Гомеръ и его творенія (*).
править(*) Отрывокъ изъ книги: Essai sur les causes; de la supériorité des Grecs dans les arts d’imagination (Опытъ o причинахъ превосходства Грековъ въ изящныхъ искусствахъ.) Ето прекрасное Разсужденіе написано по поводу задачи, которая была предложена отъ Ліонский Академіи Наукъ и Словесности. Авторъ ево, Ж. Ж. Лельеттъ, къ сожалѣнію, умеръ въ недавнихъ годахъ, подавши о себѣ весьма хорошую надежду. Читатели Вѣстника безъ сомнѣнія пожелаютъ вмѣстѣ съ нами, чтобы г. Переводчикъ напечаталъ особо всю книгу, которая у него уже готова.
Греція безъ сомнѣнія имѣла стихотворцевъ въ глубочайшей древности. Удивленіе, внушаемое необычайными явленіями природы, признательность къ божеству, ентузіазмъ производимый геройствомъ, заслуги совершаемыя съ благородною и достохвальною цѣлію, суть причины, могущія воспламенить воображеніе людей, одаренныхъ живымъ чувствомъ и нѣжными органами. Аполлонъ, коему приписывали управленіе свѣтиломъ дня, изобрѣтеніе врачебной науки и стихотворства, былъ конечно однимъ изъ тѣхъ изключтельныхъ смертныхъ, кои родятся съ великими способностями, почитаются богами въ вѣки варварскіе, когда удивленіе повсюду разливается безпрепятственно, о коихъ едва ли бы нарекли великими людьми въ сія просвѣщенныя времена, когда зависть старается уязвить все, что ни возвышается, помрачить все, что ни блистаетъ отличнымъ свѣтомъ. Орфей, Музей и Линусъ получили жертвы, коими обязаны не столько достоинству своихъ произведеній, сколько внезапному восторгу, ими возбужденному. Человѣкъ, близкій къ природѣ, бываетъ склоненъ къ ентузіазму; онѣ платятъ за малѣйшія благодѣянія весьма блистательнымъ возмездіемъ. Первый, кто началъ обработывать металлы, былъ богомъ; первый, кто провелъ брозды на нивѣ, былъ счастливымъ наслѣдникомъ признательности; насадитель винограда имѣлъ храмы и жертвенники. Удивленіе, благодарность населили Олимпъ божествами. Безъ сомнѣнія много было стихотворцевъ еще до Гомера; но онъ первый сотворилъ себѣ славу, независимую отъ измѣненій нравовъ, правленія и религіи, первый умѣлъ увѣковѣчить имя свое какъ собственными, такъ и подражателей своихъ твореніями.
Неизвѣстно, въ какое время процвѣталъ, въ какихъ мѣстахъ обиталъ онъ; исторія жизни его составлена уже по его сочиненіямъ или мечтамъ восторженныхъ его почитателей. Вотъ самый лучшій способъ прославить знаменитаго Писателя. Пускай суровые умы жалуются на недостатокъ истины; но сердца чувствительныя, но справедливые цѣнители высшихъ талантовъ извиняютъ сіи басни, удивленіемъ порожденныя:
Догадываются, что Гомеръ посѣщалъ Египетъ, сію землю, въ которой все было таинственно, природа и науки, боги и люди, въ которой жрецы, скрывая свои знанія, казались страшными и почтенными въ глазахъ народа. Человѣкъ возвышенный находитъ пользу разсматриваніи даже самыхъ нелѣпыхъ заблужденій; все просвѣщаетъ его, все одушевляетъ, все сообщаетъ ему выспреннія мысли; онъ озаряетъ свѣтомъ своимъ густоту мраковъ, украшаетъ грубое суевѣріе, придаетъ занимательность сумазброднымъ мнѣніямъ, очищая ихъ отъ странностей и облокая въ красоты блистательныя. Гомеръ заимствовалъ на берегахъ Нила ужасное понятіе о тартарѣ и прелестную идею о поляхъ Елисейскихъ, священный обрядъ торжественнаго суда, находившійся въ одномъ Египтѣ, подалъ мысль Гомеру перенести въ царство мертвыхъ то судилище, коего почтенный образъ видѣлъ онъ въ здѣшнемъ мирѣ. Обладая столь превосходнымъ геніемъ, не могъ не знать онъ о единомъ, непостижимомъ, вѣчномъ Промыслѣ; онъ покрылъ златымъ облакомъ сію часть блеска, поражавшую его взоры, угождалъ суевѣрію, которое нравилось народу и помогало поезіи. Онъ давалъ замѣчать мудрецамъ, что о божествѣ мыслитъ подобно имъ, и умѣетъ лучше ихъ говорить о чудесахъ міра; онъ творилъ идеи весьма высокія, положилъ первое начало славы Греціи, умѣлъ даровать различнымъ ея областямъ, различнымъ городамъ происхожденіе благороднѣйшее. Производя отъ боговъ своихъ героевъ, или включая ихъ въ число боговъ, онъ составилъ религію совершенно патріотическую, совершенно народную. Вооруживъ всѣхъ Греческихъ Царей за одного изъ нихъ, хотѣлъ онъ доказать, что таковый союзъ долженъ остаться между ними, и представилъ, какимъ образомъ несогласіе подъ стѣнами Трои причинило всѣ бѣдствія. Иліада была пространною и великолѣпною картиною, на которой очарованное воображеніе созерцало Грецію во времена дикости ея и героизма, съ покровительствующими ей богами, съ великими мужами, съ прекрасною и богатою природою, и притомъ Грецію, украшенную весьма замысловатыми баснями. Сколько талантовъ пробудили поемы Гомеровы! Геній его былъ величественною рѣкою, отъ котрой исходятъ всѣ каналы, всѣ источники, орошающіе пространную землю; онъ произвелъ трагедію, менѣе великолѣпную, но въ важности своей равную епопеи, и еще болѣе ужасную въ дѣйствіи. Есхилъ, коего стихотворенія дышутъ мрачною силою и дикимъ величіемъ, признается съ благородною гордостію, что его сочиненія суть только малые остатки великолѣпнаго пира Гомерова. Софоклъ, всегда простой, но всегда важный, высокій въ живописи страстей и характеровъ, въ искусствѣ сберегать разительныя сцены и закрывать свое искусство, былъ Гoмеромъ трагедіи; сему великому стихотворцу, коего геніемъ былъ исполненъ, онъ обязанъ своими превосходнѣйшими твореніями. Беззаконія, осквернившія домъ Агамемномовъ, сообщили ему ужасное содержаніе Електры, содержаніе изъ всѣхъ болѣе странное, превосходнѣйшее въ древнемъ театрѣ. Аяксъ, толико гордый, толико стремительный и безразсудный въ Иліадѣ, снова явился у Coфокла трогательною и несчастною жертвою несправедливости людей, зависти боговъ и буйства страстей своихъ.
Если точно, какъ увѣряютъ, Гомеръ былъ сочинителемъ поемы о войнѣ Ѳивской; то Софоклъ ему обязанъ разительнымъ изображеніемъ плачевныхъ бѣдствій Едипа, неистовыхъ поступковъ Етеокла и Полиника, трогательныхъ добродѣтелей Антигоны и Исмены, кои служили путеводительницами злополучному родителю, и невзирая на препоны злочестиваго Креона; съ спасеніемъ жизни своей воздали долгъ погребенія виновнымъ братьямъ своимъ. Шутка, внезапно рожденная обильнымъ геніемъ Пѣвца Трои въ минуту отдыха, даровала начало комедіи. Такимъ образомъ три Музы, имѣющія наибольшую власть надъ сердцами людей, возбуждающія въ нихъ живѣйшія и приятнѣйшія впечатлѣнія, употребили посредство Гомерово, чтобы раскрыть богатыя сокровища свои и сдѣлать себя доступными для смертныхъ.
Гомеръ былъ также и первымъ ораторомъ. О, сколь прекрасные образцы краснорѣчія находятся въ Иліадѣ и въ самой Одиссеи! сколько важности и благоразумія въ совѣтахъ Нестора! какая убѣдительная сладость въ устахъ Улисса! какая нѣжность, какое искусство украшать нравственныя идеи посредствомъ замысловатыхъ иносказаній въ бесѣдахъ Феникса съ неукротимымъ его воспитанникомъ! какая вѣрность чувствованій въ прощаніи Гектора съ Андромахою! наконецъ, какая философія и знаніе сердца человѣческаго, какая поучительность, приспособленная ко всѣмъ нуждамъ житейскимъ, непринужденно раскрывается въ обѣихъ поемахъ сего творца высокихъ вымысловъ! Вездѣ прославляются священные законы гостепріимства; несчастные находятся подъ подъ кровомъ самаго Юпитера; изображаются слабые смертные, игралища судьбы, угрожаемые на верьху счастія жесточайшими ударами; приходя естественно въ самихъ себя, научаются они состраданію и великодушію. Сія истины сдѣлались для насъ обыкновенными; но тотъ, кто первый открылъ ихъ, былъ человѣкъ великій; дикой, срубившій дерево въ лѣсу, дотолѣ неприкосновенномъ, конечно могъ быть обыкновеннымъ человѣкомъ; но кто первый смѣло пустилъ легкую доску на море и переплылъ оное на слабомъ суднѣ, тотъ былъ конечно геній.
До Гомера сохраняли одну только память нѣкоторыхъ бѣдственныхъ и кровопролитныхъ эпохахъ. Народы, еще дикіе, неимѣютъ понятія о славѣ, простирающейся далѣе бытія ихъ. Они тщатся превзойти другихъ для того только, чтобы господствовать надъ современниками, а не царствовать въ потомствѣ. Страсть мщенія, или жажда корысти вооружаетъ ихъ руки, они сражаются для того, чтобы обагрить себя кровію и обременить добычами; живутъ въ настоящемъ и почитаютъ себя великими по числу жертвъ, ими закалаемыхъ, и бѣдствій ими причиняемыхъ. Гомеръ былъ повѣствователемъ временъ варварскихъ, въ коихъ жилъ самъ; изображалъ нравы съ набожною вѣрностію и постигалъ тайну самымъ печальнымъ картинамъ сообщать прелести. Онъ изобрѣталъ всѣ способы нравиться, плѣнять и поучать, никто не придавалъ столько живости своимъ вымысламъ, столько истины своимъ изображеніямъ.
Но сіи титла славы Гомеровой извѣстны стали уже черезъ нѣсколько вѣковъ послѣ его смерти; время поглотило прахъ Пѣснопѣвца, когда узнали уже о бытіи его, когда многіе города присвоили себѣ утаенную прежде колыбель его, и когда стихотворенія его воспѣвались во храмахъ боговъ, на площадяхъ, на празднествахъ торжественныхъ, поемы его разлили свѣтъ, коимъ невоспользовались современники; свѣтъ оный скрывался во мракѣ долгое время, и напослѣдокъ возсіялъ снова лучезарнѣйшимъ блескомъ. Такимъ точно образомъ, силою извѣстныхъ переворотовъ въ мірѣ, памятники гордости, памятники искусствъ, погребены были въ нѣдрахъ земли дотолѣ, пока счастливый случай не разрушилъ темницы ихъ и не открылъ генію образцовъ для подражанія, историку книгохранилищъ для изслѣдованія, философу предметовъ для размышленія.
Пизистратъ, современникъ Солона, первый собралъ сочиненія Гомеровы. Онѣ воспѣваемы были въ городахъ и селахъ: и какъ горные жители Шотландіи повторяютъ еще бранныя пѣсни сына Фингалова. Всѣ области Греческія находили въ сочиненіяхъ Гомеровыхъ привлекательныя воспоминанія, искали въ нихъ исторія боговъ своихъ, рожденія и подвиговъ великихъ героевъ: сперва собралъ ихъ ентузіазмъ религіи и патріотизма; но чрезъ нѣсколько лѣтъ вкусъ, талантъ и философическій духъ открыли въ нихъ высокія красоты. Народъ обольщался чудеснымъ; мудрецы приподнимали завѣсу, подъ которой скрывался стихотворецъ, и остроумнѣйшіе вымыслы казались имъ одною невинною хитростію глубокой философій, доставляющего прелести важнѣйшимъ истинамъ. Если всѣ стихотворцы почитали его учителемъ. Совершеннымъ образомъ своимъ, первосвященникомъ во храмѣ Музъ; если они все честолюбіе свое полагали въ томъ, чтобы хотя ниже его занять мѣсто себѣ: что съ другой стороны философы воздавали ему еще отличнѣйшее уваженіе, которое было слѣдствіемъ не одного ентузіазма; Сократъ безпрестанно повторялъ стихи его въ своихъ разговорахъ, въ коихъ краснорѣчіе являлось безъ искусства и высочайшій разумъ говорилъ языкомъ самымъ понятнымъ; Платонъ старался подражать ему въ гармонической и живописной прозѣ своей, представляя нравственность въ любезнѣйшемъ видѣ и придавая ей очаровательную наружность аллегоріи. Онъ споритъ съ Гомеромъ, изображая счастіе праведныхъ и казня злыхъ, влагая въ уста жрецу Египетскому чудеса озаренія и высокое сказаніе о жителяхъ Атлантиды. Аристотель, одаренный обширнѣйшимъ умомъ нежели воображеніемъ, способностію больше раздроблять нежели живописалъ, воздаетъ однакожъ Гомеру справедливую хвалу, раскрывая тайны высокихъ его мыслей, начертывая постоянныя правила по тѣмъ идеямъ, какимъ слѣдовалъ геній въ свободномъ и величественномъ полетѣ своемъ. Присовокупимъ свидѣтельство ораторовъ къ свидѣтельству философовъ, и увидимъ Демосѳена, именующаго Гомера оракуломъ, законодателемъ, коего рѣшенія казались ему столь почтенными, какъ бы внушаемы были самимъ Аполлономъ. Какимъ же былъ сей удивительныя человѣкъ, немогшій никому подражать, и коему старались подражать величайшіе умы, человѣкъ имѣвшій образцемъ для себя одну природу и живописавшій ее съ такою вѣрностію! Какія счастливыя обстоятельства, какія событія имѣли вліяніе на судьбу его и сообщили его способностямъ столь чудесную силу? Исторія молчитъ о семъ предметѣ. Чтобы оцѣнить кругъ дѣйствія его, надобно только замѣтить, какое впечатлѣнія въ умахъ произвели въ наши новѣйшія времена люди, гораздо низшіе ему, но рожденные подобно ему въ вѣкахъ варварскихъ, распространившіе первый свѣтъ разума, пробудившіе соотечественниковъ отъ невѣжества, показавъ имъ, что есть въ мірѣ удовольствія умственныя. Петрарка воспѣваетъ чувствованія болѣе томныя нежели сладостныя болѣе духовныя нежели плотскія, и лира, выпадая изъ рукъ его не остается праздною: другіе персты къ ней прикасаются и извлекаютъ изъ нея столь же гармоническіе, но болѣе проницающіе звуки. Италія обагрена кровію во дни жестокихъ потрясеній; пара первосвященниковъ воюетъ съ діодимою Цезарей, и посреди сихъ кровопролитій и осужденій на казни Дантъ отворяетъ врата ада, живописуетъ страшныя зрѣлища, мучительныя скорби, и мрачный, высокій гласъ его пробуждаешъ Музъ Тибра, Минція, Ериданя, и Виргилій, Горацій, Овидій имѣютъ своихъ подражателей и преемниковъ. Англія долгое время внимала одному шуму оружія и смертоносныхъ трубъ, звучащихъ гражданскими бранями; но явился Шакспиръ, и сильныя, и дикія красоты его драматическихъ сочиненій пробудили вкусъ къ изящиымъ искусствамъ, и удивительный пѣвецъ преслушанія перваго человѣка, и изобразитель Катона, и стихотворецъ философъ, оправдавшій Провидѣніе во многихъ безпорядкахъ нравственнаго и физическаго міра, признали вліяніе сего обильнаго и необыкновеннаго генія на ихъ литтературу; подобно какъ Греки признавали вліяніе Гомера. Еслибы какой нибудь путешественникъ, заблудившись въ странѣ дикой, увидѣлъ величественные чертоги, окруженные прекрасными садами; въ коихъ взоръ отдыхаетъ на многоразличныхъ произрастѣніяхъ, на деревьяхъ всѣхъ климатовъ, на статуяхъ, представляющихъ великихъ людей и улыбающихся боговъ Миѳологіи; безъ сомнѣнія онъ сказалъ бы: «въ сихъ пустынныхъ мѣстахъ обиталъ человѣкъ необыкновенный, превосходный.» Сіи великолѣпные чертоги; суть Иліада, сотворенная среди народовъ еще грубыхъ; а необыкновенный человѣкъ есть — Гомеръ.
Знаменитые писатели Римскіе отдавали ему толикое же почтеніе; какъ и Греческіе. Никто не сравнится съ Гомеромъ, говоритъ отецъ Латинскаго краснорѣчія: утверждаютъ, что Гомеръ былъ слѣпъ; но мы находимъ у него не поезію, а живопись. Какихъ странъ, какихъ рѣкъ, какихъ областей Греція, какихъ разнообразныхъ лицъ, какого поля сраженія, какой битвы, какого движенія флотовъ, людей и свирѣпыхъ животныхъ не живописуетъ онъ очамъ вѣрнѣйшими красками? Какъ могъ бы онъ изобразить намъ столъ ясно все, чего самъ не видалъ? Горацій, соединяющій столь здравой вкусъ съ воображеніемъ столь богатымъ, назначаетъ Гомеру тронъ въ царствѣ Поезіи, ниже его ставитъ пылкаго, великолѣпнаго Пиндара, пламеннаго Алцея, усладительнаго пѣвца Теосскаго. Герои, — говоритъ онъ — жили и до Агамемнона, но слезы неорошали ихъ праха; они умирали въ неизвѣстности и вѣчная ночь покрыла ихъ печальнымъ мракомъ, ибо не имѣли они священныхъ пѣснопѣвцевъ, кои бы почтили ихъ память. Въ другомъ мѣстѣ представляетъ онъ Пѣвца Трои величайшимъ философомъ, который гораздо лучше Крантора и Хризиппа опредѣляетъ полезное и достохвальное, порочное и безчестное, показываетъ его глубокомысленнымъ моралистомъ, представляющимъ народы земные вѣчными жертвами безразсудства, изображающимъ вѣрнѣйшими красками горестныя слѣдствія обольщеній, хитростей, преступленій любви и сѣтей сладострастія. Виргилій поступилъ еще лучше: онъ похвалилъ Пѣвца Ахиллесова и Улиссова — онъ написалъ превосходную поему, руководствуясъ красотами Иліады и Одиссеи. Гомеръ сотворилъ идеальный міръ, открылъ великолѣпное поприще, на которомъ изощряли способности свои послѣдователи его. Предметъ, имъ сперва обработанный, доставившій ему первоначальное титло славы, заключалъ въ себѣ множество происшествій, свойственныхъ трагедіи, но въ воспослѣдовавшемъ обстоятельствамъ и переворотамъ. Осада Трои служила для трагическихъ стихотворцевъ неисчерпаемымъ рудникомъ. Пріямъ видѣлъ предъ очами своими погибель большей части дѣтей своихъ; послѣдніе же, коихъ смерть пощадила во брани, равно страдалъ отъ злополучій, неразлучныхъ съ его кровію. Гекуба пережила супруга своего, для того чтобы видѣть жестокаго Царя Ѳракійскаго, закалающаго сына ея Полидора, чтобы видѣть Ахиллеса, еще окровавленнаго по смерти, требующаго въ жертву Поликсены. Андромаха принуждена сносить свирѣпую ревнивость дочери Геленовой и оскорбительныя желанія наслѣдника убійцы Гекторова. Кассандра, невольница Царя Царей, сопутствуетъ ему, дабы быть свидѣтельницею злополучій, ею предсказанныхъ. Греки не болѣе счастливы, какъ и Трояне. Агамемнонъ возвращается въ Аргосъ, для того чтобы погибнуть отъ меча супруги, содѣлавшейся виновною къ его отсутствіе. Аяксъ дѣлается неистовымъ и безумнымъ. Пиламедъ погибаетъ отъ коварства Улиссова.