Габриэль Оливье (Бурже)/ДО

Габриэль Оливье
авторъ Поль Бурже, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: французскій, опубл.: 1890. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: журнал «Сѣверный Вѣстникъ», №№ 1-2, 1890.

ГАБРІЭЛЬ ОЛИВЬЕ.

Разсказъ Поля Буржэ.

I.

На террасѣ Верекіевской виллы, прозванной «Верекіевской Дурью», съ тѣхъ поръ какъ раззорился князь, толпились гости. Праздникъ, который давала молодая графиня Сальвертъ, теперешняя обитательница этого страннаго мраморнаго дворца, выстроеннаго, по бѣшенной фантазіи рехнувшагося богача, въ окрестностяхъ Флоренціи, пришелся въ одинъ изъ самыхъ прекрасныхъ и лучезарныхъ дней только что начавшейся весны. Нѣжно-голубое небо простиралось надъ живописными купами блѣдныхъ маслинъ и темныхъ кипарисовъ, между которыми виднѣлись тамъ и сямъ красивыя виллы. Вдали, на самомъ краю горизонта, блестѣлъ подъ солнечными лучами соборный куполъ древней Тосканской столицы и весело искрился Арно, среди богатой зелени Кассине.

Около ста человѣкъ ходили взадъ и впередъ, наслаждаясь ароматнымъ весеннимъ воздухомъ или тѣснились въ большой палаткѣ съ роскошно убраннымъ цвѣтами буфетомъ. Передъ этой палаткой, раскинутой въ самомъ концѣ террасы, четыре неаполитанскихъ музыканта пѣли національные романсы, акомпанируя себѣ на мандолинѣ, двухъ скрипкахъ и віолончели. Толстые, здоровенные, съ лоснящимися лицами и въ пестрой полу-модной, полу-ответшалой одеждѣ, очевидно подаренной щедрыми покровителями, въ рѣжущихъ глаза галстукахъ и большихъ перстняхъ съ фальшивыми брилліантами, они играли и пѣли безъ устали, не какъ наемники, а какъ любители для собственнаго удовольствія.

По временамъ одинъ изъ нихъ танцовалъ подъ звуки южныхъ народныхъ мелодій, которыя въ этой блестящей обстановкѣ казались еще пламеннѣе и мелодичнѣе. Но свѣтское общество, собравшееся на этой террасѣ и среди котораго были представители и представительницы десяти различныхъ національностей, какъ всегда бываетъ въ Космополисѣ, называющемся Флоренціей, не обращало никакого вниманія на эту музыку и весело болтало, раздѣлившись на группы въ пять и шесть человѣкъ; были и парочки, но онѣ гуляли внизу, въ аллеяхъ сада, между кустами цвѣтущей сирени и бѣлыхъ статуй, прятавшихся въ свѣжей зелени. Это придавало празднику графини Сальвертъ оттѣнокъ современнаго Декамерона, которому не доставало только красивыхъ костюмовъ, поэтическаго настроенія и прелестной наивности старинныхъ декамероновъ.

— Какія извѣстія о дипломатическомъ столкновеніи между Россіей и Англіей, сэръ Артуръ? говорилъ, съ чашкой чая въ рукахъ, одинъ изъ самыхъ изящныхъ мужчинъ, находившихся на террасѣ.

Онъ былъ высокаго роста, худощавый, прекрасно сложенный, въ черномъ сюртукѣ, рельефно обрисовывавшемъ его статную фигуру и съ одной изъ тѣхъ физіономій, которыя не обнаруживаютъ возраста, благодаря доведенному до совершенства искусству поддерживать себя туалетными ухищреніями; его орлиный профиль смутно напоминалъ, даже подъ современнымъ цилиндромъ, старинные портреты вельможъ XVII вѣка и дѣйствительно, маркизъ Генри Бонивэ былъ прямымъ потомкомъ знаменитаго друга Франциска I.

Тотъ, котораго онъ называлъ сэромъ Артуромъ былъ длинновязый оригинальный англичанинъ, съ широкими костями, что ясно доказывалось его руками и ногами, въ экцентричномъ костюмѣ, состоявшемъ изъ широкихъ панталонъ, короткаго пиджака стариннаго фасона и громадныхъ воротниковъ, придававшихъ ему видъ франта временъ директоріи. Гладкое, обнаженное лицо его дышало такой гордой до дерзости самоувѣренностью, что этотъ тридцатилѣтній человѣкъ, казалось, говорилъ всѣмъ и каждому: «Посмотрите на меня, я сэръ Артуръ Страбэнъ, баронетъ; у меня двадцать пять тысячъ фунтовъ стерлинговъ годоваго дохода; я родственникъ двумъ герцогамъ и безчисленному количеству лордовъ; я кончилъ курсъ въ Оксфордѣ и у меня мускулы настоящаго атлета. Какъ же мнѣ не быть выше васъ всѣхъ».

— Нѣтъ, маркизъ, отвѣчалъ онъ на самомъ чистомъ французскомъ языкѣ, — если не считать остроумной выходки русскаго посланника, который сказалъ принцу Уэльскому: «Если Англія одолжитъ намъ денегъ, а мы одолжимъ ей солдатъ, то можно воевать». Вотъ до чего мы дошли, благодаря политики Гладстона. Бѣдный лордъ Биконсфильдъ! Еслибъ Англія не была первой страной въ мірѣ, то ее давно уходила-бы Гладстоновская политика.

— Вы не очень любезны къ Франціи, замѣтила молодая женщина, подойдя къ нимъ; но неужели вы думаете, что я принимаю васъ для того, чтобы вы разговаривали между собою о политикѣ, какъ въ клубѣ? Посмотрите на графиню Соню; она не можетъ отдѣлаться отъ скучнаго Корегина, который все разсказываетъ ей анекдоты объ императорѣ Николаѣ, Пойдите къ ней и спасите ее подъ предлогомъ проводить ее въ буфетъ. А вы, маркизъ, скажите мнѣ, довольны ли вы маленькимъ праздникомъ, который устроила ваша ученица въ свѣтскомъ искусствѣ?

Говоря это, графиня курила папиросу въ маленькомъ янтарномъ мунштукѣ съ брилліантами. Хотя ей стукнуло уже двадцать пять лѣтъ и она была вдовою три года, графиня все еще походила на молодую дѣвушку. Бѣлокурая, съ веселыми голубыми глазами, блестѣвшими остроумной ироніей и граціозной таліей, ловко схваченной простымъ свѣтлымъ весеннимъ платьемъ, она дѣйствительно стояла передъ маркизомъ какъ школьница передъ учителемъ. Прищуривъ глаза, она съ наслажденіемъ курила и клубы бѣловатаго дыма окружали ее какъ-бы ореоломъ.

— Теперь, когда англичанинъ ушелъ, отвѣчалъ Бонивэ, я могу свободно сказать, что только парижанка можетъ устроить такой праздникъ.

— Нѣтъ, погода и прекрасное небо придаютъ здѣсь всему особую прелесть, произнесла молодая женщина съ улыбкой наивнаго удовольствія; вы смотрите на мой мундштукъ? Это — русская работа. Всюду брилліанты. Я выиграла его на пари у Николая Лобанова… Но, маркизъ, разскажите мнѣ, что новаго во Флоренціи?

— Исторія вашего пріятеля, князя Витали, отвѣчалъ маркизъ: повидимому, все, что остается отъ его большого состоянія, находится теперь въ маленькой шкатулкѣ, съ которой онъ никогда не разстается. Третьяго дня онъ перемѣнилъ свой номеръ въ отелѣ и забылъ въ старомъ помѣщеніи эту драгоцѣнную шкатулочку. Въ одиннадцать часовъ вечера, въ клубѣ, онъ вдругъ вспомнилъ о своей разсѣянности, тотчасъ отправился въ отель и постучалъ въ дверь своего прежняго номера. Въ немъ оказались новые жильцы: незаконная чета, скрывавшаяся отъ преслѣдованія. Вы можете себѣ представить, какой переполохъ надѣлалъ князь Витали. Бѣдная женщина едва не умерла отъ испуга. Наконецъ дѣло объяснилось, онъ получилъ свою шкатулочку и вернулся въ клубъ. Говорятъ, что въ шкатулочкѣ двадцать пять тысячъ франковъ и что кромѣ нихъ у него нѣтъ ни гроша.

— Графиня Сальвэртъ! Графиня Сальвэртъ! послышалось съ разныхъ сторонъ и молодая женщина, весело смѣявшаяся анекдоту о молодомъ итальянцѣ, который очень нравился ей по своей фантастической экцентричности, замѣтила, надувъ губки:

— Мнѣ не дадутъ позабавиться и пяти минутъ. Что такое? Въ чемъ дѣло?

— Фотографъ васъ ждетъ для группы.

— Хорошо, иду, сказала она. Бонивэ, вы встаньте здѣсь, а вы, Страбэнъ, тамъ. Князь Витали, хотите я прикажу принести шкатулку? Вы можете ее держать на колѣняхъ.

— А вы слышали?

— Тише, тише, воскликнула графиня.

Всѣ гости сгруппировались передъ палаткой и каждый придалъ своему лицу то выраженіе, которое по его мнѣнію наиболѣе шло къ нему: одинъ улыбался, другой задумчиво смотрѣлъ вдаль. Тутъ были типы всевозможныхъ расъ и ихъ легко было узнать по чертамъ, цвѣту лица и волосъ. Испанцы, поляки, русскіе, англичане, даже датчане и американцы стояли рядомъ предъ направленнымъ на нихъ объективомъ. Неаполитанскіе пѣвцы помѣстились въ одномъ уголкѣ, принявъ драматическую позу. Наступила безмолвная тишина.

— Готово, воскликнулъ фотографъ и тотчасъ прибавилъ: второй разъ. Готово.

Группа разсѣялась во всѣ стороны и праздникъ продолжался; музыканты начали снова играть и пѣть, а прерванные разговоры весело возобновились. Экипажи подвозили къ виллѣ опоздавшихъ гостей, а тѣ, которые забрались пораньше, стали уже разъѣзжаться. При выходѣ слышались восклицанія, ясно обнаруживавшія, какой горячкой свѣтскихъ удовольствій обуреваема космополитная Флоренція.

— Вы будете сегодня вечеромъ въ виллѣ Радецкой?

— Да, я обѣдаю у лэди Ардраганъ и кончу вечеръ у графини Кіаравалло.

— Хотите я васъ довезу до Кассинэ?

— Забросьте меня по дорогѣ къ баронессѣ Нюренбергъ.

— И каждый день одно и то же, сказалъ Бонивэ, садясь въ кабріолетъ сэра Артура Страбэна, который самъ правилъ великолѣпными кровными лошадьми; жизнь во Флоренціи — постоянный карнавалъ. Я право не понимаю, какъ мы всѣ не умремъ отъ усталости.

— А я еще собираюсь на сезонъ въ Лондонъ, отвѣчалъ англичанинъ; впрочемъ, мы къ этому привыкли. А скажите, прибавилъ онъ послѣ минутнаго молчанія, вы замѣтили, какъ часто графиня Сальвэртъ говорила съ княземъ Витали.

— Онъ красавецъ, замѣтилъ маркизъ, есть у васъ сигара?

— Есть; возьмите портсигаръ въ правомъ карманѣ, отвѣчалъ Страбэнъ?

Онъ только что ударилъ бичомъ лошадей и. онѣ такъ понесли, что онъ долженъ былъ удерживать ихъ обѣими руками.

— Въ верхнемъ маленькомъ отдѣленіи, продолжалъ онъ, вы найдете спички, которыя не гаснутъ на воздухѣ. Это новое лондонское изобрѣтеніе. Неужели вы дѣйствительно находите, что князь красавецъ?

II.

Послѣдній изъ гостей, именно князь Витали, которымъ обыкновенно Бонивэ дразнилъ Страбэна, только что уѣхалъ и графиня Сальвэртъ была одна въ маленькой гостиной, въ которой она’принимала своихъ близкихъ друзей. Эта комната казалась тѣмъ меньше, что она была очень высока и ее загромождала всякаго рода старинная мебель, собранная русскимъ богачемъ. Его пріемница измѣнила нѣсколько ея видъ, набросавъ всюду въ художественномъ безпорядкѣ богатыя матеріи, разставивъ на столахъ и шифоньеркахъ различныя драгоцѣнныя вещицы и фотографическіе портреты, а также помѣстивъ въ одномъ углу этажерку съ книгами въ роскошныхъ переплетахъ и въ простенькихъ оберткахъ библіотеки Вьесё. На стѣнахъ висѣло много картинъ, купленныхъ Верекіевымъ съ такимъ отсутствіемъ выбора, что рядомъ съ прекрасными произведеніями извѣстныхъ живописцевъ находились ни куда не годныя пачкатни. Одна только картина рельефно выдавалась своими свѣжими красками; это былъ портретъ графини Сальвертъ, работы извѣстнаго моднаго французскаго художника. Она была изображена въ бальномъ платьѣ въ профиль; ей очень нравился этотъ портретъ, напоминавшій ей то время, когда она была еще очень молодой женщиной. И теперь, лежа на кушеткѣ, она задумчиво смотрѣла на него, вспоминая о томъ, чѣмъ она была въ то время, когда писался портретъ.

Ей не было тогда и двадцати лѣтъ; она только что вышла замужъ за графа Сальвэрта, высокаго красиваго молодаго человѣка, котораго она выбрала себѣ въ мужья потому, что онъ былъ также богатъ, какъ она и также хорошо ѣздилъ верхомъ. Однимъ словомъ, это былъ приличный бракъ во всѣхъ отношеніяхъ; только Люси не любила своего мужа, а Сальвэртъ предавался пьянству съ горя, что въ его семьѣ было много сумасшедшихъ. Въ пьяномъ же видѣ на него находили припадки бѣшенства и онъ грозилъ убить всѣхъ. Еще теперь Люси съ ужасомъ вспоминала первую изъ тѣхъ страшныхъ сценъ, на которыхъ она присутствовала. Она только что вернулась съ одного изъ сеансовъ у живописца, написавшаго этотъ портретъ, и мужъ схватилъ ее такъ крѣпко за руку, что слѣды его пальцевъ виднѣлись болѣе двухъ недѣль. Съ тѣхъ поръ подобныя сцены разыгрывались почти безостановочно; она отъ испуга занемогла, а онъ грозилъ ее убить, если она кому-нибудь разскажетъ объ его припадкахъ. Мѣсяцы проходили за мѣсяцами и она постоянно находилась въ тревогѣ, боясь грубыхъ выходокъ мужа, который доходилъ до того, что подвергалъ ее побоямъ. Она уже думала искать спасенія въ самоубійствѣ или въ монастырѣ, какъ неожиданно Сальвертъ упалъ на прогулкѣ съ- лошади и его привезли домой мертвымъ. Увидавъ трупъ мужа она заплакала, но сама не знала отъ радости или горя.

Она была свободна, свободна въ двадцать два года и съ пяти милліоннымъ состояніемъ. Люси разомъ очутилась въ такомъ положеніи, которое могло доставить ей всѣ условія счастья. Она могла начать жизнь съизнова и дала себѣ слово хорошо устроить свою новую жизнь. Не смотря на ея видимое легкомысліе она была очень честная женщина. Она не хотѣла предаться всякаго рода удовольствіямъ, которыя были теперь ей такъ доступны, а желала снова выйти замужъ, но осторожно, благоразумно выбрать себѣ мужа. Она рѣшила на этотъ разъ не ошибиться и стала внимательно смотрѣть вокругъ себя своими голубыми глазами, дѣтскаго яснаго взгляда, которыхъ не могло омрачить горе. Однако, въ продолженіи четырехъ лѣтъ эти свѣтло сафировые глаза и сердце, котораго они служили символомъ, не остановились ни на какомъ выборѣ. Сама не отдавая себѣ отчета, графиня Сальвертъ находилась въ опасномъ положеніи. Она достаточно знала жизнь, чтобъ не быть семнадцатилѣтнимъ наивнымъ ребенкомъ, который танцуетъ на балахъ съ веселой безпечностью, но она вмѣстѣ съ тѣмъ не пріобрѣла настоящей свѣтской опытности. Несчастный бракъ до того напугалъ ее, что она инстинктивно боялась мужчинъ, а съ другой стороны сдерживая до сихъ поръ свои чувства, она могла легко поддаться всякой нѣжной ласкѣ. По всѣмъ этимъ причинамъ ей грозила двойная опасность; ее могла напугать истинная любовь своей грубой искренностью, а ловкое лицемѣріе было въ состояніи обойти ее.

Сумерки все болѣе и болѣе окружали ея портретъ темной дымкой. Нѣжное благоуханіе букета розъ, стоявшаго подлѣ въ венеціанской хрустальной вазѣ, нѣжно ласкалъ ее и она думала, все думала. Она видѣла себя въ первое время своего вдовства, когда она жила въ Парижѣ у своей матери г-жи Оливье. Люси никогда не могла сойтись съ своей свѣтской матерью, которая не подозрѣвая ея несчастной брачной жизни сожалѣла о ней, какъ о неутѣшной вдовѣ, а ея старинный домъ въ Сенъ-Жерменскомъ кварталѣ окружалъ молодую женщину смертельно скучной атмосферой. По этому она съ радостью воспользовалась случаемъ уѣхать въ Италію съ одной изъ своихъ тетокъ и ея сыномъ Габріэлемъ, двадцати лѣтнимъ чахоточнымъ юношей, котораго она привыкла считать своимъ младшимъ братомъ. Они провели зиму въ Римѣ и, когда здоровье Габріэля значительно поправилось, они переѣхали во Флоренцію, гдѣ графиня Сальвертъ наняла виллу князя Верекіева. Ей очень понравилась лихорадочная флорентинская жизнь съ ея чисто итальянской свободой и съ перваго дня вокругъ нея сталъ увиваться легіонъ поклонниковъ. Ихъ привлекали столько же ея милліоны, сколько ея хорошенькое лицо съ обворожительной улыбкой. Но они очень быстро улетучивались, испуганные ея гордымъ презрѣніемъ, не допускавшимъ и мысли о свѣтской интригѣ, а также ея веселостью, независимостью и страстью къ кокетству, которыя повидимому не гарантировали счастья ея будущему мужу. Особенно отпугивало жениховъ ея постоянное кокетничанье со всѣми, такъ какъ она всегда говорила съ усмѣшкой: «Если мой мужъ будетъ ревновать меня до свадьбы, то что-же будетъ потомъ?»

Въ настоящее время трое мужчинъ серьезно ухаживали за нею съ явнымъ намѣреніемъ жениться. Первый изъ нихъ былъ англичанинъ, сэръ Артуръ Страбэнъ, съ громаднымъ состояніемъ и историческимъ именемъ. Но зачѣмъ онъ одѣвался какъ его дѣдъ при Георгѣ III и зачѣмъ ясные голубые глаза этого рыжаго великана съ костлявымъ лицемъ, иногда сверкали такъ жестоко, что ей становилось страшно? Все-таки онъ былъ благородный и добрый человѣкъ. Его крупная, здоровенная фигура обнаруживала правильную жизнь полную длинныхъ путешествій и атлетическихъ упражненій. Къ тому-же какъ хорошо онъ ѣздилъ верхомъ и какъ ловко правилъ лошадьми. Она познакомилась съ нимъ въ Римѣ и онъ послѣдовалъ за нею во Флоренцію, гдѣ купилъ, заново устроилъ и богато обставилъ домъ считавшійся однимъ изъ лучшихъ въ городѣ. Лэди Страбэнъ! Это имя звучало прекрасно и обѣщало ей роскошную жизнь; но любила-ли она его? Вспоминая дикій взглядъ, по временамъ блуждавшій въ его глазахъ, она чувствовала, что холодъ пробѣгалъ по всему ея тѣлу. Образъ мужа невольно возставалъ передъ нею. «Но, говорила она себѣ, этотъ не пьетъ ничего кромѣ воды. Все-таки зачѣмъ у него такіе большіе воротнички и такой страшный взглядъ»?

Если сэръ Артуръ Страбэнъ возбуждалъ къ себѣ невольное уваженіе, то князь Антоніо Витали былъ прелестенъ во всѣхъ отношеніяхъ. Этотъ неаполитанецъ, съ мягкими ласкающими черными глазами, блѣдно-матовымъ цвѣтомъ лица поражалъ ее своей безконечной веселостью, фантастической рѣчью и мелодичнымъ голосомъ. Когда онъ пѣлъ народныя пѣсни своей родины, то возбуждалъ въ ея сердцѣ какое-то особое нѣжное чувство. Притомъ онъ обладалъ чисто итальянской утонченностью манеръ и когда онъ слегка подмигивалъ правымъ глазомъ, то она знала, что происходившій вокругъ нихъ свѣтскій разговоръ разставляетъ сѣти, но что онъ, князь Антоніо, никогда въ нихъ не попадетъ. Онъ принадлежалъ къ числу тѣхъ страстныхъ сластолюбцевъ, которые невольно увлекаютъ своей безпечностью, доведенной до геройскаго самоотверженія. Всѣмъ было извѣстно, что проживъ громадное состояніе болѣе для другихъ, чѣмъ для себя, онъ доѣдалъ послѣднія крохи своего богатства, какъ одинъ изъ героевъ Альфреда де-Мюссе, съ которыми наивно сравнивала его Люси. Но она была достаточно богата, чтобы позволить себѣ роскошь выйти замужъ за раззорившагося человѣка, если онъ дѣйствительно ей нравился, а съ княземъ Антоніо жизнь ей представлялась вѣчнымъ веселымъ праздникомъ. Были минуты, когда она думала, что провести всю жизнь среди смѣха, веселья музыки и танцевъ было всего пріятнѣе и тогда сердце влекло ее къ князю Витали, но въ другое время она думала о немъ не очень нѣжно, такъ какъ она увѣряла себя и другихъ, что имѣла возвышенную душу, способную на идеальныя стремленія. «Я не люблю его, увѣряла она себя: потому что не питаю къ нему одинаковыхъ чувствъ утромъ и вечеромъ, вчера и сегодня».

Оставался еще маркизъ Бонивэ, но любилъ-ли онъ ее? Иногда ей это казалось потому, что безъ любви нельзя было выражать ей столько нѣжнаго интереса. Но потомъ его аристократическая сдержанность побуждала Люси сомнѣваться въ его любви. Впрочемъ онъ повидимому и самъ считалъ, что между ними могутъ существовать только дружескія отношенія. Онъ всегда съ веселой улыбкой говорилъ, что въ его годы, на пятомъ десяткѣ можно быть только товарищемъ хорошенькой женщины. Но сколько дѣйствительно было ему лѣтъ? Она этого не знала и нельзя было прочесть его возрастъ на удивительно сохранившемся, красивомъ лицѣ, которое не испещрилось преждевременными морщинами отъ многочисленныхъ приключеній его веселой парижской жизни. Онъ былъ чѣмъ-то въ родѣ Донъ-Жуана если вѣрить свѣтской хроникѣ, но Командоръ уже явился ему въ лицѣ долговъ. Однажды утромъ маркизъ собралъ своихъ кредиторовъ, заплатилъ имъ все, что могъ и отсрочилъ остающійся долгъ. Онъ жилъ во Флоренціи, по его словамъ, изъ экономіи, такъ какъ желалъ поскорѣе освободиться отъ долговъ и окончить жизнь всѣми уважаемымъ патріархомъ. Въ настоящее время бывшій князь моды велъ жизнь самую скромную, безупречную, хотя занималъ двѣ комнаты въ старинномъ дворцѣ на Арно, убранныя съ утонченной роскошью; благодаря своей свѣтской опытности, онъ игралъ во Флоренціи роль верховнаго судьи во всемъ, что касалось изящества и аристократіи; онъ не искалъ этого положенія, созданнаго силой вещей, но и не отказывался отъ него. Отчего графиня Сальвертъ такъ подробно пересчитывала всѣ достоинства этого раззорившагося свѣтскаго франта? Быть можетъ потому, что она была вполнѣ женщина, хотя высоко честная, и что легенды объ его свѣтскихъ интригахъ плѣняли ея воображеніе; ей хотѣлось иногда узнать, что въ немъ могло возбудить пламенную любовь, бѣдной герцогини Лоро, которая сошла съума отъ его измѣны.

Въ сосѣдней комнатѣ раздались шаги и молодая женщина очнулась отъ своихъ мечтаній. Въ дверяхъ показался худощавый болѣзненный юноша. При видѣ Люси, изящная фигура которой бѣлѣлась на темномъ фонѣ сумерекъ онъ покраснѣлъ,

— Ты испугалъ меня Габріэль, сказала она со смѣхомъ: какой ты дикарь, ты не исполнилъ своего слова и не былъ на моемъ праздникѣ. Позвони пожалуйста и прикажи подать лампу. Съ какой эстетической англичанкой ты провелъ весь день? Какіе у тебя прекрасные цвѣты, прибавила она, указывая на букетъ бѣлой гвоздики, который онъ держалъ въ рукѣ.

— Я собралъ ихъ для тебя въ саду лэди Ральстонъ, отвѣчалъ онъ.

— Однако ты весь въ поту, сказала графиня Сальвэртъ, дотрогиваясь рукой до его лба съ нѣжностью сестры: пойди и поскорѣе переодѣнься. Ты настоящій ребенокъ, продолжала она гладя его по волосамъ: за тобой надо всегда ухаживать; хорошо что у тебя двѣ матери. Вонъ пріѣхала твоя родная. Уходи скорѣе.

И молодая женщина побѣжала на встрѣчу старой тетки, а Габріэль Оливье машинально вышелъ въ другую дверь, держа въ рукѣ букетъ, который Люси даже не взяла у него.

Черезъ минуту онъ уже былъ въ своей комнатѣ, гдѣ въ каминѣ пылалъ огонь и все дышало комфортомъ. Онъ бросился на кровать и горько зарыдалъ.

— Она даже не взяла моихъ цвѣтовъ, промолвилъ онъ сквозь слезы. Еслибъ она только знала, какъ я ее люблю. Но я для нея ребенокъ. Она забавляется съ другими. А я ее люблю до безумія. Больно такъ любить.

III.

Маркизъ Бонивэ доѣхалъ съ сэромъ Артуромъ Страбэномъ до стариннаго дворца, выстроеннаго Микель-Анджело для какого-то папскаго племянника, и въ которомъ теперь жилъ англичанинъ. Потомъ онъ пошелъ пѣшкомъ въ клубъ, завернувъ по дорогѣ къ Мишелю Гартебизу, французскому учителю фехтованія, какъ гласила надпись надъ дверью. Вѣроятно онъ тутъ услыхалъ что нибудь пріятное, потому что, продолжалъ съ улыбкой свой путь въ клубъ, гдѣ онъ тотчасъ сѣлъ играть въ карты съ молодымъ французомъ, который былъ проѣздомъ во Флоренціи. Этотъ двадцатичетырехъ-лѣтній сынъ богатаго промышленника, рекомендованный маркизу однимъ изъ его родственниковъ былъ внѣ себя отъ радости, что находится въ дружескихъ отношеніяхъ съ однимъ изъ древнѣйшихъ аристократовъ Франціи.

— Я ограбилъ васъ, сказалъ Бонивэ съ своей привлекательной улыбкой, окончивъ партію и выигравъ шесть сотъ франковъ у Жака Дарво.

— Вы играете, какъ ваши отцы сражались, отвѣчалъ молодой человѣкъ.

Осторожный маркизъ игралъ очень рѣдко и только съ иностранцами, но въ этихъ случаяхъ онъ такъ напрягалъ свое вниманіе, что почти всегда выигрывалъ. Конечно никому не могло пойти въ голову, что небольшія суммы, выигранныя имъ такимъ образомъ составляли главную основу его теперешнихъ доходовъ.

Простившись съ Жакомъ Дарво, Бонивэ вернулся домой, чтобы одѣться къ обѣду, такъ какъ онъ ежедневно обѣдалъ въ гостяхъ. По утрамъ онъ съѣдалъ только два яйца въ смятку и пилъ чашку чая съ цѣлью похудѣть, какъ онъ самъ говорилъ, но очевидно изъ экономіи.

— Господинъ маркизъ кажется очень доволенъ сегодня, сказалъ, причесывая Бонивэ, его старый лакей Пласидъ, отличавшійся рѣдкой преданностью къ своему господину.

— Зато ты не будешь доволенъ, отвѣчалъ маркизъ, который по древнему обычаю говорилъ ты своему слугѣ, когда узнаешь, что тебѣ придется сегодня вечеромъ отнести двѣ записки къ графинѣ Сальвертъ и сэру Артуру.

— Ничего, я пройдусь, съ удовольствіемъ произнесъ Пласидъ, я такъ мало хожу, служа маркизу, что могу схватить подагру.

— Ты не достоинъ имѣть подагру, замѣтилъ Бонивэ съ улыбкой, узнавъ въ словахъ лакея свою обычную фразу, которой онъ оправдывалъ свою экономическую привычку, никогда не брать извощика.

Быть можетъ въ этомъ случаѣ экономія соотвѣтствовала гигіенѣ. По крайней мѣрѣ, такъ показалось маркизу, когда онъ взглянулъ въ зеркало и увидѣлъ себя прежнимъ изящнымъ Бонивэ, достойнымъ соперникомъ любого молодого человѣка. Въ этотъ вечеръ дѣйствительно въ немъ замѣчалась, какая-то особая чисто юношеская живость и Пласидъ Даріанъ не утерпѣлъ, чтобы не сказать.

— Господинъ маркизъ все-таки выше всѣхъ. Съ деньгами и съ хорошимъ портнымъ я былъ-бы не хуже ихъ, а безъ денегъ и безъ портного они были-бы не лучше меня.

О какихъ таинственныхъ лицахъ говорилъ преданный слуга, было извѣстно только ему, и Бонивэ не старался разрѣшить этой загадки, хотя наивный комплиментъ ему и понравился. Окончивъ свой туалетъ, онъ напѣвая какую-то арію изъ модной оперетки сѣдъ за письменный столъ, чтобы написать двѣ записки. Одна изъ нихъ извѣщала графиню Сальвертъ, что шпаги и перчатки прибыли изъ Парижа, и что учитель фехтованія ждетъ ее на другое утро въ десять часовъ, о чемъ ей надо было предупредить князя Витали. Въ другой запискѣ, онъ предлагалъ сэру Артуру Страбэну поѣхать съ нимъ верхомъ завтра утромъ въ восемь часовъ съ половиною въ Касине. Эти двѣ записки имѣли въ глазахъ Бонивэ какую-то тайную связь, и запечатывая ихъ перстнемъ, который Францискъ I подарилъ его предку адмиралу, онъ хитро улыбнулся. Но если дѣло шло о томъ, чтобы поссорить англичанина съ графиней Сальвертъ, то что побуждало его къ этому? Неужели онъ имѣлъ тайное намѣреніе жениться на Люси? Какъ-бы то ни было, идя пѣшкомъ въ аристократическій домъ, гдѣ онъ былъ званъ къ обѣду, онъ нервно вертѣлъ въ рукѣ набалдашникъ своей трости, и глаза его иронически сверкали. Но всѣ знавшіе его, такъ привыкли видѣть въ немъ образецъ свѣтской моды, что никому не входила въ голову мысль о томъ, чтобы онъ могъ придумывать хитрые планы и упорно исполнять ихъ. По крайней мѣрѣ ни графиня Сальвертъ, ни сэръ Артуръ, получивъ его записки въ этотъ вечеръ, не заподозрили никакой для себя опасности.

Англичанинъ возвратился домой въ чрезвычайно грустномъ настроеніи. Дѣйствительно, разговоры наединѣ между Люси и княземъ Витали возбудили въ немъ то физическое страданіе, которое хорошо извѣстно всѣмъ ревнивымъ людямъ, а замѣчаніе маркиза насчетъ красоты его соперника, еще болѣе разстроило его. Онъ приказалъ откладывать лошадей, написалъ записку о томъ, что не можетъ быть на обѣдѣ въ этотъ день въ одномъ изъ аристократическихъ домовъ Флоренціи, надѣлъ домашній костюмъ и развалившись на большомъ кожаномъ диванѣ, началъ курить очень крѣпкій и черный табакъ, изъ короткой деревянной трубки. Эту дурную привычку онъ пріобрѣлъ въ Оксфордскомъ университетѣ и съ тѣхъ поръ всегда возвращался къ ней въ мрачныя минуты своей жизни. По временамъ онъ откупоривалъ бутылку содовой воды, выливалъ ее въ большой стаканъ и подбавлялъ значительную дозу ирландскаго виски. Обыкновенно онъ дома и въ гостяхъ никогда не пилъ ни вина, ни крѣпкихъ напитковъ, но какъ только ему становилось тяжело на душѣ, онъ любилъ забыться подъ одуряющимъ вліяніемъ водки и табачнаго дыма.

— Это нестерпимо, произносилъ онъ громко, когда образъ Люси, улыбавшейся князю Витали, слишкомъ ясно возставалъ передъ нимъ. Съ мельчайшей подробностью видѣлъ онъ всѣ черты любимаго лица; нѣжныя очертанія ея розовыхъ, покрытыхъ мягкимъ пушкомъ, щечекъ, соблазнительное родимое пятно у лѣвой оконечности рта и обворожительный взглядъ ея голубыхъ глазъ. Но вмѣстѣ съ этимъ чуднымъ образомъ, являлась передъ нимъ и фигура князя Витали, съ его прекраснымъ блѣднымъ лицомъ, напоминавшимъ портреты Тиціана и Веронезе. Сердце сэра Артура болѣзненно сжималось при мысли, что глаза молодого итальянца краснорѣчиво выражали желаніе обладать красавицей, но подозрѣніе, что князь Витали рѣшилъ влюбить въ себя Люси и жениться на ней, возбуждало въ немъ такой порывъ злобы, что наконецъ онъ не могъ болѣе сдерживать себя и гнѣвно бросилъ на полъ стаканъ, который подносилъ къ своимъ губамъ.

— Ребячество, промолвилъ онъ еще болѣе грустнымъ тономъ отъ сознанія, очень унизительнаго для англичанина, что онъ потерялъ свое хладнокровное самообладаніе.

Въ эту минуту ему подали письмо маркиза Бонивэ и онъ приказалъ отвѣтить на словахъ, что будетъ въ условленное время въ Кассине. Это неожиданное обстоятельство дало его мыслямъ новый оборотъ и сосредоточило ихъ на Бонивэ, къ которому онъ питалъ большое сочувствіе, вызванное очень сложными причинами.

Еще молодымъ человѣкомъ во время своей первой поѣздки въ Парижъ, онъ имѣлъ честь ввести чрезъ посредство Бонивэ въ моду англійскія лѣтнія рубашки изъ цвѣтного полотна, съ бѣлыми воротниками и рукавчиками. Во время его теперешняго пребыванія во Флоренціи, онъ нѣсколько разъ намекалъ маркизу о своей любви къ графинѣ Сальвэртъ, и тотъ съ большимъ тактомъ выслушивалъ его полу-откровенности. Наконецъ сэру Артуру казалось, что Бонивэ имѣлъ хорошее вліяніе на молодую женщину, что не возбуждало въ немъ ни малѣйшей ревности. Онъ былъ убѣжденъ, что маркизъ не думалъ о женитьбѣ; сама Люси часто говорила со смѣхомъ, что онъ такъ искусно умѣлъ старѣть и потому въ глазахъ англичанина, онъ былъ не соперникомъ, а напротивъ, возможнымъ союзникомъ.

— Да, бормоталъ онъ, соскочивъ съ дивана и принимаясь ходить взадъ и впередъ по комнатѣ: — я поручу ему сказать ей, что необходимо выбрать немедленно меня или князя Витали.

Онъ рѣшительно не могъ болѣе оставаться въ этомъ тяжеломъ положеніи; онъ безумно любилъ и безумно ревновалъ. Изъ всѣхъ человѣческихъ чувствъ, онъ всегда страдалъ наиболѣе отъ дикой ревности. Проведя свою юность въ безупречной чистотѣ и только предававшись въ Парижѣ разнузданной жизни, онъ сдѣлался какимъ-то развращеннымъ дикаремъ. Отъ дикаря онъ сохранилъ грубые физическія инстинкты, благодаря которымъ кровь бросалась ему въ голову отъ пламенныхъ желаній, а грустный опытъ его веселой жизни въ Парижѣ, заставлялъ его подозрительно относиться къ женщинамъ, причинявшимъ ему немалыя страданія.

— А если она откажется отъ немедленнаго выбора, продолжалъ онъ размышлять, то значитъ она кокетка. Я прямо ей это скажу и на вѣки съ нею разстанусь. Я поѣду къ Джону въ Африку.

И мысли его на минуту сосредоточились на этомъ другѣ его первой молодости. Лордъ Пенритъ былъ страшный ненавистникъ женщинъ, какъ говорятъ въ Оксфордѣ, и любилъ только путешествія и охоту. Онъ уже три раза объѣхалъ вокругъ свѣта и теперь охотился гдѣ-то на африканскомъ берегу. Одна изъ залъ его древняго замка въ Вестморландѣ, была переполнена чучелами убитыхъ имъ львовъ, тигровъ, пантеръ и гигантскихъ птицъ. Недавно сэръ Артуръ получилъ отъ него письмо съ приглашеніемъ поохотиться вмѣстѣ въ Африкѣ. Думая о коренастой, загорѣлой фигурѣ своего друга, онъ вспомнилъ и о тѣхъ пріятныхъ дняхъ, которые онъ провелъ съ нимъ въ морскихъ странствіяхъ на яхтѣ. Кто-бы подумалъ, что онъ купитъ дворецъ во Флоренціи и будетъ жить въ немъ, какъ въ своемъ лондонскомъ домѣ, ради голубыхъ глазъ одной изъ тѣхъ француженокъ, которыхъ лордъ Пенритъ презиралъ болѣе всѣхъ женщинъ.

И снова его мысли перенеслись къ терзавшей его сердце кокеткѣ. Конечно она была кокетка; иначе она не издѣвалась-бы надъ нимъ съ какимъ-то фатомъ, который даже не былъ джентльмэномъ. Но легко было обвинять ее въ кокетствѣ, а въ сущности быть можетъ она была просто веселымъ беззаботнымъ ребенкомъ. Не смотря на то, что она была замужемъ, всякій принялъ-бы ее за молодую дѣвушку. Нѣтъ, рѣшительно она не была кокеткой, а только очаровательнымъ легкомысленнымъ созданіемъ, которое одинаково улыбалось и ему и князю Витали.

Среди этихъ тревожныхъ мыслей и мечтаній, наступила ночь и бутылка виски была уже пустая. Но алькоголь не дѣйствовалъ на возбужденные нервы. Онъ тяжело вздохнулъ и открывъ маленькую аптечку для путешествій, вынулъ черную стклянку съ опіумомъ. Это было послѣднее средство, къ которому онъ прибѣгалъ, чтобъ отдѣлаться отъ мучившей его ревности, и въ девять часовъ онъ уже спалъ мертвымъ сномъ. Въ это самое время Бонивэ выходилъ изъ обѣденнаго стола, графини Арденцы, болѣе остроумный и саркастическій, чѣмъ когда; князь Витали стоялъ за стуломъ графини Сальвэртъ въ ложѣ театра, гдѣ давали «Мефистофеля» Бойто, а Габріэль Оливье читалъ, лежа въ постели, вдохновенные любовью поэмы Данте Россетти. Въ сердцѣ каждаго изъ нихъ царила Люси, но для Бонивэ, она была предметомъ интриги, для князя Витали пріятнымъ препровожденіемъ времени, для Габріэля нѣжной мечтой, а для сэра Артура мрачнымъ кошмаромъ.

IV.

Въ восемь часовъ утра слуга сэра Артура съ трудомъ разбудилъ его отъ тяжелаго сна. Онъ наконецъ очнулся съ еще болѣе разстроенными нервами, чѣмъ наканунѣ и съ такой тяжестью въ головѣ, что онъ не могъ отдѣлаться отъ нея даже послѣ холодной души. Чтобъ придти въ себя, онъ выпилъ большую чашку очень крѣпкаго чернаго кофе, но и это только увеличило его нервное разстройство, которымъ онъ иногда страдалъ до такой степени, что ему входила въ голову мысль о самоубійствѣ. Вскочивъ на лошадь и отправляясь на свиданіе съ маркизомъ, онъ вспоминалъ о вчерашней ревнивой вспышкѣ и сердце его снова болѣзненно сжималось. Но встрѣтивъ маркиза и поѣхавъ съ нимъ въ Кассине, онъ почувствовалъ какъ-бы нѣкоторое облегченіе отъ скорой ѣзды и свѣжаго утренняго воздуха.

Былъ одинъ изъ тѣхъ ясныхъ весеннихъ дней, которые дѣйствительно божественны во Флоренціи. Словно зеленый иней дрожалъ на вѣтвяхъ деревьевъ. Безконечный рядъ холмовъ терялся на небосклонѣ въ лазуревой синевѣ неба; въ воздухѣ чувствовалось легкое дуновеніе свѣжаго вѣтерка. Главная аллея парка была переполнена всадниками и экипажами, о которыхъ Бонивѣ отзывался съ ироническимъ остроуміемъ. Сэръ Артуръ слушалъ его съ страннымъ напряженіемъ и маркизъ какъ-бы нарочно въ припадкѣ мизантропіи своими замѣчаніями только увеличивалъ болѣзненную подозрительность англичанина.

— А вотъ и графиня Нина съ княземъ Андреемъ, говорилъ онъ съ ядовитой улыбкой: — значитъ понизились акціи бѣднаго Тоніо. Какъ хороша сегодня Эмилія, не смотря на ея сорокъ лѣтъ и столько компаній! Вашъ двоюродный братъ лордъ Рандольфъ былъ влюбленъ въ нее по уши и считалъ себя счастливымъ ровно шесть недѣль. И этотъ срокъ слишкомъ продолжителенъ для ея измѣнчивой натуры. Вы кажется не замѣтили, что вамъ кланялся вашъ другъ Джемсъ. Я право не понимаю, какъ онъ ухитрился, чтобъ потерпѣть пораженіе, ухаживая за Наташей. Вы можете ему сказать, что онъ первый…

Всѣ эти замѣчанія были ничто иное, какъ выводъ изъ обычныхъ свѣтскихъ сплетней, которыми такъ богата Флоренція. Но они очень сильно дѣйствовали на сэра Артура при теперешнемъ его настроеніи и онъ скакалъ все шибче и шибче, какъ-бы желая унестись далеко, далеко отъ того общества лжи и обмана, въ которомъ царила графиня Сальвэртъ. Къ тому же нельзя было поручиться, что встрѣчавшіеся на каждомъ шагу знакомые не говорили о немъ: «бѣдный Страбэнъ! какъ его водитъ за носъ маленькая графиня». Нѣтъ, онъ не будетъ игрушкой кошки, одной изъ тѣхъ безсердечныхъ женщинъ, которыя губятъ искренно влюбленныхъ въ нихъ людей съ тѣмъ-же удовольствіемъ, къ какимъ игрокъ въ шахматы дѣлаетъ матъ своему сопернику.

— Однако намъ пора вернуться, воскликнулъ неожиданно Бонивэ, не отстававшій отъ своего товарища: я боюсь опоздать на свиданіе съ вашей красавицей.

— Графиня Сальвэртъ васъ ждетъ? спросилъ сэръ Артуръ, который выходилъ изъ себя, когда при немъ выражались такъ легко о той, которую онъ хотѣлъ назвать своей женой.

— А я вамъ еще не разсказалъ объ ея новой выходкѣ? наивно спросилъ маркизъ.

— Нѣтъ, отвѣчалъ сэръ Артуръ и сердце у него тревожно забилось.

— Представьте себѣ, что она фехтуетъ у Гертебиза и сеансы начинаются сегодня. Поѣдемте туда; это насъ позабавитъ.

— Поѣдемъ, сказалъ сэръ Артуръ и круто повернулъ лошадь.

Спустя три четверти часа они оба, оставивъ своихъ лошадей, одинъ манежному берейтору, а другой своему груму, вошли въ тотъ домъ, въ которомъ наканунѣ Бонивэ провелъ нѣсколько минутъ повидимому къ полному своему удовольствію.

Комната нижняго этажа, выходившая окнами на улицу, представляла обычное зрѣлище фехтовальныхъ залъ. По стѣнамъ висѣли рапиры, маски, перчатки, нагрудники. Но въ комнатѣ никого не было. За то за стеклянной дверью, въ концѣ ея раздавалось топаніе ногъ, бряцаніе рапиръ и техническіе термины: «Engagez… dégagez., parez quarte… parez sixte… fendez vous…». Среди этихъ обычныхъ въ фехтовальномъ искусствѣ звуковъ, слышался веселый смѣхъ графини Сальвэртъ и громкій мелодичный голосъ князя Витали.

Не успѣли сэръ Артуръ и маркизъ войти въ пустую комнату, какъ стеклянная дверь отворилась и передъ нимъ предсталъ Мишель Гертебизъ. Это былъ человѣкъ очень высокаго роста, съ длинными ногами, костлявымъ лицомъ и козлиной бородкой. Отставной военный, онъ поселился во Флоренціи послѣ очищенія Рима французскими войсками и состоялъ подъ особымъ покровительствомъ маркиза Бонивэ.

— Графиня здѣсь, сказалъ онъ, почтительно поклонившись посѣтителямъ: она беретъ урокъ въ отдѣльной залѣ съ княземъ Витали. Она далеко пойдетъ если будетъ заниматься. По ея словамъ, она училась фехтованію у покойнаго мужа и повидимому нисколько не забыла его уроковъ. Вы сами увидите. Пожалуйте.

Сэръ Артуръ и маркизъ послѣдовали за нимъ въ сосѣднюю комнату, которая была гораздо меньше, но украшалась тѣми же фехтовальными доспѣхами. Среди нея стояла графиня Сальвэртъ въ бѣломъ фланелевомъ платьѣ съ большимъ воротникомъ, какое англичанки надѣваютъ для игры въ тенисъ. На ея маленькихъ ножкахъ виднѣлись башмаки изъ желтой кожи безъ каблуковъ, и черные шелковые чулки. Шляпка, вуаль, зонтикъ съ толстой ручкой и легкая сѣрая накидка лежали на стулѣ. Нѣсколько прядей ея прелестныхъ бѣлокурыхъ волосъ, распустившись, дрожали вокругъ ея лица, выражавшаго дѣтскую радость. Глаза ея сверкали; бѣлые зубки блестѣли между красныхъ губъ. Обыкновенно блѣдныя щеки были покрыты легкимъ румянцемъ. Быстрота и гибкость ея движеній заставляли угадывать такую силу мускуловъ, которую нельзя было предполагать въ этой маленькой, и на видъ хрупкой женщинѣ. Противъ нея стоялъ князь Витали, съ маской на лицѣ и бѣлымъ кожанымъ нагрудникомъ; принявъ красивую позу и держа въ правой рукѣ рапиру, онъ ловко исполнялъ принятую на себя обязанность фехтовальнаго учителя.

— Здравствуйте, сказала Люси, продолжая парировать удары противника: еще минута и мы кончимъ.

Новые посѣтители заняли мѣста, и урокъ продолжался. Маркизъ Бонивэ придалъ своему лицу насмѣшливое и снисходительное выраженіе старшаго брата, при видѣ невинныхъ выходокъ избалованной сестры.

— Браво, браво, говорилъ онъ: только ваша лѣвая нога стоитъ не довольно твердо. Вы позволите?

И вставъ, онъ почтительно прикоснулся рукой къ ея лѣвой ногѣ.

— Теперь голову немного направо. Вы позволите? продолжалъ онъ и снова также почтительно дотронулся рукой до лба молодой женщины.

Эти фамильярности еще болѣе усиливали невыразимыя страданія сэра Артура, который никакъ не могъ допустить, чтобы истинная лэди пошла фехтовать въ публичной залѣ съ своимъ поклонникомъ. И чѣмъ болѣе онъ убѣждался въ красотѣ и мужественной граціи князя въ его фехтовальномъ костюмѣ, тѣмъ болѣе онъ упрекалъ графиню за ея безумную выходку.

— Ну, что скажете? произнесла Люси, когда ея импровизированный учитель воскликнулъ: «En place, repos»: я кажется не забыла фехтовать. Рапиры прекрасныя и очень легкія, прибавила она, протягивая свою правую руку въ большой замшевой перчаткѣ съ крагами маркизу и англичанину: а что вы сэръ Артуръ присоединитесь къ намъ? Но нѣтъ, вы англичане презираете фехтованіе. Это слишкомъ тонкая работа для нихъ, воскликнула она съ иронической улыбкой и обращаясъ къ князю Витали: имъ нужны грубыя атлетическія упражненія.

— Это ударъ прямо въ сердце, сэръ Артуръ, замѣтилъ Бонивэ со смѣхомъ.

— Я не буду защищаться, отвѣчалъ англичанинъ, но позвольте графиня мнѣ сказать вамъ два слова.

— Хоть сто, если хотите.

— Но я желалъ бы представить вамъ наединѣ отчетъ о томъ порученіи, которымъ вы меня почтили.

— Какая таинственность, замѣтила Люси, слегка насупивъ брови; пойдемте.

Очутившись вдвоемъ въ сосѣдней комнатѣ, она спросила вполголоса, но гнѣвнымъ тономъ:

— Что значитъ эта вольность?

— Ничего графиня, отвѣчалъ сэръ Артуръ. Я не могу переносить, чтобы вы себя такъ компрометировали, и если никто не говоритъ вамъ правды, то я беру на себя эту обязанность. Умоляю васъ, вернитесь тотчасъ въ свою виллу и не повторяйте этой безумной выходки. Неужели вы хотите сдѣлаться басней всей Флоренціи?

— Благодарю, отвѣчала она съ рѣзкимъ смѣхомъ, и вернувшись къ князю Витали, воскликнула: будемте продолжать урокъ.

Выходя на улицу сэръ Артуръ слышалъ громкій голосъ его соперника, весело выкликавшій: «Engagez., une, deux… fendez vous… parez… quatre».

— У нея нѣтъ сердца, нѣтъ сердца, нѣтъ сердца! говорилъ про себя бѣдный сэръ Артуръ, пѣшкомъ возвращаясь домой; надо это покончить.

V.

Послѣ ухода англичанина графиня Сальвэртъ продолжала фехтовать съ еще большей энергіей, чѣмъ прежде; но черезъ пять минутъ она неожиданно бросила рапиру.

— Посмотрите пріѣхала-ли моя коляска, сказала она, обращаясь къ маркизу.

И, получивъ утвердительный отвѣтъ, она взглянула на маленькіе часы, которыя въ видѣ брелока висѣли на ея кожанномъ кушакѣ.

— Одинадцать часовъ, мнѣ пора, промолвила она.

Быстро надѣла она шляпку вуаль и пальто, направилась къ дверямъ и на порогѣ, прибавила съ нервной улыбкой.

— Прощайте господа.

— Она чѣмъ-то недовольна, замѣтилъ князь Витали, когда послышался стукъ колесъ удалявшагося экипажа.

— Ничего, отвѣчалъ Бонивэ; она вѣроятно поссорилась съ сэромъ Артуромъ.

— А, произнесъ хладнокровно итальянецъ: кто нибудь ихъ помиритъ.

И черные глаза его пристально смотрѣли на маркиза, какъ-бы говоря: «Вы хотите возбудить во мнѣ ревность и узнать мои намѣренія, но не безпокойтесь, вы ничего не узнаете; я смѣюсь надъ вашей хитростью».

— Вы будете фехтовать сегодня? сказалъ онъ громко.

Коляска графини Сальвэртъ быстро катилась по улицамъ города, одна сторона которыхъ пользовалась прохладной тѣнью, а другая была залита палящимъ солнцемъ. Вдоль старинныхъ дворцовъ съ рѣшетчатыми окнами и большими желѣзными кольцами, на стѣнахъ тянулся цѣлый рядъ весеннихъ цвѣтовъ загромождавшихъ столы продавцевъ. Но странный контрастъ этихъ блестящихъ тоновъ съ чернотою каменныхъ стѣнъ не обратилъ на себя вниманія молодой женщины, которая казалась очень задумчивой. Одной изъ главныхъ чертъ ея характера былъ чрезмѣрный страхъ общественнаго мнѣнія. Она охотно бросала ему перчатку, но для нея было нестерпимо слышать осужденіе ея смѣлыхъ выходокъ.

— По какому праву сэръ Артуръ осмѣливается меня судить и высказывать мнѣ свои мнѣнія? спрашивала она себя: развѣ я сдѣлала что нибудь дурное; да если я и виновата, то. ему какое дѣло? Онъ мнѣ не мужъ и не любовникъ!

Несмотря на очевидную справедливость этого заключенія, она не могла перенести мысли, чтобы сэръ Артуръ думалъ о ней дурно.

— Но развѣ я его люблю, продолжала Люси свой внутренній допросъ, что его мнѣніе можетъ меня такъ безпокоить?

И она принялась анализировать свое сердце съ полутревогой и съ полунадеждой. Часто подвергала она себя подобному процессу, не подозрѣвая, что парализуетъ этимъ свое сердце. Каждый разъ она убѣждалась въ отсутствіи серьезнаго чувства, которому она не дозволяла развиваться, благодаря слишкомъ частымъ анализамъ. И теперь полулежа въ своей коляскѣ, она приходила къ тому-же результату.

— Какой вѣрный признакъ любви? Необходимость присутствія любимаго человѣка для полнаго счастья. Но сегодня утромъ я не думала о сэрѣ Артурѣ и фехтуя съ Витали, я забыла что онъ существуетъ на свѣтѣ. Нѣтъ я его не люблю. А онъ любитъ-ли меня? Какъ блестятъ его глаза, когда онъ смотритъ на меня! Но у мужчинъ желанія и ревность вызываютъ тѣ же явленія, какъ любовь.

Она невольно вспомнила о взглядахъ своего мужа во время тѣхъ страшныхъ сценъ, которыя едва не свели ее въ могилу. Холодъ пробѣжалъ по всему ея тѣлу.

— Нѣтъ довольно одного раза, сказала она себѣ. Я никогда не буду лэди Страбэнъ.

Въ эту минуту экипажъ остановился передъ ея виллой. Она выскочила, но не пошла въ комнаты, а направилась въ садъ. Было двѣнадцать часовъ. Садъ спалъ подъ лучами солнца, которые ослѣпительно сверкали на мраморныхъ статуяхъ и свѣтлыхъ стѣнахъ виллы. Графиня Сальвэртъ медленно пошла по аллеѣ сиреней, которыя, только что начинали распускаться. Она сорвала нѣсколько вѣтокъ; ихъ нѣжное благоуханіе, какъ-бы разсѣяло ея мрачныя мысли, и она сказала себѣ.

— Какъ-бы то ни было онъ человѣкъ искренній, и дѣйствительно любитъ меня. А пріѣдетъ онъ сегодня, чтобы попросить прощеніе за свою глупую выходку? Хорошо, прибавила она мысленно и вынувъ часы захлопала въ ладоши, какъ ребенокъ. Если онъ пріѣдетъ до половины третьяго, то значитъ онъ меня любитъ и я буду очень нѣжна съ нимъ, но если онъ пріѣдетъ позже, то я приму его какъ собаку.

И очень довольная этимъ дѣтскимъ договоромъ съ своей кокетливой натурой, она быстро пошла въ впллу, гдѣ ее ждали къ завтраку, Габріель и г-жа Оливье.

За столомъ она какъ всегда разсказывала о своихъ утреннихъ выходкахъ, смѣялась надъ Габріэлемъ, котораго пугали ея эксцентричности, бранила его за то, что онъ мало ѣлъ, и разспрашивала тетку о новостяхъ, которыя она вычитала въ парижскихъ газетахъ. Послѣ завтрака Габріэль пошелъ гулять, а его мать удалилась въ свою комнату, гдѣ она цѣлыми днями работала какой-нибудь сюрпризъ своей племянницѣ. Люси подъ предлогомъ, что ей надо написать нѣсколько писемъ, помѣстилась въ своей маленькой гостиной, но въ дѣйствительности курила папироску за папироской, пристально смотря на часы. Она серьезно считала обязательнымъ заключенный съ самой собою договоръ. Съ инстинктивной хитростью она передъ завтракомъ переодѣлась и замѣнила утренній мужской костюмъ, свѣтло-голубымъ платьемъ съ бѣлыми кружевами и такими короткими рукавами, что ея пластическія руки были обнажены до локтей.

— Два часа… два часа пять минутъ… два часа десять, произносила она почти громко: два часа пятнадцать… два часа двадцать…

Минутная стрѣлка готова была указать половину третьяго, какъ неожиданно раздался звонокъ и слуга доложилъ о сэрѣ Артурѣ Страбэнѣ.

— Принять, сказала молодая женщина съ улыбкой торжества и когда въ комнату вошелъ англичанинъ, она нѣжно промолвила:

— Это очень мило, что вы не дуетесь, а тотчасъ пріѣхали извиниться. ну, нечего объ этомъ и говорить. Вы нашли что я поступила неприлично, и сказали мнѣ объ этомъ, а потомъ сами раскаялись въ своей смѣлости. Не надо извиненій. Я прощаю, только не грѣшите болѣе, прибавила она грозя ему пальцемъ.

— Вы ошибаетесь графиня, отвѣчалъ серьезно сэръ Артуръ, лицо котораго дышало твердой рѣшимостью: я не явился къ вамъ чтобы просить извиненія. Я не чувствую себя виновнымъ относительно васъ.

— Хорошо, сказала. Люси, закуривая новую папироску. Вы хотите сдѣлать мнѣ сцену. Мужчинѣ, виновному въ неловкости, остается одно изъ двухъ, или извиниться, или разыграть сцену. Я васъ слушаю.

— Парижанки очень остроумны, замѣтилъ медленно сэръ Артуръ.

Еще наканунѣ вечеромъ онъ рѣшился покончить дѣло разомъ и узнать, любитъ ли она его или нѣтъ. Ея утренняя выходка и теперешняя кокетливая веселость, только усиливали его рѣшимость.

— Да, продолжалъ онъ: вы очень остроумны, но припомните названіе одной изъ комедій Альфреда де Мюссе.

— Между чашей и губами, спросила иронически Люси.

Въ эту минуту, она снова подмѣтила въ глазахъ сэра Арту.ра тотъ опасный взглядъ, который такъ пугалъ ее въ мужѣ. Примирительное настроеніе въ ней тотчасъ исчезло. «А, господа англичане, вы стрѣляете первые, подумала она: хорошо, вамъ отвѣтятъ. Вамъ нуженъ урокъ и вы его получите».

— Нѣтъ, отвѣчалъ сэръ Артуръ: комедія, о которой я говорю, называется: «Нельзя шутить съ любовью». Позвольте мнѣ графиня напомнить вамъ о томъ, что вы отвѣчали мнѣ три мѣсяца тому назадъ, когда я имѣлъ честь просить вашу руку…

— Я вамъ сказала, чтобы вы подождали полгода, перебила его Люси: но кажется, іюль мѣсяцъ еще не наступилъ.

— Я подчинился вашему желанію, продолжалъ Страбэнъ, думая, что вы дѣйствительно хотите посовѣтоваться съ вашимъ сердцемъ. Но я не согласенъ, чтобы вы отсрочивали вашъ отвѣтъ только для того, чтобы меня мучить.

— А чѣмъ я васъ мучаю?

— Интимностью съ людьми, одинъ взглядъ которыхъ долженъ бы васъ оскорблять. Люси, продолжалъ онъ съ пламеннымъ жаромъ, — если вы не хотите быть моей женою, то скажите прямо. Иначе пожертвуйте мнѣ тѣми, которые сведутъ меня съ ума отъ ревности.

— Выговорите о маркизѣ Бонивэ? спросила графиня Сальвэртъ.

— Нѣтъ, вы хорошо знаете, что я говорю о князѣ. Онъ ухаживаетъ за вами; я это вижу, я это чувствую. Но я не., хочу чтобы моя будущая жена подвергала себя такому ухаживанію.

Лицо его выражало столько страсти, жестокости и страданія, что молодая женщина испугалась. Она встала и подойдя къ звонку сказала.

— Вы сами не сознаете, какъ оскорбительны для меня ваши слова. Извините, что должна васъ оставить; мнѣ надо ѣхать въ три часа и я едва успѣю переодѣться. Прощайте.

— Прощайте, отвѣчалъ сэръ Артуръ, низко поклонившись.

Холодность графини Сальвэртъ, окончательно его доканала.

— Она просто кокетка, повторялъ онъ, возвращаясь во Флоренцію. Даю слово, что послѣ завтра уѣду отсюда.

И онъ приказалъ кучеру ѣхать на телеграфъ, гдѣ онъ хотѣлъ немедленно отправить депешу къ лорду Пенриту о своемъ скоромъ пріѣздѣ.

— Какой дикарь, думала Люси одѣваясь чтобы ѣхать въ Кассине. Онъ осмѣлился сказать мнѣ: прощайте. Хорошо, онъ завтра же будетъ у моихъ ногъ. Но это кончится дурно.

И легкая дрожь пробѣжала по всему ея тѣлу.

VI.

— Съ однимъ покончилъ, думалъ маркизъ Бонивэ, возвращаясь домой съ желѣзно-дорожной станціи, куда онъ проводилъ сэра Артура Страбэна, уѣхавшаго въ Англію подъ предлогомъ неожиданно полученной важной депеши: я знаю ихъ обоихъ. Онъ не напишетъ ей ни строчки, а она не подниметъ пальца, чтобы поманить его. Съ такими двумя гордыми натурами одной ссоры достаточно, чтобы расторгнуть даже самый счастливый бракъ: Ну, теперь примемся за другого. Но съ нимъ надо вести тонкую игру. Витали не имѣетъ ничего общаго съ горячимъ, но искреннимъ Страбэномъ. Мы уже давно съ княземъ поняли другъ друга.

Размышляя такимъ образомъ, маркизъ крѣпко держалъ зонтикъ, который охранялъ его отъ накрапывавшаго дождя, и ловко маневрировалъ въ своихъ тонкихъ ботинкахъ между многочисленными лужами.

— Когда я буду мужемъ графини Сальвертъ, то не стану подвергаться такимъ непріятностямъ, почти громко произнесъ онъ, неожиданно обрызганный проѣзжавшимъ экипажемъ.

Конечно, онъ могъ всегда жениться на богатой, придавъ свой историческій титулъ, но онъ не хотѣлъ рѣшиться на такое униженіе до послѣдней крайности. Онъ пріѣхалъ во Флоренцію только для того, чтобы найти женщину, которая соединяла-бы съ богатствомъ личную привлекательность. Въ Люси онъ нашелъ всѣ качества жены, о которыхъ онъ мечталъ. Поэтому онъ повелъ противъ молодой вдовы аттаку по всѣмъ правиламъ искусства и вмѣстѣ съ тѣмъ съ самой благоразумной осторожностью.

— Если князь, какъ онъ ни хитеръ, продолжалъ мысленно разсуждать маркизъ, не попадетъ въ эту ловушку, то я не Бонивэ; къ тому-же г-жа Ананкова такая хорошенькая.

Женщина, которую маркизъ выбралъ себѣ въ сообщницы, была блестящая русская свѣтская дама, которая развелась съ своимъ вторымъ мужемъ и только двѣ недѣли тому назадъ прибыла во Флоренцію. Она встрѣтила въ обществѣ князя Витали и съ перваго взгляда влюбилась въ него, въ-чемъ и созналась одной изъ своихъ соотечественницъ госпожѣ Денисовой, веселой, подвижной боязливой и вѣчно смѣющейся блондинкѣ.

— Это очаровательная, идеальная исторія, сказала г-жа Денисова маркизу, котораго она обожала за его донъ-жуановскую репутацію: Ирина видѣла его только два раза, влюбилась по уши и проситъ меня, чтобы я познакомила ее съ княземъ.

— А у нея бывали интрижки? спросилъ Бонивэ.

— Еще-бы, отвѣчала г-жа Денисова: да вѣдь изъ-за нея застрѣлился Борисъ, знаете Борисъ Ѳедоровичъ Каратьевъ, исторію котораго я вамъ разсказывала. Мы однажды сидѣли у княгини Софіи и для забавы вертѣли столы… Вдругъ столъ говоритъ: «Я Борисъ…» «Какой Борисъ»? спросилъ мой братъ. «Борисъ Ѳедоровичъ, отвѣчалъ столъ»… «Неправда, отвѣчалъ мой братъ: я видѣлъ его сегодня». Это было въ Петербургѣ въ десить часовъ вечера и мы тотчасъ послали къ Каратьеву. Что-же вы думаете: — онъ застрѣлился въ 8 часовъ. А виновницей его смерти была Ирина Ананкова, которая бросила его ради одного изъ моихъ друзей, очень красиваго юноши.

Эти слова г-жи Денисовой преслѣдовали маркиза цѣлый день, даже на званомъ обѣдѣ и на вечерѣ у графини Арденца, гдѣ его пріятель Жакъ Дарво имѣлъ огромный успѣхъ, декламируя знаменитый романсъ Мюссэ: «Si vous croyez que je vais dire» голосомъ лучшихъ парижскихъ актеровъ и актрисъ, въ томъ числѣ Сары Бернаръ, Делонэ, Варини… и Гіасента; къ пародіи послѣдняго онъ даже прибавилъ фальшивый носъ, который незамѣтно надѣлъ, вынувъ его изъ кармана.

— Охъ!, ужь эти французы, воскликнула г-жа Денисова, среди громкихъ и общихъ рукоплесканій: я обожаю ихъ. Любезный маркизъ, представьте мнѣ его. Какъ вы думаете, онъ не откажется повторить на моемъ завтрашнемъ вечерѣ свои удивительныя пародіи?

Бонивэ тѣмъ съ большимъ удовольствіемъ исполнилъ ея желаніе, что тотчасъ сообразилъ, какую пользу онъ можетъ извлечь изъ минутнаго увлеченія госпожи Ананковой княземъ Витали. Онъ согласился въ качествѣ патрона Дарво устроить ужинъ, которымъ молодой французъ хотѣлъ угостить своихъ флорентинскихъ друзей передъ отъѣздомъ въ Парижъ. Легко было включить въ число приглашенныхъ г-жу Денисову и ея подругу г-жу Ананкову. Подлѣ нея можно было посадить князя Витали, а такъ какъ она была очаровательна и очень легкомысленна, то молодой пламенный итальянецъ конечно поддался-бы ея чарамъ. На другой-же день вся Флоренція заговорила-бы объ его побѣдѣ и эта измѣна князя графинѣ Сальвертъ значительно подняла-бы акціи маркиза. Онъ очень хорошо понималъ, что при выборѣ второго мужа Люси обратитъ всего болѣе вниманія на глубину его любви. Поэтому съ самаго начала своей аттаки на сердце молодой женщины онъ поставилъ себѣ за правило не давать ни малѣйшаго повода къ какимъ-бы то ни было сплетнямъ о себѣ, но онъ надѣялся, что князь Витали далеко не такъ остороженъ.

Результатомъ этихъ размышленій было то, что спустя десять дней послѣ отъѣзда изъ Флоренціи сэра Артура и вечера у графини Арденца, около половины двѣнадцатаго ночи, князь Витали шелъ пѣшкомъ въ ресторанъ улицы Тарнабуонэ на ужинъ, устроенный Жакомъ Дарво. До назначеннаго часа было еще далеко и молодой итальянецъ, медленно идя по набережной Арно, наслаждался прекрасной весенней ночью. Рѣка медленно катила свои темныя воды, а вдали со стороны Кашнэ слышался какой-то глухой плескъ водопада, благодаря воздвигнутой тамъ плотины. Лавки, загромождавшія старый мостъ, рельефно обрисовывались при лунномъ свѣтѣ. Небо было усѣяно многочисленными звѣздами.

По временамъ князь Витали останавливался и облокотившись на парапетъ, устремлялъ свои глаза въ пространство. Онъ курилъ длинную крѣпкую сигару и вполголоса напѣвалъ неаполитанскую пѣсню: «Смотри, охотникъ, чтобъ перепелка тебя не провела».

— Нѣтъ, думалъ князь: она меня не проведетъ, но онъ хочетъ меня провести.

И дипломатическій профиль Бонивэ возсталъ передъ молодымъ неаполитанцемъ.

— Съ тѣхъ поръ, какъ англичанинъ уѣхалъ, продолжалъ онъ размышлять съ жесткой иронической улыбкой: маркизъ сдѣлался относительно меня сахаромъ медовичемъ. Но если мухъ не поймаешь уксусомъ, то Витали не поймаешь сахаромъ и медомъ. Впрочемъ, нечего мнѣ тревожиться; будемъ хладнокровно ожидать ударовъ, какъ всегда совѣтуетъ мой учитель фехтованія… Какая дивная ночь!

И какъ истый итальянецъ, онъ вполнѣ наслаждался настоящей минутой, хотя мысли его были сосредоточены на заботахъ о будущемъ.

— А какъ хорошо въ такую ночь въ Неаполѣ, продолжалъ онъ размышлять: — если я женюсь на Люси, то буду жить тамъ полгода. Отчего мнѣ не вернуться туда и теперь? По очень простой причинѣ: у меня всего за душой двадцать двѣ тысячи триста франковъ. Какую глупость я сдѣлалъ, что отбилъ танцовщицу у дяди и поссорился съ нимъ на вѣки. Но теперь все равно, я женюсь на Люси, какъ-бы ни хитрилъ маркизъ. А зачѣмъ онъ заставилъ дурака француза, у котораго онъ выигрываетъ ежедневно по нѣсколько золотыхъ, пригласить меня на этотъ ужинъ?. Онъ вѣроятно хочетъ чрезвычайной любезностью ко мнѣ замаскировать свою игру. Онъ думаетъ, что я ужасно глупъ. Тѣмъ лучше, самая тонкая хитрость выдавать себя за дурака.

Гдѣ-то на часахъ пробило двѣнадцать. Князь Витали бросилъ сигару и направился въ ресторанъ съ веселой улыбкой, напѣвая второй куплетъ неаполитанской пѣсни: — «Пойду я сегодня съ молодежью въ Позилипъ».

— Вы пунктуальны какъ солдатъ, сказалъ Бонивэ, встрѣчая его на порогѣ маленькой гостиной, дверь изъ которой вела въ залу, гдѣ долженъ былъ произойти ужинъ.

— Маркизъ, замѣтилъ Жакъ Дарво, здороваясь съ своимъ гостемъ: пунктуальность врожденное качество князей.

Онъ произнесъ эти слова такимъ тономъ, что ясно обнаруживалъ свое счастье быть за панибрата съ титулованными особами. Этотъ ужинъ, игра въ карты съ маркизомъ Бонивэ и маленькая интрижка съ одной итальянской аристократкой, которую онъ не пригласилъ изъ деликатности, составляли, для него лучшія воспоминанія о дняхъ, проведенныхъ во Флоренціи.

— Любезный графъ, сказалъ онъ, обращаясь къ пожилому господину, который совѣтовалъ ему заѣхать въ Сіену, чтобы посмотрѣть на соборъ: — я даже здѣсь не имѣлъ времени сходить въ часовню Медичи. Вы всѣ такъ любезны и на меня сыпалось столько приглашеній, что я просто не имѣлъ ни одной свободной минуты. Къ тому-же мнѣ надо поспѣть на скачки въ Пизу и вернуться во-время въ Парижъ къ домашнему спектаклю герцогини Надэ. Вѣдь вы ее знаете, эту добрую Іоланду? Извините, графъ, мнѣ надо встрѣтить госпожу Ананкову и госпожу Денисову. А вотъ и графиня Арденца.

Послѣднюю сопровождалъ другъ ея дома Ванини, который занимался всѣмъ по ея хозяйству, велъ счета и руководилъ воспитаніемъ ея сына. Графиня поддерживала эту связь въ продолженіи четырехъ лѣтъ съ такимъ примѣрнымъ постоянствомъ, что общество простило ей прежнее легкомысленное поведеніе.,

— Мужъ извиняется, что не могъ пріѣхать, сказала она, здороваясь съ Дарво. Но его удержала дома страшная мигрень. Ченчіо, прибавила она, обращаясь къ своему патито: вы сказали кучеру, чтобы онъ пріѣхалъ въ половинѣ второго?

— Мы всѣ въ сборѣ, произнесъ Бонивэ, обращаясь къ Жаку: дайте руку графинѣ.

Маленькая гостиная ресторана представляла въ миніатюрѣ все космополитное общество Флоренціи. Тутъ было всего десять человѣкъ: двѣ русскихъ, госпожи Ананкова и Денисова, одна англичанка, мистриссъ Браунъ, женщина сорока лѣтъ, рыжая съ багровымъ цвѣтомъ лица, одна итальянка — графиня Арденца, одинъ голландецъ, который ухаживалъ за госпожей Денисовой, два итальянца: Винченціо Ванцни и князь Витали, одинъ польскій графъ, восторгавшійся Сіенскимъ соборомъ и повидимому желавшій жениться на зрѣлой англичанкѣ, и два француза: Бонивэ, потомокъ констабля, друга Франциска I, и амфитріонъ, представлявшій въ этой аристократической средѣ современный демократическій элементъ. Его дѣдъ, самъ воздѣлывавшій землю пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ, былъ-бы очень удивленъ, если бы узналъ, что его внукъ угощаетъ такихъ разноплеменныхъ и титулованныхъ особъ.

— Десять человѣкъ за ужиномъ — самое лучшее число, сказалъ Жакъ Дарво, вводя графиню въ столовую, гдѣ прекрасно сервированный столъ блестѣлъ серебромъ и цвѣтами: Можно свободно разговаривать вдвоемъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ вести общій разговоръ. Маркизъ вполнѣ раздѣляетъ мое мнѣніе. Вы не повѣрите графиня, какъ я счастливъ, что онъ удостоилъ меня своей дружбой.

Среди неизбѣжной сумятицы и искусственной веселости, которыми всегда отличается начало всякаго ужина, князь Витали легко замѣтилъ, что онъ очень нравится г-жѣ Ананковой, и благодаря своему фатовству, онъ не мало не удивлялся, что побѣдилъ молодую женщину, почти не зная ее.

— Вы всегда живете во Флоренціи, князь? спросила она и въ голосѣ ея звучали нѣжная лесть и пламенное желаніе.

Въ это самое время въ другихъ углахъ стола раздавались всевозможные вопросы:

— Были вы вчера въ оперѣ?

— Большая была игра вчера въ клубѣ?

— Слышали-ли вы какую шутку съиграли съ капитаномъ Гарди?

— Право я не знаю, въ какомъ городѣ я живу, отвѣчалъ Витали: мнѣ скучно здѣсь, я уѣзжаю туда. Мнѣ скучно тамъ, я возвращаюсь сюда.

— А теперь вы скучаете или веселитесь во Флоренціи?

Разговоръ ихъ уже за вторымъ кушаньемъ зашелъ такъ далеко; что г-жа Ананкова стала развивать свою теорію любви.

— Я не признаю, говорила она, лицемѣрнымъ сдѣлокъ свѣтской нравственности. Любовь — все или ничего. Во всей своей жизни я только читала одну книгу, которая вѣрно изображаетъ любовь, это — «Аббатъ Мурэ» Зола. Вы, конечно, ее знаете?

Слушая эти слова, князь Витали невольно поддавался чарующему вліянію ласкающихъ взглядовъ сосѣдки, но неожиданно онъ замѣтилъ, что г-жа Денисова и маркизъ Бонивэ перемигиваются, съ улыбкой.

— «А вотъ что, подумалъ онъ: не безпокойтесь, маркизъ, я не ловлюсь въ такую грубую западню, и вы завтра не разскажете графинѣ Сальвертъ о моей побѣдѣ надъ русской красавицей».

И отставивъ стаканъ вина, который онъ только что хотѣлъ выпить, молодой неаполитанецъ громко сказалъ:

— Я никогда не читаю романовъ. Мы, бѣдные итальянцы, были заняты въ послѣднія двадцать лѣтъ преобразованіемъ своей родины, и намъ не время обращать вниманіе на изящную литературу. Вотъ дѣло другое только что вышедшія письма маркиза Д’Азельо.

И онъ началъ разсказывать своей сосѣдкѣ о той удивительной роли, которую пьемонтскія женщины играли въ освобожденіи Италіи, пересыпая свою рѣчь анекдотами о Викторѣ Эмапуэлѣ, Кавурѣ и Гарибальди. Такимъ образомъ, когда они встали изъ-за стола, то находились въ тѣхъ-же самыхъ отношеніяхъ, какъ садясь за ужинъ.

— Ну, что сраженіе выиграно? спросила г-жа Денисова, подходя къ своей подругѣ.

— Еще и не началось, отвѣчала она, съ насмѣшливой улыбкой: онъ, правда, красавецъ, но итальянцы забыли, что такое женщины. Онъ надоѣлъ мнѣ политикой, Кавуромъ, королемъ, нѣмецкимъ союзомъ и т. д.

— Витали говорилъ о политикѣ?! Это невозможно! Или его подмѣнили!

VII.

Возвращаясь домой въ два часа утра, князь Витали былъ очень доволенъ собой. Онъ занималъ въ Ворю-Огниссанти маленькую, меблированную квартиру въ четвертомъ этажѣ, состоявшую изъ двухъ комнатъ. Съ его балкона, выходившаго на Арно, открывался великолѣпный видъ на безконечную панораму церквей, дворцовъ и бѣлѣющихся среди темныхъ кипарисовъ виллъ. Хозяйка этой квартиры была старуха — вдова офицера, убитаго на войнѣ 1866 года и когда-то богатая; она остатками своего величія кокетливо омеблировала маленькую гостиную и спальню, за которыя князь Витали платилъ четыре франка въ день. Онъ бралъ эти деньги изъ своей легендарной шкатулки, которая стояла на комодѣ, рядомъ съ его дорожнымъ несессеромъ. Дѣйствительно, на этой вышкѣ онъ казался перелетной птицей и въ нѣсколько часовъ могъ приготовиться въ кругосвѣтное путешествіе. Въ этотъ вечеръ онъ съ улыбкой смотрѣлъ на всѣ подробности своего скромнаго жилища и, вспоминая о пораженіи маркиза, говорилъ себѣ:

— А ужъ буду я хозяиномъ виллы Сальвертъ, не смотря на всѣ хитрости маркиза.

Его увѣренность въ успѣхѣ своего ухаживанія за Люси еще болѣе усилилась, когда спустя нѣсколько дней графиня Сальвертъ, видя, что онъ пришелъ къ ней въ одномъ сюртукѣ безъ плаща, сказала:

— Бѣдный, у васъ нѣтъ плаща, вы его оставили въ рукахъ русской красавицы.

— Право, отвѣчалъ онъ, если я разыгралъ, роль прекраснаго Іосифа, то совершенно безсознательно.

— Однако, она очень хорошенькая.

— Да, но я не смотря на то, что итальянецъ, имѣю глупость быть вѣрнымъ своей любви, и когда я люблю одну женщину, то всѣ другія для меня не существуютъ.

Люси слегка покраснѣла, и этотъ очаровательный румянецъ наполнилъ радостью сердце князя, тѣмъ болѣе что маркизъ сталъ замѣтно съ каждымъ днемъ охлаждаться къ нему. Эта перемѣна въ. обращеніи Бонивэ служила ему термометромъ для опредѣленія своего успѣха. Онъ теперь четыре раза въ недѣлю, фехтовалъ съ графиней Сальвертъ по прежнему въ присутствіи маркиза. Послѣдній очень ловко фехтовалъ и каждый разъ, когда сражался съ княземъ, наносилъ ему пораженіе, но молодой итальянецъ умѣлъ очень граціозно признавать преимущество своего противника и въ то же время искусно выказывать свою силу и гибкость. Въ этомъ отношеніи Бонивэ не могъ съ нимъ тягаться и не только сила, гибкость и подвижность доказывали, что Витали былъ гораздо моложе маркиза, но и цвѣтъ его лица. Графиня Сальвертъ не могла не замѣтить этого различія между ними.

— Ну, сказочный принцъ, говорила она, отдыхая отъ фехтованія: спойте какой нибудь романсъ.

Тогда князь садился на полъ, поджавъ ноги и водя пальцами по рапирѣ словно по гитарѣ, и начиналъ пѣть одну изъ тѣхъ страстныхъ неаполитанскихъ пѣсней, которыя такъ любила Люси. Голосъ у него былъ пріятный, мелодичный и онъ сопровождалъ свое пѣніе самой уморительной мимикой, которая однако никогда не переходила въ каррикатуру и гримасы.

— Это лучшія минуты моей флорентійской жизни, замѣчала графиня Сальверѣъ: повторите послѣдній куплетъ, сказочный принцъ. Вы просто очаровательны.

Дѣйствительно, онъ былъ очарователенъ. Обладая способностью веселиться какъ ребенокъ отъ всякаго минутнаго удовольствія и вмѣстѣ съ тѣмъ подготовлять будущее съ хитростью дипломата, онъ былъ теперь совершенно счастливъ, благодаря улыбкамъ Дюси, прекрасной погодѣ и надеждѣ на выгодную свадьбу. Къ тому же онъ въ послѣднее время сталъ выигрывать въ карты, хотя конечно помня свои недавніе громадные проигрыши, онъ позволялъ себѣ только играть въ экартэ по пяти франковъ.

Однажды вечеромъ послѣ прогулки въ коляскѣ съ графиней Сальвертъ, князь Витали отправился въ клубъ. Въ ту самую минуту какъ онъ входилъ въ картежную комнату, турецкій дипломатъ, случайно проѣзжавшій черезъ Флоренцію, предлагалъ маркизу Бонивэ сыграть съ нимъ партію въ пикетъ, но маркизъ отказывался подъ предлогомъ, что онъ долженъ уѣхать изъ клуба по важному дѣлу.

— Хотите сыграть со мной? сказалъ князь Витали, обращаясь къ иностранцу и невольно поддаваясь желанію унизить своего соперника, который, какъ извѣстно было всему клубу, никогда не садился за зеленый столъ иначе, какъ-съ увѣренностью выиграть.

Когда они усѣлись за столъ, то Витали спросилъ небрежно.

— По сколько?

— Хотите по золотому?

— Хорошо.

Маркизъ замѣтилъ, что въ голосѣ и манерахъ князя было что-то особенное и подумалъ: «Неужели онъ такъ увѣренъ въ своей свадьбѣ, что уже не считаетъ денегъ»!

Онъ удалился замѣтно недовольный, и князь Витали торжествовалъ, одержавъ хоть маленькую побѣду надъ своимъ соперникомъ. Между тѣмъ турецкій дипломатъ сдалъ карты своими длинными,, костлявыми бѣлыми руками, которыя странно блестѣли при мерцаніи свѣчей.

— Однако, у меня плохая игра, подумалъ Витали, разобравъ свои карты; нѣтъ ни одного туза.. А прикупка еще хуже. У него девяносто одинъ. Пріятно побѣдить Бонивэ, но я, кажется, сдѣлалъ глупость.

— Семь и семнадцать, четырнадцать тузовъ, объявилъ дипломатъ.

— «Двадцать золотыхъ какъ не бывало, произнесъ мысленно Витали; надо играть осторожно, а то я совсѣмъ пропаду».

И онъ, сказочный князь, игралъ осторожно, помня очень хорошо, что въ его пресловутой шкатулкѣ было только двадцать четыре банковыхъ билета; но судьба была противъ него;

— Вотъ везетъ! воскликнулъ его противникъ послѣ того какъ князь въ свою очередь сдалъ карты: шесть и шестнадцать, четырнадцать дамъ, три туза…

Когда они окончили короля и свели счеты, то за княземъ Витали оказался проигрышъ въ четыреста золотыхъ. Онъ побагровѣлъ, но продолжалъ играть и, выйдя изъ-за зеленаго стола въ часъ ночи, онъ былъ долженъ турецкому дипломату семнадцать тысячъ франковъ.

Уплативъ на слѣдующее утро эти деньги, онъ сказалъ себѣ:

— Мнѣ предстоитъ одно изъ двухъ: или помириться съ дядей и жениться на пригоѣовленной имъ невѣстѣ, или покончить дѣло съ графиней Сальвертъ. Но я не могу терять ни минуты, а то залѣзу въ долги и придется вывертываться хитростями, какъ Бонивэ.

Онъ кликнулъ экипажъ я прямо отправился на Верекіевскую виллу.

«Я уже разъ сдѣлалъ ей предложеніе, продолжалъ онъ размышлять по дорогѣ: и она отложила отвѣтъ на полгода. Но теперь я ждать не могу. Къ тому же въ полгода все можетъ измѣниться, а теперь очевидно она ко мнѣ благоволитъ. Надо пользоваться минутой. Я достаточно изучилъ ея характеръ и увѣренъ, что имѣй она любовника, вышла бы за него замужъ. Отчего мнѣ не сдѣлаться ея любовникомъ»?

Не отличаясь нравственными правилами и не останавливаясь ни передъ чѣмъ для достиженія своихъ цѣлей, молодой неаполитанецъ сталъ хладнокровно обдумывать планъ дѣйствія. Онъ вспомнилъ, что наканунѣ она крѣпко опиралась на его руку, когда они вышли изъ экипажа, чтобы погулять пѣшкомъ, и съ улыбкой пришпилила къ своему корсажу собранные имъ цвѣты.

— Надо попытать счастья, мысленно рѣшилъ Витали, подъѣзжая къ виллѣ, кстати погода самая подходящая, воздухъ тяжелый и гроза неминуема. Женскіе нервы всегда натянуты въ такую погоду. Если она одна, то я поставлю все на карту.

Графиня Сальвертъ была дѣйствительно одна, когда князь вошелъ въ ея маленькую гостиную, Она сидѣла за маленькимъ столикомъ и писала письмо. Въ черномъ платьѣ съ оранжевыми бантами на плечахъ и такимъ-же поясомъ, она встрѣтила молодого человѣка съ томной улыбкой.

— Вы очень милы, что заѣхали ко мнѣ, сказала она, протягивая руку. Я сегодня не въ своей тарелкѣ.

— И я также, отвѣчалъ князь, цѣлуя ея руку и усаживаясь подлѣ нея На низенькій диванъ, только вы безъ причины хандрите, а я нѣтъ.

— Никто не понимаетъ чужихъ страданіи, произнесла съ жаромъ молодая женщина.

— Нѣтъ, я понимаю васъ, отвѣчалъ Витали: ваше горе искусственное. Вы страдаете отъ того, что ваша жизнь противорѣчитъ природѣ. Посмотрите на голубое небо, на распустившіеся цвѣты; все дышетъ весеннимъ счастьемъ. Ахъ, Люси, все вокругъ васъ говоритъ о любви и ваше сердце проситъ любви, а вы заставляете его молчать. Вотъ единственная причина вашей грусти.

— Вы мужчины всегда говорите только о любви. По вашему мнѣнію, вся жизнь женщины только наполнена любовью.

— Я глубоко васъ сожалѣю, продолжалъ Витали восторженнымъ тономъ, который составлялъ рѣзкій контрастъ съ его обычной легкомысленной рѣчью и такъ сильно дѣйствовалъ на женщинъ: да я васъ сожалѣю и предпочитаю свою судьбу вашей, хотя я скрываю подъ своей веселостью мрачную меланхолію. Я дѣйствительно страдаю, но по крайней мѣрѣ я живу. Вы не знаете, какъ я васъ люблю, прибавилъ онъ, схвативъ ее за руку.

Она быстро обернулась къ нему; его слова тронули ее и она посмотрѣла на него мягко, ласково. Онъ только ждалъ этого и, обнявъ ее правой рукой за талію, нѣжно привлекъ къ себѣ.

— Я васъ люблю, шепталъ онъ: полюбите меня.

Почувствовавъ на своемъ лицѣ горячее дыханіе молодого человѣка, Люси инстинктивно отшатнулась, но онъ крѣпко схватилъ ее и не выпускалъ изъ своихъ объятій. Она старалась вырваться и онъ, удерживая ее, такъ грубо сжалъ ей руку, что она воскликнула:

— Я этого ничѣмъ не заслужила!

Сдѣлавъ послѣднее усиліе и наконецъ освободившись изъ объятій молодого человѣка, она убѣжала отъ него.

Но она не позвонила, не позвала себѣ на помощь; ея энергія какъ бы вся улетучилась и она горько расплакалась.

— Вы поступили со мной какъ негодяй, сказала она гнѣвно: не смѣйте никогда говорить мнѣ болѣе о вашей любви.

«Еще одна игра проиграна», подумалъ Витали, и прибавилъ громко: чѣмъ могу я заслужить прощеніе?

— Я никогда вамъ не прощу, отвѣчала Люси.

Ея гнѣвъ былъ тѣмъ сильнѣе, что она поддалась чарующему вліянію молодого человѣка. Но она была чрезвычайно честной и нравственной женщиной, а главное, благодаря тяжелому опыту, боялась болѣе всего на свѣтѣ грубаго обращенія мужчинъ. Поэтому одной вспышки животной страсти въ молодомъ неаполитанцѣ было достаточно, чтобы сдѣлать его ненавистнымъ въ ея глазахъ.

Въ эту минуту раздался звонокъ и графиня Сальвертъ бросила на князя взглядъ, ясно говорившій: «Вотъ какимъ сюрпризамъ вы меня подвергаете». Это была графиня Арденца, которая начала весело болтать, пересыпая свою рѣчь постоянными замѣчаніями о своемъ патито. Ченчіо сказалъ… Ченчіо полагаетъ… Ченчіо тутъ… Ченчіо тамъ… слышалось на каждомъ шагу въ ея разговорѣ. Очевидно, Ченчіо былъ центромъ ея жизни и эти подробности чисто итальянской полу-буржуазной, полу-идеальной связи тронули Люси.

«Ченчіо любитъ ее, думала она; онъ не можетъ на ней жениться, а обходится съ ней, какъ съ женой. Витали можетъ на мнѣ жениться, а поступаетъ со мной, какъ съ кокоткой».

Отвращеніе ея къ молодому итальянцу еще болѣе увеличилось, когда Бонивэ на другой день разсказалъ ей объ его картежномъ проигрышѣ.

— Это даже не была животная страсть, а просто разсчетъ, сказала она себѣ: а я поссорилась съ сэромъ Артуромъ изъ за такого негодяя.

VIII.

— Какого ты мнѣнія о маркизѣ Бонивэ? спросила спустя двѣ недѣли Люси у Габріэля Оливье.

Они гуляли въ саду Верекіевской виллы, въ прекрасный жаркій, лѣтній день. О сэрѣ Артурѣ Страбэнѣ не было получено никакой вѣсточки, князь Витали внезапно уѣхалъ изъ Флоренціи и Бонивэ, ежедневно посѣщая виллу, уже не скрывалъ своихъ намѣреніи. Вопросъ Люси заставилъ вздрогнуть Габріэля; сердце его болѣзненно сжалось. Безмолвная скрытая любовь, которую онъ питалъ къ своей двоюродной сестрѣ, часто отличается даромъ ясновидѣнія. Постоянно думая о любимой женщинѣ и не пропуская ни одного самаго мельчайшаго факта относительно ея, онъ какъ-бы предугадывалъ то, чего не зналъ и не видалъ. Хотя онъ рѣдко присутствовалъ при разговорахъ Люси съ ея поклонниками, но инстинктивнымъ чутьемъ слѣдилъ за всѣми перепитіями, которыя она пережила въ послѣдніе мѣсяцы. Онъ отгадалъ ея отношенія и разрывъ прежде съ сэромъ Артуромъ Страбэномъ, а потомъ съ княземъ Витали; теперь же онъ ясно видѣлъ, что маркизъ съ каждой минутой все болѣе и болѣе снискиваетъ ея сочувствіе. Этотъ ловкій человѣкъ окружилъ ее такимъ деликатнымъ вниманіемъ, такъ нѣжно сожалѣлъ ее по поводу, суровыхъ выходокъ англичанина и низкаго поведенія итальянца, такъ искусно убѣждалъ ее въ своей безкорыстной любви, что. она стала смотрѣть на бракъ съ нимъ, какъ на лучшій исходъ изъ ея затруднительнаго положенія, въ которомъ она рѣшительно болѣе не хотѣла оставаться, такъ какъ смѣлая попытка князя воспользоваться ея легкомысленнымъ кокетствомъ навсегда отучили ее отъ этого опаснаго препровожденія времени.

— Правда, говорила она себѣ: Бонивэ не тридцать и даже не сорокъ лѣтъ, но онъ прелестный человѣкъ, очень добрый и знаетъ жизнь до тонкости. Онъ будетъ меня любить немного, какъ отецъ, но за то не позволитъ себѣ никакихъ грубыхъ выходокъ, которыхъ я такъ ненавижу. Быть можетъ, я не буду счастливой, но я буду довольна своей новой жизнью. Любовь, какъ изображаютъ въ книгахъ, только чудный сонъ. Надо быть практичной и благоразумной.

И подъ вліяніемъ этихъ мыслей, она съ удовольствіемъ поддерживала новыя, совершенно интимныя отношенія съ маркизомъ. Хотя между ними не было произнесено еще ни одного слова о бракѣ, по они оба очень хорошо знали, къ чему шли, и Бонивэ даже не разъ приходилъ въ умиленіе при мыслѣ о той счастливой жизни, которая выпадала на долю состарѣвшагося Донъ-Жуана.

«Это будетъ достойный для меня конецъ», думалъ онъ съ гордостью.

Хотя Габріэль не проникалъ въ глубину сложнаго характера маркиза, но онъ ясно видѣлъ, къ чему шло дѣло; поэтому ея вопросъ, который она повторила нѣсколько разъ несказанно терзалъ его сердце.

— Какого ты мнѣнія о Бонивэ? настаивала она: ты кажется его не любишь?

— Съ чего вы это взяли? отвѣчалъ покраснѣвъ молодой человѣкъ.

Онъ такъ привыкъ къ мучительной тайнѣ своей любви, что его пугала мысль о случайномъ ея обнаруженіи. А сознаться въ своей антипатіи къ маркизу значило сознаться въ ея причинѣ.

— Я не довольно знаю маркиза, чтобы о немъ судить, прибавилъ онъ: но это повидимому очень пріятный и очень любезный человѣкъ.

Хорошенькое лицо молодой женщины просіяло и, весело схвативъ за руку своего маленькаго братца, какъ она всегда называла Табріэля, Люси воскликнула:

— Какъ я рада, что ты такого хорошаго о немъ мнѣнія, а я боялась… Значитъ, прибавила она, покраснѣвъ въ свою очередь: ты не будешь очень несчастливъ, если онъ сдѣлается твоимъ двоюроднымъ братомъ?

Онъ пристально посмотрѣлъ на нее и увидѣлъ по выраженію ея глазъ, что этотъ вопросъ имѣлъ для нея большое значеніе. Онъ уже давно ждалъ той роковой минуты, когда она скажетъ ему: «Я выхожу замужъ». Но бываютъ событія въ жизни, къ которымъ никогда нельзя приготовиться: такъ, смерть чахоточнаго больного, приговореннаго всѣми докторами, всегда застаетъ врасплохъ близкихъ ему людей. Сердце Габріэля такъ мучительно сжалось, что онъ едва не упалъ въ обморокъ. Но все-таки у него хватило силы, сказать просто:

— Такъ наша общая жизнь кончится?

— Никогда, воскликнула съ жаромъ Люси: ты всегда будешь жить со мною. Неужели ты думаешь, что я могу разстаться съ тобою, мой милый братецъ, прибавила она, цѣлуя его въ лобъ: первымъ условіемъ моего брачнаго контракта будетъ неразставаніе съ моимъ милымъ Габріэлемъ.

— Ты теперь такъ говоришь, а потомъ мужъ тебя отговоритъ.

— Нѣтъ, дурачекъ, я за то и выйду замужъ за маркиза, что онъ тебя очень любитъ.

Эти слова Люси еще болѣе взбѣсили молодого человѣка, потому что ничто такъ не мучительно, какъ сочувствіе ненавистнаго и счастливаго соперника. Онъ отвернулся, чтобы скрыть злобное выраженіе своего лица, и сорвавъ двѣ розы, подалъ ихъ Люси, не смотря на нее. Она замѣтила его волненіе, но не могла отгадать его настоящей причины. Какъ могла она подумать, что вчерашній ребенокъ, выросшій вмѣстѣ съ нею, могъ питать къ ней другое чувство кромѣ братской привязанности. Но она знала почти болѣзненную чуткость его сердца и думала, что неизбѣжная перемѣна въ жизни, которую онъ доселѣ дѣлилъ съ ней и своей матерью, дѣйствительно мучила его.

— Полно, будь умникъ, прибавила она, вторично цѣлуя его. Къ тому же еще ничего не рѣшено."Ничего не рѣшено и ничего не будетъ", повторялъ про себя Габріель нѣсколько минутъ спустя, расхаживая крупными шагами по большой дорогѣ, тогда какъ Люси отозвали въ виллу для пріема какихъ-то гостей. «Этой свадьбѣ не бывать! Но какъ ей помѣшать? Не могу-же я признаться ей въ любви? Она мнѣ не повѣритъ и только будетъ смѣяться… А если повѣритъ, то еще хуже. Она меня не любитъ, и тогда не захочетъ болѣе со мною жить въ одномъ домѣ. Но какъ я ее люблю! Какъ я ее люблю!.. Если бы только она вышла замужъ за достойнаго ея человѣка, а не за подлеца Бонивэ».

Дѣйствительно, Габріель, приведенный въ отчаяніе своей ревностью, видѣлъ маркиза въ самомъ черномъ свѣтѣ. Прошедшая жизнь Бонивэ, переполненная свѣтскими интригами и донъ-жуановскими похожденіями, возбуждала въ немъ одно презрѣніе. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ ненавидѣлъ его поверхностный, саркастическій складъ ума и еще по двадцати другимъ причинамъ бракъ маркиза съ Люси казался ему невозможнымъ. Но какъ было помѣшать этому браку?

Долго онъ ходилъ по большимъ дорогамъ, окружавшимъ Фьеволо, и по временамъ садился подъ тѣнью оливковыхъ или кипарисовыхъ деревьевъ. Самыя безумныя мысли смѣняли одна другую въ его головѣ. Наконецъ, онъ остановился на планѣ, хотя и далеко не разумномъ, но все-таки представлявшимся ему болѣе возможнымъ.

«Маркизъ прежде всего свѣтскій человѣкъ, думалъ онъ: и если я оскорблю его публично, то онъ вызоветъ меня на дуэль. Кто-бы изъ насъ ни былъ раненъ, онъ или я, но его свадьба станетъ немыслимой. Люси слишкомъ много любитъ меня и слишкомъ мало его, чтобы принести меня въ жертву. Но какъ я оскорблю его? Никто не долженъ знать причины моей ненависти къ нему. Впрочемъ у него всегда такой надменный тонъ даже со мной, что легко найти предлогъ къ ссорѣ».

Какъ всѣ люди, живущіе въ одиночествѣ, и особенно влюбленные, Габріэль страдалъ недостаткомъ энергіи и его пугала мысль, что ему придется при всѣхъ нанести оскорбленіе маркизу. Но вмѣстѣ съ тѣмъ онъ чувствовалъ лихорадочное желаніе привести въ исполненіе свой планъ. Долго находился онъ въ тревожной нерѣшительности, но, наконецъ, пошелъ поспѣшно во Флоренцію съ цѣлью встрѣтить маркиза и немедленно покончить съ вопросомъ о дуэли.

«Я увижу его и поступлю такъ, какъ мнѣ подскажутъ обстоятельства», говорилъ онъ себѣ.

Габріэль направился прямо въ клубъ и, входя въ картежную комнату, издали услышалъ голосъ Бонивэ, который игралъ въ экартэ съ какимъ-то новымъ пріѣзжимъ, въ родѣ Жака Дорво. Въ комнатѣ сидѣло еще пятеро человѣкъ, которые разговаривали между собой, слѣдили за игрой маркиза и вертѣли въ рукахъ газеты.

— Здравствуйте, Габріэль, сказалъ Бонивэ съ дружеской улыбкой.

Молодой человѣкъ отвѣчалъ на это привѣтствіе очень холодно, и взявъ газету, чтобы скрыть за нею свое взволнованное лицо, сталъ обдумывать планъ дѣйствія.

«Я не могу ударить его по щекѣ при всѣхъ, думалъ Габріэль: онъ откажется отъ дуэли и запретъ меня въ сумасшедшій домъ».

Маркизъ сидѣлъ къ нему спиною и, куря сигару, клалъ ее на пепельницу, когда ему приходилось сдавать карты. Это обстоятельство возбудило въ головѣ Габріеля блестящую; идею. Онъ всталъ и, проходя мимо играющихъ, смахнулъ газетой сигару маркиза, которая упала на полъ; при этомъ онъ не извинился, а только пристально посмотрѣлъ на Бонивэ. Приписывая случившееся простои случайности, маркизъ вынулъ другую сигару, закурилъ ее и продолжалъ игру. Но въ ту самую минуту, какъ онъ положилъ вторую сигару на пепельницу, Габріэль снова столкнулъ ее на полъ.

— Неловкій, пробормоталъ маркизъ сквозь зубы и громко прибавилъ: Послушайте, Габріэль, можно право подумать, что вы дѣлаете это нарочно.

— Маркизъ, отвѣчалъ молодой человѣкъ дрожащимъ голосомъ; я запрещаю вамъ говорить со мною такимъ тономъ, слышите.

Слова Габріэля и голосъ, которымъ онъ произнесъ ихъ, возбудили всеобщее вниманіе; зная щепетильность маркиза, присутствующіе ждали с.ъ любопытствомъ его отвѣта. Онъ самъ былъ такъ пораженъ этой неожиданной выходкой, что съ минуту не могъ произнести ни слова. Въ головѣ его блеснула мысль, что Габріэль любилъ свою двоюродную сестру и хотѣлъ дуэлью между ними помѣшать его свадьбѣ. Поэтому онъ рѣшился подождать и разъ въ жизни простить дерзость, тѣмъ болѣе, что никто не сомнѣвался въ его храбрости.

— Или вы меня не разслышали, Габріэль, сказалъ онъ мягкимъ тономъ снисходительнаго учителя къ любимому ученику, или вы не знаете, что говорите?

— Нѣтъ, я очень хорошо разслышалъ ваши слова и совершенно понимаю, что говорю, отвѣчалъ молодой человѣкъ. Повторяю, что вашъ тонъ мнѣ не нравится и уже давно. Впрочемъ, я вижу, что вы начитаете его измѣнять. Это благоразумно.

— Господа, произнесъ маркизъ, чувствуя, что не можетъ болѣе сдержать себя, прошу извиненія за эту непріятную сцену. А что касается до васъ, милостивый государь, прибавилъ онъ, обращаясь къ Габріэлю, то черезъ часъ двое моихъ друзей явятся къ вамъ съ цѣлью узнать, какимъ тономъ вы желаете, чтобъ я говорилъ съ вами.

— Ихъ встрѣтятъ два моихъ пріятеля, отвѣчалъ Габріэль и, поклонившись, вышелъ изъ комнаты.

— Мнѣ сдавать, сказалъ маркизъ, закуривая третью сигару, но мѣшая карты, онъ невольно думалъ: «какая глупая эта дуэль. Конечно, онъ отдѣлается нѣсколькими каплями крови, мы съ нимъ помиримся на мѣстѣ же поединка, и я скажу Люси, что пожалѣлъ его ради нея. Но съ шпагами никогда нельзя быть увѣреннымъ въ исходѣ дуэли. Бываютъ непредвидѣнныя случайности. Какъ странно, что я не замѣтилъ его глупой любви. Никогда всего не предусмотришь. Ну, да все равно. Я поставлю на своемъ». Окончивъ партію, онъ, отозвалъ въ сторону двухъ изъ присутствовавшихъ при сценѣ съ Габріелемъ итальянцевъ и сказалъ имъ:

— Назначьте дуэль завтра утромъ, на шпагахъ и до первой крови.

Но возвращаясь домой, онъ мысленно повторялъ:

«Какая глупая дуэль».

IX.

Спустя четыре дня двѣ женщины въ глубокомъ траурѣ суетились въ Верекіевской виллѣ. Одна изъ нихъ была г-жа Оливье, другая Люси. Маркизъ былъ правъ, не довѣряя случайностямъ дуэли на шпагахъ. Защищаясь отъ стремительнаго нападенія Габріэля, Бонивэ ненамѣренно нанесъ-ему въ грудь тяжелую рану, отъ которой онъ умеръ черезъ два дня. Его мать была внѣ себя отъ горя, но все-таки хотѣла похоронить его во Франціи и нашла въ себѣ достаточно силы, чтобы сдѣлать. всѣ необходимыя для этого приготовленія. Однако въ послѣднюю минуту у нея не хватило мужества, чтобъ войти въ комнату сына: «Я пойду», сказала Люси и, войдя въ эту комнату, нашла ее въ томъ самомъ положеніи, въ которомъ оставилъ ее бѣдный юноша, отправляясь на дуэль. «Зачѣмъ онъ дрался?» думала Люси, осматриваясь по сторонамъ и все въ этой комнатѣ отвѣчало ей на этотъ вопросъ. На стѣнахъ висѣли фотографіи различныхъ мѣстностей, которыя они посѣтили вмѣстѣ, а на письменномъ столѣ виднѣлось около дюжины ея портретовъ во всѣхъ видахъ. Она тутъ была и ребенкомъ съ распущенными волосами, и молодой дѣвушкой въ костюмѣ, въ которомъ она играла въ любительскомъ спектаклѣ, и молодой женщиной вскорѣ послѣ ея свадьбы, и въ теперешнемъ полномъ блескѣ ея красоты! Кромѣ портретовъ, на столѣ находилось много предметовъ, напоминавшихъ о ней: печать, которую она ему подарила, ручка пера, которую онъ получилъ на балѣ, танцуя съ нею ротильонъ, поблекшій бантъ съ ея платья и т. д. Она сѣла къ столу и машинально открыла лежавшій на немъ бюваръ; первое, что бросилось ей въ глаза, было запечатанное письмо съ ея адресомъ, написаннымъ рукою Габріэля. Сердце ея сжалось и съ тревожнымъ страхомъ она распечатала письмо. Вотъ что въ немъ заключалось:

Среда, 1 часъ ночи.

"Если эти строчки когда-нибудь попадутъ на твои глаза, Люси, то значитъ я никогда не увижу болѣе этихъ прекрасныхъ глазъ, которые я такъ любилъ, и тогда тебѣ не къ чему будетъ сердиться на меня за то, что я написалъ тебѣ это письмо, открыто.высказавъ въ первый и въ послѣдній разъ свои чувства. О, sweet lady of ту heart, ты видишь, что я не смѣю даже называть тебя на нашемъ родномъ языкѣ тѣмъ именемъ, которое я далъ тебѣ мысленно; прежде чѣмъ ты прочтешь это письмо, я умру ради тебя, какъ рыцарь старыхъ дней, а читая письмо, ты естественно должна будешь думать обо мнѣ не какъ о больномъ ребенкѣ. Эта мысль заставляетъ меня думать почти радостно о завтрашней дуэли.

"Вотъ видишь, я пишу тебѣ спокойно, безъ малѣйшей лихорадочной дрожи, но желая открыть тебѣ тайну моей жизни, я не нахожу словъ, чтобы объяснить всѣ перенесенныя мною страданія въ продолженіе многихъ лѣтъ. Я только могу сказать тебѣ одно и то въ прошедшемъ, потоку что въ настоящемъ я никогда не рѣшился-бы тебѣ это сказать: — я тебя любилъ, Люси. Помнишь день твоей свадьбы? Ты вошла въ церковь съ серьезнымъ, гордымъ выраженіемъ лица. Органъ игралъ торжественный маршъ. Ты не искала глазами юноши, который не хотѣлъ участвовать въ церемоніи, боясь, чтобы посторонніе люди увидѣли его слезы. Да, я любилъ тебя тогда, какъ люблю теперь съ безумнымъ пыломъ и отчаяніемъ. Самой большой для меня пыткой было то, что ты меня также любила, но совершенно иначе. Когда ты нѣжно, улыбалась мнѣ, гладила меня по головѣ какъ ребенка и возила всюду съ собою въ своемъ экипажѣ, то я чувствовалъ, кромѣ радостнаго чувства, и жгучее страданіе. Ты любила меня.какъ сестра, а моя любовь была не братская. Ахъ, какъ я тебя любилъ! Я зналъ, что если ты не любишь меня, то не любишь никого другого, и потому, не смотря на все, жилъ съ тобой? подъ однимъ кровомъ со времени твоего вдовства. Я конечно мучился ревностью, но мнѣ хорошо было извѣстно, что сердце твое было свободно. Мнѣ такъ ненавистна мысль о твоемъ вторичномъ замужествѣ, что я рѣшился помѣшать ему этой дуэлью.

«Но мнѣ надо собраться съ мыслями и объяснить тебѣ. все по порядку. Послѣдній мой разговоръ съ тобою побудилъ меня на рѣшительный шагъ. Любовь одаряетъ человѣка необыкновенной проницательностью, и я уже давно, понялъ, что человѣкъ, съ которымъ я буду драться завтра, опаснѣйшій изъ моихъ соперниковъ. День за днемъ я слѣдилъ за его ловкой тактикой, освободившей его отъ лицъ, которыя могли помѣшать осуществленію его плана. Твое замужество само по себѣ причинило бы мнѣ невыносимыя страданія, но я не могъ допустить, чтобы ты вышла замужъ за человѣка, который тебя не любилъ, а добивался только твоего состоянія. Ты не можешь себѣ представить, Люси, какъ глубоко я изучилъ характеръ и прежнюю жизнь маркиза. Ты хотѣла выйти за него замужъ и вышла бы, еслибъ я не принялъ мѣры. Надо было поставить между вами непреодолимую преграду. Вотъ я и придумалъ дуэль. Ты меня любишь, какъ сестра, и никогда не назовешь своимъ мужемъ человѣка, который меня поранитъ или быть можетъ убьетъ. Ты не можешь себѣ представить, какъ я радъ, что отдаю себя въ жертву ради твоего спасенія. Ты часто смѣялась надъ моимъ романтичнымъ характеромъ, и правда я не похожъ на другихъ. Вся моя жизнь заключалась въ томъ, что я любилъ тебя и мечталъ о тебѣ. По крайней мѣрѣ, если я умру, то моя тайна не умретъ со мною и я не увижу тебя женою другого, и еще презрѣннаго негодяя. Быть можетъ узнавъ о моей любви къ тебѣ, ты будешь такъ тронута, что не поддашься болѣе лицемѣрной болтовнѣ, не имѣющей ничего общаго съ настоящей любовью. Тогда твой бѣдный Гамлетъ, какъ ты иногда называла меня въ шутку, оказалъ бы своей Оффеліи большую услугу. А если я вернусь съ поединка, то быть можетъ найду въ себѣ достаточно смѣлости, чтобы высказать тебѣ свою любовь и ты не будешь смѣяться надъ мальчишкой, который доказалъ, что онъ человѣкъ и умѣетъ проливать свою кровь, ради твоихъ чудныхъ глазокъ. Ахъ, какъ я любилъ бы ихъ!»

Люси прочла и перечла нѣсколько разъ это странное письмо. Образъ бѣднаго юноши виталъ передъ нею. Какъ блескъ молніи освѣщаетъ погруженный въ мракъ пейзажъ, такъ эта замогильная исповѣдь бросила новый яркій свѣтъ на долгіе года, которые они провели вмѣстѣ. Она теперь поняла, что любовь, о которой она такъ мечтала, любовь, преданная до самопожертвованія, почтительная до религіознаго культа и деликатная до безмолвія, была у нея подъ руками и она этого не знала. Крупныя слезы покатились изъ ея глазъ и, схвативъ письмо, она покрыла его поцѣлуями. Она чувствовала, что наконецъ любила, любила на вѣки — призракъ.

Конецъ.

"Сѣверный Вѣстникъ", №№ 1—2, 1890