Гильда Страффорд (Гарраден)/ДО

Гильда Страффорд
авторъ Беатриса Гарраден, пер. Лидии Давыдовой, 1898

Оригинал: англ. Hilda Strafford (A Californian Story), опубл.: 1897. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: журнал «Міръ Божій», № 8, 1898.
Иллюстрации из нью-йоркого издания 1897 работы Эрика Пейпа.

ГИЛЬДА СТРАФФОРДЪ.

Повѣсть Беатрисы Гарраден.

(Переводъ съ англійскаго Л. Давыдовой).

I.

Желанный день, наконецъ, насталъ.

Робертъ Страффордъ смотрѣлъ на уединенное мѣстечко, избранное имъ для своего «рэнча», и его охватывалъ страхъ передъ будущимъ.

Тысячу разъ онъ уже старался мысленно поставить себя на ея мѣсто и посмотрѣть на окружающую природу ея глазами. Онъ уговорилъ ее пріѣхать ранней весною, чтобы южная Калифорнія предстала передъ нею въ своемъ лучшемъ видѣ, когда дожди уже кончатся, молодая травка покажется изъ подъ земли, и долины и горы одѣнутся блѣдно-зеленымъ покровомъ, который съ каждымъ днемъ будетъ дѣлаться все ярче.

Робертъ Страффордъ ждалъ пріѣзда Гильды Лестеръ, которая уже три года была его невѣстой, и теперь, наконецъ, рѣшилась пріѣхать сюда и выдти за него замужъ.

Робертъ сидѣлъ на скамейкѣ противъ сарая, покуривая трубку, и смотрѣлъ на свое маленькое имѣніе, расположенное на склонѣ холма. Онъ такъ любилъ его, что оно казалось ему прекраснымъ, и только по временамъ у него являлись сомнѣнія относительно того, какое впечатлѣніе оно можетъ произвести на новаго человѣка, не свыкшагося съ природой южной Калифорніи. Теперь же эти сомнѣнія овладѣли имъ всецѣло; онъ вынулъ изо рта трубку и опустилъ голову на руки. Бѣлый понтеръ, Нелли, съ удивленіемъ посмотрѣлъ на своего хозяина, потомъ поднялся и началъ ласкаться къ нему.

— Славный старый песъ, — проговорилъ Робертъ, поглаживая его по спинѣ. — Ты такое вѣрное, преданное существо. Ничего, другъ, это у меня пройдетъ.

Вдругъ вблизи послышался лошадиный топотъ; Нелли съ громкимъ лаемъ бросилась внизъ съ холма и въ скоромъ времени вернулась съ торжествомъ, весело прыгая и привѣтствуя хорошенькую, пѣгую лошадку Фанни, на которой ѣхалъ Бенъ Оверлей.

Бенъ соскочилъ съ лошади, привязалъ ее къ дереву и подошелъ къ своему другу, который не поднялся ему на встрѣчу, а продолжалъ сидѣть въ той же позѣ, какъ и раньше.

— Знаешь что, Бобъ, — сказалъ Бенъ Оверлей, подсаживаясь къ нему, — этотъ садикъ въ самомъ дѣлѣ очень милъ. Даже у глухой старухи съ трубкой нѣтъ такихъ чудныхъ фіалокъ, а такихъ розъ, я думаю, не найдешь и въ Санто-Барбарѣ. Не могу сказать того же о лужайкѣ. Она нѣсколько напоминаетъ мнѣ плѣшивую голову. Но зато ползучія растенія великолѣпны, особенно тѣ, которыя я посадилъ. Вообще твой маленькій рэнчъ самый лучшій во всей окрестности. Если бы мои лимоны росли такъ же хорошо, какъ твои, то ничто въ мірѣ не помѣшало бы мнѣ въ этомъ же году съѣздить на нѣсколько недѣль въ милую, старую Англію.

Робертъ Страффордъ взглянулъ на него и улыбнулся.

— Эти деревья въ самомъ дѣлѣ недурно идутъ — сказалъ онъ съ нѣкоторой гордостью. — За послѣдніе три года я потратилъ на нихъ большую часть своего времени и силъ. Должны же они хоть немножко вознаградить меня, правда, Бенъ?

Бенъ ничего не отвѣтилъ и сталъ закуривать трубку, а Робертъ Страффордъ продолжалъ:

— Вѣдь ты знаешь, что мы съ Тильдой уже давно были обручены, но тамъ, дома, дѣла мои шли скверно. Я никакъ не могъ никуда пристроиться, а тутъ еще случилось эта проклятая болѣзнь, которая на время сдѣлала меня ни къ чему непригоднымъ человѣкомъ. Когда же я, наконецъ, получилъ опять возможность работать, я сказалъ себѣ, что не оставлю камня на камнѣ, пока не добьюсь чего-нибудь. Здѣсь мнѣ открывалась новая жизнь и я рѣшилъ попытать счастья и обезпечить себя и Тильду.

Онъ помолчалъ, потомъ подсѣлъ ближе къ Бену Оверлею.

— Но я не понимаю, какъ я могъ надѣяться на то, что она согласится пріѣхать сюда, — заговорилъ онъ опять. — Я мечталъ объ этомъ и боялся этого. Если бы я получилъ сейчасъ письмо, что она перерѣшила и не пріѣдетъ, то, я думаю, что навсегда разучился бы улыбаться. Но это еще не самое ужасное, что можетъ случиться. Я еще больше боюсь ея разочарованія и гнѣва; потому что, въ сущности, нельзя не сказать, что это проклятая страна, скудная и обнаженная, и ты самъ знаешь, каково здѣсь живется женщинамъ. Почти всѣ онѣ ее ненавидятъ. Здѣсь въ нихъ точно что-то умираетъ. Достаточно посмотрѣть на нихъ, это сейчасъ видно. Онѣ утрачиваютъ интересъ ко всему. Я часто наблюдалъ за выраженіемъ ихъ лицъ и проклиналъ свои лимонныя деревья. И я долженъ сказать тебѣ, Бенъ, я такъ теперь измученъ работой и всѣмъ вообще, что если Тильдѣ здѣсь не понравится, я чувствую, что не перенесу этого. Меня это просто убьетъ.

Бенъ Оверлей ласково посмотрѣлъ на своего друга и своимъ мягкимъ, музыкальнымъ голосомъ началъ говорить ему слова утѣшенія и ободренія. Музыкальный голосъ былъ одной изъ привлекательныхъ особенностей Бена. У него было и много другихъ: мужественная осанка, рыцарское отношеніе ко всѣмъ и ко всему, спокойныя, привѣтливыя манеры доставили ему популярность въ маленькой долинѣ. Онъ былъ очень друженъ съ Робертомъ Страффордомъ и относился къ нему съ почти материнской заботливостью.

— Все это однѣ глупости, — сказалъ онъ весело. — Покажи мнѣ лучше, какъ ты устроился въ комнатахъ. А я кстати покажу тебѣ, какіе я вамъ приготовилъ свадебные подарки. Я видѣлъ всѣ эти бездѣлушки въ городѣ, когда былъ тамъ послѣдній разъ, и подумалъ, что они, можетъ быть, понравятся твоей прекрасной лэди. Особенныя надежды я возлагаю на этотъ абажуръ. А вотъ скатерть изъ китайскаго магазина, ваза для цвѣтовъ, и ваза для фруктовъ.

Они вошли въ домъ, и Бенъ одинъ за другимъ выкладывалъ свои подарки на столъ. Онъ осматривалъ комнату и въ первый разъ ему пришло въ голову, что Робертъ приготовилъ для своей молодой жены очень печальное обиталище. Въ саду, по крайней мѣрѣ, были цвѣты и кое-какая зелень, и горные хребты вдали, и постоянно мѣняющаяся игра свѣта и тѣней, и мягкій воздухъ, напоенный весенними благоуханіями; а здѣсь, въ этомъ низкомъ маленькомъ домикѣ не было ничего, на чемъ глазъ могъ бы отдохнуть. Ничего. Бенъ призадумался, но, взглянувъ на своего друга, сдѣлалъ надъ собой усиліе и улыбнулся.

— Ты купилъ отличную маленькую плиту, Бобъ, — сказалъ онъ. — Это, безъ сомнѣнія, самый лучшій сортъ. Вотъ увидишь, какіе я вамъ тутъ буду готовить прекрасные обѣды. Но, я думаю, тебѣ не лишнее было бы имѣть еще двѣ или три кастрюли, другъ мой. Качалка! Это отлично. Батюшки, даже и подушки есть! И этажерка съ шестью новыми книгами, среди которыхъ находится послѣдній романъ Мередита и новая драма Ибсена!

— Тильда любитъ читать, — сказалъ Робертъ, нѣсколько пріободрившись отъ похвалъ своего друга.

— Занавѣски тоже недурны, — продолжалъ Бенъ. — Какой оригинальный рисунокъ!

Такъ они прошлись по всему дому, Бенъ все расхваливалъ, а Бобъ съ удовольствіемъ выслушивалъ его похвалы. Они нѣсколько переставили мебель, положи!и на столъ новую скатерть, надѣли абажуръ на лампу, поставили цвѣты въ вазу и отошли къ дверямъ, чтобы полюбоваться общимъ видомъ.

— Понравится ли ей все это? — озабоченно проговорилъ. Бенъ.

— Конечно, понравится, — отвѣтилъ Бенъ съ увѣренностью. — Пестрая скатерть, абажуръ и цвѣты въ вазѣ, по моему мнѣнію, все скрасили.

— Если бы здѣсь еще были какіе-нибудь сосѣди! — сказалъ Робертъ. — Но здѣсь нѣтъ ни души на протяженіи 6 верстъ.

— Ты забылъ про глухую лэди съ ея трубкой, — замѣтилъ Бенъ, улыбаясь.

— Не дурачься, Бенъ, — сказалъ Робертъ коротко.

— Конечно, нельзя сказать, чтобы она была особенно привлекательной собесѣдницей, — продолжалъ Бенъ невозмутимо, — но все-таки она лучше, чѣмъ никто. Потомъ ты забываешь меня. Я тоже лучше, чѣмъ никто. Кромѣ того, въ 8 миляхъ живутъ Лаудердэль, Голлесъ и Грэгэмъ. У нихъ стало превесело съ тѣхъ поръ, какъ Джессъ Голлесъ вернулся ихъ своихъ путешествій.

— Гильда такъ любитъ музыку, — грустно проговорилъ Робертъ, — а у меня нѣтъ даже фортепіано.

— Этому легко помочь, — отвѣтилъ Бенъ. — Отчего ты мнѣ раньше не сказалъ? У глухой лэди есть фортепіано и я думаю, если немного подольститься къ ней, она его отдастъ тебѣ на прокатъ. Я умѣю убѣждать ее черезъ трубку; кромѣ того, я знаю, что она ко мнѣ благосклонна. Она находитъ, что у меня пріятный голосъ и главное, что мои усы очень походятъ на усы ея покойнаго племянника. У ея племянника должно быть были великолѣпнѣйшіе усы. Да, такъ вернемся къ фортепіано. Я постараюсь завтра же устроить это дѣло, а теперь ты возьми себя въ руки и не раскисай. Главное, не вздумай встрѣчать свою жену съ такой трагической миной. Это будетъ гораздо болѣе угнетать ее, чѣмъ все остальное. Ты просто заработался и тебѣ слѣдовало бы съѣздить на мѣсяцъ отдохнуть къ морю. Ты вернулся бы назадъ бодрымъ и здоровымъ и самъ сталъ бы смѣяться надъ всѣми своими опасеніями.

— Я и такъ поправлюсь, — сказалъ Робертъ. — Спасибо тебѣ за дружбу, Бенъ. Я былъ не особенно пріятнымъ собесѣдникомъ послѣднее время и ты все-таки…

— Пройдемъ теперь ко мнѣ, — прервалъ его Бенъ. — Я не хочу оставлять тебя сегодня вечеромъ въ одиночествѣ. Я приготовлю тебѣ роскошный ужинъ, а завтра утромъ снаряжу въ путь, на встрѣчу твоей невѣстѣ. А пока ты будешь ее встрѣчать и вѣнчаться, я здѣсь все устрою къ пріѣзду королевской четы. Идемъ, старый другъ. Боюсь, какъ бы ночью не было дождя.

— Я долженъ еще напоить лошадей, — сказалъ Робертъ. — А затѣмъ я готовъ.

Оба друга направились къ конюшнѣ, Нелли слѣдовала за ними по пятамъ.

Былъ часъ заката, тотъ часъ, когда обнаженная природа Калифорніи не уступаетъ по красотѣ самымъ живописнымъ странамъ земли. Краски поминутно мѣнялись, дѣлались ярче и угасали, уступая мѣсто другимъ, пока, наконецъ, нѣжное розовое сіяніе не озарило камни и горы мимолетной красотой.

— Такого заката твоя супруга въ Англіи не увидитъ, — сказалъ Бенъ, останавливаясь, чтобы сорвать нѣсколько дикихъ цвѣтовъ мексиканскихъ подснѣжниковъ и желтыхъ фіалокъ. Но, кажется, начинаетъ накрапывать дождь. Я бы предпочелъ, чтобы онъ начался тогда, когда мы уже водворимъ ее въ ея новомъ домѣ.

II.

Слѣдующимъ утромъ, когда Робертъ поѣхалъ въ городъ встрѣчать Гильду, Бенъ Оверлей отправился въ домъ своего друга, чтобы привести тамъ все въ порядокъ, а затѣмъ, закрутивши себѣ предварительно усы, пошелъ съ визитомъ къ глухой лэди, намѣреваясь выклянчить у нея фортепіано. Онъ былъ ея большимъ любимцемъ и единственнымъ человѣкомъ, не чувствовавшимъ передъ нею никакого страха. Ей было уже 70 лѣтъ, но она была еще полна жизненныхъ силъ и сама справляла всю работу въ своемъ рэнчѣ, нанимая рабочихъ только въ случаѣ крайней необходимости. А когда она нанимала кого-нибудь, то сама садилась у окна въ верхнемъ этажѣ и наблюдала за нимъ въ бинокль, чтобы быть увѣренной въ томъ, что онъ не теряетъ даромъ ни одной минуты. Сосѣдніе поселенцы изъ-за этого часто отказывались работать у нея. Они находили крайне непріятнымъ работать, когда на васъ смотрятъ и выслушивать всякія ругательства, не будучи даже въ состояніи отвѣтить на нихъ, такъ какъ отвѣтъ, все равно, не будетъ услышанъ иначе, какъ черезъ трубку. Были и другія жалобы противъ нея: она отвратительно кормила своихъ рабочихъ и не давала имъ ничего, кромѣ снятаго молока. Рабочіе готовы были перенести и бинокль, и трубку, и брань, но когда дѣло доходило до снятого молока, то мѣра терпѣнія переполнялась. Поэтому никто не соглашался работать для миссъ Дьюсбери, или во всякомъ случаѣ соглашались крайне неохотно, и Бену Оверлею приходилось иногда пускать въ ходъ все свое краснорѣчіе, чтобы убѣдить товарищей пожертвовать для нея нѣсколькими днями; когда же это все-таки не удавалось, онъ самъ отправлялся помогать ей. Такимъ образомъ онъ много разъ оказывалъ ей услуги, и, кромѣ того, его голосъ и манера обращенія были ей необыкновенно пріятны. Она находила, что онъ одинъ только и умѣетъ говорить съ ней черезъ трубку. Онъ не кричалъ, какъ другіе, и все-таки она могла слышать каждое слово.

Когда онъ пришелъ къ ней въ это утро, то засталъ слѣдующую сцену: миссъ Дьюсбери тщетно старалась услышать, что ей говоритъ мясникъ, а тотъ, въ свою очередь, понапрасну напрягалъ всѣ свои силы для того, чтобы быть понятымъ. Она находилась въ лихорадочномъ возбужденіи; мясникъ тоже имѣлъ крайне взволнованный видъ.

— Вы пришли какъ разъ во-время, чтобы спасти мою жизнь, — сказалъ онъ Бену. — Ради самого Бога, скажите ей черезъ трубку, что говядина вздорожала на два цента за фунтъ, что у меня не будетъ копченаго языка до слѣдующей недѣли, и что она дала мнѣ на 7 центовъ меньше, чѣмъ слѣдуетъ.

Бенъ своимъ мягкимъ голосомъ передалъ эти мистическія слова черезъ трубку, мясникъ получилъ удовлетвореніе и удалился, а миссъ Дьюсбери съ благосклонной улыбкой привѣтствовала своего любимца. Когда онъ сказалъ ей, что пришелъ просить у нея о большомъ одолженіи, она очень обрадовалась и Бенъ почувствовалъ, что ему не трудно будетъ получить ея согласіе. Но когда онъ объяснилъ, что ему нужно, то оказалось, что убѣдить ее не такъ-то просто. Конечно, она сама не играла на фортепіано; но, по ея словамъ, она не видѣла причины, почему кто-нибудь другой долженъ играть на немъ. Бенъ терпѣливо ждалъ, пока она истощитъ все свое краснорѣчіе, потомъ отошелъ въ сторону, вынулъ изъ кармана ножъ и отрѣзалъ сухую вѣтку отъ одного изъ ея лимонныхъ деревьевъ. Затѣмъ онъ спокойно началъ упрашивать ее и при этомъ покручивалъ свои длинные усы. Наконецъ, старуха сдалась.

— Можете получить фортепіано, — сказала она. — Только вы должны сами отвезти его.

Бенъ не счелъ нужнымъ прибавить, что онъ уже принялъ всѣ мѣры для того, чтобы сразу перевезти рояль; онъ побылъ у нея еще нѣкоторое время, выслушивая ея жалобы на рабочихъ и на ихъ лѣнь, которую она наблюдала черезъ бинокль. Ему хотѣлось высказать предположеніе, что, можетъ быть, бинокль и дѣлаетъ ихъ такими лѣвивыми, но, вспомнивъ о цѣли своего посѣщенія, во-время удержался и произнесъ великолѣпную рѣчь о лѣности, матери всѣхъ пороковъ. Онъ даже попросилъ у нея стаканъ снятого молока и, наконецъ, ушелъ, почтительно раскланявшись со старой лэди. Черезъ нѣкоторое время ея фортепіано уже стояло въ маленькомъ домикѣ Роберта Страффорда, и Бенъ старательно сметалъ съ него пыль.

Покончивши съ этимъ дѣломъ, онъ не зналъ, за что теперь приняться; наконецъ, пошелъ въ сарай, соорудилъ простой ящикъ для писемъ и поставилъ его на поворотѣ дороги, которая вела къ рэнчу Страффорда. Оставалось еще два часа. Онъ пошелъ въ садъ и полилъ цвѣты. На небѣ собирались густыя, сине-черныя облака, закрывавшія вершины горъ.

— Собирается гроза, — думалъ Бенъ. — Надѣюсь, что она еще не разразится сегодня вечеромъ. Это будетъ печальная встрѣча для жены Боба, хотя теперь хорошіе дожди были бы намъ очень кстати.

Онъ посмотрѣлъ на хорошенькую долину съ кольцомъ окаймлявшихъ ее деревьевъ, которая вся была видна съ холма, гдѣ стоялъ домъ Роберта. Во всякое время года оттуда виднѣлись эти зеленѣющія деревья, ютившіяся около холмовъ, которые, въ свою очередь, казалось, ютились около обнаженныхъ скалистыхъ горъ, возвышавшихся вдали.

— Эти деревья всегда пробуждаютъ во мнѣ тоску по родинѣ и ея лѣсамъ, — думалъ Бенъ. — Сѣрыя горы и холмы тоже хороши въ своемъ родѣ, и въ концѣ-концовъ ихъ начинаешь страшно любить, но все-таки безъ деревьевъ скучно. А вотъ Джессъ Голлесъ говоритъ, что когда онъ ѣздилъ на сѣверъ и потомъ вернулся сюда, то обрадовался этимъ обнаженнымъ горамъ, какъ роднымъ. Хотѣлъ бы я знать, какъ все это понравятся невѣстѣ Боба и какъ она здѣсь уживется. Женщины больше нашего страдаютъ тоской по родинѣ. Моя маленькая невѣста навѣрное истомилась бы здѣсь. Я могу переносить свое одиночество, но никогда не вынесъ бы ея тоскующаго взгляда. Бѣдный Бобъ. Лучше бы онъ не посылалъ за ней! Меня не удивляетъ, что онъ такъ безпокоится.

Онъ еще разъ посмотрѣлъ на тучи, потомъ вошелъ въ домъ, снялъ съ себя куртку, засучилъ, рукава и началъ готовить ужинъ.

Вдругъ маленькій домикъ весь затрясся отъ сильнаго порыва вѣтра, Нелли вскочила съ своего теплаго мѣстечка около огня и безпокойно начала озираться кругомъ.

— Проклятіе! — проворчалъ Бенъ. — Начинается гроза. Только бы они успѣли пріѣхать до дождя.

Было семь часовъ и тьма стояла непроглядная. Бенъ зажегъ фонарь и вышелъ съ нимъ на крыльцо. Время тянулось безконечно, но наконецъ, онъ услышалъ шумъ колесъ, черезъ нѣсколько минутъ лошадь въѣхала на холмъ, и голосъ Роберта воскликнулъ:

— Вотъ она, Бенъ!

— Да, вотъ и я, — сказала жена Боба.

— Наконецъ-то! Я такъ боялся, что гроза застигнетъ васъ въ дорогѣ, — сказалъ Бенъ, подойдя къ экипажу и помогая ей выйти. — Я сведу лошадь въ конюшню, Бобъ, а потомъ подамъ вамъ обѣдать. Предоставь мнѣ все.

Пока Бенъ распрягалъ лошадь, Бобъ повелъ жену въ домъ и просіялъ отъ удовольствія и гордости, когда она, осмотрѣвшись кругомъ, сказала:

— Какъ уютно ты все здѣсь устроилъ! Огонь въ каминѣ, цвѣты! Здѣсь сразу чувствуешь себя дома!

Въ этотъ моментъ всѣ сомнѣнія и опасенія Роберта исчезли, и когда Бенъ вернулся изъ конюшни, онъ засталъ мужа и жену, сидящихъ передъ огнемъ и отогрѣвающихъ себѣ руки; Нелли помѣстилась между ними, Робертъ разспрашивалъ про Англію, Тильда отвѣчала ему, и голосъ ея поразилъ Бена своимъ громкимъ, нѣсколько рѣзкимъ звукомъ. Онъ не имѣлъ еще времени хорошенько разсмотрѣть ее, потому что торопился поскорѣе подать имъ обѣдать. Обѣдъ состоялъ изъ мяса, изжареннаго такъ, какъ только одинъ Бенъ умѣлъ его жарить, салата изъ цыплятъ и кофея. Торжественно водрузивъ все это на столѣ, Бенъ опустился въ кресло со вздохомъ облегченія и началъ покручивать свои усы.

— Вы были такимъ вѣрнымъ другомъ Роберту, — сказалъ Тильда улыбаясь ему. — Я все уже знаю.

— Ну, полноте, — сказалъ Бенъ весело. — Я только помогъ ему пережить то время, пока онъ васъ ждалъ. Тогда этотъ несчастный дѣйствительно нуждался въ дружеской поддержкѣ. Но теперь онъ не имѣетъ болѣе несчастнаго вида.

— Я думаю, — засмѣялся Робертъ. — Въ данную минуту я не чувствую себя несчастнымъ.

— Вы мнѣ часто доставляли массу непріятностей, — сказалъ Бенъ, обращаясь къ Тильдѣ. — Когда почта опаздывала и ваши письма не приходили въ ту самую минуту, когда ихъ ждали, то мнѣ приходилось страдать за это. Потомъ, однажды вы были больны. Долженъ вамъ, сказать, что за время вашей болѣзни я не имѣлъ ни минуты покоя.

— Я вижу, вамъ дѣйствительно пришлось ивого перестрадать изъ за меня, — сказала Тильда съ улыбкой.

— Я не могъ равнодушно смотрѣть на его волненія, — сказалъ Бенъ, кладя руку на плечо Роберта. — Онъ принимаетъ все ужасно близко къ сердцу и тутъ ужъ съ нимъ невозможно ничего подѣлать.

— Онъ совершенно напрасно волновался, — сказала Тильда, и рѣзкія ноты въ ея голосѣ опять кольнули Бена. — Я очень сильна и за меня нечего бояться.

И дѣйствительно, она имѣла цвѣтущій видъ, несмотря на усталость послѣ длиннаго путешествія изъ Англіи въ Калифорнію. У нея былъ смуглый цвѣтъ лица и темные каріе глаза. Она была очень хорошенькой, даже красивой, и удивительно граціозной женщиной. Но Бену она показалась совсѣмъ несимпатичной. Простившись съ молодыми супругами и отправляясь домой на своей пѣгой лошадкѣ, онъ все время не могъ отдѣлаться отъ чувства нѣкотораго разочарованія и безпокойства, за Роберта.

III.

Прошло три дня со времени пріѣзда Тильды, а гроза, которая ужестолько времени висѣла въ воздухѣ, все еще не разразилась. Какъ всѣ рэнчеры, Робертъ желалъ дождей, но онъ былъ радъ этой небольшой отсрочкѣ, потому что ему хотѣлось показать Тильдѣ все свое хозяйство и садъ. Онъ казался совсѣмъ другимъ человѣкомъ съ тѣхъ поръ, какъ она пріѣхала; малѣйшее одобреніе съ ея стороны доставляло ему величайшее удовольствіе. Трудъ, волненія и рискъ своего предпріятія, онъ все это забывалъ, съ гордостью показывая ей результаты своихъ трудовъ. Онъ былъ теперь вполнѣ увѣренъ въ успѣхѣ.

— Многіе утверждаютъ, что плодоводство невыгодно, — говорить онъ, показывая ей свои любимыя деревья. — Но ты не тревожься за наше будущее. Большіе рэнчи часто не приносятъ дохода, потому что съ ними слишкомъ трудно справиться, а если маленькіе рэнчи прогораютъ, то это значитъ или что за ними не было достаточно присмотра, или что у ихъ владѣльцевъ не было достаточно денегъ, которыя они могли вложить въ нихъ. Но рэнчъ въ 26 акровъ, тщательно обработываемый, непремѣнно долженъ дать доходъ. Вотъ это здѣсь мои лучшія деревья. Они очень хорошо идутъ, и я разсчитываю получить въ будущемъ году по два доллара чистой прибыли съ каждаго ящика лимоновъ. Я ухлопалъ въ нихъ массу труда, но зато и вознагражденіе будетъ хорошее.

Гильда старалась дѣлать соотвѣтствующія случаю замѣчанія, но деревья не возбуждали въ ней никакого интереса. Они были для нея горькимъ разочарованіемъ, потому что, несмотря на письма Роберта, разсказывавшаго ей, что его садъ находится еще въ младенческомъ состояніи, она все-таки рисовала себѣ въ воображеніи купы большихъ деревьевъ, покрытыхъ апельсинами и лимонами. Она молча слѣдовала за мужемъ, который теперь повелъ ее къ своему искусственному резервуару.

— Эта штука тоже стоила много денегъ и труда, — говорилъ онъ, — но она была необходима. Въ такой сухой странѣ имѣть у себя подъ рукой воду представляетъ огромное преимущество.

Гильда похвалила резервуаръ и замѣтила, что здѣсь тоже слѣдовало бы посадить нѣсколько деревьевъ.

— Да, конечно, — согласился Робертъ. — У насъ вездѣ будутъ деревья я ты сама ихъ выберешь и скажешь, куда ихъ посадить.

— Отчего ты съ самаго начала не посадилъ въ саду хоть нѣсколько тѣнистыхъ деревьевъ? — спросила она. — Здѣсь какъ-то ужасно голо. Я не думала, что такія мѣста существуютъ внѣ пустыни.

Лицо Роберта омрачилось и Гильда быстро прибавила:

— Зато горы кругомъ очень величественны, и я думаю, въ концѣ концовъ, привыкнешь къ этой обнаженной землѣ.

— О, да, — отвѣтилъ онъ. — Современемъ эта картина начинаетъ казаться почти красивой.

— Красивой — нѣтъ, — возразила она рѣшительно, — но, можетъ быть, терпимой.

— Каждый день, — началъ онъ заискивающе, — ты будешь замѣчать перемѣну въ окружающемъ. Когда у насъ пойдутъ дожди, то вездѣ появится зелень и полевые цвѣты. Черезъ три недѣли этотъ маленькій холмикъ за нашимъ рэнчемъ весь покроется желтыми лиліями. А тамъ, въ горахъ, куда ты будешь ѣздить верхомъ, открывается чудный видъ на океанъ. Вѣтеръ доноситъ туда запахъ моря и временами тамъ даже слышенъ шумъ прибоя.

Онъ остановился на минуту. Гильда сказала весело:

— Я ужасно люблю ѣздить верхомъ. Мнѣ скоро можно будетъ начать прогулки?

— Хоть сейчасъ, — отвѣчалъ онъ, довольный тѣмъ, что она развеселилась. — Пойдемъ, я покажу тебѣ твою лошадку и мексиканское сѣдло.

Гильда видѣла всю его заботливость о ней, и была ему благодарна; съ каждымъ днемъ она все больше чувствовала его любовь и усиленно старалась отвѣчать на нее соотвѣтствующимъ образомъ. Она принялась за работу, къ которой не привыкла и которая ей совсѣмъ не нравилась, и скоро прекрасно выучилась хозяйничать. Но тѣмъ не менѣе она не могла не признаться себѣ, что сдѣлала огромную ошибку. Оглядываясь назадъ, она недоумѣвала, какимъ образомъ могла она рѣшиться пріѣхать въ эту далекую страну и обречь себя на существованіе, съ которымъ она никогда не примирится. Она любила Роберта настолько, насколько вообще считала себя способной любить, и когда онъ заболѣлъ и уѣхалъ изъ Англіи, она осталась его невѣстой, получала отъ него письма полныя любви и тоски, и отвѣчала на нихъ ласковыми, но спокойными письмами. Такъ шли года, и когда наконецъ, возникъ вопросъ объ ея поѣздкѣ въ Калифорнію, то ея родные и друзья горячо воспротивились этому. Они доказывали ей, что послѣ жизни въ Лондонѣ, полной самыхъ разнообразныхъ и живыхъ интересовъ, ѣхать въ южную Калифорнію было бы чистымъ безуміемъ. Но всѣ ихъ доводы только усиливали ея желаніе поѣхать: она вдругъ почувствовала жалость къ одинокому человѣку, который томится тамъ вдали и разсчитываетъ на ея поддержку. Если она не предполагала сдержать своего слова, то ей слѣдовало давно предупредить его, а не оставлять его въ надеждѣ. Всѣ эти соображенія, въ связи съ любовью къ путешествіямъ и жаждой новыхъ впечатлѣній, рѣшили дѣло.

И вотъ она пріѣхала.

Сидя теперь на маленькой верандѣ, отдыхая отъ своихъ хозяйскихъ обязанностей и наблюдая за Робертомъ, который возился въ полѣ, она вдругъ поняла, что сдѣлала величайшую глупость. Она смотрѣла на роскошный вспаханный черноземъ темно-коричневаго цвѣта и правильные ряды лимонныхъ деревьевъ, на просторъ разстилающейся кругомъ земли, гдѣ не видно было и слѣда человѣческаго жилья; на обнаженныя суровыя горы вдали. Все было такъ тихо и безжизненно. Нигдѣ никакого признака жизни, никакихъ звуковъ, которые оживляютъ даже самыя маленькія глухія деревеньки въ старой странѣ. За исключеніемъ мужа, не съ кѣмъ было даже и слова сказать въ теченіе всего дня.

И такую жизнь она выбрала вполнѣ сознательно, добровольно! Она добровольно отказалась отъ жизни, полной интересовъ и впечатлѣній, и была такъ безумна, что промѣняла ее на этотъ ужасъ!

Здѣсь даже и читать не было охоты. Романъ Меридита лежалъ около нея нераскрытый. Взглядъ ея упалъ на книгу и ей стало стыдно при мысли, какой неблагодарностью она отплачиваетъ Роберту за всю его доброту. Онъ купилъ для нея цѣлый рядъ новыхъ книгъ, подписался на лучшіе журналы, привезъ изъ города настройщика. А ей не хотѣлось читать, и она даже ни разу не дотронулась до фортепіано. Раскаяніе охватило ее; она вскочила и отправилась въ поле, поговорить съ мужемъ. Лицо его просіяло, когда онъ ее увидѣлъ. Нелли бросилась къ ней навстрѣчу, и лошади съ недоумѣніемъ смотрѣли на то, что происходитъ кругомъ. На минуту она почувствовала себя почти счастливой.

— Я бы хотѣла побольше помогать тебѣ, — сказала она ласково. — Я очень сильная и здоровая, я могла бы работать и въ полѣ. У тебя ужасно усталый видъ.

— О, это пустяки, — сказалъ онъ, улыбаясь и вытирая себѣ лобъ. — Съ тѣхъ поръ какъ ты пріѣхала, мнѣ все кажется легко.

— Я думаю, что легко могла бы выучиться копать, — сказала она.

— Можетъ быть, ты разсчитываешь, что я позволю тебѣ копать ирригаціонныя канавы? — спросилъ онъ, улыбаясь. — Нѣтъ, ужъ ты лучше занимайся своимъ хозяйствомъ, а въ будущемъ году поспѣютъ лимоны.

— Въ будущемъ году, — проговорила она тихо, и сердце ея упало.

— Я почти рѣшилъ посадить нѣсколько орѣшниковъ, — сказалъ Робертъ. — Они дадутъ плодъ только черезъ девять лѣтъ, но зато потомъ будутъ приносить большой барышъ.

— Черезъ девять лѣтъ, — повторила она уныло и почувствовала, что рыданія подступаютъ ей къ горлу.

Но въ этотъ моментъ появился Бенъ Оверлей съ только что убитой имъ дичью.,

— Позвольте вамъ преподнести мою добычу, — сказалъ онъ, обращаясь къ Тильдѣ. — Я убилъ ее изъ этого лука, который Джессъ Голлесъ посылаетъ вамъ въ подарокъ. Онъ слишкомъ застѣнчивъ и не рѣшается лично вручить его вамъ. Хотя онъ навѣрное не покажется вамъ застѣнчивымъ, когда вы его увидите.

— А когда я его увижу? — спросила Тильда, которая сразу оживилась и выглядѣла теперь очень красивой.

— Сегодня вечеромъ, — отвѣтилъ Бенъ, посматривая на нее съ восхищеніемъ. — Надо вамъ сказать, я явился предупредить васъ, что черезъ часъ васъ ожидаетъ посѣщеніе семи молодыхъ людей. Лаудердоль, Грэгемъ, Голлесъ и нѣкоторые другіе собираются сегодя выразить вамъ свое почтеніе. Голлесъ вамъ навѣрное понравится. Онъ очень забавенъ, когда бываетъ въ хорошемъ настроеніи духа. Но послѣднія три недѣли онъ былъ нездоровъ и только теперь совсѣмъ оправился, Онъ сдѣлалъ девять завѣщаній и написалъ шесть прощальныхъ писемъ за это время, и увѣряетъ, что благодаря этому и поправился.

— Надо пойти приготовить все къ пріему гостей, — сказана Тильда, обрадованная неожиданнымъ развлеченіемъ. — Это очень любезно со стороны м-ра Голлеса прислать мнѣ свой лукъ. Научите меня стрѣлять, м-ръ Оверлей. Я бы хотѣла сейчасъ же попробовать.

Бенъ показалъ ей, какъ надо держать лукъ, натянулъ его и съ одобрительной улыбкой кивнулъ Бобу, когда она попала въ цѣль, которую ей намѣтили.

— Скоро она будетъ уже ходитъ съ нами въ горы, охотиться на оленей, — сказалъ онъ. — Можетъ быть, она будетъ счастливѣе на охотѣ, чѣмъ мы.

— Можетъ быть, — отвѣчалъ Робертъ, смѣясь. — Не забудь спросить у Голлеса, Гильда, сколько оленей онъ убилъ на своемъ вѣку.

Гильда отправилась въ домъ, приготовлять угощеніе для гостей.

— Сегодня навѣрное будетъ дождь, — сказалъ Бенъ. — Посмотри только на небо.

— Да, я думаю, что сегодня твое пророчество, наконецъ, исполнится, — отвѣчалъ Робертъ, выпрягая лошадей изъ плуга.

IV.

Семь молодыхъ людей пришли, какъ и обѣщали, и очень понравились Гильдѣ. Она совсѣмъ ожила въ обществѣ этихъ молодыхъ англичанъ, занесенныхъ судьбою въ глушь южной Калифорніи, съ удовольствіемъ слушала ихъ разсказы, смѣялась ихъ шуткамъ и отвѣчала за ихъ безконечные вопросы о томъ, что дѣлается дома.

— Какой видъ имѣетъ теперь Страндъ? — спрашивалъ Грэгэмъ.

— Нѣтъ ли какихъ перемѣнъ въ Паркъ-Лэнѣ? — вопрошалъ Голлесъ

Несмотря на свою недавнюю болѣзнь, онъ былъ въ прекрасномъ настроеніи духа.

— Я былъ очень боленъ, — разсказывалъ онъ Гильдѣ, — но Лаудердэль великолѣпно ухаживалъ за мной и, наконецъ, мнѣ стало настолько лучше, что я смогъ написать нѣсколько прощальныхъ писемъ въ Англію и сдѣлать свое завѣщаніе. А вы знаете, какъ это трудно, особенно когда у васъ много драгоцѣнностей. Я завѣщалъ свою трубку сначала Лаудердэлю, потомъ Грэгэму, потомъ Бобу, потомъ Бену Оверлей, и въ концѣ концовъ оставилъ ее себѣ.

— Вы должны были-бы оставить себѣ и лукъ, — сказала Гильда, — хотя я очень рада, что вы этого не сдѣлали.

Всѣ оживленно болтали и смѣялись и Джессъ Голлесъ больше всѣхъ. Когда Бенъ заявилъ, что имъ пора домой, то всѣмъ не хотѣлось уходить, и Голлесъ, очень любившій музыку, посматривалъ на фортепіано. Но Бенъ безпокоился на счетъ погоды и настаивалъ, чтобы идти сейчасъ же.

— Идемъ, идемъ, дайте мнѣ только съѣсть свое печенье, — сказалъ Джессъ. — Вы никогда не даете намъ такого вкуснаго печенья, Бенъ. Знаете, м-съ Страффордъ, когда мы хотимъ убить время, то мы просимъ Бена приготовить намъ песочное пирожное. Ими сразу можно убить всякаго звѣря.

— Отчего вы не попробуете запустить ихъ въ оленя? — замѣтила Гильда. Всѣ опять разсмѣялись. Потомъ Робертъ зажегъ фонарь и отворилъ дверь.

— Идетъ дождь, — заявилъ онъ, — и, что еще важнѣе, онъ усиливается.

— Ура! — воскликнулъ Грэгэмъ. — Мы наживемъ себѣ огромныя состоянія!

— Да, — сказалъ Робертъ. — Мы всѣ будемъ спасены, если теперь пойдутъ хорошіе дожди. Но васъ порядочно вымочитъ, пока вы доберетесь до дому.

— Ничего, — отвѣчалъ Джессъ. — Единственный, за кого еще можно опасаться, это я, потому что я нѣжнаго сложенія, а остальные сдѣланы изъ такого грубаго матеріала, что ихъ никакой дождь не пройметъ. А на мнѣ тоже нѣтъ никакихъ одѣяній, которыя могли бы пострадать отъ дождя, за исключеніемъ воротничка, взятаго на прокатъ у Бена, но его я положу въ карманъ. Прощайте, м-съ Страффордъ. На прощанье мы трижды прокричимъ ура въ вашу честь и въ честь Боба и дорогой старой Англіи.

Молодые люди хоромъ прокричали троекратное ура и удалились. Гроза разразилась вскорѣ послѣ ихъ ухода съ неописуемой яростью. Поднялся страшный вѣтеръ и потрясалъ до самаго основанія маленькій домикъ. Робертъ и Гильда сидѣли у огня и слушали, какъ трещали стѣны ихъ дома. Иногда Нелли вскакивала и начинала выть, а Гильда нервно вздрагивала.

— Это ничего, — успокаивалъ ее Робертъ. — Вѣтеръ скоро утихнетъ, а что касается дождя, то мы уже давно его ждемъ. Мы всѣ были бы разорены, если бы дожди не настали наконецъ. Лежи смирно, Нелли. Нечего тебѣ бояться.

Но вѣтеръ не утихалъ. Съ каждымъ часомъ онъ бушевалъ сильнѣе и дождь, цѣлыми потоками изливавшійся на землю, производилъ оглушающій шумъ.

— Я жалѣю, что мы не оставили ихъ ночевать, — говорилъ Робертъ. — Въ такую ночь страшно быть въ дорогѣ. Когда начинаются такія бури, — продолжалъ онъ, — я всегда чувствую благодарность Бену за то, что онъ уговорилъ меня купить землю по склону холма, а не въ долинѣ. Три года тому назадъ здѣсь въ долинѣ случилось ужаснѣйшее происшествіе. У одного рэнчера 8 акровъ оливковыхъ деревьевъ было окончательно затоплено разливомъ рѣки. Завтра ты должна сходить посмотрѣть на рѣку. Ты видѣла ее вчера, ее правда ли? Ну, такъ вотъ, ты не узнаешь ее послѣ одного или двухъ дней дождя. И къ намъ на веранду будетъ доноситься ея шумъ, точно шумъ океана.

Немного погодя, онъ сказалъ:

— Я жалѣю, что такъ наполнилъ свой резервуаръ. Какой я идіотъ, мнѣ не пришло въ голову, что это можетъ быть очень опасно въ случаѣ дождя.

— Тебя это безпокоитъ? — спросила Тильда ласково.

— Пока не особенно, — отвѣтилъ онъ. — Но завтра утромъ надо будетъ пораньше встать и поднять плотину. Съ этими резервуарами нужна такая осторожность. Если плотина прорвется, то это величайшее несчастіе, какое только можетъ случиться. Но моя плотина прочна, какъ крѣпость. Я страшно работалъ надъ ней и чувствовалъ себя въ родѣ героя Виктора Гюго въ «Труженикахъ моря». Помнишь, того, который выбивался изъ силъ надъ заданной самому себѣ задачей.

— Бѣдный мой Бобъ, — съ несвойственной ей нѣжностью сказала Гильда, наклоняясь къ нему. — Ты совсѣмъ не годишься для такой трудной работы. Ты совсѣмъ замучился, и все это ради меня, и если бы ты только зналъ, какъ я недостойна всѣхъ твоихъ жертвъ.

— Я хотѣлъ, чтобы нашъ маленькій рэнчъ былъ какъ можно лучше обработанъ и вообще хотѣлъ предоставить тебѣ все лучшее, что только можно въ этой далекой странѣ. Что касается меня, то я чувствую себя совершенно счастливымъ съ тѣхъ поръ, какъ ты пріѣхала ко мнѣ, только я всегда жалѣю о томъ, что мнѣ не удалось устроить для тебя домашній очагъ въ Англіи. Я и и когда не забываю объ этомъ, что бы я ни дѣлалъ.

Онъ, казалось, ждалъ отвѣта, но Гильда молчала и когда она, наконецъ, заговорила, то предметомъ ея разговора были недавніе гости. А затѣмъ опять поднялся сильный порывъ вѣтра, и все ихъ вниманіе было поглощено тѣмъ, чтобы покрѣпче запереть окна и двери и предохраниться отъ дождя. Затѣмъ они пошли спать.

Гильдѣ снилась Англія и все, что она тамъ оставила. Ей снилось, что Робертъ говорилъ ей: въ будущемъ году будетъ сборъ лимоновъ, а она повторила: въ будущемъ году, и сердце ея сжималось.

Робертъ видѣлъ во снѣ восемь акровъ оливковыхъ деревьевъ, погибшихъ отъ наводненія три года тому назадъ и свой собственный рэнчъ, расположенный въ безопасномъ мѣстѣ, на склонѣ холма, и свой резервуаръ. Ему снилось, что онъ все еще работаетъ надъ нимъ, укрѣпляетъ земляную плотину.

Онъ проснулся рано утромъ и увидѣлъ, что буря все еще свирѣпствуетъ. Онъ сразу вспомнилъ про свой резервуаръ и, охваченный ужасомъ, выбѣжалъ изъ дому, не взирая на дождь и вѣтеръ и направился прямо къ резервуару.

Съ минуту онъ стоялъ, какъ парализованный.

Вода только что начала переливаться черезъ плотину. Онъ пришелъ слишкомъ поздно и сразу понялъ это. Черезъ 10 минутъ вода пробила большую брешь въ плотинѣ и разлилась по рэнчу, затопляя маленькія деревья.

Робертъ стоялъ подъ дождемъ и вѣтромъ и безпомощно смотрѣлъ, какъ вода разрушала результаты его трехлѣтняго труда: онъ видѣлъ свои лучшія лимонныя деревья, вырванныя съ корнемъ и унесенныя потокомъ. Менѣе чѣмъ черезъ полчаса все это кончилось, а онъ все еще стоялъ тамъ, какъ вкопанный, не замѣчая ни вѣтра, ни дождя, не сознавая ничего, кромѣ своей неудачи. Но когда голова его опять начала работать, первою мыслью его была мысль о Тильдѣ: ради него она покинула семью и родину и всю свою прежнюю жизнь, и пріѣхала сюда, въ эту ужасную, пустынную страну, гдѣ всѣ томятся тоской по родинѣ и жаждутъ увидѣть хоть клочекъ родной земли, какое-нибудь поле Девоншира, или холмъ Сёррея. Въ настоящую минуту онъ готовъ былъ отдать все на свѣтѣ, чтобы снова очутиться дома, въ родной, привычной ему обстановкѣ. И чѣмъ сильнѣе ему самому хотѣлось на родину, тѣмъ больше онъ упрекалъ себя въ томъ, что привезъ сюда Тильду, заставилъ ее отказаться отъ прежней жизни, и для чего? Для того, чтобы раздѣлять его изгнаніе, его одиночество и его неудачи. Вотъ все, что онъ могъ предложить ей, и онъ долженъ былъ это предвидѣть заранѣе, и если не могъ спасти самого себя, то обязанъ былъ во всякомъ случаѣ уберечь ее".

Наконецъ онъ рѣшился уйти и, борясь съ вѣтромъ, добрался до дому. Тильда выбѣжала встрѣтить его.

— Робертъ, — сказала она, всматриваясь въ его блѣдное лицо, — я такъ безпокоилась… Въ чемъ дѣло? Что случилось?

— Ты слышишь этотъ шумъ? — проговорилъ онъ упавшимъ голосомъ. — Это наша плотина прорвалась и вода разлилась по рэнчу. Не правда ли, непріятно быть женой человѣка, которому ничто не удается?

V.

Весь этотъ ужасный день Тильда старалась быть какъ можно ласковѣе съ мужемъ и всячески успокаивала его, но она все-таки могла дать ему такъ мало, что не въ силахъ была утѣшить его. Она была еще слишкомъ чужда калифорнійской жизни, чтобы вполнѣ понять все значеніе постигшаго ихъ несчастія, и, кромѣ того, въ ея утѣшеніяхъ не хватало теплоты и силы любви. Всѣ ея слова не производили на него никакого дѣйствія. Онъ сидѣлъ у огня и имѣлъ совершенно убитый видъ; временами онъ взглядывалъ на нее, когда она проходила по комнатѣ, занятая своими хозяйственными хлопотами. Она подала обѣдъ и уговаривала его съѣсть хоть что-нибудь, но онъ отрицательно покачалъ головою и подсѣлъ поближе къ огню. Около трехъ часовъ буря начала утихать и дождь кончился.

Гильда, чувствовавшая себѣ очень несчастной и безпомощной, вышла на веранду, прислушивалась къ шуму рѣки и смотрѣла на серебристую полосу воды, извивающуюся по долинѣ, которая была раньше совершенно сухой. Она смѣялась раньше, когда Бобъ говорилъ ей, что эта песчаная дорога, пересѣкающая по серединѣ равнину, и есть ихъ великая рѣка. Теперь же; смотря на нее, она испытывала сильное желаніе сойти внизъ и посмотрѣть на нее поближе. Она какъ разъ задумывалась надъ вопросомъ, можно ли на время оставить Роберта, и имѣетъ ли она право позволить себѣ это маленькое развлеченіе, когда увидѣла вдали человѣка, поднимающагося на холмъ, и узнала въ немъ Бена Оверлея. Она вздохнула съ облегченіемъ. Бенъ останется съ Робертомъ, а она пойдетъ прогуляться и вернется, немного освѣжившись тѣломъ и духомъ. Бенъ, навѣрное, лучше ея съумѣетъ успокоить Роберта, да и ей сразу стало легче, когда она его увидѣла. Жизнь ея не казалось такой мрачной и безнадежной, когда она вспоминала, что у нихъ есть такой сосѣдъ и другъ, какъ Бенъ Оверлей.

— Вотъ вы и познакомились съ типичной калифорнійской бурей, — сказалъ Бенъ, здороваясь съ нею. — Ваше счастье, что вы живете на холмѣ. Въ долинѣ буря навѣрное произвела большія опустошенія. И она еще не кончилась. Это только временное затишье, и я воспользовался имъ, чтобы придти узнать, все ли у васъ благополучно. Гдѣ Бобъ?

— Бобъ сидитъ у огня, — сказала она.

— Онъ долженъ былъ бы свести васъ посмотрѣть на рѣку. Это удивительная картира.

— Я только что собиралась идти туда, — отвѣчала она уныло. — Мнѣ хочется хоть немного развлечься. Бобъ очень огорченъ; мы оба очень огорчены. Вода изъ резервуара разлилась сегодня утромъ.

— Господи, Боже мой! — восликнулъ Бенъ. — И вы говорите объ этомъ такъ, какъ будто разбилась какая-нибудь банка съ вареньемъ!

Гильда съ негодованіемъ посмотрѣла ему вслѣдъ, когда онъ быстро открылъ дверь и вошелъ въ домъ. Онъ положилъ руки на плечи Бобу и сказалъ:

— Встряхнись, старый другъ. Я пришелъ выкурить съ тобою трубку.

— Это ты, Бенъ!

Робертъ взглянулъ на него и замолчалъ.

Нѣкоторое время они молча сидѣли у огня, а Гильда оставалась на верандѣ.

Наконецъ, Робертъ заговорилъ:,

— Мои лучшія деревья погибли, — сказалъ онъ тихимъ голосомъ. — Лучшая часть моего рэнча разрушена.

— Мы поправимъ ее, — сказалъ Бенъ. — Я буду помогать тебѣ и вдвоемъ мы быстро возстановимъ все.

Робертъ покачалъ головою.

— Здѣсь нечего поправлять, — проговорилъ онъ. — Меня опять постигла неудача и я увлекъ съ собою эту дѣвушку. Вотъ чего я не могу простить себѣ. А она была такъ добра и терпѣлива со мной весь этотъ ужасный день. Не весело встрѣтила ее Калифорнія, не правда ли?

На минуту у Бена проснулось сочувствіе къ Тильдѣ и онъ пожалѣлъ, что только что такъ рѣзко говорилъ съ ней. Бобъ былъ правъ. Дѣйствительно, не на веселье пріѣхала она сюда: пустая, скучная жизнь, выбившійся изъ силъ труженикъ и разоренный рэнчъ. Нельзя сказать, чтобы она сдѣлала особенно блестящую партію.

— Я пойду съ ней сейчасъ къ рѣкѣ, — сказалъ онъ. — Ей хочется пойти туда, а идти одной не совсѣмъ безопасно.

Бобъ кивнулъ головою въ знакъ одобренія и опять сдѣлался безучастнымъ ко всему внѣшнему міру. Бенъ понялъ, что теперь его лучше оставить одного, и ушелъ, не разспрашивая ничего про резервуаръ. Но онъ и самъ вскорѣ убѣдился, что дѣйствительно вода затопила лучшую часть рэнча, и сердце у него заболѣло за друга. Онъ обошелъ его владѣнія, и потомъ черезъ садъ поднялся на веранду. Тильда все еще стояла тамъ. Она казалась очень грустной.

— Не хотите-ли пройтись со мной къ рѣкѣ? — сказалъ онъ со своей обычной привѣтливой манерой. — Бобу лучше побыть одному, а вамъ хорошо будетъ немного прогуляться. Только надѣньте толстые сапоги, потому что грязь ужаснѣйшая. Вы не боитесь идти по грязной дорогѣ?

— Нѣтъ, нисколько, — отвѣтила она живо. — Я съ удовольствіемъ пройдусь.

Черезъ нѣсколько минутъ они уже шли по долинѣ, иногда завязая въ грязи, иногда прокладывая себѣ путь безъ всякихъ затрудненій. Сначала Бенъ не могъ заставить себя говорить съ ней о неудачѣ, постигшей его друга; ему казалось, что Тильда или не понимаетъ его, или относится равнодушно. Но не можетъ же быть, чтобы она въ самомъ дѣлѣ была равнодушна, думалъ онъ. Вѣроятно, у нея одна изъ тѣхъ сдержанныхъ натуръ, которыя умѣютъ скрывать свои страданія. Въ концѣ концовъ онъ все-таки заговорилъ о томъ, что въ данную минуту всецѣло поглощало его мысли.

— Эта исторія съ резервуаромъ ужасно непріятна, — сказалъ онъ. — Бенъ работалъ надъ нимъ, какъ негръ, въ теченіе цѣлаго года. Я не видалъ, чтобы кто-нибудь такъ трудился, какъ онъ. И никто изъ насъ даже не допускалъ и тѣни сомнѣнія въ прочности плотины. Онъ еще не говорилъ со мной ни слова объ этомъ, и я не спрашивалъ. Въ свое время онъ разскажетъ.

— Онъ слишкомъ наполнилъ резервуаръ, — заговорила Тильда своимъ звенящимъ голосомъ. — Я просто не могу понять, зачѣмъ онъ сдѣлалъ такую нелѣпость, зная, что съ минуты на минуту можетъ пойти дождь. Потомъ, оказывается, что плотина была не въ порядкѣ. Отъ того все и случилось; такъ, по крайней мѣрѣ, онъ сказалъ мнѣ. Онъ все откладывалъ починку плотины, пока, наконецъ не стало поздно. Мнѣ ужасно жаль, что случилось такое несчастіе, но я все-таки не понимаю, почему онъ не принялъ самыхъ простыхъ мѣръ предосторожности. Я, конечно, не скажу этого ему, но мнѣ кажется, что ничего бы не случилось, если бы…

— Если бы Бобъ не выбился окончательно изъ силъ, — прервалъ ее Бенъ рѣзко.

— Во всякомъ случаѣ, все это очень непріятно, — сказала она равнодушно.

Бенъ посмотрѣлъ на нее, съ трудомъ сдерживая свое негодованіе. Какъ холодно она разсуждала о мужѣ! Онъ тщетно старался понять, что она собою представляетъ. Очевидно, она не понимала своего несчастья и говорила о немъ, какъ о чемъ-то, совершенно ее не затрогивающемъ.

— Я не думаю, чтобы теперь былъ подходящій моментъ для критики, — сказалъ онъ. — Теперь Бобу нужна не критика, а сочувствіе.

— Неужели вы думаете, что я этого не понимаю? — спросила она холодно. — Вы, можетъ быть, воображаете, что я буду еще болѣе отравлять ему эти горькія минуты? Какое же вы составили себѣ мнѣніе обо мнѣ мнѣніе, скажите пожалуйста?

— Я думаю, что составилъ себѣ о васъ самое правильное мнѣніе, — отвѣчалъ онъ спокойно. — Вы — новый человѣкъ въ Калифорніи, незнакомый съ нашей здѣшней жизнью, съ недѣлями, мѣсяцами и годами непривычнаго труда, съ нашими тревогами и несчастьями. Вашъ рэнчъ фактически разоренъ. На всѣхъ этихъ деревьяхъ въ будущемъ году уродились-бы превосходные лимоны. Бобъ ухаживалъ за ними съ особенной заботливостью. Теперь они погибли. Та часть вашего рэнча, которая не пострадала отъ разлива резервуара, засажена только въ самое послѣднее время. Мѣсяца два или три тому назадъ я самъ помогалъ Бобу сажать эти деревья, Теперь намъ опять придется начинать сначала. Это просто ужасно.

Онъ остановился, и потомъ продолжалъ, охваченный неожиданнымъ сочувствіемъ къ ней:

— Не будемъ говорятъ объ этихъ грустныхъ вещахъ. Вамъ я безъ того сегодня не весело, а я дѣлаю все, отъ меня зависящее, чтобы вамъ стало еще тяжелѣе. Голлесъ всегда говоритъ, что я могъ бы составить прекрасную книгу причитаній.

— Голлесъ — очень забавный мальчикъ, — сказала Гильда, невольно улыбаясь.

— Когда-нибудь, когда онъ будетъ въ хорошемъ расположеніи духа, заставьте его разсказать про свою знаменитую ссору съ глухой лэди, — сказалъ Бенъ. — Мы всѣ его очень любимъ, онъ вноситъ столько оживленія въ нашъ кружокъ. Ну, вотъ мы и пришли. Что вы скажете о рѣкѣ? Хотите, подойдемъ къ самому потоку? Только пустите меня впередъ и идите по моимъ слѣдамъ. Не выбирайте себѣ сами дороги. Почва здѣсь очень зыбкая, и вы рискуете увязнуть, если не будете очень осторожны. Или, можетъ быть, вы не хотите идти дальше?

— Нѣтъ, нѣтъ, пойдемте, — отвѣчала она живо. — Я на все готова.

Она забыла свои недавнія огорченія и весело шла за нимъ, время отъ времени крича ему вслѣдъ:

— Я отлично справляюсь, м-ръ Оверлей.

Наконецъ, они добрались до самаго берега рѣки и могли наблюдать страшный разгромъ, произведенный здѣсь бурей.

Три дня тому назадъ въ рѣкѣ совсѣмъ не было воды; теперь же на мѣстѣ ея бушевалъ разъяренный потокъ, который размывалъ берега, отрывалъ отъ земли деревья и уносилъ ихъ по теченію.

Вотъ верхнія вѣтви тонкаго кипариса, растущаго у воды, слегка заколебались; потомъ онѣ задрожали сильнѣе, и было ясно, что дерево подкошено. Корни затрещали и дерево покачнулось и упало. Потокъ съ удвоенной яростью набросился на свою жертву и увлекъ ее вдоль.

Въ такихъ сценахъ есть какое-то грустное обаяніе. Вы чувствуете, что должны дождаться и, узнать, какова будетъ судьба вонъ того дерева. Кажется, какъ будто оно устоитъ и не поддастся врагу. Другія не устояли, но они слабы и неустойчивы. Это же навѣрное съумѣетъ выдержать натискъ. Вы смотрите и потомъ отворачиваетесь, чтобы поглядѣть, какъ берегъ, немного поодаль отъ васъ, подается внизъ и исчезаетъ; или вамъ самимъ приходится отступить на нѣсколько шаговъ назадъ, потому что почва подъ вашими ногами неустойчива; вдругъ вы слышите трескъ — оборачиваетесь и видите, что ваше дерево упало. Потокъ подхватываетъ его и уноситъ все дальше и дальше. А вы остаетесь на мѣстѣ и съ грустью размышляете о томъ, что еще однимъ деревомъ стало меньше въ этой обнаженной безлѣсной странѣ, гдѣ каждая зеленая вѣтвь такъ дорого цѣнится.

Тильда была точно прикована къ берегу и не могла оторваться отъ этой картины. Она съ такимъ увлеченіемъ наблюдала за тѣмъ, какъ деревья уносятся потокомъ, что Бенъ начиналъ опасаться, что она совсѣмъ не захочетъ вернуться домой. Каждую минуту случалось что-нибудь новое, что привлекало къ себѣ ихъ вниманіе. Вотъ мимо нихъ пронеслась оконная рама и дверь, потомъ большое оливковое дерево, потомъ свинья, потомъ еще дерево.

— Намъ пора домой, — сказалъ онъ, наконецъ. — Буря опять возобновится въ скоромъ времени. Посмотрите, какія тамъ собираются угрожающія тучи. Боже мой, и такъ ужъ, кажется, довольно было всякаго разгрома, а между тѣмъ это еще не конецъ. Надѣюсь, по крайней мѣрѣ, что никто изъ нашихъ дальнихъ сосѣдей не пострадалъ. Ихъ земля лежитъ очень низко.

Тильда обернулась къ нему съ внезапнымъ оживленіемъ.

— Это необыкновенно захватывающее зрѣлище, — сказала она, заламывая руки надъ головой. — Я даже не могу хорошенько выразить, какое впечатлѣніе оно на меня производитъ: какъ-то перестаешь думать о себѣ и своихъ дѣлахъ, а хочется только смотрѣть, смотрѣть и восторгаться.

— Пойдемте домой, — сказалъ онъ, съ улыбкой смотря на ея возбужденное, преобразившееся лицо. — Пойдемте, а то насъ застигнетъ дождь. Робертъ будетъ безпокоиться.

— Робертъ будетъ безпокоиться — повторила она, и все оживленіе сразу исчезло съ ея лица. Она пошла вслѣдъ за Беномъ по лугу, и, когда они дошли до дороги, обернулась, бросила послѣдній взглядъ на потокъ, и потомъ медленно пошла домой. Въ ея манерѣ было что-то, что мѣшало заговорить съ ней, и Бенъ молча шелъ рядомъ съ ней, покручивая свои длинные усы и раздумывая о томъ, какъ сложится ея жизнь съ Робертомъ. Онъ испытывалъ сегодня по отношенію къ ней странную смѣсь негодованія и симпатіи. Онъ почти сердился на самого себя за то, что его влечетъ къ ней, но не могъ не любоваться ею, ея красивой статной фигурой и изящной головкой. У нея въ мизинцѣ было больше жизненности и силы, чѣмъ у бѣднаго Боба во всемъ его изнуренномъ, усталомъ тѣлѣ.

Наконецъ, она заговорила.

— М-ръ Оверлей, — начала она. — Вы, кажется, очень близко сошлись съ Бобомъ?

— Да, — сказалъ онъ весело. — Здѣсь, вѣдь, знаете, страна дружбы.

— Значитъ, здѣсь есть хоть что-нибудь хорошее, — проговорила она съ горечью.

— А вамъ не нравится здѣсь, у насъ? — спросилъ онъ мягко.

— Да, — отвѣтила она рѣшительно. — Ужасно не нравится.

— Когда начнется весна, вы увидите, какъ здѣсь будетъ красиво, и, можетъ быть, перемѣните свое мнѣніе.

— Нѣтъ, никогда, — отвѣчала она, останавливаясь на минуту. — Ничто не можетъ примирить меня съ этой ужасной страной. И тутъ дѣло не только въ природѣ, а во всемъ: въ одиночествѣ, въ страшной отдаленности отъ дома и своихъ, въ полнѣйшемъ отсутствіи жизни. Дома этого не представляешь себѣ. Если бы люди только могли представить себѣ все, какъ есть, то ничто въ мірѣ не заставило бы ихъ пріѣхать — ни любовь, ни дружба, ни обязательства, ни жалость. А что касается стремленія идти новымъ путемъ, пробить себѣ новую дорогу — Боже мой! Да если бы я была мужчиной, я предпочла бы умереть съ голоду на своей старой дорогѣ!

Она продолжала, все болѣе и болѣе оживляясь:

— Если бы вы знали, какое это облегченіе, когда можешь высказать кому-нибудь свои мысли! Я думала, что просто задохнусь послѣдніе дни, и съ каждымъ часомъ становилось все тяжелѣе. Я писала письма, и потомъ въ отчаяніи рвала ихъ. Разстояніе такъ далеко, что оно просто парализуетъ меня. Нельзя же посылать свои ламентаціи за 6 тысячъ верстъ. Самый процессъ писанія нѣсколько успокаиваетъ нервы, но потомъ, когда вспомнишь, что все это будетъ прочитано не раньше, какъ черезъ мѣсяцъ, то остается только разорвать письмо. Но и это все таки является нѣкоторымъ развлеченіемъ, когда вамъ приходится все время молчать, зная, что около васъ человѣкъ, который вѣчно слѣдитъ за вами, и ждетъ отъ васъ одобренія и выраженія удовольствія, а вы, при всемъ желаніи, не можете дать ни того, ни другого.

Она остановилась, Бенъ тоже молчалъ, не зная, что сказать.

— Скажите, мнѣ — продолжала она, — зачѣмъ, ради чего люди пріѣзжаютъ сюда? Что получаютъ они здѣсь взамѣнъ того, что теряютъ? Зачѣмъ Робертъ поселился здѣсь? Зачѣмъ вы сюда пріѣхали? Неужели вы разсчитываете прожить здѣсь всю жизнь? Объясните мнѣ, въ чемъ тутъ дѣло. Скажите мнѣ по чистой совѣсти, неужели вамъ нравится эта жизнь и неужели вы завтра же не удрали бы отсюда, если бы только представилась возможность?

— Я скажу вамъ, въ чемъ тутъ дѣло, — сказалъ Бенъ медленно. — Дѣло въ томъ, что эта страна хороша для мужчинъ, а не для женщинъ. Мы, мужчины, здѣсь имѣемъ всѣ преимущества: вмѣсто заточенія въ душныхъ канцеляріяхъ и корпѣнія надъ мелкой, бумажной работой, мы имѣемъ здѣсь свободу, жизнь на открытомъ воздухѣ, самостоятельную работу, и свой собственный клочекъ земли. А для васъ, женщинъ…

— Ну? — проговорила она нетерпѣливо.

— Для женщинъ, конечно, здѣсь нѣтъ ничего привлекательнаго, и если только онѣ не умѣютъ беззавѣтно любить, то, конечно, никогда не примирятся съ нашей жизнью.

Тильда разсмѣялась съ горечью.

— Перспектива не особенно заманчивая. Значитъ, и здѣсь, какъ вездѣ, женщинамъ достается худшая доля. Нужно любить до безумія, и тогда даже южная Калифорнія покажется раемъ. Такъ, по вашему?

— Я думаю, что любовь и дружба могутъ значительно скрасить жизнь, даже и въ пустынномъ рэнчѣ въ южной Калифорніи, — сказалъ Бенъ спокойно.

— Мужчинамъ предоставляется наслаждаться свободой и самостоятельной работой и отдыхомъ отъ душныхъ канцелярій и служебной канители, — продолжала она, — а женщины должны заниматься работой, къ которой онѣ никогда не готовились; должны влачить жизнь день за днемъ въ пустынной, глухой дырѣ, не имѣя даже съ кѣмъ перемолвиться словомъ, и единственнымъ утѣшеніемъ для нихъ должна служить безумная любовь! Миленькая картинка, нечего сказать! О, это ужасно глупо съ моей стороны говорить о такихъ вещахъ, да еще съ вами, съ другомъ Боба!

— Лучше съ другомъ Боба, чѣмъ съ самимъ Бобомъ, — сказалъ Бенъ.

Она взглянула на него. Въ его голосѣ всегда появлялись такія мягкія ноты, когда онъ говорилъ о Бобѣ. Тильда была тронута.

— Вы безпокоитесь за Роберта? — спросила она.

— Да, — отвѣчалъ онъ просто. — Очень безпокоюсь.

Нѣсколько минутъ они шли въ молчаніи.

— Видите, мы такъ сблизились съ нимъ за эти годы, — началъ онъ. — Я ухаживалъ за нимъ во время болѣзни и привыкъ смотрѣть на него, какъ на родного. Мы сблизились съ нимъ въ такое время, когда я тоже переживалъ очень тяжелыя минуты. Весь міръ казался мнѣ пустыней. Но Бобъ протянулъ мнѣ руку и довелъ меня до зеленѣющаго оазиса. Съ тѣхъ поръ я нашелъ еще много оазисовъ.

— Если вы такъ дружны съ нимъ, вы должны очень сожалѣть о моемъ пріѣздѣ, — замѣтила Тильда вызывающе.

— Да, — сказалъ онъ твердо. — Я буду очень сожалѣть о немъ, если вы сдѣлаете Боба несчастнымъ.

Тильда улыбнулась. Ей нравилась его невозмутимость, да и вообще все ей въ немъ нравилось.

Они дошли до дороги, которая вела къ дому.

— Прощайте, — сказалъ онъ. — Я не зайду къ вамъ теперь. Мнѣ нужно торопиться къ себѣ, пока еще стоитъ хорошая погода. Скажите Бобу, что я приду къ нему завтра.

Она смотрѣла ему вслѣдъ нѣсколько минутъ, потомъ повернулась и пошла домой.

Когда она открыла дверь, Робертъ поднялся ей на встрѣчу съ улыбкой и привѣтствовалъ ее взглядомъ, полнымъ любви. Все было приготовлено къ ея приходу: столъ былъ накрытъ, ужинъ поданъ, вода въ котелкѣ кипѣла, въ вазѣ стояли свѣжіе цвѣты.

— Милый, — сказала она мягко, — ты все тутъ для меня приготовилъ, несмотря на усталость и волненія этого ужаснаго дня.

— Ужасный день прошелъ, — проговорилъ онъ съ грустной улыбкой.

VI.

Еще три дня шли непрерывные дожди и бушевалъ вѣтеръ, потомъ буря стихла и наступила ясная, солнечная погода. Утромъ второго яснаго дня къ дому Тильды подъѣхала телѣга и изъ нея выпрыгнулъ Джессъ Голлэсъ, между тѣмъ какъ Бенъ остался съ лошадьми.

— Мы заѣхали спросить, не нужно ли вамъ чего-нибудь въ деревнѣ, — сказалъ онъ Тильдѣ, открывшей ему дверь.

— Я буду вамъ очень благодарна, если вы привезете мнѣ куль муки, — отвѣчала она. — Мой запасъ кончился, а Робертъ не хотѣлъ посылать нашихъ лошадей. Онъ говоритъ, что дороги еще не просохли.

— Я думаю, что нѣтъ, — сказалъ Голлэсъ. — Но если бы вамъ пришлось десять дней питаться консервами изъ ананасовъ, то вы тоже были бы готовы рискнуть своей жизнью ради куска бифштекса. Мы тамъ всѣ буквально изголодались. Ананасами вѣдь не насытишься, не правда ли? Впрочемъ, разъ намъ какъ-то удалось добраться до Бена и онъ далъ намъ самую древнюю изъ своихъ курицъ въ обмѣнъ на коробку мармелада. Курица состояла только изъ костей и кожи, но всѣ курицы Бена таковы, такъ что это не было для насъ сюрпризомъ. Только, ради Создателя, не говорите ему этого, онъ необыкновенно принимаетъ къ сердцу достоинства своихъ курицъ.

Тильда засмѣялась и спросила, не пострадали ли и ихъ рэнчи отъ наводненія.

— Грегэму пришлось очень плохо, — отвѣчалъ Голлесъ. — Его домъ снесло и три акра его лучшихъ оливковыхъ деревьевъ погибли. А одинъ несчастный китаецъ, живущій въ полумили отъ насъ, потерялъ рѣшительно все — свеклу, спаржу, оливки, все. Грегэмъ живетъ теперь съ нами и требуетъ пищи для того, чтобы поддержать свой упавшій духъ. Вотъ я и рѣшилъ рискнуть своей драгоцѣнной жизнью для общаго блага. Бенъ предоставилъ въ мое распоряженіе своихъ лошадей и телѣгу. Если вы больше о насъ не услышите, то знайте, что мы нашли вѣчное успокоеніе въ дорожной грязи!

— Надѣюсь, что вы вернетесь благополучно домой и привезете мнѣ муку и почту.

— Постараюсь, — отвѣчалъ Голлесъ. — Затѣмъ, прощайте, м-съ Страффордъ.

Онъ постоялъ съ минуту молча и сконфуженно смотрѣлъ внизъ.

— Мы всѣ ужасно были огорчены по поводу вашего резервуара, — проговорилъ онъ наконецъ. — Если мы можемъ чѣмъ-нибудь помочь Бобу, то скажите ему, что мы всѣ къ его услугамъ.

Съ этими словами онъ быстро ушелъ и Гильда видѣла, какъ онъ вскочилъ въ телѣгу и взялъ въ свои руки возжи. Онъ взмахнулъ своимъ длиннымъ кнутомъ и экипажъ тронулся.

— Будьте же осторожнѣе, Голлесъ, — сказалъ Бенъ, когда они выѣхали на большую дорогу. — Я увѣренъ, что вы угодите въ одну изъ этихъ пробоинъ. Дайте-ка мнѣ возжи. Я вовсе не желаю, чтобы телѣга была сломана и лошади искалѣчены.

— Ни зачто на свѣтѣ, — возразилъ Голлесъ. — Я торжественно обѣщаю вамъ быть осторожнымъ, но не могу допустить, чтобы вы правили. Когда кнутъ находится въ вашихъ рукахъ, мнѣ всегда кажется, будто я ѣду на свои собственныя похороны. А, чортъ побери, дорога-то вѣдь въ самомъ дѣлѣ тяжелая!

— Я вамъ говорилъ, что сегодня еще нельзя было ѣхать. Но если вы что-нибудь вобьете себѣ въ голову, то ужъ тутъ ничего не подѣлаешь.

Голлесъ засмѣялся и они нѣсколько времени ѣхали молча.

— Это прескверная исторія съ резервуаромъ Боба, — заговорилъ Голлесъ. — Онъ, бѣдняга, навѣрное очень удрученъ теперь. Да мнѣ и ее жаль. Не весело ей здѣсь, въ нашихъ палестинахъ.

Бенъ ничего не отвѣчалъ.

— Не могу я понять этихъ женщинъ, — продолжалъ Голлесъ. — Если бы я былъ такой красивой дѣвушкой, какъ она, ничто въ мірѣ не заставило бы меня забраться въ такую трущобу. Ясно, какъ Божій день, что здѣсь ей совсѣмъ не мѣсто.

— Женщинамъ очень тяжело дается жизнь въ новой странѣ, — проговорилъ Бенъ. — Я помню въ прошломъ году на сѣверѣ встрѣтился съ одной очень красивой барыней. Ея мужъ хорошо здѣсь устроился и у нихъ было все, что имъ нужно. Но она разсказывала мнѣ, что первыя десять лѣтъ просто мѣста себѣ не находила отъ тоски по родинѣ.

— Пріятная перспектива для м-съ Страффордъ, — замѣтилъ Голлесъ.

— Она, вѣроятно, справится со своей тоской, какъ всѣ въ концѣ концовъ справляются. Женщины такія удивительныя существа!

— Вы всегда найдете сказать что-нибудь въ защиту женщинъ, — сказалъ Голлесъ. — Вамъ слѣдовало бы вернуться въ Англію и помогать имъ добиться избирательнаго права и всякихъ такихъ вещей. Какъ бы моя старая тетушка, которая только и живетъ женскимъ вопросомъ, стала обожать васъ!

Бенъ улыбнулся и сказалъ спокойно:

— Рэнчъ Роберта подвинулся теперь назадъ, по крайней мѣрѣ, на три года. Я думаю, что м-съ Страффордъ всего этого еще не понимаетъ. Онъ, бѣдняга, такъ страшно работалъ, и вотъ результаты! Я просто не могу говорить объ этомъ спокойно.

Послѣ долгаго пути по отчаянной грязи они, наконецъ, пріѣхали въ деревню. Довольно много народу толпилось тамъ около лавки, которая была въ тоже время и почтовой станціей. Всевозможные экипажи и телѣги загромождали дорогу. Это была первая встрѣча послѣ бури и всякому было кое-что поразсказать о своихъ злоключеніяхъ. Выражались опасенія насчетъ плотины большого резервуара въ Нагали, который снабжалъ водою всю окружность. Еслибы эта плотина подалась, то произошли бы самыя ужасныя послѣдствія и не было бы воды для ирригаціи полей въ теченіе лѣтнихъ мѣсяцевъ. Это была ужасная перспектива; но почтмейстеръ, раздававшій почту, скопившуюся за нѣсколько дней, успокаивалъ публику и говорилъ, что слухи эти невѣрны.

— Хорошо было бы, если бы и слухи о несчастьи съ плотиной Страффорда тоже оказались невѣрными, — замѣтилъ кто-то. — Да, впрочемъ, вы должны знать это, Оверлей. Неужели правда?

Бенъ утвердительно кивнулъ головою.

— Къ сожалѣнію, правда, — сказалъ онъ.

— Это ужасно, особенно для человѣка, который только что женился, — сказалъ почтмейстеръ. — Вы возьмете его почту, м-ръ Голлесъ?

— Да, — отвѣчалъ Голлесъ. — Силы небесныя! Неужели вся эта куча адресована ему? А, я вижу, тутъ почти все его женѣ. Какое множество журналовъ! Если бы какой-нибудь добрый человѣкъ догадался прислать мнѣ что-нибудь! А то, единственное, что я получаю изъ Англіи, это «The youg Christian of Home». А Лаудердэль получаетъ «The Christian Household». Неудивительно, что мы всегда въ угнетенномъ настроеніи духа. Ахъ, батюшки, чуть не забылъ, что мнѣ нужно купить муки для м-съ Страффордъ.

Покончивши съ своими дѣлами, друзья уѣхали. Бенъ взялся за возжи, а Голлесъ разбиралъ почту и казался очень заинтересованнымъ журналами и газетами м-съ Страффордъ, которыя онъ подвергалъ самому тщательному осмотру.

— Я радъ, что она получитъ всѣ эти бумажонки, — сказалъ онъ, зажигая свою трубку. — Можетъ, онѣ хоть немного развеселятъ ее. Не знаю почему, но мнѣ ее ужасно жаль. Что она за человѣкъ, какъ вы думаете, Бенъ?

— Я и самъ не знаю, — отвѣчалъ Бенъ тихо.

И онъ сказалъ правду. Онъ, не переставая, думалъ о ней все время со дня ихъ послѣдней прогулки. Онъ вспоминалъ ея внезапную откровенность, ея отчаяніе, злобныя слова о здѣшней жизни и странѣ. Онъ помнилъ каждое слово, которое она говорила, каждый ея жестъ. Припоминая все это, онъ различалъ въ своей душѣ нѣсколько чувствъ: симпатію къ ней, негодованіе на себя за эту симпатію, негодованіе на нее за ея рѣзкость и холодность, за ея безсердечное отношеніе въ Бобу. Онъ сознавалъ, что, несмотря на свою долголѣтнюю дружбу къ бѣдному старому Бобу, онъ не могъ побороть въ себѣ влеченія къ его женѣ, въ которой, несмотря на все, онъ находилъ что-то обаятельное. Онъ не могъ не любоваться ею и презиралъ себя за это.

Онъ не слушалъ болтовни Голлеса и равнодушно смотрѣлъ на равнину, улыбавшуюся теперь подъ солнечными лучами, и на мягкое освѣщеніе горъ. Онъ очень любилъ природу и обыкновенно съ восторгомъ слѣдилъ за всѣми проявленіями ея жизни, но теперь онъ не замѣчалъ ничего.

Наконецъ, они подъѣхали къ дому Роберта и онъ увидѣлъ Тильду, стоящую у двери.

— Вотъ вы и вернулись благополучнымъ образомъ, — сказала она

— Да, — отвѣчалъ Голлесъ, передавая ей пакеты и письма. — Я удивляюсь, что наши кони все-таки вывезли насъ, несмотря на всѣ ваши пакеты, представляющіе значительную тяжесть. Но, Боже, какъ я вамъ завидую! Какъ бы я наслаждался всей этой духовной пищей! Пожалуйста, не примите моихъ словъ за намекъ. Это только непосредственное выраженіе чувствъ, въ которомъ я уже раскаиваюсь.

— Совершенно напрасно, — засмѣялась Тильда. — Я надѣюсь, что вы всѣ будете читать мои журналы.

— Постараемся, — сказалъ Голлесъ. — А вотъ ваша мука. Какіе теперь настали хорошіе дни! Весна пришла!

VII.

Весна вступила въ свои права, страна покрылась свѣжей зеленой листвой и цвѣтами и съ каждымъ днемъ дѣлалась все красивѣе. Робертъ радовался, видя, что Тильда съ удовольствіемъ слѣдитъ за перемѣнами, совершающимися въ природѣ.

— Когда полевые цвѣты распустятся, — говорилъ онъ, — ты сама убѣдишься, что южная Калифорнія все-таки можетъ быть названа красивой страной. Вотъ тотъ холмикъ напротивъ нашего дома весь покрытъ яркими оранжевыми маками, а горные склоны за рѣкой разукрасятся дикой горчицей. Цвѣты горчицы нравятся мнѣ больше всего.

Тильда улыбалась ему въ отвѣтъ и старалась сказать что-нибудь ласковое. Онъ начиналъ надѣяться, что она скоро примирится съ новой страной и новой жизнью. Ему самому предстояла теперь трудная работа — починка резервуара и посадка новыхъ лимоновъ, а онъ казался совершенно обезсиленнымъ и неспособнымъ къ малѣйшему напряженію. Бенъ очень безпокоился за него; онъ приходилъ каждый день и помогалъ ему обрабатывать ту часть рэнча, которая потерпѣла отъ бури. Онъ спокойно отстранялъ Боба отъ плуга и самъ становился на его мѣсто.

— Сиди и кури трубку, другъ, — говорилъ онъ. — Ты такъ же мало годишься для этой работы, какъ котенокъ.

Бобъ былъ радъ отдохнуть. Онъ смотрѣлъ, какъ Бенъ работалъ, покуривалъ свою трубку и улыбался, слушая какъ его пріятель понукаетъ лошадей.

— Я такъ страшно усталъ, Бенъ, — говорилъ онъ. — Я думаю, что это главнымъ образомъ происходитъ отъ огорченія и разочарованія. Но я оправлюсь черезъ день или два и потомъ примусь за ту землю. Если у насъ не будетъ больше дождей, то, я думаю, недѣли черезъ двѣ почва будетъ достаточно разрыхлена для посадки.

— Это будетъ трудная работа, — замѣтилъ Бенъ.

— Но я не успокоюсь, пока не сдѣлаю ея, — проговорилъ Бобъ мрачно.

— Мы будемъ помогать тебѣ, — сказалъ Бенъ. — Всѣ наши такъ тебѣ сочувствуютъ и съ радостью будутъ работать у тебя. Голлесъ превосходно можетъ работать, когда ему вздумается, а для тебя онъ просто изъ кожи вылѣзетъ.

— Вы всѣ такъ добры ко мнѣ, — сказалъ Бобъ съ благодарностью. — Я знаю, что вы мнѣ поможете.

Потомъ онъ прибавилъ немного смущенно:

— Моя жена тоже такъ добра ко мнѣ и такъ хорошо отнеслась ко всей этой исторіи. И мнѣ кажется, она начинаетъ теперь привыкать къ нашей жизни. Я страшно безпокоился за нее, Бенъ. Несмотря на мое счастье, я чувствую, что это было ужасно эгоистично съ моей стороны заставить ее бросить домъ и семью, и всю ея прежнюю жизнь ради меня.

— Она могла бы и не пріѣхать, — отвѣчалъ Бенъ сумрачно.

Бобъ улыбнулся счастливой улыбкой.

— Вотъ это и успокоиваетъ меня, — сказалъ онъ. — Она пріѣхала потому, что любитъ меня. Но тѣмъ не менѣе, я все время волнуюсь. Когда ей нравится что-нибудь, я немного оживаю. Послѣднее время она увлеклась верховой ѣздой и стала прекрасно ѣздить. Она очень красива на лошади, не правда ли?

— Очень красива, — подтвердилъ Бенъ съ убѣжденіемъ.

— И весна въ этомъ году обѣщаетъ быть хорошей, — продолжалъ Бобъ. — Будетъ масса цвѣтовъ. Ей это, навѣрное, понравится. Но она не прикасается къ роялю. Она сядетъ къ нему, посмотритъ, посмотритъ и отойдетъ. Дома она играла цѣлыми часами.

— Заиграетъ со временемъ, — сказалъ Бенъ. — Когда-нибудь, когда ты меньше всего будешь ожидать этого, ты вдругъ услышишь музыку.

У Бена все время болѣла душа за Роберта: онъ видѣлъ, что Гильда прилагаетъ всѣ усилія къ тому, чтобы войти въ новую жизнь и взять отъ нея все, что только можно, но онъ помнилъ свой длинный разговоръ съ нею, и понималъ, что она никогда не помирится со своей участью. Она никогда больше не упоминала объ этомъ разговорѣ; въ началѣ она казалась немного нервной въ его присутствіи, но потомъ, когда прошло нѣсколько дней и онъ постоянно бывалъ у нихъ, неловкость въ ея обращеніи исчезла. Она полагалась на его доброту, и онъ зналъ это. Онъ зналъ также, что она чувствуетъ къ нему симпатію, и самъ не могъ не любоваться ея мужественной рѣшимостью приноровиться къ труднымъ условіямъ окружающей жизни. Но временами его пугало сосредоточенное выраженіе ея лица, выдававшее ея душевное состояніе, и тогда онъ дрожалъ за будущность своего друга. Тѣмъ не менѣе, онъ долженъ былъ признать, что она была очень мила съ мужемъ. Она заботилась о немъ, старалась облегчать его труды. Только она не любила его, и этого Бобъ не могъ ей простить.

Такъ прошли недѣли, и Робертъ все работалъ надъ своимъ разореннымъ рэнчемъ. Цѣлые дни онъ боролся съ этой непокорной землей, выравнивалъ ее, осушалъ почву, останавливался ненадолго, чтобы передохнуть, и потомъ опять съ удвоенной силой принимался за работу. Онъ не оставлялъ ее и тогда, когда сосѣди приходили помогать ему, и работалъ вмѣстѣ съ ними. Бенъ никакъ не могъ заставить его отдыхать. Грэгэмъ, Лаудердэль и Голлесъ часто пріѣзжали и тоже помогали ему.

Ихъ присутствіе только еще болѣе побуждаю его къ работѣ. Голлесъ постоянно развеселялъ всю маленькую компанію. Гильдѣ онъ очень нравился, и она иногда до слезъ смѣялась надъ его разсказами о своихъ необычайныхъ путешествіяхъ на сушѣ и водѣ. Онъ разсказалъ ей также о своей знаменитой войнѣ съ глухой лэди, у которой онъ отказался работать, потому что она надзирала за нимъ въ бинокль.

— Бенъ ничего не имѣетъ противъ такого способа наблюденія, — говорилъ онъ, — и я подозрѣваю, что Бобу это даже нравится. Но даже если бы мнѣ угрожала голодная смерть, я бы не согласился работать при такихъ унизительныхъ условіяхъ. Нѣтъ! Во мнѣ еще не совсѣмъ умерло чувство собственнаго достоинства, и эта ужасная женщина никогда не будетъ имѣть счастья пользоваться моими услугами. Но я забылъ, вѣдь вы, кажется, дружны съ нею, она уступила вамъ свой рояль. Что жъ, она приходила слушать вашу игру черезъ свою трубку?

— Она была разъ, — отвѣчала Гильдъ, — но не просила меня играть, и была очень любезна — сказала, что я могу оставить у себя рояль сколько хочу. Теперь она уѣхала, но когда вернется, я непремѣнно пойду къ ней и еще разъ поблагодарю ее.

— Это нѣсколько мѣняетъ мое мнѣніе о ней, — сказалъ Голлесъ весело. — Пожалуй, я даже соглашусь работать у нея.

Онъ говорилъ Тильдѣ, что страстно любитъ музыку и попросилъ ее съиграть что-нибудь.

Тильда сѣла къ роялю и послѣ нѣкотораго колебанія заиграла какой-то веселый французскій гавотъ, потомъ мазурку Тадара.

— Нравится вамъ? — спросила она по окончаніи пьесы.

По лицу Толлеса видно было, что онъ не удовлетворенъ.

— Съиграйте что-нибудь грустное. — сказалъ онъ. — Я больше всего люблю такую музыку, вѣротно, потому, что она самая искренняя.

Тильда машинально бродила пальцами по фортепіано.

— Я думаю, что не смогу съиграть вамъ что-нибудь грустное, — сказала она спокойно.

— Почему? — спросилъ онъ, смущенный внезапной перемѣной въ ея манерѣ.

— Потому что я боюсь за себя, — сказала она, обращаясь болѣе къ себѣ самой, чѣмъ къ нему.

Она взяла нѣсколько аккордовъ и заиграла одинъ изъ ноктюрновъ Шопена, но вдругъ сразу оборвала игру, встала и отошла къ окну Когда она обернулась, Толлеса уже не было въ комнатѣ. Онъ понялъ и ушелъ.

Между тѣмъ, Бенъ и Бобъ, работавшіе въ рэнчѣ, съ удовольствіемъ переглянулись, услышавши звуки рояли. Лицо Боба просіяло отъ радости. Бенъ тоже былъ доволенъ.

— Вотъ она и принялась, наконецъ, за музыку, — сказалъ Бобъ. — Теперь я увѣренъ, что все пойдетъ отлично. Мнѣ кажется, она начинаетъ привыкать и уже не такъ скучаетъ по дому.

Вдругъ музыка внезапно прекратилась.

— Она не кончила этой мелодіи, — проговорилъ Бобъ съ нѣкоторымъ безпокойствомъ.

— Вѣроятно, она устала, — успокаивалъ его Бенъ.

А Тильда въ это время вышла на веранду и смотрѣла на дальніе ряды горъ, на холмы, ютящіеся у ихъ подножья. Въ саду показалась уже молодая травка, птицы пѣли, розовое сіяніе заката одѣвало холмы и горы. Тильда смотрѣла на все это, вспоминала ноктюрнъ Шопена и сердце ея разрывалось отъ тоски и безнадежности.

VIII.

Жизнь вошла въ свою обычную колею. Робертъ Страффордъ работалъ безъ устали надъ своимъ разореннымъ рэнчемъ и даже нанялъ себѣ рабочаго-китайца для подмоги. Отецъ прислалъ ему немного денегъ и обѣщалъ мѣсяца черезъ два прислать еще. Робертъ отправился въ питомникъ и купилъ пятьсотъ новыхъ лимонныхъ отростковъ. Онъ былъ такъ поглощенъ своей работой, что даже не замѣчалъ, какъ мало Тильда интересуется всѣми его планами. Она казалась веселой и была занята съ утра до вечера, выучилась доить корову и даже копала грядки въ саду; но Бенъ, внимательно наблюдавшій за нею, видѣлъ, что веселость ея была напускная. Бобъ же совершенно успокоился на ея счетъ; выведенный изъ затрудненія денежной помощью отца, онъ чувствовалъ себя совсѣмъ счастливымъ и опять былъ преисполненъ радостныхъ надеждъ на будущее.

Прошло почти шесть недѣль съ тѣхъ поръ, какъ Тильда въ первый разъ заиграла на роялѣ. Робертъ отправился по дѣламъ въ деревню, и она была одна въ рэнчѣ. Она занималась перечитываніемъ писемъ, полученныхъ изъ дому, разсматриваніемъ фотографій Кантербери и Винчестера, которыя собиралась вставить въ рамки, но потомъ положила ихъ обратно въ ящикъ. Наконецъ, она подошла къ роялю, розыскала въ своихъ нотахъ Шумана и начала играть, безсознательно выбирая самыя грустныя вещи. Вдругъ она оборвала игру и, опустивши голову на клавиши, разрыдалась. Слезы ручьями текли изъ ея глазъ, она и не пыталась удерживать ихъ.

Въ это время въ дверяхъ показался Робертъ.

— Тильда! — воскликнулъ онъ, подходя къ ней съ раскрытыми объятіями.

— Нѣтъ, нѣтъ! — проговорила она, отстраняя его. — Оставь меня, я должна быть одна, я не могу никого видѣть. Я вижу, что ничего не могу съ собой подѣлать, я не могу, не могу выносить здѣшней жизни, это не жизнь, это прозябанье, и еще какое прозябаніе! Я не понимаю, какъ я могла сюда пріѣхать, должно быть, я тогда сошла съ ума, всѣ говорили, что я сошла съ ума, и папа, и мама, и всѣ. Но я тогда не знала, на что я ѣду… Какъ я могла знать? Развѣ кто-нибудь могъ бы себѣ представить этотъ ужасъ, и тоску, и убійственное однообразіе, и отсутствіе всякой живописности, выжженную, голую страну, безъ малѣйшей красоты. Я ненавижу эти горы, мнѣ хочется иногда пойти и растоптать эти ряды отвратительныхъ маленькихъ лимонныхъ деревьевъ. Все это просто насмѣшка надъ жизнью. Да, конечно, съ моей стороны было безуміемъ пріѣхать сюда, я прекрасно вижу это теперь, когда уже слишкомъ поздно. Но ты слишкомъ мало писалъ мнѣ въ своихъ письмахъ. Отчего ты не описалъ мнѣ подробнѣе, на что я ѣду? Положимъ, ты писалъ, что здѣсь ужасно; я припоминаю теперь, что въ твоихъ письмахъ были такія мѣста; но развѣ возможно даже описать эту пустыню и тоску? И подумать, что такая жизнь будетъ длиться изъ мѣсяца въ мѣсяцъ, и изъ года въ годъ, и что никакого выхода нѣтъ!

Робертъ стоялъ около нея точно парализованный и слушалъ.

— И какое некрасивое мѣсто ты выбралъ для своего рэнча, — продолжала она, все болѣе и болѣе горячась. — Тутъ рядомъ есть недурныя мѣстечки, я видѣла ихъ, когда ѣхала сюда. Если ужъ ты непремѣнно хотѣлъ здѣсь поселиться, то выбралъ бы какое-нибудь мѣсто, гдѣ можно жить, а не зарывался бы въ самую пустыню. Но мнѣ кажется, если бы я была мужчиной, я бы скорѣе согласилась умереть съ голоду у себя дома, чѣмъ влачить такое существованіе. О Боже мой, когда я подумаю…

Робертъ былъ мертвенно блѣденъ. Онъ два раза пробовалъ заговорить, во голосъ измѣнялъ ему. Наконецъ, онъ сказалъ, очень спокойно:

— Не бойся, Тильда, я скоро освобожу тебя.

Онъ открылъ дверь и неслышно вышелъ изъ дому.

IX.

Робертъ пошелъ, по дорогѣ, ведущей къ рэнчу Бена и не останавливаясь прошелъ всѣ 7 милль. Когда Бенъ увидѣлъ его, онъ сразу понялъ, что у его друга опять какое-нибудь огорченіе. Онъ молча ввелъ его въ домъ, посадилъ въ кресло и насильно заставилъ выпить немного вина. Затѣмъ онъ сѣлъ рядомъ съ нимъ, зажегъ свою трубку и ждалъ, пока Робертъ заговоритъ съ нимъ. И Робертъ, наконецъ, заговорилъ съ тѣмъ спокойствіемъ, котораго именно и опасался Бенъ.

— Бенъ, — сказалъ онъ, — Тильда разсказала мнѣ сегодня, до какой степени она ненавидитъ нашу жизнь. Она страшно сожалѣетъ, что, пріѣхала сюда и упрекала меня за то, что я самъ сюда пріѣхалъ, и я прекрасно сознаю, что каждое ея слово правда. Ей хочется опять быть свободной, и, конечно, я верну ей ея свободу. Это все, что я могу для нея сдѣлать. Но я теперь конченный человѣкъ. Я былъ такъ глупъ и вѣрилъ, что она любитъ меня — я самъ такъ любилъ ее, мнѣ казалось немыслимымъ, чтобы она хоть немножко не отвѣчала мнѣ — и я все старался увѣрить себя, что, можетъ быть, со временемъ она помирится съ Калифорніей. Я долженъ былъ бы понимать, что это совершенно немыслимо. Вся моя жизнь была одной сплошной неудачей и въ Англіи, и здѣсь. Я не только не съумѣлъ завоевать ея любви и уваженія — я навлекъ на себя ея презрѣніе. Я чувствовалъ его въ каждомъ ея словѣ, Бенъ, и я никогда не забуду этого униженія. Я могъ бы бороться со всѣмъ на свѣтѣ, но не съ ея презрѣніемъ. Если это все, что получаешь въ награду за цѣлые годы труда и любви, то, право, игра не стоитъ свѣчъ. Помнишь, какъ я говорилъ тебѣ, что если бы она отказала мнѣ и не пріѣхала, то мнѣ это было бы не такъ тяжело, какъ ея разочарованіе и гнѣвъ? Помнишь? Ты еще смѣялся надо мной и старался разсѣять мои мрачныя предчувствія, а вотъ они и сбылись.

— Не принимай этого такъ близко къ сердцу, — уговаривалъ его Бенъ. — Навѣрное, ей просто было скучно по семьѣ, вотъ она и наговорила тебѣ всякихъ глупостей. Она сама уже, конечно, сожалѣетъ объ этомъ. Увидишь, что у васъ все опять уладится. Ты простишь ее и рана заживетъ.

— Мнѣ нечего прощать, — сказалъ Робертъ спокойно. — Я нисколько не виню ее, я виню только себя.

— Но я виню ее, — сказалъ Бенъ со злобою, — и я скажу это ей въ лицо.

— Я могъ бы винить ее только въ томъ, что она ни капельки не любила меня, — сказалъ Робертъ, — но этого никакими словами измѣнить нельзя, Бенъ.

— Она должна вернуться домой, — проговорилъ онъ послѣ длинной паузы. — Я не хочу принимать ея жертвы. У меня, кажется, хватитъ денегъ ей на дорогу, а если не хватитъ, ты одолжишь мнѣ. Я долженъ вернуть ей свободу.

Онъ поднялся со своего мѣста, но тотчасъ же сѣлъ опять, со стономъ приложивъ руку къ сердцу.

— Бенъ, — пробормоталъ онъ. — Мы должны…

Съ этими словами онъ потерялъ сознаніе.

Бенъ поднялъ его и положилъ въ постель, какъ усталаго ребенка. Ему уже много разъ приходилось ухаживать за нимъ во время подобныхъ припадковъ и черезъ нѣкоторое время ему удалось привести его въ чувство. Бобъ взялъ его руку и съ улыбкой посмотрѣлъ ему въ лицо.

— Дорогой старый другъ, — сказалъ онъ ласково. — Главное, надо намъ поскорѣе отправить ее домой. — Съ этими словами онъ повернулся лицомъ къ стѣнѣ. — Она ошиблась въ одномъ отношеніи, — продолжалъ онъ слабымъ голосомъ. — По дорогѣ сюда она видѣла нѣсколько такихъ рэнчей, и они ей понравились. Она упрекала меня, зачѣмъ я не купилъ себѣ землю въ тѣхъ мѣстахъ. Но вѣдь ты знаешь, Бенъ, что у меня не было денегъ для этого. Ты знаешь, что я не могъ заплатить очень дорого за свой рэнчъ. Но она этого не можетъ понять.

Съ этими словами онъ заснулъ, а Бенъ на цыпочкахъ вышелъ въ сосѣднюю комнату. Онъ совершенно не зналъ, какъ ему поступить: надо было извѣстить Гильду о случившемся, и въ то же время нельзя было оставить Роберта одного. Ему страстно хотѣлось видѣть ее и высказать ей все, что онъ думалъ теперь на ея счетъ. Все существо его возмущалось противъ ея жестокости.

Кто-то постучалъ въ дверь. Онъ открылъ ее и увидѣлъ передъ собою Гильду.

— Робертъ здѣсь? — спросила она, задыхаясь.

— Здѣсь, — отвѣтилъ онъ холодно

— Я должна сейчасъ же видѣть его, — заявила она, недовѣрчиво взглянувъ на Бена.

— Онъ теперь спитъ, — сказалъ онъ сухо. — Дайте ему хоть немного отдохнуть.

Онъ зажегъ лампу, поставилъ ее на столъ, и посмотрѣлъ Тильдѣ прямо въ глаза.

— Робертъ вамъ все разсказалъ, — проговорила она, невольно вздрогнувъ отъ ея взгляда.

— Да, онъ разсказалъ мнѣ о своемъ горѣ, — сказалъ Бенъ, силясь одержать кипѣвшее въ немъ негодованіе. — Онъ говоритъ, что не осуждаетъ васъ, но я не могу не осуждать васъ. Зачѣмъ вы пріѣхали сюда? Никто не заставлялъ васъ приносить такую жертву. Вы могли бы остаться дома и это было бы въ тысячу разъ лучше. Но пріѣхать сюда и не дать ему ничего, кромѣ злобы, упрекать его за его неудачи, давать ему чувствовать, что вы презираете его за его неумѣніе пробиваться въ жизни — я не знаю даже, какъ назвать такую жестокость. Если кто заслуживаетъ презрѣнія, то это вы.

— Вы не имѣете права говорить со мной такимъ образомъ, — прервала она его гнѣвно. — Вы мнѣ не судья.

— Я не могу не осуждать васъ, — началъ онъ въ томъ же тонѣ, но остановился, взглянувъ на ея измученное лицо, и продолжалъ уже гораздо мягче: — Впрочемъ, къ чему говорить объ этомъ? Мнѣ такъ страшно жаль его, да и васъ также — я отдалъ бы все на свѣтѣ, для того, чтобы вамъ обоимъ было хорошо.

Его слова сразу смягчили ее.

— Я не знаю, что со мной случилось сегодня и почему я не могла сдержать себя, — сказала она. — Мнѣ вспомнилось прежнее и музыка такъ на меня подѣйствовала, я не помню даже, что я наговорила. А потомъ, когда онъ ушелъ, меня охватила такая ненависть къ себѣ и такой страхъ за него… О, вы не знаете, какъ я старалась примириться съ этой жизнью! Я такъ старалась сбросить съ себя тяжелое чувство унынія, и все-таки оно опять возвращалось, и съ каждымъ днемъ дѣлалось сильнѣе, до тѣхъ поръ, пока я, наконецъ, не впала въ совершенное отчаяніе. Вы видѣли только одну сторону, но вы не стали бы такъ строго судить меня, если бы знали, какъ я старалась, какія я дѣлала надъ собой усилія — и все напрасно.

Онъ повернулся къ ней и въ голосѣ его слышались прежнія ласковыя ноты.

— Я знаю, что вы старались, — сказалъ онъ тихо.

— Мнѣ бы хотѣлось посмотрѣть, спитъ ли онъ еще, — сказала она почти умоляюще.

Бенъ указалъ на дверь спальни.

— Не будите его. — проговорилъ онъ. — Пусть спитъ подольше, можетъ быть, сонъ освѣжитъ его. Мнѣ кажется, онъ очень боленъ. У него только что былъ одинъ изъ тѣхъ обмороковъ, которые одно время довольно часто случались съ нимъ, и затѣмъ послѣдовалъ страшный упадокъ силъ. Это очень опасная штука.

Гильда поблѣднѣла и тихо вошла въ спальню. Черезъ нѣсколько минутъ она вышла оттуда и увидѣла, что Бенъ готовить ужинъ. Онъ немного успокоился, когда она сказала ему, что Бобъ все еще крѣпко спитъ и ушла изъ комнаты, чтобы какъ-нибудь не разбудить его.

— Онъ бормоталъ что-то о томъ, что не можетъ платить сумасшедшую цѣну за землю, — сказала она. — Не знаю, что значатъ эти слова.

— Его очень огорчилъ вашъ упрекъ, зачѣмъ онъ не купилъ землю въ болѣе населенной части страны. Но у него не было денегъ для этого.

— Онъ выглядитъ очень больнымъ, — проговорила Гильда задумчиво.

— Я все это время за него безпокоился, — отвѣчалъ Бенъ. — Онъ никогда не былъ особенно силенъ, а теперь совсѣмъ надорвалъ свое здоровье съ этимъ рэнчемъ, и въ особенности съ работой надъ резервуаромъ. Это обычная исторія многихъ поселенцевъ въ Калифорніи.

— И я не поддержала его, — сказала Тильда.

Бенъ молчалъ.

— Я дала бы все на свѣтѣ, чтобы вернуть сегодняшній день, — продолжала она. — Какой ужасъ, сидѣть здѣсь теперь и не быть въ состояніи сказать ему этого!

— Нужно подождать, — сказалъ Бенъ мягко.

Они остались ждать вдвоемъ. Была чудная ночь и кругомъ все было залито луннымъ свѣтомъ. Темныя очертанія горъ рѣзко выдѣлялись на серебристомъ небѣ. Земля казалась волшебнымъ царствомъ, погруженнымъ въ таинственную тишину. Для Тильды эта ночь была безконечной. Бенъ сидѣлъ рядомъ съ нею, курилъ трубку и покручивалъ свои длинные усы. Они ничего не говорили и молча ждали утра.

Наконецъ, часы пробили пять, Гильда поднялась и прошла въ спальню. Она наклонилась надъ мужемъ и заглянула въ его блѣдное лицо. Онъ лежалъ совершенно тихо, безъ дыханія и безъ движенія. Внезапный ужасъ охватилъ ее.

— Бенъ! — вскрикнула она. — Бенъ!

Услышавъ ея крикъ, Бенъ понялъ, что все кончено. Онъ подошелъ и они вмѣстѣ старались сдѣлать все, что только могли, чтобы привести его въ чувство, но напрасно. Прежняя злоба противъ Тильды овладѣла имъ.

— Итакъ, вы теперь свободны, — сказалъ онъ.

X.

Смерть Роберта Страффорда очень огорчила всѣхъ знавшихъ его, но ни въ комъ не вызвала удивленія: друзья его давно уже замѣчали, что онъ надрывается надъ работой и силы его слабѣютъ. Такіе случаи бывали такъ часто въ южной Калифорніи, что сдѣлались обычныхъ явленіемъ.

Бенъ былъ совершенно убитъ смертью Роберта. Онъ продолжалъ работать на своемъ рэнчѣ и каждый день навѣщалъ Тильду. Съ нею онъ проводилъ мало времени, но неутомимо работалъ въ рэнчѣ Роберта, испытывая меланхолическое удовлетвореніе въ продолженіи работы покойнаго друга. Онъ ухаживалъ за лошадьми и во всѣхъ отношеніяхъ помогалъ Тильдѣ. Наработавшись, онъ приходилъ на веранду и пилъ съ нею чай. Несмотря на все, что случилось, его неудержимо влекло къ этой женщинѣ, хотя иногда онъ готовъ былъ разорвать себя на части за это влеченіе. Самыя противорѣчивыя чувства боролись въ его душѣ — сожалѣніе о другѣ, злоба противъ Тильды, сочувствіе ея горю, влеченіе къ ней и негодованіе противъ нея. Онъ говорилъ ей нѣсколько разъ о своемъ желаніи купить у нея рэнчъ. Она не дала никакого рѣшительнаго отвѣта и вообще отнеслась къ его предложенію съ полнымъ равнодушіемъ. Она казалась странно-равнодушной и къ рэнчу, и къ своимъ дѣламъ и планамъ будущаго. Отъѣздъ ея былъ отложенъ вслѣдствіе большой стачки желѣзнодорожныхъ рабочихъ, благодаря которой желѣзнодорожное сообщеніе было прервано. Было извѣстно, что она при первой возможности вернется домой, но она никогда не говорила объ этомъ и даже не интересовалась стачкой, задерживающей ея отъѣздъ. Но она часто говорила о Бобѣ, и въ тонѣ ея всегда слышалась глубокая скорбь и раскаяніе.

— Я не могу забыть, что сдѣлала ему такъ больно, — говорила она.

Бенъ ничего не отвѣчалъ въ такихъ случаяхъ и его молчаніе было для нея тяжелѣе всякаго укора.

— Я знаю, что вы меня осуждаете, — говорила она съ горечью и не могла скрыть того, какъ она дорожила его мнѣніемъ о себѣ. Она вообще не могла или не хотѣла скрывать своего отношенія къ Бену. По временамъ Бенъ чувствовалъ къ ней величайшее презрѣніе за это, а въ другія минуты онъ чувствовалъ себя способнымъ ради этой женщины забыть все на свѣтѣ, своего умершаго друга, и чувство собственнаго достоинства, и свою оцѣнку ея характера. Онъ замѣчалъ также, что Тильда мало-по-малу начинаетъ привыкать къ новой странѣ и перестаетъ тяготиться своей жизнью. Кругомъ все цвѣло: подножія холмовъ казались усѣянными золотомъ, склоны ихъ покрылись ковромъ изъ яркихъ оранжевыхъ маковъ и красивыхъ цвѣтовъ дикой гвоздики. Поля зеленѣли и среди нихъ попадались цѣлыя грядки пурпурныхъ и желтыхъ цвѣтовъ. Сумрачныя голыя скалы снисходительно смотрѣли на всю эту растительность, раскинувшуюся у ихъ подножья, какъ смотрятъ старики на наряжающуюся молодежь. Воздухъ былъ наполненъ тяжелымъ благоуханіемъ цвѣтовъ и апельсинныхъ и лимонныхъ деревьевъ. Тильда каждый день каталась верхомъ и возвращалась съ букетами дикой сирени, дикихъ азалій и другихъ цвѣтовъ. Здоровье Гильды не пострадало отъ постигшаго ее удара, но всѣ находили, что она очень измѣнилась въ лицѣ послѣ смерти мужа.

Однажды, когда она сидѣла у себя въ садикѣ, къ ней пріѣхалъ Голлесъ и уже издали махалъ въ воздухъ какой-то бумагой.

— Хорошія вѣсти! — кричалъ онъ. — Стачка кончилась. Состоялся какой-то компромиссъ между желѣзнодорожной компаніей и рабочими, и поѣзда уже начали ходить. Я привезъ вамъ цѣлый тюкъ писемъ и журналовъ съ почты.

Гильда отложила журналы въ сторону и взялась за письма. Это были первыя письма, полученныя ею изъ дому послѣ смерти Роберта. Отецъ присылалъ ей чекъ для покрытія ея издержекъ на возвратный проѣздъ. «Конечно ты должна сейчасъ же вернуться домой и продолжать свою прежнюю жизнь», писалъ онъ.

Письмо выпало у нея изъ рукъ.

Прежняя жизнь открывалась передъ нею. Она такъ ждала этой минуты, и вотъ она наступила. Она была свободна. Никто и ничто не могло помѣшать ей. Она вернется домой и всѣ печальныя событія этого года, ея ошибка и раскаяніе отойдутъ въ область воспоминаній. Гильда старалась убѣдить себя, что нельзя же всю жизнь страдать изъ за одной ошибки. Она не хотѣла быть жестокой къ бѣдному Роберту, но ей не слѣдовало пріѣзжать сюда. Это и была ея ошибка. А теперь она могла уѣхать отсюда, и вскорѣ нѣсколько мѣсяцевъ, проведенныхъ въ Калифорніи, будутъ казаться ей тяжелымъ, промелькнувшимъ сномъ.

Но мысль объ отъѣздѣ не вызывала въ ней никакой радости. Она задумчиво смотрѣла впередъ и кусала себѣ губы.

Домой! Что она будетъ дѣлать дома?

Черезъ полчаса пріѣхалъ Бенъ Оверлей и засталъ ее въ гостиной. Уже начинало темнѣть, но она не зажигала лампы.

— Я пріѣхалъ сказать вамъ, что стачка кончилась и желѣзнодорожное движеніе возстановилось, — сказалъ онъ.

— Я слышала, — отвѣчала она холодно.

— Это извѣстіе васъ, вѣроятно, очень обрадовало. Время ожиданія было для васъ такимъ тягостнымъ.

Гильда ничего не отвѣтила.

— Теперь уже вы скоро будете дома и увидите всѣхъ своихъ друзей.

Она молчала.

— Я хотѣлъ поговорить съ вами о рэнчѣ, — продолжалъ онъ немного нервно. — Я рѣшилъ купить это мѣстечко и продолжать дѣло Роберта. Надѣюсь, что вы дадите мнѣ возможность сдѣлать это. Если вы просмотрите его бумаги, вы увидите, въ какую сумму онъ оцѣнивалъ свое имущество. Я началъ говорить объ этомъ потому, что если мы съ вами сговоримся и вы продадите мнѣ рэнчъ, то вамъ легче будетъ устроить всѣ свои дѣла и вы скорѣе можете вернуться домой.

— Домой? — переспросила она глухимъ голосомъ.

Бенъ вздрогнулъ.

— Да, — сказалъ онъ быстро. — Вы вернетесь къ той жизни, по которой вы такъ томились съ тѣхъ поръ, что вы здѣсь, къ тѣмъ интересамъ, о которыхъ вы все время такъ сожалѣли. Теперь дорога открылась передъ вами и вы можете идти прямо впередъ, забывъ о той тропинкѣ, которая завела васъ въ унылыя калифорнійскія горы.

— Прежняя жизнь! — проговорила она страстно. — Къ чему она мнѣ? Къ чему мнѣ возвращаться домой?

Сердце Бена замерло. Къ чему ей возвращаться домой? Эти самыя слова готовы были сорваться съ его устъ и онъ призывалъ на помощь всю силу своей воли, чтобы не произнести ихъ. Борьба, которую онъ переживалъ всѣ эти недѣли, опять поднялась въ его душѣ, но онъ вышелъ изъ нея побѣдителемъ и проговорилъ спокойно:

— А къ чему же вамъ оставаться? Вы постоянно говорили, что ненавидите Калифорнію и никогда не примиритесь съ здѣшнею жизнью. Развѣ вы забыли ту прогулку, когда вы были откровенны со мной и разсказали мнѣ, что было у васъ на душѣ? Помните, какъ вы говорили объ одиночествѣ, о страшномъ разстояніи, отдѣляющемъ васъ отъ семьи, объ отсутствіи впечатлѣній, тоскѣ и однообразіи такой жизни изо дня въ день. Вы признавались, что сдѣлали страшную ошибку, пріѣхавъ сюда.

— О, я не забыла нашей прогулки, — сказала она возбужденно. — Это были первыя хорошія минуты со времени моего отъѣзда изъ Англіи.

— Помните, вы еще спрашивали меня, что заставляетъ насъ всѣхъ влачить такое ужасное существованіе и что вознаграждаетъ насъ за все, чего мы лишены?

— Да, да, я помню, — сказала она. — А помните ли вы, что вы тогда говорили о женщинахъ?

— Я говорилъ, что эта жизнь хороша для мужчинъ, но совершенно не годится для женщинъ.

— А, нѣтъ, вы сказали еще одну вещь, — проговорила она съ внезапной рѣшимостью. — Вы сказали, что женщинамъ здѣсь живется довольно скверно, но что у нихъ есть спасеніе въ беззавѣтной, страстной любви…

— Если я даже и говорилъ это, — прервалъ онъ ее, — то какое отношеніе это можетъ имѣть къ вамъ и ко мнѣ?

Въ голосѣ его звучало нескрываемое презрѣніе. Тильда почувствовала это и тотчасъ же овладѣла собой.

— Вы правы, — сказала она съ короткимъ, нервнымъ смѣхомъ. — Это не имѣетъ никакого отношенія ни къ вамъ, ни ко мнѣ.

Она зажгла лампу и подошла къ столу, заваленному письмами и книгами.

— Желѣзнодорожная стачка продолжалась ужасно долго, — заговорила она совсѣмъ другимъ тономъ, чѣмъ говорила за минуту передъ тѣмъ. — Но теперь, слава Богу, все кончилось и я, наконецъ, могу уѣхать. Отецъ прислалъ мнѣ денегъ на возвратный путь. Съ вашей стороны очень любезно предложить мнѣ свою помощь въ этомъ отношеніи. Но въ настоящее время мнѣ не понадобятся деньги. Этого чека хватитъ на то, чтобы дважды уплатить мою дорогу до Англіи.

Бенъ стоялъ передъ нею, пораженный ея самообладаніемъ и тѣмъ, какъ она сразу свела на нѣтъ все происшедшее между ними.

— Теперь относительно рэнча, — продолжала она съ достоинствомъ королевы. — Я завтра просмотрю бумаги и тогда мы рѣшимъ дѣло, согласно вашему желанію. Я не знаю никого, кому бы я съ такимъ удовольствіемъ, какъ вамъ, продала этотъ рэнчъ. Но вы должны выплачивать мнѣ по частямъ, какъ вы найдете для себя наиболѣе удобнымъ. Я не буду торопить васъ.

— Господи, Боже мой, — думалъ Бенъ. — Нѣсколько минутъ тому назадъ эта женщина чуть было не бросилась къ моимъ ногамъ, а теперь она такъ величественно разговариваетъ со мной!

— Я буду вамъ очень благодаренъ, если вы согласитесь продать мнѣ рэнчъ Роберта, — сказалъ онъ. — Для меня будетъ большимъ утѣшеніемъ продолжалъ его работу. Вы вѣдь знаете, что мы съ нимъ очень любили другъ друга. Что касается денегъ, то я предпочелъ бы заплатить все сразу.

— Какъ хотите, — сказала она тѣмъ же свѣтски-любезнымъ тономъ. — Покойной ночи. Я очень устала.

Она протянула ему руку, но онъ посмотрѣлъ ей прямо въ лицо и, поклонившись, вышелъ изъ комнаты.

Двѣ недѣли спустя Гильда уѣхала.

"Міръ Божій", № 8, 1898