ГЕРМАНСКОЕ ЕДИНСТВО.
правитьАвстрія въ 1859 г., видя наступающую войну съ Франціей, употребила всѣ старанія, чтобы убѣдить Германію, будто опасность угрожаетъ «общему отечеству» отъ французскаго честолюбія и его старинныхъ видовъ на «естественную Рейнскую границу.» Ей хотѣлось поднять Союзъ противъ собственныхъ враговъ. Пруссія, не безъ тайнаго удовольствія видѣвшая ослабленіе Австріи, иначе поставила вопросъ. По ея мнѣнію дѣла Габсбурговъ въ Италіи ни мало не касались Германіи; но это явленіе внѣшней исторіи благодѣтельно подѣйствовало на федерацію, напомнивъ ей о необходимости реформы и в русской гегемоніи. Не всѣ раздѣляли эти мысли о гегемоніи. При спорѣ правительства призвали Прессу за помощь. Результатомъ было возрожденіе съ новою силой стремленія къ единству Германіи. Посмотримъ поближе, какъ совершилось это возрожденіе, какъ раздѣлились интересы, слѣдовательно какія партіи образовались при вступленіи I вопроса на практическую почву; какъ партіи эти дѣйствуютъ. Въ заключеніе мы вѣроятно составимъ себѣ ясную картину настоящаго положенія вопроса и увидимъ, насколько Германія разъяснила и усвоила себѣ любимую идею, слѣдовательно чего можно ожидать отъ нея?
I.
правитьАвстрійское правительство до 1889 года было представителемъ грубаго произвола, полицейской и военной власти, несправедливостей, конкордата. О либералѣ Шперлингѣ не хотѣли еще и думать. Бахъ, Брукъ, особенно Трюне и Раутеръ царствовали нераздѣльно, и доблестно продолжали утверждать за Австріей завидное положеніе страны, ненавидимой всякимъ, кто сколько нибудь обладалъ чувствомъ справедливости и человѣческаго достоинства. Изъ смутъ 1848 года она вынесла только новое орудіе притѣсненія — административную централизацію; и «возрожденная Австрія» къ удивленію образованнаго міра доказала возможность государственнаго устройства еще болѣе возмутительнаго, чѣмъ устройство Габсбургской имперіи до 1848 г. Вездѣ щедрою рукою разсыпая свои полицейскія благодѣянія, правительство превзошло себя въ Италіи. Даже скромный нѣмецъ (нетребовательная натура котораго справедливо вошла въ пословицу) съ негодованіемъ слушалъ разсказы о подвигахъ соотечественниковъ въ Ломбардіи, и въ веселый часъ, послѣ девятой кружки пива, оглядѣвъ замки и двери, ударяя кулакомъ по столу, шопотомъ признавался задушевному пріятелю, что если бы съ нимъ поступали такъ же, какъ съ ломбардцами, — онъ бы «чортъ возьми, не выдержалъ!»
— О! да что жь бы ты сдѣлалъ?
— Я бы такую статью махнулъ въ газетахъ!..
— Австріецъ бы запретилъ печатать.
— Ты думаешь? Это другая пѣсня. Въ такомъ случаѣ конечно дѣлать нечего!
Такъ видите, Германія не сочувствовала австрійскому дѣлу. Императоръ зналъ это и не надѣялся на помощь противъ итальянцевъ; но за нихъ вступался Наполеонъ. Вслѣдствіе своего грустнаго наложенія между Россіей и Франціей, Германія необыкновенно чутко прислушивается къ малѣйшему шуму съ той или другой стороны; ей мерещится, будто еще можетъ найтись правитель, достаточно не развитой, чтобы въ настоящее время стремиться къ территоріальнымъ пріобрѣтеніямъ. Особенно (и можетъ быть не даромъ) путаетъ ее предлагаемое желаніе Франціи подвинуть свои границы до Рейна. За эту слабую струну нѣмца всегда можно задѣть, за ней-то Бахъ и Буоль и рѣшились варьировать австрійскую тему. Въ союзномъ актѣ есть параграфъ (46-й), по которому федерація во обязана защищать внѣ-федеральныхъ владѣній союзника. Но, замѣчаетъ параграфъ 47-й, слѣдуетъ дѣлать исключеніе въ случаѣ, если нападеніе на такую мнѣ федеральную территорію угрожаетъ опасностью для самаго союза. Буоль старался представить французское вмѣшательство именно событіемъ, подходящимъ подъ случай, предвидѣнный 47-мъ парагр. Началось изверженіе патріотическихъ статей и театральныхъ представленій. Баварское правительство, всегда съ удовольствіемъ видѣвшее въ австрійскихъ штыкахъ опору своему безцеремонному обращенію съ народомъ, конечно рѣшилось поддержать полезную дружбу, заказало для мюнхенской сцены «возмущенье Тассилона», герцога баварскаго, противъ Карла Великаго! Изъ тѣхъ же побужденій Виртембергъ, Ганноверъ, Саксонія настроили свои оффиціальныя журналы въ надлежащемъ тонѣ. Даже крестовая партія въ Пруссіи стала подтягивать. Ей по душѣ пришлось напримѣръ такое разсужденіе австрійскихъ брошюръ: «императорская Франція есть Франція 1789 г., врагъ феодальныхъ и монархическихъ традицій. Наполеонъ хочетъ наводнять Европу тлетворными принципами, подавленіе которыхъ составляетъ гордость и славу договоровъ 1815 года».
Пруссія внимательно слѣдило за этими успѣхами. Очевидно ей не хотѣлось видѣть обще германскаго вооруженія за австрійскіе интересы. Владѣтельные князья были не прочь отъ него, они разсуждали какъ крестовые феодалы, но народъ не сочувствовалъ Австріи и двигался кой-гдѣ единственно подъ вліяніемъ идеи о французскомъ нашествіи, о новомъ униженіи Германіи, прельщало его и соединеніе во едино германскихъ полчищъ, національная сила, поддержаніе духа единенія въ германскомъ народѣ. Возрождались сгарыя мечты. Этимъ-то построеніемъ и рѣшился воспользоваться регентъ. Въ рѣчи при открытіи палатскихъ засѣданій, онъ не сказалъ ни слова о французско-австрійскихъ дѣлахъ, хотя и упомянулъ объ союзныхъ своиѵь обязанностяхъ, напримѣръ, въ шлезвигскомъ вопросѣ, этимъ онъ какъ будто давалъ замѣтить, что не считаетъ австрійскаго дѣла касающимся союза. Палата отвѣтила въ томъ же духѣ. Въ Вѣнѣ и не ожидали конечно благосклонныхъ для Австріи рѣчей изъ Берлина, но по крайнее мѣрѣ надѣялись, что Пруссія выскажется какъ нибудь. Буоль очень хорошо понялъ, что молчаніе хуже противодѣйствія. Очевидно Пруссія не только рѣшилась разрушить его планы, но еще нашла слабую сторону, съ которой нападеніе легче. Она даетъ пищу національнымъ мечтамъ внѣ австрійскаго дѣла, отниметъ слѣдовательно у Вѣны единственное средство дѣйствія на общественное мнѣніе. Шлейницъ въ скоромъ времени подтвердиль его опасеніе, показавъ сверхъ того, что воспользуется случаемъ для энергическаго возобновленія давнихъ стремленій Пруссіи въ гегемоніи. Буоль поспѣшилъ обязать второстепенныхъ монарховъ какимъ нибудь обѣщаніемъ прежде, чѣмъ политика Пруссіи успѣетъ подѣйствовать. 5-го февраля онъ отправилъ ко всѣмъ германскимъ дворамъ (кромѣ прусскаго) ноту, въ которой просилъ князей опредѣлительно сообщить объ ихъ намѣреніяхъ въ отношеніи предстоящей войны. Палаты, составленныя изъ покорнаго большинства, легко нашли ораторовъ, настроенныхъ къ пользу Австріи. Въ Мюнхенѣ, въ Баберихѣ, въ Ганноверѣ, въ Штутгартѣ рѣшили «защищать Рейнъ на берегахъ По». Этому вліянію Шлейницъ противупоставилъ свое. 14-го февраля онъ извѣщалъ тѣ же дворы. что: 1) какъ германская держава, Пруссія всегда останется вѣрной своему призванію, но нс обременитъ себя обязательствами, не составляющими ея долга; 2) какъ великая европейская держава, она по соглашенію съ Англіей и Россіею постарается предупредить итальянское столкновеніе. Въ переводѣ это значило: намъ, какъ исключительно германскимъ державамъ, до Италіи дѣла нѣтъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ появились брошюры, высказывавшія, что вліяніе внѣшней исторій благодѣтельно подѣйствовало, напомнивъ Союзу о возможности иноземнаго вторженія, что Союзомъ слѣдуетъ заняться, въ немъ много несовершенствъ, напримѣръ можио почесть истиннымъ несчастіемъ, что Пруссія раздѣлена Ганноверомъ и Ольденбургомъ, что берега Сѣвернаго моря не въ ея рукахъ, что она еще ее довольно сильна для той роли, которую должна занимать ради германскаго и европейскаго спокойствія. Мало по малу даже высказала, что если усиленію Пруссіи мѣшаетъ Австрія, то слѣдуетъ уничтожить Австрію, все для блага Германіи. При такой мысли очевидно слѣдовало желать побѣды итальянцамъ. Многіе ея и желали. Привейся такое воззрѣніе, возбужденное Буолемъ движеніе умовъ обращалось противъ него же. Къ какой же сферѣ нашлись приверженцы каждой изъ упомянутыхъ партій? За Австрію стояли второстепенные монархи, привыкшіе къ ея поддержкѣ въ своихъ абсолютныхъ стремленіяхъ и всегда боящіеся прусскаго честолюбія. Къ нимъ присоединилась консервативные члены ихъ собственныхъ палатъ и прусскіе феодалы. Съ регентомъ шли: остальная Пруссія, оппозиція въ палатахъ прочихъ государствъ, либеральная пресса. Изъ этого можно заключить, что Пруссія никогда не поддерживала произвола правителей, что ея иго даже отрадно или что нѣмцы невзыскательны. Дѣйствительно, постоянно преслѣдуя идею своей гегемоніи. Пруссія вездѣ старалась поддерживать либераловъ. Ей слѣдовало привлечь на свою сторону или принцевъ или оппозицію. На принцевъ нельзя было много разсчитывать, такъ какъ гегемонія могла состояться только на счотъ ихъ власти. Надо было рѣшиться сдѣлать оппозицію своею опорой. Этой внѣшней политикѣ Пруссія всегда и слѣдовала въ Германіи. 'Гакъ даже въ послѣднее время она поддержала гессенскихъ либераловъ, такъ она всегда вмѣшивалась въ датскія дѣла съ герцогствами. Либералы считали ее своею покровительницей. Кромѣ того въ 1859 году при министерствѣ принца Гогенцоллернъ-Зингмаркигенскаго, Шлейница, Ауорсвальда и др., предразсудокъ о прусскомъ либерализмѣ существовалъ по всей силѣ. Такь какъ взоры ихъ были преимущественно обращены на сравненіе Пруссіи съ Авсиріею, то они и привыкли разсуждать въ тѣсной рамкѣ этого сравненія. Дѣйствителыю трудно было потерять первенство въ такомъ сравненіи. Пруссаки довольствовались тѣмъ, что имъ не предписывали національныхъ займовъ въ родѣ займа 1854 г., что регенту не съ кѣмъ было заключать конкордата, что онъ могъ успокоить католиковъ, приказавъ Каульбаху измѣнить сюжетъ своихъ картинъ изъ германской исторіи при входѣ въ берлинскій музей. Наконецъ по самому своему положенію, не имѣя заботы о насильственномъ удержаніи народностей, какъ Австрія, прусское правительство могло датъ своимъ подданнымъ нѣсколько большую свободу. При распространеніи классическаго воспитанія въ Германіи, довольно легко понять, что она прониклась принципомъ Горація: «блаженъ, кто малымъ доволенъ». Такъ при выборѣ между Пруссіею и Австріею всѣ «передовые люди» клонились на сторону Пруссіи. Ее поддерживали и остатки Франкфуртскаго парламента 1848 года, мечтавшіе объ имперіи.
Ясно, вопросъ о реформѣ и гегемоніи привился, воскресъ, но въ Пруссіи правительство еще не касалось его прямо и оффиціально. Австрія же только и думала о 47-мъ параграфѣ. Видя направленіе ІІІлейница, эрцгерцогь Альбергь самъ отправился въ Берлинъ, гдѣ встрѣтилъ короля ганноверскаго и принца мекленбургскаго, даже англійскихъ посланниковъ. Регента осадили, консервативная Германія была не безъ вліянія; по вычисленію Рюсгона напримѣръ, что-то около половины прусскихъ офицеровъ принадлежитъ къ феодаламъ. Опять и воображенію либераловъ надо было дать игрушку, чтобы они не прельстились возможностью прославить германскія знамена новымъ пораженіемъ или новой побѣдой въ австрійской службѣ. Потому Пруссіи довольно охотно сдѣлала уступку, которая съ одиой стороны заставила консерваторовъ умолкнуть на время, съ другой же убѣдила приверженцевъ Пруссіи въ томъ, что она избѣгаетъ войны только пока дѣло идетъ объ австрійскихъ внѣ-союзныхъ владѣніяхъ, но что Германію она будетъ защищать до послѣдняго, что наконецъ не дастъ застичь ее врасплохъ. Приказано было поставить на военное положеніе три прусскихъ корпуса. Полномочный прусскій министръ при Франкфуртскомъ сеймѣ, Узедомъ, предложилъ сдѣлать то же съ остальнымъ федеральнымъ контингентомъ, при чемъ строго п точно подтвердилъ оборонительный характеръ вооруженія. Рехбсргь обѣщалъ три австрійскихъ корпуса. Сеймъ постановилъ составить армію изъ баварскихъ, виртембергскихъ, баденскихъ и гессенскихъ войскъ. Австрія надѣялась, что достигнувъ такого результата, она новыми усиліями достигнеть и перехода оборонительныхъ намѣреній въ наступательныя. Пруссія еще разъ предупредила, что на нее въ этомъ случаѣ разсчитывать нечего, что она дальше не двинется. Именно когда лондонскій и петербургскій кабинеты выразили свое полное неодобреніе за ультиматумъ, посланный въ Турниъ, Пруссія присоединилась къ этому заявленію. Кромѣ того, она послала въ Парижъ и къ германскимъ дворамъ ноты, въ которыхъ подтверждала свои намѣренія. Буолю оставалось одно средство: принудить Пруссію на шагъ, котораго она не хотѣла сдѣлать добровольно. Австріи не ловко было самой предложить Сейму образовать обсерваціонную армію на Рейнѣ, — она съ помощью саксонскаго министра Бейста уговорила Ганноверъ принять эту роль. Пруссія просто объявила, что не послушается Сейма; при чемъ предложила измѣнить положеніе такой недѣйствительной Федераціи и сдѣлать союзную реформу. Прусскіе органы съ высоты величія и съ презрительной насмѣшкой пересчитывали силы небольшихъ государствъ: «имъ ли вынуждать Пруссію къ чему бы то ни было: у Ганновера нѣтъ денегъ, въ Баваріи нечѣмъ одѣть солдатъ, у Виртемберга старыя ружья, у Нассау ничего нѣть!» Австрійская партія прибѣгла къ послѣднему, правда совершенно безполезному, средству людей, рѣшительно побитыхъ, стала браниться и жаловаться, — Аугсбургская газета съ отчаяніемъ вопила: «Что же станется съ Союзомъ, если Пруссія не слушается его! Что станется съ трактатами, если ихъ нарушаютъ (какъ будто трактаты когда нибудь стѣсняли кого бы то ни было)! Пруссія не хочетъ повиноваться большинству, такъ не Германіи же повиноваться ей». Консерваторы, дворяне, духовенство, особенно въ Баваріи, дѣлаютъ манифестаціи въ пользу Австріи, либералы отвѣчаютъ манифестаціями въ пользу Пруссіи. Сочиняють пѣсни, гдѣ въ лирическомъ восторгѣ не только прямо требуютъ гибели Австріи, но даже доходятъ въ пользу Пруссіи до поэтическихъ вольностей, которыя въ просторѣчіи называются ложью. Ожесточеніе съ обѣихъ сторонъ доходить до крайнихъ предѣловъ. Югъ сбирается уничтожить Пруссію. Пруссія не отстаетъ въ хвастовствѣ. Ненависть возрастаетъ со дня на день.
Тогда послышались голоса изъ Швейцаріи: Фохтъ выразилъ надежду, что Австрія и Пруссія погубятъ другъ друга въ борьбѣ и освобожденная отъ покровителей Германія возстанетъ для лучшей жизни. Но онъ не нашелъ отголоска, и замолкъ.
II.
правитьО Фохтѣ и его друзьяхъ нечего и говорить. — такъ какъ они немедленно затихли. Изъ двухъ же партій раздѣлявшихъ Германію, очевидно приверженцы Австріи являются наиболѣе послѣдовательными и логичными. Они твердо знаютъ, куда стремятся, чего хотятъ. Имъ хорошо жилось до сихъ поръ, — они стараются удержать свое положеніе. Средство къ этому они видятъ въ Австріи, въ германскомъ разъ единеніи, потому п отстаиваютъ выгодный союзъ, выгодное положеніе дѣлъ. Либералы же стремятся къ пустому шуму, къ внѣшностямъ безъ содержанія. Это весьма вредные люди: они затѣваютъ безпорядки, смуты, нарушаютъ спокойствіе мирныхъ гражданъ громкими рѣчами, и не имѣютъ оправданія своимъ дѣйствіямъ. Государства и народы иногда приносятъ жертвы, извиняемыя надеждами на результатъ, способный вознаградить за потери. Либералы же такого извиненія не имѣютъ. Это или злонамѣренные люди, желающіе шумѣть единственно для потѣхи, чего допускать не слѣдуетъ: или дѣти, взявшіеся за игрушки, значенія которыхъ не понимаютъ. Трудно предположить въ нѣмецкихъ либералахъ желаніе пошумѣть и подвигаться, — это не соотвѣтствуетъ національному характеру. Проще будетъ такое поясненіе: они плохо понимаютъ, что дѣлаютъ. Ставя Пруссію во главѣ движенія, они мѣняютъ власть своихъ повелителей на другую: стоить ли изъ-за этого нарушать общественное спокойствіе? Они соединяютъ подъ одну власть значительныя силы; такимъ образомъ отечеству, достаточно обороненному и собственной силой и положеніемъ въ системѣ европейскаго равновѣсія — даютъ возможность развить стремленіе къ первенству, къ завоеваніямъ, вообще къ дорогому тщеславію, разоряющему страну, мѣшающему ея внутреннему благоденствію. И для этого стоитъ ли нарушать общественное спокойствіе? Если же они надѣются, давъ Пруссіи въ руки громадную армію, давъ случай дому Гогенцоллериовъ привязать ее къ себѣ многими подвигами, склонить затѣмъ эту династію на уступку имъ распоряженія судьбами имперіи, — они не знаютъ исторіи. Съ какой стороны ни посмотришь, либералы по обыкновенію здѣсь, какъ вездѣ, взяли на себя самую смѣшную и глупую роль. Что же касается до прусскаго правительства, — нельзя не похвалить его предусмотрительности и умѣнія пользоваться обстоятельствами. Оно въ свою очередь дѣйствуетъ покуда такъ же логично, какъ австрійская партія. Дальнѣйшая исторія подтвердить этотъ взглядъ.
Пока газеты, барды, и манифестаторы кричатъ за Австрію или противъ нея, побѣда за побѣдой одерживается французско-піемонтскими войсками. Пруссія видятъ особенно благопріятную эпоху для своего возвеличенія, и не упускаетъ изъ виду необходимаго ослабленія Австріи; чтобы еще болѣе убѣдить союзниковъ въ своей предусмотрительности, регентъ снаряжаетъ другіе три корпуса, поручаетъ Узедому призвать федерацію къ новымъ вооруженіямъ, къ образованію обсерваціоннаго корпуса на Рейнѣ, но чуть ли не въ тотъ же день отправляетъ къ державамъ ноты, въ которыхъ предлагаетъ посредничество, при чемъ говоритъ, будто за Австріей нельзя удержать прежнихъ границъ, надо признать настоящее statuquo территоріальныхъ отношеній: французскія войска стояли около знаменитаго четырехъ-угольника Прусская газета произнесла самое слово прусской политики: вооруженное посредничество. Не только Рехбергъ замѣнившій Буоля, но и менѣе опытный дипломатъ понялъ бы, къ чему такая система вела Австрію. Посредникъ въ главѣ 200—300-тысячной арміи очень опасенъ. Онъ можетъ предложить невозможный для одной стороны у ступки, и въ случаѣ ея несогласія дѣйствовать вмѣстѣ съ врагомъ. Либералы ободряли Пруссію; при ловкой агитаціи она могла внести совершенный раздоръ между ними и ихъ правителями въ свою пользу. Австрія поспѣшила заявить, что такое посредничество невозможно, второстепенные монархи особенно испугались движенія" Оставалось или тотчасъ бросить эти силы на Францію, или скорѣе хлопотать объ ихъ распущеніи.
Предложенныя Узедомомъ вооруженія были приняты Сеймомъ. Оставалось рѣшить вопросъ о верховномъ начальствѣ надъ федеральными войсками. Пруссія дѣйствовала какъ бы въ увѣренности, что начальство это принадлежитъ ей но нраву, да оно и обусловлено было всѣмъ ходомъ событій. Главнокомандующій однако обыкновенно назначается Сеймомъ. Австрія предложила назначить отдѣльнаго независимаго начальника каждой отдѣльной группѣ федеральныхъ войскъ. Необходимость единства доказать было не трудно. Приходилось уступить Пруссіи это начальство. По союзному акту, Сеймъ — вмѣстѣ пятый — выше отдѣльныхъ владѣльцевъ, онъ слѣдовательно давалъ регенту общефедеральную должность, подчинялъ его инструкціямъ, требовалъ присяги. Чтобы предварительно склонить регента на принятіе этой роли, Виндишгрецъ нарочно отправился въ Берлинъ.
Подъ условіемъ присяги, Австрія отдавала регенту въ распоряженіе даже свои федеральные корпуса. Но Пруссіи полезно было протянуть время. Ей по крайней мѣрѣ хотѣлось вынудить признаніе яснымъ фактомъ, что она де слушается Сейма, а сама ведетъ Сеймъ. Вопреки всѣмъ союзнымъ постановленіямъ, она не довольствовалась второстепенной ролью: регентъ отвѣчалъ уклончиво, онъ ожидалъ сообщеній изъ Лондона и Петербурга. — Но къ 11 іюля военная коммиссія Сейма должна была окончательно разсмотрѣть вопросъ о начальствѣ, и оффиціальному предложенію изъ Франкфурта надо было отвѣтить. Предстояло или принять его, или прямо вступить въ раздоръ съ федераціей… Этого дня Европа ждала съ нетерпѣніемъ. На практическую дѣятельную почву могъ перейти еще одинъ изъ допросовъ, завѣщанныхъ средними вѣками и вѣнскимъ конгрессомъ пятнадцатаго года… Но 11 іюля по Германіи разнеслась другая вѣсть, — вѣсть о виллафранкскомъ мирѣ.
Положеніе императора требовало энергическихъ мѣръ. Шлейницъ отправлялъ свои ноты въ день битвы при Сольферино. При самомъ благопріятномъ исходѣ посредничества, Ломбардія все-таки отходили отъ Австріи. Наполеону съ точки зрѣнія завоеваній и равновѣсія. еще до сихъ поръ двигающей международныя отношенія, тоже не могло нравиться образованіе въ Германіи крѣпкой силы. Опять онъ видѣлъ, что новый фазисъ вопроса повлечетъ за собой тысячи неблагопріятныхъ для него послѣдствій, потому предложилъ австрійскому императору условія мира даже болѣе выгодныя, чѣмъ тѣ. которыхъ онъ могъ ожидать при вмѣшательствѣ посредниковъ. Трудно было Францу Іосифу не согласиться.
III.
правитьЕсли Австрія съ своими приверженцами и боялась пріемовъ Пруссіи, и понимала, что можно сдѣлать въ ея положеніи; то все-таки ещё оставалось вопросомъ, далеко не рѣшеннымъ: рѣшилась ли бы, съумѣла ли бы Пруссія воспользоваться обстоятельствами? Вѣроятно нѣтъ; — она слишкомъ плохо повяла послѣдующую свою роль, потому, должно думать, не справилась бы и съ прежней обстановкой. Но въ суматохѣ, въ шумѣ, которые-бы непремѣнно возникли, страсти могли разгорячиться, люди, когда-то вліятельные, снова могли найти себѣ партіи, явились бы новые энергическіе дѣятели, Пруссіи могли предложить снова такую легкую добычу, что она бы взяла ее; вопросъ могъ принять и другой оборотъ, — словомъ, вѣроятно вышло бы что нибудь болѣе или менѣе энергическое. Но съ заключеніемъ виллафранкскаго мира все охладѣло. какъ будто чувствуя это, прусскія газеты не совсѣмъ ему рады. Опять онъ пришелъ быстро, неожиданно, засталъ врасплохъ еще не крѣпко сплотившіяся партіи. Онѣ не знали, какъ отнестись къ нему. Пруссія двигалась, подстрекаемая большимъ, ежеминутнымъ соблазномъ; на спокойную же, стойкую, твердую дѣятельность она была не способна. Еще менѣе новыхъ обстоятельствъ могли ободрять ее либералы. Имъ самимъ нужно было искать поддержки и бодрости, газеты кричали, что не надо оставлять возбужденнаго движенія. Въ Эйзенахѣ собралось нѣсколько людей, называвшихъ себя демократами, и, пошумѣвъ, они рѣшили напечатать слѣдующій документъ:
"Ст. 1. Мы въ настоящемъ положеніи дѣлъ видимъ большія опасности для независимости вашего германскаго отечества; и опасности эти скорѣе увеличились, чѣмъ уменьшились миромъ, заключеннымъ между Франціей и Австріей.
"Ст. 2. Коренная причина этихъ опасностей въ худомъ федеральномъ устройствѣ Германіи, и устранить ихъ можетъ единственно быстрое измѣненіе этого устройства.
"Ст. 3. Для этого необходимо, чтобы германскій Сеймъ былъ измѣненъ центральнымъ германскимъ правительствомъ, твердымъ, сильнымъ, постояннымъ, и чтобы созвано было національное собраніе.
Ст. 4. Въ настоящемъ положеніи только Пруссія можетъ дѣйствовать въ этомъ направленіи, потому слѣдуетъ убѣдить Пруссію принять на себя нужную иниціативу.
"Ст. 5. Потому, также какъ для сильнѣйшаго охраненія германскихъ интересовъ во внѣшней политикѣ, слѣдуетъ временно, до окончательнаго устройства германскаго правительства, ввѣрить Пруссія начальство надъ военными силами Германіи и дипломатическія сношенія Союза.
«Ст. 6. Каждый германецъ обязанъ всѣми силами поддерживать прусское правительство въ этихъ стремленіяхъ; и конечно германская нація не отступитъ ни передъ какою жертвой для независимости, единства и счастья отечества».
Вся сѣверная Германія откликнулась на этотъ призывъ, и 14 августа въ Эйзенахѣ вновь собрались либералы, уже въ большемъ числѣ. Опять пошумѣли, и прибавили къ прежней деклараціи новую статью:
«Ст. 7. Мы ожидаемъ отъ всѣхъ германцевъ, любящихъ отечество, отъ демократовъ и конституціонистовъ, что они поставятъ независимость и единство нація впереди требованій партій и будутъ дѣйствовать вмѣстѣ согласно и настойчиво, въ виду твердаго устройства Германіи».
Врядъ ли такой документъ требуетъ комментарія. Въ немъ все сказанное выше о либералахъ подтверждается яркими красками. Они видать опасности, видать, въ чемъ состоять эти опасности… слѣдовательно сбираются помочь имъ? Ни мало. Они просятъ Пруссію взяться за дѣло, а прочимъ князьямъ совѣтуютъ поручить себя ея великодушію. Изъ этого должна выйти свободная Германія, поддерживаемая огромною арміею въ рукахъ Пруссіи. Очень практично. Но Пруссіи было къ чему прислушаться; еще и этимъ движеніемъ можно бы воспользоваться, хотя въ спорахъ не разъ слышались голоса противъ исключительной гегемонія. Надо было помочь возникшему крику, слегка подемократничать… Но Пруссія боялась этой роли, не новой въ исторіи; она даже стала отступать, прибѣгла къ морали. Уже 12 октября Шлейницъ говорилъ (и не смотря на свое дипломатическое званіе — какъ оказалось, говорилъ довольно искренно) о своихъ обязанностяхъ касательно прочихъ членовъ Союза, увѣщевалъ отложить заботу о федеральной реформѣ. Его пугала видимая рѣшимость прочихъ союзниковъ сопротивляться. Они даже сдѣлали своимъ палатамъ маленькія уступки, стараясь помириться съ оппозиціей. Отвѣтить еще большею либеральностью въ Берлинѣ не рѣшились. Не пользуясь обстоятельствами; Пруссія стала мало по малу терять свое назначеніе. На новомъ собранія во Франкфуртѣ на Майнѣ начали уже положительно предлагать новые планы. Время энтузіазма прошло, начались разсужденія, причемъ очевидно безъ труда нашли и другія рѣшенія, столь же непригодныя, какъ прусская гегемонія. Предлагали опредѣлительно раздѣлить власть между Австріею и Пруссіею, предлагали противопоставить ихъ стремленіямъ третью силу, защищали и отдѣльность владѣній и прусскую гегемонію… Кто-то въ туманѣ отвлеченностей высказалъ, что имперія немыслима, что Германію долженъ соединить духъ германскаго народа. Никто к обратилъ вниманія на оратора… Какъ и прежде, въ суммѣ толковали только о томъ, къ какому бы результату можно привести вопросъ, а какъ за это приняться, могли ли сами либералы, устроить что нибудь кромѣ безполезныхъ собраній ученыхъ фразеровъ — о томъ и рѣчи не было. Приходилось разойтись, не остановившись ни на чемъ, слѣдовательно оставить дѣло, признавъ свою несостоятельность къ его веденію. Конечно это былъ бы наиболѣе достойный конецъ всѣхъ словопреній. Не такъ думали нѣмцы. Ихъ удивляло еще, что изъ словъ ничего не выходитъ; они думали, что не успѣли дотолковаться до дѣля, потому образовали изъ себя «Національное общество», и избравъ комитетъ, поручили ему продолжать болтовню. Вольный городъ Франкфуртъ испугался постояннаго либеральнаго комитета, и не допустилъ его засѣданій. Герцогъ кобургъ-готскій, человѣкъ умный, понимавшій всю невинность, этихъ болтуновъ, предложилъ имъ поселиться въ своихъ владѣніяхъ. Комитетъ принялъ предложеніе, безъ котораго вѣроятно бы разошелся, и въ циркулярѣ съ важностью Приглашалъ германцевъ присоединиться къ Національному обществу. Обезпечивъ себѣ такимъ образомъ возможность постоянныхъ словопреній, либералы затихли.
IV.
правитьМежду тѣмъ Францъ-Іосифъ вынесъ изъ послѣднихъ событій тяжелое впечатлѣніе. Во время войны его венгерскіе, да и другіе солдаты часто переходили на сторону непріятеля, вездѣ слышались неудовольствія. Внутри, ихъ преимущественно возбуждали финансы. Въ разноплеменныхъ народностяхъ съ новою силой воскресали старыя мечты. Въ Германіи нерѣдко открыто говорили объ исключеніи Австріи изъ федераціи, вездѣ ее преслѣдовала искренняя ненависть. Извнѣ ни одного союзника; еще теперь на Францію можно бы разсчитывать всего вѣрнѣе. Въ то же время императоръ видѣлъ, какъ Пруссія самымъ ничтожнымъ либерализмомъ купила себѣ общее расположеніе. Онъ рѣшился воспользоваться урокомъ. Но его окружали люди старой школы, еще въ притѣсненіяхъ видѣвшіе лучшее средство для удержанія за собой произвола. Они учили уступать шагъ за шагомъ только то, что будетъ вынуждено крайностью. Молодой императоръ видѣлъ въ этой же системѣ откровенное выраженіе собственныхъ чувствъ. Ему еще не уяснили, что гораздо выгоднѣе стать на извѣстную точку внѣшняго либерализма, пышною внѣшностью прикрыть содержаніе. Шмерлингь еще пугалъ его. Такимъ образомъ, императоръ не сразу успокоилъ свои народы. Баха замѣнилъ Голуховскій, перемѣнили еще нѣсколькихъ мпнистронъ. Они прежде дѣйствовали отдѣльно, изъ нихъ составили совѣтъ. Постарались быть немного вѣротерпимѣе, чѣмъ Гайнау въ 1850 году. Брукъ самъ предложилъ установить контроль надъ финансами, дошедшими до крайняго разоренія… Но Австрія имѣетъ дѣло съ народами, не любящими ея владычества, слѣдовательно болѣе требовательными. Особенно венгерцы безпокоили императора. Онъ рѣшился на патентъ 5 марта 1860 г. Жалуя усиленный государственный совѣтъ, Францъ Іосифъ думалъ, что такою милостью нельзя неудовольствоваться, даже надѣялся, что населеніе въ порывѣ восторга и счастья покроетъ новый заемъ. Онъ ошибся. Населеніе очень хорошо поняло, что въ сущности все остается неизмѣннымъ. Въ Венгріи сдѣлали шумныя демонстрація, прекращенныя войскомъ. Заемъ шелъ плохо. Къ тому же въ финансовомъ управленіи замѣтили злоупотребленія. Арестъ Эйнаттена, затѣмъ самоубійство Брука окончательно сдѣлали его невозможнымъ. Вмѣсто 200 милліоновъ подписка едва обѣщала 70. Императоръ сдѣлалъ еще нѣсколько уступокъ Венгріи (20 октября), но данный ей дипломъ, основанный еще на прагматической санкціи, въ примѣненіи оказался негоднымъ. Венгрія требовала конституціи 1848 г. Прочимъ провинціямъ не нравилось особенное предпочтеніе, оказываемое Венгріи. Ничто не удавалось. Наконецъ, 15 декабря I860 года вмѣсто Голуховскаго прозванъ Шмерлингь.
Но чѣмъ болѣе становились явными несогласія императора съ своимъ народомъ, тѣмъ сильнѣе вниманіе его должно быть обращено на Германію, гдѣ только крайняя неуступчивость и — какъ увидимъ — крайне абсолютныя идеи мѣшали регенту поставить за себя всѣ демократическія силы союза. Примѣръ Италіи показалъ, что значатъ демократическія силы. Притомъ въ Германіи не было мадзинистовъ, слѣдовательно, найдись государственный политикъ въ родѣ Кавура и энергическій король въ родѣ Виктора-Эммануила, не только бы можно послѣдовать примѣру савойскаго дома, но еще можно бы заботиться о національной партіи, властвовать довольно самобытно и спокойно. Хотя, вѣроятно, Австрія, зная Пруссію, и неожидала отъ нея такихъ далекихъ плановъ, но она могла думать о довольно близкихъ и уже доказанныхъ результатахъ. Никто не могъ поручиться, что не сегодня, завтра, придется имѣть дѣло съ Венеціей, съ Венгріей, наконецъ, гдѣ нибудь въ славянскихъ земляхъ; Пруссія снова бы оставила императора безъ помощи. Рехбергъ покуда не могъ разсчитывать на обращеніе на свою сторону общественнаго мнѣнія; о включеніи всѣхъ австрійскихъ земель въ федерацію также на практикѣ нечего было и думать, — слѣдовало дать нѣкоторую власть всегда готовымъ къ услугамъ Австріи второстепеннымъ державамъ, силы которыхъ въ суммѣ были не малочисленны. Ничего не было естественнѣе, а потому и легче чѣмъ союзъ съ вини. Національныя стремленія угрожали имъ больше, чѣмъ кому нибудь. Знаменитый ганноверскій министръ Боррисъ въ 1360 году въ отчаяніи восклицалъ, что въ случаѣ нужды князья призовутъ на помощь иноземныя силы; Національное общество, выражая чувство всѣхъ нѣмецкихъ либераловъ, отвѣчало: «всякаго, кто позволитъ себѣ призвать непріятеля въ отечество, сочтутъ измѣнникомъ, вся же нація станетъ за правительство, которое поведетъ Германію противъ враговъ внутреннихъ и внѣшнихъ». Рехбергъ немедленно по окончаніи войны занялся этимъ вопросомъ. Онъ нашелъ вѣрнаго союзника въ Бейстѣ. Уже въ томъ же году на Сеймѣ произошли нѣкоторыя столкновенія съ Узедомомъ; но главный планъ Австріи состоялъ въ слѣдующемъ: Саксонія, Баварія, Виртенбергъ и проч. предлагали назначить постояннаго главнокомандующаго и постоянныхъ начальниковъ въ различные корпуса союзной арміи. Очевидно, располагая большинствомъ въ сеймѣ, депутаты котораго назначены князьями, предсѣдательствуя въ венъ, Австрія надѣялась захватить это мѣсто въ свои руки. Но Узедомъ показалъ большую твердость, и планъ не удался. Точно такъ-же Пруссія оказалась непокорною въ гессенскомъ и голштинскомъ вопросахъ.
Видя, что хитрости не помогаютъ, австрійская партія рѣшилась откровенно переговорить съ регентомъ и убѣдить его. Мысль эта, кажется, первоначально принадлежала баварскому королю Максимиліану. Но въ то же время возникло дѣло о свиданіи регента съ Наполеономъ, что крайне озаботило германскихъ князей. Всякому хотѣлось видѣть страшилище нѣмцевъ. Король ганноверскій, напримѣръ, не смотря на дурныя отношенія съ регентомъ, пріѣхалъ въ Берлинъ ходатайствовать о допущеніи къ нріену высокаго гостя. Въ Баденѣ (въ іюнѣ 1660) съѣхалось до 16-ти владѣтельныхъ особъ. Наполеона припали болѣе, чѣмъ учтиво. Когда онъ уѣхалъ, короли долго разсуждали, какъ бы приступить къ регенту; наконецъ, король виртембергскій рѣшился завести разговоръ о томъ, какъ бы полезно было великимъ германскимъ державамъ примириться между собой, какъ отъ этого выиграли бы всѣ благія начала, какъ либералы перестали бы кричать и т. д. Регентъ отвѣчалъ уклончиво, и далъ совѣтъ соображаться съ прусской системой въ вооруженіи федеральныхъ контингентовъ; однако и этимъ возбудилъ уже нѣкоторыя надежды: ему предложили, не согласится ли онъ лично переговорить съ молодымъ императоромъ. Регентъ согласился и на это. Всѣ подобные переговоры, конечно, доказывали въ германскихъ князьяхъ совершенное незнаніе той начальной исторической аксіомы, что люди можетъ быть могутъ дать событіямъ болѣе или менѣе энергическій ходъ, но что самое направленіе событій обусловливается обстоятельствами; иначе бы они принесли прусскому правительству искреннюю благодарность за его поведеніе. Нельзя было менѣе пользоваться обстоятельствами. Даже вздумай Пруссія преслѣдовать либераловъ по примѣру другихъ князей, — она бы причинила имъ истинный вредъ. Можетъ быть, не имѣя никакой надежды на стороннюю помощь, демократы рѣшились бы дѣйствовать сами. Но ихъ отношенія къ Пруссіи разъяснятся дальше: возвратимся къ австрійской партіи. Свиданіе состоялось 25 іюля въ Теплицѣ. Спутники регента получили орденъ святаго Стефана, императорскимъ же спутникамъ пожаловали чернаго орла.
Но Австрію хранило Провидѣніе: Пруссія сама рѣшилась испортить свое положеніе, а либералы умнѣли медленно, давая Шмерлингу время возстановить габсбургскія дѣла.
V.
правитьЧто же дѣлали въ это время люди «Національнаго общества». съ такой ревностью хлопотавшіе объ единствѣ? Они просто продолжали заниматься «теоретическими соображеніями». Они продолжали не понимать своего положенія, не понимали измѣнившихся обстоятельствъ, сколько ни напоминали имъ объ этомъ послѣднія прусскія событія. Разговоры одинъ только разъ замѣнились дѣломъ, когда Національное общество вздумало позаботиться о германскомъ флотѣ. Оно собрало сумму съ 25,000 флориновъ, — на которые конечно трудно выстроить флотъ. И что же затѣмъ? Затѣмъ оно больше ничего не сдѣлано.
Гляди на такой ходъ дѣлъ, слѣдовало удивляться одному: какъ рѣчи о единствѣ не замолкли снова, какъ эта мысль еще шевелилась. Ее подогрѣвали всѣми возможными средствами съ самаго 1869 года. Начиная съ праздника въ память Шиллеру, безпрестанно то здѣсь, то тамъ вспоминали общегерманскія знаменитости великія событіи изъ прошлой исторіи; собирались, говорили рѣчи; искали единства въ гимнастическихъ упражненіяхъ, въ стрѣлковыхъ обществахъ; кричали, гдѣ только могли, между прочимъ и по поводу частныхъ перемѣнъ (въ монетной системѣ, въ мѣрѣ и вѣсахъ и пр.), которыми преимущественно занимались мелкіе владѣльцы. Такъ прозябало германское движеніе, когда Австрія рѣшилась дать ему новый толчокъ.
VI.
правитьШмерлингъ послѣ долгой борьбы по возможности усыпилъ австрійскихъ подданныхъ, даже Венгрію. Одна Венеція не покорилась; но на нее давно перестали надѣяться и наводнили войскомъ, видя, что другихъ средствъ не придумаешь. Пока борьба эта длилась. Австрія заботу о германскихъ дѣлахъ возложила на второстепенныя государства. Но едва освободившись отъ внутреннихъ смутъ, она рѣшилась снова заняться Союзомъ. Будущее имперіи всегда не вѣрно, необходимо было обезпечить себѣ впредь примѣненіе 47 параграфа. Конечно, при своихъ цѣляхъ, Австрія и теперь не могла разсчитывать на сочувствіе націи, на либеральную партію единства. Невозможно включить въ единую Германію австрійскихъ негерманскихъ земель; безъ нихъ же вмѣсто имперіи является почти одно ничтожное эрцгерцогство. Изъ всего состава имперіи для Германіи ничего не вытащишь. Францъ Іосифъ и не обманывалъ себя пустыми надеждами, но эти неизмѣняемыя обстоятельства тѣмъ болѣе требовали вниманія къ каждой благопріятной минутѣ. Прусское правительство все болѣе и болѣе завлекалось въ упрямую борьбу съ палатой. Большую часть этой палаты составляли члены національнаго общества. Хотя общество это, придерживаясь прежняго взгляда, еще и продолжало говоритъ о присоединеніи къ Пруссіи, въ средѣ его нашлись люди, преимущественно изъ берлинской палаты, которые уже ставили вопросъ о томъ, можно ли согласовать стремленія къ единству съ дѣйствіями правительства. Уже съ почетомъ произносили имена Либела и другихъ дѣятелей 1848 года, разсыпанныхъ по Америкѣ, по Швейцаріи, отчасти возвратившихся въ Германію. Императоръ, опираясь на общность своихъ интересовъ съ интересами мелкихъ князей, конечно обратился къ нимъ, но при враждѣ Вильгельма I съ демократами онъ могъ надѣяться и въ немъ найти болѣе сговорчивости. Кромѣ того въ выработавномъ проэктѣ союзной реформы онъ ловко прикрылъ австрійскія тенденціи, и надѣялся спѣшнымъ, быстрымъ веденіемъ дѣла рѣшить его въ свою пользу ранѣе, чѣмъ критика успѣетъ высказаться. Такъ возникли франкфуртскія конференціи. Газеты такъ много говорили о нихъ, что повторенія вѣроятно излишни. Надобно быть особенно близорукимъ, чтобы подъ прикрытіемъ любви къ отечеству и самопожертвованія нс отыскать австрійскихъ думъ. Князьямъ гарантировалось ихъ положеніе. Австрія же, по видимому, имѣя равныя права съ Пруссіей, достигала своихъ цѣлей. Всѣ дѣла должна рѣшать директорія, гдѣ кромѣ императора и прусскаго короля засѣдаетъ король баварскій и одинъ изъ прочихъ королей Германіи. Въ случаѣ войны за внѣ-федеральныя владѣнія союзника, сказано было, Союзъ не обязанъ защищать ихъ, за исключеніемъ впрочемъ опять случая, предвидѣннаго параграфомъ 47-мъ. Объявленіе мира и войны совершенно зависитъ отъ рѣшенія большинства голосовъ въ директоріи. Не трудно сказать напередъ, въ чью пользу станутъ голоса при войнѣ за австрійскія земли, когда представителями двухъ голосовъ, кромѣ императорскаго, являются владѣтели, существованіе которыхъ только и возможно при нераздѣльности съ Австріей. Рехбергъ разсчелъ было довольно удачно. Проэктъ появился въ газетахъ только когда князья уже съѣхалась и начали совѣщаться во Франкфуртѣ. Да и то сначала вся пресса привѣтствовала реформу; но скоро разсмотрѣли ея направленіе и стали смѣяться. Въ этомъ смѣхѣ новаго не было ничего. Король Вильгемъ, не захотѣвшій и присутствовать на конференціи, почти въ тотъ же день вновь закрылъ палату и отвѣтилъ въ неоффиціальной брошюрѣ, что требуетъ измѣненія статьи о войнѣ и признаетъ мысль либераловъ о необходимости при реформѣ дать большую силу народнымъ представителямъ. Съѣхавшіеся во Франкфуртъ вмѣстѣ съ князьями, безъ всякаго призыва, депутаты съ разныхъ сторонъ Германіи — объявили, что о реформѣ можетъ толковать только національное собраніе. Національное общество глубоко задумалось, оно собираетъ своихъ членовъ на совѣщанія: кто созоветъ собраніе, которое бы могло разсуждать о реформѣ? Пруссія въ настоящее время не можетъ вести этого дѣла. — Еще неизвѣстно, какъ народъ приметъ новое распущеніе своихъ депутатовъ; удовольствуется ли онъ тѣмъ, что опять пришлетъ ихъ въ палату. Всѣ озаботились…
Кто-то замѣтилъ, что либерализмъ живучѣе лягушки. Будемъ же лучше надѣяться, что король останется твердъ въ своемъ поведеніи, а нѣмцы воспользуются данными имъ уроками и перестанутъ заниматься либеральнымъ пустословіемъ.
Сентябрь, 1863.