Городовой Сапогов (Аверченко)/ДО
| ← Дитя | Городовой Сапоговъ | Геракл → |
| Изъ сборника «Избранные разсказы». Опубл.: 1910. Источникъ: А. Т. Аверченко. Избранные разсказы. — Изданіе редакціи журнала "Пробужденіе". С.-Петербургъ, 1913. — az.lib.ru |
Ялтинскій городовой Сапоговъ, получилъ отъ начальства почетное, полное довѣрія къ уму и такту Сапогова порученіе: обойти свой участокъ и провѣрить всѣхъ евреевъ — занимается ли каждый еврей темъ ремесломъ, которое имъ самимъ указано и которое давало такому еврею драгоцѣнное, хрупкое право жить среди чудесной ялтинской природы…
Провѣрять, хитрыхъ семитовъ Сапогову было приказано такимъ образомъ: пусть каждый семитъ сдѣлаетъ тутъ же, при Сапогове, на его глазахъ, какую-либо вещь по своей ремесленной спеціальности и тѣмъ докажетъ, что бдительное начальство не введено имъ въ заблужденіе и недостойный обманъ.
— Ты только держи ухо востро, — предупредилъ Сапогова околоточный. — А то — такъ тебя вокругъ пальца и обкрутятъ!
— Жиды то? Меня-то? Да Господи жъ.
И пошелъ Сапоговъ.
— Здравствуйте, — сказалъ Сапоговъ, вxодя къ молодому Абраму Голдину. — Ты это самое, какъ говорится: ремесло свое… Сполняешь?
— А почему мнѣ его не исполнять? — удивился Абрамъ Голдинъ. — Немножко кушаю себѣ хлѣбъ съ масломъ. Знаете — фотографія, конечно, такое дѣло: если его исполнять, то и можно кушать хлѣбъ съ масломъ. Хе-хе! На здоровьичко…
— Та-акъ, — нерѣшительно сказалъ Сапоговъ, переминаясь съ ноги на ногу. — А ты вотъ что, братъ… Ты докажи! Провѣрка вамъ отъ начальства вышла…
— Сдѣлайте такое одолженіе, — засуетился Абрамъ Голдинъ, — мы сейчасъ изъ васъ сдѣлаемъ такую фотографію, что вы сами въ себя влюбитесь! Попрошу васъ c ѣсть… Вотъ такъ. Голову чуть-чуть на бокъ, глаза сдѣлайте, прошу, немножко интеллигентнѣе… ротъ можно закрыть. Закройте ротъ! Не дѣлайте такъ, будто у васъ зубы болятъ. Носъ, если вамъ безразлично, можно пока рукой не трогать. Потомъ, когда я кончу, можно его трогать, а пока держите руки на грудяхъ. Прошу теперь не шевелиться: теперь у васъ за-мѣ-ча-тель-но культурный видъ! Снимаю!! Готово. Спасибо! Теперь можете дѣлать со своимъ носомъ, что вамъ угодно.
Сапоговъ всталъ, съ наслажденіемъ расправилъ могучіе члены и съ интересомъ потянулся къ аппарату.
— А ну — вынимай!
— Что… вынимать?..
— Что тамъ у тебя вышло? Покажь!
— Видите ли… Сейчасъ же нельзя! Сейчасъ еще ничего нѣтъ. Мнѣ еще нужно пойти въ темную комнату проявить негативъ.
Сапоговъ погрозилъ Голдину пальцемъ и усмѣхнулся.
— Хе-хе! Стара штука!.. Нѣтъ, братъ, ты мнѣ покажи сейчасъ… А этакъ всякій можетъ.
— Что это вы говорите?! — встревоженно закричалъ фотографъ. — Какъ же я вамъ покажу, когда оно не проявлено! Нужно въ темную комнату, которая съ краснымъ свѣтомъ, нужно…
— Да, да… — кивалъ головой Сапоговъ, иронически поглядывая на Голдина. — Красный свѣтъ, конечно… темная комната… Ну, до чего же вы хитрые, жидова! Учитесь вы этому гдѣ, что ли. Или такъ, — сами по себѣ? Дай мнѣ, говоритъ, темную комнату. Ха-ха! Нѣ-ѣтъ… Вынимай сейчасъ!
— Ну, я выну — такъ пластинка будетъ совершенно бѣлая!.. И она сейчасъ же на свѣту пропадетъ!..
Сапоговъ пришелъ въ восторгъ.
— И откуда у васъ что берется?! И чтой-то за ловкій народъ! Темная, говоритъ, комната… Да-а. Ха-ха! Мало, чего ты тамъ сдѣлаешь въ этой комнатѣ… Знаемъ-съ. Вынимай!
— Хорошо, — вздохнулъ Голдинъ и вынулъ изъ аппарата бѣлую пластинку. — Смотрите! Вотъ она.
Сапоговъ взялъ пластинку, посмотрѣлъ на нее — и въ его груди зажглась страшная, тяжелая, горькая обида.
— Та-акъ.. Это, значитъ, я такой и есть? Хорошій ты фотографъ. Понимаемъ-съ!
— Что вы понимаете?! — испугался Голдинъ.
Городовой сумрачно посмотрѣлъ на Голдина…
— А то. Лукавый ты есть человѣкъ. Завтра на выѣздъ получишь. въ 24 часа.
Сапоговъ стоялъ въ литографской мастерской Давида Шепшелевича, и глаза его подозрительно бѣгали по страннымъ доскамъ и камнямъ, въ безпорядкѣ наваленнымъ во всѣхъ углахъ.
— Бонжуръ, — вѣжливо поздоровался Шепшелевичъ. — Какъ ваше здоровьице?
— Да такъ. Ты ремесленникъ будешь? А какой ты ремесленникъ?
— Литографическій. Ярлыки разные дѣлаю, пригласительные билеты… Визитныя карточки дѣлаю.
— Вотъ ты мнѣ это самое и покажи! — сказалъ, подмигивая, Сапоговъ.
— Сколько угодно! Мы сейчасъ, ваше благородіе, вашу карточку тиснемъ. Какъ ваше уважаемое имя? Сапоговъ? Павелъ Максимовичъ? Одна минутка! Мы прямо на камнѣ и напишемъ!
— Ты куда? — забезпокоился Сапоговъ. — Ты при мнѣ, братъ, пиши!
— Да при васъ же! Вотъ на этомъ камнѣ!
Онъ наклонился надъ камнемъ, а Сапоговъ смотрѣлъ черезъ его плечо.
— Ты чего же пишешь? Развѣ такъ?
— Это ничего, — сказалъ Шепшелевичъ. — Я на камнѣ пишу сзаду напередъ, а на карточкѣ оттискъ выйдетъ правильный.
Сапоговъ засопѣлъ и опустилъ руку на плечо литографа.
— Нѣтъ, такъ не надо. Я не хочу. Ты брать, безъ жульничества. Пиши по русски!
— Такъ оно и есть по русски! Только это-жь нужно, чтобы задомъ напередъ.
Сапоговъ расхохотался.
— Нужно, да? Нѣтъ, братъ, не нужно. Пиши правильно! Слѣва направо!
— Господи! Что вы такое говорите! Да тогда обратный оттискъ не получится!
— Пиши, какъ надо! — сурово сказалъ Сапоговъ. — Нечего дурака валять.
Литографъ пожалъ плечами и наклонился надъ камнемъ.
Черезъ десять минутъ Сапоговъ сосредоточенно вертѣлъ въ рукахъ визитную карточку и, нахмуривъ брови, читалъ:
— Вогопасъ Чивомискамъ Левапъ.
На сердцѣ у него было тяжело…
— Такъ… Это я и есть такой? Вогопасъ Чивомискамъ Левапъ. Понимаемъ-съ. Насмѣшки строить надъ начальствомъ— на это вы горазды! Понимаемъ-съ!! Хорошій ремесленникъ! Отмѣтимъ-съ! Завтра въ 24.
Когда онъ уходилъ, его добродушное лицо осунулось. Горечь незаслуженной обиды запечатлѣлась на немъ.
— Вогопасъ, — думалъ, тяжело вздыхая, городовой. — Чивомискамъ!
Старый Лейба Буцкусъ, сидя въ углу сквера, зарабатывалъ себѣ средства къ жизни темъ, что эксплоатировалъ удивительное изобрѣтеніе, вызывавшее восторгъ всѣхъ окрестныхъ мальчишекъ… Это былъ диковинный аппаратъ съ двумя отверстіями, въ одно изъ которыхъ бросалась монета въ пять копеекъ, а изъ другого выпадалъ кусокъ шоколада въ пестрой оберткѣ. Многіе мальчишки знали, что такой же шоколадъ можно было купить въ любой лавчонкѣ, безъ всякаго аппарата, но аппаратъ именно и привлекалъ ихъ пытливые молодые умы… Сапоговъ подошелъ къ старому Лейбѣ и лаконически спросилъ:
— Эй, ты! Ремесленникъ… Ты чего ! дѣлаешь?
Старикъ поднялъ на городового красные глаза и хладнокровно отвѣчалъ.
— Шоколадъ дѣлаю.
— Какъ же ты его дѣлаешь? — недовѣрчиво покосился Сапоговъ на странный аппаратъ.
— Что значитъ — какъ? Да такъ. Сюда пятакъ бросить, а отсюда шоколадъ вылѣзетъ.
— Да ты врешь, — сказалъ Сапоговъ. — Не можетъ этого быть!
— Почему не можетъ? Можетъ. Сейчасъ вы увидите.
Старикъ досталъ изъ кармана пятакъ и опустилъ въ отверстіе. Когда изъ другого отверстія выскочилъ кусокъ шоколада, Сапоговъ перегнулся отъ смѣха и, восхищенный, воскликнулъ:
— Да какъ же это? Ахъ ты, Го-осподи. Ай-да, стариканъ! Какъ же оно такъ случается?
Его изумленный взоръ былъ прикованъ къ аппарату.
— Машина, — пожалъ плечами апатичный старикъ. — Развѣ вы не видите?
— Машина-то — машина, — возразилъ Сапоговъ. — Да какъ оно такъ выходитъ? Вѣдь пятакъ то мѣдный, твердый, а шоколадъ сладкій, мягкій… какъ же оно такъ изъ твердаго пятака можетъ такая скусная вещь выйти?
Старикъ внимательно посмотрѣлъ своими красными глазами на Сапогова и медленно опустилъ вѣки.
— Электричество и кислота. Кислота размягчаетъ, электричество перерабатываетъ, а пружина выбрасываетъ.
— Ну-ну, — покрутилъ головой Сапоговъ. — Выдумаютъ тоже люди. Ты работай старикъ. Это здорово.
— Да я и работаю! — сказалъ старикъ.
— И работай. Это, братецъ, штука! Не всякому дано! Прощевайте!
И то, что сдѣлалъ немедленно послѣ этого слова Сапоговъ, могло быть объяснено только изумленіемъ его и преклоненіемъ передъ тайнами природы и глубиной человѣческой мысли: онъ дружескимъ жестомъ протянулъ старому шоколадному фабриканту руку.
На другой день Шешпелевичъ и Голдинъ со своими домочадцами — уѣзжали на первомъ отходящемъ изъ Ялты пароходѣ.
Сапоговъ по обязанностямъ службы пришелъ проводить ихъ.
— Я на васъ сердца не имѣю, — добродушно кивая имъ головой, сказалъ онъ. Есть жидъ правильный, который безъ обману, и есть другой сортъ — жульническій. Ежели ты, дѣйствительно, работаешь: шоколадомъ или чѣмъ тамъ — я тебя не трону! Нѣтъ. Но ежели — Вогопасъ Чивомискамъ Левапъ — это зачѣмъ же?