Галлерея Шлиссельбургскихъ узниковъ
Подъ редакціею: Н. Ѳ. Анненскаго, В. Я. Богучарскаго, В. И. Семевскаго и П. Ф. Якубовича
Часть I. Съ 29 портретами.
Весь чистый доходъ предназначается въ пользу бывшихъ шлиссельбургскихъ узниковъ.
С.-Петербургъ. Типографія М. М. Стасюлевича, Вac. остр., 5 лин., 28. 1907.
Германъ Александровичъ Лопатинъ.
правитьЯркая и разносторонняя личность Г. А. Лопатина всегда производила сильное впечатлѣніе на всѣхъ, съ кѣмъ только судьба ставила его въ отношенія, — разумѣется, на каждаго по своему. Крупные теоретики поражались свѣжестью и гибкостью его ума. Практики съ удивленіемъ открывали въ этомъ человѣкѣ рѣдкую способность оріентироваться среди самыхъ затруднительныхъ обстоятельствъ жизни и осуществлять во всѣхъ подробностяхъ задуманные планы. Революціонеры, люди общества, высшіе и низшіе чиновники, рабочіе и крестьяне и просто обыватели почти при самомъ началѣ знакомства съ Лопатинымъ чувствовали, что передъ ними находится недюжинный человѣкъ. И эта способность импонировать всякому достаточно указываетъ на разнообразіе качествъ ума и сердца Г. А. Лично я довольно близко былъ знакомъ съ Лопатинымъ съ весны 1883 г. по весну 1884 г., въ Парижѣ, гдѣ онъ провелъ съ перерывами годъ наканунѣ своего окончательнаго ареста. И если бы я долженъ былъ полагаться только на свои воспоминанія, — я былъ въ то время совсѣмъ неопытнымъ молодымъ человѣкомъ 24 лѣтъ, Германъ же Александровичъ, приближавшійся къ сорока годамъ, былъ въ цвѣтѣ физическихъ и умственныхъ силъ, — то я былъ бы очень затрудненъ ролью біографа этой исключительно-крупной личности. Но мнѣ пришлось слышать и до личнаго знакомства съ Г. А., и послѣ знакомства съ нимъ такъ много разсказовъ о немъ изъ устъ Глѣба Успенскаго, П. Л. Лаврова, Энгельса, младшей и средней дочерей Маркса, Поля Лафарга и т. д. и т. д., — все, какъ видите, людей, могущихъ быть хорошими судьями, — что моя задача значительно облегчается.
Германъ Лопатинъ родился 13 января 1845 г. въ Нижнемъ Новгородѣ, въ дворянской семьѣ, но среднее образованіе получилъ въ гимназіи г. Ставрополя (Кавказскаго), куда родители его переѣхали, когда мальчику было не болѣе пяти лѣтъ. Кончивъ гимназическій курсъ съ золотою медалью, 17-лѣтній юноша поступилъ (1862 г.), слѣдуя тогдашнему теченію, на естественное отдѣленіе математическаго факультета, въ петербургскій университетъ. Здѣсь его живая и общительная природа скоро дѣлаетъ его популярнымъ среди товарищей, а блестящія дарованія быстро выдвигаютъ его въ первые ряды работающихъ студентовъ, между которыми онъ выдается своею жизнерадостностью, отнюдь не мѣшающею серьезности его занятій. Четыре года спустя онъ выдерживаетъ экзаменъ на кандидата естественныхъ наукъ, представивъ на разсмотрѣніе факультета очень оригинальную и обстоятельную диссертацію по столь волновавшему въ то время умы вопросу о «самопроизвольномъ зарожденіи». Несмотря на то, что эта работа била въ забрало господствующимъ тогда теоріямъ, искренность тона и солидность аргументаціи молодого ученаго обратили на себя общее вниманіе профессоровъ, и Лопатину было предложено остаться при университетѣ. Но уже съ самой ранней молодости, — выражаясь словами самого же Германа Александровича, который произнесъ ихъ на судѣ, 2о лѣтъ спустя, — его «свободолюбивой натурѣ претило наложить на себя оковы какой бы то ни было обязательности». Лопатинъ отказался отъ каѳедры и раскрывавшейся передъ нимъ оффиціальной научной карьеры.
То было въ 1866 г. Вскорѣ каракозовскій выстрѣлъ вызвалъ свирѣпую и во многихъ отношеніяхъ комичную по своей нелѣпости реакцію. Повсюду обыски, аресты, ссылки отмѣчали шествіе полицейской вакханаліи, предводимой «Муравьевымъ-вѣшателемъ». Былъ арестованъ и Лопатинъ. Къ счастью для него, та самая жизнерадостность, которая заставляла съ недовѣріемъ относиться къ нему, какъ къ человѣку «не серьезному», членовъ ^Ада", не желавшихъ ввести Германа Александровича въ число заговорщиковъ, выручила его изъ рукъ чтецовъ человѣческаго сердца въ жандармскихъ и прочихъ мундирахъ. Самъ проницательный г. Никифераки выразилъ мнѣніе, что такого шутника и весельчака, какъ Лопатинъ, никакая революція не собьетъ съ пути безпечальнаго прожиганія жизни. И Германъ Александровичъ былъ выпущенъ, что дало ему возможность развить свою рѣдкую энергію и изобрѣтательность по части предупрежденія близко или далеко причастныхъ къ каракозовскому дѣлу лицъ и впервые заставило знакомыхъ Лопатина оцѣнить солидныя качества человѣка, обманывавшаго въ свои молодые годы внѣшнимъ легкомысліемъ поверхностныхъ наблюдателей.
Въ 1867 г. его безпокойная и ищущая борьбы натура гонитъ его за границу, въ Италію, въ ряды волонтеровъ Гарибальди, который подготовлялъ въ то время новую кампанію противъ папскаго Рима. Но французскія «шаспо» на службѣ у клерикализма «совершили чудеса» во время битвы при Ментонѣ, и не успѣлъ Германъ Александровичъ надѣть на себя красную рубашку гарибальдійца, какъ плѣнъ главы кампаніи дѣлаетъ путешествіе Лопатина безцѣльнымъ. И «удалый добрый молодецъ» (какъ впослѣдствіи назоветъ его Глѣбъ Успенскій, собиравшійся дать цѣлый художественный разсказъ о плѣнившемъ его Лопатинѣ) возвращается на родину, успѣвъ познакомиться во время этого путешествія съ Герценомъ.
Вскорѣ по возвращеніи Германъ Александровичъ арестуется за участіе въ чисто культурной дѣятельности такъ называемаго «рублеваго общества», имѣвшаго цѣлью распространеніе грамотности въ деревнѣ, и ссылается подъ надзоръ родителей въ Ставрополь, гдѣ поступаетъ на службу чиновникомъ особыхъ порученій при мѣстномъ губернаторѣ, который души не чаетъ въ талантливомъ и энергичномъ служащемъ и даетъ ему самыя деликатныя порученія: уговорить бунтующихъ крестьянъ и т. п. Къ этому времени относится шутливое письмо Лопатина къ пріятелю, письмо, въ которомъ «коллежскій секретарь» (чинъ, до котораго успѣлъ дослужиться Германъ Александровичъ, ставшій правою рукою очарованнаго имъ помпадура) возвѣщаетъ свое твердое намѣреніе «удалиться изъ предѣловъ ввѣренной ему губерніи въ вольную Америку». Это письмо, найденное на квартирѣ упомянутаго пріятеля въ Питерѣ вызываетъ новый арестъ Лопатина. Но «удалый добрый молодецъ» бѣжитъ съ гауптвахты, становится нелегальнымъ, увозитъ «по спопутности» (изъ Кадникова!) Петра Лавровича Лаврова въ столицу, а затѣмъ направляетъ его за границу (въ Парижъ), куда и самъ пріѣзжаетъ въ началѣ 1870 г.
Во время этой болѣе продолжительной заграничной поѣздки, Лопатинъ вступаетъ въ одну изъ секцій Интернаціонала, знакомится въ Швейцаріи съ Бакунинымъ и Нечаевымъ, въ Англіи съ Марксомъ и Энгельсомъ, поражаетъ своимъ умомъ и эрудиціей обоихъ родоначальниковъ «научнаго соціализма», близко сходится съ ними и принимается переводить первый томъ «Капитала», устанавливая замѣчательно остроумно и точно русскіе термины, соотвѣтствующіе многозначительнымъ и крайне труднымъ для передачи неологизмамъ Маркса.
Но этотъ замѣчательный трудъ былъ продвинутъ Г. А--емъ лишь на ⅓ перваго тома «Капитала» (и затѣмъ продолженъ Н. Ф. Даніельсономъ). Въ головѣ Германа Александровича созрѣлъ, отвлекшій его отъ научной работы, дерзкій, но чрезвычайно умно задуманный планъ — вернуться въ Россію и освободить Чернышевскаго, который, какъ ему казалось, только и могъ стать авторитетнымъ руководителемъ русскаго, сильно обмелѣвшаго къ тому времени, революціоннаго движенія. Лопатинъ былъ уже близко у своей цѣли, пробираясь подъ видомъ члена географическаго общества, все дальше и дальше на востокъ и возбуждая у сибирскихъ обывателей даже предположеніе, что это — важный ревизоръ, путешествующій инкогнито, какъ вдругъ телеграмма, посланная Третьему Отдѣленію изъ Швейцаріи пронюхавшимъ планъ Лопатина шпіономъ, помѣшала блестящему предпріятію, а самого Германа Александровича привела къ тюрьмѣ. Два раза пускался онъ въ бѣгство, продѣлавъ во время второй попытки цѣлое путешествіе (и не забывая вести научный журналъ его), пока, наконецъ, третья, эффектно выполненная попытка не освободила его изъ когтей самодержавія. Къ этой эпохѣ относится знакомство съ Лопатинымъ сибирскаго Гарунъ-аль-Рашида, генералъ-губернатора Синельникова, который, въ качествѣ просвѣщеннаго деспота, и спалъ и видѣлъ, какъ бы приручить славнаго революціонера и пустить въ ходъ его изъ ряду вонъ выдающіяся способности для административнаго облагодѣтельствованія ввѣреннаго ему края.
Въ 1873 г., послѣ трехлѣтняго вынужденнаго скитанья по русскимъ острогамъ и дорожнымъ этапамъ, Лопатинъ по является снова «за рубежомъ» и окунается въ ставшую кипучей къ тому времени жизнь заграничной эмиграціи, сохраняя пріятельскія отношенія съ выдающимися представителями соперничающихъ фракцій, но самъ не вступая ни въ одну изъ организацій. Такъ, онъ пишетъ отъ времени до времени во «Впередъ», и его блестящая корреспонденція о «не-нашихъ», и его письмо къ Александру II производятъ немалую сенсацію. Онъ является даже посредникомъ между П. Л. Лавровымъ и Тургеневымъ по денежной части, передавая отъ знаменитаго романиста, увлеченнаго, подобно столькимъ людямъ, могучей индивидуальностью Лопатина, издателю «Впередъ» суммы на поддержаніе журнала. Но онъ отказывается участвовать въ редактированіи этого органа, несмотря наличную дружбу съ Лавровымъ. Это третье, и самое продолжительное, пребываніе Лопатина за-границей длится почти шесть лѣтъ, но прерывается смѣлыми поѣздками въ Россію на «нелегальномъ положеніи», пока одна изъ такихъ поѣздокъ, предпринятая въ 1879 г., не заканчивается арестомъ Германа Александровича, выданнаго однимъ презрѣннымъ шпіономъ, увѣрявшимъ Лопатина въ своей безграничной преданности.
Снова на цѣлые четыре года Германъ Александровичъ попадаетъ въ подневольное положеніе. Тюрьма, ссылка — сначала въ Ташкентъ, потомъ въ Вологду — направляютъ по очень узкому фарватеру этотъ большой корабль, которому, согласно пословицѣ, было надо и большое плаванье. Въ самомъ началѣ 80-хъ годовъ, находясь въ Петербургѣ, я впервые услышалъ яркую художественную характеристику Лопатина изъ устъ Успенскаго, который познакомился съ нимъ, когда жилъ во второй половинѣ 70-ъ годовъ въ Парижѣ. Въ то время Г. А. проживалъ въ Ташкентѣ, и ходили слухи, что онъ, отъ нечего дѣлать, пристроился къ хлѣбной торговлѣ. — Вы знаете Лопатина? — началъ по этому поводу свое описаніе Глѣбъ Иванычъ, попыхивая вѣчной папироской. — Это вотъ какой человѣкъ: сегодня онъ великому Карлу Марксу объяснитъ, что у него должно полагаться въ слѣдующемъ томѣ «Капитала», а на завтра онъ у его степенства, Ѳедора Поликарпыча, главнымъ прикащикомъ будетъ орудовать, и хозяинъ въ ножки будетъ ему кланяться, прося продолжать коммерцію; а послѣ завтра нашъ Германъ Александровичъ на улицѣ знакомаго адвоката встрѣтитъ да подъ его именемъ, въ ближнемъ окружномъ судѣ, уголовное дѣло выиграетъ. Такъ вотъ кто такой Лопатинъ: это — точно самая сильная паровая машина, и только проведите приводъ отъ его головы къ любому дѣлу, и онъ начнетъ вамъ работать, какъ никто".
Лично съ Лопатинымъ я познакомился весною 1883 г. въ Парижѣ, куда Г. А. удалось-таки убѣжать изъ вологодскаго плѣненія. Я былъ въ числѣ нѣсколькихъ Знакомыхъ, приглашенныхъ П. Л. Лавровымъ для выслушанія одной изъ его статей, предназначавшихся къ печати. То былъ, если не ошибаюсь, біологическій очеркъ «Хлопоты науки съ низшими организмами», который долженъ былъ появиться въ «Отечественныхъ Запискахъ». До начала чтенія радушный хозяинъ познакомилъ насъ съ какимъ-то высокимъ, плотнымъ господиномъ. Но не разслышали ли мы путемъ его фамиліи, или, можетъ быть, Петръ Лаврычъ назвалъ намъ апокрифическое имя, — хорошо не помню, — только никто изъ насъ до самаго конца чтенія и не подозрѣвалъ, что передъ нами, добродушно и остроумно шутя, находится знаменитый Лопатинъ. Насъ всѣхъ, помню, крайне забавляли жесты, которыми Германъ Александровичъ, не желая прерывать читавшаго вслухъ автора, характеризовалъ внѣшній видъ и пріемы всѣхъ тѣхъ животныхъ, именами которыхъ пестрѣли страницы лавровскаго этюда. Въ то время «Народная Воля» шла на убыль, но въ обществѣ и интеллигенціи партія была еще окружена ореоломъ историческаго величія. Въ Парижѣ приготовлялся къ печати первый номеръ «Вѣстника» подъ редакціей П. Л. Лаврова и Льва Тихомірова. Я былъ дѣятельнымъ сотрудникомъ этого изданія и, конечно, живо интересовался мнѣніями Г. А. относительно партіи, имя которой прогремѣло по всему міру. Припоминаю, что въ теченіе полугода взгляды Лопатина потерпѣли въ этомъ пунктѣ знаменательное измѣненіе. Но именно самый процессъ этой эволюціи показываетъ, какой чуткостью и политическимъ пониманіемъ обладалъ этотъ, казалось бы, уже вполнѣ сложившійся человѣкъ. Съ самаго начала этого обмѣна мыслей, путемъ котораго редакторы журнала и находившіеся тогда въ Парижѣ народовольцы старались завербовать въ партію такую крупную личность, какой былъ Лопатинъ, оказалось, что Германъ Александровичъ, собственно, вполнѣ сознавалъ значеніе политической борьбы противъ самодержавія, съ такой энергіей и блескомъ веденной Народною Волею. Но его отталкивалъ заговорщицкій, строго конспиративный и централизованный способъ борьбы. И это понятно: его широкой и разносторонней индивидуальности казались колодками тѣ условія подпольной дѣятельности, въ какія добровольно загоняли себя фанатики партійной дисциплины, хотя и сами бывшіе очень крупными людьми, — въ родѣ хотя бы Александра Михайлова. На этой-то почвѣ разыгрывался въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ кризисъ въ мужественной душѣ Германа Александровича. Къ осени 1883 г. Лопатинъ значительно подошелъ къ народовольцамъ и, конечно, сейчасъ же занялъ здѣсь исключительное положеніе одного изъ политическихъ руководителей и боевыхъ практиковъ. Замѣчая упадокъ партіи, уступая настояніямъ нѣкоторыхъ лицъ, которыхъ онъ любилъ и уважалъ, — П. Л. Лаврова, М. Н. Полонской (Ашаниной), — Г. А. рѣшилъ посвятить весь свой умъ и энергію на приданіе новой жизни «Народной Волѣ». Его короткое, но полное отваги и блеска служеніе партіи закончилось арестомъ всего черезъ нѣсколько мѣсяцевъ вступленія въ ряды народовольцевъ. Обстоятельства и причины его ареста (5 октября 1884 г.) достаточно извѣстны. И всѣмъ, знающимъ хоть мало-мальски исторію русскаго революціоннаго движенія, памятно его трагически безстрашное поведеніе на судѣ въ маѣ 1887 г., гдѣ онъ въ страстной и нервной рѣчи изобразилъ картину своего отчаянія при видѣ послѣдовавшихъ за его арестомъ проваловъ и бросилъ въ лицо членамъ военнаго трибунала послѣднія хлещущія ихъ, какъ ударъ бича, слова: «пощады я просить не желаю и увѣренъ, что сумѣю умереть такъ же мужественно, какъ и жилъ».
Но Герману Александровичу не было суждено умереть: приговоренный судомъ къ смертной казни, «помилованный» Александромъ III, бросившимъ его на вѣчное заключеніе въ шлиссельбургскомъ каменномъ гробу, Лопатинъ снова среди насъ послѣ 18-лѣтняго летаргическаго сна, который онъ раздѣлялъ съ другими героями — нынѣ уже торжествующей отчасти — русской революціи. Ибо не забудемъ, что русская революція воззвала въ 1905 году къ жизни и свѣту солнца своихъ славныхъ «заживо-погребенныхъ». И окончательное торжество назрѣвшаго великаго переворота превратитъ ихъ не только въ полноправныхъ, но въ первыхъ русскихъ истинно свободныхъ гражданъ, своею борьбою, своими страданіями, своею беззавѣтною преданностью свободѣ и соціализму положившими основаніе русской гражданственности.
Въ одномъ изъ писемъ Лопатина изъ крѣпости къ роднымъ, которое было переслано его старому другу, П. Л. Лаврову, почти совсѣмъ наканунѣ смерти послѣдняго, и которое ветеранъ русскаго движенія читалъ мнѣ дрожащимъ отъ волненія голосомъ, встрѣчается выраженіе, которое глубоко поразило меня: «они слизнули у меня жизнь». Они, т.-е. нашъ чудовищный архаическій режимъ съ его великими и малыми приспѣшниками… Нѣтъ, имъ все-таки не удалось слизнуть цѣликомъ эту благородную и высоко поучительную жизнь! И хотѣлось бы думать, что судьба сохранила намъ Германа Александровича Лопатина, между прочимъ, и для того, чтобы съ тѣмъ литературнымъ талантомъ, который обнаруживается въ его письмахъ, — порою, настоящихъ диссертаціяхъ, — и который приводилъ въ восторгъ Тургенева, самъ «удалый добрый молодецъ» изобразилъ намъ любопытный и вмѣстѣ глубоко идейный романъ своей жизни, романъ «рыцаря духа» на рубежѣ XIX и XX столѣтій…
