Герберт Спенсер (Неизвестные)/ДО

Герберт Спенсер
авторъ неизвѣстенъ

Опубл.: 1903. Источникъ: az.lib.ru

Гербертъ Спенсеръ

(какъ философъ).

Гербертъ Спенсеръ является самымъ вѣрнымъ выразителемъ идей XIX вѣка. Трезвый реализмъ, присущій этому вѣку, является основной отличительной чертой спенсеровской философіи, но онъ не только сынъ своего вѣка, но сынъ своего народа. Онъ завершаетъ эволюцію философской мысли англійскаго общества, представителями котораго являются Бентамъ, Локкъ и Милль. Его философская система разсматриваетъ всевозможныя разнообразныя явленія жизни подъ однимъ угломъ зрѣнія. Его система совершенна, цѣльна, закончена и объединена однимъ общимъ началомъ — закономъ эволюціи.

Чтобы прослѣдить законъ эволюціи въ его цѣломъ, чтобы имѣть возможность судить, изъ какихъ основныхъ моментовъ онъ состоитъ, мы будемъ иллюстрировать наше изложеніе примѣрами. Для того, чтобы растеніе развивалось, необходимо, чтобы оно поглощало питательный матеріалъ. Разрѣженные въ воздухѣ газы, поступая въ составъ растенія, сгущаются, концентрируются. Такой процессъ концентрированія частицъ Спенсеръ называетъ интеграціей. Переходъ солнечной системы отъ разсѣяннаго, разрозненнаго состоянія къ состоянію связному и плотному, прогрессирующее уплотненіе нѣкогда расплавленной массы земли служитъ примѣромъ интеграціи. То, что раньше было разбросано, разсѣяно безсвязно, благодаря существующимъ двигательнымъ силамъ, начинаетъ сосредоточиваться, концентрироваться, переходить отъ менѣе связной формы къ болѣе связной. Но на ряду съ интеграціей замѣчается другой процессъ — переходъ отъ состоянія однородности къ состоянію разнородности. Въ зародышѣ отдѣльныя части выступаютъ очень смутно, но по мѣрѣ его развитія онѣ различаются яснѣе. Напримѣръ, въ растеніи вы постепенно начинаете отличать корень, стебель, листья; отдѣльныя ихъ части, въ свою очередь, обнаруживаютъ новыя отличія, и процессъ возрастанія отличій идетъ до тѣхъ поръ, пока не образуется сложная особь. Этотъ переходъ однородности къ разнородности Спенсеръ называетъ дифференціаціей. Образованіе сложной земной коры изъ однообразнаго расплавленнаго шара служитъ яркой иллюстраціей дифференціаціи. Вмѣстѣ съ переходомъ отъ простоты къ сложности, отъ однородности къ разнородности, мы видимъ переходъ отъ безпорядка къ порядку, отъ неопредѣленнаго распредѣленія къ распредѣленію опредѣленному. Частицы не только дифференцируются, но дифференцируются въ извѣстномъ порядкѣ, съ извѣстнымъ постоянствомъ. По мѣрѣ развитія, порядокъ дѣлается устойчивѣе, постоянство прочнѣе. Въ ступеняхъ эволюціи земной коры отличительныя черты дѣлались все болѣе опредѣленными; точно такъ же различіе климатовъ и временъ начинаетъ отличаться все болѣе возрастающимъ постоянствомъ. Такимъ образомъ, законъ эволюціи характеризируется тремя моментами, интеграціей, дифференціаціей и возрастаніемъ опредѣленности. Эволюціонный принципъ Спенсеръ приложилъ въ психологіи, этикѣ, теоріи познанія и соціологіи. Мы попытаемся выдѣлить его теорію познанія и этику, такъ какъ онѣ служатъ основой всего его міросозерцанія.

Въ нашемъ сознаніи есть такіе элементы, которые надѣлены признакомъ необходимости. Таковы: пространство, время и причинность. Представить себѣ вещь внѣ пространства, событіе не во времени, а слѣдствіе безъ причины абсолютно невозможно. Чѣмъ же обусловливается необходимость существованія этихъ элементовъ сознанія? По мнѣнію Спенсера, индивидуальный опытъ совершенно недостаточенъ для объясненія необходимости явленій. Сколько бы разъ подъ рядъ воспламененіе пороха ни производило выстрѣла, нельзя вывести заключеніе о необходимой причинной связи между этими двумя явленіями изъ чувственнаго воспріятія отдѣльнаго индивидуума. Всякій разъ, когда мы утверждаемъ, что за разряженіемъ ружья послѣдуетъ выстрѣлъ, мы уже выходимъ изъ предѣловъ чувственнаго воспріятія, такъ какъ выстрѣла, который послѣдуетъ, еще никто не воспринималъ.

Спенсеръ прекрасно сознаетъ, что во внѣшнемъ мірѣ нѣтъ предметовъ, которые соотвѣтствовали идеѣ необходимости, поэтому онъ ищетъ въ самомъ сознаніи такіе элементы, которые сдѣлали бы причинную связь необходимой. Критеріемъ достовѣрности можетъ служить не исключительно чувственный опытъ, а немыслимость отрицанія противоположнаго сужденія. Допущеніе этого критерія ясно говоритъ о томъ, что, по Спенсеру, человѣкъ долженъ считаться не только со своимъ чувственнымъ воспріятіемъ, со и съ нѣкоторыми функціями сознанія; требуется согласованіе не только съ внѣшнимъ объективнымъ міромъ, но и съ нѣкоторыми элементами разума; послѣдняя инстанція достовѣрности будетъ не только соотвѣтствіе между внѣшними предметами и внутренними впечатлѣніями, но и невозможность представить что-нибудь противоположное.

Если я говорю, что за воспламененіемъ пороха слѣдуетъ выстрѣлъ, то въ такомъ утвержденіи нѣтъ никакой идеи необходимости. Можетъ быть, черезъ тысячи поколѣній за воспламененіемъ пороха не послѣдуетъ выстрѣла. Честный и послѣдовательный Милль такъ и признаетъ. «Слово необходимость, — говоритъ Милль, — значитъ не болѣе, чѣмъ достовѣрность, притязанія же на необходимость въ какомъ-либо смыслѣ, помимо этого, на какую-либо очевидность, независимую отъ наблюденія и опыта и стоящую выше ихъ, должны основываться на предварительномъ установленіи правъ на такую очевидность»^[1]. Между тѣмъ, по Спенсеру, когда дѣло идетъ о познаніи, высшимъ фактомъ достовѣрности какого-нибудь положенія и служитъ немыслимость его отрицанія. Немыслимость отсутствія выстрѣла послѣ воспламененія пороха и служитъ лучшей провѣркой нашего сужденія.

Для наивнаго эмпирика, по образной характеристикѣ Паульчзена: «душа — первоначально листъ чистой бумаги, на который вещи посредствомъ чувствъ наносятъ свои знаки»^[2]. Поэтому, эмпирикъ опирается на субъективный индивидуальный опытъ. Исходя изъ той точки зрѣнія, что человѣческая душа — tabula rasa, то-есть чистая поверхность, онъ игнорируетъ способность человѣка къ организаціи впечатлѣній, не считается съ возникновеніемъ различій въ степени этой способности. "Если при рожденіи не существуетъ ничего, кромѣ пассивной воспріимчивости, — спрашиваетъ Спенсеръ, — почему лошадь неспособна къ такому же воспитанію, «какъ человѣкъ»^[3]. Эмпиризмъ хочетъ все видѣть, слышать, обонять, осязать своими внѣшними чувствами. Критерій немыслимости отрицанія есть уже для него нѣчто нарушающее строгій опытъ, такъ какъ этотъ критерій апеллируетъ къ какимъ-то готовымъ формамъ сознанія. Пусть Спенсеръ доказываетъ, что извѣстныя формы сознанія есть результатъ долголѣтняго опыта многочисленныхъ поколѣній. Наивный эмпиризмъ не питаетъ довѣрія въ результатамъ опыта, запечатлѣннымъ въ нашемъ мозгу, а только къ самому опыту. Въ своемъ страхѣ передъ выработанными формами сознанія онъ напоминаетъ помѣщицу Коробочку, которая постоянно твердитъ: «какъ бы не понести убытковъ». Только потому, что критерій немыслимости отрицаніи есть преобразованный, скрытый въ качествѣ возможности, заложенный, какъ способность нашей пcихики, наивный эмпиризмъ отвергаетъ его.

Между тѣмъ, для Спенсера критерій достовѣрности посредствомъ немыслимости отрицанія служитъ лучшимъ залогомъ достовѣрнаго познанія, чѣмъ отдѣльные разрозненные пучки воспріятій. «Я считаю, — говоритъ Спенсеръ, — что немыслимость отрицанія какого-либо познанія составляетъ гораздо болѣе высокое ручательство за это познаваніе, чѣмъ какое бы то ни было перечисленіе опытовъ, какъ бы точно и исчерпывающе оно ни было, по той простой причинѣ, что такая немыслимость представляетъ собой опыты, почти безконечно многочисленные по сравненію съ опытами, припоминаемыми нами изъ нашего прошедшаго»^[4]. Такимъ образомъ, та очевидность, та необходимая связь явленій, которая выступаетъ въ нашемъ сознаніи, есть результатъ долголѣтней работы. Благодаря постоянно изъ рода въ родъ, изъ поколѣнія въ поколѣніе повторяющимся впечатлѣніямъ, нашъ разумъ получаетъ психическія врожденныя способности. Наша нервная система подъ вліяніемъ постояннаго воздѣйствія внѣшней среды видоизмѣняется такъ, что связь между извѣстными явленіями должна выступать въ нашемъ сознаніи неразрывной. Человѣческій мозгъ есть «организованный запасъ безконечнаго числа впечатлѣній, испытанныхъ въ продолженіи развитія того рода организмовъ, черезъ который „прошло развитіе человѣческаго организма“^[5]. Одно поколѣніе завѣщаетъ другому капиталъ и проценты, въ видѣ накопленія извѣстной умственной силы, „которая еще покоится въ дремлющемъ состояніи въ мозгу ребенка“. Психическому постоянству соотвѣтствуетъ постоянство во внѣшнемъ мірѣ. Чѣмъ больше связь явленій повторяется во внѣшнемъ мірѣ, тѣмъ прочнѣе выступаетъ связь соотвѣтственныхъ представленій. Понятія пространства и времени потому и считаются постоянными, неизмѣнными формами нашего сознанія, что они представляютъ наиболѣе постоянный элементъ нашего воспріятія».

Мы автоматически мыслимъ вещи въ пространствѣ и времени, благодаря наслѣдственной передачѣ извѣстныхъ психическихъ свойствъ. «Если нервныя видоизмѣненія, — говоритъ Спенсеръ, — произведенныя часто повторяющимися нервными актами, наслѣдственны, если они скопляются изъ поколѣнія въ поколѣніе и воплощаются въ нервныхъ аппаратахъ, постоянство которыхъ пропорціонально постоянству тѣхъ внѣшнихъ отношеній, которымъ они соотвѣтствуютъ, въ такомъ случаѣ нашъ критерій имѣетъ цѣну, неизмѣримо превосходящую цѣну всякаго критерія, который могъ бы быть доставленъ индивидуальной опытностью. Вмѣсто относительно слабыхъ нервныхъ ассоціацій, произведенныхъ повтореніемъ единообразій въ одномъ поколѣніи, мы имѣемъ организованныя нервныя связи, произведенныя привычкой въ тысячахъ поколѣній или даже вѣроятнѣе въ милліонахъ поколѣній. Пространственныя отношенія были тѣми же самыми не только для всѣхъ нашихъ предковъ-людей, всѣхъ нашихъ предковъ-приматовъ, всѣхъ нашихъ предковъ-млекопитающихъ, но и для всѣхъ нашихъ предковъ-животныхъ, принадлежащихъ въ болѣе простымъ порядкамъ»^[6]. Такимъ образомъ, воплощеніе вещей въ сложившихся нервныхъ аппаратахъ, «предопредѣленныя формы мысли, произведенныя отливаніемъ мысли по вещамъ», служатъ лучшей гарантіей познаванія. Вѣдь, то постоянство психической способности, та неизмѣнность воспріятія впечатлѣній краснорѣчиво свидѣтельствуютъ о такомъ же постоянствѣ, о такой же неизмѣнности во внѣшнемъ мірѣ. Иначе, какимъ же образомъ могли образоваться готовыя формы сознанія, какимъ же образомъ могли сложиться соотвѣтственные нашей психической дѣятельности нервные аппараты. Критерій немыслимости отрицанія, являясь результатомъ біологическаго приспособленія къ внѣшней средѣ, потому и служитъ лучшей провѣркой нашихъ сужденій, что онъ заключаетъ въ себѣ неизмѣнный опытъ предшествующихъ поколѣній.

Не трудно убѣдиться, что въ теоріи познанія Спенсеръ примѣняетъ эволюціонный принципъ. Извѣстныя формы сознанія, приспособляясь въ внѣшней средѣ, должны были постепенно развиваться; дикарь, ребенокъ не имѣютъ тѣхъ формъ сознанія, какія обнаруживаетъ современный человѣкъ науки. Только пройдя длинную эволюцію, претерпѣвая цѣлый рядъ измѣненій въ нервномъ веществѣ, современный человѣкъ выработалъ въ себѣ совершенныя неизмѣнныя формы сознанія. Спенсеръ одинаково не согласенъ съ эмпириками, считающимися только съ чувственнымъ воспріятіемъ, почерпнутымъ изъ внѣшняго міра, и игнорирующими, такимъ образомъ, формы сознанія и несогласенъ съ кантіанцами, считающимися съ неизмѣннымъ сознаніемъ взрослаго, но игнорирущими опытъ предшествующихъ поколѣній.

Возраженія Спенсера противъ взгляда кантіанцевъ о неизмѣнности формъ сознанія стоятъ, конечно, на твердой незыблемой научной почвѣ. Но нельзя забывать, что задачи Спенсера и Канта совершенно различныя.

Спенсеръ разрѣшаетъ психологическую проблему, какимъ образомъ возникли извѣстныя формы сознанія, Кантъ же разрѣшаетъ теоретико-познавательную задачу, благодаря какимъ элементамъ въ нашемъ сознаніи нашъ опытъ становится достовѣрнымъ познаніемъ. Спенсеръ разрѣшаетъ вопросъ, какимъ образомъ сознаніе приспособилось къ внѣшней средѣ, Кантъ отвѣчаетъ, какимъ образомъ познаніе среды получаетъ объективный, общеобязательный характеръ. «Смѣшиваютъ ученіе, — говоритъ Риль, — о врожденныхъ представленіяхъ съ тѣмъ утвержденіемъ, что есть а апріорныя (происходящія изъ чистаго разума) основы для науки, хотя то обстоятельство, что извѣстная форма представленія прирожденна, слѣдовательно, по эволюціонному взгляду, происходитъ изъ родового опыта, отнюдь не дѣлаетъ эту форму апріорнымъ, условіемъ познанія для индивида. Апріори вовсе не такое представленіе, которое мнимо или дѣйствительно прирожденно; это такое понятіе, которое въ своемъ отношеніи къ другимъ понятіямъ должно употребляться не какъ слѣдствіе, а непремѣнно, какъ, основа. Апріорность обозначаетъ не хронологическое, а логическое отношеніе между понятіями. Апріорнымъ просто зовется такое понятіе, которое выражаетъ собой какое-нибудь общее всѣмъ условіе познанія»^[7]. Такимъ образомъ, Спенсеръ и Кантъ въ вопросѣо теоріи познанія могутъ уживаться другъ съ другомъ, такъ какъ цѣли, которыя они преслѣдуетъ, совершенно различны^[8].

Къ этикѣ Спенсеръ примѣняетъ также эволюціонный принципъ. Для него нравственность — это проявленіе одного болѣе общаго принципа — совершенства. «Онъ пытается, — пишетъ Гюйо, — обнять въ широкомъ синтезѣ свѣтила и людей, устройство небесъ и организацію общества, природу и духъ, науку и искусство». Слѣдуя этому взгляду, онъ такъ же, какъ въ теоріи познанія, не раздѣляетъ ни наивнаго эмпирическаго взгляда Бентама и Милля, ни метафизическаго обоснованія категорическаго императива Канта. Утилитаристъ (теоретикъ пользы), стоя на эмпирической точкѣ зрѣнія, признаетъ только индивидуальный опытъ, въ которомъ открывается сознанію — стремленіе къ счастью. Спенсеръ соглашается съ. конечной цѣлью утилитаристовъ и даже формулируетъ ее слѣдующимъ образомъ: «удовольствіе есть такая же форма нравственной интуицій (воспріятія), какъ пространство — необходимая форма интеллектуальной интуиціи». Но онъ считаетъ нужнымъ слѣдовать другому методу, чѣмъ его предшественники. «Благія и дурныя послѣдствія не могутъ быть случайными, но должны быть необходимыми слѣдствіями изъ природы вещей». Такимъ образомъ, Спенсеръ хочетъ придать человѣческому поведенію характеръ универсальности, освѣтить свѣтомъ разума разровненные поступки. Эмпиризмъ ставитъ индивидуума въ изолированное состояніе; онъ отрываетъ его отъ всего опыта предшествующихъ поколѣній. Эволюціонистъ же признаетъ опытъ родовой, который свидѣтельствуетъ о постоянномъ приспособленіи человѣка въ средѣ. Ученіе о нравственности есть, такимъ о бравомъ, наука о послѣдовательныхъ ступеняхъ этого приспособленія. Благодаря постоянному приспособленію въ внѣшней средѣ, извѣстныя формы человѣческаго поведенія сдѣлались такъ же необходимыми, какъ извѣстныя формы сознанія, благодаря приспособленію въ познанію этой среды. И здѣсь Спенсеръ старается найти біологическое основаніе нравственности, выводя ее изъ законовъ эволюціи.

Нервныя измѣненія, повторяясь изъ рода въ родъ, образуютъ въ мозгу «нравственный органъ», который реагируетъ на все полезное для рода чувствомъ удовольствія, все вредное — чувствомъ страданія. Эти страданія и удовольствія «не имѣютъ никакого видимаго основанія въ опытахъ индивидуальной пользы». То обстоятельство, что наши нравственныя чувства глубоко заложены въ нашей психической организаціи, служитъ лучшимъ залогомъ того, что нравственность должна совершенствоваться. То, что является монополіей отдѣльныхъ возвышенныхъ душъ, будетъ доступно человѣческой природѣ вообще. Свой оптимистическій взглядъ на природу человѣка Спенсеръ старается обосновать на одномъ законѣ; это — тенденція ритма къ конечному состоянію подвижного равновѣсія. Всякое движеніе приводитъ къ равновѣсію. Когда оно установится, наступитъ счастье на землѣ. Принудительный характеръ морали свидѣтельствуетъ о необходимости слѣдовать природѣ вещей, но, по мѣрѣ дальнѣйшаго развитія, нравственное поведеніе станетъ естественнымъ, и долгъ сольется съ удовольствіемъ.

Такимъ образомъ, Спенсеръ даетъ намъ законченную систему, охватывающую разнообразныя явленія жизни. По мѣрѣ силъ своихъ онъ старается выполнитъ ту задачу, которая должна предстоятъ передъ пытливымъ умомъ философа — «объединеніе всѣхъ наукъ». Такая грандіозная система, конечно, должна заключать въ себѣ нѣкоторыя противорѣчія.

Риль находитъ въ философіи Спенсера нѣкоторое сходство съ натурфилософіей Шеллинга и Гегеля. Порой его законъ развитія есть игра въ аналогіи, а отдѣльные его признаки, какъ скопленіе вещества въ примѣненіи ко всякой другой области кромѣ органической природы, являются риторической фигурой. Спенсеръ отступилъ отъ Дарвина во взглядѣ на органическую природу. Для Спенсера само развитіе — законъ, а для Дарвина — оно результатъ законовъ. Искать же законъ, управляющій закономъ, приводитъ къ явному противорѣчію^[9].

Этическая система Спенсера также отличается нѣкоторыми недочетами. Существенныя возраженія направляетъ противъ нея Гюйо. Но его мнѣнію, Спенсеръ исходитъ изъ цѣли установленія конечнаго равновѣсія, тождественнаго со всеобщимъ счастьемъ. Но если цѣль неизмѣнна, то этого нельзя сказать относительно средствъ. Въ исключительныхъ случаяхъ для установленія общей гармоніи придется употреблять такія средства, которыя противны справедливости. Много путей ведутъ въ Римъ, различныя средства осуществляютъ всеобщее счастье. Почему одно средство предпочесть другому? Та механическая и абстрактная справедливость, которую предлагаетъ Спенсеръ, должна допускать и несправедливость. «Для произведенія такой справедливости можетъ служить средствомъ и несправедливость, и служитъ иногда лучшимъ средствомъ, чѣмъ всякое другое. Эта несправедливость, въ свою очередь, тоже часто механическая, войдетъ, какъ составная часть въ систему соціальныхъ силъ»^[10].

Какъ бы мы ни относились отрицательно къ нѣкоторымъ частностямъ философіи Спенсера, все же нельзя отрицать крупныхъ заслугъ Спенсера на поприщѣ философской науки.

Нельзя не относиться съ уваженіемъ передъ огромной работой великаго ума — объединенія опыта общимъ принципомъ; нельзя не пригнать, что стремленіе найти біологическое объясненіе выработанныхъ формъ сознанія и нравственныхъ чувствъ вытекаетъ изъ самыхъ глубинъ реальной дѣйствительности. Эволюціонный методъ имѣетъ свое будущее, и если Спенсеръ не всегда правильно примѣнялъ его, то за нимъ послѣдуютъ другіе работники мысли, которые завѣщанныя Спенсеромъ сѣмена посѣютъ на нивахъ различныхъ областей человѣческаго духа, и эти сѣмена дадутъ обильные всходы.

Т. Сожинъ.

Сборникъ "Итоги". Изданіе газеты "Курьеръ". М., 1903 г.

---

1. Милль. Логика, книга II, гл. VI, § 1.
2. Паульcенъ. Введеніе въ философію.
3. Основанія психологіи § 208.
4. Тамъ же § 429.
5. Основанія психологіи § 208.
6. Основанія психологіи.
7. Ридъ «Теорія науки и метафизики». «Дарвинизмъ и трансцендентальная философія», стр. 91.
8. Объ отношеніяхъ Канта къ Спенсеру или критицизма къ эволюціонизму см. популярныя статьи проф. Челпанова: "Эволюціонный и критическій методъ въ «теоріи познанія». «Міръ Божій», 1902 г. 7, 8 и «Психологія и теорія познанія», «Вопросы философіи и психологіи», 1903 г. №№ 66 и 67.
9. Риль. Теорія науки и метафизики. Гл. IV.
10. И. Гюйо «Исторія и критика англійскихъ ученій о нравственности».