ГОРНЫЙ ДУХЪ.
правитьПослѣдней лучъ заходящаго солнца алѣлъ на вершинахъ восточныхъ горъ; вечерній сумракъ покрывалъ глубокія долины. Прелестная Марія стояла на высокомъ холмѣ: надъ ея головою висѣла сѣдая скала, и шумѣли вѣтьвистые вязы. Небольшое стадо овецъ разсѣянно бродило по зеленому скату. Семнадцатая весна украшала новыми прелестями невинную Пастушку — и сердце ея наполнилось тоскою, дотолѣ ей неизвѣстною. «Чего мнѣ недостаетъ?» — говорила она. — « Развѣ нѣтъ у меня отца который бы старался о моемъ счастіи? Меня всѣ любятъ, но никто не любитъ болѣе батюшки. — Правда у меня нѣтъ матери; я никогда не видала ее…но была всегда спокойна, весела.» Тушъ слезы блеснули въ голубыхъ глазахъ Пастушки; она вздохнула, бросила бѣглый взглядъ на долину — и погнала стадо свое. Вдругъ раздались тихіе, мелодическіе звуки… Марія остановилась, стала прислушиваться и ей показалось, что волшебные звуки выходятъ изъ старой рудокопни. «Что это значишь? — думала она — я никогда не слыхала такой музыки — и кто будетъ играть въ такомъ страшномъ мѣстѣ и въ такое время?» Марія не была суевѣрна, но чувствовала, что бодрость ея исчезаетъ. Она хотѣла идти; но какое-то чувство остановило ее. Между темъ звуки становятся сильнѣе, и дотомъ вдругъ замолкли. Марія смотрѣла на кусты, какъ будто бы кого нибудь ожидая… Чрезъ минуту они раздѣляются… Пастушка не вѣритъ глазамъ своимъ. Прелестный юноша, въ голубомъ кафтанѣ обшитомъ серебряною бахрамою, стоялъ передъ нею; на головѣ его была; пуховая шляпа, перевязанная широкою голубою лентой; на поясѣ висѣлъ серебряный рожекъ. «Здравствуй, добрая Марія!» сказалъ онъ ей ласково. Марія совсемъ забылась, закраснѣлась какъ заря, опустила глаза въ землю, и такъ неловко поклонилась незнакомцу, что сама стыдилась еврей застѣнчивости. «Здоровъ ли твой отецъ?» спросилъ юноша. — Здоровъ — отвѣчала Марія, украдкой взглянувъ на него, и видъ его показался ей такъ милъ, такъ ласковъ — что она ободрилась — стала разсматривать одежду его — и снова пришла въ замѣшательство? Незнакомецъ, казалось, примѣтилъ это и улыбался. Взоры Маріи обращались поперемѣнно то на него, то на стадо, тихоидущее къ селенію. Сердце ея трепетало — правая рука какъ бы невольно обрывала цвѣточный букетъ, приколотый на высокой груди ея. Между темъ подулъ вѣтеръ; на небѣ собирались тучи; мѣлкія капли дождя кропили розовыя щеки Пастушки; она поклонилась милому незнакомцу и хотѣла идти. «Постой, Марія! сказалъ онъ, дождь замочитъ тебя.» Марія остановилась; онъ взглянулъ на небо; въ черныхъ глазахъ его изображалось что-то необыкновенное. Маріи показалось, что тучи начали расходиться, дождевыя капли падали рѣже и рѣже, небо прояснилось. Она стояла какъ вкопаная — недовѣрчивость и страхъ являлись на лицѣ ея. Теперь все прошло, сказалъ юноша. — Марія опять поклонилась, побѣжала съ холма — хотѣла ещё посмотрѣть на чудеснаго незнакомца, оглянулась, но его уже не было — Невольный трепетъ объялъ ея сердце.
Добрый Иванъ, отецъ Маріи, встрѣтилъ ее у воротъ. Марія начала ему разсказывать о нечаянной встрѣчѣ своей съ милымъ незнакомцемъ; но вдругъ закраснѣлась, смѣшалась и перемѣнила разговоръ. Во весь вечеръ она была задумчива, легла спать — и прелестный образъ незнакомца, въ голубомъ кафтанѣ, поминутно представлялся глазамъ ея. Поутру Марія замѣтила въ себѣ большую перемѣну: Прежде сердце дѣвушки было такъ пусто; теперь такъ сжато, такъ сильно билось въ высокой груди ея при каждой мысли о миломъ незнакомцѣ. Весь день прошелъ въ волненіи; она не рѣшалась идти на холмъ. Ввечеру сѣла съ Иваномъ подъ окномъ и посматривала на высокой пригорокъ. «Видалъ ли ты, батюшка, горныхъ духовъ?» спросила Марія. — Нѣтъ, отвѣчалъ старикъ; однакоже знаю, что они есть. Лѣтъ пять назадъ тому, я работалъ въ этой шахтѣ (онъ показалъ на старую рудокопню; холодный потъ выступилъ на лице Маріи). Я былъ одинъ, продолжалъ Иванъ; большой камень, готовый упасть, висѣлъ надо мною. Вдругъ слышу, что меня кто-то кличетъ; я продолжалъ работать. — Иванъ! Иванъ! закричалъ голосъ такъ жалобно, что сердце мое невольно затрепетало; я схватилъ фонарь, отошелъ нѣсколько шаговъ впередъ; страшно затрещали своды штольны и камень завалилъ мнѣ дорогу. Хорошо, что былъ еще другой выходъ, а то бы не видать бѣлаго свѣта! Ктожь избавилъ, меня отъ неминуемой смерти, кромѣ горнаго духа? — Тутъ Маріи послышались знакомые звуки серебрянаго рожка. — «Это онъ, это спаситель моего отца» думала она, и невинное сердце дѣвушки билось сильнѣе. Она не могла разобрать своихъ чувствъ, стыдилась своей радости, которую напрасно старалась скрыть отъ себя. Звуки усиливались; потомъ начали уменьшаться, и наконецъ замерли въ рощѣ, окружающей страшную рудокопню. Вечеръ прошелъ — и Марія, ложась спать, положила на другой день непремѣнно идти на высокой холмъ. Заря не успѣла еще позолотить восточнаго неба, а Пастушка выгонила уже стадо свое. Чемъ выше поднималась она на холмъ, темъ болѣе лишалась бодрости. «Чего я такъ боюсь? Отъ чего такъ высоко поднимается грудь моя? Отъ чего такъ сильно бьется мое сердце?… Ахъ, зачемъ я не сказала батюшкѣ о вчерашней встрѣчѣ? — такъ говорила она?-- но развѣ тутъ есть что нибудь дурное? Стыдись, робкая дѣвушка!» Марія остановилась и казалась погруженною въ размышленіе. Она вспомнила, какъ не? знакомецъ смотрѣлъ на небо, и оно прояснилось. Это духъ, думала она, но вѣрно не злой…онъ такой ласковой; у него такой доброй видъ; онъ вѣрно ничего не сдѣлаетъ мнѣ худаго." Она ободрилась, взбѣжала на холмъ, взглянула вокругъ себя, взглянула на рудокопню — и снова пришла въ смущеніе. Вдругъ раздались привѣтные звуки рожка; Марія затрепетала, хотѣла бѣжать и въ безпамятствѣ упала на мягкую зелень. Приходя въ себя, она открыла голубые глаза свои — и первый предметъ, поразившій взоры ея, былъ незнакомецъ въ голубомъ кафтанѣ. Онъ стоялъ на колѣняхъ и поддерживалъ ея голову. — Что съ тобою сдѣлалось, милая Марія? Ободрись, — говорилъ онъ. Бѣдная Пастушка дико посмотрѣла на него и смутная блѣдность снова покрыла лице ея; но тихіе, очаровательные звуки рожка возбудили ее отъ безпамятства… «Оставь, оставь меня, страшный духъ?» вскричала она и вырвала руку свою изъ руки незнакомца. «Что я тебѣ сдѣлала? За что ты меня преслѣдуешь? О, пощади, пощади меня!…Ты спасъ жизнь отцу моему — не отнимай у него дочери.» — успокойся, моя Марія, " отвѣчалъ Духъ, "смотри — пусть слезы сіи будутъ порукою твоей безопасности — и слезы блеснули на длинныхъ рѣсницахъ его. «Но скажи мнѣ, кто ты?» съ трепетомъ произнесла Марія. — Я думалъ, что ты знаешь меня лучше, отвѣчалъ онъ. Отъ чего такая недовѣрчивость, моя милая Марія! Отъ чего этотъ страхъ? Развѣ я подалъ тебѣ причину бояться меня? — Онъ съ такимъ чувствомъ, такъ печально произнесъ слова сіи, что Марія начала разскаяваться въ своей неосторожности. — Ты очень разстроена, продолжалъ Духъ; я постараюсь успокоить тебя. — Онъ сѣлъ подлѣ Маріи, и заигралъ на рожкѣ любимую ея пѣсню. — Звуки были такъ нѣжны, такъ трогательны, что Пастушка не могла скрыть слезу, которая блеснула въ голубыхъ очахъ ея; грудь ея облегчилась; невинная улыбка показалась на устахъ малиновыхъ.
Рожекъ умолкъ — милый незнакомецъ взглянулъ на Марію: въ черныхъ глазахъ его сіялъ весь пламень души чувствительной. Марія пришла въ смущеніе; сердце ея забилось такъ сильно, какъ будто бы хотѣло выскочить изъ груди. Она отворотилась, желая скрыть свое замѣшательство; но добрый Духъ примѣтилъ его. «О Марія! сказалъ онъ, ужели я не заслуживаю твоей довѣренности? Къ чему скрывать отъ меня движеніе твоего сердца? Я знаю твои мысли, моя Марія, я знаю сердце твое.» Румянецъ стыдливости заигралъ на щекахъ дѣвушки. Прелестной незнакомецъ узналъ прежде ее тайну ея сердца. Онъ Духъ, думала она, ему все возможно. Пастушка ободрилась, сдѣлалась веселѣе, и любовалась одеждою новаго своего друга; а онъ былъ такъ милъ, разговоръ его былъ такъ занимателенъ, что Марія совсемъ почти забыла, что пора уже возвратиться домой. Прощаясь, она дала ему слово завтрешній день опять съ нимъ увидѣться.
Прошло двѣ недѣли — Марія каждый день видѣла своего друга (такъ называла она незнакомца) — и каждый день возвращалась съ новыми чувствами подъ кровъ родительскій. Она не думала о послѣдствіяхъ тайной связи; чувствовала, что не могла жить безъ того, которому клялась въ вѣчной любви своей.
Однажды, когда Марія хотѣла идти на мѣсто свиданія, добродушный Иванъ сказалъ ей: «Дочь моя! я хочу видѣть тебя. счастливою прежде, нежели закрою глаза свои. Сосѣдъ нашъ Матвѣй, проситъ твоей руки; онъ человѣкъ умный, прилежный, съ достаткомъ, и я надѣюсь, что ты будешь съ нимъ счастлива. — Марія поблѣднѣла, упала на колѣни. — Батюшка, батюшка! вскричала она, мнѣ разстаться съ тобою? Мнѣ тебя покинуть? — „Нѣтъ, милая дочь моя, отвѣчалъ старикъ, поднимая ее, мы не разстанемся; я буду жить вмѣстѣ, съ вами.“ Но я не люблю Матвѣя! онъ всегда такъ мраченъ, сердитъ… Нѣтъ, нѣтъ, башюшка, я не люблю Матвѣя! — „Я не буду принуждать тебя, дочь моя, по крайней мѣрѣ сыщи себѣ друга по сердцу, если хочешь утѣшить меня на старости.“ Марія готова была сказать: у меня есть другъ, милый моему сердцу; но мысль, что скрыла любовь свою отъ родителя, удержала ее. Она нѣжно поцѣловала его — и побѣжала на холмъ. Солнце скатилось уже за горы. Марія прислушивалась къ каждому вѣянію вѣтерка, думая что онъ принесетъ знакомые звуки рожка, предвѣстника; сердечной радости. Но все было тихо — лишь только единообразные крики рудокоповъ ближней шахты достигали слуха ея; лишь только повременные взрывы, потрясая землю подъ ея ногами, съ грохотомъ повторялись въ горахъ окрестныхъ. Она смотрѣла во всѣ стороны, но нигдѣ не примѣчала своего милаго. Ночь покрыла долину; луна возсіяла надъ горами. Трепетъ объялъ сердце Маріи; она залилась слезами — пошла домой — и во всю ноль ни на минуту не могла сомкнуть глазъ.
Прошло двѣ недѣли — и бѣдное сердце Маріи не облегчалось отъ грусти» Между темъ Матвѣй сталъ посѣщать домъ Ивана, надѣясь снискать любовь его дочери; но дѣвушка была такъ печальна, что онъ боялся говорить ей о желаніи соединить судьбу свою съ ея судьбою. — Но наконецъ наскучивъ медленностію, которая отвлекала его отъ дѣлъ, онъ рѣшился предложить ей свою руку. Однажды, когда Марія сидѣла подгорюнившись подъ окномъ свѣтлицы своей, онъ сказалъ ей, смягчивъ свой голосъ, отъ природы грубый: «Марія, хочешь ли быть счастлива?» Марія взглянула на него съ горькою, улыбкою. «Я раздѣлю съ тобою все, что имѣю, продолжалъ онъ, и буду любить тебя.» — Но я не люблю и не буду любишь тебя, отвѣчала дѣвушка. — Матвѣй нахмурилъ брови; самолюбіе его оскорбилось. «Ты будешь за мною, закричалъ онъ, схвативъ руку Маріи, ты будешь, за мною! И горе тебѣ, если скажешь когда нибудь, что не любишь Матвѣя!» Страшный трескъ въ старой рудокопнѣ служилъ Матвѣю вмѣсто отвѣта дѣвушки. Радость заблистала въ очахъ ея. — Это онъ! — вскричала она, взглянула на пригорокъ — дымное облако поднималось изъ рудокопни. Матвѣй, изумленный нечаяннымъ трескомъ и еще болѣе невольнымъ восклицаніемъ Маріи, опустилъ руку ея и стоялъ какъ вкопанный.
Пастушка пошла на пригорокъ. Какъ сильно затрепетало сердце ея, когда она услышала знакомые звуки серебрянаго рожка! Они были громки и какъ будто бы выражали радость. Марія побѣжала къ рудокопнѣ — звуки умолкли — большіе камни, отломки бревенъ выброшенные на поверхность, лежали въ безпорядкѣ вокругъ глубокой шахты. Марія остановилась надъ нею, звала своего друга самыми нѣжными именами; но голосъ ея терялся въ безмолвной безднѣ. Она стала прислушивать — и ничего не слыхала, кромѣ неяснаго звука, происходящаго отъ падающихъ камней, которые катились по гладкому льду на днѣ шахты.
Звѣзды заблистали на небѣ — Марія возвратилась домой въ полномъ увѣреніи, что скоро увидитъ своего милаго друга, и надежда услаждала тоску невинной дѣвушки. Но въ полночь страшный сонъ возмутилъ ея душу. Ей казалось, что она стоитъ на холмѣ; небо было покрыто тучами; скоро раздались привѣтные звуки, знакомые ея сердцу; она обняла своего друга…. Но вдругъ черты его начали измѣняться, грозно засверкали огненные глаза его подъ густыми бровями. «Марія, говорилъ онъ, ты меня любила, когда я былъ въ образѣ прелестнаго юноши; надѣюсь, что и теперь не измѣнишь своимъ клятвамъ!» — Марія затрепетала отъ ужаса, вскрикнула, вырвалась изъ его объятій — и проснулась. Кровь ея была въ сильномъ волненіи. Ей казалось, что еще, видитъ предъ собою чудовище и слышитъ звуки серебрянаго рожка. Съ трепетомъ упала она на колѣни предъ образомъ Спасителя и просила защиты отъ страшнаго Духа. Но вотъ и въявь раздались грозные звуки подъ самымъ окномъ свѣтлицы — и Марія безъ чувствъ упала на полъ. Возвратясь къ жизни, она увидѣла себя на постели: бѣдный Иванъ въ слезахъ стоялъ передъ нею. «Что съ тобою сдѣлалось, дочь моя?» говоритъ онъ. — Могутъ ли духи перемѣнять свой образъ? — спросила Марія, дико взглянувъ на отца. «Могутъ» — отвѣчалъ онъ — и это слово довершило погибель ея. Проглянулъ день. — «Скоро, скоро!» вскричала несчастная. Роковой рожекъ зазвучалъ на пригоркѣ — и Марія впала въ новое безпамятство. Открыла глаза и страшный Духъ, въ черномъ кафтанѣ, стоялъ передъ нею. — «Спасите, спасите меня!» были послѣдніе слова Маріи: она навѣки закрыла глаза свои.
Ктожь этотъ Духъ — убійца милой Пастушки? — Ѳедоръ, молодой Купецъ, сынъ стараго друга Иванова. Онъ во всемъ признался несчастному, безутѣшному отцу; проклиналъ свою мечтательность, которая погубила и его и Марію. «Мнѣ хотѣлось, говорилъ онъ, чтобъ она находила во мнѣ нѣчто сверхъестественное. Я даже думалъ, что въ видѣ существа необыкновеннаго, она будетъ пламеннѣе любить меня. И вотъ плоды гибельной мечтательности моей!…»
Марію погребли на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ въ первый разъ увидѣла она Ѳеодора. Несчастный юноша каждое утро покрывалъ цвѣтами могилу своей подруги: каждый вечеръ приходилъ туда — и разыгрывалъ на рожкѣ любимыя пѣсни Пастушки. Иногда странникъ, завлеченный на холмъ согласными звуками, слушалъ печальную повѣсть Ѳеодора. Онъ говорилъ о своей Маріи, о своемъ неблагоразуміи, которое довело ее до гроба; говорилъ, какъ опасно приступать къ исполненію мечтательныхъ намѣреній, не подумавъ о ихъ послѣдствіи. Увы! мы тогда только начинаемъ разбирать поступки свои, когда уже несчастіе наше свершится!