Сочиненія И. С. Аксакова. Славянофильство и западничество (1860—1886)
Статьи изъ «Дня», «Москвы», «Москвича» и «Руси». Томъ второй. Изданіе второе
С.-Петербургъ. Типографія А. С. Суворина. Эртелевъ пер., д. 13. 1891
Гдѣ границы государственному росту Россіи.
править"Не остановилъ нашихъ долгополыхъ и длиннобородыхъ «мудрецовъ XVI столѣтія», — такъ скорбитъ Е. Л. Марковъ въ статьѣ своей, напечатанной въ 13 No «Руси», — «предѣлъ, созданный Богомъ между Европою и Азіею: удалая русская сила перешла за Камень, удальски захватила Сибирь…. Это былъ», — по мнѣнію почтеннаго автора, — «вредный шагъ для будущаго развитія Русскаго народа, послужившій программою множеству другихъ позднѣйшихъ шаговъ въ томъ же духѣ, по тому же направленію…» «Сначала фортъ Перовскъ, потомъ Ташвентъ, Хива, Бухара, Ферганъ, потомъ Ахалъ-Теке и наконецъ Мервъ!..»
Приведемъ еще нѣсколько строкъ изъ статьи «Глиняныя пріобрѣтенія», въ которыхъ мысль автора выражена съ особенною игривостью и картинностью: «Шагъ за шагомъ, незамѣтно, какимъ-то роковыхъ, будто невольнымъ образокъ, оттянуло насъ отъ себя самихъ, отъ своихъ собственныхъ интересовъ, отъ Европы и Европейскаго, — и утопило сначала по колѣна, потомъ по горло, а теперь уже выше макушки — въ азіатчинѣ, въ дичи всякаго рода… Да поможетъ же намъ нашъ Русскій Богъ избавиться съ этой поры на вѣки-вѣчные отъ всякихъ подобныхъ пріобрѣтеній! Да набьетъ намъ наконецъ оскомину въ нашемъ неизлѣчимомъ зудѣ расширенья предѣловъ хотя этотъ глиняный, безводный, безлюдный, ни на что намъ не нужный Мервъ!»… «Куда же, куда наконецъ еще двигаться намъ?.. Довольно, пора остановиться, пора оглянуться на свои мозоли, на свои лоскутья и начать жить своею собственною внутреннею жизнью, неустранимыми интересами крови и плоти своей. Пора наконецъ намъ знать, гдѣ кончаются стѣны нашего дома, и гдѣ начинается чужбина!»
Гдѣ кончаются стѣны нашего дома?! Въ томъ-то и дѣло, что стѣны его еще не вполнѣ выведены, да и самый фундаментъ не вездѣ заложенъ! Если въ наши дни и можно уже предугадывать конечные предѣлы Русскаго государственнаго зданія, такъ все же напередъ нужно къ нимъ вплоть подойти: отдыхать, останавливаться еще не настало время… Безспорно, суровъ нашъ Русскій земной жребій, но не мы его избрали, а потому не лучше ли безъ ропота и унынія, — напротивъ, съ бодростью и вѣрою въ свой историческій ровъ довершатъ начатое? Удивительна въ самомъ дѣлѣ судьба Россіи! Вотъ уже вступила она во второе тысячелѣтіе своей государственной жизни, и все еще не сложилась, все еще пребываетъ въ періодѣ формаціи — формаціи даже внѣшней, географической. На второмъ десяткѣ вѣковъ Русскій народъ у всего міра слыветъ еще «молодымъ», да таковъ онъ и есть. Извѣстный путешественникъ, исходившій Россію вдоль и поперекъ, Уоллесъ Мекэнзи, дивился тому, хотя и не безъ ироніи, что нигдѣ такъ легко не относятся въ настоящему, какъ въ Россіи: «У васъ всѣ и всякій, — говорилъ онъ намъ, — вольно и невольно сводятъ рѣчь на будущее»… Это дѣйствительно характерная черта, которая сама собой сопоставляется съ вышеупомянутымъ замѣчаніемъ о недовершенной формаціи и о молодости народа — на одиннадцатомъ вѣку его государственнаго бытія!.. Молодости, конечно, свойственно имѣть взоръ вперенный въ будущее, чаять себѣ свое, новое дѣло въ жизни, и не совсѣмъ свойственно повторять зады. Тутъ нѣтъ ни заслуги, ни достоинства, это простой физіологическій и историческій фактъ, съ которымъ, какъ онъ для многихъ ни грустенъ, слѣдовало бы, кажется, примириться, да и понять, что не совсѣмъ-то удобно подгонять такую страну, въ настоящую ея пору, подъ мѣрку другихъ, совсѣмъ зрѣлыхъ и отчасти даже перезрѣлыхъ политическихъ странъ и ради уравненія съ ними насиловать каноны возраста и естественнаго развитія…
Намъ замѣтятъ, можетъ быть, что и прочія современныя Европейскія государства вовсе не кончили своего сложенія: и расширяютъ свои границы, и заводятъ колоніи, но притомъ все же знаютъ твердо, чего хотятъ… Послѣднее пусть и справедливо, но мы тѣмъ не менѣе утверждаемъ, что всѣ они въ свое время, болѣе или менѣе полно, уже опредѣлились и географически и исторически, какъ національно-политическія тѣла; если потомъ и видоизмѣнялись границы, то не органическимъ, а насильственнымъ или искусственнымъ путемъ, али какъ историческая случайность. Франція, напримѣръ, давно достигла полноты своего естественнаго роста, — и Наполеоновскій эпизодъ въ началѣ вѣка былъ не болѣе какъ внезапный, беззаконный разливъ рѣки, которая, охвативъ своими водами широкую окрестность, ушла потомъ снова въ свои законные берега. Лѣтъ пятнадцать назадъ у нея отвоеваны двѣ, когда-то присвоенныя ею себѣ, въ сущности Нѣмецкія провинціи; это, пожалуй, увѣчье, которое она, безъ сомнѣнія, будетъ стараться исправить: жребій войны можетъ быть современемъ и возвратитъ ихъ ей, можетъ и не возвратитъ, — но никакого права органической необходимости въ обладаніи ими не заключается. Италія?.. Но назвавши ее, вы уже очертили въ своемъ умѣ ея полный географическій и этнографическій образъ, независимо отъ того, раздроблена ли она на нѣсколько королевствъ, республикъ и владѣній разныхъ наименованій, — организовалась ли въ федерацію, или же (съ чужою, впрочемъ, помощью) въ единое государство. Правда, для довершенія своего новаго случайнаго политическаго образа, ей предстоитъ еще присоединить въ себѣ все-какія земельки, зачисленныя теперь въ Австрію, и въ этомъ смыслѣ можно, пожалуй, сказать, что Италія еще не «сложилась»; но кому же не ясно, что это окончательное объединеніе требуется не столько не необходимостью, или силою взаимнаго тяготѣнія, сколько «принципомъ»; въ. сущности вѣдь Далмація, напримѣръ, и даже Истрія съ Тріестомъ — земли не Итальянскія, а Славянскія. Про Великобританію и толковать нечего: она ограничена кругомъ водами Океана и, присоединивъ Ирландію, — сформировалась вполнѣ. Что же касается до колоній, которыми обзавелась она во всѣхъ частяхъ свѣта, которыми богата также и Франція, которыхъ не мало и у Испаніи съ Португаліей, и у Голландіи, — то колоніи никакъ не составляютъ принадлежности самого государственнаго тѣлосложенія этихъ странъ: это уже, скорѣе, дѣторожденіе, кладка сѣмянъ сложившагося организма, отпрыски совсѣмъ выросшаго и зрѣлаго дерева. Несравненно труднѣе опредѣлить современное положеніе Германіи… Для нея, конечно, вопросъ о формаціи существуетъ или, вѣрнѣе, — вновь поставленъ исторіей во образѣ новосозданной Германской Имперіи; настоящія границы послѣдней, очевидно, не соотвѣтствуютъ ни ея титулу, ни знамени. Но, не говоря о томъ, что самой этой имперіи съ ея притязаніями всего-то, по Русской поговоркѣ, безъ году недѣля, и за будущность ея, когда сойдутъ съ исторической сцены ея славные зиждители, никто поручиться не можетъ, — процессъ образованія этой Имперіи прежде всего объектъ внутренняго домашняго спора Пруссіи съ Австріей, Германіи протестантской съ католическою. Германіи же вообще, какъ бы она политически ни сложилась, подъ однимъ ли скипетромъ, или подъ двумя — Гогенцоллерновъ и Габсбурговъ, не трудно, однако, въ наше время, распознать, гдѣ кончаются стѣны ея политическаго дома и гдѣ начинаются чужія, и съ точностью опредѣлить себѣ границы. Тѣмъ не менѣе нельзя не признать фактъ непрестаннаго движенія Германскаго племени и постепенныхъ, за внѣшними этнографическими и политическими предѣлсми, завоеваній — германизаціи. Этого факта никакъ не слѣдуетъ смѣшивать съ органическимъ ростомъ, съ естественнымъ ходомъ формаціи, съ удовлетвореніемъ законной необходимости дойти до прочной и удобной границы, какую мы, напримѣръ, испытываемъ на Востокѣ. Одаренный безспорно мощнымъ національнымъ духомъ, но притомъ и совѣстью, по отношенію въ другимъ племенамъ, самою неробкою и широкою, чуждою какихъ-либо зазрѣній и соображеній нравственнаго порядка, — полный самомнѣнія и вѣры въ свое право, т. е. въ право силы и твердаго корыстнаго хотѣнья, — Германецъ, не поневолѣ, не ради необходимости отыскать себѣ прочную границу, а весьма сознательно и предумышленно, изъ жажды къ добычѣ и изъ властолюбія, всегда переступалъ свои естественные этнографическіе или установившіеся политическіе рубежи и шелъ отъ захвата къ захвату, огнемъ и желѣзомъ, igni et ferro (недавно вновь возглашенный Германіей принципъ!), пользуясь сравнительно слабостью политической организаціи сосѣдей — главнымъ образомъ нашей братіи — Славянъ. Наибольшая часть той Германіи, гдѣ всего сильнѣе клокочетъ теперь Германскій патріотизмъ, сидитъ на костяхъ цѣлыхъ Славянскихъ племенъ, истребленныхъ мечемъ Нѣмецкимъ (какъ въ Помераніи, т. е. на Балтійскомъ Поморьѣ), или вообще на подпочвѣ Славянской, и, конечно, теперь стала безспорно уже «Нѣмецкимъ домомъ». То же творилъ Германецъ и во образѣ Австріи (мы о ней отдѣльно не говорили, потому что какое же это государство? это какая-то временная династическая комбинація), но творилъ съ меньшимъ успѣхомъ, по недостатку сосредоточенныхъ въ ней чисто-Нѣмецкихъ силъ. Германіи можно бы теперь, по отношенію къ Славянскому міру, и поуспокоиться; тѣмъ не менѣе Германецъ, подъ видомъ ли новой Имперіи или монархіи Габсбурговъ, претъ и теперь и на Востокъ, и на Югъ, въ чужія, именно Славянскія же земли, проникая туда отчасти насиліемъ и обманомъ, отчасти воздѣйствіемъ мощной своей культуры; но повторяемъ снова: такое стремленіе никакъ не можетъ быть отнесено насчетъ законной потребности тѣлосложенія и естественнаго роста. Можно надѣяться, что германизація встрѣтитъ наконецъ могучій отпоръ въ пробудившемся или еще пробуждающемся Славянскомъ самосознаніи, и начинающемъ даже слагаться Славянскомъ мірѣ; и если Нѣмецкій беззаконный Drang не пріостановится, то, разумѣется, быть грозной, современемъ, встрѣчѣ Германскаго и Славянскаго міровъ.
Просимъ извиненія у читателей, что такъ далеко увлеклись въ сторону. Хотя Россія несомнѣнно стоитъ во главѣ Славянства и вся его сила въ ней, но въ ней Славянская стихія не исчерпывается только этнографическимъ племеннымъ опредѣленіемъ и скромною задачею политической независимости какъ для прочихъ Славянскихъ племенъ, а призвана къ міровому самостоятельному значенію, о-бокъ съ міровымъ же историческимъ значеніемъ Европейскаго Запада, во образѣ Европейскаго Востока, или собственно Русскаго государства. Оставя обще-Славянскій міръ пока въ сторонѣ, — въ вопросу о нашей собственной, еще неоконченной формаціи и возвратимся. Если г. Марковъ, тоскуя о томъ, что Россія слишкосъ подалась отъ Запада на Востокъ, напоминаетъ ей, что подвиги «цивилизующей и морализующей миссіи на Востокѣ», за которые коварно восхваляютъ насъ теперь Нѣмцы, намъ не въ лицу, по смыслу приводимой имъ пословицы: «не до жиру — быть бы живу», то именно это самое обстоятельство, что Русскіе не Сотъ жиру", какъ Нѣмцы и Англичане, движутся впередъ, — не оно ли и доказываетъ, что русское движеніе вынуждено какимъ-то историческимъ рокомъ? И дѣйствительно, — отложимъ пока вопросъ о Сибири (о которой рѣчь впереди), — исторія свидѣтельствуетъ, что не завоевательныя похоти, не жажда военной славы и не «донъ-кихотскіе», по выраженію почтеннаго писателя, «подвиги возстановленія истины во всѣхъ углахъ и племенахъ міра» сказались въ государственномъ сложеніи Руси, почти отъ начала и до сего дня. Еще историкъ Соловьевъ замѣтилъ, что нынѣшнія рамки Европейской Россіи намѣчены съ самаго почина ея историческаго бытія. Такъ вѣдь что же? Россія и до сихъ поръ даже еще и не вступила въ эти свои рамки, въ продолженіе десяти вѣковъ! Да и рамки-то эти были намѣчены лишь съ Запада, съ Сѣвера и Юга; въ сторону же въ Востоку — никакой границы! какая-то res nullius, съ полудикими инородческими племенами, степь да лѣса, такъ-что и стѣны утвердить негдѣ! Первая пора нашего государственнаго зачатія связана съ Варяжскимъ моремъ, съ путемъ изъ Варятъ въ Греки черезъ Кіевъ по Днѣпру и Черному или Понтійскому морю, «иже море словеть Руськое», какъ говоритъ Несторъ и на что, между прочимъ, указываетъ и самъ г. Марковъ. Стали было мы утверждаться вдоль западныхъ и южныхъ этихъ рамокъ, уперлись въ Карпаты, спустились въ Дунаю, сѣли и въ Тьмутаракани; Ярославъ воюетъ Чудь, воздвигъ городъ Юрьевъ… Но нагрянули Нѣмцы-крестоносцы (въ борьбѣ съ которыми князь Александръ получаетъ прозваніе Невскаго), но откуда-то только взялись всякіе Печенѣги, Половцы, Торки, Берендеи, оттѣснили насъ отъ родного моря; но нахлынула страшная бѣда Татарская, и Русь была сдвинута съ своей первоначальной основы и на Сѣверѣ, и на Западѣ, и на Югѣ. И вотъ, послѣ долгой, долгой Монгольской муки и тьмы, послѣ долгихъ, долгихъ разнообразныхъ испытаній, только лишь въ началѣ XVII вѣка, снова становятся нашими Варяжское море, Нева, гор. Юрьевъ. Только лишь въ этомъ вѣкѣ, не ранѣе, окончательно возвращается Россіи ея колыбель и купѣль, «мать градовъ Русскихъ» — Кіевъ, а всю юго-западную и сѣверо-западную полосу Россіи, гдѣ совершился такъ-сказать вешній, Кіевскій періодъ ея исторіи, мы вернули себѣ лишь въ концѣ ХVIII столѣтія, благодаря тремъ раздѣламъ Польши (И это-то законнѣйшее присвоеніе своего до сихъ поръ не только сознательно-фальшивый либерализмъ Западной Европа, но и тупоумно-лжедушный либерализмъ нашихъ собственныхъ Россійскихъ интеллигентовъ еще продолжаетъ намъ ставить въ вину!).. А границу Владиміра Святого на Западѣ мы такъ еще и не возстановили, — эту не только древнюю, историческую, но и самую естественную нашу границу: Русь Угорская и Русь Галицкая еще остаются отторгнутыми отъ Россіи, — но само собою разумѣется, рано или поздно, должны примкнуть къ ней.
А Черное море «иже словеть Руськое», — какую тьму азіатчины, въ теченіе цѣлаго ряда вѣковъ, должны мы были вытѣснить и выпереть изъ южныхъ степей только для того, чтобъ добраться до него, — что наконецъ и совершилось при Екатеринѣ II! Но оно и до сего часа не стало еще Русскимъ…
«Перелѣзли черезъ Уралъ, стали лѣзть черезъ Кавказъ!» восклицаетъ съ огорченіемъ г. Марковъ. Да какъ же не лѣзть? Можетъ ли Черное море стать Русскимъ (а безъ того Россія такъ и останется на вѣки недоноскомъ), пока мы на немъ не хозяева, пока плаваніе на немъ для Русскихъ судовъ не безопасно, пока берега его принадлежатъ враждебнымъ намъ силамъ? Не очевидно ли, что вслѣдъ за сѣвернымъ его побережьемъ, мы обязаны были, волей-неволей, усвоить себѣ и Кавказскій его берегъ со всѣми на немъ племенами (не говоря уже о томъ, что единовѣрная намъ Грузія съ Имеретіей уже съ начала XVII вѣка толкались къ намъ въ двери, прося защиты отъ Персіи и всяческихъ мусульманъ)? Но усвоитъ себѣ Кавказскій берегъ нельзя иначе, какъ овладѣвъ всѣмъ Еаннаэскимъ перешейкомъ. «Стали лѣзть черезъ Кавказъ!» Не останавливаться же у подошвы Кавказскаго хребта подъ вѣчною угрозою обитающихъ въ горахъ разбойничьихъ разныхъ племенъ? Не обязаны ли мы были обезопасить себѣ Кавказскія владѣнія отъ всякихъ Азіатскихъ нашествій извнѣ? И перелѣзли, и взяли Батумъ и Карсъ, и поползли по Азіатскому берегу, и будемъ ползти, пока не сядемъ верхомъ на проливахъ, чѣмъ и пріобрѣтемъ себѣ наконецъ естественную границу, не нарушая къ тому же ничьихъ законныхъ правъ: тутъ южная стѣна нашаго Русскаго государственнаго дома!..
Но г. Марковъ готовъ, повидимому, еще помириться съ этимъ движеніемъ къ Югу; его смущаетъ и тревожитъ главнымъ образомъ наше распространеніе на Востокъ, къ «желторожимъ халатникамъ», къ «дичи всякаго рода», «далеко отъ Европы и Европейскаго…» «Подлинно-Русскіе рубежи, за которыми стелется сплошная и неподдѣльная Русская сила», по его мнѣнію, находятся около Волги. Такъ, — да самые-то эти «подлинно-Русскіе рубежи», вплоть до которыхъ простирается «цѣльная и неподдѣльная Русская сила», давно ли они стали такими? Цѣлыхъ семь вѣковъ Русской государственной труженической жизни понадобилось лишь для того, чтобъ занять главные пункты на Волгѣ — Казань и Астрахань! Только вѣдь занять! Какимъ же инымъ образомъ могло совершиться на этомъ громадномъ степномъ и лѣсномъ пространствѣ, населенномъ разными инородцами, созданіе сплошной и цѣльной Русской силы тамъ, гдѣ ея не было и помину, какъ не тѣмъ же самымъ процессомъ распространенія на Востокъ, «далеко отъ Европы», который подвергается такому порицанію со стороны г. Маркова! Вѣдь населенія Русскаго, даже и со всевозможными Финскими племенами, всегда было слишкомъ мало и для первоначальнаго простора Русскаго государства; въ этомъ отношеніи мы страдали худосочіемъ, по выраженію нашего автора, даже и въ 1222 году, когда основали Нижній Новгородъ. И тогда совопросникъ вѣка того могъ бы воззвать къ намъ: «куда, куда двигаетесь вы? Не пора ли оглянуться на свои мозоли, свои лоскутья» и т. д.? Но разъ неумолимою судьбою повелѣно намъ жить не у «Адріатики», «не рядомъ съ Грекомъ и съ Итальянцемъ», разъ, что посажены мы на верховьяхъ Волги и дала намъ въ удѣлъ вся эта необъятная равнина, простирающаяся до самыхъ низовьевъ послѣдней, то и нужно было добиться упорнымъ трудомъ — чтобы вольно было Русскому люду спускаться «внизъ по матушкѣ по Волгѣ»; нужно было поискать равнинѣ края, претворить ее въ Русскій устроенный домъ. И задана эта задача, и исполнена нами въ то самое время, когда вдаль и вширь этой равнины, ничѣмъ не перегражденной, на встрѣчу намъ съ волжскихъ же низовьевъ несся, все окрестъ затопляя, бурный Татарскій потокъ. И безъ того тяжкое дѣло государственнаго тѣлосложенія должно было, казалось, рухнуть совсѣмъ отъ такой злѣйшей напасти! Предстояло не только сохраниться живу, но и обратить Татарскій потовъ вспять; предстояло въ постоянной борьбѣ съ Татарами продолжать работу государственнаго зиждительства, сплотить свои лоскутья въ цѣлину неразрывную, рости, множиться, шириться и постепенно тѣсня — загонять лютую азіатчину до самыхъ ея источниковъ и тамъ ослабить, обезвредить ее на вѣки… Каково вспомнить, что еще въ первые года царствованія Екатерины II подвергалась Русь Татарскимъ нашествіямъ (правда уже съ Юга, а не съ Востока)!
По истинѣ можно только дивиться колоссальному подвигу, совершенному нашими предками! Какъ не потеряли они мужества, долготерпѣнія и вѣры въ призваніе Руси при тѣхъ трудахъ и бѣдахъ, которыми сопровождалось ея домостроительство! Какъ съумѣли они одолѣть всѣ невзгоды, всѣ преграды, которыя безпрестанно воздвигала наша собственная малонаселенность, бѣдность, необъятность разстояній, суровый климатъ и наконецъ скудость знанія?.. Пожалуй подсмѣивайтесь себѣ надъ выраженіемъ о «подвигѣ, цивилизующей и морализующей миссіи», но развѣ это не подвигъ, достойный именно такого именованія — создать на всемъ этомъ пространствѣ сплошную, христіанствомъ просвѣщенную Русскую и силу, — и чуть не цѣлую часть свѣта призвать въ поприщу всемірно-историческому? И подвигъ этотъ совершенъ старою Русью безъ малѣйшаго самопрославленія, въ простотѣ и даже смиреніи, и не à la Кортеццъ и Пизарро, безъ возбужденія чувствъ ненависти и злобы (всюду, напримѣръ, посѣваемыхъ Англичанами) — не столько внѣшнимъ насиліемъ, сколько мир/нимъ процессомъ духовнаго и органическаго сращенія.
«Наши долгополые и длиннобородые мудрецы XVI столѣтія», говоритъ г. Марвовъ, «еще не могли вполнѣ уразумѣть жтаненной необходимости своего народа», которая, по мнѣнію автора, заключалась въ томъ, чтобъ, наконецъ, *отдохнуть отъ тяжелыхъ испытаній судьбы, отъ вѣковыхъ объятій невѣжества", придти «въ общеніе съ народами, которые на эти печальные вѣка» Русской исторіи, «вѣка войны и безурядицы съумѣли выработать высокое искусство, глубокія знанія, тонкое общежитіе».
Попрекъ нашимъ предкамъ несправедливъ. Развѣ Россія въ XVI вѣкѣ уже окончила свое сложеніе, и развѣ именно эти вотъ самые народы, выработавшіе тонкое общежитіе, давали ей отдохнуть? Развѣ, вырываясь изъ «объятій невѣжества», не пришлось намъ разверзать себѣ объятія просвѣщенія лишь вооруженною силою. Развѣ Западъ инстинктивно и сознательно не пытался заграждать намъ всѣми способами вышеупомянутое «общеніе», опасаясь, пуще огня, проникновенія въ Россію Европейскихъ знаній и искусствъ? Роль этого цербера вдоль западной нашей границы усердно исполняла Польша, въ то время могущественная, да и Ливонія, — и развѣ, вслѣдъ за нанесеніемъ двухъ сокрушительныхъ ударовъ такъ долго душившей насъ татарщинѣ, т. е. вслѣдъ за покореніемъ царства Казанскаго, царства Астраханскаго, не воевалъ Иванъ Грозный Ливонію, чтобы стать въ непосредственныя отношенія въ болѣе насъ просвѣщенному Западу, помимо его ретивыхъ аванпостовъ, и не утвердился было совсѣмъ на Балтійскомъ прибрежьѣ?…
Странно, что г. Марковъ въ завоеваніи Сибири видитъ «вредный шагъ» для будущаго развитія Русскаго народа! Эта цѣлая треть Азіи завоевана нами, уже точно можно сказать, на мѣдныя деньги, безъ малѣйшей растраты силъ! Мудро ли было бы отказаться отъ такого дароваго пріобрѣтенія страны, преисполненной несмѣтныхъ богатствъ и, строго говоря, никому не принадлежавшей. Да и впослѣдствіи-то, сказать по правдѣ, даже и до сего дня, управленіе ея стоило и стоитъ грошъ сравнительно съ громадными выгодами, получаемыми отъ нея Россіею. Развѣ Сибирь когда-либо истощала насъ, тянула изъ Россіи соки, служила и служитъ помѣхою въ нашемъ государственномъ бытіи? Напротивъ, уже какъ мѣсто ссылки она сослужила истинно благодѣтельную службу государству, — не говоря о томъ, что она же служила, а теперь въ особенности служитъ источникомъ постояннаго обогащенія Россіи и однимъ изъ важнѣйшихъ факторовъ Русской торговли. Удивительное дѣло! Вся Европа ищетъ себѣ новыхъ рынковъ во всѣхъ частяхъ свѣта, и въ Азіи по преимуществу, — а мы тоскуемъ — зачѣмъ намъ достался Сибирскій рынокъ, зачѣмъ наши долгополые предки не отказались отъ него и дали, по выраженію Маркова, этому «новому царству разбойниковъ, Азіатцевъ, кочевниковъ повиснуть за спиной и безъ того утомленнаго вѣчными разбоями Русскаго колосса»… Нашелъ о чемъ горевать нашъ талантливый публицистъ! Никогда никакого утомленія отъ Сибирской ноши спина Русскаго народа не ощущала и теперь не ощущаетъ. Если бы спросить о томъ Русскихъ торговцевъ (вѣдь ихъ также надо имѣть въ виду, вѣдь ради интересовъ своихъ торговцевъ Англія цѣною милліардовъ завоевываетъ себѣ всюду новыя мѣста сбыта!), такъ Русскіе торговцы только бы развели руками отъ изумленія. Если кто можетъ быть утомленъ, такъ развѣ Петербургскій бюрократизмъ — тоже колоссъ своего рода. Не умѣемъ мы еще пользоваться Сибирью, — это вѣрно, даже до сихъ поръ и связать ее съ Россіей желѣзной дорогой не умудрились; но вѣдь это именно благодаря сему колоссу, благодаря тому, что наши финансовые и экономическіе властные политики щупаютъ больше пульсъ у Петербургско-Берлинской Еврейской биржи, чѣмъ у Русской промышленности и торговли, страхъ какъ боятся прослыть за варваровъ-Азіатцевъ, и вообще съ высокомѣрнымъ пренебреженіемъ «высококультурнаго человѣка» относятся въ нашей далекой, невѣжественной Азіатской окраинѣ. Хотя, по словамъ нашего достоуважаемаго сотрудника, «Англія высокопрактическая и прозорливая» (не то что Россія!), «захватываетъ въ свои руки только жемчужины земли», однако, смѣемъ думать, не побрезгала бы она ни Амурскимъ краемъ, ни Сибирью, — а ужъ Сѣверо-Американскіе Штаты и подавно. Послѣдніе, конечно, не прочь были бы хоть сейчасъ захватить все наше Тихоокеанское побережье, и всю область Амура, давно скалятъ на нихъ зубы, — и чего добраго, пожалуй, давно бы и проглотили эту нашу сѣверную «азіатчину», еслибъ только въ Петербургѣ возобладали вполнѣ воззрѣнія на нее, выраженныя Е. Л. Марковымъ.
Точно также законно, естественно и неизбѣжно наше движеніе и въ сторону Средней Азіи. Г. Марковъ признаетъ Волгу «подлинно-Русскимъ рубежомъ»; но вѣдь чтобы стать Волгѣ Русскою рѣкою, необходимо обладаніе обоими ея берегами, не только нагорнымъ, но и луговымъ. А луговая сторона кишѣла всякими Луговыми Черемисами, Вотяками, Башкирами… Приходилось ставить для усмиренія ихъ городки по Волгѣ, подвигаться далѣе по луговой степи, — а степь эта упиралась въ Каспій, и въ Уралъ, — тотъ «Камень», который изобиловалъ всякими минеральными сокровищами и на который, несомнѣнно, наши мудрые предки смотрѣли какъ на драгоцѣннѣйшее достояніе своихъ потомковъ, Россіи будущаго… Что же до Каспія, то вѣдь владѣть Астраханью — значитъ владѣть устьями Волги впадающими въ «море Хвалынское», какъ назывался у насъ въ пѣсняхъ Каспій; значитъ — свободно пользоваться моремъ. А возможно ли было это свободное пользованіе, когда по противоположному берегу разгуливали хищники, когда рыбопромышленники и торговцы до самыхъ послѣднихъ временъ становились добычею Туркменъ и Хивинцевъ? Торговое значеніе богатѣйшаго Русскаго воднаго пути, каковымъ была Волга, требовало, чтобъ плаваніе по морю было для насъ совсѣмъ безопасно, чтобъ путь этотъ приводилъ въ правильному и упорядоченному сбыту… И хотя г. Марковъ и говоритъ, что «Петръ и Екатерина круто повернули было насъ отъ Татарина къ Нѣмцу, изъ Азіи въ Европу», но авторъ забываетъ, что Петръ, пріобрѣтая себѣ море на сѣверо-западѣ, дорожилъ притомъ моремъ вездѣ и всюду, и не только не пренебрегалъ Каспійскимъ, но, напротивъ, такъ его высоко цѣнилъ, что и Дербентъ отвоевалъ, и даже экспедицію Бековича-Черкасскаго затѣялъ единственно для попытки: нельзя ли повернуть Аму-Дарью на старое русло, вмѣсто Аральскаго озера, въ Каспій и такимъ образомъ создать прямой водный торговый путь съ верховьевъ Волги вплоть до Индостана! Что мысль о такомъ размахѣ торговыхъ сношеній не была праздною мечтою, это доказывается тѣмъ, что у Астрахани и безъ того все-какія торговыя Сношенія съ Индіей дѣйствительно были, но крайне затрудненныя разбоемъ кочевниковъ и всякихъ Азіатскихъ ордъ. Еще въ 1844 г. можно было видѣть въ этомъ городѣ обширное заволоченное кругомъ каменное, совсѣмъ старое зданіе, называвшееся: «Индійскій дворъ»… Что же, сказать ли и про Петра Великаго то же, что говоритъ г. Марковъ выше о нашихъ длиннобородыхъ предкахъ XVI столѣтія, т. е, что Петръ также «не уразумѣлъ вполнѣ жизненной необходимости своего народа», что и въ немъ самомъ «жилъ еще настолько кочевникъ и Азіатецъ», что, какъ и предки, онъ «словно волкъ смотрѣлъ только въ лѣсъ, привыкъ тянуть только къ Татарину, только къ Азіи!» Чтобы владѣть Чернымъ моремъ и сдѣлать его, по завѣту самой исторія, Русскимъ, чего желаетъ и самъ почтенный авторъ, необходимо, повторяемъ, владѣть Кавказомъ; чтобъ владѣть Кавказомъ, т. е. перешейкомъ между Чернымъ моремъ и Каспійскимъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ пользоваться и устьями Волги — этой главной торговой артеріи Русскаго царства, нужно вполнѣ обладать и самымъ этимъ Каспіемъ; нужно, кромѣ того, держать въ извѣстной зависимости отъ себя Персію, единственное государство Средней Азіи (кромѣ Китая) болѣе организованное, чѣмъ другія. Персію, въ счастію, намъ нѣтъ и надобности завоевывать. Только съ Ахалъ-Текинской экспедиціей и съ ея неизбѣжнымъ послѣдствіемъ — присоединеніемъ Мервскаго оазиса становится наконецъ восточный берегъ Каспійскаго моря вполнѣ нашимъ, и обезпечивается наконецъ наша торговля съ Среднею Азіею, — этимъ естественнымъ и почти единственнымъ заграничнымъ рынкомъ для произведеній нашей промышленности кустарной, заводской и фабричной. Присоединеніе Мерва очень важно еще потому именно, что наконецъ-то дошли мы до края степи, наконецъ-то усматриваемъ, кажется, возможность въ недолгомъ времени установить себѣ не зыбкія, а твердыя границы въ Средней Азіи! Что же до послѣднихъ, то мы готовы принять мнѣніе «Московскихъ Вѣдомостей» и думаемъ, что намъ не особенно трудно будетъ стать въ добрыя сосѣдскія отношенія съ Афганистаномъ и имѣть его союзникомъ, въ томъ же родѣ, какъ и Персію; такъ какъ никакихъ завоевательныхъ вожделѣній относительно Афганистана мы не питаемъ. Точно такъ же никогда не мечтали и не мечтаемъ мы о завоеваніи Индіи; тѣмъ не менѣе, для насъ болѣе чѣмъ выгодно занимать позицію, благодаря которой мы можемъ заставить Англію (иначе для насъ недосягаемую) стать податливѣе къ нашимъ законнымъ правамъ и требованіямъ на Черномъ морѣ и на Балканскомъ полуостровѣ… Въ настоящую минуту рѣшается важный вопросъ — разграниченія нашего съ Персіею и съ Афганистаномъ, къ участію въ которомъ, неизвѣстно по какому праву, допущена и Англія. Дипломатіи нашей предстоитъ теперь показать во всемъ блескѣ свое искусство…
И такъ, вопреки г. Маркову, ни въ одномъ шагѣ своего движенія и распространенія на Востокъ не подлежитъ Россія упреку; она лишь исполняла законъ необходимости, — органическій законъ своего государственнаго тѣлосложенія, не нарушая ничьихъ законныхъ правъ, не въ ущербу, а въ выгодѣ занимаемыхъ ею странъ и подчиняемыхъ народовъ. Но, къ тому же, именно съ Востока формація Россіи и близится теперь въ своему завершенію; не завершена она съ Юга (т. е. со стороны Чернаго моря); не завершена и съ Запада (Русь Галицкая и Угорская)…
Но если г. Марковъ и согласится признать тотъ законъ органическаго развитія, который такъ далеко подвинулъ насъ на Востокъ, въ Азіи, то онъ, все же пожалуй, назоветъ его, какъ и теперь называетъ это движеніе — роковымъ: въ самомъ дѣлѣ, всякій ростъ — дѣло органическое и въ этомъ смыслѣ законное, но можно вѣдь вырости и до болѣзненнаго уродства; непомѣрный ростъ, въ ширину напримѣръ, будучи вовсе не произвольнымъ, тѣмъ не менѣе можетъ быть? нерѣдко бываетъ условіемъ слабости. Г. Маркову уже и теперь мерещится совершенное измѣненіе въ положеніи Русской силы — и къ худшему. «Теперь у Россіи, — говоритъ онъ, — выросло своего рода неуклюжее и бездѣйствующее брюхо, выпирающее далеко въ глубь Азіи, требующее для своего питанія громадной затраты ея собственныхъ кровныхъ силъ и представляющее, въ случаѣ какой-нибудь серьезной опасности, не опору намъ, не дружелюбную помощь, а самую злую, внутреннюю болячку»… «Для энергическихъ внѣшнихъ дѣйствій Россіи, — по мнѣнію г. Маркова, — этотъ тяжеловѣсный Азіатскій вопросъ будетъ служить свинцовою гирею, нарушающею естественное равновѣсіе Россіи, связывающего свободу ея движеній»… «Какое неестественное напряженіе для Русскихъ боевыхъ силъ, — восклицаетъ далѣе авторъ, — хоть бы для того, чтобы изъ центра Россіи оберегать внѣшнія границы Заравшана или Мерва!»…
Все это говореніе, повторяемъ, по меньшей мѣрѣ напрасно, и пугала, смущающія г. Маркова (а можетъ быть и многихъ вмѣстѣ съ нимъ) призрачны. Вѣдь и Сибирь призналъ онъ лишнею тяготою, «повисшею за спиною и безъ того утомленнаго Русскаго колосса», — которой тяготы сей колоссъ никогда положительно не испытывалъ! Масса Русскаго населенія въ Сибири не ропщетъ на свое пребываніе въ этомъ краѣ; самое слово «Сибирякъ» въ предѣлахъ Европейской Россіи понимается въ смыслѣ доброй аттестаціи, означая Русскаго человѣка бодраго и крѣпкаго духомъ. Это не похоже на злую болячку. Смѣемъ увѣрить г. Маркова, что и противный ему Ташкентъ въ средѣ торгующаго Русскаго люда, — а онъ не маловаженъ, — вполнѣ популяренъ, да и не одинъ Ташкентъ, но и весь нашъ Средне-Азіатскій рынокъ!.. Московскіе купцы помышляютъ даже объ устройствѣ ярмарки въ Баку, мѣсяца за два до начала Нижегородской, — именно для того, чтобы стать, такъ сказать, лицомъ въ лицу съ своими покупателями-Азіатцами. Нѣтъ сомнѣнія, что если эта мысль приведется въ исполненіе, то послѣдствія ея будутъ самыя благодѣтельныя и для политическихъ интересовъ Россіи, а выгодами для Русской промышленности они сторицею окупятъ тѣ расходы, которыхъ стоило намъ умиреніе и пріобрѣтеніе Средне-Азіатскихъ степей.
Далѣе. Все необъятное пространство нашихъ Средне-Азіатскихъ владѣній въ сущности стоитъ намъ весьма умѣреннаго напряженія силъ, которое даже не давало себя и чувствовать въ критическія эпохи, переживаемыя Россіей. Много ли поглощаетъ у насъ войска хоть бы Сибирь — цѣлая треть Азіи?! Да и въ Закаспійскомъ краѣ войска-то всего тысячъ 40, — и это теперь… Въ Смутное время въ началѣ XVII вѣка, составила ли Сибирь и наши Заволжскія (тогда вѣдь тѣ же Азіатскія, съ кочевниками и хищными племенами) владѣнія какую нибудь видную помѣху? Въ 1812 году, когда повидимому Россіи былъ поставленъ вопросъ: быть или не быть, — повисшее у насъ за плечами царство Сибирское, да разныя степныя орды съ неусмиреннымъ Кавказомъ отвлекли ли отъ театра войны нужныя намъ боевыя силы? Мы знаемъ отъ автора «Семейной Хроники», что въ 1813 г. примчались на лыжахъ по снѣгу въ Оренбургскую губернію Сибирскіе Остяки спасать Русскаго Царя отъ Бонапарта, и ихъ повернули назадъ — разъяснивъ, что Бонапарта уже прогнали! Не доходили ли, вмѣстѣ съ русскими войсками, и Калмыки (кажется съ Башкирами) вплоть до Парижа? А въ послѣднюю нашу войну — явились ли наши Средне-Азіатскія владѣнія, съ Хивой, Бухарой и еще съ неусмиренными Текинцами, «злою внутреннею болячкой?» Напротивъ, именно наше положеніе въ Средней Азіи могло бы послужить намъ великою помощью въ этой войнѣ, отвлечь вниманіе и смирить нахальныя козни Англіи, если бы только умѣли мы имъ воспользоваться и не деликатничали слишкомъ съ Европой!
Безъ сомнѣнія Средне-Азіатской окраиной можно и должно управлять иначе, чѣмъ управляется она теперь въ наши дни, и несравненно проще, и несравненно дешевле, по примѣру нашихъ длиннобородыхъ предковъ (не худо, кажется, какъ мы видѣли, распорядившихся дѣломъ колонизаціи и обрусенія Приволжья и Заволжья). Великая опасность именно въ тонъ, что забываются уроки этихъ «длиннобородыхъ» и что мы, пренебрегая собственнымъ историческимъ опытомъ и тѣми орудіями для борьбы съ азіатчиной, которыя спеціально выработала намъ исторія, стараемся и здѣсь подражать Европейцамъ. Но въ счастію, намъ это не вполнѣ удается; вотъ почему, — какъ Петербургская штатская и военная бюрократія ни ухищряется европейничать, — наше обаяніе для народовъ Востока еще велико, наши отношенія въ Азіатцамъ не тѣ, что напримѣръ отношенія Британіи въ Индіи, гдѣ держится она лишь помощью штыковъ, ненавидимая туземцами и въ вѣчномъ опасеніи, что ее оттуда прогонятъ! Что-то не слыхать, чтобъ добровольно, сами, шли въ ней въ подданство!.. Вотъ почему, сравнительно военная охрана Средней Азіи стоитъ намъ въ сущности пустяковъ. Въ самомъ дѣлѣ, развѣ ради Азіи, ради Востока содержимъ мы вашу громадную армію, поглощающую чуть не треть государственнаго бюджета? Ради кого эта страшная «растрата» силъ, отъ которой, примѣнимъ здѣсь слова г. Маркова, пора было бы по истинѣ отдохнутъ? Ради именно Западной Европы съ ея «тонкимъ общежитіемъ». Не Азія, а вѣчно враждебный намъ Западъ не даетъ успокоиться утомленному Русскому колоссу!
Если мы сочли нужнымъ возразить почтенному нашему сотруднику, то лишь именно изъ опасенія, чтобъ его точка зрѣнія на нашу восточную окраину и его пренебреженіе къ ней не пришлись слишкомъ по вкусу нашему Петербургскому европеизму. Тамъ вообще, можетъ быть, очень били бы склонны многіе — пооблегчить дѣло бюрократическаго управленія Россіи нѣкоторымъ ея совращеніемъ и нѣкоторымъ ограниченіемъ сферы ея интересовъ, какъ на Востокѣ, такъ и на Западѣ. Ни съ того, ни съ сего, напримѣръ, отказались мы отъ нашихъ Сѣверо-Американскихъ владѣній, пріобрѣтенныхъ Русскою торговою предпріимчивостью, и обогатили имя Соединенные Штаты!.. Этого «длиннобородые предки XVI столѣтія» конечно бы не сдѣлали. Но упреки, дѣлаемые авторомъ системѣ современной администраціи въ Средней Азіи, повторяемъ, большею частью справедливы и подтверждаются помѣщенными у васъ статьями генерала Фадѣева. Вотъ объ этой-то системѣ въ сравненіи съ образцами древне-Русской системы, и о наличности еще въ Русской жизни нѣкоторыхъ древне-Русскихъ элементовъ, которыми совершалась въ старину Русская колонизація, мы и поговоримъ въ слѣдующій разъ…