ГЛУПОСТИ
правитьI.
Пара дышловиковъ.
править
Шелъ путешественникъ.
То былъ молодой человѣкъ, лѣтъ двадцати съ небольшимъ, съ гибкою таліей, но крѣпкаго сложенія; онъ имѣлъ красивую, свѣжую наружность; на свѣжемъ лицѣ отражалась ясная, почти-дерзкая радость; во всѣхъ движеніяхъ проглядывали непринужденность, легкость, беззаботность.
За плечами была у него зеленая дорожная сумка, въ рукахъ — здоровая суковатая палка.
Онъ шелъ по оживленной, пріятной странѣ, по долинамъ, по горамъ, миновалъ деревни и барскіе дворы, кустарники и лѣса, поля и нивы.
Онъ съ наслажденіемъ созерцалъ улыбавшіяся картины, представлявшіяся на пути его взорамъ.
Пришлось ему увидѣть и неулыбавшуюся картину и охотно быть дѣйствующимъ лицомъ ея.
Прежде всего, однакожь, мы должны сообщить благосклонному читателю, кто былъ молодой человѣкъ, куда и зачѣмъ онъ шелъ.
Онъ былъ ничто иное, какъ практикантъ правъ, Рудольфъ Зандеръ.
Практикантами правъ на его родинѣ назывались тѣ изъ молодыхъ людей, которые въ продолженіе трехъ лѣтъ занимались законовѣдѣніемъ въ университетахъ, затѣмъ выдержали первый и второй экзамены и потомъ работали въ судѣ даромъ, то-есть безъ всякаго вознагражденія до-тѣхъ-поръ, пока имъ посчастливится получить судейскую должность съ жалованьемъ или адвокатуру.
Вотъ и Рудольфъ Зандеръ находился на этой степени бюрократіи своей родины. Онъ прекрасно выдержалъ оба экзамена. Въ судѣ, при которомъ онъ состоялъ, его работы признавались лучшими; несмотря на то, онъ не могъ получить ни судейской должности съ жалованьемъ, ни адвокатуры.
Судьба не улыбнулась ему.
До этого времени на его родинѣ человѣкъ, выдержавшій два вышеупомянутые экзамена, былъ признаваемъ способнымъ подвизаться на юридическомъ поприщѣ. Такъ было еще въ то время, когда Рудольфъ Зандеръ занимался въ университетѣ, такъ было еще и въ то время, когда онъ выдержалъ первый экзаменъ и приготовился ко второму.
Но въ это время правительство его страны услышало о славѣ бюрократіи въ Пруссіи, а также и о томъ, какъ эта слава и этотъ блескъ достигались и сохранялись, въ-особенности, при помощи многихъ экзаменовъ, которые должны были выдерживать молодые чиновники въ Пруссіи. Многочисленные экзамены весьма нравились старому министру юстиціи, и въ одинъ прекрасный день онъ подалъ старому владѣтелю страны къ подписанію декретъ, по которому опредѣлялось, что на будущее время практикантъ правъ, для полученія должности судьи, или званія адвоката, долженъ предварительно выдержать еще третій экзаменъ. Этотъ третій экзаменъ назывался, такъ же какъ и въ Пруссіи, «большимъ государственнымъ испытаніемъ», и молодые люди, выдержавшіе его, получали титулъ ассессоровъ.
Государь подписалъ декретъ; это случилось за нѣсколько дней передъ вторымъ экзаменомъ кандидата Рудольфа Зандера, и молодой человѣкъ, выдержавшій второй экзаменъ блистательнымъ образомъ, могъ надѣяться на осуществленіе своихъ плановъ въ будущемъ столько же, сколько надѣялся на то прежде, да, даже менѣе, гораздо-менѣе.
Большое государственное испытаніе, по тому же самому декрету государя, должно было выдержать въ столицѣ государства, и потому, для приготовленія къ экзамену письменныхъ сочиненій и такъ далѣе, нужно было пробыть въ столицѣ по-крайней-мѣрѣ полгода. Но для такого пребыванія въ главномъ городѣ требовались деньги, много денегъ, а у Рудольфа Зандера ужь не было ихъ.
Зандеръ былъ сынъ честнаго чиновника, который, потому, умеръ бѣднякомъ и оставилъ сыну столько, что послѣдній могъ только достигнуть степени практиканта правъ. Дѣйствительно, отъ капитала Рудольфа оставалось не болѣе пятидесяти талеровъ, и у молодаго человѣка не было на свѣтѣ ни родственника, ни другаго лица, отъ котораго онъ могъ бы получить, или, можетъ-быть, захотѣлъ бы принять вспомоществованіе.
Хотя старый правитель страны и умеръ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ подписанія декрета и юный властитель (какъ обыкновенно поступаютъ юные властители) опредѣлилъ новыхъ министровъ, а также и новаго министра юстиціи, несмотря на то, съ третьимъ экзаменомъ случилось то же, что случается съ вздорожавшимъ хлѣбомъ или мясомъ: цѣна поднимается быстро, но не понизится снова; она остается даже и въ такомъ случаѣ, если обстоятельство, поднявшее ее, давно уже исчезло со всѣми своими послѣдствіями. Третій экзаменъ остался.
Вотъ что составляло несчастіе практиканта правъ Рудольфа Зандера.
Къ-сожалѣнію, то не было его единственнымъ несчастіемъ.
Да и когда же случается, чтобъ за однимъ несчастіемъ не слѣдовали другія?
Городъ, гдѣ молодой человѣкъ занимался въ судѣ, былъ большимъ провинціальнымъ городомъ страны; потому-что эта страна (скажемъ мимоходомъ) принадлежала не къ самымъ малымъ княжествамъ, герцогствамъ или великимъ герцогствамъ Германіи.
Въ этомъ провинціальномъ городѣ находился большой и извѣстный пансіонъ для молодыхъ дѣвицъ, и чиновники, значительные граждане и мелкіе дворяне провинціи отправляли своихъ дочерей въ этотъ пансіонъ для дальнѣйшаго образованія.
Съ одной изъ этихъ дочерей познакомился Рудольфъ Зандеръ. Ее звали Элизой, собственно Елизаветой Альтгаусъ; она была дочь перваго бургомистра Андельфингена, хотя незначительнаго, но весьма-достаточнаго уѣзднаго городка провинціи.
Если молодой практикантъ правъ и молодая дѣвица, находящаяся въ пансіонѣ, познакомятся другъ съ другомъ, и познакомятся покороче, то обыкновенно до любви недалеко; она сначала способствуетъ ближайшему знакомству, а потомъ выросгаетъ изъ него въ огромныхъ размѣрахъ. Двое же влюбленныхъ почти всегда только и думаютъ о томъ, какъ бы сдѣлаться поскорѣе женихомъ и невѣстой.
Рудольфъ Зандеръ и Элиза Альтгаусъ узнали другъ друга, полюбили и затѣмъ обручились.
Это было вторымъ и истиннымъ несчастіемъ молодаго человѣка.
Но Рудольфъ Зандеръ не терялъ своего веселаго и (мы должны сознаться въ этомъ) своего нѣсколько-беззаботнаго расположенія духа.
— Чортъ возьми! говорилъ онъ: — я учился, у меня есть довольно силъ длятого, чтобъ работать; у меня есть мужество. Вѣдь это было бы загадкой, еслибъ изъ меня все-таки не вышло ничего.
Правда, на свѣтѣ случается много загадочнаго.
Его невѣста также не теряла мужества. Она имѣла серьёзный характеръ, отличавшійся въ то же время твердостью и силою.
— Будемъ, главное, полагаться на Бога и на свои собственныя силы, говорила она возлюбленному: — и мы не пропадемъ тогда.
Такимъ-образомъ они разстались, когда молодая дѣвушка окончила свое образованіе въ пансіонѣ и должна была возвратиться въ родительскій домъ.
Дѣйствительно, недѣли четыре спустя, она писала ему:
«Нашъ старый городской синдикъ умеръ. Его должность слѣдуетъ замѣстить кѣмъ-нибудь. Она приноситъ шестьсотъ талеровъ въ годъ. Замѣщеніе ея зависитъ отъ городскаго магистрата. Проси этой должности. Я буду содѣйствовать тебѣ тайно.»
Она могла дѣйствовать только тайно, потому-что не смѣла открыть свою любовь ни своему отцу, суровому, скупому старику, ни своей матери, высокомѣрной женщинѣ, мечтавшей о блестящей партіи для дочери — словомъ, никому.
Рудольфъ Зандеръ обратился къ городскому магистрату съ просьбою о назначеніи его городскимъ синдикомъ. На просьбу молодаго человѣка не послѣдовало отказа, напротивъ, высокостепенный и мудрый магистратъ города Андельфингена прислалъ ему увѣдомленіе въ томъ смыслѣ, что онъ, магистратъ, во вниманіе къ доставленнымъ ему весьма-лестнымъ аттестаціямъ, допускаетъ его, Рудольфа Зандера, къ конкурсу, но что, прежде утвержденія его въ должности городскаго синдика, онъ, Рудольфъ Зандеръ, долженъ лично представиться мудрому и высокостепенному магистрату города Андельфингена.
Въ то же время возлюбленная писала ему:
«Твое присутствіе здѣсь необходимо: члены нашего магистрата говорятъ, что не хотятъ покупать вещь за-глаза. Приходи сюда только съ видомъ какъ можно-болѣе-важнымъ, потому-что эти господа страшно натянуты; нашъ городокъ такъ-незначителенъ. Лучше было бы, еслибъ ты могъ, тотчасъ по прибытіи сюда, прежде всего переговорить со мною: я познакомила бы тебя съ личностями, которымъ ты долженъ представиться, и могла бы дать тебѣ нѣсколько полезныхъ совѣтовъ въ другихъ отношеніяхъ. Съ этою цѣлью обращаюсь къ тебѣ съ слѣдующимъ полезнымъ предложеніемъ: приходи сюда 2-го октября утромъ, остановись въ гостиницѣ: „Медвѣдь“, не называйся настоящимъ именемъ, и ровно въ двѣнадцать часовъ, когда жители нашего городка сидятъ за обѣдомъ, будь у нашего сада, который находится за городскими воротами. Ты ужь знакомъ съ нимъ по моимъ прежнимъ описаніямъ; ты не можешь не найти его: онъ четвертый садъ на правой сторонѣ отъ городскихъ воротъ. На калиткѣ изображена гражданская корона, а влѣво, близь самой калитки, небольшой павильйонъ съ зелеными жалюзи. Постучи въ калитку, или въ жалюзи, и я выйду къ тебѣ. Напиши мнѣ, однакожь, прежде, можешь ли ты исполнить это и согласенъ ли ты на мое предложеніе.»
Онъ вполнѣ соглашался съ предложеніемъ и могъ исполнить желаніе своей возлюбленной. Онъ отвѣчалъ утвердительно и своевременно отправился въ путь.
1-го октября, послѣ обѣда, около трехъ часовъ Рудольфъ Зандеръ, съ легкою сумою за плечами и тяжелою суковатою палкой въ рукѣ, уже находился въ нѣсколькихъ миляхъ отъ города Андельфингена.
Онъ шелъ легкою поступью. Счастье всегда бываетъ легко. Правда, счастье весьма-часто бываетъ такъ же легко, какъ мыльный пузырь.
«Шестьсотъ талеровъ въ годъ! Да вѣдь мы заживемъ тогда по-княжески. Когда же почтенный старикъ, мой будущій тесть, утомится занятіями и откажется отъ должности — ахъ! кто же помѣшаетъ мнѣ сдѣлаться его наслѣдникомъ? Въ такихъ малыхъ городахъ все переходитъ по наслѣдству: глупость, состояніе, вздоръ, должность. Первый бургомистръ Андельфингена! Чортъ возьми! Вотъ я и составилъ себѣ карьеру… Еслибъ я выдержалъ проклятый третій экзаменъ, то, конечно, могъ бы пойти дальше, могъ бы сдѣлаться директоромъ, совѣтникомъ, даже предсѣдателемъ. Но, что жь дѣлать, выдержать экзаменъ я не могу, а человѣкъ долженъ быть доволенъ тѣмъ, что есть.»
И онъ былъ веселъ и доволенъ.
Онъ вступилъ въ тихую уединенную долину.
День былъ теплый. И октябрское солнце можетъ палить. Оно палило.
Онъ присѣлъ подъ деревомъ въ сторонѣ отъ дороги, желая отдохнуть и освѣжиться въ тѣни.
Лишь только онъ успѣлъ расположиться подъ деревомъ, какъ тишина уединенной долины нарушилась.
Ему представилась нерадостная картина, о которой мы упомянули при самомъ началѣ и въ которой онъ долженъ былъ принять на себя дѣйствующую роль. То была нерадостная, но тѣмъ не менѣе весьма-трогательная картина.
На дорогѣ въ сторонѣ показалась старая открытая тележка о двухъ колесахъ. Ее везли женщина, лѣтъ тридцати слишкомъ, и мальчикъ, которому было лѣтъ одиннадцать, или двѣнадцать. Женщина была блѣдна и худощава, мальчикъ щедушный.
На тележкѣ лежала скудная домашняя утварь, между утварью сидѣлъ еще мальчикъ лѣтъ трехъ и игралъ цвѣтками, а въ старой небольшой люлькѣ спалъ ребенокъ, которому было едва-ли болѣе полугода. Эти оба ребенка имѣли свѣжій и цвѣтущій видъ, какъ все, что только начинаетъ жить. Они, конечно, не знали голода, тогда-какъ блѣдная мать и блѣдный старшій братъ, быть-можетъ, изъ-за нихъ, нерѣдко нуждались въ пищѣ.
Дорога, по которой везли тележку, черезъ нѣсколько шаговъ вела круто на высоту. Женщина довезла тележку до подошвы пригорка и остановилась.
Она взяла трехлѣтняго мальчика изъ тележки и, поставивъ его на землю, заставила идти рядомъ.
— Теперь вывеземъ, сказала она.
Вмѣстѣ съ старшимъ мальчикомъ она снова принялась тащить тележку, но тележка не подвигалась, дорога была слишкомъ-крута, грузъ тяжелъ, а силы слабы.
— Отдохнемъ немного, сказала она.
Она подвезла тележку къ орѣшнику и съ обоими дѣтьми сѣла подъ его тѣнью. Сонъ младшаго ребенка не прервался.
Она отерла со лба струившійся потъ платкомъ, которымъ до того времени была повязана ея голова, въ защиту отъ солнечныхъ лучей.
Потомъ она вынула изъ кармана краюшку ржанаго хлѣба, отломила два куска для мальчиковъ, находившихся возлѣ нея, и третій кусокъ себѣ.
Всѣ трое ѣли хлѣбъ съ большимъ апетитомъ.
Четверть часа спустя, она и дѣти встали.
— Теперь вывеземъ, сказала она опять.
Въ эту самую минуту поднялся и Рудольфъ Зандеръ, молодой практикантъ правъ.
Онъ ужь прежде измѣрилъ взглядомъ вышину пригорка, куда собиралась взобраться женщина; потомъ онъ посмотрѣлъ на часы.
«Время есть у меня», сказалъ онъ, разсуждая про-себя. «Для бѣдной женщины и слабаго мальчика этотъ пригорокъ по-крайней-мѣрѣ въ четыре раза выше и круче, нежели для меня. Итакъ, впередъ!»
Онъ подошелъ къ женщинѣ, которая находилась отъ него въ разстояніи тридцати-сорока шаговъ. Вдругъ онъ остановился.
«А, вотъ идутъ во-время, будто звали ихъ.»
Двое мужчинъ шли по долинѣ.
Красивый, молодой человѣкъ съ аристократическимъ лицомъ, съ тонкими черными усиками, съ блестящими-черными глазами. Рядомъ съ нимъ шелъ уже довольно-пожилой господинъ, высокаго роста, здоровый, неповоротливый, съ суровымъ лицомъ, съ огромными бѣлокурыми усами.
Въ наружности и движеніяхъ обоихъ ясно выказывалась гордость. Въ манерахъ молодаго проявлялась ловкая, безсознательная гордость высшихъ классовъ, въ манерахъ же старшаго была скорѣе привычная повелительная гордость стараго офицера.
Они шли но долинѣ медленно, небрежно, повидимому, совершенно предаваясь тихой, уединенной природѣ.
Рудольфъ Зандеръ, увидѣвъ ихъ, остановился. Свѣтлая радость на его лицѣ заблистала еще ярче, дерзкая мысль блеснула въ головѣ.
"Вѣроятно, это старый, любящій комфортъ и спокойствіе помѣщикъ съ своимъ нѣжнымъ, гордымъ, избалованнымъ матушкинымъ сынкомъ. Вотъ-то они сдѣлаютъ гримасу! "
Онъ ждалъ, пока они подошли къ нему и остановилъ ихъ.
— Господа, позвольте обратиться къ вамъ съ незначительною просьбою.
Молодой человѣкъ посмотрѣлъ на него гордо и съ изумленіемъ, пожилой — гордо и съ негодованіемъ.
«Какой дерзкій!» говорилъ, казалось, гордый взглядъ молодаго человѣка.
«Вотъ наглецъ!» ясно выражалъ взоръ пожилаго.
Пожилой господинъ заговорилъ первый.
— Что вамъ надо? спросилъ онъ отрывисто, сурово, почти-грубо.
— Господа, осмѣливаюсь обратиться къ вамъ съ просьбою: посмотрите вонъ туда, влѣво!
Онъ указалъ на тележку, на бѣдную женщину и ея дѣтей.
Оба господина посмотрѣли въ ту сторону.
— Что жь?
— Телега, какъ она ни легка, слишкомъ-тяжела для бѣдной, слабой женщины.
— Что жь дальше?
— Я желалъ предложить вамъ слѣдующее: не свеземъ ли мы втроемъ на пригорокъ телегу этой женщины.
Пожилой господинъ побагровѣлъ отъ гнѣва.
— Милостивый государь, воскликнулъ онъ: — вы…
Но онъ вдругъ съ какого-то странною озабоченностью взглянулъ сбоку на своего спутника и прервалъ свои вопросъ или восклицаніе.
На лицѣ юноши показалась улыбка, но то была странная улыбка: въ ней просвѣчивала какая-то скрытая мысль.
— Согласенъ, милостивый государь, сказалъ онъ, обращаясь къ молодому практиканту правъ.
Старый, суровый господинъ сейчасъ, казалось, разразится гнѣвомъ; но этого не случилось; онъ переломилъ себя, только, съ досады, ворчалъ сквозь зубы, но такъ тихо, что едва можно было разобрать слова: «глупецъ и глупость». Къ которому изъ молодыхъ людей они должны были относиться — осталось сомнительнымъ: вѣроятно, къ обоимъ.
Рудольфъ Зандеръ хорошо замѣтилъ все это.
«Это не отецъ съ сыномъ» подумалъ онъ. «Молодой человѣкъ командуетъ. Онъ-то настоящій господинъ, можетъ-быть, молодой графчикъ: по его знатному и гордому виду можно заключить это; а старикъ, вѣроятно, какой-нибудь приживающій дядя, можетъ-быть, отставной капитанъ или майоръ съ пепсіею, которою онъ не можетъ жить и при которой не можетъ умереть, и вотъ онъ находится у племянника на хлѣбахъ, долженъ за-то гулять съ нимъ, помогать дамамъ разматывать нитки и оказывать подобныя услуги… Постой же, старый баронъ, капитанъ, майоръ… кто бы ты ни былъ, сегодня ты попотѣешь у меня, да и какъ еще! Обоимъ вамъ будетъ работа.»
— Итакъ, вы согласны, милостивый государь? спросилъ онъ молодаго человѣка.
— Извольте.
— Въ такомъ случаѣ, пойдемте.
Они пошли къ тележкѣ.
Женщина и старшій мальчикъ могли, между-тѣмъ, подвинуть ее только на нѣсколько шаговъ.
— Позвольте, мы попытаемся! сказалъ Рудольфъ Зандеръ, обращаясь къ женщинѣ.
Онъ отстранилъ ее и мальчика отъ телеги, не давая обоимъ опомниться отъ изумленія.
— Такъ, милостивый государь, мы оба возьмемся за дышло, а вы, почтенный господинъ, двигайте сзади.
Пожилой господинъ снова хотѣлъ-было разразиться гнѣвомъ, но снова ограничился лишь ворчаньемъ.
«Вотъ глупости!» ворчалъ онъ, но только немного, немного-громче прежняго.
Затѣмъ онъ послушно сталъ за телегою, приготовляясь двигать ее впередъ.
Молодой человѣкъ уже взялся за дышло.
— Позвольте, еще одну минуту! сказалъ молодой практикантъ правъ. — Сударыня, посадите маленькаго мальчика опять въ телегу: ему трудно подыматься на гору.
— Но что жь господамъ угодно? спросила женщина.
— Посадите мальчика.
Озадаченная женщина снова посадила мальчика въ тележку.
— Теперь впередъ, господа!
Рудольфъ Зандеръ взялся за дышло съ другой стороны.
Молодые люди повезли.
Старый господинъ помогалъ сзади.
— Праведный Боже! говорила женщина, со слезами на глазахъ: — такіе знатные господа везутъ мое бѣдное имущество!
— Вотъ еще! возразилъ Рудольфъ Зандеръ: — знатные господа живутъ же нѣсколько насчетъ бѣдности бѣдныхъ людей.
Но женщина заливалась горькими слезами.
Молодой господинъ не пропустилъ безъ вниманія замѣчаніе Зандера; онъ посмотрѣлъ на него съ нѣкоторою недовѣрчивостью, но его недовѣрчивость, повидимому, не подтверждалась, и онъ сказалъ:
— Вы произнесли парадоксальную фразу.
— Парадоксальную? возразилъ молодой практикантъ правъ. — Я скорѣе ожидалъ упрека въ томъ, что она черезчуръ-обыденна.
— И то, и другое.
Молодой аристократъ произнесъ эти слова такъ тонко, что нашъ практикантъ правъ былъ озадаченъ этимъ.
« Чортъ возьми!» подумалъ онъ, « графскій сынокъ оказывается неглупымъ».
— Милостивый государь! произнесъ онъ громко: — ваше послѣднее замѣчаніе было въ такой степени вѣрно, что оно избавляетъ меня въ то же время отъ объясненія моей фразы. Я вижу, что вы меня совершенно поняли.
Молодой аристократъ не возразилъ ничего.
Тележка и люди двинулись.
Бѣдная женщина шла возлѣ нихъ, присматривая за дѣтьми въ тележкѣ. Она продолжала плакать, но плакала тихо, про-себя; только пожилой господинъ, который сзади помогалъ везти ея бѣдное имущество, могъ видѣть это.
— Чего же ты плачешь? спросилъ онъ тономъ, въ которомъ хотя и слышалась досада, но который отзывался и состраданіемъ.
Женщина, вѣроятно, разслышала только гнѣвный тонъ. Это привело еще въ большее замѣшательство ея мысли, и безъ того спутанныя страннымъ происшествіемъ.
— Ахъ, мой добрый господинъ! сказала она: — вотъ все, что у меня есть: мои вещи и мои дѣти. Мужъ мой умеръ три недѣли назадъ.
Молодые люди, тянувшіе дышло, также невольно оглянулись на нее.
Блѣдная, худощавая женщина снова повязала платкомъ голову, желая защитить ее отъ солнечныхъ лучей. Подъ платкомъ у ней была надѣта шапочка. Лента шапочки выбивалась наружу; лента была черная: то былъ единственный видимый признакъ, что женщина горевала по своемъ мужѣ. Но гдѣ же бѣдняку выражать свою печаль одеждой?… И, несмотря на то, худоба, изнуренное лицо, горькія слезы бѣдной женщины — развѣ все это не было признакомъ глубокой печали?
— Гм! гм! произнесъ пожилой господинъ, и въ его голосѣ уже не слышалось гнѣва. — А куда же ты тащишься теперь съ своимъ скарбомъ и дѣтьми?
Женщина указала на пригорокъ, на который они поднимались. Между деревьевъ виднѣлась низкая крыша, покрытая мхомъ.
— Вотъ туда, отвѣчала она: — тамъ живетъ мой дядя-старикъ, угольщикъ. Послѣ смерти мужа я не могла долѣе оставаться въ деревнѣ: у насъ нѣтъ тамъ ни одного родственника.
— И ты будешь жить у дяди?
— У него нѣтъ дѣтей, и онъ хочетъ взять меня къ себѣ съ моими ребятишками.
Пожилой господинъ не разспрашивалъ далѣе.
Женщина молчала.
Шествіе продолжалось въ безмолвіи.
Но везти тележку не было привычнымъ дѣломъ для господъ, въ-особенности для-здороваго, неповоротливаго, пожилаго господина. Онъ начиналъ уже сопѣть, какъ сопитъ человѣкъ, погруженный въ глубокій сонъ: онъ трудился такъ усердно…
Рудольфъ Зандеръ оглянулся на него.
— Чортъ возьми, почтеннѣйшій! сказалъ онъ: — вы ведете себя на вашемъ посту весьма-добросовѣстно, можно думать, что главнокомандующій поручилъ вамъ главный пунктъ битвы.
Лицо пожилаго господина снова побагровѣло.
— Послушайте! воскликнулъ онъ съ гнѣвомъ, который не могъ долѣе сдерживать: — оставьте ваши остроты…
Онъ, однакожъ, долженъ былъ подавить гнѣвъ и прервать фразу.
Его молодой спутникъ, аристократъ, также весьма-быстро оглянулся и значительно посмотрѣлъ на него.
Пожилой господинъ вдругъ замолчалъ.
Рудольфъ Зандеръ не замѣтилъ быстраго взгляда, но онъ остался совершенно-спокойнымъ при гнѣвной вспышкѣ пожилаго господина и только съ трудомъ могъ удержаться отъ смѣха.
— Я и не думалъ острить, отвѣчалъ онъ: — я только хотѣлъ просить васъ о томъ, чтобъ вы перестали двигать тележку. Вы, человѣкъ пожилой, нѣсколько-тяжелый…
— Милостивый государь, чортъ…
— И вамъ трудно везти тележку, а мы оба еще люди молодые и одни можемъ справиться.
— И вы того же мнѣнія — не правда ли? спросилъ онъ, обращаясь къ своему сосѣду.
— Совершенно, совершенно, сказалъ молодой человѣкъ: — и я прошу…
Онъ остановился, какъ-бы не смѣя произнести то, что было у него на языкѣ, и какъ-бы не зная, что сказать ему вмѣсто этого въ настоящую минуту.
— Мы повеземъ вдвоемъ, сказалъ онъ затѣмъ полу-повелительнымъ и полу-просительнымъ тономъ, обращаясь къ пожилому господину.
Но послѣдній принялся работать еще усерднѣе.
«Странное отношеніе между ними», подумалъ Рудольфъ Зандеръ. «Не-уже-ли мой молодой товарищъ, который такъ усердно тянетъ дышло, не-уже-ли же этотъ юноша еще нѣчто болѣе, нежели графскій сынокъ? Но кто бы такой могъ онъ быть?.. Ба, а выйдетъ, пожалуй, что онъ даже и не графчикъ. Они, просто-на-просто, лѣсничіе этой области. Молодой человѣкъ, бѣдный и тѣмъ болѣе высокомѣрный воспитанникъ лѣснаго вѣдомства, а старикъ — лѣсничій, который ужь теперь, правда, съ нѣкоторою досадою, боится будущаго благороднаго начальника. Я думаю, что это предположеніе вѣрнѣе. Какъ бы то ни было, однакожь, они оба добрые малые: молодой тотчасъ же согласился тащить телегу, а старикъ, право, готовъ былъ плакать вмѣстѣ съ бѣдною женщиною. Графы не сдѣлали бы этого. Да, такъ, старикъ — лѣсничій, а молодой — кандидатъ по лѣсному вѣдомству; гражданская, много-много полудворянская кровь, оттого и гражданскія чувства.»
И онъ остановился на этомъ предположеніи.
Они уже достигли половины пригорка.
Со всѣхъ троихъ потъ струился ручьями.
— Господа! сказалъ Рудольфъ Зандеръ: — мы всѣ не привыкли къ подобной работѣ. Отдохнемъ немного.
Никто не противорѣчилъ этому.
Тележку поставили подъ тѣнистымъ дубомъ, и всѣ трое расположились подъ тѣнью.
Съ средины пригорка представлялся прекрасный видъ. Возвышенность на другомъ концѣ долины была ниже; съ правой стороны вовсе не было горъ, взорамъ открывалась обширная равнина; она, казалось, была чрезвычайно-плодоносна. Мѣстами расли кудрявые, густые кустарники, мѣстами разстилались необозримыя поля; тамъ-и-сямъ лежали обширныя деревни и многочисленныя отдѣльныя дачи. Поля покоились подъ собранной жатвой, или снова были обработаны плугомъ; на нѣкоторыхъ люди усердно пахали и сѣяли.
— Чудная страна! сказалъ молодой незнакомецъ: — и богатая страна, присовокупилъ онъ.
— Да, и женщина, которая находится возлѣ насъ, замѣтилъ Рудольфъ Зандеръ: — можетъ свидѣтельствовать о бѣдности, существующей въ этой странѣ.
По взору, который устремилъ молодой человѣкъ на практиканта правъ, можно было заключить, что замѣчаніе непріятно поразило его.
— Вамъ, можетъ-быть, и это замѣчаніе кажется парадоксальнымъ? спросилъ Рудольфъ Зандеръ.
По изумленіе молодаго человѣка быстро смѣнилось размышленіемъ.
— Къ-сожалѣнію, нѣтъ, возразилъ онъ.
— Да вѣдь иначе и быть не можетъ, произнесъ Зандеръ.
— Но оно должно бы быть иначе.
— Тамъ, гдѣ много свѣта, много и тѣни. Развѣ вы можете уничтожить законъ?
— Нравственный міръ имѣетъ другіе законы, которые разнятся отъ физическихъ.
Въ свою очередь, практикантъ правъ, пораженный, взглянулъ на говорившаго, но онъ не былъ пораженъ непріятно, онъ даже громко засмѣялся.
Это, повидимому, разстроило молодаго дворянина.
— Вы находите смѣшными мои слова?
Но Рудольфъ Зандеръ воскликнулъ:
— Простите меня! Я смѣялся надъ самимъ собою. Я было принялъ васъ за кандидата по лѣсной части и думалъ…
Какая яркая краска разлилась при этихъ словахъ по всему лицу молодаго человѣка съ тонкими аристократическими чертами!
Какъ заворчалъ пожилой господинъ! Вѣтви стараго дуба, подъ которымъ онъ лежалъ, не могли бы ворчать такъ сердито, когда между нихъ ворвался бы сильный вѣтеръ.
— Вотъ что происходитъ отъ подобныхъ…
Слово «глупостей», можетъ-быть, и было у него на языкѣ, онъ, однакожь, не произнесъ его.
Рудольфъ Зандеръ спокойно продолжалъ:
— Я думалъ, что серны и зайцы и кубическій объемъ буковъ и дубовъ составляютъ ваши главнѣйшія умственныя занятія. Я ошибся и, присовокупилъ онъ съ искренностью: — и я радъ, что ошибся.
— Эта радость, возразилъ молодой незнакомецъ: — радуетъ меня.
— Итакъ, на радости, будемъ же продолжать нашъ разговоръ. Я, въ свою очередь, отбрасываю шутливый тонъ. Вѣдь и я могу быть серьёзенъ, хотя иногда мнѣ достается это дьявольски-трудно… Вы правы, милостивый государь: нравственные законы должны быть различны отъ физическихъ. И дѣйствительно они различны. Но, къ-сожалѣнію, именно самые благоразумные законы почти не признаются въ жизни, а исполняются еще менѣе.
— Кто же виноватъ въ этомъ? спросилъ молодой незнакомецъ.
— Всѣ. Тѣ, которые даютъ положительные законы обществу, государствамъ, и тѣ, для которыхъ даны эти законы… управляющіе и управляемые. Правда, болѣе всего, первые.
— Управляющіе? Этотъ упрекъ живетъ давно; въ новѣйшее время онъ раздается особенно-часто, тѣмъ не менѣе онъ несостоятеленъ. Правительство можетъ давать законы и приводить ихъ въ исполненіе, только согласуясь съ степенью образованности народа, массъ. Если же, къ-сожалѣнію, массы еще необразованы…
— Въ такомъ случаѣ, должно образовать ихъ, съ живостью воскликнулъ практикантъ правъ.
— Совершенно-справедливо, и потому основательное обученіе народа должно быть первою задачею хорошаго правительства. Но правительство можетъ идти впередъ въ своемъ законодательствѣ только постепенно, по мѣрѣ того, какъ образовывается народъ.
Важное спокойствіе незнакомца подѣйствовало на практиканта правъ: онъ сталъ спокойнѣе.
— Вы были бы правы, сказалъ онъ: — еслибъ, по моему мнѣнію, не совершенно ошибались въ одномъ.
— Въ чемъ же?
— Самое важное и самое дѣйствительное средство образовать и воспитать народъ заключается въ томъ, чтобъ издавать такіе законы и прилагать ихъ такъ, какъ-будто они назначены для самыхъ образованныхъ людей на свѣтѣ.
— И въ какое безконечное замѣшательство ввергнули бы вы тѣмъ необразованный народъ?
Рудольфъ Зандеръ снова разгорячился.
— Э! воскликнулъ онъ: — эта фраза также раздается ежедневно въ новѣйшее время. Я ея не понимаю. Еслибъ я былъ правителемъ, я, право, изъ уваженія къ самому себѣ, никогда не называлъ бы моего народа грубою, необразованною массою и не обращался бы съ нимъ, какъ съ такою массою. Я бы гордился, еслибъ могъ сказать: мой народъ образованъ; я управляю не грубой толпою или несовершеннолѣтними юношами. И, повѣрьте мнѣ, если правитель рѣшится, съ гордостью рѣшится сказать это и дѣйствовать согласно съ этимъ, онъ будетъ счастливѣйшимъ регентомъ образованнаго и свободнаго народа.
Молодой незнакомецъ не покраснѣлъ при этихъ словахъ, но сталъ весьма задумчивъ и тихъ.
Рудольфъ Зандеръ не имѣлъ повода продолжать.
Пожилой, неповоротливый господинъ тихо ворчалъ въ-какомъ-то смущеніи.
Молодой практикантъ правъ, пользуясь случаемъ, разсуждалъ про-себя о наступившей общей тишинѣ.
«Молодой графъ (внѣ всякаго сомнѣніи, это графъ) обидѣлся. Да мнѣ-то что за дѣло до этого? Молодые дворяне должны слушать и истину.»
Его всегдашнее веселое расположеніе духа вскорѣ возвратилось къ нему, когда взорамъ его представилась слѣдующая семейная картина.
Самый младшій ребенокъ бѣдной женщины, до этого времени спокойно-спавшій на своей постелькѣ въ тележкѣ, проснулся; проснувшись, онъ потребовалъ пищи. Пищу получалъ онъ отъ груди матери. Мать присѣла съ нимъ къ сторонкѣ, отвернулась отъ мужчинъ и приложила его къ груди.
Второй мальчикъ остался въ тележкѣ одинъ. Когда онъ увидѣлъ, что его крошечная сестра почувствовала голодъ и жажду, то тѣ же чувства пробудились и въ немъ. Мать послала ему чрезъ старшаго мальчика кусокъ хлѣба. Но пить она не могла дать ему: у нея не было ничего, а маленькій буянъ немилосердо кричалъ о томъ.
— Послушайте! сказалъ Рудольфъ Зандеръ, обращаясь къ женщинѣ. — Есть ли здѣсь гдѣ-нибудь поблизости вода?
— Здѣсь долженъ быть источникъ, возразила женщина: — неподалеку, отсюда, вотъ направо. Я только въ точности не знаю мѣста.
Зандеръ посмотрѣлъ на своего юнаго сосѣда, который вмѣстѣ съ нимъ везъ тележку.
— Какъ вы думаете, не поискать ли намъ источника?
— Отчего же нѣтъ? съ готовностью возразилъ молодой незнакомецъ.
Пожилой господинъ поднялся съ мѣста.
— Не пойти ли лучше мнѣ? спросилъ онъ съ тою особенною осторожною нерѣшительностью, или съ нерѣшительною осторожностью, которую онъ постоянно обнаруживалъ до этихъ поръ, иногда, быть-можетъ, даже довольно-неохотно, въ обращеніи съ своимъ молодымъ спутникомъ.
— Нѣтъ, коротко возразилъ послѣдній.
Но на этотъ разъ пожилой человѣкъ, повидимому, не хотѣлъ допустить, чтобъ отъ него отбоярились такъ легко. Онъ близко подошелъ къ молодому незнакомцу.
— Ваше королевское высочество, произнесъ онъ тихо, такъ тихо, что даже тотъ, къ кому относились три слова, едва могъ разслышать ихъ.
На лицѣ молодаго незнакомца показалась, однакожь, тѣнь неудовольствія.
— Но прошу васъ, Вальтеръ!… сказалъ онъ такъ же тихо.
Пожилой господинъ почтительно отошелъ въ сторону.
Рудольфъ Зандеръ не замѣтилъ этой непродолжительной сцены. Онъ въ это время подошелъ къ тележкѣ и отъискалъ между утварью бѣдной женщины два глиняные горшка.
Одинъ изъ нихъ онъ передалъ молодому незнакомцу, другой оставилъ себѣ.
— Такъ мы оба пойдемъ туда, направо, но по различнымъ направленіямъ: такимъ образомъ мы вѣрнѣе найдемъ источникъ. Кто откроетъ его первый, тотъ позоветъ другаго.
— Вы — человѣкъ практическій, сказалъ незнакомецъ.
Они хотѣли идти, но маленькій мальчикъ, сидѣвшій въ тележкѣ, вдругъ принялся кричать еще громче: жажда, вѣроятно, стала томить его сильнѣе.
Мать, державшая ребенка у груди, не могла подойти къ нему.
Слабенькій старшій мальчикъ не могъ управиться съ буяномъ, притомъ же тележка была для него слишкомъ-высока.
— Чортъ возьми, почтеннѣйшій! сказалъ Рудольфъ Зандеръ, обращаясь къ пожилому господину: — если вы не хотите, чтобъ крошечный крикунъ сломалъ себѣ шею и ноги, то вамъ, право, придется принять его на свое попеченіе.
Эта выходка была, повидимому, хуже-всего, что случилось съ пожилымъ господиномъ сегодня, а ужь онъ испыталъ сегодня многое, что случается съ старымъ храбрымъ генераломъ не каждый день.
— Каково предположеніе? Ему быть гувернёромъ! принять на себя роль няньки!
Лицо его снова покрылось густою краскою гнѣва. На этотъ разъ гнѣвъ даже прорвался на одну минуту, несмотря на уваженіе, которое пожилой господинъ питалъ къ своему государю.
— Милостивый государь, воскликнулъ онъ: — чего это требуете вы отъ меня?
Молодой незнакомецъ повидимому также находился въ нѣкоторомъ смущеніи за пожилаго господина. Онъ хотѣлъ-было сказать что-то.
Но Рудольфъ Зандеръ предупредилъ его.
— Я думаю, сказалъ онъ, обращаясь къ пожилому господину: — что это поступокъ чисто-христіанскій и чисто-человѣчный. Еслибъ вотъ этотъ крошечный мальчуганъ, вмѣсто того, чтобъ быть бѣднымъ, оборваннымъ нищимъ, былъ молодой принцъ… о, почтеннѣйшій! не считали ли бы вы для себя честью предохранить его отъ бѣды? Спросите же небеснаго Творца, спросите ваше собственное благородное сердце — потому-что вы еще недавно доказали, что у васъ благородное сердце — спросите: какое же различіе въ этомъ отношеніи существуетъ между христіанствомъ и человѣчествомъ?
Молодой практикантъ правъ началъ говорить, по своему обыкновенію, слегка, а кончилъ свою рѣчь, противъ своего намѣренія, гораздо-серьёзнѣе.
Его слова произвели странное впечатлѣніе.
Пожилой господинъ уже подошелъ къ кричавшему мальчику, бережно поднялъ его изъ тележки и посадилъ на мягкую траву.
Онъ, конечно, ворчалъ при этомъ довольно-внятно.
Молодой незнакомецъ снова бросилъ на Рудольфа Зандера недовѣрчивый взглядъ, но, не подмѣтивъ ни малѣйшей хитрости въ ясномъ взорѣ молодаго практиканта правъ, сказалъ:
— У васъ и меткій языкъ.
Затѣмъ молодые люди разстались и пошли отъискивать источникъ.
Уже чрезъ нѣсколько минутъ Рудольфъ Зандеръ закричалъ:
— Сюда, сюда! Я открылъ чудный источникъ.
Молодой незнакомецъ въ одну минуту былъ подлѣ Зандера.
— Вы счастливы.
— Давай-то Богъ! произнесъ тотъ со вздохомъ.
— Вы вздыхаете при этомъ?
— А, ба! кто же не вздыхаетъ о счастіи? Наполнимте старые горшки, затѣмъ сначала напьемся сами, а потомъ снесемъ дивный напитокъ другимъ. Я готовъ биться объ закладъ, что въ настоящую минуту онъ понравится вашему старому товарищу лучше всякаго шампанскаго.
Они поступили такъ, какъ сказалъ Рудольфъ Зандеръ, и вернулись къ тому мѣсту, гдѣ находилась тележка.
Крошечный буянъ былъ совершенно-тихъ. Правда, пожилой господинъ лежалъ подлѣ него на травѣ и весьма-усердно занималъ его: можно было подумать, что мальчуганъ былъ маленькій принцъ, а пожилой господинъ — его дежурный каммергеръ.
— Чортъ возьми! сказалъ Рудольфъ Зандеръ, съ улыбкою обращаясь къ своему спутнику: — вашъ пожилой спутникъ, повидимому, умѣетъ ходить за дѣтьми!
Молодой незнакомецъ не возразилъ ничего, но онъ немного покраснѣлъ. Можетъ-быть, его старый спутникъ былъ прежде его каммергеромъ, гувернёромъ или чѣмъ-нибудь въ этомъ родѣ.
Напитокъ, принесенный молодыми людьми, освѣжилъ всѣхъ.
— Не правда ли, сказалъ Рудольфъ Зандеръ, обращаясь къ пожилому господину: — вѣдь это вкуснѣе шампанскаго? Да, вы тѣмъ обязаны истинной жаждѣ. Но не выпейте всего: посмотрите, вонъ тамъ еще двое ждутъ воды; они тише всѣхъ, но вѣрно болѣе всѣхъ томятся жаждою.
Онъ взялъ воду отъ пожилаго господина и подошелъ къ бѣдной женщинѣ, возлѣ которой лежалъ въ тѣни старшій, слабенькій мальчикъ. Зандеръ подалъ воду женщинѣ.
Но она прежде дала напиться мальчику. Уже послѣ него напилась мать, а жажда, вѣроятно, томила ее болѣе, нежели мальчика.
— Ахъ, сказалъ Рудольфъ Зандеръ: — это пронзаетъ душу и, однакожь, такъ благотворно дѣйствуетъ на сердце!
Когда молодой незнакомецъ при этихъ словахъ взглянулъ на своего спутника, то увидѣлъ слезы на глазахъ практиканта правъ.
«У него есть и чувство!» подумалъ онъ.
Женщина встала. Она снова положила въ кроватку самаго младшаго ребенка, который опять заснулъ на ея груди, и вмѣстѣ съ старшимъ сыномъ взялась-было за дышло.
— Благодарю васъ, очень благодарю васъ, добрые господа. Мы теперь подкрѣпили силы.
Но на этотъ разъ молодой незнакомецъ первый предложилъ свои услуги.
— Мы ввеземъ тележку на гору, не правда ли? сказалъ онъ, обращаясь къ Рудольфу Зандеру.
— Разумѣется. Но съ условіемъ.
— Съ какимъ?
— Добрый пожилой господинъ не долженъ помогать намъ.
— Пусть будетъ такъ… Не правда ли, любезный?…
Пожилой господинъ болѣе не двигалъ тележку сзади. Но онъ ворчалъ за-то гораздо-громче.
Молодые люди снова взялись за дышло.
Взобрались на вершину горы.
Скоро достигли и хижины угольщика.
Изъ хижины ласково вышелъ на встрѣчу женщины старый угольщикъ.
Женщина еще разъ поблагодарила господъ; она благодарила, какъ всегда благодаритъ бѣдность: слезами и «да вознаградитъ васъ Богъ!» Но есть ли на свѣтѣ лучшая благодарность?
Глаза молодаго человѣка также стали влажны, и онъ чуть-было не забылъ о чемъ-то: онъ поспѣшно догналъ женщину и положилъ ей что-то въ руку.
Рудольфъ Зандеръ видѣлъ это. Онъ покраснѣлъ. Съ минуту онъ колебался.
— Чортъ возьми! того, что у меня есть, едва хватитъ на дорогу. Но я лучше сберегу при чемъ-нибудь другомъ.
Онъ положилъ въ руку женщины талеръ.
Но онъ былъ пораженъ почти такъ же, какъ была поражена женщина, когда увидѣлъ, что въ ея рукѣ было нѣсколько червонцевъ.
— Чортъ возьми! кто жь этотъ человѣкъ? Не сдѣлалъ же онъ этого изъ одного только хвастовства: его нельзя подозрѣвать въ этомъ, потому-что онъ велъ себя слишкомъ-прилично.
Онъ не могъ разрѣшить себѣ этотъ вопросъ; но онъ долженъ былъ отвѣчать на другой.
Молодой незнакомецъ приблизился къ нему.
— Смѣю спросить васъ, въ какую сторону вы идете?
— Въ городъ Андельфингенъ.
— Сожалѣю, что мы должны разстаться въ такомъ случаѣ. Но позвольте мнѣ, на прощаньи, узнать ваше имя.
— Меня зовутъ Рудольфъ Зандеръ.
— Ваше званіе?
— Я практикантъ правъ.
— Вы вотъ недавно вздыхали, говоря о счастьи.
— Кто же не вздыхаетъ, думая о счастьи?
— Только тотъ, кто счастливъ. Слѣдовательно, вамъ счастье не благопріятствуетъ.
— Э, чортъ возьми! я надѣюсь, что найду его завтра же.
— Въ Андельфингенѣ?
— Въ Андельфингенѣ. Если я найду его, то завтра же буду опредѣленъ въ должность синдика этого славнаго города.
Онъ произнесъ эти слова своимъ обыкновеннымъ шутливымъ тономъ. Онъ, однакожь, вздохнулъ при этомъ.
— Но вы опять вздыхаете, замѣтилъ незнакомецъ.
— Ахъ да, я вздыхаю потому, что… ну, да это длинная и глупая исторія.
— Но развѣ вы не можете сообщить мнѣ ее?
— Отчего же нѣтъ?… Формализмъ владычествуетъ не въ одномъ Китаѣ — у насъ также.
Пожилой господинъ подошелъ къ разговаривавшимъ; онъ снова побагровѣлъ отъ злости и, казалось, ворчалъ сквозь зубы: «Что за безсовѣстный, дерзкій человѣкъ!»
Молодой дворянинъ также съ нѣкоторымъ неудовольствіемъ покачалъ головою.
Рудольфъ Зандеръ продолжалъ:
— Бѣдный практикантъ правъ могъ прежде въ нашей странѣ получить мѣсто судьи или сдѣлаться адвокатомъ, если выдержалъ свои два экзамена. Я выдержалъ эти экзамены. Вдругъ въ послѣднее время потребовали еще третій экзаменъ, приготовиться къ которому стоитъ большихъ денегъ. Но послѣ втораго экзамена у меня уже не оставалось болѣе денегъ и я… Вотъ вамъ и вся исторія. Славу Богу, она еще не такъ длинна; для меня, конечно, она слишкомъ-длинна.
— Не хотите ли вы сказать совершенно-противное? спросилъ незнакомецъ.
— Какъ такъ?
— Вы, вѣроятно, мечтали о великой, блестящей, продолжительной карьерѣ въ государственной службѣ?
— Молодой глупецъ, пожалуй, готовъ создать въ своемъ воображеніи цѣлый міръ.
— И вотъ этотъ міръ долженъ теперь ограничиться узкимъ кругомъ синдика въ незначительномъ городкѣ.
— Вы совершенно-правы.
— И въ этомъ заключается ваше несчастіе, не правда ли?
— Нѣтъ, милостивый государь, въ этомъ вы ошибаетесь. Вы сказали мнѣ, нѣсколько времени назадъ, что я человѣкъ практическій. Я считаю себя дѣйствительно человѣкомъ практическимъ по-крайней-мѣрѣ въ томъ отношеніи, что съ дѣтства научился быть довольнымъ всѣмъ, даже и малымъ. Вы видите, я даже не поплатился своимъ веселымъ характеромъ.
— Правда, правда, съ улыбкою замѣтилъ незнакомецъ.
— Затѣмъ, продолжалъ Рудольфъ Зандеръ: — будьте здоровы. Въ небольшомъ городѣ требуется удвоенная акуратность, въ-особенности же отъ того человѣка, который ищетъ счастья въ этомъ городѣ… Ахъ да! позвольте и мнѣ узнать ваше имя?
Незнакомецъ задумался на минуту.
— Графъ Бауландъ, произнесъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія.
— И такъ, прощайте, графъ. Желаю, чтобъ вы безъ неудовольствія вспоминали о нашемъ небольшомъ приключеніи.
Онъ протянулъ незнакомцу руку.
Незнакомецъ съ живостью схватилъ ее.
— Прощайте! сказалъ онъ съ неменьшею живостью. — Я не забуду вашей встрѣчи. Я вамъ очень-очень благодаренъ за многое.
Рудольфъ Зандеръ посмотрѣлъ на него съ удивленіемъ.
— Не спрашивайте меня за что, почему. Прощайте. Надѣюсь, мы видимся не въ послѣдній разъ.
Онъ пожалъ руку молодому практиканту правъ.
Рудольфъ Зандеръ снова съ изумленіемъ взглянулъ на него. Въ эту минуту подошелъ къ нему пожилой, церемонный господинъ и, обратившись съ весьма-важнымъ поклономъ, сказалъ:
— Честь имѣю кланяться.
Но Рудольфа Зандера нелегко было испугать.
— О, почтеннѣйшій!.. произнесъ онъ.
Пожилой господинъ съ досадою обернулся.
— Что-о?
— Успокойтесь, пожалуйста, не воспламеняйтесь такъ быстро. Вѣдь у васъ также прекрасная, благородная душа — въ этомъ я могъ убѣдиться сегодня не разъ, и потому прошу васъ, разстаньтесь со мною безъ гнѣва, не обращайте моихъ словъ въ худую сторону… Ну, и теперь, позвольте вашу руку.
Пожилой господинъ заворчалъ, но взялъ руку молодаго человѣка и, держа въ своей рукѣ, искренно потрясъ ее; потомъ снова проворчалъ, но ужь совершенно-добродушно:
— Пусть будетъ по-вашему: разстанемся друзьями.
Такимъ образомъ они разстались.
II.
Проба.
править
Не одни итальянскіе города среднихъ вѣковъ имѣли своихъ Скалигеровъ и Висконти, Капулетги и Монтекки. Въ Германіи, во всякомъ незначительномъ городкѣ существовали и существуютъ въ настоящее время враждующія фамиліи, которыя оспориваютъ власть другъ у друга. То фамилія содержателя гостиницы «баранъ» борется съ фамиліею содержателя гостинницы «быкъ»; то сапожники и башмачники преслѣдуютъ другъ друга не на животъ, а на смерть; то два враждующіе врача натравили одинъ противъ другаго своихъ паціентовъ; то два адвоката возстановили другъ противъ друга всѣхъ жителей города.
Въ городѣ Андельфингенѣ существовала непріязнь на жизнь и на смерть между лавочниками, занимавшимися мелочной торговлей, съ одной стороны, и мясниками съ другой. Она доходила до-того, что лавочники покупали мясо внѣ города, мясники же отправлялись за нѣсколько миль въ сосѣдніе города и не хотѣли покушать у своего ближайшаго сосѣда фунта кофе или сахару.
Въ главѣ лавочниковъ находился Богданъ Альтхаусъ; главою мясниковъ былъ Готлибъ Вурстеръ.
Члены помянутыхъ фамилій были представителями враждовавшихъ партій.
Вражда достигла крайнихъ предѣловъ въ то время, когда Богданъ Альтхаусъ сдѣлался первымъ бургомистромъ, а Готлибъ Вурстеръ — главнымъ членомъ магистрата Андельфингена.
Какъ же шли дѣла въ городѣ Андельфингенѣ при враждѣ его двухъ главныхъ лицъ и первыхъ представителей?
«Если ты ударишь моего жида, то я ударю твоего» говорили, какъ извѣстно, другъ другу два извощика, нехотѣвшіе своротить съ дороги. Оба извощика не слишкомъ, видно, любили жидовъ.
Бургомистръ и старшина Вурстеръ были патріоты; у нихъ послѣдняя фраза выходила такъ: «если ты не ударишь моего жида, то и я не ударю твоего». Такимъ образомъ, ихъ соревнованіе, относительно города, состояло только въ томъ, что они старались превзойти другъ друга въ хорошихъ и полезныхъ предложеніяхъ и учрежденіяхъ. Синдикъ постоянно долженъ былъ быть посредникомъ между ними. Конечно, эта обязанность надоѣла ему до-смерти.
И это посредничество долженъ былъ принять на себя Рудольфъ Зандеръ? Да, въ этомъ, по-крайней-мѣрѣ, заключался смѣлый планъ благоразумной Элизы Альтхаусъ, конечно, только съ тѣмъ ограниченіемъ, чтобъ ея возлюбленный не умеръ съ досады.
Рудольфъ Зандеръ, послѣ встрѣчи съ обоими незнакомцами, которыхъ онъ считалъ то лѣсничими, то графами, то баронами, прибылъ утромъ въ Андельфингенъ, къ назначенному его возлюбленною времени. Онъ остановился въ гостиницѣ: «Медвѣдь», не объявилъ своего имени, а сказалъ любопытному хозяину, что путешествуетъ для своего удовольствія и хочетъ провести нѣсколько дней въ этомъ городкѣ, который кажется ему довольно-интереснымъ. Его послѣднія слова были истиною; первыя же хотя и заключали въ себѣ ложь, но въ Андельфингенѣ были любопытны только хозяева гостиницъ, а не полиція. Затѣмъ онъ совершилъ прогулку за городомъ и ровно въ половинѣ двѣнадцатаго былъ у четвертаго отъ городскихъ воротъ садика, на калиткѣ котораго красовалась деревянная гражданская корона, окруженная (чего, однакожь, не сообщила фрейлейнъ Элиза Альтхаусъ своему возлюбленному) лавровыми листьями, также, конечно, изъ дерева. Лавровые листья значили, что Богданъ Альтхаусъ — бургомистръ Андельфингена, къ удовольствію всѣхъ лавочниковъ и къ досадѣ всего мяснаго цеха города.
Впрочемъ, молодому практиканту нравъ ненужно было стучать ни въ калитку, ни въ жалюзи павильйона: глаза возлюбленной узнали его уже издалека. Когда онъ подошелъ къ калиткѣ, она тихо отворилась; мягкія ручки нѣжно увлекли его въ садъ; калитка снова затворилась за нимъ безъ всякаго шума.
Когда онъ очутился въ саду, то прежде всего на прекрасныхъ глазахъ выступили радостныя слезы, которыя, однакожь, скоро исчезли подъ поцалуями.
Затѣмъ благоразумная Элиза заговорила первая.
— Я тебѣ писала, что завтра назначенъ выборъ новаго синдика.
— Да, завтра, третьяго октября.
— По моему разсчету, сегодня послѣ обѣда ты долженъ былъ сдѣлать визиты членамъ магистрата.
— Эти проклятые визиты!
— Любезный Рудольфъ, прежде всего позволь дать тебѣ одинъ совѣтъ.
— Какой?
— Если ты хочешь сдѣлаться синдикомъ въ Андельфингенѣ, то долженъ отвыкнуть отъ проклятій.
— Я больше не буду, мой ангелъ. Продолжай.
— Только-что получено здѣсь извѣстіе… Вслѣдствіе этого завтра не будетъ выбора, а ты не можешь дѣлать сегодня твои визиты.
— Чортъ возьми! должно-быть, важное извѣстіе…
— Рудольфъ!
— Праведное небо! хотѣлъ я сказать. Какимъ важнымъ событіемъ, которое можетъ даже пріостановить мои визиты мудрому магистрату, хочешь ты осчастливить городъ Андельфингенъ? Могу ли я, о праведное небо! узнать объ этомъ отъ твоего прекраснаго ангела, сидящаго рядомъ со мною?
— Я могу сообщить тебѣ это извѣстіе, хотя въ настоящую минуту это тайна.
— Ахъ, еще и тайна! Что же это.
— Великій герцогъ будетъ завтра сюда.
— Что? что? Вел…
— Ну, да, что жь тутъ удивительнаго? Великій герцогъ, молодой государь, хочетъ ознакомиться со своею страною. Отчего привело тебя въ такое волненіе это извѣстіе?
— Объ этомъ послѣ. Разсказывай теперь ты. Такъ завтра выбора не будетъ?
— Мой отецъ еще сегодня отмѣнитъ засѣданіе. Завтра въ полдень пріѣдетъ великій герцогъ сюда. Правда, онъ заѣдетъ только мимоходомъ и останется здѣсь не болѣе получаса, но мой отецъ хочетъ принять молодаго государя великолѣпно. Онъ созвалъ тайное собраніе, въ которомъ происходятъ теперь совѣщанія объ этомъ предметѣ.
— Все у васъ дѣлается тайно. Торжественный пріемъ государя также не будетъ ли происходить тайно?
— О, нѣтъ, мой любопытный господинъ. Мой отецъ совѣщается объ этомъ тайно съ лавочниками длятого, чтобъ въ приготовленія не вмѣшался мясной цехъ.
— Ахъ, да, я и забылъ о вашихъ Монтекки и Капулетти.
— Да, я вижу это.
— И достохвальный лавочный цехъ, имѣя во главѣ высокоблагороднаго господина бургомистра, хочетъ противоставить, какъ это дѣлается въ высшемъ дипломатическомъ кругу, un fait accompli уважаемому мясному цеху, а также и городскому старшинѣ Вурстеру?
— Совершенно-справедливо.
— Перейдемъ же теперь отъ важныхъ предметовъ къ очень-незначительнымъ, мой дорогой другъ. Какое же вліяніе будетъ имѣть новая непримиримая вражда, которою воспламенятся представители вашего города, на нашу судьбу, синдикатъ, свадьбу и тому подобное?
— Я полагаю, хорошее, другъ мой. Откровенно скажу: я благословляю это путешествіе великаго герцога.
— Въ-самомъ-дѣлѣ? А я такъ вовсе не благословляю. Но объяснись, пожалуйста.
— Ты можешь быть увѣренъ, что мой отецъ и его партія будутъ на твоей сторонѣ. Твои весьма-лестныя аттестаціи расположили его въ твою пользу и онъ предложилъ тебя. Такимъ-образомъ онъ непремѣнно будетъ стоять за тебя всѣми силами, и теперь остается только, чтобъ городской старшина Вурстеръ со своею партіею мясниковъ былъ также на твоей сторонѣ.
— Въ этомъ-то и дѣло.
— Эта партія хочетъ выстроить на городской счетъ новую бойню и будетъ согласна выбрать тебя синдикомъ, если ей будетъ обѣщана бойня.
— Фу, ты!.. Очень-лестно для меня.
— Но Вурстеръ уже отозвался, что они выстроютъ бойню, пожалуй, и безъ тебя, и выстроютъ скорѣе и легче, если сдѣлаютъ синдикомъ человѣка, принадлежащаго къ ихъ партіи.
— Они, какъ видно, люди благоразумные.
— Слѣдовательно наше дѣло еще довольно-сомнительно.
— А ты думаешь, что великій герцогъ разрѣшитъ сомнѣніе въ нашу пользу?
— По-крайней-мѣрѣ его присутствіе…
— Вотъ это любопытно.
— Ради торжественнаго дня городъ, между-прочимъ, дастъ завтра большой балъ.
— А, это-то и составляетъ предметъ тайныхъ совѣщаній твоего отца?
— На балъ явишься и ты.
— Вотъ-то мы потанцуемъ съ тобой ради торжественнаго дня!
— Совершенно-напротивъ, мой другъ.
— Какъ?
— У городскаго старшины Вурстера есть высокая, здоровая дочь. Ты будешь танцевать съ нею — только съ нею, весь вечеръ. Кромѣ-того, ты долженъ ухаживать и за отцомъ.
— Ну, ужь это… Боже мой! я не смѣю говорить проклятія! Но, праведное небо, если ужь добрые геніи ведутъ себя такимъ образомъ, что жь ожидать?..
— Мой другъ, ты послѣ можешь восклицать и декламировать. У меня теперь нѣтъ времени. Ровно въ двѣнадцать часовъ почетныя лица Андельфингена садятся обѣдать. Итакъ, еще только два слова…
— Я слушаю.
— Вопервыхъ, ты не очень-то ухаживай за дочерью мясника, она дѣйствительно красавица.
— А, созналась-таки въ этомъ!
— Потомъ, постарайся о томъ, чтобъ тебя еще не узнали сегодня.
— Пожалуй, и завтра.
— Наконецъ, приходи опять сюда сегодня вечеромъ къ шести часамъ: мнѣ нужно сообщить тебѣ еще многое.
— Послѣднее приказаніе нравится мнѣ болѣе всего.
Они простились другъ съ другомъ и разными дорогами отправились въ городъ. Рудольфъ Зандеръ опять вошелъ въ гостиницу: «Медвѣдь…»
Небольшой уѣздный городокъ въ обыкновенное время походитъ на пустыню. Видя на улицѣ такъ мало людей, можешь подумать, что и домы вымерли.
Гостиницы ничто иное, какъ небольшія пустыни въ большей, по по-крайней-мѣрѣ, днемъ. Вечеромъ въ нихъ обыкновенно собираются почетныя лица городка за виномъ или за пивомъ.
Время было послѣобѣденное.
Практикантъ правъ Рудольфъ Зандеръ сидѣлъ одинъ въ общей комнатѣ гостиницы «Медвѣдь» въ Андельфингенѣ. ничто не мѣшало ему предаваться размышленіямъ, и онъ предался имъ.
«Чортъ возьми!» подумалъ онъ, что это за дьявольская исторія! Что это я надѣлалъ? Гдѣ же была моя голова? Развѣ не могъ я видѣть по всему, что то были не простые дворяне? А я еще принялъ великаго герцога за кандидата по лѣсному вѣдомству, а старика за лѣсничаго! Можно держать пари на что угодно, что это былъ старый генералъ графъ Вальтеръ, прежній гувернёръ и теперешній первый адъютантъ государя. Боже мой, и какъ я обошелся съ нимъ: «Любезнѣйшій, сдѣлайте это, почтеннѣйшій, сдѣлайте то». А съ великимъ герцогомъ самимъ! Я запрягъ его въ телегу и нарочно радовался тому, что графскому сынку приходилось напрягать силы болѣе меня. Боже праведный! я сказалъ ему прямо въ лицо, что старикъ умѣетъ ходить за дѣтьми. Его прежній гувернёръ! Онъ былъ его гувернёръ еще только нѣсколько мѣсяцевъ назадъ! Да это государственная измѣна! И я еще сказалъ, что въ его странѣ владычествуетъ формализмъ! Развѣ нельзя подумать, что это было сказано только длятого, чтобъ возбудить сильное неудовольствіе противъ правительства?.. И что это за охота путешествовать инкогнито! Старикъ также порядочно негодовалъ на это. Теперь только стало мнѣ все ясно, теперь, когда ужь слишкомъ-поздно!.. слишкомъ поздно! Захочетъ ли еще государь простить меня? Впрочемъ, онъ, кажется, великодушенъ и неслишкомъ сердился на меня… но ужь съ старикомъ я обошелся черезчуръ-дурно: онъ не проститъ мнѣ этого никогда въ жизни… Впрочемъ, они, вѣроятно, забыли мое имя. Зандеръ почти такая же фамилія, какъ Шнейдеръ, Шредеръ, Мюллеръ, Шультце. А если я сдѣлаюсь синдикомъ въ этомъ уголку страны, то мое имя едва-ли дойдетъ когда-либо до ихъ ушей… Но, Рудольфъ Зандеръ, Рудольфъ Зандеръ, перестань дѣлать глупости! Пусть эта будетъ послѣдняя. Теперь ты долженъ сдѣлаться человѣкомъ солиднымъ, почтеннымъ и не дурачиться надъ графскими сыновьями и филистерами.
Когда онъ дошелъ до этого твердаго рѣшенія, гостиница и общая комната вдругъ оживились.
Когда въ небольшомъ уѣздномъ городкѣ случится необычайное происшествіе, то вся пустыня, со всѣми небольшими пустынями, въ ней заключающимся, вдругъ станетъ походить на рой пчелъ, быстро-летающихъ то туда, то сюда, съ жужжаньемъ и шумомъ.
Двадцать, тридцать, сорокъ, пятьдесятъ здоровыхъ, коренастыхъ мужчинъ ворвалось въ общую залу. Всѣ были съ раскраснѣвшимися лицами.
Гостиница «Медвѣдь» служила мѣстомъ собранія для мяснаго цѣха въ Андельфингенѣ и для его приверженцевъ.
— Слышали вы: великій герцогъ будетъ завтра?
— Онъ хочетъ осмотрѣть городъ.
— Онъ хочетъ остаться здѣсь цѣлый день.
— Нѣтъ, онъ останется здѣсь три дня.
— Надо устроить что-нибудь необыкновенное.
— Устроить должны мясники.
— Мясники должны отличиться.
— Мы должны оттереть лавочниковъ на задній планъ.
Въ залу прибыли новые члены цеха.
— Каковъ стыдъ — слышали вы?
— Что, что такое?
— Этого нельзя допустить: это измѣна городу; — это недѣйствительно, это слѣдуетъ уничтожить. Всѣ граждане должны возстать противъ этого.
— Скажите же, что съ вами?
— Постойте, вотъ идетъ господинъ старшина: онъ наша опора, наша защита; онъ знаетъ, что надо дѣлать. Посовѣтуемся съ нимъ.
Наступило торжественное молчаніе.
Городской старшина Готлибъ Вурстеръ вошелъ въ общую залу. Онъ былъ человѣкъ здоровый, хорошо-откормленный. Все въ немъ имѣло страшные размѣры; только его маленькій лобъ не былъ пропорціоналенъ съ прочимъ. При видѣ его, невольно вспомнилось о mardi gras.
Онъ очевидно пользовался у своей партіи большимъ почетомъ, былъ для нея, повидимому, безусловнымъ авторитетомъ.
Для него очистили нѣсколько-возвышенное мѣсто. Онъ занялъ его, сознавая, что ему подобаетъ сидѣть выше другихъ.
Всѣ съ напряженнымъ вниманіемъ приготовились слушать его рѣчь.
Онъ произнесъ:
— Да, товарищи, друзья, сограждане! нашему доброму городу предстоитъ великое благо. Завтра нашъ безцѣнный отецъ, его королевское высочество, нашъ всемилостивѣйшій великій герцогъ явитъ милость городу Андельфингену тѣмъ, что будетъ завтракать въ его вѣрноподданническихъ стѣнахъ и перемѣнитъ лошадей. На насъ лежитъ священная обязанность достойнымъ нашего города образомъ принять дорогаго монарха. Но, друзья и товарищи, намъ ужь нанесенъ ужасный стыдъ: бургомистръ осмѣлился держать втайнѣ извѣстіе о прибытіи его королевскаго высочества, и потому цехъ лавочниковъ, съ этимъ чиновникомъ въ главѣ, самопроизвольно сдѣлалъ скрытно отъ насъ приготовленія къ пріему монарха.
— Это стыдъ, это оскорбленіе! воскликнули присутствовавшіе.
— Да, друзья мои, вы правы. Но я объявляю: все, что они ни рѣшили, ничего не значитъ для насъ.
— Ничего не значитъ, господинъ старшина! И мы говорили это.
— И мы ни на волосъ не подчинимся рѣшеніямъ лавочнаго цеха.
— Браво! ни на-волосъ!
— Напротивъ, мы, члены уважаемаго мяснаго цеха, сдѣлаемъ другія распоряженія касательно должнаго пріема нашего государя, и горе тому, кто осмѣлится не уважить ихъ!
— Браво! ура! горе тому!
— Дѣло только въ томъ, на какія мы распоряженія рѣшимся. Въ этомъ случаѣ, друзья мои, я вполнѣ подчиняюсь вашему благоусмотрѣнію и вашимъ совѣтамъ.
«Что за благородная скромность!» воскликнули нѣкоторые.
Ораторъ сталъ еще скромнѣе.
— Всѣ вы знаете, что я глупый мясникъ, котораго только ваша благосклонность назначила на высокій постъ городскаго старшины. Когда новая бойня, которую мы предполагаемъ выстроить, будетъ, съ Божьею помощью, выстроена, тогда я буду знать, что мнѣ дѣлать. Тогда я предложу устроить великолѣпное торжественное шествіе, въ которомъ будетъ участвовать все гражданское сословіе, къ новому зданію; и такъ-какъ мы въ магистратѣ имѣемъ двухъ мясниковъ, и я не хочу пользоваться особеннымъ преимуществомъ передъ кѣмъ бы то ни было, то я сдѣлаю предложеніе, чтобъ изъ среды нашей, мудраго магистрата, былъ избранъ быкъ, который, украшенный лавровыми листьями, былъ бы достоинъ идти впереди всего гражданскаго сословія.
— Браво, браво! Да здравствуетъ нашъ достойный городской старшина!
— Благодарю васъ, друзья мои. Но если я знаю толкъ въ томъ, что касается боенъ и всего прочаго, относящагося къ моему ремеслу, то я охотно и откровенно признаюсь вамъ, что совершенно несвѣдущъ въ другихъ, высшихъ государственныхъ дѣлахъ. Но я надѣюсь, что многіе изъ васъ понимаютъ эти дѣла лучше меня и, слѣдовательно, подадутъ хорошіе совѣты относительно распоряженій къ пріему его королевскаго высочества. Объ этомъ-то я и прошу васъ теперь.
Ораторъ смолкъ.
Но и толпа вдругъ стала безмолвна.
Эти люди могли придти въ негодованіе, узнавъ, что противники предупредили ихъ. Всѣ они, конечно, знали, что должны были сдѣлать что-нибудь, и вообще знали, что, то-есть торжественно встрѣтить своего государя. Но толпа обыкновенно ничего не смыслитъ въ подробностяхъ
— Ну, друзья мои, не-уже-ли никто изъ васъ не знаетъ ничего?
— Мы должны встрѣтить великаго герцога! храбро вскричалъ наконецъ кто-то.
Это ободрило и другихъ.
— У городскихъ воротъ! воскликнулъ другой.
— Да, да, у городскихъ воротъ.
— Но, замѣтилъ какой-то предусмотрительный: — городъ, слава Богу, имѣетъ нѣсколько воротъ, а вѣдь онъ можетъ проѣхать только въ одни.
Мысль была вѣрна и произвела общее замѣшательство.
Къ-счастью, нашлось лучшее мѣсто для встрѣчи.
— Мы встрѣтимъ государя на границѣ городскаго округа, сказалъ кто-то.
То была счастливая мысль; она воспламенила всѣхъ.
— Мы выѣдемъ верхомъ на встрѣчу этой границы.
— Одни мясники.
— Это древняя привилегія нашего цеха.
— И передадимъ ему ключи города.
— Но, господа, замѣтилъ предусмотрительный: — вѣдь первый бургомистръ долженъ передать городскіе ключи.
— Вздоръ! мы передадимъ.
— Потомъ мы скажемъ рѣчь.
— Всѣ мы?
— Нашъ господинъ старшина Вурстеръ скажетъ рѣчь отъ лица всѣхъ насъ.
— Но рѣчь долженъ произнести также первый бургомистръ.
— Вздоръ! мы произнесемъ ее.
— Къ-тому-же, бургомистръ не можетъ и говорить.
— Да, да, онъ заикается.
Конечно, это было вѣрно, и весьма-важно. Первый бургомистръ города Андельфингена заикался.
Весь цехъ мясниковъ торжествовалъ при этой мысли въ настоящую минуту. По самому праву, ближайшій за бургомистромъ, городской старшина Вурстеръ долженъ былъ обратиться съ рѣчью къ государю.
Только господину городскому старшинѣ Вурстеру было, повидимому, несовсѣмъ-то ловко при этой мысли. Съ нимъ случалось то же, что съ толпою, къ которой онъ принадлежалъ. Къ-тому-же онъ страдалъ тщеславіемъ. Онъ хотѣлъ дѣлать все какъ первый, но всякій самостоятельный шагъ пугалъ его.
— Но, друзья мои, воскликнулъ онъ: — я не знаю молодаго государя.
— И мы также.
— Я никогда въ жизни не видалъ никакого короля, никакого принца.
— И мы также.
— Какъ же должно привѣтствовать государя?
— Надо сказать рѣчь ему?
— Что же должно сказать ему?
Этого не зналъ никто. Всѣ молчали. Наступила мучительная пауза.
Практикантъ правъ Рудольфъ Зандеръ спокойно сидѣлъ у стола во время совѣщанія. Онъ не былъ одинъ и не могъ мечтать.
Подлѣ него помѣстился здоровый мясникъ преклонныхъ лѣтъ, по виду котораго можно было заключить, что онъ пользовался нѣкоторымъ вѣсомъ у своихъ товарищей. Когда на послѣдній вопросъ никто не могъ дать отвѣта, онъ, въ смущеніи, посмотрѣлъ въ полъ, а потомъ на своего сосѣда.
Не прошло и получаса, какъ Рудольфъ Зандеръ далъ себѣ клятвенное обѣщаніе никогда въ жизни не дѣлать глупостей. Но что значатъ клятвы, когда человѣка такъ и подмываетъ сдѣлать глупость?
— Я довольно-часто присутствовалъ на подобныхъ торжественныхъ пріемахъ, сказалъ онъ вполголоса своему сосѣду.
Старый мясникъ посмотрѣлъ на него. Красивое, оживленное, открытое лицо молодаго человѣка повидимому понравилось ему. Онъ придвинулся къ Зандеру ближе.
— Въ самомъ-дѣлѣ? спросилъ онъ.
— Мясной цехъ, продолжалъ молодой человѣкъ: — вездѣ пользуется почетнымъ преимуществомъ встрѣчать высокихъ посѣтителей и сопровождать ихъ въ городъ.
Онъ разомъ пріобрѣлъ полное довѣріе стараго мясника.
— Да, да, это такъ. Но что должны дѣлать мясники въ подобномъ случаѣ.
— Это очень просто: они ѣдутъ только попарно. Не правда ли, это легко?
— Какъ-нельзя-легче.
— У всѣхъ высокіе сапоги со шпорами.
— А у насъ есть они.
— Узкіе желтые кожаные штаны.
— И они есть у насъ.
— Синіе сюртуки.
— И это есть.
— Круглыя шляпы.
— И это, и это.
— Въ такомъ видѣ они подъѣзжаютъ къ каретѣ государя.
— Конечно.
— И выстраиваются по обѣ стороны кареты.
— Верхомъ?
— Да, верхомъ. Предводитель долженъ подъѣхать къ каретнымъ дверцамъ, разумѣется, къ лѣвымъ, и произнесть рѣчь.
— Что же онъ долженъ сказать?
— Онъ говоритъ такъ: «всепресвѣтлѣйшій, всемогущественнѣйшій великій герцогъ, всемилостивѣйшій великій герцогъ и государь…»
— Позвольте, молодой человѣкъ! вдругъ воскликнулъ старый мясникъ, прерывая практиканта правъ: — посидите здѣсь съ минуту, я сейчасъ же возвращусь къ вамъ.
Онъ всталъ и прямо подошелъ къ городскому старшинѣ, который все еще ожидалъ труднаго отвѣта на послѣдній вопросъ.
Онъ таинственно началъ говорить съ нимъ:
— На одно слово, куманёкъ.
— Къ вашимъ услугамъ, господинъ Окснеръ.
— Вотъ тамъ сидитъ молодой человѣкъ, который знаетъ, какъ свои пять пальцевъ, какъ должно встрѣчать высокихъ посѣтителей.
— Что? что?
Хозяинъ Окснеръ слово-въ-слово передалъ свой разговоръ съ практикантомъ правъ.
Глаза городскаго старшины заблистали радостью.
— Его-то намъ и нужно, куманёкъ.
— И я такъ думалъ.
— Приведите его сюда, любезный кумъ, или… вѣдь этимъ людямъ, незачѣмъ знать, о чемъ мы будемъ говорить съ нимъ… сведите его въ другую комнату.
Старикъ Окснеръ былъ того же мнѣнія.
Онъ возвратился къ Рудольфу Зандеру.
— Молодой человѣкъ, не угодно ли вамъ пойти со мной на одну-минуту въ эту комнату?
— Очень-охотно.
Лицо юноши снова озарилось яркою радостью, какъ, наканунѣ, при началѣ его приключенія на дорогѣ.
Онъ пошелъ за старымъ мясникомъ въ сосѣднюю комнату.
— Друзья мои! сказалъ городской старшина Вурстеръ: — посидите немного, чтобъ лучше обдумать нашъ важный предметъ. Я тотчасъ же возвращусь къ вамъ.
Онъ вышелъ въ сосѣднюю комнату.
— Мой кумъ сообщилъ мнѣ все, о чемъ мы съ нимъ говорили. Прошу васъ покорнѣйше, продолжайте теперь въ моемъ присутствіи.
Элиза Альтхаусъ совѣтовала молодому практиканту правъ, чтобъ онъ непремѣнно старался пріобрѣсть расположеніе городскаго старшины Вурстера.
— Вотъ я и начну тотчасъ же, подумалъ Рудольфъ.
— Съ большимъ удовольствіемъ, господинъ Вурстеръ, возразилъ онъ. — Вѣроятно, вы сами скажете рѣчь его королевскому высочеству — не правда ли?
— Натурально! сказалъ городской старшина, къ которому возвратилось его присутствіе духа.
— Итакъ, вы начнете: «всепресвѣтлѣйшій…»
— Я ужь знаю это.
— Прекрасно! Затѣмъ вы продолжаете: «высокая милость, являемая вашимъ королевскимъ высочествомъ нашему городу нынѣ, составляетъ для вѣрноподданныхъ гражданъ событіе, память о которомъ останется въ нашихъ сердцахъ навѣки…»
— Прекрасно, прекрасно!
— Огненными буквами начертано оно въ нашей груди. Еще на закатѣ нашихъ дней…
— Позвольте… Окажите мнѣ, пожалуйста, услугу.
— Что вамъ угодно, уважаемый господинъ старшина?
— Это великолѣпная рѣчь. Не потрудитесь ли вы написать мнѣ ее?
— Очень-охотно.
— Но вполнѣ, до самаго конца.
— До самаго конца.
— И потрудитесь написать ее какъ-можно-четко длятого, чтобъ ее можно было выучить наизусть.
— Извольте. Но вы можете устроить такъ, чтобъ считывать ее незамѣтно?
— Какъ незамѣтно?
— Вы должны во время рѣчи держать вашу шляпу въ рукахъ — не такъ ли?
— Да, конечно.
— Вы и прикажите вшить въ шляпу списанную рѣчь.
— Это чудная мысль! Но, послушайте, вотъ что пришло мнѣ въ голову: вы должны оказать мнѣ большое одолженіе.
— Очень-охотно, господинъ старшина.
— Мы должны встрѣтить государя на границѣ округа.
— Да.
— Какъ вы думаете: не сдѣлать ли намъ сегодня пробу встрѣчи на самомъ мѣстѣ?
— Прекрасная мысль!
— Мы выѣдемъ на границу. Кто-нибудь пусть будетъ великимъ герцогомъ. Вы будете великимъ герцогомъ. Я держу рѣчь, которую вы мнѣ напишете. Всѣ мы кричимъ ура и сопровождаемъ высочайшую карету до города, передаемъ ключи — словомъ, дѣлаемъ все, какъ это должно быть завтра. Согласны ли вы?
Легкомысленный молодой практикантъ правъ приведенъ былъ въ восторгъ этимъ предложеніемъ.
— Велите закладывать, сказалъ онъ.
— Закладывать? Но вѣдь мы ѣдемъ верхомъ.
— Великій герцогъ сидитъ въ каретѣ. При насъ должна быть карета, и карета четверомѣстная.
— Вы неоцѣнимый человѣкъ! Вы и я, мы отправимся къ мѣсту въ каретѣ, чтобъ дорогою переговорить обо всемъ. Лошадь свою я прикажу привести туда за нами. Можете ли вы ѣхать со мною тотчасъ же?
— Я къ вашимъ услугамъ.
— Позвольте мнѣ узнать ваше имя.
— Я предпринялъ небольшое путешествіе. Меня зовутъ Зандерусъ.
— Итакъ, господинъ Зандерусъ, напишите мнѣ теперь рѣчь, я, между-тѣмъ, распоряжусь всѣмъ прочимъ.
Городской глаза возвратился къ своимъ друзьямъ. Онъ сообщилъ имъ, что, подъ руководствомъ одного молодого путешественника, которому вся церемонія хорошо-извѣстна, такимъ-то образомъ будетъ происходить проба встрѣчи, и просилъ присутствовавшихъ одѣться и снова собраться въ гостиницѣ черезъ полчаса. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ, однакожь, настоятельно убѣждалъ ихъ ни слова не говорить людямъ, непринадлежащимъ къ цеху, о пробѣ и о томъ, что значатъ эти приготовленія, для-того, чтобъ лавочники, узнавъ объ этомъ, не сдѣлали какихъ-либо препятствій…
Приказанія городскаго старшины были выполнены буквально. Чрезъ полчаса весь мясной цехъ Андельфингена собрался у «Чернаго Медвѣдя», Дѣйствительно, всѣ мясники имѣли видную наружность, и при видѣ ихъ ненужно было вмѣстѣ съ нѣмецкими учеными ломать себѣ голову о томъ, почему мясные цехи вездѣ пользовались преимуществомъ — замкнутой корпораціей встрѣчать высокихъ посѣтителей и сопровождать карету въ городъ. Могъ ли другой какой-либо цехъ выставить такихъ представительныхъ всадниковъ?
Во главѣ процесіи ѣхалъ городской старшина Вурстеръ въ четверомѣстной старинной каретѣ, четверкой.
Къ нему долженъ былъ сѣсть Рудольфъ Зандеръ.
Такимъ-образомъ процесія миновала городскія ворота, къ немалому изумленію жителей, непонимавшихъ ея значенія, и къ великому испугу лавочниковъ, которые предчувствовали какую-то опасность, но не могли разгадать тайну.
Процесія остановилась на границѣ городскаго округа; тамъ, на шоссе, находилась гостиница. Передъ самою гостиницею должна была произойти завтра встрѣча, а сегодня проба.
Здѣсь уже собралось множество народа. Собравшіеся всѣ принадлежали къ мясному цеху, но, не имѣя лошадей, не могли участвовать въ процесіи. Они составляли зрителей и своевременно должны были кричать ура и прочее. Присутствовали также дамы почтеннаго мяснаго цеха; онѣ пріѣхали сюда въ каретахъ еще до прибытія процесіи. Между ними была и высокая здоровая дочь городскаго старшины, дѣйствительно очень-красивая дѣвушка. Она съ застѣнчивою любезностью поклонилась молодому Зандеру, который, какъ государь, сидѣлъ съ правой стороны ея отца въ каретѣ.
Сердце благоразумной Элизы Альтхаусъ едва-ли осталось бы спокойнымъ при этомъ зрѣлищѣ.
Рудольфъ Зандеръ въ настоящую минуту былъ въ самомъ веселомъ расположеніи духа.
Городской старшина хотѣлъ уже начать пробу, но Рудольфъ Зандеръ остановилъ его.
— Еще одно слово, господинъ старшина.
— Что прикажете?
— Надо приготовиться ко всему.
— Похвальная предусмотрительность, господинъ Зандерусъ.
— При встрѣчѣ можетъ съ кѣмъ-нибудь случиться несчастіе. Можно остановиться въ серединѣ рѣчи.
— Не дай Богъ!
— Но вѣдь это можетъ быть. На этотъ случай позвольте дать вамъ хорошій совѣтъ.
— Говорите.
— Вы прежде всего поставьте возлѣ себя вѣрнаго человѣка, который, по первому знаку, сдѣланному вами, заставитъ кричать публику: ура, да здравствуетъ великій герцогъ и тому подобное. При такихъ крикахъ, если только публика будетъ кричать изо всѣхъ силъ, можно скрыть всякое смущеніе.
— Это драгоцѣнный совѣтъ, господинъ Зандерусъ.
— Теперь начинайте.
Городской старшина отвелъ въ сторону своего кума, дюжаго старика Окснера, шепнулъ ему на ухо нѣсколько словъ и затѣмъ скомандовалъ:
— На лошадей!
Всѣ мясники сѣли на лошадей и выстроились попарно. Самъ Вурстеръ ѣхалъ впереди.
— Экипажъ впередъ!
Эти слова относились къ четверомѣстной каретѣ, въ которой Рудольфъ Зандеръ представлялъ государя.
Кучеру было приказано отвезти карету на нѣкоторое разстояніе отъ границы городскаго округа, затѣмъ повернуть и подъѣхать къ гостиницѣ.
Экипажъ подъѣхалъ къ мясникамъ, къ городскому старшинѣ, находившемуся во главѣ ихъ.
По обѣимъ сторонамъ стояло множество зрителей. Всѣ, мясники и публика, хранили торжественное молчаніе.
Карета остановилась.
Мясники и публика мужскаго рода обнажили голову. Городской старшина величественно подъѣхалъ къ каретѣ. Рудольфъ Зандеръ весьма-милостиво раскланивался изъ кареты.
Городской старшина откашлялся, бросилъ взглядъ въ шляпу, внизу которой была пришита написанная рѣчь, и началъ:
«Всенресвѣтлѣйшій, всемогущественнѣйшій великій герцогъ!…»
Голосъ мясника дрожалъ нѣсколько.
— Громче, громче! шепнулъ ему Рудольфъ Зандеръ.
Вслѣдъ за этимъ его голосъ высказался во всей своей силѣ, а онъ былъ такъ же силенъ, какъ все тѣло.
«Всемилостивѣйшій великій герцогъ и государь!…» вскричалъ онъ такъ, что даже лошади чуть-было не испугались.
— Отлично, отлично, господинъ старшина! Продолжайте.
Мясникъ продолжалъ:
«Высокая милость, являемая вашимъ королевскимъ высочествомъ нынѣ нашему городу Андельфингену…»
— Праведный Боже!… вдругъ воскликнулъ Рудольфъ Зандеръ, поблѣднѣвъ.
— Что съ вами? спросилъ городской старшина.
Двое мужчинъ вышли съ боковой дороги на шоссе: красивый молодой человѣкъ съ тонкими черными усами и блестящими черными глазами, и пожилой господинъ съ большими бѣлокурыми усами, неповоротливый и съ военною осанкою.
Они замѣтили множество народа, необыкновенное собраніе среди шоссе и съ любопытствомъ подошли къ зрителямъ, присутствовавшимъ при пробѣ.
— Праведный Боже!… воскликнулъ поблѣднѣвшій молодой человѣкъ, представлявшій властителя, для котораго приготовлялась встрѣча.
— Что съ вами? спрашивалъ городской старшина. — Не-уже-ли же еще негромко?
— Ради Бога, господинъ старшина… Заклинаю васъ… не такъ…
— Еще громче? О, я могу еще болѣе возвысить голосъ.
И онъ повторилъ страшнымъ голосомъ:
— «Высокая милость, являемая вашимъ королевскимъ высочествомъ нынѣ нашему городу Андельфингену…»
Слова его можно было слышать за версту.
Молодой незнакомецъ съ минуту смотрѣлъ на своего пожилаго спутника съ выраженіемъ величайшаго изумленія. Лицо старика совершенно потемнѣло.
На лбу молодаго практиканта правъ выступилъ холодный потъ.
— Тише, тише! не кричите такъ! сказалъ онъ оравшему во все горло старшинѣ. — Заклинаю васъ, не кричите такъ громко.
Городской старшина съ удивленіемъ посмотрѣлъ на него.
— Вы нездоровы, господинъ Зандерусъ? спросилъ онъ.
— Нѣтъ, нѣтъ. Но, но…
У него кружилась голова.
Вдругъ у него блеснула спасительная мысль. Онъ, по-крайней-мѣрѣ, считалъ ее такою.
— Велите кричать ура! шепнулъ онъ городскому старшинѣ. — Я скажу вамъ послѣ зачѣмъ.
Городской старшина повиновался. Онъ подалъ знакъ своему куму.
Мейстеръ Окснеръ владѣлъ также сильнымъ голосомъ.
— Ура! воскликнулъ во все горло. — Да здравствуетъ великій герцогъ! ура, ура!
— Ура! ура! Великій герцогъ! подхватили всѣ присутствовавшіе, а у нихъ у всѣхъ были славныя глотки.
Молодой человѣкъ и старый неповоротливый господинъ посмотрѣли другъ на друга съ новымъ удивленіемъ и замѣшательствомъ.
— Не-уже-ли насъ узнали? спрашивали ихъ взгляды.
Пожилой господинъ движеніемъ головы намекнулъ молодому: неблагоразумнѣе ли будетъ имъ тихо удалиться.
Молодой отвѣчалъ утвердительно.
— Слава Богу! подумалъ Рудольфъ Зандеръ, переводя духъ.
— Господинъ старшина приказывайте кричать еще!
Городской старшина снова повиновался.
— Да здравствуетъ нашъ великій герцогъ! Ура, ура!
Но молодой практикантъ правъ напрасно воображалъ, что опасность миновалась.
Окснеръ находился неподалеку отъ обоихъ незнакомцевъ. Онъ замѣтилъ, что они не кричали ура со всѣми и сильно разсердился на нихъ за то.
— Господа, отчего вы не кричите съ нами? гнѣвно спросилъ онъ ихъ.
Молодой господинъ отвѣчалъ странною улыбкою, старый же взглядомъ, исполненнымъ негодованія.
Это еще болѣе раздосадовало мясника.
— Кричите вмѣстѣ съ нами!
Это была грубость и старый господинъ могъ наконецъ разразиться гнѣвомъ, какъ было его душѣ угодно.
— Чортъ возьми, что намъ за дѣло до вашихъ глупостей! Оставьте насъ въ покоѣ!
Онъ хотѣлъ удалиться со своимъ спутникомъ.
Но и старый господинъ напрасно воображалъ, что онъ могъ отдѣлаться такъ легко.
Окснеръ заступилъ имъ дорогу.
— Что? вскричалъ онъ въ досадѣ: — что? вы не хотите, чтобъ здравствовалъ нашъ великій герцогъ? Извольте тотчасъ же кричать: «Да здравствуетъ великій герцогъ!» и кричите громко. Да извольте кричать оба, и сію и?е минуту! Или вы узнаете, какъ обращается съ дурными патріотами почтенный мясной цехъ Андельфингена.
«Я погибъ! подумалъ Рудольфъ Зандеръ». Его заставляютъ кричать ура самому себѣ.
Но молодой незнакомецъ съ добродушною улыбкою воскликнулъ:
— Да здравствуетъ великій герцогъ!
Его примѣру послѣдовалъ и старый господинъ.
Рудольфъ Зандеръ вздохнулъ свободнѣе.
Но судьба готовила ему полную, совершенную гибель…
Процесія мясниковъ къ границѣ городскаго округа не могла остаться тайною въ городѣ Андельфингенѣ: объ этомъ вѣдь знали и дамы.
— Это государственная измѣна! воскликнулъ бургомистръ: — нарушеніе королевскихъ правъ, покушеніе противъ священной особы государя. Полиція должна воспрепятствовать; этотъ поступокъ подлежитъ суду и будетъ наказанъ.
Онъ бросился къ городскому судьѣ.
Городской судья былъ человѣкъ старый. Онъ открылъ новые законы о наказаніяхъ; на его лицѣ выразилось сомнѣніе.
— Нельзя сказать, чтобъ тутъ говорилось ясно, господинъ бургомистръ. Изъ новыхъ законовъ можно сдѣлать что угодно. Но нѣкоторымъ образомъ… я хотѣлъ сказать извѣстнымъ образомъ, этотъ случай, конечно, можно бы, пожалуй, считать относящимся къ ученію о государственной измѣнѣ.
— Этого съ меня довольно, господинъ судья. Прощайте!
Отецъ города Альденфингена взялъ на помощь столько жандармовъ и полицейскихъ верхомъ, сколько ему удалось собрать въ-торопяхъ, и самъ вскочилъ на лошадь.
Они поскакали во весь опоръ къ границѣ городскаго округа и скоро прибыли на пробу встрѣчи.
— Именемъ закона, закричалъ своимъ людямъ бургомистръ: — арестовать всѣхъ зачинщиковъ!
Въ эту минуту пожилой, неповоротливый господинъ только-что закричалъ:
«Да здравствуетъ великій герцогъ! ура!»
— И его, и его! воскликнулъ бургомистръ. — Кто здѣсь кричитъ ура, тотъ государственный преступникъ.
Пожилой господинъ, изумленный, хотѣлъ-было взглянуть на говорившаго, но огромнаго роста полицейскій крѣпко схватилъ его въ эту минуту за руку.
— Чортъ возьми! это еще что? воскликнулъ старикъ.
— Вы кричали ура: вы государственный преступникъ.
— Но, чортъ бы васъ побралъ! гдѣ же мы, наконецъ, въ Абдерѣ или въ Шёппенштетѣ, что ли? Сперва говорятъ, что вы дурной патріотъ, если не кричите ура, а потомъ васъ называютъ государственнымъ преступникомъ, если вы закричали ура, и закричали изо всѣхъ силъ!
Его молодой спутникъ долго удерживался, чтобъ не расхохотаться, но наконецъ не могъ долѣе и разразился громкимъ, веселымъ смѣхомъ.
Бургомистръ снова разгорячился.
— Какъ, молодой человѣкъ, вы вздумали смѣяться здѣсь! Знаете ли, что вы такимъ образомъ становитесь непосредственнымъ соучастникомъ въ государственной измѣнѣ?
— Нѣтъ, это ужь изъ рукъ вонъ! тутъ лопнетъ всякое терпѣніе! воскликнулъ старый господинъ. — Послушайте, продолжалъ онъ, обращаясь къ бургомистру: — скажите, противъ кого же собственно обвиняете вы насъ въ измѣнѣ?
— Противъ нашего всемилостивѣйшаго государя.
— Чортъ возьми!… А знаете ли вы, кто передъ вами?
— Государственный преступникъ! воскликнулъ бургомистръ.
— Передъ вами великій герцогъ, самъ великій герцогъ, а я — генералъ Вальтеръ. И теперь…
Какъ повѣствователь этой истинной исторіи, я могу вывести изъ затрудненія моихъ читателей и себя только нижеслѣдующимъ образомъ. Государь, если путешествуетъ даже инкогнито, непремѣнно долженъ имѣть подъ дорожнымъ плащемъ, подъ пальто, словомъ подъ верхнимъ платьемъ орденъ, который онъ могъ бы показать при случаѣ.
Молодой великій герцогъ также имѣлъ на себѣ орденъ, онъ откинулъ дорожный плащъ — всѣ увидѣли орденъ и узнали по немъ своего государя. Бургомистръ…
Онъ не заикался все время, пока горячился. Со многими заиками случается то же самое. Когда же онъ пришелъ въ замѣшательство, то не могъ произнесть ни слова.
Правда, никто изъ присутствовавшихъ не могъ произнести ни слова: всѣ были поражены какъ громомъ, исключая только одного.
Молодой практикантъ правъ Рудольфъ Зандеръ выскочилъ изъ четверомѣстной кареты съ быстротою молніи.
— Да здравствуетъ всемилостивѣйшій великій герцогъ! ура! воскликнулъ онъ.
За нимъ закричали всѣ присутствовавшіе громко, восторженно.
Въ то время, когда еще раздавались крики, Рудольфъ Зандеръ подбѣжалъ къ городскому старшинѣ Вурстеру.
— Держите рѣчь! Ступайте!
— Теперь? теперь же?
— Да, теперь, теперь! Скорѣе! Да не кричите такъ громко, какъ прежде.
Городской старшина съ торжественнымъ видомъ двинулся впередъ на лошади, за нимъ съ неменѣе-торжественнымъ видомъ слѣдовала и вся процесія мясниковъ. Они подъѣхали къ тому мѣсту, гдѣ находился государь, и городской старшина, остановившись возлѣ него, началъ свою рѣчь твердымъ и, какъ совѣтовалъ ему практикантъ правъ, неслишкомъ-громкимъ голосомъ:
«Всепресвѣтлѣйшій, всемилостивѣінній великій герцогъ!…» и такъ далѣе.
Онъ произнесъ ее сначала до конца не запинаясь. Окончивъ, онъ нѣсколько-громче воскликнулъ:
" Да здравствуетъ нашъ всемилостивѣйшій государь! ура! "
И еще разъ мѣстность огласилась кликами, которымъ, казалось, не будетъ конца.
Молодой великій герцогъ былъ тронутъ, пожилой господинъ, его первый адъютантъ, генералъ графъ Вальтеръ, провелъ рукою по глазамъ.
Затѣмъ государь ласково произнесъ:
— Господа! мы здѣсь совершенно-случайно сдѣлали другъ другу сюрпризъ. На васъ, какъ я вижу, нечаянность произвела радостное дѣйствіе. Что жь касается меня, друзья мои, то я желалъ бы, чтобъ судьба всегда дарила меня такими счастливыми сюрпризами.
— Ура! ура! радостно кричала толпа.
Великій герцогъ продолжалъ:
— Я хотѣлъ быть сюда только завтра. Теперь я уже долженъ остаться у васъ, и… я могу сѣсть въ этотъ экипажъ, который былъ назначенъ и для меня и не для меня. Вы, господинъ бургомистръ, желали сдѣлать меня вашимъ плѣнникомъ, а теперь вамъ, какъ моему плѣннику, нужно будетъ сѣсть со мною. Затѣмъ…
Онъ взоромъ искалъ кого-то между присутствовавшими, но ему пришлось искать долго.
Рудольфъ Зандеръ втерся въ послѣдніе ряды публики.
— Подойдите сюда! закричалъ ему великій герцогъ.
Рудольфъ Зандеръ долженъ былъ подойти.
«Я пропалъ!» подумалъ онъ: «на меня одного обрушится вся эта исторія, государственная измѣна. Я принялъ на себя роль государя; я допустилъ, чтобъ мнѣ оказывали великія почести… А тутъ еще и вчерашняя исторія! Я погибъ!… Проклятыя глупости!»
— Вы снова должны занять ваше мѣсто, произнесъ герцогъ, обращаясь къ нему. — Не отказывайтесь. Если я долженъ былъ вмѣстѣ съ вами везти телегу, то вы можете сидѣть рядомъ со мною въ каретѣ. Впрочемъ, я ужь справлялся о васъ послѣ вчерашняго свиданія. Я зналъ, что встрѣчусь съ вами въ Андельфингенѣ. Извѣстія, которыя сообщены мнѣ по телеграфу, такого рода, что я не смѣю представить васъ городу Андельфингену синдикомъ, и сегодняишее приключеніе еще болѣе убѣждаетъ меня въ томъ. Если вы сегодня могли пріобрѣсть здѣсь такое странное вліяніе, чего же можно ожидать, когда вы сдѣлаетесь синдикомъ города! Нѣтъ, вы должны принесть въ столицѣ жертву формализму, который еще владычествуетъ въ моей странѣ, и когда вы счастливо выдержите третій экзаменъ, то вы, я надѣюсь, еще долго будете везти со мною одну телегу, какъ я везъ вчера съ вами… Прошу васъ, господа!
Молодой практикантъ правъ принужденъ былъ сѣсть рядомъ съ великимъ герцогомъ; первый бургомистръ города Андельфингена сидѣлъ противъ своего государя рядомъ съ генераломъ Вальтеромъ.
Такимъ-образомъ поѣздъ торжественно двинулся въ городъ; процесія дѣлалась все больше, все многочисленнѣе становились удивленныя, но въ то же время радостныя, ликующія лица. Какой государь въѣзжалъ такимъ образомъ въ городъ?…
Одно лицо, впрочемъ, было печально и озабочено.
Элиза Альтхаусъ, миловидная дочь бургомистра, грустно сидѣла въ павильйонѣ, въ отцовскомъ саду, передъ городскими воротами; ея голубые глаза были полны слёзъ.
Бѣдная дѣвушка также узнала о томъ, что поразило весь городъ, объ ужасномъ покушеніи мясниковъ, для наказанія котораго ея отецъ отправился съ полиціею и жандармами, и о томъ, что въ главѣ этого страшнаго заговора находился незнакомый, молодой путешественникъ. Несчастная Элиза была увѣрена, что незнакомецъ былъ ея возлюбленный и что теперь прощай синдикатъ и все прочее!
«Все погибло!» думала она, заливаясь горькими слезами въ уединенномъ павильйонѣ, въ которомъ ожидала своего возлюбленнаго къ шести часамъ, какъ было назначено. «Все погибло! Въ-самомъ-дѣлѣ, можно ли благоразумному человѣку дѣлать такія глупости?»
Пробило шесть часовъ.
Вдругъ влетѣлъ въ павильйонъ ея возлюбленный (она не заперла садовую калитку: все вѣдь погибло!) съ сіяющимъ лицомъ, съ блестящими радостью глазами.
— И ты еще смѣешься, воскликнула она: — сдѣлавъ насъ несчастными! Ты ужь никогда не будешь здѣсь синдикомъ!
— Но я буду везти одну телегу съ великимъ герцогомъ, радостно произнесъ онъ.
— Боже мой! бѣдный, онъ сошелъ съ ума! Вотъ чѣмъ оканчиваются подобныя глупости!
— Нѣтъ, нѣтъ, мой ангелъ. Я потерялъ мѣсто синдика здѣсь, но за-то сколько я выигралъ! Самъ герцогъ приказываетъ мнѣ держать третій экзаменъ. Твой отецъ, прощаясь со мною за нѣсколько минутъ, пожалъ мнѣ руку, пожелалъ счастія на новомъ поприщѣ и на будущее время просилъ моей протекціи; а когда я на это возразилъ ему, что имѣю честь знать его дочь, то онъ отвѣтилъ мнѣ, что честь на сторонѣ его дочери, и…
— Ахъ ты тщеславный человѣкъ! прервала дѣвушка, видѣвшая, что онъ дѣйствительно не сошелъ съ ума: — этого ты, пожалуйста, не воображай!
Она бросилась къ нему на шею и, со слезами на глазахъ, радовалась счастью своего возлюбленнаго.
Когда же онъ разсказалъ ей все по порядку, благоразумная Элиза Альтхаусъ произнесла:
— Иногда человѣкъ и можетъ сдѣлать глупость, но въ такомъ случаѣ нужно, чтобъ онъ былъ счастливъ…
Впрочемъ, Рудольфъ Зандеръ съ этого времени пересталъ дѣлать глупости. Счастье, однакожь, не оставило его. Онъ занимаетъ теперь одну изъ высшихъ государственныхъ должностей на своей родинѣ и ежедневно работаетъ съ своимъ государемъ.