены Бланше была безукоризненна и было тяжело видѣть, что обвиненный, для своей защиты, не отступилъ передъ тѣмъ, чтобы взвести отвратительное преступленіе на свою жену.

Во время чтенія обвинительнаго акта, Бланше смотрѣлъ на большой столъ, стоявшій передъ судьями, на которомъ лежали вещественныя доказательства. Онъ видѣлъ одежду Стермана, рядомъ съ нею пистолетъ, и, по странной игрѣ воображенія, ему казалось, что это платье оживлялось, а пистолетъ самъ вкладывался ему въ руку. Вся сцена оживала въ его воображеніи.

Это былъ павильонъ, обитый голубой матеріей, освѣщенный висѣвшей съ потолка лампой… онъ вбѣгалъ, какъ безумный, въ полуоткрытую дверь… видѣлъ человѣка, стоявшаго на колѣняхъ… Мэри, съ опущенной головой, цѣлующую этого человѣка въ голову… потомъ выстрѣлъ… потомъ падавшій человѣкъ!

Начался допросъ.

Пьеръ Бланше возвратился къ ужасной дѣйствительности. Надо было отвѣчать.

Предсѣдатель говорилъ медленнымъ, монотоннымъ голосомъ, не имѣвшимъ ни малѣйшаго выраженія.

Пьеръ Бланше сознался, что убилъ Эдуарда Стермана.

— Что вы имѣете сказать въ свою защиту? спросилъ предсѣдатель.

Пьеръ обернулся къ Марселю и взглядомъ спрашивалъ его.

— Скажите правду, отвѣчалъ Марсель.

Тогда холодно, безъ гнѣва, и будучи убѣжденъ, что ему не повѣрятъ, Бланше разсказалъ всѣ подробности сцены въ павильонѣ.

Шепотъ недовѣрія пробѣжалъ по залѣ.

— И такъ, сказалъ предсѣдатель, вы утверждаете, будто бы несчастный Эдуардъ Стерманъ былъ любовникомъ вашей жены?…

— Да, я утверждаю это…

— У васъ было въ рукахъ письмо, которымъ онъ назначалъ ей свиданіе?

— Да, господинъ предсѣдатель.

— Что же сдѣлалось съ этимъ письмомъ?

— Я не знаю.

— Оно не было найдено въ павильонѣ. Значитъ, надо предполагать, что ваша жена уничтожила его?

— Объ этомъ я ничего не знаю.

— И вы не нашли у себя въ домѣ ни одного письма Стермана къ вашей женѣ?…

— Я даже не искалъ.

— Но правосудіе сдѣлало это, былъ произведенъ тщательный обыскъ и не было найдено ни одного письма. Имѣете-ли вы какую-нибудь причину думать, что ваша жена чувствовала къ вамъ отвращеніе.

— Нѣтъ.

— Ея поведеніе никогда не возбуждало вашихъ подозрѣній?

— Никогда.

— Вы никогда не замѣчали ухаживанья убитаго Стермана?

— Никогда.

— И тѣмъ не менѣе вы настаиваете на вашихъ словахъ?

— Настаиваю.

— Садитесь.

Бланше взглянулъ на своего защитника съ печальной ироніей. Марсель жестомъ хотѣлъ ободрить Пьера.

Были выслушаны свидѣтели, но они не внесли въ дѣло ни малѣйшаго свѣта.

Вызвали Мэри Бланше.

Въ залѣ произошло движеніе. Всѣ хотѣли видѣть ее.

Она вышла изъ комнаты свидѣтелей и медленно дошла до своего мѣста.

Вставъ напротивъ судей, она подняла вуаль. Она была страшно блѣдна, и гладко зачесанные волосы дѣлали выраженіе ея лица еще болѣе невиннымъ и кроткимъ.

Мэри поглядѣла на предсѣдателя.

Бланше всталъ со своего мѣста.

Въ послѣдній разъ видѣлъ онъ это прелестное лицо, передъ которымъ преклонялся, этотъ лобъ, который столько цѣловалъ, эти глаза, въ которыхъ онъ видѣлъ свое блаженство…

Ея руки, которыя онъ пожиралъ взглядомъ, казались еще меньше и прелестнѣе, чѣмъ когда либо. Видя ее такой прекрасной, онъ спрашивалъ себя, не было-ли преступленіемъ съ его стороны, связать со своей судьбою судьбу такого очаровательнаго созданія и не это-ли преступленіе приходилось ему теперь искупать…

— Сударыня, сказалъ предсѣдатель, законъ не дозволяетъ вамъ принимать присяги. Поэтому, одна ваша совѣсть должна вамъ подсказать отвѣты на тѣ вопросы, которыя я вамъ сдѣлаю…

Она поклонилась.

— Скажите намъ все, что вы знаете касательно обстоятельствъ, которыя сопровождали преступленіе, совершенное Пьеромъ Бланше.

— Дѣлайте мнѣ вопросы, сказала твердымъ голосомъ Мэри, я буду отвѣчать…

— Не говорилъ-ли вамъ вашъ мужъ, что онъ имѣетъ какую нибудь причину ненавидѣть Эдуарда Стермана?

— Нѣтъ, никогда.

— Не слышали-ли вы когда-нибудь, чтобы онъ угрожалъ тому, кого впослѣдствіи убилъ?

— Никогда.

— Выслушайте меня хорошенько и отвѣчайте по совѣсти, Пьеръ Бланше утверждаетъ, будто бы Эдуардъ Стерманъ былъ вашимъ любовникомъ… Что вы на это скажете?

Мэри молчала.

— Оправьтесь и преодолѣйте ваше волненіе, сударыня. Вы слышали мой вопросъ? Вашъ мужъ, Пьеръ Бланше, утверждаетъ, будто бы вы имѣли съ покрйнымъ Стерманомъ преступную связь .

Мэри въ первый разъ обернулась въ сторону мужа, потомъ посмотрѣла на Марселя и, опустивъ голову, прошептала едва слышнымъ голосомъ:

— Это правда.

Какъ ни тихо сказаны были эти слова, но подсудимый услышалъ ихъ.

Онъ вскрикнулъ, протянулъ къ женѣ руки, потомъ, рыдая и закрывъ лице руками, опять опустился на скамейку.

Нѣсколько мгновеній прошло во всеобщемъ, неописанномъ волненіи.

Марсель наклонился къ Пьеру и говорилъ ему шепотомъ, ободряя его.

Сами присяжные не могли скрыть своего волненія въ виду этого неожиданнаго признанія.

Одинъ только прокуроръ, казалось не чувствовалъ, волненія, которое овладѣло всѣми присутствующими, онъ молча изучалъ лицо свидѣтельницы.

— И такъ, заговорилъ снова предсѣдатель, призвавъ публику къ молчанію, вы сознаетесь, что были любовницею убитаго Эдуарда Стермана?

Послѣ новаго колебанія, Мэри повторила:

— Да, признаюсь.

— Признаетесь-ли вы также, что вашъ мужъ засталъ васъ въ павильонѣ парка вмѣстѣ съ вашимъ возлюбленнымъ?

Мэри вскрикнула и отвѣчала.

— Да.

— Вы признаетесь: что получили отъ Стермана письмо?

— Какое письмо? поспѣшно спросила она.

— Письмо, въ которомъ онъ назначалъ вамъ свиданіе на вечеръ этого-же самаго дна.

Она, казалось, старалась припомнить понять повторила:

— Да.

— Разскажите намъ подробности сцены, происшедшей въ павильонѣ.

— Въ павильонѣ?… ахъ, да! въ павильонѣ!… прошептала она, путаясь. Потомъ она вздрогнула, точно то чего отъ нея требовали было выше ея силъ. Она зашаталась.

— Говорите! говорите! вскричалъ Марсель.

Свидѣтельница прошептала нѣсколько непонятныхъ

Прокуроръ всталъ.

— Господинъ предсѣдатель, сказалъ онъ, и вы господа присяжные засѣдатели, развѣ вы не видите, что происходитъ въ настоящую минуту въ душѣ этой женщины? Проникнутая состраданіемъ къ несчастному, имя котораго носитъ, она старается святой ложью избавить виновнаго отъ ожидающаго его справедливаго и заслуженнаго наказанія….

— Госпожа Бланше, сказалъ предсѣдатель, скажите намъ по совѣсти всю правду.

Мэри взглянула вокругъ себя блуждающимъ взглядомъ, потомъ, протянувъ руки впередъ, упала на полъ.

Къ ней бросились на помощь.

Она, казалось, была въ обморокѣ.

Когда ее подняли, то послѣ небольшого перерыва засѣданія снова приступили къ ея допросу и предсѣдатель повторилъ ей вопросъ.

— Мнѣ нечего прибавлять, прошептала она.

Марсель былъ приведенъ въ ужасъ. Неужели только одно мгновеніе желала она сказать истину и теперь, уже раскаяваясь, что повиновалась голосу совѣсти, она снова будетъ молчать?…

Или-же вся эта сцена была только дѣломъ адской хитрости, чтобы вѣрнѣе погубить несчастнаго въ смерти котораго она поклялась?

Марсель еще разъ постарался вырвать у нея признаніе. Но предсѣдатель раздѣлялъ мнѣніе, высказанное прокуроромъ, онъ не могъ даже удержаться отъ того, чтобы не сдѣлать этой женщинѣ легкаго внушенія за то, что она, конечно, съ похвальной цѣлью, но тѣмъ не менѣе старалась остановить ходъ правосудія, сдѣлавшись сообщницей мужа.

Но что было всего ужаснѣе во всемъ этомъ, это то, что Мэри заранѣе разсчитала эффектъ этой сцены, и что — ужасно сказать — она играла заранѣе начертанную роль.

Бланше былъ окончательно погубленъ. Это происшествіе наносило ему послѣдній ударъ. Онъ самъ понялъ это, онъ чувствовалъ, что жена его искусно разрушила послѣднюю невѣрную надежду, за которую онъ могъ еще держаться.

Убѣжденіе въ этомъ такъ поразило его, что съ этой минуты, полузакрывъ глаза, онъ ни на что не смотрѣлъ и ничего не слушалъ.

Прокуроръ началъ свою рѣчь.

Задача его была легка. Пьеръ Бланше былъ, по его словамъ, обыкновенный убійца, который, чтобы осуществить свои желанія, тѣмъ болѣе сильныя, что онѣ долго имъ скрывались, не побоялся рѣшиться на ужасное преступленіе.

Прокуроръ требовалъ примѣненія къ обвиняемому самаго высшаго наказанія.

Что могъ сдѣлать Марсель?

Онъ напрасно искалъ выхода между признаніемъ обвиненнаго и ужасными полупризнаніями Мэри Бланше, а между тѣмъ, онъ былъ увѣренъ, что Бланше не былъ тѣмъ отвратительнымъ убійцей, какимъ считали его всѣ остальные.

Онъ былъ краснорѣчивъ, убѣдителенъ. Его внутреннее убѣжденіе выражалось въ сильномъ и горячемъ словѣ.

Онъ боролся всѣми силами, стараясь возбудить сомнѣніе въ присяжныхъ и возбудить ихъ состраданіе….

Когда, наконецъ, изнуренный и взволнованный, онъ опустился на свое мѣсто, то всѣ его собратья одобряли его.

Что касается Бланше, то онъ даже не слышалъ ничего.

Прокуроръ отказался отъ возраженія.

Вопросы, предложенные присяжнымъ, были многочисленны.

Въ нихъ говорилось о убійствѣ ночью…. о покушеніи на воровство со взломомъ…. о преднамѣренности.

Послѣ полутора-часоваго совѣщанія, присяжные вышли въ залу засѣданія:

Отвѣтъ былъ на всѣ вопросы: «Да».

Пьеръ былъ снова приведенъ на свое мѣсто, его лице не выражало даже любопытства.

Вердиктъ былъ объявленъ ему.

Послѣ этого предсѣдатель спросилъ, не имѣетъ-ли онъ желанія сдѣлать замѣчанія относительно примѣненія наказанія.

Пьеръ, казалось, пробудился отъ сна и сказалъ твердымъ голосомъ:

— Нѣтъ, господинъ предсѣдатель.

Судъ произнесъ приговоръ.

Пьеръ Бланше былъ приговоренъ къ смертной казни черезъ обезглавленіе. Исполненіе приговора было назначено на главной площади въ Пуэнтъ-а-Питръ.

Бланше, какъ автоматъ, отдался въ руки жандармовъ.

Черезъ часъ онъ сидѣлъ въ комнатѣ, назначенной для приговоренныхъ къ смерти, на немъ была надѣта горячечная рубашка.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

На другой день, коммерческое судно увозило Мэри Бланше въ Сѣверную Америку.

VI.

Теперь намъ пора опять возвратиться къ главнымъ лицамъ нашего разсказа.

Повернувшись спиною къ Сенѣ, у моста Искусствъ, и идя прямо на лѣвый берегъ, кладбище Монпарнасъ остается направо и наконецъ доходишь до прежнихъ внѣшнихъ бульваровъ Парижа.

Тамъ находится Италіанскій бульваръ и бывшая застава того-же имени.

Въ двухъ шагахъ, немного вправо, идетъ наиболѣе любопытная и наименѣе извѣстная часть Парижа.

Узкія улицы образуютъ изъ себя что-то въ родѣ лабиринта, но этотъ лабиринтъ поражаетъ неожиданностью того, кто въ него входитъ. Когда вы доходите до конца улицы Бюо или улицы Дезирэ, то, кажется, что почва вдругъ исчезаетъ у васъ подъ ногами. Это почти отвѣсное окончаніе возвышенности. Склонъ на столько крутъ, глубина обрыва такъ велика, что пришлось поставить деревянные перила, чтобы предохранить отъ паденія пьяныхъ, которыми изобилуетъ эта, мало извѣстная, часть города.

Вдали, на горизонтѣ, виднѣется Бисетръ. Нѣтъ ничего страннѣе того зрѣлища, которое представляетъ вечеромъ вершина этого холма. Можно подумать, что находишься во ста миляхъ отъ Парижа, въ какой-нибудь мало населенной мѣстности, шумъ большаго города доносится сюда только неясно, на улицахъ никого не видно, а въ дожди они не проходимы отъ грязи.

Послѣдній домъ въ улицѣ Бюо, уже уничтоженный послѣ того времени, когда происходитъ нашъ разсказъ, стоялъ на самомъ краю возвышенности и, казалось, еле держался, да и то какимъ-то чудомъ. Это было деревянное строеніе, состоявшее изъ двухъ этажей. Въ нижнемъ, имѣвшимъ два окна и одну дверь, надъ дверями было написано желтой краской на темномъ фонѣ:

«Сэнкуа, содержатель меблированныхъ комнатъ.»

Затѣмъ, выставленныя на окнахъ бутылки доказывали, что здѣсь продается водка и пиво.

Дѣло происходило вечеромъ того дня, когда Морисъ дрался на дуэли съ Недомъ Фразеромъ и опасно ранилъ его.

По улицѣ Бюо шелъ какой-то человѣкъ и, какъ казалось, старался найти что-то; онъ вынулъ изъ кармана грязную бумагу и сталъ тщательно разсматривать при тускломъ свѣтѣ фонаря. Мы говоримъ тускломъ потому, что въ то время, о которомъ мы говоримъ, газъ, само собою разумѣется, еще не проникъ въ эти отдаленныя мѣста. Безъ сомнѣнія, незнакомецъ прочиталъ то, чего искалъ, потому что онъ сдѣлалъ довольный жестъ и пошелъ, не останавливаясь до самаго конца улицы.

Тутъ онъ остановился передъ домишкой, который мы только что описали.

Прежде всего онъ тщательно оглядѣлся вокругъ, нѣтъ-ли кого-нибудь на улицѣ; казалось, онъ боялся, что за нимъ слѣдятъ.

Послѣ осмотра, не видя ничего подозрительнаго, онъ подошелъ къ двери и взялся за ручку.

Дверь отворилась.

Незнакомецъ очутился въ комнатѣ довольно обширной, среди которой находилась выручка и на ней нѣсколько стакановъ. Сальная свѣча освѣщала эту комнату, стѣны и полъ которой, казалось, были пропитаны грязью и сыростью.

Человѣкъ, дремавшій облокотись на выручку, поспѣшно поднялъ голову, при входѣ посторонняго.

— Кто тутъ такой? спросилъ онъ хриплымъ голосомъ.

— Вы Сэнкуа? спросилъ вошедшій.

— Чего вамъ надо отъ Сэнкуа? грубо отвѣчалъ хозяинъ дома.

— Мнѣ надо съ нимъ поговорить….

— Ну! такъ говорите…. потому что это я.

— А! это вы, продолжалъ новопришедшій; но не можетъ-ли насъ кто-нибудь услышать?…

— У меня нѣтъ секретовъ.

— Въ самомъ дѣлѣ, насмѣшливо сказалъ пришедшій, но….

Тутъ онъ понизилъ голосъ.

— Но, что вы скажете Сэнкуа, если я пришелъ къ вамъ отъ сына?

— Что? вскричалъ Сэнкуа.

Однимъ прыжкомъ онъ выскочилъ изъ за выручки и подбѣжалъ къ двери, которую заперъ на ключъ; потомъ, вернувшись назадъ, онъ схватилъ горѣвшую на столѣ свѣчку и поспѣшно поднесъ ее къ лицу пришедшаго.

Трудно было опредѣлить какихъ лѣтъ былъ вошедшій.

Онъ долженъ былъ быть высокаго роста, но спина его была сгорблена. Самъ онъ былъ покрытъ лохмотьями. Худое лице, впалые щеки и ввалившіеся глаза указывали на ужасныя страданія. Все лице почти исчезало подъ цѣлымъ лѣсомъ растрепанныхъ, почти сѣдыхъ волосъ.

Сэнкуа внимательно разсматривалъ его.

— Вы сказали…. началъ онъ.

— Я сказалъ, что хотѣлъ говорить съ Сэнкуа, отъ имени его сына….

— Откуда вы?

— Оттуда-же гдѣ и вашъ сынъ….

— Вы убѣжали?

— Убѣжалъ.

— Что мнѣ докажетъ это?

— Вотъ это.

Сказавъ это, незнакомецъ засунулъ руку подъ лохмотья, прикрывавшія его грудь и вынулъ бумагу, которую, нѣсколько минутт, тому назадъ, онъ читалъ при свѣтѣ фонаря. Вынувъ бумагу, онъ протянулъ ее хозяину, который поспѣшно ее схватилъ, потомъ, бросивъ на нее взглядъ, онъ конвульсивно прижалъ ее къ губамъ.

Сэнкуа былъ маленькій старикъ, которому на видъ можно было дать лѣтъ семдесятъ. Онъ былъ худъ и тщедушенъ. Глядя на него трудно было подумать, чтобы онъ могъ сильно волноваться, тѣмъ не менѣе, теперь онъ плакалъ. Онъ взялъ руку незнакомца и крѣпко сжалъ ее.

— И такъ, говорилъ онъ, вы его видѣли, вы его знаете?… Бѣдный мальчикъ…. Онъ страдаетъ…. Говоритъ-ли онъ обо мнѣ?… Боже мой!… Боже мой!…

И старый Сэнкуа безсильно опустился на скамью, закрывъ лице своими морщинистыми руками.

— Онъ здоровъ, сказалъ пришедшій, когда я оставилъ его, онъ былъ здоровъ!… Онъ просилъ меня передать вамъ, чтобы вы не теряли мужества. Онъ терпѣливъ…. Въ этомъ свѣтѣ надо имѣть много терпѣнія, прибавилъ незнакомецъ, точно отвѣчалъ на свою собственную мысль.

— И онъ васъ прислалъ ко мнѣ? вскричалъ старый Сэнкуа, выпрямляясь. Дѣлайте здѣсь все, что хотите: мой домъ, правда, очень бѣдный домъ — теперь вашъ…. Вы здѣсь хозяинъ…. Я буду вамъ повиноваться…. я буду служить вамъ…. но, не правда-ли, вы мнѣ поговорите о сынѣ?…

Потомъ онъ вдругъ перебилъ себя.

— Какъ ваше имя? спросилъ онъ.

Незнакомецъ вздрогнулъ.

— У меня нѣтъ больше имени, сказалъ онъ. Зовите меня, какъ звали тамъ… Зовите меня Седьмой номеръ.

— Седьмой-номеръ?

— Да, въ Каэнской тюрьмѣ, я занималъ постель за седьмымъ номеромъ, въ четвертомъ отдѣленіи…. меня никогда не звали иначе….

— Ну, господинъ Седьмой-номеръ, я уже сказалъ вамъ…. вы здѣсь хозяинъ…. Что вамъ угодно?…

Седьмой-номеръ оглядѣлся вокругъ.

— Здѣсь нѣтъ никакой опасности? спросилъ онъ.

— Опасности! А! нѣтъ…. всѣ мои жильцы теперь спятъ….

У Сэнкуа жили мусорщики, которые вставали и выходили только среди ночи.

— Въ такомъ случаѣ, не дадите-ли вы мнѣ хлѣба и стаканъ вина?…

— Сію минуту.

И Сэнкуа, ноги котораго дрожали отъ волненія, овладѣвшаго имъ, поторопился принести то, чего гость просилъ у него.

Въ то время, какъ Седьмой-номеръ жадно ѣлъ: Сэнкуа, облокотясь на столъ напротивъ, смотрѣлъ на него. Легко было угадать, что онъ былъ точно какъ на иголкахъ и старался не обращаться съ вопросами къ пришедшему и молчалъ.

Седьмой-номеръ замѣтилъ его замѣшательство, лице его освѣтилось улыбкой состраданія, и онъ заговорилъ первый:

— Вашъ сынъ былъ добрый малый?

— Да, и хорошій работникъ…. Я погубилъ его…. да, я, сударь, и я готовъ-бы былъ вырвать языкъ, чтобы наказать себя за тѣ дурные совѣты, которые я давалъ ему….

— И которыя довели его до того мѣста, гдѣ онъ теперь…. до каторги?…

— О! вскричалъ Сэнкуа, снова зарыдавъ, до каторги!… Да, что и довело его…. Я его билъ…. я выгонялъ его за дверь и говорилъ: «иди куда хочешь….» Когда онъ мнѣ говорилъ: «папа, я голоденъ!…» Я отвѣчалъ ему, что у булочниковъ есть хлѣбъ. Я пріучилъ его воровать…. бѣдняжка!… И вотъ уже десять лѣтъ, какъ онъ тамъ….

Вдругъ Сэнкуа замолчалъ.

— Но вы, продолжалъ онъ послѣ минутнаго колебанія, сколько лѣтъ вы пробыли тамъ?…

— Я уже пересталъ считать, отвѣчалъ медленно каторжникъ, шестнадцать или семнадцать лѣтъ… не знаю навѣрно.

— И вы бѣжали!

— Да.

— Одинъ?…

Седьмой-номеръ улыбнулся. Онъ понялъ, что этотъ отецъ упрекалъ его, зачѣмъ онъ не помогъ убѣжать его сыну.

— Вашему сыну осталось всего два года. лучше потерпѣть.

— Да, вы правы…. Потому что, если васъ поймаютъ…. то отправятъ назадъ туда…. и на болѣе долгое время….

— На болѣе долгое время! сказалъ Седьмой-номеръ, ну, это-бы меня удивило….

— А! такъ вы?…

— Пожизненно.

— Боже мой, простите, что я васъ объ этомъ спрашиваю…. но что вы такое сдѣлали?…

— Ничего! поспѣшно отвѣчалъ Седьмой-номеръ.

Но видя удивленіе Сэнкуа, прибавилъ:

— Я говорю глупости… Я убилъ человѣка….

— Чтобы…. украсть. Вамъ тоже вѣрно давали дурные совѣты.

— Да, это правда! сказалъ Седьмой-номеръ; но не будемъ болѣе говорить объ этомъ…. Видите-ли, старикъ, вотъ уже шестнадцать или семнадцать лѣтъ, какъ я долженъ былъ быть мертвъ…. потому что, между нами, меня приговорили къ этому…. а потомъ, я не знаю, что за дьявольская идея пришла имъ въ голову, потомъ меня помиловали. Вмѣсто эшафота, они приговорили меня къ пожизненной каторжной работѣ…. Семнадцать лѣтъ!

Сэнкуа не могъ слушать безъ нѣкотораго волненія признанія убійцы. Но онъ сейчасъ-же оправился и сказалъ, взявъ за руку Седьмого номера:

— Ну! старикъ, надо забыть это, такъ какъ вы теперь не тамъ…. и главное, не надо позволять взять себя….

— Забыть!… вы думаете, что такія вещи забываются?… Что-же касается поимки, то это мое дѣло.

— Вызнаете, домъ Сэнкуа не блестящъ, но у меня кое-что есть. Съ тѣхь поръ, какъ онъ тамъ, о! я съ тѣхъ поръ работаю безъ устали…. я хочу, чтобы вернувшись, онъ получилъ кое-что, я хочу, чтобы ему не пришлось сносить ни чьихъ оскорбленій…. я копилъ…. копилъ…. онъ будетъ доволенъ…. да!

Седьмой-номеръ внимательно слушалъ разсказъ старика.

— Вы сдѣлали доброе дѣло, сказалъ онъ. Оно выкупаетъ то зло, которое вы сдѣлали сыну…. Надо хорошенько беречь эти деньги…. это будущность вашего сына…

— Беречь! О, объ этомъ не безпокойтесь. Онѣ всегда со мной….

— А! равнодушно сказалъ каторжникъ.

— Теперь когда вы поѣли и выпили, сказалъ Сэнкуа, то не хотите-ли вы мнѣ сдѣлать большое одолженіе, если только вы не очень устали?

— Конечно хочу.

— Поговорите мнѣ о немъ.

Седьмой-номеръ охотно повиновался….

Было уже далеко за полночь когда онъ наконецъ, улегся на отведенную ему постель.

VII.

Возвратимся въ отель Провансъ.

Недъ Фразеръ былъ перенесенъ домой безъ чувствъ, послѣ того какъ былъ раненъ Морисомъ.

Не будучи смертельной, рана тѣмъ не менѣе была все-таки опасна.

Два доктора стоятъ у постели больнаго, который до сихъ поръ еще не пришелъ въ себя. Безчувственное состояніе продолжается уже болѣе двухъ часовъ

Дыханіе Неда прерывисто, его красивое лице блѣдно, какъ мраморъ.

Графиня Листаль уже нѣсколько разъ присылала узнавать о положеніи больнаго. Ей отвѣчали, что хотя состояніе больного и опасно, но, тѣмъ не менѣе, рана не смертельна.

Американка была въ состояніи неописаннаго возбужденія.

Вся ея будущность стояла въ эту минуту на картѣ.

Два человѣка, дравшіеся на дуэли въ Винсенскомъ лѣсу были оба ея врагами. Недъ Фразеръ владѣетъ ужаснымъ секретомъ, открытіе котораго можетъ разбить всю жизнь графини и снова бросить ее на дно той пропасти, изъ которой она вышла только благодаря силѣ своей энергіи.

Что касается Мориса, то графиня не довѣряетъ ему, она знаетъ, что между ней и этимъ человѣкомъ объявлена война и что борьба уже началась.

Богатая и уважаемая графиня Листаль не осмѣливается хладнокровно подумать о томъ, какова будетъ ея будущность, если откроется тайна, которою владѣетъ Недъ и объясненіе которой Морисъ, во чтобы то ни стало, желаетъ имѣть.

О! еслибы они оба могли умереть!

При этой безумной, несбыточной мысли, графиня чувствовала, что неописанная радость овладѣваетъ ею.

Потомъ она подумала и рѣшила, что если не оба, то хоть одинъ непремѣнно будетъ убитъ.

Который?

Если это будетъ Морисъ, то она снова подпадетъ подъ власть Неда Фразера. Она будетъ принуждена выполнить то, что обѣщала. Берта должна будетъ выйти за Неда Фразера.

Да и тогда еще будетъ-ли она покойна, будетъ ли она спасена? Не воспользуется-ли негодяй этимъ первымъ успѣхомъ, чтобы потребовать отъ нея, какъ отъ сообщницы, все большихъ и большихъ уступокъ…. Это будетъ постоянно висящій надъ ней мечъ Дамокла, постоянная боязнь, постоянное, принужденное подчиненіе….

Но что, если Фразеръ будетъ убитъ? Морисъ, по крайней мѣрѣ, ничего не знаетъ. Ненависть, которую онъ къ ней чувствуетъ и которую она угадала, не имѣетъ никакого серьезнаго основанія. Когда Недъ будетъ устраненъ, тогда она будетъ свободна отдать ему снова руку Берты и тогда, составляя члена семейства Листаль, онъ первый будетъ заинтересованъ въ томъ, чтобы хранить молчаніе. Кромѣ того, не идетъ-ли тутъ дѣло объ одной изъ тѣхъ неопредѣленныхъ антипатій, которыя могутъ быть уничтожены ловко разыгранной привязанностью?…

Сомнѣваться было невозможно.

Интересъ графини заставлялъ ее желать смерти Неда Фразера.

Вдругъ, она узнаетъ, что онъ раненъ.

Смертельно?

Нѣтъ, но рана опасна, очень опасна.

Какъ могло случится, что Морисъ не убилъ его на мѣстѣ? Неужели его рука задрожала? Теперь графиня ненавидитъ Мориса за то, что онъ промахнулся и не попалъ въ сердце.

Неловкій! шепчетъ она.

Тѣмъ не менѣе, она еще не вполнѣ потеряла надежду. Доктора очень легко могутъ ошибиться. Она знаетъ, что Недъ все еще не пришелъ въ себя, пуля до сихъ поръ еще не вынута.

Что если онъ умретъ?

Затѣмъ въ ея головѣ мелькнула одна идея. Она закрыла глаза, чтобы лучше обдумать ее. Графиня одна, а между тѣмъ, она вздрогнула, точно что-нибудь испугало ее; ея мысли пугаютъ ее. Она встаетъ и начинаетъ ходить. Она желаетъ, во чтобы то ни стало, успокоить волненіе, противъ воли овладѣвающее ею.

Она снова посылаетъ узнать о состояніи Неда; извѣстія все тѣ же. Обморокъ не прекращается. Ничего новаго не произошло въ состояніи здоровья больнаго. Тѣмъ не менѣе, доктора отвѣчаютъ за его жизнь…

Если только не случится чего-нибудь особеннаго.

Особеннаго? Что они подъ этимъ понимаютъ? Какое-нибудь происшествіе… неожиданное волненіе… кто знаетъ?

Графиня снова задумалась.

Кто ходитъ за нимъ? Около него нѣтъ ни одного друга. Онъ иностранецъ, одинокъ; только секунданты, которыхъ ему представила графиня, часто присылаютъ справляться о состояніи здоровья раненнаго.

Взяли сидѣлку, которая должна будетъ провести ночь около раненнаго. Доктора снова придутъ вечеромъ… въ восемь часовъ.

Графиня Маріенъ успѣетъ принять какое-нибудь рѣшеніе. Она отправляется къ графу Листаль, который очень равнодушно выслушалъ о случившемся. Въ глубинѣ души онъ сохраняетъ къ Морису симпатію, которую онъ всегда къ нему чувствовалъ, поэтому онъ узналъ о результатѣ дуэли даже съ нѣкоторымъ удовольствіемъ….

Обо всемъ этомъ графу разсказала Берта, и бѣдный ребенокъ, счастливый, что Морисъ счастливо избавился отъ опасности, рыдая кинулась на шею отцу.

При входѣ графини, отецъ и дочь поспѣшно отодвинулись другъ отъ друга; въ этомъ инстинктивномъ движеніи заключалось какое-то недовѣріе къ графинѣ; Маріенъ замѣтила это и невольно сказала себѣ, что исчезновеніе Неда Фразера возвратитъ всему семейству, а въ особенности ей самой, то спокойствіе котораго она искала и которое разрушилось съ пріѣздомъ Неда Фразера…

Между, тѣмъ мнимый Джорджъ Вильсонъ пришелъ въ себя; было семь часовъ вечера.

Фразеръ лежалъ одинъ, т. е., хотя въ комнатѣ и была сидѣлка, но она уснула.

Ночникъ освѣщалъ комнату невѣрнымъ свѣтомъ.

Придя въ себя, Фразеръ старался собрать свои мысли; его память рисовала ему уголокъ Винсенскаго лѣса, гдѣ происходила дуэль; онъ видѣлъ себя съ пистолетомъ въ рукѣ, стоящимъ напротивъ своего противника. Вдругъ, онъ вздрогнулъ. дрожь пробѣжала по всему его тѣлу.

Онъ вспомнилъ то, что ему сказалъ Морисъ Серванъ,

И такъ Джорджъ Вильсонъ былъ разоблаченъ. Его безпощадный врагъ назвалъ его настоящее имя.

Онъ говорилъ о каторгѣ, объ убійствѣ въ Аміенѣ, о Джемсѣ Гардтонгѣ.

Потомъ вдругъ, появилось странное лице, какъ зловѣщій образъ прошедшаго.

— Слѣдуетъ-ли бороться? спрашивалъ себя Недъ Фразеръ.

Противъ воли, онъ чувствовалъ, что страхъ овладѣваетъ имъ. Игра, если не совсѣмъ проиграна, то, во всякомъ случаѣ, дѣло очень похоже на это; правда, что у Неда, не смотря на все это, есть могущественный помощникъ — графиня Листаль.

— Ахъ! говорилъ себѣ раненный, графиня будетъ страшно жалѣть, что меня не убили.

Затѣмъ мысли больнаго снова начали путаться; бредъ началъ овладѣвать имъ… но припадокъ былъ не продолжителенъ.

Пробило восемь часовъ.

У изголовья больнаго снова находятся два доктора.

— Вы спасены, говоритъ раненному одинъ изъ нихъ; но выслушайте хорошенько то, что мы скажемъ. Перевязка, наложенная на вашу рану, есть ваше спасеніе. Не дѣлайте никакихъ движеній, а въ особенности остерегайтесь сдвинуть перевязку, даже не дотрогивайтесь до нея, иначе можетъ произойти внутреннее изліяніе крови, которое для васъ крайне опасно… Завтра мы надѣемся вынуть пулю, послѣ чего черезъ двѣ недѣли или, самое большее, черезъ три, вы будете въ состояніи встать съ постели.

Недъ наклонилъ голову въ знакъ благодарности.

Въ ту минуту, какъ доктора уходили, графиня Листаль появилась на порогѣ комнаты.

Она была еще блѣднѣе, чѣмъ обыкновенно. Доктора раскланялись съ нею и зная участіе, которое она принимаетъ въ больномъ, они повторили ей наставленія, только что данныя больному….

Затѣмъ, доктора удалились, а графиня подошла къ постели раненнаго.

Недъ сейчасъ-же узналъ ее; въ эту минуту онъ чувствовалъ свою голову вполнѣ свѣжей.

— Ну! сказалъ онъ насмѣшливымъ тономъ, не смотря на все, вашъ покорнѣйшій слуга еще живъ и сохраняетъ пріятную надежду сдѣлаться вашимъ зятемъ…. Не правда-ли графиня?

Маріенъ холодно взглянула на него.

Вдругъ Недъ вспомнилъ лице, видѣнное имъ въ Винсенскомъ лѣсу.

— Тѣмъ болѣе, прибавилъ онъ тогда, что вы еще имѣете во мнѣ большую нужду..

— Въ самомъ дѣлѣ?

— Да, да…. случилось нѣчто новое…. завтра я вамъ это разскажу…. Сегодня я не чувствую себя въ состояніи говорить…. моя бѣдная голова очень тяжела…. мнѣ хочется и надо спать….

Глаза Неда закрывались сами собою. Онъ напрасно старался не закрывать ихъ. Взглядъ Маріенъ, пристально глядѣвшій на него, пугалъ Неда. Эта женщина внушала ему ужасъ….

Она стояла передъ нимъ неподвижная и блѣдная, точно привидѣніе….

Эта самая неподвижность имѣла на несчастнаго какое-то чарующее вліяніе…. Напрасно старался онъ бороться цротивъ него; дремота все болѣе и болѣе овладѣвала имъ…. Онъ пошевелилъ губами и хотѣлъ говорить, но силы измѣнили ему…. Онъ заснулъ тяжелымъ сномъ, какимъ должны спать помѣшанные….

Тогда передъ нимъ произошла, конечно, это ему снилось, странная сцена.

Ему казалось, что графиня Листаль наклонилась къ его лицу и прислушивалась къ его дыханію…. Потомъ она неподвижно стала смотрѣть на раненнаго, точно изучая его лице.

Въ комнатѣ все было тихо, сидѣлка вышла изъ нея на нѣсколько времени.

Неду показалось, что, простоявъ нѣсколько времени въ такомъ положеніи, графиня сдѣлала жестъ, точно рѣшаясь на что-то…. Она еще ближе наклонилась къ нему…. потомъ ея рука легла на постель такъ легко, что онъ едва почувствовалъ это.

Эта рука скользнула подъ одѣяло…. Потомъ дотронулась до плеча раненнаго…. Онъ лежалъ по прежнему неподвижно, погруженный въ оцѣпенѣніе, которое всегда слѣдуетъ за сильными лихорадочными припадками….

Было-ли это на яву или происходило въ разстроенномъ воображеніи больного?

Ему казалось, что графиня медленно и осторожно дотронулась до полотняной перевязки, стягивавшей его плечо…. Прикосновеніе было легко, едва чувствительно…. Потомъ все исчезло….

Недъ приподнялся на постели и страшно вскрикнулъ.

Въ эту-же самую минуту въ комнату входила возвращавшаяся сидѣлка.

— Что съ вами такое? вскричала она, увидя раненнаго, сидѣвшаго на постели и державшагося за то мѣсто на плечѣ, гдѣ была рана.

Лицо Неда было страшно…. смерть держала его въ своихъ когтяхъ, онъ задыхался.

Перевязка была сдвинута…. внутреннее изліяніе крови началось.

— Помогите! кричалъ несчастный задыхающимся голосомъ…. ко мнѣ!… ко мнѣ!..

Потомъ, откинувшись назадъ на постель, онъ прошепталъ:

— Умереть!… такъ…. не отомстивъ!… Нѣтъ, это невозможно….

Казалось, что его слова, были услышаны; отворилась дверь и вошелъ Морисъ.

— Вы? вскричалъ Недъ. А! самъ адъ посылаетъ васъ ко мнѣ…. Вы будете…. вы будете моимъ мстителемъ!

Морисъ подошелъ къ раненному.

— Недъ Фразеръ, сказалъ онъ, я пришелъ къ вамъ съ послѣдней просьбой….

Но въ эту минуту онъ замѣтилъ страшное выраженіе лица больнаго.

— Что съ вами? вскричалъ Морисъ.

Недъ старался побѣдить приближавшуюся смерть, всѣ члены его дрожали. Онъ сдѣлалъ Морису знакъ рукой, какъ-бы прося его молчать…. Потомъ закрылъ глаза, какъ-бы стараясь собрать остатокъ силъ.

— Подойдите ближе, сказалъ онъ наконецъ слабымъ голосомъ.

Морисъ повиновался.

— Еще ближе…. сюда…. наклонитесь ухомъ къ моему рту…. не теряйте ни одного слова…. ни одного звука…. Я умираю насильственной смертью…. убитый…. понимаете-ли…. убитый вашимъ врагомъ…. графиней Листаль….

Морисъ вздрогнулъ.

— Да…. да…. она приходила во время моего сна сдвинуть повязку съ моей раны…. Я чувствую приближеніе смерти…. Но я хочу, чтобы вы отмстили за меня… И вы это сдѣлаете…. я въ этомъ увѣренъ…. Когда узнаете все…. Вы должны найти одного человѣка…. который въ Парижѣ…. и котораго имя…. Пьеръ Бланше…. Это бѣглый каторжникъ…. котораго звали тамъ…. въ Каэннѣ…. страннымъ именемъ…. какъ?… мои мысли путаются…. да! Седьмой-номеръ!… Онъ также хочетъ отмстить ей…. Я хотѣлъ-бы пожить еще немного…. Мнѣ надо такъ много разсказать вамъ….

Въ ту минуту какъ онъ говорилъ эти слова, въ комнату вошла сидѣлка въ сопровожденіи доктора, за которымъ она ходила.

Докторъ сталъ осматривать рану.

— Какъ вы думаете, проживу я еще часъ? спросилъ Недъ.

— Да, если вы будете молчать…. если-же нѣтъ, то умрете черезъ полчаса….

— Хорошо! сказалъ Недъ, я буду говорить….

VIII.

Прошло двѣ недѣли со времени послѣдняго разговора Неда Фразера съ Морисомъ Серванъ.

Американецъ умеръ.

Графиня Листаль вздохнула съ облегченіемъ. Исчезновеніе ея сообщника было для нея спасеніемъ.

Все, казалось, сговорилось, чтобы обезпечить графинѣ спокойствіе на будущее время, такъ какъ здоровье графа Листаль стало быстро поправляться.

Началась весна. Возрожденіе всей природы дало болѣзненной организаціи графа новыя силы. Онъ уже началъ выражать желаніе оставить Парижъ и возвратиться въ замокъ.

Однако, докторъ требовалъ, чтобы онъ не торопился дѣлать это путешествіе, такъ какъ усталость могла оказать вредное вліяніе на его, еще не вполнѣ возстановившееся здоровье.

Тѣмъ не менѣе, онъ получилъ позволеніе выѣзжать кататься въ экипажѣ, когда погода была хороша.

Однажды, послѣ полудня, графъ, графиня и Берта ѣхали въ Булонскій лѣсъ въ коляскѣ.

Графиня сіяла отъ радости. Она оказывала мужу и Бертѣ величайшее вниманіе. Она хотѣла заставить простить себя, она желала, чтобы имя Джорджа Вильсона было забыто навсегда.

Одна Берта была нечальна. Со времени смерти Неда Фразера, Морисъ ни разу не являлся въ отель Провансъ. Почему онъ не приходилъ? Препятствіе, разлучавшее его съ невѣстой, исчезло. Даже болѣе, въ минуту рѣшимости, Берта написала ему короткое письмо, въ которомъ умоляла его придти къ нимъ. Графъ много разъ выражалъ желаніе снова увидать того, на кого онъ смотрѣлъ какъ на друга и на сына.

Графиня не противилась болѣе свадьбѣ Мориса и Берты. Какъ могло случиться, что въ ту минуту, когда всѣ затрудненія были устранены, молодой человѣкъ не являлся требовать исполненія даннаго ему обѣщанія. Графиня Маріенъ угадывала мысли Мориса. Она сама не могла отдѣлаться отъ чувства какого-то неопредѣленнаго безпокойства, но она скоро успокоивала себя: она достаточно знала характеръ Мориса и знала, что какъ-бы онъ ни ненавидѣлъ ее, но все-таки, его любовь къ Бертѣ, одержитъ верхъ надъ его ненавистью.

Вдругъ Берта вздрогнула:

— Вотъ онъ! невольно вскричала она.

Графъ и графиня поспѣшно обернулись въ ту сторону, куда указывала молодая дѣвушка.

Это былъ ѣхавшій верхомъ Морисъ.

Быстро принявъ рѣшеніе, Маріенъ велѣла остановить экипажъ и приказала лакею попросить молодаго человѣка подъѣхать.

Морисъ повиновался и, спустя мгновеніе, онъ стоялъ у коляски со шляпою въ рукѣ.

— Ну, мой другъ, сказалъ графъ, вы, кажется, насъ совсѣмъ оставили?

Морисъ пристально глядѣлъ на графиню. Казалось, онъ искалъ на ея лицѣ доказательства того, что ему сказалъ умирающій Недъ.

— Я долженъ тысячу разъ извиниться передъ вами, медленно сказалъ онъ. Но я съ нѣкотораго времени, крайне занятъ однимъ дѣломъ исключительной важности, которое поглощаетъ все мое время….

Подъ пристальнымъ взглядомъ Мориса, графиня не опустила глазъ. Она сама также старалась прочитать во взглядѣ Мориса.

Странная вещь была эта скрытая непріязнь, которой не замѣчали ни графъ, ни его дочь.

— Когда будемъ мы имѣть удовольствіе видѣть васъ у себя? спросила Маріенъ самымъ спокойнымъ голосомъ.

— Я скоро буду имѣть честь явиться къ вамъ, холодно отвѣчалъ Морисъ.

— А что это за важное дѣло? спросилъ улыбаясь графъ.

— Дѣло идетъ о нѣсколькихъ преступленіяхъ, слѣды которыхъ я открылъ, отвѣчалъ Морисъ равнодушнымъ тономъ.

— Вы, по прежнему, желаете состязаться съ полиціей? замѣтила Маріенъ.

Морисъ ни слова не отвѣчалъ на это насмѣшливое замѣчаніе.

— Я очень радъ видѣть, сказалъ онъ, обращаясь къ графу, что ваше здоровье поправляется.

Что было всего страннѣе въ этомъ разговорѣ, это то, что никто не дѣлалъ ни малѣйшаго намека на дуэль и на смерть мнимаго Джорджа Вильсона. Казалось, что всѣ сговорились не вызывать этого воспоминанія.

— До скораго свиданія! сказала наконецъ Берта.

Молодой человѣкъ бросилъ на нее быстрый взглядъ, въ которомъ Берта увидѣла всю прежнюю любовь къ ней, которую она считала для себя потерянной.

— До скораго свиданья! отвѣчалъ Морисъ.

Послѣ этого онъ далъ лошади шпоры и ускакалъ.

Но этого короткаго свиданія было достаточно для Маріенъ, чтобы указать ей на существованіе новой опасности, однако, она еще не знала о разговорѣ Мориса съ умирающимъ Недомъ.

— Я чувствую себя немного усталымъ, сказалъ Листаль, не вернуться-ли намъ домой?

Коляска поѣхала назадъ въ Парижъ.

Часъ спустя, она остановилась передъ отелемъ Провансъ.

Но ни одинъ изъ троихъ, сидѣвшихъ въ коляскѣ, будучи погружены въ свои мысли, не замѣтили на перекресткѣ тріумфальной арки, нищаго, который, опершись на палку, равнодушно смотрѣлъ на гуляющихъ и на проѣзжающіе экипажи, но вдругъ, при видѣ экипажа, въ которомъ ѣхало семейство графа де-Листаль, этотъ нищій вздрогнулъ отъ удивленія…. Потомъ онъ принялся бѣжать по боковой аллеѣ, не теряя изъ вида коляски.

Затѣмъ, когда экипажъ остановился передъ подъѣздомъ отеля Провансъ, нищій распросилъ, кто были лица, сидѣвшіе въ немъ.

Сначала думали, что онъ хочетъ просить милостыню и грубо прогнали его, но нищій не успокоился и настоялъ на томъ, что получилъ желаемыя свѣдѣнія.

— Графиня Листаль! повторилъ онъ. Благодарю васъ.

Послѣ этого онъ поспѣшно удалился.

Вскорѣ онъ пришелъ въ улицу Бюа и вошелъ въ домъ стараго Сэнкуа.

— А, это вы, Седьмой-номеръ! Вы сегодня вернулись раньше обыкновеннаго, сказалъ продавецъ вина.

— Я очень усталъ, отвѣчалъ бѣглый каторжникъ.

— Я думаю! вотъ уже двѣ недѣли какъ вы безъ устали ходите по Парижу…. Не мудрено, что подъ собою ногъ не чувствуете.

— Если хочешь что-нибудь найти, то надо искать….

— И вы должно быть ищете усердно…. Но, между нами будь сказано, что-же вы такое хотите найти?

— Скажите, вы никогда не хотѣли никому отмстить?

— А! да…. да…. я хочу отмстить. Но знаете-ли вы, кому? Я хотѣлъ бы отмстить самому себѣ за то зло, которое я сдѣлалъ своему сыну….

— Я, сказалъ Седьмой-номеръ, я долженъ отмстить человѣку, который сдѣлалъ зло мнѣ…. и я отмщу! Клянусь тѣми страданіями, которыя я перенесъ!

— Вы хотите отыскать кого-нибудь?… Но какъ вы приметесь за это въ такомъ городѣ какъ Парижъ?

Каторжникъ засмѣялся.

— О, случай великое дѣло…. пустяки…. какой-нибудь проѣзжающій экипажъ…. и дѣло сдѣлано!

— Да это правда…. при счастіи!

— Знаете что, Сэнкуа, я думаю, что мнѣ придется скоро васъ оставить.

Сэнкуа былъ пораженъ этимъ неожиданнымъ извѣстіемъ.

— Оставить меня…. почему-же?

— Потому что…. потому, что экипажъ проѣхалъ…. и мнѣ надо будетъ многое сдѣлать.

— Т. е., другими словами, вы нашли того, кого искали?

— Да, нашелъ.

— Значитъ, дѣло пойдетъ на ладъ?

— Да, именно, какъ вы говорите, дѣло пойдетъ за ладъ.

— Вы, кажется, опять довольны?… Значитъ, отмстить такъ пріятно?

Глаза Седьмаго-номера засверкали.

— Но, главное дѣло, продолжалъ Сэнкуа, не дѣлайте глупостей…. не дайте себя снова взять.

— Ну, это уже мое дѣло.

— О! я не сомнѣваюсь, что вы хитрецъ, но вы знаете, это такъ скоро дѣлается… и къ тому же, къ такимъ, какъ вы, они не бываютъ особенно нѣжны… Впрочемъ, я говорю все это, желая вамъ добра.

— Поэтому я и не сержусь на васъ… Я пойду теперь наверхъ… отдохну немного, а потомъ отправлюсь въ путь.

— Такъ скоро!

— Я не хочу терять времени!

— Чортъ возьми! вскричалъ Сэнкуа, не хотѣлъ бы я быть въ шкурѣ того, кому вы собираетесь отомстить…

Седьмой-номеръ ничего не отвѣчалъ.

Онъ пошелъ наверхъ: ни одного тряпичника не было дома. Ихъ спальня была довольно большая комната, въ которой постели стояли рядомъ одна съ другой. Сэнкуа занималъ самъ маленькую комнату, запиравшуюся большимъ замкомъ

Седьмой-номеръ оглядѣлся вокругъ. Потомъ сталъ прислушиваться… онъ услышалъ, что внизу Сэнкуа ходилъ взадъ и впередъ по лавкѣ.

— Ну, прошепталъ бѣглый каторжникъ, къ дѣлу.

Онъ подошелъ къ своей постели, поднялъ матрасъ и вытащилъ изъ подъ него множество инструментовъ странной формы, которые всякій воръ живо бы узналъ.

Нисколько не стараясь заглушать свои шаги, идя безъ всякихъ предосторожностей, Седьмой-номеръ подошелъ къ двери которая, вела въ комнату хозяина.

Дойдя до нея, онъ уронилъ одинъ изъ инструментовъ, который, падая, сильно зазвенѣлъ. Седьмой-номеръ, казалось, не обратилъ никакого вниманія на это обстоятельство, которое возбудило вниманіе Сэнкуа. Услыша стукъ желѣза, старикъ поднялъ голову говоря:

— Какого чорта дѣлаетъ онъ тамъ наверху?

Потомъ онъ сталъ прислушиваться. Ему казалось, что онъ слышитъ какой-то странный шумъ.

Седьмой-номеръ, съ неловкостью, которую трудно бы было предположить въ бѣгломъ каэнскомъ каторжникѣ, ломалъ замокъ у двери Сэнкуа…

Замокъ съ шумомъ открылся. Седьмой-номеръ вошелъ въ комнату, войдя въ нее онъ поспѣшно сломалъ замокъ у маленькаго шкапа, скрытаго въ стѣнѣ, у изголовья постели. Открывъ его, засунулъ въ него руку и вынулъ оттуда бумажникъ…

Въ эту же самую минуту, онъ почувствовалъ, что кто-то схватилъ его сзади.

— Негодяй! воръ! кричалъ Сэнкуа, который тихонько подкрался и поймалъ каторжника на мѣстѣ преступленія.

— Замолчишь-ли ты! кричалъ Седьмой-номеръ, стараясь вырваться.

Конечно, могло показаться страннымъ, что каторжникъ, бывшій гораздо сильнѣе старика Сэнкуа, не могъ съ нимъ справиться. Сэнкуа крѣпко держался за каторжника, который, казалось, хотѣлъ добраться до двери.

Во время борьбы они очутились около окна, тогда Седьмой-номеръ, стараясь удержаться за окно, неловко отодвинулъ задвижку. Окно открылось.

— Помогите! грабятъ! продолжалъ кричать Сэнкуа, рѣзкій голосъ котораго раздавался на всю улицу.

Оба боровшіеся были ясно видны съ улицы. Стараясь схватить каторжника за горло, Сэнкуа въ тоже время не переставалъ кричать и крики его начали привлекать сосѣдей.

На улицѣ довольно скоро собралась цѣлаа толпа.

— Помогите! грабятъ! повторялъ Сэнкуа.

— По крайней мѣрѣ, ты не будешь кричать изъ за пустяковъ, сказалъ Седьмой-номеръ и, вытащивъ изъ кармана ножъ, онъ взмахнулъ имъ надъ головою старика.

Въ эту самую минуту нѣсколько сосѣдей по храбрѣе ворвались въ домъ и поспѣшно взбѣжали по лѣстницѣ.

Они вошли въ комнату гдѣ происходила описываемая нами сцена.

Седьмой-номеръ опрокинулъ Сэнкуа и нанесъ ему ударъ ножемъ, такъ какъ потекла кровь.

Пришедшіе бросились на каторжника, который энергически оборонялся. Ножъ былъ у него вырванъ.

Четыре сильные молодца схватили каторжника, который былъ вытащенъ на улицу.

Нѣсколько минутъ спустя, онъ былъ переданъ въ руки полиціи.

Сэнкуа шелъ за нимъ и злобно показывалъ кулакъ Седьмому-номеру, который смѣялся. Ножъ ранилъ старика въ руку и платье его было въ крови.

Полицейскаго коммисара не было- поэтому первый допросъ Седьмому-номеру сдѣлалъ секретарь.

Что особенно приводило въ ярость стараго Сэнкуа, это то, что покушеніе на кражу было сдѣлано надъ деньгами, которыя онъ предназначалъ своему сыну.

— Неужели тебѣ не стыдно, кричалъ онъ Седьмому-номеру, что ты хотѣлъ обокрасть несчастнаго отца?…

— Что вы имѣете сказать? спросилъ полицейскій каторжника…

— Я?… ничего. Что же такое, что я хотѣлъ немного пообчистить этого старика… меня взяли… тѣмъ хуже для меня….

— Какъ ваше имя?

— Пьеръ Бланше, по прозванію Седьмой-номеръ.

— Откуда вы?

— Изъ Каэнскаго острога…

Секретарь съ удивленіемъ взглянулъ на него…

— Васъ освободили?

— Нѣтъ, я убѣжалъ, вотъ и все.

— Твое дѣло ясно, негодяй! замѣтилъ Сэнкуа.

— Ну, сказалъ одинъ изъ полицейскихъ, обращаясь къ толпѣ, мы сегодня поймали славную птичку!

На другой день, Седьмой-номеръ сидѣлъ въ Мазасѣ, обвиняемый въ тройномъ преступленіи: въ побѣгѣ, въ покушеніи на воровство со взломомъ и на убійство…

IX.

Разскажемъ здѣсь, что такое Недъ Фразеръ, умирая, передалъ Морису Сервану.

Читатель не забылъ, что вслѣдствіе преступленій, совершенныхъ въ Гвіанѣ, Недъ былъ приговоренъ къ пожизненной каторжной работѣ.

Едва вступивъ въ Каэнскій острогъ, онъ сейчасъ же началъ думать о томъ, какъ бы бѣжать.

Одаренный настойчивостью, энергіей и исключительной способностью къ притворству, онъ съумѣлъ, несмотря на недовѣріе, которое внушалъ сначала, съумѣлъ пріобрѣсти расположеніе начальства. Прибавимъ къ этому еще то, что изящество и изысканность манеръ всегда оказываютъ вліяніе на тѣхъ, кто въ состояніи ихъ оцѣнить. А эти драгоцѣнныя качества, которыми Недъ обладалъ въ высшей степени, также какъ и его замѣчательный умъ еще рѣзче выдавались въ той грубой средѣ, въ которую онъ попалъ.

Будучи сначала употребляемъ на работы въ фортѣ Сенъ-Мишель, онъ постоянно отличался крайнимъ послушаніемъ и кротостью.

Не было никакого самаго тяжелаго дѣла, передъ которымъ бы онъ отступилъ. Онъ покорно исполнялъ всякія приказанія; въ немъ соединялась замѣчательная сила съ необыкновенной ловкостью и не разъ прибѣгали къ его помощи въ исполненіи такихъ работъ которыхъ остальныя каторжники не могли исполнить. Кромѣ того, онъ покорно переносилъ жизнь каторжника, никогда не жаловался, никогда ни о чемъ не просилъ и, что очень цѣнится начальствомъ, во время инспекторскаго осмотра онъ никогда не заявлялъ никакихъ претензій.

Мало по малу, его жизнь стала все болѣе и болѣе улучшаться; затѣмъ, при помощи какого-то средства, даннаго ему его товарищемъ по каторгѣ, онъ могъ притвориться серьезно больнымъ и его рѣшено было отправить изъ Казны въ Иль-ла-Меръ.

Иль-ла-Меръ есть небольшой островокъ въ группѣ Ремирскихъ острововъ, куда отправляютъ стариковъ, больныхъ и выздоравливающихъ.

Недъ Фразеръ по болѣзни былъ отправленъ туда.

Рядомъ съ нимъ занималъ мѣсто одинъ каторжникъ сосланный пятнадцать лѣтъ тому назадъ за убійство. Со времени его прибытія, весь составъ его товарищей уже не разъ перемѣнился, никто не зналъ его имени, котораго онъ никогда не говорилъ тѣмъ, которые его о немъ спрашивали. Поэтому его называли по номеру той постели, на которой онъ спалъ.

Это былъ Седьмой-номеръ.

Седьмой-номеръ пользовался уваженіемъ своихъ товарищей, а начальство показывало къ нему особенное расположеніе; въ теченіи пятнадцати лѣтъ онъ ни разу не былъ наказанъ. Въ свободное отъ работы время онъ садился на берегу моря и по нѣскольку часовъ сидѣлъ неподвижно, глядя куда-то вдаль.

Чего искалъ онъ на горизонтѣ? Седьмой-номеръ былъ никто иной какъ Пьеръ Бланше, исторію котораго мы разсказали раньше.

Вскорѣ послѣ произнесенія приговора, Марсель, адвокатъ Пьера, добился смягченія его наказанія. Эшафотъ былъ замѣненъ вѣчной каторжной работой. Адвокатъ разсчитывалъ не остановиться на этомъ. Для него не было сомнѣнія относительно успѣха его плановъ. Онъ понялъ все, что было преступнаго и ужаснаго въ поведеніи Мэри Бланше, и далъ себѣ обѣщаніе сдѣлать все возможное чтобы снасти своего несчастнаго кліента. Къ несчастію для Бланше, человѣкъ, бывшій его единственной поддержкой, долженъ былъ погибнуть самымъ ужаснымъ образомъ. Въ 1843 году произошло страшное землетрясеніе, уничтожившее Поэнтъ-а-Питръ. Множество жертвъ погибло подъ развалинами разрушеннаго города или нашли смерть во время пожара. Марсель былъ среди жертвъ этаго ужаснаго разрушенія.

Послѣ его смерти, кто сталъ бы заниматься судьбою Пьера Бланше? Конечно, никто. Передъ несчастнымъ было только безконечное существованіе каторжника.

Онъ покорился судьбѣ. Всякая надежда для него погибла. Въ первые годы онъ думалъ иногда о Мэри, онъ говорилъ себѣ, что, можетъ быть, придетъ день, когда она вспомнитъ о томъ кого погубила, что можетъ быть, угрызенія совѣсти тронутъ наконецъ ея испорченное сердце, и что она все пуститъ въ ходъ, чтобы исправить сдѣланное ею зло. Время шло.

Пьеръ ничего не слыхалъ о Мэри. Прошло десять лѣтъ со времени его приговора, какъ вдругъ одно неожиданное обстоятельство снова пробудило его воспоминанія, и дало его мыслямъ новое направленіе.

Одинъ новоприбывшій произнесъ при немъ имя Джемса Виллинса. Это былъ братъ Мэри. Бланше вздрогнулъ и сталъ прислушиваться къ разговору.

Разсказывали о побѣгѣ Джемса, который былъ посаженъ въ Нью-Іоркскую тюрьму. Онъ былъ извѣстенъ подъ названіемъ Джемса Гардтонга.

Седьмой-номеръ просилъ и получилъ позволеніе написать Джемсу, чтобы спросить, не знаетъ-ли онъ, что сталось съ его сестрой. Съ какимъ нетерпѣніемъ ждалъ Седьмой-номеръ отвѣта на письмо. Наконецъ, черезъ нѣсколько мѣсяцевъ отвѣтъ былъ полученъ. Джемсъ писалъ, что его сестра уѣхала въ Европу и что онъ имѣлъ основаніе думать, что она находится въ недурномъ положеніи, такъ какъ она часто присылала ему деньги. Но онъ могъ сказать только одно то, что письма имъ получаемыя были съ парижскимъ штемпелемъ. Седьмой-номеръ написалъ снова.

Но Джемсъ былъ уже выпущенъ изъ тюрьмы и что съ нимъ сталось, никто не зналъ.

Теперь Бланше былъ увѣренъ хотя въ томъ, что его жена существуетъ. И такъ, она не только забыла его, но довела это забвеніе до послѣдней степени цинизма. Она писала своему брату и ни мало не заботилась о томъ, который изъ-за нея переносилъ такія ужасныя мученія. Тогда несчастнымъ овладѣла страшная жажда мщенія. Эта женщина казалась ему чудовищемъ. Но что сдѣлать? Просить помилованія? Бланше зналъ, что не получитъ его. Бѣжать? но могъ-ли онъ подумать объ этомъ? продолжительное пребываніе въ острогѣ истощило его силы. У него не было достаточно силы и онъ сознавался себѣ, что боялся умереть… умереть, не отмстивъ.

Тогда онъ рѣшился ждать, чтобы представился случай, онъ надѣялся, что Провиденіе не допуститъ такому страшному преступленію остаться безнаказаннымъ.

Терпѣніе! Терпѣніе!

Онъ терпѣлъ пять лѣтъ, подерживаемый какой-то неопредѣленной надеждой, мысль о мщеніи сроднилась съ его душой.

Въ это время въ острогѣ появился Недъ Фразеръ, американецъ.

Когда Бланше узналъ его національность, то постарался сблизиться съ нимъ. Тайный инстинктъ говорилъ ему, что этотъ человѣкъ могъ помочь ему въ его планахъ.

Однажды Бланше неожиданно спросилъ его:

— Знали вы Джемса Гардтонга?

Американецъ съ удивленіемъ взглянулъ на него. Во-первыхъ потому, что Седьмой-номеръ ни съ кѣмъ не говорилъ, а во-вторыхъ потому, что, будучи французомъ, онъ интересовался американскими мошенниками.

— Да, отвѣчалъ онъ, я его зналъ.

— Въ самомъ дѣлѣ? вскричалъ съ оживленіемъ Седьмой-номеръ.

Потомъ недовѣрчиво взглянулъ на Неда, думая не мистификація-ли это. Ему не вѣрилось, чтобы судьба стала наконецъ ему благопріятствовать.

Недъ увѣрилъ его, что сказалъ сущую истину. Не только онъ зналъ Джемса Гардтонга, но они даже работали вмѣстѣ; пойманный въ новомъ преступленіи, Джемсъ бѣжалъ и уѣхалъ въ Англію. Тогда, видя, что Пьеръ молчитъ и думаетъ, Недъ засыпалъ его вопросами. Сначала Бланше отказался дать какія бы то ни было объясненія и нѣсколько времени Недъ не могъ побѣдить его упрямства.

Но наконецъ его настойчивость имѣла успѣхъ: Бланше разсказалъ ему свою исторію.

Недъ былъ первый, кому, въ теченіи пятнадцати лѣтъ, Пьеръ Бланше открылъ свою душу.

— Еслибъ все это была правда! прошепталъ Недъ.

— Это правда… клянусь вамъ это правда!… Я невиненъ… я не заслужилъ ни смерти, ни каторжной работы…. и, если бы я только зналъ, что сталось съ этой женщиной…

— Я знаю это, сказалъ Недъ.

— Вы это знаете… и не говорите!… Гдѣ она?.. я хочу знать это, чтобы уйти изъ этого ада и мучить ее, какъ она меня мучила!…

Бланше былъ въ такомъ возбужденномъ состояніи, что оно граничило съ умопомѣшательствомъ.

Недъ успокоилъ его.

— Ну, старикъ, сказалъ онъ, когда кто желаетъ чего-нибудь добиться, то ему слѣдуетъ быть хладнокровнымъ. Выслушайте меня и мы увидимъ, что надо сдѣлать. Послѣдній разъ, когда я говорилъ съ Джемсомъ, онъ повѣрилъ мнѣ одну тайну… Понятно, что если мы будемъ въ состояніи воспользоваться этимъ, то выгоду раздѣлимъ пополамъ…

— Конечно… пополамъ! только бы вы дали мнѣ убить эту женщину.

— О! это я вамъ обѣщаю. Вотъ въ чемъ состоитъ эта тайна.

Джемсъ узналъ, что его сестра, т. е. Мэри Виллинсъ, вышла замужъ въ Европѣ…. во Франціи.

— Вышла замужъ!… значитъ, она двоемужница!

— Да, двоемужница…. и ея достойный братъ составилъ прекрасный планъ шантажа…. Къ несчастію.

— Къ несчастію?… съ любопытствомъ спросилъ Седьмой-номеръ.

— Вы знаете, что архивы Поэнтъ-а-Питръ были уничтожены землетрясеніемъ, такъ что Джемсъ не могъ достать необходимыхъ бумагъ для того, чтобы доказать бракъ Мэри Виллинсъ….

Седьмой-номеръ вскрикнулъ.

— Но я имѣю всѣ эти бумаги…. О! я храню ихъ какъ сокровище. Эти доказательства .. доказательства ея подлости!

— А! а! сказалъ Недъ, въ такомъ случаѣ, мы можемъ кое-что сдѣлать…. потому что Джемсъ зналъ положительно, что она находится въ отличномъ положеніи…. и его твердымъ рѣшеніемъ было, сейчасъ-же по пріѣздѣ въ Европу, дѣятельно заняться необходимыми розысками.

Седьмой-номеръ взглянулъ Неду въ глаза.

— Можете вы отыскать Джемса? спросилъ онъ.

— Очень легко…. онъ долженъ быть въ Ливерпулѣ. Его послѣднее дѣло доставило ему порядочную сумму денегъ и онъ имѣлъ намѣреніе устроить съ нѣсколькими товарищами коммерческое предпріятіе, основанное — безполезно вамъ это и говорить — на мошенничествѣ въ большихъ размѣрахъ…. Вашъ зять человѣкъ очень умный…

Седьмой-номеръ прервалъ разговоръ. Ему хотѣлось остаться одному. Онъ видѣлъ вдали свѣтъ, который освѣщалъ въ будущемъ удовлетворенное мщеніе. Нѣсколько времени онъ избѣгалъ возобновленія этого разговора съ Недомъ. Онъ изучалъ его и старался узнать, есть-ли въ немъ достаточно энергіи для исполненія его плана.

Наконецъ, Пьеръ рѣшился окончательно открыться ему, и предложилъ Неду бѣжать.

Недъ предложилъ свои условія. Онъ желалъ, чтобы Седьмой-номеръ до тѣхъ поръ не дѣлалъ никакого насильственнаго поступка, пока онъ, Недъ, не найдетъ средства вытянуть у виновной порядочный капиталъ. Седьмой-номеръ все обѣщалъ.

Тогда они приготовили планъ бѣгства, который тѣмъ легче было привести въ исполненіе, что надзоръ за ними былъ очень слабъ.

Казалось, Седьмой-номеръ нашелъ въ себѣ новую энергію. Но Недъ успокоивалъ его излишній жаръ и принималъ мельчайшія предосторожности.

Однажды, ночью, Недъ и Седьмой-номеръ сѣли въ лодку и выплыли въ море. Когда замѣтили ихъ исчезновеніе, то было уже слишкомъ поздно. Напрасно посылали во всѣ стороны на поиски за ними, напрасно старались перерѣзать имъ путь въ Англійскую Гвіану.

Но только одинъ изъ бѣжавшихъ достигъ земли.

Недъ обдумалъ дѣло и выйдя въ открытое море онъ отдѣлался отъ своего сообщника…. Онъ бросилъ Седьмаго-номера въ воду…. завладѣвъ предварительно бумагами, которые должны были помочь его шантажу.

X.

Отдѣлавшись отъ своего сообщника, Недъ поспѣшилъ отправиться въ Англію, гдѣ онъ не замедлилъ встрѣтиться съ Джемсомъ Виллинсомъ.

Недъ сообщилъ Джемсу свой планъ, сознался, что убилъ Седьмого-номера и наконецъ уговорился съ нимъ какъ лучше вести дѣло, чтобы извлечь изъ него какъ можно болѣе пользы.

Сначала Джемсъ отказывался выдать настоящее имя, которое носила теперь его сестра.

Дѣйствительно, Джемсъ, не имѣвшій никакого доказательства, на которомъ-бы онъ могъ основать свои требованія довольствоваться небольшой суммой, ежемѣсячно присылаемой ему сестрой.

Увидѣвъ бумаги, украденныя Недомъ у Бланше, онъ понялъ, что съ ними можно было сдѣлать многое, тогда онъ потребовалъ, чтобы взамѣнъ имени сестры Недъ передалъ ему драгоцѣнныя бумаги. Американецъ согласился, но это требованіе должно было стоить жизни Джемсу Гардтону.

Читатель, вѣроятно уже угадалъ, что Мэри Бланше была никто иная какъ графиня Маріенъ де-Листаль.

Оба сообщника оставили Ливерпуль, чтобы ѣхать въ Парижъ.

Вовремя переѣзда, Недъ убѣдилъ своего спутника, что для нихъ обоихъ лучше было не выходить на станціи, но выскочить изъ вагона, когда они будутъ подъѣзжать къ Аміену. Надо было, чтобы ихъ не замѣтили. Джемсъ согласился на это.

Въ то время, какъ другіе путешественники спали, Недъ открылъ дверь вагона, Джемсъ вышелъ первый и стоялъ на ступенькѣ, въ эту самую минуту Недъ ударилъ его ножемъ между плечъ, затѣмъ схвативъ ремень на которомъ висѣла сумка, заключавшая всѣ драгоцѣнные документы, онъ столкнулъ несчастнаго впередъ.

Джемсъ упалъ на рельсы, мы видѣли, что колеса раздробили ему ноги. Смерть была мгновенна. Послѣ этого Недъ выскочилъ въ свою очередь и скрылся черезъ поле….

Въ нищемъ, о которомъ мы говорили въ началѣ разсказа, онъ нашелъ послушное орудіе для своихъ цѣлей и послалъ письмо къ графинѣ Листаль.

Въ письмѣ онъ извѣщалъ ее, что одинъ человѣкъ владѣлъ всѣми нужными бумагами, для того, чтобы доказать не двоемужство графини, потому что Джемсъ не открывалъ ей о существованіи Пьера Бланше, котораго она считала казненнымъ, но ея первое замужество за преступникомъ. «Только, прибавлялъ онъ, если графиня желаетъ пріѣхать въ Лондонъ, то съ ней готовы сойтись въ условіяхъ.»

Читатели не забыли ужаснаго впечатлѣнія, которое произвело на графиню это письмо. Кромѣ того, она узнала своего брата въ жертвѣ Аміенскаго убійства. Въ ту минуту, когда она могла-бы предположить, что никто не знаетъ ея тайны, передъ нею поднялось новое привидѣніе.

Колебаться было невозможно. Ждать опасности было хуже, чѣмъ идти ей на встрѣчу. Графиня Листаль повиновалась выраженному въ письмѣ желанію. Но она была въ такомъ волненіи, что чуть не измѣнила себѣ въ письмѣ, оставленномъ мужу, въ которомъ она извѣщала его о своемъ отъѣздѣ.

Недъ былъ сговорчивъ.

Онъ открылъ графинѣ о существованіи Пьера Бланше, затѣмъ разсказалъ, какъ онъ отдѣлался отъ него.

— Вотъ чего я желаю, прибавилъ онъ. Посмотрите на меня хорошенько. Завтра, если вы желаете, я сдѣлаюсь свѣтскимъ человѣкомъ. Я знаю, что у графа Листаль есть дочь: пусть онъ отдастъ ее за меня замужъ и я возвращу вамъ эти ужасныя доказательства….

Маріенъ согласилась.

Какое ей было дѣло до того, что надо принести въ жертву Берту, только-бы она, Маріенъ, была спасена!… Чтобы удовлетворить своему безпредѣльному честолюбію, она измѣнила своему первому мужу и даже способствовала его осужденію…. Теперь, сдѣлавшись богатой и уважаемой, неужели она отступитъ передъ новымъ, нравственнымъ преступленіемъ, необходимымъ для сохраненія пріобрѣтеннаго ею положенія?…

Такимъ-то образомъ мнимый Джоржъ Вильсонъ былъ представленъ графинею мужу, какъ старинный другъ и затѣмъ чуть было не сдѣлался мужемъ Берты. Мы уже объяснили, какимъ образомъ состояніе здоровья графа явилось на помощь ея планамъ….

— Слушайте, сказалъ Недъ Фразеръ Морису, который съ изумленіемъ слушалъ разсказъ о такомъ множествѣ преступленій, я большой негодяй…. я умираю…. и это вполнѣ справедливо. Но вы должны понять, что есть виновная, наказаніе которой необходимо…. Эта женщина убила меня…. я умираю отъ ея руки…. а знаете-ли вы, почему я вздрогнулъ въ ту минуту, какъ вы цѣлились въ меня…. тамъ, въ Винсенскомъ лѣсу?… Потому что я увидѣлъ…. о! клянусь вамъ, что это была не галлюцинація…. я увидѣлъ Седьмаго-номера…. да, Пьера Бланше. Живаго…. въ Парижѣ…. около насъ…. О! еслибы у меня были силы, тоясталъ-бы искать и нашедъ-бы…. Онъ не умеръ! Почему? Какой случай спасъ его?… Я не могу понять этого…. Вы должны приняться за розыски…. найдите его…. Онъ не знаетъ имени своей жены, я въ этомъ увѣренъ…. но клянусь вамъ, что онъ найдетъ ее….

Недъ говорилъ около часа. Съ каждой минуты голосъ Неда дѣлался все слабѣе и слабѣе.

Кончивъ свой разсказъ, онъ отбросился назадъ. Все было кончено. Умирая, онъ улыбался, такъ какъ понималъ, что будетъ отмщенъ….

Морисъ вышелъ изъ комнаты умирающаго совершенно разстроеннымъ. Конечно, онъ всегда чувствовалъ сильное недовѣріе къ графинѣ Листаль, но могъ-ли онъ предположить, чтобы она дѣйствительно была на столько преступна, какъ онъ это узналъ изъ разсказа умирающаго?…

Мысли его путались.

И такъ, въ семейство Листаля, который самъ былъ воплощенное благородство, а его дочь ангелъ невинности и дочерней любви, въ это семейство попала женщина, соединявшая въ себѣ всѣ пороки и бывшая на столько преступной!

И между тѣмъ, какимъ образомъ изгнать и наказать эту презрѣнную не наложивъ неизгладимаго пятна на честь всего семейства? Не должны-ли были эти открытія нанести графу смертельный ударъ. Перенесетъ-ли онъ, что его имя будетъ брошено на жертву любопытству и общественному негодованію?

Вмѣстѣ съ тѣмъ, возможно-ли было позволять этой женщинѣ продолжать грязнить своимъ присутствіемъ это честное семейство.

Нельзя-ли было бояться, что эта испорченная натура не остановится передъ какимъ-нибудь новымъ преступленіемъ? Кто знаетъ, были-ли графъ и его дочь въ безопасности около этой ужасной женщины?

Морисъ спрашивалъ себя одну минуту, не была-ли болѣзнь графа послѣдствіемъ какого-нибудь покушенія на его жизнь, отравленія?… не имѣла-ли Маріенъ какого-нибудь интереса возвратить свою свободу…. наконецъ, не была-ли Берта стѣснительной для графини….

Нельзя было терять ни минуты; надо было дѣйствовать.

Морисъ послалъ за Фермомъ.

— Сударь, сказалъ онъ ему, я вамъ далъ слово, вы знаете, что я вамъ обѣщалъ?…

Фермъ поклонился.

— Я исполню мое обѣщаніе…. и съ сегодняшняго же дня, я могу вамъ обѣщать, что вы возвратитесь въ Префектуру высоко держа голову…. Но ваша задача еще не окончена….

— Я также далъ вамъ слово, сказалъ въ свою очередь Фермъ, я весь въ вашемъ распоряженіи….

Тогда Морисъ объяснилъ отставному агенту, не входя въ безполезныя подробности, что въ Парижъ прибылъ бѣглый каторжникъ, по имени Пьеръ Бланше, по прозванію Седьмой-номеръ и что было необходимо, во чтобы то ни стало, открыть его убѣжище.

— Только, прибавилъ Морисъ, не надо, чтобы объ этомъ узнала полиція, а главное дѣло, избѣгайте всего, что могло-бы повести за собой его арестъ.

Фермъ тотчасъ-же принялся за дѣло; онъ обыскалъ всѣ притоны Парижа, обошелъ всѣ мѣста, гдѣ прячутся находящіеся не въ ладахъ съ правосудіемъ, но всѣ его розыски и старанія были напрасны. Домъ старика Сэнкуа былъ изъ тѣхъ, о которыхъ въ такихъ случаяхъ не думаютъ.

Прошло двѣ недѣли.

Каждое утро, Фермъ, повинуясь принятому имъ обыкновенію, являлся съ донесеніемъ къ Морису и сообщалъ ему о всѣхъ своихъ безплодныхъ и неудачныхъ попыткахъ.

Однажды утромъ, бывшій полицейскій позвонилъ, по обыкновенію, у дверей Мориса.

Онъ шелъ, опустя голову, держался согнувшись, на его лицѣ было выраженіе страшнаго огорченія.

— Ничего новаго? спросилъ Морисъ.

— Увы! вздохнулъ Фермъ.

— Не надо отчаиваться; терпѣніе, мы достигнемъ цѣли….

— Но, перебилъ жалобнымъ тономъ отставной агентъ, самое печальное заключается въ томъ, что намъ невозможно долѣе терпѣть.

— Объяснитесь!…

— Седьмой-номеръ найденъ….

— Наконецъ-то! вскричалъ Морисъ.

— Найденъ, да…. но не нами, не мною….

— А кѣмъ-же?

— Полиціей…. Онъ самъ бросился въ волчью пасть….

Морисъ не могъ удержаться отъ восклицанія. Онъ былъ удивленъ и огорченъ.

Тогда Фермъ разсказалъ, какъ бѣглый каторжникъ сдѣлалъ двойное покушеніе, на воровство и убійство, у человѣка, который далъ ему убѣжище; затѣмъ, какъ онъ былъ немедленно пойманъ и отведенъ въ полицію, гдѣ самъ сознался.

— О! его дѣло долго не протянется, прибавилъ Фермъ, въ видѣ заключенія. Его будутъ судить, по всей вѣроятности, не болѣе какъ черезъ мѣсяцъ. Это хорошая поимка, закончилъ онъ, облизываясь, какъ лакомка, при видѣ вкуснаго куска, котораго ему не дали….

Морисъ былъ страшно огорченъ.

Седьмой-номеръ, Пьеръ Бланше, первый мужъ графини Листаль, будетъ судимъ какъ воръ и убійца! Это былъ позоръ имени Листаля, это была смерть для графа.

Ясное дѣло, что такой человѣкъ не остановится ни передъ чѣмъ, чтобы довести свое мщеніе до конца. Что ему за дѣло до семейства, котораго онъ не знаетъ? Онъ будетъ видѣть только Мэри Виллинсъ, сдѣлавшуюся графиней Маріэнъ Листаль.

Вдругъ Морисъ вспомнилъ. Недъ сказалъ, что Седьмой-номеръ не зналъ имени своей жены. Можетъ быть, онъ еще не открылъ его. Арестъ каторжника могъ въ этомъ случаѣ быть спасеніемъ.

Спасеніе! Морисъ чувствовалъ, что онъ нечувствительно сдѣлался какъ-бы сообщникомъ графини. Она вполнѣ поняла его. Любовь, которую Морисъ чувствовалъ къ Бертѣ, его сыновняя привязанность къ графу де-Листаль, были сильнѣе, чѣмъ отвращеніе, внушенное ему преступницей. У него была только одна мысль, одно желаніе: спасти тѣхъ, кого онъ любилъ, спасти ихъ отъ отчаянія, отъ безчестія.

Морисъ погрузился въ свои размышленія.

Фермъ, крайне огорченный испытаннымъ пораженіемъ, молча ждалъ.

— Судьба противъ насъ, сказалъ наконецъ Moрисъ. Я долженъ исправить зло, которое она намъ сдѣлала. Что касается до васъ, Фермъ, то я живѣйше благодаренъ вамъ, за все, что вы старались сдѣлать, чтобы оказать мнѣ услугу. Черезъ недѣлю я самъ сведу васъ къ префекту и вы получите полное удовлетвореніе.

— Ну, сказалъ молодой человѣкъ, оставшись одинъ, теперь я не долженъ терять ни минуты.

XI.

Пьеръ Бланше сидѣлъ въ тюрьмѣ. Мазасъ раздѣляется на шесть отдѣленій, изъ которыхъ послѣднее предназначено исключительно для самыхъ опасныхъ арестантовъ, за которыми нуженъ особенный присмотръ.

Тамъ-то былъ посаженъ Седьмой номеръ, вмѣстѣ съ другимъ арестантомъ, котораго посадили съ нимъ для того, чтобы онъ выпытывалъ у Бланше признаніе.

Дѣйствительно, для полиціи имѣло большую важность собрать изъ устъ обвиненнаго свѣдѣнія относительно его собратьевъ, съ которыми онъ жилъ въ продолженіи пятнадцати лѣтъ. Очевидно, онъ долженъ былъ слышать множество разсказовъ о ихъ преступныхъ подвигахъ, которыми имѣютъ обыкновеніе хвастаться каторжники. И, если даже онъ не разскажетъ ничего относительно себя лично, то, во всякомъ случаѣ, было очень вѣроятно, что онъ не удержится отъ разсказовъ относительно другихъ.

Но Пьеръ Бланше настойчиво молчалъ. Онъ сейчасъ же угадалъ, что за товарища ему дали. Да, конечно, Бланше могъ дать отличныя свѣденія относительно своихъ товарищей. Но что ему было за дѣло до всѣхъ? Онъ ни любилъ и ни ненавидѣлъ общества. Онъ не хотѣлъ ни вредить ему, ни быть полезнымъ. Всѣ его мысли сосредоточивались на его собственномъ положеніи, на его планахъ, на его мщеніи.

Когда, въ Булонскомъ лѣсу, онъ увидѣлъ проѣзжающую мимо себя Мэри, въ томъ ореолѣ, которымъ оно окружаетъ счастливцевъ міра сего, то онъ почувствовалъ, что почти падаетъ въ обморокъ. Потомъ все въ глазахъ его смѣшалось, какъ въ тотъ день, когда онъ сталъ убійцей. Убить эту женщину-такова была его первая мысль. Потомъ онъ передумалъ. Была-ли бы смерть достаточнымъ наказаніемъ? Что бы значила для него самаго смерть въ сравненіи съ пятнадцатью годами мученій, которыя онъ пережилъ?.

Онъ придумалъ лучше.

Нисколько не стѣсняясь присутствіемъ своего товарища по заключенію, Пьеръ приготовлялъ въ своемъ умѣ осуществленіе дьявольскаго плана, часть котораго уже привелъ въ исполненіе.

Слѣдствіе шло своимъ чередомъ. Арестантъ во всемъ признался. Изъ слѣдствія оказалось, что онъ злоупотребилъ довѣріемъ стараго Сэнкуа, чтобы узнать отъ него, гдѣ находятся деньги, которыя старикъ копилъ для своего сына. Что касается до покушенія на убійство, то множество народа было свидѣтелемъ этого. Заранѣе можно было предвидѣть, что его возвратятъ назадъ въ каторжную работу, если только не казнятъ. На что же онъ надѣялся?

Однажды утромъ вошелъ смотритель и вызвалъ товарища Блаеше по заключенію. Минуту спустя, въ комнату вошелъ молодой человѣкъ, съ бѣлокурыми волосами и страннымъ взглядомъ.

Это былъ Морисъ Серванъ, который, благодаря своимъ связямъ, получилъ позволеніе видѣться съ Седьмымъ-номеромъ.

Пьеръ съ любопытствомъ поглядѣлъ на вошедшаго. Онъ такъ давно не видѣлъ ни одного честнаго человѣка? Чего могли отъ него хотѣть? Онъ подумалъ о Недѣ Фразерѣ, но онъ видѣлъ, какъ тотъ упалъ, пораженный пулей своего противника. Бланше былъ убѣжденъ, что Недъ умеръ на мѣстѣ.

Для чего пришелъ Морисъ? Онъ и самъ не зналъ этого. Онъ съ любопытствомъ наклонился надъ пропастью, чтобы убѣдиться въ ея глубинѣ, но онъ не боялся головокруженія.

— Это вы, сказалъ онъ, вы Пьеръ Бланше, по прозванію Седьмой-номеръ?

— Да, сударь, просто отвѣчалъ тотъ.

— Вы бѣжали изъ Каэнскаго острога?

— Да, но прежде чѣмъ идти дальше, позвольте мнѣ спросить васъ, по какому праву предлагаете вы мнѣ эти вопросы?

Странная вещь, говоря съ человѣкомъ порядочнымъ, Пьеръ Бланше чувствовалъ, что онъ возрождается; онъ, самъ объ этомъ не думая, принялъ свои прежнія манеры, оставилъ безцеремонность каторжника.

Морисъ сейчасъ же замѣтилъ это. Съ одного взгляда онъ понялъ, чѣмъ долженъ былъ быть этотъ человѣкъ, до того, что онъ называлъ его паденіемъ, потому что Морисъ былъ убѣжденъ въ его виновности.

— Вы меня сейчасъ поймете, отвѣчалъ молодой человѣкъ на вопросъ каторжника. Позвольте мнѣ предложить вамъ сначала нѣсколько вопросовъ?

— Говорите, равнодушно сказалъ Седьмой номеръ.

— Когда вы оставили Каэну, вы были не одинъ?

Эти слова были объясненіемъ для Пьера. Уже нѣсколько минутъ ему казалось, что онъ гдѣ-то видѣлъ лицо Мориса.

— А, вскричалъ онъ, я васъ узнаю, сударь. Это вы, нѣсколько времени тому назадъ, дрались на дуэли въ Винсенскомъ лѣсу…

— Да, это былъ я, сказалъ Морисъ.

— Знаете-ли вы имя вашего противника?

— Да, конечно, если я спрашиваю, не было-ли у васъ товарища во время побѣга…

— И вы дрались съ нимъ?…

— Конечно.

— Тогда какъ было такъ просто предать его въ руки правосудія….

— Я не хотѣлъ, отвѣчалъ Морисъ, пристально глядя въ глаза Седьмому-номеру, я не хотѣлъ, чтобы онъ явился передъ судомъ!..

— А!.. а почему же?

— Потому что есть люди, владѣющіе ужасными тайнами… и которые готовы прибѣгнуть къ скандалу, чтобы открыть ихъ….

Седьмой-номеръ иронически улыбнулся…

— Вы были правы, говоря, что я васъ скоро пойму. И такъ вы убили его для того, чтобы помѣшать ему говорить?…

Потомъ Пьеръ на мгновеніе остановился.

— Знаете вы его имя? продолжалъ онъ вслѣдъ за тѣмъ.

— Недъ Фразеръ, отвѣчалъ Морисъ.

— Да, это такъ… и онъ умеръ?

— Два дня спустя послѣ дуэли….

— Два дня! повторилъ, вздрогнувъ Седьмой-номеръ.

А про себя онъ думалъ:

— Сказалъ-ли онъ?

Пьеръ Бланше рѣшился держаться на сторожѣ. Морисъ угадалъ это.

— И такъ, продолжалъ онъ, вы были жертвою покушенія на убійство со стороны вашего сообщника.

— А!… онъ сознался въ этомъ… болтунъ! Я даже не сталъ бы вспоминать объ этомъ…. Правда, что онъ долженъ былъ быть крайне удивленъ, неожиданно увидавъ меня тамъ, гдѣ менѣе всего ожидалъ видѣть… Я спасся, я избѣгъ эшафота, я пережилъ каторгу, я былъ спасенъ изъ воды англійскимъ кораблемъ, взявшимъ меня къ себѣ на бортъ… Какъ кажется, смерть отказывается отъ меня….

Седьмой-номеръ нервно засмѣялся.

— Но не укралъ-ли онъ у васъ чего-нибудь?

Седьмой-номеръ опять вздрогнулъ.

Намекъ былъ слишкомъ ясенъ. Очевидно, Недъ все разсказалъ. Намекъ былъ на воровство бумагъ, возстановлявшихъ гражданское положеніе Мэри Бланше….

— Онъ ничего не бралъ у меня! поспѣшно вскричалъ Пьеръ.

— Даже бумагъ, доказывающихъ, что вы были женаты? продолжалъ Морисъ Серванъ, который читалъ на лицѣ заключеннаго различныя впечатлѣнія, поочереди отражавшіеся на немъ.

Пьеръ Бланше почувствовалъ, что страшный гнѣвъ овладѣваетъ имъ.

Неужели опять судьба вооружится противъ него? Онъ считалъ себя единственнымъ обладателемъ своей тайны.

Онъ сталъ хитрить.

— А если это и такъ?… сказалъ онъ.

— Значитъ, вы признаетесь, что были женаты?…

— Я жен…. я былъ женатъ. Развѣ я знаю? Нѣтъ, чортъ возьми! Я это знаю, такъ какъ моя милая жена….

Говоря послѣднія два слова, онъ стиснулъ зубы.

— … Такъ какъ моя милая жена сама была свидѣтельницей вовремя моего процесса въ Гваделупѣ….

Морисъ видѣлъ, что ненависть обезобразила лице несчастнаго.

— А теперь, спросилъ Морисъ, гдѣ-же она?

Седьмой-номеръ бросилъ на Мориса насмѣшливый взглядъ.

— Гдѣ она, что она? Объ этомъ я не знаю…. можетъ быть, она умерла, можетъ быть, жива…. бѣдна или богата…. это ея дѣло и я этимъ нисколько не интересуюсь.

Но самое стараніе показать, что ему все равно, выдавало его. Для опытнаго взгляда Мориса было ясно, что Бланше зналъ, что его жена жива. Впрочемъ, судя по разсказу Неда, это должно было случиться.

— Вы не желаете снова увидать ее? продолжалъ Морисъ.

Въ глазахъ Бланше, сверкнула молнія, но почти сейчасъ-же, подъ вліяніемъ силы воли, этотъ блескъ исчезъ.

— Теперь, сказалъ Седьмой-номеръ, не будетъ-ли вамъ угодно сказать мнѣ, какой интересъ заставляетъ васъ дѣйствовать такимъ образомъ…. а главное, объяснить мнѣ, какую выгоду имѣю я отвѣчать вамъ?…

Вопросъ былъ прямъ.

Со времени своего прихода къ Пьеру Бланше, Морисъ съ глубочайшимъ вниманіемъ разсматривалъ человѣка, бывшаго передъ нимъ. Онъ припоминалъ, что Недъ повторялъ ему слова Бланше, увѣрявшаго, что онъ невиненъ. Онъ старался проникнуть въ совѣсть этого человѣка, измученнаго страданіями и отчаяніемъ И чѣмъ больше онъ на него глядѣлъ, тѣмъ болѣе понималъ, что это не обыкновенный преступникъ, потомъ онъ говорилъ себѣ, что жена Бланше, сдѣлавшись графиней Листаль, дала столько доказательствъ своей испорченности, что, можетъ быть, передъ нимъ была первая жертва этой честолюбивой женщины.

— Вы были приговорены къ каторжной работѣ безвинно? спросилъ Морисъ неожиданно Пьера Бланше.

Бланше не могъ удержаться.

— О! клянусь моей честью, я невиненъ.

Но это первое впечатлѣніе, произведенное словами Мориса, скоро прошло.

— Впрочемъ, что вамъ за дѣло до этого? спросилъ онъ.

Вдругъ одна идея мелькнула въ умѣ Мориса.

— Если у правосудія будетъ доказательство вашей невинности въ первомъ преступленіи, то не думаете-ли вы, что, въ настоящемъ случаѣ, оно будетъ снисходительнѣе?

— Снисходительнѣе! вскричалъ Седьмой-номеръ. Но я не хочу снисхожденія, я не прошу ничего… и именно потому, что я былъ приговоренъ невинно, хочу явиться передъ судомъ, какъ воръ и убійца…

— А если, продолжалъ Морисъ, вамъ бы предложили сдѣлку?

— Какую?

— Вашу свободу… противъ вашего молчанія?…

— Мою свободу!… а! бѣгство! я очень хорошо понимаю, что вы говорите полусловами. Мою игру поняли… я ясно читаю въ вашей….

Седьмой-номеръ всталъ и, скрестивъ руки, глядѣлъ въ лице говорившему:

— Знаете-ли, сударь, сказалъ онъ, что вы мнѣ предлагаете?… Слушайте, насъ никто не слышитъ и я могу сказать вамъ, что лежитъ у меня на сердцѣ… Я былъ приговоренъ за убійство въ Гваделупѣ… Былъ человѣкъ, который могъ меня спасти… этотъ человѣкъ далъ приговорить меня къ смерти… этотъ человѣкъ нарочно толкнулъ несчастнаго Бланше на эшафотъ, который былъ замѣненъ каторжной работой… Ну!… слушайте меня хорошенько… Бланше былъ всегда честнымъ человѣкомъ, какъ тамъ, такъ и въ Каэнѣ, такъ и здѣсь. Да, меня считаютъ теперь воромъ и убійцей. Я не хотѣлъ воровать, и еслибы я хотѣлъ убить Сэнкуа… бѣднякъ!.. то я могъ-бы легко задушить его руками… Я нарочно во время моего покушенія на воровство, привлекъ его вниманіе… Я нарочно шумѣлъ, я самъ привлекъ толпу тогда, какъ несчастный вырывался у меня изъ рукъ… къ чему я дѣлалъ все это? Потому что я хотѣлъ быть взятымъ, хотѣлъ быть отведеннымъ сюда, хотѣлъ чтобы меня судили публично, понимаете-ли вы? я желалъ явиться передъ судьями, передъ присяжными, передъ любопытной и болтливой толпой… для того, чтобы громко закричать: «Да, я убійца, да, я провелъ пятнадцать лѣтъ на каторгѣ, да я кралъ, я хотѣлъ убить человѣка, бѣдняка, вѣрившаго мнѣ…» Но есть преступленіе, котораго не знаетъ никто изъ васъ всѣхъ, требующихъ моей головы… Это преступленіе жены Бланше, этого двоемужества… Это постоянная, ужасная испорченность ея!.. О, я такъ громко закричу ея имя, что его услышатъ… Это не спасетъ меня, скажете вы?…

Да развѣ я хочу быть спасеннымъ?.. Да, мнѣ отрубятъ голову, или снова вернутъ назадъ въ Каэнну, но надо будетъ также вести слѣдствіе о двоемужествѣ… я буду свидѣтелемъ въ этомъ процессѣ… и, клянусь честью! вы увидите меня спокойнымъ, и хладнокровнымъ… Это мое мщеніе, я хочу и отмщу… Бѣжать! вы не подумали объ этомъ. Я вошелъ сюда по моему собственному желанію, я не выйду иначе, какъ между двумя жандармами… чтобы привести въ исполненіе мое справедливое дѣло!… Это будетъ очень любопытно, этотъ обвиненный, превратившійся въ обвинителя, этотъ каторжникъ, передъ которымъ будутъ дрожать… этотъ человѣкъ, невинный передъ своей совѣстью, дѣлающійся судьей и палачемъ!.. и вы, вдругъ, предлагаете мнѣ бѣжать?.. Вотъ уже пятнадцать лѣтъ, какъ я попалъ въ Каэнну, въ этотъ адъ…. Сосчитайте же сколько часовъ въ пятнадцати лѣтахъ и помните, что не прошло часу безъ того, чтобы Бланше не повторялъ себѣ, такъ тихо, чтобы никто этого не слыхалъ… клятву, которую я вамъ повторяю… «Клянусь отмстить и отмщу!…» Понимаете-ли вы, какъ эта мысль вкоренилась во мнѣ?.. Слово мщеніе мало по малу сдѣлалось неразлучно съ мною… Я жилъ этимъ словомъ… я ласкалъ его, я мечталъ о немъ… это мое сокровище… Теперь, спросите сами себя, можетъ-ли Пьеръ Бланше согласиться на сдѣлку?.. Седьмой номеръ преобразился. Голова его поднялась, глаза горѣли яркимъ огнемъ.

Морисъ, молча, слушалъ его, не дѣлая ни жеста, ни восклицанія.

— И, не смотря на это, сказалъ онъ кротко, когда Пьеръ остановился истощенный гнѣвомъ, вы не родились злымъ.

Бланше вздрогнулъ. На его мстительныя слова отвѣчали словами симпатіи. Онъ съ изумленіемъ взглянулъ на Мориса.

Но, при мысли, что этотъ человѣкъ пришелъ отъ нея, что она боялась, что съ ужасомъ ждала его отвѣта, гнѣвъ снова овладѣлъ имъ.

— Идите и скажите г-жѣ Седьмой-номеръ, что ея мужъ живъ… и что онъ съумѣетъ повести дѣло.

Морисъ вышелъ.

XII.

Ужасная минута приближалась.

Поле битвы было заранѣе извѣстно, драма должна была разыграться въ судѣ. Сомнѣваться было невозможно. Бланше будетъ безпощаденъ, ужасный скандалъ угрожаетъ графу Листаль, второму мужу жены каторжника, убійцы.

Что было Морису за дѣло, что графиня Листаль погибнетъ? Да къ тому-же, развѣ это не было-бы для нея справедливымъ искупленіемъ всѣхъ ея преступленій. Но вмѣстѣ съ нею пострадаютъ и двое невинныхъ: графъ и его дочь, Берта.

Кромѣ того, Морисъ не могъ забыть, что графиня Маріенъ заботилась о дѣтствѣ его невѣсты; ему казалось, что презрѣніе, которымъ будетъ наказана графиня, отразится и на этой невинной дѣвушкѣ.

Морисъ былъ человѣкъ рѣшительнаго характера. Онъ любилъ идти на встрѣчу опасности и чѣмъ болѣе онъ видѣлъ близость и неизбѣжность этой опасности, тѣмъ онъ чувствовалъ въ себѣ болѣе энергіи бороться противъ нея. Такъ поступилъ онъ и въ этомъ случаѣ. Онъ отправился въ отель Провансъ и велѣлъ доложить о себѣ графинѣ.

Между тѣмъ, опасенія и безпокойство графини Листаль, мало по малу, уничтожились. Ей казалось, что Недъ не могъ ничего сказать. Что-же касается отсутствія Мориса, то она приписывала его капризу, а, можетъ быть, даже исчезновенію той любви, которую онъ чувствовалъ къ Бертѣ. Во всякомъ случаѣ, она легко привыкла къ его отдаленію. Она чувствовала себя спокойнѣе вдали отъ проницательныхъ взглядовъ Мориса, которые, казалось, проникали въ самыя сокровенныя тайники ея души.

Услышавъ имя молодаго человѣка, она сдѣлала жестъ удивленія и въ тоже время неудовольствія.

Почему онъ возвращался? Почему, зная, что, графъ ждетъ его давно и желаетъ видѣть, Морисъ сдѣлалъ свое первое посѣщеніе ей?

Тѣмъ не менѣе, графиня приказала просить его къ себѣ.

Комната графини Листаль была вся голубая, сама Маріенъ полулежала на отоманкѣ. Отъ голубой обивки рѣзко отдѣлялись ея золотистыя волосы, образовывавшіе какъ-бы ореолъ вокругъ ея блѣднаго лица.

Морисъ остановился въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нея и поклонился.

— Наконецъ-то вы вспомнили насъ, сказала графиня самымъ любезнымъ тономъ, мы все здѣсь сожалѣли, что вы покинули насъ.

Морисъ чувствовалъ себя неловко. Лицемѣріе этой женщины казалось для него опаснѣе гнѣва Седьмаго-номера.

— Графиня, сказалъ онъ, мнѣ надо переговорить съ вами объ одномъ, весьма важномъ дѣлѣ…. настолько важномъ, что, смѣю васъ спросить, совершенно-ли мы одни?

— Мы совершенно одни, съ удивленіемъ отвѣчала графиня.

— И вы увѣрены, что звукъ нашихъ голосовъ и смыслъ нашихъ словъ не можетъ даже случайно быть кѣмъ-нибудь услышаны?…

— Никто не можетъ насъ услышать. Но меня удивляютъ эти таинственныя предосторожности и вы меня очень обяжете, объяснивъ….

Морисъ подошелъ къ ней…. Маріенъ инстинктивно отодвинулась назадъ.

— Угодно-ли, госпожа Мэри Бланше, выслушать меня, сказалъ молодой человѣкъ.

Маріенъ вскочила со своего мѣста, широко открывъ глаза. Зубы ея были стиснуты, она не могла выговорить ни слова. Эти слова страшно оскорбили ее; она чувствовала ужасный гнѣвъ….

— Я сказалъ Мэри Бланше…. повторилъ Морисъ.

Холодный потъ выступилъ на лбу несчастной. Она сдѣлала жестъ рукой, точно прося минуты сроку, чтобы придти въ себя. Она чувствовала потребность оправиться отъ ужаснаго удара, который поразилъ ее. Страшнымъ усиліемъ ей удалось побѣдить свое волненіе и, поднявъ голову, она могла даже улыбнуться и сказать:

— Я васъ не понимаю…

— Ваше волненіе опровергаетъ ваши слова, перебилъ ее Морисъ, который спокойно слѣдилъ за ужаснымъ впечатленіемъ, произведеннымъ его словами. Вы Мэри Виллинсъ, жена Бланше, приговореннаго къ смерти въ Гваделупѣ, за убійство Эдуарда Стермана, вашего любовника…

Маріенъ снова вскочила съ софы, на которую опять было сѣла и, схвативъ за руку Мориса, она наклонилась къ его лицу.

— Вы дорого заплатите за ваши слова, прошептала она, и что бы ни случилось, я ихъ не забуду… и графиня Листаль съумѣетъ отмстить за себя…

Морисъ освободился отъ ея руки и сдѣлалъ шагъ назадъ.

— Вы забываете, сударыня, сказалъ онъ, что графиня Листаль болѣе не существуетъ… между нею и Мэри Бланше лежитъ преступленіе….

— Вы забываете также, сударь, что никто въ свѣтѣ не можетъ доказать того, что вы утверждаете такъ необдуманно, и что если вы прибавите еще хоть одно слово, то самъ графъ Листаль велитъ лакею вытолкать васъ за дверь…

Маріенъ была ужасна въ своей сдержанной ярости. Ея лице было блѣдно, какъ лице покойника.

Морисъ оставался, по прежнему, спокоенъ. Первый ударъ попалъ мѣтко. Преимущество осталось за нимъ.

— Позвольте мнѣ, сударыня, дать вамъ одинъ совѣтъ, сказалъ онъ, вы слишкомъ скоро выходите изъ себя и, повѣрьте, что если я пришелъ поговорить съ вами, то, значитъ, для этого были важныя причины. Вамъ придется, можетъ быть, долго говорить…. поэтому, будьте такъ добры, одолжите мнѣ на нѣсколько минутъ вашего вниманія.

Графиня чувствовала, что хладнокровіе Мориса брало надъ ней перевѣсъ, но, тѣмъ не менѣе, гордость ея все еще возмущалась.

— Впрочемъ, подумала она, лучше всего узнать сначала, чего хочетъ этотъ человѣкъ.

— Говорите, сказала она, снова садясь.

— Предположимъ, сударыня, продолжалъ Морисъ, что мы говоримъ о третьемъ лицѣ… положеніе котораго очень опасно…. и которое надо спасти.

— Спасти! вскричала графиня, съ новымъ изумленіемъ.

— Да, я сказалъ спасти. Г-жа Мэри Бланше позволила приговорить къ смерти своего мужа, хотя она знала, что одно ея слово можетъ спасти его… Она думала, что его казнили, уѣхала въ Европу и снова вышла замужъ… Но, нѣсколько лѣтъ тому назадъ, братъ ея узналъ это и сталъ выманивать у нея деньги, что было тѣмъ легче, что онъ узналъ о существованіи Бланше, наказаніе котораго было смягчено.

— Хорошо, сказала Маріенъ, къ которой возвратилось ея присутсвіе духа.

— Одинъ негодяй, бѣглый каторжникъ, Недъ Фразеръ, убилъ брата этой особы, укралъ у него бумаги, доказывавшія замужество Мэри Бланше и явился въ замокъ продолжать шантажъ, начатый Джемсомъ Гардтонгомъ.

— Продолжайте!

— Цѣной своего молчанія, Недъ потребовалъ руку Берты… мачиха которой, не колеблясь, рѣшилась пожертвовать несчастной дѣвушкой, чтобы спасти себя.

— Дальше… сказала графиня.

— Хорошо, пойдемъ дальше. На дорогѣ Неда встрѣтился одинъ человѣкъ и убилъ его… или, по крайней мѣрѣ, тяжело ранилъ… но, не смертельно, прибавилъ Морисъ, не спуская глазъ съ графини.

— Въ самомъ дѣлѣ? замѣтила она.

— Доктора отвѣчали за его жизнь… какъ вдругъ, одна преступная рука развязала перевязку на его ранѣ…. кровь потекла, и Недъ умеръ…. Эта рука принадлежала…. тому, третьему лицу, о которомъ мы говоримъ.

— А! вы знаете это также? замѣтила графиня равнодушнымъ тономъ.

— Такъ что это третье лице, попытавшись быть причиной смерти своего мужа, убило затѣмъ Неда Фразера… и что, въ концѣ-концовъ, она двоемужница, а это строго наказывается закономъ…

Морисъ остановился и ждалъ.

Маріенъ заговорила. Лице ея было спокойно, одна только блѣдность доказывала испытываемое ею волненіе.

Вполнѣ владѣя собой, она говорила съ той иронической граціей, которая дѣлала ее прежде столь плѣнительной.

— Боже мой, господинъ Серванъ, говорила она, я прошу васъ извинить меня, если сейчасъ я была нетерпѣлива…. Я тысячу разъ извиняюсь теперь, такъ какъ мы говоримъ объ этомъ вполнѣ спокойно, то, позвольте мнѣ сдѣлать вамъ нѣсколько замѣчаній относительно любопытнаго романа, главныя черты котораго вы мнѣ описали. Прежде всего вы говорили, что одно слово жены могло спасти мужа и что она не сказала этого слова…. Но, согласитесь, что если преступникъ выдумываетъ для своей защиты ложь и утверждаетъ, а его жена отказывается подтвердить его слова и называетъ ихъ настоящимъ названіемъ, т. е. ложью, то послѣдней скорѣе можно повѣрить, чѣмъ первому. Такимъ образомъ думалъ, по всей вѣроятности, и судья, который не далъ вѣры увѣреніямъ обвиненнаго. Да и во всякомъ случаѣ, будь даже преступленіе жены доказано, то и тогда никакая человѣческая сила не была бы въ состояніи заставить ее говорить и, повѣрьте мнѣ, что съ этой стороны, той третьей особѣ, о которой мы говоримъ, нечего бояться.

Положимъ, что мужъ не былъ казненъ, а только сосланъ въ каторжную работу, потомъ онъ сговорился тамъ съ однимъ негодяемъ, чтобы извлечь выгоду изъ положенія дѣлъ; только, какъ мнѣ кажется, вы не знаете одной подробности, которая имѣетъ большую важность, а именно того, что Недъ Фразеръ, такъ, кажется, зовете вы одного изъ героевъ вашего романа, Недъ Фразеръ утопилъ мужа съ цѣлью одному владѣть тайной и эксплуатировать ее; это преступленіе нисколько не касается до жены несчастнаго. Недовольный этимъ, Недъ убиваетъ еще и брата этой особы…. Наконецъ, вы любезно берете на себя, убить Неда… который имѣлъ неосторожность повѣрить вамъ эту тайну. Что-же касается до мнимаго убійства Неда Фразера, то мы подождемъ этому вѣрить, пока какое-нибудь, хотя самое ничтожное доказательство, дастъ этому утвержденію хотя характеръ вѣроятности… такимъ образомъ, изъ всего сказаннаго вами остается… что такое? обвиненіе въ двоемужствѣ, которое теряетъ свою важность въ виду того, что первый мужъ считался сначала казненнымъ, и затѣмъ, нѣсколько лѣтъ спустя, дѣйствительно погибъ.

Въ концѣ-концовъ, графиня Листаль, если вы ее принудите къ этому, должна будетъ сознаться своему мужу, что она была замужемъ за человѣкомъ безчестнымъ и считала себя вдовою… будетъ пролито нѣсколько слезъ, но ихъ заставятъ высохнуть и пятнадцать лѣтъ привязанности восторжествуютъ надъ этой ужасной опасностью… Вотъ, сударь, что я вижу во всемъ этомъ и, признаюсь вамъ, не вижу, чего мнѣ можно бояться.

Морисъ хотѣлъ отвѣчать. Маріенъ жестомъ заставила его молчать.

— Еще одно послѣднее слово и я кончу.

Господинъ Морисъ Серванъ объявилъ себя рыцаремъ безъ страха и упрека, который заставитъ смутиться графиню Листаль, но онъ, какъ кажется, забылъ….

Говоря эти слова, Маріенъ пристально глядѣла на молодаго человѣка.

— Но онъ, кажется, забылъ, повторила она, что онъ почти принадлежитъ къ этому семейству…. Развѣ онъ не женихъ Берты Листаль?

Морисъ вздрогнулъ. Графиня умѣла найти его слабую струну.

— Да, графиня, продолжалъ онъ, вы говорите правду…. и, если Морисъ Серванъ явился сегодня утромъ переговорить съ графиней Листаль, то это потому, что изъ любви къ Бертѣ и ея отцу, онъ считалъ это своимъ долгомъ….

— И такъ, вы видите, продолжала Маріенъ, вздохнувъ свободно, что Морисъ не можетъ ничего разсказать…. и что эта ужасная тайна, открытіе которой было-бы такъ тяжело для графини Листаль, останется между нею…. и ея зятемъ….

Морисъ взглянулъ на Маріенъ: она торжествовала.

— А если кто-нибудь другой разскажетъ эту тайну? сказалъ Морисъ.

— Другой! повторила графиня, а кто-же, кромѣ васъ знаетъ ее?

— Что, если этотъ человѣкъ, который поклялся отмстить, хотя-бы это стоило ему жизни…. если этотъ человѣкъ готовъ все сказать…. и сказать публично…. передъ всѣми?

— Только одинъ человѣкъ могъ-бы дѣйствовать такимъ образомъ…. но онъ умеръ.

— Онъ живъ! сказалъ Морисъ.

— Живъ! кто? вскричала графиня, страшно испуганная.

— О комъ-же вы хотите, чтобы я говорилъ, какъ не о томъ, который всѣми силами долженъ ненавидѣть васъ, о томъ, чью любовь и довѣріе вы обманули, о томъ, который изъ-за васъ пробылъ пятнадцать лѣтъ въ Каэннѣ…. о комъ-же, какъ не о вашемъ мужѣ, Пьерѣ Бланше!

Графиня откинулась назадъ и закрыла лицо руками.

— Живъ! прошептала она. Пьеръ живъ!… Это безчестіе…. это смерть! Все погибло!…

Но вдругъ она выпрямилась и вскричала:

— Это ложь!… Пьеръ умеръ! Недъ убилъ его….

— Прочитайте это, сказалъ Морисъ, протягивая ей газету, въ которой нѣсколько строкъ было отмѣчено краснымъ карандашемъ.

Маріенъ провела рукою по глазамъ, точно стараясь разсѣять какой-то туманъ.

Она прочитала:

"15-го числа откроется новая сессія суда въ Сенскомъ департаментѣ. Между другими важными дѣлами будетъ разсматриваться дѣло нѣкоего Пьера Бланше, по прозванію Седьмой-номеръ, обвиняемаго въ покушеніи на убійство своего квартирнаго хозяина, Сэнкуа. По поводу этого дѣла рапсространился довольно любопытный слухъ; въ засѣданіи будетъ идти вопросъ объ открытіяхъ, которыя компрометируютъ одну изъ стариннѣйшихъ и богатѣйшихъ фамилій одного изъ нашихъ сѣверныхъ департаментовъ. За справедливость послѣдняго, конечно, не ручаемся….

Написавшій это извѣстіе былъ никто иной какъ извѣстный намъ Фермъ.

Графиня читала и перечитывала эти нѣсколько строчекъ, столь ужасныхъ для нея.

— Пьеръ Бланше! говорила она машинально, точно не сознавая сама, что говоритъ. Пьеръ Бланше!…

Морисъ дотронулся до нея рукою, чтобы напомнить ей о дѣйствительности.

Она подняла голову и взглянула на него.

— Вашъ мужъ былъ спасенъ, графиня. Онъ возвратился во Францію и, если его будутъ судить, то онъ самъ пожелалъ этого, чтобы открыть на судѣ узы, связывающіе его съ графиней Листаль….

— Ну! сказала Маріенъ, съ жестомъ отчаянія, все кончено…. Что вы хотите, чтобы я сдѣлала?

Видя отчаяніе графини, Морисъ сталъ жалѣть ее; кромѣ того, онъ думалъ о Бертѣ, о Бертѣ, которую онъ такъ любилъ.

— Графиня, сказалъ онъ, я пришелъ для того, чтобы мы вмѣстѣ нашли средства отвратить опасность….

— Это невозможно, отвѣчала въ отчаяніи Маріенъ. Къ тому-же, я устала бороться…. Да, я совершила ужасное преступленіе въ тотъ день, когда отказалась….

Она опустила голову.

— … Подтвердить истину…. Да, я была любовницей Эдуарда Стермана…. да, несчастный Пьеръ убилъ его, потому что засталъ меня въ его объятіяхъ…. я совершила это преступленіе…. и оно преслѣдуетъ меня Что вы хотите? я была честолюбива, я хотѣла быть богатой, счастливой, уважаемой…. я не хотѣла быть на всю жизнь связанной съ этимъ бѣднякомъ…. послѣ этого, я убѣжала, не оглядываясь…. преступленіе слѣдовало за мной…. изъ-за меня убили человѣка…. я сама стала убійцей…. Ну! теперь насталь день расплаты…. Я заплачу…. вотъ и все!…

Маріенъ была, несмотря на все, прекрасна въ своемъ отчаяніи и въ своей рѣшимости. Стоя съ поднятой головой, она, казалось, презирала судьбу, которая уничтожала ее.

— Но, вскричалъ Морисъ, вы забываете, что не вы однѣ будете страдать. Да, вы совершили два ужасныхъ преступленія…. но развѣ вы не чувствуете, что то, которое вамъ предстоитъ совершить, будетъ еще ужаснѣе. Эти открытія убьютъ графа Листаль.

Не смотря на свою испорченность, Маріенъ чувствовала къ графу дѣйствительную привязанность. Услышавъ то, что говорилъ Морисъ, Маріенъ вспомнила, какъ графъ, встрѣтилъ ее, когда она была несчастна и предложилъ раздѣлить съ нимъ его богатство и титулъ.

— Несчастный! прошептала она.

— Да, несчастный! повторилъ Морисъ, но, полноте, графиня, не отчаявайтесь…. если я пришелъ къ вамъ, то, значитъ есть, еще время все поправить…. Хотите вы этого?

— Все исправить! повторила она, но какъ?

Морисъ въ короткихъ словахъ разсказалъ ей свое свиданіе съ каторжникомъ.

— Вы видите, повторяла Маріенъ, ломая руки, что все погибло….

— Не хотите-ли вы сами увидаться съ нимъ?

— О! вскричала графиня, я не осмѣлюсь….

— Вы, значитъ, предпочитаете увидаться съ нимъ въ судѣ, когда онъ произнесетъ ваше имя и предастъ его позору?…

— Нѣтъ, нѣтъ!

— Въ такомъ случаѣ, позвольте мнѣ дѣйствовать…. я постараюсь уговорить его…. онъ васъ приметъ…. вы должны сдѣлать остальное; согласны вы на это?

— Согласна, сказала Маріенъ. Теперь оставьте меня одну; я должна подумать….Когда я васъ увижу?

— Сегодня вечеромъ.

— Я буду ждать. Хотите пойти теперь къ графу?… Онъ будетъ радъ видѣть васъ. Не отказывайте ему въ этомъ удовольствіи…. кто знаетъ; можетъ быть, это будетъ послѣднее!…

— Будьте тверды! сказалъ Морисъ.

— Я постараюсь…. разсчитывайте на меня.

— И такъ, до вечера.

Морисъ пошелъ къ графу.

XIII.

Берта была у отца. Когда Морисъ вошелъ, она вскрикнула отъ радости, поспѣшно встала и протянула ему руку.

Въ послѣднее время, Берта много страдала и эти страданія отняли у ея лица ея прежнее, почти дѣтское выраженіе. Она сдѣлалась восхитительно хороша. Радость, наполнявшая ее сердце и свѣтившаяся въ ея глазахъ, дѣлала ее еще прекраснѣе.

Морисъ съ любовью глядѣлъ на нее и снова повторилъ про себя.

— Я долженъ спасти ее!

Графъ Листаль принялъ Мориса по дружески. Онъ слегка упрекнулъ его за то, что молодой человѣкъ такъ долго не былъ у нихъ.

— Но вы пришли, продолжалъ онъ, и я васъ прощаю, какъ прощаетъ васъ моя дорогая дочь, не позволявшая мнѣ забыть васъ….

Листаль едва помнилъ о Джорджѣ Вильсонѣ или, иначе говоря, Недѣ Фразерѣ. Со времени дуэли Маріенъ ни разу не произносила его имени, и отъ него была скрыта настоящая причина его исчезновенія.

Черезъ нѣсколько минутъ, казалось, что между графомъ и Морисомъ никогда ничего не происходило. Они начали говорить о планахъ будущаго. Берта скоро оставила ихъ однихъ…. Такимъ образомъ они провели болѣе часу.

Когда Морисъ вышелъ, лице его сіяло удовольствіемъ.

— Можетъ быть, это будетъ спасеніемъ! шепталъ онъ.

Вырвавъ листокъ изъ записной книжки, онъ написалъ нѣсколько словъ по англійски и послалъ ихъ къ графинѣ съ лакеемъ.

Графиня все еще сидѣла въ прежнемъ положеніи. Она была подавлена случившимся. Подъ вліяніемъ своихъ мыслей, она равнодушно взяла записку Мориса.

Въ ней была написана слѣдующая фраза:

«Случай явился къ намъ на помощь. Надѣйтесь!»

Въ эту минуту въ комнату вошла Берта, графиня привлекла ее къ себѣ и поцѣловала въ лобъ.

— Люби своего Мориса, прошептала она, люби его.

Берта кинулась въ ея объятія.

Между тѣмъ, оставивъ отель Провансъ, Морисъ поспѣшно направился къ тюрьмѣ. Онъ снова хотѣлъ видѣть Седьмаго-номера.

Пьеръ Бланше просилъ, чтобы его товарищъ былъ уведенъ, и его просьба была исполнена, тѣмъ болѣе, что онъ не получилъ никакихъ свѣденій.

Одинъ въ своей тюрьмѣ, Пьеръ думалъ. Время страшно тянулось для него, онъ желалъ скорѣе явиться въ судѣ…. Кровь приливала ему въ голову, когда онъ думалъ объ этомъ днѣ, котораго онъ ждалъ пятнадцать лѣтъ…. виски у него бились и, какъ онъ сказалъ Морису, вся его жизнь выражалась теперь однимъ словомъ: «мщеніе!»

Потомъ онъ снова впадалъ въ апатію и прислушивался, какъ били тюремные часы.

Вошелъ Морисъ.

— Это опять вы! съ нетерпѣніемъ сказалъ Седьмой-номеръ.

Молодой человѣкъ остановился на порогѣ и съ глубокимъ состраданіемъ взглянулъ на несчастнаго.

— Я прошу васъ, сказалъ Морисъ, выслушать меня еще разъ.

Голосъ его былъ почти умоляющій. Пьеръ Бланше сдѣлалъ ему знакъ подойти.

— Оставьте насъ, сказалъ Морисъ сторожу.

Они остались одни.

— Пьеръ Бланше, сказалъ Морисъ, сбросьте на минуту маску равнодушія, подъ которой вы скрываетесь… То, что я долженъ вамъ сказать, такъ важно, что вы должны оказать мнѣ хотя небольшое довѣріе….

— Довѣріе! повторилъ Седьмой-номеръ, у меня нѣтъ его, оно давно убито во мнѣ….

Морисъ продолжалъ.

— Сколько вамъ лѣтъ?

— Сосчитайте сами: мнѣ было двадцать-шесть лѣтъ, когда меня сослали, шестнадцать лѣтъ тому назадъ….

Морисъ, казалось, соображалъ что-то.

— Васъ зовутъ не Бланше! неожиданно сказалъ онъ.

— Что такое!

— Я видѣлъ ваше метрическое свидѣтельство, васъ зовутъ Пьеръ и сказано, что родители ваши неизвѣстны. ..

— Это правда. Что-же дальше? Къ чему всѣ эти вопросы?…

— Отвѣчайте мнѣ, умоляю васъ, отчего вы носите имя Бланше?

Пьеръ быстро поднялъ голову. Глаза его подернулись слезой.

— Я принялъ это имя, сказалъ онъ, въ воспоминаніе о единственной честной женщинѣ, которую я зналъ, о той передъ которой я преклоняюсь…

— Эта женщина звалась…

— Бланшъ.

— И она была ваша мать?

— Да, мать…

Морисъ поспѣшно подошелъ къ заключенному и взялъ его за руки.

— Вы любили вашу мать?…

— Мою мать! вскричалъ Бланше. — Добрая, святая женщина!.. А! любилъ-ли ее? О! я сдѣлалъ бы все на свѣтѣ, чтобы она не умирала. Моя мать эта была преданность и любовь въ лучшемъ значеніи этого слова… Скажите, для чего говорите вы мнѣ о ней? Меня сдѣлали злымъ, я хочу быть злымъ… О! я буду свирѣпъ, безпощаденъ… я запрещаю вамъ говорить о моей матери…

Морисъ задыхался отъ безпокойства и любопытства. Одинъ вопросъ мучилъ его, но онъ не смѣлъ выразить его, такъ важенъ былъ отвѣтъ на него.

— Знали вы ея имя? спросилъ онъ наконецъ.

— Ея имя? Ее звали Бланшъ… Она говорила мнѣ иногда, что оставила свое семейство, но никогда не называла мнѣ, кто были ея родные.

— Знаете вы ея почеркъ? спросилъ опять Морисъ.

— Конечно.

Тогда молодой человѣкъ вынулъ изъ кармана пакетъ, цвѣтъ котораго доказывалъ его старость, и подалъ Пьеру.

Седьмой-номеръ поглядѣлъ на него, потомъ взялъ письмо.

— Прочитайте, сказалъ молодой человѣкъ.

Руки каторжника дрожали. Онъ медленно развернулъ бумагу.

Вдругъ, онъ вскрикнулъ и сталъ цѣловать письмо, между тѣмъ, какъ крупныя слезы катились по его лицу

— Мамаша! дорогая мамаша! повторялъ онъ, еслибы ты видѣла своего несчастнаго сына! Онъ сидитъ въ тюрьмѣ…. Онъ плачетъ и думаетъ о тебѣ! Мамаша, мамаша! шепталъ несчастный.

— Читайте, снова сказалъ Морисъ.

— Да, да, говорилъ Седьмой-номеръ, глядя то на письмо, то на Мориса и улыбаясь, какъ ребенокъ.

Онъ вытеръ слезы ладонью и сталъ читать:

"Дорогой братъ, вы добры и я люблю васъ. Простите мнѣ зло, которое я вамъ сдѣлала. Изъ всего нашего семейства вы одинъ понимаете меня и прощаете мнѣ. Благодарю васъ за деньги, которыя вы мнѣ прислали. Я беру ихъ для моего ребенка, который никогда не будетъ знать имени своей матери. Думайте иногда обо мнѣ и любите меня, какъ я васъ люблю. Мой братъ, мой другъ, примите поцѣлуй, который я ввѣряю этой бумагѣ. Можетъ быть, вы болѣе не услышите обо мнѣ…. Если я умру вдали отъ васъ, то молитесь за меня, какъ я молюсь за васъ.

Бланшъ".

Пьеръ читалъ и перечитывалъ это письмо, столь короткое и въ тоже время, печальное въ своей краткости. Онъ покрывалъ его поцѣлуями и, повторялъ:

— Мамаша! Мамаша!

Наконецъ, Пьеръ обернулся къ Морису.

— Ребенокъ, это былъ я… Несчастный Пьеръ! сказалъ онъ.

Морисъ отвернулся, чтобы утереть слезу.

— Но, продолжалъ заключенный, какъ попало къ вамъ это письмо?

— Я получилъ его изъ рукъ того, къ кому оно было послано…

— Ахъ! да, отъ брата моей матери… Она его очень любила… Онъ хорошо велъ себя относительно нея… Я хотѣлъ бы знать его…

— Вы можете его узнать?..

— Онъ живъ?..

— Да.

— Какъ его зовутъ?

— Пьеръ, сказалъ Морисъ, что если этотъ братъ, котораго ваша мать такъ любила, носитъ имя, на которомъ вы сосредоточили всю вашу ненависть?

Бланше глядѣлъ, ничего не понимая.

— Посмотрите на адресъ, продолжалъ молодой человѣкъ.

На конвертѣ было написано:

«Г-ну графу де-Листаль…»

Седьмой-номеръ вскрикнулъ и чуть не упалъ. Морисъ поддержалъ его и положилъ на постель.

Потомъ онъ взялъ его за руки, и сталъ ждать.

Черезъ нѣсколько минутъ Пьеръ открылъ глаза.

— Что случилось? спросилъ онъ.

Его глаза упали на письмо, которое онъ не выпускалъ изъ рукъ.

— А! сказалъ онъ, припомнивъ.

— Бланше, началъ тогда Морисъ, ваша мать требуетъ отъ васъ большой жертвы… Графъ Листаль мужъ той женщины, которая погубила васъ… Поражая ее, вы поражаете и его… Онъ невиненъ, вы это отлично знаете… Вы не сдѣлаете этого жестокаго дѣла!.. Скажите мнѣ, что голосъ вашей матери съумѣлъ тронуть ваше сердце и что вы не убьете того, кому она писала: «Любите меня, какъ я васъ люблю!»

Седьмой-номеръ закрылъ глаза и, казалось, прислушивался къ тайному голосу, говорившему ему…

Это былъ голосъ Бланше Листаль, голосъ его матери.

— И такъ, сказалъ онъ, наконецъ, есть на свѣтѣ женщина, совершившая ужасныя преступленія, разбившая мою жизнь, повергнувшая меня въ отчаяніе… и вы просите, во имя моей матери, прощенія этой женщины!..

Морисъ хотѣлъ говорить…

— Молчите вскричалъ Бланше, я слушаю ее голосъ… я говорю ей, и она мнѣ отвѣчаетъ. Я спрашиваю ее, не чувствовала-ли бы она къ этой женщинѣ такую же ненависть, какую я къ ней чувствую. Слышите, она говоритъ, что эта женщина чудовище, что она недостойна состраданія и что ее слѣдуетъ наказать…

— Да, мама, я накажу ее!

Казалось, что Седьмой-номеръ былъ жертвою галлюцинаціи. Онъ говорилъ, какъ во снѣ.

— Но, сказалъ Морисъ, развѣ она не говоритъ вамъ также: «спаси моего брата!»

— Ея брата?.. да, это правда и она любила его… и онъ также ее любилъ… Это правда, мама, что онъ былъ добръ къ тебѣ?.. Посмотрите, видите вы ее тамъ?…

Говоря это, несчастный указывалъ на гладкую, бѣлую стѣну.

— Я вижу, какъ она мнѣ дѣлаетъ знакъ, что да. Она улыбается, когда я ей говорю о братѣ… теперь я припоминаю… она говорила мнѣ о немъ… О! это было давно!.. очень давно!.. очень давно!.. я былъ еще ребенокъ… я еще не былъ въ Каэнскомъ острогѣ… въ острогѣ!

Морисъ едва могъ сдерживать свое волненіе.

Пьеръ Бланше продолжалъ:

— И если я громко объявлю, что имя Листаля связано съ преступленіемъ, то я покрою позоромъ твое имя, мамаша…. Ты этого не хочешь, ты мнѣ говоришь, что я не долженъ этого дѣлать?… Хорошо! я послушаюсь тебя….

Онъ провелъ рукою по лбу. Казалось, онъ только что пробудился отъ глубокаго сна.

Онъ замѣтилъ Мориса.

— А! сказалъ онъ.

Тутъ память возвратилась къ нему.

— Вы побѣдили, сказалъ онъ, во имя моей матери!…

— Благодарю! благодарю! вскричалъ Морисъ.

— О! не благодарите меня, вы должны быть благодарны, одной ей…. ея дорогой образъ одинъ поддерживалъ меня въ несчастій.

Седьмой-номеръ поднялся съ постели.

— Вы боитесь для графа Листаля болѣе всего скандала? спокойнымъ голосомъ спросилъ онъ.

— Скандалъ убьетъ его.

— Хорошо.

Онъ подумалъ, потомъ, казалось, онъ на что-то рѣшился.

— Скажите г-жѣ Седьмой-номеръ, началъ онъ, что я жду ее завтра здѣсь, въ этой комнатѣ каторжника….

ЭПИЛОГЪ.

Когда Морисъ передалъ Маріенъ свое свиданіе съ Седьмымъ-номеромъ, то она невольно вздрогнула.

— Я не знаю почему, сказала она, но я боюсь этого человѣка.

Морисъ успокоилъ ее. Къ тому-же, онъ будетъ сопровождать ее и наблюдать за ней.

Трудно было найти предлогъ, чтобы графиня Листаль могла отправиться въ тюрьму, не подавъ повода никакимъ толкамъ.

Въ этомъ случаѣ Морисъ опять нашелся. По случаю выздоровленія своего мужа, графиня Листаль желала сама посѣтить тюрьму и лично подать помощь заключеннымъ. Позволеніе префекта было получено безъ всякаго труда. Прежде чѣмъ отправиться, графиня стала на колѣни передъ мужемъ. Графъ обнялъ и поднялъ ее.

Потомъ она обняла Берту.

Часъ спустя графиня, въ сопровожденіи Мориса, входила въ Мазасъ.

Въ два часа она вошла въ комнату Пьера Бланше. Несчастный былъ страшно блѣденъ, но еще блѣднѣе была графиня.

Морисъ остался въ коридорѣ.

Онъ ждалъ.

Прошло пять минутъ.

Вдругъ раздался ужасный крикъ.

Дверь изъ комнаты Седьмого-номера быстро распахнулась….

Графиня Листаль выбѣжала, протянувъ впередъ руки и тяжело упала на полъ….

За нею, слѣдомъ, появился Седьмой-номеръ, громко смѣясь и потрясая ножемъ, съ котораго падали капли крови….

На него бросились. Онъ продолжалъ смѣяться его схватили и надѣли на него горячечную рубашку…. онъ продолжалъ смѣяться….

Морисъ бросился къ графинѣ, которая еще дышала. Она сдѣлала ему знакъ наклониться.

— Вы спасены, сказала она тихо, но, я… онъ наказалъ меня… Я ему прощаю… Вы… Морисъ, исправьте сдѣланное мною зло…

Вечеромъ въ газетахъ было напечатано:

"Трагическое происшествіе случилось сегодня въ Мазасѣ. Одна дама, принадлежащая къ высшему обществу, графиня Листаль, просила и получила позволеніе раздать помощь заключеннымъ въ тюрьмѣ. Одинъ изъ этихъ злодѣевъ, Пьеръ Бланше, по прозванію Седьмой-номеръ, въ припадкѣ ярости, ударилъ графиню ножемъ въ спину. Графиня умерла нѣсколько минутъ спустя.

"Назначено слѣдствіе, чтобы узнать на кого падаетъ отвѣтственность за эту ужасную драму. Какимъ образомъ могъ злодѣй достать ножъ?

«Говорятъ объ отставкѣ смотрителя тюрьмы и многихъ надсмотрщиковъ».

Пьеръ Бланше, по прозванію Седьмой-номеръ, былъ вскорѣ судимъ.

Онъ нисколько не защищался, и на всѣ вопросы отвѣчалъ идіотическимъ смѣхомъ.

Онъ былъ приговоренъ къ смерти и казненъ.

Графъ Листаль, его дочь Берта и Морисъ Серванъ уѣхали въ Италію.

Что-же касается Ферма, то онъ снова вошелъ въ милость, и болѣе чѣмъ когда-либо, любуется по вечерамъ визитными карточками, на которыхъ написано:

«Г-нъ Фермъ, судебный слѣдователь.» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . КОНЕЦЪ.

---

1. Перекрестокъ въ населенной ворами части Нью-Іорка.
2. Нью-Іорская тюрьма.