Голод и христианство (Красиков)

Голод и христианство
автор Пётр Ананьевич Красиков

Источник: Пётр Ананьевич Красиков. Избранные атеистические произведения. — Москва: Мысль, 1970. — С. 150—159. • Впервые сочинение издано в виде статьи: Голод и христианство // Революция и церковь : журнал. — 1922. — № 1.; • В 1923 году сочинение было издано как статья в книге: Пётр Ананьевич Красиков. На церковном фронте. (1918—1923). — Москва: Юрид. изд-во Наркомюста, 1923. — С. 193—202.; • В 1968 году сочинение издано как статья в сборнике: Деятели Октября о религии и церкви (Статьи. Речи. Беседы. Воспоминания) / М.М. Персиц. Примечания и аннотированный указатель авторских имен К.Б. Суриковой. — Москва: «Мысль». Главная редакция социально-экономической литературы. - Академия общественных наук при ЦК КПСС. Институт научного атеизма. Серия «Научно-атеистическая библиотека», 1968. — С. 103—112.

Как смотрел на голод, мор, разруху, гражданскую вой­ну, нашествие иноплеменников и т. п. события христиа­нин II, III века, т. е. в то время, когда каждый серьезно и искренно верующий в мессию человек был полон ожи­дания волшебного переворота в пользу бедняков?

Несомненно, в каждом таком событии он видел зна­мение времени, признак того, что пророчества сбывают­ся, что нечестивый Вавилон, т. е. Римское государство, скоро рушится под ударами огненных мечей небесного воинства и будет заменено светлым царством мессии. «Мир обречен на гибель!» — вот лозунг правоверного христианина. «Спасайся, стряхнув с себя все путы его, порви все связи с ним, отбрось все интересы своего ма­териального, мирского существования, умерщвляй дви­жение плоти, если можно не ешь, не спи, не смей смот­реть на женщин, не думай ни о чем, кроме того, чтобы непременно попасть, преобразившись в нечто вроде ан­гела, в число овец (т. е. нищих, алчущих и жаждущих, «их бо царствие небесное») стада Христова. Раздай все, будь нищим».

Жадно ловил сторонник волшебного переворота И волшебной диктатуры каждую весть о разраставшихся там и сям бедствиях вроде голода и мора и падал духом при урожае, при сколько-нибудь повысившемся благо­состоянии той или иной страны, той или иной области. И когда встречал любовную парочку или веселящихся мужчин и женщин, грозно вопиял: «Покайтеся, плачьте, рыдайте, бросьте вашу жизнь, сделайтесь скорее ни­щими, ибо только этим вы можете спастись от геенны огненной. Не пашите, не сейте, не собирайте в житницы, а кричите на весь мир о самом скором, неминуемом при­шествии грозного судьи и блаженного царства для бед­няков, где не надо уже будет ни житниц, ни одежд. А пока есть люди, кои еще сеют и жнут, живите их ми­лостыней, ешьте поданный вам хлеб только для того, чтобы дожить до счастливого переворота».

Если бы стали доказывать такому искреннему хри­стианину, что мир вечен, что люди, пока греет солнце, будут жить на земле, что человечество сможет покорить разруху, классовую эксплуатацию и международную бойню своими человеческими усилиями и средствами, он сказал бы вам: «Отойди от меня, сатана. Не искушай меня, не совращай меня. Ты хочешь меня погубить, ли­шить веры и права на вход в скоро грядущее царство божественного мессии».

Таким образом, безнадежнейшее убеждение (воспи­танное, выросшее на почве определенного мирового кри­зиса тогдашнего общества) в полном бессилии для уг­нетенного человечества построить жизнь сколько-нибудь сносно и вместе с тем неизгладимое желание иметь вы­ход для своего потерявшего «я», было необходимой пред­посылкой христианского учения. Все эти искренние по­движники, мученики, пророки,столпники, анахореты, ско­пцы и умертвители плоти поступали по-своему совершен­но логично, хотя и глубоко эгоистично, но мужественно и вполне сообразно с своей фантастической программой в меру их убежденности последовательности и воодушевлениости. Они потрясали грядущей расправой вооб­ражение окружающих и вербовали последователей, та­ких же полных веры в волшебство, таких же угнетен­ных, несчастных, деклассированных, потерявших материальные и моральные устои людей. Полные веры в обе­щания пророков, они шли на казнь за ниспровержение с помощью волшебства существующего строя и кровью Закрепляли силу влияния своей волшебной программы. (Посылавшие их на казнь сами тоже верили в силу волшебства; поэтому призыв волшебного мессии казал­ся им опасным покушением на весь строй, не говоря уже о том, что отношение христиан к государству по сущест­ву сводилось к анархическому отрицанию его и его богов и потому каралось Римским государством как госу­дарственное преступление.)

Итак, настоящий, искренний приверженец программы божественного переворота — христианин первых веков смотрел на различные стихийные и общественные бедст­вия как на совершенно необходимые, так сказать, вхо­дящие в его программу события. Периоды хозяйствен­ного подъема в древнем римском обществе могли казать­ся ему только временными и, быть может, досадными от­срочками выполнения пророчеств.

Для авторов бесчисленных апокалипсисов, появляв­шихся в первые века христианства, благополучное мино­вание нашей планетой сроков, ими предсказываемых, конечно, было полным провалом и большим огорчением (так случилось с автором знаменитого Апокалипсиса).

Это была своего рода волшебная теория с лозунгом: чем хуже, тем лучше (ближе к развязке).

А как теперь смотрит современный буржуа-христиа­нин на голод, в частности, в России? Как смотрит сов­ременный русский церковник, этот официальный пред­ставитель т. н. христианства, как известно, сильно отли­чающегося от христианства первых веков, теперь при­способленного для нужд мещанского, буржуазного, язы­ческо-православного житейского обихода.

Классическое выражение отношения в краткой фор­муле самой сути взгляда на голод «православного» купе­чества русского — это знаменитое изречение купца Рябушинского о «костлявой руке голода». Это тоже целая программа, нужно признать, блестяще выполняемая как русскими, так и заграничными «христианами»-буржуа.

В то время как голод и другие бедствия для перво­бытного христианина были неизменной предпосылкой скорого пришествия мессии и отправки тогдашних эк­сплуататоров в геенну огненную, для современного рус­ского христианина-буржуа голод есть предвестник и ору­дие восстановления на земле царства капитала и поме­щика, т. е. контрреволюции и кровавой бойни, которую сможет устроить капитал для борющихся за новый строй пролетариев и крестьян с помощью французского, немец­кого, английского или американского (все равно) пуле­мета.

Каковы же были христианские программы православ­ного купечества и церковной иерархии по отношению к водворению своего царствия в России? Контрреволюци­онный переворот. Усилить сколько возможно разруху, уморить, удушить, смирить сотни миллионов крестьян и рабочих именно голодом. А для этого мобилизовать все, что только можно, затратить какие только можно сред­ства, применить все способы. Какие средства, какие спо­собы, какие силы были двинуты всемирными сектами христиан-собственников против России, об этом свиде­тельствует 4 ½ года сверхчеловеческой борьбы пролета­риата и передового русского крестьянства. Самыми силь­ными, самыми ярыми помощниками и союзниками рус­ской буржуазии в этом гнусном деле был союз всех христиан-собственников за границей в лице всех их пра­вительств, всех этих христианнейших королей и парла­ментов, всех этих евангелистов вроде Вильсона, Ллойд Джорджа, всех этих набожных американских миллиар­деров, одной рукой снабжающих врагов наших оружием, деньгами и т. д., душащих блокадой русского крестьяни­на и рабочего, другой подносящих ему кусочек хлеба и для назидания Библию в сотнях тысяч экземпляров для укрощения его революционных стремлений. Очень рьяно и со знанием дела помогла программе удушения револю­ции голодом, как известно из бесчисленных документов и фактов, православная русская иерархия. Сидя, как жирный нарост на теле крестьянина, высасывая из него за свои магические услуги огромное количество матери­альных ценностей, русское духовенство до самого по­следнего времени всеми силами помогало исполнению программы удушения голодом русской революции^[1].

Недавно закончившийся в Сербии церковный Собор высших русских церковных иерархов вместе с деникинскими, врангелевскими генералами и представителями фамилии Николая Кровавого постановил, с благослове­ния одного из патриархов православной церкви навязать во что бы то ни стало России монархию, причем 2/3-ми голосов Собор высказался за династию Романовых. Вся эта черносотенная компания, все эти патентованные гла­вы церкви со скрежетом зубовным относятся к призна­нию Европой Советской России, к окончанию голодной блокады, к началу генуэзских переговоров. Голод для этой христианнейшей братии — друг и союзник; напро­тив, передышка, урожай, снятие блокады, подвоз хлеба из-за границы — смерть. Только под давлением своих низов, рабочей и городской бедноты, все громче и нас­тойчивее требующих помощи Советской России и жертвующих со своей стороны, чем только могут, на голо­дающих России, заграничная буржуазия с кислой миной дает кое-какие гроши для голодающих ею же доведенной до разорения страны, причем, за исключением, конечно, таких людей, как Нансен, и на этом деле стараются из­влечь кое-какие выгоды, заработать.

Российская церковная иерархия тоже испытывает на себе давление низов и поставлена в самое неловкое по­ложение, ибо продолжать откровенную, циничную поли­тику умывания рук в борьбе правительства с бедствиями голода, вызванными разрухой в стране, являющимися в конечном счете результатом всей политики отчаянного сопротивления старых правящих классов, неизменно поддерживаемой духовенством, становится для нее невоз­можным без риска обнаружить свою политику перед всем крестьянством и потерять последние остатки авто­ритета своего и своей религии и морали даже среди темных, малообразованных масс.

Поэтому за последнее время после многочисленных резолюций, принимавшихся по фабрикам и заводам и даже по деревням о необходимости пожертвовать в поль­зу голодающих хотя бы часть церковных ценностей (а кое-где крестьяне голосовали о передаче всех ценнос­тей в пользу голодающих), стали раздаваться более или менее искренние голоса и из духовенства за передачу церковного золота и серебра в кассу Помгола.

Высшая иерархия в лице Тихона вынуждена была то­же выступить, но выступила, конечно, по возможности сдержанно и казенно, с лицемерной ссылкой на писание, глухо рекомендующее христианам быть такими же мило­сердными, как сам бог (а бог в смысле милосердия большой политик. Само воззвание Тихона напоминает очень прозрачно, что самый голод это дело его рук).

Из текста писания оказывается, что милосердие бога по отношению к умирающим от голода нашим согражда­нам ограничено только теми предметами из золота и се­ребра, кои не входят в число вещей, составляющих ка­нонически как бы собственность самого бога, а принесе­ны частными лицами для подвешивания к иконам с какими-то магическими целями. (Специалисты говорят, что чаще всего вешают на иконы свои колечки, брелоч­ки, браслетки юные девицы и кавалеры, а иногда боль­ные в благодарность за оказываемое им иконой содей­ствие в их личных делах.) Впрочем, извиняюсь, мило­сердие, равновеликое божественному, внушило еще патр. Тихону не пожалеть для умирающих еще кое-какой лом, валяющийся без надобности в церковных чуланах (так и написано: лом); разрешено, по-видимому, в строгом согласии с неизвестными, к сожалению, нам канониче­скими правилами, извлечь его из пользования групп ве­рующих. Зато самим верующим из собственного жалко­го имущества, имеющим две смены белья (а много ли таких бессовестно богатых), рекомендуется отдавать од­ну смену в пользу голодающих.

Вам, читатель, быть может, смешно или горько. Проч­тя это казенное, вынужденное, выжатое из высшей иера­рхии пролетарским и крестьянским общественным мне­нием послание, я тоже изумился, ибо не ожидал такого откровенного выступления в пользу охранения от голода­ющих мертвого церковного капитала, но потом мне при­шло на мысль: быть может, Тихон считает себя по зако­ну не в праве рекомендовать передачу в пользу голодаю­щих церковного имущества как национализированного, находящегося лишь в пользовании у групп, а колечки и цепочки, пожертвованные барышнями, он не считает на­ционализированными и потому смело, не боясь упрека, что распоряжается национальным имуществом, рекомен­дует колечки отдать голодающим как не входящие, быть может, и в опись церковного государственного имущест­ва. Словом, быть может, иерархия стеснена национали­зацией «церковного имущества».

Если это так, то декрет ВЦИК от 23 февраля 1922 г. об изъятии местными Советами церковных драгоценно­стей в пользу голодающих формально развязывает в этом отношении руки и языки духовенству, и оно от­ныне может смело рекомендовать своей пастве заявить и настаивать перед местными исполкомами об отказе от пользования, об изъятии из договоров и передаче всего церковного серебра, всего золота и всех драгоценных камней на спасение голодающих и на обсеменение по­лей. Посмотрим, какую позицию займет теперь духо­венство! Боюсь, что Тихон и вся иерархия найдет кучу текстов и канонов, запрещающих кормить голодных в Советской России за счет церковной посуды, утвари и всевозможных церковных украшений.

Гораздо смелее и искреннее ведет себя петерб. свя­щенник Введенский, обратившийся с резким вопросом к христианам: что делают сотни миллионов, когда десятки миллионов христиан умирают с голоду?

Ах, священник Введенский, если вы искренний и тол­ковый человек, то ответьте мне на вопрос: что сделали 40 000 русских «христиан»-священников и сотни тысяч всяческих священников, когда десятки миллионов рабо­чих и крестьян были избиваемы на полях Европы в ны­нешнюю империалистическую и прошлую японскую, ки­тайскую, турецкую и т. д. войны? Что делали они затем во время революции? Что делают сейчас отцы вашей церкви в Карловицах? Провозглашают войну Советской России? Почему бы вам не обратиться к ним как к сво­им учителям с таким же воззванием? А между тем вы состоите членом этой организации, называемой право­славной иерархией. Неужели вы не понимаете, что если бы можно было высшим иерархам, находящимся в России, прямо сказать, как это говорит Бурцев, Суво­рин и все зарубежные наши враги, все эти укрывшие­ся с бандами Врангеля, Деникина иерархи, то они, не­сомненно, сказали бы: не давай ни гроша на голодаю­щих России, ибо каждый рубль, каждый грош, помога­ющий изжить разруху и голод в стране, укрепляет Со­ветскую власть и отдаляет помещиков, капиталистов от победы над рабочими и крестьянами, от превращения России в колонию европейского капитала. Чтобы со­блюсти видимость любвеобилия и благолепия, фактически ничего нестоящие, надо перенести центр тяжести их христианского милосердия на приглашение обывателя де­литься лишней рубашкой (которой обычно у него нет). Это совершенно безопасно в смысле риска чересчур уси­лить фонды голодающих. 2000 лет совершенно механиче­ски повторяется всеми лицемерами или наивными людь­ми фраза о рубашках, без всякого риска потерять сотни шелковых мантий собственного гардероба. Такими при­зывами вымощен весь ад, говорят старые поэты. А вот реальные ценности, сейчас могущие дать сотни вагонов хлеба, — это надо попридержать. Это слишком жирно для Советской России. Вот при самодержавии, когда де­ло идет о спасении шайки эксплуататоров и о грабитель­ских войнах, о, тогда другое дело! Полюбуйтесь, каким языком говорила церковь в эпоху империалистической войны.

В 1916 г. известный архимандрит Никодим вот как писал в своем рапорте члену Государственного Совета о необходимости передать многомиллионные ценности Юрьевского монастыря на военные надобности Николая Кровавого. «Для осуществления такого великого дела (т. е. грабительской войны в угоду французскому капи­талу) требуются многомиллионные жертвы как живой силы человечества (еще бы! — П. К.), а равно денежные средства. Его императорское величество призывает всех верных сынов Родины оказать свою помощь для одоле­ния супостата, обратить свое внимание на царский при­зыв и на монастыри».

«Святейший Синод на голос помазанника божия Ни­колая призвал все обители принять широкое участие в пожертвованиях на войну и ее нужды. Ваше преосвя­щенство, Юрьевский монастырь уже много и изобильно оказал пожертвований на нужды войны (курсив мой.— П. К.). Смиренно осмеливаюсь сказать вам, владыко святой, что Юрьевский монастырь для общего блага го­сударства мог бы без всякого ущерба для своего благо­состояния оказать еще большую долю пожертвований, великую жертву для нужд военного времени. Вашему преосвященству известно, что Юрьевский монастырь имеет богатые сокровища: золото, серебро, бриллианты, которые оцениваются уже не тысячами, а миллионами рублей. Золото, серебро, бриллианты, заключающиеся в разных церковных предметах»... Очень трогательно иерарх распространяется в своем рапорте о том, что «история церкви учит нас и зовет в тяжелую годину испытания принести на алтарь пожертвования все свое состояние, отказаться от временных утех и вожделе­ний». «Если нижегородская купчиха, — пишет Нико­дим, — снимала во -времена Пожарского последнее свое украшение (вот они, подвески Тихона!) и пожертвовала в общую кошну, то долг наш обязывает прямою необхо­димостью пожертвовать те сокровища, которые имеют для нас лишь временное значение» (курсив мой. —П.К.). Никодим ссылается далее на примеры Сергия Радонеж­ского, архимандрита Дионисия, Авраамия Палицына и просит испросить у Синода милостивого разрешения по­жертвовать сокровища Юрьевского монастыря на нуж­ды войны и ссылается на пример Киевского Флавиана и др. Жертвы эти были утверждены Синодом и приняты царем. Только вывезти ценности не успел Романов.

Так вот какой язык и какую убедительную речь вела церковь, когда надо было выручить Романовскую шай­ку. И тексты и примеры исторические все великолепно оправдывали необходимость отдать церковные украше­ния даже не на дела милосердия, а как раз наоборот, на дело империалистической бойни.

Ох, трудненько будет Тихону найти подходящие тек­сты и открыто выступить против изъятия ценностей из храмов и монастырей!

А высказаться будет необходимо, сами верующие этого у него потребуют. Дайте директиву, скажут они.

А пока нет откровенной директивы от церковных центров, о том, как вести себя духовенству и верующим, происходят очень странные вещи.

Из ряда городов поступают сведения о расхищении сданного в пользование верующим церковного драго­ценного имущества. В костромском «Красном Мире» в статье «Банки без ржавчины и татей» говорится о ре­визии, произведенной пока только в двух храмах Костро­мы: обнаружен громадный недостаток и крупные хище­ния ценных золотых предметов и бриллиантов. «Общего подсчета еще не сделано, комиссия работает с 27 янва­ря, выбиваясь из сил, ибо все так запутано, что крайне трудно найти концы».

Вещами заведовали по-прежнему протоиереи и дья­коны. Если хранение и пользование серебром и золотом и всевозможными цепными украшениями везде верую­щими и обывателями передано в руки старых хозяев церкви — священников и бывших заводчиков и фабри­кантов, присосавшихся к церковным сейфам и несгорае­мым шкафам, как это имеет место в Костроме, то, пожа­луй, есть опасность, что голодные Поволжья действи­тельно должны рассчитывать только на последнюю ру­баху бедняка. И тогда станет понятно, кто больше всех должен кричать против изъятия ценностей из церквей и монастырей и неизбежно связанной с ним проверки всего церковного инвентаря. Недалекое будущее это по­кажет.

Декрет ВЦИК от 23 февраля предписывает всюду произвести учет и изъятие драгоценных предметов, изъ­ятие коих не может существенно затронуть интересы са­мого культа.

По точному смыслу декрета и инструкции к нему, изъятию подлежат все ценности, носящие характер ук­рашения, а также сосуды, утварь, которые по самой своей роли в культе могут быть из любого металла и вещества.

Никакими канонами невозможно защищать, напр., золотые или серебряные чаши, раки, ризы, оклады, под­свечники, драгоценные камни и т. п.

Всякая такая защита будет носить явно контррево­люционный или неприличный характер особенно для людей, считающих себя монопольными обладателями учения, называемого ими учением любви к ближним.

Примечания

1. По приблизительному подсчету содержание попов и архиереев и различных религиозных учреждений обходится русскому погибающему от невежества и безграмотности мужику и бедняку столько же, сколько обошлось бы содержание 5 тысяч агрономов, 5 тысяч ветеринаров, 50 тысяч учителей и 50 тысяч докторов. Ремонт, постройка и содержание храмов в России могли бы дать средства и помещения по крайней мере на 40 тысяч школ, все колокола России с избытком покрыли бы всю нашу потребность в меди для электрификации, а церковные ценности в виде золота и серебра, могли бы с успехом покрыть расходы в 10 миллионов рублей золотом, если изъять ценности всего только по 200 рублей из каждой церкви