Голосъ хивинскихъ плѣнныхъ
Еще пройдетъ немного времени — и мы узнаемъ въ подробности о всемъ, что встрѣтили русскіе отряды на пути въ Хиву любопытнаго, занимательнаго и притомъ совершенно отличнаго отъ нашей обыденной жизни; получатся обстоятельныя и точныя извѣстія о чрезвычайныхъ затрудненіяхъ при переходѣ зыбучихъ безводныхъ песковъ, о встрѣчахъ съ хивинскими и туркменскими войсками, о самой Хивѣ, о ея народонаселеніи и о тамошнемъ образѣ жизни. Литература, статистика, исторія, географія — обогатятся новыми, неизвѣстными еще свѣдѣніями о средней Азіи; а для администраціи представится новое обширное поле дѣятельности къ обобщенію непріязненныхъ пока разнородныхъ, покоренныхъ русскимъ оружіемъ, азіатскихъ племенъ съ подданными Россіи. Отдаленность Хивы отъ Россіи, а болѣе всего безжизненность степей, отсутствіе цивилизаціи, своеобразные нравы и обычай кочующихъ магометанскаго вѣроисповѣданія обитателей степей, отсутствіе рѣкъ и дорогъ, — все это до сихъ поръ препятствовало не только съ научными цѣлями пускаться по песчаному морю въ Хиву, но и замедляло всегда торговое движеніе въ Среднюю Азію. Теперь мало по малу всѣ эти преграды должны устраниться; постепенно будетъ водворяться колонизація и промышленность, проведутся каналы, пророются на проложенныхъ путяхъ въ достаточномъ количествѣ искуственно и удобно примѣненные къ употребленію воды колодцы, — и степные народы, теперь уклончивые и недовѣрчивые, увидя въ русскихъ мирное обращеніе и доброту сердечную, нечувствительно будутъ съ ними сходиться въ случаѣ колонизаціи, свыкаться и обобщаться въ равной трудной долѣ посреди степей, въ жизни и въ торговыхъ сношеніяхъ; а затѣмъ легко будутъ прививаться къ ихъ непріязненнымъ сердцамъ наши нравы, понятія и убѣжденія — и водворится правильный сельскій образъ жизни и промышленность по мѣрѣ производительности почвы и по качеству климата.
Принимая все это въ соображеніе, мы думаемъ, что каждая замѣтка о Хивѣ и степяхъ, отдѣляющихъ ее отъ Россіи, — подъ вліяніемъ впечатлѣній, произведенныхъ покореніемъ нѣсколькихъ городовъ, заслуживаетъ всеобщей извѣстности, особенно въ настоящее время, когда, но недостатку описаній этого края, почерпаются свѣдѣнія изъ иностранныхъ источниковъ. Нѣсколько показаній возвращенныхъ въ 1840 году русскихъ плѣнныхъ, захваченныхъ во время рыболовства на Каспійскомъ морѣ туркменцами и киргизами и проданныхъ въ Хиву, въ нѣкоторой степени могутъ пополнить этотъ недостатокъ. Изъ показаній этихъ можно видѣть, насколько жизнь для русскихъ, которые бы желали туда переселиться, удобна и чѣмъ изобилуетъ сравнительно съ Россіею тамошняя природа; а для торговцевъ объясняется, какіе могутъ покупать товары и но какой цѣнѣ. Для поддержанія сношеній съ Хивою такія свѣдѣнія на первыхъ порахъ для русскихъ надобно считать болѣе необходимыми, нежели политическія извѣстія Вамбери, который, путешествуя въ Хиву подъ видомъ пилигрима и опасаясь быть узнаннымъ, не могъ усвоить себѣ основательнаго на всѣ предметы взгляда.
Плѣнникъ — астраханскій мѣщанинъ — Бирюковъ разсказывалъ намъ, что онъ взятъ въ плѣнъ киргизами и претерпѣлъ множество приключеній. «Киргизы продали меня, говорилъ онъ, — въ Хиву; здѣсь употребляли меня въ черную работу, а потомъ женился я на хивинкѣ и прижилъ двухъ дѣтей. Проживши нѣсколько лѣтъ въ Хивѣ, я проданъ былъ въ Бухару; но быть въ плѣну, въ какомъ бы городѣ ни находиться, вездѣ худо, — и потому я просилъ своего агу (господина), чтобы меня опять продали въ Хиву. Трудности въ работѣ, а главное тоска по родинѣ, — заставили меня бѣжать тайно отсюда, но хивинцы догнали и прибили за ухо гвоздемъ къ стѣнѣ. Прошло послѣ того еще два года, я опять задумалъ бѣжать — и сталъ узнавать, какимъ способомъ избѣжать погони и въ которую сторону направить путь. Для этого я сблизился съ однимъ русскимъ плѣннымъ, который 30 лѣтъ живетъ въ Хивѣ, — и онъ мнѣ сказалъ, что всего удобнѣе идти не по дорогѣ, а возлѣ нея по травѣ и только ночью по росѣ, а днемъ скрываться; тогда, если и будетъ погоня, то собаки, которыми розыскиваютъ слѣды бѣжавшаго, не могутъ открыть ихъ. Воспользовался я этимъ совѣтомъ и снова пустился въ путь, только не въ Россію, а въ противную сторону, къ Персіи, потому что путь сюда способнѣе; въ дорогу же, въ неизвѣстный мнѣ край и Богъ знаетъ на какое продолжительное время, взялъ только нѣсколько кусковъ хлѣба. Ушелъ я — и въ дорогѣ былъ въ большомъ страхѣ, безпрестанно припадалъ ухомъ къ землѣ, чтобъ узнать, нѣтъ-ли опять погони, потому что за полверсты можно слышать, если ѣдетъ кто, или караванъ идетъ, — и каждый разъ, когда нужно было-скрываться, то прятался за камни. Въ первый побѣгъ мой изъ Хивы меня настигли собаки; теперь же, въ другой разъ, благодаря совѣту русскаго, я остался цѣлъ, но въ дорогѣ исхудалъ, изнурился, пищи не было, питался травой. Два мѣсяца я шелъ такимъ образомъ, ночью по звѣздамъ, а днемъ по солнцу, и наконецъ дошелъ уже до персидской границы. По татарски я выучился говорить очень хорошо, пробывши нѣсколько лѣтъ въ Хивѣ и Бухарѣ, — и меня въ разговорахъ нельзя было узнать, что я русскій. Когда я подошелъ къ границѣ персидской, то узналъ,; что вправо я нахожусь въ 200 верстахъ отъ Огурчинскаго острова, на Каспійскомъ морѣ, а влѣво въ 300 верстахъ отъ индѣйскаго города. Въ ближайшемъ къ границѣ персидскомъ городѣ Шахзаде (шахскій сынъ) градоначальникъ, которому я объяснилъ свое происхожденіе и причину прибытія, изъ жалости совѣтовалъ мнѣ остаться у него и предлагалъ жениться на персіянкѣ, но я не остался; онъ далъ мнѣ въ дорогу 10 р. и нѣсколько хлѣба. Не могу припомнить и объяснить всѣхъ происшествій и страданій, которыя испыталъ въ своей жизни и во время пребыванія въ плѣну и въ дорогѣ при встрѣчахъ, будучи томимъ постоянно и голодомъ, и жаждой, и наготой: судьба привела меня быть и нищимъ, и воромъ, и убійцей, и все это невольно, для спасенія собственной жизни, — и самому подвергаться страху смерти отъ разбойниковъ и воровъ. Вотъ примѣръ: встрѣтишься съ пастухами, надѣешься получить отъ нихъ какую-либо милостыню, а они приставляютъ ножъ къ груди и требуютъ съ меня послѣдній халатъ и деньги, — и это было неоднократно; испыталъ и милосердіе: однажды попался въ одномъ персидскомъ городѣ мнѣ казакъ русскій, и я, объяснивъ ему свою нужду, просилъ его совѣта, что мнѣ дѣлать. Онъ научилъ меня идти къ мечети и сѣсть при входѣ въ нее у дверей и ожидать милостыни. Я подошелъ и увидѣлъ, что входящіе въ мечеть персіяне снимаютъ свои башмаки, оставляютъ ихъ на паперти и отправляются по обыкновенію въ молельню въ однихъ чулкахъ, изъ уваженія къ священному мѣсту. Посидѣвъ нѣсколько минутъ на крыльцѣ и, смотря на оставленныя въ огромномъ количествѣ богомольцами туфли, я уже началъ соблазняться и думалъ подобрать ихъ побольше и продать — въ такомъ я былъ жалкомъ положеніи; однако опомнился: вошелъ и я за богомольцами въ мечеть, сѣлъ на разостланныхъ по полу коврахъ въ рядъ съ персіянами, поджавши по обычаю ихъ ноги подъ себя, и вмѣстѣ съ ними сталъ молиться, читая про себя русскія молитвы, а иногда и вслухъ на арабскомъ языкѣ нѣкоторыя изъ Корана общеупотребительныя выраженія, когда требовался единогласный откликъ отъ народа на призывъ муллы. Для него въ мечети, вмѣсто нашего престола съ алтаремъ, служитъ мунбарь, или каѳедра, устроенная на востокъ, къ сторонѣ Мекки. Помолившись внутренно по русски, а наружно по магометански, я опять вышелъ въ переднюю и, сидя, ожидалъ конца службы. Когда окончилось молебствіе и персіяне стали выходить, то одни проходили, не обращая на меня вниманія, другіе устремляли косые пытливые взоры, а иные останавливались и распрашивали меня, откуда я и куда иду, принявъ меня за пилигрима; однако мулла, шедшій позади ихъ, замѣтилъ: „правовѣрные, не испытывайте странника, не утомляйте его распросами; вы видите, что онъ голодный, хочетъ ѣсть“. Доброе слово муллы было не безплодно: мнѣ велѣно было подождать — и чрезъ полчаса мнѣ нанесли чурековъ (изъ пшеничной муки приготовленныя на подобіе блиновъ лепешки), денегъ и суму, которую я наполнилъ подаяніемъ. На вопросы, откуда я, отвѣчалъ, что я казанскій татаринъ, спасся бѣгствомъ изъ плѣна хивинскаго и иду въ Мекку; имѣя намѣреніе пробраться въ столицу Персіи, Тегеранъ, я называлъ себя меккскимъ богомольцемъ для того, чтобы тѣмъ угодить магометанамъ, кромѣ которыхъ никого не встрѣчалъ. Хотя путь этотъ былъ и легче для меня, нежели по степямъ отъ Хивы до Персіи, но и здѣсь я долженъ былъ испытать не мало бѣдствій; нищета и крайность въ продовольствіи доводили меня до того, что я долженъ былъ не разъ рѣшаться на такія дѣла, за которыя подвергалъ себя большимъ несчастіямъ, — и оправдывать могу себя развѣ только тѣмъ, что я въ поступкахъ своихъ согласовался съ обычаями подобныхъ мнѣ несчастныхъ бѣдныхъ путниковъ — и какъ на меня часто нападали и отнимали что имѣлъ, такъ и мнѣ приводилось вымещать свои бѣды на другихъ. Разъ случилось, что въ дорогѣ сошелся я съ меккскими богомольцами и разсказалъ имъ, что и я иду туда же; они пригласили меня идти вмѣстѣ съ ними, и видя мою бѣдность подѣлились со мной деньгами, дали мнѣ одежду и на голову чалму[1]. Но такъ какъ у меня была въ дорогѣ другая цѣль и я сообщился съ ними для того только, чтобы они меня не обидѣли, то безъ церемоніи рѣшился самовольно воспользоваться ихъ довѣріемъ ко мнѣ: на одномъ ночлегѣ, послѣ нѣсколькихъ дней путешествія, я, улучивъ удобную минуту, когда всѣ спали, отрѣзалъ у казначея этой партіи съ деньгами карманъ, и съ этимъ запасомъ дорожнымъ поспѣшилъ отъ нихъ уйти впередъ, а укрывшись отъ преслѣдованія ихъ въ удобномъ потаенномъ мѣстѣ, выждалъ, пока они пройдутъ, и благополучно пошелъ своей дорогой одинъ. Но за то послѣ и самъ былъ ограбленъ два раза. При другомъ разѣ я не стерпѣлъ: когда старикъ, насильственно вырвавшій у меня изъ рукъ мѣшокъ съѣстныхъ запасовъ, сталъ утолять въ глазахъ моихъ голодъ моими чуреками, я подумалъ: „Господи Боже мой! кому я дозволилъ себя ограбить!..“ тутъ я поднялъ съ земли большой камень и придавилъ его. Послѣ, когда уже я былъ возвращенъ изъ Тегерана, при содѣйствіи нашего посланника, въ Россію, я во всѣхъ своихъ грѣхахъ покаялся на исповѣди у священника.
Въ Тегеранѣ въ военной службѣ есть и русскіе, и одинъ изъ конныхъ гвардейцевъ, генералъ, называющій себя Самсономъ. Онъ очень богатъ. Вѣры христіанской не оставляетъ, и русскіе во время пасхи у него разговляются; но когда была у персіянъ война съ русскими, то русскіе, находящіеся въ военной службѣ у шаха, въ ней не участвовали. Онъ приглашалъ меня остаться въ Персіи; русскіе въ мусульманскихъ земляхъ отличаются предъ туземцами смѣтливостью и ловкостью, но въ военныхъ дѣйствіяхъ кровь противъ сродной крови проливать себѣ не позволяютъ. Въ Персіи вездѣ подземныя для воды трубы и колодцы, гдѣ плаваетъ рыба, которую ловятъ удочками. Въ Персіи, какъ и въ Хивѣ, очень много разнаго рода фруктовъ, большею частію сходныхъ съ астраханскими; но въ Хивѣ для произращенія плодовъ прорыты на нѣсколько сотъ верстъ канавы, иначе не родятся».
Хивинскій плѣнникъ Бирюковъ, испытавшій столько бѣдствій, живя въ Хивѣ 15 лѣтъ, — довольно крѣпкаго сложенія; отъ зноя солнечнаго, которымъ столько лѣтъ его пекло въ Хивѣ на открытомъ воздухѣ, у него остался навсегда смуглый цвѣтъ лица, которымъ отличаются природные хивинцы. По возвращеніи въ Астрахань, онъ засталъ жену свою и дѣтей здоровыми. Они считали его умершимъ. Онъ живетъ въ нѣсколькихъ верстахъ отъ Астрахани, въ селеніи Башмаковкѣ, и занимается садоводствомъ, имѣя свой садъ. Черты его характера: честность и трудолюбіе.
Къ сожалѣнію, этотъ мужественный, ловкій и притомъ невольный путешественникъ, прошедшій болѣе двухъ тысячъ верстъ по средней Азіи и Персіи пѣшкомъ — не грамотенъ. Какую великую услугу онъ оказалъ бы географіи и статистикѣ, еслибъ все видѣнное и пройденное съ такими усиліями въ преодолѣніи неимовѣрныхъ трудовъ, онъ могъ передать описательно! Можно быть увѣреннымъ, что и теперь не отказался бы предложить свои услуги тому, для кого потребовалось бы сдѣлать, по его разсказамъ, нѣкоторыя дополненія на картахъ средней Азіи и воспользоваться замѣчаніями и объясненіями. Никто, ни изъ русскихъ, ни прочихъ европейцевъ, — можно утвердительно сказать, никто не обладаетъ такимъ опытнымъ взглядомъ на среднюю Азію, какъ онъ; невольно, непостижимо, онъ первый, если поглубже вникнуть въ значеніе его подвига, пронесъ въ сердцѣ чувство христіанское по недоступнымъ для другихъ и не проходимымъ пустыннымъ пространствамъ, среди враждебныхъ имени христіанскому разноплеменныхъ ордъ магометанства.
Со взятіемъ Хивы, первыя попытки Россіи къ поддержанію сношеній съ новопріобрѣтеннымъ ханствомъ и къ водворенію торговли — могли бы гораздо сильнѣе подвинуться впередъ, еслибъ признано возможнымъ было вызвать какъ его, такъ и другихъ спеціалистовъ по торговой части въ столицу, откуда исходятъ всѣ благія начинанія къ возвышенію благосостоянія нашего отечества. Изъ простыхъ, но глубоко основательныхъ и вѣрныхъ съ истиною разсказовъ, безъ всякаго сомнѣнія, могли бы произойти полезнѣйшія послѣдствія, разрѣшились бы самые труднѣйшіе вопросы относительно неизбѣжной со стороны Россіи цивилизаціи въ совершенно неизвѣстныхъ мѣстностяхъ, обширныхъ, ни кѣмъ непосѣщаемыхъ пространствахъ, обитаемыхъ народами, которыхъ ни языка, ни обычаевъ, ни условій и образа жизни мы не знаемъ. Подобные спеціалисты, какъ этотъ плѣнникъ и даже нѣкоторые мелочные торговцы съ окраинъ Россіи, прилегающихъ къ восточнымъ предѣламъ Россіи, и испытанные въ вѣрности казанскіе татары и изъ другихъ губерній, могли бы быть въ центрѣ средней Азіи самыми благонадежными проводниками и торговли и жизни русской.
Что замѣчаніе это справедливо, то доказывается тѣмъ, что русское войско, въ четырехъ отрядахъ состоящее, никакъ не могло (при пособіи однихъ предварительныхъ рекогносцировокъ, плановъ, соображеній и картъ) обойдтись безъ руководства и указаній въ достиженіи трудной цѣли, безъ туземцевъ въ степяхъ киргизскихъ; безъ нихъ наши войска могли бы въ этомъ песчаномъ морѣ, какъ въ океанѣ безъ компаса, встрѣтить громадныя препятствія. Объ ощутительной пользѣ, какую въ хивинскомъ походѣ приносили джигиты-киргизы — было неоднократно сообщаемо изъ отрядовъ въ газеты. Они были самымъ вѣрнымъ пособіемъ географической карты и соединяли въ себѣ значеніе штурмановъ на кораблѣ въ морѣ.
Слѣдующіе два разсказа вышедшихъ изъ плѣна русскихъ въ 1840 году любопытны тѣмъ особенно, что свидѣтельствуютъ о томъ политическомъ вліяніи англичанъ на дѣла Хивы, какое они старались поддержать участіемъ своимъ въ выкупѣ русскихъ плѣнныхъ съ цѣлію воспрепятствовать движенію нашего войска.
Одинъ изъ нихъ говорилъ: «я взятъ былъ на Каспійскомъ морѣ въ плѣнъ туркменцами, близь восточнаго берега, при нападеніи ихъ на наше рыболовное судно, нечаянно, неожиданно. Туркменцы брали въ плѣнъ съ согласія Хивинскаго хана. Меня везли на верблюдахъ до Хивы 10 дней, а иногда привязывали и къ хвосту лошади или верблюда. По прибытіи въ Хиву, я поступилъ къ одному зажиточному хивинцу въ работу и находился у него два года. Тамъ земляныя работы кажутся сначала непривычны для русскаго, но потомъ мало по малу свыкаются съ ними; сѣютъ, пашутъ, жнутъ, не такъ какъ у насъ. Послѣ нѣкотораго времени пребыванія тамъ, даютъ плѣннику возможность обзавесть самому хозяйствомъ; онъ получаетъ для землепашества быка, а для посѣва достаточное количество сѣмянъ. Всякій по трудамъ своимъ пріобрѣтаетъ прибыль, а нѣкоторые и совсѣмъ обжились, завелись семействами и живутъ съ большимъ довольствомъ, особенно изъ казанскихъ татаръ.
Большая радость была для насъ плѣнныхъ, когда пріѣхалъ въ Хиву англичанинъ изъ Индіи выкупать насъ. Онъ смѣло и днемъ и ночью, въ халатѣ персидскомъ, съ двумя индѣйцами, съ чалмой на головѣ, разъѣзжалъ по городу и требовалъ выдачи плѣнныхъ. Повидимому добрый и щедрый человѣкъ. Онъ сперва ѣздилъ къ хану, въ этомъ же одѣяніи; получивъ его согласіе на выкупъ, онъ отдавалъ ему въ слиткахъ золото, сколько приходилось за каждаго, и насъ надѣлилъ каждаго на дорогу съѣстными припасами, на каждаго человѣка по золотому и для каждыхъ двухъ человѣкъ назначилъ по верблюду. Когда выходили изъ Хивы, то самъ ханъ осматривалъ и провожалъ насъ, со свитой изъ нѣсколькихъ человѣкъ. Онъ ѣхалъ верхомъ, трубачи ему трубили, а солдаты сдѣлали пять выстрѣловъ изъ ружей; хивинцы, провожая насъ, упрекали хана, за чѣмъ онъ затѣялъ съ русскими ссору, — и старшій братъ его присовѣтовалъ ему насъ возвратить.
Когда я взятъ былъ въ плѣнъ, то привезли меня въ Хиву въ 16 дней — можетъ быть я прибылъ бы и скорѣе, еслибъ въ пути вожатые мои не дѣлали лишнихъ иногда поворотовъ въ разныя стороны для того, чтобъ не могъ я примѣтить дороги и чтобъ узнавши я не могъ убѣжать. Изъ Хивы-же достигли мы сначала до Усгь-Урта въ 6 дней, а оттуда до Новоалександровскаго укрѣпленія въ 8 дней; воду въ колодцахъ вездѣ находили и брали запасъ съ собой. Нѣкоторые только, можетъ быть, лишившіеся въ Россіи родныхъ и привыкшіе къ Хивѣ, не пошли изъ плѣна и особенно тѣ которые обусурманились; а это случилось потому, что ни церкви, ни священника у насъ не было, — а русскіе находились тамъ и по 20 и по 30 лѣтъ, не исполняя никакихъ обрядовъ, ни исповѣди, ни причастія, ни вѣнчанія, ни крещенія. Нужда заставила омагометаниться и привыкнуть къ мечети и муллѣ. Правда, у нѣкоторыхъ изъ русскихъ были наши церковныя книги, и кто зналъ грамотѣ — читалъ; къ одному русскому собирались и молились. Ханъ не запрещалъ, а только совѣтовалъ принять ихъ вѣру; другіе-же женились и прижили дѣтей отъ хивинокъ».
Согласно съ этимъ объясненіемъ и другой плѣнникъ разсказывалъ:
«Въ Хивѣ кромѣ земледѣлія занимаются садоводствомъ. Фруктовъ очень много родится: виноградъ, дули, поддульки, тантала, дыни; для поливы устроены вездѣ чигири безъ чего ни хлѣбъ, ни плоды не родятся. Дожди бываютъ рѣдко. Хивинцы добры, съ плѣнными — кто старателенъ и вѣренъ — обходительны, и цѣнятъ трудъ и услугу хорошо. Понимаютъ человѣка, какой бы вѣры ни былъ, не обижаютъ. Туркменцы хуже: когда меня взяли въ плѣнъ, и увидали на шеѣ крестъ, то сорвали и бросили. Хивинцы-же не кощунствуютъ надъ нашей вѣрой когда захочешь помолиться, и образъ поставишь и затеплишь свѣчу, не запрещаютъ, а если и скажутъ что, я говорю: „меня не сдѣлаешь бусурманиномъ“. Плѣнныхъ берутъ не однихъ русскихъ, но и персіянъ; случалось, что хивинцы доходили до Астрабада. Однако персіяне сами другъ друга выдаютъ, и даже продаютъ, и нерѣдко по нѣскольку человѣкъ оттуда приводятъ плѣнныхъ. Лѣтомъ хивинцы въ садахъ живутъ, а зимой въ городѣ въ домахъ, хозяйствомъ и скотомъ занимаются. Когда они бываютъ въ Россіи, въ Астрахани, то съ ними никакъ нельзя сойтись: они уклончивы, скрытны, недоступны; въ Хивѣ-же у себя дома они добродушпы, и намъ житье было свободное. На праздникъ воскресенья, хозяинъ мой отпускалъ меня къ своимъ русскимъ; принесу ему подарокъ десятокъ яицъ — и освободитъ дня на два.
Оренбургскій губернаторъ Перовскій не дошелъ до Хивы по причинѣ сильныхъ холодовъ; тогда и хивинцевъ много померзло, къ тому же и вожатые измѣнили; надобно думать: подговорены были. Но когда нашъ русскій Царь приказалъ задержать на Руси до 600 хивинскихъ купцовъ въ Астрахани и Оренбургѣ, тогда Ханъ сталъ поговаривать объ отпускѣ насъ, плѣнныхъ, и говорилъ намъ: „Вашъ Царь желаетъ чтобъ я отпустилъ васъ; я согласенъ, отпущу“. Въ это же время пріѣхалъ и англичанинъ съ золотомъ, и говорили, будто заплатилъ за насъ хану нѣсколько золота въ слиткахъ[2]. Онъ останавливался въ саду, въ Хивѣ пробылъ дней 20; онъ одѣтъ былъ по бусурмански, на головѣ у него была изъ полотна чалма: ему предлагали и квартиру, но онъ остался въ саду. Русскихъ собирали къ нему, и онъ только взглянулъ, но ни разговора, ни спроса небыло. Просили и персіяне, чтобъ онъ выкупилъ ихъ, хозяева ихъ хивинцы просили за освобожденіе каждаго персіянина но 20 золотыхъ; онъ отвѣчалъ, что стоятъ и по 40, однако не далъ и не выкупилъ[3].
Для дороги-же намъ на 418 человѣкъ, вышедшихъ изъ Хивы, выдалъ 418 золотыхъ, — чтобы мы закупили хлѣба и кожаныхъ сосудовъ для воды. Однако запаса хлѣба въ пути недостало; я былъ распорядителемъ — и дошедши до жемчужныхъ колодцевъ, ѣздилъ за провіантомъ въ Александровское укрѣпленіе. Дорога до этого укрѣпленія хороша. Мы шли по прямому направленію на Мангышлакъ. Путь этотъ изобилуетъ подножнымъ кормомъ для скота. Встрѣчались и озера, но не часто: то чрезъ сутки, а иногда чрезъ двое — и это было когда стали приближаться къ крѣпости; не рѣдко попадались и камыши».
Въ дополненіе къ этимъ разсказамъ неизлишне также сообщить о замѣчательной Аму-Дарьѣ.
Теперь болѣе, нежели когда нибудь любопытно имѣть свѣдѣніе о рѣкѣ, которой достигли съ такими огромными препятствіями наши отряды; «подошедши 12 мая къ Аму-Дарьѣ — заключаетъ корреспондентъ изъ хивинскаго похода въ письмѣ своемъ о трудностяхъ пути, — сегодня были молебствіе по случаю достиженія берега Аму-Дарьи, къ которой такъ долго устремлялись наши взоры. И волны и лошади и верблюды упиваются рѣчною водою послѣ долгаго поста. Кому приходилось хоть разъ въ жизни дрожать за каплю воды, тотъ пойметъ нашу общую радость».
Вотъ что сообщилъ въ разсказахъ своихъ о путешествіи въ Хиву въ 1842 г. молодой русскій торговецъ, по дѣламъ торговли, 20-лѣтній крестьянинъ Алексѣй Абросимовъ, котораго вездѣ принимали какъ въ киргизскихъ степяхъ, такъ и въ Хивѣ, какъ роднаго, и который успѣлъ заинтересовать знаніемъ татарскаго языка, нравовъ и обычаевъ туркменскихъ, киргизскихъ и хивинскихъ не только простыхъ подданныхъ, но и самого хана, имѣвши случай быть у него три раза, разговаривать и даже быть на пиру данномъ ханомъ, по случаю дня рожденія одной изъ женъ его.
Алексѣй Абросимовъ объ Аму-Дарьѣ говоритъ: «я ѣздилъ въ Хиву два раза на верблюдахъ, въ первый разъ съ двумя армянами, Бендерцовымъ и Красильниковымъ, а во второй разъ одинъ съ небольшимъ караваномъ верблюдовъ съ киргизцами, — и торговалъ въ оба раза съ большимъ успѣхомъ — ходили и ѣздили также по рѣкѣ Аму-Дарьѣ. Рѣка эта вытекаетъ изъ горъ, и течетъ съ востока на западъ, вода чистая, не уступаетъ уральской, на вкусъ мягкая, иногда и мутная, но это происходитъ отъ сильнаго теченія, отъ чего роетъ землю въ берегахъ; въ такомъ случаѣ для питья въ чаю нужно ее отстаивать. Рѣка была бы глубже и шире, но изъ нея прорыто множество канавъ, которыхъ на одной верстѣ бываетъ отъ 5 до 10; воду пропускаютъ изъ нея въ удобныхъ мѣстахъ для поливы багчей (поля засѣянныя овощами и хлѣбомъ), земля получаетъ плодородіе и производитъ, при помощи рѣки, арбузы, дыни, хлопчатую бумагу, сорочинское пшено, пшеницу, дыни, кишмишъ и прочіе фрукты. По берегу рѣки ростетъ камышъ и тутникъ; ширина рѣки отъ 50—100 сажень, а глубина не болѣе какъ въ ростъ человѣка, мѣстами и глубже. Я проѣзжалъ по рѣкѣ на сто верстъ, но далѣе она течетъ какъ сказывали мнѣ еще на 400 верстъ. Отъ Мангышлака ходу до рѣки Аму-Дарьи 8 дней; до Хивы отъ нея 100 верстъ; влѣво — Аральское море. Во многихъ мѣстахъ черезъ рѣку ходятъ перевозы или каюки, которыя дѣлаются изъ прутьевъ, толщиной не болѣе какъ въ два пальца и аршинъ длины, скрѣпляютъ ихъ костяными гвоздями; каюки передвигаются отъ берега къ берегу на канатахъ, и по обѣимъ сторонамъ — кибитки для жительства перевозчиковъ. Каюки имѣютъ форму плоскодонныхъ дощаниковъ; на каждомъ по 4 человѣка перевозчиковъ. Такихъ перевозовъ нѣсколько — и надъ всѣми ими главный старшина, — занимающійся сборомъ пошлины съ товаровъ, которая берется съ перевозимыхъ товаровъ принадлежащихъ хивинцамъ, киргизамъ а иногда и русскимъ — и не менѣе какъ 10-я часть стоимости; съ лошади и верблюда по 60 к. а съ человѣка по 4 коп. Деньги-же — цѣлковый рубль ходитъ 4 р. ассиг., золотой всякой величины 15 р. ассиг.; хивинскія-же деньги мѣдныя въ 2, 5 и 10 коп., а серебряныя въ 20, 40 и 80 к. ассиг. Судовъ по рѣкѣ не ходитъ. Рыба въ ней: бѣлуга, осетеръ, севрюга, а мелкая — сазанъ, лини, жерехъ, вобла, лещи; судака нѣтъ. Для ловли употребляются сажень въ 5 сѣти изъ шерсти сдѣланныя; неводовъ и другихъ орудій, употребляемыхъ въ нашихъ рѣкахъ, не имѣютъ. Уловленную рыбу не солятъ и не заготовляютъ въ прокъ — и какъ мясную пищу предпочитаютъ рыбной, то рыба не имѣетъ у нихъ цѣны и значенія — за исключеніемъ жереховъ, которую рѣжутъ въ куски, вялятъ на солнцѣ и употребляютъ въ пищу, безъ соли. Кумысъ какъ питательный, здоровый и на вкусъ даже пріятный напитокъ, когда къ нему привыкнешь, имѣющій свойство возбуждать и подкрѣплять силы, замѣняетъ для нихъ всѣ употребляемыя у насъ въ Россіи вина и напитки. Жареная баранина на шашлыкѣ или кебабъ и къ нему кумысъ — составляютъ главнѣйшую необходимость въ жизни хивинцевъ, преимущественно предъ всѣми другими потребностями».
Сообразивъ всѣ неизчислимыя преграды, встрѣченныя русскими на пути до рѣки Аму-Дарьи, отъ недостатка воды, добываемой въ колодцахъ, — бѣдность хивинцевъ съ бѣдностью природы, — и взглянувъ на эту рѣку, которая, какъ кормилица питающая младенца, составляетъ (при помощи другихъ небольшихъ рѣчекъ) главнѣйшую надежду хивинскаго ханства, снабжаетъ и кормитъ почти все народонаселеніе овощами, фруктами, хлѣбомъ и рыбой, питаетъ и поитъ скотъ и доставляетъ даже нѣкоторую но роду обычаевъ и занятій въ торговлѣ и промышленности роскошь, — невольно приходитъ на мысль: скоро-ли и можно-ли ожидать вознагражденія за траты и лишенія понесенныя русскими въ этомъ походѣ, — окупятся-ли издержки употребленныя на занятіе нѣсколькихъ хивинскихъ городовъ, не справедливо-ли гласили англійскія газеты о ничтожности выгодъ для Россіи отъ занятія этой территоріи? Отвѣта на всѣ эти пререканія должно ожидать въ будущемъ. Его почти еще за два вѣка предвидѣлъ Петръ I, создавшій въ геніальномъ умѣ планъ будущаго самобытнаго значенія Россіи въ средней Азіи для благоденствія и крѣпости нашего отечества.
По крайней мѣрѣ, въ будущемъ становятся уже невозможными явленія, подобныя изображенному на прилагаемомъ рисункѣ Верещагина. Это туркмены, возвратившіеся съ набѣга и представляющіе хану головы застигнутаго врасплохъ и перерѣзаннаго пикета или пограничнаго отряда, — явленіе весьма не рѣдкое въ недавно минувшіе дни.
- ↑ Головной уборъ странниковъ-богомольцевъ.
- ↑ Если принять во вниманіе цѣну за которую хивинцы покупали русскихъ у киргизцевъ и туркменъ по 20 золотыхъ за каждаго — и приложить къ тому по одному золотому данному англичаниномъ на дорогу каждому русскому, то выкупъ 118 человѣкъ русскихъ стоилъ ему 42,218, принимая золотой въ 5 р. или немного болѣе.
- ↑ Теперь уже извѣстно изъ газетъ всѣмъ, что святое и великодушное дѣло дать свободу русскимъ и нѣсколькимъ тысячамъ плѣнныхъ персіянъ досталось на долю Россіи, а не Англіи.