Многіе наши читатели, вѣроятно, знаютъ «Хижину дяди Тома», этотъ трогательный разсказъ о страданіяхъ въ Америкѣ бѣдныхъ негровъ-невольниковъ подъ властью жестокихъ плантаторовъ. Книгу эту и теперь трудно читать безъ слезъ и дѣтямъ, и взрослымъ. Тогда же, когда она впервые появилась въ печати, 50 лѣтъ тому назадъ, впечатлѣніе отъ нея на все цивилизованное общество было такъ сильно и успѣхъ ея былъ такъ великъ, что издатели книги и самъ авторъ удивлялись. Въ первый же день по напечатаніи было продано 3,000 экземпляровъ, а въ теченіе года ихъ разошлось до 600,000. Книга была переведена на 20 иностранныхъ языковъ, и ея автора горячо привѣтствовали со всѣхъ концовъ земли.
Такой безпримѣрный въ исторіи успѣхъ литературнаго произведенія объясняется, прежде всего, его содержаніемъ: въ немъ разсказывается не о какомъ-нибудь случайномъ горѣ одного человѣка, а о громадномъ горѣ цѣлаго чернаго племени — негровъ. Страданія эти длились уже болѣе двухъ вѣковъ и созданы были ихъ цивилизованными бѣлыми братьями, которые, воспользовавшись слабостью негровъ, сдѣлали ихъ своею собственностью и обращались съ ними хуже, чѣмъ добрый хозяинъ обращается съ вьючнымъ скотомъ. Началось такое положеніе дѣлъ очень давно. Какъ только европейцы, вслѣдъ за Колумбомъ, проникли въ Америку, они тотчасъ же обратили въ рабство мѣстное краснокожее племя индѣйцевъ. Бѣдные краснокожіе работали до изнеможенія въ рудникахъ, на обширныхъ плодородныхъ поляхъ, а европейцы обогащались на ихъ счетъ. Но индѣйцы оказались неспособными къ тяжелой работѣ, они болѣли отъ нея и вымирали. Тогда европейцы рѣшили замѣнить ихъ въ работѣ болѣе крѣпкимъ племенемъ — неграми, живущими въ Африкѣ. Стали образовываться цѣлыя компаніи среди европейцевъ, которыя охотились за людьми, какъ за дикими звѣрями. Ихъ ловили въ Африкѣ и продавали въ Америку въ полное рабство владѣльцамъ богатыхъ плантацій.
Въ то время, когда жила американская писательница Бичеръ-Стоу, написавшая «Хижину дяди Тома», положеніе рабовъ и по закону, и на практикѣ, становилось просто невыносимымъ. По закону рабъ не считался человѣкомъ, онъ былъ только движимою собственностью владѣльца; владѣлецъ могъ тиранить его, какъ хотѣлъ, изувѣчить и даже замучить до смерти — законы не защищали негровъ; они издавались бѣлыми для гражданъ, т. е. для бѣлыхъ, потому что негры не считались гражданами, и у нихъ не было родины. Всякое сближеніе съ бѣлымъ обществомъ неграмъ строго воспрещалось. Негръ не смѣлъ ни учиться грамотѣ, ни посѣщать церкви и религіозныя собранія; владѣльцы боялись, что просвѣщеніе и религія помогутъ имъ понять свое положеніе. У раба не могло быть ни собственности, ни семьи. Ему давали въ жены какую-нибудь женщину и разлучали его съ нею, когда это было выгодно владѣльцу; отнимали, у родителей дѣтей и торговали ими, какъ телятами, издѣваясь надъ всѣми человѣческими чувствами рабовъ. Вотъ каково было рабство! Понятно, что въ чьемъ сердцѣ была хоть капля справедливости, тотъ всей душой негодовалъ и возмущался имъ. Вотъ почему книга Бичеръ-Стоу, призывавшая къ борьбѣ съ этимъ позорнымъ зломъ, вызвала цѣлую бурю сочувствія, и къ ней протянулись множество рукъ.
Гарріетъ Бичеръ какъ будто самой судьбой предназначено было сдѣлаться защитницей угнетенныхъ. Происходила она изъ доброй, благочестивой семьи американскаго пастора (въ штатѣ Коннектикутъ) и съ самаго ранняго дѣтства видѣла примѣры доброты и гуманнаго отношенія къ людямъ. Отецъ ея, извѣстный проповѣдникъ, былъ глубоко вѣрующій человѣкъ, имѣвшій большое вліяніе на развитіе у Гарріетъ религіознаго чувства и любви къ ближнимъ. Всю жизнь ею руководило слѣдующее правило, внушенное съ дѣтства вліяніемъ отца: «Любовь — единственная жизненная сила человѣка, его истинное бытіе, сущность его природы, начало и конецъ всѣхъ его стремленій»: О матери тоже сохранились самыя хорошія воспоминанія. Впрочемъ, послѣдняя умерла, когда Гарріетъ исполнилось всего 4 года (въ 1816 г.). Воспитаніемъ дѣвочки занялась старшая сестра Катерина, тоже очень сердечная и человѣколюбивая дѣвушка. Отличительными качествами въ характерѣ Гарріетъ были: сильное воображеніе, благодаря которому она могла себѣ живо представить страданія другихъ, и очень чувствительное сердце. Она горячо откликалась на чужое горе и переживала его, какъ свое собственное. Эти двѣ черты и помогли ей впослѣдствіи изобразить страданія бѣдныхъ рабовъ такъ ярко, что только каменныя души могли остаться къ нимъ равнодушными.
Гарріетъ была еще очень молодой дѣвушкой, когда отецъ ея получилъ мѣсто въ штатѣ Цинциннати и переѣхалъ туда съ семьей. Фактъ этотъ имѣлъ важное значеніе въ жизни будущей писательницы. Цинциннати находится какъ разъ на границѣ между сѣверными и южными штатами. На югѣ положеніе рабовъ было самое ужасное. Выходомъ изъ него, кромѣ смерти, являлось только бѣгство на сѣверъ. Несмотря на рискованность этого средства (пойманныхъ рабовъ подвергали еще большимъ мукамъ), на него рѣшались нерѣдко. — Вѣдь все равно погибать, — разсуждали болѣе энергичные изъ нихъ, пускаясь въ опасный путь. Никогда бы не пришлось Гарріетъ слышать столько исторій о страданіяхъ невольниковъ, если-бъ она не жила въ этомъ пограничномъ штатѣ. Кромѣ того въ разныхъ концахъ страны жили братья и родственники Гарріетъ, принимавшіе живѣйшее участіе въ судьбѣ невольничества.
«Это была истинно-миссіонерская семья среди плантаторовъ, позорившихъ имя христіанина — говоритъ г. Ивановъ. Они не пропускали случая писать сестрѣ объ общемъ семейномъ дѣлѣ, безпрестанно сообщали удручающія исторіи изъ рабовладѣльческаго царства. Для всѣхъ этихъ людей, еще со времени дѣтства, — участь негровъ стала личнымъ дѣломъ, одной изъ самыхъ близкихъ заботъ во всѣхъ положеніяхъ ихъ жизни».
Гарріетъ была свидѣтельницей бѣгства рабовъ и ихъ преслѣдованія владѣльцами. Послѣдніе для этой цѣли имѣли своры собакъ, особо обученныхъ для травли негровъ. Плантаторы такъ страшно ненавидѣли своихъ рабовъ, что назначали иногда большія деньги даже «за голову» бѣглаго негра, что-бы только убѣдиться, что ихъ жертва не ушла изъ рукъ живою. Очень часто несчастные негры скрывались отъ своихъ преслѣдователей въ непроходимыхъ болотахъ. Г. Ивановъ въ своей книгѣ приводитъ стихотвореніе американскаго поэта Лонгфелло изображающее одинъ изъ безчисленныхъ эпизодовъ печальныхъ исторій, разыгрывавшихся въ то время въ Америкѣ. Вотъ это стихотвореніе.
Въ Проклятомъ Болотѣ, въ трущобѣ лѣсной
Бѣжавшій невольникъ лежалъ.
Онъ видѣлъ — костеръ зажигали ночной;
Онъ слышалъ собакъ, за нимъ рыскавшихъ, вой,
И топотъ коней различалъ.
Гдѣ свѣтятся искры блудящихъ огней,
Въ болотной травѣ подъ кустомъ,
Гдѣ лѣпится мохъ у древесныхъ корней,
И лозы — всѣ въ пятнахъ, какъ кожа у змѣй,
Ползутъ по кедровымъ стволамъ;
Куда человѣкъ заглянуть бы не смѣлъ,
Гдѣ въ зыбкой трясинѣ кругомъ
Увлаженный дернъ подъ ногами скрипѣлъ, —
Въ колючей и вязкой травѣ онъ засѣлъ,
Какъ звѣрь въ логовищѣ своемъ.
Несчастный старикъ истомленный, — больной;
Лицо все въ глубокихъ рубцахъ,
Какъ въ клеймахъ позорныхъ; одеждой худой
Не могъ онъ прикрыть и позоръ свой другой —
Слѣды отъ бича на плечахъ.
Свѣтло и прекрасно на свѣтѣ всему,
Свобода и радость есть всѣмъ!
Вотъ бѣлка скакнула, — вотъ въ сонную тьму
Пѣснь вольная птицъ донеслася къ нему,
А онъ — неподвиженъ и нѣмъ!
Разсвѣта не видѣлъ онъ въ жизненной мглѣ,
Въ неволѣ, въ цѣпяхъ, подъ бичомъ…
Какъ Каинъ, проклятье онъ несъ на челѣ,
Безвыходнымъ рабствомъ придавленъ къ землѣ,
Какъ колосъ тяжелымъ цѣпомъ!
Въ Цинциннати къ тому времени, какъ переселилась туда семья Бичеръ, было уже много защитниковъ рабовъ. Существовала даже газета, ставившая себѣ цѣлью защиту ихъ интересовъ. Устраивались публичныя лекціи и школы для негровъ и ихъ дѣтей. Многіе изъ молодыхъ людей, владѣвшихъ неграми, отпускали ихъ на волю. Угнетатели негровъ видѣли во всемъ этомъ ущербъ своимъ интересамъ и приходили въ ярость. Они старались всѣми средствами повредить своимъ противникамъ. Такъ, напр., они, пользуясь бѣдностью и невѣжествомъ простаго народа, подкупали его; неразумная толпа бросалась и громила дома самыхъ лучшихъ гражданъ. Все это видѣла Гарріетъ, и у нея давно являлось желаніе выступить на защиту справедливости. Въ это время у нея вмѣстѣ съ сестрой была школа, въ которой дѣти бѣлыхъ учились вмѣстѣ съ дѣтьми негровъ. Уже это было великимъ дѣломъ: будущій господинъ пріучался видѣть въ негрѣ такого же человѣка, какъ онъ самъ. Но Гарріетъ этимъ не удовлетворялась. Ей хотѣлось написать книгу, чтобы подѣлиться со всѣми тѣмъ, что она знала о жизни рабовъ. Ей приходилось уже немного писать на разныя темы, но особеннымъ успѣхомъ она не пользовалась, потому что у нея не было большого литературнаго таланта.
Однако ей не скоро удалось приняться за книгу о неграхъ. Въ 1836 г. она вышла замужъ за профессора богословіи Стоу, а затѣмъ пошли дѣти, болѣзни, бѣдность, такъ что у нея не оставалось ни минуты досуга. А между тѣмъ ненаписанная книга мучила Гарріету. Она чувствовала, что должна ее написать, что она не найдетъ себѣ нигдѣ покоя, пока не напишетъ. Ей было уже 40 лѣтъ, когда она принялась за работу. Побудило ее къ этому изданіе новаго жестокаго закона въ Соединенныхъ Штатахъ противъ рабовъ. По этому закону рабъ не могъ уже нигдѣ въ Америкѣ найти себѣ убѣжища, а отправлялся полиціей назадъ, къ прежнему хозяину, какъ бы онъ ни былъ жестокъ.
«Бичеръ-Стоу безпрестанно читала въ письмахъ родственниковъ — пишетъ г-нъ Ивановъ — разсказы о страшныхъ сценахъ, вызванныхъ закономъ о бѣглыхъ неграхъ. Особенные ужасы происходили въ большихъ городахъ. Здѣсь легче было преслѣдовать бѣглецовъ, чѣмъ въ лѣсахъ и степяхъ, и здѣсь въ распоряженіи преслѣдователей всегда оказывалась толпа нищихъ и бѣдняковъ, готовая за кусокъ хлѣба на всевозможныя услуги».
«Даже въ такомъ громадномъ и просвѣщенномъ городѣ, какъ Бостонъ, возможны были возмутительнѣйшіе факты».
«Здѣсь уже въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ жилъ негръ и торговалъ глиняной посудой. Никто не могъ пожаловаться на негра, честнымъ трудомъ кормившаго свою семью».
«Вдругъ онъ получаетъ извѣстіе, что его прежній владѣлецъ желаетъ его вернуть къ себѣ на основаніи только что изданнаго закона».
«Бѣднякъ приходитъ въ ужасъ и немедленно рѣшается бѣжать въ Канаду. Стояла жестокая зима; негръ не осмѣливается воспользоваться обычными путями сообщенія и на виду у всѣхъ отправиться въ англійскія владѣнія. Начинается рядъ невыносимыхъ страданій, борьба съ голодомъ и холодомъ. Предпріятіе кончается трагически: бѣглецъ отмораживаетъ себѣ ноги и остается калѣкой на всю жизнь».
«Все это узнаетъ Бичеръ-Стоу. Ея уже давно возмущенное сердце на этотъ разъ подсказываетъ ей рѣшительный планъ. Она безусловно и немедленно примется за работу. Цѣлые дни она живетъ подъ сильнѣйшимъ впечатлѣніемъ страшныхъ извѣстій».
«Домашнія хлопоты идутъ своимъ чередомъ; дни Бичеръ-Стоу, какъ всегда, переполнены всевозможными нуждами по хозяйству, заботами о дѣтяхъ, — но воображеніе усиленно работаетъ надъ другими сценами и героями».
«Съ теченіемъ времени писательница сживается съ ними, будто съ своимъ домомъ и своей семьей. Еще она не принялась за книгу, но предъ ней уже проходитъ рядъ событій, какія она изобразитъ. Вся исторія бѣднаго Тома быстро складывается въ ея сердцѣ раньше, чѣмъ явится на судъ публики».
«Однажды Бичеръ-Стоу была въ церкви. Богослуженіе на этотъ разъ казалось ей особенно трогательнымъ; слова Священнаго писанія проникли въ душу, — и вдругъ въ мысляхъ писательницы явилась цѣлая сцена смерти дяди Тома».
«Бичеръ-Стоу, несомнѣнно, раньше передумала всѣ подробности, но никогда еще такъ ярко ей не представлялось одно изъ самыхъ трогательныхъ событій будущей исторіи».
«Она до такой степени потрясена, что едва не разрыдалась вслухъ среди толпы молящихся. Она спѣшитъ домой, немедленно хватается за бумагу и перо и изображаетъ смерть негра въ точности, какъ она только что представилась ея воображенію; потомъ собираетъ дѣтей и читаетъ имъ написанное».
«Это былъ первый разсказъ изъ „Хижины дяди Тома“ и первая публика».
«Двое дѣтей, которымъ было отъ десяти до двѣнадцати лѣтъ, едва прослушали разсказъ, прерывая чтеніе матери слезами».
« — О мама! — воскликнула дѣвочка, — на свѣтѣ ничего нѣтъ ужаснѣе рабства»!
«Такъ началась знаменитая книга, — началась съ конца: первый разсказъ былъ крикомъ растроганнаго сердца, — и вся боль, вся глубина чувства, заключенная въ простую повѣсть, — немедленно сообщилась читателямъ».
Такъ была написана «Хижина дяди Тома», сначала напечатанная въ газетѣ, а потомъ изданная отдѣльной книгой. Она, какъ искра, брошенная въ готовый костеръ, зажгла все европейское и американское общество. Всѣ, кто въ одиночку и втихомолку сочувствовали рабамъ, не смѣя заговорить о своемъ сочувствіи громко, теперь сразу объединились и примкнули къ писательницѣ. Защитники негровъ добились запрещенія торговать людьми и вывозить ихъ изъ Африки. Но на практикѣ торговля еще долго продолжалась, только съ большими предосторожностями. Негровъ набирали на корабль связанныхъ и сложенныхъ другъ на друга, какъ тюки, и такъ везли, почти безъ пищи и питья:, въ Америку. Большинство изъ нихъ не выдерживали и умирали по дорогѣ. Негроторговцы вздыхали по «убыткамъ», но никто не жалѣлъ погибающихъ людей! Иногда «убытки» бывали еще больше. Встрѣтившись съ военнымъ кораблемъ, преслѣдовавшимъ такихъ промышленниковъ, торговцы топили въ Морѣ несчастныхъ негровъ, какъ запрещенный грузъ!
Рабовладѣльцы, которымъ, конечно, было очень невыгодно освобожденіе рабовъ, пришли въ страшное негодованіе отъ книги Бичеръ-Стоу. Они осыпали писательницу градомъ насмѣшекъ, оскорбленій и клеветъ, и старались доказать въ печати, что ея книга — выдумка. Но ей нечего было бояться этой травли, потому что на ея сторонѣ была правда и жизнь. Она ничего не выдумывала, а только разсказала то, что было. Всѣ это чувствовали и понимали, потому такъ и сочувствовали ея разсказу. Не понимали же или, лучше сказать, дѣлали видъ, что не понимаютъ, толы") тѣ, кому невыгодно было понимать, т. е. рабовладѣльцы.
Когда Бичеръ-Стоу поѣхала первый разъ, написавши свою книгу, въ Англію, ее привѣтствовали и засыпали цвѣтами богатые и бѣдные, знатные и простые люди. Въ Шотландіи къ ней на-встрѣчу выходили изъ деревень крестьяне и ремесленники.
Это единодушное вниманіе глубоко трогало ее. Она сама удивлялась что правдивая, отъ души написанная книга можетъ оказывать такое вліяніе на души людей… Бичеръ-Стоу послѣ выхода своей книги получала множество сочувственныхъ писемъ со всѣхъ концовъ свѣта, среди нихъ было много писемъ дѣтей; эти письма особенно трогали ее.
«Она выражала надежду, — читаемъ мы въ той-же книгѣ г-на Иванова — что они по ея книгѣ, научились помнить о бѣдныхъ и угнетенныхъ и сострадать къ нимъ. Когда эти маленькіе читатели выростутъ, они сдѣлаютъ все въ пользу несчастныхъ, что только будетъ въ ихъ силахъ.»
Между тѣмъ взаимное ожесточеніе защитниковъ рабовъ и ихъ притѣснителей достигло крайней степени. Въ 1861 г., когда президентомъ Сѣверо-Американскихъ Штатовъ сдѣлался Аврамъ Линкольнъ, между двумя партіями произошла война. Длилась, она два года и закончилась побѣдой защитниковъ и повсемѣстной отмѣной рабства.
Гарріетъ Бичеръ-Стоу отпраздновала побѣду вмѣстѣ со своими друзьями и не мало еще успѣла поработать на пользу освобожденныхъ негровъ. Не всѣмъ суждено дожить до такого счастья, чтобы видѣть торжество своего самого дорогого дѣла. Умерла она лѣтомъ 1896 г., доживъ до 85 лѣтъ. Но ея имя еще долго останется жить среди людей, какъ навѣрное останется въ ихъ памяти и позорное время рабства. Въ этомъ послѣднемъ воспоминаніи — очень много тяжелаго. Тяжело сознаніе, что люди могли дойти до такой жестокости по отношенію къ своимъ ближнимъ, что мракъ, навѣянный ими, такъ долго царствовалъ надъ землей, и что другіе, болѣе справедливые, были долго не въ силахъ его разсѣять. Но въ воспоминаніяхъ объ этомъ позорѣ есть и нѣчто утѣшительное. Все-таки, значитъ, жизнь движется впередъ, къ лучшему, и люди своими силами могутъ этому содѣйствовать. Наступила минута, когда существованіе рабства сдѣлалось дальше невозможнымъ. Хвала всѣмъ, кто старался приблизить эту минуту, и прежде всего — хвала гуманной писательницѣ Гарріетъ Бичеръ-Стоу, которую г-нъ Ивановъ совершенно справедливо называетъ «учителемъ взрослыхъ и другомъ дѣтей». Трогательная исторія этой прекрасной жизни превосходно изображена въ книгѣ г-на Иванова, которую мы горячо рекомендуемъ нашимъ юнымъ читателямъ.