Гедеон Флис (Люси)/ДО

Гедеон Флис
авторъ Генри Люси, пер. Генри Люси

Оригинал: англ. Gideon Fleyce, опубл.: 1883. — Источникъ: az.lib.ru • Перевод В. А. Тимирязева
Текст издания: журнал «Отечественныя Записки», №№ 4-8, 1883

ГЕДЕОНЪ ФЛИСЪ.

РОМАНЪ

ГЕНРИ ЛЮСИ

¹ Настоящій романъ — первая попытка въ изящной литературѣ Генри Люси, извѣстнаго журналиста, сотрудника «Daily News» и старшины газетныхъ стенографовъ въ палатѣ общинъ, встрѣченъ очень сочувственно всѣми органами англійской печати, которые предсказываютъ блестящую будущность новому романисту, доказавшему своимъ первымъ произведеніемъ, что онъ обладаетъ беллетристическимъ талантомъ, юморомъ и глубокимъ знаніемъ англійскаго политическаго міра.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I.

Мистеръ Гедеонъ Флисъ стоялъ у окна въ одномъ изъ домовъ Карлтонъ-Стрита. Онъ занималъ квартиру въ первомъ этажѣ уже нѣсколько лѣтъ, а до него тутъ жили и занимались своимъ стариннымъ почтеннымъ ремесломъ его отецъ и дѣдъ.

Лучшимъ доказательствомъ долговременнаго занятія квартиры служила мебель, не потому, чтобъ она была очень изношена, но она была такого вида, который не приходится по вкусу людямъ, которые нанимаютъ квартиры въ первомъ этажѣ и въ модномъ кварталѣ. Столы и стулья были массивнаго краснаго дерева, а большой диванъ могъ при случаѣ замѣнить двухспальную кровать. На полу лежалъ турецкій коверъ, значительно полинявшій, но въ свое время не имѣвшій цѣны. Онъ, однако, достался очень дешево отцу мистера Гедеона Флиса, который получилъ его отъ одного офицера, привезшаго его съ Воетока, въ счетъ процентовъ по займу, не превышавшему и десятой доли цѣнности ковра.

Въ нѣкоторыхъ военныхъ кружкахъ домъ, гдѣ жилъ мистеръ Гедеонъ Флисъ, былъ извѣстенъ подъ именемъ «Паутины» и много ходило шутокъ о пожиломъ джентлъмэнѣ, теперь рѣдко появлявшемся въ околодкѣ и носившемъ кличку «Паука».

Самъ Гедеонъ Флисъ, стоя у окна, убраннаго тяжелой красной занавѣсью, мѣшавшей проникать въ комнату слишкомъ много свѣта, ни мало не походилъ на паука. Это былъ дородный, цвѣтущій, краснощекій мужчина лѣтъ сорока. Онъ казался олицетвореніемъ здоровья и добродушія; лицо его было такое пріятное и внушало столько довѣрія, что на улицахъ нищіе не отставали отъ него, пока онъ не давалъ имъ нѣсколькихъ пенсовъ. Онъ былъ хорошо одѣтъ, т. е. его одежда была изъ дорогого матеріала, хорошо сшита и всегда была съ иголочки. Онъ принадлежалъ къ тому рѣдкому и счастливому разряду людей, у которыхъ, повидимому, всегда новая шляпа. Вообще можно было сказать, что весь его туалетъ, отъ шляпы до сапогъ, слишкомъ блестѣлъ новизною.

Онъ любилъ носить все новое нетолько по причинѣ своего богатства, но и потому, что въ послѣдніе два или три года онъ вѣчно жаждалъ перемѣны даже въ такихъ мелочахъ, какъ перчатки и шляпа. Если онъ ничего не измѣнилъ въ меблировкѣ и обстановкѣ своей квартиры въ Карлтонъ-Стритѣ, то лишь потому, что они составляли неотъемлемую часть его существа, и онъ ихъ не замѣчалъ, подобно воздуху, которымъ онъ дышалъ, и небу, разстилавшемуся надъ его головой. Но три года тому назадъ, онъ купилъ такъ называемый маленькій «коттеджъ», который, въ сущности, не былъ коттеджемъ, а большимъ приличнымъ домомъ среди обширнаго помѣстья и стоилъ крупной суммы денегъ. Гедеонъ охотнѣе называлъ его коттеджемъ, предоставляя другимъ имѣть замки, дворцы и проч., хотя этотъ коттеджъ, по окончаніи всѣхъ предпринятыхъ передѣлокъ, долженъ былъ не уступить имъ по красотѣ и комфорту. Онъ былъ простой человѣкъ, сынъ народа, обязанный себѣ самому своимъ богатствомъ, и если имѣлъ возможность имѣть загородную резиденцію, кромѣ городской квартиры, то ей слѣдовало все-таки носить скромное названіе коттеджа.

Въ этомъ коттеджѣ онъ вполнѣ вознаграждалъ себя за старомодный видъ квартиры въ Карлтонъ-Стритѣ. Коттеджъ находился въ постоянной передѣлкѣ и рабочіе жили то въ гостинной, передѣлывая столовую, то въ столовой, передѣлывая гостинную. Что же касается сада, то, по выраженію старшаго садовника, тамъ вѣчно «царствовало землетрясеніе». Лично Гедеонъ съ трудомъ распознавалъ цвѣтъ рѣпы отъ розана, да и то лишь потому, что рѣпа годилась для ѣды, а розанъ нѣтъ, но, будучи землевладѣльцемъ, онъ обязывался имѣть садъ и лично заботиться объ его улучшеніи.

Характеристической чертой Гедеона была потребность лично завѣдывать всѣмъ, что попадало въ его руки. Онъ успѣшно велъ свои дѣла и, давно отказавшись отъ копотливаго, кляузнаго ремесла, которымъ его отецъ нажилъ богатство, занимался спекуляціями на большую ногу.

Какъ только онъ оперился и почувствовалъ, что почва у него подъ ногами тверда, онъ обратилъ вниманіе на спекуляціи землей. Онъ очень хорошо зналъ, чѣмъ онъ былъ и чего хотѣлъ достичь. Идя по стопамъ своего отца, онъ могъ сдѣлаться такимъ же богатымъ и темнымъ человѣкомъ, какъ этотъ почтенный джентльмэнъ, но, отличаясь семейной слабостью къ наживѣ, онъ имѣлъ еще страсть и къ расходованію денегъ. Деньги надо было наживать всѣми средствами, но не для того только, чтобъ ихъ копить. Онъ чувствовалъ себя способнымъ занять видное мѣсто въ обществѣ и даже въ политическомъ мірѣ, и готовъ былъ дорого заплатить за это. Онъ зналъ, что онъ могъ быть богатъ, какъ Крезъ, но пока богатство выражалось въ золотѣ или банковыхъ билетахъ, цѣль его жизни не была достигнута. Земля, въ глазахъ Гедеона, была самымъ приличнымъ и уважаемымъ предметомъ въ Англіи.

— Можно имѣть полмилліона въ банкѣ и не считаться джентльмэномъ, разсуждалъ онъ: — но, владѣя стами акровъ земли съ болѣе или менѣе порядочнымъ домомъ, можно сразу занять мѣсто среди провинціальныхъ джентльмэновъ.

Въ силу этого соображенія, онъ впродолженіи послѣднихъ двухъ лѣтъ сталъ съ любовью заниматься покупкой земель. Коттеджъ съ окружающей его мѣстностью составлялъ незначительную долю его владѣній. Это была только игрушка, но онъ принялся за нее съ своей обычной энергіей и въ теченіи года, его садъ вынесъ столько превращеній, сколько не встрѣтить въ самой блестящей пантомимѣ. Деньги ему были нипочемъ и, стоя на изрытой землѣ своего сада, онъ приравнивалъ себя къ Наполеону и постоянно повторялъ отвѣтъ послѣдняго на предостереженія относительно трудности вступить въ Италію со стороны Альпъ.

— Не будетъ Альпъ, Мандфель! говорилъ онъ своему садовнику, когда тотъ указывалъ на трудность перенесенія виноградниковъ съ одной стороны сада на другую, или какой-либо другой перемѣны.

Садовникъ не понималъ этого замѣчанія, а виноградники переносили на новое мѣсто и, смотря на нихъ, Гедеонъ съ улыбкой говорилъ себѣ, что всѣ трудности исчезали передъ сильной волей и туго набитымъ кошелькомъ.

Въ городской квартирѣ, гдѣ все оставалось по старому, онъ сохранилъ и отцовскаго прикащика Думфи, служившаго фирмѣ сорокъ лѣтъ и поступившаго въ нее десятилѣтнимъ мальчикомъ для побѣгушекъ. Въ настоящее время, несмотря на всѣ недостатки его воспитанія, онъ былъ конфиденціальнымъ агентомъ и частнымъ сыщикомъ. Для послѣдней должности онъ былъ надѣленъ природой особыми качествами. Онъ имѣлъ очень приличную внѣшность и скорѣе походилъ на дворецкаго хорошаго дома, чѣмъ на прикащика въ какой бы то ни было отрасли торговли. Обращеніе его было мягкое, почтительное, голосъ нѣжный, походка неслышная, такъ что онъ оказывался подлѣ васъ совершенно неожиданно.

Онъ всегда ходилъ въ черномъ фракѣ, дурно сшитомъ и нѣсколько полинявшемъ, что составляло разительный контрастъ съ одеждой его патрона. Единственная роскошь, которую себѣ дозволялъ мистеръ Думфи, были двѣ букли на вискахъ, которыя рѣзко отдѣлялись отъ остальныхъ гладко примазанныхъ волосъ и вообще не соотвѣтствовали всей его внѣшности. Онъ получалъ небольшое содержаніе, но всѣмъ было извѣстно, что онъ кое-что отложилъ впродолженіи своей сорокалѣтней службы. Главная его обязанность состояла въ томъ, чтобъ отворять двери случайнымъ посѣтителямъ и сразу соображать, приметъ ли ихъ патронъ или нѣтъ, въ чемъ онъ очень наловчился. Кромѣ того, онъ писалъ письма, но не часто, такъ какъ корреспонденція Гедеона Флиса отличалась несложностью и лаконичностью. Но всего полезнѣе онъ былъ для наведенія справокъ и принятія предварительныхъ мѣръ передъ началомъ судебныхъ дѣлъ, прибѣгать къ которымъ бывалъ иногда вынужденъ добродушный Гедеонъ. Наконецъ, онъ велъ книги и сидѣлъ всегда на готовѣ въ маленькой комнаткѣ, отдѣлявшейся отъ кабинета Гедеона двойной дверью.

Комната, въ которой теперь стоялъ Гедеонъ, не отличалась дѣловымъ характеромъ, а скорѣе походила на столовую, гдѣ впродолженіи многихъ лѣтъ уничтожались громадные ростбифы и бочки портвейна, но въ комнатѣ мистера Думфи стояли по стѣнамъ почти до самаго потолка ряды жестяныхъ коробокъ съ заглавными буквами фамилій, наиболѣе извѣстныхъ въ Лондонѣ.

Раздался звонъ колокольчика и Думфи поспѣшилъ отворить дверь.

— Если это капитанъ Обрайенъ, то просите, сказалъ Гедеонъ: — и потомъ не принимайте никого, пока онъ не уйдетъ.

— Хорошо, сэръ.

II.

Гедеонъ издали услышалъ голосъ Обрайена, который громко поздоровался въ сѣняхъ съ мистеромъ Думфи. Они давно знали другъ друга, хотя не встрѣчались ни въ клубахъ, ни въ обществѣ. Впрочемъ, мистеръ Думфи гораздо болѣе зналъ подробностей о житьѣ-бытьѣ капитана, чѣмъ послѣдній о частныхъ дѣлахъ Думфи. Ихъ встрѣчи въ прежнее время отличались ужаснымъ однообразіемъ и происходили всегда въ комнатѣ съ жестяными коробками. Тогда капитанъ постоянно нуждался въ деньгахъ и, имѣя кое-какіе остатки состоянія и большія надежды, обыкновенно получалъ просимое отъ отца Гедеона, завѣдывавшаго въ то время дѣлами.

Между прочими расточительными выходками, капитанъ Обрайенъ позволилъ себѣ поступить въ палату общинъ, гдѣ засѣдалъ два года представителемъ одного ирландскаго городка. Совершенно безсознательно и безъ малѣйшаго труда онъ отгадалъ тайну успѣха въ нижней палатѣ.

Въ одно ночное засѣданіе онъ неожиданно и безъ всякихъ леденящихъ кровь приготовленій вступилъ въ пренія съ той же смѣлой отвагой, которую онъ выказалъ бы въ сраженіи. Ноги у него не задрожали и языкъ не прилипъ къ гортани, когда, вставъ съ своего мѣста, онъ услыхалъ вокругъ себя дружескія восклицанія: «Новый депутатъ говоритъ! Новый депутатъ говоритъ». Избранная имъ минута была самая благопріятная, хотя онъ ни мало этого не подозрѣвалъ, отличаясь полнымъ незнаніемъ парламентскихъ обычаевъ и порядковъ. Было 11 часовъ и большинство депутатовъ только что вернулось съ обѣда и готово было радушно привѣтствовать каждаго оратора, который могъ ихъ позабавить. Вопросъ, о которомъ онъ хотѣлъ говорить, былъ ему основательно знакомъ, а это первое условіе для успѣшной рѣчи въ палатѣ. Капитанъ Обрайенъ удовлетворялъ и другому, не менѣе важному условію: онъ говорилъ просто, непринужденно, какъ будто разговаривалъ съ товарищами офицерами за общимъ столомъ, но въ присутствіи знаменитаго полководца. Пренія происходили по второму чтенію билля, внесеннаго частнымъ членомъ палаты о способѣ взысканія долговъ. Даже въ ту раннюю эпоху своей общественной карьеры капитанъ Обрайенъ имѣлъ много практическихъ свѣденій объ этомъ предметѣ и сталъ обсуждать его просто, разумно и не безъ юмора, что очень понравилось палатѣ.

Кромѣ того, онъ съ большимъ эффектомъ разсказалъ забавный анекдотъ, а это вѣрное средство возбудить вниманіе палаты. Распространяясь о трудностяхъ, встрѣчаемыхъ судебнымъ приставомъ при врученіи повѣстки, онъ объяснилъ, что одинъ его товарищъ офицеръ, преслѣдуемый растовщикомъ, скрылся въ маленькомъ отелѣ въ Вестъ-Эндѣ. Но ростовщикъ розыскалъ его въ этомъ убѣжищѣ и выпустилъ на него судебнаго пристава.

— И вотъ что случилось, сэръ, продолжалъ Обрайенъ, обращаясь къ спикеру съ самой любезной улыбкой: — къ сожалѣнію, законъ и его орудіе не вышли съ честью изъ этой борьбы съ офицеромъ. Въ отелѣ, гдѣ скрывался мой другъ, производился въ то время ремонтъ и въ сѣняхъ бѣлили потолки. Мой другъ взялъ у рабочаго его блузу и, надѣвъ ее, велѣлъ поднять себя на доскѣ подъ потолокъ, гдѣ и сталъ ревностно дѣйствовать кистью. Судебный приставъ тщетно обыскалъ весь домъ и, не найдя отыскиваемаго должника, уже направлялся черезъ сѣни къ наружнымъ дверямъ, какъ вдругъ ведро съ бѣлилами, которыми мой другъ красилъ потолокъ, нечаянно опрокинулось прямо на голову бѣднаго представителя закона.

Подобный анекдотъ какъ нельзя болѣе кстати разнообразитъ скучныя ночныя пренія въ палатѣ. Но онъ тѣмъ болѣе понравился, что всѣ заподозрили въ офицерѣ, продѣлавшемъ эту шутку съ судебнымъ приставомъ, самого оратора.

Такимъ образомъ, дѣвственная рѣчь Обрайена имѣла значительный успѣхъ и онъ съ тѣхъ поръ сталъ извѣстной величиной въ палатѣ. Но особенной популярностью онъ пользовался въ курительной комнатѣ, на террасѣ и вообще всюду, гдѣ депутаты собираются, чтобъ поболтать. По несчастію, онъ не пользовался той же популярностью въ городкѣ, представителемъ котораго былъ въ парламентѣ. Никто, а тѣмъ болѣе ирландцы не могли противостоять его добродушію, веселому юмору и любезному обращенію. Но во время его отсутствія, избиратели обсуждали поведеніе своего депутата въ палатѣ, а мѣстная газета «Баллидсгобскій Орелъ» тонко анализировала всѣ его рѣчи и даже каждую подачу голоса. То и другое оказывалось вполнѣ неудовлетворительнымъ. Въ тѣ времена не было еще ни движенія въ пользу ирландскаго самоуправленія, ни поземельной лиги, но между ирландскими избирателями существовало уже смутное, неопредѣленное сознаніе, что ихъ представители должны всегда обличать кого-нибудь или что-нибудь. Капитанъ Обрайенъ еще тогда не изучилъ основательно политики и трудно было бы сказать, какія политическія убѣжденія онъ выражалъ въ своей избирательной программѣ. Въ палатѣ онъ засѣдалъ въ средѣ своихъ соотечественниковъ на либеральной сторонѣ. Но онъ имѣлъ привычку самостоятельно и совершенно независимо обсуждать современные вопросы, что иногда возбуждало неудовольствіе его избирателей. На ихъ протесты, онъ горячо возражалъ, доказывая справедливость своихъ воззрѣній. Съ теченіемъ времени и приближеніемъ новыхъ выборовъ разрывъ между нимъ и его избирателями становился все осязательнѣе и, наконецъ, достигъ апогея, когда, въ отвѣтъ на грубую брань въ «Баллидсгобскомъ Орлѣ», онъ напечаталъ письмо, написанное ему издателемъ этой гордой птицы, который просилъ выхлопотать казенное мѣсто для племянника его жены. «Орелъ» отказался даже отвѣчать на подобный доносъ, но онъ употребилъ въ дѣло все свое вліяніе на избирателей и на слѣдующихъ выборахъ капитанъ Обрайенъ нетолько былъ забаллотированъ, но едва избѣгъ непріятностей отъ народной толпы.

Это пораженіе было тѣмъ грустнѣе для него, что оно дало возможность кредиторамъ возобновить преслѣдованія. Поэтому, онъ вынужденъ былъ не разъ являться въ Карлтонъ-Стритъ на предварительныя совѣщанія съ мистеромъ Думфи. Онъ далеко еще не былъ раззорившимся человѣкомъ. Хотя его собственное состояніе было почти все прожито, но надежды на наслѣдство отъ близкихъ родственниковъ были на столько основательны, что отецъ Гедеона, наведя справки, далъ ему изрядные авансы, и онъ вышелъ сухъ изъ затруднительныхъ обстоятельствъ.

Съ теченіемъ времени его надежды вполнѣ осуществились и послѣ того, какъ отецъ Гедеона взялъ себѣ львиную часть и всѣ кредиторы были удовлетворены, ему все-таки осталась довольно круглая сумма, которую, конечно, капитанъ прожилъ бы въ два года, еслибъ деньги остались въ его рукахъ. Но, какъ замѣтилъ Паукъ мистеру Думфи, онъ оказался не такимъ дуракомъ, какъ его считали. Онъ внялъ совѣту знакомаго стряпчаго, помѣстилъ всѣ свои деньги въ государственные фонды и рѣшился мужественно жить на триста фунтовъ стерлинговъ въ годъ, кромѣ своего капитанскаго жалованія. Затѣмъ, однажды ступивъ на почву благоразумія, онъ нашелъ болѣе выгоднымъ выйти въ отставку и продать свой капитанскій патентъ, а вырученныя деньги пріобщить къ капиталу.

Конечно, его общій доходъ былъ не великъ, но экономная жизнь оказалась вовсе не такой трудной, какъ онъ предполагалъ, и сознаніе, что у него не было долговъ, не мало его утѣшало. Онъ продолжалъ быть членомъ хорошаго клуба и поддерживалъ знакомство съ многими пріятными личностями, съ которыми сошелся во время своего непродолжительнаго пребыванія въ парламентѣ. Онъ зналъ въ Лондонѣ всѣхъ, съ кѣмъ стоило водить знакомство; клубъ служилъ ему городской резиденціей, а многіе пріятели приглашали его охотиться въ своихъ богатыхъ помѣстьяхъ.

Онъ былъ въ очень дружескихъ отношеніяхъ съ вожаками одной изъ политическихъ партій и еслибъ хотѣлъ всегда могъ бы получить снова депутатское мѣсто. Но ему нисколько этого не хотѣлось. Онъ могъ посѣщать палату когда вздумается и преспокойно курить сигары съ пріятелями на террасѣ или слушать пренія подъ галлереей. При этомъ, какъ онъ выражался, избиратели не отравляли каждой минуты его существованія. Онъ любилъ политику и зналъ ее гораздо лучше теперь, чѣмъ въ то время, когда самъ принималъ въ ней дѣятельное участіе. Но всего болѣе ему нравилась та политическая работа, которая производится внѣ палаты. Имя капитана Обрайена не упоминалось въ отчетахъ о политическихъ митингахъ или публичныхъ демонстраціяхъ, но онъ зналъ о томъ, что дѣлалось за кулисами, не менѣе любого политическаго дѣятеля и часто содѣйствовалъ успѣху политическихъ комбинацій, хотя, повидимому, ничего не дѣлалъ.

III.

— Обрайенъ, сказалъ Гедеонъ, когда посѣтитель помѣстился на столѣ вмѣсто стула: — я хочу вступить въ парламентъ.

— Неужели? Это очень любезно и снисходительно съ вашей стороны. Вы, вѣроятно, для начала удостоите взять мѣсто товарища министра или младшаго лорда казначейства?

— Да, я хочу вступить въ парламентъ, повторилъ Гедеонъ, не обращая вниманія на шутки капитана: — и мнѣ кажется, лучше быть депутатомъ отъ графства, чѣмъ отъ города.

Обрайенъ посмотрѣлъ на него съ искреннимъ удивленіемъ. Неожиданное заявленіе Гедеона и его самоувѣренный тонъ поставили капитана въ тупикъ. Очевидно, Гедеонъ хотѣлъ произвести на него подавляющее впечатлѣніе. Обрайенъ обращался за панибрата съ людьми, передъ которыми Гедеонъ готовъ былъ ползать на четверинкахъ, лишь бы никто этого не видалъ. Онъ былъ членомъ клуба, въ которомъ Гедеона непремѣнно забаллотировали бы, еслибъ кто-нибудь рѣшился его предложить. Онъ былъ образованный, свѣтскій человѣкъ, и происходилъ изъ хорошей фамиліи, хотя и не имѣлъ блестящихъ родственныхъ связей. Однако, съ нимъ можно было гораздо легче справиться, чѣмъ съ садовникомъ. Когда Гедеонъ объявлялъ садовнику, что не будетъ Альпъ, то послѣдній, хотя и повиновался, но съ презрительной, надутой физіономіей, ясно говорившей, что онъ считаетъ своего господина осломъ и не высказываетъ этого только изъ чувства самоуваженія. И дѣйствительно, капитанъ Обрайенъ, начавшій разговоръ въ шутливомъ тонѣ, тотчасъ прикусилъ языкъ, понявъ, что дѣло было серьёзное.

— Я позволилъ себѣ послать за вами, продолжалъ съ пріятной улыбкой Гедеонъ, ходя взадъ и впередъ по комнатѣ: — чтобъ переговорить основательно объ этомъ предметѣ. Онъ мнѣ вовсе не знакомъ, а вы въ этомъ отношеніи собаку съѣли. Я хорошенько не знаю, какъ обдѣлываютъ подобныя дѣла, но, кажется, существуютъ опытные люди, которые берутъ на себя трудъ по проведенію кандидатуръ. Подумайте, не возьметесь ли вы за это дѣло и не проведете ли вы меня въ парламентъ. Я не буду жалѣть денегъ и, если вы согласитесь похлопотать, то я вамъ съ благодарностью предложу чекъ въ тысячу фунтовъ, если меня не выберутъ, и въ двѣ тысячи, если я буду избранъ.

— Къ которой партіи вы примкнете?

— Это еще вопросъ, который надо обсудить, отвѣчалъ Гедеонъ, словно дѣло шло о выборѣ цвѣта обоевъ: — я не особенно много занимался политикой, никогда не читалъ цѣликомъ парламентскихъ рѣчей и обыкновенно пропускаю въ газетахъ передовыя статьи. Вы видите, вамъ придется разработывать дѣвственную почву.

— Тѣмъ лучше, хотя въ политическомъ отношеніи это довольно рѣдкій случай. Боркъ замѣчалъ, что большинство людей отстало въ политикѣ на пятьдесятъ лѣтъ, т. е. что они справедливо и разумно судятъ о событіяхъ, происшедшихъ полвѣка тому назадъ, но имѣютъ узкій и не либеральный взглядъ на то, что совершается у нихъ на глазахъ. А вы буквально отстали на сорокъ лѣтъ или на тридцать восемь — я хорошенько не знаю — потому что никогда еще не занимались политикой. Обыкновенно кандидаты, являясь передъ своими избирателями, знаютъ напередъ, какія мнѣнія они хотятъ поддерживать — либеральныя или консервативныя. Но вы, повидимому, не заботясь о политической программѣ, рѣшили только поставить свою кандидатуру въ графствѣ, а не въ городѣ. Отчего вы отдаете предпочтеніе графству?

— Потому что я всегда слышалъ, что представитель графства имѣетъ болѣе политическаго значенія, чѣмъ представитель города. Кромѣ того, признаюсь, я очень цѣню общественное положеніе, хотя ни въ грошъ не ставлю политику. Поставивъ свою кандидатуру въ графствѣ, все равно увѣнчается ли она успѣхомъ или нѣтъ, я войду въ сношенія съ людьми, съ которыми хочу завести знакомство и даже дружбу. А если я попаду въ парламентъ, то сразу займу почетное мѣсто. Надъ представителемъ графства нельзя издѣваться, увѣряя, что онъ обязанъ своимъ выборомъ ирландскимъ голосамъ, какъ говорятъ о городскихъ депутатахъ.

— Вы правы, отвѣчалъ Обрайенъ, видя, что Гедеонъ, несмотря на свое невѣжество въ политикѣ, пришелъ практическимъ чутьемъ къ разумному заключенію: — и я бы вамъ совѣтовалъ принять сторону либераловъ. Представителей графствъ такъ много въ консервативной партіи, что ихъ тамъ не цѣнятъ. Напротивъ, въ нашихъ рядахъ ихъ очень мало, особенно теперь. Еслибъ вамъ удалось отбить представительство какого-нибудь графства у консерваторовъ, либеральные вожаки обратили бы на васъ вниманіе и вы сразу заняли бы видное мѣсто въ нашей партіи и особенно на ея обѣдахъ. Однако, я не могу скрыть отъ васъ, что человѣкъ съ такими достоинствами, какъ вы, скорѣе проложитъ себѣ дорогу среди торіевъ, чѣмъ среди либераловъ. Торійская партія, подъ предводительствомъ Диззи, поставила себѣ за правило давать ходъ молодымъ людямъ, никогда не забывать оказанныхъ услугъ и возвышать — даже чрезмѣрно — истинные таланты. Быть можетъ, они поступаютъ такъ потому, что таланты у нихъ рѣдкость. Вотъ посмотрите на Марчанта. Мѣсяцъ тому назадъ, его имя было извѣстно только обычнымъ посѣтителямъ судебныхъ засѣданій; онъ считался хорошимъ юристомъ, ловкимъ ораторомъ и талантливымъ молодымъ адвокатомъ, которому поручали иногда крупныя дѣла. Но большинство торійской партіи его не знало и, встрѣтивъ его въ гостинной, никто изъ нихъ не поклонился бы ему.

— Что же онъ сдѣлалъ? Я не знакомъ съ закулисной исторіей политическаго міра.

— Вотъ вамъ и слава! Онъ отбилъ представительство одного большого города у либеральной партіи, когда торіи начали опасаться, что надоѣли странѣ. Какъ только онъ вступилъ въ парламентъ, его взялъ подъ свое покровительство могущественный министръ, и ему дали возможность сказать свою дѣвственную рѣчь среди преній по важному животрепещущему вопросу; онъ исполнилъ возложенную на него обязанность очень хорошо и если только его партія сохранитъ власть послѣ слѣдующихъ выборовъ, то онъ непремѣнно будетъ генералъ-атторнеемъ. Но примѣръ старика Кадвалледера подходитъ къ вамъ еще лучше. Онъ не былъ ни адвокатомъ, ни ораторомъ и вообще не обнаруживалъ никакихъ необыкновенныхъ талантовъ. Но онъ сохранилъ за торіями представительство, которое она боялись потерять, и потому его появленіе въ палатѣ было привѣтствовано съ такимъ восторгомъ, словно онъ одержалъ побѣду при Трафальгарѣ или Ватерло. Да, наши либеральные вожаки въ этомъ отношеніи очень ошибаются. Они слишкомъ по комерчески относятся къ своей партіи. И, подумавши зрѣло, я прихожу къ заключенію, что на вашемъ мѣстѣ и съ вашими воззрѣніями я, пожалуй, предпочелъ бы торійскую партію.

— Вы полагаете, что ваши вожаки не обратятъ на меня вниманія, еслибъ я одержалъ побѣду на выборахъ въ одномъ изъ графствъ?

— Нѣтъ, я уже вамъ сказалъ, что подобная побѣда непремѣнно обратитъ на васъ вниманіе либеральной партіи. При вашемъ первомъ появленіи въ палатѣ, васъ встрѣтятъ криками одобренія и по всей вѣроятности Джильберту будетъ поручено васъ представить Гладстону и другимъ вожакамъ партіи. Но черезъ двѣ недѣли васъ забудутъ, если вы не докажете, что въ состояніи быть полезнымъ или непріятнымъ для вожаковъ. Гладстонъ великій государственный человѣкъ и удивительный предводитель партіи въ критическую минуту. Но въ мелочахъ онъ ниже всякой критики. Онъ никогда не узнаетъ своего сторонника, встрѣчая его въ галлереяхъ палаты, въ библіотекѣ или на улицѣ. Онъ всегда витаетъ въ облакахъ и страшно подумать, сколькимъ людямъ онъ наступаетъ на ноги и тѣмъ превращаетъ ихъ изъ сторонниковъ въ злѣйшихъ враговъ. Напримѣръ, въ настоящее время либеральная партія очень встревожена выходками одного изъ самыхъ видныхъ ея членовъ. Онъ вѣчно брыкается и причиняетъ своей партіи много вреда. Онъ ничего не хочетъ для себя и для своей многочисленной семьи и потому съ нимъ нѣтъ никакого ладу. А во всемъ виноватъ Гладстонъ, который со всѣхъ точекъ зрѣнія долженъ былъ бы находиться въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ съ этимъ депутатомъ. Онъ самъ и его родственники оказали громадныя услуги либеральной партіи и лично Гладстону. Но когда онъ является въ палату, Гладстонъ не обращаетъ на него вниманія, не видитъ его, когда съ нимъ встрѣчается, избѣгаетъ случаевъ поболтать съ нимъ и вообще игнорируетъ его существованіе. Нѣкоторымъ людямъ это кажется очень обиднымъ, и вотъ почему наша партія довольно холодно относится къ личнымъ нападкамъ торіевъ на Гладстона.

— Я видѣлъ его однажды на публичномъ митингѣ и онъ мнѣ показался очень любезнымъ джентльменомъ.

— Да, въ публикѣ онъ ведетъ себя отлично и можетъ быть очень любезенъ, когда этого захочетъ: но бѣда въ томъ, что онъ очень рѣдко этого хочетъ. Посмотрите, какой контрастъ въ этомъ отношеніи представляетъ Диззи. Весело видѣть, какъ эта старая лиса обходитъ людей. Находясь въ нижней палатѣ — а я право не знаю, какъ его партія обойдется тамъ безъ него — онъ всегда былъ на своемъ мѣстѣ, все видѣлъ и все слышалъ. Если кто-нибудь изъ торіевъ произносилъ приличную рѣчь, Диззи тотчасъ подходилъ къ нему и выражалъ свое одобреніе; если кто-нибудь изъ либераловъ лестно отзывался о немъ или объ его партіи, то могъ быть увѣренъ, что Диззи его случайно встрѣтитъ и наговоритъ ему кучу любезностей. Вы, вѣроятно, слышали, какъ онъ обошелъ О’Каллагана и переманилъ его на свою сторону?

— Нѣтъ, кажется, не слышалъ.

— О’Каллаганъ вступилъ въ парламентъ либераломъ и приверженцемъ ирландскаго самоуправленія. Онъ былъ смѣшной маленькій человѣчекъ, съ чрезмѣрно громкимъ голосомъ и самыми невозможными жестами. Онъ забавлялъ Диззи и тотъ, обративъ на него вниманіе, тотчасъ понялъ его слабую сторону. Однажды О’Каллаганъ шелъ по галлереѣ, ведущей въ палату, и вдругъ почувствовалъ, что кто-то дружески ударилъ его по плечу. «Мистеръ О’Каллаганъ! произнесъ всѣмъ знакомый въ палатѣ голосъ: — вы мнѣ очень напоминаете моего стараго друга Томаса Мура». О’Каллаганъ былъ въ восторгѣ и съ той минуты сдѣлался самымъ преданнымъ приверженцемъ Диззи. Гладстонъ, который также зналъ Мура, не открылъ этого сходства и потому лишился одного голоса.

— А которая партія, по вашему, будетъ долѣе у кормила правленія? спросилъ Гедеонъ, возвращаясь къ вопросу.

— Это соображеніе, конечно, должно вліять на такого безкорыстнаго человѣка, какъ вы. Въ настоящую минуту торіи, повидимому, очень сильны, и, пожалуй, сохранятъ власть на долго. Имя Диззи пользуется такимъ обаяніемъ, что многіе полагаютъ побѣду его партіи на общихъ выборахъ не подлежащей сомнѣнію. Но съ другой стороны Джильбертъ и двое или трое другихъ либераловъ увѣряютъ, что мы, живущіе въ Лондонѣ, ходимъ въ темнотѣ. По ихъ словамъ, сердце страны стоитъ за Гладстона. Конечно, послѣдніе мѣстные выборы не убѣждаютъ въ справедливости этого заключенія, но мѣстные выборы обыкновенно сбиваютъ съ толка самыхъ опытныхъ политическихъ дѣятелей. Черезъ два года наступятъ общіе выборы, а можетъ быть и ранѣе.

— Но полагаете ли вы, что въ теченіи будущихъ двадцати лѣтъ торіи будутъ долѣе пользоваться властью, чѣмъ либералы?

— Нѣтъ, я этого не полагаю. Либералы и консерваторы смѣняютъ другъ друга періодически. Долгое управленіе страны либералами непремѣнно приводитъ за собою торжество консерваторовъ. Мы дѣлаемъ свое дѣло и, окончивъ его, удаляемся на время; притомъ мы всегда возбуждаемъ противъ себя гнѣвъ лицъ, заинтересованныхъ въ сохраненіи старыхъ порядковъ, и, наконецъ, мы дѣйствуемъ слишкомъ энергично, а страна, хотя и не имѣетъ ничего противъ нашихъ мѣропріятій, но жаждетъ отдыха. Этому желанію вполнѣ удовлетворяетъ торійское министерство, которое дома ничего не дѣлаетъ, а заграницей спускаетъ блестящіе, хотя опасные фейерверки. Но все-таки, если мы возьмемъ въ соображеніе цѣлое столѣтіе или даже четверть его, то убѣдимся, что либералы долѣе сохраняютъ власть въ своихъ рукахъ, чѣмъ торіи, и я увѣренъ, что въ будущемъ управленіе страною торіями будетъ все рѣже и кратковременнѣе.

— Такъ я примкну къ либеральной партіи, сказалъ рѣшительнымъ тономъ Гедеонъ: — въ ея рядахъ уже много людей, подобныхъ мнѣ. Если же я возьму сторону торіевъ, то никогда не буду чувствовать себя дома въ ихъ средѣ. Къ тому же, я увѣренъ, что мои стремленія либеральныя. Я самъ себя создалъ и люблю прогрессъ, а это скорѣе подходитъ подъ либеральную программу, чѣмъ подъ консервативную. Поэтому, Обрайенъ, я — вашъ.

— Рѣшивъ къ какой партіи вы примкнете, вы уже сдѣлали первый шагъ къ вступлепію въ парламентъ. Теперь я вамъ совѣтовалъ бы обдумать хорошенько ваше желаніе, поставить кандидатуру въ графствѣ, а не въ городѣ. Избирательная агитація въ сельскихъ округахъ стоитъ много труда и денегъ, такъ что, право, нельзя сказать, стоитъ ли игра свѣчъ. У насъ также есть герцоги, маркизы, лорды, хотя нестолько, какъ у торіевъ, и эти лица обыкновенно поддерживаютъ своихъ кандидатовъ въ графствахъ: своихъ младшихъ сыновей, товарищей юности и т. д. Не можете же вы поѣхать въ сельскій округъ и, выйдя на большую дорогу, объявить, что вы либеральный кандидатъ. Это дѣло требуетъ большого умѣнія, и врядъ ли человѣкъ, подобный вамъ, можетъ при настоящихъ обстоятельствахъ провести въ сельскомъ округѣ свою кандидатуру.

— Хорошо, объ этомъ мы еще поговоримъ. Повторяю, я не буду жалѣть денегъ. Но во всякомъ случаѣ вы беретесь за мою кандидатуру?

— Да, я не вижу ничего дурного въ вашемъ предложеніи. Это рѣшено, такъ-же, какъ и то, что вы будете либераломъ. Я переговорю обо всемъ съ Джильбертомъ и посмотрю, въ какихъ округахъ сельскихъ или городскихъ можно попытать счастья. Вы, конечно, подождете общихъ выборовъ?

— Я ничего не знаю, и не хочу знать о деталяхъ.

— У васъ странное понятіе о томъ, что такое детали. Но я наведу всѣ справки и увѣдомлю васъ о результатѣ.

Послѣ ухода Обрайена, Гедеонъ продолжалъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ. Торжествующая улыбка играла на его лицѣ. Передъ его глазами носились самыя радужныя видѣнія: то онъ говорилъ за панибрата съ министромъ, то велъ къ обѣду графиню, то дружески перемигивался съ герцогомъ.

IV.

Разговоръ между Гедеономъ Флисомъ и капитаномъ Обрайеномъ въ Карлтонъ-Стритѣ происходилъ 1-го января 1878 года. Поразительный былъ этотъ годъ въ исторіи Англіи и другихъ странъ, годъ постоянныхъ тревогъ и опасеній, годъ, видѣвшій отправку англійскаго флота въ Дарданеллы съ запечатанной инструкціей, призывъ резервовъ и отставку министровъ, послѣ того, что за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ торжественно заявлялось о несправедливости слуховъ насчетъ раздоровъ въ министерствѣ. Но все это еще было скрыто въ нѣдрахъ будущаго и новый годъ невинно покоился въ своемъ бѣлоснѣжномъ, сказальникѣ, хотя онъ и наслѣдовалъ отъ своего предшественника тяжелое бремя. Всюду царило недовольство, всюду грозили бѣдствія. Торговля находилась въ плачевномъ положеніи и нельзя было ожидать лучшихъ дней. Въ Индіи свирѣпствовалъ страшный голодъ, въ Южномъ Валисѣ народъ не имѣлъ работы и нуждался въ хлѣбѣ. Русскіе и турки сражались на Шипкѣ и только что пала Плевна, земляные окопы которой такъ долго защищали турки Османа-паши.

Общественное мнѣніе въ Англіи, находившееся въ теченіи цѣлаго года въ хроническомъ положеніи безпокойства, снова встревожилось неожиданнымъ созваніемъ парламента на 14 января, за три недѣли до обычнаго времени открытія его сессій. Никто не зналъ, что это значило, но всѣ были увѣрены, что подобная спѣшность не могла обѣщать ничего хорошаго. Либеральная партія, попрежнему, барахталась въ «тинѣ отчаянія», куда ее низвергнули выборы 1874 года. Консервативное большинство въ палатѣ общинъ нетолько не уменьшилось, но еще возрасло. Лордъ Гартингтонъ номинально предводительствовалъ либералами, хотя Гладстонъ, вызванный послѣ кратковременнаго удаленія отъ дѣлъ къ энергической борьбѣ, такъ называемыми болгарскими звѣрствами, старался пробудить отъ сна товарищей блестящими вспышками своего пламеннаго, но, по мнѣнію многихъ, несвоевременнаго энтузіазма.

Повидимому, либеральной партіи долго не суждено было подняться, и все пророчило безконечное царство консерваторовъ. Гедеонъ Флисъ самъ не сознавалъ, какую громадную жертву онъ принесъ, рѣшившись сочетать свою судьбу, съ судьбою побѣжденной и расшатанной партіи. Онъ поступилъ такъ по невѣденію, и еслибъ ему было лучше знакомо положеніе дѣлъ, то, конечно, выборъ его палъ бы на торійскую партію, которая продолжала ликовать, не подозрѣвая, чего она лишилась.

Капитанъ Обрайенъ былъ человѣкъ энергичный и не откладывалъ ничего въ долгій ящикъ. Онъ искренно взялся за кандидатуру Гедеона и рѣшился честно заработать двѣ тысячи фунтовъ стерлинговъ, а во во всякомъ случаѣ одну тысячу. Въ этомъ дѣлѣ не было ничего дурного, ничего предосудительнаго для честнаго человѣка. Подобныя дѣла обдѣлываются ежедневно, и хотя капитанъ не желалъ бы, чтобъ свѣтъ узналъ объ его дѣятельности какъ избирательнаго агента, но не имѣлъ ничего противъ такой дѣятельности, а тѣмъ менѣе противъ заработка круглой суммы денегъ.

Спустя два дня послѣ разговора съ Гедеономъ въ Карлтонъ-Стритѣ, онъ заглянулъ въ клубъ Реформы, чтобъ переговорить съ сэромъ Генри Джильбертомъ, либеральнымъ коноводомъ. Сэръ Генри только что ушелъ изъ клуба въ свою контору и капитанъ рѣшился послѣдовать за нимъ.

День былъ ясный, свѣтлый, и солнце ярко блестѣло на удивительно синемъ для Лондона небѣ. Снѣгъ, исчезъ съ лица земли и стужа замѣнилась довольно теплой, почти апрѣльской погодой. Лондонъ былъ уже полонъ, благодаря раннему созыву парламента. Клубы кишѣли членами и въ окрестностяхъ Пель-Мэля можно было встрѣтить людей, которые рѣдко появляются въ январѣ на лондонскихъ улицахъ.

Идя по Парламентской улицѣ, Обрайенъ наткнулся на одного изъ такихъ людей. Смотря на него сзади, нельзя было принять его за старика. Онъ былъ одѣтъ по послѣдней модѣ, пальто на немъ было новое съ иголочки.; а свѣтло-сѣрый съютъ, голубой галстухъ и палевыя перчатки какъ бы привѣтствовали весну. Но внѣшній видъ этого человѣка былъ еще замѣчательнѣе его костюма. Онъ шелъ гордо выпрямившись, хотя медленно и съ трудомъ поднималъ ноги, словно подошвы у него были желѣзныя. Лицо его было очень старое, желтое, пергаментное, съ глубокими морщинами вокругъ рта, надъ верхней губой котораго виднѣлся маленькій клочекъ сверхъестественно черныхъ волосъ. Онъ повидимому былъ погруженъ въ тяжелую думу и не обращалъ никакого вниманія на окружающіе предметы; его тусклые глаза смотрѣли въ пространство и умъ былъ далекъ отъ улицы, по которой онъ шелъ. Многіе изъ прохожихъ кланялись ему, приподнимая шляпу. Иногда онъ машинально наклонялъ голову, но чаще не замѣчалъ поклоновъ. Обрайенъ зналъ его очень хорошо и даже пользовался его расположеніемъ. Проходя, онъ снялъ шляпу, но лордъ Биконсфильдъ не отвѣтилъ на его поклонъ.

— Онъ, вѣроятно, сочиняетъ королевскую рѣчь и старается сказать какъ можно менѣе, въ обязательномъ числѣ извѣстныхъ фразъ, подумалъ капитанъ, оборачиваясь и съ любопытствомъ разсматривая замѣчательную фигуру перваго министра, который походилъ своимъ костюмомъ на тридцатилѣтняго франта, а тяжелой походкой на осмидесятилѣтняго старика.

— У меня есть для васъ кандидатъ, Джильбертъ, сказалъ Обрайенъ, входя въ кабинетъ либеральнаго коновода, который сидѣлъ за письменнымъ столомъ, занятый своей многочисленной корреспонденціей.

— Благодарю васъ. Но еслибы вы намъ подарили городское, или сельское представительство, такъ я былъ бы вамъ гораздо благодарнѣе.

— Да вѣдь нельзя достать представительства безъ кандидата. Всему есть начало, а въ дѣлѣ избранія надо начинать съ кандидата.

— Кто это? богатъ?

— Да.

— Грубоватъ?

— Порядочно.

— Невѣжда?

— Круглый.

— Гм… если вы не очень интересуетесь имъ, то прекратимъ этотъ разговоръ. У меня въ спискахъ занесено, по крайней мѣрѣ, полсотни людей, подходящихъ къ вашему описанію. Всѣ стремятся въ парламентъ, и, право, надо бы положить этому предѣлъ. Каждый разжившійся лавочникъ считаетъ своимъ долгомъ отложить извѣстную сумму на покрытіе расходовъ своей кандидатуры. Но хуже всего, что они обыкновенно требуютъ моей дѣятельной помощи. Они готовы заплатить столько-то, а я долженъ все устроить.. По счастью, въ послѣдніе годы эти люди стали оказывать предпочтеніе консервативной партіи. Но и тамъ дальнозоркій Диззи принимаетъ только крупныхъ богачей. Онъ поощряетъ нарушеніе нашей старинной монополіи на представительство торговли и мануфактуръ, но отвергаетъ всякаго, кто имѣетъ менѣе пятнадцати тысячъ фунтовъ стерлинговъ въ годъ. Все, что ниже этой цифры, можетъ идти къ намъ, все, что выше — встрѣчаетъ радушный пріемъ у нашихъ соперниковъ. Они очень полезны для подписокъ въ Карльтонскомъ клубѣ, охотно платятъ всѣ расходы своей кандидатуры и составляютъ очень полезный и эффектный пьедесталъ для консерватизма.

— Я не знаю, сколько у моего кандидата ежегоднаго дохода, но полагаю, что, судя по опредѣленной вами нормѣ, торіи приняли бы его съ распростертыми объятіями. А такъ какъ онъ оказалъ намъ предпочтеніе, то вопросъ заключается въ томъ, что мы можемъ сдѣлать для него?

— Онъ заплатитъ всѣ расходы?

— Да.

— Есть у него мѣстныя связи?

— Никакихъ. Онъ совершенно новый человѣкъ, самъ себя создалъ и въ своемъ родѣ умный, смышленный малый. Онъ полагаетъ, что рожденъ парламентскимъ ораторомъ и если попадетъ въ палату, то пожалуй, не разъ излишне затянетъ пренія. Но странно: онъ настаиваетъ на томъ, чтобы быть представителемъ графства.

— Это скромно! Какого же графства онъ желаетъ быть представителемъ? Сѣвернаго Шропшира, Мидльсекса, или пожалуй Мидлотьяна, гдѣ онъ побѣдитъ рьянаго Боклю?

— Еслибы вы посовѣтывали ему поставить свою кандидатуру въ одномъ изъ этихъ графствъ, то онъ, конечно, послушался бы васъ, не подозрѣвая вашей злой шутки. Но, право, не слѣдуетъ отказываться отъ союзника.

— Ну, я въ этомъ не увѣренъ. Впрочемъ, если вы достанете человѣка, который захочетъ расшибить себѣ лобъ объ одну изъ этихъ торійскихъ твердынь, то это дѣло не вредное. Напротивъ, это будитъ народъ и обнаруживаетъ настоящее положеніе нашей партіи.

— Вамъ хорошо такъ говорить, но я долженъ подумать и объ его интересахъ. Предоставимъ ему хоть какой-нибудь шансъ на успѣхъ. Нѣтъ ли у васъ городского округа, гдѣ бы коммерческій человѣкъ могъ пройти?

— Нѣтъ ни одного. Вся страна подробно изслѣдована и всѣ города подвергнуты внимательному анализу. Наши акціи, какъ говорятъ, въ упадкѣ; желающихъ быть кандидатами безъ конца. Мнѣ стоитъ большого труда удержать ихъ отъ борьбы между собою, причемъ, конечно, одержали бы успѣхъ наши соперники.

— Подумайте. Мой пріятель человѣкъ дѣловой и далеко не дуракъ. Я увѣренъ, что онъ поведетъ такую энергичную аттаку на графство или городъ, что удивитъ васъ всѣхъ, старыхъ бойцевъ. У него много денегъ и еще болѣе самоувѣренности.

— Это человѣкъ подходящій для нашего времени. Ваше предложеніе меня соблазняетъ. Хорошо, я снова просмотрю мои списки. Да вотъ Сакстонъ, я давно добираюсь до этого города; онъ въ рукахъ торійской семьи Монтгомери и съ 1832 года представителемъ его постоянно кто-нибудь изъ Монтгомери. Я наведу справки о Сакстонѣ и напишу вамъ. А теперь прощайте; посмотрите, сколько мнѣ надо прочесть писемъ.

Одной изъ непонятныхъ загадокъ въ политическомъ мірѣ было положеніе, занимаемое въ либеральной партіи сэромъ Генри Джильбертомъ. Онъ закупорился въ скучной, дурно меблированной комнатѣ на Парламентской улицѣ и работалъ какъ волъ, читая письма и отвѣчая на нихъ, когда естественныя наклонности влекли его къ совершенно инымъ занятіямъ. Онъ былъ страстный охотникъ и рыболовъ, былъ какъ дома на яхтѣ, любилъ лошадей и собакъ. И однако онъ нетолько былъ прикованъ къ Лондону въ лучшіе мѣсяцы въ году, но даже былъ вынужденъ отъ времени до времени ѣздить туда въ такое время года, когда клубы пусты, скамьи въ палатѣ покрыты коричневыми чахлами и Бельгрэвія походитъ на пустыню.

Безъ всякаго сомнѣнія, богатый іоркширскій баронетъ принялъ должность коновода своей партіи не изъ финансовыхъ соображеній. Не говоря уже объ его громадныхъ помѣстьяхъ въ Іоркширѣ, онъ владѣлъ въ Лондонъ, въ Вест-Эндѣ квадратнымъ акромъ земли, наполненнымъ княжескими домами, которые приносили ему громадный доходъ. Его не могла соблазнять и надежда на блестящую награду за труды. Правда, одинъ коноводъ партіи достигъ мѣста спикера, а многіе получили мантію пэра, что, вѣроятно, ожидало въ концѣ-концовъ и Джильберта, если смерть не скоситъ еіо ранѣе.

По временамъ, онъ жаловался на свою судьбу. Если дѣла партіи шли хорошо, то другіе пожинали лавры; если что-нибудь не удавалось, то во всемъ виноватъ былъ онъ одинъ. Но, несмотря на все это, онъ любилъ свое дѣло и принимался за него каждую сессію съ новой энергіей

V.

Обрайенъ передалъ Гедеону Флису свой разговоръ съ сэромъ Генри Джильбертомъ, конечно, въ нѣсколько измѣненномъ видѣ, и Гедеонъ, подчиняясь необходимости, отказался отъ своего пламеннаго желанія быть представителемъ графства. Онъ никогда не терялъ времени и энергіи на безцѣльныя сѣтованія. Онъ вступилъ на новый для себя путь и хоть на время вынужденъ былъ идти на помочахъ у другихъ. Онъ ничего не смыслилъ въ политикѣ, не зналъ ни людей, ни дороги, но чувствовалъ, что вскорѣ освоится и приметъ роль руководителя. Для начала хорошо было вступить въ парламентъ и представителемъ города; въ послѣдствіи же онъ могъ выбрать любое графство и провести свою кандидатуру безъ посторонней помощи.

Въ настоящее время, Обрайенъ былъ для него необходимъ и вполнѣ сознавая этотъ фактъ, онъ считалъ, что купилъ его помощь очень дешево, за тысячу фунтовъ, и еще дешевле, если придется уплатить ему двѣ тысячи. Гедеонъ вообще гордился умѣніемъ выбирать людей, хотя его выборъ не всегда удавался; но въ отношеніи Обрайена онъ дѣйствительно напалъ на человѣка, который лучше всякаго другого могъ обдѣлать это трудное дѣло.

Принявъ необходимыя предварительныя мѣры, Обрайенъ отправился въ безсознательно дремавшій Сакстонъ и имѣлъ тамъ свиданіе съ нѣкоторыми изъ мѣстныхъ либеральныхъ магнатовъ, хотя въ сущности только одинъ мистеръ Танди пользовался дѣйствительной силой. Этотъ мистеръ Танди, мѣстный стряпчій, принадлежалъ къ тому разряду людей, которые, по странной случайности, довольствуются прозябаніемъ въ сонномъ, маленькомъ провинціальномъ городкѣ.

По мнѣнію обывателей Сакстона, онъ могъ достичь до всего, чего пожелалъ бы, и, перебравшись въ Лондонъ, несомнѣнно сталъ бы во главѣ своей профессіи. Но онъ предпочиталъ оставаться въ Сакстонѣ, и тамъ забрался на высшую ступень общественной лѣстницы. Онъ тамъ родился и, надо отдать ему справедливость, охотно указывалъ на маленькую хижину на горѣ, гдѣ жилъ его отецъ, очень бѣдный человѣкъ, такъ что Танди въ юности часто нуждался въ кускѣ хлѣба. Еще мальчикомъ онъ поступилъ въ контору стряпчаго, мистера Соллея, и сначала мелъ полы, перебѣлялъ письма и вообще былъ на побѣгушкахъ. Потомъ, мало по малу, онъ возвысился до положенія писца, и наконецъ сдѣлался компаніономъ престарѣлаго мистера Соллея. Послѣ смерти послѣдняго никто не сталъ оспаривать у Танди наслѣдства старика, и въ одно прекрасное утро мирные жители Сакстона были поражены неожиданнымъ зрѣлищемъ. Вмѣсто старинной полинявшей доски съ именемъ всѣми уважаемаго Соллея, на дверяхъ конторы появилась блестящая мѣдная доска, гораздо большаго размѣра съ надписью крупными буквами:

«Мистеръ Танди, стряпчій.»

Онъ былъ единственнымъ стряпчимъ въ Сакстонѣ и его окрестностяхъ. Но онъ чувствовалъ, что эта мелочная дѣятельность не соотвѣтствовала его великимъ способностямъ. Онъ попытался было открыть переговоры о проведеніи вѣтви желѣзной дороги отъ Сакстона до главной линіи, проходившей на разстояніи тридцати миль, но никто не хотѣлъ строить желѣзную дорогу въ Сакстонъ, куда никто не ѣздилъ и, что еще страннѣе, откуда никто не выѣзжалъ. Попытка мистера Танди не увѣнчалась успѣхомъ, но онъ не отчаявался и возлагалъ свои надежды на будущее. Было еще другое поле дѣятельности, на которомъ онъ могъ пожать лавры, еслибы представился къ тому случай. Онъ считалъ личнымъ для себя оскорбленіемъ и униженіемъ англійской конституціи, что въ Сакстонѣ никогда не происходило избирательной борьбы. Монтгомери, владѣвшіе половиной города и большей частью графства, постоянно проводили одного изъ своихъ представителей. Это продолжалось болѣе тридцати лѣтъ, хотя передъ тѣмъ Сакстонъ имѣлъ свою долю избирательной агитаціи, что доставляло деньги и пиво для избирателей и большія выгоды ловкимъ стряпчимъ.

Прибытіе въ Сакстонъ капитана Обрайена съ рекомендательнымъ письмомъ отъ мистера Вольтерса, либеральнаго землевладѣльца въ графствѣ, пробудило надежды мистера Танди. Онъ по природѣ былъ флегматичнаго темперамента и, сознавая недостатки своего воспитанія, велъ себя такъ, чтобы его невѣжество какъ можно менѣе было замѣтно. Онъ говорилъ очень мало, по крайней мѣрѣ, въ публикѣ и въ своей конторѣ, чрезвычайно медленно и старательно обдумывая каждое слово. Онъ не выразилъ радости, узнавъ отъ Обрайена о цѣли его пріѣзда, но даже распространился о трудности борьбы съ Монтгомери, особенно для человѣка, совершенно чуждаго Сакстону. Однако, въ виду твердой рѣшимости Гедеона Флиса попытать счастіе, онъ взялся сдѣлать все, что было возможно. Надо было посовѣтоваться съ нѣсколькими значительными гражданами Сакстона. Вообще, слѣдовало повести дѣло очень осторожно и деликатно, такъ какъ приходилось побороть много старинныхъ предразсудковъ. Опаснѣе всего было естественное нежеланіе такого почтеннаго города, какъ Сакетонъ, подвергнуться безпокойствамъ избирательной агитаціи.

— Вашъ пріятель, конечно, готовъ на всякія жертвы, если мы его поддержимъ? произнесъ наконецъ стряпчій.

— Всего лучше вамъ самимъ съ нимъ повидаться, отвѣчалъ Обрайенъ: — онъ, вѣроятно, пріѣдетъ въ Сакстонъ, если вы ему назначите день.

На этомъ они и покончили; Обрайенъ вернулся въ Лондонъ, вполнѣ увѣренный, что стряпчій тотчасъ пригласитъ на совѣщаніе именитыхъ гражданъ Сакстона. Но онъ не сказалъ никому ни слова о пріѣздѣ капитана Обрайена, и на слѣдующее утро самъ отправился въ Лондонъ, гдѣ навелъ справки о томъ, что за птица Гедеонъ Флисъ и въ состояніи ли онъ израсходовать большую сумму денегъ для поддержки своей кандидатуры. Вѣроятно, результатъ его развѣдокъ былъ удовлетворительный, потому что спустя нѣсколько дней Гедеонъ Флисъ получилъ записку отъ мистера Танди, который приглашалъ его пріѣхать въ Сакстонъ для переговоровъ съ главными гражданами Сакстона, принадлежавшими къ либеральной партіи, о цѣли поѣздки капитана Обрайена.

VI.

— Разъ, два, три-четыре, пять, шесть; разъ, два, три-четыре, пять, шесть. Теперь лучше, милый папа, только постарайтесь скорѣе повертываться на три-четыре и дѣлайте шаги длиннѣе. Ну, повторимъ. Разъ, два, три-четыре, пять, шесть; разъ, два, три-четыре, пять, шесть. Но вѣдь шаги разные! Есть шагъ верблюжій и шагъ мышиный; если вы отдадите предпочтеніе первому, то я за вами не поспѣю. Ну, начнемъ снова.

Они вальсировали по комнатѣ; она такъ граціозно, какъ можно было съ подобнымъ кавалеромъ, а онъ съ мрачной тяжеловѣсностью единорога. Было девять часовъ вечера, а театромъ дѣйствія служила столовая, довольно большая, но не очень высокая комната, съ громаднымъ окномъ, доходившимъ до пола и украшеннымъ занавѣсками. На столѣ стояла лампа, а самый столъ былъ отодвинутъ въ сторону, изъ опасенія, чтобы вальсировавшій джентльменъ не наткнулся и не повредилъ его, несмотря на всю его массивность. Въ старинномъ книжномъ шкапу виднѣлась очень разнообразная библіотека, отъ «Руководства для судей» Стона, до романа миссъ Брэддонъ «Орора Флойдъ».

Учительница была молодая дѣвушка восемнадцати лѣтъ, въ темно-зеленомъ платьѣ, кокетливо обхватывавшемъ ея хорошенькую фигуру. Еслибы можно было признать безпристрастнымъ мнѣніе полдюжины молодыхъ людей въ Сакстонѣ и его окрестностяхъ, то я назвалъ бы эту молодую дѣвушку очаровательно прекрасной. Но, припоминая всѣ отдѣльныя черты, я не могу не усомниться въ ихъ непогрѣшимости. У нея были густые, русые волосы, причесанные съ той же простотою, какою отличалось ея платье. Глаза ея имѣли легкій фіолетовый оттѣнокъ, который иногда принималъ удивительную мягкость, но эти случаи были очень рѣдки и обыкновенно ея глаза блестѣли умомъ, веселостью и часто ехидствомъ. На щекахъ ея былъ почти всегда румянецъ; музыкальный, серебристый смѣхъ весело переливался за рядомъ жемчужныхъ зубовъ.

Отецъ ея былъ дюжій, здоровенный человѣкъ, тяжеловѣсный во всякое время, а тѣмъ болѣе подъ бременемъ необходимости вальсировать въ тактъ. Онъ казался очень мрачнымъ, словно присутствовалъ на похоронахъ.

— Я думаю довольно, милая Напперъ, промолвилъ онъ наконецъ: — голова у меня что-то кружится. Впрочемъ, если необходимо, то будемъ продолжать.

— Хорошо, папа, на сегодня довольно. Но горе въ томъ, что завтра вечеромъ намъ придется начинать съизнова. Не можете ли вы попрактиковаться днемъ?

— Я и сегодня практиковался, но едва меня не накрыли. Я отставилъ въ сторону всѣ стулья и сталъ уже порядочно вертѣться, считая разъ, два, три-четыре, пять, шесть, какъ вдругъ слуга отворилъ дверь и впустилъ джентльмэна, пріѣхавшаго изъ Лондона по очень важному дѣлу. Онъ вѣроятно слышалъ, какъ я громко считалъ, и, находясь у книжнаго шкапа въ ту минуту, какъ онъ вошелъ, я сдѣлалъ видъ, что считаю книги. Что же теперь мы будемъ пѣть?

— Да, папа, но можетъ быть вы хотите перевести дыханіе. Я сяду за фортепіано и съиграю вамъ тему, чтобы вы лучше попали въ тактъ.

Она начала наигрывать извѣстную ирландскую пѣснь Зеленый цвѣтъ, весело подмигивая отцу, который билъ рукою по креслу, хотя сильно ошибался, если полагалъ, что бьетъ тактъ.

— Ну, папа, начинайте пѣть, но не оглушите разомъ.

Лицо почтеннаго джентльмэна приняло прежнее тревожное выраженіе, но онъ быстро повиновался и, вставъ съ кресла, подошелъ къ фортепьяно. Онъ началъ пѣть и сходство его съ единорогомъ сдѣлалось еще поразительнѣе. Я никогда не слыхалъ, какъ поетъ единорогъ, но, конечно, если въ сосѣднемъ домѣ былъ подобный звѣрь, то онъ откликнулся бы на отчаянный вопль своего товарища.

"Я встрѣтилъ Наппера Танди,

И взявъ меня за двѣ руки

Съ печалью спросила она:

Что Ирландіи бѣдной судьба?

На этотъ первый куплетъ, пропѣтый съ адскимъ воемъ, отвѣчалъ свѣжій, мелодичный голосокъ:

На зеленомъ острову меркнетъ солнца свѣтъ

На плаху приводитъ зеленый тамъ цвѣтъ.

— Это слишкомъ для васъ высоко, папа, и я вамъ выберу получше пѣсню.

— Но я люблю «Зеленый цвѣтъ». Я слышалъ эту пѣснь много лѣтъ тому назадъ, когда ты ходила еще въ панталончикахъ и я былъ хозяиномъ въ своемъ домѣ. Я постоянно пѣлъ ее тебѣ и потому ты стала называть себя Напперъ. Я полагаю, что всѣ въ Сакстонѣ думаютъ, что ты крещена Напперъ.

— Вы мнѣ напѣвали совсѣмъ не то, и настоящій «Зеленый цвѣтъ» не походитъ на вашу пѣснь.

— И ты мнѣ это говоришь послѣ того, какъ часами сиживала на моихъ колѣняхъ, упрашивая, чтобы я спѣлъ Напперъ Танди.

— А сколько разъ я вамъ повторяю, папа, что Напперъ Танди былъ онъ, а не она, какъ вы поете.

— И буду всегда такъ пѣть. Я знаю только одну Напперъ Танди — она злая дѣвчонка.

И онъ съ любовью поцѣловалъ ее въ обѣ щеки.

Этотъ горячо любящій родитель былъ не кто иной, какъ стряпчій мистеръ Танди. Почти всѣ вечера проводилъ онъ подобнымъ образомъ въ обществѣ своей дочери. Уже болѣе четырехъ лѣтъ онъ бралъ у нея уроки пѣнія, танцамъ же началъ учиться недавно, въ виду приближавшагося бала, на которомъ будетъ присутствовать все графство. Напперъ Танди впервые была на балу въ прошломъ январѣ и съ тѣхъ поръ не переставала восторгаться его великолѣпіемъ. Готовясь ко второму балу, она рѣшила, что будетъ танцовать первый вальсъ съ своимъ отцомъ, хотя онъ до тѣхъ поръ предпочиталъ танцамъ вистъ. Но что рѣшила Напперъ было закономъ, и еслибъ она велѣла ему запереть контору и пойти по улицамъ съ шарманкой, то онъ безпрекословно повиновался бы.

Что же касается до пѣнія, то онъ чувствовалъ въ себѣ талантъ и по воскресеньямъ подтягивалъ въ церкви гимны съ необыкновенной энергіей. Напперъ сомнѣвалась въ достиженіи имъ вокальныхъ успѣховъ и скорѣе разсчитывала, что онъ съ ея помощью протанцуетъ вальсъ, чѣмъ будетъ пѣть въ тактъ. Но такъ какъ они жили въ домѣ, стоявшемъ особнякомъ, то сосѣдей не безпокоили его музыкальныя упражненія.

— Что вы дѣлали сегодня, папа? спросила молодая дѣвушка во окончаніи урока.

— Какъ всегда, писалъ письма, принималъ кліентовъ и ходилъ въ судъ; впрочемъ, одинъ посѣтитель изъ Лондона явился по необыкновенному дѣлу.

— Уже не по желѣзной ли дорогѣ, которая такъ занимала васъ два года тому назадъ, что вы три недѣли не брали уроковъ пѣнія?

— Нѣтъ, дѣло еще интереснѣе. У насъ въ городѣ будетъ избирательная борьба на слѣдующихъ выборахъ. Но это не моя тайна, и прошу не болтать. А теперь пора спать; завтра мнѣ надо рано встать, чтобъ поспѣть на утренній Лондонскій поѣздъ.

— Къ ночи вы вернетесь?

— Да, отвѣчалъ, зѣвая, мистеръ Танди.

VII.

— Вы очень заняты, мистеръ Думфи? спросилъ Гедеонъ, входя въ свою контору послѣ полученія письма отъ мистера Танди.

— Нѣтъ, не очень, сэръ, отвѣчалъ Думфи почтительнымъ тономъ, подозрѣвая, что патронъ нашелъ ему другое занятіе.

— Вы, вѣроятно, найдете время съѣздить на морской берегъ. Я хочу поступить въ парламентъ и принялъ предложеніе опозиціи поставить свою кандидатуру въ Сакстонѣ. Я ѣду туда сегодня для свиданія съ именитыми гражданами и намѣренъ взять васъ съ собою, и если дѣло пойдетъ, то вамъ придется жить тамъ отъ времени до времени и сообщать о всемъ происходящемъ.

— Хорошо, сэръ, отвѣчалъ мистеръ Думфи, потирая руки: — я готовъ ѣхать сегодня, но смѣю спросить, мнѣ придется часто и надолго уѣзжать изъ Лондона?

— Это будетъ зависѣть отъ обстоятельствъ. Но вамъ нечего тревожиться. Въ Сакстонѣ прекрасныя морскія купанья и перемѣна воздуха вамъ будетъ очень полезна.

— Можетъ быть, отвѣчалъ мистеръ Думфи: — но у меня есть хозяйство въ Камденъ-Таунѣ и поѣздка на морскія купанья повлечетъ за собою значительные расходы.

— Вы будете жить тамъ на мой счетъ.

Но мистеръ Думфи этимъ не удовольствовался и ловко выговорилъ себѣ прибавку въ пять шиллинговъ къ еженедѣльно получаемымъ тридцати шиллингамъ. Конечно, тяжело было разставаться съ мистриссъ Думфи, но разлука предполагалась непродолжительная, и прибавка въ пять шиллинговъ составляла большой разсчетъ, особенно въ виду малаго числа кліентовъ Гедеона, который хотя и наживалъ большія деньги, но не въ своей конторѣ.

Такимъ образомъ, мистеръ Гедеонъ Флисъ и мистеръ Думфи отправились въ Сакстонъ, гдѣ свиданье съ именитыми гражданами было назначено въ гостиницѣ Синій Левъ, бывшей нѣкогда главной квартирой либераловъ. Мистеръ Гульдфинчъ, бакалейщикъ въ Большой Улицѣ, оказавшій значительныя услуги государству въ эпоху парламентской реформы 1812 года, разсказывалъ много интересныхъ эпизодовъ изъ исторіи этой гостиницы. Быть можетъ, самымъ популярнымъ изъ его разсказовъ былъ о появленіи въ залѣ гостиницы Роджера Монтгомери верхомъ на его знаменитой лошади лордъ Грей. Сидя въ сѣдлѣ, онъ произнесъ рѣчь къ избирателемъ, а когда лошадь не захотѣла выйти въ дверь, онъ велѣлъ вынуть оконную раму и, пришпоривъ лорда Грея выскочилъ черезъ окно на Большую Улицу, словно онъ всегда такъ удалялся съ политическаго митинга.

Въ небольшой, но уютной комнатѣ гостинницы принялъ мистеръ Танди новаго кандидата и его секретаря. Именитые граждане, помощь которыхъ была необходима для успѣха на выборахъ, торжественно сидѣли вокругъ стола, словно собирались произвести судебное слѣдствіе надъ мертвымъ тѣломъ. Когда кандидатъ подъѣхалъ къ подъѣзду, они дружески разговаривали между собою, стоя передъ каминомъ, но, услыхавъ шумъ колесъ приняли положеніе, болѣе соотвѣтствовавшее важности совѣщанія и ихъ неподкупному достоинству.

Гедеонъ крѣпко пожалъ руку всѣмъ присутствующимъ, которые встрѣтили его очень радушно и подозрѣвая, что мистеръ Думфи былъ второй кандидатъ, простерли свое радушіе и на него.

— Господа, сказалъ мистеръ Танди: — вы знаете, для чего мы собрались, и я считаю излишнимъ формально объяснять цѣль вашего митинга. Джентльмэнъ, котораго мы видимъ въ нашей средѣ и который сидитъ въ креслѣ у камина, поспѣшно прибавилъ мистеръ Танди, такъ какъ четыре именитыхъ гражданъ не были вполнѣ увѣрены, на комъ изъ двухъ пріѣзжихъ остановить свое вниманіе: — рекомендованъ намъ вліятельными членами либеральной партіи въ Лондонѣ. Но что еще важнѣе для насъ, гражданъ Сакстона, не привыкшихъ слѣпо повиноваться приказаніямъ лондонскихъ кружковъ, это пламенная поддержка нашего почтеннаго друга мистера Вальтера изъ Стонлея.

Именитые граждане кивнули утвердительно. Мистеръ Вальтеръ принадлежалъ къ хорошему семейству и если онъ не проживалъ въ Сакстонѣ столько денегъ, сколько было бы желательно, то все-таки онъ обращалъ на ихъ городъ должное вниманіе.

— Быть можетъ, мистеръ Флисъ найдетъ возможнымъ изложить свое мнѣніе о главнѣйшихъ политическихъ вопросахъ дня. Мы здѣсь стоимъ за истинный либерализмъ, означающій въ нашихъ глазахъ наибольшее благо наибольшему числу.

— Конечно, отвѣчалъ Гедеонъ, и вынулъ изъ кармана пачку мелко исписанныхъ листовъ бумаги.

Наканунѣ, онъ имѣлъ продолжительное совѣщаніе съ Обрайеномъ и тотъ набросалъ ему замѣтки о нѣсколькихъ предметахъ, которые слѣдовало развить для ознакомленія избирателей съ его политическими взглядами. Такъ какъ всѣ эти вопросы были одинаково незнакомы ему, то онъ боялся спутать эти замѣтки и сказать, напримѣръ, объ избирательныхъ правахъ графства то, что относилась до мѣстныхъ налоговъ. Но онъ принялъ всѣ предосторожности, чтобъ избѣгнуть подобной ошибки.

— Прежде чѣмъ нашъ благородный другъ начнетъ свою политическую исповѣдь, произнесъ мистеръ Гульдфинчъ пискливымъ голоскомъ: — я позволю себѣ замѣтить, что 1832 г., когда являлись къ намъ кандидаты, мы всегда начинали съ начала. Мы прежде всего имѣемъ мѣстные интересы, а потомъ уже государственные. Поэтому, лучше начнемъ съ мѣстныхъ вопросовъ, а потомъ перейдемъ къ государственнымъ.

Гедеонъ бросилъ вопросительный взглядъ на мистера Танди, какъ бы прося объясненія, но стряпчій, принявъ на себя холодный видъ, смотрѣлъ въ окно.

— Дѣло въ томъ, прибавилъ мистеръ Ферминджеръ: — что нашъ представитель долженъ главнымъ образомъ заботиться объ интересахъ Сакстона; мы здѣсь нуждаемся во многомъ и не любимъ людей, которые заботятся болѣе о дорогѣ въ Индію, чѣмъ о мостовой на Большой Улицѣ.

Мистеръ Ферминджеръ былъ мясникъ и привыкъ рубить съ плеча не только въ своей лавкѣ, но и въ разговорѣ.

— Вы совершенно правы, отвѣчалъ Гедеонъ, поспѣшно взглянувъ на свои листки: — много говорятъ глупостей по вопросу о дорогѣ въ Индію. Затрудненія, лежащія на пути Россіи, въ какую бы сторону она ни направилась, громадны. Ей придется перейти черезъ высокій горный кряжъ, какъ его… право, позабылъ названіе.

И онъ сталъ торопливо перебирать свои листки.

— Это все равно, сэръ, произнесъ мистеръ Бурнапъ: — я вполнѣ раздѣляю мнѣніе мистера Ферминджера — мы люди дѣловые и хотимъ прежде всего знать вашъ взглядъ на уменьшеніе мѣстныхъ налоговъ.

— О, вопросъ о мѣстныхъ налогахъ, отвѣчалъ Гедеонъ: — самый животрепещущій, и будьте увѣрены, что онъ разрѣшится къ вашему полному удовольствію, господа, если только у насъ будетъ снова либеральное министерство. Мое личное мнѣніе…

Обрайенъ по этому вопросу написалъ слишкомъ много; онъ вдался въ историческія подробности, а не написалъ сверху въ нѣсколькихъ словахъ сущность дѣла. Поэтому, наступило неловкое молчаніе, въ продолженіи котораго Гедеонъ, красный какъ индѣйскій пѣтухъ, перелистывалъ свои замѣтки.

Мистеръ Ферминджеръ щелкалъ пальцами. Мистеръ Гульдфинчъ качалъ головой. Мистеръ Бурнапъ началъ что-то насвистывать, а мистеръ Танди продолжалъ упорно смотрѣть въ окно. Гедеонъ сознавалъ, что почва колеблется подъ его ногами. Онъ отлично объяснилъ бы свое мнѣніе по вопросу о мѣстныхъ налогахъ, еслибъ Обрайенъ выразилъ это мнѣніе сверху страницы крупными буквами, а не въ концѣ длинныхъ фразъ, нечетко написанныхъ. И теперь ему приходила въ голову мысль, что политика вовсе не такое легкое дѣло, какъ онъ полагалъ. На его счастіе, неожиданно всталъ мистеръ Джонъ Григсъ, обойщикъ.

— Къ чему терять время на пустяки! воскликнулъ онъ: — и разсуждать о дорогѣ въ Индію и о мѣстныхъ налогахъ. Мы всѣ люди дѣловые и практическіе. Мы собрались сюда, чтобъ узнать вашъ взглядъ на нѣкоторые лично интересующіе насъ вопросы. Если вы либералъ, то, значитъ, и поддерживаете либеральныя мнѣнія — вотъ и все. Но какъ вы думаете вести избирательную агитацію? Я человѣкъ прямой и люблю, чтобъ все было чисто, ясно. Какъ вы намѣрены давать: одинъ ежегодный обѣдъ или, по старинному обычаю, два: на Рождествѣ и въ Ивановъ день? Сколько вы пожертвуете въ пользу мѣстныхъ учрежденій?

Лучъ свѣта озарилъ омраченный на минуту умъ кандидата. Улыбка снова показалась на его встревоженномъ лицѣ. Онъ свернулъ замѣтки, написання для него Обрайеномъ, и спряталъ ихъ въ карманъ.

— Господа! сказалъ онъ самонадѣяннымъ тономъ: — въ отношеніи вопросовъ, поднятыхъ моимъ благороднымъ другомъ, фамиліи котораго я, по несчастію, не знаю…

— Григсъ, обойщикъ, въ Большой улицѣ. Позвольте мнѣ представить вамъ мой адресъ.

— Мой благородный другъ, мистеръ Григсъ, возбудилъ именно тѣ вопросы, которые намъ надо обсудить, и въ этомъ отношеніи, я увѣренъ, вы останетесь довольны мною. Я не могу не сознаться, что глубокое изученіе всѣхъ политическихъ вопросовъ затрудняетъ человѣка, ежели требуютъ, чтобъ онъ высказалъ свое мнѣніе объ нихъ въ нѣсколькихъ словахъ; но я полагаю, господа, что будетъ достаточно простого заявленія о поддержкѣ мною тѣхъ либеральныхъ принциповъ, которымъ мы обязаны величіемъ нашего отечества, и затѣмъ мы будемъ въ состояніи перейти къ вопросамъ, затронутымъ мистеромъ Бригсомъ, который, я увѣренъ, заткнулъ за поясъ всѣхъ лондонскихъ обойщиковъ.

Нетолько кандидатъ оправился отъ своего смущенія, но именитые граждане также просіяли. Даже мистеръ Танди пересталъ смотрѣть въ окно и устремилъ свой взглядъ самымъ дружескимъ образомъ на Гедеона.

— Быть можетъ, мистеръ Танди, продолжалъ Гедеонъ: — вы сообщите намъ подробности о тѣхъ благотворительныхъ учрежденіяхъ, которыя дѣлаютъ такую честь провинціальнымъ городамъ. У васъ, конечно, есть больница?

— Нѣтъ, у насъ не имѣется въ настоящее время больницы, отвѣчалъ стряпчій съ видимымъ сожалѣніемъ: — но мы полагаемъ, что, съ теченіемъ времени, если новые выборы будутъ происходить довольно часто и политическія партіи станутъ появляться поочередно у кормила правленія, то мы вскорѣ откроемъ небольшой госпиталь. Между тѣмъ, у насъ есть клубъ любителей крикета, очень почтенное учрежденіе, есть общество оказанія помощи береговымъ жителямъ, оказывающее большія услуги и нуждающееся въ фондахъ, и богадѣльня для престарѣлыхъ гражданъ. У насъ, по временамъ, бываютъ благотворительные базары и можно было бы устроить гонку для лодочниковъ, составляющихъ очень почтенную корпорацію и стойко подающихъ голоса за излюбленнаго ими кандидата, все равно, къ какой бы партіи онъ ни принадлежалъ. «Люди, а не мѣропріятія» — вотъ ихъ лозунгъ.

— Все это прекрасныя учрежденія и я почту за честь оказать имъ поддержку, произнесъ Гедеонъ, дѣлая замѣтки карандашомъ съ своей памятной книжкѣ: — но, конечно, мнѣ излишне упоминать въ присутствіи человѣка, юридическія познанія котораго высоко цѣнятся въ Лондонѣ, что законъ смотритъ косо на расходованіе денегъ кандидатомъ наканунѣ выборовъ.

— Это затрудненіе можно обойти, замѣтилъ мистеръ Танди.

— А я вотъ что полагаю, неожиданно произнесъ мистеръ Григсъ: — представитель города долженъ въ немъ жить. Я не сочувствую людямъ, которые являются къ своимъ избирателямъ только разъ въ годъ, чтобъ произнести длинную политическую рѣчь. Представитель графства обыкновенно имѣетъ осѣдлость въ графствѣ, а я говорю: пусть представитель города имѣетъ осѣдлость въ городѣ.

— Вы совершенно правы, подтвердилъ мистеръ Ферминджеръ, сообразившій тотчасъ, что депутатъ, проживая въ городѣ, будетъ забирать много мяса: — мы люди старомодные въ Сакстонѣ и любимъ, чтобъ нашъ депутатъ жилъ рядомъ съ нами.

— Вы, конечно, не хотите сказать рядомъ съ вашей лавкой, мистеръ Ферминджеръ, возразилъ Мистеръ Бурнапъ, подрядчикъ по постройкамъ: — въ окрестностяхъ города есть много живописныхъ уголковъ, гдѣ человѣкъ со вкусомъ могъ бы выстроить прекрасный домъ.

— И я увѣренъ, что еслибъ мистеръ Бурнапъ выстроилъ, а мистеръ Григсъ украсилъ своей работой этотъ домъ, то онъ былъ бы достоинъ Сакстона, сказалъ Гедеонъ. — Эта мысль мнѣ очень нравится. Я имѣю уже коттеджъ, но очень маленькій. Сакстонъ пришелся мнѣ по вкусу. Я увѣренъ, что воздухъ Сакстона мнѣ полезенъ. Я уже чувствую себя лучше, хотя нахожусь здѣсь не болѣе часа. Какой у васъ живительный морской воздухъ!

И онъ потянулъ въ себя воздухъ, но, вмѣсто морской свѣжести, почувствовалъ пріятный запахъ жареной индѣйки. Это напомнило ему, что, входя въ гостинницу, онъ спросилъ, сколько господъ его ждутъ, и заказалъ хорошій обѣдъ.

— Ну, я полагаю, господа, что дѣло теперь въ шляпѣ, произнесъ онъ: — если я пропустилъ какія-нибудь подробности, то позвольте мнѣ увѣрить васъ, что никакія экономическія соображенія не удержатъ меня отъ исполненія моего долга въ отношеніи почтенныхъ гражданъ, которые почтутъ меня своимъ довѣріемъ.

— Надо подумать о мачтахъ и флагахъ, замѣтилъ мистеръ Гульдфинчъ.

— О, другъ мой! отвѣчалъ съ доброжелательной улыбкой Гедеонъ: — эти украшенія были обязательны въ ваше время, но теперь они, кажется, воспрещены, не правда ли, мистеръ Танди?

— Флаги воспрещены, но мачты дозволены, произнесъ стряпчій, неохотно сознавая, что онъ даетъ юридическій совѣтъ безъ всякой надежды получить за него по таксѣ шесть шиллинговъ и восемь пенсовъ.

— Такъ у насъ будутъ мачты, сказалъ Гедеонъ весело: — а теперь, господа, перейдемте въ столовую, гдѣ я позволилъ себѣ заказать маленькій обѣдъ.

Это предложеніе было принято съ большимъ сочувствіемъ; особенно былъ доволенъ мистеръ Ферминджеръ, который уже мысленно разсчитывалъ, сколько мяса забрали въ его лавкѣ.

Обѣдъ прошелъ очень весело и никто не былъ веселѣе самого Гедеона. Онъ началъ дѣло несчастливо, благодаря проклятымъ замѣткамъ Обрайена. Но какъ только онъ почувствовалъ себя въ родномъ элементѣ, все пошло какъ по маслу. Онъ даже открылъ въ себѣ никѣмъ не подозрѣваемый источникъ остроумія и всѣ присутствующіе помирали со смѣха отъ его шутокъ и каламбуровъ.

Мистеръ Танди предложилъ тостъ за новаго представителя Сакстона, который былъ встрѣченъ троекратнымъ ура. Гедеонъ отвѣчалъ съ чувствомъ и заложилъ руку за жилетъ. Онъ самъ былъ удивленъ своимъ краснорѣчіемъ. Онъ ни разу не запнулся, а говорилъ гладко, складно. Что же касается до идей, развиваемыхъ имъ, то должно полагать, что все обстояло благополучно, судя по оглушительнымъ крикамъ одобренія со стороны именитыхъ гражданъ, что, естественно, развивало въ нихъ жажду.

По счастью, было уже темно, когда эти почтенные джентльмэны разошлись по домамъ. Они вышли изъ гостинницы всѣ подъ руку и было рѣшено, что перваго отведутъ домой Гульдфинча изъ уваженія къ его старости. Но Гедеонъ, выпившій очень мало, не могъ не подумать, что плохо придется тому изъ именитыхъ гражданъ, который будетъ вынужденъ отыскать одинъ свое жилище послѣ водворенія по мѣсту жительства товарищей.

VIII.

Замѣчаніе мистера Бурнапа о томъ, что Сакстонъ ожидаетъ отъ популярнаго депутата постройки дома въ городѣ или въ его окрестностяхъ, нашло сочувственный отголосокъ въ сердцѣ Гедеона. Онъ убѣдился по опыту въ своемъ коттеджѣ, что ни что его такъ не тѣшило, какъ постройка. Если же эта слабость и стоила денегъ, то онъ не курилъ, не пилъ и вообще не имѣлъ привычекъ, обходившихся другимъ очень дорого, а потому могъ позволить себѣ хоть какую-нибудь забаву.

Такимъ образомъ, обсуждая этотъ вопросъ на слѣдующее утро, онъ спрашивалъ себя не о томъ, благоразумно ли израсходовать большую сумму денегъ, но о томъ, достаточно ли велики шансы на успѣхъ его кандидатуры въ Сакстонѣ, чтобъ водвориться тамъ на постоянное житье. Это было слишкомъ крупное предпріятіе, чтобъ рѣшиться на него разомъ. Онъ остался цѣлую недѣлю въ «Синемъ Львѣ» вмѣстѣ съ мистеромъ Думфи и, не обнаруживая своихъ дальнѣйшихъ намѣреній, навелъ обстоятельныя справки, чего могъ ждать въ Сакстонѣ человѣкъ, который смѣло и не жалѣя денегъ явился бы соперникомъ мистера Монтгомери.

Повидимому, всѣ избиратели Сакстона держались принципа прибрежныхъ жителей, нуждавшихся въ людяхъ, а не въ мѣропріятіяхъ. Мистеръ Монтгомери былъ не дурной депутатъ. Онъ происходилъ изъ хорошей семьи, жилъ по сосѣдству, имѣлъ особое мѣсто въ приходской церкви, довольно щедро жертвовалъ на мѣстныя благотворительныя учрежденія и проживалъ въ городѣ порядочную сумму денегъ. Но въ послѣдніе годы мистеръ Гульдфинчъ сталъ подозрѣвать, что мистеръ Монтгомери имѣлъ сношенія съ лондонскими кооперативными складами. Носились слухи, что по временамъ со станціи желѣзной дороги отвозили въ помѣстье мистера Монтгомери большіе деревянные ящики. Конечно, все это были только подозрѣнія, но они возбуждали тревожные толки въ буфетѣ «Синяго Льва», гдѣ мистеръ Думфи, въ интересахъ своего патрона, провелъ одинъ вечеръ, выкурилъ три трубки и выпилъ три стакана грога, которые были поставлены, разумѣется, на счетъ Гедеону. Кромѣ того, мистеръ Монтгомери въ сношеніяхъ съ своими избирателями выказывалъ слишкомъ много самоувѣренности. Онъ считалъ себя несмѣняемымъ. Впродолженіи пятидесяти лѣтъ Сакстонъ имѣлъ своимъ депутатомъ члена семьи Монтгомери и теперешнему его представителю казалась нелѣпой мысль, чтобъ какой-нибудь чуждый городу пришлецъ дерзнулъ вступить съ нимъ въ соперничество. Оспаривать у него представительство Сакстона казалось мистеру Монгомери все равно, что оспаривать у него право прогуливаться въ его собственной картинной галлереѣ или сидѣть въ покойномъ креслѣ передъ каминомъ въ его собственномъ кабинетѣ.

Сакстонъ мирился съ этимъ положеніемъ вещей частью по привычкѣ, но главнымъ образомъ, какъ думалъ Гедеонъ, по невозможности освободиться отъ гнета Монтгомери. Какъ его собственныя наблюденія, такъ и свѣденія, собранныя мистеромъ Думфи, вполнѣ убѣдили его, что нетолько онъ имѣлъ большіе шансы на успѣхъ, но что, при разумномъ виденіи избирательной агитаціи, его побѣда была несомнѣнна. Въ чемъ должно было заключаться это разумное веденіе дѣла онъ понялъ изъ разговоровъ съ именитыми гражданами и рѣшилъ удовлетворить мѣстнымъ требованіямъ. Онъ не принадлежалъ къ разряду людей, портящихъ себѣ дѣло скряжничествомъ. Приступая къ какому-нибудь предпріятію, онъ спрашивалъ себя: — что оно принесетъ ему? Но убѣдившись въ его выгодности, онъ не жалѣлъ денегъ для достиженія своей цѣли.

На второмъ собраніи именитыхъ гражданъ въ Синемъ Львѣ присутствовалъ и капитанъ Обрайенъ, и Гедеонъ былъ формально объявленъ либеральнымъ кандидатомъ. До тѣхъ поръ, причина пребыванія его въ Сакстонѣ сохранялась въ тайнѣ. Теперь же, благодаря стараніямъ мистера Гульдфинча, добрая вѣсть распространилась по всему городу и встрѣтила въ курительной комнатѣ Синяго Льва общее сочувствіе. Либералы радовались предстоявшему освобожденію ихъ древняго города отъ торійскаго ярма, а консерваторы, издѣваясь надъ безумной попыткой «политическаго авантюриста», какъ они называли Гедеона, не могли скрыть своего удовольствія при мысли, что избирательная борьба придастъ жизни дремлющему городу.

Вскорѣ Гедеонъ сталъ чувствовать себя общественнымъ дѣятелемъ. Хозяинъ «Синяго Льва» оказывалъ ему самое почтительное вниманіе и увеличилъ на 50 % подаваемые ему счета. Проходя по улицамъ, онъ замѣчалъ, что всѣ смотрятъ на него и съ удовольствіемъ слышалъ, какъ прохожіе говорили другъ другу шепотомъ: — «вотъ онъ». Особенное впечатлѣніе на избирателей производила его одежда; онъ былъ лучше одѣтъ, чѣмъ мистеръ Монтгомери, но не франтомъ.

Прибрежные жители разомъ полюбили его. Онъ по утрамъ отправлялся на морской берегъ и добродушно разговаривалъ со всѣми, кого встрѣчалъ, о самыхъ разнообразныхъ предметахъ, за исключеніемъ представительства Сакстона въ парламентѣ. Его собесѣдники также избѣгали этого предмета, но знали очень хорошо, въ чемъ дѣло, и цѣнили лестное для нихъ вниманіе кандидата. Несмотря на то, что онъ самъ не курилъ, онъ носилъ всегда въ карманѣ кисетъ съ самымъ крѣпкимъ табакомъ и подчивалъ своихъ новыхъ друзей. Поэтому, они называли его «любезнымъ джентльмэномъ» и ставили неизмѣримо выше мистера Монтгомери, которому и въ голову не пришло бы отправиться на берегъ или предложить кому-нибудь табаку.

Съ одинаковымъ искуствомъ и успѣхомъ велъ дѣло Гедеонъ и въ другихъ слояхъ мѣстнаго населенія. По воскресеньямъ, онъ ходилъ въ церковь, и это далеко не было ему такъ непріятно, какъ онъ ожидалъ, потому что онъ сопровождалъ миссъ Танди и сидѣлъ съ нею рядомъ. Онъ былъ большой пріятель съ молодой дѣвушкой. Ей нравился этотъ приличный джентльмэнъ, который долженъ былъ принести столько пользы ея отцу и всему городу. Онъ же, съ своей стороны, считалъ Напперъ самой пріятной представительницей прекраснаго пола, которую онъ когда-нибудь встрѣчалъ. Гедеонъ до сихъ поръ былъ слишкомъ занятъ дѣлами, чтобъ обращать вниманіе на женщинъ, хотя во времена своего отца видалъ много очень хорошенькихъ и красиво одѣтыхъ дамъ. Онѣ обыкновенно плакали, и практическій родитель смотрѣлъ на нихъ съ презрѣніемъ. Но за исключеніемъ этихъ случайныхъ посѣтительницъ, онъ рѣдко встрѣчался съ женщинами, и ни разу серьёзно не обсуждалъ вопроса о томъ, слѣдуетъ ли ему жениться или нѣтъ.

Онъ не думалъ объ этомъ и теперь, сидя рядомъ съ Напперъ за обѣдомъ у ея отца или гуляя съ нею по улицамъ Сакстона. Онъ только чувствовалъ, что она очень пріятный и полезный товарищъ. Она знала всѣхъ въ Сакстонѣ и всѣ ее любили. Куда она ни заходила, въ лавцу, хижину или богатый домъ, ее всюду встрѣчали съ улыбкой. Сопровождавшій ее Гедеонъ также пользовался самымъ радушнымъ пріемомъ со стороны ея друзей и такимъ образомъ безъ всякаго труда распространялъ кругъ своего знакомства. Напперъ не подозрѣвала, что она играла роль избирательнаго агента, и Гедеонъ старательно избѣгалъ всякаго намека на политику или выборы, но въ глубинѣ своей души сознавалъ, что, гуляя съ Напперъ, шутя съ старухами, лаская дѣтей и дружески бесѣдуя съ ихъ отцами, онъ самымъ успѣшнымъ образомъ велъ избирательную агитацію.

IX.

Во время одной изъ прогулокъ съ Напперъ. Гедеонъ наткнулся на замокъ, возвышавшійся на горѣ, у подножія которой гнѣздился маленькій городокъ, помнившій Уайттенагемотъ. Сакстонъ былъ выстроенъ, сожженъ, разграбленъ, снова выстроенъ и снова взятъ приступомъ, однимъ словомъ, испыталъ всѣ удовольствія и треволненія добраго стараго времени. Существующія доселѣ первобытныя зданія, съ покатыми крышами, концы которыхъ отстаютъ отъ земли на два аршина, принадлежатъ эпохѣ, вышедшей изъ памяти людей. Другіе дома, повидимому, падавшіе другъ на друга въ безумный скачкѣ къ морю по откосамъ горы, были не такіе древніе. Но все-таки они были достаточно стары, чтобъ не представлять пошлаго фасада прямоугольныхъ современныхъ англійскихъ домовъ съ аспидными крышами. Они были различнаго вида и величины, имѣя общаго только красновато-бурыя черепичныя крыши, которыя придавали издали маленькому городку, утопавшему въ густой листвѣ деревьевъ, особую прелесть для усталыхъ путниковъ.

Что же касается замка, то онъ находился въ непонятномъ и печальномъ запущеніи; собственникъ его предпочиталъ жить въ монотонномъ бѣломъ домѣ съ большими окнами, рамы которыхъ приподнимались къ верху, а замокъ отдавался въ аренду, вмѣстѣ съ фермой и принадлежавшими къ ней службами. Конечно, нельзя было ожидать, чтобы фермеръ болѣе дорожилъ этимъ наслѣдіемъ прошедшаго, чѣмъ владѣлецъ. Онъ не нуждался въ немъ, но такъ какъ замокъ стоялъ на арендуемой имъ землѣ, то онъ долженъ былъ извлечь изъ него какую-нибудь пользу и потому отдалъ его въ счетъ жалованья своему скотнику. Скотникъ предпочелъ бы жить въ маленькой хижинѣ съ соломенной крышей, но на семъ свѣтѣ скотникамъ не предоставлено выбирать свои жилища и такимъ образомъ въ залѣ, въ которой пировалъ Годфридъ Бульонскій, поселился современный свинопасъ.

Правда, это жилище было не обширное. Отъ величественнаго замка осталась въ довольно исправномъ видѣ только одна изъ башенъ, возвышавшихся нѣкогда по обѣ стороны воротъ. На ней не было крыши и въ верху, вмѣсто оконъ, зіяли мрачныя отверстія; но толстый дубовой полъ, выстоявшій столько непогодъ, служилъ теперь потолкомъ для нижняго этажа, куда и перебрался скотникъ съ женою, дѣтьми, курами, поросятами и домашнимъ скарбомъ. Отличаясь практическимъ умомъ, онъ, сидя передъ громаднымъ каминомъ, никогда не мечталъ о тѣхъ храбрыхъ рыцаряхъ и гордыхъ красавицахъ, которые ходили нѣкогда по каменному полу залы. Если же онъ по временамъ и задумывался, то не о прошломъ, а о разведеніи въ одномъ углу обширнаго двора замка рѣпы, моркови, лука и другихъ овощей. Эта мысль была имъ вскорѣ приведена въ исполненіе къ вящему позору несчастнаго замка, мрачно смотрѣвшаго на море.

Но ничто не могло испортить необыкновенной красоты этихъ развалинъ. Давно — вѣроятно, еще въ тѣ времена, когда Кромвель приводилъ въ порядокъ дѣла въ Вестминстерѣ и въ остальной Англіи — плющъ сжалился надъ замкомъ и сжалъ его въ своихъ объятіяхъ. Съ тѣхъ поръ, изъ любви къ стариннымъ сѣрымъ стѣнамъ и благодаря живительному морскому воздуху, онъ необыкновенно разросся и покрываетъ стѣны густой темно-зеленой листвой. Съ трехъ сторонъ замка тянутся лѣса, а съ четвертой, вдали за полями, рощами и красными черепичными крышами Сакстона, виднѣлось море, окаймленное на горизонтѣ французскимъ берегомъ и усѣянное бѣлыми парусами кораблей и дымящимися трубами пароходовъ. Тамъ жизнь кипѣла и только одинъ Сакстонъ дремалъ на краю величайшаго морского пути въ свѣтѣ.

Замокъ пришелся по сердцу Гедеону. Рѣшительно судьба покровительствовала ему; многіе считали себя счастливыми, если кончали свою жизнь въ замкѣ, а онъ могъ совершить свое политическое поприще, живя въ замкѣ, древность котораго не подлежала сомнѣнію. Онъ не понималъ красотъ природы, и не разсердился бы, по примѣру поэта, на Питера Веля за то, что для Питера Веля: «Фіалка была фіалкой и ничѣмъ болѣе». А чѣмъ же она могла быть? спросилъ бы практическій Гедеонъ и прибавилъ бы: — вѣдь ни шляпой, ни сюртукомъ на атласной подкладкѣ, ни каретой, ни балансомъ въ банкѣ. Но во всякомъ случаѣ замокъ былъ лучше коттеджа и прежде всего это былъ замокъ. Онъ могъ назвать его замкомъ Флисъ и быть можетъ со временемъ о немъ стали бы говорить, какъ о Флисѣ изъ замка Флиса.

Стѣны замка были крѣпки и могли пережить цѣлое поколѣніе новыхъ домовъ. Не жалѣя денегъ и отличаясь вкусомъ, владѣлецъ этихъ живописныхъ развалинъ могъ превратить ихъ въ величественное и удобное жилище.

— Что это вы молчите, мистеръ Флисъ? воскликнула Напперъ, замѣчая при первомъ посѣщеніи замка необыкновенную задумчивость Гедеона: — вы мечтаете о рыцаряхъ въ латахъ и красавицахъ, когда-то обитавшихъ эти развалины?

— Нѣтъ, отвѣчалъ онъ съ самодовольной улыбкой: — я думалъ о томъ, что хорошо бы купить замокъ, возстановить его и жить въ немъ.

Этотъ планъ очень понравился Напперъ. По дорогѣ домой, она съ восторгомъ его обсуждала, и Гедеонъ невольно пришелъ къ тому заключенію, что онъ задумалъ великое предпріятіе.

X.

Однажды утромъ, весной 1878 года, мистеръ Думфи шелъ по Большой улицѣ Сакстона, и на этотъ разъ исполнялъ роль Меркурія, но не въ качествѣ бога воровъ и карманниковъ, а въ качествѣ посыльнаго между богами.

Въ правой рукѣ онъ держалъ письмо отъ Гедеона къ мистеру Танди, съ приглашеніемъ посѣтить, вмѣстѣ съ миссъ Танди, замокъ, чтобъ окончательно рѣшить планъ его перестройки. Замокъ уже перешелъ во владѣніе Гедеона, хотя владѣлецъ, несмотря на всѣ выгодныя предложенія, не согласился отдать его иначе какъ въ долгосрочную аренду. Онъ уже стоилъ большихъ денегъ Гедеону и даже скотникъ не хотѣлъ разстаться съ своимъ жилищемъ безъ достойнаго вознагражденія за понесенные расходы. Гедеонъ удивлялъ мистера Думфи своей готовностью платить направо и налѣво.

— У вашего отца, сэръ, лопнуло бы сердце, еслибъ онъ узналъ объ этомъ, сказалъ онъ, когда всѣ счета были подведены.

— Не безпокойтесь, мистеръ Думфи, отвѣчалъ Гедеонъ: — я знаю, что дѣлаю. Кстати, вашъ недѣльный расходъ слишкомъ быстро ростетъ. Если я бросаю фунты стерлинговъ, то не намѣренъ терять пенсовъ! Мнѣ кажется, у васъ въ счетѣ показано слишкомъ много джину.

— Это все избиратели пьютъ, сэръ. Право, удивительно, сколько они выпиваютъ джина, восхваляя васъ и критикуя вашего противника.

— Да, но все-таки столько не можетъ выйти на джинъ въ недѣлю. Обратите вниманіе на это, мистеръ Думфи, и не заставьте меня совать носъ во всѣ мелочи.

Идя по Большой улицѣ съ письмомъ въ рукахъ, мистеръ Думфи думалъ объ этомъ предостереженіи и о многомъ другомъ. По правдѣ сказать, жалѣя бумагу и свою изобрѣтательность, онъ выставилъ подъ рубрикой джинъ немыслимыя суммы, но все-таки онѣ были честно израсходованы въ интересахъ кандидата и его конфиденціальнаго секретаря. Годъ тому назадъ, мистеръ Думфи не довелъ бы себя до такого выговора. Воспитанный Паукомъ, онъ зналъ, до чего можно безопасно доходить въ своихъ счетахъ, но теперь Гедеонъ такъ далеко уклонился отъ родительскихъ принциповъ и такъ легкомысленно бросалъ деньги, что и мистеръ Думфи рискнулъ перейти границу благоразумія. Это была ошибка и онъ глубоко въ ней раскаявался.

— На этой недѣлѣ будетъ меньше выпито джина въ этомъ проклятомъ городѣ, произнесъ онъ мысленно.

Не менѣе этого неожиданнаго обстоятельства безпокоило его письмо, которое онъ несъ въ домъ мистера Танди. Онъ съ неудовольствіемъ замѣчалъ отношенія его патрона къ миссъ Танди, которая, по его мнѣнію, болѣе чѣмъ поощряла его ухаживаніе.

— Хитрая дѣвчонка, думалъ мистеръ Думфи: — она ловко разставила сѣти. Какъ онъ ни странно ведетъ себя, но все-таки Гедеонъ не дуракъ, и еслибъ она повела атаку обычнымъ путемъ, то онъ тотчасъ смекнулъ бы въ чемъ дѣло. Ея невинная болтовня, словно она ни къ чему не стремится, всего опаснѣе. Чортъ бы побралъ такихъ лукавыхъ интриганокъ!

Ненависть мистера Думфи къ Напперъ была основана частью и на явной непріязни, которую питала къ нему молодая дѣвушка. Это доброе, нѣжное созданье любило всѣхъ, и тѣмъ страннѣе была эта непонятная антипатія, уважительной причины которой она сама никакъ не могла пріискать. Она не обращалась съ нимъ грубо, но ея манеры были такъ просты и искренни, что мистеръ Думфи не могъ не замѣтить ея нерасположенія къ нему. Впрочемъ, помимо этой взаимной антипатіи, онъ не могъ вообще помириться съ мыслью о женитьбѣ Гедеона. Занятый подобными мыслями, мистеръ Думфи уже приближался къ дому, гдѣ жилъ стряпчій, какъ вдругъ дверь отворилась и на улицу выбѣжала большая собака миссъ Танди, по кличкѣ Канутъ. Это былъ вѣрный признакъ немедленнаго выхода изъ дома Напперъ, такъ какъ Канутъ имѣлъ привычку, до прогулки съ своей госпожей, бѣшенно пробѣгаться по окрестнымъ переулкамъ и вернуться съ высунутымъ языкомъ. Выскочивъ изъ дверей, онъ взглянулъ въ обѣ стороны: улица была пуста и виднѣлись только двѣ фигуры: справа — полисмэна, слѣва — мистера Думфи. Трудно сказать, что произошло въ головѣ собаки, но она знала мистера Думфи и, быть можетъ, чуяла непріязненныя отношенія къ нему своей госпожи. Какъ бы то ни было, не колеблясь ни минуты, она бросилась съ быстротой молніи навстрѣчу мистеру Думфи и свалила его съ ногъ на грязную мостовую.

Мистеръ Думфи ненавидѣлъ всего болѣе грязь и всегда носилъ въ карманѣ фрака маленькую щетку, которой онъ чистилъ себѣ одежду при всякомъ удобномъ случаѣ. Быть сшибленнымъ съ ногъ собакой миссъ Танди и перепачкаться въ грязи было для него величайшимъ оскорбленіемъ. Онъ вскочилъ, оглашая воздухъ проклятіями и съ явнымъ намѣреніемъ бросить камнемъ въ собаку, но ея и слѣдъ простылъ.

Онъ хотѣлъ-было вернуться въ гостинницу и тамъ, обчистивъ грязь съ своей одежды, пойти вторично съ письмомъ къ мистеру Танди, но, поднявъ голову, увидалъ въ дверяхъ, на которыхъ красовалась доска съ надписьго: «мистеръ Танди, стряпчій» — его дочь. Она надѣвала перчатки и хохотала во все горло. Но замѣтивъ, что мистеръ Думфи смотритъ на нее, она тотчасъ подошла къ нему и выразила надежду, что онъ не ушибся.

— Нѣтъ, я не ушибся, миссъ, отвѣчалъ мистеръ Думфи: — но панталоны разорвались на одной колѣнкѣ и я боюсь, что грязь не сойдетъ съ рукава пальто. Впрочемъ, бѣдному человѣку это нипочемъ. Мы не должны мѣшать забавѣ богатыхъ, которые спускаютъ на улицу бѣшенныхъ собакъ и учатъ ихъ сваливать съ ногъ мирныхъ гражданъ.

При этихъ словахъ, Напперъ снова разразилась смѣхомъ, который показался мистеру Думфи очень грубымъ, хотя шестеро влюбленныхъ въ нее молодыхъ людей нашли бы его очень мелодичнымъ.

— Я очень радъ, что мое горе доставляетъ вамъ удовольствіе. Долгъ бѣднаго человѣка — забавлять богатаго, когда это только возможно. Я несъ вашему отцу письмо отъ мистера Флиса, вотъ оно. Я же вернусь домой, чтобъ не повстрѣчаться снова съ вашей собакой.

— Я надѣюсь, что вы не сердитесь на меня и на бѣднаго Канута. Онъ свалилъ васъ съ ногъ безъ всякаго злого намѣренія, а я, право, не могла удержаться отъ смѣха. Вставая съ мостовой, вы смотрѣли такъ сердито…

— Да, это была очень смѣшная сцена. Попросите мистера Танди прислать отвѣтъ.

Возвращаясь домой, мистеръ Думфи сознавалъ, что сдѣлалъ новую ошибку. Къ чему было выказывать свою злобу? При слѣдующемъ свиданіи съ миссъ Танди онъ постарается сгладить сдѣланное на нее дурное впечатлѣніе и даже приласкаетъ Канута Съ послѣднимъ надо было тѣмъ скорѣе помириться, что онъ могъ во всякое время околѣть.

— Собаки всюду рыскаютъ и ѣдятъ все, что ни попадется, говорилъ себѣ мистеръ Думфи съ ехидной улыбкой.

XI.

— Папа, воскликнула Напперъ, вбѣгая въ контору отца: — что стоютъ мужскіе панталоны?

Мистеръ Танди посмотрѣлъ съ удивленіемъ на молодую дѣвушку, которая весело смѣялась.

— Что стоютъ панталоны! произнесъ онъ торжественнымъ тономъ: — на что тебѣ… Впрочемъ, я очень занятъ и прошу оставить меня въ покоѣ.

— Дѣло въ томъ, папа, отвѣчала Напперъ: — что Канутъ сегодня, по несчастью, сшибъ съ ногъ секретаря мистера Флиса. Онъ весь перепачкался въ грязи и разорвалъ себѣ панталоны на колѣнкѣ. Онъ бѣдный человѣкъ и я хочу послать ему новые панталоны.

— О! промолвилъ мистеръ Танди: — но нельзя же послать мужчинѣ новые панталоны, не зная его мѣрки и вкуса. Пошли ему лучше денегъ.

— Хорошо, папа. Я объ этомъ и не подумала; но сколько послать денегъ?

— Золотой. Но приличнѣе заняться этимъ дѣломъ мнѣ, чѣмъ тебѣ. Ты кажется не понимаешь, что молодая дѣвушка не можетъ дарить панталонъ мужчинѣ.

— Право, не понимаю. Онъ пострадалъ по моей милости или по милости Канута, что все равно, и я хочу его вознаградить. Но если вы берете на себя это дѣло, то я очень рада, потому что непременно разсмѣялась бы ему въ лицо, а уже я и то смертельно его оскорбила.

— Это онъ, вѣроятно, принесъ письмо отъ мистера Флиса, которое ты прислала мнѣ со служанкой? Онъ проситъ отправиться вмѣстѣ съ нимъ въ замокъ послѣ завтрака и порѣшить вопросъ о передѣлкахъ.

— Какъ весело! воскликнула Напперъ, хлопая въ ладоши: — я уже составила планъ, какъ надо перестроить замокъ. Отвѣчайте, что мы согласны.

— По несчастью, я не могу отлучиться изъ дома; мнѣ надо написать бумагу по очень важному и спѣшному дѣлу.

— Такъ отвѣчайте, что миссъ Танди и Канутъ свидѣтельствуютъ свое почтеніе мистеру Гедеону Флису и сочтутъ за честь сопровождать его въ замокъ.

— Но я, право не знаю… началъ стряпчій и запнулся.

— Чего вы не знаете? спросила поспѣшно Напперъ.

Свѣтскія приличія были невѣдомой граматой для стряпчаго, но онъ сомнѣвался, прилично ли было молодой дѣвушкѣ принимать приглашеніе холостого джентльмэна, хотя и средняго возраста, и вдвоемъ съ нимъ осматривать уединенный замокъ. Но какъ было объяснить это Напперъ? Она такъ же мало поняла бы его сомнѣнія въ этомъ случаѣ, какъ и юридическія тонкости дѣла, которымъ онъ былъ занятъ въ настоящую минуту. Напперъ была олицетвореніемъ невинности и нетолько не дѣлала, но и не постигала зла. Поэтому, общественное мнѣніе Сакстона спускало ей многія выходки, которыя возбудили бы строгое осужденіе всякой другой молодой дѣвушкѣ. Всѣ, какъ бы сговорившись, признавали, что Напперъ поступала всегда по внушенію своей чистой, дѣвственной природы и что въ ея поступкахъ могло быть столько же зла, сколько въ журчаньи ручья или въ пѣснѣ малиновки.

Мистеръ Танди часто сожалѣлъ, что у нея не было матери, сестры или подруги, которая могла бы ей объяснить, что хотя нѣкоторыя ея выходки были такъ же невинны, какъ прыжки ягненка на зеленой травѣ, но онѣ противорѣчили общепринятымъ правиламъ приличія. Самъ же онъ никакъ ни могъ собраться съ мыслями, чтобъ предупредить ее о грозившей ей опасности, и пропускалъ всякій удобный случай для объясненія. Такъ и теперь дѣло кончилось тѣмъ, что онъ ничего не сказалъ и написалъ записку Гедеону, хотя не въ тѣхъ выраженіяхъ, какъ желала Напперъ.

— Я все думала, мистеръ Флисъ, сказала молодая дѣвушка, поднимаясь вмѣстѣ съ Гедеономъ въ гору, на которой стоялъ замокъ: — какъ благородно быть членомъ парламента. Выше этого нѣтъ ничего. Въ другихъ странахъ, говорятъ, депутаты получаютъ жалованье, но отъ этого должно страдать достоинство. Члены палаты общинъ потому такъ и стоятъ высоко, что имъ ничего не платятъ; напротивъ, они проживаютъ громадныя суммы на выборахъ, чтобъ получить право служить своему отечеству.

— Да, попасть въ парламентъ не дешево, согласился Гедеонъ со вздохомъ.

— А какая жизнь васъ ждетъ, когда вы попадете въ парламентъ! Вы должны отправляться въ палату въ такомъ часу, когда другіе оканчиваютъ свои дневныя занятія и оставаться тамъ, сидя на неудобныхъ скамейкахъ до утра, за исключеніемъ получаса, употребляемаго вами на дурной обѣдъ.

— Вы кажется очень близко знакомы съ парламентской жизнью, миссъ Танди. Бывали вы когда-нибудь въ палатѣ?

— Нѣтъ, но мистеръ Монгомери мнѣ разсказывалъ, что тамъ дѣлается и я чуть не плакала, слушая его разсказы. Потомъ, ирландцы въ палатѣ дѣлаютъ много непріятностей. Напримѣръ, по словамъ мистера Монгомери, не успѣетъ сѣсть за обѣдъ какой-нибудь депутатъ, ненавистный ирландцамъ, какъ они поднимаютъ въ палатѣ вопросъ о томъ, законно ли засѣданіе; я хорошенько не знаю, что это значитъ, но тогда всѣ депутаты должны бѣжать, сломя голову, въ залу. Сначала ирландцы поднимали эту исторію какъ только ихъ враги принимались за супъ, но теперь они нашли, что супъ можно всегда подогрѣть и дожидаются второго кушанья, котораго несчастныя жертвы никогда не доѣдаютъ спокойно.

— Тяжелая служба, нечего сказать, промолвилъ Гедеонъ, которому все это было неизвѣстно.

— Да это еще цвѣточки. Васъ могутъ продержать въ палатѣ всю ночь, и тогда часть депутатовъ спитъ поочереди въ библіотекѣ на диванахъ, пока другіе ихъ товарищи сидятъ въ залѣ. Но все это я считаю пустяками въ сравненіи со всѣми жертвами, которыя вы приносите на алтарь отечества. Я полагаю, что большинство депутатовъ наживаютъ трудомъ свой кусокъ хлѣба…

— Да, напримѣръ, адвокаты.

— И они жертвуютъ на благо родины временемъ, которое могли бы употребить на ведепіе дѣлъ. Они ничего за это не получаютъ и ничего не требуютъ. Наконецъ, лица, уже нажившіе себѣ состояніе многолѣтнимъ трудомъ, вмѣсто того, чтобъ отдыхать, расходуютъ большія суммы на выборы и несутъ на себѣ все бремя парламентской дѣятельности. Да, это одно изъ отраднѣйшихъ явленій англійской жизни! воскликнула Напперъ съ одушевленіемъ: — и я надѣюсь, что никогда не будутъ платить нашимъ депутатамъ.

— Намъ приходится многое переносить, произнесъ торжественно Гедеонъ, какъ будто онъ уже былъ депутатомъ: — но мы служимъ великому дѣлу.

— Именно такъ, мистеръ Флисъ. «Сладко и славно умирать за отчизну!» Конечно, вы не умираете въ палатѣ, но не одна полезная жизнь сократилась отъ тяжелой парламентской работы. Впрочемъ, отложивъ даже въ сторону благо родины, должно быть отрадно произнести рѣчь въ такомъ собраніи, зная, что весь свѣтъ васъ слушаетъ.

— Да, я полагаю, что это доставитъ мнѣ удовольствіе, замѣтилъ Гедеонъ, начиная вѣрить, что онъ дѣйствительно герой, какъ воображала эта наивная молодая дѣвушка.

— Какъ бы я желала быть ораторомъ или журналистомъ. Сидѣть въ маленькой комнаткѣ и писать статью, которую прочтутъ сотни тысячъ и милліоны людей — великое дѣло. Я ужасно уважаю журналистовъ. Они гораздо могущественнѣе пастора и я считаю, что ихъ призваніе такое же святое. Я никогда не видывала ни одного журналиста, но представляю себѣ, что это люди мрачные; ихъ должно тяготить сознаніе лежащей на нихъ отвѣтственности. У нихъ приходъ пообширнѣе пасторскаго.

— Я намѣренъ издавать здѣсь газету, сказалъ Гедеонъ: — надо разбудить дремлющій Сакстонъ. Во всемъ графствѣ издается одна несчастная газета и та стоитъ три пенса. Я хочу завести хорошую газету и продавать за одинъ пенсъ.

— Отлично, мистеръ Флисъ, воскликнула съ жаромъ Наиперъ: — я увѣрена, что ваша газета будетъ стремиться къ благороднымъ цѣлямъ и принесетъ большую пользу. Надо радоваться, что есть богатые люди, которые, какъ вы, заботятся о благѣ своихъ ближнихъ, объ умственномъ и нравственномъ ихъ усовершенствованіи. Я желала бы, чтобы люди, ораторствующіе на церковныхъ каѳедрахъ по воскресеньямъ, были одушевлены подобными взглядами. Мало получаемъ мы по воскресеньямъ умственной и нравственной пищи, которая могла бы поддержать насъ въ теченіи всей недѣли.

— Что бы сказали наши молодые пасторы, мистеръ Гоммъ и мистеръ Твомсъ, еслибы они васъ слышали?

— Они такъ же пусты сами, какъ пусты ихъ проповѣди. Право, иногда сидя въ церкви, я удивляюсь не тому, что Богъ создалъ такихъ дураковъ, а что четыреста или пятьсотъ человѣкъ внимательно слушаютъ цѣлый часъ ихъ болтовню… Я часто встрѣчаюсь съ нашими молодыми пасторами и играю съ ними въ крокетъ, но увѣряю васъ, несмотря на всѣ мои старанія, мнѣ не удалось выжать изъ нихъ ни одного здраваго слова. И однако, мнѣ кажется, что еслибы я взошла на каѳедру и увидала передъ собою тысячи людей, съ разинутыми ртами, то произнесла бы краснорѣчивую проповѣдь. Право, я сожалѣю, что я не мужчина.

— Боже избави! воскликнулъ Гедеонъ.

— Однако, я ужасная болтушка и произнесла цѣлую проповѣдь безъ каѳедры и слушателей.

— Вы ошибаетесь, я слушалъ васъ съ религіознымъ вниманіемъ, миссъ Танди, произнесъ Гедеонъ: — я никогда прежде не думалъ такъ серьёзно о призваніи депутата. Вы слишкомъ превозносите насъ, но я постараюсь исполнить свой долгъ. Однако, вотъ и замокъ. Я хочу, чтобы вы рѣшили, гдѣ выстроить оранжереи и въ которой сторонѣ устроить площадку для игры въ лан-тенисъ.

XII.

Израиль Гидсонсъ сидѣлъ въ своей конторѣ и считалъ деньги. На немъ была черная бархатная ермолка, широкій, длиннополый сюртукъ, изъ подъ котораго едва виднѣлись очень поношенныя панталоны и ковровыя туфли, съ стоптанными пятками. Онъ былъ небольшого роста, худощавый, и, казалось, съежился отъ энергичнаго труда. Ротъ у него былъ большой, носъ съ горбомъ, а черные глаза грозно сверкали изъ подъ густыхъ сѣдыхъ бровей.

Домъ, въ которомъ онъ жилъ, находился въ Фульгамѣ и былъ имъ купленъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ по объявленію въ газетахъ, что «продается парадное жилище для богатаго холостяка». Домъ этотъ быль старинный, небольшой, одноэтажный, но выстроенный хорошо и, очевидно, съ цѣлью вмѣщать не много комнатъ, но обширныхъ. Комната, въ которой теперь сидѣлъ мистеръ Гидсонсъ, была четырехугольная, съ массивнымъ каминомъ. Мебели въ ней было не много: на простомъ столѣ краснаго дерева мистеръ Гидсонсъ считалъ золото и связывалъ его въ свертки по двадцати монетъ, а передъ каминомъ лежала небольшая ковровая дорожка. Въ каминѣ огонь погасъ, или лучше сказать, былъ потушенъ мистеромъ Гидсонсомъ, который наложилъ слишкомъ много каменноугольнаго мусора, составлявшаго его любимое топливо. Онъ предпочиталъ его потому, что мелкій уголь будто бы горѣлъ лучше и пріятнѣе крупнаго. О дешевизнѣ же его онъ, конечно, умалчивалъ.

Самымъ главнымъ украшеніемъ комнаты былъ большой желѣзный шкапъ, занимавшій значительную часть стѣны. Стулъ мистера Гидсонса былъ поставленъ такъ, что находился прямо противъ шкафа. На столѣ, кромѣ груды золота, лежали аккуратно нарѣзанные изъ старыхъ писемъ куски бумаги и стояли вѣсы, употребляемые банкирами для взвѣшиванія золота. Мистеръ Гидсонсъ бралъ изъ груды двадцать золотыхъ, быстро завертывалъ ихъ колонкой въ бумагу, вѣшалъ на вѣсахъ и ставилъ въ рядъ.

Занимаясь этой, очевидно, излюбленной работой, мистеръ Гидсонсъ что-то бормоталъ про себя. Вдругъ послышался громкій стмсъ въ наружную дверь.

— Это Икъ! произнесъ старый еврей, вскакивая со стула и инстинктивно протягивая руки къ золоту.

Онъ поспѣшно спряталъ остававшееся въ грудѣ золото въ полотняный мѣшокъ и заперъ его вмѣстѣ съ готовыми свертками въ желѣзный шкафъ. Потомъ, онъ отперъ дверь въ сѣни и медленно направился къ наружной двери, въ которую продолжали стучаться.

— Здравствуй, Икъ, сказалъ онъ шутливымъ тономъ, приотворяя дверь и высовывая свою голову: — ты пришелъ навѣстить стараго отца? А гдѣ же твоя карета и ливрейный лакей? За угломъ? Жаль, ты бы ихъ показалъ старому Израилю. Ну, милости просимъ, хоть кухня у меня пустая, нѣтъ ни мяса, ни пива.

— Вы лучше прежде меня впустите, а ужь потомъ издѣвайтесь сколько угодно, отвѣчалъ мистеръ Гедеонъ Флисъ.

— Такъ вы желаете войти? а я и не думалъ, что вы окажете эту честь старому отцу, произнесъ Израиль Гидсонсъ, отворяя дверь и низко кланяясь: — я полагалъ, что вы оставите мнѣ карточку. Пожалуйте, милордъ.

И веселый старикъ провелъ сына въ ту комнату, гдѣ онъ только-что считалъ золото.

— Фу! какой здѣсь спертый воздухъ! промолвилъ Гедеонъ: — вы никогда здѣсь не отворяете окна?

— Какъ же, я отворялъ его на двѣ минуты на Рождествѣ и простудился. Но, еслибъ я зналъ, что вы, милордъ, меня посѣтите и что вамъ не понравится этотъ воздухъ, то, конечно, провѣтрилъ бы комнату.

— Вы слишкомъ экономны на воздухъ, отецъ. Вѣдь у насъ мартъ мѣсяцъ, а вы съ Рождества не отворяли окошка.

— Мнѣ этотъ воздухъ хорошъ, но вы, милордъ, ничѣмъ не довольны, вамъ всего подавай побольше и получше. Однако, вы на взглядъ настоящій лордъ. У васъ, кажется, новая шляпа. Не пожертвуете ли вы, можетъ быть, своему отцу старенькую шляпу, которую вы изволили носить цѣлую недѣлю. А какъ поживаютъ ваши друзья? Королева здорова ли? Переѣхалъ ли принцъ Уэльскій въ Марльборо-Гаузъ? А принцесса? Вѣдь вы, кажется, крестили одного изъ ихъ дѣтей? Вотъ что значитъ трясти руки аристократіи, тогда какъ вашъ бѣдный отецъ только вытряхалъ ихъ карманы.

Гедеонъ молча слушалъ насмѣшки отца, который ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, весело припрыгивая.

— Я принесъ вамъ новость, отецъ, началъ, наконецъ, Гедеонъ, но старикъ перебилъ его.

— Какъ любезно съ вашей стороны сообщать новости вашему презрѣнному отцу. Въ чемъ же дѣло? Лэди А. убѣжала съ мистеромъ К., или пудель лэди Б. кашляетъ? Ну, скорѣе разсказывайте, милордъ, вашу новость. Мнѣ уже семьдесятъ два года, жить мнѣ осталось немного, и я не могу терять время по пустому.

— Я хочу вступить въ парламентъ.

— Скажите пожалуйста! произнесъ съ улыбкой удивленія Израиль Гидсонсъ: — конечно, вы, милордъ, вступите въ верхнюю палату и мы вскорѣ прочтемъ въ книгѣ англійскихъ пэровъ: «Исаакъ, лордъ Карльтон-Стритъ, первый баронъ съ 1879 г., сынъ стараго Израиля Гидсонса, изъ Фульгама, достойнаго, но эксцентричнаго джентльмэна, который, будучи вороной, не наряжалъ себя въ павлиньи перья».

— Вы ошибаетесь, я еще не вступаю въ верхнюю палату; я начну съ нижней. Я думалъ, что это извѣстіе васъ порадуетъ, а васъ, повидимому, сердитъ, что вашъ сынъ подвигается.

— Да и твой лакей быстро подвигается, стоя на запяткахъ твоей великолѣпной кареты. У меня никогда въ жизни не было экипажа. Для меня хорошъ былъ и дилижансъ, а чаще всего я ходилъ пѣшкомъ. Вотъ какъ я подвигался и ушелъ далеко.

— По крайней мѣрѣ, вы не можете жаловаться, чтобъ я вамъ дорого стоилъ.

— А развѣ мнѣ легко видѣть, что изъ моего сына вышелъ дуракъ? произнесъ Израиль Гидсонсъ, неожиданно измѣняя тонъ и говоря въ носъ, какъ всегда въ минуты раздраженія: — я научилъ тебя уму-разуму и передалъ тебѣ выгодное дѣло, думая, что ты ловкій малый — что же ты сдѣлалъ? Думфи говоритъ, что у тебя почти не осталось кліентовъ…

— Какое право имѣетъ Думфи говорить о моихъ дѣлахъ? воскликнулъ Гедеонъ, возвышая голосъ и также начиная говорить въ носъ по примѣру отца.

— Думфи служилъ у меня прежде, чѣмъ я передалъ его тебѣ, вмѣстѣ съ прочей мебелью конторы. Онъ иногда навѣщаетъ меня и я его вижу съ удовольствіемъ. Мы вспоминаемъ съ нимъ о добромъ старомъ времени, когда легко было брать 70 %, а 25 % казались шуткой. Я намѣренъ завѣщать Думфи 20 ф. стерл. Онъ добрый малый и заслуживаетъ награды за свою долговременную службу. Къ тому же, онъ съума сойдетъ, зачѣмъ я не оставилъ ему 19 ф., 19 ш. и 11 пенсовъ, такъ какъ съ 20 ф. стерл. начинается плата налога съ наслѣдствъ.

— Если вы такъ любите Думфи, то возьмите его. Славная выйдетъ парочка.

— Знаешь что, Икъ, я предпочитаю его общество твоему, онъ не презираетъ воздуха, которымъ я дышу и не наполняетъ комнаты запахомъ духовъ.

— Ну, полно, отецъ, не будемъ говорить другъ другу непріятности, сказалъ Гедеонъ, веселымъ тономъ: — зачѣмъ намъ ссориться? Я у васъ ничего не прошу. Я счелъ своимъ долгомъ увѣдомить васъ о томъ, чѣмъ гордился бы другой отецъ.

— А я не горжусь, ну, и баста. Это еще шагъ на пути къ погибели. Къ чему тебѣ идти въ парламентъ? Тебѣ за это заплатятъ? Выручишь ты что-нибудь своимъ депутатствомъ? Увеличатся отъ этого твои дѣла? Будетъ у тебя болѣе кліентовъ? Если такъ, то прими благословеніе твоего стараго отца. Иначе, проваливай и не возвращайся, пока не образумишься.

— Это нелѣпо, отецъ; я уже не говорю объ оскорбительности вашихъ словъ. Вы идете своей дорогой, а я своей. Быть можетъ, въ концѣ концовъ, моя дорога окажется лучшей. Я веду дѣла, которыя, въ случаѣ успѣха, сдѣлаютъ меня однимъ изъ богатѣйшихъ людей въ Англіи.

— Въ случаѣ успѣха! воскликнулъ старикъ, выходя изъ себя и меча презрительные взоры: — точно я не знаю твоихъ дѣлъ! они построены на пескѣ и ты каждый день можешь остаться нищимъ. Твои обширныя земли всѣ заложены и ты живешь въ долгъ; ты думаешь пробиться до тѣхъ поръ, какъ земля возвысится въ цѣнѣ и ты продашь ее мелкими участками. Ты, вѣроятно, принялъ бы теперь съ удовольствіемъ отъ твоего стараго отца двадцать или тридцать тысячъ фунтовъ. Но еслибъ ты нуждался въ пяти фунтахъ и доказалъ бы мнѣ во-очію, что на слѣдующій день твои дѣла поправятся и ты отдашь мнѣ пятьсотъ фунтовъ, то я не далъ бы тебѣ ни одного пенса. Еслибъ ты продолжалъ дѣло, которое я тебѣ передалъ и оно не пошло бы, то я помогъ бы тебѣ. Это честное дѣло. Занимаясь имъ, тебѣ не надо было бы гнуть спины передъ сильными міра сего и стараться имъ подражать. Когда ты перемѣнилъ свое имя, я ничего не сказалъ тебѣ, но чаша переполнилась. Ты стыдился ремесла твоего отца, ты стыдился его общества, ты стыдился носить его имя! Вотъ посмотри!

Старикъ отперъ дрожащими руками желѣзный шкафъ и продолжалъ, задыхаясь отъ злобы.

— Ты видишь эти ряды свертковъ, по двадцати, по пятидесяти, по сту? Что въ нихъ? Золото. Да, Икъ, это золото и много его еще будетъ. Оно приходитъ каждый годъ, каждый мѣсяцъ, каждую недѣлю. Это лучше депутатскаго мѣста, это надежнѣе пожатія руки маркиза, это пріятнѣе общества мужчинъ и женщинъ, которые издѣваются надъ тобою. Все это золото должно было перейти къ тебѣ, но если я его оставлю по завѣщанію своему сыну Исааку Гидсонсу, то гдѣ его найдутъ? Пойдутъ въ контору въ Карльтонъ-Стритъ, но тамъ его нѣтъ. Заглянутъ въ синагогу и спросятъ у старѣйшинъ нашего народа: гдѣ сынъ богатаго еврея? — но они его не укажутъ. Быть можетъ, попадется на встрѣчу молодецъ, по имени Гедеонъ Флиссъ, который тянется за лондонскими франтами, но никто не повѣритъ, что это сынъ стараго Израиля Гидсонса. Тогда деньги, какъ выморочный капиталъ, пойдутъ въ казну, но я этого не допущу. Я уже распорядился моими деньгами, за исключеніемъ двадцати фунтовъ, которые я оставлю Думфи. Посмотри, Икъ, хорошенько на это золото! Въ мѣшкѣ монеты еще не свернутыя въ колонки; я этимъ занимался, когда ты постучался, и окончу дѣло послѣ твоего ухода. Надѣюсь, что ты долго не останешься. Ну, брось еще взглядъ на золото, пусть оно запечатлится въ твоихъ глазахъ и когда ты будешь нуждаться въ деньгахъ для поддержки твоего мишурнаго величія, то вспомни объ этомъ шкафѣ, который могъ бы быть твоимъ, еслибъ ты не продалъ его за блюдо чечевицы.

Дѣйствительно, это странное зрѣлище навѣки запечатлѣлось въ памяти Гедеона, и не разъ потомъ онъ вспоминалъ желѣзный шкафъ съ грудами золота и старика отца въ бархатной ермолкѣ, указывавшаго съ гнѣвно сверкающими глазами на свое богатство.

Возвращаясь домой, Гедеонъ удивлялся не столько этому богатству, какъ неосторожному его храненію. Онъ зналъ, что видѣнное имъ золото было только частью всего капитала отца, который хранился въ банкѣ и доходилъ ли цифры, превышавшей всѣ разсчеты Гедеона. Въ железномъ шкафу только находились проценты съ капитала. Пять лѣтъ тому назадъ, во время коммерческой паники, Израиль Гидсонсъ нажилъ громадную сумму, благодаря тому, что у него были въ рукахъ деньги. Его радость по случаю такой выгодной спекуляціи омрачало сожалѣніе, что у него не было въ шкафу болѣе свободнаго золота. Поэтому, онъ рѣшился всегда сохранять у себя значительную сумму на случай новой коммерческой паники. Онъ ожидалъ ее каждый мѣсяцъ и груды золота въ шкафѣ росли.

Все это было извѣстно Гедеону, но онъ не зналъ, что этотъ капиталъ былъ столь значителенъ и удивлялся, какъ его отецъ, никогда ни чѣмъ не рисковавшій, не боялся кражи или другого худшаго преступленія, которое очень легко могло случиться еслибъ въ околодкѣ стало извѣстнымъ, что маленькій домикъ въ Фульгамѣ заключалъ въ себѣ золотую жилу.

Онъ былъ совершенно правъ насчетъ предусмотрительности старика. Сохраняя въ своемъ желѣзномъ шкафѣ пять тысячъ фунтовъ стерлинговъ золотомъ, Израиль Гидсонсъ принялъ мѣры противъ воровъ.

XIII.

Гедеонъ пріѣхалъ въ Лондонъ не съ цѣлью повидаться съ отцомъ, но все-таки, находясь въ Лондонѣ, онъ воспользовался случаемъ, чтобы посѣтить старика. Результатъ этого свиданія былъ для него очень непріятенъ. Никогда еще подобной сцены не происходило между ними, и Гедеонъ не подозрѣвалъ, что отецъ относится съ такой ненавистью къ его самолюбивымъ стремленіямъ. До сихъ поръ старикъ постоянно въ разговорахъ съ нимъ принималъ шутливый тонъ. Онъ ничего не сказалъ, когда Гедеонъ перемѣнилъ свою фамилію, хотя упорно адресовалъ къ нему письма, попрежнему: мистеру Исааку Гидсонсу.

Надо отдать справедливость Гедеону, что, узнавъ теперь о злобѣ, которую питалъ къ нему отецъ, онъ былъ искренно этимъ огорченъ. Конечно, могло прійти время, когда ему было бы удобно имѣть свободный доступъ въ отцовскій желѣзный сундукъ, но мысль о томъ, что отецъ лишаетъ его наслѣдства, не особенно встревожила Гедеона. Онъ самъ былъ богатъ и хотя его обширныя земли были заложены, но приближалось время, когда онъ разсчитывалъ продать ихъ съ громадной выгодой. Поэтому, онъ былъ только опечаленъ тѣмъ, что своими поступками оскорбилъ гордость отца и что примиреніе между ними было немыслимо. Старикъ, по своему, былъ добръ до него. Онъ передалъ ему свою контору въ Карльтонъ-Стритѣ, хотя былъ еще въ такихъ годахъ, что могъ самъ продолжать выгодное дѣло. Гедеонъ очень сожалѣлъ, что старикъ непріязненно смотрѣлъ на его теперешнее положеніе и не гордился его возвышеніемъ. Но съ Израилемъ Гидсонсомъ спорить было напрасно. Онъ шелъ своей дорогой, а Гедеонъ своей.

Возвратясь въ Карльтонъ-Стритъ, онъ засталъ тамъ капитана Обрайена. Съ тѣхъ поръ какъ дѣла приняли благопріятный характеръ въ Сакстонѣ, и онъ былъ почти увѣренъ въ успѣхѣ своей кандидатуры, Гедеонъ желалъ во что бы то ни стало попасть заранѣе въ то общество, двери котораго отворились бы передъ нимъ послѣ вступленія его въ парламентъ. Бѣда была въ томъ, что онъ не зналъ никого, кромѣ капитана Обрайена, а хотя многіе въ обществѣ знали его по имени и лично были знакомы съ его отцомъ, но условія ихъ знакомства съ Паукомъ нимало не располагали ихъ къ радушному пріему сына.

Гедеонъ вѣрилъ въ чудодѣйственную силу хорошаго обѣда и хотѣлъ просто послать приглашенія на обѣдъ въ коттеджъ отъ своего имени къ извѣстному числу вліятельныхъ членовъ парламента. Но Обрайенъ доказалъ ему, что подобный обѣдъ не удался бы и, послѣ многихъ совѣщаній, было рѣшено, что Обрайенъ дастъ обѣдъ въ своемъ клубѣ, на которомъ Гедеонъ, принявши всѣ расходы на себя, будетъ дебютировать въ качествѣ политическаго дѣятеля.

— Наконецъ-то я все устроилъ, воскликнулъ Обрайенъ, поздоровавшись съ Гедеономъ: — а трудное было дѣло. Конечно, я говорю не о menu и винахъ. Вы останетесь этимъ довольны. Но тяжело было собрать гостей; всѣ заняты на мѣсяцъ впередъ. Однако, мнѣ удалось собрать порядочную компанію.

— Сколько человѣкъ? спросилъ Гедеонъ: — двадцать?

— Нѣтъ, какъ можно! Вѣдь это не земледѣльческій банкетъ и не кормленіе звѣрей, устраиваемое отъ времени до времени лондонскими корпораціями. Вамъ надо спокойно пообѣдать и поговорить съ нѣсколькими людьми, которые могутъ быть вамъ полезными. Я хотѣлъ, чтобъ насъ было за столомъ всего восемеро, но зная вашу слабость, къ многочисленнымъ собраніямъ, рискнулъ на десять.

— Кого же вы пригласили? спросилъ Гедеонъ.

— Первое мѣсто судьямъ. У насъ будетъ Бельсей. Онъ отличный человѣкъ и недавно сидитъ на судейской скамьѣ, значить, еще не успѣлъ испортиться. Я рѣдко хожу въ судейскую половину Вестминстера и никогда не бывалъ въ провинціальномъ ассизномъ судѣ, но съ удивленіемъ читаю отчеты о судейскихъ скандалахъ. Просто непостижимо, какія дерзости они позволяютъ себѣ говорить всѣмъ на судѣ отъ мѣстнаго шерифа до послѣдняго свидѣтеля. Я право иногда думаю пойти въ свидѣтели по какому-нибудь дѣлу, въ которомъ будетъ судьей Спотсамъ. Мнѣ не трудно было бы навлечь на себя гнѣвъ судьи, что дало бы мнѣ возможность сказать нѣсколько трезвыхъ словъ и обратить вниманіе на то, что судьи злоупотребляютъ своей властью, благодаря тому, что публика не знаетъ своихъ правъ. Но для подобной продѣлки мнѣ необходима было бы имѣть свободныхъ шесть мѣсяцевъ.

— Зачѣмъ столько времени? Недѣля, а, можетъ быть, одинъ день понадобился бы на это.

— Одного дня довольно, чтобы произвести скандалъ въ судѣ, но меня за это посадили бы на полгода въ тюрьму. Впрочемъ, Бельсей еще не принялъ на себя напыщенно-дерзкаго тона судей и вамъ нечего его бояться. Онъ былъ въ палатѣ славнымъ малымъ и, конечно, исполнялъ бы обязанности генерала-солиситэра Гораздо лучше тѣхъ лицъ, которыхъ посадили ему на голову. Я увѣренъ, что, несмотря на окружающій его теперь почетъ, онъ не разъ пожалѣетъ о палатѣ. Потомъ, я пригласилъ Джильберта и, право, очень было любезно съ его стороны принять приглашеніе въ такое рабочее для него время. Онъ очень интересуется вашими выборами и готовъ всячески содѣйствовать вашему успѣху. Его знакомство принесетъ вамъ большую пользу. Еще будетъ Моккетъ. Вы, конечно, о немъ слышали. Онъ очень постарѣлъ въ послѣднее время и остался за флагомъ, но бодро переноситъ свое разочарованіе, вполнѣ сознавая, что въ своей неудачѣ онъ можетъ винить только самого себя. Онъ былъ министромъ и передъ нимъ открывалась блестящая карьера, но поссорился съ Гладстономъ изъ-за цвѣта бумаги, на которой печатаются синія книги, и геройски подалъ въ отставку. Газеты вознесли его до небесъ, особенно консервативные журналы, которые пламенно рукоплескали патріотизму и честности человѣка, который пожертвовалъ министерскимъ портфелемъ своему убѣжденію. Я полагаю, что Моккетъ разсчитывалъ на то, что Гладстонъ попроситъ его взять назадъ свою отставку, но Гладстонъ былъ въ то время очень занятъ важнымъ законодательнымъ мѣропріятіемъ и даже не замѣтилъ отсутствія Моккета на министерской скамьѣ.

— Онъ что-то долго остается въ тѣни…

— То, что я вамъ разсказываю, случилось уже давно, и съ тѣхъ поръ Гладстонъ имѣлъ много случаевъ пригласить его снова въ министерство, но онъ совершенно забылъ о Моккетѣ. Бѣдный Моккетъ сданъ въ архивъ и служитъ полезнымъ урокомъ для честолюбивыхъ и безпокойныхъ министровъ. Однако, послѣ своей неудачи, онъ ведетъ себя очень благоразумно и не перешелъ изъ мести въ консервативную партію. Онъ очень образованный и знающій человѣкъ, много путешествовалъ, имѣетъ большія связи и отличный собесѣдникъ за обѣдомъ. О Денгамѣ, вы, вѣроятно, не слыхали, но скоро его имя будетъ знакомо всѣмъ. Онъ прекрасный адвокатъ, съ большой практикой и одинъ изъ любимѣйшихъ ораторовъ въ палатѣ. У него нѣтъ никакихъ связей, и онъ самъ пробиваетъ себѣ дорогу, но вы увидите, что онъ достигнетъ своей цѣли.

— Это пріятно слышать, замѣтилъ Гедеонъ: — значитъ, въ палатѣ цѣнятъ истинное достоинство.

— Ничего другого она не цѣнитъ. Въ частныхъ сношеніяхъ депутаты могутъ ухаживать за дуракомъ, если онъ сынъ герцога, но при исполненіи своей обязанности въ палатѣ безжалостно его ошикаютъ.

— Неужели?

— Вотъ посмотрите на Блиссендена, который также будетъ на нашемъ обѣдѣ. Онъ началъ жизнь еще скромнѣе моего; у него теперь большая фабрика въ Брэдфильдѣ и онъ впервые выступилъ общественнымъ дѣятелемъ въ Брэдфильдскомъ муниципальномъ совѣтѣ, гдѣ первымъ замѣчательнымъ его дѣломъ было проведеніе плана новой системы городскихъ трубъ. Быть можетъ, сначала онъ мечталъ только о мантіи альдермэна, но онъ энергично работалъ, не брезгая никакими мелочами и примѣнялъ къ дѣлу новыя орудія политической агитаціи, которыя вскорѣ будутъ имъ перенесены на болѣе обширную арену. Онъ уже теперь вліятельное лицо въ палатѣ, которая ожидала встрѣтить въ немъ безпокойнаго, воинственнаго бойца и съ удивленіемъ увидѣла порядочнаго, хорошо одѣтаго джентльмэна съ дѣтскимъ выраженіемъ лица. Блиссенденъ только начинаетъ свою карьеру и пойдетъ очень далеко.

— Это пять; кто шестой?

— Гоймеръ. Это человѣкъ совершенно иного типа, но самолюбивый, работящій и очень способный. По всей вѣроятности, онъ войдетъ въ составъ будущаго либеральнаго министерства. Гоймеръ необыкновенно ученый человѣкъ; онъ пишетъ на досугѣ въ газетахъ и старается вливать свое знаніе въ членовъ палаты. Но они протестуютъ и тогда Гоймеръ начинаетъ ихъ громить въ безконечныхъ рѣчахъ, доказывая, что онъ просвѣтитъ ихъ насильно и противъ ихъ воли. Палатѣ это надоѣдаетъ и она рѣдко его слушаетъ, хотя его рѣчи очень умныя и основательныя.

— Если онъ пишетъ въ газетахъ статьи, замѣтилъ Гедеонъ: — то я ему закажу нѣсколько статей для газеты, которую хочу основать въ Сакстонѣ.

— Не говорите съ нимъ объ этомъ за обѣдомъ. Онъ не пишетъ такихъ статей, которыя пришлись бы по вкусу Сакстону. Вотъ, кажется, я всѣхъ пересчиталъ. Да, есть еще Раттенъ. Я, право, не знаю, позвалъ ли я его, или онъ самъ назвался, но, какъ бы то ни было, онъ обѣдаетъ у насъ.

— Кто это?

— Объ немъ Старкортъ сказалъ, что его надо бы пригвоздить на дверяхъ палаты, какъ прикалываютъ летучую мышь на дверяхъ конюшни для угрозы кому слѣдуетъ. Старкортъ, вы знаете, хорошій судья парламентскаго приличія, хотя самъ иногда грѣшитъ въ этомъ отношеніи. Его замѣчаніе насчетъ бѣднаго Раттена совершенно справедливо. Я называю его бѣднымъ потому, что онъ, вѣроятно, ведетъ очень непріятную жизнь. Онъ поступилъ въ парламентъ съ цѣлью взять его приступомъ и, говорятъ, что еще не высохли чернила, которыми онъ подписалъ присяжный листъ, какъ онъ уже вскочилъ съ своего мѣста и объявилъ о внесеніи особаго предложенія по очень важному политическому вопросу. Вся его забота заключается въ томъ, чтобъ его имя было вѣчно на глазахъ у публики; поэтому, онъ не пропускаетъ ни одного удобнаго случая, чтобъ сдѣлать запросъ министрамъ. Кромѣ того, узнавъ о томъ, какіе билли готовитъ министерство, онъ торопливо вноситъ свои частные билли по тѣмъ же предметамъ и хотя ему приходится взять ихъ назадъ, но онъ получаетъ право сказать своимъ избирателямъ: «Посмотрите, какой я молодецъ и какимъ пользуюсь вліяніемъ! не успѣю я внести свой билль, какъ министерство берется за тотъ же предметъ, зная, что настала минута уничтожить то или другое общественное зло». Раттенъ особенно надоѣдаетъ газетнымъ редакціямъ, посылая имъ статьи о себѣ и отчеты о рѣчахъ, которыя онъ произнесъ или еще собирается произнести. Вамъ полезно изучить его, какъ человѣка, которому не надо подражать. Вотъ и всѣ ваши гости, Флисъ; да не забудьте, что они собственно мои гости, а не ваши.

— Я насчиталъ только девять, отвѣчалъ Гедеонъ, слушавшій съ большимъ вниманіемъ откровенную характеристику гостей.

— Да. я забылъ Гослея, добраго старика Гослея. По правдѣ сказать, я пригласилъ его только потому, что Пеннифатеръ отказался. Гослей докучливый человѣкъ, но не похожъ ни на Гоймера, ни на Раттена. Онъ имѣетъ самый широкій взглядъ на свои парламентскія обязанности и въ его политическій кругозоръ входятъ и ледяныя горы Гренландіи и индѣйскіе коралловые острова. Ничто не ускользаетъ отъ его вниманія и онъ вѣчно горячится, вѣчно хлопочетъ. Стойкій, честный и полезный либералъ, онъ любитъ поднимать грозу по самымъ мелкимъ вопросамъ. Находясь въ меланхолическомъ настроеніи, онъ сожалѣлъ о тупости первыхъ министровъ, которые не подумали ему предложить министерское мѣсто, тогда какъ онъ былъ бы одинаково хорошимъ министромъ иностранныхъ дѣлъ или внутреннихъ, военнымъ или морскимъ. Тѣмъ не менѣе, онъ добрый, хорошій человѣкъ и пріятный собесѣдникъ.

— Вотъ теперь всѣ десять, замѣтилъ Гедеонъ, считая по пальцамъ.

— И довольно. Не забудьте, что обѣдъ въ среду въ восемь часовъ и не заботьтесь ни о чемъ; все будетъ отлично.

XIV.

Главной заботой Обрайена, въ день обѣда, было, какъ разсадить гостей за столомъ. Онъ хотѣлъ, чтобъ обѣдъ былъ полезенъ Гедеону и пріятенъ гостямъ. Гедеона онъ считалъ «разбогатѣвшимъ лавочникомъ» и не смѣлъ посадить его рядомъ съ судьей, Блиссенденомъ или Моккетомъ. Джильбертъ, какъ коноводъ политической партіи, могъ выдержать общество скучнаго сосѣда, но онъ оказалъ слишкомъ большую любезность, принявъ приглашеніе, и его надо было пожалѣть. Уже въ самую послѣднюю минуту Обрайена осѣнила счастливая мысль, и онъ посадилъ Гедеона между Раттеномъ и Гослеемъ.

Быть можетъ, все это безпокойство было излишне. Обрайенъ имѣлъ предубѣжденіе противъ Гедеона и слишкомъ презрительно относился къ его желанію занять мѣсто въ политическомъ мірѣ. Дѣло въ томъ, что Гедеонъ, при всемъ его невѣжествѣ, могъ скорѣе научиться политической мудрости, чѣмъ многіе депутаты, которые, вступая въ палату представителями важныхъ избирательныхъ округовъ, считаютъ себя всезнающими. Напротивъ, Гедеонъ очень мудро сознавался въ своемъ невѣденіи и всегда готовъ былъ спросить совѣта у людей знающихъ.

І'едеонъ былъ очень представителенъ среди своихъ гостей, не подозрѣвавшихъ въ немъ амфитріона. Онъ былъ одѣтъ лучше нѣкоторыхъ изъ нихъ, именно судьи и Моккета. Вообще, въ нижней палатѣ трудно найти франтовъ, особенно въ рядахъ либеральной партіи.

— Какъ вамъ нравится ваша новая должность, Бельсей? спросилъ Джильбертъ.

— Вовсе не нравится, отвѣчалъ судья скороговоркой: — еслибъ у меня было состояніе, то я немедленно подалъ бы въ отставку и вернулся на старую арену. Я люблю политику и привыкъ къ ней съ малолѣтства, а теперь не смѣю въ публикѣ открыть рта о современныхъ вопросахъ Сидя на судейской скамьѣ, я не долженъ имѣть политическихъ убѣжденій, тогда какъ онѣ у меня есть и очень крайнія. Наконецъ, судьи лишены удовольствія болтать съ товарищами. Вотъ я, напримѣръ, идя въ Вестминстеръ, часто встрѣчаю на улицѣ моего стараго товарища, адвоката Венгама, но не смѣю сказать ему: «Славная погода, Венгамъ», изъ боязни, чтобъ онъ мнѣ не отвѣтилъ: «Какъ прикажете, милордъ».

— Вы мрачно смотрите на вещи. Вы еще новичекъ и вашъ взглядъ односторонній. Посмотрите съ другой стороны и вы увидите, что судейскія мѣста даютъ большія почести и большія деньги, безъ особеннаго труда.

— Почестей дѣйствительно много, но денегъ мало. Публика полагаетъ, что судьи, выѣзжая на сессіи въ провинцію, путешествуютъ на счетъ государственнаго казначейства. Я надняхъ сидѣлъ за обѣдомъ подлѣ Джона Брайта и онъ мнѣ сказалъ своимъ обычнымъ саркастическимъ тономъ: «Вы, судьи, не можете путешествовать безъ хорошаго повара». Все это пустяки и невѣжество, хотя Брайта не увѣришь, что онъ невѣжда.

— Такъ вы не берете съ собою поваровъ? спросилъ Гедеонъ, очень довольный тѣмъ, что разговоръ для него понятенъ.

— Нѣтъ, сэръ, произнесъ гнѣвно судья: — у насъ не поваръ, а подрядчикъ. Онъ беретъ на себя кормить судей и ихъ свиту за извѣстную сумму и она доходитъ до изрядной цифры. Нашъ счетъ на послѣдней оксфордской сессіи равнялся 362 ф. ст., не считая вина и пива. Повѣрите ли, что даже за кофе вы должны платить отдѣльно.

— Это непростительно, замѣтилъ Обрайенъ: — и служитъ въ моихъ глазахъ явнымъ доказательствомъ упадка націи. Но у васъ казенная квартира?

— Да, хотя и квартиры очень различны. Въ Карлэйлѣ помѣщеніе отвратительное, въ Ливерпулѣ хорошее, въ Манчестерѣ неудобное, хотя блестящее. Во всей странѣ только два города принимаютъ судей по-царски и угощаютъ ихъ на свой счетъ: это Бристоль и Ньюкэстль. Въ Бристолѣ нѣсколько лѣтъ тому назадъ хотѣли отмѣнить этотъ гостепріимный обычай и спросили совѣта лорда Сельборна. Онъ отвѣчалъ, что они имѣютъ полное право прекратить древній обычай, но что и судьи тогда сочтутъ себя не обязанными оказывать муниципалитету старинныя услуги. Бристоль одумался и все пошло по старому.

— Это полный списокъ непріятностей, переносимыхъ судьями? спросилъ Джильбертъ.

— Нѣтъ, есть еще вопросъ объ оленинѣ. Разскажите намъ объ оленинѣ. Я никогда о ней не слыхалъ.

— Неужели? Одна половина міра всегда не вѣдаетъ о томъ, что дѣлается въ другой половинѣ. Близъ Эксетера живетъ богатый лордъ, предки котораго съ незапамятныхъ временъ привѣтствовали прибытіе судей подаркомъ великолѣпнаго оленя. Я самъ не люблю оленины, и мнѣ очень накладно, что судьи должны дать двѣ гинеи человѣку, который принесетъ оленя, и двѣ гинеи подрядчику; уже не говоря о двухъ бутылкахъ портвейна для приготовленія мяса. Къ чему это дѣлается, я рѣшительно не понимаю, тѣмъ болѣе что олень поступаетъ въ полное распоряженіе подрядчика.

— Это скверно, замѣтилъ Денгамъ: — но я слышалъ, что въ Линкольнѣ еще хуже. Тамъ два лорда подносятъ судьямъ двухъ оленей и бѣдные судьи должны платить двойную сумму.

— Бѣдные судьи! они достойны всякаго сожалѣнія! воскликнулъ Гослей: — но, несмотря на это, Доркингсъ, кажется, не унываетъ.

— Ему все ни почемъ, только бы ему давали дѣла покровожаднѣе. Вильтонъ увѣряетъ, что Доркингсъ согласился бы служить безъ жалованья, еслибъ онъ только могъ ежедневно приговорить подсудимыхъ, по общей сложности, къ ста годамъ каторги. Намъ очень легко отдѣлываться отъ тяжелыхъ уголовныхъ дѣлъ. Доркингсъ и Баркисъ всегда готовы взять ихъ на себя.

— Я не вѣрю, чтобъ онъ дозволялъ себѣ забаву, которая не приносила бы ему пользы, сказалъ Денгамъ: — будучи адвокатомъ, онъ отличался жадностью къ гонорару.

— Да, и нажилъ порядочное состояніе, прежде чѣмъ подвергнулъ себя всѣмъ непріятностямъ судейскаго званія, замѣтилъ мистеръ Моккетъ: — вы, вѣроятно, слышали его недавній отвѣтъ герцогинѣ Мэль. Она подошла къ нему и спросила: — «Я слышала, сэръ Альбертъ, что вы очень богатый человѣкъ». — «Да, герцогиня, отвѣчалъ Доркингсъ: — я много работалъ и мнѣ всегда регулярно платили». — «Ну, скажите, сколько у васъ ежегоднаго дохода?» — «Десять милліоновъ», отвѣчалъ Доркингсъ съ учтивымъ поклономъ, и герцогиня удалилась побѣжденная.

— Еще бы ему не разбогатѣть, произнесъ судья: — онъ иного заработываетъ и ничего не проживаетъ. Онъ никогда не приглашаетъ къ себѣ гостей. Вообще, его жизнь какая-то таинственная.

— Повѣрьте мнѣ, ключъ къ этой тайнѣ — женщина. Правда ли, что онъ носитъ на лѣвой ногѣ кольцо?

— Нѣтъ, но на рукѣ у него дѣйствительно наглухо запаянный золотой браслетъ, который не снимается.

— Тутъ, вѣроятно, скрывается сердечная исторія, замѣтилъ Денгамъ: — хотя, признаюсь, я никогда не думалъ, что у Доркингса есть сердце.

Судья, отличаясь громкимъ голосомъ и энергичными манерами, умѣлъ до сихъ поръ поддержать общій разговоръ, но теперь всѣ заговорили вмѣстѣ, и Гедеонъ, желавшій самъ сдѣлать пріятное впечатлѣніе на гостей, не могъ найти случая произнести хоть одно слово. Гослей и Раттенъ постоянно обращались къ нему, перебивая другъ друга и разсказывая длинныя исторіи, въ которыхъ героями были они сами.

— Я пошелъ къ Гладстону и сказалъ ему, что такъ поступать нельзя. У насъ было совѣщаніе въ чайной комнатѣ и мы обсудили весь вопросъ; по крайней мѣрѣ, я произнесъ рѣчь и Бленгеймъ, послѣ чего совѣщаніе отложили по позднему времени. Но ясно, что партія распадется, если дѣла будутъ идти попрежнему.

Говоря это, Гослей облокотился на столъ и смотрѣлъ прямо въ глаза Гедеону, который прислушивался къ громкому голосу Моккета, покрывавшему общій гулъ отдѣльныхъ разговоровъ.

— Я знаю одного рыболова, у котораго есть удивительная коллекція мухъ для удочекъ. У него есть, напримѣръ, муха, сдѣланная изъ перьевъ венгерскаго фазана. Онъ никогда не употребляетъ своей коллекціи, но постоянно возитъ ее съ собою.

— Я видѣлъ на своемъ вѣку еще интереснѣе муху, сказалъ Джильбертъ, также любившій удить рыбу: — одинъ мой пріятель, извѣстный живописецъ, цѣлый день ничего не поймалъ, хотя перепробовалъ всевозможныхъ мухъ; наконецъ, онъ выдернулъ клокъ волосъ изъ своей рыжей бороды и устроилъ изъ волосъ муху. Повѣрите ли, онъ въ короткое время наполнилъ свою корзину форелями.

— А вы слышали, какъ онъ попалъ въ лорды? говорилъ Денгамъ Обрайену. — Это продѣлка лорда Гренвиля. Онъ только что вернулся съ своего посланничьяго поста и сказалъ Гренвилю, что хочетъ поступить въ парламентъ, такъ какъ его знаніе иностранной политики можетъ принести пользу. «Въ такомъ случаѣ, отвѣчалъ Гренвиль съ сладкой улыбкой: — вамъ бы лучше поступить въ верхнюю палату». Онъ не хотѣлъ, чтобъ человѣкъ, знавшій какъ свои пять пальцевъ политику двухъ министерствъ, находился въ палатѣ общинъ.

— Меня просили подѣйствовать на моего друга Гартингтона, разсказывалъ Раттенъ по другую сторону Гедеона: — я изучилъ дѣло и сказалъ, что сдѣлаю все, что можно. Конечно, я всегда готовъ оказать содѣйствіе полезному общественному дѣлу. Я помню однажды, во время моего пребыванія въ Персіи, шахъ за обѣдомъ спросилъ меня, не могу ли я что-нибудь сдѣлать для тетки великаго визиря, и я тотчасъ отвѣчалъ…

— Раттенъ своими разсказами напоминаетъ мнѣ французскаго оратора, который послѣ того, какъ его перебили, продолжалъ словами: «на чемъ, бишь, я остановился?» «Да на я», крикнулъ ему кто-то изъ толпы.

Это замѣчаніе было сдѣлано Денгамомъ на ухо Блиссендену, который молча наблюдалъ за присутствующими, не принимая участія въ разговорахъ.

Этотъ безмолвный гость казался Гедеону самымъ интереснымъ изъ всего общества. Чтобъ придать себѣ болѣе важности, Гедеонъ явился къ обѣду послѣднимъ и, увидавъ, что Моккетъ разговариваетъ съ какимъ-то господиномъ очень моложавымъ на взглядъ, принялъ послѣдняго за сына Моккета. Потомъ ему объяснили, что эта странная личность, съ почти дѣтскимъ лицомъ, страшный радикалъ, и Гедеонъ никакъ не могъ понять его скромности, доходившей до застѣнчивости.

Напротивъ, Моккетъ отличался самонадѣянностью и говорилъ такъ громко, что его голосъ слышался среди гула другихъ разговоровъ. Прислушиваясь къ его словамъ, Гедеонъ безъ труда разобралъ, что на противоположномъ концѣ стола разсуждали объ искуствѣ.

— Быть можетъ, у Мардина есть недостатки, говорилъ Моккетъ: — но онъ умѣетъ рисовать лица, особенно женскія. Глаза у него всегда на своемъ мѣстѣ, а это большая рѣдкость. Я не разъ видалъ на картинкахъ великихъ художниковъ глаза въ такомъ мѣстѣ лица, что ихъ обладатели были бы лишены возможности видѣть ими.

Мардинъ былъ извѣстный рисовальщикъ и его произведенія появлялись въ «Пончѣ» и во многихъ иллюстрированныхъ изданіяхъ. Гедеонъ чувствовалъ, что это былъ отличный случай вмѣшаться въ общій разговоръ и обратить на себя вниманіе. До сихъ поръ онъ только повертывался то къ одному, то къ другому изъ своихъ сосѣдей съ выраженіемъ самаго живѣйшаго интереса къ тому, что они разсказывали. Но не успѣлъ онъ открыть рта, какъ Джильбертъ, обращаясь къ судьѣ, громко воскликнулъ:

— Бельсей, вамъ теперь со стороны виднѣе наши политическія дѣла. Какого вы мнѣнія о нашихъ шансахъ на будущихъ выборахъ?

— Я полагаю, что у васъ большіе шансы, отвѣчалъ судья рѣшительнымъ тономъ: — я много разъѣзжаю по провинціи и знаю болѣе объ истинномъ настроеніи страны, болѣе васъ, считающихъ, что весь міръ вертится вокругъ Черингъ-Кроса. Страна гораздо либеральнѣе, чѣмъ она кажется съ колокольни св. Павла.

— Я съ вами совершенно согласенъ, произнесъ Джильбертъ. — Вѣрьте мнѣ, Диззи правъ въ своемъ взглядѣ на иностранную политику. Народъ любитъ, когда бьютъ въ барабаны.

— Да, сказалъ спокойнымъ тономъ Блиссенденъ, впервые открывая ротъ: — но онъ не любитъ платить барабанщикамъ. Военныя мелодіи уже ему надоѣли и онъ съ безпокойствомъ ожидаетъ минуты, когда подадутъ за нихъ счетъ.

— Мое мнѣніе, промолвилъ Гослей: — что если снова вернется Гладстонъ, то надо будетъ обращать болѣе вниманія на независимыхъ членовъ палаты. Мы не потерпимъ, чтобъ надъ нами долѣе издѣвались. Мы поставили либеральную партію на ноги и потребуемъ признанія нашихъ заслугъ.

— Въ нашей партіи царитъ ужасный сумбуръ, замѣтилъ Денгамъ: — и если вы, Гослей, не видите этого, то тутъ еще не чѣмъ хвастаться. Весь вопросъ въ томъ, готовы ли вы взять власть въ свои руки?

— По правдѣ сказать, произнесъ Джильбертъ: — я часто возношу къ небу молитвы, чтобы либералы не овладѣли властью, по крайней мѣрѣ, при моей жизни. Если есть что-нибудь хуже либераловъ въ оппозиціи, такъ это либералы у кормила правленія. Самые опасные наши враги — внутренніе. Мы въ одно и то же время тянемъ въ шесть различныхъ сторонъ. Всякій изъ либераловъ, быть можетъ, за исключеніемъ Гослея, убѣжденъ, что онъ былъ бы первымъ министромъ лучше нашего главы. Мы всѣ такъ ужасно честны, добросовѣстны и независимы, что постоянно играемъ въ руку противникамъ. Каждый имѣетъ свой планъ спасенія государства и считаетъ никуда негодными всѣ остальные планы. Я часто сожалѣю, что я не коноводъ противной партіи, если уже за великія преступленія моихъ предковъ мнѣ непремѣнно суждено исполнять эту обязанность. По крайней мѣрѣ, тамъ понимаютъ истинныя отношенія между коноводомъ и членами партіи.

— Вы хотите, чтобъ коноводъ былъ ловчимъ, а члены партіи собаками, слѣпо повинующимися его рожку, замѣтилъ Гоймеръ. — Я надѣюсь, что либеральная партія никогда не представитъ такого зрѣлища.

— Конечно, не представитъ, пока вашъ голосъ будетъ имѣть значеніе, возразилъ добродушно Джильбертъ: — въ отношеніи васъ я всегда придерживаюсь системы, обыкновенно употребляемой погоньщиками свиней. Если мнѣ надо, чтобъ вы сказали да, я прошу васъ сказать нѣтъ, и если я хочу удержать васъ отъ участія въ преніяхъ по какому-нибудь вопросу, то пишу вамъ записку, умоляя васъ явиться въ палату въ извѣстный часъ и произнести нѣсколько словъ въ нашу пользу.

— Я, кажется, могу сказать, что никогда…

Эти слова произнесъ Ратгенъ, который очень тяготился продолжительнымъ молчаніемъ, но судья перебилъ его:

— Дѣло не хорошо поведено съ самаго начала. Гладстонъ въ одно и тоже время сильная и слабая сторона нашей партіи. Онъ пришелъ въ такое чисто женское уныніе послѣ выборовъ 1874 года, что едва не погубилъ партіи; еслибъ не благородное поведеніе Гартингтона, то партія упала бы такъ низко, что ей не подняться бы въ двадцать лѣтъ.

— Вы развили только вторую часть вашей аксіомы, отвѣчалъ Блиссенденъ: — Гладстонъ сдѣлалъ ошибку въ 1874 г., не считая себя болѣе необходимымъ для партіи, но это легко объяснить его темпераментомъ, усталостью отъ чрезсильнаго труда и потрясающимъ впечатлѣніемъ, которое произвело на него неожиданное пораженіе. Но вы всѣ ошибаетесь, если не видите, что только онъ одинъ можетъ поставить либеральную партію на ея прежнюю высоту. Онъ одинъ можетъ поднять страну и страна готова подняться, если онъ приложитъ руку къ рычагу.

— Блиссенденъ правъ, сказалъ Джильбертъ: — и вы всѣ, лондонцы, ошибаетесь. Я знаю, что скажетъ страна на общихъ выборахъ и предвижу тяжелыя времена для коновода. Снова повторится старинная исторія междоусобій среди торжествующей либеральной партіи. Всѣ передерутся; Гослей будетъ ликовать въ чайной комнатѣ, Гоймеръ будетъ глубокомысленно мотать головой, и лица, ничего неполучившія, будутъ метать молніи въ своихъ болѣе счастливыхъ товарищей.

— Бельсей, произнесъ въ полголоса Обрайенъ, обращаясь къ судьѣ: — разговоръ становится слишкомъ серьёзнымъ и Гоймеръ потребуетъ занесенія въ протоколъ словъ Джильберта. Встанемте лучше изъ-за стола и пойдемъ курить.

Въ курительной комнатѣ Гедеонъ легко отдѣлался отъ Раттена, который не могъ помириться съ мыслью, что ему не дозволили случайно или намѣренно докончить ни одной фразы въ продолженіи обѣда. Съ Гослеемъ было справиться гораздо труднѣе, потому что онъ хотѣлъ непремѣнно опровергнуть инсинуаціи Джильберта и доказать фактически, что еслибъ послушались его совѣта въ 1873 году, то результатъ общихъ выборовъ былъ бы совершенно иной. Однако, Гедеону удалось кое-какъ спустить этихъ почтенныхъ лицъ и поговорить прежде съ Джильбертомъ, а потомъ съ Блиссенденомъ, который ему особенно нравился.

Послѣ ухода гостей, Гедеонъ задумался. Что было для него выгоднѣе, войти ли въ парламентъ среди торжествующихъ побѣду либераловъ, или скрасить общее пораженіе либеральной партіи отбитіемъ Сакстона у противниковъ? Послѣднее, очевидно, болѣе возвысило бы его въ глазахъ всей партіи и онъ слышалъ не съ особеннымъ удовольствіемъ предсказаніе о побѣдѣ либераловъ.

XV.

Прошло два года съ тѣхъ поръ, какъ мы впервые видѣли Гедеона Флиса у окна его квартиры въ Карльтонъ-Стритѣ. Многое случилось въ это время. Дѣла Гедеона шли отлично. Его финансовыя операціи, хотя медленно, но подвигались впередъ, такъ какъ весь вопросъ заключался въ выдержкѣ. Пользуясь удобными случаями, онъ накупилъ обширныхъ земель и нетолько употребилъ на это всѣ свои капиталы, но даже заключилъ значительные займы въ извѣстныхъ банкирскихъ конторахъ, что уже свидѣтельствовало объ основательности его спекуляцій. Конечно, банкиры отобрали бы у него земли, еслибъ Гедеонъ не исполнилъ принятыхъ на себя обязательствъ. Съ каждымъ днемъ онъ болѣе и болѣе приближался къ тому счастливому моменту, когда его земли, постоянно возвышаясь въ цѣнѣ, соблазняли уже крупныхъ финансистовъ. Даже и теперь Гедеонъ продавалъ иногда маленькіе участки, но съ большимъ сожалѣніемъ, такъ какъ онъ разсчитывалъ, въ концѣ-концовъ, выручить за всѣ земли вдвое болѣе, чѣмъ онѣ первоначально ему стоили.

Мало по малу, онъ привыкъ расходовать значительныя суммы и Сакстонъ стоилъ ему большихъ денегъ. Прежде всего, онъ заплатилъ за долгосрочную аренду замка круглую сумму, да и предпринятыя имъ передѣлки стоили не мало. Но онъ нисколько не сожалѣлъ израсходованныхъ денегъ, тѣмъ болѣе, что, благодаря перестройкѣ замка, онъ вступилъ въ дружескія отношенія съ миссъ Танди. Молодая дѣвушка принялась за это дѣло съ горячимъ энтузіазмомъ. Она обладала большимъ вкусомъ и даже архитектурнымъ талантомъ, такъ что, будь она мужчина, то могла бы сдѣлаться архитекторомъ. Гедеонъ ничего не понималъ въ архитектурѣ, но его забавляло видѣть, какъ рабочіе въ одномъ мѣстѣ рыли землю, а въ другомъ насыпали ее. Это, однако, не мѣшало ему принимать на себя важный видъ и глубокомысленно улыбаться при исполненіи какой-нибудь работы по указанію Напперъ, словно онъ думалъ о томъ же гораздо ранѣе или могъ придумать что-нибудь лучше.

Всѣми работами руководила Напперъ, хотя, по своей скромности, она предоставляла Гедеону отдавать приказанія. Всѣ службы фермы были перенесены на другое мѣсто; ворота оставлены на своемъ мѣстѣ и служили ему теперь входомъ въ новый домъ, который очень искусно былъ выведенъ изъ развалинъ.

Особенно во дворѣ фантазія Напперъ нашла себѣ полный просторъ. Цвѣточныя клумбы замѣнили гряды лука и капусты. Тамъ и сямъ въ уединенныхъ углахъ, гдѣ было прохладно даже въ жаркіе дни, виднѣлись такія роскошныя лужайки, какихъ нельзя было найти во всемъ околодкѣ. Древняя часовня преобразилась въ оранжерею, причемъ развалины, по возможности, сохранили свою форму.

Дѣйствительно, какъ выражалась сама Напперъ, требовалось очень мало работы для обращенія развалинъ въ нѣчто художественное и современное, только надо было произвести эту малую работу подъ ея искуснымъ и граціознымъ руководствомъ. Еслибъ Гедеонъ далъ себѣ волю, то онъ совершенно уничтожилъ бы развалины и выстроилъ бы на ихъ мѣстѣ уродливое выштукатуренное зданіе. Но Гедеонъ, подобно всѣмъ людямъ, приходящимъ въ столкновеніе съ миссъ Танди, не могъ поставить на своемъ. Она повелѣвала имъ такъ же неограниченно, какъ отцомъ и всѣмъ населеніемъ Сакстона, мужскимъ и женскимъ, обожавшемъ ее и завидывавшемъ ей.

Она, быть можетъ, сама не сознавала, когда и какъ производила могучее вліяніе на всѣхъ окружающихъ, но послѣдніе во всякомъ случаѣ безсознательно ей подчинялись. Подъ наружной оболочкой веселости и добродушія, въ Гедеонѣ скрывалось упорное, чтобъ не сказать ослиное, упрямство. Всякое противорѣчіе только усиливало его упрямство. Но Напперъ никогда ему не противорѣчила и однако во всемъ, что касалось замка Флисъ, онъ никогда не поддерживалъ своего мнѣнія, если оно расходилось со взглядомъ «десятника», какъ онъ въ шутку прозвалъ миссъ Танди.

Мистеръ Думфи замѣчалъ все это съ большимъ безпокойствомъ. Онъ полагалъ, что читаетъ въ сердцѣ молодой дѣвушки, какъ въ книгѣ, и по странной игрѣ случая, въ ея душѣ также отражались тѣ низкія стремленія, корыстныя желанія и коварные планы, которые составляли характеристику его нравственнаго я. Когда мистеръ Танди явился къ нему и, отдавая золотой, заявилъ, что дочь очень сожалѣетъ о несчастья, происшедшемъ съ его одеждой, то мистеръ Думфи взялъ золотой, выражая свою благодарность и полное удовольствіе. Онъ уже къ этому времени совершенно поборолъ въ себѣ первую вспышку гнѣва, и даже отказался отъ всякой мести. Дѣйствительно, приведя въ исполненіе свой планъ объ отравленіи собаки, онъ могъ подвергнуться большимъ непріятностямъ, потому что миссъ Танди, конечно, заподозрила бы его въ убійствѣ Канута, а Гедеонъ, готовый сдѣлать все для Напперъ, тотчасъ прогналъ бы его.

Правда, у него былъ въ резервѣ Паукъ, но мистеръ Думфи былъ слишкомъ благоразумный человѣкъ, чтобъ добровольно перейти со службы Гедеона на службу его почтеннаго родителя. Его теперешнее мѣсто становилось все выгоднѣе и выгоднѣе. Гедеонъ по временамъ заглядывалъ въ счеты своего секретаря, но они теперь велись гораздо осторожнѣе; общій недѣльный итогъ былъ не менѣе, но онъ былъ разнесенъ на большее число различныхъ статей. Такимъ образомъ, болѣе аккуратная отчетность спасала его отъ непріятностей, не мѣшая попрежнему откладывать каждую недѣлю сумму, гораздо большую, чѣмъ его жалованье.

Вообще, онъ очень пріятно провелъ время въ Сакстонѣ, а когда замокъ былъ отстроенъ и дѣла Гедеона приняли правильный ходъ, мистеръ Думфи вернулся къ своему семейному очагу въ Кэмденъ-Тоунѣ и сталъ, попрежнему, посѣщать по воскресеньямъ молельный домъ той секты, въ которой онъ состоялъ вѣрующимъ братомъ. Однако, онъ часто ѣздилъ въ Сакстонъ и проводилъ тамъ два или три дня, что нѣсколько разнообразило его монотонное лондонское существованіе. Величіе его патрона отражалось и на немъ, и онъ пользовался большимъ почетомъ, за который ему не приходилось платить большихъ денегъ, какъ платилъ Гедеонъ.

Мистеръ Думфи умѣлъ нетолько пользоваться настоящимъ, но и предчувствовать будущее, а потому не могъ спокойно наслаждаться плодами трудовъ своихъ, если ему грозило прекращеніе этихъ плодовъ черезъ недѣлю, мѣсяцъ или годъ. Онъ былъ вполнѣ убѣжденъ, что Гедеонъ женится на миссъ Танди, а прямымъ результатомъ подобнаго событія было бы его немедленное изгнаніе, такъ какъ онъ угадывалъ въ добромъ, искреннемъ сердцѣ молодой дѣвушки такую же ненависть къ нему, какую онъ самъ питалъ къ ней. Въ сущности, однакожъ, Напперъ мало обращала на него вниманія. Правда, она не любила его, хотя сама не давала себѣ отчета почему, но все-таки была съ нимъ очень учтива. Обыкновенно она была болѣе, чѣмъ учтива со всѣми, съ которыми имѣла дѣло, и потому мистеръ Думфи ясно замѣчалъ различіе въ ея обращеніи съ нимъ и съ другими.

— Она низкая, хитрая вѣдьма; игра ея очень ясна, хотя никто не подозрѣваетъ ее. Она думаетъ, что этотъ надменный дуракъ страшно богатъ, что онъ поступитъ въ парламентъ и будетъ сдѣланъ баронетомъ. Во всякомъ случаѣ, она устроила замокъ Флисъ по своему вкусу, словно кроила себѣ платье изъ своей матеріи, а Гедеонъ только улыбался, не понимая, что она Далила, а онъ Самсонъ.

Такъ говорилъ мистеръ Думфи, сидя однажды въ домѣ Паука на Фульгамской дорогѣ. Онъ мало по малу взялъ привычку заходить къ старику Израилю черезъ воскресенье, вечеромъ, по дорогѣ домой изъ молитвеннаго дома, гдѣ онъ исполнялъ должность діакона или старѣйшины. Онъ при этомъ дѣлалъ большой крюкъ и постоянно замѣчалъ, что опаздываетъ домой къ ужину. Паукъ, въ виду этого, приготовлялъ ему закуску, состоявшую изъ хлѣба, очень сухого, голландскаго сыра и водки. Самъ Паукъ не принималъ участія въ этомъ роскошномъ банкетѣ, хотя мистеръ Думфи замѣчалъ, что бутылка съ водкой была каждый разъ початая. Бесѣды съ Думфи доставляли такое удовольствіе старику, что на этотъ разъ онъ приготовилъ ему мяса.

— Я васъ угощу сегодня горячимъ, мистеръ Думфи, сказалъ онъ, встрѣчая своего гостя: — вамъ показались въ прошлый разъ хлѣбъ и сыръ слишкомъ холодными.

— Но вы, кажется, слишкомъ перепустили, отвѣчалъ Думфи, замѣчая, что мясо, въ очень ограниченномъ объемѣ, сильно пригорѣло и издавало непріятный запахъ.

— Я слишкомъ пощедрился на уголья, произнесъ старикъ съ сожалѣніемъ, хотя въ каминѣ было такъ мало угля или лучше угольнаго мусора, что нельзя было понять, какъ могло пригорѣть мясо.

Однако, несмотря на неуспѣхъ первой попытки Паука угостить своего гостя горячимъ ужиномъ, мистеръ Думфи оцѣнилъ его доброе намѣреніе и съѣлъ все, что только можно было съѣсть.

— Теперь все готово въ замкѣ и саду, продолжалъ онъ: — но хитрая вѣдьма не отстаетъ отъ дурака. Она безъ всякаго стыда продолжаетъ свою игру. Правда, она не бываетъ въ замкѣ такъ часто, какъ прежде, и ея отецъ теперь постоянно ее сопровождаетъ. Но она, попрежнему, во все вмѣшивается и всѣмъ отдаетъ приказанія, точно она полная хозяйка.

Мистеръ Думфи сильно преувеличивалъ, вѣроятно, подъ вліяніемъ водки и пригорѣлаго мяса. Какъ только замокъ былъ обмеблированъ мистеромъ Григсомъ, Напперъ заявила желаніе отретироваться. Она сдѣлала это не потому, что жители Сакстона начали болтать, побуждаемые ловкими замѣчаніями мистера Думфи, или что она считала неприличнымъ посѣщать замокъ вмѣстѣ съ отцомъ, но по той простой причинѣ, что ея дѣло было окончено. По правдѣ сказать, только интересъ, возбужденный въ ней перестройкой развалинъ, заставлялъ ее терпѣливо выносить общество Гедеона. Она продолжала вѣрить въ его добрыя намѣренія и великую будущность. Если онъ поступалъ въ парламентъ, то, конечно, съ цѣлью принести пользу всей странѣ, хотя она, къ великому своему удивленію, замѣчала, что его знанія были очень ограниченны. Она много читала и пробовала нѣсколько разъ завести съ нимъ разговоръ о литературѣ, но оказалось, что Гедеонъ былъ въ этомъ отношеніи совершеннымъ невѣждой. Насчетъ политики и общественныхъ дѣлъ она сама ничего не знала. Но вѣдь онъ, являясь кандидатомъ въ депутаты, долженъ былъ все знать, и Напперъ хотѣла воспользоваться этимъ удобнымъ случаемъ, чтобъ пополнить недостатокъ своихъ свѣдѣній по этому предмету. Однако, Гедеонъ отвѣчалъ на ея вопросы такъ смутно и неопредѣленно, что она тотчасъ поняла, въ чемъ дѣло. Она рѣшительно не могла понять, какъ человѣкъ, не имѣвшій понятія о политическомъ положеніи и исторіи своей родины, могъ поступить въ парламентъ, чтобъ составлять новые законы. Въ концѣ-концовъ, она перестала говорить о политикѣ съ Гедеономъ, который былъ очень этому радъ, такъ какъ ему самому стыдно было обманывать молодую дѣвушку.

Не имѣя возможности говорить о литературѣ и политикѣ, Hànперъ стала находить, что общество Гедеона было невыносимымъ и, вслѣдствіе этого, стала его избѣгать. Эта неожиданная перемѣна въ ихъ отношеніяхъ утвердила Гедеона въ томъ убѣжденіи, что хорошо было бы для нихъ обоихъ, еслибъ миссъ Танди сдѣлалась хозяйкой замка Флисъ.

XVI.

Гедеонъ полагалъ, что Напперъ до сихъ поръ кружилась вокругъ горящей свѣчки. Онъ смотрѣлъ на нее съ искренней нѣжностью, и думалъ, что все кончится хорошо для этой бѣдной, влюбленной дѣвушки. Что она была влюблена въ него, онъ ни мало не сомнѣвался и приписывалъ это нетолько своему богатству, подобно мистеру Думфи, но и своимъ личнымъ качествамъ. Дѣйствительно, въ послѣднее время, онъ очень измѣнился къ лучшему. Онъ зорко наблюдалъ за манерами кровнаго джентльмэна, какъ Обрайенъ, и почти безсознательно перенялъ у него многое. Съ другой стороны, и Напперъ его многому научила, хотя ни онъ, ни она этого не подозрѣвали. Такимъ образомъ онъ съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе сталъ походить на джентльмэна, хотя, конечно, въ два года не могъ совершенно скинуть съ себя прошедшее.

Большимъ несчастьемъ было для него, что онъ слишкомъ поздно задумалъ сдѣлаться джентльмэномъ и депутатомъ. Но во всякомъ случаѣ ему приносило честь, что подобная мысль запала въ его голову. Напримѣръ, его отецъ жилъ тридцать лѣтъ долѣе его, но никогда онъ не говорилъ себѣ: хорошо бы сдѣлаться джентльмэномъ. Согласно его понятію, джентльмэнъ былъ хорошо одѣтое существо, жившее сверхъ своего состоянія и постоянно заключавшее новые займы въ Карльтонъ-Стритѣ.

Въ своей молодости, Гедеонъ радовалъ сердце старика жадностью къ наживѣ и умѣніемъ вести дѣла. Это было, впрочемъ, очень естественно, такъ какъ вся семья занималась ростовщичествомъ съ тѣхъ давнихъ временъ, когда предки Гедеона торговали у воротъ Іерусалима. Однако, наслѣдственность такой принципъ, на который нельзя всегда положиться и часто яблочко далеко падаетъ отъ дерева. Сначала, Гедеонъ былъ вполнѣ вѣренъ семейнымъ преданіямъ. Онъ взялся за дѣло съ юной энергіей и наслѣдственнымъ талантомъ къ превращенію золотого, попавшаго въ карманъ, немедленно въ пять золотыхъ. Онъ даже превзошелъ ожиданія отца и сталъ удивительно расширять дѣло. Благодаря небо за такое благополучіе, старикъ передалъ свое выгодное ремесло сыну, а самъ удалился въ свой домъ на Фульгамской дорогѣ, гдѣ посвящалъ все свободное время деньгамъ.

Вскорѣ послѣ этого, Гедеонъ, размышляя о лучшемъ способѣ пріобрѣсть новыя богатства, напалъ на мысль о спекуляціяхъ землей. Тутъ обуяло его, по выраженію старика, адское самолюбіе и онъ задумалъ сдѣлаться джентльмэномъ, для чего избралъ кратчайшій путь черезъ палату общинъ. Съ тѣхъ поръ, онъ быстро сталъ идти подъ гору, и теперь, какъ объяснялъ съ жаромъ Паукъ мистеру Думфи, «для него банковый билетъ въ пятьдесятъ фунтовъ не дороже пяти пенсовъ».

Еслибъ Гедеонъ ранѣе началъ корчить изъ себя джентльмэна, то онъ былъ бы не хуже, а, можетъ быть, и превзошелъ бы многихъ выскочекъ, которые съ успѣхомъ произносятъ цвѣтистыя общія мѣста на публичныхъ митингахъ и выдаютъ себя за людей очень умныхъ, развитыхъ, свѣтскихъ. Но и теперь, принимая въ соображеніе краткость времени и обстоятельства, онъ достигъ большого успѣха и обѣщалъ перегнать не одного соперника по скачкѣ, который двинулся отъ столба гораздо ранѣе его.

Онъ быстро шелъ по избранному пути, но торопиться было не къ чему. Ему слѣдовало прежде попасть въ парламентъ и успокоиться насчетъ тяготившихъ его закладныхъ, а потомъ онъ уже могъ съ легкимъ сердцемъ объявить Напперъ, что рѣшился сдѣлать ее своей женой. Она была достойная дѣвушка, рѣдкая жемчужина, именно такая жена, которая могла округлить его положеніе въ свѣтѣ. Конечно, онъ могъ бы жениться на деньгахъ. Было много черноокихъ дщерей Израиля, которыя, послѣ необходимыхъ переговоровъ съ родителями, съ удовольствіемъ согласились бы отдать ему руку и сердце. Но ихъ отцы и матери были очень непріятныя, вульгарныя особы, а это претило его новымъ эстетическимъ вкусамъ. Кромѣ того, онъ никогда не думалъ о подобномъ бракѣ. У Напперъ не было вовсе денегъ, но его богатства хватитъ на двоихъ и она принесла бы въ его домъ такія блага, которыхъ нельзя было свѣсить на вѣсахъ стараго Паука.

Онъ чувствовалъ себя совершенно иначе въ обществѣ Напперъ. Сначала, ея странная любовь къ правдѣ казалась ему нелѣпой диковиной. Впервые въ жизни онъ встрѣчалъ человѣка, который естественно, безъ всякаго усилія говорилъ правду всегда и вездѣ. Даже джентльмены съ громкими историческими именами и несомнѣнно благородные извращали факты, имѣя дѣло съ Паукомъ. Это необыкновенное явленіе сосредоточило на себѣ все его вниманіе, какъ комета на небѣ. Оно было по истинѣ любопытно и, разсматривая его съ интересомъ, Гедеонъ началъ, мало по малу, находить въ немъ особую прелесть. Имѣть подлѣ себя существо, которое во всякое время и при всякихъ обстоятельствахъ говоритъ правду, было очень соблазнительно. Это было все равно, что имѣть часы, которые всегда идутъ хорошо, не отставая и не идя впередъ ни на минуту.

Ему такъ понравилось это правило говорить правду, что онъ даже самъ сталъ ему придерживаться, конечно, не въ важныхъ дѣлахъ, гдѣ правда могла быть опасной, но въ мелочахъ. Два года тому назадъ, онъ и въ мелочахъ подгонялъ факты къ обстоятельствамъ, но теперь онъ иногда въ видѣ опыта оставлялъ факты въ ихъ неизмѣнномъ видѣ и нашелъ, что послѣдствія вовсе не были такими гибельными, какъ онъ предполагалъ по долгому жизненному опыту. Впрочемъ, въ сношеніяхъ съ его старыми сообщниками, эта перемѣна ни къ чему не вела, такъ какъ они привыкли всегда считать ложью все, что имъ ни говорили, и мысленно обсуждать, въ чемъ именно и съ какою цѣлью тотъ или другой лгалъ.

Гедеонъ ясно сознавалъ, что еслибъ всѣ стали говорить правду нетолько въ важныхъ дѣлахъ, но во всѣхъ жизненныхъ мелочахъ, то въ результатѣ получилась бы большая экономія времени и умственнаго труда. Имѣя наклонность къ математическимъ выкладкамъ, онъ пришелъ къ тому заключенію, что годъ, проведенный съ Напперъ, равнялся бы двумъ годамъ, проведеннымъ съ его почтеннымъ родителемъ. Половину времени, проведеннаго съ отцомъ, они оба посвящали на мысленную отборку лжи отъ правды въ словахъ другъ друга. Имѣя же дѣло съ Напперъ, онъ только слушалъ ее и былъ увѣренъ, что каждое ея слово означало ни болѣе, ни менѣе того, что оно выражало. Такимъ образомъ, по врожденнымъ ему стремленіямъ къ экономіи, онъ убѣждался, что этотъ способъ общенія былъ наилучшимъ.

Конечно, всякій опытный въ любви человѣкъ скажетъ, что если Гедеонъ такъ хладнокровно анализировалъ молодую дѣвушку, то онъ ее не любилъ. И это совершенно справедливо. Онъ никогда не испытывалъ любви въ томъ глупомъ смыслѣ, который обыкновенно придаютъ этому слову. Онъ былъ слишкомъ занятъ, чтобъ любить. Но для него такъ же, какъ для мистера Думфи, было ясно, что въ концѣ-концовъ, онъ женится на миссъ Танди. Конечно, ему стоило только сказать слово и она будетъ его женой. Пріобрѣтеніе жены казалось ему такимъ же легкимъ, какъ пріобрѣтеніе замка. Ему придется заплатить большую сумму денегъ — вотъ и все; но деньги въ его глазахъ не имѣли значенія, когда покупаемый предметъ стоилъ своей цѣны. Уже одна эта увѣренность въ успѣхѣ доказывала полное отсутствіе въ немъ любви. Онъ не допускалъ даже возможности отказа и съ улыбкой думалъ, какъ обрадуется ея почтенный отецъ такой блестящей партіи.

Но теперь онъ занятъ былъ другимъ. Когда же онъ сдѣлается членомъ парламента, освободится отъ закладныхъ постепенной продажей участковъ земли по дорогой цѣнѣ, устроитъ роскошный городской домъ и знаменитые люди, имена которыхъ постоянно встрѣчаются въ газетахъ, привыкнутъ обѣдать у него, то онъ пойдетъ къ этой достойной молодой дѣвушкѣ и скажетъ ей:

— Напперъ, я давно слѣжу за вами и знаю, чего вы стоите. Вы хорошая и умная дѣвушка, вы сдѣлаете честь всякому учрежденію, въ которомъ примете участіе. Я не спрашиваю, есть ли у васъ деньги. У меня хватитъ денегъ на обоихъ. Я могъ бы жениться выгоднѣе, но я изучилъ вашъ характеръ и вы мнѣ нравитесь. Будьте женою Гедеона Флиса, эсквайра, члена парламента, владѣльца замка Флиса въ графствѣ Лаймстеръ и дома номеръ такой-то на Гросвенорскомъ сквэрѣ.

XVII.

Говоря Напперъ, что онъ намѣренъ издавать газету, Гедеонъ не бросалъ словъ на воздухъ. Онъ дѣйствительно рѣшился основать газету въ Сакстонѣ, считая, что избирательная компанія не можетъ обойтись безъ газеты. Многіе полагаютъ, что издавать газету — самое легкое дѣло на свѣтѣ. Надо только имѣть деньги. У Гедеона были деньги и ему нравилась мысль быть издателемъ газеты. Онъ зналъ, что Гладстонъ имѣлъ значительную долю въ нѣсколькихъ столичныхъ и провинціальныхъ газетахъ. Одинъ изъ министровъ только-что купилъ или приторговывалъ газету, имѣвшую всѣхъ болѣе подписчиковъ на свѣтѣ. Другіе государственные дѣятели тоже имѣли большее или меньшее участіе въ изданіи газетъ, и Гедеонъ полагалъ, что для новичка на политическомъ поприщѣ было очень полезно быть издателемъ газеты.

По обыкновенію, онъ обратился за совѣтомъ къ капитану Обрайену и попросилъ его найти человѣка, который бы могъ основать и съ успѣхомъ вести газету въ Сакстонѣ. Первыя побужденія Обрайена были всегда благородны и потому онъ старался отговорить его отъ этого новаго предпріятія.

— Къ чему вамъ газета въ Сакстонѣ? произнесъ онъ: — она не можетъ окупиться; она будетъ вамъ дорого стоить и не принесетъ никакой пользы. Для общественнаго дѣятеля хуже всего имѣть собственную газету. Она ставитъ его въ неловкое положеніе относительно друзей и приноситъ ему только вредъ. Какъ можете вы отстаивать въ своей газетѣ свою кандидатуру? Вы не можете нетолько пропагандировать себя, но даже простая поддержка является скандаломъ. Лучше предоставьте оцѣнку себя существующимъ мѣстнымъ газетамъ.

Гедеонъ выслушалъ его, молча, но онъ думалъ объ изданіи газеты ранѣе, чѣмъ Напперъ высказала объ этомъ свое мнѣніе, которое только утвердило его рѣшимость. Онъ уже владѣлъ въ Сакстонѣ замкомъ, а быть еще и обладателемъ газеты казалось ему залогомъ искренняго желанія посвятить свою жизнь интересамъ этого города.

Видя упорство Гедеона, Обрайенъ взялся найти подходящаго человѣка. Это дѣло было какъ нельзя болѣе подъ руку для Джэка Бэли. Джэкъ былъ сынъ его стараго друга и земляка. Подобно большинству ирландцевъ, покидающихъ свою родину, онъ былъ умный малый и, какъ многіе изъ нихъ, отличался наклонностью къ ремеслу журналиста. Онъ пріѣхалъ въ Лондонъ три года тому назадъ, полный самолюбивыхъ надеждъ. Безъ гроша денегъ, но съ рекомендательными письмами къ людямъ, занимавшимся журналистикой, онъ былъ убѣжденъ что все затрудненіе состояло въ выборѣ газеты, которую онъ удостоитъ своимъ сотрудничествомъ. Извѣстные журналисты, къ которымъ онъ имѣлъ рекомендательныя письма, приняли его очень любезно и пригласили обѣдать: такимъ образомъ онъ познакомился съ цѣлымъ рядомъ писателей, которые ежедневно поучали и забавляли публику на столбцахъ различныхъ газетъ. Всѣ обѣщали имѣть его въ виду, и, конечно, на другой же день о немъ забыли.

— Я обѣщалъ васъ имѣть въ виду, сказалъ ему одинъ изъ журналистовъ, принявшій его менѣе радушно, чѣмъ остальные: — но я долженъ вамъ сказать, что я говорю то же всѣмъ молодымъ людямъ, которые являются ко мнѣ. Тоже дѣлаютъ и всѣ мои собратья. Лондонъ — большой магнитъ, притягивающій изъ провинціи множество народа. Наше ремесло самое соблазнительное, но и самое трудное. Ежедневно желѣзныя дороги привозятъ толпу юношей, изъ которыхъ только одинъ изъ тысячи имѣетъ истинный талантъ, но всѣ спѣшатъ принять участіе въ великой скачкѣ на литературные призы. Большинство или умираетъ съ голода, или кончаетъ тѣмъ, что мѣняетъ журналистику на торговлю и поступаетъ въ конторы или магазины. Немногіе, обладающіе механическимъ умѣніемъ писать, прикомандировываются къ полку журнальныхъ рядовыхъ и становятся репортерами полицейскихъ судовъ или парламентскихъ преній, если имъ повезетъ счастіе. Только, какъ я сказалъ, одинъ изъ тысячи съ истиннымъ талантомъ прокладываетъ себѣ дорогу въ первый рядъ журналистовъ, какія бы преграды ему ни пришлось побороть. На журнальной аренѣ всегда одерживаетъ успѣхъ истинный талантъ, потому что для его проявленія никогда не надо ни капитала, ни матеріаловъ, какъ, напримѣръ, для живописца. Покровительство же и кумовство почти не играютъ роли въ нашей средѣ. Нашъ единственный господинъ — публика, а публика никогда не признаетъ первоклассной второклассную и третьеклассную работу, которую издатель вздумалъ бы ей приподнесть изъ желанія провести родного человѣчка. Я думаю, что вы добьетесь своего, но выкиньте изъ головы всякую мысль о протекціи, и чѣмъ вы скорѣе приметесь за самостоятельную работу, тѣмъ скорѣе проложите себѣ дорогу. Никто меня не заставлялъ дать вамъ этотъ совѣтъ, но я люблю говорить правду и вы мнѣ нравитесь. Я бы хотѣлъ вамъ помочь, но, право, не могу ничего сдѣлать. Я самъ былъ нѣкогда въ вашемъ положеніи и собственными усиліями достигъ до теперешняго своего положенія. Повѣрьте мнѣ, что такова же исторія всѣхъ лицъ, занимающихъ теперь видное мѣсто въ журналистикѣ. Если вы понадѣетесь на рекомендательныя письма и обѣщанія имѣть васъ въ виду, то васъ ждетъ только разочарованіе и горе.

Эти слова, однако, не охладили надеждъ пылкаго юноши и, сидя за стаканомъ содовой воды съ коньякомъ, онъ гнѣвно разсуждалъ самъ съ собою:

— Низкій, корыстолюбивый шотландецъ! Онъ нарочно говорилъ такъ со мною, чтобъ снять съ себя всякую обязанность въ отношеніи меня. Все онъ вретъ, негодяй, и напрасно онъ думаетъ, что я ему повѣрю. Ужь не онъ ли одинъ изъ тысячи человѣкъ съ истиннымъ талантомъ! Какъ бы не такъ! Все, что онъ пишетъ, сущій вздоръ, хотя ему и открытъ доступъ во всѣ журналы и газеты.

Джэкъ поклялся не имѣть болѣе съ нимъ никакого дѣла, пока не займетъ равнаго съ нимъ мѣста въ журналистикѣ и не будетъ имѣть возможности отомстить ему.

Джэкъ былъ малый умный, знающій и хорошо писалъ. Онъ окончилъ курсъ въ Тринити-Колледжъ и хотя не получилъ награды, но лишь по своему нежеланію. Во всякомъ случаѣ, онъ вынесъ изъ школы порядочное знаніе классиковъ и основательное знакомство съ англійской и французской литературами.

Въ ожиданіи, что первыя лондонскія газеты предложатъ ему сотрудничество, онъ началъ писать маленькія статьи въ вечернихъ газетахъ и недѣльныхъ изданіяхъ. Увидѣвъ впервые свое сочиненіе въ печати, Джэкъ подумалъ, что его счастіе обезпечено, и на послѣднія деньги угостилъ себя отличнымъ обѣдомъ съ шампанскимъ и дорогой сигарой. По несчастію, плата за эту статью не равнялась и половинѣ истраченной имъ суммы, да и къ тому же, эти деньги нельзя было получить ранѣе конца мѣсяца. До тѣхъ же поръ, надо было жить, и Джэку пришлось познакомиться съ закладчикомъ, у котораго онъ оставилъ свои часы и нѣсколько другихъ мелкихъ предметовъ. Въ концѣ мѣсяца онъ получилъ гинею за свою статью и нѣсколько шиллинговъ за другія мелкія статейки. Послѣ этого онъ работалъ съ утра до вечера и имѣлъ бы достаточно денегъ на приличное существованіе, еслибъ все, что онъ писалъ, было напечатано, но изъ пяти отданныхъ имъ въ редакцію статей три безслѣдно пропали. Все таки онъ шелъ впередъ и редакціи нѣсколькихъ газетъ обратили вниманіе на его смѣлое, остроумное перо. Онъ даже добился помѣщенія въ одномъ журналѣ своей статьи, гордо подписанной Дж. Беллами Бэли.

Еще въ Дублинѣ Джэкъ замѣтилъ, какъ важно было для литератора имѣть громкое имя. Напримѣръ, подпись Джэкъ Джонсъ подъ статьею не внушала никакого довѣрія читателямъ, тогда какъ онъ почтительно относился къ Джону Чолмондели Джонсу. Поэтому Джэкъ, прежде чѣмъ еще одна строчка его сочиненій появилась въ печати, рѣшился прославить себя подъ именемъ Дж. Белами Бэли. Конечно, это не мѣшало всѣмъ друзьямъ называть его попросту Джэкомъ, а кругъ его друзей все увеличивался, хотя, быть можетъ, онъ попалъ не въ очень избранное общество. Главнымъ мѣстомъ ихъ сборища были таверны между Лудгэтъ-Гиль и Темпль-Баръ, гдѣ литературное вдохновеніе поддерживалось крѣпкими напитками.

Теперь Джэкъ достигъ поворотнаго столба въ своей жизни. Тяжелый трудъ — лучшее средство для удержанія молодого человѣка отъ соблазна. Джэкъ сначала работалъ много, отчасти изъ любви къ литературѣ, отчасти по необходимости добывать себѣ кусокъ хлѣба. Однако, когда онъ началъ благоденствовать и его статьи стали чаще появляться въ печати, принося ему въ концѣ мѣсяца все большій и большій доходъ, Джэкъ поддался своей природной наклонности, которая побудила его угостить себя дорогимъ обѣдомъ въ честь первой статьи. Онъ постоянно переходилъ изъ одной таверны Флитъ-Стрита въ другую и, отличаясь веселой, щедрой, безпечной натурой, проживалъ все, что выработывалъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ, видя, что деньги доставались ему легко, онъ началъ менѣе работать и тѣмъ пропустилъ случай прославить свое имя. Онъ уже не смотрѣлъ на литературу, какъ на святое призваніе, а считалъ ее выгоднымъ ремесломъ. Столько-то листовъ оригинала означало столько-то гиней и онъ работалъ уже только тогда, когда побуждала его къ тому крайность. Однако, его работа, несмотря на очевидную поспѣшность, попрежнему отличалась смѣлыми взглядами и юморомъ. Но вопросъ заключался въ томъ, долго ли это продлится, и онъ самъ иногда, попивая содовую воду и примачивая водой голову послѣ буйныхъ попоекъ, грустно раздумывалъ о своей будущности.

Обрайенъ съ огорченіемъ замѣчалъ, что Джэкъ пошелъ подъ гору. Онъ любилъ его не той эгоистичной любовью, которую питали къ нему его веселые собутыльники, старые и молодые. По временамъ, онъ приглашалъ его къ обѣду въ свой клубъ и серьёзно слушалъ разсказы молодого человѣка объ его блестящихъ литературныхъ успѣхахъ. Но ему казалось страннымъ, что онъ обнаруживалъ такой удивительный аппетитъ, словно онъ не завтракалъ, и что его одежда ни мало не соотвѣтствовала его блестящему положенію. Позднѣе, въ курительной комнатѣ за хорошей сигарой онъ становился откровеннѣе и объяснялъ Обрайену, что путь литератора не всегда усѣянъ розами. Надо было преодолѣть много преградъ, побѣдить предразсудки и побороть враждебныя чувства, и главное, удалить посредственности, которыя занимали высокія мѣста. Иногда Джэкъ, еще не совершенно испорченный въ нравственномъ отношеніи, выражалъ стремленія къ болѣе высокимъ цѣлямъ, и въ эти минуты онъ былъ всего симпатичнѣе Обрайену.

Часто думалъ о немъ Обрайенъ и очень обрадовался, когда Гедеонъ задумалъ издавать газету въ Сакстонѣ. Джэку не слѣдовало оставаться болѣе въ Лондонѣ. Онъ вырабатывалъ достаточно, но проводилъ дни и ночи въ кутежахъ. Единственнымъ спасеніемъ для него было перебраться въ какой-нибудь скромный провинціальный городъ, и Сакстонъ представлялся именно такимъ спасительнымъ убѣжищемъ.

Дѣйствительно, Джэкъ поселился въ Сакстонѣ и сталъ редактировать «Сакстонскій Маякъ». Конечно, онъ ничего не зналъ о потребностяхъ Сакстона и объ условіяхъ, необходимыхъ для успѣха мѣстной газеты. Политика не была его конькомъ, но Гедеонъ стоялъ за либеральные принципы, и потому Джэкъ могъ вволю бранить консервативное министерство. Но для подобныхъ нападокъ не довольно одной смѣлости, а необходимы нѣкоторыя знанія, такъ что другая газета «Знамя», издававшаяся консерваторами въ сосѣднемъ городѣ Лампборо, поставила себѣ задачей выставлять всѣ промахи Джэка. Но еще большей ошибкой со стороны молодого редактора было гордое презрѣніе, выражаемое имъ на первыхъ порахъ къ мѣстнымъ интересамъ. Жители Сакстона думали, что въ ихъ газетѣ мѣстныя дѣла будутъ играть преобладающую роль. Но Джэкъ не хотѣлъ объ этомъ и слышать. Его газета представляла сборникъ полезныхъ и любопытныхъ свѣденій, рядъ длинныхъ извлеченій изъ новыхъ книгъ, телеграммы о скачкахъ и бойкія передовыя статьи, въ которыхъ редакторъ очень остроумно доказывалъ, что Лордъ Биконсфильдъ былъ, напримѣръ, виновенъ въ Мексиканскихъ безпорядкахъ, приведшихъ къ казни императора Максимильяна.

Наконецъ, депутація мѣстныхъ магнатовъ, среди которыхъ видное мѣсто занималъ мистеръ Григсъ, мистеръ Бурнапъ и мистеръ Гульдфинчъ явилась къ редактору «Маяка» и указала ему на этотъ вопіющій недостатокъ его газеты. Джэкъ обошелся съ ними такъ грубо и гордо, что именитые граждане поспѣшно отретировались. Впослѣдствіи, они выразили свое неудовольствіе Гедеону, и тотъ, хотя очень боялся пылкаго юноши, но все-таки съумѣлъ убѣдить его, что необходимо принять въ соображеніе потребности читателей новой газеты.

Тогда Джэкъ началъ помѣщать подробные отчеты о судебныхъ дѣлахъ, производившихся въ Сакстонѣ, и о пріемахъ въ муниципальномъ совѣтѣ. Послѣдніе дали новую пищу его саркастическому таланту и онъ съ жаромъ принялся за мѣстную политику, оставивъ въ сторонѣ Лорда Биконсфильда и парламентъ. Благодаря этой перемѣнѣ, «Маякъ» сталъ быстро распространяться и его популярность росла съ каждымъ днемъ.

Разсужденія Джэка о мѣстныхъ дѣлахъ представляли для Сакстона совершенную новинку. Никогда въ околодкѣ не читали такихъ бойкихъ, остроумныхъ статей и «Знамя» далеко отстало отъ «Маяка», по единогласному мнѣнію всѣхъ завсегдатаевъ Синяго Льва, расположеніемъ которыхъ Джэкъ пользовался съ самаго начала. Онъ пилъ болѣе всѣхъ и никто лучше его не умѣлъ спѣть веселой пѣсни или разсказать забавнаго анекдота.

Гедеонъ съ удовольствіемъ видѣлъ успѣхъ своей газеты, которую уже стали побаиваться въ Сакстонѣ, и Джэкъ много выигралъ въ его глазахъ. Прежде, онъ не былъ очень высокаго о немъ мнѣнія, и въ этомъ, конечно, былъ главнымъ образомъ виновенъ самъ Джэкъ. Вообще, презирая все, Джэкъ часто выражалъ свое презрѣніе и къ Гедеону, который, хотя и не привыкъ къ подобному обращенію, но долженъ былъ переносить, такъ какъ нельзя было рассориться съ Джэкомъ, по крайней мѣрѣ, до выборовъ. Во всякомъ случаѣ, Гедеонъ сталъ мало-по-малу убѣждаться, что далеко не такъ пріятно было издавать газету, какъ онъ полагалъ.

— Онъ ведетъ себя такъ, какъ будто онъ капиталистъ, а я получаю отъ него жалованье, сказалъ однажды Гедеонъ, разговаривая съ Обрайеномъ. — Какъ-то утромъ я зашелъ къ нему и засталъ его въ одной рубашкѣ; онъ курилъ трубку и пилъ пиво. Я ненавижу запахъ табаку и замѣтилъ, что онъ могъ бы прекратить куренье въ редакціонные часы. Онъ гнѣвно обратился ко мнѣ со словами: «Кто здѣсь редакторъ, вы или я? Если я редакторъ, то я не позволю никому нарушить гордую независимость печати. Если вы редакторъ, то я сейчасъ уйду отсюда съ трубкой и пивомъ, и вы можете распоряжаться какъ знаете!» Вотъ какъ говорятъ съ человѣкомъ, теряющимъ еженедѣльно пятнадцать фунтовъ стерлинговъ на изданіе газеты. И кто же это говоритъ? Дуракъ, получающій отъ меня такое жалованье, какого онъ никогда не получалъ и не получитъ! И что всего тяжелѣе, я долженъ былъ вынести его грубость и уйти, такъ какъ онъ просилъ не безпокоить его по утрамъ.

XVIII.

Было одиннадцать часовъ утра, во вторникъ 9-го марта. Мистеру Танди давно уже слѣдовало быть въ своей конторѣ, но у него не было спѣшныхъ занятій и потому онъ согласился помочь дочери въ очень важномъ дѣлѣ. Онъ стоялъ въ гостинной у камина и глубокомысленно смотрѣлъ въ пространство, а Напперъ, пригоняла бантъ на дамскомъ платьѣ, надѣтомъ на смѣшной фигурѣ старика.

Платья Напперъ приводили въ отчаяніе нетолько шесть влюбленныхъ въ нее юношей, но и всѣхъ сосѣднихъ молодыхъ дѣвушекъ. Она не расходывала безумныхъ денегъ на свой туалетъ, она даже носила по два раза одно и тоже платье, но всегда была хорошо одѣта. Платья сидѣли на ней гораздо лучше, чѣмъ на дочери банкира, миссъ Нетерсонъ, которая, однако, заказывала свои туалеты въ Лондонѣ и платила за нихъ въ десять разъ дороже. Часто подруги спрашивали у нея адресъ ея швеи, и Напперъ просто отвѣчала: «Я шью сама свои платья». Но никто не хотѣлъ этому вѣрить, и миссъ Нетерсонъ злобно говорила за спиной молодой дѣвушки: «Гадкая эгоистка! нашла гдѣ-то швею и хочетъ, чтобъ она шила только на нее».

Говоря, что сама шьетъ платья, Напперъ говорила правду и не подозрѣвала, что ее обвиняли во лжи. Она шила сама себѣ платья, потому что это было дешевле и, главное, лучше. Единственное затрудненіе заключалось въ пригонкѣ платья на болванѣ, роль котораго играла юная Маріанна, дѣлавшая все въ домѣ, кромѣ стряпни. Она съ восторгомъ примѣряла платья своей госпожи, но въ описываемое утро ея не было дома. Она отпросилась на нѣсколько дней къ своимъ родственникамъ, жившимъ въ Саксмундѣ. Напперъ хотѣла замѣнить ее кухаркой, но фигура кухарки оказалась неподходящей.

— Она толще васъ въ таліи, папа, сказала Напперъ, обсуждая за завтракомъ свое затруднительное положеніе: — и я препочитаю васъ. Поэтому, послѣ завтрака, если вы позволите, я пригоню платье на васъ.

— Пустяки! Полно шутить! произнесъ съ испугомъ мистеръ Танди.

— Я нисколько не шучу, отвѣчала молодая дѣвушка, критически разглядывая фигуру отца: — вамъ, конечно, не надѣть юпки черезъ голову, но я приколю ее къ вашей таліи. Мнѣ надо только устроить бантъ назади. Это возьметъ всего десять минутъ. Я не могу этого сдѣлать на себѣ, а кухарка такая толстая и грязная. Ну, пожалуйста, папа.

Всякое сопротивленіе дочери было немыслимо, но онъ могъ уйти въ контору и оттуда бѣжать подъ предлогомъ важнаго дѣла. Однако, подобное поведеніе было недостойнымъ добраго отца. Къ тому же, зачѣмъ огорчать Напперъ? Зачѣмъ не оказать ей маленькой услуги, которая останется въ глубокой тайнѣ отъ всѣхъ сосѣдей? Поэтому, вскрывъ письмо, онъ вернулся изъ конторы, но вошелъ въ гостинную съ такимъ испуганнымъ видомъ, что Напперъ расхохоталась.

— Что съ вами, папа? Васъ не повѣсятъ. Ну, встаньте сюда. Я приеолю юпку къ вашей таліи, а вы спереди держите руками. Я въ одну минуту кончу.

Но быстротѣ этой операціи мѣшалъ Канутъ, который все время вертѣлся между ногами у стряпчаго и мялъ надѣтую на него шапку.

— Цыцъ, Канутъ! воскликнула, наконецъ, Напперъ, стоя на колѣняхъ передъ отцомъ и пригоняя бантъ: — смирно, или я тебя выгоню изъ комнаты.

Собака не смѣла ослушаться своей хозяйки и удалилась въ уголъ, откуда съ живымъ любопытствомъ слѣдила за сценой, которая, по ея предположенію, разъигрывалась для ея потѣхи.

— Я слыхалъ, произнесъ черезъ нѣсколько времени мистеръ Танди очень смиреннымъ тономъ: — что натурщикамъ дается отдыхъ каждыя четверть часа.

— Да, во еще не прошло четверти часа.

— Мнѣ кажется, что уже прошло двадцать минутъ, какъ я стою въ этой нелѣпой позѣ. Если меня кто-нибудь увидитъ въ такомъ положеніи, то я погибшій человѣкъ.

Въ эту минуту раздался громкій стукъ въ наружную дверь.

— Ради Бога, Напперъ, сними съ меня эту тряпку! воскликнулъ стряпчій внѣ себя отъ отчаянія: — Это Флисъ. Я вижу черезъ занавѣсъ голову его кучера. Флисъ уже въ сѣняхъ. Скорѣе, скорѣе!

Напперъ быстро отколола юпку и бросила ее въ уголъ.

— Здравствуйте, миссъ Танди, произнесъ Гедеонъ, входя въ комнату: — надѣюсь, что я не обезпокою васъ такимъ раннимъ визитомъ. Извините, что я вошелъ безъ доклада, но я стучалъ нѣсколько разъ, и такъ какъ никто мнѣ не отворилъ двери а она не была заперта то я и рѣшился войти. Я принесъ важную новость. Но что съ вами, Танди? Вы блѣдны — какъ полотно. Я надѣюсь, что вы не больны? Это было бы очень некстати. Но вы, можетъ быть, слышали новость и она васъ разстроила?

— Нѣтъ, отвѣчалъ Танди, который, освободившись отъ юпки дочери, упалъ въ кресла и едва переводилъ дыханіе отъ страха: — я ничего не слыхалъ. Я немного усталъ; это сейчасъ пройдетъ.

— Вотъ, продолжалъ Гедеонъ: — что телеграфируетъ мнѣ Обрайенъ: «Вчера ночью Норткотъ объявилъ распущеніе палаты и новые выборы. Вышелъ манифестъ Диззи. Пріѣду съ первымъ поѣздомъ. Сегодня надо выпустить вашъ адресъ къ избирателямъ. Повидайте Танди; пусть онъ все приготовитъ для печатанія и расклейки.»

— Никто этого не ожидалъ, произнесъ стряпчій: — но мы не застигнуты въ расплохъ. Вы начали дѣло во-время и вели его упорно. Теперь надо дѣйствовать энергично. Вы еще не написали своего адреса?

— Нѣтъ, но онъ готовъ у меня въ головѣ и какъ только Обрайенъ пріѣдетъ, то мы соберемъ военный совѣтъ. Я еще не читалъ газетъ, но захватилъ ихъ съ собою. Вотъ «Письмо лорда Биконсфильда къ лорду Намѣстнику Ирландіи».

Мистеръ Танди внимательно прочелъ этотъ знаменитый манифестъ и потомъ промолвилъ:

— Это громадная ошибка. Диззи, должно быть, сошелъ съ ума. Развѣ можно бросать перчатку всей ирландской націи наканунѣ общихъ выборовъ? И какія глупыя у него фразы: «консолидація коопераціи», «политика разложенія» и т. д.

— Какое намъ до этого дѣло? произнесъ съ нетерпѣніемъ Гедеонъ: — въ Сакстонѣ я думаю никто не заботится объ Ирландіи и объ изяществѣ выраженій. Я принесъ вамъ телеграму и газеты, чтобъ вы тотчасъ принялись за дѣло. Наши противники, конечно, не потеряютъ ни минуты времени. Обрайенъ пріѣдетъ въ три часа и мы тотчасъ засядемъ за составленіе адреса. Я позову Бэли. Онъ мало въ этомъ смыслитъ, но, быть можетъ, почиститъ слогъ, хотя я придумалъ славныя фразы. Я надѣюсь, что вы, миссъ Танди, не откажете намъ въ своемъ содѣйствіи? Я очень высоко цѣню ваше мнѣніе.

— Вы слишкомъ добры, мистеръ Флисъ, я смыслю въ этомъ дѣлѣ еще менѣе мистера Бэли. Но я приду, если вы этого желаете.

— Такъ я васъ жду въ четыре часа и потомъ мы всѣ вмѣстѣ пообѣдаемъ въ замкѣ.

Конецъ первой части.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.

Въ четыре часа всѣ собрались въ библіотекѣ замка Флиссъ, небольшой угольной комнатѣ съ прекраснымъ видомъ изъ оконъ. Называлась же она библіотекой потому, что въ книжномъ шкафу стояли въ новыхъ красивыхъ переплетахъ «Исторія Англіи» Юма, «Упадокъ и паденіе Римской Имперіи», «Исторія Рима», и собраніе историческихъ учебниковъ Робертсона, но никто не читалъ этихъ книгъ и не занимался въ этой библіотекѣ.

Гедеонъ вошелъ въ комнату пять минутъ послѣ своихъ гостей. Онъ былъ немного блѣденъ, и брови его были нахмурены, словно онъ былъ погруженъ въ тяжелую думу. Написать адресъ къ избирателямъ Сакстона было для него не новой задачей. Въ продолженіи цѣлаго года онъ каждый день и каждую ночь обдумывалъ это первое литературное произведеніе и въ тайне собиралъ цвѣты краснорѣчія въ чужихъ садахъ, храня ихъ въ своей памяти. Такимъ образомъ весь адресъ былъ давно готовъ въ его головѣ, отъ перваго до послѣдняго слова, и онъ не мало имъ гордился, но хотѣлъ произвести хорошее впечатлѣніе на собравшееся общество. Кромѣ того, онъ хотѣлъ убѣдить Обрайена и юнаго нахала Бэли, что онъ зналъ гораздо болѣе о политикѣ, чѣмъ они предполагали. Въ послѣднее время онъ внимательно читалъ газеты, не полицейскіе и судебные отчеты, которыми онъ въ старину довольствовался, но передовыя статьи. Изучивъ много адресовъ къ избирателямъ, онъ пришелъ къ тому убѣжденію, что главное не надо было выказывать слишкомъ опредѣленнаго мнѣнія о вопросахъ дня, иначе можно было пріобрѣсть полдюжины голосовъ, а лишиться цѣлой дюжины. Онъ ничего не понималъ въ поземельномъ вопросѣ и очень мало интересовался имъ, но вполнѣ ясно сознавалъ, что если онъ примкнетъ къ одному лагерю, то арендаторы будутъ за него, а землевладѣльцы противъ, а если перейдетъ въ противоположный лагерь, то лишится поддержки арендаторовъ и неизвѣстно, пріобрѣтетъ ли голоса землевладѣльцевъ. Онъ хотѣлъ разсчитывать на содѣйствіе тѣхъ и другихъ и льстилъ себя надеждой, что своимъ адресомъ расположитъ всѣхъ въ свою пользу.

— Ну, мистеръ Бэли, сказлъ онъ: — если вы будете такъ добры и возьмете на себѣ обязанность секретаря въ этомъ важномъ собраніи, то мы очень скоро покончимъ дѣло. Вотъ перья, чернила, бумага и бутылка краснаго вина. Я надѣюсь, что никто не сочтетъ за подкупъ, если я вамъ налью стаканъ, мистеръ Танди; остальные же совѣтники не избиратели и могутъ смѣло выпить по два.

— Вы обдумали свой адресъ? спросилъ Обрайенъ, прямо переходя къ дѣлу.

— Я кое-что придумалъ. Вотъ, напримѣръ, восточной вопросъ: надо что-нибудь сказать о немъ.

— Конечно, отвѣчалъ Обрайенъ: — но не много; всѣмъ уже надоѣлъ восточный вопросъ.

— Вы могли бы сказать о немъ нѣсколько словъ въ видѣ вступленія, замѣтилъ мистеръ Танди.

— Да, да, произнесъ съ нетерпѣніемъ Гедеонъ. — Ну, мистеръ Бэли, если вы готовы, начнемъ.

И, заложивъ лѣвую руку за жилетку, онъ продолжалъ:

«Свободнымъ и независимымъ избирателямъ города Сакстона. Господа, парламентъ распущенъ и на васъ теперь лежитъ обязанность выбрать члена новой палаты. Моя же обязанность кратко изложить съ искренностью и ясностью, на которыя вы имѣете полное право разсчитывать, мои политическія убѣжденія, дабы вы могли уловить характеръ и цвѣтъ тѣхъ чувствъ, которыя руководятъ меня теперь и будутъ руководить мною въ палатѣ».

Гедеонъ остановился и обвелъ глазами присутствующихъ, ожидая рукоплесканій.

— Хорошее начало, замѣтилъ Обрайенъ.

— Не думаете ли вы, произнесъ Джэкъ, опорожнивая второй стаканъ вина: — что фраза «уловить цвѣтъ чувствъ», неудобна. Вѣдь нельзя уловить цвѣтъ, да еще чувствъ.

Гедеонъ бросилъ гнѣвный взглядъ на дерзкаго молодого человѣка.

— Пишите, мистеръ Бэли, промолвилъ онъ: — а критиковать вы можете послѣ, когда мы будемъ читать корректуру.

— Хорошо, отвѣчалъ Джэкъ своимъ обычнымъ холодно-учтивымъ тономъ, который выводилъ изъ себя Гедеона: — но я думалъ, что мы здѣсь собрались, чтобъ сообща обсудить по статьямъ адресъ.

— «Въ отношеніи Восточнаго вопроса, началъ снова декламировать Гедеонъ, не обращая вниманія на слова Джэка: — мои симпатіи всегда принадлежали и принадлежатъ подвластнымъ Турціи расамъ, хотя признаюсь, господа, что, восторгаясь вообще геройскими подвигами, я не могу отказать и въ нѣкоторомъ сочувствіи націи, которая побѣждена послѣ великолѣпной обороны. Никакія сомнѣнія въ чистосердечіи русской политики не могутъ уничтожить во мнѣ чувство уваженія къ націи, которая цѣною громадныхъ пожертвованій людьми и деньгами освободила тысячи христіанъ отъ турецкаго ига и практически стерла съ лица земли имперію, существованіе которой ознаменовалось въ Европейской исторіи проклятіями и стонами угнетаемыхъ и опустошаемыхъ народовъ. Но если положеніе Россіи сдѣлается назойливо опаснымъ для нашей страны, то я буду, конечно, готовъ вмѣстѣ съ вами, господа, и со всѣми англичанами принять мѣры къ обезпеченію нашей національной безопасности».

— Я полагаю, что это не дурно сказано, прибавилъ Гедеонъ: — и слова, кажется, подобраны самыя подходящія.

— Да, если вы хотите стоять заодно и за турокъ, и за русскихъ, замѣтилъ Обрайенъ.

— Особенно хороша картина, представляющая, какъ вы вмѣстѣ съ Гульдфинчемъ, Бурнапомъ, Ферминджеромъ и Григсомъ, принимаете мѣры къ обезпеченію національной безопасности, когда положеніе Россіи становится слишкомъ назойливо опаснымъ, сказалъ Джэкъ.

Гедеонъ пристально посмотрѣлъ на молодого человѣка, который не поднималъ глазъ съ бумаги. Ему казалось, что дерзкій нахалъ издѣвался надъ нимъ, но Джэкъ былъ серьёзенъ, какъ судья. Гедеонъ успокоился.

— Я полагаю, довольно о внѣшней политикѣ. Теперь продолжаемъ: «Господа, по этому вопросу я болѣе не буду утруждать вашего вниманія, а прибавлю только, что человѣческая прозорливость играетъ очень незначительную роль въ семъ мірѣ случайностей. Но, господа, переходя къ внутренной политикѣ я ощущаю болѣе живой интересъ. Здѣсь, по крайней мѣрѣ, мы имѣемъ дѣло съ надеждами и стремленіями нашихъ соотечественниковъ. Каждая мѣра, имѣющая цѣлью хотя бы въ самой меньшей мѣрѣ улучшить общее положеніе народа, всегда можетъ разсчитывать на мою стойкую поддержку. Постоянно увеличивающееся число голосовъ за великія общественныя мѣропріятія, какъ напримѣръ, увеличеніе избирательныхъ правъ въ графствахъ, билль о погребеніяхъ и билль о разрѣшеніи вдовцу жениться на сестрѣ своей покойной жены доказываетъ ростъ общественнаго мнѣнія и распространеніе либеральной культуры. Многія мѣры, касающіяся счастія милліоновъ людей и стремящіяся сдѣлать жестокости нашихъ законовъ болѣе гуманными, стоятъ на очереди и ждутъ утвержденія парламента въ пользу этихъ мѣръ; я всегда съ удовольствіемъ подамъ за нихъ свой голосъ». Я думаю, что не слишкомъ рѣзко высказываю свои убѣжденія; какъ вы думаете, миссъ Танди?

— Я не понимаю этого дѣла, отвѣчала Напперъ: — но мнѣ кажется, что если въ чемъ грѣшитъ адресъ, такъ именно въ излишней неопредѣленности. Вы до сихъ поръ еще ничего не сказали, хотя наговорили много. Вы какъ будто стараетесь идти въ одно и тоже время по двумъ краямъ дороги.

— Благодарю васъ, миссъ Танди, произнесъ Гедеонъ, покраснѣвъ, словно она сказала ему самый лестный комплиментъ: — вы поняли мою цѣль и я буду продолжать съ большей самоувѣренностью. Теперь намъ надо перейти къ поземельному вопросу; это очень щекотливый предметъ, но надо сказать о немъ что-нибудь. (Это не адресъ, мистеръ Бэли, пожалуйста не записывайте. Я махну рукой, когда пойдетъ адресъ). Ну, теперь: «Мѣры, относящіяся до земледѣльческихъ интересовъ, всегда будутъ сосредоточивать на себѣ мое глубокое вниманіе. Земледѣльческіе интересы этой части графства особенно важны и я полагаю, что ваши представители, будутъ ли они либералы или консерваторы, не исполнятъ своей главной обязанности, если не ознакомятся основательно съ мнѣніями и желаніями лицъ, занимающихся земледѣліемъ. Я позволю себѣ спеціально остановиться на земледѣльческихъ интересахъ фермеровъ. Я полагаю, что они, израсходовавъ большія суммы денегъ на искуственное удобреніе и воздѣлываніе земли, имѣютъ абсолютное право на пользованіе тѣми преимуществами, которыя одолжены своимъ существованіемъ капиталу и труду, а потому поземельный вопросъ всегда найдетъ во мнѣ пламеннаго защитника. Но въ тоже время я могу обѣщать свою поддержку только такому законодательному мѣропріятію по этому вопросу, которое безпристрастно взвѣситъ права землевладѣльцевъ и, такимъ образомъ, уравновѣситъ на вѣсахъ правосудія одинаковыя права обѣихъ сторонъ. Подобное справедливое разрѣшеніе вопроса возможно, если старательно изслѣдовать и благоразумно изучить аргументы обѣихъ сторонъ».

— Что вы подразумѣваете подъ поземельнымъ вопросомъ, который найдетъ въ васъ пламеннаго защитника, мистеръ Флиссъ? спросила Напперъ: — вѣдь у всякаго вопроса есть двѣ стороны и вы не говорите, которую изъ двухъ вы будете защищать.

— Миссъ Танди, сказалъ Гедеонъ, сіяя удовольствіемъ: — вы сами должны бы сидѣть въ парламентѣ. Я, право, помѣщу въ адресъ обязательство отстаивать избирательныя права женщины. Нѣтъ ли еще какого вопроса, о которомъ я долженъ выразить свое мнѣніе, Обрайенъ?

— Я согласенъ съ миссъ Танди, отвѣчалъ Обрайенъ: — вы грѣшите отсутствіемъ опредѣлительности, но, быть можетъ, вы правы.

— Я врагъ слишкомъ поспѣшныхъ реформъ, продолжалъ Гедеонъ, махая рукой: — онѣ, вырывая плевелы, часто уничтожаютъ и цвѣты національныхъ воспоминаній и учрежденій; въ этомъ отношеніи я смиренно слѣдую примѣру Великаго Старца — надо ли мнѣ говорить, что я разумѣю Вильяма Эварта Гладстона — который посѣдѣлъ и прославился на службѣ нашей общей родинѣ. Упоминая его имя, я дѣлаю честь себѣ, какъ члену той великой партіи, съ которой исторія навѣки свяжетъ славу человѣка, умѣющаго своимъ громаднымъ умомъ и чисто англійской чуткостью очищать добро отъ всякой тѣни зла, удалять паразитное растеніе, скрывающее красоту колонны и вдохнуть новые элементы силы и здоровья въ тѣ формы и условія нашего конституціоннаго существованія, которымъ консерваторы дозволяютъ разлагаться, порождая роковые національные недуги, приводящіе къ погибели великія имперіи".

— Великолѣпно! воскликнулъ Джэкъ, поднимая глаза къ потолку и незамѣтно бросая взглядъ на Напперъ. — Это выше Борка.

— Еще стаканъ вина, мистеръ Бэли! промолвилъ Гедеонъ, очень довольный, что юноша оцѣнилъ его излюбленную фразу: — я хотѣлъ-было поставить эту тираду въ концѣ, но, кажется, лучше окончить адресъ спеціальными замѣчаніями о Сакстонѣ. Продолжаю. «Я не могу претендовать на честь быть рожденнымъ въ вашемъ городѣ; мой дѣтскій сонъ не убаюкивалъ грохотъ волнъ, разбивающихся о вашъ живописный берегъ, но я имѣю право любить вашъ городъ и графство. Моя любовь къ нимъ не могла бы быть болѣе сильною, даже еслибъ Сакстонъ былъ моей колыбелью. Всѣ мои главные интересы въ жизни сосредоточены въ Сакстонѣ. Я здѣсь устроилъ себѣ скромный домашній очагъ, который, я надѣюсь, соединитъ меня и мою семью наразрывными вѣчными узами съ этимъ древнимъ городомъ».

— Одъ хочетъ жениться, пробормоталъ сквозь зубы Джэкъ.

— Вы написали, мистеръ Бэли?

— Да, сэръ.

— «Съ Сакстономъ я связанъ узами благодарности. Я счастливъ, что могу пользоваться красотами его мѣстоположенія и дружбой его сыновъ. Моя завѣтная мечта — быть не столько представителемъ, сколько благодѣтелемъ Сакстона. Если съ вашей помощью, господа, я буду выбранъ вашимъ депутатомъ, то вы дадите мнѣ возможность доказать своимъ избирателямъ, что мое задушевное желаніе — удовлетворить всѣмъ ихъ требованіямъ и оставить по себѣ память какъ о человѣкѣ, стойко державшемся высшей формы либеральной политики и постоянно стремившемся къ обезпеченію благоденствія тѣхъ, которые оказали ему столь лестное довѣріе».

— Я думаю, что эти слова тронутъ ихъ, не правда ли? спросилъ Гедеонъ, сверкая глазами.

— Да, отвѣчалъ Обрайенъ, отодвигая вино отъ Джэка, изъ боязни, чтобъ подъ его вліяніемъ онъ не сказалъ чего-нибудь лишняго: — конецъ адреса будетъ оцѣненъ прибрежными жителями и лавочниками.

— Ну, теперь мы напечатаемъ адресъ и завтра расклеимъ его на всѣхъ домахъ. Вы возьметесь за это дѣло, мистеръ Бэли. Вы поспѣете вернуться къ обѣду.

Столъ былъ накрытъ въ замкѣ на пятерыхъ и приборъ миссъ Танди былъ поставленъ подлѣ хозяина направо. Но миссъ Танди вдругъ вспомнила, что у нея дома было крайне важное дѣло и отправилась одна домой, не желая лишать отца хорошаго обѣда въ веселомъ обществѣ. Она также отказалась отъ предложенія Джэка проводить ее, что очень удивило молодого человѣка. Они были большіе друзья и Джэкъ уже предвкушалъ удовольствіе прогулки вдвоемъ, когда его озадачилъ рѣзкій отказъ. Но дѣлать было нечего, пришлось повиноваться и онъ побѣжалъ въ типографію, а Напперъ, выждавъ четверть часа, пошла домой.

Дѣло въ томъ, что Напперъ хотѣла остаться наединѣ. Никто изъ присутствовавшихъ на совѣщаніи въ замкѣ не понялъ бы обуревавшихъ ея сердце чувствъ, а всѣхъ менѣе Гедеонъ, который полагалъ, что своимъ адресомъ онъ только усилилъ уже давно произведенное на нее хорошее впечатлѣніе. Напперъ молчала почти во все время чтенія адреса, но не по той причинѣ, которая сковывала уста другихъ. Они безмолвствовали потому, что Гедеонъ пригласилъ ихъ не для совѣщанія, а для рукоплесканій. Она же въ послѣднее время начала подозрѣвать, что его политическій пылъ былъ маской, и эта цвѣтистая болтовня, ничего не высказывавшая прямо и опредѣленно, вполнѣ подтвердила ея подозрѣніе. Она считала, что адресъ къ избирателямъ долженъ заключать въ себѣ искреннюю бесѣду съ народомъ о животрепещущихъ вопросахъ дня, а въ цвѣтистомъ произведеніи Гедеона старательно избѣгалось всякое опредѣленное объясненіе убѣжденій, если таковыя и имѣлись, изъ боязни, конечно, оскорбить предразсудки избирателей.

Напперъ возлагала большія надежды на избирательную борьбу въ Сакстонѣ, гдѣ до тѣхъ поръ избиратели не пользовались свободой голоса. Но теперь она съ грустью сознавала, что горько ошиблась въ своихъ разсчетахъ.

II.

Вѣсти медленно распространялись по улицамъ и закоулкамъ Сакстона. Около полудня приходили со станціи желѣзной дороги тринадцать экземпляровъ ежедневныхъ лондонскихъ газетъ и разносились по тринадцати домамъ, принадлежавшимъ умственной аристократіи города. Въ то время, какъ Великобританія и Ирландія съ одного края до другого была потрясена неожиданнымъ извѣстіемъ о распущеніи парламента, Сакстонъ мирно дремалъ подъ блѣдными лучами мартовскаго солнца.

Прибрежные жители, по обыкновенію, лѣниво глазѣли на бурное море, засунувъ руки въ карманы широкихъ шароваръ, такъ какъ эта поза найдена, послѣ долгаго опыта, самой удобной для начала энергичныхъ дѣйствій, въ случаѣ надобности, на берегу. Не имѣя ни малѣйшаго понятія о великой вѣсти, полученной Гедеономъ, они спокойно устремляли свои взоры на отдаленный горизонтъ.

Въ это самое время мистеръ Гульдфинчъ сидѣлъ за конторкой своей лавки въ Большой улицѣ и зорко наблюдалъ за своими молодыми прикащиками, которые суетились, развѣшивая по фунтамъ сахаръ, чай и масло. Самъ онъ помогалъ имъ только по субботамъ, когда было много покупателей, а въ остальные дни его маленькую, худощавую фигуру можно было всегда видѣть спокойно сидящей на стулѣ за конторкой, налѣво отъ входной двери. Онъ, повидимому, былъ занятъ счетами, но въ сущности, пользуясь своимъ возвышеннымъ положеніемъ слѣдилъ затѣмъ, чтобъ Пильчеръ живѣе отпускалъ товаръ и любезно обращался съ покупателями, забиравшими не на книжку, а на чистыя деньги, а также, чтобъ Фильпотъ, у котораго руки иногда тряслись, не разсыпалъ чай, вынимая его изъ ящика. Кромѣ того, мистеръ Гульфинчъ аккуратно записывалъ, въ какомъ часу уходилъ изъ лавки для разноски товара Томъ Придферсъ, и въ которомъ онъ возвращался. Этотъ юркій юноша имѣлъ привычку останавливаться на улицѣ и, смотря по сезону, играть съ мальчишками въ мячъ или снѣжки. Въ первыя недѣли своей службы. у мистера Гульфинча онъ смѣло отвѣчать на его упреки, что «ходилъ только десять минутъ», но вѣдомость, которую теперь велъ хозяинъ, заставляла его молчать или изобрѣтать такіе невѣроятные случаи, что ложь обнаруживалась сама собою.

Еще одну выгоду извлекалъ мистеръ Гульдфинчъ изъ своей позиціи за конторкой; именно, не принимая дѣятельнаго участія въ самой торговлѣ, онъ имѣлъ возможность болтать съ покупателями при выходѣ ихъ изъ лавки. Вторникъ былъ день не онень многолюдный и рѣдкіе посѣтители могли на досугѣ бесѣдовать съ хозяиномъ. Еслибъ имъ была извѣстна новость, занимавшая всю страну, то, конечно, политическимъ разговорамъ не было бы конца. Но теперь они вынуждены были довольствоваться такими будничными предметами бесѣды, какъ погода, положеніе торговли, послѣднія похороны и предстоящая свадьба.

Въ это самое время мистеръ Ферминджеръ находился одинъ одинешенекъ въ своей лавкѣ. По вторникамъ торговля только начинала возобновляться послѣ воскреснаго отдыха и шла очень тихо. Запасъ мяса былъ очень не великъ, и состоялъ преимущественно изъ непроданныхъ въ субботу остатковъ, которые теперь мистеръ Ферминджеръ обрѣзалъ со всѣхъ сторонъ, чтобъ придать имъ приличный видъ. При этомъ онъ такъ энергично ударялъ своимъ ножемъ, что вмѣстѣ съ кусками мяса отлетали и щепки деревяннаго стола. Онъ всегда и во всемъ рубилъ съ плеча и не мало этимъ гордился. «У меня хватитъ силы на все», говаривалъ онъ, когда ему совѣтывали пожалѣть свои силы и не расходывать ихъ даромъ на пустяки. Напримѣръ, вбивая гвоздь онъ всегда или ломалъ его пополамъ и забивалъ по самую шляпку, а подсаживая свою жену въ кабріолетъ, давалъ ей такой толчокъ, что она подвергалась опасности вылетѣть изъ экипажа въ противоположную сторону. Однажды она попросила его пришпилить ей шаль и онъ воткнулъ булавку ей въ тѣло такъ глубоко, что у нея навсегда осталась мѣтка.

Еслибъ мистеръ Ферминджеръ зналъ о радостной вѣсти изъ Лондона, то можно было бы предположить, что онъ потому такъ неистово рубилъ мясо, что воображалъ подъ своимъ ножемъ враждебнаго кандидата и старался превратить его въ прахъ. Но въ дѣйствительности онъ ничего не зналъ и просто обрубалъ куски баранины.

Мистеръ Джонъ Григсъ, какъ и подобало обойщику, имѣвшему много заказовъ, не сидѣлъ въ магазинѣ, а принималъ своихъ кліентовъ въ кабинетѣ за магазиномъ. Послѣ мистера Бурнаса, который выстроилъ замокъ Флисъ, мистеръ Григсъ болѣе всѣхъ нажилъ денегъ отъ новаго кандидата. Какъ мы уже говорили, онъ подрядился омеблировать замокъ и во время этой операціи много банковыхъ билетовъ пристало къ его пальцамъ. Это конечно подкрѣпило въ немъ убѣжденіе, что Сакстонъ никогда не долженъ снова унизиться до положенія города, въ которомъ сосѣдній землевладѣлецъ насильно навязывалъ свою кандидатуру, не допуская никакой избирательной агитаціи.

Онъ теперь сидѣлъ за конторкой и составлялъ какой-то разсчетъ, сморкаясь по временамъ въ большой синій платокъ. Дверь изъ его кабинета была отворена въ магазинъ, и окружавшая его атмосфера была пропитана занахомъ лака и дерева.

Мистеръ Бурнапъ уѣхалъ по дѣламъ въ Ламборо и первый изъ кружка, сплотившагося вокругъ Гедеона, узналъ великую вѣсть. Въ первую минуту онъ хотѣлъ бросить дѣло, по которому пріѣхалъ въ городъ, и поспѣшить домой изъ боязни, чтобъ кто-нибудь не лишилъ его удовольствія первому сообщить новость Ферминджеру, Григсу и Гульдфинчу. Но, немного подумавъ, онъ рѣшилъ, что успѣетъ и дѣло устроить, и быть вѣстникомъ радостнаго событія. Газеты рѣдко попадались въ Сакстонъ ранѣе часа, и ни одинъ изъ его друзей самъ не получалъ газетъ, разсчитывая, что вечеркомъ въ Синемъ Львѣ кто-нибудь прочтетъ въ слухъ самыя интересныя извѣстія. Что же касается до лицъ, подписывавшихся на газеты, то они, конечно, прежде прочтутъ ихъ сами, и пообѣдаютъ (въ Сакстонѣ всегда обѣдали въ часъ), а потомъ уже пойдутъ трезвонить по городу новость. Такимъ образомъ, мистеръ Бурнапъ могъ быть спокойнымъ до двухъ часовъ, но осторожнѣе было явиться въ Сакстонъ къ половинѣ второго, такъ какъ не скоро дождешься такой важной новости и грѣхъ было пропустить столь счастливый случай.

Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ не хотѣлъ упустить и дѣла, по которому ѣздилъ въ Ламборо. Дѣло это заключалось въ томъ, что перестраивалась старинная церковь, и вмѣстѣ съ другимъ матеріаломъ были пущены въ продажу прекрасныя перегородки отъ церковныхъ скамеекъ, изъ трехсотлѣтняго дуба. Бурнапъ сообразилъ, что эти дубовыя филенки были бы прекрасной панелью для столовой въ замкѣ Флисъ, и рѣшился купить ихъ за безцѣнокъ, а Гедеону перепродать очень дорого. Аукціонъ продолжался долго, хотя начался въ десять часовъ и только въ половинѣ перваго старыя дубовыя филенки перешли въ собственность къ мистеру Бурнапу, за очень умѣренную сумму. До Сакстона было десять миль, а лошадь мистера Бурнапа была старая; къ тому же она устала, и потому, чтобъ вернуться домой не позже двухъ часовъ, онъ даже не пообѣдалъ въ Ламборо, и пустился въ путь натощахъ.

Ровно въ два часа мистеръ Бурнапъ подъѣхалъ къ лавкѣ мистера Григса, который жилъ ближе остальныхъ его друзей. Но въ окно онъ увидѣлъ мистера Танди, который о чемъ-то говорилъ съ мистеромъ Григсомъ, и послѣдній обнаруживалъ такое волненіе, что Бурнапу стало все яснымъ. Не успѣлъ Григсъ замѣтить кабріолетъ своего друга, какъ выскочилъ на улицу и поспѣшно воскликнулъ.

— Здравствуйте, Бурнапъ. Куда вы ѣдете? Погодите, я вамъ скажу новость…

— О распущеніи парламента? отвѣчалъ гнѣвнымъ тономъ мистеръ Бурнапъ: — я слышалъ объ этомъ три часа тому назадъ, и хотѣлъ пріѣхать къ вамъ съ этой новостью, но дѣла меня задержали. Вы когда узнали объ этомъ? прибавилъ онъ, обращаясь къ стряпчему, который также вышелъ изъ лавки.

Въ головѣ мистера Бурнапа блеснула мысль, что, можетъ быть, стряпчій успѣлъ разсказать новость только одному Григсу, и что онъ еще удивитъ Гульдфинча и Ферминджера.

— Часа два тому назадъ, отвѣчалъ Танди: — мистеръ Флисъ получилъ утромъ телеграмму отъ капитана Обрайена, и съѣздилъ на станцію за газетами. Я уже сообщилъ нашимъ друзьямъ, Гульдфинчу и Ферминджеру, что къ ночи будетъ готовъ адресъ къ избирателямъ, и что намъ надо приняться энергично за дѣло. Мы хотимъ учредить приличный комитетъ для руководства выборами, но, конечно, на насъ падетъ главная работа и намъ надо обо всемъ переговорить. Къ четыремъ часамъ я долженъ быть въ замкѣ, для составленія адреса, и, вѣроятно, останусь тамъ обѣдать. Но къ половинѣ девятаго, я буду въ Синемъ Львѣ и мы рѣшимъ, какъ намъ повести дѣло.

Мистеръ Бурнапъ былъ внѣ себя отъ гнѣва. Можно бы было Танди подержать языкъ за зубами. Точно новость горячій картофель, который жжетъ пальцы! По милости этого болтуна, онъ пропустилъ такой рѣдкій случай разсказать другимъ новость и еще какую.

— Танди хуже ребенка, бормоталъ онъ сквозь зубы, по дорогѣ домой: — все, что онъ слышитъ, ему надо тотчасъ разболтать. Я не могу выносить такихъ людей.

Вообще, мистеръ Бурнапъ былъ не въ духѣ. Онъ сожалѣлъ, что выборы назначены такъ скоро, прежде чѣмъ онъ успѣлъ продать Гедеону церковный дубъ. На многочисленныхъ совѣщаніяхъ Гедеона съ своими сторонниками, онъ всегда настаивалъ на строгой законности всѣхъ дѣйствій его партіи. По его словамъ, онъ не хотѣлъ даромъ бросить кучу денегъ и потерять депутатское мѣсто отъ какого-нибудь неосторожнаго поступка его агента. Все это пустяки, увѣрялъ мистеръ Фирминджеръ. Въ Сакстонѣ можно было одержать побѣду только деньгами и надо было рѣшительно вступить на этотъ путь. Гедеонъ противъ этого не спорилъ и не мѣшалъ принятію стараго, вѣрнаго плана дѣйствія. Онъ обѣщалъ представить столько денегъ, сколько требовалось, но не хотѣлъ знать о томъ, на что эти деньги пойдутъ. На это послѣднее условіе вполнѣ согласились и его новые друзья, Бурнапъ, Фирминджеръ, Григсъ и Гульдфинчъ.

Но дѣло о продажѣ церковнаго дуба было очень щекотливое и Бурнапъ не былъ увѣренъ, что судъ признаетъ ее благовидной. Это его очень тревожило и онъ успокоился только послѣ разговора съ мистеромъ Танди въ Синемъ Львѣ. Онъ кратко изложилъ стряпчему обстоятельства, придавъ имъ, однако, такой оттѣнокъ, что будто бы сдѣлка уже состоялась между нимъ и Гедеономъ, а потому весь вопросъ состоялъ въ томъ: можетъ ли принять простая поставка матеріала подрядчикомъ домовладѣльцу преступный характеръ въ виду наступленія выборовъ, въ которыхъ они оба принимали энергичное участіе? Стряпчій отвѣчалъ, что такъ какъ указъ о производствѣ выборовъ еще не полученъ и пройдетъ двѣ недѣли до практическаго распущенія парламента, то подобная сдѣлка не могла имѣть въ себѣ ничего предосудительнаго. Обрадованный этой консультаціей и смягченный двумя стаканами грога, мистеръ Бурнапъ забылъ свое утреннее разочарованіе, и до того развеселился, что ударилъ изо всей силы по плечу мистера Григса, у котораго всѣ кости затрещали.

Важная вѣсть различно подѣйствовала на именитыхъ гражданъ Сакстона. Бурнапъ почувствовалъ стремленіе къ буйству. Григсъ пришелъ въ такое нервное разстройство, что сталъ предсказывать пораженіе либеральнаго кандидата. Гульдфинчъ принялъ на себя торжественный тонъ и, угощая друзей грогомъ, разсказывалъ съ мельчайшими подробностями все, что происходило на выборахъ 1832 года. Его безконечные разсказы были очень скучны, но все-таки нехорошо было со стороны Бурнапа постоянно перебивать воспоминанія мѣстнаго старожила. Гульдфничъ нисколько на это не сердился и, умолкая на время, выжидалъ удобнаго случая, чтобъ снова начать свой разсказъ.

Мистеръ Ферминджеръ шумѣлъ не менѣе Бурнапа, хотя не отличался словоохотливостью послѣдняго, и настаивалъ на необходимости поскорѣе приняться за дѣло и «рубить съ плеча». Мистеръ Танди велъ себя всѣхъ тише. Онъ серьёзно обдумывалъ планъ военныхъ дѣйствій. До сихъ поръ не было особаго фонда для расходовъ за выборы, хотя Гедеонъ и расходовалъ много денегъ, но теперь предстояли тяжелыя издержки. Стряпчій нанялъ въ «Синемъ Львѣ» особую комнату, которая должна была сдѣлаться главной квартирой либеральной арміи. Въ этотъ вечеръ сторонники либеральнаго кандидата сами платили за угощеніе, но съ завтрашняго дня, послѣ выхода въ свѣтъ адреса къ избирателямъ, комитетъ могъ по всей справедливости требовать, чтобъ его кормили и поили за даровую работу.

Мистеръ Танди принесъ корректуру адреса къ избирателямъ, еще не исправленную, и замѣчательное сочиненіе Гедеона такъ же громко звучало съ нелѣпыми ошибками наборщиковъ, какъ и въ первоначальной его формѣ. Оно теперь выражало столько же, сколько и тогда. Но, отложивъ въ сторону смыслъ, оно было такъ цвѣтисто и краснорѣчиво, что Бурнапъ почувствовалъ еще большее уваженіе къ человѣку, который уплатилъ ему громадный счетъ по постройкѣ, а мистеръ Гульдфинчъ со слезами на глазахъ сталъ вспоминать, какъ въ этой самой комнатѣ, пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ, мистеръ Монгомери, отецъ теперешняго консервативнаго кандидата, давно уже умершій и погребенный за городскомъ кладбищѣ, читалъ такой же адресъ, но, конечно, не столь краснорѣчивый, хотя вообще въ старину кандидаты были лучше, дѣлали болѣе добра своему народу и обращались гуманнѣе со слугами, не отказывая имъ въ кофе, чаѣ и сахарѣ.

III.

Вѣсть о выборахъ распространилась на слѣдующее утро повсюду и всѣ, начиная отъ богатаго лавочника на Большой улицѣ, до семьи рыбака на берегу, въ грязномъ закоулкѣ, подлѣ таверны «Собака и Утка», были обрадованы этой вѣстью. Что же касается до прибрежныхъ жителей, то они тотчасъ перестали смотрѣть на горизонтъ и обратили свои взгляды на материкъ. Они еще глубже засунули свои руки въ карманы, въ полной увѣренности, что тамъ скоро будутъ деньги, а не обыкновенно находившіеся тамъ ножикъ, табакъ и куски проволоки.

Въ ихъ жизни наступилъ кризисъ, которому подлежатъ всѣ свободные граждане Англіи, если только они владѣльцы или арендаторы. Имъ предстояло черезъ извѣстный промежутокъ времени практически примѣнить свое право выбора представителя. Каждый изъ прибрежныхъ жителей вполнѣ чувствовалъ всю важность отвѣтственности, которую онъ несъ на себѣ, и многіе изъ нихъ вспоминали разсказъ стариковъ, что на прежнихъ выборахъ нѣкоторые умѣли нетолько сорвать малую толику съ своего кандидата, но и съ его соперника. Столь важный вопросъ нельзя было разрѣшить наудачу. Они привыкли поступать во всемъ не спѣша. Съ терпѣніемъ можно добиться всего. Они привыкли ждать и не сомнѣвались, что со временемъ къ нимъ придутъ оба кандидата.

Замѣчательно, что не прошло и двухъ дней послѣ объявленія сэра Стаффорда Норткота о распущеніи парламента, какъ всѣ кабаки въ Сакстонѣ начали процвѣтать, хотя въ торговлѣ продолжался прежній застой. Прибрежные жители ранѣе обыкновеннаго удалялись съ берега въ таверну «Собака и Утка» и оставались тамъ до дозволеннаго закономъ часа. Имъ надо было поговорить о многомъ и они нашли, что рѣчь лилась гораздо легче, когда ее подбодряли ромомъ и табакомъ.

Съ самаго начала не подлежало сомнѣнію, что Гедеонъ былъ мѣстнымъ любимцемъ. При появленіи его на улицахъ, толпа мальчишекъ тотчасъ окружала его, оглашая воздухъ громкими криками. Юный Поджеръ до того развратился объявшимъ всѣми волненіемъ, что употребилъ два часа на доставку товара, тогда какъ десяти минутъ было бы достаточно. По его возвращеніи, мистеръ Гульдфинчъ отказалъ ему, выдавъ впередъ недѣльное жалованье. Освобожденный отъ коммерческихъ занятій, Поджеръ съ удовольствіемъ посвятилъ все свое время политикѣ и энергично принялъ сторону либеральной партіи.

За Гедеона стояли нетолько мальчишки, но и ихъ матери, которыя, не отличаясь большой наклонностью къ критикѣ, были побѣждены его модной одеждой и любезнымъ обращеніемъ. При всякомъ удобномъ случаѣ Гедеонъ настаивалъ на честномъ и законномъ веденіи выборовъ. Но, сидя на плетенныхъ стульяхъ въ скромныхъ жилищахъ своихъ избирателей, онъ смотрѣлъ такъ выразительно на заваленныхъ работами хозяекъ, что онѣ были убѣждены въ его готовности снабдить ихъ чаемъ и ростбифомъ на Рождествѣ. Онѣ знали, что онъ не могъ теперь ничего обѣщать, но выбранный въ депутаты, онъ, конечно, будетъ самымъ щедрымъ джентльмэномъ во всемъ околодкѣ.

Отъ дѣтей и матерей заразились отцы семействъ, и популярность Гедеона росла не по часамъ, а по минутамъ. Однако, свободные и независимые избиратели не довольствовались улыбками, кивками и подмигиваніями. Они хотѣли знать: «вѣрны ли ихъ 3 фунта стерлинговъ». Съ незапамятныхъ временъ, свободные и независимые избиратели Сакстона считали своимъ прирожденнымъ правомъ получить 3 ф. стерл., въ случаѣ избирательной борьбы. Эта сумма была minimum, потому что, кромѣ этой суммы, выплачиваемой наличными деньгами свободнымъ и независимымъ гражданамъ, которые безъ того не шли къ избирательному ящику, они получали вознагражденіе за различныя работы, за постановку мачтъ и т. д. Наконецъ, даже тупоголовые прибрежные жители прозрѣли и стали обдумывать способъ полученія трехъ фунтовъ стерлинговъ съ обоихъ кандидатовъ. По счастью, еще не изобрѣтено средство получать уплату за услуги обѣимъ сторонамъ, напримѣръ, за сооруженіе мачтъ. Подобная двухсторонняя работа была бы немедленно обнаружена. Но со времени введенія тайной подачи голосовъ на выборахъ, являлась полная возможность взять по 3 ф. стерл. съ обѣихъ сторонъ. Въ Сакстонѣ производились впервые выборы по новому закону о тайной баллотировкѣ и сердца избирателей были исполнены надеждами.

Мистеръ Монгомери, бывшій столько лѣтъ представителемъ Сакстона, узналъ въ палатѣ о новыхъ выборахъ съ такимъ спокойствіемъ, какого можно было ожидать отъ человѣка, которому неожиданно предъявляютъ вексель въ 5,000 ф. стерл. Зная о томъ, какъ ведетъ дѣло «ростовщикъ», онъ заранѣе опредѣлилъ этой цифрой свои расходы. Сначала мистеръ Монгомери, подобно капитану Обрайену и сэру Генри Джильберту, не придали Гедеону серьёзнаго значенія. Появленіе грубаго искателя приключеній въ Сакстонѣ, съ явнымъ намѣреніемъ отбить у него представительство города, составлявшаго неотъемлемую собственность семьи Монгомери, казалось просто нелѣпостью. Но когда Гедеонъ сталъ энергично дѣйствовать, купилъ замокъ, перестроилъ его и поселился въ немъ, то Монгомери открылъ глаза и началъ тревожно ерзать на своемъ мѣстѣ въ палатѣ. Онъ не сомнѣвался насчетъ конечнаго результата этой странной борьбы, потому что не могъ же Сакстонъ предпочесть чуждаго ему лондонскаго ростовщика своему родному Монгомери. Но борьба грозила быть упорной, и на это требовалось много денегъ, а мистеръ Монгомери не любилъ бросать деньги.

Нѣсколько времени тому назадъ, онъ съ презрительной улыбкой смотрѣлъ на своихъ друзей депутатовъ, которые выражали опасеніе насчетъ своего успѣха на новыхъ выборахъ, и думалъ съ удовольствіемъ, какъ хорошо имѣть преданныхъ избирателей, на которыхъ можно положиться. Но теперь все измѣнилось и проклятая система тайной баллотировки еще увеличивала серьёзность борьбы. Въ старину свободные и независимые избиратели побоялись бы избраніемъ нового кандидата навлечь на себя гнѣвъ богатаго и могущественнаго сосѣда. Но теперь они могли спокойно подавать голосъ за кого хотѣли, такъ какъ баллотировка была тайная.

Вообще, мистеръ Монгомери былъ образцовый депутатъ для провинціальнаго городка. Одъ жертвовалъ по гинеѣ въ различныя мѣстныя благотворительныя учрежденія. Онъ никогда не обѣдывалъ у фермеровъ, но на публичныхъ банкетахъ по поводу земледѣльческихъ выставокъ, занималъ почетное мѣсто во главѣ стола и послѣ обѣда произносилъ громкимъ голосомъ нѣсколько фразъ, служившихъ отдаленнымъ эхомъ крайнихъ консервативныхъ рѣчей предъидущей сессіи. Онъ искренно вѣрилъ въ справедливость всего, что онъ говорилъ, подобно тому, какъ до І'аллилея всѣ вѣрили, что солнце движется вокругъ земли. Онъ никогда самъ не изучалъ политическихъ вопросовъ, да подобное изученіе и не повело бы ни къ чему. Онъ былъ торій, потому что отецъ и дѣдъ были торіями. Онъ не имѣлъ никакого пристрастія къ политикѣ, не отличался честолюбіемъ, ненавидѣлъ Лондонъ во время сезона и предпочиталъ бы проводить лѣтніе мѣсяцы въ своемъ помѣстьѣ. Но представитель семьи Монгомери былъ всегда депутатомъ Сакстона, и ему казалось одинаково невозможнымъ отказаться отъ своего наслѣдственнаго помѣстья близь Сакстона, какъ и отъ своего наслѣдственнаго мѣста въ палатѣ.

При видѣ оппозиціи исчезла вся его прежняя апатія. Ему было бы менѣе обиднымъ бороться съ какимъ-нибудь приличнымъ джентльмэномъ или извѣстнымъ общественнымъ дѣятелемъ, принадлежащимъ къ либеральной партіи, онъ приходилъ въ ярость отъ одной мысли, что его соперникъ низкій ростовщикъ, прибѣгавшій ко всѣмъ средствамъ для распространенія своей шумной популярности.

Онъ явился въ Сакстонъ рано утромъ на слѣдующій же день послѣ объявленія о распущеніи палаты. Онъ опередилъ Обрайена, потому что, какъ провинціальный джентльменъ, привыкъ нетолько ложиться рано, но и вставалъ рано. Семейный стряпчій ждалъ его въ помѣстьѣ и совѣщаніе съ нимъ далеко не успокоило тревожныхъ опасеній мистера Монгомери. Ясно было, что Гедеонъ велъ дѣло серьёзно, и къ тому же, онъ первый вступилъ въ борьбу. И хотя Монгомери былъ убѣжденъ въ окончательной побѣдѣ, но борьба обѣщала быть упорной и дорогой.

— Съ чего онъ сюда сунулся, Муфльтонъ? воскликнулъ гнѣвно торійскій джентльмэнъ: — этотъ избирательный округъ находился въ рукахъ моей семьи со временъ королевы Анны. Правда, мы раза два выдерживали борьбу съ соперниками, но вотъ сколько лѣтъ здѣсь и не слышно было объ избирательной борьбѣ. Надо же, чтобъ теперь, когда дѣла идутъ плохо, ренту платятъ неаккуратно и у меня остались на рукахъ три фермы, явился чортъ знаетъ откуда этотъ проклятый ростовщикъ.

Мистеръ Монгомери съ отчаяніемъ смотрѣлъ на предстоящую борьбу. Но онъ долженъ было во что бы то ни стало остаться представителемъ Сакстона съ парламентѣ. Прежде всего, надо было составить адресъ къ избирателямъ. Монгомери не былъ литераторомъ и это сочиненіе стоило ему цѣлаго дня напряженныхъ усилій. Но, наконецъ, оно появилось на всѣхъ домахъ и заборахъ, не занятыхъ адресомъ Гедеона, который увидѣлъ свѣтъ двѣнадцатью часами ранѣе. Поспѣшность либеральнаго кандидата выводила изъ себя торійскаго собрата. Распущеніе парламента еще не было совершившимся фактомъ, и указъ о новыхъ выборахъ еще не вышелъ. Такимъ образомъ, не для чего было торопиться съ избирательной агитаціей, не для чего пожимать руки всѣмъ мужчинамъ и женщинамъ на улицахъ и произносить рѣчи на публичныхъ митингахъ. Но Гедеонъ съ легкимъ сердцемъ началъ борьбу и Монгомери долженъ былъ нехотя послѣдовать за нимъ на арену.

Обрайенъ поселился въ Сакстонѣ и повелъ дѣло съ большимъ тактомъ и замѣчательной энергіей. Мистеръ Танди работалъ неустанно, но предпочиталъ оставаться въ тѣни, выставляя всюду напоказъ Обрайена. Джэкъ Бэли обнаруживалъ большую дѣятельность. Онъ лично не любилъ Гедеона и мало интересовался великой политической борьбой, волновавшей всю страну. Но всякая борьба дѣйствовала на него возбуждающимъ образомъ и Джэкъ бросился въ огонь съ геройскимъ мужествомъ.

«Сакстонскій Маякъ» началъ появляться ежедневно въ видѣ прибавленія къ обыкновенному еженедѣльному изданію и въ немъ исключительно помѣщались отчеты о митингахъ, на которыхъ говорилъ Гедеонъ, и статьи о мистерѣ Монгомери. Въ этихъ статьяхъ Джэкъ, къ величайшему удовольствію Гедеона, и къ общей забавѣ всего Сакстона, подвергалъ каждое утро инквизиціонной пыткѣ мистера Монгомери. Онъ нетолько остроумно издѣвался надъ торійскимъ джентльмэномъ, но, основываясь на сообщенныхъ ему Обрайеномъ свѣденіяхъ, пересчитывалъ, въ какихъ засѣданіяхъ присутствовалъ представитель Сакстона, за какія мѣры онъ додавалъ голосъ и сколько разъ говорилъ. Мало этого, Джэкъ выставлялъ — конечно, съ подобающими коментаріями — сколько и на что жертвовалъ въ Сакстонѣ его благородный представитель. Эти пожертвованія были очень немногочисленны по суммѣ и отличались самымъ узкимъ консервативнымъ характеромъ. Онъ, въ сущности, жертвовалъ только на тѣ учрежденія, на которыя жертвовалъ его отецъ, а далѣе идти не хотѣлъ. Общая сумма всѣхъ пожертвованій была очень незначительна, и весь Сакстонъ пришелъ въ благородное негодованіе, узнавъ, что онъ такъ мало пользовался щедротами своего представителя. Конечно, въ «Маякѣ» ничего не говорилось о благодѣяніяхъ Гедеона, но въ Синемъ Львѣ, на морскомъ берегу, и въ тавернѣ «Собака и Утка», вездѣ, гдѣ собирались избиратели, агенты либеральнаго кандидата прославляли его щедрость и обѣщали такія чудеса, что скаредность мистера Монгомери выступала еще рельефнѣе.

Мистеръ Думфи перебрался въ Сакстонъ черезъ два дня послѣ Обрайена, и такъ какъ послѣдній основалъ свою главную квартиру въ Синемъ Львѣ, то Думфи перенесъ свою дѣятельность въ таверну «Собака и Утка». Ему эта перемѣна не нравилась, потому что общество тамъ было хуже и джинъ не такого высокаго достоинства. Но ему не предоставлено было выбора, и къ тому же, «Собака и Утка» имѣла свою хорошую сторону. Въ Синемъ Львѣ онъ иногда стушевывался передъ энергичнымъ пыломъ мистера Ферминджера, суровостью мистера Григса, громогласнымъ голосомъ мистера Бурнапа и историческими воспоминаніями мистера Гульдфинча. Но въ «Собакѣ и Уткѣ» онъ царствовалъ неограниченно.

По общему согласію, онъ съ перваго дня занялъ предсѣдательское мѣсто за длиннымъ дубовымъ столомъ, за которымъ всегда сидѣли прибрежные жители въ своихъ высокихъ сапогахъ и шерстяныхъ курткахъ, готовые во всякое время бѣжать на работу. Для того, чтобы поспѣшить на берегъ при первой надобности, они помѣщались не на длинныхъ скамьяхъ, а на стульяхъ или табуреткахъ, разставленныхъ подъ различными углами къ окнамъ. Въ противоположность Синему Льву, въ залѣ «Собаки и Утки», по временамъ, царило молчаніе. Въ Синемъ Львѣ если когда-нибудь и умолкали разговоры, то мистеръ Гульдфинчъ тотчасъ начиналъ свой безконечный разсказъ о выборахъ 1832 года. Но въ «Собакѣ и Уткѣ» бесѣда велась спокойно и неторопливо, какъ подобало людямъ, привыкшимъ къ разительному контрасту между безпредѣльностью океана и узкой мелочностью жизни. Если кто нибудь изъ присутствующихъ имѣлъ что сказать, то говорилъ медленно и часто останавливался и набивалъ трубку, увѣренный, что его никто не перебьетъ. Когда онъ оканчивалъ свою рѣчь, то никто не торопился продолжать разговоръ и все общество было очень благодарно мистеру Думфи за то, что онъ, въ виду усталости всѣхъ присутствующихъ отъ тяжелой дневной работы на берегу, принималъ на себя главную обязанность поддерживать разговоръ.

Эту обязанность Думфи исполнялъ къ полному удовольствію всѣхъ и каждаго, не исключая и самого себя. Онъ питалъ къ Гедеону чувства гораздо пламеннѣе, чѣмъ Джэкъ который презиралъ своего амфитріона за его самонадѣянность и вульгарность. Думфи его ненавидѣлъ всѣми фибрами своего существа, и эта ненависть была тѣмъ ужаснѣе, что онъ вынужденъ былъ скрывать ее подъ личиной низкопоклонства. И все-таки онъ желалъ видѣть Гедеона депутатомъ Сакстона, потому что ему предстояла не малая нажива.

Поэтому, Думфи очень искусно пропагандировалъ кандидатуру своего господина въ «Собакѣ и Уткѣ». Онъ не переставалъ рисовать блестящія, хотя и туманныя картины тѣхъ преимуществъ, которыми обыватели будутъ, пользоваться, когда Гедеонъ займетъ мѣсто Монгомери. Съ самаго начала онъ замѣтилъ, что прибрежные жители, слыша объ уваженіи къ закону либеральнаго кандидата, начали опасаться за свои 3 фунта стерлинговъ. Но мистеръ Танди имѣлъ объ этомъ совѣщаніе съ Обрайеномъ, вслѣдствіе чего было сообщено нѣчто именитымъ гражданамъ Сакстона, которые и объявили, что послѣднее сомнѣніе исчезло. Вѣроятно, мистеру Думфи было сдѣлано такое же сообщеніе, потому что, на второй же день послѣ занятія имъ предсѣдательскаго мѣста въ «Собакѣ и Уткѣ», все собиравшееся тамъ общество совершенно успокоилось насчетъ 3 ф. стерл.

Чувствуя себя обезпеченными въ этомъ отношеніи, прибрежные жители начали соображать, какъ бы имъ получить 3 ф. стерл. и съ противоположной стороны. Всѣ безъ исключенія они стояли за Гедеона. Они помнили, какъ любезно онъ обращался съ ними съ самаго начала своего пребыванія въ Сакстонѣ, тогда какъ мистеръ Монгомери всегда обнаруживалъ обидную холодность, или принималъ на себя еще болѣе обидный, снисходительный тонъ. Къ тому же, Гедеонъ былъ ихъ благодѣтелемъ. Еслибъ онъ не явился въ Сакстонъ, то не было бы избирательной борьбы и никто изъ нихъ не имѣлъ бы возможности заработать и пенсъ. Въ сердцѣ каждаго англичанина есть малая толика честности и они всѣ были готовы искренно поддержать Гедеона. Но еслибъ можно было стянуть 3 ф. стерл. и съ мистера Монгомера, то дѣло приняло бы еще болѣе пріятный оборотъ.

Дѣйствительно, когда агенты Монгомери начали агитировать въ средѣ прибрежныхъ жителей и являться нетолько въ «Собаку и Утку», но и въ ихъ жилища, то они были такъ хорошо приняты, что Монгомери усомнился въ правильности увѣренія своего стряпчаго, что прибрежные жители куплены противной стороной.

— Они честные, благородные люди, сказалъ онъ, ходя взадъ и впередъ по своей библіотекѣ: — мнѣ, право, было бы больно, еслибъ эти простые, добрые рыбаки покинули меня и перешли на сторону ростовщика. Но, слава Богу, они намѣрены стойко поддержать конституцію.

IV.

Парламентъ разошелся 24 марта. Спустя недѣлю, было издано распоряженіе о новыхъ выборахъ и въ Сакстонѣ выступили кандидатами на званіе депутата Роджеръ Монгомери, эсквайръ изъ Монгомери-Голъ въ Сакстонѣ, и Гедеонъ Флисъ, эсквайръ изъ Карльтонъ-Стрита въ Лондонѣ. Оффиціальное заявленіе ими своей кандидатуры прошло очень мирно и только мистеръ Гульдфинчъ, печально качая головой, замѣтилъ, что эта мрачная операція въ четырехъ стѣнахъ представляла грустный контрастъ съ публичнымъ появленіемъ кандидатовъ на подмосткахъ среди площади въ 1812 г., подъ дождемъ дохлыхъ кошекъ, тухлыхъ яицъ и пр.

Однако, жители Сакстона имѣли маленькое утѣшеніе. Пиво и водка лились щедрой рукой. До этого результата дошли очень просто. На другой же день послѣ объявленія о распущеніи парламента, мистеръ Танди поручилъ Бурнапу и Фирминджеру забрать всѣ питейные дома Сакстона подъ либеральную пропаганду.

— Вотъ что я называю рубить съ плеча, замѣтилъ Ферминджеръ, съ удовольствіемъ взявъ на себя это порученіе.

Этотъ стратегическій маневръ засталъ консерваторовъ въ расплохъ, потому что они еще не поняли всей серьёзности борьбы. Но увѣренность мистера Монгомери, что прибрежные жители люди честные, оказалась вполнѣ основательной. Около дюжины содержателей питейныхъ домовъ просили у либеральныхъ агентовъ день на размышленіе. Они приводили различные уважительные предлоги: дочь выходила замужъ или жена должна была родить, или комнаты надо было красить и т. д. Бурнапъ и Фирминджеръ очень хорошо понимали, въ чемъ дѣло. Эти почтенные коммерсанты были торіи, и хотя политическія убѣжденія не могли быть помѣхой для наживы, но они предпочитали отдать свои заведенія консерваторамъ. Не успѣли удалиться либеральные агенты, какъ они бросились къ мистеру Муфльтопу, и, объявивъ. ему, откуда дулъ вѣтеръ, спросили, не возьметъ ли онъ ихъ заведенія для консервативной пропаганды, такъ какъ въ противномъ случаѣ они примутъ предложеніе либераловъ.

Мистеръ Муфльтонъ пришелъ въ ужасъ. Впродолженіи сорока лѣтъ руководилъ онъ выборами въ Сакстонѣ и все шло у него прилично, спокойно. Теперь же творились такія дѣла, что волосы становились дыбомъ и онъ сожалѣлъ, что принимаетъ какое-нибудь участіе въ выборахъ. Но отказаться было нельзя и онъ увидѣлъ себя вынужденнымъ снять предлагаемые питейные дома и столько другихъ, сколько можно было найти.

Мистеръ Монгомери пришелъ въ ярость, узнавъ о томъ, что было сдѣлано или, лучше сказать, что было не сдѣлано.

— Мы плохо дѣйствуемъ! воскликнулъ онъ гнѣвно, ясно подразумѣвая подъ мы — вы:-- у насъ только двѣнадцать питейныхъ домовъ, а у противниковъ, вѣроятно, сорокъ или пятьдесятъ. Что они еще предпринимаютъ?

— Я слышу, что они угощаютъ всѣхъ даромъ и приказали содержателямъ питейныхъ заведеній поить даромъ всякаго, кто явится отъ мистера Танди. Это ужасно, это безнравственно. Я, право, не знаю, что намъ дѣлать?

— Я вамъ скажу, что намъ надо дѣлать, отвѣчалъ мистеръ Монгомери, приходя въ ярость: — намъ надо послѣдовать ихъ примѣру. Въ Сакстонѣ полумѣры ни къ чему не поведутъ. Мои дѣдъ и отецъ такъ и поступали, и хитрый лицемѣръ Танди хорошо знаетъ, что нѣтъ другого средства одержать здѣсь побѣду. Онъ бросаетъ деньги направо и налѣво, и я буду дѣлать тоже. Займитесь этимъ, мистеръ Муфльтонъ.

— Но законъ… началъ стряпчій.

— Къ чорту законъ! перебилъ его Монгомери съ жаромъ: — законъ хорошъ тамъ, гдѣ его уважаютъ, но не въ Сакстонѣ, во время выборовъ. Что бы мы стали дѣлать, еслибъ вздумали держаться закона? Ростовщикъ непремѣнно побѣдилъ бы насъ. Мы могли бы тогда подать жалобу на неправильность выборовъ, но при изслѣдованіи дѣла обнаружатся такія злоупотребленія, что парламентъ уничтожитъ здѣшній избирательный округъ и я лишусь депутатскаго мѣста, вѣчно бывшаго въ нашей семьѣ. Этотъ проклятый ростовщикъ по горло въ грязи и не посмѣетъ жаловаться на насъ. Борьба будетъ упорная и я намѣренъ побѣдить во что бы то ни стало. Конечно, прибавилъ онъ, измѣняя тонъ и понижая голосъ: — я вамъ даю только общую инструкцію. Вы понимаете, мистеръ Муфльтонъ, я не хочу входить въ мелочныя подробности. Мое дѣло только приготовить деньги, такъ какъ избирательная борьба очень дорого стоитъ. Остальное же все я предоставляю вамъ. Но, помните, мы должны удержать депутатство въ нашей семьѣ.

Слова стряпчаго объ инструкціи, полученной содержателями питейныхъ заведеній, были совершенно справедливы. Всюду двери кабаковъ и тавернъ были открыты и Сакстонъ получилъ возможность пить даромъ и въ волю. Прибрежные жители почти совсѣмъ покинули морской берегъ, и счастье, что на морѣ въ это время не случилось никакого несчастія. Днемъ и ночью столовая «Собаки и Утки» была переполнена посѣтителями. Мистеръ Думфи не всегда занималъ предсѣдательское мѣсто, потому что онъ часто бѣгалъ по городу, но вечеромъ постоянно находился на своемъ посту и принималъ участіе въ общемъ даровомъ угощеніи.

Только мысль о скоротечности этого праздника омрачала счастливое настроеніе Сакстона. Въ началѣ мѣсяца, было объявлено о распущеніи палаты, въ концѣ — оно практически состоялось и черезъ двѣ недѣли все должно было кончиться. Однако, если гражданамъ Сакстона предстояло не долго веселиться, то надо было не терять времени. Всякая торговля въ городѣ пріостановилась, кромѣ торговли виномъ и совѣстью.

Самые благоразумные изъ избирателей старались воспользоваться этимъ удобнымъ случаемъ, чтобъ нажить копейку. Въ 3-хъ ф. ст. уже никто не сомнѣвался, но въ видѣ добавочнаго дохода прибѣгли къ постановкѣ мачтъ. Флаги были воспрещены закономъ, но о мачтахъ законъ ничего не говорилъ и передъ помѣщеніями избирательныхъ комитетовъ были воздвигнуты высокія мачты. Особенно громадную мачту поставили прибрежные жители у «Синяго Льва», но зато они представили и почтенный счетъ.

— Двадцать пять фунтовъ! воскликнулъ Гедеонъ, обративъ вниманіе на эту цифру въ счетахъ мистера Думфи.

Онъ просматривалъ только счета, представляемые мистеромъ Думфи, и дѣлалъ это по очень уважительнымъ, хотя не лестнымъ для Думфи причинамъ. Но Думфи не даромъ жилъ у Паука. Онъ разставилъ сѣти Гедеону и внутренно радовался, когда Гедеонъ въ нихъ попалъ. Многія цифры въ его счетахъ не выдержали бы критики, но эта статья, какъ нарочно, была правильная и Думфи, дѣйствительно, уплатилъ 25 ф. ст. Билю, предводителю прибрежныхъ жителей. Однако, когда Гедеонъ, остановившись на этой цифрѣ, зорко взглянулъ на Думфи, онъ нарочно смутился и Гедеонъ, обманутый его волненіемъ, рѣшился ближе изслѣдовать дѣло. Его испугалъ не расходъ въ 25 ф. ст., но онъ хотѣлъ задать острастку Думфи, который, вѣроятно, обдѣлывалъ свои дѣлишки.

— Кому вы заплатили эти деньги? спросилъ Гедеонъ.

— Большому Билю, отвѣчалъ Думфи такимъ тономъ, что нельзя было сомнѣваться въ его виновности.

— Подите и позовите мнѣ его. Нѣтъ, погодите. Я пошлю за Большимъ Билемъ.

И, позвонивъ, онъ приказалъ слугѣ сходить за Билемъ.

Онъ былъ найденъ сидящимъ у мачты, которая уже возвышалась два дня, что не мѣшало Билю чувствовать еще большую усталость. Онъ глубокомысленно смотрѣлъ въ пространство и курилъ трубку. Услыхавъ о томъ, что его желаетъ видѣть кандидатъ, Биль сунулъ въ карманъ трубку, не озаботившись даже потушить ее, и весело послѣдовалъ за посланнымъ. Онъ былъ увѣренъ, что кандидатъ хочетъ поговорить съ нимъ насчетъ мачты и что ихъ разговоръ не кончится въ сухую. Онъ чувствовалъ, что если ему перепадутъ лишніе два фунта, то они были вполнѣ заслужены.

— Ну, Биль, произнесъ добродушно Гедеонъ: — какъ идутъ дѣла на берегу?

— Отлично, сэръ, отвѣчалъ Биль, останавливаясь въ дверяхъ: — всѣ подадутъ голоса, какъ одинъ человѣкъ. Противная партія къ намъ забѣгала, но мы всѣ преданы своему кандидату. Еще сегодня утромъ старый Бушпритъ говорилъ: «Пусть намъ предложатъ 4 ф. ст., вмѣсто 3-хъ ф. мистера Флиса, но мы его не покинемъ». И всѣ поддакнули ему.

— Бушпритъ? повторилъ задумчиво Гедеонъ: — онъ избиратель? Я не помню его фамиліи?

— Его зовутъ Джэкъ Файльсъ, но мы его прозвали Бушпритомъ, потому что у него очень длинный носъ. Конечно, за всѣхъ нельзя ручаться и еслибъ противная партія дѣйствительно предложила 4 ф. ст., то мы потеряли бы два или три голоса. Но, можетъ быть, вы, сэръ, нашли бы возможнымъ прибавить къ 3 ф. ст. еще 10 шиллинговъ. Тогда ужь вы были бы совершенно увѣрены въ успѣхѣ, потому что никто изъ насъ не польстился бы на десять шиллинговъ.

— Я не понимаю, о чемъ вы говорите, отвѣчалъ Гедеонъ съ улыбкой, смотря прямо въ глаза честному моряку: — если вы намекаете на какія-нибудь избирательныя издержки, то обратитесь къ мистеру Танди. Я за вами послалъ насчетъ мачты. Я хочу поставить такую же у замка и желалъ бы знать, сколько вы взяли за нее.

— Двадцать пять фунтовъ, сэръ.

Гедеонъ съ удивленіемъ взглянулъ на Думфи, который нарочно всталъ спиною къ Билю, чтобъ нельзя было заподозрить его въ переговорахъ знаками съ старымъ морякомъ.

— Дорогонько, прибавилъ Гедеонъ.

— Не знаю, сэръ. Вѣдь мы эти деньги подѣлили между двадцатью тремя работниками, которые отцы семействъ и избиратели.

— Какъ! эту мачту ставили двадцать три работника?

— Да, сэръ, и мы проработали три дня.

— Что же тутъ дѣлали двадцать три человѣка?

— Во-первыхъ, надо было достать мачту, достойную васъ, сэръ, и мистера Гладстона. Мы перешарили весь городъ и по дорогѣ заходили въ нѣсколько кабачковъ и замолвили о васъ словечко бывшимъ тамъ господамъ. У мистера Бурнапа нашелся шестъ, но деревянный. Тогда я сказалъ товарищамъ: «Это не годится». Но мы такъ устали, что въ этотъ день уже болѣе ничего не дѣлали. На слѣдующее утро мы достали корабельную мачту въ шестьдесятъ или семьдесятъ футъ и очень тяжелую. Потомъ мы добыли шестъ въ сорокъ футъ и прикрѣпили его сверху, но для этого необходимы были желѣзныя скрѣпы и намъ пришлось разснастить два изъ нашихъ судовъ. На все это пошло два дня и мы тяжело работали.

— Я не спорю о платѣ и только хотѣлъ знать, возьметесь ли вы поставить мнѣ мачту у замка.

— Конечно, но вы дайте намъ большой шестъ и все, что надо.

— Хорошо, Биль. А теперь вы можете идти.

— Прощайте, сэръ, произнесъ Биль, но не тронулся съ мѣста.

— Я пришлю вамъ сказать, когда ставить мачту.

— Хорошо, сэръ, но вы, можетъ, пожелали бы, чтобъ я выпилъ за ваше здоровье.

— Это было бы мнѣ очень пріятно, Биль, но я не могу дать вамъ ни капли пива, даже еслибы вы умирали отъ жажды. Это воспрещено закономъ.

— Не пойдемъ ли мы вмѣстѣ въ таверну «Собака и Утка» замѣтилъ Думфи: — я иду домой.

Облако, отуманившее лицо Биля, мгновенно разсѣялось. Онъ былъ тупой человѣкъ и не понималъ хитрыхъ тонкостей. Онъ слышалъ не разъ, что Гедеонъ считаетъ противозаконнымъ угощать избирателей, тогда какъ все-таки ихъ угощали въ питейныхъ заведеніяхъ. Конечно, эти угощенія дѣлались отъ имени мистера Танди, но всѣмъ была извѣстна скаредность стряпчаго. Тутъ было что-то темное. Однако, главное заключалось въ томъ, чтобъ поили даромъ, а кто поилъ — ему было рѣшительно все равно.

V.

Время шло такъ быстро и оставалось такъ мало дней до выборовъ, что нетолько береговые жители, но и самъ Гедеонъ были поражены удивленіемъ. Все, повидимому, предвѣщало побѣду либеральнаго кандидата. Онъ былъ гораздо популярнѣе своего соперника, на его митингахъ присутствовало гораздо болѣе публики и его плавная, живая рѣчь гораздо болѣе нравилась избирателямъ, чѣмъ торжественныя общія мѣста мистера Монгомери, который только повторялъ старыя, пріѣвшіяся похвалы иностранной политикѣ лорда Биконсфильда. Гедеонъ ловко избѣгалъ дипломатическихъ вопросовъ, потому что онъ ничего о нихъ не зналъ, а главное по той простой причинѣ, что Сакстонъ ими ни мало не интересовался. Его избирателей занималъ только одинъ вопросъ — получатъ ли они по 3 ф. ст. за свой голосъ. Если это было обезпечено, то они чувствовали, что честь и безопасность Англіи вполнѣ гарантированы, которая бы изъ политическихъ партій ни одержала побѣду.

Гедеонъ, однако, находился въ затруднительныхъ обстоятельствахъ, что случается довольно часто въ жизни. Въ теченіи прошедшаго года онъ израсходовалъ очень много денегъ, между прочимъ счета Бурпапа и Григса составили значительную цифру въ его бюджетѣ. Онъ практически прекратилъ дѣятельность своей конторы въ Карлтонъ-Стритѣ, которая такимъ образомъ перестала быть источникомъ дохода. Все его состояніе и ввѣренные ему другими лицами капиталы были помѣщены въ поземельныя спекуляціи, которыя обѣщали принести въ недалекомъ будущемъ громадные барыши. Но покуда ему приходилось платить большіе проценты и необходимые для того деньги онъ могъ пріобрѣтать только дѣлая новые долги, которые, въ свою очередь, требовали уплаты процентовъ. Такимъ образомъ, онъ вращался въ заколдованномъ кругѣ. Въ настоящее время наступилъ снова срокъ третныхъ платежей и хотя у Гедеона была порядочная сумма въ банкѣ, но она вся должна была уйти на уплату, такъ что могло остаться не болѣе двухъ сотъ фунтовъ. Въ обыкновенное время подобное положеніе дѣлъ его нисколько не безпокоило бы. Но теперь, кромѣ большихъ ежедневныхъ расходовъ на типографію, агентовъ и таверны, ему надо было въ теченіи недѣли уплатить по 3 ф. ст. каждому избирателю, на что требовалось 3,000 ф. ст. По остальнымъ счетамъ онъ могъ разсчитаться и послѣ выборовъ, но эти 3,000 ф. ст. необходимо было выдать чистыми деньгами, иначе избиратели могли отказаться отъ участія въ баллотировкѣ или, что еще хуже, подать голоса за его соперника.

Кромѣ этого, Гедеонъ давалъ черезъ нѣсколько дней въ замкѣ Флисъ большой праздникъ, на который пригласилъ всѣхъ знатныхъ особъ либеральной партіи въ околодкѣ. Онъ жаждалъ увидѣть себя во главѣ стола, за которымъ сидѣли лордъ-намѣстникъ графства и мѣстные аристократы, но, конечно, утаилъ эту причину, а просто объяснилъ Обрайену, что подобный банкетъ можетъ оказать ему большую помощь на предстоящихъ выборахъ.

— Намъ надо показать, что вся либеральная партія меня поддерживаетъ, сказалъ онъ, и Обрайенъ съ нимъ согласился, хотя неохотно.

Онъ передалъ о желаніи Гедеона сэру Генри Джильберту, который былъ очень занятъ выборами вообще и своей собственной кандидатурой въ особенности. Но онъ обращалъ большое вниманіе на избирательную агитацію въ Сакстонѣ, которая обѣщала доставить либераламъ побѣду въ издавна консервативномъ округѣ и принималъ всѣ мѣры для обезпеченія успѣха Гедеона. Поэтому, онъ написалъ письмо къ лорду-намѣстнику, который принадлежалъ къ либеральной партіи, прося его оказать покровительство Гедеону и принять приглашеніе въ замокъ Флисъ. Лордъ-намѣстникъ исполнилъ просьбу либеральнаго коновода съ аристократической любезностью, а его примѣру послѣдовали и всѣ мѣстные знатные либералы, такъ что въ замкѣ Флисъ должно было собраться на завтракъ блестящее общество. Но этотъ праздникъ также требовалъ большихъ расходовъ и надо было платить за все чистыми деньгами.

И такъ, ему необходимо было достать денегъ. Но откуда? Продать часть принадлежавшихъ ему земель, значило отказаться отъ будущихъ прибылей, которыя черезъ годъ или два могли дойти до пятидесяти процентовъ. Обратиться въ банкирскія конторы, которыя уже ссудили ему значительныя суммы подъ залогъ земли, было опасно, такъ какъ банкиры могли заподозрить, что дѣла шли у него дурно, если онъ нуждался въ такой сравнительно небольшой суммѣ.

Вотъ о чемъ думалъ Гедеонъ, сидя въ воскресенье утромъ въ церкви Сакстона и не обращая никакого вниманія на проповѣдь пастора. Это была старинная церковь и Гедеонъ купилъ за большія деньги у одного лавочника то самое мѣсто въ церкви, которое нѣкогда принадлежало древнимъ владѣльцамъ замка. Онъ снабдилъ скамью мягкими подушками, покрылъ полъ турецкимъ ковромъ, а на пюпитрахъ разложилъ библіи и молитвенники въ красивыхъ переплетахъ. Прямо противъ стѣны возвышался памятникъ Ричарда Монгомери, бывшаго членомъ Верхняго Парламента. Сначала ему не понравился этотъ контрастъ древности его соперника съ новизной его собственнаго происхожденія; но чѣмъ болѣе увеличивались его шансы на успѣхъ, тѣмъ ему становилась отраднѣе мысль, что онъ, новичокъ и выскочка, одержитъ побѣду надъ человѣкомъ, родъ котораго существовалъ въ графствѣ въ теченіи многихъ столѣтій. Подобный подвигъ не могъ не обратить на него особаго вниманія либеральной партіи и если ему не могли сразу предложить министерскій портфель, то онъ его, конечно, ожидалъ въ близкомъ будущемъ.

По другую сторону прохода, на передней скамьѣ возсѣдало съ полдюжины стариковъ, достигшихъ чрезвычайно почтеннаго возраста и жившихъ въ богадѣльнѣ. Двое или трое изъ нихъ прикладывали къ ушамъ трубки, чтобъ не пропустить ни одного слова изъ громкихъ, цвѣтистыхъ фразъ пастора, который неутомимо громилъ нечестивыхъ прихожанъ. Гедеонъ часто смотрѣлъ на этихъ стариковъ и недоумѣвалъ, какова была ихъ прежняя жизнь. Всѣ они были рослые, здоровенные люди и даже теперь у нихъ были алыя щеки, такъ что, очевидно, не болѣзнь привела ихъ въ богадѣльню.

За этими стариками возсѣдалъ мистеръ Танди, съ золотыми очками и большимъ молитвенникомъ въ рукахъ. Онъ казался до того степеннымъ и почтеннымъ джентльмэномъ, что, смотря на него, Гедеонъ съ гордостью думалъ о томъ, какіе у него достойные агенты. На одной скамьѣ съ мистеромъ Танди виднѣлся Джэкъ Бэли, и Гедеонъ не могъ понять, зачѣмъ былъ въ церкви этотъ скептическій, веселый юноша. Присутстіе Гедеона обусловливалось его положеніемъ, какъ кандидата въ члены парламента и владѣльца замка. Но Джэка ничто не обязывало посѣщать церковь и онъ сталъ появляться въ ней только въ послѣднее время. Недѣли двѣ тому назадъ, онъ скромно попросилъ позволенія у стряпчаго занять мѣсто на его скамьѣ; мистеръ Танди, очень полюбившій Джэка, охотно согласился, тѣмъ болѣе, что онъ считалъ его не очень религіознымъ человѣкомъ. Такимъ образомъ, Джэкъ появился на противоположномъ концѣ скамьи, на которой всегда возсѣдалъ стряпчій и не мало удивилъ его своимъ набожнымъ видомъ и искуснымъ пѣніемъ.

Среднее мѣсто занимала Напперъ и ея присутствіе дѣйствовало какъ магнетизмъ на молодого человѣка, который во все время службы пододвигался къ ней все ближе и ближе, словно побуждаемый невѣдомой силой. Но какъ только его локоть прикасался къ локтю молодой дѣвушки, онъ вздрагивалъ отъ удовольствія и, покраснѣвъ, какъ макъ, быстро отодвигался. Черезъ нѣсколько минутъ, снова начиналась таже процедура.

Гедеонъ тотчасъ сообразилъ, что Джэкъ не къ добру сталъ появляться въ церкви. Вѣроятно, онъ ухаживалъ за какой-нибудь молодой дѣвушкой, напримѣръ, за миссъ Нетерсоллъ. О томъ же, чтобъ предметомъ любви Джэка была дочь стряпчаго, ему не приходило и въ голову, такъ какъ онъ считалъ рѣшеннымъ, что она выйдетъ за него замужъ. Въ послѣднее время, впрочемъ, онъ видался съ нею рѣже прежняго; съ одной стороны, онъ былъ очень занятъ, а съ другой — она видимо избѣгала встрѣчъ съ нимъ, отказываясь отъ всѣхъ его приглашеній въ замокъ подъ предлогомъ нездоровья. Даже когда онъ спрашивалъ ея совѣта по тому или другому вопросу, она уклонялась отвѣтить, увѣряя, что ничего не смыслитъ. Однако, онъ относилъ все это къ дѣвичьей скромности, которая придавала ей тѣмъ большую прелесть въ его глазахъ. Она не могла разсчитывать на такую блестящую партію и потому, естественно, удалялась отъ него, чтобъ не подать повода къ неблаговиднымъ толкамъ. Подобное объясненіе перемѣны въ молодой дѣвушкѣ казалось ему очень вѣроятнымъ, и, смотря на нее издали въ церкви, онъ чувствовалъ, что дѣйствительно начинаетъ любить ее и ждать съ нетерпѣніемъ той минуты, когда назоветъ ее своей женой.

VI.

Дѣйствительно, въ послѣднее время Напперъ стала не такой живой, какъ прежде, и часто прелестные глаза ея затмѣвались грустью. Горько и тошно ей было смотрѣть на все, что происходило въ Сакстонѣ. Неожиданное разочарованіе смущало ея юное сердце. Мистеръ Гульдфинчъ могъ бы уже давно открыть ей глаза, но она ненавидѣла мистера Гульдфинча, который продавалъ дурной чай и болталъ безъ умолку съ своими покупателями.

Она создала въ своемъ воображеніи блестящую картину Сакстона, торжественно исполняющаго свой гражданскій долгъ и подающаго голосъ за достойнѣйшаго представителя своихъ правъ, а когда грязныя руки забрызгали грязью ея картину, то она сначала пришла въ ярость, а потомъ почувствовала жгучее горе, къ которому примѣшивался стыдъ. Благодаря своей правдивой натурѣ и саморазвитію, она всегда придавала словамъ ихъ точный смыслъ и принимала всякую фразу за чистую монету. Живя въ узкихъ рамкахъ провинціальнаго города и не видя почти никого, кромѣ отца, которымъ она неограниченно повелѣвала, Напперъ пламенно сочувствовала всему честному, всему хорошему. Она знала, что политика составляла науку, имѣвшую цѣлью улучшить судьбу человѣчества. Для чего собирался парламентъ, если не для обезпеченія народнаго блага? Консерваторы и либералы въ ея глазахъ были только отдѣльныя названія двухъ партій, одинаково заботившихся о благоденствіи своихъ ближнихъ. Она полагала, что консерваторъ и либералъ такія же собственныя имена, какъ Эдмундъ и Генри. Палата общинъ представлялась ей собраніемъ людей способныхъ, людей, которые, получивъ отъ предковъ или сами наживъ большое состояніе, посвящали свой досугъ благу народа. Она рисовала себѣ члена парламента пожилымъ, добрымъ джентльмэномъ, съ сѣдой бородой и большей или меньшей лысиной. А потому, увидавъ впервые Гедеона, она была удивлена сравнительной юностью этого кандидата въ депутаты. Но молодость — дѣло поправимое. И къ тому же, выбранный въ члены парламента, Гедеонъ, конечно, не сразу займетъ видное мѣсто въ палатѣ, а долго будетъ молча слушать рѣчи старшихъ и почтительно учиться у нихъ уму-разуму.

Палата общинъ, какъ фокусъ, въ которомъ собирались всѣ лучшія силы страны, всегда возбуждала въ ней чувства восторженнаго уваженія. Пользуясь тѣми немногими случаями, когда она встрѣчала въ обществѣ мистера Монгомери, Напперъ вывѣдала у него такія подробности о внутренней жизни парламента, которыя обыкновенно остаются невѣдомыми для женщинъ. Она знала о существованіи парламентской террасы, на которой депутаты прогуливаются, разсуждая о дѣлахъ, и чайной комнаты, гдѣ представители народа подкрѣпляли свои силы для новой борьбы за его истинные интересы.

Такъ глубоко вкоренился въ ней этотъ парламентскій культъ, что не скоро удалось Гедеону пробить стальную броню уваженія, которымъ она окружила его, какъ будущаго депутата. Но даже раскусивъ, что за человѣкъ былъ Гедеонъ, она все-таки утѣшала себя мыслью, что онъ просто ошибся въ своемъ призваніи. Часто люди считаютъ себя способными на то, къ чему они не имѣютъ ни малѣйшаго таланта. Во всякомъ случаѣ, ему дѣлало честь желаніе попасть въ члены честнаго, патріотическаго и безпристрастнаго собранія въ Вестминстерѣ. Впрочемъ, еслибы онъ имѣлъ успѣхъ и поступилъ въ парламентъ, то, быть можетъ, возвышенная атмосфера, которою онъ дышалъ бы, со временемъ такъ на него подѣйствуетъ, что онъ, сдѣлавшись, какъ всѣ его товарищи, сѣдымъ и лысымъ, будетъ вмѣстѣ съ тѣмъ честнымъ, умнымъ и безкорыстнымъ, подобно всѣмъ другимъ членамъ парламента.

Наконецъ, наступила эпоха избирательной агитаціи и Напперъ слѣдила за всѣми ея перепитіями сначала съ изумленіемъ, а потомъ съ чувствомъ стыда и отчаянія. Всего болѣе ея огорчала мысль, что ея отецъ былъ дѣйствующимъ лицомъ въ позорной сатурналіи, которая разыгрывалась въ несчастномъ Сакстонѣ. Но недостойно было останавливаться на личныхъ интересахъ, когда ея родной городъ, вся ея страна впали въ такую бездну нечестія. Она перестала говорить о выборахъ съ отцомъ, который съ сожалѣніемъ видѣлъ охлажденіе между нимъ и дочерью, бывшей для него дотолѣ самымъ вѣрнымъ товарищемъ. Онъ былъ заваленъ работой и не имѣлъ свободы ни минуты, по съ радостью посвятилъ бы полчаса на урокъ танцованія или пѣнія, такъ забавлявшія нѣкогда молодую дѣвушку. Къ величайшему его горю, ей теперь было не до танцевъ и пѣсенъ, хотя она, попрежнему, была очень почтительна и ласкова съ отцомъ, такъ что посторонній человѣкъ не замѣтилъ бы ни малѣйшей перемѣны въ ихъ отношеніяхъ.

Когда впервые открытъ былъ даровой доступъ въ питейныя заведенія и на улицахъ стали появляться праздныя, веселыя толпы береговыхъ жителей и болѣе трудолюбивыхъ городскихъ рабочихъ, то Напперъ старалась образумить нѣкоторыхъ изъ знакомыхъ ей людей, нѣжно упрекая ихъ за недостойное поведеніе. Но они отвѣчали, что во время выборовъ они обязаны поддерживать своего кандидата и исполнять свой политическій долгъ, какихъ бы жертвъ это имъ ни стоило. Видя, что всякая борьба была немыслима, молодая дѣвушка перестала принимать участіе въ избирательной агитаціи, и какъ можно рѣже появлялась на улицахъ Сакстона. Цѣлые дни она проводила въ прогулкахъ за городомъ по полямъ и по морскому берегу, что доставляло особое удовольствіе Кануту. Джэкъ Бэли съ удовольствіемъ пожертвовалъ бы интересами «Маяка» ради этихъ прогулокъ и нѣсколько разъ предлагалъ свои услуги съ такой скромностью, которая удивляла его самого. Но онъ постоянно встрѣчалъ со стороны Напперъ самый упорный отказъ. Вообще она любила общество мистера Бэли и ее особенно располагала въ его пользу страсть, которую къ нему питалъ Канутъ, ненавидѣвшій мистера Думфи и относившійся очень хладнокровно къ Гедеону. Молодой человѣкъ съумѣлъ сразу расположить къ себѣ собаку и она любила его болѣе всѣхъ на свѣтѣ, конечно, послѣ своей госпожи. Но какъ ни велика была эта рекомендація въ глазахъ Напперъ, она все-таки не могла побороть ея рѣшимость гулять одной.

— Благодарю васъ, мистеръ Бэли, говорила она каждый разъ, какъ Джэкъ вызывался ее проводить: — но я предпочитаю идти одна.

Джэкъ зналъ, что если Напперъ сказала нѣтъ, то это значило нѣтъ, и съ горя отправлялся въ редакцію «Маяка», гдѣ съ яростью разносилъ Монгомери.

Все это было тайной для Гедеона и онъ, смотря на молодую дѣвушку съ своей скамьи въ церкви, объяснялъ себѣ совершенно иначе отчужденіе отъ него Напперъ въ послѣднее время. Она, очевидно, была увѣрена, что онъ женится на ней, и Гедеонъ уже предвкушалъ то удовольствіе, съ которымъ онъ объявитъ ей о своей рѣшимости осчастливить ее. Но для этого надо было одержать побѣду на выборахъ и привести въ порядокъ свои дѣла.

А что, если побѣда выскользнетъ изъ его рукъ? Пораженіе на выборахъ грозило ему совершенной погибелью. Онъ походилъ на зданіе, сложенное изъ кирпичей, не залитыхъ известкой, которые держались, пока никто не на носилъ имъ удара. Все теперь зависѣло отъ 3,000 ф. ст., которые онъ долженъ былъ имѣть чистыми деньгами. Откуда ихъ взять и куда обратиться за помощью? Онъ былъ такъ занятъ своими мыслями, что не замѣтилъ, какъ всѣ присутствующіе встали, и неожиданно въ ушахъ его раздался гимнъ: «Возстану и пойду къ Отцу моему».

Гедеонъ не былъ суевѣрный человѣкъ, но тотчасъ подумалъ, что, можетъ быть, въ этихъ словахъ гимна заключался добрый совѣтъ. Послѣднее посѣщеніе отца убѣдило его въ тщетности всякой надежды на помощь старика. Онъ зналъ, что Паукъ въ состояніи сдержать свое слово и не дать ему ни гроша, даже еслибы онъ умиралъ съ голода. Но все-таки его гнѣвъ могъ быть временной вспышкой и на него могло подѣйствовать предстоявшее возвышеніе сына на общественной лѣстницѣ. Къ тому же, Гедеонъ имѣлъ двѣ тетивы у своего самострѣла. Вопервыхъ, онъ могъ обратиться къ родительскимъ чувства старика, но эта струна была слабая и могла легко порваться. Другая была сильнѣе и надежнѣе. Онъ могъ предложить скрягѣ вѣрное обезпеченіе и какіе угодно проценты.

Мысль о займѣ необходимымъ 3,000 ф. ст. у отца такъ крѣпко засѣла въ его умѣ, что, возвратясь домой изъ церкви, онъ рѣшился тотчасъ привести ее въ исполненіе. Но чтобъ не возбудить толковъ о своемъ неожиданномъ отъѣздѣ въ Лондонъ, онъ нашелъ нужнымъ сохранить эту поѣздку въ тайнѣ, а это было очень легко, такъ какъ онъ могъ вернуться въ Сакстонъ ночью съ послѣднимъ поѣздомъ.

Онъ поспѣшно принялся за обильный завтракъ, ожидавшій его въ замкѣ, но не былъ въ состояніи проглотить ни куска.

— Я надѣюсь, что вы здоровы, сэръ? спросилъ почтительнымъ тономъ дворецкій Паркеръ, смотря съ удивленіемъ на своего господина.

— Да, здоровъ, отвѣчалъ Гедеонъ, гнѣвно взглянувъ на слугу: — но не ваше дѣло, ѣмъ ли я или нѣтъ. Убирайте со стола. Я не буду сегодня обѣдать. Мнѣ надо много писать. Снесите въ кабинетъ цыпленка, хлѣбъ и бутылку краснаго вина. Да никого не пускайте. Скажите, что меня нѣтъ дома. Въ обыкновенное время распустите слугъ и заприте домъ.

Послѣ этого Гедеонъ сидѣлъ у камина въ продолженіи часа, погруженный въ тяжелую думу. Затруднительныя обстоятельства, въ которыхъ онъ находился, казались ему гораздо опаснѣе, чѣмъ они были на самомъ дѣлѣ. Онъ могъ достать денегъ гораздо легче и проще, чѣмъ придуманнымъ имъ способомъ, но въ теперешнемъ положеніи его разстроенныхъ нервовъ ему казалось, что не было другого исхода, какъ обратиться за помощью къ отцу.

Въ пять часовъ шелъ поѣздъ въ Лондонъ; Гедеонъ могъ быть въ Лондонѣ въ половинѣ седьмого, и, повидавшись съ отцомъ, вернуться домой къ двѣнадцати часамъ, не возбудивъ въ Сакстонѣ ни малѣйшаго подозрѣнія насчетъ своего отсутствія. до станціи же желѣзной дороги онъ могъ дойти пѣшкомъ, никѣмъ не замѣченный, черезъ поля, а чтобъ скрыть свое отсутствіе даже отъ слугъ, онъ рѣшился вылѣзть въ окно. Вся прислуга обсуждала въ людской, находившейся на другой сторонѣ замка, новость, принесенную дворецкимъ, о томъ, что баринъ не будетъ обѣдать и потребовалъ къ себѣ бутылку вина въ кабинетъ — обстоятельство необыкновенное, такъ какъ онъ всегда пилъ воду. Поэтому, Гедеонъ могъ свободно исполнить свой планъ. Выскочивъ изъ окна и бережно притворивъ его за собою, онъ поспѣшно отправился въ путь.

VI.

Церковные колокола звали вѣрующихъ къ вечернѣ, когда Гедеонъ подъѣзжалъ въ щегольскомъ кэбѣ къ дому отца въ Фульгамѣ. Онъ казался очень озабоченнымъ и дѣйствительно его тяготила мысль, что все-таки отецъ могъ отказать ему въ деньгахъ.

Зачѣмъ онъ довелъ себя до такого положенія, что былъ вынужденъ просить милостыню у отца? Онъ былъ совершенно счастливъ, пока слѣдовалъ по пути, указанномъ ему отцомъ. Еслибъ онъ ограничился наживой денегъ, все обстояло бы благополучно. Вся бѣда произошла отъ его желанія попасть въ парламентъ. И къ чему ему было добиваться этой чести? Званіе депутата не могло принести ему денегъ, а доставятъ ли ему дѣйствительное удовольствіе тѣ обѣды съ знаменитостями, о которыхъ онъ мечталъ? Собственно обѣды для него ничего не значили. Онъ не пилъ вина и любилъ самую простую пищу. Что же касается до разговоровъ за обѣдомъ, то онъ не понималъ въ нихъ ни слова, какъ уже могъ его убѣдить обѣдъ, данный Обрайеномъ.

Каковъ бы ни былъ результатъ его политическаго предпріятія, но оно стоило ему большихъ денегъ; особенно дорого ему обходилось опаиваніе Сакстона и изданіе газеты. Одинъ «Маякъ» еженедѣльно наказывалъ его на 10 или на 15 ф. ст., принося видимую пользу только одному Джэку. Поэтому, онъ рѣшился послѣ выборовъ прекратить газету и предоставить Джеку вернуться на свой лондонскій чердакъ. Вообще, Гедеонъ находился теперь въ такомъ мрачномъ настроеніи, что съ удовольствіемъ заплатилъ бы возницѣ золотой, еслибъ тотъ взялся его вывести изъ волшебнаго круга, въ которомъ онъ находился. Но вино было налито, надо было его выпить до конца. Все дѣло теперь заключалось въ полученіи отъ отца денегъ и въ одержаніи побѣды на выборахъ. Затѣмъ, онъ уже съумѣетъ пожать плоды своихъ трудовъ.

Онъ отпустилъ кэбъ на углу тихой и приличной улицы, на которую выходилъ фасадъ отцовскаго дома. Въ послѣднее свое посѣщеніе Гедеонъ поднялъ страшный стукъ въ дверь, а теперь онъ стукнулъ очень легко и сталъ терпѣливо ждать. Черезъ нѣсколько минутъ въ сѣняхъ послышалось шлепанье туфель и дверь отворилась на длину цѣпи.

— Раненько! произнесъ Паукъ, высовывая свою голову и держа въ рукахъ подсвѣчникъ съ тонкой сальной свѣчой.

— Это я, отецъ, отвѣчалъ Гедеонъ, съ улыбкой.

— Это ты — что тебѣ нужно? спросилъ гнѣвно старикъ, который очевидно ждалъ кого-то.

— Я хочу прежде всего войти.

— На хотѣнье есть терпѣнье, промолвилъ старикъ и собирался закрыть дверь, но Гедеонъ поспѣшно просунулъ ногу въ отверстіе.

— Ну, ну, не будьте такъ жестоки, не прогоняйте вашего сына! сказалъ онъ, снова силясь улыбнуться.

— Я знаю, что ему надо что-нибудь, иначе онъ не вспомнилъ бы обо мнѣ.

— Вы правы, отецъ, мнѣ нуженъ вашъ совѣтъ.

— Тебѣ нуженъ мой совѣтъ? Шалишь! Я знаю, что это значитъ. Отцовскій совѣтъ обыкновенно пишется на чекѣ. Однако, войди. Я хочу посмотрѣть, на что ты будешь походить, когда я тебѣ откажу въ чекѣ. Иди скорѣе; свѣча даромъ горитъ. У тебя-то вѣроятно восковыя свѣчи, да, пожалуй, разомъ горятъ четыре. Для твоего старика отца хороша и одна сальная; за то онъ не ходитъ по родственникамъ и не проситъ милостыни.

Говоря это, старикъ впустилъ сына и провелъ его въ свою комнату, гдѣ все было по прежнему. Только она казалась еще мрачнѣе при мерцаніи тонкой сальной свѣчи. Въ каминѣ горѣлъ мелкій уголь, наваленный грудой, такъ что онъ медленно тлѣлъ, не вспыхивая пламенемъ. Подлѣ стоялъ совокъ съ значительной порціей того же экономическаго топлива. Въ комнатѣ стоялъ запахъ жаренаго мяса, столъ былъ накрытъ полотенцемъ, замѣнявшимъ скатерть, а на стулѣ виднѣлась нѣсколько тарелокъ, ножикъ и вилка. Очевидно, Паукъ накрывалъ на столъ въ ту минуту, когда Гедеонъ постучалъ.

— Я не зналъ, что вы такъ поздно обѣдаете, отецъ, сказалъ онъ, желая быть любезнымъ.

— Ты вообще мало знаешь, что дѣлаетъ или какъ живетъ твой отецъ. На что ты уставился глазами? А, на шкафъ! Ты знаешь, что въ немъ? Я тебѣ опять покажу его. Это зрѣлище нравится вамъ, аристократамъ, и у васъ слюньки текутъ.

Старикъ вынулъ изъ кармана ключъ, медленно отперъ замокъ и, отворивъ тяжелую дверцу, торжественно указалъ сыну на ряды свертковъ.

— Вотъ смотри! Не лучше ли это твоего парламента лордовъ, замковъ и кровныхъ коней? Зачѣмъ ты пришелъ? Надѣюсь не съ цѣлью убить твоего старика отца. Зачѣмъ ты играешь палкой? Поставь ее въ уголъ.

— Не говорите глупостей, отецъ, отвѣчалъ Гедеонъ, выведенный изъ терпѣнья неумѣстными шутками старика.

— Я тебя, голубчикъ, не боюсь, хотя человѣкъ, стыдящійся имени своего отца, можетъ легко рѣшиться на отцеубійство. Смотри, я запираю шкафъ, но оставляю ключъ въ немъ. Что же ты все держишь палку!

— Вы всегда шутите, отецъ, промолвилъ Гедеонъ, исполняя желаніе старика. — Я не могу сказать, чтобъ ваши шутки всегда были приличны, но вы удивительно веселы для человѣка, ведущаго такую уединенную жизнь.

— Мнѣ всегда весело, когда я одинъ, и, пожалуйста уходи поскорѣе. Ну, говори сколько тебѣ надо и когда? Я зналъ, что ты въ концѣ-концовъ придешь за деньгами.

Гедеонъ хотѣлъ издалека завести разговоръ, но Паукъ его предупредилъ и выражался такимъ дѣловымъ языкомъ, что, очевидно, былъ намѣренъ ссудить ему денегъ. Поэтому, всѣ подходы были излишни.

— Вы удивительный человѣкъ, отецъ, сказалъ онъ, садясь у стола: — васъ не обойдешь. Вы правы, я пришелъ къ вамъ, чтобъ поговорить о денежныхъ дѣлахъ.

— Ага! воскликнулъ старикъ, поднимая на подсвѣчникѣ кусокъ сала и бросая его въ пламя свѣчи: — зачѣмъ же вы увѣряли, что пришли меня навѣстить, какъ ближайшаго родственника.

— Я посѣщалъ бы васъ часто, отецъ, но вы меня въ прошедшій разъ выгнали изъ дома.

— Да и ты не вернулся бы, еслибъ не хотѣлъ выжать изъ меня денегъ. Ну, выжимай старика, какъ лимонъ.

— Я вовсе не намѣренъ васъ выжимать, какъ лимонъ, и заплачу вамъ, сколько хотите. Я не бѣднѣе васъ.

— Только у тебя не хватаетъ денегъ на игру въ Сакстонѣ. Ты только-что внесъ срочные платежи по закладнымъ и хочешь, чтобъ отецъ помогъ тебѣ подкупить твоихъ почтенныхъ избирателей. Не такъ ли?

И старикъ саркастически улыбнулся.

Гедеона очень удивило, что отецъ зналъ такъ вѣрно положеніе его дѣлъ, но отвѣтилъ съ улыбкой:

— Вы просто колдунъ. Отъ васъ ничего не скроешь. Если вы такъ хорошо знаете мои дѣла, то вамъ также должно быть извѣстно, что я могу заплатить небольшой заемъ и съ процентами.

— Да, я все это знаю и мнѣ еще извѣстно, что твои дѣла въ гораздо лучшемъ положеніи, чѣмъ ты полагаешь. Черезъ годъ твои закладныя начнутъ погашаться и черезъ пять твои земли будутъ свободны. Еслибъ мы съ тобой вели дѣла вмѣстѣ, какъ въ прежніе годы, то господинъ въ твоемъ положеніи — лакомый кусокъ. Я даже думалъ о томъ, чтобъ дать тебѣ денегъ, когда ты обратишься ко мнѣ съ просьбой, на обычныхъ нашихъ условіяхъ и потомъ, прижавъ тебя, отобрать всѣ твои земли. Но это длинная процедура, а между тѣмъ, ты прошелъ бы въ парламентъ. Я знаю, что твоя побѣда вполнѣ обезпечена. Конечно, я все-таки, въ концѣ концовъ, пустилъ бы тебя по міру и заставилъ бы покинуть парламентъ и страну. Это была бы хорошая месть за пренебреженіе къ отцу и оскорбительное отреченіе отъ его имени.

Старикъ начиналъ сердиться и Гедеонъ подумалъ, что дѣло можетъ окончиться неблагопріятно. Но Паукъ неожиданно перемѣнилъ тонъ и очень добродушно прибавилъ:

— Ну, Ики. Перейдемъ къ дѣлу. Ты, вѣроятно, торопишься въ церковь и, быть можетъ, тебя ждетъ карета. Сколько тебѣ надо и когда?

Гедеонъ былъ тронутъ добротой старика, всѣ надежды котораго онъ разрушилъ самымъ безжалостнымъ образомъ.

— Ну, отецъ, произнесъ онъ почти со слезами на глазахъ: — вы необыкновенно добры: я этого не ожидалъ. И не имѣлъ право на это разсчитывать. Мнѣ нужна самая пустая сумма, 3,000 фунтовъ для того, чтобъ довести до конца мою кандидатуру.

— Три тысячи дукатовъ, какъ говорится въ пьесѣ, которая презираетъ нашу расу, такъ же, какъ нѣкоторые изъ насъ презираютъ имя своихъ родителей. Три тысячи дукатовъ! И отъ этого зависитъ дальнѣйшая карьера моего сына, его избраніе въ члены парламента и продолженіе дружбы съ лордами и графинями, Но, Ики, отчего ты не возьмешь денегъ у твоихъ знатныхъ друзей? Конечно, герцогъ Веллингтонъ, герцогъ Марльборо или самъ принцъ Уэльскій охотно одолжили бы тебѣ такую бездѣлицу.

Произнеся эти слова, онъ злобно расхохотался и доброе выраженіе его лица мгновенно исчезло.

— Вы знаете, что ваши слова только шутка. Вамъ извѣстно лучше, чѣмъ кому другому, что у герцоговъ и лордовъ никогда нѣтъ денегъ въ карманѣ. Я обратился къ вамъ, думая, что вы захотите помочь сыну и не откажетесь отъ выгодной операціи, хотя уже давно закрыли лавочку. Я вамъ дамъ вѣрные залоги и хорошіе проценты.

— Проценты! воскликнулъ Паукъ, поднимая руки въ ужасѣ: — чтобъ я взялъ проценты съ моей плоти и крови! Неужели ты такого дурного обо мнѣ мнѣнія, хотя, по твоимъ поступкамъ, я могу всего ожидать отъ тебя. Я не возьму ни гроша. Ты получишь чекъ и я не хочу ничего знать объ обезпеченіяхъ. Ты заплатишь, когда захочешь. Дай, я напишу чекъ.

Паукъ подошелъ къ столу, вынулъ изъ ящика конвертъ отъ письма, полученнаго но почтѣ, бережно вырѣзалъ изъ него чистый кусокъ бумаги и началъ писать.

— Я не бралъ новой чековой книги, послѣ того, какъ вышла та, которую я взялъ изъ Карлтонъ-Стрита, пояснилъ онъ: — я рѣдко пишу чеки. Къ чему они? Мои деньги также сохранны въ моемъ шкапу, какъ въ банкѣ. У тебя есть гербовая марка, Ики? Надо ее приложить къ чеку.

Гедеонъ вынулъ марку изъ своего бумажника и подалъ отцу. Тотъ медленно наклеилъ ее на чекъ и сверху надписалъ: «3,000 ф. ст.».

— Вотъ возьми, сказалъ онъ, подавая готовый чекъ сыну: — будь счастливъ, одержи побѣду, веселись въ обществѣ лордовъ и забудь твоего стараго отца.

— Никогда! воскликнулъ совершенно искренно Гедеонъ: — я много виноватъ передъ вами, но, право, я перемѣнилъ свое имя не изъ презрѣнія къ вамъ. Я надѣюсь, что мы съ вами помиримся и что вы пріѣдете ко мнѣ въ замокъ Флисъ. Вы увидите, съ какой гордостью я представлю моихъ друзей отцу и скажу прямо, сколькимъ я ему обязанъ.

— Замокъ Флисъ! промолвилъ старикъ съ громкимъ смѣхомъ: — замокъ Флисъ! Ха, ха, ха! Но прочти-ка чекъ. Твой отецъ сильно постарѣлъ, можетъ быть, онъ написалъ по ошибкѣ 5,000 ф. ст.

Гедеонъ, спрятавшій чекъ въ карманъ, вынулъ его и громко прочелъ:

«Если человѣкъ, именующій себя Гедеономъ Флисомъ, будетъ умирать съ голода и грошъ спасетъ его отъ смерти, то я не дамъ ему этого гроша, а тѣмъ менѣе три тысячи фунтовъ стерлинговъ».

За тѣмъ, слѣдовала подпись и гербовая марка съ помѣткой 3,000 ф. ст.

Гедеонъ поблѣднѣлъ и взглянулъ на весело смѣявшагося отца глазами, блестѣвшими роковымъ огнемъ.

— Что это значитъ? промолвилъ онъ глухимъ голосомъ.

— Это значитъ, воскликнулъ старикъ, вскакивая со стула: — что ты глупѣе, чѣмъ я думалъ. Какъ! ты думаешь, что я дамъ тебѣ денегъ послѣ всѣхъ низостей, которыя ты сдѣлалъ, послѣ всѣхъ оскорбленій, нанесенныхъ мнѣ? Ты хуже и презреннѣе чѣмъ я ожидалъ. Я думалъ, что ты, по крайней мѣрѣ, не дуракъ. Я тебя ненавижу и презираю, я отрекаюсь отъ всякаго родства съ тобою!

И онъ плюнулъ ему въ лицо.

Гедеонъ не промолвилъ ни слова, но оглянулся, какъ бы отыскивая какое-нибудь орудіе. Еслибъ палка была у него подъ руками, то онъ, вѣроятно, нанесъ бы ею ударъ отцу, по на столѣ лежалъ только ножъ. Онъ отвернулся, схватилъ совокъ съ мелкимъ углемъ и высыпалъ половину на голову старика, а остальное въ каминъ. Потомъ онъ бросилъ совокъ на полъ и выбѣжалъ изъ комнаты, преслѣдуемый отцомъ, который громко проклиналъ нечестиваго сына и оплакивалъ потерю драгоцѣннаго топлива.

Когда Гедеонъ пришелъ въ себя, онъ шелъ быстрыми шагами по Фульгамской улицѣ, но по ошибкѣ пошелъ не въ ту сторону, куда слѣдовало. Поѣздъ уходилъ со станціи Черингъ-Кроссъ въ восемь часовъ и онъ не могъ уже поспѣть во-время, а слѣдующій поѣздъ былъ въ десять часовъ, такъ что у него оставалось свободныхъ два часа. Свѣжій воздухъ и быстрое движеніе его отрезвили и онъ грустно созналъ, что его попытка не удалась, что онъ не досталъ необходимыхъ ему денегъ. Онъ сжалъ кулаки отъ гнѣва и въ эту минуту вспомнилъ, что его палка осталась въ домѣ отца. Это была хорошая палка изъ орѣшника, срубленнаго въ замкѣ и на ней была золотая пластинка съ надписью: «Гедеонъ Флисъ, замокъ Флисъ». Затѣмъ еще оставалось пустое мѣсто, гдѣ онъ намѣревался прибавить Членъ парламента. Ему не хотѣлось потерять этой палки и главное ему ненавистна была мысль, что она осталась въ рукахъ отца. Онъ зналъ, что старикъ сниметъ золотую пластинку и превратитъ ее въ монету, которую прибавитъ къ своему сокровищу.

Онъ рѣшился пойти назадъ и взять палку. А, быть можетъ, старикъ въ это время одумался и дастъ ему деньги. Утопающій человѣкъ хватается за соломенку. Гедеонъ направилъ свои шаги снова къ отцовскому дому.

VII.

Часовня или молельный домъ той секты, къ которой принадлежалъ мистеръ Думфи, находилась въ многолюдной улицѣ Камденъ-Тауна, но такъ какъ она не имѣла ничего общаго съ внѣшнимъ свѣтомъ, за исключеніемъ еженедѣльныхъ взносовъ прихожанъ, то и помѣщалась нѣсколько поодаль отъ жилыхъ домовъ и лавокъ. Съ одной стороны, въ улицу выдавалось каретное заведеніе, съ блестящей золотой надписью на зеленомъ фонѣ громадной вывѣски, а съ другой — магазинъ готоваго платья, который отличался тѣмъ, что на билетикахъ, пришпиленныхъ къ выставленнымъ на окнахъ предметамъ мужского туалета, были означены цѣны въ шиллингахъ и пенсахъ, причемъ шиллинги были крупные, а пенсы, всегда одиннадцать, ни болѣе, ни менѣе, до того мелкіе, что ихъ трудно было разобрать. Второй характеристической особенностью магазина былъ господинъ, одѣтый по послѣдней модѣ, какъ ее понималъ хозяинъ магазина, мистеръ Соломонъ, который во всякую погоду, лѣтомъ и зимой, кромѣ проливного дождя, стоялъ безъ шляпы въ дверяхъ или гулялъ также безъ шляпы по тротуару, раздавая проходящимъ карточки магазина и расхваливая доброту и дешевизну товаровъ. Почему онъ всегда щеголялъ безъ шляпы — было коммерческой тайной. Повидимому, рекомендація готоваго платья безъ шляпы или въ шляпѣ совершенно одинакова и даже фактъ сниманія шляпы передъ воображаемымъ покупателемъ могъ только расположить его къ покупкѣ. Но былъ случай, что какой-то содержатель магазина готоваго платья завелъ господина, рекомендовавшаго его товаръ безъ шляпы, и нажилъ большія деньги; поэтому всѣми была признано, что причиной его успѣха была именно обнаженная голова этого господина. Съ тѣхъ поръ каждый лондонскій магазинъ дешеваго готоваго платья считалъ необходимымъ обзавестись подобнымъ господиномъ безъ шляпы.

Господинъ безъ шляпы въ магазинѣ мистера Соломона былъ однимъ изъ свѣтилъ часовни и собственникомъ того зданія, въ которомъ она помѣщалась. Но, не считая удобнымъ и желательнымъ, чтобъ его принимали за богатаго человѣка, мистеръ Сетъ выдавалъ себя за агента владѣльца, отъ котораго будто бы онъ имѣлъ довѣренность на управленіе домомъ и на полученіе наемныхъ денегъ. Сначала дѣла часовни шли нехорошо и платежъ домовладѣльцу производился очень неаккуратно; тогда мистеръ Сетъ самъ поступилъ въ члены конгрегаціи и, выбранный въ дьяконы, сталъ контролировать расходы часовни, уже не говоря о томъ, что пользовался даровымъ мѣстомъ во время воскресной службы. При его дѣятельной помощи, часовня стала процвѣтать. Новый проповѣдникъ пасторъ Джошуа Вофль имѣлъ большой успѣхъ. По воскресеньямъ часовня была переполнена публикой и всѣ скамьи были абонированы; кромѣ того, еженедѣльныя пожертвованія постоянно увеличивались и послѣ грозной проповѣди Вофля о гееннѣ огненной, ожидавшей всѣхъ, не принадлежавшихъ къ его приходу, изъ кружекъ дверей часто вынимали до 9 шиллинговъ и 7 пенсовъ. Вообще, его проповѣди дышали жупеломъ и огнемъ, а потому не удивительно было, что листва на деревьяхъ, окаймлявшихъ аллею, которая вела къ часовнѣ, и трава на небольшомъ лужкѣ передъ нею быстро засыхали. Но прихожанамъ это краснорѣчіе, сопровождаемое энергичными жестами, очень нравилось и братъ Сетъ особенно его одобрялъ съ финансовой точки зрѣнія.

Прихожане пастора Вофля были простые, добродушные люди, усердно работавшіе цѣлую недѣлю и любившіе по воскресеньямъ послушать усерднаго проповѣдника. Мужчины большею частью отличались тупымъ выраженіемъ лицъ, и воскресная одежда, очевидно, очень стѣсняла ихъ. Женщины были разодѣты, хотя черный цвѣтъ преобладалъ и только изрѣдка виднѣлись красные, малиновые или синіе чепцы и шали, которые возбуждали горячее порицаніе старѣйшихъ прихожанокъ. Впрочемъ, свѣтски настроенныхъ сестеръ было только пять и въ числѣ ихъ первое мѣсто занимала Прескилла Твентимэнъ, въ синемъ чепцѣ и малиновой шали, которая уже семь лѣтъ была невѣстой скромнаго юноши, брата Дока, и никакъ не могла добиться дозволенія матери на этотъ бракъ. Строгій характеръ всей обстановки въ часовнѣ, конечно, не допускалъ и мысли объ органѣ, и вся музыкальная часть службы состояла изъ пѣнія гимновъ всѣми прихожанами, очень дружно поддерживавшими запѣвалу, мистера Псайдера, который въ будни продавалъ въ маленькой лавочкѣ масло и сыръ, легкомысленно болтая съ покупателями, но въ воскресенье принималъ торжественный, степенный видъ.

Хотя братъ Сетъ былъ первымъ дьякономъ, а братъ Думфи только вторымъ, но когда послѣдній былъ на лицо, то мистеръ Сетъ уступалъ ему свое мѣсто за пюпитромъ, подъ каѳедрой, съ которой пасторъ Вофль громилъ своихъ слушателей. Вообще, прихожане часовни были люди бѣдные и мистеръ Думфи, какъ довѣренное лицо крупнаго финансиста, пользовался славой богача, хотя, если онъ и былъ богатъ, то старательно это скрывалъ отъ братьевъ, которыхъ Провидѣніе наградило меньшими благами. Церковная обязанность Думфи состояла въ чтеніи первыхъ словъ каждой строфы гимновъ, вслѣдъ за чѣмъ уже запѣвалъ братъ Псайдеръ. Но въ то воскресенье, когда Гедеонъ таинственно отправился въ Лондонъ для свиданія съ отцомъ, Думфи заранѣе объяснилъ братьямъ, что не можетъ остаться до конца вечерней службы, такъ какъ обязанъ по очень важнымъ дѣламъ вернуться въ Сакстонъ съ восьмичасовымъ поѣздомъ. Поэтому, было рѣшено, что онъ удалится послѣ начала проповѣди и его мѣсто подъ каѳедрой займетъ братъ Сетъ. Обыкновенно онъ проводилъ въ Лондонѣ все воскресенье и уѣзжалъ только въ понедѣльникъ, но теперь, по его словамъ, избирательная агитація требовала его непремѣннаго присутствія въ Сакстонѣ и онъ долженъ былъ удовольствоваться на этотъ разъ только утренней службой. Онъ дома нѣжно распростился съ мистрисъ Думфи, которая возсѣдала въ часовнѣ на семейной скамьѣ, и въ ожиданіи той минуты, когда ему надо будетъ отправиться въ путь, принималъ горячее участіе въ церковной службѣ.

Но въ сущности онъ не молился, а былъ погруженъ въ глубокую думу. Онъ не могъ жаловаться на Сакстонъ и на все, что тамъ происходило. Съ тѣхъ поръ, какъ Гедеону не удалась попытка проконтролировать его мелкіе расходы, онъ предоставилъ Думфи полную свободу въ завѣдываніи той суммой, которая ему отпускалась на ежедневныя избирательныя издержки и эти деньги, проходя чрезъ руки Думфи, все болѣе и болѣе обнаруживали способность приставать къ его пальцамъ. Но каждая монета имѣетъ свою оборотную сторону и Думфи раздѣлялъ негодованіе прибрежныхъ жителей на ту непростительную быстроту, съ которой велись выборы. Еще недѣля съ небольшимъ и все будетъ кончено; тогда Гедеонъ, послѣ столь громадныхъ расходовъ, конечно, начнетъ экономничать и строго просматривать всѣ счета. Жажда Думфи къ деньгамъ росла пропорціонально тому, какъ онъ ихъ наживалъ. Онъ воспользовался обстоятельствами и выручилъ копейку, но чувствовалъ, что не мѣшало бы разомъ зашибить большой кушъ. Въ дѣйствительности, у него ужь были хорошія деньги и даже болѣе того, чѣмъ предполагали въ часовнѣ, болѣе, чѣмъ у брата Сета; но если имѣть деньги значило, по выраженію братьевъ, быть «теплымъ» человѣкомъ, то онъ хотѣлъ сдѣлаться горячимъ и часто обдумывалъ планы, какъ достичь этого блаженнаго состоянія.

Какъ только пасторъ Вофль взошелъ на каѳедру и ударилъ по подушкѣ, въ знакъ, что тотчасъ начнется проповѣдь, Думфи на мгновеніе закрылъ глаза рукою, какъ бы предаваясь безмолвной молитвѣ, а затѣмъ направился тихими шагами къ ризницѣ, гдѣ лежали его маленькій кожанный саквояжъ и старый, вѣрный зонтикъ. Хотя саквояжъ можно было легко держать въ рукахъ, но онъ былъ глубокій, помѣстительный. Думфи носилъ въ немъ обыкновенно только толстый, шерстяной шарфъ. Конечно, это была странная мысль, но у кого нѣтъ странностей. Открывъ саквояжъ, Думфи вынулъ шарфъ и съ минуту колебался надѣть ли его теперь или въ вагонѣ, но потомъ положилъ его обратно. Потомъ онъ причесалъ себѣ волосы передъ небольшимъ зеркальцемъ въ умывальникѣ, который братъ Сетъ купилъ на какой-то распродажѣ и, взявъ въ одну руку саквояжъ, а въ другую зонтикъ, отправился въ путь.

Идя по Гампетэдъ-Родъ и посматривая дилижансъ, который отвезъ бы его на Черингъ-Кросскую станцію, онъ могъ съ гордостью сказать себѣ, что не было во всемъ Камденъ-Таунѣ такого приличнаго джентельмэна, какъ онъ. Критически настроенный наблюдатель могъ бы замѣтить, что на шляпѣ его были небольшія пятна, а у панталонъ ошмыгался нижній рубецъ, но эти мелочныя подробности, доказывая честную бѣдность, не противорѣчили приличію, а черный сюртукъ его, застегнутый до верха, былъ даже моднаго покроя и придавалъ ему щегольскій видъ. «Бѣдный, но честный», такъ характеризовалъ себя самъ братъ Думфи и скромно занялъ мѣсто въ дилижансѣ, слабо освѣщенномъ маслянымъ фонаремъ; онъ дѣйствительно вполнѣ подходилъ подъ этотъ эпитетъ.

На станцію Думфи прибылъ слишкомъ рано и такъ какъ у него былъ сезонный билетъ, благодаря щедротамъ Гедеона, то онъ могъ бы смѣло досидѣть до конца проповѣди и все-таки поспѣть во-время. Но онъ не любилъ опаздывать. Хотя оставалось болѣе четверти часа до отхода поѣзда, Думфи вошелъ въ первый вагонъ за локомотивомъ и помѣстился спиной къ машинѣ. Спустя нѣсколько минутъ, двое другихъ пассажировъ сѣли противъ него. Оставалось еще шесть минутъ и Думфи подумалъ, что успѣетъ еще промять ноги въ виду предстоявшаго полуторачасового сидѣнія въ вагонѣ. Зонтика нечего было брать съ собою, такъ какъ никто не польстился бы на него, развѣ только какой-нибудь собиратель древностей. Это былъ добрый старый зеленый зонтикъ съ металлической ручкой, въ формѣ собачьей головы, и, вѣроятно, былъ не моложе ея величества королевы. Но саквояжа братъ Думфи не хотѣлъ оставить, хотя въ немъ находился только шерстяной шарфъ. Захвативъ его съ собою, онъ вышелъ на платформу.

Хорошо, что онъ не намѣревался пойти далеко, потому что ровно въ восемь часовъ поѣздъ тронулся и быстро исчезъ въ ночной темнотѣ.

VIII.

Была полночь, когда Гедеонъ поспѣшно вышелъ изъ вагона, на ближайшей къ Сакстону станціи. Не желая, чтобъ его замѣтили смотрителя, сторожа и носильщики, онъ миновалъ галлерею, и, очутившись на большой дорогѣ, направился скорыми шагами къ замку. Весь день былъ для него несчастнымъ, а на возвратномъ пути изъ Лондона, онъ былъ случайнымъ зрителемъ такого зрѣлища, которое совершенно разстроило его физически и нравственно. Страшная катастрофа, памятная въ исторіи желѣзнодорожныхъ несчастій, случилась на линіи за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ и Гедеонъ наткнулся на груду несчастныхъ жертвъ.

Поѣздъ, вышедшій изъ Черингъ-Кросса за два часа передъ нимъ, потерпѣлъ крушеніе въ тридцати миляхъ отъ города. Въ этомъ мѣстѣ полотно желѣзной дороги идетъ въ гору на протяженіи двухъ миль. Впереди осьмичасового пассажирскаго поѣзда шелъ товарный, который долженъ былъ остановиться въ Ашамѣ и дать дорогу пассажирскому. Но передъ самымъ Ашамомъ цѣпь, содиняющая вагоны, лопнула, и половина вагоновъ, послѣ минутной остановки, стала пятиться назадъ по наклонной плоскости съ неимовѣрной быстротой, которая ежемгновенно усиливалась. Между тѣмъ, пассажирскій поѣздъ летѣлъ на всѣхъ парахъ въ полномъ убѣжденіи, что дорога свободна, по крайней мѣрѣ, до Ашама. Вдругъ машинистъ, къ величайшему ужасу, увидѣлъ, что на него быстро надвигаются пять тяжело нагруженныхъ вагоновъ. Онъ далъ ходъ назадъ и, сдѣлавъ все, что было въ его власти для уменьшенія толчка, соскочилъ на дорогу вмѣстѣ съ своимъ помощникомъ за минуту до столкновенія.

Ударъ былъ ужасный. Машина, словно живой разъяренный звѣрь, вскочила на первый товарный вагонъ и исчезла въ обломкахъ второго. Надо думать, что пассажиры первыхъ вагоновъ пассажирскаго поѣзда были мгновенно убиты, а то ихъ постигла бы самая мучительная смерть. Товарные вагоны были нагружены бочками съ керосиномъ, которые при столкновеніи разбились и легко воспламеняющаяся жидкость вылилась на машину. Черезъ минуту, вся передняя половина пассажирскаго поѣзда была въ огнѣ.

Пожаръ былъ потушенъ, а объуглившіеся остатки несчастныхъ жертвъ свалены въ груду и покрыты, прежде чѣмъ дошелъ до мѣста несчастья почтовый поѣздъ. Но слѣды катастрофы графически разсказывали печальную повѣсть и Гедеону, нервное раздраженіе котораго усиливалось усталостью и голодомъ, такъ какъ онъ ничего не ѣлъ цѣлый день, казалось, что въ воздухѣ, стоитъ запахъ горѣлаго мяса. Всѣ мѣры были приняты, чтобъ не задержать почтоваго поѣзда и пассажирамъ пришлось пройти пѣшкомъ небольшое разстояніе до того мѣста, гдѣ былъ приготовленъ другой поѣздъ. Гедеонъ едва не остался въ своемъ вагонѣ, такъ сильно подѣйствовала на него трагическая сцена; кондукторъ нашелъ его одного въ вагонѣ, прижавшимся въ уголкѣ и дрожавшимъ отъ страха. Съ помощью носильщика онъ провелъ его до другого поѣзда мимо обломковъ изломанныхъ и сожженныхъ вагоновъ. Имъ пришлось пройти также мимо груды чего-то, казавшагося издали муссоромъ и покрытаго брезентами. Гедеонъ инстинктивно понялъ, что это жертвы несчастья, и ноги у него подкосились. Проводники должны были взять его на руки и снести до поѣзда. Тамъ кто-то далъ ему стаканъ водки, который онъ поспѣшно выпилъ и настолько оправился, что нетолько продолжалъ путешествіе, но и чувствовалъ себя довольно сильнымъ, чтобъ дойти пѣшкомъ до Сакстона.

Ночь была не постоянно темная. Вѣтеръ дулъ сильно, и отъ времени до времени разгонялъ тучи, давая просторъ полной лунѣ, которая ярко освѣщала въ эти премежутки времени дорогу и поля. Но затѣмъ опять надвигались черныя тучи и Гедеонъ продолжалъ путь по грязной дорогѣ въ совершенной темнотѣ. Однако, онъ, повидимому, не замѣчалъ этихъ перемѣнъ и не ощущалъ холода. Онъ зналъ хорошо дорогу, такъ какъ часто по ней ѣздилъ; къ тому же она шла совершенно прямо до вершины горы, съ которой внизу виднѣлись огни въ Сакстонѣ. Тамъ стоялъ столбъ и дорога расходилась въ четыре стороны; одна изъ нихъ очень крутая вела къ болотистой равнинѣ за которой гудѣло море.

Гедеонъ никогда не ходилъ по этой дорогѣ, но не разъ смотрѣлъ на широко разстилавшіяся болота, и съ лихорадочной дрожью думалъ о несчастномъ положеніи человѣка, который попалъ бы въ эти болота ночью въ темнотѣ.

Теперь онъ шелъ среди дороги быстрыми шагами: шляпа у него была надѣта на затылкѣ, и лунный свѣтъ прямо падалъ на его лицо. Врядъ ли кто изъ Сакстона узналъ бы его въ эту минуту. Его пріятное, добродушное выраженіе исчезло какъ бы но мановенію волшебнаго жезла. Его лицо было теперь старое, непріятное, губы нервно стиснуты, глаза сверкали необычнымъ блескомъ. Еслибъ докторъ послушалъ его пульсъ, то непремѣнно сказалъ бы, что у него начинается горячка. Онъ не былъ въ такомъ настроеніи, чтобъ анализировать свои чувства. Онъ сознавалъ только, что до сихъ поръ жизнь его была очень пріятна, и ему необычайно везло во всемъ. Теперь вдругъ, въ одно мгновеніе ока все измѣнилось. Солнце скрылось и наступила мрачная ночь. Онъ проклиналъ себя за глупость, за легкомысленность. Еслибъ онъ не расходовалъ столько денегъ по пустому, еслибъ не платилъ за все чистыми деньгами, когда можно было кредитоваться, еслибъ заранѣе предвидѣлъ грозившую ему погибель, то не находился бы въ такомъ безвыходномъ положеніи. Его дѣла были теперь хуже, чѣмъ они были вчера, а завтра они будутъ хуже, чѣмъ сегодня. Онъ не имѣлъ ни на грошъ болѣе денегъ въ карманѣ, чѣмъ имѣлъ утромъ передъ отъѣздомъ въ Лондонѣ, а катастрофа быстро приближалась. Это самобичеваніе вывело его изъ мрачной апатіи, которая овладѣла имъ частью отъ вліянія водки. къ которой онъ не привыкъ, и частью отъ сознанія, что его игра проиграна.

Достигнувъ перекрестка четырехъ дорогъ, онъ остановился и, посмотрѣлъ направо на болотистую долину, которая тянулась до моря. Вѣтеръ былъ морской и ясно слышался отдаленный гулъ волнъ, разбивавшихся о песчаный берегъ. Онъ былъ до того разстроенъ тѣломъ и душой, что этотъ гулъ показался ему вѣстникомъ мира спокойствія и забвенія. Въ его лихорадочномъ состояніи, съ пустымъ желудкомъ и напряженными нервами онъ видѣлъ впереди для себя только пораженіе и позоръ. Онъ, привыкшій разъигрывать роль Наполеона, подвергнется презрительнымъ насмѣшкамъ, какъ неудачный искатель приключеній. Конечно, это было преувеличеніе. Дѣла его вовсе не были въ такомъ отчаянномъ положеніи, какъ казалось его разстроенному воображенію. Онъ не привыкъ къ ударамъ судьбы и спустилъ флагъ какъ только судьба отъ него отвернулась. Онъ могъ еще достать 3,000 ф. ст., да еслибъ онъ ихъ и не досталъ, то только рисковалъ быть забалотированнымъ, и болѣе ничего. Его поземельныя операціи оставались въ томъ же видѣ, какъ прежде и ему пришлось бы только сократить на время свои расходы и обратиться къ помощи людей, въ интересахъ которыхъ было его поддержать. Такъ вѣроятно и взглянулъ бы на дѣло Гедеонъ, еслибъ поѣхалъ прямо домой, легъ спать и проспалъ благополучно до утра.

Но, стоя одинъ ночью, подъ указательнымъ столбомъ, въ ненастную мартовскую ночь, онъ невольно видѣлъ все въ черномъ. Ему казалось, что тучи, быстро сновавшія по небу, бѣгутъ отъ него, какъ отъ человѣка, къ которому судьба повернулась спиной. Самый столбъ принималъ въ его глазахъ форму висѣлицы и онъ отскочилъ отъ него съ ужасомъ. Онъ вспомнилъ обѣдъ Обрайена и разсказъ судьи, который съ удовольствіемъ вѣшалъ людей. Эта мысль такъ овладѣла имъ, что онъ никакъ не могъ отогнать ее отъ себя.

Онъ быстро отошелъ отъ столба, но остановился въ нерѣшительности у дороги, которая вела въ Сакстонъ. Направо все еще передъ нимъ разстилались болота, а далеко за ними море. Отчего онъ не поѣхалъ на осьмичасовомъ поѣздѣ? Онъ былъ бы избавленъ отъ ожидавшихъ его непріятностей. Онъ особенно боялся, что всѣ отъ него отвернутся и будутъ презирать его за неудачу. Онъ жаждалъ всегда, чтобъ люди, встрѣчая его, говорили: «Вотъ Гедеонъ Флисъ, извѣстный богачъ, который нажилъ громадные капиталы поземельной спекуляціей, попалъ въ парламентъ и теперь пользуется дружбой всѣхъ знатныхъ особъ». Какими средствами онъ достигъ бы этого благополучія, это его ни мало не безпокоило. Конечно, слѣдовало держаться въ предѣлахъ закона, но Гедеонъ зналъ, что свѣтъ не спрашиваетъ у счастливаго и богатаго человѣка, какъ онъ нажилъ свое состояніе. Успѣхъ и благоденствіе были цѣлью всей его жизни и до сихъ поръ онъ ими пользовался. Въ этой атмосферѣ онъ расцвѣлъ, но, сверхъ того, въ немъ развились, подъ вліяніемъ Напперъ, неожиданныя хорошія качества.

Теперь онъ чувствовалъ, что все погибло, что черезъ недѣлю ему придется покинуть Сакстонъ, бросить замокъ Флисъ и вернуться въ свои мрачныя комнаты въ Карлтонъ-Стритѣ. Все казалось ему болѣе предпочтительнымъ, нежели эта пытка. Еслибъ онъ ѣхалъ съ осьмичасовымъ поѣздомъ, то судьба распорядились бы имъ безъ всякаго его участія въ дѣлѣ. Конечно, было непріятно сгорѣть въ вагонѣ, но, по всей вѣроятности, жертвы катастрофы были мгновенно убиты отъ столкновенія или приведены въ такое оцѣпенѣніе, что уже ничего не чувствовали.

А что, еслибъ онъ пошелъ на болота? Результатъ былъ бы почти одинаковый. Всѣ подумали бы, что онъ сбился съ дороги и пожалѣли бы въ обоихъ случаяхъ, что такая блестящая карьера пресѣчена несчастнымъ случаемъ. Его имя сдѣлалось бы извѣстнымъ всей странѣ, и никто не узналъ бы, что онъ стоялъ на краю бездны. Какъ онъ усталъ, какъ жизнь ему опостылѣла, со всѣми ея ненавистными порядками и законами! Но съ другой стороны, въ болотѣ ему предстояло перенести столько часовъ мученій прежде, чѣмъ наступитъ желанный конецъ… Онъ со страхомъ думалъ объ ожидавшихъ его грязи, холодѣ, темнотѣ. И потомъ этотъ планъ могъ, не удаться. Онъ уже мысленно видѣлъ, какъ его нашли на болотахъ и отнесли въ замокъ, грязнаго, мокраго, точно пьяницу, свалившагося въ канаву, какъ потомъ у него открылась горячка и какъ, выздоровѣвъ, онъ узналъ, что выбранъ Монгомери и что всѣ его земли пропали, благодаря не внесенію процентовъ по закладнымъ.

Эта мысль заставила его отказаться отъ сомнительнаго самоубійства. Ужь если дѣлать, такъ на вѣрняка. Онъ повернулся и быстро пошелъ къ замку Флисъ. Ему нечего было бояться встрѣчъ и онъ могъ войти въ домъ чрезъ окно, никѣмъ не замѣченный. А тамъ отъ него зависѣло пустить себѣ пулю въ лобъ и умереть приличнымъ образомъ. Но и эта смерть имѣла свои дурныя стороны. Она не заставила бы жалѣть объ немъ, а напротивъ, доказала бы, что онъ наложилъ на себя руку изъ боязни пораженія. Нѣтъ, лучше всего лечь въ постель и уснуть. Утро вечера мудренѣе.

Подходя къ замку, онъ неожиданно увидалъ на дорогѣ фигуру, которая показалась ему знакомой. Онъ сдѣлалъ еще нѣсколько шаговъ и убѣдился, что это мистеръ Танди. Онъ шелъ по дорогѣ, сложивъ руки на спинѣ.

Подобныя прогулки вовсе не были въ привычкахъ стряпчаго, хотя въ молодости онъ и любилъ, послѣ долгой усидчивой работы, побѣгать ночью по полямъ. Но въ это воскресенье онъ вспомнилъ старину. Онъ былъ очень утомленъ и не въ духѣ, благодаря усиленнымъ хлопотамъ въ пользу Гедеона и видимому отчужденію отъ него Напперъ. Простившись съ дочерью, которая, поцѣловавъ отца, ушла спать, мистеръ Танди цѣлый часъ сидѣлъ у камина, погруженный въ тяжелую думу. Потомъ, онъ всталъ, чтобъ пойти спать, но вдругъ имъ овладѣло желаніе подышать свѣжимъ воздухомъ и промять ноги. Онъ застегнулъ до верху сюртукъ и, кликнувъ Канута, пошелъ въ поле.

Собака первая завидѣла на дорогѣ человѣка и насторожила уши; когда же стряпчій обратилъ на это вниманіе, то и ему сначала показалось, что неизвѣстный путникъ Гедеонъ, но онъ тотчасъ отказался отъ этой невозможной и нелѣпой мысли.

— Это какой-нибудь бродяга, подумалъ онъ, замѣтивъ, что у незнакомца шляпа надѣта на макушкѣ и панталоны засучены почти до колѣнъ.

Вдругъ незнакомецъ перепрыгнулъ черезъ изгородь и скрылся въ кустарникахъ. Какъ нотаріусъ, домовладѣлецъ и гражданинъ Сакстона, мистеръ Танди не могъ оставить безъ изслѣдованія такой подозрительный случай. Онъ ускорилъ шаги. Черезъ нѣсколько минутъ незнакомецъ вышелъ изъ кустовъ и пустился бѣгомъ черезъ поле по направленію къ замку.

— Эй! Эй! воскликнулъ стряпчій, но не получилъ никакого отвѣта.

Гедеонъ думалъ, что онъ достигнетъ дома ранѣе, чѣмъ его догонитъ мистеръ Танди, но онъ не бралъ въ соображеніе Канута.

— Бери его, Канутъ! закричалъ изо всей силы стряпчій, въ полномъ убѣжденіи, что онъ напалъ на злодѣя.

Собака полетѣла стремглавъ и Гедеонъ, увидавъ эту погоню, остановился; онъ зналъ, что Канутъ схватитъ его за что ни попало и будетъ держать до прихода своего господина.

— Кушъ! Кушъ! произнесъ онъ, махая рукой, и собака, узнавъ его, повернула назадъ, сильно разочарованная.

— Это вы, Танди? воскликнулъ Гедеонъ: — зачѣмъ вы меня травите собаками! А я васъ принялъ за бродягу.

— Мистеръ Флисъ! отвѣчалъ стряпчій. — Боже милостивый! Вотъ странно. Я также васъ принялъ за бродягу.

— Я дѣйствительно бродяжничалъ, продолжалъ Гедеонъ съ улыбкой: — мнѣ не хотѣлось спать и я, послѣ ужина, пошелъ погулять.

— Я также; но простите, я кажется васъ очень напугалъ, промолвилъ Танди, смотря съ безпокойствомъ на блѣдное лицо Гедеона и на его мокрое, забрызганное грязью платье; правда, и я перепугался бы, еслибъ на меня натравили собаку.

— Ну, теперь прощайте, я пойду домой.

— Хотите я васъ провожу?

— Нѣтъ, я знаю дорогу.

Однако, если онъ и зналъ дорогу, то, вѣроятно, забылъ ее, потому что вышелъ не къ переднему фасаду замка, а къ задней его сторонѣ. Но ему нечего было бояться, чтобъ его кто-нибудь увидалъ и потому онъ спокойно прошелъ къ окну своего кабинета, отворилъ его и влезъ въ комнату.

Тамъ все было по прежнему; на столѣ виднѣлись цыпленокъ и красное вино. Еслибъ Гедеонъ не былъ такъ утомленъ, то конечно замѣтилъ бы, что въ каминѣ пылалъ огонь, а этого не могло быть, если никто не входилъ въ комнату во время его отсутствія; но онъ не обратилъ на это вниманія.

Онъ выпилъ стаканъ вина, съѣлъ кусокъ хлѣба и взялъ цыпленка, но не могъ его съѣсть. У него не было никакого аппетита. Ему казалось, что онъ не можетъ ни ѣсть, ни спать. Но въ послѣднемъ отношеніи онъ ошибался. Не успѣлъ онъ лечь, какъ заснулъ крѣпкимъ сномъ.

X.

Луна, освѣщавшая въ полночь путь Гедеона въ Сакстонъ, тщетно старалась заглянуть сквозь закрытые ставни маленькаго домика на Фульгамъ-Родъ, хотя она не боялась тѣхъ убійственныхъ приспособленій, которыми хитрый Паукъ предохранялъ себя отъ нападеній воровъ и грабителей. А эти приспособленія были такъ ловко придуманы, что еслибъ старикъ не былъ по ремеслу ростовщикъ, то могъ бы нажить себѣ состояніе въ качествѣ механика. Онъ самъ придумалъ ихъ и дѣйствительно, еслибъ воръ взломалъ наружную дверь, то на порогѣ былъ бы убитъ или тяжело пораненъ топоромъ, который былъ устроенъ въ видѣ гильотины; если же бы онъ попытался влѣзть въ окно, сломавъ ставни, то подвергся бы не меньшей непріятности; что же касается до задней двери, выходившей въ маленькій дворикъ, то она была крѣпко заперта на засовъ и почти не отличалась отъ стѣны. Но если лунѣ не удалось освѣтить скромнаго жилища Паука, то все-таки оно или, по крайней мѣрѣ, кабинетъ не былъ погруженъ въ темноту, какъ можно было бы предположить по позднему времени. Правда, освѣщенье было слабое и мерцающее, подобно лунному. Источникомъ его былъ каминъ, въ который Гедеонъ опорожнилъ совокъ съ углемъ. Послѣ ухода Гедеона старикъ спустился на колѣни передъ каминомъ и убѣдившись, что подъ грудой угольнаго мусора тлѣвшіеся угли совершенно заглохли, рѣшилъ болѣе не разводить огня. Нѣтъ худа безъ добра и Гедеонъ сдѣлалъ ему большую экономію. Огонь былъ уничтоженъ, значитъ не могло быть и ужина. Всякій могъ видѣть по скатерти, тарелкамъ, прибору и кострюлѣ, что ужинъ приготовлялся гостепріимнымъ хозяиномъ и на большой ногѣ. Но если, по непредвидѣнному случаю, огонь заглохъ, то нельзя было въ этомъ винить хозяина. Конечно, еслибъ онъ сгребъ лопаткой мелкій мусоръ съ тлѣвшихъ углей или подложилъ щепокъ, то можно было бы снова развести огонь, но это былъ бы излишній трудъ и расходъ, такъ какъ щепки стали очень дороги съ введенія въ Лондонѣ обязательнаго обученія, благодаря которому дѣти, занимавшіяся приготовленіемъ щепокъ, должны были бросить свое ремесло и посѣщать школы.

— Сегодня можно удовольствоваться добрымъ намѣреніемъ, сказалъ самъ себѣ старикъ съ веселою улыбкой и старательно собралъ мелкій уголь, разсыпанный Гедеономъ по полу.

Но въ полночь, въ то самое время, когда Гедеонъ съ лихорадочной дрожью бѣжалъ отъ столба, на перекресткѣ четырехъ дорогъ, показавшагося ему висѣлицей, тлѣвшіе уголья въ каминѣ неожиданно разгорѣлись и пламя, пробившись сквозь груду мусора, освѣщало комнату. Прежде всего этотъ блестящій свѣтъ упалъ на темную фигуру, сидѣвшую въ томъ самомъ креслѣ, въ которое упалъ, внѣ себя отъ гнѣва Паукъ, по уходѣ Гедеона. Это должно быть самъ старикъ, хотя странно, чтобъ онъ такъ долго не легъ спать, такъ какъ онъ обыкновенно ложился очень рано, чтобъ не жечь много угля. Еще страннѣе то обстоятельство, что онъ сидитъ противъ камина и, видя такую большой огонь, не принимаетъ мѣръ, чтобъ прекратить такую расточительность. И нетолько драгоцѣнный уголь пропадалъ даромъ, но и сальная свѣчка догорѣла до конца и потухла сама, наполнивъ комнату гарью, а, по разсчетамъ Паука, ея должно было хватить до средины ночи.

Старикъ, повидимому, былъ погруженъ въ тяжелую думу. Быть можетъ, онъ вспоминалъ о тѣхъ счастливыхъ дняхъ, когда Гедеонъ, веселый, хорошенькій мальчикъ, съ розовыми щеками, игралъ у его ногъ. Зачѣмъ онъ былъ такъ жестокъ, зачѣмъ отказалъ ему въ помощи въ критическую минуту? Что ему стоило одолжить сыну на время 3,000 ф. ст. Онъ зналъ, что сынъ могъ заплатить эти деньги, такъ какъ его гигантскія спекуляціи должны были удаться на-вѣрняка. Они были хорошо задуманы и смѣло исполнены, быть можетъ слишкомъ смѣло, но еслибъ отецъ помогъ продержаться еще мѣсяцъ или два, то онъ навѣрное достигъ бы своей цѣли и сдѣлался бы такимъ богачемъ, что даже Паукъ могъ бы гордиться подобнымъ сыномъ. Зачѣмъ онъ отвернулся съ ненавистью отъ сына, котораго онъ когда-то любилъ, какъ Іаковъ любилъ Іосифа?

Въ послѣдніе годы онъ вернулся въ лоно еврейской церкви, которую, въ сущности, никогда оффиціально не покидалъ, хотя и выказывалъ къ ней холодное равнодушіе. Но съ тѣхъ поръ, какъ Гедеонъ отрекся отъ религіи своихъ предковъ и принялъ христіанство, его отецъ сталъ аккуратно ходить въ синагогу и платить ежемѣсячные взносы: онъ даже вытащилъ на свѣтъ еврейскую библію и часто читалъ ее но вечерамъ. Она и теперь лежала на полкѣ подлѣ него и ему стоило только протянуть руку, чтобы достать ее.

Наканунѣ ночью онъ положилъ ее передъ собою на столъ и съ презрительной улыбкой подумалъ, что Гедеонъ, еслибъ даже захотѣлъ, не могъ прочитать эту святую книгу. Правда, его мать Рахиль научила его въ дѣтствѣ языку, которымъ говоритъ его народъ, гдѣ бы онъ ни находился, но послѣ ея смерти, отецъ не продолжалъ заниматься съ сыномъ и счелъ излишнимъ нанять учителя, такъ что Гедеонъ забылъ то малое, что зналъ, и еврейская грамата стала для него невѣдомыми іероглифами. Что же касается до Паука, то онъ читалъ по-еврейски такъ же хорошо, какъ по англійски. Открывъ книгу случайно на исторіи Іосифа, онъ до того увлекся трогательной повѣстью любви Іакова къ Іосифу и его свиданія послѣ столькихъ лѣтъ разлуки съ любимымъ сыномъ, который сдѣлался могущественнымъ министромъ, что свѣча догорѣла въ подсвѣчникѣ и сердце его растаяло. Еслибъ въ ту минуту явился Гедеонъ, то примиреніе между ними было бы возможнымъ.

Это было день тому назадъ, а теперь все было кончено навѣки. Гедеонъ оскорбилъ отца и даже поднялъ на него руку. Но кто первый началъ ссору? Гедеонъ пришелъ къ нему въ критическую минуту и смиренно просилъ помощи. Что же онъ сдѣлалъ? Онъ поднялъ его на смѣхъ и наплевалъ ему въ лицо. Вѣдь Гедеонъ не собака и не могъ онъ покорно снести такое оскорбленіе? И къ чему старикъ поступилъ такъ круто? Онъ могъ просто отказать въ деньгахъ, не оскорбляя его. Наконецъ, зачѣмъ было и отказывать?

При яркомъ свѣтѣ огня, рельефно выступалъ изъ мрака желѣзный шкафъ, въ которомъ было золотомъ гораздо болѣе той суммы, которую просилъ Гедеонъ, а банковыхъ билетовъ такая же толстая кипа, какъ Библія. Старику ничего не стоило дать сыну 3,000 ф. ст. Но тяжело ему было простить сына и невозможно забыть все, что онъ перенесъ отъ него. Гедеонъ смертельно поразилъ его въ самое сердце. Онъ долгіе годы подготовлялъ свое вѣроломство и нанесъ ударъ старику въ такую минуту, когда тотъ былъ совершенно безпомощнымъ. Сначала, въ молодости, пока Паукъ не передалъ ему своей конторы, онъ подавалъ большія надежды, отличался энергичной дѣятельностью и смѣлымъ, предпріимчивымъ умомъ. Въ его рукахъ фирма, основанная старикомъ, могла дойти до безграничнаго величія. Ротшильды и другіе еврейскіе банкирскіе дома начали также скромно. Почему было Гедеону не сравниться съ ними? Паукъ твердо вѣрилъ, что сынъ его пойдетъ далеко, и чтобъ не помѣшать его блестящему успѣху своими старомодными взглядами, добровольно стушевался и отдалъ ему дѣло, которое было такъ дорого его сердцу. Около года все шло хорошо и надежды старика все росли болѣе и болѣе. Но вдругъ явился злой духъ и соблазнилъ Гедеона, побудилъ его бросить дѣло отца и покланяться египетскимъ богамъ.

Въ сущности, Паукъ не имѣлъ ничего противъ поземельныхъ спекуляцій; онъ даже въ тайнѣ сочувствовалъ имъ и еслибъ Гедеонъ былъ виновенъ только въ этомъ, то все обстояло бы благополучно и онъ никогда не отпустилъ бы его съ пустыми руками, хотя, быть можетъ, взялъ бы съ него большіе проценты. Но его приводила въ ярость мысль, что его сынъ ползаетъ и унижается передъ знатными язычниками, умоляя, чтобъ его допустили въ ихъ среду какой бы то ни было цѣною. Этого онъ не могъ простить. Подобное поведеніе доказывало, что Гедеонъ стыдится своего происхожденія, своей расы, своего отца. И, дѣйствительно, онъ перемѣнилъ свое имя. Это оскорбляло до глубины души старика, который всегда искренно ненавидѣлъ аристократовъ, которые униженно выпрашивали у него въ долгъ деньги въ Карлтонъ-Стритѣ. Къ тому же, если вопросъ заключался въ древности происхожденія, то какъ могли съ нимъ сравниться эти язычники? Его семья была скромная, но его прародительница была одной изъ еврейскихъ дѣвъ, плакавшихъ въ Вавилонѣ о своемъ отдаленномъ отечествѣ и о помраченномъ блескѣ храма. Не было ли непростительнымъ послѣ этого его сыну ухаживать за гордыми англійскими аристократами, предки которыхъ даже не пришли съ Вильгельмомъ-Завоевателемъ?

Наконецъ, все это стоило большихъ денегъ. Еслибъ Гедеонъ, жилъ по старому въ Карлтонъ-Стритѣ, то онъ былъ бы въ состояніи вносить аккуратно платежи по закладнымъ. Но мистеръ. Думфи, ужиная у Паука черезъ воскресенье, разсказывалъ ему, какъ Гедеонъ бросалъ деньги. Слушая эти разсказы о безумной расточительности сына, старикъ испытывалъ неописанныя мученія, но все-таки слушалъ ихъ съ упоеніемъ, какъ дѣти любятъ сказки о привидѣніяхъ, хотя и дрожатъ отъ страха. Онъ зналъ всѣ подробности нечестиваго поведенія Гедеона, зналъ, что во всѣхъ питейныхъ заведеніяхъ Сакстона угощали народъ на его счетъ, что отецъ Напперъ получалъ громадныя суммы денегъ, цифры которыхъ, вѣроятно, были преувеличены, и что сама Напперъ хотѣла поймать въ свои сѣти человѣка, бывшаго нынѣ владѣльцемъ замка Флисъ и единственнымъ наслѣдникомъ милліонщика-отца, жившаго гдѣ-то въ невѣдомомъ, грязномъ уголкѣ Лондона. Мистеръ Думфи особенно напиралъ на послѣднее обстоятельство, и Паукъ мало-по-малу пришелъ къ тому убѣжденію, что Гедеонъ съ нетерпѣніемъ ждетъ его смерти и обѣщаетъ плѣнившей его интриганкѣ несмѣтныя богатства своего отца. Неужели его предки и отецъ работали въ потѣ лица и наживали ростовщичествомъ копейку за копейкой, чтобъ теперь Гедеонъ спаивалъ цѣлый городъ, платилъ по 2 ф. ст. каждому избирателю за его голосъ и женился на низкой интриганкѣ?

Неудивительно было, что старикъ сидѣлъ теперь погруженный въ тяжелую думу. Огонь въ каминѣ освѣщалъ его неподвижную фигуру, начиная отъ туфлей до стараго сѣраго сюртука и полинявшей бархатной ермолки. Въ комнатѣ было совершенно тихо. Не слышно было ни малѣйшаго звука; даже мыши не скребли подъ поломъ. Если старикъ заснулъ въ своемъ креслѣ, то его дыханіе нарушало бы царившую тишину. Но онъ, очевидно, не спалъ; глаза его были широко раскрыты и устремлены на желѣзный шкафъ. Выраженіе его лица, ясно видное при блескѣ огня, хотя и было странно неподвижное, но уничтожало всякое предположеніе о томъ, что онъ спалъ. Но если онъ и спалъ, то, конечно, видѣлъ сонъ или, быть можетъ, его душилъ кошмаръ. Быть можетъ, соблазненный пищей, онъ съѣлъ чрезъ мѣру и подвергся непріятнымъ послѣдствіямъ. Холодное мясо и картофель, съѣденные на ночь старикомъ, непривыкшимъ ѣсть что-нибудь послѣ скуднаго чая въ пять часовъ, конечно, должны были подѣйствовать на слабый, старый желудокъ.

Откроемъ крышку кострюли и заглянемъ въ нее. Нѣтъ, въ ней ничего не было тронуто; все было на лицо; и масса картофеля, и небольшіе куски мяса, и кость, которую Паукъ старательно обглодалъ за обѣдомъ. Но даже излишне смотрѣть въ кострюлю, одного взгляда на столъ достаточно, чтобъ убѣдиться, что старикъ заснулъ, не поужинавъ. На одномъ концѣ стола лежала грязная скатерть въ томъ же самомъ положеніи, въ какомъ ее видѣлъ Гедеонъ. Тутъ находились по прежнему тарелки, хлѣбъ и вилка, только недоставало ножа. А ножъ этотъ былъ очень замѣчательный и драгоцѣнный, такъ что, вѣроятно, прежде чѣмъ заснуть, онъ спряталъ его. Когда-то онъ былъ кинжаломъ и, вѣроятно, имъ владѣлъ какой-нибудь генуэзскій синьоръ; впрочемъ, Паукъ ни мало не заботился объ его старомъ владѣльцѣ, а, увидавъ его на окнѣ въ какой-то лавчонкѣ, купилъ за дешевую цѣну. Когда ручка его единственнаго ножа сломалась, онъ замѣнилъ ее пробкой и нѣкоторое время употреблялъ его въ этомъ видѣ. Но не очень ловко было владѣть такимъ орудіемъ и, вспомнивъ о своей покупкѣ, онъ вычистилъ кинжалъ и замѣнилъ имъ ножикъ. Онъ не хорошо рѣзалъ, но имѣлъ острый кончикъ и очень ловкую ручку.

— Многіе богачи въ Вестъ-Эндѣ позавидовали бы, что вы ѣдите такимъ ножемъ, мистеръ Думфи, часто говаривалъ онъ съ улыбкой, смотря на своего гостя, который не умѣлъ обращаться съ этимъ страннымъ ножомъ.

— Онъ очень красивъ и, вѣроятно, стоитъ дорого, сэръ, но я бы предпочелъ простой ножикъ, который я всегда употребляю дома.

Очевидно, Паукъ не ужиналъ и, слѣдовательно, на него дурно подѣйствовало что-нибудь другое. Въ тѣ минуты, когда свѣтъ пылающихъ углей прямо падалъ на его лицо, оно принимало выраженіе страшной злобы и ненависти, но вмѣстѣ съ тѣмъ, всмотрѣвшись поближе, казалось, что оно дышало какой-то дикой, ехидной радостью, словно онъ устремлялъ свой неподвижный взглядъ на нѣчто доставлявшее ему безпредѣльное удовольствіе. На его тонкихъ губахъ виднѣлась улыбка, отталкивающая, дьявольская улыбка. Свиданіе съ сыномъ не могло привести его въ такое настроеніе, хотя ему и удалось его одурачить. Слѣдя за взоромъ старика, можно было убѣдиться, что онъ смотритъ на желѣзный шкафъ, смотритъ пристально, не моргая. Шкафъ находился въ томъ же положеніи, какъ при Гедеопѣ; дверь была частью открыта, а въ замкѣ торчалъ ключъ. Быть можетъ, вниманіе старика сосредоточивало на себѣ странное положеніе ключа. Онъ отвисалъ внизъ, точно на немъ висѣло что-то очень тяжелое, съ силой отъ него оторванное.

Это могла быть игра свѣта, которая, какъ извѣстно, порождаетъ много странныхъ иллюзій. Но пылающіе уголья въ каминѣ освѣщали еще нѣсколько странныхъ предметовъ въ комнатѣ, которые были уже совершенно реальные, а не фантастическіе. При мерцаніи огня въ крѣпко сжатой правой рукѣ стараго еврея виднѣлся бортъ сюртука, насильно оторванный въ отчаянной борьбѣ. Еще что-то виднѣлось при мерцаніи огня — металлическая ручка генуэзскаго ножа, который Гедеонъ, во время разговора съ отцомъ, машинально взялъ со стола и снова положилъ на прежнее мѣсто. Предположеніе, что старикъ спряталъ ножикъ, вполнѣ подтвердилось. Онъ положилъ его себѣ за пазуху, вѣроятно, намѣреваясь его отнести на мѣсто, когда пойдетъ спать. Но какъ странно торчалъ ножъ, подъ прямымъ угломъ къ сюртуку Паука! Неужели это не была игра свѣта!

XI.

Въ Понедѣльникъ утро было ясное, свѣтлое. Обыкновенно, утру нѣтъ никакого дѣла до предыдущей ночи. Въ мрачные часы ночи можетъ случиться много недобраго, даже преступнаго, но утро просыпается съ невинной улыбкой. Оно ничего не знаетъ о томъ, что происходило ночью; ночь сама сохраняетъ свои тайны и хоронитъ своихъ мертвецовъ. Послѣ долгой борьбы съ тучами, вѣтеръ одержалъ побѣду и очистилъ небо. Было холодно, какъ подобаетъ въ мартѣ, по воздухъ отличался живительной свѣжестью.

Канутъ съ наслажденіемъ совершилъ свою обычную утреннюю прогулку и, смотря на его веселые прыжки, никто не заподозрилъ бы, что онъ большую часть ночи провелъ въ прогулкѣ и едва не схватилъ за икры собственника сосѣдняго замка. Мистера Танди также никто не заподозрилъ бы въ ночномъ скитаніи. Онъ вышелъ къ завтраку въ положенное время и, какъ всегда, занялъ свое мѣсто за столомъ противъ Напперъ.

Теперь завтракъ не отличался прежней веселостью. Между молодой дѣвушкой и ея отцомъ не было открытаго разрыва, даже не существовало холодности. Для постороннихъ наблюдателей она ни мало не измѣнилась — также заботилась объ отцѣ, также интересовалась всѣмъ, что его занимало, была такой же пріятной собесѣдницей. Только самъ мистеръ Танди, сознавая свою виновность, чувствовалъ, что Напперъ измѣнилась къ нему и сердилась на него. Это послѣднее предположеніе было несправедливо; Напперъ горевала, но не сердилась, а бываютъ минуты, когда мы предпочли бы, чтобъ любимыя нами лица сердились, а не горевали.

Не Напперъ было судить отца. Она это вполнѣ сознавала и упорно боролась съ одолѣвавшими ее соблазнами. Она его не судила, но не могла не чувствовать, что онъ въ ея глазахъ не прежній папа, котораго она учила пѣть и танцовать, что онъ дурно дѣлаетъ, принимая участіе въ подкупѣ избирателей.

До какого нравственнаго упадка и униженія дошелъ несчастный Сакстонъ въ эту безумную эпоху избирательной агитаціи — лучше всего доказывалъ роковой случай, приключившійся съ Долговязымъ Билемъ. Всѣ полагали на берегу, что Долговязый Биль можетъ выпить сколько угодно, но его неожиданно сразила смерть.

— Вы могли бы посадить его въ чанъ съ водкой на сутки и, выйдя оттуда, онъ только обтеръ бы губы и попросилъ бы бутылку пива, говорилъ съ гордостью о своемъ товарищѣ Толстый Томъ.

Смерть Долговязаго Биля была до того замѣчательна, что его имя останется на вѣки извѣстнымъ. Шляясь постоянно вокругъ мачты, воздвигнутой у Синяго Льва и заглядывая ежеминутно въ буфетъ, онъ началъ заговариваться и путаться въ мысляхъ. Однажды, онъ, къ общему удивленію, провезъ взадъ и впередъ но Большой улицѣ тачку, полную старыхъ веревокъ. Вскорѣ послѣ этого, его нашли повѣсившимся въ конюшнѣ Синяго Льва. Хотя веревку тотчасъ отрѣзали, но онъ былъ уже мертвъ.

Что послѣдовало за этимъ было еще хуже. Благодаря случайности, присяжные, которые произнесли свой приговоръ при слѣдствіи коронера, были всѣ сторонниками консервативной партіи. Помня, какъ усердно служилъ покойный противной партіи, эти почтенные граждане не хотѣли признать, что онъ повѣсился въ припадкѣ умопомѣшательства. Тщетно мистеръ Танди, принявшій горячее участіе въ дѣлѣ, выставилъ цѣлый рядъ свидѣтелей, которые удостовѣряли, что онъ очень странно велъ себя въ послѣдніе семь дней, политическая ненависть взяла верхъ: бѣдный Биль былъ признанъ самоубійцей, и въ силу тогда существовавшаго варварскаго закона, онъ былъ похороненъ въ полночь на неосвященной землѣ.

Конечно, для самого Биля было все равно, гдѣ покоились его кости послѣ окончанія его жизненной борьбы, но І'едеонъ, сначала огорченный потерей одного избирателя, который ему стоилъ такъ дорого, потомъ ловко воспользовался приговоромъ присяжныхъ для упроченія своей кандидатуры. Онъ явился на похороны Биля въ траурномъ костюмѣ съ крепомъ на шляпѣ.

— Эта исторія стоитъ пятидесяти голосовъ, сказалъ онъ мистеру Танди, указывая во время похороннаго шествія на разгнѣванную толпу.

Дѣйствительно, толпа была очень взволнована, и только благодаря вліянію Гедеона, она не бросилась на кладбище, и не заставила силой пастора отпѣть покойника, и похоронить его съ тѣми религіозными церемоніями, на которыя онъ имѣлъ право, хотя при жизни не отличался набожностью. Поэтому, все обошлось благополучно, и толпа только громко ругала ни въ чемъ неповиннаго мистера Монгомери, и кричала ура либеральному кандидату, примѣрное поведеніе котораго въ послѣдствіи восхвалялось всѣми газетами.

Нипперъ не любила Долговязаго Биля. Еслибъ недѣлю тому назадъ, у нея спросили, какого она о немъ мнѣнія, то она отвѣчала бы, что онъ лѣнивый, дрянной человѣкъ и горькій пьяница. Но теперь она видѣла въ немъ жертву избирательной системы, допускавшей подобные ужасы, и, несмотря на всѣ усилія, не могла не взваливать на своего отца долю отвѣтственности за печальную смерть Биля и его позорное погребеніе.

Поэтому, она не продлила болѣе необходимаго времени завтракъ, и какъ только отецъ ушелъ въ контору, отправилась гулять за городъ съ Канутомъ.

Прежде любимымъ мѣстомъ ея прогулокъ былъ лѣсъ за развалинами замка, гдѣ весенніе цвѣты всего ранѣе распускались. Но теперь она ненавидѣла эту мѣстность, и старательно ее избѣгала. Когда-то она гордилась тѣмъ, что при ея содѣйствіи перестройка замка не испортила его мрачнаго величія. Но теперь она ненавидѣла Гедеона и все, что ему принадлежало, вслѣдствіе чего обыкновенно гуляла по равнинѣ, тянувшейся до моря.

Оставивъ за собою Сакстонъ, Напперъ стала живѣе и веселѣе. Съ послѣднее время ей не съ кѣмъ было болтать и смѣяться. Всѣ ея кумиры оказались съ глиняными ногами, и она находила утѣшеніе только въ обществѣ Канута. Съ нимъ въ полѣ, среди быстро оживавшей природы, она чувствовала себя прежней Напперъ.

— Отчего ты не избиратель, Канутъ? говорила она смѣясь: — я увѣрена, что ты подалъ бы голосъ честно, а это диковина въ нашемъ околодкѣ. Во всякомъ случаѣ, ты не продалъ бы свой голосъ за бутылку пива, хотя я и не могу поручиться за твою честность, еслибъ тебя соблазнили хорошей костью. Ты пьешь только воду и немного молока. Потомъ, ты презираешь деньги. Ты не цѣнишь людей по ихъ богатству. Ты имѣешь удивительное пристрастіе ко всему, что Карлэйль называетъ добромъ и истиной. Этимъ объясняется и твоя любовь ко мнѣ. Вмѣстѣ съ тѣмъ ты обнаруживаешь всегда склонность кусать все, что кажется низкимъ, фальшивымъ. Ты, конечно, думаешь, что кусая икры у низкихъ людей, ты отнимешь у нихъ охоту показываться на свѣтъ божій. Ты молодецъ, Канутъ, и я со стыдомъ отказываюсь отъ своего недостойнаго замѣчанія на счетъ кости. Я торжественно заявляю, что еслибъ ты имѣлъ голосъ на выборахъ, то подалъ бы его за лучшаго человѣка. Быть можетъ, было бы трудно просвѣтить тебя насчетъ политическихъ вопросовъ. Я увѣрена, чтобы ты запутался бы въ лабиринтѣ иностранной политики. Но я не думаю, чтобы теперешніе избиратели имѣли очень ясные взгляды на политику. Я желала бы знать, что думалъ Долговязый Биль о конкордатѣ, или что думаетъ Толстый Томъ о берлинскомъ трактатѣ. Право, я сама не имѣю о нихъ никакого понятія. Мнѣ кажется, что во всякомъ случаѣ конкордатъ до васъ не касается. Я полагаю, что большинство нашихъ избирателей не умнѣе меня, и все-таки они рѣшатъ на будущей недѣлѣ, кому быть депутатомъ, мистеру Флису, или мистеру Монгомери. Я желала бы, чтобъ мистеръ Монгомери сохранилъ свое мѣсто. Онъ, по крайней мѣрѣ, джентльмэнъ, хотя очень глупъ, и его положеніе въ графствѣ избавляетъ его отъ необходимости лгать такъ, какъ мистеръ Флисъ. А за кого бы ты подалъ голосъ, Канутъ, еслибъ былъ избирателемъ?

Канутъ слушалъ первую часть этой рѣчи съ живѣйшимъ вниманіемъ. Онъ одобрительно лаялъ и всячески выражалъ сочувствіе высказываемымъ его госпожей идеямъ. Но вмѣсто того, чтобы отвѣтить на ея вопросъ, онъ бросился стремглавъ по дорогѣ къ неожиданно показавшейся вдали фигурѣ Джэка Бэли.

Незадолго передъ этимъ, Джэкъ стоялъ у городской ратуши и, повидимому, изучалъ объявленія мэра о мѣстахъ, гдѣ въ день выборовъ будутъ отбираться голоса, но въ сущности зорко наблюдалъ за Канутомъ, который весело кружился на улицѣ въ ожиданіи выхода изъ дома своей госпожи. Когда Напперъ появилась, Джэкъ, какъ можно было ожидать, не подошелъ къ ней. Онъ былъ слишкомъ гордъ, чтобы снова попросить у нея позволенія сопровождать ее въ прогулкѣ и получить оскорбительный отказъ. Онъ только посмотрѣлъ, по какому направленію она пошла, и отправился туда же, но другой болѣе прямой дорогой.

XII.

Увидавъ издали Джэка, Напперъ обрадовалась этой неожиданной встрѣчѣ. Она давно его не видала и къ тому же встрѣтиться случайно въ полѣ было совершенно не то, что заранѣе условиться и пойти гулять вмѣстѣ. Наконецъ, она была въ духѣ и ей такъ хотѣлось поболтать, что она даже разговаривала съ Кану томъ.

— А! мистеръ Бэли, я никогда не думала встрѣтить васъ здѣсь! воскликнула она, протягивая ему руку.

Онъ съ трудомъ выпустилъ эту хорошенькую маленькую ручку.

— Конечно, вы не думали обо мнѣ, миссъ Танди, отвѣчалъ онъ весело: — я сегодня пользуюсь отдыхомъ. Въ понедѣльникъ я не работаю, по крайней мѣрѣ, перомъ, хотя въ нашемъ ремеслѣ приходится всегда работать головой.

— Очень удобное ремесло для лѣнтяя. Еслибы нашъ садовникъ смотрѣлъ сложа руки на небо или лежалъ подъ деревомъ, то мы сказали бы, что онъ лѣнится работать; но вы можете дѣлать и то, и другое безнаказанно. Быть можетъ, въ эту самую минуту я помѣшала нарожденію на свѣтъ передовой статьи. Вы, вѣроятно, мысленно разносили лорда Биконсфильда, и мое появленіе, быть можетъ, отсрочитъ паденіе этого антихриста. Но мы тотчасъ уйдемъ съ Канутомъ и не будемъ мѣшать вашей важной работѣ.

— Я вовсе не работалъ, а только гулялъ. Я всегда по понедѣльникамъ дышу свѣжимъ воздухомъ послѣ тяжелой, недѣльной работы.

— Вы, вѣроятно, сдѣлали большую прогулку, быть можетъ, до Фентина?

— Да, отвѣчалъ покраснѣвъ Джэкъ, который бѣгомъ пробѣжалъ все пространство, отдѣлявшее Сакстонъ отъ Фентинской дороги: — но я нимало не усталъ. Я привыкъ много ходить и въ школѣ дѣлалъ двадцать пять миль въ день… Какъ я радъ, что встрѣтилъ васъ. Я хотѣлъ спросить ваше мнѣніе о «Маякѣ», и, если позволите, пойду съ вами.

Напперъ не видѣла причины отказать ему въ этой просьбѣ, тѣмъ болѣе, что они уже шли рядомъ.

— Какъ вамъ нравится «Маякъ», миссъ Танди?

— По правдѣ сказать, я читаю только литературную часть газеты. Все, что касается выборовъ, я пропускаю; мнѣ надоѣли эти выборы и мнѣ стыдно думать о нихъ. Но вы нашли здѣсь поэта. Это, вѣроятно, мѣстный геній?

Джэкъ Бэли снова покраснѣлъ. Онъ помѣстилъ въ послѣднемъ номерѣ маленькую элегію, въ которой воспѣвалась несчастная любовь.

— Всѣ провинціальныя газеты помѣщаютъ стихотворенія, сказалъ онъ, уклоняясь отъ прямого отвѣта: — какъ вамъ нравится элегія въ прошедшемъ номерѣ?

— Она уморительная. И къ чему между двумя строфами поставлены точки? Или вы выпустили цѣлую строфу, которая уже была слишкомъ глупа?

— Нѣтъ, я напечаталъ ее въ томъ видѣ, какъ она получена. Въ первой строфѣ описывается радостное свиданіе, во второй — отчаяніе разлуки, а между строфами читатель долженъ себѣ представить исторію несчастной любви. Поэтъ, очевидно, хочетъ смѣлыми, отрывочными штрихами произвести эффектъ. Это манера Турнера въ живописи.

— Однако, вашъ поэтъ пользуется сочувствіемъ своего редактора! замѣтила Напперъ, смотря съ любопытствомъ на Джэка, и начиная понимать, въ чемъ дѣло.

— Вы такъ думаете, а между тѣмъ, мои сотрудники меня ненавидятъ. Я нажилъ себѣ болѣе враговъ въ короткое время моего редакторства этой несчастной газетки, чѣмъ во всю остальную мою жизнь. Я всегда слышалъ, что всякій считаетъ себя способнымъ писать газетныя статьи, но теперь убѣдился въ этомъ на практикѣ. Вамъ нетолько присылаютъ всевозможную безсмыслицу, но еще преслѣдуютъ васъ, если вы ея не печатаете.

— Такъ вы, вѣроятно, обязаны по какимъ-нибудь особеннымъ соображеніямъ печатать стихи вашего поэта, ехидно замѣтила молодая дѣвушка.

— Вы слишкомъ строго относитесь къ нашему поэту, миссъ Танди. Еслибъ вы только видѣли массу стихотвореній, которыя мы получаемъ, то перемѣнили бы свое мнѣніе о немъ. Но авторы прозаическихъ статей гораздо несноснѣе поэтовъ. Вы не можете себѣ представить, какія глупости можетъ писать человѣкъ, въ обыкновенной жизни очень смышленный и практическій, когда онъ воображаетъ себя сотрудникомъ газеты. Вотъ, напримѣръ, нашъ пріятель Флисъ, человѣкъ смышленный и практическій, хотя я его и не люблю, но онъ вообразилъ, что можетъ писать лучше всякаго литератора и теперь у меня въ рукахъ образецъ его авторства. Я именно объ этомъ и хотѣлъ спросить вашего совѣта. Вы знаете, что онъ присутствовалъ на похоронахъ Биля и это былъ довольно ловкій избирательный маневръ, но онъ этимъ не удовольствовался, просидѣлъ всю ночь на воскресенье за письменнымъ столомъ и прислалъ мнѣ безконечное описаніе похоронъ. Позвольте, я вамъ прочту отрывокъ изъ этого курьезнаго сочиненія.

— Я не желаю ничего слышать о мистерѣ Флисѣ.

— Неужели? воскликнулъ Джэкъ, просіявъ: — такъ между вами все кончено, или ничего не было?

— Что вы хотите сказать? спросила Напперъ съ искреннимъ удивленіемъ и смотря прямо въ глаза Джэку.

Подобно Думфи и всѣмъ жителямъ Сакстона, онъ замѣтилъ дружескія отношенія, существовавшія между владѣльцемъ замка Флисъ и миссъ Танди. Онъ былъ увѣренъ, что Гедеонъ намѣревался на ней жениться и хотя чувствовалъ, что женщина, достойная его (Джэка Бэли) пламенной любви, не могла любить такого человѣка, какъ Флисъ, но подобные браки часто случались. Ему было извѣстно, что въ послѣднее время эти дружескія отношенія порвались, что Напперъ перестала бывать въ замкѣ, гулять съ Гедеономъ и кататься съ нимъ въ кабріолетѣ. Конечно, это могло быть только эпизодомъ въ исторіи ухаживанія, которое должно было окончиться бракомъ. Но слова и взглядъ Напперъ убѣдили его, что онъ съ самаго начала заблуждался насчетъ ихъ отношеній. На душѣ его вдругъ стало свѣтло.

— Ничего, отвѣчалъ онъ: — но вы такъ интересовались кандидатурой мистера Флиса, вы всюду показывались съ нимъ и представляли его избирателямъ…

— Я безъ всякаго намѣренія разыгрывала эту странную роль, произнесла Напперъ рѣшительнымъ тономъ: — я была глупа и вѣрила всему, что мнѣ говорили. Я думала, что мистеръ Флисъ явился сюда съ цѣлью освободить народъ отъ старинныхъ предразсудковъ и отъ многихъ другихъ узъ; поэтому, я и выказала, быть можетъ, слишкомъ горячее сочувствіе къ его кандидатурѣ. Это только доказываетъ, что я ничего не смыслю въ дѣлѣ, и что вообще опасно вмѣшиваться въ дѣла, которыхъ не понимаешь. Бросимъ этотъ разговоръ, мистеръ Бэли, но я очень сожалѣю, что въ городѣ думаютъ, что я зашла слишкомъ далеко.

— Слишкомъ далеко! воскликнулъ Джэкъ: — никто этого не думаетъ; всѣ убѣждены, что вы вели себя, какъ слѣдуетъ молодой дѣвушкѣ. Но я хотѣлъ вамъ прочитать статью мистера Флиса; она не имѣетъ никакого отношенія къ выборамъ. Я пропущу вступленіе и перейду къ живописной картинѣ, названной: «Сцена у могилы».

И Джэкъ сталъ торжественно декламировать:

«Печальная вѣсть разнеслась всюду съ быстротою молніи и въ воздухѣ слышались спертыя дыханія сотенъ людей. Ночная тишина нарушалась только шелестомъ листьевъ, порханіемъ воробья съ вѣтки на вѣтку, скрипомъ тяжелыхъ воротъ на ржавыхъ петляхъ, глухимъ ропотомъ толпы и ударами заступа о землю. Сцена была мрачная, трогательная и сдержанныя рыданія вырывались изъ накипѣвшихъ горемъ сердецъ. На темномъ фонѣ ночи рельефно выступаютъ блестящія каски полисмэновъ, окружающихъ цѣпью могилу. Дорога лоснится, какъ шелкъ, и луна, медленно выплывая изъ-за тучъ, уныло освѣщаетъ сосѣдній журчащій ручей и близь стоящія деревья. Все тихо и порядокъ не нарушается ни на минуту. Гробъ стоитъ на краю могилы. Уже полночь; могила готова. Съ нетерпѣніемъ толпа подается впередъ. Гробъ несутъ на рукахъ товарищи покой наго и молча опускаютъ его въ могилу. Не слышно ни молитвъ, ни гимновъ. Негодованіе овладѣваетъ толпой и она едва не вырвала изъ хладныхъ объятій земли тѣло любимаго человѣка, съ которымъ не можетъ разлучить ихъ смерть или приговоръ присяжныхъ. Благородный джентльмэнъ, представляющій либеральную партію въ нашемъ городѣ, произноситъ нѣсколько словъ, убѣждая взволнованную толпу возложить всю отвѣтственность за позорное событіе этой ночи на противную партію и не осквернять великій принципъ гражданской и религіозной свободы безпорядками, хотя и вполнѣ заслуженными. Толпа повинуется голосу истиннаго краснорѣчія. Сердце надрывается, руки дрожатъ, рыданія вздымаютъ грудь. Земля глухо падаетъ на гробъ и вскорѣ надъ могилой возвышается небольшая земляная насыпь. Толпа молча расходится, обтирая о листву деревьевъ руки, омоченныя слезами».

XIII.

— Какъ вамъ это нравится, миссъ Танди? спросилъ Джэкъ, окончивъ чтеніе.

— Очень смѣшно. Я никогда не читала Оссіана, но, вѣроятно, онъ такъ выражался.

— Вамъ хорошо смѣяться, но каково мое положеніе. Я долженъ поддержать свою репутацію и свое положеніе въ журнальномъ мірѣ. Я не могу оставаться редакторомъ газеты, на столбцахъ которой напечатана такая чушь. Весь вопросъ заключается въ томъ, тотчасъ ли мнѣ возвратить рукопись Флису, какъ неудобную къ печати или просто бросить ее. Тогда Флисъ узнаетъ объ этомъ только въ четвергъ по выходѣ газеты. Послѣдній путь наиболѣе практичный, такъ какъ редакторъ не обязанъ увѣдомлять — даже своего издателя — о забракованныхъ статьяхъ.

— Неужели? Я все болѣе и болѣе уважаю ваше ремесло. Однако, я полагаю, что первый путь благороднѣе, чистосердечнѣе.

— Благодарю васъ, отвѣчалъ Джэкъ съ жаромъ, который показался молодой дѣвушкѣ совершенно излишнимъ: — я послѣдую вашему совѣту и, вернувшись въ редакцію, отошлю статью мистеру Флису съ увѣдомленіемъ, что я уже распорядился напечатать объ этомъ предметѣ разсказъ нашего обычнаго репортера. Вслѣдъ за этимъ произойдетъ страшная исторія и, вѣроятно, мнѣ придется уѣхать.

— Куда?

— Въ Лондонъ. Еслибъ не одно обстоятельство, то я былъ бы очень радъ покинуть эту трущобу съ ея отупѣлыми жителями и дурнымъ пивомъ. Я чувствую, что я здѣсь зарываю въ землю свой талантъ, который могъ бы развиться въ иной обстановкѣ.

— Я рада это слышать, мистеръ Бэли, произнесла Напперъ, которая всегда интересовалась добрыми стремленіями и съ самаго начала думала, что изъ трудолюбиваго, увлекающагося юноши можетъ выйти прокъ: — дурной признакъ, если молодой человѣкъ довольствуется своимъ положеніемъ. Но, извините, что я читаю мораль человѣку, который гораздо умнѣе и опытнѣе меня.

— Я готовъ васъ слушать цѣлый день, отвѣчалъ съ восторгомъ Джэкъ.

— Благодарю васъ; у меня нѣтъ безконечнаго запаса мудрыхъ изрѣченій.

— Только одно обстоятельство удерживало меня здѣсь до сихъ поръ, сказалъ Джэкъ скороговоркой.

— Что такое? спросилъ Напперъ съ сочувствіемъ.

Она думала, что это обстоятельство ей было хорошо извѣстно. Она слышала отъ Обрайена о той борьбѣ, которую долженъ былъ вести Джэкъ въ Лондонѣ, чтобъ преодолѣть тысячи преградъ, мѣшающихъ юношѣ, неимѣющему связей, проложить дорогу въ журнальномъ мірѣ. Обрайенъ прошелъ молчаніемъ Флитъ-Стритскіе эпизоды и, желая расположить молодую дѣвушку въ пользу своего protégé, распространялся только объ его стѣсненныхъ обстоятельствахъ и постоянной лихорадочной работѣ. Мысль, что онъ снова вернется къ своей прежней тяжелой, мучительной жизни, тронула доброе сердце Напперъ. Она воображала, что онъ, не имѣя крова, будетъ ходить цѣлыя ночи по улицамъ, какъ Джонстонъ, и набрасываться на кость, какъ Севэджъ, съ неистовствомъ голодной собаки. Всякое горе и страданіе находили отголосокъ въ сердцѣ Напперъ, а тѣмъ болѣе, добровольно навлеченныя на себя муки изъ-за благороднаго самопожертвованія чувству долга. Она знала, что Джэкъ благоденствовалъ въ Сакстонѣ. Онъ получалъ достаточно денегъ, чтобъ вполнѣ удовлетворить своимъ скромнымъ потребностямъ, былъ очень популяренъ въ городѣ и неограниченно царилъ въ редакціи «Маяка». Всѣмъ этимъ онъ жертвовалъ убѣжденію, что статья его издателя не могла быть помѣщена въ газетѣ.

— Что такое? Разскажите мнѣ все откровенно, прибавила Напперъ, взявъ его за руку и смотря ему прямо въ глаза.

Бѣдный Джэкъ увлекся до того, что схватилъ маленькую ручку молодой дѣвушки и осыпалъ ее страстными поцѣлуями.

Напперъ отскочила. Глаза ея засверкали.

— Вы понимаете, о чемъ я говорю, милая Напперъ! промолвилъ Джэкъ, полагая, что скромность молодой дѣвушки была возмущена его слишкомъ смѣлымъ обращеніемъ, но что она въ сущности раздѣляла его чувства.

— Я ничего не понимаю, мистеръ Бэли, воскликнулъ Напперъ: — но сожалѣю, что вы позволяете себѣ быть дерзкимъ и не могу болѣе оставаться въ вашемъ обществѣ.

И быстро повернувшись, она пошла обратно къ городу. Слова молодой дѣвушки были ясны и не оставляли въ сердцѣ Джэка ни малѣйшей надежды. Конечно, онъ поступилъ слишкомъ круто. Неожиданный переходъ отъ литературнаго разговора къ цѣлованію руки молодой дѣвушки былъ слишкомъ рѣзокъ. Онъ ни могъ не сознаться, что подобная поспѣшность била опрометчива. Еслибъ Напперъ была подготовлена заранѣе къ такой вспышкѣ, то, быть можетъ, и результатъ былъ бы иной. Онъ всегда и днемъ и ночью думалъ о Напперъ; мысль о ней ни покидала его ни на минуту. Естественно, поэтому, что, коснувшись щекотливаго вопроса о своей любви и встрѣтивъ нѣжный, сочувственный откликъ въ сердцѣ молодой дѣвушки, онъ принялъ за взаимную любовь гуманное чувство, которое молодая дѣвушка питала ко всякому горю и страданію. Онъ сдѣлалъ ошибку, непоправимую ошибку. Но если Напперъ была навсегда для него потеряна, то все-таки онъ долженъ былъ во что бы то ни стало изгладить изъ памяти дурное впечатлѣніе, произведенное его грубымъ поведеніемъ.

Она не успѣла еще отойти далеко, какъ всѣ эти мысли и тысячи другихъ вихремъ пронеслись въ его головѣ. Ея граціозная, статная фигура рельефно обрисовывалась на зеленой равнинѣ, за которой вдали синѣло море. Бѣдный Джэкъ! Ему казалось, что солнце быстро уходило за горизонтъ, и что съ этой минуты для него наступитъ мрачная ночь. Единственнымъ для него утѣшеніемъ было вспоминать о красотѣ Hàвперъ, о дѣвственной чистотѣ ея ума и сердца, объ ея гордомъ презрѣніи ко всему низкому, пламенномъ сочувствіи ко всему доброму и нѣжной добротѣ даже къ людямъ, недостойнымъ ея вниманія. Странно сказать, но мысль, что онъ назвалъ ее въ лицо «милой Напперъ», наполняло его сердце безумной радостью. Онъ не разъ, въ тиши ночной, называлъ ее самыми нѣжными эпитетами, но тогда онъ былъ одинъ, а теперь онъ произнесъ эти слова громко, ей самой, и по какому-то странному самообольщенію, они какъ бы давали ему права на молодую дѣвушку.

Все это было очень печально, но все-таки Джэкъ чувствовалъ, что онъ имѣлъ одно преимущество надъ природой; хотя его солнце и уходило за горизонтъ, но онъ могъ его догнать и, по крайней мѣрѣ, на время воспользоваться его лучами. Дѣла приняли для него очень дурной оборотъ, но еще было бы хуже, еслибъ Напперъ навсегда сохранила о немъ неблагопріятное мнѣніе.

Вскорѣ молодая дѣвушка услыхала за собою поспѣшные шаги. Она остановилась. Мысль объ опасности, о бѣгствѣ и не входила ей въ голову. Она ушла отъ него, не желая подвергаться большимъ оскорбленіямъ, но теперь, чувствуя, что онъ слѣдуетъ за нею, она встрѣтила его лицомъ къ лицу, вполнѣ убѣжденная, что съумѣетъ постоять за себя.

— Миссъ Танди, сказалъ Джэкъ, снимая шляпу: — простите меня. Я испортилъ вашу прогулку самымъ непростительнымъ образомъ, и такъ какъ по всей вѣроятности мы болѣе не увидимся, то умоляю васъ простите меня и забудьте обо всемъ, что произошло сегодня. Я выказалъ себя дуракомъ, и мысль объ этомъ будетъ достойнымъ для меня наказаніемъ, но все, что я сказалъ и сдѣлалъ, было результатомъ неожиданнаго увлеченія и ошибки. Я надѣюсь, что вы меня простите, и повѣрите, что мои намѣренія были самыя благородныя.

— Я вамъ вѣрю, мистеръ Бэли, отвѣчала Напперъ, протянувъ ему руку: — и ни мало не боюсь повторенія недавней сцены; я вамъ вѣрю и очень сожалѣю о случившемся.

Джэкъ взялъ ея руку и повелъ себя очень прилично. Онъ даже не отвѣчалъ на крѣпкое пожатіе, которое, по неопытности, дозволила себѣ молодая дѣвушка. Онъ почтительно прикоснулся къ ея рукѣ и тотчасъ выпустилъ ее.

— Если вы меня простили, миссъ Танди, сказалъ онъ попрежнему съ обнаженной головой: — то позвольте мнѣ попросить у васъ еще одной милости. Когда мы съ вами встрѣтились, то вы шли гулять, а я возвращался въ городъ. Будьте такъ добры продолжайте свою прогулку, а я отправлюсь въ редакцію.

— Съ удовольствіемъ, мистеръ Бэли. Я думаю, что прогулка будетъ мнѣ очень полезна. До свиданія.

— Прощайте, отвѣчалъ Джэкъ съ почтительнымъ поклономъ.

И они разстались. Напперъ продолжала съ Канутомъ свою прерванную прогулку, а Джэкъ поспѣшно пошелъ въ городъ и заперся въ своемъ редакторскомъ кабинетѣ. Около четверти часа онъ предавался отчаянію, но потомъ послалъ за бутылкой пива, снялъ сюртукъ, закурилъ трубку и, усѣвшись за письменный столъ, принялся писать записку къ своему почтенному издателю.

XIV.

Скромный домъ въ Камденѣ, гдѣ жилъ мистеръ Думфи, находился въ Пельтонъ-Стритѣ, имѣвшемъ не болѣе тридцати домовъ, но очень приличныхъ, двухэтажныхъ, съ садиками и желѣзными рѣшетками на улицу. Всѣ сосѣди мистера Думфи стояли выше него на общественной или, по крайней мѣрѣ, денежной лѣстницѣ. Наемъ каждаго дома стоилъ тридцать фунтовъ въ годъ, а слѣдовательно превышалъ средства мистера Думфи, особенно если мы прибавимъ къ арендѣ еще уплату налоговъ. Но мистеръ Думфи нанималъ этотъ домъ съ цѣлью отдавать комнаты жильцамъ, «братьямъ или нѣтъ, но проводящимъ весь день въ Сити», какъ гласило объявленіе на дверяхъ. Условіе, чтобъ жильцы проводили непремѣнно весь день въ Сити, было придумано мистриссъ Думфи для того, чтобъ имѣть достаточно времени на чистку и приведеніе въ порядокъ дома. Съ утра до вечера она чистила, мыла, стирала пыль, такъ что ея домъ былъ образцомъ опрятности.

— Вы можете обѣдать на полу моей кухни, говаривала она съ нечестивой гордостью, возбудившей въ умѣ пастора Вофля подозрѣніе, не ставитъ ли она чистоту выше религіи.

— Хорошо было бы, еслибъ сестра Думфи болѣе думала о безсмертной человѣческой душѣ, а поменьше о ногахъ, которые естественно приносятъ на подошвахъ грязь, замѣтилъ онъ, однажды, придя къ мистриссъ Думфи, чтобъ утѣшить ее въ горѣ, и получивъ выговоръ за то, что не вытеръ ногъ о половикъ.

Ея воинственный тонъ и чрезмѣрная чистота возстановляли противъ нея жильцовъ и они никакъ не могли долго ужиться въ этомъ образцовомъ домѣ. Большая часть бѣжала, послѣ кратковременнаго пребыванія подъ ея гостепріимнымъ кровомъ, но были и такіе, которымъ она сама отказывала, выйдя изъ терпѣнія отъ громаднаго количества мусора, приносимаго ими въ квартиру.

Въ понедѣльникъ утромъ, т. е. на слѣдующій день послѣ ухода изъ часовни Думфи, до окончанія вечерней службы, эта почтенная дама занималась чисткой дома, еще съ большимъ усердіемъ, чѣмъ обыкновенно, потому что въ субботу выѣхали два жильца, оказавшіеся неудобными и надо было все привести въ надлежащій порядокъ. Еслибъ выбывшіе джентльмэны не удалились сами, а были вынесены въ гробу и ихъ смерть произошла бы отъ какой-нибудь заразительной болѣзни, то мистриссъ Думфи не могла бы принять болѣе энергичныхъ мѣръ. Всѣ окна были отворены, матрасы перевернуты, ковры выбиты на дворѣ. Эту послѣднюю операцію она производила съ помощью мальчика изъ сосѣдней зеленной лавки, такъ какъ она не держала прислуги.

Главное удовольствіе мистриссъ Думфи заключалось въ томъ, что она дѣлала всю работу въ домѣ сама. У нея когда-то была служанка, которая болѣе грязнила, чѣмъ чистила, и потому она поклялась никогда болѣе не нанимать неопрятныхъ женщинъ. Маленькаго роста, сухощавая, она казалась на взглядъ очень слабой, но въ сущности обладала такой силой, что мальчикъ изъ зеленной лавки не могъ сравниться съ ней, такъ быстро она перевертывала и вытряхала коверъ. Этотъ юноша постоянно возбуждалъ въ ней самыя черныя подозрѣнія, хотя она его никогда не пускала въ домъ, а только пользовалась его услугами во дворѣ, за что и платила ему четыре пенса. Ей почему-то казалось, что онъ питалъ преступныя намѣренія, и когда-нибудь заберется къ ней въ домъ, пройдетъ по всѣмъ комнатамъ въ своихъ грязныхъ сапогахъ и разляжется въ своей сальной курткѣ на ситцевомъ диванѣ въ ея гостинной.

Мистриссъ Думфи была такъ занята, что не обратила вниманіе на стукъ въ наружную дверь, старательно производимый двумя джентльмэнами. Одинъ изъ нихъ, наконецъ, заглянулъ въ замочную скважину и, увидавъ въ концѣ корридора г-жу Думфи, отдававшую приказанія мальчику, успокоился. Домъ не былъ пустой. Они продолжали стучать, терпѣливо ожидая, пока имъ отворятъ. Быть можетъ, это были новые жильцы, соблазненные объявленіемъ, хотя они вовсе не подходили подъ типъ джентльмэновъ, проводящихъ весь день въ Сити. Одинъ изъ нихъ былъ высокаго роста, сухощавый, съ блѣднымъ, мертвеннымъ лицомъ, блестящими черными глазами и длинными волосами, какихъ не носятъ въ Сити. Другой былъ низенькій толстякъ съ краснымъ лицомъ и глазами на выкатѣ.

— Боже мой! Братъ Вофль и братъ Сетъ! сказала мистриссъ Думфи, наконецъ услыхавъ ихъ стукъ и отворяя дверь: — что за мысль прійти въ понедѣльникъ! у меня весь домъ вверхъ дномъ; я все чищу. Я надѣюсь, что вы не разсердитесь, если я васъ не приму.

— Мы пришли къ вамъ, сестра Думфи, по маленькому дѣльцу и не обратимъ вниманія на безпорядокъ.

— Да, сестра Думфи, прибавилъ братъ Сетъ: — намъ надо сказать вамъ два слова по очень важному дѣлу.

— Такъ войдите, но прежде отряхните ноги и оботрите о половикъ, отвѣчала она, и ея гости повиновались.

— Сестра Думфи, началъ мистеръ Вофль, когда они усѣлись въ гостинной: — въ нашемъ приходѣ случилось нѣчто непріятное и мы съ братомъ Сетомъ рѣшили вамъ осторожно сообщить печальную вѣсть.

— Вы ничего не слышали? спросилъ братъ Сетъ, боясь, не забѣжалъ ли кто къ мистриссъ Думфи ранѣе ихъ.

— Нѣтъ, отвѣчала мистрисъ Думфи, съ испугомъ озираясь по сторонамъ и какъ бы боясь, чтобъ гдѣ-нибудь на полу не оказалась лужа: — я сегодня не выходила изъ дома и не видала никого, кромѣ мальчика изъ зеленной лавки.

— А! произнесъ мистеръ Сетъ, съ удовольствіемъ потирая руки.

— Да, продолжалъ мистеръ Вофль, поднимая глаза къ потолку: — грустное происшествіе. Ничего подобнаго еще не случалось въ нашемъ приходѣ.

— Неужели снова лопнули водяныя трубы и залило часового? воскликнула мистрисъ Думфи.

— Хуже, отвѣчалъ, тяжело вздыхая, братъ Сетъ.

— Гораздо хуже, поддакнулъ братъ Вофль: — трубу можно спаять и воду выкачать. Но бываютъ несчастія непоправимыя.

— Я какъ-то былъ въ театрѣ въ дни моего нечестья, сказалъ братъ Сетъ, который былъ въ очень хорошемъ настроеніи, несмотря на принесенную имъ печальную вѣсть: — и помню, что одинъ адъютантъ, подходя къ генералу, кажется, лорду Эссексу, сказалъ: — «Милордъ герцогъ раненъ». — «Раненъ?» спросилъ лордъ. — «Да, раненъ». — «Не смертельно?» — «Нѣтъ, смертельно!»

Послѣднее слово братъ Сетъ произнесъ съ драматическимъ паѳосомъ и закрылъ глаза рукою, словно картина, рисуемая имъ, была слишкомъ ужасна.

Мистриссъ Думфи съ удивленіемъ посмотрѣла на обоихъ.

— Что вы хотите сказать? произнесла она рѣзко: — если въ приходѣ случилось что-нибудь и мнѣ надо знать объ этомъ, то скажите прямо.

— Я самъ не понимаю брата Сета, холодно замѣтилъ мистеръ Вофль.

— Это аллегорія, братъ Вофль, отвѣчалъ обиженнымъ тономъ братъ Сетъ, полагавшій, что онъ придумалъ очень ловкій и эффектный способъ осторожно сообщить печальную вѣсть.

— Если это аллегорія, такъ я не имѣю ничего противъ; но вы видите, сестра Думфи немного взволнована и не можетъ понять смысла аллегоріи.

— Да, я ничего не понимаю, сказала мистрисъ Думфи, схватившись рукою за сердце: — и вы меня совершенно измучили своими приготовленіями.

— Ахъ! промолвилъ братъ Сетъ, попрежнему потирая себѣ руки и рѣшившись не отбивать хлѣба у брата Вофля, которому платили за то, чтобъ онъ говорилъ.

— Будьте спокойны, мистриссъ Думфи, и покорно перенесите ударъ, который рано или поздно посѣтитъ каждаго изъ насъ. Подобные удары очищаютъ душу.

Мистриссъ Думфи вдругъ инстинктивно поняла, въ чемъ дѣло. Неожиданное посѣщеніе и таинственныя слова братьевъ могли означать только одно: что она никогда болѣе не увидитъ мистера Думфи. Онъ не всегда былъ добрымъ мужемъ, но при мысли о вѣчной съ нимъ разлукѣ она почувствовала, что голова ея кружится и въ глазахъ потемнѣло.

— Вы не имѣли извѣстій сегодня утромъ отъ брата Думфи? спросилъ братъ Вофль.

Братъ Сетъ молча вздохнулъ.

— Нѣтъ, а вы? воскликнула мистрисъ Думфи.

— Среди жизни насъ ожидаетъ смерть, поспѣшно произнесъ братъ Сетъ, желая первый сказать новость и однако чувствуя, что эту честь надо уступить пастору: — мы сегодня здѣсь, а завтра — тамъ. Жизнь скоропреходящѣе, нежели мода на панталоны; мода можетъ вернуться, а однажды умеръ человѣкъ, онъ болѣе не вернется.

Мистриссъ Думфи при первыхъ словахъ брата Сета громко зарыдала.

— Что случилось, братъ Вофль? спросила она, всхлипывая и инстинктивно отворачиваясь отъ брата Сета.

— Несчастье на желѣзной дорогѣ, отвѣчалъ мистеръ Вофль, у котораго натура была болѣе утонченная, чѣмъ у брата Сета, и потому ему противно было это грубое издѣвательство надъ горемъ: — но мы, видите, надѣялись, что онъ, быть можетъ, не находился въ поѣздѣ и что мы его увидимъ здѣсь.

— Ну, мы на это не очень-то надѣялись, прибавилъ братъ Сетъ.

— Я не видала его и не слышала ничего о немъ, промолвила мистриссъ Думфи сквозь слезы: — послѣ того, какъ онъ вышелъ изъ церкви вчера вечеромъ. Онъ сказалъ мнѣ за чаемъ, что отправится въ Сакстонъ на осьмичасовомъ поѣздѣ съ Черингъ-Кросской станціи и не вернется домой ранѣе двухъ недѣль, въ виду выборовъ. О Боже мой! я чувствовала, что случилось несчастье, увидавъ брата Сета въ шляпѣ, въ понедѣльникъ.

— Страшная катастрофа! сказалъ мистеръ Вофль. — Прежде чѣмъ придти къ вамъ, мы телеграфировали въ Сакстонъ, чтобъ узнать, нѣтъ ли его тамъ, но получили отвѣтъ, что онъ не пріѣзжалъ туда и что никто его не видѣлъ.

До сихъ поръ они старательно избѣгали назвать имя мистера Думфи, а говорили онъ, его.

— Я утромъ прочелъ въ газетѣ объ этомъ, воскликнулъ братъ Сетъ: — и, бросивъ магазинъ, пошелъ къ брату Вофлю. Намъ было извѣстно, что онъ отправился въ этомъ поѣздѣ и я сказалъ брату Вофлю: «Если онъ не пріѣхалъ въ Сакстонъ, то значитъ онъ въ числѣ жертвъ». Мы телеграфировали и получили отвѣтъ отъ мистера Танди.

И онъ досталъ изъ кармана телеграмму, въ которой стояло:

«Вашу депешу передали мнѣ. Думфи не пріѣзжалъ вчера и сегодня нѣтъ о немъ никакихъ извѣстій».

Мистриссъ Думфи зарыдала еще сильнѣе прежняго.

— Я захватилъ съ собою газету, если вы хотите прочитать подробности, сказалъ братъ Сетъ, опуская руку въ карманъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, воскликнулъ братъ Вофль, останавливая неумѣстный пылъ брата Сета: — сестрѣ Думфи не до этого теперь. Но, я полагаю, что намъ слѣдовало бы тотчасъ отправться на мѣсто катастрофы и признать дорогого покойника. Вѣроятно, ваши служебныя занятія не помѣшаютъ вамъ, братъ Сетъ, поѣхать съ нами.

— Да, вы правы, отвѣчалъ братъ Сетъ, который тотчасъ сообразилъ, что желѣзнодорожныя компаніи всегда даромъ возятъ родственниковъ убитыхъ на мѣсто катастрофы: — въ магазинѣ не много наторгуютъ безъ меня, но долгъ, дружба и братство прежде всего. Я поѣду съ вами на могилу нашего брата.

Такъ и рѣшено было, что они поѣдутъ всѣ трое. Мистриссъ Думфи надѣла черное платье и нашла въ своихъ вещахъ кусокъ чернаго крепа. И не она одна поторопилась надѣть трауръ; въ числѣ несчастныхъ вдовъ, встрѣченныхъ ею на мѣстѣ катастрофы, большая часть была въ траурѣ, и только богатыя и знатныя пріѣхали въ томъ платьѣ, въ какомъ застала ихъ роковая вѣсть.

Всего жертвъ было пятнадцать и ихъ останки были выставлены въ одной изъ комнатъ станціи. Рыданія, вопли и стоны наполняли воздухъ. Кто могъ признать въ обуглившихся, почернѣвшихъ трупахъ мужа, жену, сына, хотя несчастные явились со всѣхъ концовъ Англіи только для этой цѣли… Атмосфера этой импровизованной мертвецкой была невыносима.

Одинъ только братъ Сетъ вполнѣ наслаждался. Въ немъ не было никакихъ звѣрскихъ инстинктовъ и онъ искренно сожалѣлъ сестру Думфи и другихъ несчастныхъ. Но онъ имѣлъ въ жизни такъ мало развлеченій и желѣзнодорожныя власти такъ почтительно обходились съ нимъ, какъ съ другомъ одной изъ жертвъ, что онъ естественно принялъ на себя важный видъ и ужасно суетился. Онъ бѣгалъ изъ угла въ уголъ и всюду совалъ свой носъ.

Поэтому, ему и удалось найти въ грудѣ обломковъ вещей, вытащенныхъ изъ пострадавшихъ вагоновъ, металлическую ручку стараго зонтика Думфи. Вотъ все, что осталось послѣ него, такъ какъ несчастная мистриссъ Думфи не могла признать, который изъ обуглившихся труповъ былъ ея мужъ.

Ручка зонтика была несомнѣннымъ доказательствомъ его смерти и, возвращаясь домой, она со слезами упрекала себя въ томъ, что часто дѣлала ему выговоры за появленіе въ комнатахъ съ грязными ногами.

— Еслибъ онъ только пришелъ, теперь думала она: — то я позволила бы ему нанести въ домъ грязи со всѣхъ лондонскихъ улицъ.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

I.

Гедеонъ проснулся около полудня послѣ тревожной ночной прогулки. Быть можетъ, онъ спалъ бы еще долѣе, еслибъ дворецкій не поднялъ на ноги всю прислугу. Мистеръ Паркеръ считалъ, что если случится какое-нибудь несчастіе съ его господиномъ, то это непріятно отразится на его личной репутаціи. Конечно, это не была бы его вина, но мирныя, провинціальныя семьи, въ которыхъ онъ предпочиталъ служить, имѣли предразсудки и, между прочимъ, смотрѣли косо на дворецкаго, какъ бы онъ ни былъ приличенъ и благонадеженъ, если онъ служилъ, въ домѣ, гдѣ глава наложилъ на себя руки. Поэтому, сонъ Гедеона сильно безпокоилъ его и онъ принялъ всѣ мѣры, чтобъ разбудить своего господина; сначала онъ кашлялъ и кричалъ въ скважину замка: «что прикажете, сэръ», словно Гедеонъ его звалъ, потомъ намѣренно уронилъ подносъ и разбилъ три стакана, а, наконецъ, по рѣшенію военнаго совѣта, собраннаго въ комнатѣ ключницы, онъ сталъ стучать въ дверь изо всей силы, съ твердымъ намѣреніемъ въ случаѣ неуспѣха, сломать дверь.

Этотъ стукъ и разбудилъ Гедеона, который въ эту минуту, конечно, во снѣ, входилъ въ парламентъ въ сопровожденіи двухъ извѣстныхъ депутатовъ, при громкихъ кликахъ либеральной партіи, торжествовавшей свою побѣду надъ торіями, у которыхъ удалось вырвать представительство Сакстона. Радостныя восклицанія либераловъ были такъ шумны, что онъ не разслышалъ ни одного слова изъ присяги, прочитанной ему сэромъ Эрскиномъ Мейемъ. Шумъ все усиливался, и, открывъ глаза, онъ убѣдился, что это не члены парламента радуются побѣдѣ, а стучитъ въ дверь мистеръ Паркеръ.

Гедеонъ всталъ и одѣлся; онъ чувствовалъ ужасный голодъ и, подкрѣпивъ свои ослабѣвшія силы обильнымъ завтракомъ, сталъ смотрѣть на жизнь въ розовыя очки, а не въ черныя, какъ наканунѣ. Наклевывавшаяся лихорадка прошла за ночь, благодаря безмятежному сну. Онъ былъ теперь новый человѣкъ и свѣтъ не казался ему такимъ мрачнымъ, какъ въ прошедшую ночь, когда онъ помышлялъ наложить на себя руки.

Даже наканунѣ, при встрѣчѣ съ мистеромъ Танди, въ головѣ его блеснула мысль о совершенно легкомъ способѣ выйти изъ затрудненій. Мистеръ Танди имѣлъ самъ порядочный капиталъ и кромѣ того, у него были въ рукахъ значительныя суммы мѣстныхъ богатыхъ семействъ, такъ что онъ былъ въ состояніи ссудить на время Гедеону необходимыя 3,000 ф. стерл. Ему не слѣдовало объяснять стряпчему настоящее положеніе его дѣлъ, такъ какъ это было совершенно излишне. Только относительно обезпеченія могло возникнуть затрудненіе, такъ какъ вся принадлежавшая ему земля была уже заложена. Но это касалось только его лондонскаго банкира и нечего было безпокоить мистера Танди подобными мелочами. Конечно, это было не хорошо и въ случаѣ обнаруженія, могло причинить ему непріятности. При заключеніи второй закладной, было обязательно указать на первую, но познакомить мистера Танди съ истиннымъ положеніемъ его дѣлъ значило сознаться, что его состояніе было основано на пескѣ. Впрочемъ, по всей вѣроятности, мистеръ Танди и не потребуетъ закладной, а въ случаѣ крайности даже и это можно было обдѣлать въ тайнѣ отъ всѣхъ.

Не теряя времени, онъ отправился въ контору стряпчаго и мистеръ Танди выразилъ полное согласіе на ссуду 3,000 ф. стерл., но потребовалъ закладной. Это послѣднее обстоятельство не понравилось Гедеону, но онъ зналъ, что мистеръ Танди человѣкъ благоразумный и ни въ какомъ случаѣ не подниметъ скандала, а потому онъ тотчасъ далъ ему необходимыя уполномочія для заключенія закладного акта. Все было спасено; онъ получитъ вовремя 3,000 ф. стерл. для раздачи свободнымъ и независимымъ избирателямъ Сакстона.

Совершенно успокоенный и снова сіяя надеждой, Гедеонъ вышелъ изъ конторы стряпчаго и направился домой. Всѣ, кто ни попадался навстрѣчу популярному кандидату, низко кланялись; мальчишки бѣжали за нимъ, оглашая воздухъ криками ура. Онъ не очень любилъ дѣтей, но зналъ, что доброе обращеніе съ дѣтьми завоеваетъ сердца родителей и постоянно носилъ въ карманѣ пряники, которыми щедро надѣлялъ ребятишекъ. При этомъ онъ съ знаменательной улыбкой объяснялъ, что далѣе теперь идти не можетъ, но его слова вселяли убѣжденіе въ сердца матерей, что ихъ ожидали въ близкомъ будущемъ подачки чая, угля и шерстяныхъ юбокъ.

Капитанъ Обрайенъ въ послѣднее время перебрался въ Сакстонъ и намѣренъ былъ покинуть его только послѣ выборовъ. Онъ и прежде часто пріѣзжалъ изъ Лондона на свиданіе съ Гедеономъ и мистеромъ Танди. Но, согласно своей тактикѣ, онъ, повидимому, не принималъ дѣятельнаго участія въ избирательной агитаціи. Онъ не произносилъ рѣчей на митингахъ, не посѣщалъ избирателей. Но въ его комнатѣ въ Синемъ Львѣ сходились всѣ нити, которыя приводили въ движеніе живыхъ маріонетокъ и самъ Гедеонъ сознавался, что онъ вполнѣ зарабатывалъ назначенное ему щедрое вознагражденіе.

Теперь, онъ былъ занятъ главнымъ образомъ приготовленіями къ великолѣпному празднику, который либеральный кандидатъ давалъ въ пятницу своей партіи, начиная отъ лорда-намѣстника. Мысль объ этомъ торжествѣ принадлежала Гедеону и Обрайенъ сначала старался отговорить его, указывая на то, какъ трудно было осуществить подобный планъ. Но Гедеонъ упорно стоялъ на своемъ и Обрайенъ приступилъ къ осуществленію его идеи, не вѣря въ конечный успѣхъ, но, къ его удивленію, всѣ преграды исчезали какъ бы сами собою и праздникъ въ замкѣ Флисъ обѣщалъ удаться какъ нельзя болѣе и оказать громадное вліяніе на предстоявшіе выборы. Онъ видѣлъ какъ Гедеонъ поставилъ свою кандидатуру въ нижнихъ слояхъ Сакстонскаго населенія, которое, какъ одинъ человѣкъ, стояло за него, особливо послѣ присутствія на похоронахъ Биля, а теперь онъ хотѣлъ расположить въ свою пользу и лучшія аристократическія семейства въ графствѣ. Многіе изъ приглашенныхъ гостей не были избирателями, но они носили громкія имена и дружба съ такими людьми могла произвести сильное впечатлѣніе на дѣйствительныхъ избирателей.

Гедеонъ былъ въ такомъ хорошемъ настроеніи и такъ былъ доволенъ всѣмъ свѣтомъ вообще, а собою въ особенности, что записка Джэка Бэли заставила его насупить брови только на одну минуту. Записка эта была не длинная и, какъ показалось Гедеону, очень дерзкая. Въ ней просто говорилось, что редакторъ «Маяка» свидѣтельствуетъ свое почтеніе г. Гедеону Флису и увѣдомляетъ его, что онъ не можетъ напечатать его статью, такъ какъ уже ранѣе заказалъ другому автору отчетъ о похоронахъ Биля.

— Что онъ хочетъ этимъ сказать, нахальный щенокъ? гнѣвно воскликнулъ Гедеонъ, подавая записку Обрайену, который находился въ это время въ замкѣ.

— То, что написано, отвѣчалъ хладнокровно Обрайенъ: — редакторъ долженъ всегда заранѣе заказывать свои статьи. Я полагаю, что это дѣлаетъ ему честь, и что вы, какъ издатель, должны быть очень довольны такимъ безпристрастнымъ редакторомъ, не дѣлающимъ никакого различія между обыкновенными сотрудниками и своимъ издателемъ.

— Неужели! произнесъ съ презрительной гримасой Гедеонъ: — я не спалъ половину ночи и написалъ статью о похоронахъ Биля; вы прочтете ее въ «Маякѣ» и увидите, какая это хорошенькая вещица. Этотъ нахальный щенокъ получаетъ отъ меня деньги и отказывается напечатать мою статью въ моей газетѣ, на изданіе которой я приплачиваю еженедѣльно отъ десяти до пятнадцати фунтовъ. Посмотримъ, кто изъ насъ поставитъ на своемъ.

Гедеонъ хотѣлъ тотчасъ отправиться въ редакцію «Маяка» и объясниться съ Джэкомъ, но послѣ минутнаго размышленія рѣшилъ, что лучше написать. Онъ помнилъ грустный результатъ предъидущаго разговора съ дерзкимъ юношей и не могъ не сознавать, что ему было бы трудно бороться съ нимъ на словахъ. Но онъ могъ написать ему категоричное требованіе о немедленномъ напечатаніи своей статьи.

Онъ такъ и сдѣлалъ, и былъ крайне удивленъ, когда посланный принесъ обратно письмо, съ припиской Джэка Бэли, который, возвращая дерзкую записку, просилъ не считать его болѣе редакторомъ, такъ какъ онъ не считаетъ возможнымъ редактировать газету при невыносимомъ вмѣшательствѣ плутократическаго невѣжества.

Гедеонъ не понялъ, что означали слова плутократическое невѣжество, но догадался, что они не могли быть лестными и привскочилъ съ кресла отъ злобы. Онъ тотчасъ написалъ чекъ на сумму мѣсячнаго жалованья и отправилъ его Джэку съ просьбой немедленно оставить редакцію. На это Джекъ отвѣчалъ, что слѣдующій номеръ уже набранъ, и что онъ его издастъ, а послѣ того съ удовольствіемъ передастъ редакцію мистеру Гедеону Флису.

Гедеонъ выходилъ изъ себя отъ бѣшенства. Слѣдующій номеръ «Маяка» выйдетъ безъ его статьи, а черезъ недѣлю она потеряетъ свою свѣжесть. Но все-таки, въ виду выборовъ, онъ не могъ принять энергичныхъ мѣръ и выгнать въ шею Джэка изъ редакціи. Джэкъ пользовался въ Сакстонѣ большой популярностью и къ тому же всякій скандалъ былъ на руку его противникамъ. Онъ долженъ былъ согласиться на его условіе и оставить Джэка редакторомъ до четверга, но поклялся, что назначитъ новымъ редакторомъ человѣка съ большимъ литературнымъ вкусомъ и съ болѣе правильнымъ взглядомъ на отношенія между нанимаемымъ и нанимателемъ.

Покончивъ съ этимъ непріятнымъ эпизодомъ, Гедеонъ забылъ о немъ и съ новой энергіей продолжалъ свою избирательную агитацію.

Между тѣмъ, Джэкъ былъ повергнутъ въ бездну отчаянія. Онъ чувствовалъ, что все для него кончено, что его мечта взлѣзть на Парнасъ при помощи очаровательной подруги разсѣялась въ воздухѣ. Съ горя онъ рѣшился отомстить Гедеону Флису и нанести страшный ударъ плутократическому невѣжеству. Онъ зналъ, что подобнымъ поступкомъ возбудитъ скандалъ. Быть можетъ, онъ даже подвергнется судебному преслѣдованію. Но если люди серьёзные и даже Напперъ публично покачаютъ головами, то они же, въ томъ числѣ и Напперъ, дома, наединѣ будутъ отъ души смѣяться его продѣлкѣ. А если весь свѣтъ его и осудитъ? Такъ что-жъ? онъ самъ позабавится и того довольно.

Джэкъ находился въ очень мрачномъ настроеніи и даже неохотно пилъ пиво. Но, усѣвшись за письменный столъ, онъ просіялъ и черезъ нѣсколько времени была готова статья, которою онъ очевидно былъ доволенъ.

II.

Таинственная статья, доставившая столько удовольствія ея автору, появилась въ четвергъ, и если Джэкъ билъ на эффектъ, то вполнѣ достигъ своей цѣли. «Маякъ», хотя и не имѣлъ успѣха въ финансовомъ отношеніи, но его всѣ читали въ Сакстонѣ, благодаря рѣзкимъ статьямъ Джэка о мѣстныхъ дѣлахъ. Въ четвергъ утромъ, все населеніе Сакстона жадно раскупало номера «Маяка», но это населеніе было очень ограниченно и объявленія приносили слишкомъ маленькій доходъ. Поэтому, быть собственникомъ газеты и приплачивать на ея изданіе десять фунтовъ было не очень пріятно, но прочитать при этомъ въ своей газетѣ такую статью, какая появилась въ ней, въ четверговомъ номерѣ, было болѣе, чѣмъ непріятно.

Весь городъ уже прочиталъ эту статью и она составляла предметъ всѣхъ толковъ. Но Гедеонъ не торопился взглянуть на номеръ, который былъ послѣднимъ произведеніемъ дерзкаго щенка и только послѣ завтрака полюбопытствовалъ узнать, что въ немъ было помѣщено.

— Ну, голубчикъ, теперь ты вернешься въ пивныя Флитъ-стрита, подумалъ онъ, взявъ въ руки газету съ злобной улыбкой.

У Гедеона была странная, сложная натура, въ которой находилась и закваска добродушія. Если его дѣла шли хорошо, онъ готовъ былъ оказать услугу каждому, кѣмъ онъ не имѣлъ причины быть недовольнымъ. Эта услуга исключительно выражалась чекомъ и онъ дѣлалъ это не по добротѣ душевной или желанію помочь, но потому, что у него было много денегъ и подобный расходъ для него ничего не значилъ. При этомъ, однако, онъ всегда имѣлъ въ виду, что лицо, получающее чекъ или въ прошедшемъ было ему полезно, или въ будущемъ будетъ полезно. Онъ охотно выдавалъ еженедѣльные чеки Джэку, пока тотъ не оказался дерзкимъ щенкомъ, котораго нельзя было купить за деньги. Тогда онъ его возненавидѣлъ.

Быть можетъ, эта ненависть отчасти происходила отъ того, что Гедеонъ не терпѣлъ людей, которые превосходили его въ чемъ-нибудь. Такъ онъ питалъ тайную непріязнь къ своему дворецкому, мистеру Паркеру, только потому, что онъ всегда служилъ въ хорошемъ обществѣ, зналъ, что такое приличныя манеры и, вѣроятно, смѣялся въ людской надъ промахами Гедеона. Но, по крайней мѣрѣ, онъ могъ вымѣстить всю злобу на дворецкомъ, который былъ слишкомъ хорошо воспитанъ, чтобъ отвѣчать. Напротивъ, Джэкъ дерзко обращался съ нимъ, презрительно отвергалъ его совѣты насчетъ редактированія его собственной газеты и выпроваживалъ его изъ редакторскаго кабинета, который онъ нанималъ на свой счетъ.

Развернувъ газету, Гедеонъ пробѣжалъ глазами заголовки и остановился на статьѣ: «Похороны Долговязаго Биля. Необыкновенное событіе!» Дерзкій щенокъ сдержалъ свое слово. Гедеонъ все еще надѣялся, что Джэкъ протянетъ ему руку примиренія, напечатавъ его прекрасную статью, и это было бы ему тѣмъ пріятнѣе, что нахалъ ошибся бы въ своемъ разсчетѣ и онъ никогда съ нимъ не помирился бы. Но передъ его глазами было прозаичное описаніе, въ избитыхъ площадныхъ выраженіяхъ, патетической сцены.

— Статья выйдетъ въ слѣдующемъ номерѣ, утѣшалъ себя Гедеонъ и перевернулъ страницу.

Отыскивая передовую статью, въ которой, онъ былъ увѣренъ, что Джэкъ сдѣлалъ наѣздъ на торіевъ по поводу похоронъ бѣднаго Биля, онъ увидѣлъ, что вмѣсто передовой статьи, была помѣщена длинная и отличавшаяся какимъ-то непривычнымъ и торжественнымъ тономъ статья, подъ заглавіемъ «Чистосердечная исповѣдь». Гедеонъ прочиталъ ее отъ начала до конца и потомъ, злобно скомкавъ газету, воскликнулъ, скрежеща зубами:

— Проклятый нахалъ! Дерзкая собака! Я отдамъ его подъ судъ! Хороша благодарность за то, что я его вытащилъ изъ грязи. Зачѣмъ Обрайенъ рекомендовалъ мнѣ такого негодяя? Обрайенъ мнѣ за это отвѣтитъ.

Даже въ пылу гнѣва Гедеонъ благоразумно избѣгалъ личнаго столкновенія съ Джэкомъ. Онъ боялся его столько же, сколько ненавидѣлъ, и предпочиталъ излить свою злобу на Обрайена, который также получалъ отъ него жалованье и отличался болѣе мягкими манерами.

Обрайенъ гостилъ въ это время въ замкѣ и еще не выходилъ изъ своей комнаты. Гедеонъ бросился въ его комнату, и, махая скомканной газетой, какъ палкой, воскликнулъ:

— Вы видѣли это?

Обрайенъ сидѣлъ за столомъ и читалъ именно эту статью, недоумѣвая, что бы она значила. Онъ поднялъ голову и посмотрѣлъ съ удивленіемъ на Гедеона. Онъ слегка покраснѣлъ при видѣ угрожающаго жеста Гедеона, но, не считая его за человѣка, способнаго нанести оскорбленіе порядочному человѣку, спокойно отвѣчалъ:

— Я ее читаю и, признаюсь, не понимаю. Это какая-то глупая шутка.

— Шутка! воскликнулъ Гедеонъ: — вы называете это шуткой. А я считаю это дьявольской дерзостью и низкой измѣной. Вы мнѣ рекомендовали этого человѣка, Обрайенъ, и я требую отъ васъ объясненія этой подлой продѣлки.

— Что вы хотите сказать? произнесъ рѣзко Обрайенъ.

— Во время выборовъ все бываетъ и никому нельзя довѣрять. Я слишкомъ честный человѣкъ, чтобъ предвидѣть низкіе подкопы. Это дѣло Монгомери, а можетъ быть и кого-нибудь другого.

— Мистеръ Флисъ, сказалъ Обрайенъ, вставая: — вы имѣете право сердиться, но не имѣете никакого права дѣлать недостойныя инсинуаціи. Я оказалъ вамъ кое-какія услуги, за которыя вы мнѣ щедро заплатили, но это не даетъ вамъ права такъ говорить со мною и я не могу долѣе оставаться здѣсь. Я сейчасъ сведу счеты по сегодняшнее утро, и отказываюсь отъ всякихъ дальнѣйшихъ съ вами отношеній.

— Полноте, Обрайенъ, жалобно произнесъ Гедеонъ, схватывая его за руку: — не покидайте меня въ эту критическую минуту! Я не имѣлъ и мысли оскорбить васъ. Если вы меня бросите, то я пропадшій человѣкъ. Я готовъ просить у васъ извиненія, я просто потерялъ голову и не понималъ, что говорилъ. Ну, Обрайенъ, будьте добрымъ человѣкомъ, сядьте и помогите мнѣ выпутаться изъ этого затруднительнаго положенія.

Обрайенъ уступилъ, сознавая, что дѣйствительно юноша, котораго онъ рекомендовалъ, поступилъ дерзко съ Гедеономъ. Къ тому же, Гедеонъ, вѣроятно, былъ дурного мнѣнія о большинствѣ людей и Обрайенъ не придавалъ ни малѣйшаго значенія его мнѣніямъ.

— Хорошо, Флисъ, отвѣчалъ онъ: — я вѣрю, что вы взволнованы, но нельзя дѣлать такихъ инсинуацій. Еслибы вы были въ своемъ умѣ, то увидѣли бы тотчасъ, что это глупая продѣлка бѣшеннаго ирландца и болѣе ничего. Признаюсь, я этого отъ него не ожидалъ. Статья ловко написана и можетъ надѣлать вамъ много вреда. Но, вымѣщая свою злобу на друзьяхъ, вы горю не поможете. Лучше подумаемъ хладнокровно, что намъ сдѣлать. А прежде всего прочитаемъ снова статью и посмотримъ, какой бы можно напечатать на нее отвѣтъ.

Обрайенъ закрылся газетой такъ, чтобъ не видно было улыбки, игравшей на его лицѣ, и громко прочелъ статью, поразившую какъ громомъ весь Сакстонъ.

Она начиналась краткимъ изложеніемъ политическаго положенія Сакстона, въ которомъ упоминалось о долговременной связи города съ семьей Монгомери, о пріѣздѣ «финансоваго господина изъ Лондона» и о скромныхъ усиліяхъ редактора «Маяка» поддержать его кандидатуру.

"Время и опытъ, продолжалъ Джэкъ: — убѣдили насъ, что мы заблуждаемся. Мы поддерживали либеральнаго кандидата, полагая, что онъ имѣетъ въ виду истинные интересы Сакстона и славу страны, въ предѣлахъ которой солнце никогда не заходитъ. Послѣ тяжелой внутренней борьбы, мы пришли къ убѣжденію въ своей ошибкѣ и считаемъ своимъ долгомъ откровенно сознаться въ этомъ. Насъ очаровали громкіе либеральные принципы, такъ краснорѣчиво возвѣщенные міру. Мы видѣли въ нихъ средство къ освобожденію Англіи отъ неспособной внутренней политики и отъ кровавыхъ внѣшнихъ вмѣшательствъ въ чужія дѣла. Исходя изъ этого убѣжденія, мы честно и по мѣрѣ своихъ способностей оказывали поддержку либеральному кандидату. Мы зло ошибались съ начала до конца и каемся въ этомъ…

"Мы не желаемъ рѣзко выражаться о джентельмэнѣ, оказавшемъ честь Сакстону своей кандидатурой. Мы не удивляемся, что онъ доселѣ остается въ либеральномъ лагерѣ, потому что частныя дѣла мѣшали ему настолько развить себя, чтобъ быть въ состояніи сдѣлать сознательный выборъ между обѣими партіями. По всей вѣроятности, онъ либералъ потому, что мистеръ Монгомери консерваторъ и что двумъ кандидатамъ неловко состязаться подъ однимъ знаменемъ. Мы готовы вѣрить, что, насколько позволяютъ ему его ограниченныя способности, онъ имѣетъ добрыя намѣренія, но мы не можемъ не сознаться, что нашему переходу въ консервативный лагерь много содѣйствовало близкое знакомство съ либеральнымъ кандидатомъ.

"Мы не питаемъ никакой непріязни къ г. Гедеону Флису, а, напротивъ, относимся къ нему съ глубокимъ сочувствіемъ и сожалѣніемъ. Мы плыли съ нимъ вмѣстѣ въ утлой ладьѣ, и желали бы, чтобъ онъ спасся изъ нея такъ же, какъ мы. Ему и теперь еще не поздно выйти изъ глупаго положенія. Искренняя дружба побуждаетъ насъ сказать ему, что у него нѣтъ ни политическихъ способностей, ни общественнаго положенія, ни образованія, хотя бы самаго элементарнаго. Его желаніе подняться по общественной лѣстницѣ само по себѣ очень похвально. Но Сакстону надлежитъ сказать, захочетъ ли этотъ городъ быть ему подножкой. Мы надѣемся, что отвѣтъ будетъ отрицательный. Мы сознаемся, что эта надежда эгоистичная, такъ какъ, въ случаѣ его успѣха, мы будемъ вѣчно упрекать себя что нашими усиліями мы содѣйствовали этой позорной побѣдѣ, «Конечно, наше положеніе не очень пріятное, но мы должны нести на себѣ всю отвѣтственность нашей ошибки. Прежде появленія слѣдующаго номера „Маяка“, судьба выборовъ уже рѣшится и теперь мы говоримъ свое послѣднее слово о борьбѣ, которая займетъ видное мѣсто въ лѣтописяхъ Сакстона. Пусть избиратели Сакстона останутся вѣрными себѣ, вѣрными конституціоннымъ принципамъ, возвеличившимъ Великобританію, вѣрными могучимъ узамъ, связующимъ старые города съ старыми родами, и, наконецъ, вѣрными благороднымъ инстинктамъ, побуждающимъ ихъ отвернуться отъ лондонскаго ростовщика и протянуть руку сосѣду и джентльмэну».

— Это слишкомъ саркастично, чтобъ быть забавной шуткой, замѣтилъ Обрайенъ, бросая газету.

— Вы считаете эту статью саркастичной! воскликнулъ Гедеонъ, снова выходя изъ себя: — а по моему это низкій пасквиль и ея авторъ подлежитъ каторгѣ. Я тотчасъ отправлюсь въ полицію и велю его арестовать.

— Пустяки, любезный Флисъ; этого сдѣлать нельзя. Какъ бы вы ни считали эту статью пасквилемъ и какъ бы наши законы о пасквиляхъ ни были безсмысленны, но все-таки вы не можете арестовать журналиста за оскорбительную для васъ статью. Вы должны просто выпустить поскорѣе второе изданіе этого номера и объяснить причину появленія въ вашей газетѣ этой глупой шутки. Можно также расклеить на стѣнахъ и особое объявленіе въ томъ же смыслѣ.

— Нельзя ли взвалить всю вину на нашихъ соперниковъ? спросилъ Гедеонъ.

— Можно: въ любви и въ избирательной борьбѣ всѣ средства дозволительны. Я намекну, что наши соперники, предчувствуя свое пораженіе, рѣшились подкупить нашихъ сторонниковъ и подвести мину съ такой стороны, откуда мы не ожидали нападенія. Да, это будетъ ловкій маневръ. Отправимся прямо въ типографію и велимъ набрать статейку при себѣ. Но прежде всего откажитесь отъ намѣренія его арестовать.

— Хорошо, но я возьму назадъ чекъ.

— Пожалуй, но поторопитесь. Джэкъ не дастъ залежаться чеку въ своемъ карманѣ.

Обрайенъ былъ правъ. Гедеонъ бросился прямо въ банкъ и узналъ тамъ, что Джэкъ уже два дня тому назадъ получилъ деньги по его чеку. Онъ нетолько взялъ эти деньги, но наканунѣ вечеромъ выѣхалъ изъ Сакстона. Гедеону осталось только поспѣшить печатаніемъ отвѣта на ехидную статью. Онъ такъ и сдѣлалъ.

Спустя нѣсколько часовъ, на всѣхъ домахъ Сакстона появилось громадное объявленіе, гласившее, что въ этой злобной продѣлкѣ была виновна консервативная партія.

III.

Гедеонъ, принимающій со шляпой въ рукахъ, на подъѣздѣ родового замка Флисовъ, лорда Баубиса, лорда-намѣстника графства, а слѣдовательно, прямого представителя ея величества королевы — представлялъ любопытное зрѣлище. Всѣ жители Сакстона толпились на улицахъ, чтобъ поглазѣть на знатныхъ гостей, проѣзжавшихъ на праздникъ въ замкѣ Флисъ. По случаю этого торжества, сторонники либеральнаго кандидата пренебрегли даже карой закона и весь городъ расцвѣтился флагами. Гедеонъ ничего объ этомъ не зналъ, а еслибъ зналъ, то, изъ уваженія къ закону, непремѣнно запретилъ бы эту демонстрацію. Но онъ былъ такъ занятъ приготовленіями въ замкѣ, что не имѣлъ времени заглянуть въ городъ.

Лордъ Баубисъ (хорошо извѣстный въ палатѣ 1868 г. подъ именемъ лорда Генри Бейли) принялъ горячее участіе въ выборѣ либеральнаго кандидата, хотя, какъ лордъ-намѣстникъ графства, онъ не могъ оффиціально или лично вмѣшиваться въ избирательную борьбу. Но праздникъ въ замкѣ не имѣлъ ничего общаго съ политикой, какъ и было заявлено въ «Маякѣ». Дѣло было въ томъ, что богатый, приличный и достойный во всѣхъ отношеніяхъ джентльмэнъ недавно поселился въ околодкѣ и всѣ окрестные землевладѣльцы, желая съ нимъ познакомиться, собирались на завтракъ въ его гостепріимномъ домѣ. Въ этомъ не было ничего страннаго или необыкновеннаго. Если гости были всѣ исключительно либералы, то это была одна случайность. Всѣмъ было извѣстно, что политическіе разговоры будутъ подвергнуты остракизму во время завтрака и рѣчи будутъ отличаться строго личнымъ, дружескимъ характеромъ.

Лордъ Баубисъ составилъ себѣ въ палатѣ славу пламеннаго бойца за интересы своей партіи и не разъ наносилъ консерваторамъ тяжелые удары. Даже теперь, въ мирной атмосферѣ палаты лордовъ, онъ не разъ возбуждалъ непривычныя тамъ бури. Въ настоящее время отъ исхода избирательной борьбы зависѣла судьба консервативнаго министерства и всѣ искренніе либералы должны были оказать содѣйствіе своей партіи, особенно въ такомъ избирательномъ округѣ, гдѣ, какъ въ Сакстонѣ, консервативные кандидаты избирались съ давнихъ временъ. Поэтому, получивъ записку отъ сэра Генри Джильберта, который просилъ его принять Гедеона подъ свое покровительство, лордъ Баубисъ съ жаромъ принялся за дѣло. Онъ тотчасъ сдѣлалъ визитъ Гедеону, позвалъ его обѣдать въ Баубисъ, а когда Гедеонъ устроилъ у себя завтракъ, то нетолько принялъ его приглашеніе, но всѣмъ говорилъ, что надѣется встрѣтить все графство на этомъ праздникѣ.

Совершенно случайно онъ велѣлъ кучеру проѣхать мимо Сакстона и толпа, настроенная въ пользу либеральнаго кандидата, къ которому ѣхалъ лордъ-намѣстникъ, сдѣлала представителю королевы торжественную овацію. Даже нѣкоторые предлагали отпрячь лошадей и довезти его на рукахъ до замка. Но прибрежные жители, всегда отличавшіеся практическими взглядами, оказали противодѣйствіе этому неблагоразумному плану.

— Гора крутая, замѣтилъ Толстый Томъ: — а карета очень тяжелая.

Эти разсужденія, однако, были совершенно излишни, такъ какъ лордъ Баубисъ не дозволилъ бы ничего подобнаго. Онъ случайно проѣзжалъ мимо Сакстона, направляясь къ своему другу Флису, и всякія демонстраціи политическаго характера были неумѣстны. Поэтому четверка вороныхъ рысью подкатила къ крыльцу замка, на которомъ стоялъ Гедеонъ, безъ шляпы, съ бѣлой камеліей въ петлицѣ и вообще безукоризненно приличный на взглядъ, за исключеніемъ слишкомъ толстой золотой цѣпочки отъ часовъ, къ какимъ обыкновенно семиты питаютъ слабость. Но это была мелочная подробность, ни мало не портившая общаго эффекта. Что же касается до его обнаженной головы, то небольшая лысина придавала его лбу чрезвычайно интеллигентный характеръ.

— Вы очень добры, милордъ, сказалъ онъ, когда лордъ Баубисъ выскочилъ изъ кареты съ легкостью, замѣчательной для пятдесятилѣтняго джентльмэна.

— Нисколько, Флисъ, нисколько. Я всегда съ удовольствіемъ бываю въ вашемъ прелестномъ замкѣ.

Гедеонъ просіялъ. Онъ не былъ теперь несчастной Пери у вратъ рая, жадно смотрящей издали на радости райской жизни. Онъ находился въ самомъ раѣ и красивый англійскій лордъ дружески хлопалъ его по плечу, фамильярно называлъ «Флисъ» и хвалилъ его жилище. Конечно, рай великъ и въ немъ много концентричныхъ круговъ. Флисъ еще только попалъ въ наружный, но недалекъ былъ тотъ день, когда онъ проникнетъ и далѣе, послѣ побѣдоноснаго вступленія въ парламентъ, при громѣ рукоплесканій либеральной партіи, въ интересахъ которой онъ отбилъ представительство города, издавна преданнаго торіямъ.

— Я позволилъ себѣ привезти къ вамъ Боскобеля, прибавилъ лордъ Баубисъ, съ улыбкой смотря на джентльмэна, съ которымъ онъ пріѣхалъ: — я увѣренъ, что человѣкъ, котораго вездѣ носятъ на рукахъ, не будетъ лишнимъ въ замкѣ Флисъ.

— Всегда счастливъ видѣть у себя вашихъ друзей, милордъ, отвѣчалъ Гедеонъ, любезно кланяясь господину, который осторожно слѣзалъ съ козелъ.

— Кто это выдумалъ такіе проклятые экипажи? произнесъ гнѣвно мистеръ Боскобель, дерзко смотря на Гедеона и не отвѣчая на его поклонъ: — я желалъ бы, чтобъ онъ дожилъ до семидесяти лѣтъ и круглый день взлѣзалъ на козлы и слѣзалъ съ нихъ.

— Зачѣмъ же вы не сѣли внутрь? замѣтилъ лордъ Баубисъ: — вы сами хотѣли взобраться на козлы, какъ и подобаетъ такому молодому человѣку, какъ вы.

— Сидѣть-то тамъ хорошо, но надо устроить при этихъ проклятыхъ экипажахъ элеваторы.

— Хорошо, при отъѣздѣ отсюда я велю подать карету подъ окно второго этажа и вы можете сѣсть на козлы изъ окна. А! Обрайенъ! какъ вы поживаете? вы такъ помолодѣли на свѣжемъ воздухѣ, что, вѣроятно, не захотите вернуться въ Пель-Мель.

— Напротивъ, я могу выносить деревню дня два, но не болѣе, отвѣчалъ Обрайенъ, который показался въ дверяхъ: — для меня воздухъ на тѣнистой сторонѣ Пель-Меля лучше, чѣмъ въ любой деревнѣ.

— И для меня также, прибавилъ Боскобель, протягивая Обрайену два пальца правой руки: — только та деревня хороша, которая похожа на городъ.

— Благодарю васъ, Боскобель, за вашу откровенность, произнесъ лордъ Баубисъ: — мы постараемся придать Баубису городской видъ. Я распоряжусь, чтобъ подъ окнами вашей комнаты постоянно ѣздило взадъ и впередъ нѣсколько кэбовъ, кричали три газетчика и стоялъ полисмэнъ.

— Гм! промолвилъ Боскобель, не любившій, чтобъ въ его присутствіи кто-нибудь другой отпускалъ остроты: — этотъ завтракъ, вѣроятно, будетъ очень скучный. Терпѣть не могу эти утреннія кормежки; шампанское всегда подозрительное и компанія смѣшанная.

— За шампанское я отвѣчаю, отвѣчалъ Обрайенъ: — а чѣмъ компанія смѣшаннѣе, тѣмъ вы болѣе имѣете шансовъ на успѣхъ.

Гедеонъ прошелъ съ лордомъ Баубисомъ въ гостинную и потому случайно не слышалъ любезнаго замѣчанія Боскобеля, который, узнавъ въ Баубисѣ, что за человѣкъ Гедеонъ, рѣшился рѣзать его на каждомъ шагу, какъ вульгарнаго выскочку, хотя самъ когда-то находился въ такомъ же положеніи и съ трудомъ проложилъ себѣ дорогу въ высшее общество.

Онъ былъ украшеніемъ всѣхъ свѣтскихъ обѣдовъ и вечеровъ, такъ какъ умѣлъ очень остроумно издѣваться надъ отсутствующими. Въ настоящее время онъ не засѣдалъ въ парламентѣ, потому что не было ни одного избирательнаго округа во всемъ Соединенномъ Королевствѣ, которое желало бы имѣть его своимъ представителемъ. Но онъ былъ членомъ палаты общинъ впродолженіи двадцати-пяти лѣтъ и никогда не представлялъ два раза одной и той же мѣстности. Онъ сидѣлъ всегда на либеральной сторонѣ палаты и рекомендовался своимъ избирателямъ, какъ либералъ. Но, вступая въ палату, онъ принималъ на себя роль независимаго депутата и предпринималъ крейсерскіе набѣги на суда подъ всѣми флагами, но преимущественно на мелкія и безъ пушекъ. Нельзя сказать, чтобъ онъ не принесъ своей странѣ никакой пользы, но во всякомъ случаѣ, онъ предоставлялъ другимъ нести труды и отвѣтственность законодательной дѣятельности. Его призваніемъ было критиковать все и всѣхъ. Природа одарила его умомъ и онъ старательно развилъ въ себѣ способность говорить непріятности. Его юморъ былъ грубый, но часто вызывающій невольный смѣхъ; всѣ его шутки были пересыпаны личностями и онъ не обращалъ вниманія ни на чьи чувства Онъ гордился тѣмъ, что былъ совершенно независимъ и не находился подъ игомъ своей партіи, что доставляло ему много премуществъ надъ товарищами. Когда онъ вставалъ съ своего мѣста въ палатѣ, никто не зналъ, какую сторону онъ будетъ поддерживать, но его рѣчи всегда встрѣчались смѣхомъ и рукоплесканіями. Нижняя палата питаетъ такую слабость къ тѣмъ изъ своихъ членовъ, которые ее забавляютъ, что при послѣдней неудачѣ Боскобеля на выборахъ многіе серьёзно спрашивали себя, какъ будетъ существовать палата безъ Боскобеля.

Однако, палата и не замѣтила его отсутствія, а свѣтское общество много выиграло отъ его политической неудачи. Боскобель, хотя и издѣвался надъ деревенской жизнью, но постоянно гостилъ у своихъ друзей въ богатыхъ помѣстьяхъ. Правда, каждый изъ его любезныхъ амфитріоновъ зналъ, что, уѣхавъ, онъ будетъ бранить его такъ же, какъ въ его домѣ бранилъ другихъ, но никто этимъ не обижался и Боскобель былъ всегда желаннымъ гостемъ.

Тайна его существованія заключалась въ эгоизмѣ. Ему дорого стоило вести борьбу съ свѣтскими предразсудками противъ бѣдности, но когда ему удалось отворить двери свѣта золотымъ ключемъ, то онъ хотѣлъ отомстить за всѣ вынесенныя имъ страданія. Свѣтское общество находило забавными его злые сарказмы противъ всѣхъ друзей и его принимали вездѣ съ распростертыми объятіями. Онъ зналъ, почему имъ дорожили и самъ назначалъ себѣ цѣну. Поэтому, ему всегда отводили лучшія въ домѣ комнаты, и за нимъ всѣ ухаживали, какъ за чистокровнымъ герцогомъ. Это всеобщее вниманіе льстило ему и онъ свято исполнялъ безмолвную сдѣлку съ своими амфитріонами, т. е. забавлялъ общество злыми шутками. Что же касается до ненависти и презрѣнія, которыя многіе питали къ нему, то Боскобель не обращалъ на это вниманія и продолжалъ вести веселую и блестящую жизнь.

— Фильпотъ здѣсь? спросилъ онъ, останавливаясь въ дверяхъ гостинной и окидывая критическимъ взглядомъ собравшееся общество.

Тутъ было на лицо около пятидесяти джентльмэновъ, сливки графства, и всѣ они, выстроившись въ два ряда, почтительно кланялись лорду-намѣстнику, который, опираясь одной рукой на локоть Гедеона, медленно проходилъ, любезно отвѣчая на поклоны.

— Я не вижу Фильпота, продолжалъ Боскобель, обращаясь къ Обрайену, который принялъ на себя роль церемоніймейстера.

— Онъ еще не пріѣхалъ, но непремѣнно будетъ.

— Еще бы, какъ ему не быть тамъ, гдѣ Баубисъ, Финлеи, Споффорты, и Вольфы. Я никогда не видывалъ такой двуногой лягушки, какъ Фильпотъ. Я слышалъ на дняхъ его разговоръ съ Джильбертомъ объ этомъ господинѣ, котораго вы всѣ взялисъ протежировать; онъ старался выпытать у Джильберта разныя подробности о немъ и Джильбертъ, который въ интересахъ своей партіи готовъ клясться, что Пильчеръ красавецъ, а Ровель честный человѣкъ, наговорилъ ему кучу небывальщинъ. Онъ, повидимому, всему повѣрилъ и конечно явится сюда, забывъ, что называлъ этого господина ростовщикомъ.

— Флисъ гораздо способнѣе, чѣмъ вы думаете, отвѣчалъ Обрайенъ: — онъ самъ придумалъ сегодняшній завтракъ и я боюсь, что когда онъ попадетъ въ парламентъ, то Джильберту будетъ не очень легко съ нимъ справляться. Что же касается до Фильпота, то я уже давно просилъ его оказать помощь Флису въ интересахъ либеральной партіи, но онъ наотрѣзъ отказался, потому что я не могъ сказать ему, кто изъ здѣшней аристократія друженъ съ Флисомъ. Теперь дѣло другое, онъ непремѣнно пріѣдетъ.

— Фильпотъ самый противный эгоистъ въ политическомъ мірѣ, замѣтилъ Боскобель съ благороднымъ негодованіемъ безкорыстнаго патріота: — онъ всѣхъ вѣситъ на вѣсахъ, заклейменныхъ гербомъ Фильпота. Онъ называетъ себя либераломъ, но попомните мои слова, какъ только онъ добьется своего и его произведутъ въ пэры, онъ тотчасъ перейдетъ на сторону торіевъ. Онъ либералъ, потому что это выгоднѣе, а сдѣлается торіемъ, потому что это приличнѣе. Но я рѣшительно не понимаю, зачѣмъ Гладстонъ носится съ Фильпотомъ. Многіе на заднихъ скамьяхъ гораздо умнѣе и дѣльнѣе этого тяжелаго, тупого дурака. Но вѣроятно онъ не знаетъ, какъ отъ него отдѣлаться.

— Да, Фильпотъ какъ-то попалъ на министерскую скамью и съ тѣхъ поръ все двигается впередъ. Онъ плохо говоритъ и ужасно надмененъ, когда занимаетъ правительственный постъ. Но онъ удивительно тонкій человѣкъ въ отношеніи своихъ интересовъ.

— Я не пророкъ, а могу предсказать, чѣмъ кончитъ Фильпотъ. Если Дизи провалится, а это гораздо вѣроятнѣе, чѣмъ думаютъ въ Лондонѣ, и Гладстонъ займетъ его мѣсто, то Фильпотъ прежде всѣхъ напомнитъ ему о своемъ существованіи. Онъ напишетъ ему поздравительное письмо и укажетъ на свои прежнія услуги. Гладстонъ учтиво ему отвѣтитъ. Фильпотъ напишетъ второе письмо и уже прямо выскажетъ, что за такія услуги, какія онъ оказалъ, недостаточно мѣста товарища министра. Гладстонъ, котораго очень трудно обойти, отпарируетъ ударъ. Тогда Фильпотъ поручитъ кому-нибудь шепнуть Гладстону, что онъ удовольствуется и мантіей пэра. Гладстонъ ненавидитъ пэровъ, очень любитъ наполнять верхнюю палату дураками; онъ клюнетъ и сдѣлаетъ Фильпота пэромъ.

— Это очень вѣроятно. Что же будетъ дальше?

— Сдѣлавшись лордомъ, Фильпотъ перейдетъ на сторону торіевъ. Старые пэры, какъ лордъ Примратъ, могутъ быть пламенными либералами, но новичкамъ это неприлично. Надѣвъ свою мантію и зная, что онъ болѣе ничего не получитъ, онъ возстанетъ на своего покровителя. Сначала торіи будутъ носить его на рукахъ, какъ перебѣжчика, но потомъ мѣсяца черезъ два или три, отвернутся отъ него съ презрѣніемъ, которое не можетъ не питать каждый джентльмэнъ къ подобной твари.

— Что вамъ сдѣлалъ Фильпотъ? спросилъ Обрайенъ: — занялъ онъ ваше мѣсто въ клубѣ или перебилъ васъ, когда вы разсказывали что-нибудь остроумное?

Но Боскобель уже удалился прежде, чѣмъ Обрайенъ окончилъ свою фразу. Онъ ни въ грошъ не ставилъ Обрайена, какъ бѣднаго прихвостня въ свѣтскомъ обществѣ и только воспользовался случаемъ, чтобъ излить свою желчь противъ Фильпота, котораго онъ ненавидѣлъ за его политическій успѣхъ. Къ тому же лордъ Баубисъ все продолжалъ говорить съ выскочкой Гедеономъ, а Боскобель, хотя и не отличался низкопоклонствомъ, но считалъ, что если въ обществѣ пятидесяти человѣкъ былъ одинъ лордъ, то онъ долженъ бесѣдовать съ нимъ, а не съ другими.

IV.

Гости, собравшіеся въ замкѣ Флисъ, были очень веселы, особенно послѣ пріѣзда лорда-намѣстника, такъ какъ многіе сомнѣвались, будетъ ли онъ. Всѣ инстинктивно ненавидѣли Флиса. Какъ смѣлъ подобный выскочка насильно вломиться въ ихъ среду, взявъ въ аренду самое старинное зданіе въ графствѣ и превративъ, благодаря крупнымъ расходамъ, въ прекрасное жилище? Никто не сказалъ ни слова, когда владѣлецъ замка довелъ его до развалинъ и поселилъ въ нихъ скотника Джона съ его рѣпой. Человѣкъ, съ безспорной генеалогіей, могъ дѣлать что хотѣлъ съ своей собственностью. Къ тому же, развалины были живописны и, главное, ихъ владѣлецъ, Джертрайкъ, принадлежалъ къ одному изъ лучшихъ родовъ въ графствѣ. А этотъ выскочка не имѣлъ другой рекомендаціи, кромѣ денегъ, и хотя мѣстные аристократы не были равнодушны къ деньгамъ, что доказывалось ихъ пріѣздомъ въ замокъ Флисъ и дружескими пожатіями рукъ хозяину, но они не любили деньги въ чужомъ карманѣ, особенно въ карманѣ чуждаго имъ лондонца.

Извѣстіе, что лордъ-намѣстникъ будетъ на завтракѣ, сначала было встрѣчено общимъ недовѣріемъ. Потомъ стали разсказывать, что нѣкоторые уже предварительно спросили у лорда Баубиса, дѣйствительно ли онъ собирается на завтракъ, и получили удовлетворительный отвѣтъ, сопровождаемый добродушнымъ приказаніемъ непремѣнно явиться въ замокъ Флисъ. Все это было хорошо, но лордъ Баубисъ, желая оказать услугу своей партіи и поддержать этого выскочку, могъ въ послѣднюю минуту найти какой-нибудь предлогъ для неявки на завтракъ. Тогда всѣ, собравшіеся въ замкѣ, остались бы въ дуракахъ. Конечно, утѣшительно было пострадать въ такой обширной компаніи, но все-таки легко себѣ представить общую радость, когда, нетолько лордъ-намѣстникъ пріѣхалъ въ замокъ, но и вошелъ въ залу подъ руку съ хозяиномъ.

Мало этого: распространился слухъ, что пожилой господинъ, смотрѣвшій на всѣхъ съ такимъ грубымъ презрѣніемъ, былъ знаменитый Боскобель. Всѣ знали его по имени. Нѣкоторые встрѣчались съ нимъ на обѣдахъ и въ замкахъ богатыхъ аристократовъ, а потому, желая блеснуть передъ сосѣдями своимъ знакомствомъ съ такой замѣчательной личностью, поспѣшили къ Боскобелю съ протянутой рукой и привѣтливой улыбкой. Остроумный джентльмэнъ отвѣчалъ холоднымъ вопросительнымъ взглядомъ и легкимъ прикосновеніемъ одного пальца.

Въ это время дня онъ обыкновенно бывалъ не въ духѣ, а на этотъ разъ его нормальное положеніе еще становилось хуже отъ отягчающихъ обстоятельствъ. Во-первыхъ, онъ слѣзъ съ козелъ; во-вторыхъ, ожидалъ, что передъ нимъ будутъ ѣсть, когда онъ не былъ голоденъ; въ-третьихъ, ему приходилось быть въ пестромъ обществѣ и, наконецъ, въ-четвертыхъ, нелѣпый Баубисъ словно нарочно ухаживалъ за Флисомъ, когда въ домѣ былъ Боскобель. Его дурное расположеніе дошло до того, что своими презрительными взглядами онъ очистилъ вокругъ себя пространство на нѣсколько футовъ, и еслибъ у него былъ свой экипажъ, то онъ немедленно уѣхалъ бы, чтобъ наказать все общество.

Вслѣдъ за лордомъ-намѣстникомъ прибылъ Фильпотъ, раздраженный и сомнѣвающійся болѣе всѣхъ въ пріѣздѣ Баубиса. Но онъ сдѣлалъ все, что зависѣло отъ него, и навелъ самыя точныя справки насчетъ того, можно ли было ему явиться въ замокъ Флисъ, не компрометируя себя. Повидимому, все обстояло благополучно, но кто могъ поручиться за непредвидѣнныя обстоятельства, а какой позоръ, если будущаго министра увидятъ въ обществѣ сомнительныхъ и неприличныхъ людей. И къ чему было ему тревожиться? У него было достаточно знакомыхъ, которыхъ онъ могъ посѣщать въ ихъ помѣстьяхъ безъ малѣйшей боязни за послѣдствія. Но, съ другой стороны, онъ утѣшалъ себя мыслью, что это была спекуляція, и если результатъ ея окажется благопріятнымъ, то барышъ будетъ пропорціоналенъ риску. Въ настоящую минуту, онъ долженъ, не колеблясь, оказывать всевозможныя услуги своей партіи. Джильбертъ писалъ ему, прося взять Флиса подъ свое покровительство. Обрайенъ заѣзжалъ къ нему, чтобъ переговорить о томъ же предметѣ, но онъ не былъ вполнѣ убѣжденъ, что Обрайенъ находился въ близкихъ сношеніяхъ съ вожаками партіи, хотя и было извѣстно, что онъ обѣдалъ въ Гарлейской улицѣ, а Фильпотъ, по горькому опыту зналъ, что попадали туда только друзья вожаковъ. Наконецъ, Баубисъ лично просилъ его пріѣхать на завтракъ.

Первый, на комъ остановились глаза почтеннаго джентльмэна при входѣ въ залу, былъ Баубисъ среди кружка лучшихъ людей графства. Рядомъ съ нимъ стоялъ Гедеонъ. Очевидно, дѣло было вѣрное. Облако, отуманивавшее массивное чело Фильпота, мгновенно исчезло.

— Баубисъ, какъ ваше здоровье? воскликнулъ онъ веселымъ, громкимъ голосомъ, пожимая руку благородному лорду. — Мистеръ Флисъ, я очень радъ, что могъ пріѣхать къ вамъ. Вы знаете, что мнѣ надо озаботиться о своемъ выборѣ, но я рѣшился быть у васъ во что бы то ни стало, хотя бы мнѣ пришлось приползти сюда на четверенькахъ или быть принесеннымъ на рукахъ.

— Первый способъ передвиженія болѣе въ вашемъ вкусѣ, замѣтилъ Боскобель, подходя къ группѣ, какъ только онъ увидѣлъ Фильпота.

— А, Боскобель! Вы здѣсь и, какъ всегда, шутите. Я получилъ письмо отъ одного пріятеля, который гостилъ съ вами на прошлой недѣлѣ въ Дунробинѣ. Вы очень весело провели тамъ время.

— Не думаю, отвѣчалъ съ печальной гримасой Боскобель: — я нигдѣ на свѣтѣ такъ не скучалъ.

— А какъ идутъ дѣла въ Шотландіи? спросилъ лордъ Баубисъ: — слышали вы что-нибудь новое въ Дунробинѣ?

— Да, я слышалъ, что если Гладстонъ попадетъ въ будущій парламентъ, то лишь представителемъ Лидса. Право, отвратительно смотрѣть на этого полусумасшедшаго политикана, вздумавшаго брать приступомъ Мидльтонъ. Конечно, толпа будетъ орать во все горло, но крики не голоса и, въ концѣ-концовъ, мѣстное вліяніе аристократовъ возьметъ свое. Шотландцы народъ хитрый — отчего не поглазѣть даромъ на любопытное зрѣлище. Не каждый день послушаешь Гладстона. Нѣтъ, я никогда не довѣряю толпѣ.

— А вы авторитетъ въ этомъ отношеніи, сказалъ Фильпотъ: — вы сами испытали, что такое толпа. Вы утекали отъ нея по крышамъ.

Этотъ намекъ на извѣстный эпизодъ въ избирательной опытности Боскобеля былъ очень смѣлымъ ударомъ для Фильпота. Онъ обыкновенно держался того правила, чтобы говорить непріятности о людяхъ только за спиною. Но онъ и Боскобель были давнишними врагами. Онъ зналъ, что старикъ видитъ его насквозь и отгадываетъ всѣ его низкія, корыстныя стремленія. Онъ предпочелъ бы заключить перемиріе съ этимъ злымъ языкомъ и не разъ это пробовалъ, но Боскобель тогда еще болѣе преслѣдовалъ его. Онъ сдѣлалъ видъ, что не слыхалъ любезнаго замѣчанія Боскобеля насчетъ его пристрастія къ ползанію на четверенькахъ, хотя сильно оскорбился. Ясно было, что Боскобель не измѣнился со времени ихъ послѣдней встрѣчи и онъ разсчиталъ, что выгоднѣе и ему обнажить мечъ, такъ какъ никто не придавалъ серьёзнаго значенія словамъ Боскобеля, если жертва его злобныхъ выходокъ ловко отвѣчаетъ на нихъ.

— Да, я знаю толпу, отвѣчалъ Боскобель съ ехидствомъ: — я не разъ схватывалъ ее за рога и естественно рисковалъ быть разорваннымъ на куски. Я всегда говорю прямо, что думаю, и не подличаю. Есть, напротивъ, люди, которыхъ толпа такъ презираетъ, что никогда ихъ не разорветъ.

— Мистеръ Боскобель, я хотѣлъ бы вамъ показать мои оранжереи, произнесъ Гедеонъ: — я слышалъ, что вы знатокъ, и желалъ бы выслушать ваше мнѣніе.

Гедеонъ боялся, чтобъ стычка между Боскобелемъ и Фильпотомъ не нарушила общаго веселаго настроенія праздника и спѣшилъ ихъ развести.

— Позвольте мнѣ пойти съ вами, сказалъ лордъ Баубисъ: — говорятъ, что вы очень искусно устроили оранжерею въ развалинахъ замка.

Боскобель милостиво дозволилъ себя увести.

— Пошелъ медвѣдь съ своимъ вожатымъ! шепнулъ Фильпотъ на ухо мистеру Джертрайку, къ которому онъ тотчасъ примазался, какъ къ человѣку наиболѣе значительному въ графствѣ послѣ лорда-намѣстника.

Завтракъ былъ поданъ въ два часа съ громаднымъ успѣхомъ. Обрайенъ лично позаботился, чтобъ все было хорошо, а онъ самъ скромно говорилъ, что если небо наградило его какой-нибудь способностью, такъ это умѣніемъ устроить обѣдъ или завтракъ.

Даже Боскобель былъ тронутъ оказаннымъ ему тонкимъ вниманіемъ. Его посадили рядомъ съ лордомъ Баубисомъ, а Фильпоту отвели мѣсто гораздо ниже и съ той же стороны стола, такъ что онъ его не видалъ. Онъ всегда увѣрялъ, что не имѣетъ никакихъ предразсудковъ, но терпѣть не можетъ видѣть, какъ люди обжираются. Достигнувъ того возраста, когда правильность и умѣренность въ жизни становятся необходимымъ условіемъ ея продолженія, онъ всегда съѣдалъ за завтракомъ только баранью котлету и приберегалъ весь свой аппетитъ къ восьмичасовому обѣду. По его понятію, въ восемь часовъ люди ѣли, а во всякое другое время обжирались.

Но теперь передъ нимъ стояли на серебряномъ блюдѣ двѣ великолѣпныя бараньи котлетки, изжаренныя на вертелѣ и безъ малѣйшей капли проклятаго соуса, который онъ ненавидѣлъ до того, что однажды всталъ изъ-за стола и уѣхалъ изъ дома, когда ему во второй разъ подали баранину съ соусомъ. Котлеты были сухія и поджаренныя въ пару, а рядомъ стоялъ графинъ съ краснымъ виномъ, мастерски подогрѣтымъ. Боскобель не зналъ, сколько заботъ стоилъ Обрайену этотъ сюрпризъ. Онъ считалъ это очень обыкновенной вещью, но, конечно, не ожидалъ такого приличнаго завтрака въ домѣ человѣка, который былъ въ состояніи потребовать вторично соуса.

Гедеонъ, сидя во главѣ стола, чувствовалъ, что онъ никогда не видалъ такого блестящаго зрѣлища. По правую его руку находился лордъ, прямой представитель королевы, налѣво — богатѣйшій землевладѣлецъ въ графствѣ. Вблизи былъ остроумнѣйшій человѣкъ нашего времени, который нетолько самъ заговаривалъ съ нимъ, но даже любезно выслушивалъ его замѣчанія. Далѣе вокругъ стола помѣщались лучшіе люди графства. Онъ былъ очень счастливъ и очень благодаренъ лорду Баубису, которому приписывалъ весь успѣхъ праздника, забывая хлопоты и заботы Обрайена.

— Что вы намѣрены дѣлать въ парламентѣ, мистеръ Флисъ? спросилъ съ улыбкой лордъ Баубисъ: — есть у васъ планъ, какъ у генерала Трошю?

— Или вы, какъ мистриссъ Глассъ, прежде ловите зайца, и потомъ уже думаете о томъ, какъ его приготовить? прибавилъ Боскобель, у котораго всегда была на готовѣ шутка.

— Это не дурное правило въ обыкновенныхъ случаяхъ, замѣтилъ лордъ Баубисъ: — но это случай необыкновенный. Мы здѣсь не говоримъ о политикѣ, но вѣдь нельзя же не видѣть того, что бросается въ глаза. Флисъ такъ же увѣренъ въ своемъ избраніи, какъ въ томъ, что выборы будутъ въ понедѣльникъ.

— Вы очень добры, милордъ, отвѣчалъ Гедеонъ: — но мистеръ Боскобель правъ. Не слѣдуетъ быть слишкомъ самонадѣяннымъ.

— Какъ хотите. Но я все-таки дамъ вамъ добрый совѣтъ. Поступивъ въ парламентъ, возьмите подъ свое покровительство какой-нибудь вопросъ и ежегодно предлагайте его, пока вашъ билль не будетъ принятъ или ваше поколѣніе не вымретъ.

— Это вѣрный способъ всѣмъ наскучить, произнесъ Боскобель: — посмотрите на сэра Ватерфорда Вильсона, съ его трусостью, на старика Нуфгета, съ его монастырскими учрежденіями, на защитниковъ ирландскаго управленія и на полдюжины другихъ джентльмэновъ, которые неустанно гарцуютъ на своихъ конькахъ.

— Вы можете отнести къ своему епископу хлѣбные законы, церковный налогъ, реформу и съ полдюжины биллей, которые проведены этимъ путемъ. Конечно, я не предлагаю нашему другу Флису взять на себя такой важный вопросъ — во всякомъ случаѣ не въ первое время. Но я помню, что по моемъ выходѣ изъ коллегіи старикъ Поль Мерстонъ бесѣдовалъ со мной о моемъ поступленіи въ парламентъ и далъ мнѣ именно этотъ совѣтъ: «Выберете какой-нибудь вопросъ, сдѣлайте его своей спеціальностью и вносите билль о немъ каждый годъ. Пусть это будетъ хоть желѣзная дорога на луну, все равно».

— Такъ лучше предложите запретить, подъ страхомъ уголовнаго наказанія, ручныя коляски на улицахъ, сказалъ Боскобель: — это просто безобразіе: того и смотри, что переѣдутъ по ногамъ.

— Это, я думаю, не опасный вопросъ, замѣтилъ Гедеонъ: — я нашелъ очень полезнымъ во время моей избирательной агитаціи ухаживать за дѣтьми.

— Это слабая сторона Боскобеля. Онъ никогда не признавалъ за женщиной политическаго значенія. Если кто-нибудь рѣшился бы внести предлагаемый имъ билль, то навѣрное потерялъ бы свое мѣсто на слѣдующихъ выборахъ. Но вотъ, что достойно вниманія молодого депутата — это звонъ колоколовъ, который, изъ любви къ человѣчеству, слѣдуетъ уничтожить,

— Но этимъ возстановишь противъ себя духовенство, сказалъ Гедеонъ.

— Можетъ быть. Но подумайте, сколько людей стояло бы за васъ. Въ густо населенныхъ мѣстахъ одинъ церковный колоколъ навѣрное отравляетъ жизнь пятисотъ человѣкъ. А въ пользу колоколовъ нѣтъ аргументовъ. Еще въ деревнѣ они имѣютъ смыслъ, да и то потеряли свое значеніе со времени часовъ. Въ городахъ же они нетерпимы. Основательно изучивъ вопросъ, вы легко выведете, что, благодаря колокольному звону, совершено много убійствъ. Когда кто-нибудь изъ насъ боленъ, то мы снимаемъ колокольчики съ дверей, и устилаемъ мостовую соломой, но мы не можемъ заставить умолкнуть церковные колокола.

— Вы очень добры, милордъ, что такъ заботитесь о моей парламентской дѣятельности. Я, конечно, подумаю о колоколахъ. Какъ бы вы полагали, запретить ихъ совсѣмъ?

— Нѣтъ. Возьмите примѣръ съ сэра Ватерфорда. Примѣните принципъ выраженія воли мѣстныхъ жителей. Цѣль будетъ достигнута, и нельзя будетъ упрекнуть кого бы то ни было въ деспотизмѣ.

— Копните радикала и вы всегда найдете тирана, особливо, если радикалъ случайно родился лордомъ, сказалъ Боскобель, принимаясь за свою вторую котлетку.

Рѣшено было изгнать съ завтрака тосты и политическіе разговоры. Но лордъ Баубисъ, вставая съ бокаломъ шампанскаго въ рукѣ, сказалъ, что нельзя разойтись, не пожелавъ радушному хозяину и его дому всякаго благоденствія. Этотъ тостъ, по его настоянію, былъ встрѣченъ троекратными криками ура и громче всѣхъ раздавался голосъ Фильпота.

Гедеонъ предчувствовалъ подобный тостъ и приготовилъ соотвѣтственную случаю рѣчь. Но, по счастью, добрыя слова лорда Баубиса и пламенный энтузіазмъ присутствующихъ такъ растрогали его, что всѣ цвѣтистыя фразы исчезли изъ его головы. Онъ всталъ и съ минуту не могъ говорить. Потомъ сказалъ что-то, но въ его памяти осталась только одна фраза изъ всей рѣчи.

— Милордъ и господа, это счастливѣйшій день моей жизни, началъ онъ, и, повторивъ нѣсколько разъ эту фразу, сѣлъ, чувствуя, что выказалъ себя дуракомъ.

Но лордъ Баубисъ, съ врожденными ему любезностью и тактомъ замѣтилъ, что это искреннее волненіе дѣлало ему большую честь.

Вскорѣ послѣ завтрака, лордъ Баубисъ уѣхалъ съ Боскобелемъ. Фильпотъ послѣдовалъ за ними, потому что боялся сырости послѣ заката солнца. Остальные гости остались еще нѣсколько времени, съ удовольствіемъ куря сигары, которые были у Гедеона такъ же хороши, какъ вино. Потомъ и они удалились одинъ за другимъ

Гедеонъ, стоя на крыльцѣ, прощался со всѣми. Нѣкоторые шопотомъ желали ему успѣха. Когда уѣхалъ послѣдній гость, Гедеонъ подумалъ, что все-таки въ жизни много хорошаго и что будущее, конечно, готовитъ ему еще болѣе наслажденій.

Вдругъ онъ увидалъ подходившихъ къ нему двухъ человѣкъ, очевидно, вышедшихъ изъ-за деревьевъ на лужкѣ противъ дома. Они были на взглядъ городскіе жители и Гедеонъ подумалъ, что они, вѣроятно, заблудились въ паркѣ.

— Вы г. Гедеонъ Флисъ? спросилъ одинъ изъ нихъ дѣловымъ тономъ.

— Да, отвѣчалъ Гедеонъ: — вы желаете меня видѣть?

— Да, по дѣлу и, я боюсь, непріятному.

— Что такое? промолвилъ Гедеонъ, поблѣднѣвъ, какъ полотно.

— У насъ есть приказъ арестовать васъ по обвиненію въ умышленномъ убійствѣ. Не дѣлайте скандала и все обойдется очень тихо.

— Въ убійствѣ! воскликнулъ съ ужасомъ Гедеонъ: — кто умеръ?

— Ну, ну! Точно вы не знаете, что убитъ вашъ отецъ. Это скверное дѣло и лучше молчите, чтобъ не проболтаться. Мы свеземъ васъ въ Лондонъ на слѣдующемъ поѣздѣ.

Они взяли его подъ руки и повели въ домъ. Онъ пошелъ покорно, какъ ребенокъ. Но глаза у него стали мутные, словно отъ прикосновенія грубыхъ рукъ полицейскихъ сыщиковъ у него лопнуло что-то въ мозгу.

V.

Уединенное жилище Паука мрачно смотрѣло на своихъ сосѣдей на Фульгамской дорогѣ въ то свѣтлое утро понедѣльника, когда Гедеонъ проснулся съ новыми надеждами на жизнь. Внѣшность этого жилища никогда не отличалась красотой, такъ какъ Паукъ не тратилъ денегъ на окраску стѣнъ, но теперь оно казалось мрачнѣе, чѣмъ когда-либо, потому что въ комнатѣ нижняго этажа были затворены ставни.

Сосѣди, жившіе напротивъ, иногда видали Паука въ полинялой ермолкѣ и старомъ халатѣ, въ которыхъ онъ принималъ Гедеона и своего стараго, вѣрнаго слугу, мистера Думфи. Ежедневно по вечерамъ его можно было видѣть у окна, гдѣ онъ пользовался даровыми лучами заходящаго солнца. Полчаса или десять минутъ экономіи относительно свѣчей составляли въ годъ значительную сумму, которую Паукъ аккуратно высчиталъ. Въ воскресенье вечеромъ онъ, по обыкновенію, сидѣлъ у окна, пока сумерки не замѣнятся темнотой и во всѣхъ окрестныхъ домахъ засвѣтятся огоньки. Когда на улицѣ стало также темно, какъ въ комнатѣ, Паукъ затворялъ ставни, съ ихъ хитрыми механическими приспособленіями на случай нападенія воровъ. Гедеонъ, вторично вернувшись въ воскресенье вечеромъ къ дому отца, видѣлъ, какъ они были затворены крѣпко и основательно.

Затворенными они остались и утромъ, несмотря на веселые лучи весенняго солнца.

На часахъ сосѣдней церкви пробило полдень. Почтальонъ прошелъ, по обыкновенію, мимо жилища Паука, который никогда не получалъ писемъ, питая ненависть къ корреспонденціи, въ виду стоимости марокъ. Наступили сумерки, а за сумерками темнота. Веселый свѣтъ лампъ и каминовъ, мало-по-малу, исчезъ, и улица погрузилась въ ночной мракъ.

Снова встало солнце и его утренніе лучи, попрежнему, упали на затворенные ставни жилища Паука. Жизнь въ околодкѣ текла по обыкновенію, только сосѣди начали обращать вниманіе на непривычный видъ уединеннаго дома. Отправился ли Паукъ въ деревню подышать чистымъ воздухомъ? Или ему надоѣла одинокая жизнь и онъ отправился искать себѣ невѣсты? При этой послѣдней мысли дѣвицы Чанти, жившія въ домѣ № 32, почувствовали особый интересъ къ старому джентльмэну. Онѣ уже представляли себѣ, какъ онъ вернется совершенно преобразившимся, вымытымъ и чисто одѣтымъ, съ толстой женой. Конечно, она не могла быть молодой, но это не мѣшало ей быть пріятной особой. Онъ, по слухамъ, былъ очень богатъ и потому, вѣроятно, станетъ давать обѣды и вечера, такъ что одинокій домъ на Фульгамской дорогѣ сдѣлается мѣстомъ веселыхъ собраній. Даже если дѣвицы Чанти не получатъ приглашеній, то онѣ все-таки будутъ въ состояніи, сидя у своего окна, наблюдать за пріѣздомъ гостей, угадывать ихъ общественное положеніе и критиковать костюмы дамъ. Одно обстоятельство затрудняло этихъ почтенныхъ дѣвицъ: онѣ не могли навести справки въ «Times»`ѣ, дѣйствительно ли женился старый джентльмэнъ, такъ какъ онѣ не знали его по имени, которое не стояло ни въ одной изъ справочныхъ книгъ. Паукъ считалъ совершенно излишнимъ печатать свой адресъ, что могло только побудить бѣдныхъ лицъ обращаться къ нему съ просьбами лично и по почтѣ. Такимъ образомъ, дѣвицы Чанти должны были терпѣливо ожидать возвращенія старика съ молодой женой.

Но терпѣнію бываетъ конецъ. Во вторникъ явился молочникъ, поставлявшій старику молоко два раза въ недѣлю и ушелъ не достучавшись. Такъ же безуспѣшны были усилія проникнуть въ жилище Паука поломойки, пришедшей, по обыкновенію, въ среду съ ведромъ воды и шваброй. Она громко заявила сосѣдямъ, что подобнаго случая еще никогда не бывало, заявила сомнѣніе насчетъ отъѣзда въ деревню старика и презрительно засмѣялась, когда младшая изъ дѣвицъ Чанти стала развивать свою теорію о свадьбѣ почтеннаго джентльмэна.

Тогда всѣ сообща обратились къ полисмэну. Онъ молча подошелъ къ жилищу Паука, остановился въ торжественной позѣ посреди улицы и послѣ продолжительнаго размышленія произнесъ:

— Домъ запертъ.

Записавъ это важное заключеніе въ свою объемистую памятную книжку, онъ донесъ объ этомъ по начальству, которое признало дѣло серьёзнымъ. Тотчасъ произведено было дознаніе, спрошены поломойка и молочникъ, въ качествѣ главныхъ свидѣтелей, и рѣшено, что если до утра четверга не окажется въ домѣ признаковъ жизни, то представители закона вырвутъ его тайну, если таковая была.

Въ четвергъ утромъ жилище Паука, попрежнему, мрачно смотрѣло на своихъ сосѣдей. Ставни оставались затворенными и внутри царила мертвая тишина. Никто не зналъ родственниковъ или друзей стараго джентльмэна, которымъ можно было бы написать или телеграфировать. Но вѣрная своему слову полиція явилась въ лицѣ чиновника изъ сыскного отдѣленія.

Снабженный достаточнымъ полномочіемъ, онъ громко постучался. Этимъ стукомъ можно было бы разбудить мертваго въ могилѣ, но никто не откликнулся. Столь же тщетными оказались и удары желѣзнымъ кольцомъ, замѣняющимъ звонокъ. Послали за слесаремъ, но невозможно было отпереть замокъ, который былъ съ особымъ секретомъ. Тогда прибѣгли къ силѣ. У работавшаго на улицѣ мостовщика взяли трамбовку и, вооружившись этимъ орудіемъ, полиція стала таранить дверь изо всей силы. Дерево и петли не выдержали и дверь подалась, но въ туже минуту сверху упала длинная острая желѣзная полоса. Еслибъ полиція выломала дверь обыкновеннымъ способомъ, т. е. одной тяжестью своего туловища, то жизнь служителей правосудія была бы въ опасности. Теперь они отдѣлались однимъ страхомъ, но намотали себѣ на усъ и стали далѣе дѣйствовать со всевозможной осторожностью.

Впрочемъ, имъ не предстояло выламывать болѣе дверей. Дверь въ комнату, у окна которой обыкновенно сидѣлъ по вечерамъ старикъ, была отворена и изъ нея доносился тяжелый запахъ.

Повернувъ свои фонари огнемъ впередъ, полисмэны вошли въ комнату и увидѣли передъ собою старика; но это не было пріятное зрѣлище. Онъ сидѣлъ въ томъ же положеніи, въ которомъ мы его видѣли въ субботу ночью.

Первой мыслью присутствующихъ было отворить ставни и открыть окна, чтобъ впустить свѣтъ и воздухъ въ эту импровизованную мертвецкую. Это было дѣло не легкое и опасное, но полиція благополучно поборола всѣ препятствія. Какъ только солнечные лучи упали на грустные останки веселаго старика, съ торчавшимъ въ груди ножомъ, власти немедленно прикрыли тѣло простыней.

Дѣло принимало очень серьёзный характеръ и былъ немедленно посланъ гонецъ въ Скотландъ-Ярдъ за большими полномочіями и высшими представителями закона. Эти послѣдніе, явившись на сцену рокового происшествія, были приведены въ тупикъ. Желѣзный шкапъ былъ не отпертъ и, повидимому, никто до него не прикасался. Однако, оставались слѣды борьбы. Ключъ торчалъ въ замкѣ, но былъ нагнутъ внизъ, словно на немъ висѣла большая тяжесть. Внутри лежали нетронутыми свертки съ золотомъ на баснословную сумму, по мнѣнію удивленныхъ полисменовъ. Бумаги также находились въ порядкѣ. Очевидно, ни чья грубая рука не хозяйничала внутри шкапа. Еслибъ не странное положеніе ключа, то можно было бы утвердительно сказать, что рука, воткнувшая ножъ въ сердце старика, не дотронулась до шкапа.

Вообще, въ комнатѣ не было видно слѣдовъ насилія.

Полиція не видала того выраженія адскаго торжества, которое, намъ казалось, играло на лицѣ Паука въ субботу ночью. Иначе она могла бы вывести изъ этого важныя заключенія.

Никто, живой или мертвый, не можетъ усидѣть четыре дня и четыре ночи въ одномъ и томъ же положеніи, такъ что старикъ, собственно говоря, не сидѣлъ, а полулежалъ на одной сторонѣ кресла.

При раскопкахъ въ Помпеи найденъ былъ въ одномъ домѣ скелетъ съ десятью золотыми монетами въ одной рукѣ и ключемъ въ другой. По всей вѣроятности, это былъ старый джентльмэнъ, который въ минуту рокового несчастья схватилъ сколько могъ золота и, заперѣвъ шкапъ, унесъ ключъ, разсчитывая вернуться назадъ и все найти въ цѣлости. Если Паукъ не сдѣлалъ того же, то, вѣроятно, несчастье постигло его неожиданнѣе и быстрѣе. Во всякомъ случаѣ, онъ найденъ былъ въ креслѣ, золото въ цѣлости и ключъ въ шкапу.

У камина нашлись и остатки кушанья и хлѣба, покрывшіеся плесенью.

Шаря по комнатѣ, въ поискахъ за вещественными доказательствами, полиція увидѣла въ углу красивую трость, съ серебряннымъ набалдашникомъ съ надписью: «Гедеонъ Флисъ, замокъ Флисъ».

Эта находка послужила ключемъ къ открытію роковой тайны. Гедеонъ настолько любилъ адресныя книги, насколько отецъ его ненавидѣлъ ихъ. Нѣсколько его адресовъ красовалось въ «Придворной справочной книгѣ» и не прошло часа, какъ полиція уже напала на слѣдъ Гедеона.

Два сыщика, подошедшіе къ Гедеону, когда онъ стоялъ на своемъ крыльцѣ, полный надеждъ на блестящее будущее послѣ отъѣзда гостей, были уже совершенно знакомы съ замкомъ Флисъ и предъидущей жизнью его владѣльца. Они находились въ Сакстонѣ почти сутки, а сутки для сметливаго полицейскаго сыщика значатъ много, особенно если у него, какъ въ настоящемъ случаѣ, былъ въ рукахъ ключъ къ разгадкѣ роковой тайны.

Они знали о тайномъ посѣщеніи Гедеономъ Лондона въ ночь, когда совершено преступленіе. Они прослѣдили его до Черингъ-Кросса туда и обратно. Они получили свѣдѣнія отъ кондуктора, который помогъ пронести его, почти въ безчувственномъ положеніи, мимо жертвъ желѣзнодорожной катастрофы. Работая въ одно время и въ Лондонѣ и въ Сакстонѣ съ замѣчательной быстротой и искуствомъ, они могли бы арестовать Гедеона еще въ пятницу утромъ. Но не къ чему было торопиться и еще не были совершенно окончены поиски въ Лондонѣ за послѣдними важными уликами.

Сыщикамъ было, поэтому, приказано только слѣдить за Гедеономъ, и они такъ ловко повели дѣло, что никто въ Сакстонѣ не подозрѣвалъ настоящей цѣли ихъ пріѣзда. Многіе думали, что это агенты, присланные изъ Лондона для изслѣдованія случаевъ подкупа на выборахъ, но въ чью пользу они работали, въ пользу либеральнаго кандидата или консервативнаго, никто не зналъ. Эту иллюзію сыщики старательно поддерживали и все шло какъ по маслу.

Гедеонъ быстро несся къ желѣзнодорожной станціи въ своей собственной каретѣ, подъ присмотромъ сыщиковъ, изъ которыхъ одинъ сидѣлъ съ нимъ рядомъ, а другой помѣщался на козлахъ, прежде чѣмъ слухъ о происшедшемъ достигъ до Сакстона, который еще съ трудомъ переваривалъ разсказы о великолѣпномъ завтракѣ въ замкѣ Флисъ и любезномъ дружескомъ обращеніи лорда-намѣстника съ ихъ будущимъ депутатомъ, такъ какъ побѣда Гедеона Флиса на выборахъ теперь не подлежала ни малѣйшему сомнѣнію.

VI.

Всѣ слуги въ замкѣ Флисъ подозрѣвали, что случилось нѣчто недоброе, когда ихъ господинъ неожиданно уѣхалъ въ сопровожденіи двухъ незнакомцевъ. Но Гедеонъ не промолвилъ ни слова съ той минуты, какъ рука полицейскаго агента опустилась на его плечо и въ ушахъ прозвучало слово «убійство».

Мистеръ Притчардъ, чиновникъ изъ Скитландъ-ярда, старался быть какъ можно любезнѣе съ своимъ арестантомъ, который былъ не обыкновеннымъ смертнымъ. Онъ принадлежалъ къ высшему обществу; онъ былъ если не членъ парламента, то кандидатъ въ депутаты и, какъ видѣлъ мистеръ Притчардъ, въ этотъ самый день принималъ лорда-намѣстника.

Не было ничего удивительнаго въ томъ, что такой человѣкъ совершилъ убійство; мистеръ Притчардъ хорошо зналъ, что убійство не составляло привилегію низшаго класса. Онъ самъ принималъ участіе въ двухъ или трехъ крупныхъ дѣлахъ, но ему еще ни разу не удавалось поймать такую большую рыбу, и онъ ощущалъ чувство признательности къ Гедеону. Это дѣло обратитъ на себя всеобщее вниманіе, и въ газетахъ, конечно, появятся лестные отзывы о «ревностномъ исполненіи своихъ обязанностей извѣстнымъ полицейскимъ агентомъ мистеромъ Притчардомъ». А потому, онъ считалъ своимъ долгомъ почтительно обращаться съ Гедеономъ и съ низкимъ поклономъ спросить, не желаетъ ли онъ взять что-нибудь съ собою. Гедеонъ молча покачалъ головою, послѣ чего самъ мистеръ Притчардъ приказалъ Паркеру положить пару бѣлья въ саквояжъ, такъ какъ его господинъ уѣзжаетъ дня на два по важному дѣлу.

Мистеръ Паркеръ повиновался, но очень неохотно. Гедеонъ не обратилъ никакого вниманія на его суету и безконечные вопросы: «Не имѣете ли что приказать?» Дѣло было неладное, порѣшилъ мистеръ Паркеръ, и вся прислуга ожидала съ нетерпѣніемъ возвращенія кареты съ желѣзнодорожной станціи.

— Это убійство — вотъ что, сказалъ торжественно кучеръ, вполнѣ понимая свое громадное значеніе, какъ человѣка, знавшаго кое-что, хотя и не много о случившемся.

Къ его похвалѣ надо сказать, что, несмотря на всѣ соблазны, онъ не прибавилъ болѣе ни слова, а это было тѣмъ труднѣе, что онъ, въ сущности, болѣе ничего и не зналъ. Полицейскій сыщикъ, сидѣвшій рядомъ съ нимъ на козлахъ, только и сообщилъ ему, что Гедеонъ обвиняется въ убійствѣ.

Но этого было достаточно для прислуги, и они тотчасъ почувствовали необходимость попировать въ той самой столовой, гдѣ еще какъ бы носились въ воздухѣ добродушный смѣхъ лорда Баубиса и торжественныя восклицанія Гедеона: «это лучшій день въ моей жизни». Они окружили блестяще накрытый столъ и съ жадностью набросились на дорогія кушанья, рѣдкія вина и великолѣпныя сигары. Все было быстро уничтожено, а потомъ женщины стали бросать въ полупьяныхъ мужчинъ роскошными цвѣтами, украшавшими столъ. Наконецъ, столъ былъ сдвинутъ въ сторону и началась пляска подъ звуки флейты, на которой искусно игралъ одинъ изъ лакеевъ. Правда, онъ часто сбивался съ такта, но это не мѣшало общему веселью, которое продолжалось до четырехъ часовъ утра.

На слѣдующій день, вѣсть объ арестѣ Гедеона разразилась, какъ ударъ грома, надъ мирнымъ Сакстономъ. Хорошо было слугамъ пить и плясать въ замкѣ. Они были увѣрены, что получатъ жалованье за мѣсяцъ впередъ и, кромѣ того, они могли кое-чѣмъ попользоваться до отказа отъ мѣста. Но Сакстонъ находился въ иномъ положеніи, и минута для катастрофы была выбрана самая неудобная.

— Еслибы только онъ подождалъ вторника, воскликнулъ съ тяжелымъ вздохомъ толстый Томми: — все было бы хорошо.

Вѣроятно, благодаря своей толщинѣ, Томъ составлялъ центръ прибрежныхъ жителей, которые, собравшись въ кружокъ, мрачно обсуждали роковое событіе. Никто не говорилъ много, потому что бываетъ горе, котораго не выскажешь словами. Всего ужаснѣе для этихъ людей была увѣренность, что они теперь не получатъ трехъ фунтовъ стерлинговъ, которые почти чувствовали въ своихъ грубыхъ рукахъ. Еслибы эти деньги уже перешли въ ихъ собственность, то они не горевали бы, такъ какъ никто не вырвалъ бы ихъ обратно. Но дѣло въ томъ, что именно въ этотъ самый день вечеромъ, они должны были получить обѣщанные три фунта стерлинговъ. Уже были назначены кассиры, и каждый зналъ, отъ кого получить деньги. Было рѣшено, что въ воскресенье они будутъ пить съ утра до ночи, а въ понедѣльникъ торжественно явятся къ избирательнымъ урнамъ, согласно предоставленному имъ конституціей праву.

Какъ только распространился слухъ объ арестѣ мистера Флиса по обвиненію въ убійствѣ, прибрежные жители немедленно отправились къ мистеру Танди, чтобъ навести справки. Стряпчій прямо объявилъ имъ, что онъ не имѣлъ уполномочія отъ мистера Флиса на выдачу какихъ бы то ни было денегъ, что онъ болѣе не агентъ этого господина и что, по всей вѣроятности, его кандидатура будетъ тотчасъ снята.

Мало этого. Прибрежные жители нетолько разсчитывали на полученіе трехъ фунтовъ отъ Гедеона, но многіе изъ нихъ повели дѣло такъ ловко, что противная сторона обѣщала имъ ту же сумму. Теперь же они разомъ теряли и тѣ, и другія деньги, такъ какъ врядъ ли консервативный кандидатъ, въ виду измѣнившихся обстоятельствъ, пойдетъ на такой уже совершенно излишній расходъ. Подобный ударъ судьбы нельзя было перенести покорно и прибрежные жители считали себя обманутыми и ограбленными. Небезопасно было бы теперь Гедеону показаться въ средѣ своихъ недавнихъ рьяныхъ сторонниковъ. Во всякомъ случаѣ, всѣ желали, чтобы его приговорили къ смертной казни и многіе ужь собирались посмотрѣть, «какъ вздернутъ этого мошенника».

Въ болѣе высокихъ слояхъ сакстонскаго общества непріязнь къ несчастному Гедеону была не менѣе пламенна, хотя не выражалась въ такой грубой формѣ. Мистеръ Гульдфинъ, сидя глубокомысленно за своей конторкой, увѣрялъ, что въ его глазахъ Гедеонъ былъ всегда негодяемъ, но онъ этого ранѣе не хотѣлъ высказывать. Онъ видалъ на своемъ вѣку много выборовъ, но ни одна избирательная агитація не велась на такихъ безнравственныхъ принципахъ.

Мистеръ Ферминджеръ съ самаго начала подозрѣвалъ Гедеона, и его долгое молчаніе было тѣмъ похвальнѣе, что онъ всегда привыкъ рубить съ плеча.

Мистеръ Бурнапъ ничего не говорилъ, а молча принялся сводить свои счеты. Оказалось, что владѣлецъ замка Флисъ все-таки оставался ему должнымъ 70 или 80 ф. ст. Конечно, общій балансъ былъ въ пользу поставщика, но все-таки онъ, грустно качая головою, написалъ счетъ.

На мистера Григса роковая вѣсть подѣйствовала очень оригинально, хотя это ни мало не удивило его домашнихъ, какъ говорила его жена: «Всѣ похороны и крестины вліяли исключительно на его носъ». Говоря прямо и безъ метафоръ, всякое волненіе, радостное или грустное, усиливало насморкъ, которымъ постоянно страдалъ мистеръ Григсъ. Взявъ нѣсколько лишнихъ носовыхъ платковъ, онъ вышелъ на улицу, и, громко сморкаясь, оплакивалъ общее и свое личное горе. Всѣмъ было извѣстно, что онъ человѣкъ состоятельный и нажилъ отъ Гедеона нѣсколько сотенъ фунтовъ стерлинговъ, а потому пасторъ и другія благотворительныя особы часто посѣщали его въ послѣднее время, съ цѣлью выманить у него денегъ. Въ виду этого, мистеръ Григсъ, насколько позволялъ ему насморкъ, старался теперь объяснить всякому, что онъ много потерялъ денегъ за Гедеономъ и не знаетъ, какъ сведетъ концы съ концами въ этомъ году.

Что касается до консервативной партіи, то она сначала заподозрила, что соперники ставятъ ей ловушку. Но когда получены были извѣстія изъ Лондона о появленіи Флиса въ Бо-Стритѣ, то удивленіе замѣнилось шумной радостью. Такъ какъ онъ былъ признанъ кандидатомъ, то его надо было баллотировать, но всякій, кто зналъ Сакстонъ, былъ увѣренъ, что за него никто не подастъ голоса.

Мистеръ Монгомери, который лично велъ избирательную агитацію съ тѣхъ поръ, какъ убѣдился въ опасности для него кандидатуры Гедеона, отлично зналъ, въ какомъ положеніи было дѣло. Онъ хотѣлъ одного: быть представителемъ Сакстона, но ему было все равно, подадутъ ли за него голосъ восемьдесятъ человѣкъ или восемьсотъ. Гедеонъ ничего не заплатилъ избирателямъ, и онъ рѣшился не заплатить ни гроша. Онъ былъ теперь убѣжденъ въ успѣхѣ и, отказавшись отъ подкупа избирателей, нетолько дѣлалъ большую экономію, но избавлялъ себя отъ всякаго нареканія. Поэтому, онъ гнѣвно встрѣтилъ мистера Муфльтона, явившагося къ нему, какъ было уговорено, въ субботу вечеромъ, за почтенной суммой для раздачи прибрежнымъ жителямъ.

— Неужели, мистеръ Муфльтонъ, произнесъ онъ: — вы такъ мало меня знаете, что предполагаете способнымъ на такую низость? Я, право, не понимаю, на что вы намекаете. На прошедшихъ выборахъ я не заплатилъ ни гроша за свое депутатское мѣсто и теперь не заплачу.

— Да, сэръ, но на прошедшихъ выборахъ не было оппозиціи, замѣтилъ поставленный въ тупикъ избирательный агентъ.

— Это все равно. Какъ тогда, такъ и теперь, я стою за честность и независимость выборовъ. Это правило всей моей жизни. Если моимъ именемъ что-нибудь обѣщано, то объясните, что это ошибка, и что я ничего объ этомъ не зналъ.

— Но, сэръ, началъ мистеръ Муфльтонъ, вспоминая съ ужасомъ о сотнѣ прибрежныхъ жителей и многихъ мелкихъ лавочникахъ, которымъ онъ не словами, а взглядами и выразительнымъ пожатіемъ рукъ обѣщалъ мелкія суммы денегъ.

— Довольно, мистеръ Муфльтонъ, перебилъ его Монгомери: — объ этомъ нечего болѣе толковать. Я желаю, чтобъ вы всюду распространяли мой взглядъ на этотъ вопросъ, если, къ сожалѣнію, кто-нибудь въ этомъ сомнѣвался.

Мистеръ Муфльтонъ вернулся домой совершенно убитый, слегъ въ постель и не выходилъ изъ дома до окончанія выборовъ.

Но Сакстонъ чувствовалъ, что такъ же мало можно разсчитывать на консервативнаго кандидата, какъ и на либеральнаго, а потому мрачное состояніе царило одинаково и въ Синемъ Львѣ, и въ тавернѣ «Собака и Утка», гдѣ когда-то царилъ покойный мистеръ Думфи. Всѣ вполнѣ сознавали свое горькое положеніе и общимъ сочувствіемъ было встрѣчено въ «Собакѣ и Уткѣ» замѣчаніе толстаго Тома, выпившаго на свой счетъ пять кружекъ пива:

— Хорошо тому, кто во-время убрался.

Еслибъ мистеръ Думфи, на котораго ясно намекалъ Томъ, былъ бы въ живыхъ, то что бы онъ подумалъ о своемъ господинѣ? По всей вѣроятности, событія послѣднихъ дней утвердили бы въ немъ желаніе разстаться съ Гедеономъ, и онъ счелъ бы своимъ долгомъ къ церкви, въ которой былъ служителемъ алтаря, немедленно прекратить всякія сношенія съ преступникомъ. Но, какъ выразился Томъ, мистеръ Думфи убрался, и все, что осталось отъ него, покоилось въ общей могилѣ, въ которой похоронили несчастныхъ жертвъ желѣзнодорожной катастрофы.

VII.

Обрайенъ узналъ о трагедіи, разыгравшейся въ замкѣ Флисъ, черезъ часъ послѣ того, какъ грянулъ громъ. Гедеонъ впервые очнулся отъ напавшаго на него столбняка на станціи желѣзной дороги и, сообразивъ, что полицейскіе сыщики везутъ его въ Лондонъ, написалъ нѣсколько строчекъ Обрайену. Обрайенъ ничего не понялъ бы изъ этой записки, еслибъ отвезшій ее кучеръ не добавилъ того, что зналъ.

«Любезный Обрайенъ, говорилось въ запискѣ: — меня везутъ въ Лондонъ по обвиненію. Ради Бога пріѣзжайте. Вашъ Г. Флисъ».

Съ слѣдующимъ поѣздомъ Обрайенъ полетѣлъ въ Лондонъ и пріѣхалъ въ Бо-Стритъ вслѣдъ за Гедеономъ. Онъ былъ пораженъ извѣстіемъ о смерти Паука и съ негодованіемъ отвергъ всякую мысль о виновности Гедеона. Онъ не былъ очень высокаго мнѣнія о Гедеонѣ, но все-таки не считалъ его способнымъ на убійство, и еще родного отца. Однако, его привела въ тупикъ цѣпь доказательствъ, которыя полиція собрала противъ Гедеона.

Обрайенъ зналъ, быть можетъ, лучше всѣхъ, объ отношеніяхъ Гедеона къ отцу. Онъ зналъ, какую злобу питалъ Паукъ къ сыну, но не подозрѣвалъ финансовыхъ затрудненій Гедеона. Когда же на слѣдствіи обнаружилось, что Гедеонъ тайно уѣхалъ изъ Сакстона, что вечеромъ посѣтилъ отца, что старался избѣгнуть встрѣчи съ мистеромъ Танди, при возвращеніи домой ночью, и занялъ деньги у стряпчаго подъ фальшивые залоги, то даже вѣра Обрайена поколебалась.

Ему нечего было дѣлать въ Лондонѣ до слушанія дѣла Гедеона, котораго предали суду присяжныхъ, и онъ вернулся въ Сакстонъ. Тамъ его энергичныя дѣйствія удивили многихъ. Онъ явился въ замокъ Флисъ, прогналъ Паркера и другихъ слугъ, выдавъ имъ жалованье за мѣсяцъ впередъ и намекнувъ, что онъ зналъ про нихъ болѣе, чѣмъ они желали бы. Потомъ, онъ заперъ все имущество Гедеона и запечаталъ родовой печатью Обрайеновъ, которые были нѣкогда ирландскими королями. Наконецъ, онъ позвалъ садовника, честнаго сакстонскаго обывателя, и поселилъ его съ женою въ замкѣ. Послѣднимъ его дѣйствіемъ въ замкѣ было спустить всѣ сторы, въ знакъ омраченной славы его владѣльца.

Между тѣмъ, выборы въ Сакстонѣ произошли въ назначенный день и мистеръ Монгомери былъ выбранъ большинствомъ 200 голосовъ: всего голосовъ за Монгомери было подано 236.

Прибрежные жители сначала рѣшились не принимать вовсе участія въ выборахъ, которые велись на такихъ несочувственныхъ имъ принципахъ, но потомъ, по всей вѣроятности, они нѣсколько перемѣнили свой взглядъ и подали 36 голосовъ за человѣка, оказавшаго имъ много милостей, и противъ негодяя, воспользовавшагося обстоятельствами, чтобъ ихъ ограбить.

Нѣкоторые даже полагали, что еслибъ выборы произошли двумя днями позже, то Гедеонъ былъ бы избранъ. Только въ понедѣльникъ послѣ полудня, прибрежные жители, мрачно обсуждая дѣла въ «Собакѣ и Уткѣ», неожиданно напали на мысль, что въ ихъ рукахъ было средство отмстить старому Монгомери. Въ воскресенье ночью, убѣдившись, что имъ не получить ничего отъ обоихъ кандидатовъ, они порѣшили вовсе не ходить на выборы. Этого же взгляда держалось большинство и только болѣе крупные лавочники, какъ мистеръ Григсъ, мистеръ Бурнапъ, мистеръ Гульдфинчъ и мистеръ Ферминджеръ пожелали подать голоса за своего стараго сосѣда, такъ какъ Гедеонъ оказался недостойнымъ ихъ довѣрія. Эти лица и небольшое число личныхъ друзей составили цифру большинства въ 236 человѣкъ.

Прибрежные жители и другіе избиратели, отказавшіеся отъ участія въ выборахъ, могли бы легко побороть эту кучку почтенныхъ личностей и побѣдоносно провести Гедеона, еслибъ они ранѣе объ этомъ подумали. Но они были такъ взволнованы, что додумались до благоразумнаго взгляда на дѣло только въ 3 часа пополудня. До этого времени, не былъ поданъ ни одинъ голосъ за Гедеона, несмотря на всѣ его щедроты и на все выпитое на счетъ его вино. Сакстонъ былъ очень нравственный городъ и никто не хотѣлъ подать голоса за человѣка, который нетолько убилъ своего отца, но не заплатилъ независимымъ избирателямъ по 3 ф. стерл. на брата.

Первому, кому вошла въ голову блестящая мысль о мести, былъ Толстый Томъ. Цѣлый день онъ чувствовалъ, что у него въ головѣ что-то бродитъ, «словно жужжитъ пчела», какъ онъ объяснялъ впослѣдствіи. Сначала онъ полагалъ, что это слѣдствіе выпитаго наканунѣ пива, но слѣдствіемъ пива обыкновенно была головная боль и нежеланіе работать, а не такое странное ощущеніе, «словно что-то входило въ голову и выходило изъ нея». Наконецъ, онъ понялъ въ чемъ дѣло и объяснилъ своимъ товарищамъ, что еще не все пропало и что имъ надо всѣмъ подать голосъ за Гедеона. Они этимъ отомстили бы Монгомери.

— А потомъ, прибавилъ онъ торжественно: — Флиса повѣсятъ и будутъ новые выборы. Тогда уже будетъ наше дѣло розыскать хорошаго человѣка, который началъ бы дѣло, какъ Гедеонъ, но не окончилъ бы его отцеубійствомъ.

Имѣя въ виду, какъ долго зрѣла эта свѣтлая мысль въ головѣ Тома, просто удивительно, какъ быстро ее оцѣнили остальные. Они только допили початыя кружки пива и разбѣжались во всѣ стороны, чтобъ созвать товарищей избирателей.

Самъ Томъ взялъ на себя обязанность пойти къ мистеру Танди и объяснить ему въ чемъ дѣло. Но не успѣлъ онъ начать своего объясненія, какъ стряпчій выгналъ его. Другіе не были счастливѣе въ своихъ поискахъ за товарищами. До закрытія выборовъ оставалось только сорокъ минутъ и потому естественно, что за Гедеона подано было только 36 голосовъ и мистеръ Монгомери былъ провозглашенъ законно избраннымъ депутатомъ Сакстона.

VIII.

Время шло своимъ обычнымъ чередомъ внѣ маленькаго уголка земли, окруженнаго сѣрой Ньюгетской стѣной. Солнце вставало и садилось. Погода была хорошая и шелъ дождь. Было тепло и холодно. Люди родились, вступали въ бракъ и умирали. Знакомые Гедеону лица вставали, когда хотѣли, съѣдали за завтракомъ что имъ нравилось, гуляли въ паркѣ, дѣлали визиты, читали или писали, какъ имъ приходило въ голову. Они обѣдали дома или у друзей и выбирали то кушанье, которое имъ было по вкусу.

На этомъ же маленькомъ уголкѣ земли, въ самомъ сердцѣ Лондона, жизнь была обставлена совершенно иными условіями. Гедеонъ долженъ былъ вставать и ложиться по приказанію. Онъ могъ ѣсть или не ѣсть приносимую ему пищу, но эта была наибольшая сумма свободы, которой онъ пользовался.

Онъ пересталъ быть человѣкомъ, хотя ноги его двигались въ опредѣленныхъ узкихъ границахъ и кровь текла въ его жилахъ. Страшная и неожиданная перемѣна произошла въ его жизни. Разразившійся надъ его головой ударъ такъ поразилъ его, словно онъ дѣйствительно упалъ съ высоты и расшибъ себѣ голову. Онъ походилъ на того, съ кѣмъ когда-то гордо себя сравнивалъ. Онъ, какъ Наполеонъ, былъ человѣкомъ судьбы и имѣлъ свою звѣзду. Еще недавно она ярко горѣла на небѣ, затмѣвая сосѣднія звѣзды, а потомъ мгновенно померкла и исчезла въ пространствѣ. Не стоило плакать и ловить руками исчезнувшую звѣзду; Гедеонъ теперь желалъ только одного: послѣдовать поскорѣе за ней и исчезнуть также навѣки. Та апатія отчаянія, которая напала на него въ ночь возвращенія его съ желѣзной дороги домой, теперь овладѣла имъ совершенно.

Мистеръ Танди былъ у него одинъ разъ. Обрайенъ посѣщалъ его довольно часто. При видѣ Обрайена, лицо Гедеона какъ бы свѣтлѣло, но, по его уходѣ, снова омрачалось чернымъ облакомъ.

Ему не нравилась мысль, что его повѣсятъ и еслибъ онъ имѣлъ свободный выборъ, то остановился бы на другой смерти. Но такъ рѣшила судьба и онъ подчинился ея волѣ. Онъ зналъ, что потерялъ все, даже честь. Этотъ послѣдній предметъ онъ не очень старательно охранялъ въ своей жизни. Онъ цѣнилъ другого рода честь; онъ любилъ, чтобъ ему кланялись, чтобъ за нимъ ухаживали и этого рода честью онъ пользовался съ избыткомъ за послѣдніе двѣнадцать мѣсяцевъ. Но теперь все было кончено. Онъ упалъ въ выгребную яму и толпа оставила его тамъ, смѣясь надъ его агоніей.

Онъ не любилъ говорить съ Обрайеномъ о своемъ дѣлѣ и всегда съ нетерпѣніемъ перемѣнялъ разговоръ, когда Обрайенъ старался вывѣдать у него различныя свѣденія въ виду его защиты.

— Оставьте, говорилъ онъ съ сердцемъ: — противъ меня соорудили такое обвиненіе, что подъ него не подкопаешься.

Онъ спросилъ о результатѣ выборовъ въ Сакстонѣ и хладнокровно узналъ, что за него подали голосъ только 36 человѣкъ. Также равнодушно услышалъ онъ, что всѣ сроки закладныхъ были пропущены и что если онъ выйдетъ изъ тюрьмы, то будетъ нищимъ. Послѣ этого жизнь казалось ему еще менѣе привлекательной.

Однажды, послѣ долгаго молчанія, онъ спросилъ, что говоритъ о немъ Напперъ.

— Она такъ же, какъ и я, считаетъ васъ невиновнымъ, отвѣчалъ Обрайенъ: — это великолѣпная дѣвушка; она вполнѣ увѣрена, что васъ оправдаютъ.

Гедеонъ не произнесъ ни слова, но по уходѣ Обрайена бросился на свой жесткій тюфякъ и горько зарыдалъ. Ему казалось, что теперь, при погибели всѣхъ его надеждъ, онъ сохранилъ только безнадежную, безплодную любовь къ Напперъ. Эта любовь вѣроятно безмолвно пускала ростки въ его сердцѣ и умѣ въ то время, когда онъ спокойно думалъ, что, вступивъ въ парламентъ и окончивъ меблировку своего дома, онъ предложитъ всѣ свои богатства дочери нотаріуса. Онъ былъ такъ увѣренъ въ ея отвѣтѣ, что нимало не тревожился о развитіи въ своемъ сердцѣ этого новаго чувства любви, которая въ его глазахъ была также вѣрно помѣщена, какъ деньги въ англійскомъ банкѣ. Но вотъ англійскій банкъ лопнулъ, государство объявило себя банкротомъ и все пропало.

Теперь только онъ сознавалъ, какъ сильна была эта любовь и какую важную роль въ его жизни играла мысль о томъ днѣ, когда Напперъ будетъ его женою. Онъ былъ убѣжденъ, что могъ сдѣлаться добрымъ и честнымъ человѣкомъ подъ ея надзоромъ и при ея совѣтахъ. Къ тому же, достигнувъ всего, чего онъ желалъ, ему будетъ не трудно отказаться отъ прежнихъ способовъ наживы и сдѣлаться дѣйствительно добрымъ и честнымъ человѣкомъ. «Завтра» онъ сведетъ счеты со всѣми безчестными и мелочными дѣлами и поднимется на ту высоту, гдѣ стояла Напперъ и къ которой онъ чувствовалъ инстинктивное влеченіе, что одно уже доказывало, что онъ не былъ совсѣмъ дурной человѣкъ. Но завтра наступило и онъ очутился въ Ньюгегѣ. Затѣмъ онъ пересталъ считать дни. Жизнь ему опостылѣла.

Въ одно свѣтлое утро его повели въ судъ.

Онъ зналъ, что сотни глазъ жадно на него смотрятъ. Говоръ публики звучалъ въ его ушахъ и однажды, проходя по лѣстницѣ во время перерыва засѣданія, онъ увидалъ въ окно толпу, тщетно ожидавшую на улицѣ очереди попасть въ залу и съ любопытствомъ разспрашивавшую о дѣлѣ разсыльныхъ, которые носили телеграммы въ редакціи вечернихъ газетъ.

Гедеону казалось, что онъ посторонній зритель, и что не его судятъ, а кого-то другого. Онъ смотрѣлъ на все происходившее передъ нимъ словно въ стекло діорамы. Со скамьи подсудимыхъ онъ, съ какимъ-то страннымъ чувствомъ, воображалъ, что находится далеко, наблюдалъ за адвокатомъ, который, повидимому, боролся за жизнь обвиняемаго. Мало-по-малу, онъ заинтересовался дѣломъ и вполнѣ созналъ, что улики противъ обвиняемаго были очень тяжеловѣсныя. Онъ слушалъ, притаивъ дыханіе, рѣчь обвинителя, и когда тотъ сѣлъ, прося присяжныхъ — совершенно лицемѣрно, подумалъ Гедеонъ — истолковать сомнѣніе въ пользу подсудимаго, то онъ поблагодарилъ Бога, что не находится на мѣстѣ подсудимаго. Этотъ человѣкъ, въ мантіи и парикѣ, опуталъ подсудимаго такой сѣтью уликъ и стянулъ такъ туго эту сѣть вокругъ него, что оставалось только палачу взять его и повѣсить.

Гедеонъ мысленно обсуждалъ эту страшную обвинительную рѣчь, какъ вдругъ очнулся, услыхавъ знакомый голосъ. Онъ снова былъ въ замкѣ Флисъ и проклятый дворецкій спрашивалъ его приказанія.

Онъ посмотрѣлъ на свидѣтельскую трибуну и увидалъ тамъ мистера Паркера. Этотъ приличный дворецкій ждалъ, чтобъ его привели къ присягѣ, и лицо его ясно говорило всѣмъ присутствовавшимъ, не найдутся въ числѣ ихъ люди, нуждающіеся въ ловкомъ дворецкомъ съ хорошими рекомендаціями.

— Я съ большимъ сожалѣніемъ являюсь свидѣтелемъ противъ этого бѣднаго человѣка. Онъ не джентльмэнъ — это правда, и мнѣ всегда казалось унизительнымъ ему служить, но онъ былъ богатъ, платилъ хорошо и у меня были маленькіе доходы. Я съ радостью спасъ бы его, еслибъ это было возможно, потому что я всегда стою за своего господина; но общественный долгъ выше всего. Я скажу правду во что бы то ни стало.

Его показаніе было очень просто. Онъ разсказалъ, что въ день убійства его господинъ вернулся домой изъ церкви въ мрачномъ и безпокойномъ настроеніи, что онъ ничего не ѣлъ за завтракомъ, что онъ велѣлъ приготовить ему ужинъ въ библіотекѣ и приказалъ его не безпокоить. Спустя полчаса, мистеръ Паркеръ видѣлъ, какъ онъ сидѣлъ въ библіотекѣ, наклонивъ голову и съ страшнымъ выраженіемъ лица. Черезъ часъ, мистеръ Паркеръ снова заглянулъ и кресло было пусто. Онъ сталъ прислушиваться, но не было слышно ни малѣйшаго звука. Онъ подождалъ еще часъ и тихонько постучалъ. Отвѣта не было; онъ осторожно отворилъ дверь. Въ комнатѣ никого не было, ужинъ оставался нетронутымъ, а огонь въ каминѣ потухалъ. Мистеръ Паркеръ поправилъ огонь и подсыпалъ угольевъ. Онъ зналъ, что его господинъ не вышелъ въ дверь и нашелъ слѣды, ясно доказывавшіе, что господинъ вылѣзъ въ окно. Онъ хотѣлъ-было запереть окно на задвижку, но потомъ вспомнилъ, что ему не приказано было отнимать у господина средства вернуться тайно домой, если онъ этого желалъ. Поэтому, мистеръ Паркеръ вышелъ изъ комнаты, оставивъ все въ томъ видѣ, какъ было, и не легъ спать, а дождался, пока его господинъ вернулся чрезъ окно. На слѣдующее утро, онъ нашелъ его въ постели, какъ показано на предварительномъ слѣдствіи.

— Скажите, пожалуйста, мистеръ Паркеръ, спросилъ мистеръ Филипайнъ Браунъ, извѣстный адвокатъ, котораго Обрайенъ пригласилъ въ защитники обвиняемаго: — поставивъ на столъ въ библіотекѣ курицу и вино, вы затворили дверь за собою?

— Да, сэръ, отвѣтилъ почтительно мистеръ Паркеръ, очень довольный случаю поговорить съ такимъ приличнымъ джентльмэномъ, который, можетъ быть, нуждался въ дворецкомъ, или могъ порекомендовать его своимъ друзьямъ.

— И она, вѣроятно, оставалась затворенной до той минуты, когда вы ее отворили?

— Да, сэръ, подтвердилъ съ улыбкой мистеръ Паркеръ.

— Какъ же вы видѣли, что вашъ господинъ сидѣлъ у камина, опустивъ голову и съ страшнымъ выраженіемъ лица? спросилъ мистеръ Филипайнъ Браунъ, возвышая голосъ и устремляя на свидѣтеля свои проницательные глаза.

— Я его… ясно видѣлъ, сэръ.

— Вы его ясно видѣли. Но какъ же вы могли его видѣть? Развѣ можно видѣть сквозь дубовую дверь? Помните, что вы говорите передъ присяжными.

— Я наклонился и… и…

— А, вы наклонились и смотрѣли въ замочную скважину.

— Да, сэръ, произнесъ въ большемъ смущеніи мистеръ Паркеръ, чувствуя, что исчезла всякая надежда на полученіе хорошаго мѣста.

— И, продолжалъ мистеръ Филипайнъ Браунъ громовымъ голосомъ: — вы не удовольствовались тѣмъ, что подсматривали за своимъ господиномъ въ замочную скважину, а всю ночь подкарауливали его, ожидая, что онъ принесетъ домой мертвое тѣло и скроетъ его подъ поломъ въ библіотекѣ?

— Да, сэръ.

Мистеръ Паркеръ дрожалъ всѣмъ тѣломъ и, какъ онъ въ послѣдствіи говорилъ повару: «его можно было сбить съ ногъ салфеткой.» Въ эту минуту онъ готовъ былъ подтвердить все, даже признать себя виновнымъ въ убійствѣ.

— Вы можете идти, сэръ, сказалъ мистеръ Филипайнъ Браунъ съ такимъ презрѣніемъ, что бѣдный Паркеръ желалъ провалиться сквозь землю.

Однако, ему не дали удалиться и мистеръ Браунъ, вставъ съ мѣста, вернулъ его назадъ.

— Погодите минутку, сэръ. Подсматривая въ замочную скважину, не замѣтили ли вы въ, какомъ сюртукѣ былъ вашъ господинъ?

— Да, сэръ въ черномъ сюртукѣ.

— Хорошо вы знаете сюртукъ?

— Не могу сказать, отвѣчалъ мистеръ Паркеръ, чувствуя необходимость быть осторожнымъ.

— Видѣли вы его на другое утро?

— Я не посмотрѣлъ.

— Да; то есть, будучи въ комнатѣ вы не смотрите, а любите только подсматривать въ замочныя скважины. Вы сказали, что вы видѣли, какъ вашъ господинъ вернулся домой. Былъ ли на немъ тотъ же сюртукъ, въ которомъ онъ былъ, когда вы подсматривали за нимъ въ замочную скважину?

— Не знаю, сэръ.

— Вы не знаете? загремѣлъ мистеръ Браунъ. — Помните, что вы показываете подъ присягой. Прежде, чѣмъ вашъ господинъ ушелъ изъ дома, вы видѣли сквозь замочную скважину, что онъ сидѣлъ въ библіотекѣ и что на немъ былъ черный сюртукъ… или можетъ быть не черный?

— Онъ самъ признаетъ, что на немъ былъ черный сюртукъ, замѣтилъ обвинитель, мистеръ Ландполь.

— …Или можетъ быть не черный? повторилъ мистеръ Браунъ, не обращая вниманія на слова своего противника: — и вы видѣли, что онъ вернулся рано утромъ? Какъ же вы утверждаете, что вамъ неизвѣстно, какой на немъ былъ сюртукъ?

— На немъ было пальто.

— Хорошо. Ну, теперь вы можете идти. Вамъ, вѣроятно, дорого время и вы торопитесь занять свое любимое мѣсто у замочной скважины.

Вслѣдъ за мистеромъ Паркеромъ былъ вызванъ смотритель Кольдгарборской станціи. Онъ показалъ, что въ указанный вечеръ Гедеону былъ проданъ билетъ въ Лондонъ и обратно. Онъ не могъ ничего сказать объ его возвращеніи, но есть другіе свидѣтели — кондукторъ, который проводилъ его изъ одного вагона въ другой мимо груды жертвъ желѣзнодорожной катастрофы, а также сторожъ на станціи, предлагавшій достать ему экипажъ, на что подсудимый отвѣчалъ очень грубымъ отказомъ.

Чтобъ не отсутствовало ни одно звѣно въ цѣпи уликъ, обвиненіе выставило свидѣтелемъ возницу, который возилъ въ кэбѣ подсудимаго съ желѣзной дороги на Фульгамскую дорогу, въ домъ его отца. При выходѣ подсудимаго изъ кэба возница замѣтилъ, что у него въ рукахъ была трость.

Находка этой трости была разсказана сметливымъ полицейскимъ сыщикомъ, а самая трость, представленная въ судъ, сдѣлалась предметомъ интереса для всѣхъ присутствующихъ.

— На трости не было слѣдовъ драки или крови? спросилъ мистеръ Филипайнъ Браунъ съ добродушной улыбкой.

— Нѣтъ, сэръ.

— Она стояла въ углу, словно ее тамъ поставилъ джентльмэнъ и забылъ?

— Да, сэръ.

— Перейдемъ къ желѣзному шкафу. Вы говорите, что онъ былъ отпертъ?

— Да, сэръ.

— И въ немъ ничего не было тронуто?

— Насколько мнѣ извѣстно, ничего въ немъ не было тронуто.. Все внутри шкафа было въ порядкѣ.

— Вы нашли въ правой рукѣ покойнаго лоскутокъ сукна, который вы представили въ судъ?

— Да, сэръ.

— Какой это, по вашему, цвѣтъ? продолжалъ мистеръ Браунъ, указывая на лоскутокъ: — въ какомъ онъ былъ видѣ, когда вы его впервые увидали?

— Онъ былъ очень грязный и мы съ трудомъ вынули его изъ руки старика. Отъ этого онъ немного порвался. Теперь трудно сказать, что это такое, но я полагаю, что это было черное сукно.

— Хорошое сукно, какъ бываетъ у джентльмэновъ на сюртукахъ?

— Я полагаю такъ, хотя, признаюсь, не знаю въ этомъ толку.

Вещественное доказательство было предъявлено присяжнымъ и они съ любопытствомъ его осмотрѣли. Это, очевидно, былъ бортъ сюртука, оторванный насильственно, но онъ до того потерялъ свой цвѣтъ отъ пыли и прикосновенія мертвой руки, а также былъ до того измятъ и разорванъ, что трудно было сказать о немъ что-нибудь положительное, хотя не подлежало сомнѣнію, что первоначально этотъ лоскутокъ былъ чернаго цвѣта.

— Вы вѣдь не разъ имѣли дѣло съ буянами, мистеръ Патсъ, сказалъ добродушно Браунъ: — и при случаѣ брали людей за шиворотъ. Какъ вы полагаете, хорошій сюртукъ — а подсудимый, конечно, былъ въ хорошемъ сюртукѣ — можетъ такъ разорваться?

— Можетъ разорваться, а можетъ и не разорваться, осторожно отвѣчалъ мистеръ Патсъ, вспоминая о принятой ими присягѣ: — но если сюртукъ старый, то во время драки онъ непремѣнно разорвется.

— Да, но вѣдь вы не предполагаете, чтобъ мистеръ Гедеонъ Флисъ ходилъ въ такомъ старомъ, изношенномъ сюртукѣ, какъ вы описываете?

— Свидѣтель не говорилъ, чтобъ сюртукъ былъ изношенный, замѣтилъ мистеръ Ландполь: — къ тому же онъ не экспертъ, а свидѣтель.

Судья согласился съ обвинителемъ, но защитнику это было все равно. Онъ очень хорошо зналъ различіе между экспертомъ и свидѣтелемъ, но онъ хотѣлъ убѣдиться въ томъ, что джентльмэнъ, такъ шикарно одѣвавшійся, какъ мистеръ Флисъ, не будетъ носить сюртука, который рвется какъ тряпка, и былъ увѣренъ, что достигъ своей цѣли.

Но обвиненіе имѣло про запасъ такое доказательство по этому вопросу, что самъ мистеръ Браунъ не могъ возражать. Несмотря на самые тщательные поиски, въ гардеробѣ Гедеона не найдено было сюртука съ оторваннымъ бортомъ, и мистеръ Браунъ съ торжествомъ указалъ на это обстоятельство. По несчастью, онъ выставилъ наружу фактъ, что Гедеонъ вернулся въ пальто и мистеръ Ландполь тотчасъ воспользовался ошибкой своего соперника. Онъ смѣло сталъ доказывать, что Гедеонъ бросилъ свой разорванный сюртукъ гдѣ-нибудь между Лондономъ и Сакстономъ. Въ подтвержденіе этой теоріи, онъ представилъ жилетъ, найденный въ гардеробѣ Гедеона. Вызванные эксперты, сравнивъ жилетъ съ лоскуткомъ, оторваннымъ отъ сюртука, единогласно подтвердили, что матерія одна и та же.

Эта улика произвела такое впечатлѣніе на многочисленную публику, наполнявшую залу суда, что виновность Гедеона стала для всѣхъ очевидной и показаніе мистера Танди, игравшее большую роль при предварительномъ слѣдствіи, потеряло свой интересъ. Мистеръ Танди, повидимому, показывалъ нехотя, но тѣмъ важнѣе были отвѣты, вырванные у насъ насильно мистеромъ Ландполемъ насчетъ того, какъ Гедеонъ старался избѣгнуть встрѣчи съ нимъ въ воскресенье ночью, какъ онъ бѣжалъ черезъ поле, какъ разсердился на остановившую его собаку, и какъ отказался дойти вмѣстѣ съ мистеромъ Танди до замка Флисъ. Далѣе, мистеръ Танди разсказалъ о посѣщеніи его конторы Гедеономъ и взятой имъ въ долгъ извѣстной суммѣ денегъ.

Другіе свидѣтели доказали, что помѣстья Гедеона были уже заложены въ ихъ полной стоимости и потому новый закладъ былъ фальшивый. Такимъ образомъ, выяснилось его затруднительное финансовое положеніе, и мистеръ Ландполь торжественно указалъ, что подсудимый, желая во что бы то ни стало достичь своей честолюбивой цѣли и видя, что у него не хватаетъ средствъ, обратился съ просьбой къ отцу; когда же тотъ отказалъ, то онъ поднялъ на него свою убійственную руку. Мистеръ Ландполь не допускалъ и мысли, чтобъ убійство было непреднамѣренное. Напротивъ, оно было заранѣе обдумано до самыхъ мелочей; онъ даже позаботился приготовить себѣ ужинъ, который могъ бы спокойно съѣсть послѣ убійства въ тиши своей библіотеки. Мистеръ Ландполь такъ краснорѣчиво распространился о курицѣ и красномъ винѣ, что судья почувствовалъ аппетитъ, и такъ какъ былъ второй часъ дня, то объявилъ перерывъ засѣданія.

Гедеона увели, а публика осталась на своихъ мѣстахъ, поглощая бутерброды и хересъ. Рѣчь мистера Ландполя была до того пикантна, что многимъ замѣнила недостававшія въ бутербродахъ соль и горчицу. Всѣ были убѣждены, что присяжные вынесутъ обвинительный приговоръ, тѣмъ болѣе утѣшительный въ настоящемъ случаѣ, что въ душѣ зрителей не осталось ни малѣйшаго сомнѣнія, иногда омрачающаго удовольствіе, которое производитъ на большинство мрачная тѣнь висѣлицы.

Мистеръ Ландполь возвратился, обтирая свои губы платкомъ, и продолжалъ свою обвинительную рѣчь. Нервы у присутствующихъ были такъ напряжены, что нѣкоторые съ очень развитымъ воображеніемъ видѣли, какъ судья протягивалъ руку, отыскивая черный колпакъ.

Главнымъ аргументомъ защиты было отсутствіе мотива для совершенія убійства. Если, дѣйствительно Гедеонъ убилъ отца — то съ какой цѣлью? Золото въ шкапѣ было нетронуто, всѣ документы оказались на лицо, согласно записной книжкѣ старика. Зачѣмъ ему было совершать это убійство? Мистеръ Ландполь взялся доказать, какимъ мотивомъ руководился убійца. Несмотря на всѣ поиски, не найдено было никакого завѣщанія старика, а въ случаѣ его смерти безъ завѣщанія, по закону, все его состояніе переходило къ его единственному сыну. Вотъ и мотивъ убійства; онъ казался достаточнымъ нетолько мистеру Ландполю, но присяжнымъ и публикѣ.

Гедеонъ, внимательно слушавшій рѣчь обвинителя, съ страннымъ чувствомъ интереса къ несчастному, вокругъ шеи котораго все болѣе и болѣе стягивалась веревка, тутъ поднялъ руку, словно желая что-то сказать. Онъ взялъ листъ бумаги и, казалось, хотѣлъ что-то сообщить своему защитнику; но черезъ минуту бросилъ карандашъ и съ пассивнымъ равнодушіемъ сталъ слушать защитника, старавшагося отстоять кого-то, котораго онъ, казалось, зналъ.

Тяжелую задачу взялъ на себя мистеръ Филипайнъ Браунъ. Но онъ любилъ разрѣшать тяжелыя задачи. Благодаря имъ, онъ составилъ себѣ славу въ молодости и поддерживалъ ее доселѣ на одинаковой высотѣ. Онъ легко и просто объяснялъ все дѣло. Ничего не было удивительнаго, что подсудимый въ субботу вечеромъ посѣтилъ своего отца. Быть можетъ, онъ сдѣлалъ это съ цѣлью занять у него на время денегъ, хотя мистеръ Браунъ не могъ ни признать, ни отрицать этого обстоятельства, такъ какъ его кліентъ упорно молчалъ и отказывался отъ всякихъ совѣщаній съ своимъ защитникомъ. «Такъ увѣренъ онъ, прибавилъ мистеръ Браунъ: — въ своей правотѣ и въ томъ, что такіе умные и безпристрастные люди, какъ настоящій составъ присяжныхъ, не могутъ не оправдать его». Мистеръ Браунъ не одобрялъ поведенія подсудимаго и никому не совѣтовалъ подражать ему. Но онъ не могъ не уважать человѣка, который при такихъ обстоятельствахъ обнаруживаетъ столько хладнокровія и мужества.

Но возвратимся къ событіямъ, происшедшимъ въ памятную ночь съ воскресенья на понедѣльникъ.

Не подлежитъ сомнѣнію, что подсудимый былъ у своего отца, и вѣроятно, разстался съ нимъ въ раздраженіи или гнѣвѣ, потому что иначе онъ не забылъ бы своей трости, а не будь трости въ комнатѣ убитаго, ни малѣйшее подозрѣніе не пало бы на него. Убійство, вѣроятно, произошло въ то время, когда онъ возвращался домой. Нельзя предположить, чтобъ богатство покойнаго и его уединенная жизнь, а слѣдовательно, и легкость совершить кражу не были извѣстны тѣмъ, которыхъ интересуютъ подобныя свѣденія. Послѣ ухода мистера Флиса, въ домъ его отца проникли воры, по всей вѣроятности, человѣка два или три. Очень можетъ быть, что одинъ вошелъ въ комнату, а двое караулили на улицѣ. Началось дѣло съ мирнаго требованія денегъ у старика, потомъ произошла драка, и наконецъ, грабежъ перешелъ въ убійство.

— Что означаетъ изогнутый ключъ, который вы видите передъ собою, господа присяжные? воскликнулъ мистеръ Браунъ, устремляя пламенный взглядъ на старшину: — кто его привелъ въ этотъ видъ? Подсудимый? Зачѣмъ? Развѣ онъ не зналъ, какъ отпирается шкапъ?

Какъ произошло убійство въ уединенномъ домѣ на Фульгамской дорогѣ для мистера Брауна было совершенно ясно. Старикъ, сидя въ креслѣ, получилъ роковой ударъ ножомъ въ сердце и въ предсмертной агоніи схватился за бортъ сюртука убійцы, который и найденъ въ его рукѣ. Совершивъ свое кровавое дѣло, злодѣи, какъ часто случается, перессорились между собою изъ-за добычи. Одинъ изъ нихъ взялся за ключъ, желая отпереть шкапъ, другіе стали его дергать и между ними завелась драка. Боясь, что шумъ разбудитъ сосѣдей, они бѣжали, оставивъ нетронутымъ шкафъ.

Конечно, все это была теорія, какъ сознавался самъ защитникъ, но вѣдь и обвиненіе было построено на такой же теоріи. Но, прибавлялъ мистеръ Браунъ со слезами въ голосѣ — онъ старается спасти жизнь человѣка, а обвиненіе лѣзетъ изъ кожи, чтобъ дать пищу висѣлицѣ.

— Ловко, но не основательно, произнесли присутствующіе адвокаты, которые уже давно предрѣшили вердиктъ присяжныхъ.

IX.

Дѣло длилось нѣсколько дней; но для Гедеона одинъ день походилъ на другой и онъ очнулся какъ бы отъ забытья, только услыхавъ тихій, спокойный голосъ судьи. Онъ понялъ, что судья произноситъ свою заключительную рѣчь. Странно сказать, что доселѣ Гедеонъ ни разу не посмотрѣлъ на него и даже не спросилъ его имени. Но теперь онъ неожиданно вспомнилъ обѣдъ Обрайена — это, казалось, было два или три вѣка тому назадъ — и разсказъ новаго судьи о своихъ товарищахъ. Онъ поднялъ голову и увидалъ, что человѣкъ, отъ слова котораго зависѣла теперь его жизнь, былъ судья Дакинсъ. Онъ видалъ его нѣсколько разъ прогуливающагося верхомъ въ Гайдъ-Паркѣ и узналъ, хотя лицо почтеннаго судьи, окруженное громаднымъ сѣдымъ парикомъ, казалось гораздо меньше.

День клонился къ вечеру и сѣроватый свѣтъ еле проникалъ черезъ окна, снабженныя желѣзными рѣшотками. Для чего окна были ограждены рѣшотками? подумалъ Гедеонъ. Несчастному арестанту не было возможности добраться до окна, а извнѣ, конечно, никто не вздумалъ бы пробираться въ залу этимъ путемъ. Рефлекторы, устроенные противъ оконъ, отражая свѣтъ, направляли его на столъ, покрытый синимъ сукномъ, передъ которымъ такъ смѣло боролся за его жизнь мистеръ Филипайнъ Браунъ. Онъ теперь ушелъ и обвинитель также. Они сдѣлали свое дѣло и заслужили слѣдовавшій имъ гонораръ. Они могли терпѣливо ждать выхода вечернихъ газетъ, которыя сообщатъ о судьбѣ человѣка, за котораго они ломали копья. Для нихъ каждая минута представляла извѣстную сумму денегъ, и потому они поспѣшили удалиться изъ душной залы.

Гедеонъ чувствовалъ, что, за исключеніемъ судьи, только онъ одинъ во всей залѣ сидѣлъ спокойно. Скамья подсудимыхъ была обширная; находившіеся по обѣ стороны Гедеона полисмэны отстояли отъ него на порядочное разстояніе, и еще оставалось довольно мѣста для человѣка пожилого, съ пріятной физіономіей, который, помѣщаясь въ углу, словно на каѳедрѣ, перелистывалъ дневной тюремный списокъ. Повернувшись спиной къ публикѣ и лицомъ къ присяжнымъ, Гедеонъ видѣлъ прямо противъ себя этого пріятнаго старичка. По наружности, онъ походилъ на дьякона, церковнаго старосту или, во всякомъ случаѣ, на въ высшей степени приличнаго господина. Ему было все равно, что рядомъ съ нимъ находился человѣкъ, жизнь котораго висѣла на волоскѣ, и его гораздо болѣе интересовала правильность итоговъ въ тюремномъ спискѣ, который онъ держалъ въ рукахъ. Это холодное равнодушіе очень поразило Гедеона.

Еще другой джентльмэнъ — но этотъ въ парикѣ — сидѣлъ у подножія судейскаго стола и постоянно писалъ. Онъ не сводилъ глазъ съ своихъ бумагъ, словно былъ конторщикъ и дѣло шло не о жизни человѣка, а о продажѣ сотни тюковъ хлопчатки.

Въ публикѣ было замѣтно напряженное вниманіе и молодые адвокаты, казавшіеся мудрецами въ своихъ парикахъ, нетолько занимали всѣ отведенныя для нихъ мѣста, но были разсѣяны въ публикѣ и наполняли всѣ проходы. Они съ живымъ интересомъ слѣдили за всѣмъ происходившимъ на судѣ, высказывая свое мнѣніе довольно громко, такъ что Гедеонъ слышалъ каждое ихъ слово, и не спускали съ него глазъ, словно изучали его лицо, съ цѣлью нарисовать портретъ.

Прямо противъ Гедеона, подлѣ пустого теперь мѣста, надъ которымъ висѣлъ золотой мечъ правосудія, помѣщался толстый господинъ въ синеватой мантіи и въ золотой цѣпи. Это было какое-то должностное лицо въ лондонскомъ Сити, воспользовавшееся своимъ оффиціальнымъ костюмомъ, чтобъ занять удобное мѣсто въ залѣ. Гедеонъ замѣтилъ, что онъ быстро исчезалъ во время перерыва для завтрака, не торопился потомъ занять свое мѣсто и обыкновенно спалъ полчаса между завтракомъ и обѣдомъ.

Гедеонъ думалъ, что съ своего мѣста онъ обнималъ взглядомъ всю залу, видѣлъ всѣ лица въ толпѣ. Но выведенный изъ терпѣнія громкимъ стукомъ маятника въ стѣнныхъ часахъ, находившихся за нимъ, онъ обернулся и, къ удивленію его, съ галлереи, расположенной надъ скамьей подсудимыхъ, на него глазѣли сотни глазъ, которые словно считали волоса на его головѣ. Это было нестерпимо. Онъ привыкъ выносить злобные взгляды, устремленные на него спереди съ жаднымъ любопытствомъ, но знать, что и сзади его пронизываютъ взорами — это удесятеряло его смертную агонію, продолжавшуюся столько дней.

Монотонный голосъ судьи заставилъ почтеннаго альдермэна на судейской скамьѣ заснуть вторично, хотя онъ только-что проснулся отъ своего обычнаго получасового передъ обѣденнаго сна, и Гедеона это ни мало не удивляло. Опираясь правой рукой на красную памятную книгу, въ которой онъ записывалъ что то впродолженіи всего слѣдствія, судья основательно обсуждалъ массу доказательствъ, представленныхъ обѣими сторонами. Онъ говорилъ медленно и тихимъ голосомъ, такъ что Гедеону казалось, что читалъ кто-то въ другой комнатѣ.

Два часа продолжалась эта рѣчь; многіе въ публикѣ зѣвали и Гедеонъ едва удерживался, чтобъ не зѣвнуть. Какое богатство подробностей и какое скучное повтореніе всего, что уже говорили свидѣтели, обвинитель и защитникъ! Для Гедеона, по крайней мѣрѣ, все это была знакомая, старая исторія.

Но насколько въ ней было правды? Этотъ вопросъ, по словамъ, судьи, наконецъ, приближавшагся къ концу, предстояло разрѣшить присяжнымъ. Какъ любезенъ и предупредителенъ онъ былъ въ отношеніи присяжныхъ! Не пожелаютъ ли они, чтобъ онъ прочиталъ имъ то или другое изъ свидѣтельскихъ показаній? Это ни мало его не затруднитъ. Но присяжные уже наслушались довольно и съ нетерпѣніемъ ждали минуты, когда смолкнетъ тихій, монотонный голосъ судьи.

Гедеонъ пристально смотрѣлъ на присяжныхъ, но на ихъ лицахъ ничего нельзя было прочитать даже такому зоркому наблюдателю, какимъ онъ себя считалъ въ свои наполеоновскіе дни — эти двѣнадцать обыкновенныхъ людей, выбранные жребіемъ, должны были рѣшить вопросъ о жизни или смерти ближняго. Ихъ отвѣтственность была тяжелая и они понимали это, судя по ихъ грустнымъ, взволнованнымъ лицамъ. Но если кое-что и можно было прочесть въ ихъ глазахъ, то ено не подавало надежды подсудимому.

Судья кончилъ свою рѣчь. Присяжные удалились. Судья ушелъ въ дверь, прикрытую занавѣсью. Полисмэнъ тронулъ Гедеона за плечо и увелъ его внизъ. Долго ли онъ тамъ оставался, онъ самъ не зналъ. Если долгіе дни суда ему казались одними нескончаемыми сутками, то время, проведенное имъ теперь въ ожиданіи, показалось ему цѣлымъ мѣсяцемъ. Наконецъ, полисмэнъ снова прикоснулся къ его плечу, и онъ понялъ, что ему надо подняться по лѣстницѣ и предстать передъ людьми — онъ былъ убѣжденъ въ этомъ — въ послѣдній разъ.

Присяжные уже находились на своихъ мѣстахъ. Судья смотрѣлъ на нихъ съ любопытствомъ. Публика съ еще большимъ интересомъ, чѣмъ прежде, уставилась на обвиняемаго, но потомъ сосредоточила свое вниманіе на присяжныхъ, недоумѣвая къ чему они приговорили этого человѣка, къ жизни или къ смерти. Господинъ въ парикѣ и мантіи писавшій у подножія судейскаго стола теперь перекликать по именамъ присяжныхъ. Ихъ всего было двѣнадцать и, однако, какъ долго длилась эта перекличка!

Наконецъ, раздался роковой вопросъ:

— Виновенъ или не виновенъ?

Старшина присяжныхъ отвѣчалъ дрожащимъ голосомъ:

— Виновенъ.

Гедеонъ ожидалъ этого отвѣта съ самой той минуты, какъ обвинитель кончилъ свою рѣчь, полную такими вѣскими уликами, что нечего было надѣяться ихъ пошатнуть. Но странно сказать, одну минуту, именно въ послѣднюю, когда перекликали присяжныхъ, надежда на мгновенье проснулась въ его сердцѣ. Теперь все было кончено и Гедеону стало какъ-то легче, спокойнѣе.

— Имѣете вы что-нибудь сказать противъ постановленія приговора?

Да, онъ теперь скажетъ что-нибудь, хотя до сихъ поръ онъ упорно молчалъ. Напперъ прочтетъ въ газетахъ все, что говорилось на судѣ въ эти долгіе дни и она можетъ быть повѣритъ его словамъ. Въ эту минуту онъ говорилъ только для нея. Онъ зналъ, что между нимъ и остальнымъ міромъ была воздвигнута непроницаемая стѣна.

— Милордъ, сказалъ онъ яснымъ громкимъ голосомъ: — присяжные вынесли единственный для нихъ возможный вердиктъ. Я самъ удивился, что противъ меня соорудили такую цѣпь доказательствъ. Я радъ, что дѣло кончилось, но, видитъ Богъ, я умру невинный. Я не совершилъ этого убійства.

Женщины, съѣвъ всѣ бутерброды, выпивъ весь хересъ и насладившись вполнѣ страшнымъ зрѣлищемъ, неожиданно зарыдали. Публика, такъ долго настроенная противъ подсудимаго, поколебалась. Его немногочисленныя простыя слова, повидимому, убѣдили всѣхъ въ его невиновности.

Но убѣжденіе судьи не пошатнулось. Твердымъ голосомъ произнесъ онъ смертный приговоръ, хотя лицо его казалось смертельно блѣднымъ подъ тѣнью чернаго колпака.

Потомъ, Гедеона увели въ тюрьму.

Напперъ прочла въ газетахъ слова Гедеона и повѣрила. Ее очень поразило замѣчаніе репортера, что подсудимый удалился изъ человѣческой жизни, въ сопровожденіи двухъ полицейскихъ.

— Это мнѣ напоминаетъ, сказала она отцу: — слова Китса объ одномъ приговоренномъ преступникѣ: «Два брата и убитый поѣхали во Флоренцію». Я прежде никакъ не могла понять, какъ живой человѣкъ можетъ быть убитымъ, но теперь понимаю.

— Неужели? отвѣчалъ мистеръ Танди.

Онъ видѣлъ, что для него многое казалось темнымъ, что было яснымъ для дочери. Онъ думалъ о странномъ и неожиданномъ интересѣ, который Напперъ обнаружила къ Гедеону. Для него не было тайной, что Гедеонъ хотѣлъ жениться на его дочери. Неужели она любила Гедеона? Ему казалось это невозможнымъ и, однако, онъ былъ поставленъ въ тупикъ.

— Неужели? тихо повторилъ онъ, смотря въ пространство.

X.

Наступила весна и въ то самое время, когда Гедеонъ сидѣлъ въ своей тѣсной тюремной кельѣ и думалъ съ какимъ-то страннымъ удовольствіемъ, что его жизнь скоро кончится, цвѣты распускались на лугахъ и въ лѣсахъ, деревья покрывались свѣжей зеленой листвой и море весело плескалось о песчаный берегъ.

Сакстонъ былъ прелестнымъ уголкомъ весною и въ прежніе годы Напперъ была весною самымъ веселымъ, счастливымъ существомъ. Она знала, которое изъ деревьевъ распускается первымъ и съ любовью слѣдила за появленіемъ почекъ. Когда же большая липа, стоявшая на дорогѣ въ Димвудъ, покрывалась мелкими листьями, Напперъ радостно объявляла, что наступила весна.

Но въ этомъ году что-то было неладно и Канутъ это ясно понималъ. Уже давно расцвѣли фіалки, давно деревья украсились богатой листвой, давно съ моря пахло живительной прохладой и все-таки Напперъ не исполняла своей обязанности — не гуляла съ нимъ. Раза два она сдѣлала небольшую прогулку и потомъ цѣлыми днями сидѣла дома или ходила въ городъ только по дѣламъ.

Вмѣстѣ съ тѣмъ Канутъ никогда теперь не слышалъ ея серебристаго смѣха и она болѣе не играла съ нимъ въ прятки, какъ бывало въ лѣсу, гдѣ молодая дѣвушка, вставъ за дерево, заставляла его метаться какъ угорѣлаго во всѣ стороны и потомъ встрѣчала его веселымъ хохотомъ. Все это теперь прошло, и Напперъ даже не обращала вниманія на его заигрыванія.

Напперъ имѣла очень доброе сердце, всегда сочувствовавшее горю и страданіямъ, а потому, конечно, несчастіе Гедеона должно было сильно на нее подѣйствовать. Но она ощущала въ этомъ случаѣ нетолько обычное чувство сожалѣнія, а была глубоко убѣждена въ его невиновности. Она надѣялась, что на судѣ выяснится дѣло и что истина восторжествуетъ, но когда присяжные вынесли обвинительный приговоръ и она узнала отъ отца, что Гедеонъ погибъ безвозвратно, то всѣмъ ея существомъ овладѣло какое-то озлобленное отвращеніе къ человѣчеству. Убійство безпомощнаго старика было ужасно, но еще ужаснѣе было схватить невиннаго человѣка, торжественно судить и хладнокровно приговорить къ смертной казни.

Со времени ареста Гедеона, между ней и отцомъ возобновились прежнія дружескія отношенія. Она никогда не отдалялась отъ него, хотя онъ и думалъ, что счастливыя времена ихъ дружбы и товарищества навѣки миновали. Но какъ только грянулъ громъ, Напперъ тотчасъ прижалась къ отцу и они снова стали жить одной общей жизнью.

Было свѣтлое утро, мистеръ Танди читалъ газету, а Напперъ сидѣла подлѣ съ «Мемуарами княгини Меттернихъ» въ рукахъ. Эту книгу выписалъ для нея изъ Лейпцига Обрайенъ, который прочиталъ ее осенью въ Германіи и потомъ много говорилъ о ней Напперъ.

Вообще, въ послѣднее время онъ часто разговаривалъ съ молодой дѣвушкой и даже Канутъ имѣлъ смутное подозрѣніе, что капитанъ, къ которому онъ и прежде очень благоволилъ, имѣлъ нѣчто общее съ перемѣной, происшедшей въ его госпожѣ. Обрайенъ теперь часто бывалъ въ домѣ, чаще, чѣмъ того требовали обстоятельства, по мнѣнію Канута. Найдя, что Напперъ нетолько умѣла читать, но и говорить по-нѣмецки, онъ, подъ предлогомъ практики, говорилъ съ нею на этомъ, совершенно непонятномъ для Канута языкѣ. Это странное поведеніе капитана, конечно, не могло не казаться подозрительнымъ вѣрной собакѣ.

— Папа, оставьте газету, воскликнула Напперъ: — и послушайте, что княгиня Меттернихъ пишетъ о своемъ мужѣ: «Клементъ пишетъ много. Я была у него въ кабинетѣ на минуту, но еслибъ мнѣ позволили дѣлать все, что я хочу, то я всегда стояла бы за его плечомъ, слѣдя за тѣмъ, какъ онъ пишетъ свои депеши. Это очень увлекательное занятіе. Вечеромъ онъ много говорилъ о событіяхъ дня и продолжалъ этотъ интересный разговоръ, когда мы остались вдвоемъ. Какой это удивительный человѣкъ! Да сохранитъ его Господь для меня, и для всего міра». Не правда ли, папа, что женѣ такъ слѣдуетъ писать о мужѣ?

— Это очень мило, но, вѣроятно, она такъ писала въ первое время замужества.

— Это очень зло, и чтобъ васъ наказать, я не удовлетворю вашему любопытству, хотя самая книга къ вашимъ услугамъ. А знаете, папа, она даетъ мнѣ совершенно новый взглядъ на брачную жизнь? Я никогда не представляла ее себѣ въ такомъ видѣ.

— И теперь, конечно, сейчасъ выйдешь замужъ?

— Нѣтъ, я еще до этого не дошла, но если брачная жизнь похожа на то, что описываетъ княгиня, то въ ней много хорошаго. Знаете, папа, отношенія княгини къ ея мужу походятъ на мои отношенія къ вамъ. Я люблю говорить съ вами, и помогать вамъ въ работѣ, насколько могу; видя, какъ вы обдѣлываете дѣла другимъ людямъ, я часто говорю, какой вы удивительный человѣкъ, и каждое утро и вечеръ, а можетъ быть и чаще, я говорю: «Господи, сохрани его для меня и всего міра».

Говоря это, Напперъ положила на столъ книгу, подошла къ отцу и, обнявъ его, нѣжно поцѣловала.

Вотъ какое зрѣлище представилось глазамъ бѣднаго капитана Обрайена, который въ эту минуту вошелъ въ комнату.

Онъ находилъ большое удовольствіе въ частыхъ посѣщеніяхъ дома стряпчаго и въ долгихъ разговорахъ съ Напперъ, хотя большей частью они имѣли грустный характеръ. Молодая дѣвушка жаждала оказать какую-нибудь помощь Гедеону и постоянно распрашивала Обрайена, нѣтъ ли чего новаго и нельзя ли что-нибудь сдѣлать для несчастнаго. Но теперь онъ нашелъ, что за привилегію во всякое время входить въ гостинную миссъ Танди, ему пришлось заплатить слишкомъ дорого. Въ продолженіи нѣсколькихъ минутъ онъ стоялъ въ дверяхъ, не зная, войти ему или удалиться, но потомъ собрался съ силами и вошелъ, словно ничего не видѣлъ.

— Дочь читала мнѣ отрывокъ изъ книги, которую вы ей принесли, сказалъ мистеръ Танди, покраснѣвъ, точно онъ цѣловалъ чужую дочь, а не свою: — это, кажется, очень хорошая книга для семейнаго чтенія.

— Это прелестное сочиненіе, отвѣчалъ Обрайенъ, взявъ книгу со стола и прочитавъ отмѣченныя молодой дѣвушкой строки: — какая очаровательная картина брачной жизни! прибавилъ онъ.

— Напперъ только что говорила то же самое, воскликнулъ мистеръ Танди.

Обрайенъ взглянулъ на Напперъ, какъ-будто за ней была очередь сказать что-нибудь.

— Слышали вы что-нибудь новаго о мистерѣ Флисѣ? спросила она, покраснѣвъ отъ безтактности отца.

— Нѣтъ, отвѣчалъ Обрайенъ: — я полагаю, что намъ нечего болѣе заботиться о немъ; мы не можемъ ничего сдѣлать.

— Такъ вы потеряли всякую надежду? спросилъ мистеръ Танди.

— Да; присяжные не заявили просьбы о помилованіи и, право, я не знаю, какой предлогъ можно было бы избрать для ходатайства за него. Нельзя ссылаться на сумасшествіе и безполезно подавать петицію на томъ основаніи, что непріятно вѣшать людей.

— Вы такъ полагаете, капитанъ Обрайенъ? воскликнула Напперъ, бросая на него гнѣвный взглядъ: — а по моему, это самый лучшій мотивъ для петиціи: если повѣсятъ мистера Флиса, то вмѣсто одного убійства будетъ два.

— Я знаю, что это вашъ взглядъ, сказалъ Обрайенъ смиренно: — и я начинаю его раздѣлять. Но противъ насъ приговоръ присяжныхъ, а если вы прочитаете заключительную рѣчь судьи, то убѣдитесь, что намъ не на что надѣяться.

— Но можно просить отсрочки казни на мѣсяцъ или на шесть недѣль, въ виду могущихъ открыться новыхъ обстоятельствъ.

— Конечно, моя милая, замѣтилъ стряпчій, который болѣе капитана боялся юной Порціи: — но надо указать, какое именно открылось новое обстоятельство, которое могло бы повліять на присяжныхъ, еслибъ оно было имъ извѣстно. А вѣдь такого обстоятельства нѣтъ.

— Развѣ ничего нѣтъ, капитанъ Обрайенъ? спросила Напперъ.

— Ничего. Только при моемъ свиданіи съ Гедеономъ послѣ суда, онъ случайно замѣтилъ, что отецъ его, по завѣщанію, оставилъ всѣ свои капиталы благотворительнымъ учрежденіямъ, за исключеніемъ небольшой суммы мистеру Думфи. Вѣдь это не можетъ имѣть никакого значенія.

— Я съ вами не согласенъ, сказалъ стряпчій. — Это очень важное обстоятельство и оно должно было выясниться на судѣ.

— Почему вы такъ думаете?

— Если Гедеонъ совершилъ убійство, то онъ или хотѣлъ похитить деньги старика, или разсчитывалъ на его наслѣдство. Онъ не похитилъ денегъ, такъ какъ на судѣ доказано, что всѣ деньги оказались цѣлыми въ шкафу; а если онъ зналъ о существованіи духовнаго завѣщанія, то не могъ разсчитывать на наслѣдство, значитъ, не къ чему было убивать старика.

— А отчего это не выяснилось на судѣ? спросила Напперъ.

— Отъ того, что Флисъ не сказалъ объ этомъ ни слова, а никому другому не могла войти въ голову подобная мысль. Но если мистеръ Танди полагаетъ, что это обстоятельство важное, то мы можемъ начать агитацію.

— Прежде всего надо найти завѣщаніе, отвѣчалъ стряпчій: — никто не помѣшаетъ вамъ разобрать бумаги старика, находящіяся доселѣ въ его домѣ. Я заявлю объ этомъ куда слѣдуетъ и съ вами пошлютъ какого-нибудь чиновника.

— Поѣзжайте тотчасъ въ городъ, капитанъ Обрайенъ, и займитесь этимъ дѣломъ, произнесла съ жаромъ Напперъ: — и вы, папа, должны отправиться вмѣстѣ съ нимъ. Нельзя терять ни минуты; но я хочу вамъ сказать и еще кое-что. Меня давно безпокоитъ одна мысль, но я, право, не знаю, имѣю ли я право ее высказать.

— Между нами все можно сказать, отвѣчалъ ея отецъ.

— Я нетолько увѣрена, что мистеръ Флисъ не убійца, но кажется, знаю, кто совершилъ убійство.

Капитанъ Обрайенъ пристально посмотрѣлъ на нее; онъ зналъ, что она скажетъ. Мистеръ Танди терялся въ догадкахъ.

— Кто? воскликнулъ онъ съ ужасомъ.

— Мистеръ Думфи, произнесла Напперъ шопотомъ, какъ бы боясь набросить тѣнь на честнаго человѣка.

— Какъ Думфи! воскликнулъ мистеръ Танди: — да онъ умеръ и похороненъ. Ты знаешь, что онъ погибъ въ желѣзнодорожной катастрофѣ.

— А вы въ этомъ увѣрены? спросила спокойно Напперъ. — Когда мнѣ запала въ голову эта мысль, я внимательно прочла все, что было напечатано въ газетахъ объ этой катастрофѣ, начиная съ слѣдствія коронера, и потомъ распросила всѣхъ, которые знали что-нибудь о столкновеніи поѣзда и положительно утверждаю, что ничемъ не доказанъ фактъ нахожденія мистера Думфи въ поѣздѣ.

— Вы совершенно правы, миссъ Танди. Мнѣ также запало въ голову сомнѣніе, но я боялся возбудить въ несчастномъ Флисѣ ложныя надежды. Теперь же я не могу не подтвердить ващего заявленія. Дѣйствительно, нѣтъ никакихъ доказательствъ дѣйствительной смерти мистера Думфи.

— Онъ живъ и гдѣ-нибудь скрывается, сказала Напперъ такимъ тономъ, словно она его видѣла наканунѣ.

— А гдѣ онъ жилъ? спросилъ Обрайенъ.

Мистеръ Танди зналъ адресъ Думфи, съ которымъ имѣлъ дѣловую переписку.

Отправившись вмѣстѣ въ Лондонъ, они по дорогѣ обсудили дѣло со всѣхъ сторонъ и пришли къ тому убѣжденію, что Напперъ была, по всей вѣроятности, права. Хотя юридическій умъ стряпчаго и требовалъ положительныхъ доказательствъ, но, видя безпокойство Напперъ, онъ искренно желалъ, чтобъ блеснувшая надежда исполнилась. Что же касается до Обрайена, то онъ уже давно питалъ смутное подозрѣніе, которое, со времени торжественнаго заявленія Напперъ, приняло характеръ твердаго убѣжденія въ виновности Думфи.

Но для чего Думфи было убить старика? Если съ цѣлью грабежа, то отчего же деньги остались цѣлыми? Гдѣ онъ теперь? Какъ онъ устроилъ дѣло такъ ловко, что ево зонтикъ нашли среди остатковъ сломаннаго вагона?

На эти вопросы, предложенные мистеромъ Танди, Обрайенъ не зналъ, что отвѣчать.

— Во всякомъ случаѣ, сказалъ онъ: — не мѣшаетъ навести о немъ справки, съѣздить въ тотъ домъ, гдѣ онъ жилъ.

— Это испортитъ все дѣло, если вы серьёзно его подозрѣваете. Я знаю, гдѣ живетъ мистрисъ Думфи. Я былъ у нея по порученію Флиса. Она, кажется, хорошая, приличная женщина, но домъ ея содержится съ слишкомъ педантичной чистотой. Поэтому, она очень браковала своихъ жильцовъ, но теперь, я полагаю, съ радостью пуститъ къ себѣ какого бы то ни было жильца.

— Отлично. Помѣстимъ въ ея домъ какого-нибудь зоркаго, но спокойнаго человѣка и поручимъ ему наблюдать за всѣмъ, что происходитъ въ домѣ. Если Думфи живъ, то, конечно, находится въ какихъ-нибудь сношеніяхъ съ женою.

— Пожалуй, можно попытать счастья, сказалъ мистеръ Танди: — хотя, признаюсь, я не ожидаю никакого результата отъ этой попытки. Я увѣренъ, что Думфи умеръ.

— Вы не такъ были увѣрены въ этомъ въ присутствіи миссъ Напперъ, замѣтилъ ядовито Обрайенъ: — во всякомъ случаѣ, это вопросъ жизни и смерти. Мы должны сдѣлать все, что возможно для спасенія Флиса отъ позорной смерти. Не знаете ли вы кого-нибудь, кого мы могли бы поселить у мистрисъ Думфи?

— Не знаю, но подумаю; можетъ быть, и найдется.

— А пока наступитъ роковой день. По моему, для этого дѣла былъ бы очень хорошъ Джэкъ Бэли. Онъ сметливый человѣкъ и съ радостью взялся бы за такое порученіе.

— Вы знаете, что онъ дѣлаетъ?

— Нѣтъ, я не видалъ Джэка со времени его отъѣзда изъ Сакстона, но знаю, гдѣ его можно найти и непремѣнно розыщу сегодня же.

Въ министерствѣ внутреннихъ дѣлъ дозволили Обрайену вмѣстѣ съ чиновниками разобрать бумаги убитаго старика, съ цѣлью отыскать завѣщаніе или какую-нибудь бумагу, которая навела бы на слѣдъ завѣщанія.

Покончивъ съ этимъ дѣломъ, Обрайенъ отправился на поиски Джэка и, заглянувъ почти во всѣ таверны Флитъ-Стрита, наконецъ, наткнулся на него въ маленькомъ кабачкѣ, спеціально торговавшемъ всю ночь для газетныхъ наборщиковъ.

Джэкъ не былъ наборщикомъ, но, имѣя косвенное отношеніе къ типографіямъ, пользовался гостепріимствомъ этого кабачка подъ вывѣской: «Печатный Станокъ».

— Наборщики не могутъ жить безъ авторовъ, объяснилъ Джэкъ на упреки Обрайена, зачѣмъ онъ находился въ этомъ спеціальномъ кабачкѣ: — они работаютъ на станкѣ, а я даю имъ пищу.

— Еслибы вы, любезный Джэкъ, имѣли сами побольше пищи, а поменьше пили, то было бы не дурно, замѣтилъ Обрайенъ, съ сожалѣніемъ видя, какія опустошенія произвели въ юношѣ неблагоразумная любовь и чрезмѣрное пристрастіе къ крѣпкимъ напиткамъ.

Джэкъ съ удовольствіемъ принялъ сдѣланное ему Обрайеномъ предложеніе, которое подоспѣло какъ нельзя болѣе кстати. На молодого человѣка нашла одна изъ тѣхъ минутъ раскаянія, когда онъ упрекалъ себя за добровольно испорченную жизнь. Онъ готовъ былъ взяться за какое угодно частное дѣло, а то занятіе, которое ему предлагали, было совершенно въ его вкусѣ.

Ему давали даровую квартиру со столомъ и вся его обязанность должна была заключаться въ наблюденіи за вдовой. А въ этомъ отношеніи онъ зналъ, что не дастъ маху. Правда, были молодыя дѣвушки, которыя гордо и презрительно отъ него отвернулись, но другія не разъ поддавались неотразимому вліянію его прелестей.

Джэкъ всегда питался надеждами и въ его воображеніи тотчасъ сложился образъ пріятной, веселой вдовы, которая не прочь была искать въ новомъ мужѣ утѣшенія отъ потери прежняго.

Всякія странныя событія случаются на свѣтѣ и Джэкъ вернулся на свой несчастный чердакъ у Ватерлооскаго моста съ полной увѣренностью, что судьба, наконецъ, улыбнулась ему.

XI.

Большимъ ударомъ для Джэка было уничтоженіе его надеждъ при видѣ дамы, которая отворила ему дверь въ указанномъ Обрайеномъ домѣ въ Камденъ-Тоунѣ.

Воображеніе Джэка было такъ развито, что онъ уже рѣшилъ заранѣе, что мистриссъ Думфи, небольшого роста, плотная, пріятная особа, лѣтъ тридцати трехъ. Конечно, она была немного стара для Джэка, но ему не приходилось браковать. Онъ такъ былъ занятъ мыслью о своемъ бракѣ съ милой вдовой, что забылъ данное ему порученіе и даже не думалъ о томъ, что мужъ вдовы можетъ вернуться и тогда его положеніе сдѣлается неудобнымъ.

Отворяя дверь, мистриссъ Думфи была непредставительнѣе обыкновеннаго. Недавно пробило одиннадцать часовъ утра и Джэкъ оторвалъ ее отъ полировки ножекъ дивана въ гостинной. Работа находилась въ самомъ разгарѣ, когда раздался стукъ въ дверь. Конечно, она могла заставить посѣтителя подождать, пока ея работа будетъ окончена, но она знала, что въ этихъ случаяхъ нетерпѣливые люди обыкновенно обтираютъ ноги о ступени, или прислоняются къ двери. Поэтому, тяжело вздохнувъ, мистриссъ Думфи покинула на половину отполированную ножку и отворила дверь, держа въ одной рукѣ перо, которымъ обтираютъ пыль, а въ другой грязную тряпку.

— Здравствуйте, сударыня, сказалъ Джакъ, еще неувѣренный, что передъ нимъ сама вдова: — у васъ отдаются комнаты?

Два мѣсяца тому назадъ, т. е. при жизни мужа, мистриссъ Думфи отвѣчала бы грубо молодому человѣку, который оторвалъ ее отъ работы и заперла бы дверь ему на носъ. Но теперь ея положеніе измѣнилось. Домъ перешелъ къ ней послѣ мужа, но, кромѣ дохода съ дома и нѣсколькихъ сотенъ фунтовъ стерлинговъ въ банкѣ, она не имѣла ни гроша за душой.

По счастью, Джэкъ, въ ожиданіи встрѣтить пріятную вдову одѣлся очень аккуратно, и мистриссъ Думфи, окинувъ его взглядомъ съ головы до ногъ, замѣтила, что на его одеждѣ не было ни пылинки, что сапоги блестѣли, а бѣлье было безукоризненно бѣлое. Ей надо было взять жильца, и врядъ ли она могла найти болѣе приличнаго человѣка.

— Взойдите, сказала она съ тяжелымъ вздохомъ: — оботрите ноги! прибавила она, видя, что Джэкъ намѣренъ пройти мимо мата

— Да, немного грязно, отвѣчалъ Джэкъ изъ любезности, хотя въ сущности уже цѣлую недѣлю не было дождя.

Онъ старательно обтеръ себѣ ноги и прошелъ маленькую гостинную, гдѣ стулья и кушетка изъ краснаго дерева могли въ крайности служить зеркалами, въ которыхъ теперь и отражалась видная фигура Джэка.

Онъ нимало не подозрѣвалъ, что совершилъ нѣсколько великихъ преступленій, какъ потомъ мистриссъ Думфи объяснила своей пріятельницѣ, мистрисъ Мургатройдъ, съ которой они разъ въ мѣсяцъ мѣнялись чашкой чая.

— Повѣрите ли, говорила мистрисъ Думфи: — онъ прошелъ мимо двухъ матовъ и сталъ обтирать ноги подъ портретомъ пастора Стуббинса.

Въ сущности, Джэкъ считалъ излишнимъ обтирать ноги на каждомъ матѣ, который валялся въ корридорѣ, а, увидавъ на стѣнѣ портретъ господина съ толстымъ лицомъ и въ бѣломъ галстухѣ, подошелъ къ нему, не обращая вниманія на коверъ.

— Интересное лицо, сказалъ онъ: — это, вѣрно, пасторъ?

Сердце мистрисъ Думфи тревожно забилось при видѣ, какъ Джэкъ шагалъ по ковру, но дѣлать было нечего. У Джэка лицо было пріятное и онъ казался опрятнымъ. Они тутъ же покончили дѣло, и онъ поселился въ гостинной, выходившей на улицу и въ спальнѣ, съ окномъ на маленькій дворъ, откуда несло по утрамъ сырой соломой и другими принадлежностями конюшни.

Сильнымъ разочарованіемъ для Джэка было имѣть дѣло не съ пріятной, полной вдовой, а съ худощавой женщиной, съ блѣдными глазами и выдающимися скулами. Но онъ отличался счастливымъ характеромъ и за исключеніемъ исторіи съ Напперъ никогда не плакалъ о пролитомъ молокѣ. Онъ самъ былъ виноватъ, что вообразилъ себѣ несуществующую вдову и, разсмѣявшись, вспомнилъ о настоящей цѣли своего пребыванія въ домѣ мистриссъ Думфи.

Добродушный, спокойный, веселый, онъ безъ труда расположилъ къ себѣ хозяйку. Онъ даже по временамъ заставлялъ ее смѣяться. По всей вѣроятности, стѣны дома никогда не слыхали прежде смѣха мистриссъ Думфи. Члены религіозной конгрегаціи, къ которой она принадлежала, не были люди веселые, а мистеръ Думфи, хотя и блисталъ въ тавернахъ Сакстона, но дома былъ брюзгой. Мистриссъ Думфи никогда не видывала еще такого пріятнаго молодого человѣка, не выходившаго изъ себя и постоянно сыпавшаго шутками.

Правда, онъ сначала не хотѣлъ, возвращаясь домой изъ города, снимать сапоги на матѣ въ сѣняхъ и надѣвать тамъ туфли. Но потомъ и въ этомъ отношеніи уступилъ желанію мистрисъ Думфи, которая каждый разъ приготовляла ему туфли въ сѣняхъ и ждала его съ нетерпѣніемъ.

Днемъ Джэкъ занимался чѣмъ-то въ Сити, какъ полагала мистрисъ Думфи, а большую часть вечеровъ проводилъ дома въ разговорахъ съ мистрисъ Думфи, несмотря на то, что эти разговоры были очень однообразны. У мистрисъ Думфи былъ одинъ излюбленный предметъ разговора — жалобы на поставщиковъ, которые, по ея словамъ, идя къ ней, нарочно пачкали свои сапоги въ грязи, а руки въ салѣ.

На осторожные разспросы Джэка о покойномъ Думфи, она отвѣчала обильными слезами, хотя изъ дальнѣйшихъ ея разсказовъ Джэкъ не могъ понять, зачѣмъ она плакала. Мистеръ Думфи, по ея словамъ, былъ сухой, властолюбивый эгоистъ, который думалъ только о себѣ. По всей вѣроятности, она плакала, слыша его имя, какъ собака лижетъ руку, которая только-что ее била.

— Она правдивая женщина, донесъ Джэкъ Обрайену: — и я ей вѣрю. Она до сихъ поръ не видала Думфи и не слыхала о немъ, такъ что если онъ живъ, то еще не вступилъ съ нею въ сношенія.

— Я боюсь, что это ни къ чему не приведетъ, отвѣчалъ Обрайенъ: — но все-таки смотрите въ оба, Джэкъ. Намъ осталось не много времени. Черезъ двѣ недѣли, все будетъ кончено.

Этотъ разговоръ произошелъ на пятый день послѣ водворенія Джэка въ домѣ мистрисъ Думфи. Въ концѣ недѣли долженъ былъ пріѣхать мистеръ Танди для поисковъ за духовнымъ завѣщаніемъ. Обрайенъ сознавалъ, что это были послѣднія попытки, и если онѣ, какъ ожидалъ онъ, не приведутъ ни къ чему, то всякая надежда пропала для Гедеона, хотя онъ все болѣе и болѣе убѣждался въ его невиновности.

Джэкъ обѣдалъ у Обрайена, но рано ушелъ и, возвращаясь домой, думалъ, что для мистрисъ Думфи вечеръ долженъ былъ показаться скучнымъ безъ него. Было совершенно темно и накрапывалъ дождь.

Подходя къ дому мистрисъ Думфи № 48, онъ увидалъ на крыльцѣ какую-то длинную фигуру, которая тотчасъ напомнила ему мистера Думфи. Джэкъ былъ еще довольно далеко и не могъ разглядѣть лица незнакомца, но послѣдній былъ немного сгорбившись и безъ шляпы. Въ первую минуту Джэку показалось, что онъ смотрѣлъ въ замочную скважину, но потомъ онъ подумалъ, что незнакомецъ просто выходилъ изъ двери, которая только-что затворилась за нимъ.

Какъ бы то ни было, услыхавъ шаги Джэка, онъ быстро удалился. Джэкъ былъ молодъ и подвиженъ; онъ съ необыкновенной быстротой послѣдовалъ за незнакомцемъ, но когда достигъ угла улицы, то его и слѣдъ простылъ. Онъ, вѣроятно, повернулъ въ одинъ изъ поперечныхъ переулковъ. Дѣлать было нечего, Джэкъ вернулся назадъ, твердо рѣшившись разъяснить эту тайну прежде, чѣмъ лечь спать.

Онъ зналъ, что мистрисъ Думфи его ждала, такъ какъ, несмотря на все свое довѣріе къ нему, всегда сама гасила газъ. Поэтому, Джэкъ обыкновенно возвращался рано домой, чтобъ не дѣлать непріятности хозяйкѣ.

Мистрисъ Думфи отворила сама дверь и на лицѣ ея не было замѣтно ничего необыкновеннаго. Она только была, повидимому, недовольна, что ей пришлось сидѣть до 10 часовъ.

— Поздненько, сказала она со слезами въ голосѣ.

— Какъ поздно? отвѣчалъ Джэкъ, принимая веселый тонъ: — я вернулся очень рано. Мы обѣдали рано, потому что мой пріятель отправился въ театръ.

— Не понимаю, зачѣмъ люди обѣдаютъ ночью, промолвила гнѣвно мистрисъ Думфи: — я никогда не позволю такого безпорядка въ моемъ домѣ.

— У васъ были гости, мистрисъ Думфи? спросилъ неожиданно Джэкъ.

— Гости въ ночное время! воскликнула мистрисъ Думфи съ удивленіемъ: — это еще что?

— Я такъ спросилъ. Вѣдь мистрисъ Мургатройдъ могла зайти къ вамъ, зная, что вы однѣ.

— Мистрисъ Мургатройдъ уже давно спитъ, какъ всѣ порядочные люди. И къ тому же она пила у меня чай въ прошедшую пятницу, теперь моя очередь идти къ ней.

— Правда, пойдемте спать, сказалъ Джэкъ и, взявъ свѣчку, направился въ свою комнату.

Джэкъ подождалъ, чтобъ мистрисъ Думфи погасила вездѣ газъ и, задувъ свою свѣчу, на цыпочкахъ пробрался внизъ въ гостинную, гдѣ открылъ окно и помѣстился на немъ такъ, чтобъ его не было видно съ улицы.

Два часа прокараулилъ Джэкъ появленіе таинственнаго незнакомца. Но онъ не возвращался и въ двѣнадцать часовъ. Джэкъ, считая свой долгъ исполненнымъ, ушелъ въ спальню наверхъ и легъ, не раздѣваясь, на кровать. Онъ оставилъ нарочно дверь отворенной, чтобъ быть на готовѣ при малѣйшемъ шумѣ. Но черезъ нѣсколько минутъ, онъ забылъ о Думфи и крѣпко заснулъ.

XII.

О томъ, что случилось ночью въ домѣ или внѣ его, Джэкъ не могъ бы показать по совѣсти. Онъ былъ слишкомъ молодъ и полонъ жизни, чтобъ быть первокласснымъ сыщикомъ: онъ проспалъ до утра и даже во снѣ видѣлъ Напперъ, а не Думфи, какъ бы слѣдовало сыщику, свято исполняющему свою обязанность.

Джэкъ немедленно отправился къ Обрайену и доложилъ о событіи предыдущей ночи. У капитана были гости: мистеръ Танди и Напперъ.

Сердце его забилось; онъ чувствовалъ, что ему неловко протянуть ей руку. Но Напперъ поздоровалась съ нимъ, какъ ни въ чемъ не бывало. Она была такъ занята подготовлявшимся вторымъ убійствомъ, что совершенно забыла о такомъ незначительномъ фактѣ, какъ объясненіе въ любви Джэка. Она пріѣхала въ Лондонъ для свиданія съ Гедеономъ. Онъ просилъ, чтобъ она пріѣхала и, узнавъ отъ Обрайена о желаніи его видѣть ее, она въ ту же минуту согласилась.

Обрайенъ не имѣлъ случая наблюдать за Гедеономъ и Напперъ такъ часто, какъ наблюдалъ мистеръ Танди, а потому ему и въ голову не приходила мысль, которая не покидала теперь ни на минуту стряпчаго. Онъ замѣчалъ, что Гедеонъ съ удовольствіемъ находился въ обществѣ Напперъ, но въ этомъ не было ничего удивительнаго. Всѣ, естественно, любили пользоваться, насколько возможно, обществомъ Напперъ….

Мистеръ Танди зналъ болѣе и потому недовѣрчиво отнесся къ посѣщенію Напперъ осужденнаго на смерть преступника. Нельзя было поручиться, какія грустныя открытія сдѣлаетъ послѣдняя и, кромѣ того, онъ приведенъ былъ въ тупикъ странной, восторженной вѣрой дочери въ невинность Гедеона. Мистеръ Танди былъ добрый человѣкъ и ловкій стряпчій, а потому имѣлъ склонность къ конкретнымъ понятіямъ. Пламенный интересъ, который Напперъ питала къ Гедеону, имѣлъ въ его глазахъ вполнѣ личный характеръ. Что Напперъ интересовалась не Гедеономъ, а человѣкомъ, что ее пугала мысль не о смерти Гедеона, а о смерти невиннаго — не приходило ему и въ голову.

Напперъ сказала, что она посѣтитъ Гедеона въ тюрьмѣ, и нечего было разговаривать. Ему оставалось только отвезти ее въ Лондонъ и добиться отъ ньюгетскихъ властей разрѣшенія на свиданіе съ арестантомъ.

Напперъ казалась очаровательнѣе, чѣмъ когда-либо, въ темномъ платьѣ и съ грустнымъ выраженіемъ лица. До сихъ поръ Джэкъ видалъ ее всегда веселой, и она постоянно встрѣчала его свѣтлой улыбкой, которую онъ ложно истолковалъ въ свою пользу. Но теперь она протянула ему руку, хотя съ улыбкой столь же плѣнительной, но серьёзной и печальной. Джэкъ, въ послѣднее время сосредоточившій свои мысли на вдовахъ, подумалъ, что передъ нимъ прелестная молодая вдова, рѣшившаяся мужественно переносить свое мрачное, одинокое существованіе.

Въ эту минуту у Напперъ на колѣняхъ лежала груда розановъ, и она изящно укладывала ихъ въ корзину. Она не была увѣрена, что Гедеонъ любитъ цвѣты, по крайней мѣрѣ, на свободѣ, но теперь ему, конечно, доставитъ удовольствіе эта корзина цвѣтовъ, которую тюремныя власти, безъ сомнѣнія, дозволятъ ему взять въ свою келью.

Она слышала, что одинъ узникъ поймалъ мышь въ своей кельи и до того приручилъ ее, что она бѣгала по его рукаву и спала на его груди. Увидавъ это, тюремщикъ убилъ мышь, а узникъ избилъ его до полусмерти. Послѣднее обстоятельство очень порадовало Напперъ, хотя она вообще не любила ссоръ и дракъ. Цвѣты не имѣли ничего общаго съ мышью, которая, можетъ быть, нарушала тюремныя правила, и никто, конечно, не могъ помѣшать человѣку, приговоренному къ смерти, смотрѣть на цвѣты. Напперъ именно разсуждала объ этомъ, когда вошелъ въ комнату Джэкъ. Мистеръ Танди замѣтилъ, что тюремныя власти могли возстать противъ корзины съ цвѣтами, но Обрайенъ, мнѣніе котораго спросила Напперъ, согласился съ нею, по привычкѣ, овладѣвшей имъ въ послѣднее время.

«Христосъ съ ней, подумалъ онъ, смотря на молодую дѣвушку, раскладывавшую цвѣты въ корзинкѣ: — Ньюгетъ съ самаго своего основанія не видалъ такого прелестнаго, нѣжнаго цвѣтка. Ни одна изъ розъ въ корзинкѣ не можетъ сравниться съ нею».

Извѣстіе, принесенное Джэкомъ, наэлектризовало всѣхъ. Мистеръ Танди замѣтилъ, однако, съ своимъ обычнымъ благоразуміемъ:

— Можетъ быть, это былъ просто случайный прохожій или бродяга. Что же касается до его исчезновенія, то онъ могъ просто повернуть въ одинъ изъ поперечныхъ переулковъ, а напряженному воображенію мистера Бэли показалось, что онъ убѣжалъ отъ него.

Но Напперъ объявила съ прелестной увѣренностью, что это былъ мистеръ Думфи.

Она дошла до этого заключенія очень простымъ путемъ. Она уже давно рѣшила, что Думфи убилъ Паука. Послѣ убійства онъ убѣжалъ и скрывался въ продолженіи нѣкотораго времени. Теперь онъ возвращался по ночамъ въ свое логовище, какъ дѣлаютъ звѣри, преслѣдуемые охотниками. Конечно, эта теорія не выдерживала строгой критики. Думфи не преслѣдовали, и не было ни малѣйшаго доказательства въ томъ, что онъ совершилъ убійство. Но молодая дѣвушка не останавливалась передъ такими мелочами, и ея воображеніе быстро рисовало картину тѣхъ страданій, которыя перенесъ несчастный злодѣй. Замѣчаніе Джэка, что онъ былъ безъ шляпы, дало ей поводъ воображать его безъ сапогъ и чулокъ. Она уже видѣла, какъ онъ, голодный, босой и нагой, пробирался ночью къ своему нѣкогда веселому и счастливому жилищу. По правдѣ сказать, несчастное положеніе его начинало уже возбуждать въ ней чувство сожалѣнія.

Было рѣшено, что Джэкъ рано пообѣдаетъ, вернется домой, проведетъ вечеръ въ своей комнатѣ, съ наступленіемъ же ночи станетъ караулить врага, объявивъ мистрисъ Думфи, что у него болитъ голова, и онъ не нуждается въ газѣ, который могъ помѣшать ему незамѣтно наблюдать за всѣмъ происходившимъ на улицѣ.

— Намъ нельзя терять ни минуты, сказалъ Обрайенъ. — Завтра мы съ мистеромъ Танди и при содѣйствіи министерскаго чиновника разсмотримъ бумаги покойнаго, съ цѣлью отыскать завѣщаніе. Если наши поиски увѣнчаются успѣхомъ, и завѣщаніе будетъ такого содержанія, какъ говоритъ Гедеонъ, то мы будемъ имѣть основаніе просить объ отсрочкѣ казни. Но, конечно, всего лучше найти Думфи, и я надѣюсь, что вы накрое те его сегодня ночью.

Джэку очень хотѣлось поѣхать съ ними до Ньюгета, хотя, конечно, не для свиданія съ Гедеономъ. Онъ просто желалъ какъ можно долѣе наслаждаться лицезрѣніемъ Напперъ. Но никто не приглашалъ его, и онъ, распрощавшись, ушелъ. Впрочемъ, онъ ушелъ недалеко, а шагалъ взадъ и впередъ по улицѣ, пока они не вышли изъ крыльца и не сѣли въ четырехмѣстную карету № 9,087, какъ часто въ послѣдствіи вспоминалъ влюбленный юноша.

Вернувшись домой, онъ записалъ съ отчаяніемъ въ своемъ дневникѣ: «Добрая десница времени заживляла мою рану, но розовые пальчики безжалостно сорвали повязку». Вскорѣ послѣ этого, въ «Маякѣ» появилось стихотвореніе, подписанное «Лео», въ которомъ таинственный поэтъ воспѣвалъ свою любовь къ гордой, безжалостной красавицѣ, «съ которой онъ, однако, могъ еще встрѣтиться въ раю». Джэкъ вырѣзалъ это стихотвореніе и носилъ его въ своемъ бумажникѣ до октября мѣсяца, когда узналъ нѣчто, побудившее его сжечь какъ это печатное стихотвореніе, такъ и много другихъ, находившихся еще въ рукописи.

Вмѣстѣ съ любовью воскресла въ душѣ Джэка страсть къ крѣпкимъ напиткамъ. Поэтому онъ посѣтилъ нѣсколько любимыхъ имъ притоновъ Флитъ-Стрита и, вернувшись вечеромъ домой, могъ избѣгнуть лжи: дѣйствительно, у него болѣла голова.

— Отъ васъ пахнетъ табакомъ, сказала съ безпокойствомъ мистрисъ Думфи, отворяя ему дверь: — я надѣюсь, что у васъ нѣтъ въ карманѣ зажженной трубки?

— Нѣтъ, отвѣчалъ Джэкъ: — я сидѣлъ на дилижансѣ рядомъ съ человѣкомъ, который курилъ. Я работалъ весь день и прилягу теперь на диванѣ. Вы можете погасить газъ, мистрисъ Думфи. Я немного отдохну въ комнатѣ, а потомъ приду къ вамъ поболтать прежде, чѣмъ вы ляжете спать.

XIII.

Мистриссъ Думфи безъ труда замѣтила, что Джэкъ подгулялъ. И не ошиблась. Въ Флитъ-Стритѣ Джэкъ столкнулся съ семью или восемью старыми пріятелями и, угощая другъ друга, они уничтожили значительное количество джина, водки, и пива. Но Джэкъ привыкъ къ такимъ попойкамъ и могъ выпить много, ни мало не опьянѣвъ. Поэтому онъ былъ въ полномъ сознаніи и чувствовалъ себя способнымъ исполнить съ успѣхомъ возложенное на него порученіе.

Отпустивъ мистриссъ Думфи, онъ помѣстился у окна и сталъ караулить. Было восемь часовъ съ половиною, а наканунѣ онъ увидалъ незнакомца въ десять часовъ. Но онъ не могъ сказать, сколько времени передъ тѣмъ незнакомецъ находился въ домѣ или на подъѣздѣ. Теперь главная опасность заключалась въ томъ, что мистриссъ Думфи, если она была въ заговорѣ, могла подать сигналъ мужу, и тотъ снова исчезъ бы съ быстротою молніи.

Онъ отворилъ дверь и прислушался. Мистриссъ Думфи мыла кастрюли въ кухнѣ. Онъ оставилъ дверь отворенной и занялъ свой обсерваціонный пунктъ у окна.

Ночь была свѣтлѣе, чѣмъ наканунѣ. Дождемъ вымыло улицу и воздухъ былъ свѣжій, ароматичный даже среди этого города. Но все-таки фонари были зажжены, и свѣтъ мелькалъ въ окнахъ противоположныхъ домовъ.

Джэкъ терпѣливо просидѣлъ болѣе получаса, размышляя съ удовольствіемъ, что въ случаѣ успѣха онъ могъ завтра же убраться изъ этого непріятнаго дома, который ему порядочно надоѣлъ. Даже въ эту минуту онъ дорого бы далъ, чтобы выкурить трубку, но одна мысль о тѣхъ крикахъ и вопляхъ, которые раздались бы въ кухнѣ при распространеніи по дому табачнаго запаха, заставляла его отказаться отъ этого удовольствія.

Размышляя такимъ образомъ и не сводя глазъ съ улицы, онъ вдругъ увидѣлъ на противоположномъ тротуарѣ человѣка, неподвижно стоявшаго и смотрѣвшаго на домъ мистриссъ Думфи.

Это былъ тотъ самый человѣкъ, который приходилъ наканунѣ. Онъ попрежнему былъ безъ шляпы, а въ рукахъ у него виднѣлся какой-то свертокъ. Онъ пристально смотрѣлъ на домъ мистрисъ Думфи, и Джэку казалось, что незнакомецъ замѣчаетъ его. Но это была только иллюзія, потому что незнакомецъ, оглядѣвшись по сторонамъ, перешелъ черезъ улицу и направился къ подъѣзду.

Нельзя было терять ни минуты. Джэкъ отскочилъ отъ окна, сбросилъ туфли и на цыпочкахъ, хотя съ возможной быстротой, пробрался по корридору въ сѣни, гдѣ газъ еще мерцалъ. Онъ схватилъ засовъ у наружной двери, дернулъ его и, отворивъ настежъ дверь, почти упалъ на незнакомца, который, какъ и наканунѣ, смотрѣлъ въ замочную скважину.

Голова незнакомца очутилась подъ рукой Джэка, и онъ схватилъ его за волосы.

— Что вы дѣлаете? завопилъ несчастный.

— Что я дѣлаю? А гдѣ ваша шляпа? произнесъ Джэкъ, грознымъ тономъ обвинителя.

Быть можетъ, неимѣніе шляпы было наименьшимъ преступленіемъ незнакомца, но Джэкъ былъ взволнованъ и не могъ пріискать лучшаго начала для своей обвинительной рѣчи.

— Пустите меня, снова завопилъ незнакомецъ: — неужели порядочный человѣкъ не можетъ зайти къ знакомымъ, чтобъ не подвергнуться нападенію. И чего вы набросились на меня, какъ пантера? Пустите, или вамъ будетъ худо.

Джэкъ выпустилъ изъ рукъ волосы незнакомца, но схватилъ его за шиворотъ. Очевидно, это была ошибка. Незнакомецъ не былъ Думфи, но онъ могъ быть посланъ имъ, и Джэкъ не хотѣлъ его отпустить, прежде чѣмъ дѣло выяснится.

— Если вы хотѣли взойти, то пожалуйте. Вотъ и мистрисъ Думфи; она, вѣроятно, будетъ рада васъ видѣть.

— Это вы, братъ Сетъ! воскликнула мистрисъ Думфи, появляясь въ сѣняхъ: — что случилось? Водосточныя трубы лопнули и залили часокню?

— Нѣтъ, сестра Думфи, дѣло вовсе не о часовнѣ, отвѣчалъ старшій дьяконъ обиженнымъ тономъ: — вашъ домъ кажется порядочный, во въ немъ живутъ люди не порядочные, они бросаются на мирныхъ гражданъ, какъ леопарды или дромадеры!

Мистрисъ Думфи не понимала, что случилось и, поднеся передникъ къ глазамъ, отирала воображаемыя слезы.

— Я право, очень сожалѣю объ этой ошибкѣ, произнесъ Джэкъ, едва удерживаясь отъ слезъ: — но какъ же вы хотите, чтобъ я не заподозрилъ васъ, когда вы каждую ночь подсматриваете въ замочную скважину?

— Въ чемъ же вы меня заподозрили? гнѣвно отвѣчалъ братъ Сетъ: — прежде всего я не Авесаломъ, и меня нельзя хватать за волосы; потомъ нельзя бросаться на невиннаго человѣка, какъ боа-констрикторъ.

Нельзя выразить перомъ той шипящей злобы, съ которой братъ Сетъ сыпалъ сравненія съ животными и гадами, которыхъ онъ видѣлъ въ Зоологическомъ саду.

— О! брать Сетъ! вы, вѣроятно, не вытерли ногъ! промолвила мистрисъ Думфи.

Они теперь уже находились въ гостинной, и Джэкъ зажегъ газъ. Видя, что его противникъ не былъ сумасшедшій и готовъ былъ извиниться въ своей горячности, братъ Сетъ далъ волю своему гнѣву.

— Не вытеръ ногъ! воскликнулъ онъ злобно, обращаясь ко вдовѣ: — я не успѣлъ завязать своихъ башмаковъ, какъ этотъ молодецъ набросился на меня, словно тигръ.

— Ну, полноте сердиться, отвѣчалъ Джэкъ: — если вы ходите по ночамъ на крыльцо одинокихъ вдовъ, чтобъ завязывать себѣ башмаки, то неудивительно, что другіе люди впадаютъ въ ошибку.

— А, это ошибка! произнесъ братъ Сетъ, скрежеща зубами: — смотрите, чтобъ эта ошибка не стоила вамъ дорого. Я васъ потяну въ судъ. Я потребую, чтобъ законъ разъ навсегда рѣшилъ вопросъ, могутъ ли мирные граждане заходить въ гости къ знакомымъ, не боясь, чтобъ на нихъ нападали молодцы словно пантеры.

— Мнѣ лучше съ вами распрощаться, отвѣчалъ Джэкъ: — вы зашли къ мистрисъ Думфи, вотъ она: бесѣдуйте въ волю въ моей комнатѣ. Я только сожалѣю, что мнѣ нечѣмъ васъ попотчивать.

— О, вы меня довольно попотчивали, сказалъ братъ Сетъ, подходя ближе къ Джэку: — но меня въ этомъ домѣ приняли слишкомъ любезно, и я уйду. Прощайте, сестра Думфи. Я зашелъ къ вамъ, думая провести часокъ, другой въ мирной бесѣдѣ. Я захватилъ съ собою пирогъ съ свининой, прибавилъ онъ, указывая на бумажный свертокъ, бывшій у него въ рукѣ и сильно пострадавшій во время потасовки: — но право я не знаю, что отъ него осталось. Въ нашей странѣ не принято набрасываться на пирогъ со свининой, подобно кенгуру. Можетъ быть, въ отечествѣ кенгуру это въ модѣ, но у насъ не принято, молодой человѣкъ.

— Я, право, не понимаю, въ чемъ дѣло, промолвила мистрисъ Думфи: — но мнѣ очень жаль, если васъ кто-нибудь обидѣлъ, братъ Сетъ.

— Сожалѣніемъ не возстановишь раздавленнаго пирога, отвѣчалъ братъ Сетъ: — я зайду къ вамъ въ другой разъ, когда вы поступите съ разными молодыми людьми, какъ поступили съ человѣкомъ, одержимомъ бѣсами. Его прогнали, прибавилъ онъ, гнѣвно обращаясь къ Джэку: — я говорю это для вашего назиданія, молодой человѣкъ, потому что молодцы, бросающіеся изъ-за дверей на невинныхъ гражданъ, вѣроятно, не читаютъ Библіи. Доброй ночи, сестра Думфи. Можетъ быть, я зайду къ вамъ, если вы меня пригласите, а, можетъ быть, и не зайду. А вы, молодой человѣкъ, я вамъ покажу, что значитъ набрасываться на честныхъ людей, какъ пеликанъ въ пустынѣ, и оставлять ихъ безъ ужина.

Съ этими словами брать Сетъ удалился, унося съ собою остатки пирога, который онъ намѣревался представить вдовѣ при совершенно другихъ обстоятельствахъ.

Джэкъ бросился на кушетку и сталъ хохотать во все горло, а мистрисъ Думфи снова поднесла къ глазамъ передникъ, оплакивая обиду, нанесенную брату Сету, и убытокъ, причиненный ей тѣмъ, что онъ не обтеръ ногъ въ сѣняхъ.

Что же касается до брата Сета, то онъ вернулся домой въ настроеніи духа, неподобающемъ для церковнаго служителя. Въ его посѣщеніи вдовы и въ пирогѣ со свининой скрывалось нѣчто непонятное для посторонняго глаза. Съ того самаго дня, какъ онъ посѣтилъ съ братомъ Вофлемъ мистрисъ Думфи, чтобъ сообщить ей печальную вѣсть о смерти ея мужа, онъ возъимѣлъ счастливую мысль. Онъ воображалъ, что покойный братъ Думфи былъ очень богатъ, и не прочь былъ жениться на его вдовѣ. Но онъ не хотѣлъ продать себя дешево и рѣшился прежде всего ловко вывѣдать у нея о размѣрѣ ея состоянія.

Онъ началъ военныя дѣйствія въ часовнѣ, гдѣ окружалъ вдову всякаго рода вниманіемъ. Послѣ смерти брата Думфи, онъ занималъ мѣсто подъ пасторской каѳедрой, и нѣсколько разъ въ глазахъ всѣхъ прихожанъ подавалъ ей открытую книгу гимновъ, чтобы избавить ее отъ труда повертывать страницы.

— Онъ точно подаетъ ей карточку своего магазина, ехидно промолвила мистрисъ Гриффенъ, сидѣвшая на задней скамьѣ.

Но онъ этимъ не удовольствовался. Въ прошедшее воскресенье она нашла на своей скамьѣ подушку и могла легко догадаться, что этой любезностью она обязана брату Сету.

Она была очень благодарна ему за вниманіе, и когда онъ сказалъ, что зайдетъ къ ней, то съ чувствомъ отвѣчала, что будетъ ждать его съ нетерпѣніемъ.

Братъ Сетъ не могъ отлучиться изъ магазина готоваго платья до его закрытія, а магазинъ закрывался лѣтомъ въ восемь часовъ, и до того времени братъ Сетъ ревностно раздавалъ карточки магазина всѣмъ прохожимъ.

Наканунѣ его задержали долѣе обыкновеннаго и, сдѣлавъ реконгносцировку, онъ нашелъ, что зайти къ вдовѣ слишкомъ поздно, а потому спокойно отправился домой по Фентонскому переулку, не подозрѣвая, что возбудилъ такую бурю въ умѣ Джэка. Въ этотъ вечеръ онъ вышелъ изъ магазина ровно въ восемь часовъ и по дорогѣ купилъ пирогъ съ свининой, которымъ намѣревался поужинать вмѣстѣ съ вдовою. При этомъ онъ надѣялся, что, смягченная этимъ доказательствомъ его дружескаго расположенія, она сообщитъ ему желаемыя свѣдѣнія.

— И все пропало, благодаря этому шалопаю, бросающемуся на людей, какъ жирафъ, подумалъ братъ Сетъ, возвращаясь въ свою одинокую комнату и съ грустью смотря на остатки пирога со свининой.

XIV.

Домъ Паука оставался запертымъ съ того дня, въ который вынесены были его смертные останки. Въ тотъ день и недѣлю спустя, мирная улица была наполнена публикой, которая глазѣла съ любопытствомъ на этотъ домъ.

Онъ не отдавался въ наемъ, потому что дѣло о наслѣдствѣ Паука еще не было вполнѣ выяснено, хотя, по всей вѣроятности, одной казнѣ приходилось пожать плоды долгихъ трудовъ Паука. Гедеонъ былъ единственный его наслѣдникъ и при обыкновенныхъ обстоятельствахъ, за отсутствіемъ завѣщанія, онъ получилъ бы всѣ его богатства. Но Гедеонъ находился въ Ньюгетѣ и недалекъ былъ день, въ который ему предстояло отправиться вслѣдъ за отцомъ.

Бумаги покойнаго были осмотрѣны и не найдено никакого завѣщанія, такъ что послѣ казни Гедеона казна собиралась мирно забрать въ свои руки все состояніе Паука. Однако, когда друзья приговореннаго заявили просьбу отъ его имени о дозволеніи произвести новые поиски въ бумагахъ покойнаго, то не сдѣлано было ни малѣйшаго противодѣйствія, съ единственнымъ условіемъ присутствія при розыскѣ казеннаго чиновника.

— Батюшки, какая тутъ вонь! произнесъ Обрайенъ, входя въ кабинетъ стараго джентльмэна: — окна не отворялись здѣсь года два или три.

Ихъ тотчасъ отворили, и свѣжій воздухъ ворвался въ комнату, которая была еще мрачнѣе и грязнѣе прежняго. Все въ ней оставалось въ старомъ видѣ: кресло, въ которомъ нашли старика, столъ, кусокъ ковра, два стула и даже чугунъ, игравшій такую важную роль во время кутежа, происходившаго каждыя двѣ недѣли, по субботамъ.

На своемъ мѣстѣ стоялъ и шкапъ. Золото вынули изъ него и препроводили въ англійскій банкъ, вмѣстѣ съ кипой банковыхъ билетовъ и грудой долговыхъ документовъ. Въ ящикахъ шкапа оставлены были письма, счета и книги. Особенно много было счетовъ неоплаченныхъ, которые Паукъ берегъ на случай вторичнаго требованія денегъ.

Чиновникъ привезъ съ собою ключъ, который очень легко отперъ замокъ, несмотря на то, что верхушка его была изогнута. Тяжелая дверь отворилась и передъ глазами Обрайена и Танди предстала масса бумагъ.

— Если вамъ все равно, такъ я выкурю сигару, сказалъ Обрайенъ: — табачный запахъ лучше царящаго здѣсь зловонія.

— Конечно, отвѣчалъ мистеръ Танди, который задыхался въ этомъ спертомъ, словно могильномъ воздухѣ.

Они вынули всѣ бумаги и пересмотрѣли ихъ одну за другой. Тутъ было много писемъ, и Обрайенъ узнавалъ, по почерку, кто писалъ нѣкоторыя изъ нихъ. Общей ихъ характеристикой было веселое настроеніе; почти каждый изъ писавшихъ просилъ отсрочки платежа по долгу, увѣряя, что черезъ недѣлю или много мѣсяцъ все будетъ уплачено. Въ иныхъ же письмахъ говорилось, что если добрый мистеръ Гедеонъ одолжитъ еще пятьдесятъ сто или пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ, то весь долгъ будетъ къ извѣстному сроку уплаченъ сполна съ приличными процентами.

Мистеръ Танди и Обрайенъ не читали этихъ писемъ, а раскрывали ихъ и смотрѣли, не было ли написано завѣщанія на чистомъ мѣстѣ, такъ какъ Паукъ въ теченіи тридцати лѣтъ не покупалъ бумаги, а писалъ все, что было нужно, на ласкуткахъ.

Покончивъ съ письмами они перешли къ грудамъ уплаченныхъ счетовъ молочника, булочника, угольнаго торговца и пр. На чистой сторонѣ нѣкоторыхъ изъ нихъ виднѣлись грубые чертежи тѣхъ механическихъ приспособленій, которыми Паукъ охранялъ себя отъ нападенія воровъ и грабителей.

— Здѣсь нѣтъ ничего, сказалъ мистеръ Танди: — но не находится ли въ шкапу секретнаго ящика?

— Очень вѣроятно, и, я полагаю, надо позвать эксперта; пусть онъ разберетъ шкапъ по частямъ. Не въ обиду будь сказано покойному, старикъ всегда предпочиталъ потаенные пути открытымъ.

— Право, не стоитъ просматривать эти уплаченные счета по хозяйству, прибавилъ мистеръ Танди, взявъ большую связку.

— Нѣтъ, намъ необходимо просмотрѣть каждую бумагу, отвѣчалъ Обрайенъ: — отъ этого зависитъ жизнь или смерть человѣка. Если мы оставимъ безъ разсмотрѣнія одну изъ связокъ, мнѣ будетъ вѣчно казаться, что тамъ именно и находилось завѣщаніе. Къ тому же на это нужно не много времени.

Они сѣли за столъ и принялись перебирать счета, съ квитанціями въ полученіи денегъ. Большею частью, это были счета молочника на два пенса за недѣльную доставку молока и продавца угля на 3 шил. 3 пенса за доставку угольнаго муссора.

— Это что такое? воскликнулъ Обрайенъ, раскрывая большой листъ бумаги, испещренный цифрами и итогами. Счетъ на 20 ф. 3 ш. 4 п. Это не можетъ быть за молоко или уголь. Прочтемъ и этотъ счетъ отъ Дж. Гарринджа, Вальвортская дорога, № 24— 20. Сентября 1878 г. За прорѣзку пола въ передней комнатѣ, за постановку желѣзныхъ приспособленій по уговору, за снятіе двери шкапа и постановку пружины, за закладку кирпичемъ двери въ погребъ".

Обрайенъ читалъ лишь заголовки статей, но въ счетѣ упоминались всѣ подробности, даже до цѣны двухъ дюжинъ винтовъ. Итогъ былъ старательно подведенъ и цѣны въ нѣкоторыхъ мѣстахъ измѣнены, причемъ сдѣлана скидка. Мистеръ Танди и Обрайенъ прочитали вмѣстѣ счетъ и потомъ съ любопытствомъ посмотрѣли на полъ и шкапъ.

На полу не было ни малѣйшаго слѣда прорѣза, а шкапъ стоялъ въ углубленіи стѣны. Но оба, какъ Танди, такъ и Обрайенъ были убѣждены, что если Паукъ заплатилъ за работу, то она конечно была произведена.

— Это странно, сказалъ мистеръ Танди, отодвигая свой стулъ отъ шкапа.

— Очень, подтвердилъ Обрайенъ, подходя къ шкапу.

— Вамъ бы лучше быть осторожнѣе, замѣтилъ мистеръ Танди.

— Ничего, отвѣчалъ Обрайенъ и, вставъ на колѣни, началъ старательно разсматривать полъ. — Вотъ здѣсь, воскликнулъ онъ, указывая пальцемъ на линію, которая шла отъ стѣны на пять футовъ, потомъ тянулась параллельно шкапу и наконецъ возвращалась къ стѣнѣ подъ прямымъ угломъ.

Мистеръ Гарринджъ сдѣлалъ свою работу такъ искусно и ловко, что трудно было теперь отгадать тайну.

— Намъ надо найти этого человѣка, и разузнать, въ чемъ дѣло, сказалъ Обрайенъ: — поѣдемте вмѣстѣ.

XV.

Изъ Фульгама въ Вальвортъ было довольно далеко, но капитанъ Обрайенъ и мистеръ Танди быстро проѣхали это пространство въ кэбѣ и застали мистера Гарринджа едва кончившимъ свой завтракъ.

Обыкновенно завтракъ, заливаемый кружкой пива, приводилъ его въ очень хорошее настроеніе, но вмѣстѣ съ тѣмъ развивалъ въ немъ подозрительность. Онъ не привыкъ видѣть у себя двухъ джентльмэновъ, и по ихъ лицамъ онъ видѣлъ, что они явились не съ маловажнымъ заказомъ.

— Мы пріѣхали къ вамъ по важному дѣлу, сказалъ мистеръ Танди торжественно.

— Вамъ нуженъ гробъ? спросилъ мистеръ Гарринджъ, почтительно кланяясь.

Онъ былъ въ одно и тоже время столяромъ и гробовщикомъ.

— Нѣтъ, мы явились не съ заказомъ, а надѣемся, что вы разскажите намъ все, что вы знаете объ одномъ важномъ дѣлѣ.

— Если у насъ нѣтъ заказа, то право я такъ заваленъ работой, что не могу терять время на разговоры. Я живу трудомъ, и каждый часъ приноситъ мнѣ шиллингъ.

— Вы получите по золотому за каждый часъ, проведенный съ вами, воскликнулъ Обрайенъ.

Эти слова еще болѣе возбудили подозрительность мистера Гарринджа. Люди, не дѣлавшіе заказовъ и платившіе за болтовню по золотому въ часъ, вѣроятно, имѣли что-нибудь недоброе за умѣ.

— Я вамъ вотъ что скажу, господа. Я ничего не знаю о томъ, что васъ интересуетъ и мнѣ пора идти на работу.

— Послушайте, мистеръ Гарринджъ, сказалъ Танди: — мы васъ не съѣдимъ и не желаемъ, чтобъ вы съѣли кого-нибудь другого Вы знали мистера Израэля Гедеонса.

— Да, я знавалъ его; онъ ужаено тяжелый человѣкъ, и я не хочу болѣе имѣть съ нимъ дѣла.

— Вамъ и не придется. Вѣдь вы, конечно, знаете, что онъ умеръ.

— Нѣтъ. Я не имѣлъ съ нимъ никакого дѣла вотъ уже четыре года. Я не видалъ его и не слыхалъ о немъ послѣ того какъ онъ скинулъ мнѣ одинъ фунтъ стерлинговъ, два шиллинга и четыре пенса со счета, уже ранѣе уменьшеннаго.

— Вотъ счетъ, произнесъ мистеръ Танди, вынимая счетъ изъ кармана; выставленныя цифры и безъ скидки очень умѣренныя.

— А, у васъ счетъ съ собой, отвѣчалъ мистеръ Гарринджъ, смотря сочувственно на столь здравомыслящаго джентльмэна: — если взять въ соображеніе, что я платилъ каждый день за дилижансъ туда и обратно, то право работа у него приносила мнѣ убытокъ, а не доходъ. Онъ ужасно меня притѣснялъ.

— Теперь онъ умеръ и болѣе притѣснять васъ не будетъ. Но я удивляюсь, что вы не читали объ этомъ въ газетахъ. Цѣлыми недѣлями только и говорили въ Лондонѣ, что о Фульгамскомъ убійствѣ.

— Мнѣ не время читать газеты; это не даетъ шиллинга въ часъ.

— Мы пріѣхали, мистеръ Гарринджъ, чтобъ поговорить съ вами объ этомъ убійствѣ, и вы получите хорошую награду, если дадите намъ какія-нибудь свѣденія.

— Благодарю за награду, отвѣчалъ саркастически Гарринджъ: — но я не слыхалъ объ убійствѣ, какъ же вы хотите, чтобъ я зналъ кто убилъ старика?

— Вы все-таки можете намъ помочь, мистеръ Гарринджъ, сказалъ Обрайенъ: — дѣло идетъ о сдѣланной вами работѣ. Но я боюсь, что мы васъ удерживаемъ отъ работы. Вотъ возьмите золотой въ видѣ задатка и помните, что вы получите щедрую награду, если поможете намъ выяснить эту роковую тайну.,

Мистеръ Гарринджъ посмотрѣлъ на золотой, сверкая глазами, и взялъ его двумя пальцами. Монета была не фальшивая и вполнѣ уплачивала за двадцать четыре часа работы; такъ что онъ могъ смѣло поговорить съ ними въ продолженіи часа.

— Садитесь, господа, сказалъ онъ, смахивая полотенцемъ пыль съ двухъ соломенныхъ стульевъ: — я съ удовольствіемъ разскажу вамъ все, что знаю.

— Намъ бы хотѣлось знать, какую вы дѣлали вырѣзку въ полу у мистера Гедеонса и какую дверь закладывали у него кирпичемъ.

— О, эта работа была очень простая. Старикъ постоянно дѣлалъ странные заказы гссподамъ Парсонсъ, у которыхъ я работалъ, пока не завелъ своей мастерской. Въ сущности онъ меня и пустилъ въ ходъ, потому что мало-по-малу сталъ заказывать свою работу мнѣ, думая, что это будетъ дешевле. Дѣйствительно, оно и было дешевле. Но хозяева узнали объ этомъ и прогнали меня. Послѣ этого я часто работалъ у него; онъ платилъ мнѣ по восьми пенсовъ за часъ и потомъ еще скидывалъ въ счетахъ всѣ пенсы. Однажды онъ сказалъ мнѣ, что у него есть большая для меня работа, именно поставить желѣзный шкафъ въ углубленіе стѣны. Каменную работу я не дѣлалъ самъ, а нашелъ ему работника по дешевой цѣнѣ.

— Объяснялъ онъ вамъ, для чего онъ производилъ эту работу?

— Онъ мнѣ сказалъ, что у него постоянно набирается много бумагъ и что отъ времени до времени надо очистить отъ нихъ шкапъ. Онъ хотѣлъ устроить подъ поломъ погребъ, куда бы можно было бросать эти бумаги, которыя, по его словамъ, ни для кого не были цѣнными. Онъ самъ нарисовалъ планъ. Я выпилилъ полутрапъ, который открывался въ погребъ, потомъ заложилъ кирпичемъ наружную дверь и укрѣпилъ потолокъ. Свѣтъ проникалъ туда только черезъ маленькое окно, выходившее въ другой подвалъ; человѣку нельзя было туда попасть ни снаружи, ни изнутри; развѣ только сверху и то съ помощью другихъ. Я говорилъ старику, что напрасно онъ такъ заботится о старыхъ бумагахъ, но онъ со смѣхомъ отвѣчалъ, что ему нечего дѣлать и что его всегда забавляло придумывать новые механизмы.

— Какъ отворялся трапъ?

— О, старикъ придумалъ прекрасный механизмъ. Въ обыкновенное время цѣлая армія могла безопасно пройти по трапу, но если старикъ спускалъ пружину, то стоило только взяться за ключъ шкапа, чтобъ провалиться.

— Какъ же онъ спускалъ пружину безъ всякой опасности для себя? спросилъ мистеръ Танди.

— Онъ все придумалъ очень ловко, отвѣчалъ мистеръ Гарринджъ, подмигивая: — онъ ставилъ два стула по краямъ трапа, а на нихъ клалъ доску. Вскорабкавшись на нее, онъ спускалъ пружину и трапъ открывался, а затѣмъ, благодаря другой пружинѣ, трапъ снова закрывался, словно ни въ чемъ не бывало. «Вѣдь это очень опасно?» сказалъ я ему, когда онъ показалъ мнѣ свой механизмъ. «Да, отвѣчалъ онъ съ улыбкой: — очень опасно для того, кто вздумалъ бы отворить шкапъ безъ моего позволенія. Вотъ еслибъ вы, мистеръ Гарринджъ, пришли сюда ночью и отворили шкапъ, то я зналъ бы гдѣ васъ найти на слѣдующее утро». При этомъ онъ такъ ухмылялся, точно ему доставило бы большое удовольствіе, еслибъ я провалился въ трапъ. Онъ былъ превеселый старикъ, только очень тяжелъ въ денежныхъ дѣлахъ.

— А гдѣ была пружина, внутри шкапа или снаружи? спросилъ Обрайенъ.

— Вотъ этого я не знаю. Я сказалъ ему въ шутку: «Еслибъ я пришелъ къ вамъ ночью, то поставилъ бы также два стула и положилъ бы доску». Онъ ничего не отвѣчалъ, но ехидно засмѣялся, и я увѣренъ, что и для такого случая онъ придумалъ особый механизмъ. Что касается до пружины, то она, кажется, была внутри, потому что онъ возился въ шкапу прежде, чѣмъ пустить въ ходъ свой искусный механизмъ. Но онъ былъ такой хитрый старикъ, что относительно его никогда нельзя было вѣрить своимъ глазамъ.

— Мы вамъ сказали, что пришли сюда не съ заказомъ, но теперь оказывается, что ваша работа намъ необходима. Вы заложили кирпичомъ наружную дверь въ погребъ?

— Т. е. собственно говоря, не я, а знакомый каменьщикъ.

— Но вы найдете дверь и можете ее отворить?

— Да, но въ Фульгамъ очень далеко.

— Не безпокойтесь объ этомъ, мистеръ Гарринджъ. Вамъ хорошо заплатятъ.

— Мы не можемъ приняться за дѣло сегодня, Обрайенъ, сказалъ мистеръ Танди: — намъ надо испросить дозволеніе и, конечно, изъ министерства пришлютъ кого-нибудь для присутствія при работѣ. Можете вы пріѣхать, мистеръ Гарринджъ, завтра къ 10 часамъ въ Фульгамъ, захвативъ съ собою необходимые инструменты, а если хотите и помощника?

— Буду непремѣнно, отвѣчалъ Гарринджъ: — я очень занятъ, но отъ хорошо оплаченной работы не бѣгаю.

XVI.

Получивъ необходимое разрѣшеніе для выломки двери въ домѣ Паука, мистеръ Танди и Обрайенъ явились въ Фульгамъ къ назначенному часу. Мистеръ Гарринджъ былъ уже тамъ съ двѣнадцатилѣтнимъ мальчикомъ, за котораго онъ въ послѣдствіи взялъ плату, какъ за взрослаго работника.

— Вотъ, сказалъ онъ съ гордостью: — не всякій такъ выпилитъ трапъ въ полу, что его не будетъ замѣтно.

Всѣ присутствующіе замѣтно избѣгали наступить за это мѣсто въ полу, и даже Обрайенъ считалъ теперь излишнимъ рисковать.

Одинъ мистеръ Гарринджъ ничего не боялся и весело повелъ другихъ внизъ по лѣстницѣ. Онъ ни мало не торопился. Получать по ползолотому за часъ было такимъ неожиданнымъ счастьемъ для него, что онъ хотѣлъ набрать какъ можно болѣе этихъ рѣдкихъ монетъ.

Опустившись по лѣстницѣ въ подвалъ, гдѣ было почти темно, они, освѣщая себѣ дорогу взятой сверху свѣчей, направились къ стѣнѣ противоположной улицы.

— Вотъ здѣсь, господа, было окно, сказалъ мистеръ Гарринджъ, указывая на верхъ стѣны: — вы видите темное пятно. Какъ только заложили кирпичомъ окно, такъ сейчасъ оштукатурили и выбѣлили. Краска отъ сырости и потемнѣла. А вотъ здѣсь, прибавилъ онъ, съ торжествомъ опуская руку: — была дверь, которую мы заложили. Нечего сказать, славная работа.

— Ну, мистеръ Гарринджъ, принимайтесь за дѣло, сказалъ Обрайенъ: — мы всѣ горимъ нетерпѣніемъ открыть страшную тайну.

— Не торопитесь, сэръ, отвѣчалъ мистеръ Гарринджъ, медленно снимая куртку и засучивъ рукава.

Мальчикъ послѣдовалъ его примѣру.

Мистеръ Гарринджъ принесъ съ собою ломъ, которымъ владѣлъ такъ искусно, что черезъ полчаса сдѣлалъ довольно боль шое отверстіе въ стѣнѣ. Кирпичи были положены въ одинъ рядъ и вскорѣ вся дверь предстала передъ глазами присутствующихъ.

— Не мѣшало бы выпить, произнесъ мистеръ Гарринджъ: — въ глоткѣ пересохло отъ пыли.

— Теперь не время пить, отвѣчалъ Обрайенъ: — вы потомъ хватите въ волю; ну, скорѣе ломайте дверь.

— Это легко сказать, а не сдѣлать, отвѣчалъ мистеръ Гарринлжъ: — дверь дубовая и я помвю, какъ старикъ заперъ ее и унесъ ключъ, бормоча съ улыбкой: «онъ никому не понадобится». Одно дѣло отпереть дверь ключомъ, а другое сломать ее ломомъ, не такъ ли сэръ? прибавилъ онъ, обращаясь къ молодому чиновнику изъ министерства внутреннихъ дѣлъ, который очень неохотно стоялъ въ подвалѣ съ сальной свѣчкой въ рукахъ.

Очевидно, работа у мистера Гарринджа пойдетъ дружнѣе, если подлѣ будетъ стоять кружка пива, а потому мальчика послали за пивомъ, и мистеръ Гарринджъ весело продолжалъ работу.

Обрайенъ налегъ вмѣстѣ съ нимъ на ломъ и вскорѣ дверь подалась. Но она отворилась очень тихо, словно мѣшокъ съ мукой былъ прислоненъ къ ней съ противоположной стороны.

— Это, вѣроятно, бумаги, сказалъ мистеръ Гарринджъ: — признаюсь, онѣ не хорошо пахнутъ.

При мерцаніи свѣчки, которую онъ просунулъ въ дверь, Обрайенъ увидѣлъ нѣчто, заставившее его пошатнуться. Онъ прислонился къ лѣстницѣ и едва не упалъ въ обморокъ.

Молодой чиновникъ уже за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ удалился и стоялъ наверху лѣстницы, гдѣ атмосфера была сравнительно чистая. Мистеръ Танди былъ очень взволнованъ, но не видя того, что бросилось въ глаза Обрайену, мужественно стоялъ на своемъ мѣстѣ.

Въ эту минуту мальчикъ вернулся съ пивомъ и Обрайенъ, схвативъ кружку, выпилъ нѣсколько глотковъ, несмотря на полные упрека взгляды мистера Гарринджа. Пиво придало ему силы, чтобъ окончить начатое дѣло.

— Поперегъ порога лежитъ тѣло, промолвилъ онъ шопотомъ: — посмотрите.

Обрайенъ поднялъ высоко свѣчу и мистеръ Танди увидалъ двѣ ноги, торчавшія къ верху каблуками.

— Это не бумаги, сказалъ съ испугомъ мистеръ Гарринджъ: — это хуже бумагъ. Я не люблю такихъ исторій.

— Мы начали, и должны кончить, отвѣчалъ Обрайенъ, повелительнымъ тономъ.

Но мистеръ Гарринджъ отскочилъ въ сторону и Обрайенъ самъ налегъ плечомъ на дверь.

Черезъ минуту онъ вошелъ въ погребъ. За дверью лежалъ трупъ лицомъ внизъ. Повидимому, умиравшій напрягъ свои послѣднія силы, чтобъ подползти къ двери и припалъ ртомъ къ отверстію подъ дверью, желая вдохнуть въ себя хоть немного свѣжаго воздуха. Онъ не зналъ, что за дверью была каменная стѣна.

Другіе послѣдовали за Обрайеномъ въ эту страшную мертвецкую. Они повернули трупъ. Сердца тревожно забились у Обрайена и мистера Танди.

Передъ ними былъ почти скелетъ, на которомъ одежда висѣла, какъ на вѣшалкѣ. Но нельзя было ошибиться.

Это былъ Думфи.

На лбу у него былъ разрѣзъ, который онъ, конечно, получилъ падая въ трапъ. При послѣдующемъ осмотрѣ оказалась рана на рукѣ, которой онъ съ отчаяннымъ усиліемъ держался на мгновеніе за ключъ; лѣвый бортъ сюртука былъ оборванъ.

Мистеръ Танди и Обрайенъ знали, гдѣ находился недостающій кусокъ борта.

Рядомъ съ нимъ лежали остатки чернаго кожаннаго саквояжа; половина его была обглодана зубами.

— Крысы, промолвилъ Обрайенъ, вздрогнувъ.

— Нѣтъ, здѣсь не можетъ быть крысъ, отвѣчалъ мистеръ Гарринджъ: — мы покрыли цементомъ весь погребъ. Онъ самъ съѣлъ свой мѣшокъ.

Никто не желалъ долѣе оставаться въ этомъ страшномъ мѣстѣ. Молодой чиновникъ даже не сошелъ въ погребъ, а удовольствовался разсказомъ очевидцевъ для составленія своего доклада въ министерство.

Дверь въ погребъ затворили и домъ заперли.

Не было сомнѣнія, что найденный трупъ — Думфи. Кромѣ сохранившагося сходства, какое обыкновенно скелетъ имѣетъ съ живымъ человѣкомъ, много другихъ доказательствъ подтверждало его тожество. Въ карманѣ у него нашлись письма, списокъ членовъ и сезонный билетъ на желѣзную дорогу между Лондономъ и Кольдгарборской станціей.

Какъ онъ туда попалъ, останется на всегда тайной. Можно только предполагать, что выйдя изъ часовни, онъ не имѣлъ намѣренія убить Паука и ограбить его, хотя мысль о неожиданномъ пріобрѣтеніи части тѣхъ богатствъ, которыя онъ видѣлъ въ желѣзномъ шкапу, при посѣщеніи своего бывшаго господина, могла не разъ приходить ему въ голову. Странно было, что онъ въ этотъ вечеръ взялъ съ собою пустой сакъ-вояжъ.

Достовѣрно, что онъ прямо отправился изъ часовни на желѣзную дорогу и сѣлъ въ вагонъ. Еще пять минутъ и онъ былъ бы далеко отъ соблазна. Кто знаетъ, можетъ быть, съ тревожно бьющимся сердцемъ молилъ онъ небо, чтобъ поѣздъ тронулся двумя или тремя минутами ранѣе. Но поѣздъ былъ аккуратенъ и Думфи вышелъ на галлерею. Тамъ въ критическую минуту, когда раздался звонокъ, онъ поддался соблазну. Онъ могъ еще вскочить въ вагонъ, но не вскочилъ. Поѣздъ тронулся, и Думфи поспѣшилъ въ Фульгамъ.

Быть можетъ, дѣло произошло совершенно иначе. Если взглянуть на совершившееся событіе съ болѣе мрачной точки зрѣнія, можно предположить, что Думфи все обдумалъ заранѣе и, нарочно занявъ мѣсто въ вагонѣ, оставилъ тамъ зонтикъ, чтобъ прикрыть свое бѣгство послѣ преступленія. Но, конечно, онъ не могъ предусмотрѣть столкновенія поѣздовъ и послѣдовавшей затѣмъ катастрофы.

Какъ бы дѣло ни произошло, одно достовѣрно, что Думфи легко было проникнуть въ домъ Паука. Старикъ его ждалъ, и это обстоятельство придаетъ вѣроятность той теоріи, которая приписываетъ Думфи заранѣе обдуманное намѣреніе. Паукъ приготовилъ для него ужинъ и даже ножъ, которымъ въ послѣдствіи было совершено убійство.

Очевидно, Думфи не терялъ времени. Онъ видѣлъ, что ключъ въ замкѣ, и сообразилъ, что, спровадивъ старика на тотъ свѣтъ, не трудно унести съ собою въ саквояжѣ все его золото.

Взять какъ бы случайно ножъ, неожиданно поднять руку и быстро нанести мѣтко направленный смертельный ударъ — все это могло быть дѣломъ одной минуты. Въ предсмертной агоніи старикъ судорожно схватился за сюртукъ убійцы, и Думфи, вырвавшись, оставилъ въ его рукѣ безмолвную улику своего преступленія.

Здѣсь опять обстоятельства помогли Думфи, и еслибъ не придуманный Паукомъ механизмъ, онъ безопасно удалился бы съ добычей. Онъ надѣлъ сюртукъ Гедеона не въ виду того, что произошло впослѣдствіи, но просто по привычкѣ. У Гедеона былъ такой обширный гардеробъ, что онъ никогда не могъ хватиться стараго сюртука, и къ тому же Думфи былъ одного роста съ нимъ.

Освободившись отъ умирающаго, онъ, очевидно, бросился къ желѣзному шкапу, и въ эту минуту лицо Израиля Гедеонса приняло выраженіе злобной радости. Старикъ думалъ извлечь для себя пользу изъ Думфи и съ этой цѣлью принималъ его. Но онъ зналъ его лучше, чѣмъ Гедеонъ, который кичился умѣньемъ распознавать людей. Онъ зналъ его низость и корысть, зналъ, что онъ обворовалъ Гедеона. Онъ только въ одномъ ошибся: ему казалось, что Думфи никогда не рѣшится на открытый грабежъ, а тѣмъ болѣе на убійство.

Но все-таки незачѣмъ было придумывать хитрый механизмъ, если никогда его не употреблять. Поэтому, ожидая Думфи, Паукъ каждый разъ разставлялъ свои адскія сѣти на случай, если Думфи вздумаетъ подойти къ желѣзному шкапу съ преступнымъ намѣреніемъ. Онъ нарочно иногда даже уходилъ изъ комнаты минутъ на десять или болѣе, оставивъ Думфи одного въ комнатѣ передъ шкапомъ съ ключомъ въ замкѣ и спущенной пружиной. Онъ надѣялся, что Думфи, наконецъ, подастся соблазну и доставитъ старику удовольствіе разыграть съ нимъ трагикомедію. Конечно, Думфи и поддался бы соблазну, еслибъ не подозрѣвалъ, что Паукъ слѣдитъ за нимъ въ какое-нибудь тайное отверстіе. Онъ былъ совершенно правъ; только Паукъ не подсматривалъ за нимъ, а прислушивался, ожидая съ нетерпѣніемъ, чтобъ хлопнулъ трапъ. Послѣ этого онъ намѣревался войти обратно въ комнату, громко заявить свое удивленіе о неожиданномъ уходѣ мистера Думфи и, заставивъ его пробыть въ погребѣ часа два, выпустить на Божій свѣтъ полумертвымъ отъ страха.

Эту комедію онъ часто репетировалъ, оставшись одинъ въ своей комнатѣ, а теперь, за минуту до своей собственной смерти, онъ видѣлъ, что его давнишнее желаніе исполняется, но комедія окончилась трагедіей. Онъ зналъ, что ожидаетъ Думфи, и умеръ въ то самое мгновеніе, какъ несчастный провалился въ трапъ.

Въ Лондонѣ часто случаются мрачныя трагедіи, но трудно представить себѣ болѣе страшное и роковое зрѣлище, чѣмъ то, какое представлялъ въ эту ночь мирный домъ на Фульгамской дорогѣ. Наверху въ комнатѣ сидѣлъ въ креслѣ мертвый старикъ, и огонь, пылавшій въ каминѣ, безжалостно игралъ на его блѣдномъ лицѣ. Внизу живой человѣкъ безумно метался среди каменныхъ стѣнъ могилы и съ отчаяніемъ ломился въ дверь, которая не отворялась, несмотря на всѣ его усилія. Сколько времени они оставались въ обществѣ другъ друга, раздѣляемые только деревяннымъ поломъ, и въ какое именно время голодная смерть положила конецъ страданіямъ Думфи — сказать нельзя, да и отгадывать не стоитъ.

XVII.

Наступило лѣто, и въ одинъ жаркій полдень, духота котораго нѣсколько умѣрялась свѣжей зыбью Атлантическаго океана, Сакстонъ мирно покоился отъ дѣлъ, отложенныхъ, съ общаго согласія, до прохладнаго вечера. Домъ мистера Танди находился на тѣнистой сторонѣ улицы; Канутъ лежалъ на порогѣ отворенной наружной двери и скалилъ свои зубы на противоположной домъ, окна котораго весело сверкали подъ солнечными лучами. Онъ ждалъ выхода своей госпожи и представлялъ въ эту минуту мирнаго спокойствія вѣрное изображеніе Сакстона, хотя онъ такъ же, какъ и этотъ мирный городъ, былъ способенъ при случаѣ волноваться и выходить изъ себя.

Вся жизнь Сакстона была теперь сосредоточена на берегу. Былъ августъ и, слѣдовательно, разгаръ сакстонскаго сезона. Годъ за годомъ, при наступленіи этого мѣсяца, человѣкъ двадцать искало отдыха и развлеченія въ Сакстонѣ. Въ летучей библіотекѣ покупалось нѣсколько новыхъ романовъ; виноторговецъ выставлялъ на дверяхъ объявленіе: «Настоящее старое бургондское вино 14 шил. за дюжину; шампанское, легкое и сухое — 2 шил. 9 пенс. за бутылку», а Томъ Традльсъ, прежде служившій у мистера Григса, но отпущенный во время избирательной агитаціи, носилъ прейсъ-куранты ко всѣмъ жильцамъ меблированныхъ квартиръ на террасѣ. Мясникъ убивалъ упитаннаго тельца, рыбный торговецъ посылалъ нарочнаго въ Лондонъ за рыбой, которую, въ сущности, ловили противъ сакстонской церкви, а зеленщикъ уставлялъ свѣжей зеленью свою тѣсную и низкую лавку.

Въ прошломъ году, въ виду предстоящихъ выборовъ, сезонъ не произвелъ обычнаго волненія въ Сакстонѣ, но теперь дѣло было совершенно иное. Послѣ окончанія выборовъ и ареста Гедеона Флиса, наступила жестокая реакція. Сакстонъ слишкомъ долго и сильно волновался, чтобъ не подвергнуться апатіи утомленія.

Прошло нѣсколько мѣсяцевъ и съ приближеніемъ сезона общественный духъ снова ожилъ. Прибытіе перваго посѣтителя было привѣтствовано съ энтузіазмомъ, и всѣ вышеупомянутыя приготовленія были совершены съ должной поспѣшностью.

Пріѣзжіе проводили цѣлый день на берегу, хотя въ Сакстонѣ не было дамбы и не водилось музыкантовъ, которые услаждали бы слухъ веселыми мотивами. Единственнымъ развлеченіемъ было купанье, но и то для всего Сакстона былъ одинъ купальный домикъ на колесахъ, такъ-что изъ-за обладанія этой странной повозкой происходила постоянно такая же пламенная борьба, какъ изъ-за обладанія Константинополемъ или Гольштиніей. Кто получитъ ее первый, второй, или — о, ужасъ! — двадцатый было вопросомъ дня для Сакстона, и хитро подводимыя мины и контрмины подъ сосѣдей, чтобъ перебить у нихъ очередь, составляли развлеченіе во время сезона.

Этотъ сезонъ былъ величайшимъ праздникомъ въ году для прибрежныхъ жителей. Корабли, такъ пламенно и терпѣливо ожидаемые, никогда не заходили въ Сакстонъ, а проходили мимо. Но сезонъ всегда наступалъ, хотя не всегда одинаково успѣшный. Во время сезона надо было поправиться на весь годъ, заплатить ренту и свести счеты. Поэтому лѣнтяи въ продолженіи цѣлаго года, во время сезона, готовы были на всякую работу. «Одинъ мѣсяцъ работай, а одиннадцать отдыхай», было ихъ заповѣдью.

Они принимались за дѣло съ іюля, такъ какъ нѣкоторые посѣтители являлись уже въ этотъ мѣсяцъ. Лодки вытаскивались на берегъ, конопатились и смолились, затѣмъ ихъ спускали на воду и цѣлый мѣсяцъ занимались ихъ починкой, такъ какъ онѣ сначала всегда текли.

— Мокренько, говорилъ толстый Томъ, катая на лодкѣ въ одну прекрасную лѣтнюю ночь капитана Обрайена и Напперъ: — но вода только въ кормѣ.

— Этого то и не должно быть, отвѣчалъ Обрайенъ, боявшійся не за себя, а за Напперъ.

За полчаса передъ тѣмъ, они гуляли по берегу, и Напперъ захотѣлось поѣхать на лодкѣ къ большому кораблю, который тихо колыхался вдали на голубой поверхности моря. Обрайенъ разбудилъ толстаго Тома, помогъ ему спустить въ воду лодку, и они поплыли по серебристой лентѣ, которую полная луна набросила на море. Напперъ не подозрѣвала, что лодка течетъ и жадно смотрѣла на виднѣвшійся вдали корабль, придумывая для него цѣлую романическую исторію.

Обрайенъ выходилъ изъ себя при одной мысли, что рубецъ на юбкѣ Напперъ пропитался соленой водой и гнѣвно смотрѣлъ на толстаго Тома, но толстый Томъ не обращалъ на это вниманія, предвкушая удовольствіе пропить полкроны, которую ему дастъ Обрайенъ за эту ночную прогулку.

Съ тѣхъ поръ прошелъ мѣсяцъ, лодка Толстаго Тома болѣе не текла и онъ много пропилъ полкронъ. Въ настоящую минуту онъ стоялъ на берегу и упорно смотрѣлъ на море. Его, по обыкновенію, окружали товарищи, не спускавшіе глазъ съ горизонта.

— Я слышалъ отъ Гульдфинча, что онъ уѣхалъ въ Америку, произнесъ неожиданно Томъ среди общаго молчанія.

Никто ему не отвѣчалъ. Вообще прибрежные жители говорили медленно, съ большими промежутками, словно смакуя каждое слово, какъ знатоки — вино.

— Ну, во всякомъ случаѣ, это была плохая шутка, продолжалъ Томъ, послѣ продолжительной паузы: — судьба всегда противъ насъ. Вотъ и въ сезонѣ, то дождь идетъ, то скарлатина на террасѣ, то море бушуетъ такъ, что нашъ братъ не выработаетъ полкроны въ три дня. Вотъ и выборы. Сначала все пошло хорошо. Съ одной стороны должны были получить три и съ другой почти столько же. Надо же было какому-то старику въ Лондонѣ сунуться подъ ножъ убійцы, нашего молодца схватили, и мы остались ни съ чѣмъ.

Эта сравнительно очень длинная рѣчь, казавшаяся еще длиннѣе отъ той медленности, съ которою она была произнесена, произвела сильное впечатлѣніе на присутствующихъ. Всѣ, видимо, соглашались съ Томомъ и тяжело вздыхали, переминаясь съ ноги на ногу.

— Да, а мы работали на него денно и нощно, прибавилъ одинъ изъ товарищей Тома: — я такъ громко кричалъ за него ура, что охрипъ.

— А я, произнесъ другой послѣ десятиминутнаго молчанія: — я заранѣе издержалъ свои три фунта. Я купилъ новый парусъ и шаль для хозяйки. Когда мы остались въ дуракахъ, то мнѣ пришлось заложить шаль хозяйки и я на этомъ потерялъ два шиллинга.

Но, никто не пожалѣлъ человѣка, который покупаетъ женѣ шаль, вмѣсто того, чтобы пропить деньги въ «Собакѣ и Уткѣ». Каждый изъ нихъ имѣлъ болѣе повода жаловаться на судьбу, но всѣ они продолжали смотрѣть на море болѣе съ мрачнымъ горемъ, чѣмъ со злобою.

Между тѣмъ, Канутъ, продолжая лѣниво лежать на порогѣ своего дома, словно онъ также былъ прибрежнымъ жителемъ, неожиданно насторожилъ уши. На улицѣ послышались шаги. Черезъ минуту онъ опустилъ уши и снова закрылъ глаза. Онъ хорошо зналъ эту походку. Это былъ мистеръ Григсъ.

Если бы Канутъ и не зналъ его походки, то могъ бы догадаться, что идетъ мистеръ Григсъ. Никто, кромѣ него, не пошелъ бы по солнечной сторонѣ улицы въ такой жаркій день. Но мистеру Григсу никогда не было жарко. Сезонъ не имѣлъ на него никакого вліянія, тѣмъ болѣе, что его торговля не много выигрывала отъ лондонскихъ посѣтителей, которые упорно отказывались вывезти изъ Сакстона дюжину столовыхъ стульевъ и кровать съ бронзовыми украшеніями. Однако, онъ любилъ сезонъ и всегда жаловался, что онъ скоро проходилъ, потому что это было единственное время въ году, когда у него не было насморка.

Теперь онъ шелъ довольно быстрыми шагами по тротуару, залитому солнечными лучами и, не встрѣтивъ никого на улицѣ, зашелъ къ мистеру Гульдфинчу, гдѣ сидѣла избранная компанія.

Самъ Гульдфинчъ торчалъ на своемъ высокомъ стулѣ передъ конторкой. Мистеръ Бурнапъ помѣщался на мѣшкѣ съ кофе, а мистеръ Ферминджеръ стоялъ подлѣ, отирая платкомъ свое красное, какъ вареная свекла, лицо.

— Здравствуйте, господа, сказалъ мистеръ Григсъ: — славный день, хотя немного прохладно въ тѣни.

— Что вы хотите этимъ сказать? воскликнулъ мистеръ Ферминджеръ, изнемогавшій отъ жары.

— По моему, Григсъ, есть только одно мѣсто, гдѣ вамъ было бы достаточно тепло, да нельзя сказать; мистрисъ Гульдфинчъ услышитъ въ гостинной, замѣтилъ мистеръ Бурнапъ.

— Признаюсь, я люблю тепло, отвѣчалъ, какъ бы извиняясь, мистеръ Григсъ.

— Такъ зачѣмъ вы не поѣхали съ мистеромъ Флисомъ, промолвилъ мистеръ Гульдфинчъ: — тамъ, говорятъ, все негры или китайцы, что одно и тоже.

— Нѣтъ не одно и тоже, воскликнулъ мистеръ Ферминджеръ: — негры и китайцы также мало походятъ другъ на друга, какъ говядина и телятина. Къ тому же негровъ немного. Гульдфинчъ, кажется, полагаетъ, что въ Америкѣ все негры, прибавилъ онъ, злобно обращаясь къ мистеру Бурнапу, который выбралъ себѣ самый прохладный уголокъ въ лавкѣ.

— Это не важно, отвѣчалъ мистеръ Бурнапъ: — но вотъ что интересно, останется ли онъ въ Америкѣ или вернется сюда. Не мѣшало бы ему подумать о городѣ, въ которомъ онъ сдѣлалъ такой переполохъ и столькихъ ввелъ въ безполезные расходы.

— Одинъ мистеръ Танди знаетъ что-нибудь о немъ, да еще капитанъ Обрайенъ, который теперь все таскается сюда. Но сколько ихъ ни спрашивай, они ничего не скажутъ.

— Какъ бы то ни было, они попользовались имъ, замѣтилъ мистеръ Бурнапъ: — мать пастора сказала моей хозяйкѣ, что онъ подарилъ дочери Танди ожерелье съ брилліантами, а Обрайенъ взялъ съ него 5,000 фунтовъ стерлинговъ.

— Я всегда думалъ, что старикъ Танди женитъ его на своей дочери, замѣтилъ мистеръ Ферминджеръ. — Она постоянно гуляла съ нимъ и распоряжалась въ замкѣ. Если правда, что онъ подарилъ ей брилліантовое ожерелье, то, конечно, это не даромъ.

— Ну, эта свадьба была бы недурнымъ дѣломъ для васъ, господа, сказалъ мистеръ Григсъ: — что касается до меня, то мои счеты съ замкомъ Флисъ покончены.

— А счеты были длинные, произнесъ съ злобной улыбкой мистеръ Ферминджеръ, который не любилъ Григса во всякое время, но особенно въ лѣтнюю жару, когда одному Григсу было прохладно.

— Всѣ мы люди торговые и всякому надо жить, отвѣчалъ Григсъ: — я только замѣтилъ, что ему лучше жениться здѣсь, чѣмъ въ другомъ городѣ.

— Пусть его женится, заживетъ опять въ замкѣ и выступитъ кандидатомъ на новыхъ выборахъ, сказалъ мистеръ Бурнапъ: — мы будемъ очень рады.

— Я всегда говорилъ, что эти выборы ни къ чему не поведутъ, произнесъ мистеръ Гульдфинчъ: — я помню, что въ 1812 г…

— Къ чорту 1812 г., воскликнулъ съ сердцемъ мистеръ Ферминджеръ: — я рублю съ плеча и хочу знать о томъ, что мы будемъ дѣлать въ наступающемъ 1882 г. Все становится такъ дорого.

— Григсъ правъ, замѣтилъ мистеръ Бурнапъ: — все хорошо, что кончается хорошо, и если онъ женится на дочери старика Танди, то городъ будетъ въ барышахъ. И она не дурная дѣвушка, хотя часто задаетъ странные вопросы. Она ужасно приставала ко мнѣ во время работъ въ замкѣ. Я, наконецъ, сказалъ ей: — «Миссъ Танди, предоставьте мнѣ постройку, а я вамъ предоставлю стряпню».

— Она вѣрно подозрѣвала, что вы берете за свою работу слишкомъ дешево, промолвилъ мистеръ Ферминджеръ: — я ее мало знаю, да и знать не хочу. Немного говядины идетъ въ домъ мистера Танди. Но если онъ поймалъ для своей дочери богатаго жениха, то онъ совершенно правъ.

— А развѣ женихъ очень богатъ? спросилъ мистеръ Гульдфинчъ.

— О, милліонеръ, сказалъ мистеръ Бурнапъ: — его отецъ, котораго убилъ низкій, подлый Думфи, имѣлъ громадное состояніе, и все оно перешло къ Флису. Онъ можетъ теперь купить всѣхъ насъ и построить сколько угодно замковъ.

— Ну, господа, сказалъ мистеръ Григсъ, поднимая воротникъ, точно онъ чувствовалъ сквознякъ: — мы всѣ уважаемъ мистера Флиса и ему слѣдуетъ поселиться въ Сакстонѣ. Если онъ вернется и женится на миссъ Танди, то я отъ души пожелаю имъ всякаго благополучія. Но здѣсь что-то прохладно.

— Прохладно! воскликнулъ мистеръ Ферминджеръ, внѣ себя отъ злобы.

Но Григсъ, не дожидаясь отвѣта, вышелъ изъ лавки.

XVIII.

Много было правды въ замѣчаніяхъ почтенныхъ гражданъ Сакстона, которые едва не сдѣлались избирателями Гедеона. Немедленно послѣ находки Думфи въ погребѣ Паука, Гедеонъ былъ освобожденъ среди общаго, почти національнаго ликованія. Всѣ съ ужасомъ теперь думали, что едва не совершилось судебное убійство.

Гедеонъ могъ теперь вполнѣ насладиться тѣмъ счастьемъ, которое онъ ощутилъ впервые, появившись на улицахъ Сакстона, жители котораго шептали; «вотъ онъ». Еслибъ была гдѣ-нибудь депутатская ваканція и Гедеонъ явился бы кандидатомъ, то его избрали, бы почти единогласно, кто бы ни былъ его соперникъ.

Но Гедеонъ теперь избѣгалъ толпы. Человѣкъ не можетъ быть на краю могилы и не почувствовать въ себѣ сильной перемѣны. Гедеонъ очень измѣнился и къ лучшему. Онъ никогда и ни въ какомъ случаѣ не могъ бы сдѣлаться великимъ человѣкомъ или вполнѣ хорошимъ. Но его натура была впечатлительная и онъ былъ правъ, что, имѣя вѣчно подлѣ себя Напперъ, могъ бы повести совершенно иную, лучшую жизнь.

Онъ не могъ теперь думать о бракѣ. Онъ чувствовалъ, что тюрьма наложила на него печать. Ему тяжело дышалось въ Англіи, гдѣ все напоминало ему о тюрьмѣ. Онъ хотѣлъ нѣсколько недѣль или мѣсяцевъ подышать другимъ воздухомъ.

Когда Напперъ посѣтила его въ тюрьмѣ и принесла ему корзинку цвѣтовъ, онъ думалъ, что никогда болѣе не увидитъ ее на этомъ свѣтѣ и послѣ ухода ея, мрачно сказалъ себѣ, что горечь смерти для него миновала. Теперь онъ снова былъ свободный человѣкъ, но въ глазахъ его постоянно мерещился образъ Напперъ, уходившей изъ его келіи съ улыбкой надежды на устахъ, несмотря на безмолвныя слезы, струившіяся по его щекамъ. Онъ жилъ этимъ воспоминаніемъ и долженъ былъ имъ довольствоваться до тѣхъ поръ, какъ по возвращеніи въ Англію, черезъ годъ и болѣе, предложитъ Напперъ раздѣлить съ нимъ его милліоны.

Обо всемъ этомъ Напперъ не имѣла ни малѣйшаго понятія. Гедеонъ написалъ ей письмо, выражая свою пламенную благодарность за то, что она спасла ему жизнь. Обрайенъ объяснилъ ему, что онъ всѣмъ былъ обязанъ Напперъ и съ необыкновеннымъ краснорѣчіемъ распространился о прозорливости молодой дѣвушки и томъ упорствѣ, съ которымъ она побуждала его и отца продолжать свои усилія открыть роковую тайну. Но мистеръ Танди привелъ такія подробности, которыя выяснили, что Обрайенъ сдѣлалъ гораздо болѣе для спасенія жизни Гедеона, чѣмъ выходило по его разсказу. Гедеонъ это запомнилъ. Онъ былъ теперь очень богатъ, богаче, чѣмъ когда-либо разсчитывалъ. Его поземельныя спекуляціи лопнули, но перешедшее къ нему состояніе отца превышало всѣ ожиданія. Онъ тотчасъ послалъ 5000 ф. ст. Обрайену, съ короткой запиской, въ которой сердечно выразилъ ему свою благодарность за все, что капитанъ сдѣлалъ для него.

Письмо къ Напперъ отличалось тѣмъ цвѣтистымъ слогомъ, который подвергался такой строгой критикѣ Джэка Бэли, хотя въ каждомъ словѣ дышало искреннее чувство. Между прочимъ, онъ просилъ Напперъ принять отъ него, въ знакъ его благодарности за оказанную ему неоцѣненную услугу, ожерелье, которое онъ надѣялся при своемъ возвращеніи черезъ годъ увидѣть на ея шеѣ сіяющимъ новымъ для него свѣтомъ.

Тайный смыслъ послѣднихъ словъ былъ непонятенъ для Напперъ и она предположила, что онъ вѣроятно намѣренъ начать новую жизнь по своемъ возвращеніи. Но ожерелье было понятно и осязательна. Брилліанты были чистѣйшей воды и, по мнѣнію мистера Танди, стоили баснословной суммы. Напперъ сначала не хотѣла принимать этого подарка, но, примѣривъ ожерелье и полюбовавшись имъ въ зеркало, сдалась на уговоры отца и Обрайена, который теперь сдѣлался непремѣннымъ членомъ семьи стряпчаго.

— Смѣшно мнѣ носить такія драгоцѣнности, говорила она: — и гдѣ же мнѣ ихъ надѣвать; разъ въ году на балѣ всего графства, но и тамъ я буду лишь возбуждать общую зависть.

— Можетъ быть, представится и другой случай, замѣтилъ мистеръ Танди, который въ послѣднее время началъ кое-что соображать.

На радостяхъ Гедеонъ хотѣлъ сдѣлать что-нибудь и для Джэка Бэли. Онъ предложилъ передать ему въ собственность «Маякъ» съ необходимымъ для его изданія капиталомъ. Но Джэкъ отказался, чувствуя, что вернуться въ Сакстонъ было слишкомъ большимъ соблазномъ и опасностью. При этомъ онъ привелъ такія причины своему отказу, что Гедеонъ подумалъ и совершенно неосновательно, что Джэкъ былъ заваленъ выгодными литературными работами и не нуждался въ помощи.

Но возвратимся къ Кануту, все еще лежащему на порогѣ дома стряпчаго, въ ожиданіи своей госпожи. Вдругъ на улицѣ раздались громкіе шаги и Канутъ радостно бросился навстрѣчу къ капитану Обрайену. Онъ очень любилъ капитана, особенно въ послѣднее время, такъ какъ капитанъ часто гулялъ съ Напперъ и тѣмъ доставлялъ случай Кануту поразмять свои ноги.

— Вы идете гулять съ Канутомъ, миссъ Танди? спросилъ Обрайенъ у молодой дѣвушки, которая вышла на крыльцо, слыша веселый лай собаки.

— Да, я собиралась, но, кажется, слишкомъ жарко.

— Нимало, отвѣчалъ капитанъ, хотя на мужественномъ лбу его выступили крупныя капли пота: — съ моря дуетъ свѣжій вѣтерокъ, и если вы возьмете меня съ собою, то я вамъ покажу прекрасную тѣнистую тропинку.

— Благодарю васъ, капитанъ Обрайенъ, промолвила Напперъ, низко присѣдая: — я буду очень вамъ благодарна, если вы меня познакомите съ достопримѣчательностями Сакстона.

Не трудно было найти тѣнистую тропинку въ окрестностяхъ города и одна изъ нихъ была такъ узка, что по ней нельзя было пройти двоимъ не прикасаясь другъ къ другу плечами. Зимой тутъ протекалъ ручей, а лѣтомъ росли въ изобиліи роскошные папоротники и полевые цвѣты. Эту именно тропинку, окаймленную густыми деревьями, выбралъ Обрайенъ.

Ни онъ, ни Напперъ, казалось, не были въ ударѣ болтать. Быть можетъ для нихъ достаточно было и того счастья, что они находились вдвоемъ. Напперъ сняла свою соломенную шляпу и держала ее въ рукѣ, какъ корзинку. Канутъ рыскалъ во всѣ стороны, изрѣдка возвращаясь къ нимъ, и то лишь на секунду.

— Вы кончили мемуары княгини Меттернихъ, миссъ Танди? спросилъ наконецъ Обрайенъ.

Ему жаль было нарушить прелестную тишину, но онъ рѣшился сказать Напперъ что-то очень важное во время прогулки и не зналъ съ чего начать.

— Да, я прочла ихъ два раза.

— Такъ одолжите мнѣ книгу. Я хотѣлъ бы перечесть ее. Помните, какъ вы разъ читали изъ нея отрывокъ отцу, когда я вошелъ въ комнату?

— Не помню, отвѣчала Напперъ, начиная чувствовать какое-то инстинктивное безпокойство: — я часто ему читаю.

— Я очень хорошо помню, что вы читали, продолжалъ скороговоркой Обрайенъ: — это именно то мѣсто, гдѣ княгиня говоритъ, что она желала бы всегда стоять подлѣ мужа и смотрѣть, какъ онъ пишетъ свои депеши.

— О, какой прелестный макъ! воскликнула Напперъ, сожалѣя, что она вышла изъ дома.

Говорятъ, что всѣ молодыя дѣвушки предчувствуютъ, когда наступаетъ рѣшительная минута въ ихъ жизни, и стараются, хоть на время, отдалить объясненіе въ любви. Какъ бы то ни было, Напперъ уже давно чувствовала близость подобнаго критическаго момента. Обрайенъ въ послѣднее время поселился на террасѣ, подъ предлогомъ, что ему надо отдохнуть на свѣжемъ воздухѣ послѣ всѣхъ утомительныхъ хлопотъ по дѣлу Гедеона, и почти не выходилъ изъ дома стряпчаго. Онъ никогда не говорилъ Напперъ о своей любви, но часто смотрѣлъ на нее жадными, пламенными глазами, а она, увидавъ его взглядъ или только чувствуя его, краснѣла и сердце ея какъ-то странно билось. Онъ былъ робокъ не менѣе ея и въ подобныхъ случаяхъ немедленно опускалъ глаза, но удивительно, что могутъ въ одно мгновеніе сказать другъ другу двѣ пары глазъ. Все это, очевидно, вело къ опасности, и Напперъ инстинктивно предчувствовала, что рѣшительная минута приближается, и искала спасенія въ отсрочкѣ.

— Я ужасно люблю макъ, прибавила она поспѣшно: — сорвите мнѣ побольше.

Капитанъ бросился исполнить желаніе молодой дѣвушки, также очень довольный выйти изъ неловкаго положенія. Но макъ только быстрѣе привелъ къ катастрофѣ.

Напперъ сѣла на срубленное дерево и когда капитанъ побѣдоносно вернулся съ цвѣтами, она машинально стала вплетать ихъ въ свои волосы, что придало ей еще болѣе прелести въ глазахъ бѣднаго капитана. Онъ не вытерпѣлъ и произнесъ нѣжно:

— Напперъ!

Она вздрогнула. Обрайенъ впервые называлъ ее этимъ именемъ.

Она взглянула на него. Его честные, мужественные глаза страстно смотрѣли на нее. Вѣроятно, и въ ея глазахъ онъ прочелъ что-нибудь, давшее ему смѣлость взять ея руку. Она не сопротивлялась.

— Милая Напперъ, продолжалъ онъ: — я не могу сказать, чтобъ доселѣ велъ очень благородную жизнь. Она была скучная, безцѣльная. Но я давно чувствовалъ и особенно мнѣ стало яснымъ въ послѣднее время, что моя жизнь можетъ быть совершенно иной. Ваша любовь преобразила бы меня. Хотите быть моей женой?

Спустя минуту, вернулся Канутъ и вопросительно посмотрѣлъ на счастливую парочку, сидѣвшую на срубленномъ деревѣ. Какъ умная собака, онъ тотчасъ понялъ, что онъ лишній, и быстро удалился. И намъ лучше всего послѣдовать его примѣру.

Конецъ.

<Перевод В. А. Тимирязева>

"Отечественныя Записки", №№ 4—8, 1883