Н. Мировичъ.
править1892.
править1) The Life of Henrik Ibsen by Henrik Jäqer. Translated by Clara Bell. London 1890.
2) Ibsen’s prose dramas. Edited by William Archer. London 1890.
3) «Русская Мысль» 1887 № IX. Генрикъ Ибсенъ, статья Г. Брандеса.
4) The Quarterly Review 1891, № 344. Ibsen’s social dramas.
5) Fortnightly Review 1890. May.
6) Transatlantic 1890.
7) Contemporary Review 1891. April.
ГЛАВА I.
правитьГенрикъ Ибсенъ родился въ норвежскомъ городкѣ Скіенѣ, 20 марта 1828 года. Отецъ его, Кнудъ Ибсенъ, и мать — Марія Корнелія Альтенбургъ, принадлежали къ семьямъ, пользовавшимся большимъ почетомъ въ Скіенѣ. Большая часть предковъ Ибсена, въ XVIII столѣтіи, были моряки датскаго происхожденія, съ прпыѣсью германской и отчасти шотландской крови. Это смѣшанное происхожденіе, быть можетъ. не осталось безъ вліянія на образованіе темперамента и характера Генрика Ибсена; оно объясняетъ, отчасти, его космополитизмъ и стремленіе къ уединенію; наклонность къ пуританству и идеализму — характерныя черты шотландской націи, игравшія важную роль въ ихъ исторіи и наложившія отпечатокъ на ихъ философію. Германскій элементъ высказывается въ наклонности Ибсена къ абстракціямъ, къ строго логическому, систематическому мышленію.
Рядомъ съ этими характерными національными чертами, на умственномъ складѣ Ибсена отражается вліяніе наслѣдственности. Бабка его, женщина развитая, образованная, искренно религіозная, съ живымъ участіемъ слѣдила за умственнымъ движеніемъ своего времени; она передала своей дочери основныя черты своего характера — серьезнаго, сдержаннаго и суроваго. Марія Корнелія Альтенбургъ отличалась скрытностью и застѣнчивостью, унаслѣдованной, въ большей или меньшей степени, всѣми ея дѣтьми. Сестра Генрика Ибсена такъ описываетъ ее въ письмѣ къ Іегеру: «Она была женщина симпатичная и молчаливая, — душа своей семьи. Она всегда приносила себя въ жертву. Злоба и нетерпимость равно были ей чужды».
Иной былъ темпераментъ мужскихъ членовъ семьи. Дѣдъ Генрика Ибсена былъ человѣкъ свѣтлаго ума, разносторонній и живой. Отецъ поэта унаслѣдовалъ суровость своей матери и, въ то же время, живость отца. Человѣкъ веселый общительный, умный и очень остроумный, онъ внушалъ всѣіг. окружающимъ чувство симпатіи, но также — и нѣкотораго страха, такъ какъ, въ своихъ страстяхъ, онъ былъ безпощаденъ къ тѣмъ, кто вызывалъ его негодованіе. Свойство этг перешло къ его сыну и отразилось въ его драматическихъ произведеніяхъ[1].
Въ эпоху дѣтства Генрика Ибсена, Скіенъ — небольшое городокъ съ тремя тысячами жителей, — представлялъ дѣятельный и важный центръ торговли, и Кнудъ Ибсенъ, стоявшій во главѣ большого торговаго дѣла, жилъ въ центрѣ то рода и занималъ выдающееся положеніе въ обществѣ. Генрикъ Ибсенъ передаетъ слѣдующія подробности о раннемъ періодѣ своего дѣтства.
«Я родился, пишетъ онъ, — въ домѣ на площади рынка, въ то время называвшейся Штокманъ Гаардъ, — напротивъ зданія церкви. Направо отъ церкви возвышался позорный столбъ, а налѣво — ратуша съ тюрьмой и мѣстомъ заключенія для сумасшедшихъ. Четвертая часть площади была занята начальнымъ и высшимъ училищами; церковь стояла отдѣльно, въ срединѣ этихъ зданій. Таковъ былъ уголокъ міра, который впервые встрѣтили мои взоры. Одни городскія зданія, — нигдѣ зелени, нигдѣ открытаго деревенскаго вида. Но въ этомъ каменномъ и деревянномъ квадратѣ цѣлый день раздавался шумъ двухъ каскадовъ — Лапгефосъ и Клостерфосъ, и звуки падающихъ водъ; и среди рева водопадовъ доносился пронзительный голосъ — какъ бы крикъ, плачъ и вздохи стонущей женщины. Звукъ этотъ доходилъ отъ сотней сосѣднихъ пильныхъ мельницъ…
Церковь, безспорно, представляла самое красивое зданіе въ городѣ. Когда однажды, въ ко нцѣ прошлаго столѣтія, всѣ дома на площади сгорѣли наканунѣ Рождества, вслѣдствіе безпечности одной служанки, старая церковь тоже погибла. Виновница пожара была предана казни. Городъ, возстановленный съ прямыми, широкими улицами, пріобрѣлъ по этому случаю новую церковь, которая, по желанію обитателей, была построена изъ датскаго кирпича копенгагенскимъ архитекторомъ, по образцу церкви въ Конгсбергѣ. Я не могъ въ то время оцѣнить ее, но вниманіе мое всегда привлекалъ неуклюжій толстый бѣлый ангелъ, который въ будни развѣвался по воздуху подъ аркой съ чашей въ рукѣ, а по воскресеньямъ, когда крестили ребенка, медленно спускался къ землѣ.
Особенно памятна мнѣ въ дѣтствѣ башня церкви, гдѣ разумъ мой впервые воспринялъ сознательное впечатлѣніе. Однажды няня взяла меня съ собой на башню и позволила сѣсть на наружный выступъ, крѣпко обхвативъ меня сзади руками. Я отчетливо помню, какъ я изумился при видѣ верхушекъ шляпъ прохожихъ внизу. Я посмотрѣлъ по направленію нашего дола и увидѣлъ оконныя рамы и занавѣси, и мою мать, сидѣвшую у одного изъ оконъ: мнѣ даже видѣнъ былъ за крышей дворъ, и наша караковая лошадь, привязанная къ воротамъ конюшни и помахивавшая хвостомъ. У двери стояло блестящее оловянное ведро. — Затѣмъ въ домѣ у насъ вдругъ поднялась суматоха, няня поспѣшно схватила меня и побѣжала внизъ. Ничего болѣе я не помню; но впослѣдствіи.мнѣ разсказывали, что моя мать увидѣла меня въ окнѣ башни и, вскрикнувъ, упала въ обморокъ; и когда меня принесли къ ней, она плакала, цѣловала и ласкала меня…
Въ этомъ домѣ на площади.мы жили недолго. Отецъ мой купилъ болѣе просторный домъ, въ который мы перешли, когда мнѣ было около 4-хъ лѣтъ… Въ этомъ домѣ было много большихъ комнатъ, въ верхнемъ и нижнемъ этажахъ, и мои родители вели здѣсь открытый образъ жизни. Но мы, мальчики, рѣдко бывали дома. Площадь рынка, гдѣ было двѣ публичныхъ школы, являлась спорнымъ пунктомъ для всѣхъ городскихъ мальчиковъ… Много происходи. тутъ ожесточенныхъ битвъ между учениками обѣихъ школъ; но я не учился ни въ той, ни въ другой, и ограничивался обыкновенно ролью зрители. Притомъ, въ дѣтствѣ я не отличался воинственностью. — Гораздо болѣе привлекалъ меня позорный столбъ и ратуша со всѣми ихъ таинственными, страшными принадлежностями. Первый представлялъ собою столбъ, величиной въ человѣческій ростъ, окрашенный въ красновато-коричневую краску. На верху столба виднѣлся большой выпуклый кругъ нѣкогда чернаго цвѣта, а въ мое время скорѣе походившій на добродушное, любезное лицо, слегка покосившееся. Противъ столба висѣла желѣзная цѣпь, съ кольцомъ, двѣ половины этого кольца представлялись мнѣ въ видѣ двухъ рукъ, готовыхъ схватить меня за горло. Позорный столбъ уже много лѣтъ не примѣнялся къ дѣлу, но я и теперь отчетливо помню его.
Недалеко отъ столба возвышалась ратуша, въ которую входили также какъ въ церковь по высокой лѣстницѣ. Подъ нею находились тюремныя камеры съ рѣшетчатыми окнами, выходившими на площадь; за рѣшетками выглядывали блѣдныя, мрачныя лица. Одна комната, въ подвалѣ, носила названіе камеры сумасшедшаго; и какъ это ни представляется теперь невѣроятнымъ, помнится — она дѣйствительно служила мѣстомъ заключенія для сумасшедшихъ. Такъ же, какъ другія, комната эта имѣла рѣшетчатыя окна, но внутри рѣшетки все небольшое отверстіе было забито крѣпкой желѣзной доской»…
Таковы были впечатлѣнія ранняго дѣтства Генриха Ибсена. Общій колоритъ ихъ — печальный и мрачный. Торжественность церковнаго зданія, тюрьма съ заключенными въ ней узниками, позорный столбъ со всѣми его принадлежностями — все окружающее должно было преждевременно развить умъ его и поколебать безпечность, свойственную дѣтскому возрасту.
«Въ періодъ моего отрочества», разсказываетъ далѣе Ибсенъ, — «Скіенъ былъ городъ оживленный и веселый, совсѣмъ не такой, какъ впослѣдствіи. Въ самомъ городѣ и по сосѣдству его жили въ своихъ помѣстьяхъ образованныя, богатыя и вліятельныя семьи. Большая часть ихъ были въ родствѣ между собой; и танцы, обѣды, музыкальные вечера — почти непрерывно слѣдовали одинъ за другимъ, зимой какъ и лѣтомъ.
Многіе путешественники бывали проѣздомъ въ городѣ, и такъ какъ въ то время не существовало еще настоящихъ гостинницъ, они останавливались у друзей или у родственниковъ. Въ нашемъ большомъ помѣстительномъ домѣ почти всегда были гости; особенно въ рождество и во время ярмарки, домъ былъ полонъ народа съ утра и до поздней ночи.
Ярмарка въ Скіенѣ происходила въ февралѣ, и для насъ, мальчиковъ, это было счастливое время; уже за шесть мѣсяцевъ, мы начинали копить деньги, чтобы имѣть возможность видѣть фокусниковъ, акробатовъ, наѣздниковъ, — и купить пряниковъ въ балаганахъ»…
Другой знаменитой эпохой въ году былъ канунъ Иванова дня. День этотъ не праздновался оффиціально, но дѣти и молодежь собирались въ пяти-шести группахъ, и каждая хлопотала о томъ чтобы собрать топлива для потѣшныхъ огней. «Начиная съ „Троицына дня“, разсказываетъ Ибсенъ, мы начинали осаждать верфи и амбары, выпрашивая смоляныхъ бочекъ. Съ незапамятныхъ временъ существовалъ здѣсь своеобразный обычай: все, что нельзя было достать обычнымъ путемъ, мы крали, — причемъ владѣльцы и полиція никогда не думали преслѣдовать насъ за это, какъ за преступленіе. Такимъ образомъ, мы постепенно набирали цѣлый запасъ пустыхъ боченковъ. — Тѣмъ же признаннымъ правомъ мы пользовались относительно заброшенныхъ старыхъ лодокъ. Если намъ удавалось стащить одну изъ нихъ и спрятать свою добычу, мы пріобрѣтали надъ ней право собственности, по крайней мѣрѣ, никто не оспаривалъ этого права. Затѣмъ, наканунѣ Иванова дня, старую лодку торжественно несли но улицамъ къ мѣсту, гдѣ были сложены наши запасы. Я часто видалъ подобныя процессіи, и однажды самъ принималъ въ ней участіе…»
Населеніе Скіена съ незапамятныхъ временъ отличалось своимъ благочестіемъ. Религіозныя тенденціи, съ оттѣнкомъ сектантства, нашли здѣсь благодатную почву. Въ эпоху ранней молодости Ибсена, здѣсь подвизался знаменитый проповѣдникъ Ламмерсъ, вызвавшій движеніе, принявшее съ тѣхъ поръ его имя. Отсюда, какъ изъ центра, оно распространилось по всей странѣ; но всего сильнѣе движеніе было въ Скіенѣ, и Ибсенъ имѣлъ случай близко съ нимъ ознакомиться. Воспоминанія этого періода религіознаго возбужденія доставили отчасти матеріала, для «Бранда».
Въ Скіенѣ господствовала аристократія изъ чиновныхъ лицъ и богатыхъ старыхъ семействъ — жителей города и сосѣднихъ мѣстностей; остальные были «плебеи». Эти двѣ касты строго раздѣлялись между собой, подобно классамъ дворянъ и горожанъ въ небольшомъ германскомъ средневѣковомъ городкѣ. Ни богатство, ни дѣятельная энергія не давали возможности перейти эту грань; на всякого, кто выходилъ изъ своего сословія, смотрѣли какъ на выскочку, какъ бы твердо ни было его положеніе. — Къ этой аристократической средѣ принадлежала семья Генрика Ибсена, и по положенію, и по связямъ; и въ эпоху, о которой идетъ рѣчъ, она явилась центромъ общественной жизни города. Отецъ Генрика любилъ жить открыто, на широкую ногу; человѣкъ живой и веселый, онъ былъ душой общества.
Но когда Генрику минуло восемь лѣтъ, въ образѣ жизни его семьи произошелъ внезапный переворотъ. Отецъ его сдѣлался несостоятельнымъ и, по удовлетвореніи всѣхъ кредиторовъ, у семьи осталось лишь небольшое, полуразрушенное помѣстье Венстобъ, близь Скіена. Здѣсь они поселились и стали вести жизнь бѣдную и уединенную, представлявшую полный контрастъ съ ихъ прежнимъ блестящимъ положеніемъ; всѣ бывшіе друзья отшатнулись отъ нихъ, и имъ на опытѣ пришлось испытать глубокую соціальную пропасть, раздѣлявшую городское общество… Переворотъ этотъ тяжело отозвался на старшихъ членахъ семьи; и послѣ родителей, Генрикъ, какъ старшій сынъ, былъ всего чувствительнѣе къ нему.
Уже въ ранней юности поражалъ онъ всѣхъ своей необычайной серьезностью. Дѣтскія игры не занимали его; и въ то время, какъ четверо его младшихъ братьевъ и сестеръ бѣгали и играли въ саду, онъ уединялся въ маленькой комнатѣ рядомъ съ кухней и запирался на задвижку, чтобы никто не мѣшалъ ему. «Онъ никогда не былъ намъ веселымъ товарищемъ», говоритъ о немъ сестра его въ вышеупомянутомъ письмѣ къ г-ну Іегеру, — «и чтобы заставить его играть съ нами, мы старались мѣшать ему, — бросали камнями или снѣжками въ его дверь или въ стѣну; когда мы слишкомъ надоѣдали ему, онъ выбѣгалъ изъ комнаты и прогонялъ насъ; потомъ возвращался въ свою комнату», — къ старымъ книгамъ, которыя ему удавались достать, — къ рисованію и къ краскамъ. Между прочимъ, онъ раскрашивалъ на картонной бумагѣ разныя фигуры въ пестрыхъ одѣяніяхъ, вырѣзывалъ ихъ, приклеивалъ на маленькія деревянныя подставки, и затѣмъ собиралъ ихъ въ разнообразныя группы; однѣ изображались разговаривающими, другіе — въ позахъ, выражающихъ ожиданіе какого нибудь важнаго событія. Это были первые проблески театральнаго искусства въ будущемъ драматургѣ.
Первоначальное образованіе Генрикъ Ибсенъ получилъ въ начальномъ училищѣ Скіена, которымъ руководили двое богослововъ. Здѣсь онъ пріобрѣлъ лишь самыя элементарныя познанія по Закону Божію, латинскому языку, исторіи. При этомъ всего болѣе интересовали его уроки Закона Божія, и онъ цѣлые часы перечитывалъ мѣста библіи, о которыхъ заходила рѣчь на урокахъ. — «Генрикъ Ибсенъ», разсказываетъ о немъ г-нъ Гальворсэнъ[2], — учился въ небольшомъ заведеніи и выказывалъ большой интересъ къ исторіи и богословію. Учитель отзывался о немъ, какъ о мальчикѣ тихомъ, съ странными глазами и необыкновеннымъ талантомъ къ живописи; однако ничего выдающагося онъ болѣе не замѣчалъ въ его наружности и наклонностяхъ. Но одинъ школьный товарищъ лучше помнитъ Генрика Ибсена и, характеризуя его, говорилъ о его воспріимчивости, хорошихъ способностяхъ, вспыльчивомъ, раздражительномъ и горячемъ характерѣ, сатирическомъ складѣ ума и, въ то же время, — о его ласковой и общительной природѣ. Онъ былъ недюжиннымъ ребенкомъ. Онъ читалъ историческія книги, болѣе всего — по классической древности, — съ величайшимъ интересомъ, и выказывалъ замѣчательную глубину пониманія".
Когда Генрику было 14 лѣтъ, родители его возвратились въ Скіенъ. Природныя наклонности влекли его къ артистической дѣятельности — къ живописи, которой онъ занимался долго и съ возрастающей любовью. Но ограниченныя средства отца не позволяли ему развить природный талантъ и избрать ту сферу дѣятельности, которая была ему по сердцу; приходилось браться за то дѣло, которое представляло возможность самостоятельно добывать средства къ жизни. Поэтому, вскорѣ но возвращеніи въ Скіенъ, родители помѣстили его ученикомъ къ аптекарю въ Гримштадѣ. Послѣ этого, Генрикъ возвращался въ свой родной городъ лишь два-три раза, на самое короткое время.
Тяжелы были впечатлѣнія, вынесенныя Генрикомъ Ибсенъ изъ эпохи своей ранней юности. Жизнь въ родномъ городѣ возбудила въ немъ страхъ и ужасъ передъ средствами, употребляемыми государствомъ противъ всѣхъ, которые, по собственной ли винѣ, или по несчастіюй случайности, — не мирятся съ установленнымъ порядкомъ. Контрастъ бѣдности и богатства быль однимъ изъ первыхъ впечатлѣній его дѣтства. Онъ испыталъ то и другое въ тѣ годы, когда ужъ могъ ясно отдавать себѣ отчетъ въ окружающемъ; и въ то же время, онъ личнымъ опытомъ узналъ, какъ различно отношеніе общества къ бѣдному и богатому. Все это усилило природную его сдержанность; заставило его уйти въ себя, сдѣлало его молчаливымъ, не по возрасту серьезнымъ и несообщительнымъ. Жизнь его протекала ни въ общеніи съ ближними, но въ мірѣ отвлеченной мысли и мечты.
Съ такой нравственной и умственной подготовкой, онъ оставилъ, 16-ти лѣтъ, свой родной городъ и поселился въ Гримштадѣ. Мы знаемъ о жизни Ибсена въ эту эпоху по описанію, которое онъ даетъ въ предисловіи къ драмѣ «Катилина». Эти пять лѣтъ, проведенныя въ Гримштадѣ, были для него эпохой развитія и броженія. Въ немъ зрѣли смѣлые планы и широкіе взгляды овладѣвали его душой. Скромная дѣятельность аптекаря не удовлетворяла его; онъ хотѣлъ, по крайней мѣрѣ, сдѣлать шагъ впередъ по соціальной лѣстницѣ — изучить медицину и получить степень доктора. И въ то же время, въ немъ начинали пробуждаться и проявляться поэтическія дарованія. — Это была эпоха 1848—49 гг. Февральская революція и послѣдовавшія за ней политическія событія всколебали всю Европу и отразились на будущемъ поэтѣ. Изъ своего уединенія въ аптекарской лавкѣ Гримштада, Генрикъ Ибсенъ слѣдилъ за развитіемъ событій и съ юношескимъ энтузіазмомъ присоединялся къ тѣмъ, которые, но имя свободы, боролись противъ притѣснителей. Настроеніе это выражается въ его первыхъ поэтическихъ опытахъ — въ страстныхъ эпиграммахъ и въ цѣломъ рядѣ сонетовъ. Такъ, когда, въ августѣ 1849 года, венгры потерпѣли рѣшительное пораженіе, Ибсенъ написалъ пламенные стихи «Къ Венгріи», выражая глубокое сочувствіе къ побѣжденнымъ и горе объ утратѣ свободы; стихотвореніе заканчивается утѣшительной мыслью, что венгерскіе борцы за свободу, также какъ прочіе герои, погибшіе въ Германіи на эшафотѣ, — воодушевятъ своимъ примѣромъ будущія поколѣнія.
Въ ту же эпоху онъ написалъ рядъ сонетовъ, о которыхъ онъ упоминаетъ въ предисловіи къ «Каталинѣ». Сонеты эти. въ числѣ 12-ти, извѣстны подъ заглавіемъ, «Пробудитесь: скандинавы».
«Время было бурное», говоритъ Ибсенъ въ своихъ позд нѣйшихъ воспоминаніяхъ объ этомъ періодѣ: «Февральская революція, венгерское возстаніе, шлезвигская война, — глуя боко отозвались въ моей душѣ. Я писалъ громовыя посланія мадьярамъ, — въ интересахъ свободы и человѣческихъ правъ убѣждая ихъ продолжать бой съ тиранами; я писалъ сонеты, обращенные къ королю Оскару, заклиная его оставить мелочные разсчеты и спѣшить на помощь братьямъ, на границу Шлезвига. Въ то время я былъ увѣренъ, что эти пламенныя воззванія много помогутъ дѣлу національнаго возрожденія мадьяръ и скандинавовъ; теперь же я радуюсь, что они остались въ рукописи… То было время, когда я еще лишь ощупью старался отыскать свой настоящій путь».
Смѣлый, энергичный полетъ мысли въ молодомъ человѣкѣ скромнаго соціальнаго положенія не могъ не обратить на себя вниманія жителей небольшаго городка. Общее негодованіе увеличивалось горячностью, съ которой онъ высказывалъ свои мысли. Не смотря на свойственныя ему застѣнчивость и робость, побуждавшія его инстинктивно удаляться отъ шума толпы, — онъ принялъ вызовъ, который бросало ему общество, и перешелъ въ положеніе нападающаго. «Я долженъ признаться», замѣчаетъ Ибсенъ въ предисловіи къ драмѣ «Катилина», — «поведеніе мое не внушало надежды, что я увеличу сумму общественныхъ добродѣтелей; и въ то же время мои эпиграммы отдалили меня отъ многихъ лицъ, дружбой которыхъ, въ дѣйствительности, я дорожилъ. Между тѣмъ, какъ грозныя тучи собирались на политическомъ горизонтѣ Европы, я воевалъ съ тѣмъ маленькимъ міркомъ, къ которому приковали меня судьба и обстоятельства».
Уже въ эту эпоху сталъ развиваться отрицательный взглядъ Гэприка Ибсена на отношеніе общества къ личности, — взглядъ такъ ясно выразившійся въ его позднѣйшихъ соціальныхъ драмахъ. Онъ возмущался постояннымъ стремленіемъ общества поработить личность, подчинить ее извѣстнымъ законамъ и ограниченіямъ тамъ, гдѣ каждый имѣетъ право дѣйствовать самостоятельно. Въ этомъ явленіи Генрикъ Ибсенъ видятъ опасность не только для личности, но и для самого общества; потому что прогрессъ, по его взглядамъ, находится въ тѣсной зависимости отъ самобытности, а самобытность представляетъ исключеніе изъ общаго правила.
ГЛАВА II.
правитьНастроеніе Ибсена въ эту эпоху особенно ярко отражается въ 1-й извѣстной его драмѣ «Каталина», являющейся, въ то же время, и его первымъ объявленіемъ войны обществу. — Февральская революція имѣла соціальный характеръ; и въ этомъ заключалась точка соприкосновенія съ революціонной попыткой Каталины, программа котораго, по свидѣтельству Цицерона, заключала въ себѣ соціалистическія тенденціи. — Но Ибсенъ не обращаетъ особеннаго вниманія на эту сторону дѣятельности Каталины; соціальная сторона движенія 1848—49 гг., повидимому, привлекала его гораздо менѣе, чѣмъ политическая. Изображая Катилину «другомъ угнетаемыхъ и слабыхъ», онъ придаетъ его замыслу характеръ политическій, съ революціонной подкладкой. При этомъ, онъ надѣляетъ своего героя нравственными качествами, возвышающими его надъ толпой; представляетъ его приверженцемъ истины, отзывчивымъ на страданія ближнихъ, смѣлымъ и отважнымъ. Но въ то же время, онъ не дѣлаетъ изъ него идеальной абстракціи. Согласно свидѣтельству Цицерона и Саллюстія, Катилина — человѣкъ съ сильными, необузданными страстями, предавшійся разврату. Въ самой природѣ его заключалось противорѣчіе, которое привело его къ трагической развязкѣ.
Стремясь произвести великій, благотворный переворотъ, онъ не находитъ поддержки въ окружающей средѣ и не имѣетъ той нравственной чистоты и твердости воли, которыя необходимы человѣку для достиженія высокой цѣли. И въ предисловіи къ Катилинѣ, Ибсенъ замѣчаетъ: «Здѣсь смутно намѣчены многіе вопросы, развитые въ позднѣйшихъ моихъ поэтическихъ произведеніяхъ, — разладъ между нашими стремленіями и нашей способностью выполнить ихъ, между волей и ея осуществленіемъ, между человѣческимъ обществомъ и индивидуальной личностью»…
Весь интересъ драмы сосредоточивается на внутренней, нравственной борьбѣ Катилины; драматическое дѣйствіе почти отсутствуетъ. — Тѣмъ не менѣе, не смотря на многіе пробѣлы и недостатки, въ этомъ произведеніи уже высказываются сильныя драматическія дарованія.
Въ отечествѣ Ибсена «Катилина» потерпѣлъ полное фіаско. Благодаря недостаткамъ внѣшней формы, драма была отвергнута какъ издателями, такъ и директорами театровъ. Когда же она была наконецъ напечатана въ Христіаніи на средства преданнаго, щедраго друга, она не имѣла успѣха. Въ студенческой молодежи «Катилина» возбудилъ нѣкоторый интересъ; но критики отнеслись къ этой драмѣ, какъ къ произведенію незрѣлому, а публика — вполнѣ равнодушно. Разошлось всего 30 экземпляровъ «Катилины», и одно изъ лицъ, наиболѣе оцѣнившихъ книгу, былъ лавочникъ, скупившій всѣ экземпляры для оберточной бумаги.
Во время пребыванія въ Гримштадѣ, Ибсенъ писалъ также стихотворныя произведенія въ лирическомъ духѣ, не имѣвшія отношенія къ занимавшимъ его политическимъ вопросамъ. Только два изъ этихъ стихотвореній были напечатаны въ газетѣ «Kristiania Post». Остальныя, въ числѣ 26, сохрани, лись въ рукописномъ экземплярѣ; самыя раннія изъ нихъ относятся къ 1847 г., позднѣйшія — къ 1850 году.
Въ эту эпоху наиболѣе вліятельнымъ лирическимъ поэтомъ на сѣверѣ былъ Вельгавенъ, представитель романтической школы и, въ то же время, натуралистическаго символизма; по вліяніе его лишь слабо отражается въ стихотвореніяхъ Ибсена. Его поэмы этого періода имѣютъ характеръ чисто субъективный, выражая его личное настроеніе, мысли и впечатлѣнія. Основной характеръ ихъ скорѣе элегическій, чѣмъ сатирическій; въ нихъ преобладаетъ тихая задумчивая меланхолія. Автора болѣе привлекаетъ ночная тишина, чѣмъ дневной шумъ; лунный свѣтъ поэтичнѣе, въ его глазахъ, чѣмъ свѣтъ солнца. Онъ вездѣ чувствуетъ себя одинокимъ, даже въ многочисленномъ обществѣ. Вездѣ онъ отвлеченный мыслитель, для котораго идея дороже чѣмъ породившая ее дѣйствительность; послѣдняя имѣетъ для него цѣну лишь насколько она способна обогатить его внутреннюю интеллектуальную жизнь; какъ скоро цѣль эта достигнута, дѣйствительность утрачиваетъ для него значеніе. Подобно Фальку въ «Комедіи любви», онъ вѣрить въ облагораживающее вліяніе утраты и воспоминанія; обладаніе — радость кратковременная, которая скоро притупляется, т. е. перестаетъ быть радостью. Вмѣстѣ съ героемъ драмы «Брандъ», онъ готовъ повторить:
Лишь то, что утрачено — навѣки твое.
Рядомъ съ этими стихотвореніями сантиментально-мечтательнаго характера, встрѣчаются другія, показывающія, что уже съ 20-ти-лѣтняго возраста, Генрикъ Ибсенъ останавливается предпочтительно на мрачныхъ, торжественныхъ элементахъ природы и жизни. Его привлекалъ не только лунный свѣтъ, но и самая темная черная ночь. Въ вечернемъ мракѣ, поэтъ направляется къ своему любимому мѣсту — въ уединенный, темный уголъ лѣса, — и когда разражается гроза, и гулъ вѣтра сливается съ унылымъ крикомъ совы, онъ чувствуетъ себя въ своей сферѣ; «дикій ужасъ», охватывающій его — чувство ему близкое и сродное:
"Среди бушующей зимней непогоды,
"Радостью наполнилось сердце мое.
"Внѣшняя форма и образъ природы
«Явились зеркаломъ моей души».
Онъ описываетъ далѣе полночь на кладбищѣ и отъ этой картины переходитъ къ старинной легендѣ о пляскѣ смерти. Часы на церковной башнѣ бьютъ 12 часовъ, и въ эту минуту, какъ въ «Пляскѣ смерти» Гете, — мертвые встаютъ изъ своихъ могилъ и въ дикомъ вихрѣ кружатся на кладбищѣ; затѣмъ часы бьютъ часъ, и видѣнія исчезаютъ за могильными плитами.
Таково было настроеніе и теченіе мыслей Ибсена въ минуты одиночества. Но не менѣе одинокимъ чувствовалъ онъ себя и въ обществѣ молодежи своихъ лѣтъ. Онъ самъ говоритъ, что, увлекаясь политическими вопросами, онъ иногда выказывалъ самые рѣзкіе взгляды; но это случалось рѣдко и, но большей части, онъ хранилъ про себя свои мысли. Мысли эти чаще всего останавливались на горѣ и несчастіяхъ человѣческаго рода, скрывающихся за проявленіями веселья и радости. Въ одномъ изъ своихъ юношескихъ стихотвореній, онъ описываетъ балъ. Наблюдая изъ своего уединеннаго угла веселыя, радостныя лица танцующихъ паръ, онъ спрашиваетъ себя — "что ихъ оживляетъ? Привело ли ихъ сюда ожиданіе найти удовлетвореніе и счастье? Нашли ли они, что искали, — или этотъ праздничный залъ даетъ истинное понятіе о трагедіи человѣческой жизни?… И въ чемъ заключается смыслъ послѣдней?… — «Стремиться, надѣяться и разочароваться, — въ этихъ трехъ словахъ», говорятъ поэтъ, — «выражается вся человѣческая жизнь».
Кто въ юношескіе годы приходилъ къ такимъ мыслямъ при видѣ веселаго праздника — тотъ не могъ найти удовлетвореніе въ жизни; сама природа какъ бы предназначила его къ одиночеству въ мірѣ. — Если, на мгновеніе, онъ и испытывалъ стремленіе сблизиться съ кѣмъ нибудь или смѣшаться съ толпой, — влеченіе это было минутное, и онъ вскорѣ отстранялся отъ людей и уходила, въ себя.
Въ поэтическихъ произведеніяхъ Ибсена встрѣчаются и эротическіе стихи; но стихи эти не относятся къ какой либо женщинѣ на землѣ; они обращены къ призрачному мечтательному образу, вызванному неудовлетворенными стремленіями. Въ стихотвореніи «Воспоминаніе бала» поэтъ встрѣчаетъ на балу женщину съ прекрасными ясными глазами, — и идеалъ его, на мгновеніе, воплощается въ земномъ образѣ. Онъ танцуетъ съ ней, опьяняется подъ вліяніемъ ея чудныхъ глазъ и чувствуетъ себя безконечно счастливымъ, «Что значитъ», говоритъ онъ — «борьба и разочарованіе всей жизни въ сравненіи съ такими минутами?» — Но и здѣсь онъ не поддается соблазну. — «Судьба! возьми отъ меня избытокъ счастья Пусть не осквернится этотъ часъ. Я нашелъ ее. Что остается мнѣ желать?» — И судьба внимаетъ его мольбѣ. Онъ узнаетъ, что она замужемъ; и такъ, она исполнила свое назначеніе по отношенію къ нему, — научила его «стремиться, надѣяться и разочароваться». — Дальнѣйшему его развитію она уже ненужна, развитіе это должно совершаться во внутреннемъ его существѣ, — въ его воспоминаніяхъ.
Подобная любовь мало имѣетъ связи съ дѣйствительностью. Она начинается съ мечты; едва соприкасается съ реальной жизнью въ минуту увлеченія на балу; и затѣмъ опять переходитъ въ область идеала, какъ воспоминаніе. Любовь эта подобна одной изъ тѣхъ кометъ, которыя, впродолженіи безконечныхъ своихъ странствованій черезъ небесныя пространства, пересѣкаютъ, на мгновеніе, земную орбиту, чтобы кануть въ безконечность.
Таковы были стремленія и чувства Ибсена въ этотъ періодъ, — насколько они отражаются въ его произведеніяхъ. Стихотворенія эти, уже заключающія въ себѣ проблески геніальности, едва ли могутъ быть названы «юношескими произведеніями»; они свидѣтельствуютъ, напротивъ, что Ибсенъ никогда не зналъ истинной молодости, не зналъ счастливой безпечности, являющейся характерной ея чертой.
ГЛАВА III.
правитьВъ мартѣ 1860 года, Генрикъ Ибсенъ прибылъ въ Христіанію, чтобы подготовиться къ университетскому экзамену. Съ этой цѣлью онъ поступилъ въ заведеніе Гельтберга, извѣстнаго, весьма даровитаго учителя, умѣвшаго возбудить въ своихъ ученикахъ живой интересъ къ наукѣ. — Но едва ли Ибсенъ могъ вынести основательное познаніе изъ преподававанія Гельтберга; какъ одинъ изъ самыхъ старшихъ учениковъ и, при томъ, самый бѣдный, онъ долженъ былъ спѣшить съ занятіями; черезъ нѣсколько времени онъ уже подвергся экзамену, который, при данныхъ обстоятельствахъ, не могъ быть блестящимъ[3].
Около того же времени, Ибсенъ написалъ 2-ю свою пьесу — «Могила воина», которая была принята на сценѣ театра въ Христіаніи и исполнена 26-го Сентября 1850 года. Представляя гораздо менѣе интереса, чѣмъ «Каталина», драма эта изображаетъ средневѣковую жизнь несравненно живѣе и ярче, чѣмъ трагедіи Эленшлегера, вліяніе которыхъ отражается на ней; въ «Могилѣ воина» уже сказывается будущій авторъ «Викинговъ Гельголанда».
Послѣ постановки этой пьесы, на сценѣ театра въ Христіаніи, Ибсенъ оставилъ свои научныя занятія, чтобы всецѣло отдаться литературѣ. — Вмѣстѣ съ своимъ другомъ Шулерудомъ, студентомъ юридическаго факультета, онъ поселился въ отдаленномъ кварталѣ города. У обоихъ средства были крайне ограниченныя. — «Они не имѣли возможности платитъ за обѣдъ», разсказываетъ г-нъ Баттэнъ-Ганзэнъ, — «и принуждены были обходиться безъ него. Чтобы скрыть это отъ окружающихъ, они выходили въ обѣденное время и, по возвращеніи, пили кофе съ хлѣбомъ, что замѣняло имъ обѣдъ. Въ то время», замѣчаетъ Баттэнъ-Ганзенъ, — «я почти ежедневно встрѣчалъ Ибсена и его друга, но у нихъ былъ такой бодрый и веселый видъ, что я долго не имѣлъ понятія о лишеніяхъ, которымъ они подвергались»[4].
Въ одномъ домѣ съ Ибсеномъ жилъ другой студентъ, Теодоръ Фридрихъ Абильдтардъ, имѣвшій на него большое вліяніе. Абильдтардъ всецѣло отдался движенію рабочихъ, вызванному Маркомъ Трэнъ, приверженцемъ революціонныхъ идей 1848 года, и привлекъ къ нему Ибсена и Шулеруда. Не имѣя яснаго, опредѣленнаго представленія о соціальныхъ идеяхъ, лежавшихъ въ основѣ движенія, Ибсенъ не могъ безусловно примкнуть къ нимъ; тѣмъ не менѣе, не смотря на незрѣлость и фантастичность этихъ идей, въ нихъ била жизненная струя, которая не могла не привлечь его. Ибсенъ присутствовалъ на собраніяхъ въ квартирѣ Абильдтарда, часто бывалъ въ его кружкѣ и участвовалъ въ ихъ соціалистической газетѣ. — Черезъ нѣкоторое время, Абильдгардъ и Трэнъ подверглись обыску; всѣ бумаги ихъ были захвачены, въ томъ числѣ многія рукописи сотрудниковъ ихъ газеты; Ибсенъ избѣжалъ судебнаго слѣдствія лишь благодаря находчивости редактора, во время спрятавшаго всѣ компрометирующія бумаги.
Кромѣ этихъ лицъ, было еще двое, сближеніе съ которыми осталось не безъ вліянія на Ибсена; это были — Поль Баттэнъ Ганзенъ и Аасмундъ Олафсонъ Винѣе. Вначалѣ 1851 года Ибсенъ, въ сообществѣ съ ними, предпринялъ изданіе небольшой еженедѣльной газеты, которая вскорѣ стала извѣстна подъ прозвищемъ «Manden» («Человѣкъ»).
Газета была задумана по образцу «Корсара» Гольдшмита, имѣвшаго большой успѣхъ въ Норвегіи. Оба изданія, придерживаясь крайняго направленія, равнымъ образомъ нападали на правительство и на оппозицію, считая послѣднюю партіей слабой и безцвѣтной. Вслѣдствіе этого, Гольдшмита обвинили въ отсутствіи опредѣленной руководящей идеи, причемъ органъ Баттэнъ Ганзена и Винье принялъ его сторону, какъ бы защищая, въ то же время, и самого себя. Въ статьѣ, восхвалявшей Гольдшмита, Винье ставилъ ему въ особенное достоинство независимое положеніе его относительно обѣихъ борющихся партій; принадлежность къ извѣстной партіи и къ ея мнѣніямъ, — неизбѣжно ведетъ къ духовному порабощенію. Геній всегда стремится къ обособленію; онъ не примѣняется къ зауряднымъ людямъ и не можетъ быть понятъ современниками. Въ статьѣ Винье особенно интересны высказываемые имъ взгляды на отношеніе большинства къ индивидуальной личности, — взгляды, которые развилъ впослѣдствіи Ибсенъ въ извѣстной своей драмѣ «Врагъ народа».
Въ концѣ перваго полугодія газета «Mauden» получила названіе «Andhrimuer» — по имени повара въ Валгаллѣ, приготовлявшаго ежедневную пищу скандинавскимъ богамъ, — и обратилась въ общій еженедѣльный обзоръ литературы и политики; но какъ въ первой, такъ и въ позднѣйшей своей формѣ, она имѣла лишь весьма незначительное число подписчиковъ, и вскорѣ изданіе ея совсѣмъ прекратилось.
Матеріальное положеніе Ибсена, послѣ полуторагодоваго пребыванія въ Христіаніи, было по прежнему не обезпечено, хотя онъ много работалъ въ различныхъ отрасляхъ литературы, не только въ драмѣ, но и въ лирической поэзіи, политической сатирѣ, критикѣ и т. д. Литературныя работы его постепенно привлекли вниманіе общества и составили ему имя; и когда въ 1851 году знаменитый скрипачъ Олэ Буль основалъ въ Бергенѣ національный норвежскій театръ, онъ пригласилъ Ибсена въ качествѣ режиссера.
6-го ноября 1851 года онъ былъ назначенъ «театральнымъ поэтомъ» и въ слѣдующемъ году сталъ получать, сверхъ жалованья, 200 талеровъ для изученія заграницей сценическаго искусства.
Близкое знакомство Ибсена со сценой, вначалѣ развитія его драматическаго таланта, имѣло для него громадное значеніе; оно развило въ немъ то совершенство драматической формы, которымъ такъ восхищаются въ его произведеніяхъ. Впродолженіи десяти лѣтъ, онъ управлялъ различными театрами сѣверной Норвегіи, и въ этотъ періодъ времени поставилъ около сотни пьесъ. Въ числѣ ихъ были произведенія Шекспира и Гольберга, Эленшлегера и Гейберга, раннія произведенія Вьерисона и его собственныя. Но всего болѣе повліяли на него современные французскіе драматурги, особенно Скрибъ. Онъ познакомился также съ прозаическими сочиненіями Гейберга и съ небольшимъ сочиненіемъ Геттнера «Современная драма», — которое произвело на него сильное впечатлѣніе. Но если новая сфера дѣятельности расширила сферу его литературныхъ знаній, въ то же время, она развила въ немъ нѣкоторую односторонность. Театръ въ Бергенѣ явился выразителемъ національнаго чувства, которое въ 40-хъ и 50-хъ гг. дошло до энтузіазма. Сокровища народной поэзіи, открытыя Асбьерисономъ и Мё, вызвали патріотическое увлеченіе, отразившееся въ живописи и въ романѣ. Живописцы изображали сѣверную природу, музыканты играли норвежскія мелодіи, поэты воспѣвали скандинавскіе народы древняго и новаго времени; романисты избирали своимъ героемъ скандинавскаго крестьянина.
Это крайнее національное направленіе коснулось и космополитическаго автора Катилины; и отъ великихъ историческихъ вопросовъ, увлекавшихъ его въ юности, онъ обратился теперь исключительно къ отечественной исторіи. Но, поддаваясь этому общему увлеченію, онъ сознавалъ, въ то же время, какъ оно было односторонне и поверхностно. Еще ранѣе этого, въ Христіаніи, онъ высказалъ въ одной критической статьѣ свой взглядъ на истинное значеніе національной поэзіи. — «Національный писатель», говоритъ онъ, — «тотъ, который проводитъ въ своемъ твореніи одну господствующую ноту, находящую отзвукъ въ каждой мѣстности страны, — въ горахъ и долинахъ, въ утесахъ на берегу моря, но болѣе всего — въ нашемъ внутреннемъ существѣ»[5].
Пятилѣтнее пребываніе Ибсена въ Бергенѣ было важнымъ періодомъ развитія его драматическаго таланта. Процессъ броженія кончился; онъ былъ теперь мастеромъ своего дѣла; и въ то же время, общіе взгляды его прояснились и установились. Но это спокойное, ясное настроеніе было непродолжительно; новыя колебанія и сомнѣнія ожидали его при измѣнившихся обстоятельствахъ.
ГЛАВА IV.
правитьВъ 1857 году Ибсенъ былъ назначенъ директоромъ театра въ Христіаніи. Вскорѣ послѣ своего переселенія въ Христіанію, онъ докончилъ новую пьесу «Викинги Гельголанда», заимствованную изъ древнихъ исландскихъ сагъ, и задуманную еще во время пребыванія въ Бергенѣ. Въ старинныхъ миѳахъ съ ихъ героями-богатырями, Ибсенъ нашелъ драгоцѣнный матеріалъ — «воплощеніе нравовъ, идей и понятій, которыя, въ то время, представлялись ему въ болѣе или менѣе ясномъ видѣ». Поэту, изобразившему въ первой своей великой трагедіи «разладъ между стремленіями человѣка и удовлетвореніемъ ихъ, между желаемымъ и возможнымъ», — казались особенно привлекательными суровые и цѣльные образы старинныхъ богатырей; и въ драмѣ своей онъ въ сильныхъ, яркихъ образахъ представилъ нравы и жизнь исландскихъ викинговъ въ X вѣкѣ, передъ введеніемъ христіанства.
«Викинги Гельголанда» составили такую же эпоху въ развитіи сѣверной драматической поэзіи, какъ «Синовэ Сольбакэнъ» — въ повѣсти. Тѣмъ не менѣе, первоначальное впечатлѣніе, произведенное этой драмой, было далеко не благопріятное. Драматическое изображеніе средневѣковой эпохи, съ ея сильными, дикими характерами, казалось слишкомъ грубымъ; и послѣ приговора Гейберга, объявившаго, что «авторъ представилъ матеріалъ саги съ объективной яркостью, непріятно поражающей читателя своей реальностью», — послѣ этого приговора пьеса была отвергнута въ копенгагенскомъ королевскомъ театрѣ и въ Христіаніи.
Между тѣмъ, въ это время происходила борьба но вопросу о націонализаціи театра въ норвежской столицѣ. Театръ въ Христіаніи, въ дѣйствительности, былъ датскій и управленіе имъ находилось въ рукахъ датчанина, по имени Бортардъ; общество восхищалось датскими актерами и съ презрѣніемъ относилось ко всякой попыткѣ создать норвежскую театральную шкоду. Но въ 1852 году приверженцамъ норвежскаго театра удалось образовать приготовительную драматическую школу, вскорѣ преобразовавшуюся въ норвежскій театръ. Между послѣднимъ и старымъ датскимъ театромъ завязалась борьба, отозвавшаяся какъ въ обществѣ, такъ и въ прессѣ. За годъ до возвращенія Ибсена въ Христіанію, между обѣими партіями произошла генеральная битва, затѣмъ наступило перемиріе — до осени 1857 года, когда Ибсенъ предложилъ старому христіанскому театру драму «Викинги Гельголанда», которая не могла быть исполнена менѣе опытной труппой націона льнаго’театра. Бортардъ обѣщалъ поставить ее въ текущій сезонъ, но затѣмъ, подъ разными предлогами, пьеса была отстранена. Тогда Ибсенъ напечаталъ въ газетѣ «Aftfenbladet» статью, направленную противъ дирекціи театра, и это послужило сигналомъ къ возобновленію борьбы. «Викинги Гельголанда» были поставлены на сценѣ датскаго театра въ Христіаніи только въ 1861 году.
Около того же времени у Ибсена явилась мысль основать ассоціацію, имѣющую цѣлью противостоять иностранному вліянію и поддержать національное стремленіе въ искусствѣ. Планъ этотъ былъ обсужденъ въ редакціи газеты «Aftenbladet» — съ двумя издателями и Бьерисономъ, — и приведенъ въ исполненіе 22-го ноября 1859 года; президентомъ этого такъ называемаго «Норвежскаго общества» (Det Norske Selskab) былъ избранъ Бьернсонъ, вице-президентомъИбсенъ. Главной цѣлью его было противодѣйствіе иностранному вліянію, насколько оно подрывало національное искусство, — и борьба противъ датскаго элемента въ драматическомъ искусствѣ Норвегіи. Но въ то же время, одной изъ задачъ его былъ также «крестовый походъ противъ Дюссельдорфской школы живописи», — и это значительно подорвало популярность общества. Не смотря на временное торжество національной партіи, «норвежское общество» не играло особенно важной роли. Черезъ нѣсколько лѣтъ, къ нему присоединились нѣсколько членовъ стортинга, и оно приняло характеръ политическій.
Ибсенъ постепенно удалился на задній планъ, и вскорѣ общество совсѣмъ распалось.
Занимаясь вопросомъ національной литературы и искусства, Ибсенъ, въ то же время, обдумывалъ планъ новыхъ драматическихъ произведеній. Лѣтомъ 1858 года онъ началъ драму «Претенденты на корону»; но затѣмъ оставилъ эту пьесу, чтобы обратиться къ новому замыслу, постепенно поглотившему все его вниманіе. Сюжетъ новой драмы «Комедіи Любви» былъ заимствованъ не изъ легендарнаго прошлаго, но изъ настоящаго. Вся пьеса, написанная ритмированнымъ ямбомъ, представляетъ сатиру на современный бракъ. Авторъ доказываетъ, что любовь такъ-же, какъ религія, теряетъ свою силу, дѣлаясь открыто признанной, и утрачиваетъ въ брач немъ союзѣ свой идеальный характеръ. Современные люди слишкомъ мелочны, чтобы испытывать чувство любви; и трагичнѣе всего то, что жизнь ихъ держится на убѣжденіи, что они любятъ.
Драма вызвала въ обществѣ глубокое негодованіе. «Критики», говоритъ Брандесъ, «возмутились такимъ рѣзкимъ нападеніемъ на весь общественный строй; и при этомъ, — отъ литературной полемики перешли къ личностямъ, — стали развѣдывать о частной жизни автора и разбирать условія его собственнаго брачнаго союза».
Весьма нелестны были и отзывы газетъ о «Комедіи Любви». «Morgeubladet»[6] объявилъ, что «основная идея пьесы не только фальшива и безнравственна, но и лишена всякой поэзіи, какъ каждая теорія, представляющая непримиримость между идеаломъ и дѣйствительностью». — «Въ общемъ, это драматическое произведеніе — нелѣпость» писали въ «Aftenbladet»[7], — «и авторъ лишенъ всякаго таланта».
Въ массѣ публики книга возбудила, по свидѣтельству самого Ибсена, «болѣе сильную и единодушную бурю негодованія, чѣмъ большинство книгъ въ странѣ, жители которой вообще весьма равнодушно относятся къ литературнымъ событіямъ»[8]. — Враждебное чувство къ нему было такъ сильно, что когда, нѣкоторое время спустя, Ибсенъ ходатайствовалъ о выдачѣ ему казенной суммы для поѣздки заграницу, одинъ изъ профессоровъ университета объявилъ, что «авторъ „Комедіи Любви“ скорѣе заслуживаетъ потасовку, чѣмъ прогоновъ на заграничное путешествіе».
И въ качествѣ директора театра Ибсену приходилось сталкиваться съ непріязненнымъ отношеніемъ къ себѣ; положеніе его было настолько несамостоятельно, что онъ подвергался оскорбленіямъ каждаго новаго актера, предъявлявшаго претензіи на первыя роли. При томъ, матеріальное положеніе «новаго театра» было вполнѣ необезпечено. Городъ не имѣлъ средствъ поддерживать одновременно два театра, старавшихся подорвать другъ друга. Лѣтомъ 1862 года норвежскій театръ обанкрутился, и Ибсенъ остался безъ всякихъ средствъ. Единственное постоянное жалованье его состояло изъ 1200 кронъ, которыя онъ получалъ съ начала 1863 года, въ качествѣ «артистическаго совѣтчика» (aesthetic konsulent), при старомъ театрѣ.
Такъ какъ въ 1863 году Бьерисону была назначена пенсія поэта, Ибсенъ надѣялся получить отъ правительства такое же вспомоществованіе; но просьба его была отвергнута. Между тѣмъ, издатели оплачивали его произведеніе крайне скудно. За «Комедію Любви» онъ получилъ не болѣе 100 талеровъ, за «Фру Ингеръ изъ Острата» — еще менѣе. — Для писателя, какъ Ибсенъ, относившагося къ своему дѣлу строго-добросовѣстно, и бросавшаго всякую начатую работу, какъ скоро она не вполнѣ удовлетворяла его, литературный трудъ не могъ доставить средства къ жизни.
Таково было положеніе Ибсена, когда настала послѣдняя датско-германская война. Впечатлѣніе событій 1848 года были еще живы въ немъ, и исходъ завязавшейся борьбы волновалъ и тревожилъ его.
При его пылкомъ характерѣ, ему непонятно было колебаніе Норвежскаго парламента придти на помощь Даніи; но еще хуже въ его глазахъ было безучастное отношеніе университетской молодежи, недавно еще клявшейся пожертвовать жизнью ради Даніи.
Подъ впечатлѣніемъ этихъ событій, взглядъ его на человѣческую природу вообще дѣлался все болѣе мрачнымъ и безнадежнымъ, презрѣніе къ соотечественникамъ смѣнилось чувствомъ глубокаго негодованія. Но, въ то же время, это чувство негодованія послужило цѣлительнымъ горькимъ напиткомъ и дало ему силу вступить на новый путь.
Чтобы развить и выразить всѣ бродившіе въ немъ идеи и взгляды, необходимо было стать въ положеніе вполнѣ независимое; необходимо было избавиться отъ подавляющихъ условій жизни въ Христіаніи, освободиться отъ узкаго провинціальнаго кружка, и взглянуть на отечество объективнѣе, съ болѣе высокой точки зрѣнія. Здѣсь, на родинѣ, талантъ его погибъ бы — онъ это ясно сознавалъ: онъ чувствовалъ, будто стоитъ на «краю своей могилы», — какъ онѣ впослѣдствіи выразился по поводу празднованія тысячелѣтія объединенія Норвегіи.
Повинуясь внутреннему импульсу, Ибсенъ рѣшился на шагъ, явившійся поворотнымъ пунктомъ въ его жизни; онъ подалъ прошеніе о назначеніи ему суммы денегъ на заграничное путешествіе, и когда, послѣ нѣкоторыхъ затрудненій и проволочекъ, просьба его была утверждена, — онъ привѣтствовалъ это, какъ свое спасеніе. 2 апрѣля 1864 года Ибсенъ, покидая Христіанію, могъ отрясти прахъ отъ ногъ своихъ. Въ маѣ онъ пріѣхалъ въ Берлинъ; оттуда онъ отправился въ Тріестъ и затѣмъ — въ Римъ.
ГЛАВА V.
правитьПервое путешествіе въ Италію произвело глубокое впечатлѣніе на Генрика Ибсена. Величіе, богатство и красота Рима поразили его, на каждомъ шагу онъ сталкивался здѣсь съ Памятниками древней культуры. Изученіе всѣхъ этихъ нѣмыхъ свидѣтелей умершей цивилизаціи и созерцаніе развалинъ, говорившихъ о ея паденіи — дали ему мысль описать въ драматической формѣ разрушеніе ея; и онъ набросалъ главныя черты новой драмы, центральнымъ лицомъ которой являлся Юліанъ Отступникъ.
Но въ тоже время, въ немъ заговорили другія болѣе субъективныя впечатлѣнія, еще ярче освѣтившіяся отъ контраста ихъ съ настоящими его впечатлѣніями въ Римѣ. Онъ чувствовалъ, какъ будто вся жизнь его въ Норвегіи была жизнью во мракѣ. Подобно Освальду въ драмѣ «Призраки», ему казалось, какъ будто солнце никогда не свѣтило въ Норвегіи, и онъ тайкомъ бѣжалъ изъ мрачной тюрьмы, сбросивши съ себя тяжелыя оковы, и какъ узникъ, только что вырвавшійся на волю, онъ поклялся никогда не возвращаться въ отечество, представлявшееся ему холоднымъ и тѣснымъ. Въ такомъ настроеніи онъ задумалъ и обработалъ въ 1866 году 5-ти актную драму «Брандъ», положившую начало его славѣ. Въ этомъ произведеніи, замѣчательномъ по тѣмъ идеямъ, когорыя въ немъ проводятся, Ибсенъ, устами своего героя, обличаетъ неправильное отношеніе человѣчества къ религіи и къ задачамъ жизни, — отсутствіе въ немъ цѣльности и твердости убѣжденій.
Этимъ порокомъ, порождающимъ всѣ бѣдствія человѣчества, Брандъ противуставляетъ непоколебимую энергію чистой воли, которая одна, но его мнѣнію, можетъ преобразовать міръ. — «Необходимо, говоритъ онъ, — просвѣтить и очистить эти робкія души, пробудить въ человѣкѣ образъ Божій, развить въ немъ энергію, готовую всѣмъ пожертвовать, все отдать, все претерпѣть — все или ничего»…
Стремленіе къ добру у пастора Бранда превращается въ своего рода фанатизмъ; онъ отказывается допустить малѣйшій компромиссъ между двумя противоположными силами, господствующими въ мірѣ, и онъ повторяетъ тѣмъ, которыхъ приноситъ въ жертву своей неумолимой логикѣ: «Еслибы ты отдалъ все, но сохранилъ жизнь свою, — знай, что ты ничего не далъ»!
Но, стремясь воплотить въ себѣ абстрактную волю, Брандъ идетъ путемъ тернистымъ и полномъ скорби — какъ для проповѣдника, такъ и для тѣхъ, кто слѣдуетъ за нимъ. Въ концѣ концовъ, всѣ жертвы, которыя онъ приноситъ своей идеѣ, оказываются безплодными: одною силою воли Брандъ не въ силахъ пробудить въ людяхъ божественную искру. Безъ оглядки двигаясь впередъ, по намѣченному пути, онъ заходитъ слишкомъ далеко, не замѣчая, что онъ одинъ, что толпа осталась далеко позади. Не смотря на всѣ принесенныя имъ жертвы, ему не удается приблизиться къ божеству, — и роковая трагическая иронія судьбы звучитъ въ хорѣ невидимыхъ созданій, окружающихъ его въ вихрѣ бури. «Никогда, безумецъ, не уподобишься ты ему, ибо несовершенство — твой удѣлъ, никогда, мечтатель, не совершишь ты великаго и не уподобишься ему, хотя бы ты принесъ въ жертву все, что имѣешь: ты созданъ не для неба, а для земли». — Но Брандъ до конца стремится остаться вѣрнымъ своему гордому девизу: «все или ничего»! — Не смотря ни на какія препятствія, онъ хочетъ воплотить въ жизни свою мечту, хочетъ бороться до послѣдней капли крови. Въ сознаніи, что онъ долженъ такъ дѣйствовать — вся сила его. Но является вопросъ, — не заблуждался ли онъ, избирая средства для борьбы со зломъ? Вопросъ этотъ разрѣшается лишь въ послѣднюю минуту жизни его. Погибая подъ скатившейся на него снѣжной лавиной, Брандъ въ послѣдній разъ пытается разрѣшить свое сомнѣніе: «Въ смертный часъ, о Боже!.. восклицаетъ онъ, — дай мнѣ отвѣтъ: неужели нѣтъ спасенія въ непреклонной силѣ воли?..» И среди перекатовъ грома, звучатъ знаменательныя слова: «Богъ есть любовь»!
Драма «Брандъ», получившая громкую извѣстность, привлекла особенное вниманіе какъ поэтическая проповѣдь, между тѣмъ, не смотря на отрицательную развязку драмы, авторъ имѣлъ въ виду не столько критику церковной обрядности, сколько протестъ противъ всего строя современной жизни; по собственному призванію поэта, главное значеніе «Бранда» заключается не въ ученіи, а въ готовности самопожертвованія и силъ характера. «Относительно моего замысла», писалъ Ибсенъ Врандесу 26 іюня 1869 года, — «Брандъ былъ ложно истолкованъ… Причина этого ложнаго толкованія въ томъ, что Брандъ — пасторъ, и что вся проблема стоитъ на почвѣ религіи. Но тѣ же взгляды я могъ бы провести, избравъ героемъ моимъ не пастора, а скульптора или политическаго дѣятеля… Я могъ бы высказать то, что желалъ, назвавъ моего героя Галилеемъ, и даже — какъ знать! если бы я родился столѣтіемъ позднѣе, быть можетъ, я избралъ бы предметомъ моего произведенія васъ и вашу борьбу противъ эклектической философіи Расмуса Нильсена»…
Драма «Брандъ» была лишь началомъ борьбы съ обществомъ. Въ слѣдующемъ году Ибсенъ явился на поле брани съ драматической поэмой «Пееръ Гинтъ», имѣющей близкое соотношеніе съ предшествовавшимъ произведеніемъ. Если въ образѣ Бранда изображается антиподъ норвежскаго народа, Пееръ Гинтъ является типическимъ представителемъ національныхъ пороковъ, внушающихъ не столько ужасъ, сколько презрѣніе. Онъ не великій грѣшникъ, потому что «для грѣха нужна сила и настойчивость», онъ — воплощеніе слабости, нерѣшительности, эгоизма, и вотъ почему, какъ предсказываетъ одно изъ дѣйствующихъ лицъ поэмы, — душа его не будетъ низвергнута въ адъ, — она будетъ переплавлена, пока не сольется съ общей массой: «Поэтому, какъ отбросокъ, тебя станутъ теперь переливать, пока ты не сплавишься со всею массой».
Пееръ Гинтъ — не столько норвежецъ вообще, сколько норвежецъ извѣстнаго періода, а именно — конца романтическаго періода. Являясь представителемъ народа, онъ не ограничивается предѣлами одной націи, одной страны: онъ имѣетъ значеніе міровое. Г. Пассаржь, который перевелъ поэму на нѣмецкій языкъ, такъ отзывается о ней: «Пееръ Гинтъ, какъ всякая великая поэма, изображаетъ человѣка, вѣчно борющагося, вѣчно заблуждающагося, вѣчно стремящагося къ свободѣ. Произведеніе это можетъ быть поставлено на ряду съ „Одиссеей“, съ „Божественной комедіей“, съ „Донъ-Кихотомъ“ и „Фаустомъ“. При всѣхъ своихъ недостаткахъ, Пееръ Гинтъ — поэма, въ которой всего ярче отразилось наше время, если бы представить полный разборъ ея, освѣщающій произведеніе въ его цѣломъ и во всѣхъ его подробностяхъ, — она послужила бы для будущихъ поколѣній вѣрнымъ отраженіемъ нашего вѣка и всегда вызывало бы восхищеніе потомства.
Послѣ „Пеера Гинта“, въ 1869 году въ норвежской литературѣ появилась первая великая комедія изъ современной жизни. Въ „Комедіи любви“ Ибсенъ уже сдѣлалъ попытку въ этомъ направленіи, но въ то время негодованіе его было слишкомъ сильно, и пьеса получила характеръ полемическій. Когда же онъ писалъ „Союзъ юношества“, настроеніе его стало гораздо болѣе мирное, и онъ могъ объективнѣе отнестись къ лицамъ, которыхъ подвергалъ осмѣянію.
Слѣдя изъ своего добровольнаго изгнанія за политикой своей страны, Ибсенъ не могъ отнестись къ ней сочувственно. Въ то время еще не было строго принципіальнаго раздѣленія между правой и лѣвой сторонами парламента; столкновенія ихъ происходили на почвѣ не серьезныхъ жизненныхъ вопросовъ, но мелочныхъ политическихъ разногласій. И хотя столкновенія эти грозили обостриться съ временемъ, въ 60-хъ годахъ они еще не переходили въ борьбу не на жизнь, а на смерть, какъ впослѣдствіи — въ 80-хъ годахъ. — Постороннему зрителю несогласія эти представлялись распрей между лицами, обладавшими властью и тѣми, которые стремились къ ней; и подобная борьба не могла вдохновить Ибсена. Онъ стоялъ вполнѣ независимо относительно обѣихъ враждующихъ партій, равнодушный къ теченію борьбы и къ ея исходу.
„Союзъ юношества“ изображаетъ отношенія между двумя поколѣніями отцовъ и дѣтей, въ отрицательномъ свѣтѣ обрисовывая то и другое. Стенстардъ, представитель молодаго поколѣнія, — типъ родственный Пееру Гипту, не только по эгоизму, но и по безхарактерности, по отсутствію твердыхъ убѣжденій. „Я знаю его съ дѣтства“, говоритъ о Стенстардѣ докторъ Фьельдбо: „пошлая заурядность у себя въ семьѣ, высокія паренія въ школѣ. Инстинкты, характеръ, воля, способности — каждый идетъ самъ по себѣ. Съ чему можетъ это привести, если не къ измельчанію индивидуальности?…“
Стенстардъ поддается вліянію своихъ импульсовъ и не сомнѣвается въ самомъ себѣ. Поэтому, онъ неспособенъ критически относиться къ своимъ поступкамъ и твердо вѣрить въ непреложность всего, что чувствуетъ, говоритъ или дѣлаетъ. Онъ преклоняется передъ самимъ собою и увлекается красивыми фразами; главная его жизненная цѣль — достигнуть въ общественномъ мнѣніи такое же высокое мнѣніе, какъ въ своемъ собственномъ. Тщеславный, какъ выскочки, онъ эгоистиченъ по отношенію къ другимъ и заботится лишь о собственномъ благѣ.
„Союзъ юношества“ вызвалъ новую бурю негодованія и въ обществѣ, и въ печати. Такъ какъ въ лицѣ героевъ комедіи осмѣивались представители политическихъ партій, явилось предположеніе, что Ибсенъ намекалъ на частныя лица; и критики усердно принялись отыскивать оригиналы дѣйствующихъ лицъ комедіи, низводя ее, такимъ образомъ, на уровень политическаго памфлета. Въ ихъ глазахъ писатель, осмѣивающій представителя либеральной партіи, осмѣивалъ въ то же время либеральные взгляды вообще; и подъ вліяніемъ партійнаго увлеченія, никто не замѣтилъ, что авторъ отрицательно относился къ обѣимъ партіямъ. Въ печати стали обвинять Ибсена за то, что онъ разорвалъ съ своимъ прошедшимъ, отрекся отъ своихъ прежнихъ взглядовъ, измѣнилъ идеалу и помрачилъ духъ поэзіи….[9]
Волненіе партійныхъ страстей, вызванное „Союзомъ ІОношества“, разразилось въ первое представленіе пьесы на сценѣ театра въ Христіаніи. Публика раздѣлилась на двѣ партіи и первоклассная современная норвежская комедія появилась 18-го октября 1869 года на главной сценѣ своего отечества среди дикаго шума свистковъ и апплодисментовъ. При вторичномъ исполненіи ея, 20-го октября, борьба приняла еще болѣе крупные размѣры. Первыя слова — рѣчь Лундестада въ день 17-го Мая, — была встрѣчена громомъ рукоплесканій и свистковъ, продолжавшихся нѣсколько минутъ; занавѣсъ опустили, на сцену вышелъ директоръ и заявилъ, что публику просятъ не шумѣть, если желаютъ, чтобы пьеса была исполнена. Въ театрѣ водворилась тишина, продолжавшаяся до рѣчи Бастіана Монзена въ 4-мъ актѣ. — „Знаете ли вы, что такое нація? Нація — это народъ — простой народъ, ничего не имѣющій за душой, который есть ничто, и который находится въ порабощеніи“. — При этихъ словахъ опять поднялся шумъ, возобновившійся затѣмъ съ новой силой но окончаніи пьесы.
Ибсенъ гостилъ у египетскаго хедива, присутствуя при открытіи Суэзскаго канала, когда дошли до него вѣсти о шумѣ, возбужденномъ появленіемъ на сценѣ „Союза Юношества“. Какъ тяжело было ему слышать, что его произведеніе вовлечено въ водоворотъ политической борьбы, — свидѣтельствуетъ небольшое его стихотвореніе, озаглавленное „Ver pord Said“.
Между тѣмъ, несмотря на враждебное отношеніе къ нему отдѣльныхъ партій, въ концѣ 60-хъ годовъ матеріальное положеніе Ибсена значительно измѣнилось къ лучшему. Литературный талантъ его былъ наконецъ всѣми признанъ; „Брандъ“ доставилъ ему громкую извѣстность, изданія расходились одно за другимъ; кромѣ того, въ 1866 году стортингъ назначилъ ему авторскую пенсію, о которой онъ напрасно ходатайствовалъ передъ предшествующимъ парламентомъ. Такимъ образомъ, въ матеріальномъ отношеніи онъ былъ болѣе или менѣе обезпеченъ. — Когда Ибсенъ уѣхалъ изъ Норвегіи, его мѣсто въ театрѣ Христіаніи не было замѣщено и числилось за нимъ. Но, покинувши отечество, онъ почувствовалъ, что уже не можетъ возвратиться къ прежней жизни. Онъ поселился заграницей и съ тѣхъ поръ живетъ поочередно въ Римѣ, Дрезденѣ, Мюнхенѣ, нигдѣ не имѣя постояннаго, опредѣленнаго мѣстопребыванія.
ГЛАВА VI.
правитьВъ тѣсной связи съ эпическими воззрѣніями Ибсена развивался политическій его образъ мыслей; и въ этомъ отношеніи, громадное вліяніе имѣли на него событія Франко-Прусской войны. Подъ впечатлѣніемъ 1870—72 гг. Ибсенъ пришелъ къ убѣжденію, что мы переживаемъ послѣднее явленіе послѣдняго акта великой исторической драмы; что политика, этика, литература — не болѣе какъ послѣднія жалкія крохи великой революціи XVIII вѣка; что „свобода, равенство и братство“ — приняли новое, искаженное значеніе; что политическіе дѣятели тратятъ свои силы на мѣстные, безплодные перевороты, не замѣчая, что все клонится къ всеобщему перевороту во внутреннемъ духовномъ существѣ человѣка» {*)}.
Этотъ великій внутренній переворотъ, по взглядамъ Ибсена, не можетъ быть купленъ слишкомъ дорогой цѣной: всѣ, жертвы ничтожны въ сравненіи, съ тѣмъ, что пріобрѣтаетъ человѣкъ, очищаясь черезъ страданія. «Старая призначная Франція разбита», писалъ онъ Брандесу 20-го декабря 1870 года, — «еслибъ разбилась теперь и новая фактическая Пруссія, мы бы сразу перенеслись въ новую эру. О, какъ заволновались бы вокругъ насъ мысли!…»
Нѣсколько мѣсяцевъ позднѣе, въ письмѣ къ Брандесу (17-е февраля 1871 года) Ибсенъ выражалъ взгляды, поразительно напоминающіе взгляды гр. Л. Толстаго, въ послѣднихъ его сочиненіяхъ. — «Государство», говоритъ онъ, — первый врагъ индивидуальной личности. Какой цѣной было куплено національное величіе Пруссіи? Превращеніемъ индивидуальной личности въ политическую географическую формулу… Замѣните государство самопроизвольной дѣятельностью, утвердите великую истину, что соединить людей можетъ одно духовное братство, — и вы обрѣтете элементы истинной свободы".
Въ томъ же письмѣ къ Брандесу Ибсенъ высказываетъ свой взглядъ на свободу. Свобода имѣетъ для него цѣну не какъ неподвижное состояніе, но какъ борьба, какъ вѣчное стремленіе. «Борьба за свободу», говоритъ Ибсенъ, — «есть ничто иное, какъ постоянное, живое усвоеніе идеи о свободѣ. Кто обладаетъ свободой не какъ цѣлью своего стремленія, тотъ обладаетъ ею въ мертвомъ, бездушномъ состояніи, — ибо понятію о свободѣ присуще именно то, что она расширяется, пока мы стараемся усвоить ее. Поэтому, если кто нибудь останавливается во время борьбы и восклицаетъ: „теперь я овладѣлъ ею!“ — онъ этимъ самымъ доказываетъ, что утратилъ ее».
Выступая борцомъ за свободу мысли, Ибсенъ отрицательно относится къ политическимъ переворотамъ, имѣющимъ цѣлью разрушеніе установленнаго порядка ради водворенія новаго порядка, учреждаемаго его послѣдователями. Всяная организація, по его взглядамъ, имѣетъ лишь временное, относительное значеніе и обращается въ источникъ корыстныхъ расчетовъ. «Измѣнять форму правленія», говоритъ онъ въ письмѣ къ Брандесу 17-го февраля 1871 г. — "значитъ только рыться въ подробностяхъ. Немногимъ больше, или немногимъ меньше — все это пустяки!… Государство коренится во времени, — во времени оно достигнетъ и высшей своей точки. Болѣе великія вещи, чѣмъ оно, падутъ. Всякая религіозная форма падетъ. Ни нравственныя понятія, ни формы искусства не имѣютъ предъ собою вѣчности!
Въ такомъ настроеніи, Ибсенъ съ глубокимъ отвращеніемъ отнесся къ событіямъ Парижской коммуны, надолго замедлявшимъ осуществленіе его мечты. Подобно Максиму, въ драмѣ «Императоръ и Галилеянинъ», онъ думалъ, что настало время «Третьей Имперіи»: подобно ему, онъ горько разочаровался въ своихъ ожиданіяхъ. Надежда на великій переворотъ въ ближайшемъ будущемъ погибла, — и Ибсенъ обратился къ изученію симптомовъ той смертельной нравственной болѣзни, которая, по его убѣжденію, быстро ведетъ Европу къ соціальной погибели. — Періодъ исторической и полемической драмы кончился; главный интересъ его сосредоточился теперь на драмѣ изъ обыденной жизни. Онъ чувствовалъ, что стоитъ на поворотномъ пунктѣ въ своей литературной дѣятельности; шагъ сдѣланный имъ при созданіи «Союза юношества», былъ лишь первымъ на новомъ пути.
Но, чтобы создать живые образы настоящаго, необходимо было еще разъ добывать въ Норвегіи и вдохнуть въ себя воздухъ родной страны. — И не одни литературные интересы побуждали его рѣшиться на этотъ шагъ: по мѣрѣ того какъ уходило время, онъ все болѣе и болѣе ощущалъ стремленіе еще разъ увидѣть отечество. Первое изданіе его стихотвореній кончалось словами:
"Къ хижинамъ снѣжной страны
"Изъ лѣсовъ горнаго прибрежья
«Каждую ночь подъѣзжаетъ всадникъ».
И когда, въ слѣдующемъ году, онъ прислалъ стихотвореніе по поводу празднованія тысячелѣтія объединенія Норвегіи, оно начиналось слѣдующими примирительными словами:
«Тебѣ, моему народу, который подалъ мнѣ въ глубокой ч^тѣ цѣлебно-горькій, подкрѣпляющій напитокъ, вселилъ въ поэта, уже близкаго къ могилѣ, силу сражаться при лучахъ заходящаго солнца, — тебѣ, моему народу, который снабдилъ меня сандаліями тоски, котомкой заботъ, посохомъ изгнанія, вооружилъ меня настойчивостью въ борьбѣ, — тебѣ шлю я издалека свой привѣтъ»!
Тѣмъ не менѣе, по собственному его желанію, онъ долго колебался прежде чѣмъ рѣшился еще разъ посѣтить Норвегію послѣ десяти лѣтъ отсутствія. Благопріятное отношеніе къ его произведеніямъ не могло вполнѣ успокоить его, и онъ долго мучился вопросомъ: «каково личное отношеніе къ нему его соотечественниковъ?» — Отвѣтомъ явился пріемъ, который онъ встрѣтилъ въ Норвегіи, особенно со стороны учащейся норвежской молодежи.
Когда лѣтомъ 1874 года Ибсенъ пріѣхалъ на нѣсколько мѣсяцевъ въ свое отечество, онъ былъ принятъ съ многочисленными знаками уваженія и почета. При появленіи его въ театрѣ Христіаніи, во время представленія «Союза юношеста», онъ былъ привѣтствованъ громомъ рукоплесканій. 18-го сентября студенты устроили въ его честь процессію, и по этому случаю, въ отвѣтъ на привѣтствія студентовъ, онъ обратился къ нимъ съ слѣдующей рѣчью, характерной въ автобіографическомъ отношеніи.
«Uоспода, почувствовавши потребность еще разъ увидѣть отечество, я рѣшился наконецъ посѣтить его, признаюсь — послѣ нѣкоторыхъ колебаній. Я предполагалъ остаться здѣсь недолго, но тѣмъ не менѣе, и кратковременное пребываніе могло разрушить поддерживавшую меня иллюзію. Я спрашивалъ себя: какъ примутъ меня соотечественники? — Лестное отношеніе къ моимъ произведеніямъ не могло вполнѣ успокоить меня, и мнѣ все-таки представлялся вопросъ: каковы мои личныя отношенія съ моими соотечественниками? — нельзя отрицать, что недоразумѣній между нами было не мало. Сколько я понимаю дѣло, противъ меня воздвигли два обвиненія. Полагали, что я вижу свою родную страну черезъ призму моихъ личныхъ интересовъ и печалей, и что я намѣренъ напасть на нѣкоторыя черты въ жизни націи, но мнѣнію многихъ, — не заслуживающей осмѣянія, — Пользуюсь настоящимъ радостнымъ и счастливымъ случаемъ, чтобы дать нѣкоторыя объясненія и обратиться къ вамъ съ признаніемъ. Никогда личные интересы не имѣли вліянія на мои литературныя работы. Въ болѣе раннія и тяжелыя времена, эти частные факты и чувства казались мнѣ еще менѣе важными, чѣмъ впослѣдствіи.
… Въ чемъ заключается призваніе поэзіи? Лишь много позднѣе въ жизни я постигъ, что быть поэтомъ значитъ — быть ясновидцемъ. Но, отмѣтьте это, — поэтъ долженъ такъ видѣть предметъ, чтобы представитъ его читателю въ томъ свѣтѣ, какъ онъ самъ видитъ его. Между тѣмъ ясно видѣть и усвоить можно лишь то, что мы сами перечувствовало; и въ этомъ заключается тайна поэзіи нашего времени. Все, что я писалъ въ продолженіи послѣднихъ десяти лѣтъ, составляло часть моего интеллектуальнаго опыта. Писатель не переживаетъ одинъ свои мысли и чувства; то, что онъ позналъ въ жизни, — познали также и его соотечественники. — Что же я позналъ въ жизни, и о чемъ я писалъ?… Частью я писалъ о томъ, что, въ лучшія мои минуты, представлялось мнѣ проблесками, какъ нѣчто великое и прекрасное, вдохновлявшее меня жизненной силой. Я писалъ о томъ, что представлялось мнѣ неизмѣримо выше моего будничнаго я, — писать, чтобы дать моимъ мыслямъ содержаніе внѣ самого себя. Но я бралъ также и противоположные предметы, тѣ, что въ настроеніи моего внутренняго существа являлись, какъ осадокъ моей собственной природы. Въ такихъ случаяхъ, поэзія являлась для меня очистительной купелью, изъ которой я выходилъ чище, здоровѣе, свободнѣе.
Да, господа, ни одинъ писатель не можетъ въ живомъ образѣ представить то, что онъ, въ извѣстной степени, или, по крайней мѣрѣ, въ извѣстныя минуты, не переживаетъ въ самомъ себѣ. И кто, между всѣми нами, не испыталъ когда либо антагонизма между волей и долгомъ, между поведеніемъ и доктриной? — Или кто изъ насъ, хотя бы однажды въ жизни, не почувствовалъ себя эгоистично самодовольнымъ, — и полуискренно не оправдывалъ себя за это передъ другими и передъ самимъ собою?
Я надѣюсь, что слова, съ которыми я обращаюсь къ вамъ, будутъ поняты, потому что вамъ, студентамъ, предстоитъ та же задача какъ поэту, — уяснить себѣ и другимъ земные и вѣчные вопросы, волнующіе современное вамъ общество. — Въ этомъ смыслѣ, поистинѣ, могу сказать о себѣ, что я добросовѣстно работалъ въ періодѣ моего отсутствія. Поэтъ отъ природы дальнозорокъ. Я никогда въ такомъ цѣльномъ и ясномъ образѣ не видѣлъ моего отечества и его волнующейся жизни, какъ изъ отдаленныхъ странъ въ продолженіи моего изгнанія.
А теперь, дорогіе соотечественники, въ заключеніе — еще нѣсколько словъ, тоже имѣющихъ отношеніе къ опыту прошлаго. Когда императоръ Юліанъ стоялъ въ концѣ своей земной карьеры, и все вокругъ него распадалось и рушилось, ничто такъ не угнетало духъ его, какъ мысль, что онъ сохранилъ лишь уваженіе и почетъ, съ которыми относились къ нему благоразумные и хитрые приверженцы, между тѣмъ какъ его противникъ былъ окруженъ всеобщей горячей любовью. Черта эта — слѣдствіе опыта прошлаго и проистекаетъ изъ вопроса, который я случайно предложилъ себѣ въ моемъ одиночествѣ въ чужой странѣ. И сегодня собравшаяся вокругъ меня норвежская молодежь дала мнѣ отвѣтъ въ словахъ и пѣсняхъ, и съ такой горячей сердечностью, которую я никогда не надѣялся встрѣтить. Я возьму съ собой этотъ отвѣтъ, какъ самый драгоцѣнный даръ моихъ соотечественниковъ въ мое посѣщеніе отечества; и, я твердо надѣюсь, что то, что я испыталъ сегодня вечеромъ, отразится современемъ въ литературной работѣ. И тогда — если я когда нибудь пришлю такое произведеніе моему отечеству, я прошу студентовъ принять его, какъ знакъ благодарности за эту встрѣчу»…
ГЛАВА VII.
правитьПри новыхъ измѣнившихся обстоятельствахъ, Ибсенъ почувствовалъ потребность дать отчетъ обществу во всѣхъ своихъ предшествовавшихъ литературныхъ работахъ. Послѣ ударовъ, нанесенныхъ отечеству въ «Брандѣ», «Пеерѣ Гинтѣ» и «Союзѣ Юношества», — настало время отдыха. Онъ не принялся за новую работу, но обратился къ пересмотру прежнихъ пьесъ. Единственная новая драма, написанная имъ въ это время — «Императоръ и Галилеянинъ», — представляетъ лишь окончательное развитіе плана, занимавшаго его еще во время перваго путешествія въ Римъ. — Норвежскія изданія его сочиненій постепенно разошлись; надо было рѣшить, которыя изъ раннихъ его произведеній могли быть представлены все болѣе расширявшемуся кругу его читателей. При этомъ, какъ всегда, онъ отнесся къ себѣ строго-критически. Три изъ его раннихъ драматическихъ произведеній и многія юношескія стихотворенія были исключены изъ новаго изданія; «Праздникъ въ Зольгаугѣ» — напечатанъ лишь нѣсколько лѣтъ позднѣе, «Катилина» и «Фру Ингэръ изъ Острата» были тщательно исправлены со стороны внѣшней формы.
10-ти актная трагедія «Императоръ и Галилеянинъ» занимаетъ важное мѣсто между произведеніями Ибсена. Это его послѣдняя историческая драма, стоящая на рубежѣ новаго періода творчества, который характеризуется, между прочимъ, переходомъ отъ стихотворной формы къ прозаической. Въ письмѣ къ одному изъ своихъ критиковъ, Эдмунду Госсэ, Ибсенъ такъ объясняетъ этотъ переворотъ во внѣшней формѣ своихъ произведеній. «Я хочу произвести на читателя впечатлѣніе самой истины, — какъ будто-бы то, что онъ читаетъ, дѣйствительно происходило передъ его глазами. Стихотворная форма явилась бы препятствіемъ къ достиженію этой цѣли.
Разнообразіе заурядныхъ характеровъ, которые я намѣренно ввелъ въ мою новую драму „Столпы общества“, утратилось бы, если-бъ я заставилъ ихъ говорить стихами. Мы не въ эпохѣ Шекспира, и даже среди скульпторовъ поднимается вопросъ о томъ, не слѣдуетъ ли раскрашивать статуи живыми красками. Многое можетъ быть сказано за и противъ этого. Признаюсь, я не желалъ бы видѣть раскрашенную Венеру Милосскую, но я предпочелъ бы, чтобы голова негра была высѣчена изъ чернаго вмѣсто бѣлаго мрамора…
Въ общемъ, мнѣ представляется, что литературная форма должна быть въ соотношеніи съ степенью идеальности, заключающейся въ литературномъ произведеніи. Новая моя драма, правда, — не трагедія въ старинномъ значеніи этого слова, но я старался описать въ ней человѣческія существа, и вслѣдствіе этого, я не позволилъ имъ говорить „языкомъ боговъ“.
Съ начала 70-хъ годовъ, Ибсенъ переходитъ къ созданію послѣдовательнаго ряда соціальныхъ драмъ, представляющихъ разрѣшеніе наиболѣе важныхъ современныхъ вопросовъ нравственнаго свойства; мы остановимся на характеристикѣ лишь самыхъ выдающихся изъ нихъ. Въ большинствѣ соціальныхъ драмъ Ибсена сказывается пессимистъ, скептически относящійся какъ къ обществу, такъ и къ индивидуальной личности. Современные люди, по его взглядамъ, — мелочны, ничтожны, узко-эгоистичны; имъ недостаетъ энергіи и силы воли, побуждающей человѣка твердо преслѣдовать намѣченную цѣль. Лучшіе изъ нихъ, по большей части, утрачиваютъ, втеченіи жизненнаго пути, нѣкогда одушевлявшіе ихъ идеалы, и постепенно подпадаютъ вліянію окружающей среды. Таковъ консулъ Берникъ, герой драмы. Столпы Общества», — первой замѣчательной соціальной драмы Ибсена. Представитель руководящаго класса, «опора общества», какъ называютъ его сограждане, онъ, но собственному признанію, не болѣе какъ жалкое орудіе этого общество. Сознавая все ничтожество окружающей среды, онъ выше всего цѣнитъ почетное положеніе, — престижъ, льстящій его самолюбію. Этотъ узко-эгоистичный мотивъ лежитъ въ основѣ всей его дѣятельности, направленной, повидимому, на благо согражданъ. Употребляя часть своихъ средствъ на пользу города, онъ имѣетъ въ виду упрочить свое вліяніе; предпринимая постройку желѣзной дороги, онъ руководится эгоистическими разсчетами. Но изъ страха общественнаго мнѣнія, онъ не смѣетъ дѣйствовать открыто и честно; общество требуетъ громкихъ словъ, и онъ, такъ же какъ прочіе «столпы общества», прикрываетъ ими свои мелкіе, личные расчеты.
Въ лицѣ консула Берника представленъ типъ не только общественнаго дѣятеля; въ немъ намѣчены черты современнаго «добродѣтельнаго» семьянина. Въ этомъ отношеніи, продолженіемъ и развитіемъ его типа является Гельмеръ, одно изъ главныхъ дѣйствующихъ лицъ слѣдующей драмы Ибсена «Кукольнаго дома», гдѣ онъ впервые затрогиваетъ и разрѣшаетъ женскій вопросъ. — «До тѣхъ поръ», замѣчаетъ Брандесъ, — «эмансипація женщины въ современномъ смыслѣ слова не привлекала Ибсена и не была ему по душѣ. Наоборотъ, онъ первоначально не питалъ особенной симпатіи къ женщинѣ… Книга Стюарта Милля о женскомъ вопросѣ не нравилась ему»… Благодаря условіямъ воспитанія или подъ впечатлѣніемъ каррикатурныхъ формъ эмансипаціи женщины, Ибсенъ сталъ первоначально во враждебное отношеніе къ этому вопросу. Но съ теченіемъ времени, отрицательное отношеніе его къ женщинѣ смѣнилось самымъ горячимъ сочувствіемъ. «Какъ истый поэтъ», замѣчаетъ Брандесъ, — «онъ способенъ воодушевиться идеей, къ которой вначалѣ относился холодно, и сдѣлаться апостоломъ ея, убѣдившись въ современности и жизненности этой идеи». И въ позднѣйшихъ произведеніяхъ Ибсена, яркой чертой проходитъ глубокая вѣра въ женщину, — въ предстоящую ей высокую миссію нравственнаго возрожденія человѣчества.
Этотъ постепенно развивавшійся взглядъ на женщину составляетъ главную основу драмы «Кукольный домъ». — Героиня драмы — Нора, жена адвоката Гельмера, представляющаго собой, но внѣшнему поведенію, воплощеніе добродѣтели. Онъ нѣжный, добрый отецъ, любящій мужъ, понятія его чести такъ строги, что онъ отказывается взять денегъ. взаймы на томъ основаніи, что можетъ умереть на слѣдующій день и, такимъ образомъ, не быть въ состояніи уплатить долгъ. Но подъ этой кажущейся высокой нравственностью скрывается самый грубый эгоизмъ. Вездѣ и во всемъ главнымъ мотивомъ является его личное благо, и первая жертва этого эгоизма — его жена, на которую онъ смотритъ, какъ на игрушку, существующую лишь для его удовольствія и развлеченія, не имѣющую права на самостоятельное существованіе. На поверхностный взглядъ, Нора вполнѣ отвѣчаетъ такимъ требованіямъ. Окруженная эгоистической лаской, подчиненная вліянію сначала отца, затѣмъ мужа, человѣка ограниченнаго и слабохарактернаго, она въ возрастѣ 30-ти лѣтъ остается избалованнымъ ребенкомъ, неразумнымъ и легкомысленнымъ, не имѣющимъ, повидимому, своихъ собственныхъ нравственныхъ принциповъ. Но вглядываясь ближе въ ея душевное настроеніе, мы видимъ, что оно далеко не соотвѣтствуетъ внѣшней оболочкѣ. Нора сознаетъ пустоту и безсодержательность своей жизни, и семейныя отношенія лежатъ на ней тяжелымъ бременемъ. Эгоистическая любовь людей, обращающихся съ ней какъ съ куклой, лишь временно заглушили природныя способности ея богатой натуры; и въ критическій моментъ жизни, когда передъ нею раскрывается все духовное ничтожество мужа, она не гибнетъ, подобно другимъ болѣе слабымъ характерамъ; она хочетъ жить и понимать жизнь, и она все приноситъ въ жертву этому первоначальному праву, этому долгу относительно собственной личности.
Взгляды на роль женщины въ современномъ обществѣ, высказываемые въ «Кукольномъ домѣ», возбудили величайшій интересъ во всей сѣверной и западной Европѣ.
«Пьеса», говоритъ Браидесъ, «произвела могущественное, хотя и ужасающее впечатлѣніе. Цѣлыя столѣтія общество, въ лицѣ своихъ поэтовъ, смотрѣло на бракъ, заключенный по любви, и не нарушаемый третьимъ лицомъ, — какъ на вѣрную пристань, и въ такомъ духѣ воспѣвало его. Теперь увидали, что эта пристань полна подводныхъ камней и мелей. И казалось, будто Ибсенъ погасилъ всѣ маяки»…
Въ Норвегіи полемика по поводу «Кукольнаго дома» приняла такой обостренный характеръ, что впродолженіи цѣлаго сезона въ Стокгольмѣ разсылались пригласительныя карточки съ припиской: "просятъ не говорить о «Кукольномъ домѣ».
Не менѣе сильное впечатлѣніе произвела слѣдующая драма Ибсена «Призраки», представляющая какъ бы дополненіе къ «Кукольному дому». — Въ этомъ произведеніи авторъ показываетъ результаты рабскаго подчиненія ходячей общественной морали. Здѣсь мужъ является въ образѣ Альвинга — грубаго, развратнаго человѣка, лишеннаго всякихъ положительныхъ нравственныхъ качествъ. Семейное сожительство съ такимъ человѣкомъ является гробомъ повапленнымъ, и все-таки жена его, послѣ неудачной попытки освободиться отъ семейныхъ узъ, примиряется съ такимъ существованіемъ. Въ тяжелыхъ обстоятельствахъ семейной жизни, ее поддерживаетъ горячая любовь къ сыну. Чтобы спасти его и охранить свое доброе имя, она пытается скрыть отъ глазъ свѣта безнравственность мужа; ради этого, при жизни его, она посвящаетъ себя дѣламъ благотворительности, съ этой же цѣлью, по смерти его, она основываетъ, въ его память, пріютъ для бѣдныхъ дѣтей.
Но жизнь и размышленіе открыли ей пустоту и ложность семейныхъ отношеній, восхваляемыхъ обществомъ, которое предъявляетъ лишь требованія внѣшняго приличія, и горькая дѣйствительность доказываетъ ей безполезность всѣхъ принесенныхъ ею жертвъ. Въ трагедіи изображается тотъ роковой моментъ, когда развиваются всѣ послѣдствія преступной жизни. Освальдъ, сынъ г-жи Альвингъ, съ дѣтства удаленный матерью изъ вертепа родительскаго дома, — уже съ ранней юности чувствуетъ въ себѣ присутствіе неизлѣчимой болѣзни. Послѣ долгихъ лѣтъ скитаній въ чужихъ странахъ, онъ возвращается къ матери человѣкомъ разбитымъ, психически разстроеннымъ. Здѣсь онъ узнаетъ, что любимая имъ дѣвушка, въ которой онъ видѣлъ единственное свое спасеніе, — его сестра. Разслабленный организмъ его не въ состояніи выдержать нравственное потрясеніе, и въ послѣдней сценѣ, напоминающей своимъ мрачнымъ величіемъ трагедіи Эсхила и Софокла, Освальдъ сходитъ съума на глазахъ матери, пораженной ужасомъ, безсильной спасти его.
Драма «Призраки» произвела потрясающее впечатлѣніе своимъ своеобразнымъ мрачнымъ колоритомъ. — «На этотъ разъ», замѣчаетъ Брандесъ, — «можно было подумать, что Ибсенъ погасилъ самыя звѣзды. Ни одной свѣтлой точки!» Даже друзья и поклонники Ибсена, слѣдившіе за нимъ шагъ за шагомъ, были поражены безпощаднымъ обличеніемъ общественныхъ пороковъ, заключающимся въ «Призракахъ». Въ обществѣ и печати произведеніе вызвало цѣлую бурю негодованія. Также какъ послѣ «Комедіи любви», на автора посыпался потокъ обвиненій и нареканій, общаго и частнаго свойства. Въ отвѣтъ на эти нападки, Ибсенъ въ слѣдующемъ же 1882 году напечаталъ новую драму, «Врагъ народа», болѣе субъективнаго характера, чѣмъ всѣ прочія драматическія произведенія. Въ образѣ доктора Штокмана, Ибсенъ изображаетъ общественнаго дѣятеля, гонимаго за смѣлое обличеніе неправды. Подобію автору драмы, Штокманъ долгіе годы провелъ въ изгнаніи, вдали отъ роднаго края. Возвратившись изъ ссылки, онъ дѣлается главнымъ врачемъ при морскихъ купаньяхъ и, благодаря своимъ дарованіямъ, достигаетъ виднаго положенія. Но мирныя отношенія его съ согражданами продолжаются недолго. Открывши, что морскія купанья построены на нездоровой мѣстности и служатъ, поэтому, источникомъ заразы, Штокманъ требуетъ, чтобы они были временно закрыты, до производства необходимыхъ поправокъ. Требованіе это возбуждаетъ оппозицію акціонеровъ морскихъ купаній — первыхъ властей города, не желающихъ поступаться матеріальными выгодами; и Штокманъ, вступая съ ними въ борьбу, открываетъ какое лицемѣріе и узкій эгоизмъ господствуетъ между лучшими представителями окружающей его среды. Онъ выступаетъ обличителемъ пороковъ общества, практически опровергая пословицу «одинъ въ полѣ не воинъ»; во имя свободы, онъ борется противъ мнимо-либеральныхъ взглядовъ и противъ деспотизма большинства.
«Истина также какъ право — всегда на сторонѣ большинства», говорятъ Гофстадъ и Биллингъ, типическіе представители этого большинства.
«Нѣтъ», возражаетъ Штокманъ, — «большинство никогда не право… На сторонѣ большинства, къ сожалѣнію, — сила, но не право. Правъ я и очень немногія индивидуальныя личности, усвоившія себѣ юныя, плодотворныя истины, слишкомъ еще новыя, чтобы быть усвоены массой… Люди эти стоятъ далеко впереди на аванпостахъ обществѣ»…
Подобно Фальку, Бранду, Норѣ, — Штокманъ, въ концѣ концовъ, остается одинокимъ; и тѣмъ не менѣе, онъ не падаетъ духомъ и мужественно выдерживаетъ всѣ невзгоды. Однуминуту, правда, онъ думаетъ покинуть родину и удалиться въ Новый Свѣтъ; но онъ вскорѣ оставляетъ этотъ планъ и остается на мѣстѣ, чтобы обличать лицемѣріе и бороться во имя правды. — «Здѣсь — поле сраженія», говоритъ онъ; «здѣсь я буду бороться и здѣсь одержу побѣду»…
Таковы, въ общихъ чертахъ, главныя идеи самыхъ замѣчательныхъ изъ позднѣйшихъ драмъ Генрика Ибсена. Произведенія его составляютъ эпоху въ исторіи драмы и, безъ сомнѣнія, окажутъ глубокое вліяніе на дальнѣйшее ея развитіе. — Отличительная черта, характеризующая драмы Ибсена, — отсутствіе въ нихъ условности; онѣ представляютъ собой новую драматическую формулу, соотвѣтствующую натуралистическому направленію въ современномъ романѣ.
Дѣйствіе въ нихъ начинается тамъ, гдѣ оно обыкновенно кончается; положеніе достигло полнаго развитія до начала 1-го акта; въ драмѣ представлены лишь конечные его результаты.
Какъ основатель современной аналитической драмы, Ибсенъ занимаетъ высокое положеніе въ литературѣ XIX стол.;, и вниманіе, которое привлекаютъ позднѣйшія его произведенія не только въ Германіи, но въ Англіи, во Франціи и въ Америкѣ, — доказываетъ, что значеніе его признано какъ въ Старомъ, такъ и въ Новомъ свѣтѣ. Въ германской литературѣ драмы Ибсепа представляютъ поворотный пунктъ; онѣ являются какъ бы знаменемъ, вокругъ котораго тѣснятся молодые писатели и критики, возставшіе противъ старой школы германской драматической поэзіи.
Истина, свобода и любовь — вотъ девизъ Ибсена, на которомъ зиждется его моральная проповѣдь. Подъ впечатлѣніемъ политическихъ событій 70-хъ годовъ, онъ съ недовѣріемъ относится къ современному демократическому движенію. Онъ — пессимистъ, но пессимизмъ его, по замѣчанію Брандеса, — не метафизическаго свойства, подобно философіи Шопенгауэра и Гартмана; пессимизмъ его носитъ характеръ моральный и основанъ на убѣжденіи въ возможности перенести идеалы въ дѣйствительность посредствомъ духовнаго преобразованія человѣческой личности. Идея эта сближаетъ его съ гр. Л. Толстымъ. Подобно ему, Ибсенъ отрицательно относится къ насильственнымъ политическимъ переворотамъ, разрушающимъ лишь внѣшнюю форму человѣческой жизни.
Неизмѣримо болѣе важное значеніе имѣетъ въ его глазахъ постепенный переворотъ въ духовномъ мірѣ человѣка, — переворотъ, въ которомъ призванъ участвовать каждый изъ насъ безъ различія націи и соціальнаго положенія, — и который, въ концѣ концовъ, приведетъ къ преобразованію всей нашей соціальной жизни.
Мысль эта выражается въ рѣчи его, произнесенной въ клубѣ рабочихъ, въ Дронтгэймѣ, гдѣ онъ говоритъ между прочимъ:
«Одной демократіей не можетъ быть разрѣшенъ соціальный вопросъ; въ жизнь долженъ быть внесенъ аристократическій элементъ. Подъ словомъ „аристократія“ я не разумѣю аристократію по происхожденію или состоянію, или даже аристократію интеллигенціи: я разумѣю аристократію характера, воли, ума. Одна она можетъ освободить насъ. Двѣ группы этой аристократіи, о которой я мечтаю, окажутъ воздѣйствіе на народъ — женщины и рабочіе. Общественная революція, подготовляющаяся въ Европѣ, главнымъ образомъ, связана съ будущностью рабочихъ и женщинъ. Въ этомъ — всѣ мои надежды и ожиданія; и этой идеѣ я посвящу всѣ мои силы и всю мою жизнь».
Великое значеніе Ибсена, какъ мыслителя и какъ художника-драматурга, не признано еще и не оцѣнено по достоинству большинствомъ публики въ Германіи, также какъ на Скандинавскомъ полуостровѣ. Общество нетерпимо относится къ безпощадному обличенію его пороковъ; оно не признаетъ высокія заслуги проповѣдника, отрицающаго всякіе нравственные компромиссы, требующаго полнаго преобразованія всего строя соціальной жизни.
Но отношеніе къ нему массы, предпочитающей видѣть въ литературѣ развлеченіе, забаву, — не оказываетъ вліянія на дѣятельность Ибсена; онъ спокойно, невозмутимо продолжаетъ свой путь, не обращая вниманія ни на порицанія, ни на одобренія толпы. «Ни угрозы, ни поощренія», говоритъ онъ, «не могутъ повліять на человѣка съ твердой, сильной волей».
Впродолженіи послѣднихъ 25 лѣтъ Ибсенъ живетъ въ добровольномъ изгнаніи. Ни въ одной странѣ нѣтъ у него постояннаго крова, постояннаго мѣстожительства. Въ своихъ скитаніяхъ по Европѣ, онъ не посѣщаетъ никакихъ общественныхъ круговъ и не завязываетъ дружескихъ сношеній. — «Я живу самъ по себѣ», говоритъ онъ, «безъ друзей. Друзья — дорогая роскошь; подобно политическимъ партіямъ, они налагаютъ обязательство говорить или молчать, судя по обстоятельствамъ. Я не вѣрю въ подобнаго рода обязательства. Я не принадлежу и не желаю принадлежать ни къ одной партіи, и не пожертвую своими убѣжденіями ради притязаній какой либо организованной массы, будетъ ли эта масса называться партіей, обществомъ или государствомъ»…
- ↑ «Комедія любви» и «Союзъ юношества».
- ↑ Norsa Forfalterleksikon. 1889.
- ↑ Онъ былъ слабъ въ греческомъ языкѣ и математикѣ и потому не могъ удовлетворительно выдержать экзаменъ; впослѣдствіи онъ получилъ степень доктора hon. causa.
- ↑ «Illustratet Nyhedsblad» 1863. Biografi af Henrik Ibsen.
- ↑ Въ эпоху своего пребыванія въ Бергенѣ, Ибсенъ написалъ нѣсколько пьесъ, упрочившихъ его извѣстность, какъ драматическаго писателя. Драма «Фру Итеръ изъ Острата», показывающая основательное знакомство со сценическими условіями, замѣчательна по драматической силѣ въ развитіи дѣйствія и по психологическому развитію характеровъ. Еще болѣе успѣха имѣла 2-я пьеса — лирическая драма «Праздникъ въ Зольгаугѣ», заимствованная изъ средневѣковыхъ балладъ.
- ↑ 15 марта 1863 г.
- ↑ № 14 февраля 1863.
- ↑ Предисловіе Ибсена ко 2-му изданію «Комедіи Любви».
- ↑ „Aftenblader“ статья Христіана Эльстера.