ЗНАЧЕНИЕ ГЕНИЯ
правитьГений придумал молоток, нож, пилу, ворот, блок, насос, лодку, мельницу, лук со стрелами, удочку, сети, одежду, обувь, дом. Он приручил животных, научил людей земледелию. Гений изобрел машины, которые облегчили труд человека в десятки, тысячи и миллионы раз и делают продукты совершенне. Например, швейная машина облегчает, улучшает и ускоряет шитье в десятки раз. Сколько людей она избавила от слепоты, от чахотки, сколько людей обула и одела, сколько сохранила времени для других работ! Изобретение книгопечатания сделало книги в несколько тысяч раз дешевле, сравнительно с тем, когда они писались.
Гений открыл железо, сталь и разные металлы. Он показал возможность того, что прежде казалось совсем невозможным. Железо не умели добывать из руд (камней) сотни тысяч лет и пользовались тем, которое падало с неба в виде аэролитов.
Гений открыл драгоценные свойства веществ, свойства газов, пара, жидкостей и твердых тел.
Он сократил в сотни раз расстояние. Он заставил силы природы работать вместо животных и возить человека, грузы и самих животных по земле, воде и воздуху. Скорость этого движения теперь превышает 100 верст в час или 2400 верст в сутки. В воздухе она достигает даже 200—300 верст в час или 7000 верст в сутки. Она превосходит скорость летящего орла, скорость рыб в воде и скорость самых быстрых животных на суше.
Гений научил людей разговаривать на расстоянии тысяч верст и передавать мысли из одной части света в другую со скоростью молнии (даже без проводов). Он заставил говорить, петь, играть и подражать звукам всех животных — мертвое тело, неодушевленную материю. Он устроил автоматы, подобные человеку, придумал счислительные машины, которые работают безошибочно и в сотни раз быстрее самого ловкого счетчика. Гений превзошел самого себя.
Гений придумал наседку для вывода яиц без участия теплокровных. Он победил невидимые смертоносные бактерии, производящие дифтерит, оспу, сифилис, бешенство и много других.
Он увидел то, что ранее никто не видел. Микроскоп показал ему строение невидимых клеточек, этих основ живой материи, механизм существ и их мельчайших органов, огромный мир бесконечно малых животных и растений.
Гений определил форму Земли, измерил ее, а также Луну, Солнце и другие небесные тела. Он узнал их взаимные расстояния. С помощью телескопов он приблизил к себе небо в тысячу раз. Таким образом он показал людям то, что прежде никто не видал. На Луне и планетах оказались горы, подобные земным. Люди увидали в миллион раз больше звезд, или солнц, чем видели раньше. Каждая звезда оказалась удаленным от нас солнцем, более могущественным, чем то, которое оживляет Землю. Обнаружилось существование биллионов солнц со многими биллионами планет, подобных Земле.
Но кроме этой наши кучи солнц нашли миллионы подобных. Мир оказался беспредельным.
Нашли один и тот же свет, одно и то же тяготение, одни и те же силы природы и одно и то же вещество во всей Вселенной. Одним словом — единство Земли и Неба, а следовательно, и единство их первопричины.
Только о существовании вне Земли разумных или хоть каких-нибудь существ ровно ничего не известно. Но голос разума, голос гения кричит во все горло, что не только Вселенная битком набита ими, но что даже огромный процент этих существ достиг совершенства, непостижимого пока для ограниченного человечества, находящегося еще в младенческом фазисе своего бытия.
Гений нашел цель существования. Это — познание, совершенствование, устранение зла и всякого страдания, распространение высшей жизни.
Сначала благодеяния гениев распространялись среди небольшой группы сильных, ученых, знатных и богатых. Но потом они проникали вниз и делались достоянием всех людей.
Кто теперь не пользуется железными дорогами, пароходами, механическими двигателями, фабриками, заводами, стеклом, посудой, инструментами, бумагой, книгами, лампами, одеждом, обувью и т. д., приготовленными упрощенными способами, по указанию изобретателей и мыслителей. Кто не читает, не воспринимает великие идеи, не наслаждается и не поучается литературными произведениями гениев.
Не было бы гениев, не было бы движения человечества вперед по пути истины — к прогрессу, единению, счастию, бессмертию и совершенствованию. И это еще начало, что будет дальше, что ожидает человечество — это трудно себе и представить.
Есть разница между трудом средних людей и творчеством мыслителей. Творчество последних переживает своих творцов и нередко бывает бессмертно. Разве не бессмертно изобретение Гутенберга? Сотни лет прошли со времени его смерти, но разве перестанут когда-нибудь пользоваться книгопечатанием в том или другом образе и благословлять его изобретателя? Разве перестанут когда-нибудь расходиться этим путем высокие идеи, распространяя свет знания, истины и радости?
Всякий, кто будет пользоваться швейной машиной, мельницей, путями сообщения, если бы даже прошли тысячи лет, не перестанет чествовать изобретателя и благодарить его творчество.
Благодеяния истинного гения вечны, они никогда не исчезают, а сыпятся непрерывным потоком, как из рога изобилия. В то же время они материальны, они составляют чистое золото, драгоценные камни, хлеб, одежду, всякие удобства и т. д.
Как бы ни казались дары гения духовными, они всегда сводятся к материальному.
Положим, гений научит людей сдерживать свои дурные страсти: избегать драки, ругани, соперничества, войн. Но что духовнее этих даров? Однако результатом их будет усиленная производительность народов, множество избыточных продуктов труда, каковы: зерно, фрукты, овощи, фабрики, жилища, улучшение жизни, увеличение досуга, здоровья, долголетия и т. д. Действительно, силы, не истраченные на взаимную бесплодную борьбу, идут на производство продуктов, вследствие чего и является улучшение жизни и устранение нужды. Разве это не материально, не ощутимо?
Разница только в том, что рабочий, земледелец полезен, пока жив. Его труд смертен и сравнительно невелик по количеству. А гений живет и после смерти: иной 100 лет, иной тысячу, а некоторые из них миллионы лет и даже бесконечность веков.
Например, водяная мельница изобретена тысячи лет тому назад, а изобретение это, в виде простой мельницы и турбины, живет и сейчас и будет жить еще долго, принося самую ощутимую пользу, которая может быть строго оценена, выражена деньгами, хлебом, овощами или другими необходимыми предметами. В год изобретатель дает столько-то, в столетие в 100 раз больше, а то и в тысячи раз больше, так как распространение и улучшение изобретения его полезность увеличивает прогрессивно.
А заурядный и почтенный труженик-мастер, земледелец дает единицы, совершенные крохи, в сравнении с громадными горами плодов гения.
К сожалению, благодеяния изобретений пока еще не очень значительны и мало распространены среди низов человечества (особенно среди некультурных стран). Есть целые многомиллионные народы, которых изобретения и мысли гениев почти не коснулись. Более половины людей еще пребывают во мраке, нищете, бессилии и злодеяниях. Они во власти природы. Природа их подавляет и побеждает.
Но тот же гений указывает, что значение мысли еще впереди, что мысль еще двинет все человечество и поставит его на бессмертную высоту, что благодеяния мысли дойдут до самых низов, даже до животных. И те почувствуют, даже без сознания, дары мысли.
Все будет счастливо, все будет довольно. А чему нельзя помочь, то будет погружено в нирвану или небытие (временно, конечно).
…Мы почти верим в это.
ГЕНИЙ И СЕМЬЯ
правитьКак же мы, простые смертные, относимся к гению, каков он сам в других отношениях, как он относится к себе подобным и каковы его недостатки? Вот о чем мы поведем речь дальше.
Прежде всего, гений родится и живет в семье. Как же его тут принимают, как поддерживают, укрепляют и развивают?
Хотя закон наследственности и существует, хотя он и неопровержим, но есть и другие законы, пренебрегать которыми тоже нельзя. По первому закону только даровитая, необыкновенная семья может дать необычное. И это верно относительно рода, хотя могут быть и исключения (мутации). То есть я хочу сказать, что род, дававший нередко знаменитых людей, продолжает давать их порою, хотя часто иссякает благодаря неразумным или неудачным бракам. Например, предок Чарлза Дарвина (Эразм) и сын его (Джордж) были людьми выдающимися.
Предки и потомки гениев в большей или меньшей степени должны быть замечательны. Однако, большею частию, не отмечаются историей и нам неизвестны. Это так. Но есть другой практический закон, который гласит: гений обирает свое потомство. Это значит, что за высшей точкой рода (кульминационный пункт) следует понижение, и иногда весьма сильное. Проще сказать, хотя род даровитых при благоприятных условиях и продолжает производить порою необыкновенных людей, но делает это периодически, то есть за высочайшими в роде следуют нижайшие.
Не надо еще забывать, что гении всего чаще бывают счастливой комбинациею супругов, которые сами по себе не очень высоки и совсем не гениальны. Подобно этому алюминий с магнием дают крепкий дюралюминий, ядовитый хлор и натрий дают необходимую для жизни соль, мягкое железо и уголь — сталь. Кроме того, гений развивается и под давлением жизненных условий, часто непонятных и как бы отрицательных. Так, сиротство, нищета, презрение людей за какой-нибудь физический недостаток и т. д. возбуждают силы, мысль и деятельность. Также подходящие книги и люди.
Отсюда видно, что, рождая необычное, семья сама может стоять невысоко, она только таит в своих недрах великое, и когда производит его, то, возможно, что сама находится на умеренной степени развития и природного дарования.
Так, братья Галилейского учителя приходили к нему издалека, чтобы унять его пыл. «Он вышел из границ», — говорили они окружающим, оправдывая свое вмешательство в дела взрослого родственника. Только после смерти отца он, вероятно, мог отдаться всецело своей проповеди. Жена Сократа, Ксантиппа, была, кажется, недовольна мужем и, по преданию, обливала его в досаде помоями. Слово «Ксантиппа» недаром стало синонимом злой жены. Мамаша Чехова не знала хорошо, чем занимается ее сын, и говорила окружающим, что Антоша пишет стихи. Папаша его читал вслух «Запечатленного Ангела» и мешал сыну работать над тем, что повыше.
Жены, семьи, братья, родственники всего менее верят в своего гениального члена и судят о нем обыкновенно по внешним успехам, которые сначала бывают очень сомнительны и даже отрицательны. Но домашние, по крайней мере, снисходительны, любовны, хотя и делают сцены и устраивают жизнь невыносимой для отмеченного роком. Так, Лев Толстой бежал от жены. В одном из Евангелий упоминается, что даже братья Галилейского учителя не верили ему. Они говорили: «Если действительно ты делаешь такие дела, то открыто объяви о себе народу… Тебе нечего опасаться: и само правительство примет твою сторону».
Итак, в семье: любовь, заботы, снисхождение, слезы, но полное непонимание, страх за судьбу любимого, обуздание, а иногда невыносимая жизнь. Вот почему гений бежит от семьи, оставляет отца и мать, оставляет родню и близких, чтобы найти друзей по духу, которые и идут с ним на муки, на посмеяние, на костер и на казнь. Семья тормозит истинного гения, и только в виде исключения он иногда находит сочувствие или поддержку родни. Так, жена и близкие Магомета даже поверили ему. Но это потому, что он сам не стоял чересчур далеко от них и не был первоклассным гением. Жены же часто, по слабости к мужьям, соглашаются и с дурным, и с хорошим, лишь бы оно шло от возлюбленного. Рассудок тут принимает очень незначительное участие.
ГЕНИЙ И ЗЕМЛЯКИ
правитьЗемляки и товарищи гения в отношении понимания относятся к нему, как и родственники, недостает только любви и снисхождения (родственного пристрастия) да прибавляется зависть и недоброжелательство.
Так, Колумб, уверивший земляков, что Земля похожа на шар, возбудил такое в них негодование, что должен был спасать свою жизнь бегством в другой город. Были подвергнуты осмеянию Гальвани и Ламарк. И этим историям нет конца.
Галилейский учитель везде имел успех, пока не попал в родной Назарет. Под влиянием недоверия он так там обессилел, что не мог проявить ни исцелений внушением, ни блестящей проповеди. Подозрительность земляков, хорошо знавших его с детства и ничего тогда не заметивших, убила все его силы. Любезные граждане, обидевшись на его космополитизм, даже схватили было его, чтобы увлечь к обрыву и свергнуть в пропасть. Но он как-то вырвался из их рук и избегнул этой несвоевременной казни.
Как им было поверить ему, когда ранее ничего замечательного в его жизни они не видели. Были у него отец, мать, родня, с которыми шутили его земляки, пили, ели, праздновали, роднились, гуляли, говорили, обижали и благотворили. Знали они мальчика, который делал то же, что их ребята, — играл на улице с их детьми, ссорился, молил. Его поколачивали — то сверстники, то товарищи, то родители, то старики. Что тут высшего, что тут гениального? Высшее было, начиналось, но было в зачаточном состоянии. Его проглядели близорукие товарищи. Они видели в нем только гордость, стремление выделиться, критиковать, превзойти их и их детей, и потому он только возбуждал их зависть и негодование. Истины, произносимые им еще неуверенно и несовершенно, их оскорбляли, так как сами они блуждали во лжи и самообольщении…
Положим, гению пришла в голову великая идея: он задумал заставить воду работать — вертеть жернова и молоть зерно. Прежде всего эта мысль в семье и между земляками рождает насмешки и даже осуждение. Семья добрее. Но когда они видят, что ее молодой и сильный член вместо работы на пользу семьи проводит время в раздумывании, становится рассеянным, избегает общения, даже забывает пить и есть, то начинаются сцены, упреки, негодование, иногда слезы и сожаление. Его оплакивают, как помешанного, как погибшего. Все трудятся, все ищут смертного хлеба и имеют его в скудности, а один из здоровых членов ест и пьет, но стал плохим помощником и не вносит уже своей лепты в благосостояние семьи. Не досадно ли это? Тут возможны и трагедии.
Если гений силен, а семья слаба, то он упорствует. После мысли он делает попытки ее воплощения. Устраивает водяную мельницу. Понятно, что вначале он терпит неудачу. Его мельница даже не может своротить жернов. Все предпочитают молоть ручными жерновами даже тогда, когда получается подобие успеха.
Идеи и первые попытки их осуществления подвергаются осмеянию, и редко при жизни изобретателя осуществляются его мечты. Их осуществляют последующие поколения, иногда через десятки, а иногда через сотни и тысячи лет.
Что же получил мыслитель? Посмения, голод, нужду, озлобление близких и их несчастье. Гений принес им горе. Тень бедствий пала и на родных.
Всякая машина, если и исполнятеся изобретателем, сначала бывает невыгодной, вызывающей скептицизм, насмешки и преследование. Таковы были: швейная машина, паровая машина, пароход и т. д.
Чем грандиознее идея и ее польза, тем слабее бывает первое исполнение. Причина понятна. Это трудность ее реализации.
Изобретателей считали полоумными, и они ничего, кроме бедствий, не получали. Только их последователи достигали некоторого практического результата, за которым шел блестящий успех, плоды которого пожинали не бедные мыслители, давно уже сгнившие в могиле, а капиталисты и власть имущие. Потом уже изобретение делалось общим достоянием и было всем полезно.
Гения озаряет великая мысль. Он передает ее близким, товарищам, ученым и обыкновенно не находит сочувствия. Причина простая. Ученые и так утомлены своей наукой и обязанностями. Даже всякое уже прогремевшее открытие для них горе и досада, так как заставляет их утомляться для усвоения новых идей. Но избежать этого нельзя. Скрепя сердце приходится работать, так как нельзя отставать от века и не знать то, что уже увлекло большинство.
Но когда какая-нибудь ничтожность, маленький человечек делает открытие, то это не только заставляет их без серьезного разбора и рассмотрения отрицать, но и завидовать. И отрицание превращается в преследование и глумление. Они чувствуют личное оскорбление от ненавистного гения, так как открытие сделано не ими и не их классом. Признай они его, им скажут: «А почему же не вы сделали это изобретение? На своем ли вы месте, не забрались ли высоко?». Конечно, и эти упреки несправедливы. Ученые или люди знания делают свое великое бессмертное дело, распространяя науки. Это тоже своего рода гений, гений быстрого усвоения, гений восприимчивости. Нельзя от них требовать больше, чем они могут дать. С одного вола двух шкур не дерут.
С целью поскорей отделаться от маленького человечка бывает иногда недобросовестный разбор. Критик извлекает мелкие ошибки, недосмотры, неполноту, и все это выставляет на вид, упуская главное. Приблизительный расчет они выставляют как неверный. А то случается коварная похвала, которая возбуждает недоверие к изобретателю и доверие к доброте критика. Мешает признанию истины и самолюбие: сгоряча раскритиковали мысль. Признать ее — значит отказаться от своего авторитета.
Не все, конечно, ученые таковы. Много молодых, великодушных, которых наука искренно увлекает, которые и сами на пути к новым открытиям и сочувствуют им, откуда бы они ни приходили.
Отрицательное отношение окружающих заставляет новатора замыкаться в самом себе. Следующая его гениальная идея уже не высказывается никому. Он размышляет уединенно. Мир необычных идей в нем растет, усиливается, приводит его в восторг, дает ему жизнь, утешение, радость, поддержку в житейских печалях.
Чем больше проходит времени, тем обширней воображаемый мир гения, тем больше растет его отчуждение от человечества. Пропасть между последним и мыслителем все возрастает. Гения никто не понимает, он уже не раскрывает рта, чтобы не быть тотчас же осмеянным и осужденным. Отчуждение его причиняет ему страдания, он счастлив наедине и печален среди людей. Он напрягает мысль, чтобы снова приблизиться к людям, сойтись с ними. Он придумывает что-нибудь легкое, доступное им, он спускается к их уровню развития.
Но вот он замечает, что в толпе некоторые интересуются его речами более других, задают разумные вопросы. Он обращает на них внимание, возвышает содержание своих речей и снова находит в толпе сочувствие, хотя и немногих. Он делает их своими учениками, работает вместе с ними, учит их много наедине и поручает им самостоятельные труды.
Проповедь в толпе выделяет ему новых учеников, он указывают еще на прозелитов. Гений ищет их и даже находит средства для их отыскания.
Жизнь его становится менее печальной, так как он теперь имеет возможность передавать свои излюбленные идеи и приносить очевидную пользу.
От семьи, земляков и толпы он уходит почти. Связь чересчур мала и сближение сопровождается катастрофами вроде избиения и даже покушения на жизнь мыслителя.
Галилейского учителя много раз пытались забросать каменьями, которых так много в его стране. Его называли полоумным, бесовским сыном, помощником дьявола и другом негодяев. Намекали на незаконность его рождения. В конце концов пригвоздили к столбу с перекладиной. Сократа заставили выпить яд. Лавуазье замучили пытками, нравственно унизили и лишили свободы. Колумба заковали в кандалы.
Слабость людская более склонна почитать и возвышать умерших. Полезнее поддерживать живых гениев.
ГЕНИЙ И СПЕЦИАЛИСТЫ
правитьЕще печальнее отношения гения к специалистам. Положим, мыслитель вводит железные дороги. До них были шоссейные, водные пути и другие, еще более примитивные. От осуществления идей мыслителя должны пострадать ямщики, содержатели дорог, служащие, хозяева парусных судов, трактирщики, некоторые рабочие и т. д. Общее недовольство задетых за живое людей поддерживается учеными и специалистами, так как отражается и на них. Косность мысли и пошлые идеи окружающих мешают им вникнуть в новые течения и сделать беспристрастную им оценку. Страдает и самолюбие: кто-то хочет быть выше их, умнее. Неужели администраторы не знают, что им делать? Если бы железные дороги были нужны, то они и сами ввели бы их. А тут кто-то ничтожный, неизвестный заставляет их утруждать мозги, и без того замученные. Их как бы упрекают в недальновидности, упущении. Рабочие ломают новые машины. Начинаются ожесточенные нападки на новшества.
Знаменитый Араго доказывал во Франции, что введение железных путей принесет стране одни убытки. Гигиенисты и врачи указывали на вред быстрого передвижения не только для пассажиров, но и для зрителей, почему считали необходимым отгородить железные дороги заборами от любопытных взглядов.
Механики и фабриканты находили другие препятствия. Так, думали, что колеса локомотива будут скользить по рельсам и не повезут поезд.
Заступников было мало. Одни были равнодушны, потому что не могли ясно видеть пользу изобретения, не представляли себе ясно удешевление проезда и транспорта грузов. Да и думали — когда-то оно будет, дойдет ли до них. Другие завидывали. Третьи не понимали. Большинство совсем ничего не знало про новые идеи.
Задетых изобретением было сравнительно немного, но они отчаянно защищались и тормозили развитие проекта.
Профессиональную зависть устранить трудно, но можно было устранить бедствия, причиненные всяким нововведением. Надо пристраивать всех трудящихся, оставшихся без работы, всех служащих, оставшихся за штатом, разорившихся хозяев и т. д. Это легко сделать государству, которое получает, в общем, в сотни раз более выгод от изобретения, чем убытков. Всякий работник полезен и не может остаться без дела, если за это возьмется государство, которому со своей высоты все видно. Для этого, конечно, нужно, чтобы во главе его были мудрецы, люди с особенными свойствами, что возможно только при научном устройстве общества.
Вот теперь существует пишущая машина. Она имеет недостатки, например медленность письма. Пусть мыслитель откроет способ писать в шесть раз быстрее, пусть устранит и другие недостатки машины, например сложность и дороговизну. Как же это изобретение встретят люди?
Большинство не поверят, будет мало заинтересовано и останется равнодушным. Переписчики сообразят, что плата понизится, будет меньше работы и многие со своей ловкостью машиниста останутся за штатом. Ремесло их окажется бесполезным, и они будут голодать.
Если они и бессильны помешать изобретателю (и то, когда между ними нет организации, а то моментально задавят), то сочувствия ему не выразят и подгадить некоторые не откажутся.
Фабриканты потратили миллионы на фабрики старых пишущих машин и на патенты. Введение изобретения разорит их или заставит платить деньги за новые патенты и переделывать свои фабрики. Во всяком случае, убытков и разорения окажется много. Они сильны, богаты, в их зависимости ученые и профессионалы. Благодаря враждебному отношению фабрикантов и их значительному влиянию на специалистов, профессионалы и даже ученые-техники могут дать неблагоприятный отзыв об изобретении. Изобретатель большею частью сам слаб (богатые редко изобретают). Кто же его поддержит? Разве добрые, исключительно благородные, возможно, дальновидные люди? Но они сами материально слабы, потому что всю жизнь уже расходовали на хорошее свои силы, власть и богатство. Им уже не доверяют, так как они многократно обманывались и невольно вводили в заблуждение других. Денег у них осталось мало. Притом они сами еще не твердо уверены в изобретателе.
Допустим, однако, что он осуществил свое изобретение с громадными усилиями и жертвами. Но первое осуществление никогда не бывает совершенным и потому ни покровителям, ни сочувствующим, ни тем более врагам изобретение не представляется безукоризненным. Последние, враждебно настроенные в силу эгоизма, даже пользуются этим естественным и неизбежным несовершенством первой попытки, чтобы категорически отрицать пользу изобретения.
Есть еще богатые люди, не занимающиеся производством пишущих машин, но желающие еще более разбогатеть. Однако они знают, что всякое новое дело сомнительно. Кроме того, отзывы противоречивы или даже отрицательны, сами они довольно ограниченны или не посвящены в соответствующую специальность. Кроме того, ожидается борьба с конкурентами или производителями машин старой системы.
Люди эти сыты во всех смыслах, удовлетворены во всем и потому мало энергичны и боятся оригинальных дел, напряжения ума и борьбы. Поэтому и такие силы мало полезны новому изобретению. Патенты выдаются с большим трудом, требуют не менее года времени, денег и непрерывной прогрессивной оплаты пошлин. Кроме того, и выдача патентов может быть подвержена давлению и подкупу, если есть заинтересованные сильные люди. Но чем важнее изобретение, тем более заинтересованных и задетых людей, а значит и врагов. Изобретатель же беден и борьба ему не под силу. Без патентов он еще беспомощнее и раздавливается, как козявка. Только несколько лет спустя всплывает то же изобретение, уже патентованное и в сильных руках.
Как будто для человечества все равно — вознагражден ли изобретатель или человек, неповинный в изобретении, попросту, хищник. Но это заблуждение. Во-первых, такая судьба отбивает охоту к изобретениям. Во-вторых, гибнет изобретатель, который мог бы сделать новые открытия. В третьих, гибнет его даровитый род, который мог бы принести еще несколько плодовитых мыслей. В четвертых, совершается возмутительная несправедливость, с которой не может примириться ни один человек, кроме тех, которые ограбили и провалили изобретателя.
Вор редко чувствует свою неправду. Насильник всегда находит себе оправдание или, по крайней мере, не судит себя очень строго. Но, смотря на других, таких же, он возмущается.
Как же быть? Такова человеческая природа… Судящие неправильно и осуждающие мысль, напускают на себя вид строгого беспристрастия, даже добродушия. Они уверяют, что отрицают ложную идею для пользы самого изобретателя, не говоря уже про выгоды человечества. Они-де всегда были на страже его выгод. Что делать — лукав человек.
Но сознав ясно гибельность этого лукавства, мы сами можем бороться с собственным лукавством и лицемерием других людей. Последнее гораздо легче.
Но опять-таки, прежде всего, нужно совершенное общественное устройство. Только тогда не будет напрасно распятых, повешенных, сожженных, заключенных, изгнанных, обиженных и заморенных нуждой и голодом. Только тогда мы не будем растаптывать и убивать своих собственных благодетелей. Только тогда будем узнавать и поддерживать их на тяжелом пути.
Обыкновенно капиталисты поручают суждение об изобретении специалистам или ученым. Они сильны в науках и технике, они сдали соответствующие испытания и доказали свою авторитетность своими полезными трудами и даже открытиями.
Но те же специалисты никогда не сдают экзамена в добросовестности, в беспристрастии, в бескорыстии, в высшем благородстве образа мыслей.
Сдавать такие экзамены пока не принято. Напротив, эти выдвинувшиеся люди должны отличаться особенным честолюбием, завистливостью, корыстолюбием и другими нравственными недостатками. Эти страсти играли немалую роль в их карьере. Таким людям как раз и нельзя поручать суда…
Привожу тут еще исторические факты в доказательство того, что человечество в лице даже высших своих членов не узнавало и не ценило своих мыслителей, изобретателей, реформаторов и других благодетелей, которыми двигался прогресс и благодаря которым человек удалился от состояния животного и приблизился к небу.
Все знают, что великий Галилейский учитель был унижен, оплеван, бит и повешен духовенством своего народа: лучшими, отборнейшими и почтеннейшими людьми. Упрекали его темным происхождением и говорили, что он одержим бесами. Земляки-назаретяне пытались столкнуть его со скалы в пропасть.
Также Л. Толстой был отлучен от церкви Синодом, и только политические соображения спасли его от каменного мешка.
Первые изобретатели паровых машин были отвергнуты, не поддержаны и между ними забыт один русский рабочий Ползунов, построивший действующую паровую машину раньше Уатта.
Изобретателя швейной машины, выражаясь иносказательно, стукали по лбу.
Мейера, основателя механической теории теплоты, недавно осмеяли ученые. Растроенный, огорченный, он покушался на самоубийство и был посажен в сумашедший дом.
Колумб возбуждал веселый хохот среди передовых людей своего времени, был в цепях, и даже открытая им Америка была названа не его именем.
Великий Лавуазье был казнен революционными партиями как взяточник. Между тем как он и честью своей пожертвовал ради науки, требовавшей опытов и расходов. Говорили о том робко его судьям. Но они отвечали, что республике химики не нужны.
Конструктор холодильных машин Казимир Телье на днях умер в Цюрихе в нищете. Благодаря ему бедняки в Европе (особенно в Англии) едят дешевое мясо, сохраненное холодом и привезенное из Австралии и Южной Америки.
Галилей был приговорен к сожжению, но по старости и смирению освобожден от казни и только лишен свободы и умер в неволе.
Гус был сожжен духовным судом, так же, как и Джордано Бруно, указавший на существование в небесах множества миров, кроме Земли.
Когда Наполеону Первому указали на пароход; он отказал изобретателю в поддержке и назвал паровое судно игрушкой.
Железные дороги отрицал академик Араго. Отрицали их также техники и медики, как вредное для здоровья нововведение, неосуществимое и убыточное.
Паллиси, изобретатель фаянса, сжег крышу своего дома, чтобы закончить опыты. Но никто не догадался дать ему дров. Академии наук отрицали падение болидов и возможность аэропланов и дирижаблей. В России специалисты до самого последнего времени придерживались мнения академий относительно управляемости воздушных кораблей.
Пифагорейская школа была осмеяна за то, что считала Землю движущейся пылинкой во Вселенной. Этого не могли переварить даже такие гении, как Платон, Архимед и Птоломей. Последний открыто объявил мысль о движении Земли вздором и глупой болтовней.
Анаксагор за естественное объяснение лунного затмения влиянием Земли приговорен был (вместе с семьей) народным судом к смертной казни. Только красноречие Перикла заставило заменить смертную казнь изгнанием.
Кеплер сидел в тюрьме, тетка его была сожжена, мать отпустили, но она умерла с горя после тюрьмы.
Коперник дождался издания своего сочинения только на смертном одре.
Сократа заставили выпить яд за отрицание мифологии, то есть за непокорность суевериям.
Недавно французский академик Буало звуки фонографа объяснил чревовещанием. Чтобы доказать это, он схватил за горло демонстратора.
Академик Боме отстаивал учение о четырех стихиях (все где составлено из земли, воды, воздуха и огня).
Гипотезу о химических элементах Лавуазье объявил бессмыслицею. Он же отрицал падение небесных камней.
Гассенди и его ученые современники не признавали солнечных пятен.
Гальвани подвергался осмеянию глупых и умных. Его называли лягушачьим танцмейстером, так как он производил опыты с лягушками.
Медицинский факультет Сорбонны глумился над Гарвеем, открывшим кровообращение.
Тьер и Прудон были против железных дорог.
Лебон открыл газовое освещение, но так и умер, не дождавшись его применения. Ему доказывали, что огонь не может существовать без фитиля.
Профессор Бабине считал невозможным проведение телеграфного кабеля через океаны.
Ома немецкие ученые называли дураком.
Английское Королевское общество отвергло опыты Джоуля.
Также Ч. Дарвин был забаллотирован французской Академией наук.
Карлейль был в пренебрежении у Франции, то есть в своем отечестве.
Огюст Конт, этот идеал позитивистов, считал совершенно невозможным узнать химический состав небесных тел. Он же учение о неподвижных звездах находил излишним.
Лев Толстой также считал биологию и астрономию лженауками.
Лондонское Королевское общество находило немыслимым обнародовать в печати Франклиновский громоотвод.
Астрономы XVII в. не могли даже допустить мысли о существовании седьмой планеты. По их мнению, больше шести их не может быть.
Гельвеций опасался применить телескоп к изучению астрономии.
Биша подобно этому отрицал пользу микроскопа для биологии.
Изобретателей множества драгоценных орудий и машин мы не знаем даже по имени. Кто изобрел ножницы, компас, иголку, мельницу и т. п.? Вознаграждены ли эти благодетели человечества или замучены?
Примеры эти бесчисленны.
Длинными рядами проводит перед нашими глазами история этих осмеянных, забитых, обезглавленных и сожженных светочей мира, один волосок которых стоит более миллиона средних людей.
Из предыдущего также видим, что даже отношения ученых, мыслителей и гениев к своим непрославленным еще собратьям нередко ошибочны, несправедливы, безжалостны и жестоки.
Чего же ждать от средних людей, не умеющих отличить правой руки от левой, пребывающих в святой (но преступной) простоте. Если знаменитый, талантливый и ученый Л. Толстой отрицал величайшие науки, то чего же ожидать от средних людей. Они способны сжигать и истреблять своих благодетелей и спасителей, совершенно того не сознавая. Нам это показали холерные бунты, народные восстания, рабочие волнения, фабричные погромы, избиения евреев и т. д.
Что же делать? Каким образом не топтать жемчуг, не сжигать святыни, не уничтожать корней растений, на которых растут питающие нас плоды? Как не уподобиться свинье, подрывающей корни дуба, желудями которого она питается, и петуху, не признающему жемчуга и драгоценных каменьев?
Спасение — в особенном народном устройстве, основа которого все же сам народ… Но это уже из другой оперы и потому будем продолжать далее нашу тему о гениях.
Если гении в своих суждениях о собратьях ошибаются, то это отчасти потому, что они все же остаются людьми со всеми нравственными недостатками: завистью, ревностью, эгоизмами всякого рода (личным, половым, семейным, родственным и т. д.).
Гении большею частью развиваются односторонне, даже в ущерб другим своим свойствам. Их нравственные недостатки нередко бывают гораздо сильнее, чем у средних людей.
Кроме того, гений, достигший успеха, окрепший, начинает портиться понемногу и становится хуже, чем был. Сделавшись богатым и сильным, он перестает понимать бедных и слабых. Он забывает мало-по-малу то, что сам перенес и что очень могло бы его нравственную философию возвысить, если бы не забывчивость, не способность быстрой порчи.
Он скоро начинает корчить аристократа мысли и породы, всезнайку, непогрешимого, не понимает страдания, унижения, голода, беспомощности, так как сам от всего этого избавился.
Приведем еще исторические примеры из жизни знаменитых людей в подтверждение наших мыслей о нетерпимости кастовых ученых и людей уже пробившихся к ним и стоящих на высоте силы и благосостояния.
Нет большего заблуждения, как думать, что гении и мыслители, двигающие науку и прогресс, выходят из дипломированных ученых и специалистов своего дела. Великие выдвигаются большею частью из всего человечества, из всевозможных его слоев, не имея при себе дипломов, свидетельствующих о принадлежности их к ученой корпорации.
Так, всеобъемлющий гений Леонардо да Винчи был художником. Астроном Уильям Гершель — музыкантом. Физик Франклин — тряпичником, типографом, вообще грубым тружеником. Кулибин — мещанином-самоучкой, как и астроном Семенов. Ботаник Мендель — монахом. Астроном Коперник — каноником, то есть псаломщиком, дьячком. Натуралист Ламарк — военным. Чарльз Дарвин — фермером (или помещиком), Лавуазье — откупщиком. Ньютон — чиновником, смотрителем монетного двора. Пристли — богословом. Физиолог Найт — садовником. Фраунгофер — стекольным фабрикантом. Ботаник Шпренгель — школьным учителем. Физиолог Буссенго — горным служащим. Уатт — слесарем. Фабр — учителем. Физиолог Пастер — химиком. Агроном Теэр — врачом, как Мейер и Гальвани. Эдисон из самоучек, как и Фарадей (сын кузнеца). Менделеев — педагогом.
Эти и подобные им люди дали науке и человечеству безмерно больше, чем все официальные ученые вместе.
Но как же к ним отнеслись, что они должны были претерпеть, прежде чем заслужить внимание. Многие из этих счастливчиков добились некоторого признания еще при жизни (так, Фабру поставлен памятник до его смерти). Но сколько при этом великих было растоптано, обижено, ограблено, уничтожено в самом корне, сколько имен авторов благодетельных идей навеки погибло.
На гробнице Ламарка его дочь сделала надпись: «Ты будешь отомщен». Как много говорят эти слова.
Профессора знаменитого Ньютона заставили сбежать в чиновники. То же случилось и с нашим Менделеевым: он ушел из университета еще в силах. Кювье преследовал Ламарка и провозгласил его со своими собратьями-академиками идиотом. Великая рукопись Ньютона валялась без внимания и была напечатана много лет спустя после ее написания. Эдисон долго скитался в бедности, не находя приложения скрытым в нем силам. То же было и со знаменитым Бербанком.
Все это продолжает совершаться и теперь, в особенности в таких некультурных странах, как старая Россия.
Великие дела творили не присяжные ученые, а люди, в общепринятом смысле, маленькие. Таковы, например, артиллерист Энгельгардт и великий Либих, не кончивший среднюю школу и попавший в профессора только благодаря протекции и связям Гумбольдта.
Итак, чтобы быть судьею человека выдающегося, недостаточно быть самому изобретателем или мыслителем. И тот, и другой могут не только не понять чуждый им мир или чуждую идею, но могут быть просто несправедливы, пристрастны в силу общей человеческой слабости, и слабости профессионалов (ревность, зависть) в особенности.
Простые средние люди часто бывают справедливы и добры, но им недостает знания, гениальности и всеобъемлющего дарования.
Судить людей, в особенности высших, могут только избранные, соединяющие в себе чистое, беспристрастное сердце с обширным разумом, талантами, свежестью и многосторонними знаниями.
Где взять таких людей, и кто их узнает и призовет к власти и суду? Это особая наука, еще не обнародованная и известная немногим, корень которой лежит в устройстве человечества, которое и будет все привлечено к отысканию среди себя гениев и к оценке всех вообще людей (см. мою работу: «Общественная организация человечества», 1928 г.).
СЛАБОСТИ ГЕНИЕВ
правитьТаланты и гении большею частью бывают односторонни: одни их способности развиваются за счет умаления других. В жизни они иногда слабее и ограниченнее всех. Пушкин, этот глубокий психолог, говорил про талант: «… и всех детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он». Для слуги великого человека его господин незаметен, даже презренен, так как он видит только его слабости.
«Только великие люди обладают великими недостатками»,- говорит Ларошфуко. Жорж Санд выражались в таком духе: «Вот где сидят у меня эти великие люди. Хорошо читать их жизнеописания, приятно посмотреть на них, отлитых из бронзы или высеченных из мрамора, но плохо иметь с ними дело. Они злы, взбалмошны, деспотичны, желчны, подозрительны».
Шопенгауер говорил: «Гении не только невыносимы в жизни, но безнравственны и жестоки, трудно этим людям иметь друзей. На высотах мысли царит одиночество». Прибавим, что сам Шопенгауер избил одну старуху и должен был по суду платить ей всю жизнь пенсию.
Мы думаем, что найдется 50 % великих людей с противоположными свойствами. Но будем продолжать о недостатках. Если они и есть у некоторых, то вполне извинительны, так как заглаживаются высокими свойствами ума и страстным стремлением осуществить свои высокие замыслы.
Многочисленные биографии знаменитостей подтверждают эти мнения о них самих.
Кроме обыденных недостатков, свойственных всем людям, гении, в силу своего сосредоточения и своего таланта, имеют еще особенные специальные недостатки. Они рассеяны. Увлеченные своей идеей, они пренебрегают приличиями, ближними и жертвуют всем, лишь бы восторжествовала их мысль. Их часто не останавливает преступление, гибель множества, когда дело идет об исполнении их любимой идеи. Они отвратительные мужья. Лаплас был позорно скуп. Другие расточительны. Иные холодны сердцем, а иные слишком женолюбивы и легкомысленны. Так, Салюстий, Сапфо и Аристипп были распущенны до разврата. Карлейль и Некрасов истязали жен. Мюссе и Л. Толстой были ревнивцами. Доницетти мучил всю семью. Руссо бросал своих детей в воспитательные дома. Аристотель был низко льстив, хотя бы по отношению к Александру. Микеланджело — труслив. Гейне и Лермонтов были невыносимы своими насмешками и сварливостью. Бэкон продавал правду, а Лавуазье брал взятки. Парацельс был до смешного хвастлив. Он говорил, что в его колпаке и бороде больше учености, чем во всех академиях. Что он настолько восторжествует, что Аристотеля назовут Аристотелишкой. Он же не считал американских туземцев за людей, так как они-де произошли не от Адама, а потому не имеют души.
Даровитые люди не свободны от самых грубых суеверий. Они склонны к употреблению возбуждающих веществ: спирта, гашиша, морфия и нередко преждевременно губят себя и свой талант. Таковы Эдгар По, Помяловский, Николай Успенский и множество других.
В то же время гении умиляют нас бескорыстием, сосредоточенностью и преданностью своей идее. Бода Де Цулен умирал с голоду и все же тратился на книги. Ньютон совсем не знал женщин. Гении до того сосредотачиваются, что не сознают окружающего мира и слывут сумасшедшими или больными. Когда Ньютон писал свои «Принципы», то он, поглощенный своими мыслями, забывал одеваться и есть. Однажды он пообедал, но не заметил этого. И когда пошел по ошибке обедать в другой раз, то очень удивился, что кто-то съел его кушанья. Лейбниц был целыми месяцами как бы прикован к письменному столу. Милль ходил по улице как автомат. Кюри был раздавлен насмерть в таком состоянии ломовым. То же было с Костомаровым, но его раздавили не до смерти. Дидро забывал дни, месяцы, годы и имена близких людей. Гоголь, Гете, Сократ, Архимед не замечали смертельной опасности во время своей работы. Ампер, уходя из своей квартиры, написал мелом у себя на дверях: «Ампер будет дома только вечером». Но он случайно возвращается домой еще днем. Читает надпись на своих дверях и уходит обратно, так как забыл, что он сам и есть Ампер. Он же сморкался в тряпку, которой стирал мел во время лекций, и, намазанный мелом, возбуждал веселость студентов. Другие писали на карете вычисления и гонялись за ней, когда она уходила. Садились на тумбу вместо экипажа. Архимед в бане, полоскаясь, наведен был на открытие своего гидростатического закона. Забыв, что раздет, он выскакивает голый на улицу и, радуясь, кричит неистово: «Теперь понял, понял».
По окончании труда гений приходит в себя, и тогда походит на людей, но вообще он ниже среднего уровня. Это и понятно, так как развитие одних способностей, большею частью, хоть и немного, отражается отрицательно на других. Большое заблуждение говорить про необыкновенных людей: если он гений, то он и во всем выше других людей.
Мозг талантов, как, например, у Гамбетты, часто меньше средней величины. Если у Кювье, Гельмгольца и других мозг весил больше среднего, то это объясняется склонностью их с самого детства к водянке головного мозга.
Много людей можно найти с больными мозгами, но великих людей в миллионы раз меньше, да и у тех головы чаще среднего размера. Это и понятно, так как гениальность есть не столько количества, сколько КАЧЕСТВО. Все же у людей интеллигентных профессий объем головного мозга больше среднего. Но, во-первых, они не гении, а во-вторых, общее высшее образование теперь требует, благодаря экзаменам, выдающейся памяти, которая невозможна без обширного головного мозга.
Гении развиваются рано, но они не выделяются официально своими успехами в школе. Освальд в своем исследовании говорит о гениях, что это плохие ученики. Так, Либих лишь по протекции Гумбольдта попал в профессора. Также и наш Гоголь получил кафедру. Гоголь был аттестован в поветовой школе, в которой некоторое время учился, как тупица и шалопай. Пушкин очень слабо успевал в Лицее и плакал на уроках арифметики. Л.Толстой на экзаменах в университете наполучал единиц. Чехов два раза в гимназии оставался на второй год.
Горе было бы старинным талантам, если бы они жили в наше время. Многие бы из них не прошли жизненного и школьного искуса (что, конечно, не говорит о его совершенстве). Впрочем, это было и всегда, только в большей или меньшей степени, то есть жизнь выбрасывала и умерщвляла таланты.
Разумеется, есть гении нравственности (Будда, Иисус, Конфуций, святые). Они судили бы справедливо. Но, к сожалению, они односторонни, как и другие гении, то есть они едва ли бы могли дать верную оценку всех родов идей.
Возможны и такие гении, которые всего имеют понемножку, но достаточно. Они более других редки и драгоценны. Им-то и должен быть отдан суд. Они сумели бы для этого пользоваться познаниями других столь же добросовестных специалистов.
СУДЬБА ИЗОБРЕТАТЕЛЯ
правитьПредставим себе общую картину жизни гения, ну, хоть изобретателя.
Есть разного рода изобретения. Одни легко осуществляются средствами самого бедного изобретателя, каковы разные усовершенствования: булавки, пряжки, иголки, запонки, пуговицы, простые инструменты и предметы домашнего обихода. Такой изобретатель находится в лучших условиях. Но и в этом случае тормозом служат расходы на патенты и незнакомство изобретателей с юридическими законами. Многие думают (даже юристы тут часто несведущи), что стоит только доказать несомненность изобретения его автором, и дело в шляпе — патенты обеспечены. Но оказывается, что о своем открытии надо абсолютно молчать до тех пор, пока не получено от патентного учреждения заявочного свидетельства. Результатом незнания этого закона бывает нередко похищение изобретения и патентование его людьми, хотя и не изобретательными, но лукавыми, честолюбивыми или жадными.
Если патенты и получены изобретателем, то его истощат прогрессивные налоги, прежде чем изобретение будет приносить выгоды. Неуплата же пошлин отнимает у изобретателя права, и изобретение его делается достоянием и дойной коровой фабрикантов.
Издаются всюду патентные журналы, в которых подробно описываются и иллюстрируются все изобретения. Большинство их уже не принадлежит их авторам. Отсюда извлекается желающим беспошлинно все, что понравится. Это хорошо, но только отчасти, так как мысль не поощряется. Этим мы бесконечно больше теряем, чем приобретаем. Гений губится нашей нерасчетливой жадностью при самом его зарождении. Он приносит человечеству триллионы, а оно скупится ему дать тысячи. Что может быть безумнее этого. Сколько изобретателей разочарованных, озлобленных или недостаточно нравственных, благодаря неразумному отношению человечества скрывают свои изобретения и великие идеи, которые могли бы преобразить мир к лучшему.
Если изобретатель сойдется с порядочным человеком, то последний покупает у него изобретение, а сам берет патент и эксплуатирует его. Иногда даже делится выгодами с изобретателем.
Но трудно предвидеть значение и успех даже самого мелкого изобретения. Поэтому и совестливый покупатель отделывается обыкновенно ничтожной суммой.
Другие изобретения, более сложные, менее очевидные, требуют капиталов и талантов для своего увенчания. Тут покупатель или меценат еще более остерегается. Сами они не могут оценить изобретение. Обращаются к специалистам. Те, большею частью, дают небрежный отзыв, видят трудности и не берут на себя ответственности из боязни потерять авторитет.
Чем сложнее новое, гениальное изобретение, чем осуществление его требует больше жертв, времени и искусства, тем несчастнее изобретатель, потому что тем более успех дела зависит от участия к нему многих. Патенты здесь почти бесполезны, потому что законный срок на осуществление трудного изобретения чересчур мал, и изобретение пропадает для изобретателя, несмотря на получение из всех стран привилегии.
Без патентов же всегда найдутся охотники попользоваться чужим. Молчать опять невозможно: никто не будет знать и не от кого будет получить помощь.
Бывает много ложных изобретателей или открывателей Америки, которые часто имеют поддержку, но, провалив меценатов и специалистов, способствуют распространению убеждения о рискованности мира изобретателей. Пойдите же, отличите истинных пророков от вздорных.
Так как на тысячу попыток к высшему только одна чего-нибудь стоит, то составляется общее представление об изобретателях, как о ненормальных, сумасшедших, бездарных и ограниченных людях. Их избегают как чумы, стыдятся их. Поддерживать и помогать им считается таким же невежеством, как покровительствовать знахарям, блаженным, странникам и тунеядцам.
Мыслителей, начинающих писателей и талантов ожидает та же судьба. Уж очень много между ними посредственностей, людей зачаточных. А разобрать, кто из них чего заслуживает, кого ждет блестящая фортуна, хоть убей, не отгадает ни один специалист, ни один мыслитель. Только одно истинно прекрасное общественное устройство может решить эти задачи. Но его нет и его надо вводить.
Множество попыток к изобретениям и высшим целям, в сущности, отрадно. Оно доказывает, что общество когда-нибудь сумеет ими воспользоваться и достигнуть небывалой высоты и благосостояния.
Мир отчаянно несовершенен. Никуда не годны в нем языки (точнее, средства устного общения людей), алфавиты, счисление, календарь. Невозможны — нравственность, законы, религии, общественное устройство. Несовершенны дороги, фабрики, эксплуатация сил природы. Не годна обработка земли, культура растений. Странны отношения людей друг к другу и к животным.
Ничего не предпринимают люди к улучшению своих пород (то есть самих себя, своей природы) и к усиленному размножению. Земной шар представляет, в сущности, малонаселенную пустыню и полное господство природы над человеком, и т. д., и т. п.
Кажется, имеется обширное поле для изобретателей, мыслителей и исполнителей. Но где они? Стремясь освободиться от своих уз, от общего невежественного, тупоумного, животного давления окружающего стада, они не могут даже поднять головы, чтобы не получить страшного удара. Их снова пригибают к земле. Они распластаны на ней беспомощно и жалко.
Уж лучше нам, средним людям, без строгого разбора (или очень снисходительно) помогать всем стремящимся ввысь. Я не говорю, чтобы безрассудно рисковать общественным достоянием, но будет довольно для большинства изобретателей и мыслителей, если не давать им умирать с голоду и холоду, если дать им досуг, передышку от житейских забот и предоставить книги, орудия и мастерские для попыток осуществления их идей, нередко уродливых, вздорных, ненаучных, нерассчитанных, не новых и недостаточно обдуманных.
Притом склонность к мышлению, к изобретению, к новшеству сто раз может быть бесплодной, а в сто первый раз принести изумительные плоды.
Коли бы четвертая часть человеческих работников была поглощена новыми мыслями и изобретениями и сидела бы на шее остальных, то человечество все же чрезмерно бы выиграло, благодаря непрерывному потоку изобретений и интеллектуальных трудов, исходящих из этой оравы стремящихся ввысь.
Иные бы ничего не дали, другие дали бы что-нибудь через десять-двадцать лет, а некоторые, очень немногие, принесли бы скорые, многократные и великие плоды.
Тот, кто приносил их хоть раз, хоть малость, мог выделяться и обставляться лучше (судя по заслугам). Неудачники могли исключаться на год или больше, чтобы работать попросту, то есть как работают средние люди. Таким образом, число тунеядцев можно уже через год сократить в сотни, тысячи раз.
По-моему, не надо жалеть на работу мысли и половины всех человеческих сил.
СУДЬБА
правитьЕсть ли высшие силы, есть ли первопричина всех вещей и явлений? Конечно, последняя не может не быть, и она-то распоряжается судьбою мира, и, в частности, земного человечества. В сущности, это сама Вселенная.
Как же относится она к человеку? Как относится к своим избранным, отмеченным печатью гения?
Странно, но это отношение кажется с первого раза как будто безучастно, даже жестоко. Что человечество несчастно, несовершенно, что оно страдает и безумствует — очевидно. Но это можно объяснить младенческим его возрастом, первоначальною стадией развития. Пройдет она, и тогда наступит совершенство, блаженство и бессмертие, как у большинства бесчисленных миров Вселенной.
Но как объяснить, как оправдать равнодушие фортуны (судьбы) к своим избранным, любимцам, гениям?
Мы уже перечислили или, по крайней мере, привели достаточно примеров жестокой судьбы гениев. Средние люди целы, спокойны, обеспечены и, насколько возможно, счастливы.
Но как может быть так сурова первопричина к гениям? Одного она убивает в расцвете сил и плодотворной деятельности, другому болезнь или старость не дает закончить работы, третьего уничтожает простой случай. Зачем убиты на глупых дуэлях Пушкин и Лермонтов? Зачем в таких же цветущих годах распят Галилейский учитель? Зачем раздавлен ломовым извозчиком Кюри, а Мосли убит шальною пулей? Чем оправдать, чем объяснить гибель множества гениев?
Отчасти эти явления есть результат несовершенства человеческой толпы, человеческих обычаев, учреждений и законов. Вопиющий факт казни гения, праведника, благодетеля людей — производит на них глубокое, продолжительное, многовековое впечатление и предостерегает их от ошибок. Гибель немногих невинных спасает множество других таких же или хоть пониже рангом.
С одной стороны, вопиющие преступления толпы лежат на ее ответственности, с другой — распоряжается все же не она, а фатум — первопричина. Если последняя и не вступается непонятным (или чудесным) образом в несправедливое и безумное дело, то на это есть основание: дать урок человечеству. Гибель одного спасает множество. Она поражает людское сердце жалостью и раскаянием и возбуждает преклонение перед высшею нравственностью погибших.
Есть и другой повод допускать гибель великих в расцвете их силы. Гений уже сделал много, достиг апогея своего развития. За ним должен наступить практический успех, торжество избранного. Он получает власть. Власть портит несовершенную природу человека, развращает его очень скоро. Наш сохранившийся гений идет обратным ходом. В нем разочаровываются окружающие. Он уже не может служить вечным образчиком истины и величия. При сохранении гениев не было бы живых идеалов.
Но идем дальше. Забрав силу и испортившись, гений долго может ее удерживать. Не выпускают ее и его наследники. В результате много зла. Оно может во много раз превысить сделанное ранее добро.
В том-то и штука, что несчастия возвышают человека (если, конечно, они в меру, по силе избранного), а счастье, успех, удовлетворение страстей — развращают, обезличивают и расслабляют. Такова пока жалкая природа человека, даже отмеченного дарованиями. И гений не может еще отрешиться от своей животной породы, от наших страстей.
Все же неожиданная гибель многих даровитых людей не совсем понятна. Может быть, неизвестная будущая судьба, которая ожидала погибших, объяснила бы нам их безвременную смерть, как благой поступок причины (космоса).