ШАРЛЬ РИБЕЛЬ
правитьГО! ЭЙ! ЛАМБЕРЪ! ГО! ЭЙ!
править1875.
правитьПятнадцатаго августа 1864 года былъ Императорскій праздникъ. Французы, жадные до увеселеній всякаго рода, во множествѣ стекались въ Парижъ и наполняли собою всѣ улицы города.
Въ этотъ же день и я прибылъ въ Парижъ, но не для того, чтобы упиваться шумомъ и блескомъ церемоній и празднествъ, а просто для того, чтобъ уви дѣться съ нѣкоторыми лицами, съ которыми я имѣлъ дѣла.
Столица волновалась и ликовала.
Лишь только успѣлъ я выйти изъ вагона, какъ очутился среди невообразимо шумной толпы. Слышу — на всѣхъ пунктахъ кричатъ:
— Го! эй, Ламберъ! го! эй!
— Ахъ, Ламберъ, ахъ!
Съ одной стороны слышенъ въ народѣ крикъ: го! эй, Ламберъ! го, эй! Съ другой стороны, въ нѣкоторомъ отдаленіи, раздается: ахъ, Ламберъ! ахъ!
Вдругъ подбѣжала какая-то женщина, смѣло проникла въ толпу и закричала:
— Не видали ли вы Ламбера? Не здѣсь ли онъ? Го! эй, Ламберъ! го! эй!
— Ахъ, Ламберъ! ахъ! — отдавался чей-то другой въ отдаленіи.
Самодовольная, смѣющаяся толпа подхватила эти звуки, и стали повторяться въ воздухѣ восклицанія:
— Го! эй, Ламберъ! го, эй!
— Ахъ, Ламберъ! ахъ!
— Не видали ли Ламбера?
И эти крики, словно какимъ-то злобнымъ геніемъ разносимые по толпѣ, производили взрывы хохота и смѣха.
Мнѣ стало наконецъ тяжело и непріятно. Эти вѣчные крики: го! эй, Ламберъ! го, эй! ахъ, Ламберъ! ахъ! — надоѣдали до крайности.
Какъ отъ кошемара, я старался избавиться отъ этого шума и, собравъ свои силы, выпутался изъ толпы и пробрался къ углу улицы Матюренъ; но здѣсь, какъ на бѣду, очутился я лицемъ къ лицу съ той смѣлой женщиною, которую я уже видѣлъ при выходѣ съ вагона желѣзной дороги.
Точно сумасшедшая, бѣжала она и кричала что есть мочи:
— Го! эй, Ламберъ! го! эй!
Вдрутъ она увидѣла, что какой-то мужикъ, вооруженный бичомъ, подбѣгаетъ къ ней и кричитъ изовсѣхъ силъ:
— Ахъ, Ламберъ! ахъ!
Приблизившись къ женщинѣ, мужикъ остановился, посмотрѣлъ на нее и спросилъ:
— Ты тоже ищешь Ламбера?
— Да! отвѣчала женщина; развѣ ты видѣлъ его?
— Кого?
— Да Ламбера-то.
— Напротивъ, я самъ ищу его.
— Ахъ! и ты тоже ищешь его?
— Да, вотъ ужъ больше часу, какъ я розыскиваю его.
— Все равно-какъ и я, — но что же онъ не откликается? вѣдь онъ не долженъ быть далеко. Какой упрямецъ!
— И я знаю, что онъ не далеко, но, по всей вѣроятности, кто-нибудь укралъ, увелъ его.
— Укралъ! укралъ Ламбера! Что ты говоришь? Возможно ли это! Боже мой? Украсть Ламбера! Нѣтъ, быть этого не можетъ! Не повѣрю!
— Ахъ, напротивъ, это совершенно вѣрно. Намъ медлить нечего: здѣсь нужна быстрота дѣйствій. Если ты хочешь отыскать негодяя, то или направо, а я пойду влѣво; мы обойдемъ эти улицы и воротимся опять сюда же. Тотъ изъ насъ, кто первый найдетъ его, пусть схватитъ его за-воротъ и приведетъ сюда. Согласна ли ты?
— Пойдемъ! сказала добрая женщина, но это невозможно, чтобъ украли Ламбера. Во всякомъ случаѣ, жители Парижа еще не настолько безчестны.
— Не теряй времени, спѣши!
И каждый изъ нихъ отправился въ свою сторону, оглушительно крича:
— Го! эй, Ламберъ! Ахъ, Ламберъ, ахъ! Не видали ли Ламбера?
А народъ въ свою очередь съ смѣхомъ повторялъ тѣ же звуки:
— Го! эй, Ламберъ! го! эй!
— Не видали ли Ламбера?
— Ахъ, Ламберъ! ахъ!
Изумленный и озадаченный, стоялъ я на мѣстѣ и ожидалъ, скоро ли возвратятся эти причудливые два соискателя Ламбера.
Я горѣлъ нетерпѣніемъ узнать, что за личность, бывшая причиною такого необыкновеннаго шума.
Я дожидался, по крайней мѣрѣ, полчаса, и въ продолженіе этого полчаса толпа не переставала съ полнымъ самоуслажденіемъ восклицать и кричать:
— Го! эй, Ламберъ! го, эй!
— Не видали ли Ламбера?
— Ахъ, Ламберъ! ахъ!
Ламберъ въ одно мгновеніе достигъ такого значенія, которое достается только на долю легендарнаго героя.
Я хотѣлъ было удалиться, не будучи уже въ состояніи выносить безконечныхъ криковъ: го, эй, Ламберъ! Не видали ли Ламбера? Но въ эту минуту увидѣлъ я мужика, возвращающагося съ поисковъ и имѣющаго какой-то свирѣпый видъ.
Онъ махалъ своимъ бичомъ и кричалъ:
— Ахъ, Ламберъ! ахъ, негодяй! еслибы я поймалъ тебя!
Въ свою очередь воротилась и женщина. Она плакала и кричала:
— Ахъ, я несчастная! Увы! Эти Парижане навѣрное украли его; а у него былъ кошелекъ съ деньгами. Ахъ, онъ несчастный! Зачѣмъ онъ оставилъ меня? Могла ли я представить себѣ это! Ахъ, Боже мой!
Мужикъ подбѣжалъ къ женщинѣ и громко спросилъ ее:
— Ну, что? не видѣла?
— Ахъ! никакъ нѣтъ! Однако всѣ зовутъ его.
— Увы! украли его — это вѣрно; и притомъ это животное позволило дать увести себя со всѣмъ тѣмъ, что было на немъ.
— Ты полагаешь? его увели?
— Впрочемъ, его увести не совсѣмъ-то легко: онъ необыкновенно упрямъ, и я совершенно увѣренъ, что онъ не пойдетъ за первымъ встрѣчнымъ.
— Ахъ, въ этомъ я совершенно увѣрена, что не легко его связать: онъ скорѣе позволитъ убить себя тутъ же на мѣстѣ.
— Убить на мѣстѣ! И притомъ здѣсь въ Парижѣ? Ахъ, мой Боже! Что вы это сказали?
— Увы! меня постигла бѣда, какъ только въ первый разъ я повела его съ собой.
— Съ собой? Какъ? Развѣ съ тобой шелъ Ламберъ? Онъ не отставалъ отъ меня никогда. Въ самомъ дѣлѣ, какъ же ты то его знаешь?
— Го! эй, Ламберъ! Не видали ли Ламбера? раздалось въ толпѣ.
— Помилуй! да въ Бришѣ его знаютъ всѣ. И нѣтъ другаго Ламбера, кромѣ него, на пространствѣ цѣлыхъ двадцати верстъ.
— Все это совершенно вѣрно; всѣ его, дѣйствительно, знаютъ. Только дѣло въ томъ, что я не изъ Бриша.
— Ахъ, это все равно: можно хорошо знать Ламбера и не живши въ этой мѣстности.
— Ги — ганъ! ги — ганъ! ги — ганъ!
— Чортъ побери! сказалъ мужикъ, — это должно быть онъ зоветъ меня…
— Вотъ Ламберъ, вскрикнула толпа: го, эй, Ламберъ! го, эй!
— Ги — ганъ, ги — ганъ, ги — ганъ!
— Вотъ онъ! вотъ онъ! сказалъ мужикъ: я узналъ его, а онъ меня узналъ: мы оба узнали другъ друга!
— Да гдѣ же онъ? гдѣ? Скажи — мнѣ, гдѣ ты видишь Ламбера? спросила женщина, приближаясь къ мужику.
— Го! эй, Ламберъ! продолжала кричать толпа.
— Ахъ, Ламберъ! ахъ! изо всѣхъ силъ кричалъ мужикъ.
— Ги — ганъ! ги — ганъ! ги — ганъ! отвѣчалъ ему какой-то отголосокъ.
— Вотъ Ламберъ! кричали прохожіе.
— Вотъ онъ! вотъ онъ! Слава Богу, наконецъ-то я добрался до него! Ахъ, Ламберъ! ахъ!
— Вотъ видишь, продолжалъ мужикъ, обращаясь къ женщинѣ: я теперь знаю, гдѣ онъ; онъ меня кличетъ.
— И я пойду туда съ тобой: вѣдь и у меня не меньше твоего заботы о Ламберѣ.
И она начала кричать усиленнѣе:
— Го! ге, Ламберъ! го, ей!
— Но ты оставь меня: ты — причина моего несчастія.
И ускоривъ шаги, побѣжалъ мужикъ и живо очутился на Гаврской площади.
— Ги — ганъ! ги — ганъ! ги — ганъ! раздавалось въ воздухѣ.
— Вонъ онъ, я узнаю его. Негодяй мнѣ за него заплатитъ.
А толпа все вторила:
— Ахъ, Ламберъ! ахъ!
Женщина же кричала въ свою очередь:
— Го! эй! Ламберъ! го! эй!
Все это возбуждало такой шумъ, такую оглушительную какафонію, что потрясались самые крѣпкіе нервы.
Наконецъ мужикъ остановился.
На углу улицы онъ увидѣлъ городскаго сержанта, который велъ осла подъ-уздцы.
— А-а! вотъ онъ! я не ошибся. И такъ это — ты, негодяй, увелъ его?
Мужикъ подошелъ къ сержанту и хотѣлъ было схватить осла за узду.
Но сержантъ спросилъ мужика:
— Слушай это животное твое?
— Чортъ бы тебя побралъ! я и безъ тебя отлично знаю, что животное мое.
— Вѣдь и ты узналъ меня, продолжалъ мужикъ, обращаясь уже съ этими словами не къ сержанту, а къ ослу. А сколько времени я искалъ-то тебя!
— А! такъ это животное твое? сказалъ сержантъ. Ну, теперь ты пойдешь за мной къ коммиссару. Твое животное имѣло дерзость какъ-то попасть въ кондитерское заведеніе, и надѣлало тамъ поврежденія на семь или восемь сотъ франковъ. Итакъ ты долженъ сначала заплатить за поврежденіе, а за тѣмъ тебѣ объявятъ приговоръ, которымъ твоего осла лишатъ права ходить по общественнымъ дорогамъ.
— Восемьсотъ франковъ поврежденія! произнесъ разстерявшійся мужикъ, и — кромѣ того еще судебный приговоръ — многонько!…
— Нѣтъ, это невозможно, продолжалъ онъ. Ламберъ — одинъ съѣлъ на восемь сотъ франковъ пирожнаго!
— Ламберъ съѣлъ на восемь сотъ франковъ пирожнаго! вскричала женщина, которая только что прибыла сюда, и до слуха которой долетѣли только эти послѣднія слова крестьянина. Ахъ, нѣтъ! это невозможно! Онъ конечно голоденъ, — это вѣрно; но все-же и въ мѣшокъ не уложить на восемьсотъ франковъ пирожнаго.
— Вотъ однако выставляютъ обвиненіе, сказалъ крестьянинъ. Ахъ, я лучше желалъ бы остаться на этотъ разъ въ Бришѣ!
— А ты видѣлъ осла? проговорилъ какой-то пьяница крестьянину.
— Да вотъ онъ! сказалъ этотъ послѣдній, указывая на своего осла.
— Ступай! сказалъ сержантъ, слѣдуй за мною къ. коммиссару, безъ разсужденій?
— Ахъ, нѣтъ! я лучше брошу осла.
И мужикъ хотѣлъ было скрыться изъ вида, но сержантъ, покинувъ на минуту осла, догналъ мужика и повелъ къ коммиссару.
Мужикъ проклиналъ Ламбера.
Изумленная женщина собралась наконецъ съ разу момъ и сказала:
— Такъ это не мой Ламберъ съѣлъ на восемьсотъ франковъ пирожнаго?
— И не мой оселъ, котораго вы такъ усердно кличите.
— Ахъ, нѣтъ! я кличу и ищу своего мальчика.
— Такъ это онъ называется Ламберомъ. Ахъ, онъ обжора! можетъ быть онъ сдѣлалъ такія поврежденія въ кондитерской. Очень можно ошибиться, и смѣшать осла Ламбера съ Ламберомъ — осломъ на двухъ ногахъ.
Сержантъ выказывалъ нетерпѣніе и побуждалъ мужика идти поспѣшнѣе.
А добрая женщина опять принялась бродить по окрестностямъ, продолжая кричать:
— Го! эй, Ламберъ! то эй!
Наконецъ она увидѣла въ отдаленіи сорванца — мальчишку, который держалъ въ рукѣ свою фуражку.
Въ фуражкѣ, какъ видно, было для него что-то заманчивое.
— Ахъ, это Ламберъ! вскричала женщина, узнавъ въ этомъ мальчишкѣ своего вспотѣвшаго и раскраснѣвшаго сына.
— Ахъ! ты, негодяй! сказала она: гдѣ-жъ ты былъ?
— Ой, ой, ой! говоритъ мальчикъ, хватаясь за животъ. Намъ нужно уйти отсюда.
— Какъ уйти? Зачѣмъ же мы и явились сюда, какъ не провесть весело это праздничное время?
— Ай-ай! мнѣ больно.
— Отчего-жъ тебѣ больно? И что находится въ твоей фуражкѣ?
— Ахъ! ахъ! мнѣ хочется удалиться отсюда.
— Да скажи же -что у тебя въ фуражкѣ?
— Тутъ пирожное, которое повалилъ и опрокинулъ оселъ съ оконъ одного великолѣпнаго магазина, такъ какъ окна были не закрыты. Очень многіе приходили и брали пирожное, а вотъ и я сдѣлалъ то же. Какое оно сладкое!
— Обжора! недовольный! Да если бы тутъ былъ ядъ? И что ежели принудятъ заплатить за утрату, чтобы научить тебя не касаться того, что тебѣ не принадлежитъ?
— Ахъ, пойдемъ!
— Да… пойдемъ; но для чего же мы пріѣзжали сюда и истратили на дорогу три франка и десять су?
Въ этотъ моментъ раздалось со всѣхъ сторонъ!
— Го! эй, Ламберъ, го! эй!
— Ахъ! вѣдь я нашла его, — къ чему же это кричатъ еще!
— Не видали ли Ламбера, послышалось вслѣдъ за симъ.
— Ахъ, Боже мой! вѣдь уже ищутъ насъ, сказала крестьянка. Я увѣряла, что придется намъ платить убытки. Я не хочу, чтобъ ты несъ эти пироги….
И съ этими словами она вырвала изъ рукъ мальчика фуражку и все, что было въ ней, выбросила въ ручей, и вслѣдъ за тѣмъ отправилась съ мальчикомъ на желѣзную дорогу.
И опять съ разныхъ сторонъ раздались крики:
— Не видали ли вы Ламбера?
— Ахъ, Боже мой! размышляла бѣдная женщина: оставятъ ли насъ въ покоѣ? Ужели будутъ преслѣдовать до самаго Гонеса?
— Впрочемъ, продолжала она утѣшать себя, не надобно предаваться унынію: вѣдь всю бѣду накликалъ оселъ; такъ пусть хозяинъ его и отвѣчаетъ за него. Зачѣмъ онъ назвалъ своего осла Ламберомъ? Не прилично давать христіанское имя животному, и притомъ еще ослу.
Между тѣмъ маленькій Ламберъ медленно проговорилъ:
— Ахъ, если бы мнѣ взять то, что осталось тамъ!
— Тс! сказала ему мать, замолчи! тебя слѣдуетъ наказать, обжора!
Мать Ламбера находилась въ серьезномъ безпокойствіи, такъ какъ по всей линіи желѣзной дороги вплоть до прибытія домой то и дѣло слышались со всѣхъ сторонъ неумолкающіе крики:
— Го! эй, Ламберъ! го! эй! Видѣли ли Ламбера?
Въ теченіе дня или двухъ народъ былъ словно сумасшедшій.
Каждаго — кто бы ни былъ — встрѣчали не иначе, какъ крикомъ:
— О! эй, Ламберъ! Видѣлъ ли ты Ламбера?
Наконецъ вынуждена была вступиться въ это дѣло полиція, чтобъ оградить общественное спокойствіе отъ этой горячки, отъ этихъ безумныхъ криковъ толпы.
Словомъ имя Ламбера произвело фуроръ.
Молва о немъ, зародившись въ Парижѣ, разнеслась, разрослась и зацвѣла по провинціямъ, и въ самое кратчайшее время имя Ламбера сдѣлалось популярнѣйшимъ именемъ во всей Франціи.
И надобно замѣтить при этомъ, что всѣ тѣ, которые громче другихъ кричали и разносили это магическое имя Ламбера, вовсе не понимали, въ чемъ дѣло, нисколько не знали настоящей исторіи о весельчакѣ, выведшемъ изъ скуки Парижъ, и были слишкомъ далеки отъ того, чтобъ заниматься осломъ изъ Бриша и обжорой — мальчишкой изъ Гонеса.
Прибывъ въ Гонессъ, маленькій Ламберъ похваралъ — да такъ похваралъ, что едва и не умеръ.
А бѣдная мать его — мало того, что была въ огорченіи по случаю болѣзни сына — она постоянно была удручаема скорбью, что вотъ-вотъ придутъ, вотъ-вотъ возьмутъ съ нея деньги для пополненія утратъ въ кондитерскомъ магазинѣ.
И долго она еще обречена была на печальное удовольствіе каждый часъ днемъ и ночью съ горечью выслушивать подъ окнами собственнаго дома все — тѣже монотонные, раздирающіе душу звуки праздной толпы:
— О! эй, Ламберъ! Видѣла ли ты Ламбера?
Притихъ наконецъ и загасъ фуроръ, произведенный Ламберомъ, какъ притихаетъ и угасаетъ все на свѣтѣ.
Дождалась, наконецъ, своихъ свѣтлыхъ дней и эта горемычная женщина.
Много должно быть перенесла она. Она порѣшила отречься отъ общественныхъ удовольствій и дала клятву за себя и за сына — ни разу не присутствовать на общемъ народномъ праздникѣ въ шумномъ Парижѣ.
Все это, конечно, не прошло даромъ и сыну ея Ламберу: такой тревожный, ощутительный случай коснулся и его начинающагося самосознанія.
Что же касается другаго Ламбера, другаго героя — именно крестьянскаго осла, то и онъ получилъ строгое внушеніе о послушаніи, произведенное бичомъ хозяина.