Гнев Аллаха (Немирович-Данченко)/ДО

Гнев Аллаха
авторъ Василий Иванович Немирович-Данченко
Опубл.: 1910. Источникъ: az.lib.ru

Дешевая библіотека для семьи и школы

Вас. Ив. НЕМИРОВИЧЪ-ДАНЧЕНКО.

править

ГНѢВЪ АЛЛАХА.

править
РАЗСКАЗЪ.
2-е изданіе редакціи журнала «ЮНАЯ РОССІЯ».
МОСКВА, Б. Молчановка, д. № 18.

Восточная легенда.

править

Турецкимъ бѣглецамъ эта ночь такъ же была тяжела, какъ и русскимъ… Мирное населеніе въ страхѣ снялось съ мѣстъ и уходило передъ страшнымъ врагомъ. Никто здѣсь не зналъ, что врагъ этотъ страшенъ только въ бою.

Женщины, старики, дѣти — мокли подъ дождемъ, въ грязи растоптанныхъ полей… Омеру удалось для семьи Хюсни-паши добыть небольшую землянку… По сосѣдству нашлись дрова, — и въ печкѣ скоро запылалъ огонь, около котораго грѣлись старуха Гюльма, черная невольница Зейнабъ и красавица Айша… Омеръ, братъ ея, сидѣлъ въ углу.

— Конецъ пришелъ, — плакалась Гюльма. — Некуда преклонить голову намъ, кому принадлежала вся страна.

— Все будетъ хорошо, — успокаивала ее негритянка Зейнабъ. — Все будетъ хорошо. Когда я была маленькой, на нашъ крааль напали какіе-то чудные люди. Они дрались дубинами, въ которыя были вдѣланы куски кремня… Они сожгли наши соломенныя хижины, каменнымъ топоромъ срубили наши пальмы, уничтожили запасы… Они убили моего отца и мать… Захватили меня, повели съ собой и продали въ Мессиръ. Все хорошо, что хорошо кончается…

— А гдѣ Амедъ? Тотъ, что все пѣсни пѣлъ? Позови его, — сжалилась Гюльма. — Въ дорогѣ все возможно… Закроемъ только свои лица.

Амедъ не заставилъ повторятъ этого приглашенія… Минуту спустя, Амедъ, весь мокрый отъ дождя, вошелъ въ землянку.

— Какъ хорошо здѣсь… Огонь и кровъ хижину обращаютъ во дворецъ!.. — повторилъ онъ изреченіе бедуинскаго поэта Омара.

— У насъ есть другая пословица, я слышала ее въ Каирѣ, — отозвалась Зейнабъ.

— Какая?

— Несчастіе и сиротство обращаютъ дворецъ въ пустыню…

— Не на такой ли дворецъ похожа теперь наша Турція?

— Аллахъ только испытываетъ своихъ вѣрныхъ! — замѣтилъ Амедъ. — Придетъ пора, исполнится мѣра гнѣва его, — и враги ислама развѣются по вѣтру, какъ шелуха отъ пшеницы подъ мотыкою молотильщика… И разнесетъ ихъ вѣтеръ во всѣ страны свѣта — свидѣтельствовать о могуществѣ Магомета.

— Не скоро будетъ это.

— А я думаю, что еще весною придетъ къ нимъ старуха съ чернымъ лицомъ.

— Что это за старуха?

— У нея есть еще другое имя — «взглядъ смерти»…

— Что же она можетъ сдѣлать имъ?

— Развѣ ханумъ никогда не слыхала разсказа объ этой старухѣ?

— Нѣтъ. Передай намъ, если ты знаешь…

— Далеко, далеко отсюда, въ той сторонѣ, гдѣ восходитъ солнце, находилась давно, очень давно роскошная и богатая страна. Называли ее «Прекрасной», потому что и небо надъ нею было всегда безоблачно, и солнце, точно для нея одной, загоралось надъ тихимъ, ласковымъ моремъ… Голубыя волны льнули къ зеленымъ берегамъ ея. Никогда это море не знало бури… Никогда земля эта не видала засухи, голода, неурожая… Всюду по ней бѣжали прозрачные ключи; рѣчки, извиваясь, струились среди чудныхъ садовъ… Въ тѣни деревъ мраморные фонтаны освѣжали воздухъ своею жемчужною пылью, какъ дыханье вечерняго вѣтра, пролетѣвшаго надъ розами и напоеннаго ихъ ароматомъ.

— Хорошо, Амедъ, разсказываешь ты!.. — замѣтила Гюльма.

— Аллахъ даетъ силу рукѣ и красоту языку человѣка. Надъ прозрачными водами этой страны колыхались и зеленѣли чудныя деревья… Они никогда не лишались своей листвы… Тамъ зимы не было, потому что въ царствѣ солнца безсильны ея непогоды… Тамъ цвѣты перекидывались съ одного дерева на другое пышными и густыми гирляндами… Пурпурные, желтые, алые, розовые, бѣлые, — они, казалось, похищали цвѣтъ свой съ чела, съ губъ, со щекъ, съ очей красавицы… Серебряные лепестки алыхъ и розовыхъ цвѣтовъ миндальныхъ деревъ раскидывались на лазури тихихъ и теплыхъ небесъ… Розовые кусты, пышные и благоуханные, переростали деревья, точно имъ къ самому солнцу хотѣлось поднять свои алые цвѣты. Но напрасно они стремились къ источнику свѣта… Еще выше ихъ возносились золотисто-зеленые вѣнцы громадныхъ пальмъ, этихъ халифовъ лѣсного царства.

— Хороша была та страна!..

— Хороша… И Аллахъ любилъ ее… Тысячи звонкогласныхъ, птицъ пѣли въ ея садахъ и рощахъ; казалось, что это клочки пламени летаютъ по воздуху, когда онѣ съ одного дерева переносились на другое… Изумруды и сапфиры, рубины и яхонты блѣднѣли передъ яркостью и блескомъ ихъ пестрыхъ перьевъ… Ни одного вреднаго звѣря не было тамъ… Змѣи скользили по золотому цеску, но онѣ были лишены жала… Не было тамъ болѣзней; люди умирали, засыпая… И во снѣ нечувствительно переходили они въ лучшій міръ, точно мѣняя одно худшее платье на другое, лучшее… Порою въ небесахъ скользили ангелы всемогущаго Аллаха, и ихъ лазурныя одежды были видимы очамъ обитателей этой счастливой страны.

— А теперь можно ли видѣть ангеловъ?

— Нѣтъ… Изрѣдка только Аллахъ посылаетъ ихъ въ міръ, когда злодѣйства и грѣхи переполнятъ мѣру терпѣнія его… Но и то мы не видимъ самихъ ангеловъ, а только — мечи пламенные въ ихъ рукахъ.

— Когда же? — вмѣшалась молчавшая доселѣ Айша.

— По ночамъ… Ихъ называютъ звѣздами съ хвостами; но это не звѣзды, это огневые мечи проносятся надъ міромъ…

— А были ли султаны въ той странѣ?

— Были, но кротко и мирно царили они надъ кроткимъ и мирнымъ народомъ… Подъ кущами садовъ жили они, подобно послѣднему работнику своего царства. Они не отнимали плодовъ и коней. Они довольствовались тѣмъ, что у нихъ было.. Не хотѣли большаго. Тамъ не было дворцовъ, не было палатъ… И султаны, и ихъ подданные жили подъ ярко расписанными пологами шатровъ… Строили только однѣ мечети, гдѣ молился народъ… И возносились эти мечети на вершинахъ горъ; ближе къ Богу, въ недосягаемую высь поднимались ихъ бѣломраморные минареты, и когда во время праздника муэдзины свидѣтельствовали оттуда о величіи Аллаха, казалось, что изъ внезапно развернувшихся небесъ ангелы возглашаютъ о славѣ его!.. Не было въ этихъ мечетяхъ ничего, кромѣ камня. Ни золота, ни желѣза… Камень тесали еще болѣе твердымъ камнемъ. Металлы не были извѣстны счастливому народу. Религія счастья и мира царила въ незлобныхъ сердцахъ. Люди не знали самовластья, душу страхъ не сковывалъ… Языкъ человѣка былъ такъ же воленъ, какъ и мысль его, а мысль уподоблялась вѣтру пустыни, не знающему преградъ, дующему во всѣ четыре страны свѣта…

— Давно это было, вѣрно?

— Такъ давно, что даже языка той страны мы не знаемъ… Отъ нея не осталось никого, кромѣ безсмертной старухи, о которой я хочу разсказать вамъ… Долго такъ жилъ народъ, очень долго… Только разъ пристала къ берегу этой чудной страны какая-то большая лодка, такой и не видѣли до тѣхъ поръ жители счастливаго края… На ней изорваны паруса, обломаны мачты… Все носило слѣды разрушенія. На лодкѣ были люди, языка которыхъ не понималъ никто… Ихъ привели къ султану… Не умѣя, какъ объяснитъ ему, — они нарисовали ему бурю, нарисовали, какъ волны разбили ихъ корабль о далекіе утесы, и какъ, наконецъ, лодку ихъ выбросило въ тихое, ласковое море, омывавшее его царство!.. Султанъ съ честью принялъ этихъ скитальцевъ; но ночью ему былъ сонъ… Аллахъ чрезъ своего ангела повелѣлъ султану убить чужеземцевъ всѣхъ до одного… Султанъ проснулся и пришелъ въ ужасъ… Три раза повторялся этотъ сонъ, и три раза онъ не исполнилъ его… Онъ не хотѣлъ обагрить руки своей въ братской крови, потому что въ этой странѣ всѣхъ людей считали братьями. Чужеземцы поселились между его подданными, взяли себѣ въ жены ихъ дочерей. По прошло нѣсколько времени, какъ они уже умѣли говоритъ на языкѣ этой страны… Чудными разсказами о своемъ краѣ воспламенили они воображеніе мирныхъ жителей, потомъ собрали народъ, научили ихъ доставать изъ горныхъ нѣдръ желѣзо, ковать его, показали, какъ надо дорываться въ самое сердце земли за золотомъ, драгоцѣнными каменьями… Народъ сталъ считать ихъ своими благодѣтелями, хоть ему впервые пришлось литъ кровавый потъ свой на тяжелой работѣ… Султанъ тоже покровительствовалъ имъ, — и, въ знакъ благодарности, они стали строить ему дворецъ….

Этотъ дворецъ не былъ такъ простъ, какъ просты были мечети…

Позолоченная кровля его, ослѣпительно отражавшая лучи солнца, покоилась на витыхъ изъ драгоцѣннаго дерева и камня столбахъ, расписанныхъ самыми пестрыми красками… Съ низу до верху по этимъ колоннамъ вились дивные цвѣты, изображенные искусною кистью одного изъ чужеземцевъ; на цвѣтахъ колыхались птицы, неизвѣстныя въ этой странѣ… Легкія стѣны изъ золотыхъ и серебряныхъ сквозныхъ щитовъ блистали за этими колоннами… Отъ чужого взгляда скрывалась внутренность дворца за тяжелыми шелковыми занавѣсками, на которыхъ мудрые строители выткали невѣдомыхъ счастливой странѣ звѣрей, — тигровъ и львовъ… По голубому шелку выведены были они изъ серебряныхъ и золотыхъ нитей. Легкій вѣтеръ, налетая съ горъ, уже не вносилъ къ султану живительной прохлады, а только едваедва колыхалъ тяжелые занавѣсы. Мягкіе ковры устилали цолы изъ кипарисоваго дерева…. Къ потолку подвѣшены были яшмовыя курильницы, въ которыхъ постоянно горѣли благоуханія; еще ниже опускались свѣтильники, украшенные бирюзою, опалами; свѣтильники, — иные изъ цѣлаго сердолика, другіе выточенные изъ громадныхъ кусковъ янтаря; въ нихъ по вечерамъ горѣло ароматное масло… Людямъ, привыкшимъ къ мягкому бархату нѣжнаго дерна, они показали, какъ дѣлать подушки… Для этого стали ловить и убивать птицъ, выщипывали ихъ пухъ и наполняли имъ шелковые мѣшки… Когда дворецъ, такимъ образомъ, былъ оконченъ, они обвили его со всѣхъ сторонъ узорчатыми рѣшетками, легкими, какъ кружева, вырѣзанными изъ разноцвѣтнаго дерева затѣйливыми арабесками, украсили промежутки между колоннами рѣдкими и пышными цвѣтами.

— Такіе дворцы есть въ Мессирѣ, — вздохнула черная Зейнабъ.

— Въ Стамбулѣ у султана есть такіе кіоски, — подтвердила Гюльма…

— На тонкихъ, едва замѣтныхъ золотыхъ цѣпочкахъ, — продолжалъ Амедъ, — летали по дворцу самыя чудныя и самыя голосистыя птицы, оглашая его своими небесными пѣснями… Невидимо въ кровлѣ и между колоннами были въ тайныхъ уголкахъ протянуты еще болѣе тонкія серебряныя струны, и вечерній вѣтеръ, пролетая, задѣвалъ ихъ своимъ крыломъ… И онѣ пѣли тогда такія нѣжныя мелодіи, что даже дивныя птицы этой страны смолкали отъ зависти… И каждый разъ эти мелодіи были новы… Онѣ никогда не повторялись, потому что по серебрянымъ струнамъ пробѣгала не рука смертнаго, а нѣжно касалось легкое крыло капризнаго вѣтра…

— Счастлива твоя мать, Амедъ! — пришла въ восторгъ Гюлъма.

— Похвала твоя, ханумъ, «раститъ крылья моего слова»… Ты, какъ солнце, льешь лучи и на цвѣтокъ благоухающій, и на жалкую былинку, выросшую въ трещинѣ утеса!.. Такъ говорилъ Абнъ-Эллехъ-бекъ-Мурадъ!..

— Что же было потомъ съ «прекрасной» страной?

— Когда дворецъ былъ готовъ и султанъ переселился туда, — близкимъ къ нему людямъ стало завидно. Правители областей тоже выстроили себѣ богатыя палаты; кто былъ посильнѣе, — такъ же сдѣлали. Только народъ жилъ по-прежнему — подъ тѣнью деревьевъ, въ хижинахъ, изъ тѣсно сплетшихся между собой вѣтвей, подъ шатрами палатокъ, но ему уже стало стыдно своей бѣдности… А разъ стало стыдно, — народъ началъ искать средствъ выйти изъ нея… Чужеземцы начали учитъ его строить большія лодки, сдѣлали имъ паруса и мачты, наставили, какъ нужно торговать съ далекими странами. Указали, какіе плоды, какія деревья, какихъ птицъ, какіе металлы — нужно отсылать туда, и черезъ тридцать лѣтъ, когда чужеземцевъ уже не осталось въ живыхъ, счастливый край былъ неузнаваемъ… Возникли города, гдѣ рядомъ съ блистательными палатами, гнѣздились жалкія логовища нищеты. Явились излишества, и вмѣстѣ съ ними — недостатокъ въ хлѣбѣ. Но самымъ ужаснымъ наслѣдіемъ, оставленнымъ счастливому краю чужеземцами, было оружіе, которое они научили ковать изъ желѣза. Каждый вооружился мечомъ, и пролилась въ первый разъ здѣсь кровь человѣка!.. Сношенія съ сосѣдями стали враждебными; начались войны, явились войска и полководцы; справедливость исчезла, какъ исчезаетъ дневное свѣтило при наступленіи ночного сумрака… Явились межъ людьми преступленія, стали строить тюрьмы, народъ узналъ плаху, и не одна голова скатилась подъ топоръ палача… Злодѣйство и преступленіе широкими волнами хлынули въ счастливый край!.. Дошло до того, что прекрасныя времена прошлаго въ воспоминаніяхъ являлись эпохою варварства и дикости…

Наконецъ, пришло время, когда голодъ не прекращался… Въ то время, какъ купцы богатѣли, народъ умиралъ на улицахъ, моля о помощи, о спасеніи… Все стало продажнымъ: мускулы рабочаго, совѣсть гражданина, умъ мудреца, знаніе ученаго… Грабежъ считался почетнымъ, убійствославнымъ, когда оно обращалось противъ сосѣднихъ народовъ. Аллахъ отвратилъ лицо свое отъ этой страны, и мечи грозныхъ ангеловъ, эти пламенныя звѣзды съ хвостами, все чаще и чаще появлялись въ ночныхъ небесахъ… Но ихъ ужъ не боялись. Въ «Счастливый край» приходили вдохновенные пророки, именемъ Великаго Бога вѣщали народу; но ихъ ловили, бросали въ душныя тюрьмы и казнили… Рождались пѣвцы, оплакивавшіе времена древней простоты и счастія; пѣвцовъ изгоняли или дѣлали ихъ лиры продажными, заставляя ихъ пѣть о доблестяхъ враговъ народа… Наконецъ, мѣра терпѣнія Аллаха исполнилась… Въ многозвѣздной обители своей онъ обратился къ великому пророку Магомету, — да будетъ благословенно имя его! — и спросилъ: — «Есть ли въ этомъ народѣ кто-нибудь, ради кого я могъ бы пощадитъ страну, которой даровалъ все, чтобы она была счастлива?.. Я создалъ ее раемъ, а люди обратили ее въ адъ»… И Магометъ, распростершись передъ Аллахомъ, молчалъ, не зная, гдѣ среди преступнаго народа отыскать праведника, угоднаго небу… И Господь сказалъ тогда: «Нѣтъ правды у нихъ, — нѣтъ правды среди людей этихъ, — и я сотру ихъ съ лица земли и посѣю на ней другой народъ, дамъ ему тоже всѣ блага земныя!..» И въ то время, какъ Аллахъ въ неизреченномъ гнѣвѣ проклиналъ созданіе свое, — ангелъ принесъ къ звѣздному трону его молитву несчастной старухи.

Рядомъ съ дворцомъ правителя той страны была хижина, жалкая и бѣдная, какъ рубище, которое бросаетъ нищій, потому что сквозь него видны были всѣ струпья и язвы его несчастнаго тѣла… Въ этой хижинѣ прожили двадцать поколѣній, — двадцать голодныхъ поколѣній. Наконецъ, послѣдней изъ рода этого, старухѣ, сознавшей всю глубину несчастія близкихъ ей людей, удалось спасти своихъ внуковъ — прекрасную дѣвушку и прекраснаго юношу… Она воспитала ихъ въ страхѣ Божьемъ и среди нищеты радовалась имъ, какъ узникъ радуется свѣтлымъ лучамъ, проникшимъ въ его черную темницу… Но горе уже ждало ее… Ея внучку украли, увезли въ далекую страну и тамъ продали въ рабыни; отняли и юношу и продали въ рабы. Когда старуха бросилась съ жалобою къ визирю, — тотъ прогналъ ее, потому что и самъ онъ дѣлалъ то же. Старуха, въ безднѣ отчаянія своего, обратилась тогда къ Аллаху и крикнула ему: — «Доколѣ же ты будешь терпѣть эту неправда?.. О, если ты всемогущъ, — истреби ихъ, если ты справедливъ, — испепели ихъ жилища и завѣй ихъ сады песками пустыни!..» И каждое слово ея молитвы было каплей крови раненаго сердца, и каждый крикъ ея схватывали ангелы и уносили къ престолу Великаго!..

И тогда сказалъ Аллахъ: — «Настало время гнилому дереву упасть и уступитъ свое мѣсто крѣпкому и сильному»… И послалъ онъ своего ангела Азраила въ «Счастливый край», и ангелъ Азраилъ сказалъ старухѣ:

— Иди по городамъ, селамъ и весямъ, по садамъ, лѣсамъ и рощамъ, по дорогамъ и тропинкамъ, по горамъ и долинамъ, — и смотри, гдѣ твои близкіе… И когда ты увидишь ихъ, — тогда возьми ихъ и успокойся.

— Какъ я найду, о, Азраилъ?.. Мои глаза — слабы, стѣны домовъ — непроницаемы.

— Я дамъ силу твоимъ глазамъ, и они увидятъ сквозь стѣны… — И онъ коснулся очей ея…

И получили очи несчастной старухи невиданную, страшную мощь.

Всякій, кто встрѣчалъ взглядъ ея, долженъ былъ мгновенно умереть черною смертью… Онъ въ одну минуту испытывалъ то, что цѣлыя поколѣнія его предковъ испытывали нѣсколько столѣтій: ужасъ нищеты, муку голода, смерть отъ язвъ и невыносимыхъ страданій… И, окрыляемая невидимой силой, встала старуха… Она почувствовала, что ноги ея стали молодыми, грудь — сильною, какъ во времена ея юности… И она пошла по улицамъ, всматриваясь въ лица встрѣчавшихся ей, — и всѣ падали подъ ея взглядомъ мертвыми; она пошла по садамъ, гдѣ пировали, — и люди падали на землю; она входила въ мечети, и мулла, какъ срѣзанный серпомъ колосъ, склонялся на каменныя плиты бездыханнымъ… Она смотрѣла сквозь стѣны домовъ, онѣ точно раздвигались передъ нею…

— Ну, она наконецъ нашла своихъ?

— Нѣтъ… Аллахъ тому же ангелу Азраилу повелѣлъ взятъ ихъ на небо, въ которомъ безсильно тонули ея взоры. Сквозь его голубую твердь она уже не могла видѣть… Старуха ходила по несчастной землѣ своей, — и за нею росло безлюдье… Остался одинъ только живымъ…

— Его не видѣла старуха?

— Нѣтъ, она его видѣла, — но онъ не видѣлъ ея взгляда… Это былъ слѣпой нищій… Смерть свила свои гнѣзда въ городахъ. Некому было охранять ихъ, — и сначала ихъ окутала кругомъ зелень садовъ и рощь… А потомъ надвинулись, золотые пески пустыни и засыпали «Счастливый край»…

— Я знаю, гдѣ этотъ край…

— Гдѣ?

— Онъ далеко, тамъ, за рѣками Тигромъ и Евфратомъ… Тамъ, гдѣ солнце жжетъ… Тамъ лежатъ глубокіе пески, и подъ ними горбятся развалины какихъ-то древнихъ городовъ.

— Съ тѣхъ поръ старуха ходитъ по цѣлому міру и все ищетъ и ищетъ своихъ… Она идетъ туда, гдѣ плодятся злодѣйства и преступленія… Туда, гдѣ войны обливаютъ мирныя долины кровью и покрываютъ ихъ трупами… Имя этой старухѣ — чума…

— Отчего же Аллахъ не оживилъ опятъ уничтоженную имъ счастливую страну?

— Тысяча лѣтъ для Великаго — одно мгновеніе… Пройдетъ нѣсколько такихъ мгновеній, — и Аллахъ опять дастъ жизнь ея пескамъ, взраститъ на нихъ чудные сады, населитъ ихъ звонкоголосыми птицами, повелитъ изъ нѣдръ земныхъ пробиться свѣтловоднымъ ключамъ. И когда будетъ готова воскресшая страна принять человѣка, — Аллахъ пошлетъ его туда для кроткаго мира и участья. И старуха не найдетъ туда пути, доколѣ люди будутъ помнить завѣты Аллаха!..