Гольдебаевъ. Разсказы. Томъ первый. Изд. товарищества «Знаніе». Всего два разсказа — количество скромное, но зато размѣръ… размѣръ почтенный: въ первомъ, напримѣръ, разсказѣ («Въ степи») ни больше, ни меньше, какъ 200 страницъ. И чего только нѣтъ въ этомъ широкомъ раздольѣ словесности: и властный голосъ святой плоти, и темь, провалы, изгибы, извивы, изломы… Эсъ-эры, съ томной улыбкой говорящіе рѣчи, «пропитанныя поэзіей негодованія и поэтической мечтательности», и блудливыя монахини, и чернецы-обжоры, и троглодиты-милліонеры… Все — какъ въ «лучшихъ домахъ». Героиня «вырѣшаетъ» вопросъ о поѣздкѣ въ Австралію, «задумчиво внюхиваясь въ какой-то желтый, цвѣтокъ». Ноздри ея «отплясываютъ веселый танецъ». Десятилѣтняя дѣвочка цѣлуетъ ее съ «недѣтской страстностью». Зной «чего-то требуетъ, чего-то ждетъ; ощущаются члены, ихъ упругость щупаетъ бѣлье и томится въ немъ, сухая, горячая». Когда героиня любуется на свое отраженіе въ водѣ, оно «кажетъ ей бѣлые зубы въ пунцовомъ атласѣ», что вызываетъ такой самоободрительный отзывъ: — «А ты ничего дѣвка, нагуляла жиръ-то въ Шестиглазомъ: видишь, плечи-то сахарныя»…
Герой — тоже необычайной оригинальности: 80 тысячъ годового дохода, заграничное образованіе, знаніе чуть-ли не всѣхъ европейскихъ языковъ, въ кабинетѣ — стеклянный дискъ Гольца, астрономическая труба, модели машинъ, рѣдкія гравюры, а при встрѣчѣ съ героиней конфузится, какъ семинаристъ, — сразу видно, что заочно уже влюбился, бѣдняга. И говоритъ такимъ образомъ: — «А мнѣ помстилось… т. е. подумалось, хочу сказать, что… какъ публицисту — не лишено интереса… Публицистъ, писатель… это, такъ сказать… человѣкъ, который… отмѣченный природой»… Публицистъ (пояснимъ въ скобкахъ) — это героиня, та самая, что говоритъ о себѣ: «а ты ничего, дѣвка, нагуляла жиръ-то». По увѣренію автора, она работаетъ въ большой столичной газетѣ. Какъ же не сконфузиться передъ столь «отмѣченнымъ природой» лицомъ. И авторъ погрузилъ своего европейски образованнаго героя въ самый глубокій кладезь смущенія. Впрочемъ, черезъ нѣсколько страницъ онъ разрѣшилъ ему оправиться и заставилъ въ присутствіи обворожительной героини восторженно кричать: — «жизнь! я ненавижу, я люблю тебя безумно! Муки! Кровь! Страданія! Гор-рдое, до спазмъ въ горлѣ надменное презрѣніе къ жизни у юноши, у героя дѣвушки, едва начавшихъ жить!… И лепетъ невиннаго ребенка, и прекрасные глаза обожаемой женщины, и музыкальный смѣхъ, и надгробное рыданіе… Жизнь! — я обожаю тебя!»… Потомъ, конечно, дерзаніе, вызовъ «старымъ деспотамъ, рабамъ тупоумныхъ свычаевъ-обычаевъ»: — «долой! я хочу свободы!»… Все въ обычномъ порядкѣ. А черезъ двѣ страницы авторъ опять роняетъ своего героя и въ нашихъ глазахъ, и въ глазахъ героини. Героиня приглашаетъ его: дерзай! надо мной нѣтъ ферулы! Разстегнула даже лифъ, «замираетъ въ томленіи, тяжело, мучительно гудящемъ повсюду, до костей». А онъ не дерзнулъ: «въ мозгу мрачно зіяла черная пропасть, грозившая всѣмъ похмельнымъ словамъ и звукамъ, давилъ могильный холодъ безволія, неувѣренности, погибели»… Конечно, до добра это не довело: героиня уѣхала къ своей газетѣ, а герой взялъ да заморозилъ себя въ степи; зажавъ въ ладони такую, по увѣренію автора, записку: — «ave, Еленочка, moriturus te salut» (sic)…
Не смотря на столь трагическій конецъ, разсказъ все-таки — забавный. Въ наше хмурое время первый опытъ издательской фирмы «Знаніе» развеселить читателя такимъ замаскированно-серьезнымъ способомъ можно даже привѣтствовать. На обложкѣ значится: томъ первый. Увидимъ, пожалуй, и второй.