Глава VIII. Власть в семье
1. Принцип и характер отцовской власти у древних
Не гражданская община, не государство дало семье ее законы. Если бы гражданская община установила право собственности; то оно было бы, по всей вероятности, не таким, каким мы его видели. Не в ее интересах была неотчуждаемость земли и неделимость родового владения, и потому она установила бы право собственности и право наследования на других началах. Закон, позволяющий отцу продать и даже убить сына, тот закон, который мы находим как в Греции, так и в Риме, не был изобретен гражданской общиной. Гражданская община сказала бы скорее отцу: «Ни жизнь, ни свобода твоей жены и ребенка тебе не принадлежат, — я беру их под свою защиту даже против тебя; не тебе судить их и убивать, даже если они совершили проступок: я буду их единственным судьей». Но гражданская община не говорит так, очевидно, она не может так говорить. Частное право существовало раньше ее. Когда она начала издавать свои законы, то право это уже установилось, живое, укоренившееся в правах, могущественное, благодаря всеобщему признанию. Гражданская община приняла его, не будучи в силах поступить иначе и лишь постепенно с течением времени осмеливаясь его изменять. Древнее право не есть создание какого-либо законодателя; оно было, наоборот, навязано законодателю. Оно родилось в семье. Самобытно и вполне сложившимся вышло оно из создавших его древних начал. Оно вытекло из религиозных верований, которые были всеобщими в первые века данных народов, и безгранично властвовало над их умами и волей.
Семья состояла из отца, матери, детей и рабов. Как бы ни была мала эта группа, — она нуждалась в порядке. Кому же должна принадлежать верховная власть? Отцу? Нет. Во всяком доме есть нечто, стоящее выше даже отца, — это домашняя религия, это бог, которого греки называли очаг-владыка, ἑστία δέσποινα, а латины называли Lar familiae Pater. Это внутреннее божество или, что то же, верования, живущие в душе человека, — вот самая непререкаемая власть; она определила каждому его положение в семье.
Отец занимает первое место близ очага; он возжигает его и поддерживает; он его верховный жрец. Во всех религиозных священнодействиях он исполняет самые высшие обязанности: он закалывает жертву, его уста произносят формулу молитвы, которая должна привлечь благоволение богов на него и его семью; им увековечиваются семья и культ; он один представляет собою весь ряд потомков; на нем держится домашний культ, и он почти что может сказать, подобно индусу: «Я сам — бог». Когда же придет смерть, то он станет божественным существом, и потомки будут ему молиться.
Жене религия не предоставляла такого же высокого положения. Правда, и она принимала участие в религиозных священнодействиях, но она не госпожа очага. Религия не досталась ей по рождению; только брак посвятил ее в эту религию; от мужа научилась она тем молитвам, которые произносит; она не представляет в себе домашних предков, потому что не происходит от них, и со временем, когда, ее опустят в могилу, она не сделается предком, и ей не будут воздавать особого почитания. По смерти, как и при жизни, она считается только частью своего мужа.
Право греческое, право римское и право индусское — все они, основывающиеся на этих верованиях, единогласно считают женщину как бы вечно малолетней. У нее никогда не может быть собственного очага, она никогда не может быть главою культа. В Риме ей дается звание mater familias, но она теряет его, как только умирает ее муж. Не имея собственного, принадлежащего лично ей очага, она не обладает ничем, что бы давало ей власть в семье. Она никогда не повелевает; даже никогда не свободна и не госпожа самой себе, sui juris. Она всегда находится у чьего-нибудь очага, всегда повторяет молитвы за другим; для всех актов религиозной жизни ей нужен глава, для всех актов гражданской жизни — опекун.
Закон Ману гласит: «Женщина в детстве зависит от отца, в молодости от мужа, когда же муж умер, — то от сыновей; а если нет сыновей, то от близких родственников своего мужа; потому что женщина не должна никогда распоряжаться собою по своему усмотрению». То же говорят и законы греческий и римский. Девушкой она подвластна отцу при его жизни, а после его смерти — братьям или их агнатам; выйдя замуж, она под опекой мужа; после смерти мужа она не возвращается в свою семью, так как она навсегда отреклась от нее в силу священных обрядов брака, и вдовой она подчинена опеке агнатов своего мужа, т. е. своих собственных сыновей, если они у нее есть, или же за отсутствием сыновей — ближайшим родственникам. Власть мужа над нею так велика, что он может перед смертью назначить ей опекуна и даже выбрать другого мужа.
Чтобы обозначить власть мужа над женой, у римлян было одно очень древнее выражение, сохраненное нам юристами, это — слово manus. Найти его первоначальный смысл теперь не легко. Комментаторы объясняют его как выражение, обозначающее физическую силу; как будто бы жена была отдана во власть грубой силы мужа. Они, по всей видимости, ошибаются. Власть мужа над женой совершенно не вытекала из перевеса в физической силе первого. Она являлась следствием, как и все древнее право, тех религиозных верований, которые ставили мужчину выше женщины. Доказательством этому служит то, что женщина, вступившая в брак не по священным обрядам религии и в силу этого не приобщенная к культу, не была подчинена власти мужа. Брак создавал подчинение и в то же время достоинство женщины. До такой степени верно, что не право сильного создало семью!
Перейдем к ребенку. Здесь уже природа говорит достаточно громко сама за себя; она требует, чтобы у ребенка был покровитель, руководитель и наставник, и религия идет тут рука об руку с природой; она говорит, что отец должен быть главою культа, сын же должен только помогать ему в отправлении священных обязанностей. Но природа требует подчинения лишь в течение известного ряда лет, религия же требует большего. Природа дает сыну совершеннолетие, религия этого не допускает. По древним принципам, очаг неделим, неделима подобно ему и собственность; братья не делятся по смерти отца; тем более они не могут отделиться от него при его жизни. По строгому первобытному праву сыновья были связаны с очагом отца и вследствие этого подчинены его власти; пока он жив, — они несовершеннолетние.
Понятно, что это правило могло существовать, только пока домашняя религия была в полной силе. Это бесконечное подчинение сына отцу исчезло очень рано в афинском праве. В Риме древний закон соблюдался строжайшим образом: сын никогда не мог иметь отдельного очага при жизни отца, даже женатый; даже имея собственных детей, он всегда оставался во власти своего отца.
Впрочем, отцовская власть, как и власть мужа, была построена на началах домашнего культа и обусловливалась им. Сын, рожденный от наложницы, не был подвластен отцу; между ним и отцом не существовало религиозной общности, значит не было ничего, что давало бы одному власть и повелевало бы другому повиноваться. Отцовство само по себе не давало никакой власти отцу.
Благодаря домашней религии семья была маленьким организованным целым, небольшим обществом, имевшим своего главу и руководителя. Ничто в современном обществе не дает нам понятия об этой отцовской власти. В те древние времена отец был не только сильным человеком, который покровительствовал, защищал, имел власть заставить себе повиноваться: он был жрецом, наследником очага, продолжателем рода предков, родоначальником потомства, хранителем таинственных обрядов культа и тайных священных формул молитв. В нем заключается вся религия.
Любопытно и поучительно даже имя, которым его называют: pater. Слово это одинаково в греческом, латинском и санскритском языках; из чего можно уже заключить, что слово это происходит еще от тех времен, когда, предки эллинов, италийцев и индусов жили вместе в центральной Азии. Каков был смысл этого слова, и какое понятие представляло оно человеческому уму? Это мы можем узнать, так как в формулах религиозного языка сохранилось его первоначальное значение, точно также и в языке юридическом. Когда древние, призывая Юпитера, называли его pater hominum Deorumque, «отец людей и богов», они не хотели сказать этим, что Юпитер был отцом богов и людей, потому что они никогда не считали его за такового и, наоборот, думали даже, что род человеческий существовал еще и до него. То же название pater давали они Нептуну, Аполлону, Вакху, Вулкану, Плутону, которых люди, конечно, не считали своими отцами; так же как и название mater прилагалось к Минерве, Диане, Весте, а эти три богини считались девственницами. Так же точно на юридическом языке титул pater familias мог даваться человеку, у которого не было детей, который не был женат и не достиг даже еще возраста, когда можно жениться. Идея о родителе, следовательно, не связывалась с этим словом. В древнем языке было другое слово, обозначающее именно родителя; столь же древнее, как и слово pater, оно подобно ему встречается в языках — греческом, римском и индийском (джинатар, γεννήτωρ, genitor). Слово pater имело другой смысл. В религиозном языке оно применялось ко всем богам, на языке права — ко всякому человеку, независимому от другого, который имел власть над семьей и имуществом — pater familias. Поэты показывают нам, что оно употреблялось по отношению ко всем тем, кому желали воздать почет. Рабы и клиенты называли так своего господина. Оно было синонимом слов rex, ἄναξ, βασιλεύς (царь) и содержало в себе не понятие родительства, но понятие могущества, власти, достоинства и величия. Факт, что подобное слово прилагалось к отцу семьи и стало со временем даже его нарицательным именем, без сомнения очень знаменателен и важен для всякого, кто пожелает изучить древние учреждения. Достаточно одной истории этого слова, чтобы дать нам понятие о той власти, какою пользовался долгое время в семье отец и о том чувстве благовейного уважения, которое оказывалось ему, как верховному жрецу и владыке.
2. Перечень прав, входивших в состав отцовской власти
Законы греческие и римские признавали за отцом ту безграничную власть, какою облекла его в начале религия. Те многочисленные и разнообразные законы, которые давали ему эту власть, мы можем разделить на три категории сообразно тому, будем ли мы рассматривать отца семейства как религиозного главу, как господина имущества или как судью.
I. Отец есть верховный глава домашней религии; он выполняет все обряды культа согласно тому, как он их понимает или, скорее, как он научился им у своего отца. Никто в семье не оспаривает его священнического первенства. Само государство и его верховные жрецы не могут ничего изменить в его культе. Как жрец очага, он не знает над собой высшей власти.
В качестве религиозного главы он является ответственным за непрерывность культа и, как следствие этого, за непрерывность семьи. Все, что касается этой непрерывности, что является его главной заботой и его первейшим долгом — все это зависит только от него одного. Отсюда вытекает целый ряд прав:
Право признавать или отвергать ребенка при его рождении. Это право было предоставлено отцу законом греческим, так же, как и римским. Как бы жестоко оно ни было, оно не противоречит основным началам, на которых зиждется древняя семья. Происхождение, даже установленное, не достаточно еще для того, чтобы войти в священный круг семьи; для этого нужно еще согласие главы и посвящение в культ. Пока ребенок не присоединен к домашней религии, он — ничто для своего отца.
Право развестись с женой в случае ее бесплодия, потому что семья не должна прекращаться; — в случае ее прелюбодеяния, потому что семья и потомство должны быть чистыми от всякой сторонней примеси.
Право выдавать замуж дочь, т. е. уступить другому свою власть над ней. Право женить сына, так как от брака сына зависит непрерывность семьи.
Право эмансипации, т. е. право выделить сына из семьи и культа. Право усыновлять, т. е. право ввести постороннего в домашнюю религию.
Право назначать, умирая, опекуна своей жене и детям.
Нужно заметить, что все эти права предоставлялись только одному отцу. Никто другой из членов семьи их не имел.
Жена не имела права на развод, по крайней мере в древнее время. Будучи даже вдовой, она не имела права ни выделять из семьи, ни усыновлять. Она не была никогда опекуншей даже своих собственных детей. В случае развода дети оставались у отца, даже дочери. Жена никогда не имела власти над своими детьми. При замужестве ее дочери у нее не спрашивалось согласия.
II. Выше мы видели, что собственность понималась первоначально не как право личное, а как право семьи. Имущество принадлежало, как говорит совершенно определенно Платон и как говорят косвенно все древние законодатели, предкам и потомкам. Собственность эта по природе своей неделима. Во всякой семье может быть только один собственник — это сама семья, и только один, кто пользуется собственностью, это — отец. Принцип этот объясняет нам некоторые положения древнего права.
Так как собственность не могла делиться и находилась всецело в руках отца, то ни жена, ни сын не имели ничего собственного. Право самостоятельного владения своим приданым было тогда еще неизвестно и не могло бы быть проведено на практике. Приданое жены принадлежало без остатка мужу, который пользовался над этим приданым не только правом управителя, но и собственника. Все, что жена могла приобрести во время своего супружества, доставалось мужу. Даже овдовев, она не получала обратно своего приданого.
Сын находился в тех же условиях, что и жена; он не владел ничем. Никакой дар, сделанный им, не считался действительным и законным на том основании, что он не имел ничего собственного. Он не мог ничего приобретать: плоды его труда, доходы с торговли — все принадлежало отцу. Если в его пользу не сделано посторонним лицом завещание, то наследство получал не он, а его отец. Это объясняет те статьи римского права, в которых запрещались всякие сделки по продаже между отцом и сыном. Если бы отец продал что-либо сыну, то значит, что он продал бы это самому себе, потому что все, что приобретал сын, принадлежало отцу.
Мы находим в римском праве, а также и в афинском, что отец имел право продать своего сына. Так как отец мог распоряжаться всей собственностью, находящейся в семье, сын же мог рассматриваться сам как собственность, потому что его рабочая сила и труд являлись источником дохода, — значит отец мог, по своему выбору, или оставить у себя это орудие труда, или уступить его другому. Уступить его — это и было то, что называлось продать сына. Имеющиеся у нас тексты римского права не разъясняют нам вполне, каков был по существу характер этих договоров о продаже и какие оговорки мог он в себе содержать. Представляется вероятным, что проданный таким образом сын не становился вполне рабом покупателя. Отец мог включать в условие, чтобы сын был потом продан ему обратно. В таком случае он сохранял над ним власть и, взяв его обратно, мог снова продать его. Закон Двенадцати Таблиц разрешает подобную операцию до трех раз, но заявляет, что после такой тройной продажи сын освобождается, наконец, от отцовской власти. По этому можно судить, до какой степени была по древнему праву неограниченна власть отца.
III. Плутарх сообщает нам, что женщина не могла являться в Риме перед судом даже в качестве свидетельницы. В произведениях юриста Гая читаем: «Надо знать, что нельзя ничего юридически уступать лицам подвластным, т. е. жене, сыну, рабу. Из того, что эти лица не могли иметь ничего в собственном владении, заключили, довольно основательно, что они не имели права точно также и требовать что-нибудь по суду. Если твой сын, состоящий под твоею властью, совершил преступление, то ты привлекаешься к ответственности. Проступок, совершенный сыном против отца, не влечет за собой судебного разбирательства». Из всего этого ясно следует, что жена и сын не могли быть ни истцами, ни ответчиками, ни обвиняемыми, ни свидетелями. Изо всей семьи один только отец мог появляться перед судилищем гражданской общины; только для него одного существовало общественное правосудие. Зато он же отвечал и за преступления, совершенные его домашними.
Если государство не оказывало правосудия жене и сыну, то это потому, что правосудие это оказывалось им дома. Судьей их был отец, глава семьи, который, как бы с судейского места, судил властью мужа и отца, именем семьи, перед лицом домашних богов.
Тит Ливий рассказывает, что сенат, желая искоренить в Риме вакханалии, объявил смертную казнь всем, кто будет принимать в них участие. Это постановление было легко исполнимо по отношению к гражданам; что же касается женщин, которые являлись не менее виновными, то тут представилось серьезное затруднение: женщины не были подсудны государству, одна лишь семья имела право их судить. И сенат, в уважение к этому древнему принципу, предоставил мужьям и отцам произносить смертный приговор против женщин.
Право суда, каким пользовался глава семьи в своем доме, было полное и безапелляционное. Он мог присуждать к смерти подобно судье гражданской общины. Никакая власть не имела права изменять его приговоры. «Муж, — говорит Катон Старший, — судья своей жены; власть его безгранична; он может все, что он хочет. Если она совершила какой-нибудь проступок — он наказывает ее; если она выпила вина, он осуждает, порицает ее; если она вступила в связь с другим человеком — он убивает ее». То же право имел он и по отношению к детям. Валерий Максим упоминает некоего Атилия, который убил свою дочь, виновную в нарушении целомудрия, и всем известен отец, умертвивший своего сына за участие в заговоре Катилины.
Факты такого рода многочисленны в римской истории. Но все же было бы ошибочно предполагать, что отец имел неограниченное право убивать жену и детей. Он был их судьей; если он наказывал их смертью, то лишь в силу своего права отправлять правосудие. Так как отец семьи один только подчинен суду гражданской общины, государства, то у жены и сына не было другого судьи кроме него. В недрах своего семейства он был единственный судья.
Нужно еще заметить, что отцовская власть не была силой произвола, самовластием, какова она была бы, если бы исходила из права сильного. Принципом ее были верования, жившие в глубине человеческой души, и границы ее определялись теми же верованиями. Отец, например, имел право исключить сына из семьи, но он хорошо знал, что этим он подвергал семью опасности прекратиться, а манов своих предков — опасности впасть в вечное забвение. Он мог усыновить постороннего, но религия запрещала ему это делать, если у него был сын. Он был единственным собственником имущества, но он не имел права, по крайней мере вначале, отчуждать. его. Он мог развестись с женой, но для этого он должен был решиться порвать те религиозные узы, которые установлены браком. Таким образом, религия возлагала на отца столько же обязанностей, сколько она давала ему и прав. Такова была долгое время древняя семья. Тех верований, которые жили в умах людей, было достаточно, чтобы создать ее правильный строй, дать ей порядок, управление, правосудие и установить во всех подробностях право собственности, не прибегая для этого к праву силы или к могуществу общественной власти.