Д. (3 іюля 1743 г., † 12 іюля 1816 г.), сынъ офицера, родился въ Казани. Изъ оставленныхъ имъ записокъ видно, что первымъ воспитателемъ его былъ сосланный въ каторгу нѣмецъ Рузэ; послѣдующее образованіе лишь немногимъ дополнило тѣ научныя свѣдѣнія, которыми могъ надѣлить его первый учитель. Въ очень раннемъ юношескомъ возрастѣ Д. поступилъ въ гвардію въ Петербургѣ, 10 лѣтъ прослужилъ солдатомъ; дослужившись до офицерскаго чина, онъ ѣздилъ съ Бибиковымъ для усмиренія Пугачева, попалъ подъ судъ, переведенъ былъ въ гражданскую службу, въ сенатъ, потомъ, повышаясь, занялъ мѣсто губернатора Олонецкой, затѣмъ Тамбовской губер., вновь попалъ подъ судъ, былъ отставленъ, потомъ за стихи сдѣланъ статсъ-секретаремъ, затѣмъ сенаторомъ и, наконецъ, при Павлѣ I министромъ юстиціи. Отставленный уже въ преклонномъ возрастѣ Александромъ I, онъ переѣхалъ въ свое имѣніе Новгородской губерн., гдѣ и умеръ.
Писать стихи Д. началъ еще служа солдатомъ, но извѣстность его началась уже много позднѣе, когда была написана ода „На смерть князя Мещерскаго“; затѣмъ послѣдоваль цѣлый рядъ одъ и др. поэтическихъ произведеній: „Властителямъ и Судіямъ“, „На рожденіе порфиророднаго отрока“, „Фелица“, „Богъ“, „Видѣніе Мурзы“, „Памятникъ“, подражанія Анакреону, попытки драматическихь произведеній и др. „Д., — говорить Бѣлинскій, — истинно великій поэтъ, но въ возможности, а не въ дѣйствительности“. Его поэтическое дарованіе указало ему, что прежняя пышная риторика не была истинной поэзіей, и потому онъ безсознательно стремится ввести болѣе простую рѣчь, прибѣгаетъ къ жизненнымъ образамъ, къ тѣмъ выраженіямъ, которыя не допускались прежними піитами. Онъ пробуетъ рисовать русскія картины, русскіе нравы, зиму, подъ холоднымъ дыханіемъ которой „на коврахъ полей зеленыхъ лежить разсыпанъ бѣлый пухъ“, идиллическую русскую деревню, гдѣ „запасшися крестьянинъ хлѣбомъ, ѣстъ добры щи и пиво пьетъ“. Но въ большинствѣ своихъ произведеній онъ только указывалъ, чѣмъ можеть быть поэзія; самъ же не былъ въ состояніи вполнѣ отрѣшиться отъ напыщенности и риторики прежнихъ поэтовъ уже по одному тому, что жизнь придворнаго поэта заставляла его избирать наиболѣе частой темой своихъ стиховъ славословіе сильныхъ міра сего. За нимъ ухаживали, его ласкали только въ надеждѣ на поэтическое воспѣваніе тѣхъ доблестей, которыми, по собственному мнѣнію, обладали лица, ласкавшія поэта. Вслѣдствіе этого во многихъ произведеніяхъ Д—на содержаніе ничтожно, паѳосъ фальшивъ, форма напыщенна. Тамъ, гдѣ отъ славословія онъ переходить къ изображенію дѣйствительности, онъ обличаетъ тѣ же язвы, которыя отмѣчались его предшественниками: чванство и эгоизмъ вельможъ, которымъ „мигъ покоя своего пріятнѣй, чѣмъ въ исторьи вѣки“, лихоимство чиновниковъ, несправедливость судей, сибаритство и роскошь тѣхъ, кому „откупъ вновь приноситъ сибирски горы серебра“. Но въ этихъ обличеніяхъ, написанныхъ превосходнымъ для своего времени стихомъ, не было той силы и убѣжденности, которыя мы видимъ въ произведеніяхъ даже такихъ небольшихъ сравнительно съ Д—мъ величинъ, какъ Капнистъ или Сумароковъ. Для него поэзія была только „пріятна, сладостна, полезна, какъ лѣтомъ вкусный лимонадъ“. И тѣмъ не менѣе Д. былъ, какъ выразился Бѣлинскій, „первымъ живымъ глаголомъ русской поэзіи“, потому что онъ впервые заговорилъ живымъ языкомъ, пользуясь простыми и естественными образами.
ГАВР. РОМ. ДЕРЖАВИНЪ. {изображеніе}
.jpg)