ГАНСЪ ХРИСТІАНЪ АНДЕРСЕНЪ,
править
2-го апрѣля (нов. ст.) исполнилось 70 лѣтъ съ тѣхъ поръ какъ геніальный сказочникъ Андерсенъ, всеобщій любимецъ во дворцахъ и хижинахъ, впервые увидѣлъ свѣтъ божій въ Одензе на островѣ Финненѣ. Конечно, знаменитый писатель въ теченіи семидесятилѣтняго поприща пробовалъ свои силы и въ другихъ родахъ, создавая, напр., романы, драмы и путевые очерки; но все это мало извѣстно за предѣлами его тѣсной родины. Сказки же покорили ему сердца всего земнаго шара. Здѣсь онъ по истинѣ поэтъ Божіею милостью, ибо признанъ не одними лишь немногими избранными, но всѣми народами въ совокупности. Съ гордостью называютъ его Датчане своимъ Андерсеномъ, но не имъ однимъ принадлежитъ онъ — истинный поэтъ принадлежитъ всему человѣчеству.
Сыну бѣднаго башмачника въ Одензе не легко было достигнуть высотъ, озаренныхъ солнцемъ славы. Отецъ его держался пословицы: «дно у работы — золотое» и мальчуга Гансъ Христіанъ долженъ былъ сильно работать молоткомъ и дратвой. Это конечно ему не мѣшало улавливать носившіеся въ его мысляхъ поэтическіе образы, но тѣмъ не менѣе, онъ лишь по смерти отца могъ послѣдовать внутреннему голосу, звавшему его въ высшія сферы.
Еще девяти лѣтъ отъ роду Андерсенъ считалъ себя поэтомъ и въ то время писалъ комедіи. Первую трагедію изготовилъ онъ по разсказу тетушки Бункефлодъ, вдовы датскаго писателя, разсказавшей ему трогательную исторію. Въ то время онъ посѣщалъ школу для бѣдныхъ въ Одензе и заходилъ къ тетушкѣ Бункефлодъ въ часы отдохновенія убирать ея комнаты, за что добрая женщина давала ему поѣсть и разсказывала исторіи. Въ первой трагедіи онъ уморилъ отъ восьми до двѣнадцати дѣйствующихъ лицъ, но впослѣдствіи отвыкъ отъ такой жестокости. Публика тоже не была признательна автору: уличные мальчишки дразнили его «комедіянщикомъ», а школьный учитель, которому онъ поднесъ стихи въ день рожденія, начисто высмѣялъ поэта. Вскорѣ умеръ отецъ, а мать, не имѣя средствъ содержать молодаго Андерсена, послала его на фабрику. Здѣсь онъ, обладая прекраснымъ голосомъ, сталъ было забавлять рабочихъ пѣснями и декламаціей изъ Гольберга — въ награду ему посыпались толчки — онъ убѣжалъ съ фабрики. Ему было уже двѣнадцать лѣтъ, онъ проглотилъ всѣ книги какія попадались подъ руку, и не имѣя средствъ исполнить свое завѣтное желаніе — поступить на сцену — самъ смастерилъ себѣ кукольный театръ и сидѣлъ дома, ставя на немъ цѣлыя пьесы Шекспира: «Король Лиръ» и проч. Мать Андерсена въ это время снова вышла замужъ — и вотчимъ предназначилъ своего пасынка въ портные. Ко дню конфирмаціи, Андерсенъ получилъ отъ полковника Гёнгъ-Гюльденберга (брата поэта) въ подарокъ первые сапоги и приличное платье; радость его была такъ велика, что онъ нарушалъ богослуженіе, то и дѣло показывая всѣмъ предстоящимъ и самому пастору новые свои сапоги и невыразимыя. Это настроеніе впослѣдствіи изображено имъ въ сказкѣ: «Красные башмачки». Мало по малу скопилъ онъ 13 рейхсталеровъ и осадилъ свою мать просьбами отпустить его въ Коппенгагенъ, съ тѣмъ чтобы онъ поступилъ на сцену и стать «знаменитымъ человѣкомъ». Та обратилась къ гадалкѣ и только тогда дала позволеніе, когда предсказательница напророчила «что Одензе нѣкогда будетъ иллюминованъ въ честь Андерсена». 5-го сентября 1810 г. пришелъ онъ въ Коппенгагенъ и былъ встрѣченъ — плюхами; какой-то мальчишка изъ мясной лавки закатилъ ему двѣ пощечины, ошибочно принявъ его за другаго. Тутъ онъ пошелъ къ театру, и благоговѣйно осмотрѣвъ снаружи зданіе, представился директору — но тотъ нашелъ его слишкомъ худощавымъ: всякая надежда пропала. Въ отчаяніи онъ купилъ себѣ билетъ въ раёкъ и пошелъ смотрѣть балетъ «Павелъ и Виргинія»; разлука любящихъ сердецъ до того его растрогала, что онъ расплакался навзрыдъ и разсказалъ собравшейся публикѣ всю свою исторію. Тогда онъ вспомнилъ о своемъ голосѣ и явился къ професору Сибони, какъ разъ къ обѣду, въ которомъ участвовали Ваггезень и Вейзе. Его допустили къ столу, онъ пѣлъ и игралъ на потѣху присутствовавшихъ, причемъ Вейзе собралъ ему 70 талеровъ. Въ Коппенгагенѣ въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ онъ дѣлилъ судьбу многихъ великихъ людей, которые, въ борьбѣ за пальму первенства, испиваютъ до дна всю горечь житейскихъ заботъ.
Но послушаемъ разсказъ самого Андерсена о томъ, какъ онъ сдѣлался писателемъ:
«Знаете, откуда я почерпнулъ тему перваго своего произведенія? Изъ жизни. Школьное время, по ходатайству профессора Сибони, я провелъ въ домѣ одного изъ почетнѣйшихъ купцовъ въ Коппенгагенѣ. Семейство это состояло изъ мужа, жены и ребенка. Я очень люблю дѣтей, — крошка, видя меня ежедневно, скоро замѣтила это — и я сталъ ея лучшимъ, единственнымъ другомъ. Отецъ? Онъ конечно любилъ свое дитя — но ему не хватало времени выказывать свою нѣжность; а мать питала въ своемъ сердцѣ такъ сказать двѣ любви, какъ нельзя лучше уживавшіяся вмѣстѣ, что впрочемъ часто случается съ женщинами: любовь къ мужу и любовь къ обществу. Она принадлежала къ тѣмъ несчастнымъ созданіямъ, для которыхъ какъ бы нарочно выдуманы нервныя болѣзни, когда эти дамы случайно принуждены бываютъ оставаться наединѣ съ собою, — къ тѣмъ женщинамъ, для которыхъ развлеченіе безъ устали становятся потребностью жизни, а иначе онѣ дѣлаются жертвами того нервознаго состоянія, той душевной болѣзни, что англичане такъ вѣрно называютъ сплиномъ»
"До самого рожденія дочери, она еще не пропускала ни одного бала, ни одного концерта. Въ Коппенгагенѣ разсказывали, что дитя родилось между двумя кадрилями. Она любила свою дочку, она ласкала крошку Мэри и наряжала ее какъ куклу; но выѣзды не позволяли ей быть матерью. Такимъ образомъ я сталъ единственнымъ другомъ маленькаго существа, а дитя — моимъ добрымъ ангеломъ. Еслибъ вы только видѣли Марію! Бѣлокурая кудрявая головка съ крошечнымъ ротикомъ и большими голубыми глазами, смѣющіяся ямочки на щекахъ — надо кисть Мурильо или рѣзецъ Кановы, чтобы изобразить это.
"Когда маленькая «Лоло» — такъ я шутя называлъ ребенка — была со мною, я воскресалъ, въ сердце моемъ вѣяла весна. Однажды я отправился на короткую поѣздку съ поэтомъ Гюльденбергомъ, который училъ меня датскому и нѣмецкому языкамъ. Разлука съ ребёнкомъ показалась мнѣ невыносимо тяжелой — я любилъ Марію. Когда я вернулся чрезъ нѣсколько дней, мнѣ сказали, что ребенокъ заболѣлъ, — я поспѣшилъ въ комнату крошки — и Марія увидавъ меня радостно вскрикнула и обвила ручонками мою шею. Но радость эта была лишь вспышкою, дитя безсильно упало въ подушки. Марія была очень больна. Сонъ не смыкалъ усталыхъ, измученныхъ безсонницей глазокъ ребенка она мало и неохотно ѣла, личико ея исхудало, стало землистаго цвѣта и синеватые круги обозначились у глазъ. Видали ль вы больное дитя? Видали-ль вы молящій дѣтскій взглядъ, которымъ безпомощная крошка въ послѣдніе часы обводитъ все окружающее? Этими окружающими были я и сидѣлка. Мать, правда, заходила изрѣдка въ комнатку больной, говорила съ докторами и снова удалялась къ своимъ туалетнымъ упражненіямъ. Отца задерживали дѣла. На третій день моего пріѣзда, заходящее солнце освѣщало лишь призракъ синеватаго дѣтскаго личика, съ потухшими глазками: дыханіе стало едва замѣтнымъ, — еще одинъ мигъ — и кроткій ангелъ смерти разрѣшилъ бѣдняжку отъ ея страданій. Жизненному огоньку не хватало масла для горѣнія — легкое дуновеніе вѣтра — и онъ погасъ. Бѣдная Мэри!
"Я плакалъ о бѣдной дѣтской душкѣ — плакалъ объ ангелѣ, который такъ любовно осѣнялъ мою жизнь. Проходили дни, недѣли, а образъ «умирающаго ребенка» стоялъ передо мною. Неотступно видѣлся мнѣ молящій взглядъ безпомощной крошки, — взглядъ, искавшій матери, отца — и горестно погасшій, не находя ихъ. Во снѣ и на яву грезился мнѣ этотъ взоръ — онъ жиль во мнѣ — и я думалъ сохранить эту жизнь, изобразивъ его насколько я въ силахъ. Такъ произошло мое «Умирающее дитя».
Чувствуете ли вы, читатель, что только дѣтской чистотѣ великаго поэта доступно изображеніе такихъ по видимому простыхъ, а въ сущности глубочайшихъ и сильныхъ ощущеній?
Въ теченіи перваго года своей жизни въ Коппенгагенѣ Андерсенъ переслалъ въ театральную дирекцію до 12 драмъ, которыя всѣ были разумѣется отвергнуты: наконецъ, одинъ изъ членовъ ея, Коллинъ, согласился прослушать написанную имъ сказку, признать въ ней нѣкоторый талантъ, и вмѣстѣ, съ Сибони доставилъ Андерсену возможность посѣщать латинскую школу въ Слагельзе, подъ управленіемъ славившагося знаніемъ сѣверныхъ нарѣчій и исторіи, проповѣдника Мюллера. Мюллеръ же сталъ платить и первый гонораръ за труды Андерсена — по полталера за каждую сказку. Иногда, если сказка особенно ему нравилась, онъ повышалъ плату до талера. Такъ произошли эти знаменитыя сказки, которыя Мюллеръ называть «соннымъ порошкомъ для дѣтей». Выслушавъ «Умирающее дитя», Мюллеръ впервые прослезился — и этимъ-то первымъ слезамъ признанія обязанъ Андерсенъ начатомъ своей славы. Въ 1830 году появилось первое изданіе его стихотвореній и сказокъ, принятыхъ публикою съ небывалымъ восторгомъ. Въ 1831 году предпринялъ онъ первую поѣздку по сѣверной Германіи, гдѣ его встрѣтили какъ роднаго Шамиссо въ Берлинѣ и Людвигъ Тикъ въ Дрезденѣ. Въ Веймарѣ познакомился онъ съ Бертольдомъ Ауэрбахомъ, который, подобно Андерсену, укореняясь въ народной жизни, очаровывать уже всѣхъ своими «сельскими разсказами». Датѣе Андерсенъ объѣхать Швейцарію, Италію, Испанію, посѣтилъ Востокъ и даже Африку, всюду собирая перлы, такъ щедро разсыпаемые имъ впослѣдствіи на страницахъ своихъ сказокъ. «Путевые очерки» его отличаются острою наблюдательностью и глубиной поэтическаго чувства. Снова объѣхать онъ Парижъ. Берлинъ, Веймаръ, Вѣну, Римъ и Неаполь, въ которыхъ сосредоточивалась жизнь цивилизованнаго міра, и всюду принимали его какъ всемірнаго поэта.
Изъ прочихъ произведеній Андерсена замѣчательны романы и повѣсти: «Импровизаторъ» (1834), сюжетъ котораго датъ Андерсену знаменитый соотечественникъ его, скульпторъ Торвальдсенъ, — «О. Т.» (1836), «Только скрипачъ» (1837), «Базаръ поэта» (1842), «Собраніе разсказовъ» (1851), «Быть или не быть» (1857); затѣмъ автобіографіи: «сказка объ моей жизни» (1847) и «Ливсъ Евентиръ» (1844); наконецъ «Стихотворенія» и «Путевые очерки».
Не смотря на семидесятилѣтній возрастъ, годы почти не измѣнили великаго поэта: только сѣдины и нѣсколько согбенная осанка обличаютъ ихъ. Ясное, открытое чело его до сихъ поръ свидѣтельствуетъ о дѣтской чистотѣ души. Дѣтей любитъ онъ больше всего на свѣтѣ. Въ домѣ его зачастую они кишмя кишатъ, и цѣлый шкафъ лакомствъ постоянно готовъ къ ихъ услугамъ. Предсказаніе гадалки сбылось буквально: въ пятидесятыхъ годахъ, когда поэтъ, посѣтилъ свою родину, городъ Одензе былъ иллюминованъ въ честь Андерсена — это лучшее и неизгладимѣйшее изъ его воспоминаній о своей славѣ.