Говельщик (Лейкин)/ВР 1874 (ДО)
| ← Тяжкій грѣхъ | Говѣльщикъ : Съ натуры | Первый день Пасхи → |
| Изъ сборника «Веселые разсказы». Опубл.: 1874. Источникъ: az.lib.ru со ссылкой на книгу Н. А. Лейкинъ. Веселые разсказы. — СПб.: Колесовъ и Михинъ, 1874. — С. 85—95. |
Говѣльщикъ.
правитьВеликій постъ. Первый часъ дня. Въ трактиръ входитъ пожилой купецъ и садится за столъ около буфета.
— Давненько у насъ бывать не изволили, Родивонъ Захарычъ… привѣтствуетъ его изъ-за стойки буфетчикъ.
— По нынѣшнимъ днямъ нашему брату и совсѣмъ-бы по трактирамъ-то баловать не слѣдовало, отвѣчаетъ купецъ. Собери-ко чайку поскромнѣе.
— Ужь не говѣть-ли задумали?
— Говѣю. Грѣшимъ, грѣшимъ, такъ тоже надо и о душѣ подумать.
— Это точно-съ.
Купецъ вздыхаетъ. Служитель подаетъ чай.
— Это что же такое? спрашиваетъ купецъ, указывая на блюдечко съ сахаромъ.
— Сахаръ-съ… отвѣчаетъ служитель и пятится.
— То-то сахаръ! Ты меня за кого считаешь? За татарина, что-ли? Убери блюдечко и принеси медку или изюмцу…
— А вѣдь это, Родивонъ Захарычъ, я полагаю, одна прокламація только, что вотъ говорятъ будто этотъ самый сахаръ бычачьей кровью очищается? Потому, учтите, сколько бы этой крови потребовалось, замѣчаетъ буфетчикъ.
— Прокламація тамъ или не прокламація, а только коли мы истинные христіане, такъ себя оберегать должны, отвѣчаетъ купецъ и начинаетъ пить чай.
Молчаніе. Въ комнату входитъ тощій купецъ.
— Родивону Захарычу, почтеніе! выкрикиваетъ онъ тонкой фистулой, подаетъ руку и садится противъ толстаго купца. Чайкомъ балуешься?
— Да… Говѣю я, былъ у обѣдни въ Казанской, а вотъ теперь и зашелъ. «Да исправится молитва моя» пѣли… То-есть Господи, кажется, цѣлый день стоялъ-бы, да слушалъ! Просто на небеса возносишься…
— А я такъ лѣтомъ говѣлъ. Признаться сказать, тогда, передъ Успенскимъ постомъ, сдѣлалъ съ кредиторами сдѣлку по двугривенному за рубль, захватилъ жену и отправился на Коневецъ. Монашки тамъ маленькіе. Прелесть! Даже въ слезы введутъ. Въ тѣ поры мы не токмо-что масла, а даже горячей пищи не вкушали… Да, хорошо, коли кто сподобится! со вздохомъ заканчиваетъ тощій купецъ, умолкаетъ, барабанитъ по столу пальцами и спрашиваетъ: — а что, не толкнуть ли намъ по рюмочкѣ?
Толстый купецъ плюетъ.
— Никаноръ Семенычъ, да ты въ умѣ? спрашиваетъ онъ. Человѣкъ говѣетъ, а онъ водку!.. Пей самъ, коли хочешь.
— Я-то выпью…
Тощій купецъ подходитъ къ буфету, пьетъ и, возвратясь на свое мѣсто, говоритъ:
— Водка… То есть ежели сообразить: что въ ней скоромнаго? Гонится она изъ нашего русскаго хлѣба, монашествующимъ дозволяется… Пустяки! Чай-то, пожалуй, хуже, потому изъ китайской земли идетъ, а китаецъ его всякой скоромью опрыскивать можетъ… Дай-ко графинчикъ! обращается онъ къ буфетчику.
На столѣ появляется графинчикъ. Толстый купецъ вертитъ его въ разныя стороны, разсматриваетъ грань и, наконецъ, вынимаетъ изъ него пробку.
— Что, или выпить хочешь?
— Нѣтъ, что ты! Дивлюсь я, какъ это ныньче пробки эти самыя гранятъ! Чудо! А что, кстати, почемъ нынче судачина мороженая?
— Въ Воскресенье я по тринадцати покупалъ.
— Такъ. О, Господи, Господи! вздыхаетъ толстый купецъ, лижетъ медъ, пьетъ чай съ блюдечка и черезъ нѣсколько времени говоритъ: А вѣдь и водка, коли ежели по немощи, болящему, значитъ, такъ она во всякое время: разрѣшается, потому лекарствіе.
— Всякое быліе на потребу, всякое быліе Богъ сотворилъ, отвѣчаетъ тощій, глотаетъ вторую рюмку и тыкаетъ вилкой въ груздь.
Молчаніе. Толстый купецъ вздыхаетъ и потираетъ животъ.
— Съ утра вотъ сегодня нутро пучитъ, говорилъ онъ. Даве въ церкви такъ и рѣжетъ, пришелъ въ трактиръ — поотлегло, а теперь вотъ опять…
— Простуда… Сходи въ баню, да водкой съ солью… да внутрь стаканчикъ съ перечкомъ… Богъ проститъ.
— То-то, думаю… Баней-то мы, признаться, вчера очистились, а вотъ внутрь развѣ?.. На духу покаюсь. Ахъ! какъ сегодня отецъ Петръ возглашалъ: «Господи Владыко живота моего»… Умиленіе!.. Пришли-ко графинчикъ съ бальзамчикомъ!
— А на закуску семушки?.. откликается буфетчикъ.
— Чудакъ! Человѣкъ говѣетъ, а онъ рыбой подчуетъ! Пришли сухариковъ…
На столѣ стоитъ графинчикъ съ «бальзамчикомъ». Толстый купецъ выпилъ и говоритъ:
— Рюмки-то малы. Съ одной не разогрѣетъ.
— А ты садони вторую… Даже и въ монастырскомъ уставѣ говорится: стаканчикъ. Мнѣ монахъ съ Афонской горы сказывалъ… ей-Богу!
— Зачѣмъ стаканчикъ, мы лучше рюмками наверстаемъ… Закусить вотъ развѣ? Андронычъ, обращается толстый купецъ къ буфетчику, закажи-ко два пирожка съ грибами, да отмахни на двоихъ капустки кисленькой! И масла-то, по настоящему, вкушать не слѣдовало-бы… со вздохомъ заканчиваетъ онъ.
— Съ благополучнымъ говѣньемъ! Желаю сподобиться до конца! возглашаетъ тощій купецъ и протягиваетъ рюмку.
— О, Господи, что-то намъ на томъ свѣтѣ будетъ!.. чокается толстый.
Черезъ часъ купцы, съ раскраснѣвшимися лицами, сидятъ уже въ отдѣльной комнатѣ. На столѣ стоятъ тарелки съ объѣдками пироговъ, осетрины и четыре опорожненные графинчика. На полу валяются рачьи головы.
— Съ утра обозлили, а то нешто бы я сталъ пить? говоритъ толстый купецъ. Въ эдакіе дни и то обозлили. Приказчикъ въ деревню ѣдетъ — деньги подай, жена платье къ причастью… дочкѣ шляпку… Тьфу ты! Даже выругался! Смиреніе нужно, а тутъ ругаешься.
— Въ мірѣ жить — мірское творить! утѣшаетъ его тощій. Что жмешься? Или все еще пучитъ? спрашиваетъ онъ.
— Пучитъ не пучитъ, а словно вотъ что вертитъ тутъ…
— Семъ-ко, или сейчасъ бутылочку лафитцу потребуемъ. Красное вино хорошо; оно сейчасъ свяжетъ.
— А и то дѣло! Вали!
Бутылка лафиту опорожнена. Толстый купецъ встаетъ съ мѣста и слегка заплетающимъ языкомъ говоритъ:
— Пора! Сначала въ лавку зайду, а тамъ и съ вечерни…
— Полно, посиди! удерживаетъ тощій. Для чего въ лавку идти? Услышатъ приказчики, что отъ тебя водкой пахнетъ и сейчасъ осудятъ. И себѣ не хорошо и ихъ въ соблазнъ введешь. Садись! А мы лучше вторую сулеечку выпьемъ. Красное вино — вино церковное. Его сколько хочешь пей — грѣха нѣтъ!
— Ахъ ты дьяволъ, искуситель! восклицаетъ толстый и, покачнувшися, плюхается на стулъ.
Часы показываютъ пять. Тощій купецъ сбирается уходить; толстый, въ свою очередь, удерживаетъ его.
— Нельзя, отвѣчаетъ тощій. Въ Екатерингофъ на лѣсной дворъ ѣхать надо. У меня и конь у подъѣзда. Нужно къ завтрему триста штукъ тесу, да шестьдесятъ двухъ-дюймовыхъ досокъ.
— Успѣешь! Досидимъ до всенощнаго бдѣнія. Отсюда я прямо ко всенощной, потому сказано: «иже и въ шестой часъ»…
— Нельзя. Гуляй, дѣвушка, гуляй, а дѣла не забывай! Молодецъ! Сколько съ насъ?
— Вѣрно! Коли такъ, возьми и меня съ собой! Покрайности я хоть провѣтрюсь маленько.
— Аминь! Ѣдемъ!
— Черезъ часъ купцы ѣдутъ по Фонтанкѣ по направленію къ Екатерингофу.
На воздухѣ ихъ уже значительно развезло.
— Мишка! Дуй бѣлку въ хвостъ и въ гриву! кричитъ кучеру тощій купецъ.
— Боже, очисти мя грѣшнаго! вздыхаетъ толстый.
— Что? Аль опять нутро подводитъ?
— Щемитъ!
— Мишка! Держи на лѣво около винной аптеки!
Семь часовъ. Стемнѣло. Купцы выходятъ изъ погребка, покачиваясь.
— Не токмо что ко всенощной, а теперь и къ запору лавки опоздалъ, говоритъ толстый купецъ, садясь въ сани. А все ты съ своимъ соблазномъ…
— Мишка! Къ Евдокиму Ильичу на лѣсной дворъ! командуетъ тощій купецъ.
— Да ужь теперь заперто, Никаноръ Семенычъ!
— Коли такъ, жарь къ воксалу!
Черезъ десять минутъ купцы входятъ въ воксалъ.
— Ахъ ты Господи! вздыхаетъ толстый купецъ. И не думалъ и не гадалъ, что на эдакое торжище попаду! Тутъ и тридцатью поклонами не отмолишь. Ну, Никаноръ Семенычъ, ты тамъ какъ хочешь, а въ зало, гдѣ это самое, пѣніе происходитъ, я ни за что не пойду.
— Намъ и въ отдѣльной комнатѣ споютъ.
— Боже мой! Боже мой!
Часа черезъ два купцы. Какъ мухи наѣвшіяся мухомору, бродятъ по буфетной комнатѣ.
— Принимаешь на себя весь мой грѣхъ? спрашиваетъ толстый у тощаго.
— Все до капельки принимаю.
— Врешь?!
— Съ мѣста не сойти!
— Коли такъ, значитъ другъ!
Купцы цѣлуются. Мимо ихъ проходятъ двѣ дѣвушки,
— Охота это кавалеру съ кавалеромъ цѣловаться! говоритъ одна изъ нихъ и лукаво улыбается,
Толстый купецъ скашиваетъ глаза.
— Какую ты имѣешь праву кавалерами насъ обзывать? огрызается онъ.
— Ну, господа купцы, если такъ…
— То-то. Почетъ, братъ, намъ съ тобой, Никаноша! восклицаетъ онъ.
— Хоть-бы холодненькимъ угостили за почетъ-то….
— Вчера-бы пришла. Нешто по эдакимъ днямъ пьютъ шипучку? Тутъ дни покаянія, а она на-поди!
— Вѣрно на ярмаркѣ прогорѣли, такъ оттого и каетесь?
— Что? восклицаетъ толстый купецъ и вытаскиваетъ изъ кармана бумажникъ. А это видѣла чѣмъ набитъ? Ну, теперь садись и требуй три бутылки бѣлоголовки!
— Въ отдѣльную комнату, пожалуйте, ваше степенство. Тамъ будетъ много сподручнѣе! предлагаетъ лакей.
— Веди! Да захвати съ собой и вазу съ апельсинами, для барышень!
— Загуляла ты ежова голова! вскрикиваетъ тощій купецъ и слѣдуетъ за товарищемъ.
Второй часъ ночи. Толстаго купца лакеи сводитъ съ лѣстницы. Тощій кой-какъ слѣдуетъ сзади. У подъѣзда стоитъ кучеръ.
— Ахъ грѣхи! Хоть-бы къ заутренѣ-то сподобиться поспѣть, коснѣйшимъ языкомъ бормочетъ толстый купецъ и лѣзетъ въ сани. Никаша, поспѣемъ? спрашиваетъ онъ товарища.
Въ отвѣтъ на это тотъ только икаетъ.
— Вези да оглядывайся! говоритъ кучеру лакей. Грузны очень. Долго-ли до грѣха!
— Не въ первой! Сначала хозяина отвезу, а потомъ и гостя домой предоставимъ, отвѣчаетъ кучеръ.
Черезъ часъ кучеръ, сидя рядомъ съ толстымъ купцомъ и придерживая его рукой, возитъ его по Ямской.
— Ваше степенство, не спите! Указывайте, гдѣ-же вы живете? спрашиваетъ онъ купца.
— Прямо!
Сани останавливаются у воротъ. На скамейкѣ дремлетъ дворникъ.
— Дворникъ! кричитъ кучеръ. Иди, посмотри, не вашъ-ли это купецъ?
Дворникъ подходитъ къ санямъ, заглядываетъ купцу въ лице и говоритъ:
— Не нашъ. У насъ много купцовъ живетъ, а это не нашъ.
— Да можетъ новый какой переѣхалъ?
— Нѣтъ, у насъ жильцы по долгу живутъ. Я всѣхъ знаю…
— Ахъ ты Господи! Вотъ наказаніе-то! Къ шестымъ воротамъ подвожу! восклицаетъ кучеръ. Ваше степенство, откликнись! Гдѣ живешь?
— Прямо!
— Вотъ только отъ него и слышишь!
— А ты толкнись въ Семихатовъ домъ, замѣчаетъ дворникъ. Вотъ большой-то, каменный. Тамъ купцовъ, что блохъ…
Наконецъ семихатовскій дворникъ признаетъ толстаго куща за своего жильца, беретъ его подъ руку и ведетъ въ квартиру. Двери отворяетъ жена купца. Изъ комнатъ въ прихожую выглядываютъ чада и домочадцы.
— Ну, говѣльщикъ, нечего сказать! всплескиваетъ она руками. Безстыдникъ, ты безстыдникъ!
— Смиреніе! Смиреніе! Не по нынѣшнимъ днямъ… грѣхъ!.. бормочетъ купецъ.
Дворникъ чешетъ затылокъ и говоритъ:
— На чаекъ-бы съ вашей милости, потому эдакую ношу и въ третій этажъ!..