В тюрьме (Хоуп)/ДО

В тюрьме
авторъ Марк Хоуп, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англійскій, опубл.: 1879. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: «Отечественныя Записки», №№ 3-10, 1879.

ВЪ ТЮРЬМѢ.

РОМАНЪ Марка Гопа.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I.

Мѣсто пастора въ Толминстерской тюрьмѣ было вакантное и много являлось кандидатовъ, привлекаемыхъ жалованьемъ въ 900 фунтовъ стерлинговъ въ годъ съ квартирой, отопленіемъ и проч. Въ мѣстной газетѣ было напечатано, что всѣ желающіе должны къ извѣстному сроку представить свои аттестаты секретарю, и, въ осеннюю сессію, съѣхавшіеся судьи, послѣ окончанія текущихъ дѣлъ, приступили къ избранію пастора.

Предсѣдатель собранія, старый аристократъ, искусившійся въ знаніи свѣта, обѣщалъ свой голосъ лицамъ, хлопотавшимъ за одного изъ кандидатовъ, котораго онъ никогда не зналъ и не видалъ; но намѣренно промолчалъ о томъ, въ чью пользу употребитъ свое вліяніе. Вслѣдствіе этого, кандидатъ, ведшій интригу, получилъ только двѣнадцать голосовъ противъ тридцати, поданныхъ за его противника, за котораго краснорѣчиво свидѣтельствовали отличные аттестаты.

Счастливый избранникъ былъ достопочтенный Майкль Кристи, окончившій, съ ученой степенью, курсъ въ Оксфордѣ. Двадцати осьми лѣтъ и холостой, онъ до сихъ поръ былъ пасторомъ въ многолюдномъ приходѣ большого мануфактурнаго города и, по слухамъ, сдѣлалъ тамъ чудеса, въ смыслѣ очеловѣченія мѣстныхъ обитателей, проводившихъ всю свою жизнь между тюрьмой и кабакомъ. Представленные имъ аттестаты выставляли его добрымъ, энергичнымъ человѣкомъ, набожнымъ христіаниномъ и благороднымъ джентельмэномъ; если у него былъ какой-нибудь недостатокъ, то, по словамъ ректора, у котораго онъ доселѣ былъ викаріемъ, только слишкомъ доброе сердце, подвергавшее его опасности быть обманутымъ хитрыми лицемѣрами. Но тюремная дѣятельность должна была, конечно, излечить отъ этой слабости.

Призванный передъ избирателями для объявленія ему результата голосованія, Майкль Кристи произвелъ на всѣхъ прекрасное впечатлѣніе. На маленькую, поздравительную рѣчь предсѣдателя онъ ничего не отвѣчалъ, а только скромно, почтительно поклонился. Онъ былъ довольно высокаго роста, бѣлокурый, съ большимъ лбомъ, ясными голубыми глазами, небольшими баками, свѣтлымъ цвѣтомъ лица и добрымъ, мягкимъ выраженіемъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, его мужественная осанка и широкія плечи обнаруживали мускульную силу, развитую атлетическими упражненіями.

Смотря на него, одинъ изъ младшихъ судей вспомнилъ, что въ Оксфордѣ былъ одинъ Кристи, прекрасно игравшій въ крикетъ, и, подойдя къ новому пастору, сказалъ:

— Мы съ вами, навѣрное, встрѣчались въ Оксфордѣ? Вы игрывали въ крикетъ?

— Да, отвѣчалъ Майкль съ улыбкой: — но это было такъ давно.

— Я васъ отлично помню. Не правда ли, былъ еще и другой Кристи?

— Да, мой старшій братъ; онъ служитъ въ 12-мъ драгунскомъ полку.

— Такъ, такъ. Я его недавно видѣлъ въ Брайтонѣ, гдѣ стоитъ его полкъ. Это отличный малый. Онъ, кажется, говорилъ мнѣ, что вы принадлежите къ семьѣ Кристи въ Лилькольнширѣ.

— Да. Мой отецъ, пасторъ въ Ашомѣ, былъ братъ сэра Вемиса Кристи изъ Оклея, и такъ какъ у сэра Вемиса только одна дочь, то мой братъ Франкъ его наслѣдникъ.

— Конечно. Очень… очень радъ васъ видѣть; мой отецъ и сэръ Вемисъ старые друзья. Они годами сидятъ рядомъ въ парламентѣ. Меня зовутъ Армстронгъ и мы съ вами часто будемъ встрѣчаться; я одинъ изъ попечителей тюрьмы. Вы, конечно, будете обѣдать со всѣми нами сегодня въ «Коронѣ». Ну, теперь до свиданія.

Гью Армстронгъ, молодой сквайръ, страстно любившій охоту на фазановъ и лисицъ, любезно кивнулъ головой и отправился въ залу суда, гдѣ должно было тотчасъ открыться засѣданіе, а Майкль Кристи медленно сошелъ по лѣстницѣ, кишѣвшей адвокатами, свидѣтелями и полицейскими. Обвиняемые были только-что привезены въ каретѣ изъ тюрьмы и на подъѣздѣ толпа мальчишекъ и зѣвакъ осыпала ихъ шутками, смѣхомъ, бранью.

Это грустное зрѣлище взволновало Кристи. Онъ хотѣлъ даже вернуться и присутствовать при судѣ надъ этими несчастными, отнынѣ составлявшими его духовную паству. Такимъ образомъ, онъ могъ бы сразу узнать ихъ характеръ изъ свидѣтельскихъ показаній и, если возможно, сказать имъ слово утѣшенія тотчасъ послѣ объявленія приговора. Но потомъ онъ разсудилъ, что лучше ему составить понятіе о каждомъ изъ арестантовъ послѣ личнаго наблюденія, а не подъ вліяніемъ громовой рѣчи обвинителя или злобныхъ отвѣтовъ свидѣтелей; что же касается до утѣшенія, то онъ сказалъ себѣ, что одиночество и безмолвное созерцаніе, быть можетъ, лучшіе товарищи человѣка, только-что пораженнаго ударами закона. Поэтому, тяжело вздохнувъ, онъ перешелъ черезъ торговую площадь, залитую солнечными лучами, и направилъ шаги къ своему новому жилищу, массивныя сѣрыя стѣны котораго онъ видѣлъ утромъ изъ вагона, подъѣзжая къ Толминстеру.

Окружная тюрьма графства Истшира была новой, образцовой тюрьмой, но по внѣшности походила на древнюю крѣпость. Построенная изъ сѣраго камня на возвышеніи, въ четверти мили отъ Толминстера, она царила надъ всѣмъ городомъ и, въ свѣтлую лунную ночь, казалась чудовищнымъ часовымъ, оберегавшимъ мирный сонъ жителей. Къ ней вела широкая шоссейная дорога; средняя башня фасада была окружена двумя острыми минаретами, а надъ большими, массивными черными воротами красовалась рѣшетка, опускавшаяся въ средневѣковыхъ замкахъ во время осады. По обѣимъ сторонамъ этихъ воротъ, которыя открывались только для пропуска тюремной кареты съ арестантами (остальные экипажи останавливались на шоссе), возвышались два небольшихъ флигеля; правый служилъ жилищемъ директору тюрьмы, лѣвый — пастору. Передъ каждымъ изъ этихъ домовъ находились палисадникъ и небольшая деревянная галлерея, украшенная розами и вьющимися растеніями. Кромѣ того, къ окнамъ были придѣланы маленькія балкончики для цвѣтовъ и хотя осень была уже на исходѣ, но въ саду и домѣ директора весело цвѣли гераніи, гвоздика, и бѣлыя розы. Напротивъ, жилище пастора поразило Кристи своимъ мрачнымъ, обнаженнымъ видомъ; онъ еще не зналъ, что его предшественникъ, мистеръ Джабботъ, не былъ поклонникомъ красоты въ какомъ бы то ни было видѣ.

Служанка отворила дверь новому пастору и провела его въ кабинетъ, гдѣ краснощекій, толстый Джабботъ, безъ сюртука и въ одной рубашкѣ укладывалъ книги въ ящикъ. Онъ пыхтѣлъ и жаловался сквозь зубы на свою судьбу. Увидавъ Кристи, онъ извинился, что не былъ на выборахъ и не поздравилъ его первымъ, но какъ могъ человѣкъ вести себя по всѣмъ правиламъ свѣтскаго приличія, имѣя такую жену, какъ мистрисъ Джабботъ, которая уѣхала съ дѣтьми въ Маргэръ, предоставивъ ему разсчитаться съ лавочникомъ и уложить вещи? Онъ былъ убѣжденъ, что ни у кого на свѣтѣ не было столько хлопотъ; такъ что около двухъ недѣль онъ не имѣлъ времени даже посѣтить ни одного арестанта. Потомъ, выразивъ, что день, въ который онъ покинетъ Толминстеръ, будетъ самымъ грустнымъ во всей его жизни, Джабботъ предложилъ своему преемнику выпить стаканъ хереса.

Майкль Кристи сочувственно отнесся къ горестному положенію почтеннаго пастора и предложилъ помочь ему въ укладкѣ книгъ; но, повидимому, Джабботъ былъ очень радъ случаю отдѣлаться отъ этихъ несносныхъ книгъ и, усѣвшись съ своимъ гостемъ у камина, приказалъ служанкѣ принести вина. Когда явился хересъ, онъ выпилъ стаканъ и пустился въ длинную, но безпорядочную іереміаду насчетъ своего десятилѣтняго пребыванія въ этой проклятой тюрьмѣ, изъ которой онъ давно бы ушелъ, еслибы могъ ранѣе найти такое выгодное пасторское мѣсто, какое теперь досталось на его долю. По его словамъ, капитанъ Кизеръ, директоръ тюрьмы, былъ человѣкъ дерзкій, вспыльчивый, самоуправный, съ которымъ никто не могъ ужиться. Докторъ былъ не лучше, и притомъ атеистъ. Они оба играли въ одну игру. Попечители были люди добронамѣренные, но они не могли за всѣмъ услѣдить и, конечно, еслибы имъ была извѣстна половина всей правды, то произошелъ бы страшный скандалъ. Человѣкъ, никогда не живавшій въ тюрьмѣ, не можетъ себѣ представить, что могутъ дѣлать люди, облеченные общественнымъ довѣріемъ. Въ виду всего этого, онъ былъ очень радъ умыть руки и стряхнуть пыль съ своихъ ногъ.

Затѣмъ, мистеръ Джабботъ выпилъ второй стаканъ хереса и перешелъ къ арестантамъ.

Конечно, были арестанты и хорошіе и худые, но онъ плохо вѣрилъ въ исправленіе людей, однажды попавшихъ въ тюрьму; это было все равно, что сдѣлать гнилое яблоко свѣжимъ. Изъ своего долгаго опыта, онъ вывелъ заключеніе, что арестанты, казавшіеся худшими, были лучшіе и обратно. Еслибы ему давали волю, то онъ могъ бы сдѣлать что-нибудь хорошее, но ему мѣшали на каждомъ шагу и вообще положеніе тюремнаго пастора было самое жалкое; всѣ были противъ него и онъ не могъ сдѣлать ни одного шага безъ систематической оппозиціи.

Майкль Кристи былъ приведенъ въ тупикъ словами своего предшественника. Онъ самъ искалъ этого мѣста, думая, что можетъ принести большую пользу, и если ждалъ оппозиціи своимъ благимъ намѣреніямъ, то лишь отъ самихъ арестантовъ, а не отъ начальства. Однако, сомнѣнія его продолжались не болѣе минуты. Здравый смыслъ подсказалъ ему, что горькая іереміада почтеннаго пастора была основана на личныхъ неудовольствіяхъ, а потому онъ не обращалъ болѣе вниманія на слова Джаббота.

Когда пробило шесть часовъ, то почтенный пасторъ поспѣшно вскочилъ, говоря, что пора одѣваться къ обѣду и обѣщая окончить на другой день свои наставленія молодому преемнику.

— Вамъ придется спать одну ночь въ гостинницѣ, прибавилъ онъ: — здѣсь у меня слишкомъ большой безпорядокъ. Завтра утромъ я вамъ покажу тюрьму и передамъ книги, а также мои личныя замѣтки объ арестантахъ, хотя я не считалъ нужнымъ много записывать. Арестанты всегда врутъ о себѣ, а свое собственное впечатлѣніе запомнишь и безъ всякой записки въ книгу.

— Однако, я съ большимъ удовольствіемъ прочту ваши замѣтки объ интересныхъ паціентахъ, замѣтилъ Кристи.

— Вы совершенно ошибаетесь, ожидая встрѣтить интересныхъ арестантовъ. Если вы останетесь здѣсь столько же, сколько я, чего я вамъ вовсе не желаю, то увидите, что все это вздоръ! Всѣ они разсказываютъ одну и туже старую исторію соблазна, пьянства и обольщенія. Женщины плачутъ, а мужчины хнычатъ, и тѣ и другіе жалуются на друзей, научившихъ ихъ злу. Если же попадется убійца, то онъ усердно читаетъ библію, надѣясь, что ему выхлопочутъ помилованіе.

— Кажется, и теперь содержится здѣсь арестантъ, обвиняемый въ убійствѣ? спросилъ Майкль, которому становилась уже противна болтовня стараго пастора.

— Да; его будутъ судить въ слѣдующую сессію, но это исторія самая обыкновенная: ссора и драка съ лѣсниками изъ-за охоты въ недозволенномъ мѣстѣ. Несчастнаго повѣсятъ, и по дѣломъ. Потомъ у насъ сидитъ Маргарита Фильдъ, пытавшаяся убить красавицу миссъ Греамъ, невѣсту полковника Форстера.

— Я читалъ эту исторію въ газетахъ, замѣтилъ Майкль: — она, кажется, напала на миссъ Греамъ въ кузницѣ и ударила ее раскаленными желѣзными щипцами.

— Да, ослѣпила ее, прибавилъ Джабботъ: — по правдѣ сказать, Кристи, дѣло это необыкновенное. Она, повидимому, получила хорошее воспитаніе, но ведетъ себя, какъ вѣдьма. Въ первое мое посѣщеніе, она мнѣ наплевала въ лицо.

— Давно она ожидаетъ суда?

— Три мѣсяца, и еще ей придется ждать четыре, но чѣмъ долѣе она здѣсь, тѣмъ становится хуже. Я никогда не видывалъ въ женщинѣ такой ужасной злобы, такого дьявольскаго упорства и такого бѣшенства.

Майкль Кристи молча покачалъ головой.

Уже было пора идти на судейскій обѣдъ и оба пастора отправились въ гостинницу «Корона».

II.

На обѣдѣ въ «Коронѣ» присутствовало до тридцати судей, адвокатовъ и мѣстныхъ вліятельныхъ особъ. Обвинители, громившіе несчастныхъ подсудимыхъ, защитники, доказывавшіе ихъ невинность, и судьи, постановившіе приговоры, забывали всѣ свои распри за веселой трапезой и шумной бесѣдой.

Майкль Кристи сидѣлъ рядомъ съ мистеромъ Армстронгомъ. Передъ обѣдомъ, его оффиціально представили предсѣдателю сессіи, лорду намѣстнику, маркизу Истширу, который подалъ голосъ противъ него. Онъ занималъ мѣсто во многихъ министерствахъ и достигъ того возраста, когда старые политики становятся добрыми и любезными ко всѣмъ. Майкля тронули его снисходительная, отеческая манера и добродушный юморъ. Такъ, бросивъ лукавый взглядъ на круглое лицо и толстую фигуру мистера Джаббота, лордъ Истширъ замѣтилъ, обращаясь къ его молодому преемнику:

— Кажется, нашъ климатъ дурно подѣйствовалъ на мистера Джаббота. Я надѣюсь, что онъ лучше повліяетъ на васъ.

Во время обѣда не случилось ничего необыкновеннаго и только за дессертомъ всѣ съ удивленіемъ узнали, что Майкль Кристи былъ не женатъ. Тюремный пасторъ никогда не долженъ быть холостякомъ.

— Вѣдь въ объявленіи, напечатанномъ въ мѣстной газетѣ и въ лондонскомъ «Guardian», замѣтилъ Армстронгъ: — было поставлено непремѣннымъ условіемъ, чтобы кандидаты были женатые люди.

Майкль покраснѣлъ отъ сознанія, что всѣ взгляды обращены на него съ улыбкой, и сталъ увѣрять, что въ объявленіи не было сказано ничего такого. Въ доказательство своихъ словъ, онъ просилъ тотчасъ одного изъ слугъ принести мѣстную газету. Черезъ нѣсколько минутъ, требуемый нумеръ «Eastshire Chronicle», былъ во всѣхъ рукахъ и, дѣйствительно, объявленіе ничего не говорило о семейномъ положеніи кандидата. Очевидно, секретарь сессіи, мистеръ Фидлеръ, пропустилъ по ошибкѣ это необходимое условіе. Однако, кто-то замѣтилъ, что мистеръ Фидлеръ никогда не ошибался, и что въ послѣднее время онъ лежалъ въ подагрѣ, а его обязанность исполнялъ его писецъ Джайльсъ. Такимъ образомъ, виновнымъ оказался не секретарь, а секретарь секретаря.

Майкль поспѣшилъ объявить, что если онъ избранъ по недоразумѣнію, то готовъ отказаться отъ своего мѣста; но эти слова произвели общій смѣхъ.

— Не для чего вамъ подавать въ отставку, эту ошибку легко исправить, сказалъ лордъ Истширъ.

— Какъ, милордъ, женитьбой? спросилъ испуганный Майкль.

— Если вамъ это не противно, отвѣчалъ старый аристократъ, серьёзно кланяясь, и все общество громко захохотало.

— Только не влюбитесь въ одну изъ арестантокъ, мистеръ Кристи, замѣтилъ краснощекій судья, подмигивая.

— Отчего же нѣтъ, если онъ будетъ ухаживать за нею съ благороднымъ намѣреніемъ жениться, произнесъ адвокатъ, считавшійся остроумнѣйшимъ шутникомъ всего общества.

По необходимости, Майкль долженъ былъ добродушно выслушать всѣ эти шутки и много еще другихъ. Но, нагнувшись къ своему сосѣду, онъ спросилъ, дѣйствительно ли онъ долженъ жениться?

— Нѣтъ, это необязательно, отвѣчалъ Армстронгъ: — по старому обычаю, у насъ всегда были женатые пасторы, но овдовѣвшій пасторъ не былъ обязанъ отказаться отъ мѣста и, слѣдовательно, не существовало прямого правила, запрещавшаго холостяку быть тюремнымъ пасторомъ. Однако, я надѣюсь, что вы не раздѣляете новыхъ идей о безбрачіи пасторовъ? прибавилъ со смѣхомъ молодой судья.

— О нѣтъ, отвѣчалъ Майкль тѣмъ же тономъ.

На этомъ прекратился разговоръ и вскорѣ потомъ общество разошлось.

Удаляясь въ свой нумеръ въ гостинницѣ, гдѣ его ждали веселый огонь въ каминѣ и мягкая постель, новый пасторъ долго не могъ уснуть. Его безпокоилъ вопросъ о женитьбѣ. Очевидно, онъ не могъ жениться, чтобъ сохранить мѣсто тюремнаго пастора, и въ то же время было немыслимо отказаться отъ этого мѣста, на основаніи своего безбрачія. Наконецъ, эта дилемма показалась ему до того комичной, что онъ разсмѣялся и черезъ нѣсколько минутъ заснулъ крѣпкимъ сномъ.

На слѣдующее утро, онъ всталъ рано и, наскоро выпивъ кофе, отправился въ тюрьму, чтобъ поспѣть къ церковной службѣ, всегда начинавшейся въ девять съ четвертью часовъ.

Онъ никогда еще бывалъ внутри тюрьмы и имѣлъ самыя смутныя понятія о томъ, какое зрѣлище его ожидало. Онъ воображалъ, хотя и сознавая всю нелѣпость своего представленія, что увидитъ въ церкви ряды скамеекъ, наполненныхъ людьми съ отвратительными лицами, которые толкутся и шумятъ, не слушаясь тюремщиковъ, грубо бранящихъ ихъ въ полголоса. Въ иллюстрированной «Жизни Гоарда» была подобная картина и она теперь витала передъ его глазами, а въ ушахъ его раздавались звяканіе цѣпей и рыданія несчастныхъ. Дѣйствительность оказалась во многихъ отношеніяхъ лучше, но въ нѣкоторыхъ хуже, чѣмъ онъ ожидалъ.

По уговору съ Джабботомъ, онъ не зашелъ къ нему на домъ, а прямо позвонилъ у главныхъ воротъ тюрьмы. Калитку отворилъ привратникъ въ мундирѣ, чрезвычайно высокаго роста и воинственной осанки. Приложившись къ козырьку фуражки, онъ повелъ пастора черезъ обширный дворъ, въ углу котораго стоялъ арестантскій черный фургонъ, бывшій въ употребленіи наканунѣ. Они взошли по лѣстницѣ въ пять или шесть ступеней; дверь передъ ними отворилась и Майкль очутился въ корридорѣ, по обѣимъ сторонамъ котораго находились дубовыя двери съ бѣлыми надписями. Это была пріемная для посѣтителей, и комнаты директора, его помощника, доктора, попечителей и пастора. Войдя въ послѣднюю, Майкль не нашелъ въ ней мистера Джаббота и потому проводникъ пошелъ объявить объ его приходѣ.

Комната пастора находилась въ самомъ безпорядочномъ и грязномъ видѣ. Кристи любилъ аккуратность и чистоту, а потому съ отвращеніемъ увидалъ, что полъ былъ усѣянъ библіями и казенными книгами, которыя оффиціально велись пасторомъ; подъ совкомъ съ углемъ виднѣлись псалтыри, а старыя газеты и пустыя жестянки, съ ярлыкомъ «Австралійская говядина», валялись на полкахъ, предназначенныхъ для книгъ. Столъ былъ заваленъ распечатанными и не распечатанными письмами, счетами лавочниковъ, списками арестантовъ, старыми нумерами «Полицейской Газеты», обрывками веревокъ, обломками сухарей, заржавленными стальными перьями и массой религіозныхъ книгъ и брошюръ. Жестяная чернильница была набита зажигательными спичками, а чернила находились въ разбитомъ блюдечкѣ; на каминѣ стояла неоткупоренная бутылка портера и недопитой стаканъ пива. Пустымъ оставалось только кресло подлѣ стола; вся остальная мебель была загромождена вещами, на которыя неудобно было сѣсть, между прочимъ, горшкомъ съ клеемъ.

Стоя у камина, Майкль нетерпѣливо считалъ минуты. Уже было десять минутъ десятаго, а Джабботъ все еще не являлся.

Наконецъ, ровно въ девять съ четвертью часовъ, онъ вбѣжалъ въ комнату, сердитый, запыхавшійся, съ остатками яичнаго желтка на подбородкѣ и держа въ рукѣ свою рясу.

— Я никакъ не могъ найти эпитрахиль, воскликнулъ онъ: — вѣроятно, мистрисъ Джабботъ увезла ее; здѣсь часы всѣ впереди, а мои остановились. Но пойдемте скорѣе, прибавилъ онъ, выходя въ корридоръ: — вотъ сюда по лѣстницѣ, первая дверь направо и послѣдняя скамья въ галлереѣ.

Майкль неожиданно очутился въ галлереѣ прямо противъ двухсотъ арестантовъ, блѣдныхъ и неподвижныхъ, какъ статуи.

Человѣкъ, бывавшей во время службы въ тюремной церкви, никогда не забудетъ вынесенное имъ первое впечатлѣніе. Сердце сжимается и глаза хотятъ выскочить отъ удивленія.

Подобно всѣмъ окружнымъ тюрьмамъ въ графствахъ, въ Истширской тюрьмѣ царила одиночная, безмолвная система заключенія. Арестантамъ было воспрещено нетолько говорить другъ съ другомъ, но даже видѣть одинъ другого. По выходѣ изъ своей кельи, они надѣвали длинные колпаки, которые скрывали ихъ лица, какъ маски; только для глазъ были сдѣланы отверстія; каждый изъ нихъ носилъ на лѣвой сторонѣ груди мѣдную круглую бляху съ обозначеніемъ черными буквами и цифрами его отдѣленія, палаты и кельи (напримѣръ: А. I/6) Войдя въ свою отдѣльную, огороженную клѣтку въ церкви, арестантъ затворялъ за собою дверь и вывѣшивалъ свою бляху на крючокъ надъ головою. Всѣ эти бляхи были такъ хорошо вычищены, что даже въ тѣ дни, когда не свѣтило солнце, онѣ блестѣли какъ рефлекторы.

Порядокъ вывода арестантовъ изъ келій и слѣдованія ихъ въ церковь не дозволялъ имъ войти въ разговоръ между собою, не обративъ на себя вниманія тюремщиковъ. Сторожъ быстро отпиралъ двери всѣхъ келій, арестанты выходили и шли одинъ за другимъ на разстояніи пяти футовъ, подъ наблюденіемъ другихъ сторожей, стоявшихъ въ галлереяхъ и на мостикахъ, соединяющихъ различныя палаты одного отдѣленія; достигнувъ церкви, они безъ шума и безпорядка входили каждый въ свою клѣтку или ложу. Арестанты должны были держать ухо остро, ибо замѣшательство одного заставляло останавливаться длинный рядъ, слѣдовавшій за нимъ. Если кто-нибудь разсѣянно или нарочно догонялъ человѣка, шедшаго передъ нимъ, то подвергался заключенію на день въ карцерѣ на хлѣбъ и воду. Очутившись въ своей клѣткѣ, дверь которой тотчасъ запиралась на замокъ съ пружиною, арестантъ видѣлъ только прямо передъ собою и не могъ никуда выйти безъ помощи сторожа, который, повернувъ кнопку, отпиралъ разомъ двери цѣлаго яруса клѣтокъ. На обѣихъ сторонахъ церкви такихъ ярусовъ было по десяти, возвышавшихся одинъ надъ другимъ и въ каждомъ ярусѣ по двадцати клѣтокъ, такъ что всего было четыреста мѣстъ. Посреди церкви оставленъ былъ проходъ, раздѣленный стѣной въ десять футовъ вышины, съ двойной цѣлью — помѣшать арестантамъ праваго крыла церкви видѣть своихъ товарищей лѣваго крыла, которые входили въ церковь въ одно время въ сосѣднюю дверь, и тѣмъ, которые находились въ верхнихъ рядахъ, видѣть головы арестантовъ, помѣщавшихся въ крайнихъ клѣткахъ нижняго яруса. Однако, за исключеніемъ эпохи избирательной суматохи въ Толминстерѣ, въ тюрьмѣ никогда не бывало болѣе двухсотъ человѣкъ, а потому верхніе ярусы въ церкви оставались постоянно пустыми.

Майкль Кристи занялъ мѣсто, отведенное для пастора на галлереѣ, пересѣкавшей поперекъ церковь надъ престоломъ. Такихъ мѣстъ было три; среднее предназначалось для директора, лѣвое для его помощника и правое для пастора. Въ каждомъ изъ этихъ отдѣленій могло помѣститься до двѣнадцати человѣкъ, такъ что, съ согласія директора, посѣтители тюрьмы всегда могли найти себѣ тутъ мѣстечко.

Съ галлереи ясно было видно въ лицо всѣхъ арестантовъ, а потому въ каждой изъ устроенныхъ тамъ ложъ было отведено особое мѣсто для тюремщика, который записывалъ на грифельной доскѣ имена арестантовъ, нарушившихъ чѣмъ-либо установленный порядокъ. Другіе тюремщики стояли внизу въ проходѣ по обѣ стороны перегородки и подлѣ каѳедры, возвышавшейся въ нѣсколькихъ шагахъ отъ алтаря. Такимъ образомъ, куда ни поглядѣлъ бы арестантъ, отовсюду слѣдили за нимъ зоркіе глаза, не пропускавшіе ни малѣйшаго его движенія, а уши тюремщиковъ старательно прислушивались ко всякому звуку, который могъ обнаружить попытку арестантовъ разговаривать между собою шепотомъ или стукомъ въ перегородку. Требованіе, чтобъ заключенные не сообщали ничего другъ другу даже знаками, обусловливалось малымъ количествомъ тюремщиковъ. Ихъ всего было пятнадцать, а арестантовъ двѣсти человѣкъ, въ томъ числѣ нѣсколько отчаянныхъ злодѣевъ. Поэтому малѣйшее послабленіе насчетъ обязательнаго безмолвія могло повести къ заговору и бунту. Языкъ самое могучее орудіе заключеннаго; сдѣлайте его нѣмымъ и онъ становится безпомощнымъ.

Пока Майкль Кристи, съ невольной лихорадочной дрожью, оглядывалъ свою новую паству, Мистеръ Джабботъ вошелъ на каѳедру и, опустившись на колѣни, закрылъ лицо руками. Эта предварительная безмолвная молитва позволила Майклю замѣтить, что арестанты раздѣлялись на категоріи, обозначаемыя различной одеждой. Нижній этажъ налѣво былъ занятъ подслѣдственными арестантами, ожидавшими еще суда; нѣкоторые изъ нихъ были въ сѣрыхъ курткахъ и такихъ же панталонахъ и жилетѣ, а другіе въ своей собственной одеждѣ. Между ними виднѣлись: пѣхотный солдатъ въ красномъ мундирѣ и конный артиллеристъ въ красивой курткѣ съ шитьемъ. Во второмъ этажѣ, на той же сторонѣ, помѣщались люди, частью старики, неприговоренные къ каторжной работѣ перваго и второго класса; ихъ одежда верблюжьяго цвѣта отличалась діагональными черными полосами, на манеръ зебры. Всѣ остальные, приговоренные къ каторжной работѣ или къ продолжительному тюремному заключенію и дожидавшіеся перевода въ другую тюрьму, были въ желто-коричневой одеждѣ, отвратительной на взглядъ. Нижній ярусъ направо былъ занятъ женщинами, которыхъ было всего двѣнадцать; на нихъ были клѣтчатыя платья, синія съ бѣлымъ, и ужасныя соломенныя шляпы безъ всякаго украшенія. Въ углу церкви, въ особомъ отдѣленіи за занавѣской, сидѣли: смотрительница женской тюрьмы и одна изъ ея помощницъ, которыя слѣдили за арестантками, казавшимися, по блуждающимъ глазамъ и нахально дерзкому выраженію лица, отвратительнѣе арестантовъ.

Дѣйствительно, преобладающимъ выраженіемъ на лицахъ мужчинъ было не равнодушіе или вызывающая дерзость, а забитая апатія. Тамъ и сямъ какой-нибудь юноша бросалъ по сторонамъ блестящіе взгляды, какъ птица, запертая въ клѣткѣ, и нѣсколько пожилыхъ арестантовъ глядѣли въ пространство, какъ идіоты. Но большинство, повидимому, пришло къ убѣжденію, что съ тюремной дисциплиной шутить нельзя и смиренно преклоняли свои шеи подъ желѣзное ярмо. Они подобострастно поглядывали на тюремщиковъ, и какъ бы опасались прикоснуться къ молитвенникамъ изъ боязни, что шелестъ страницъ подвергнетъ ихъ какой-нибудь непріятности.

Майкль Кристи задернулъ красныя занавѣски на галлереѣ, чувствуя, что иначе онъ не будетъ въ состояніи молиться. Между тѣмъ, пасторъ началъ службу, которая продолжалась не болѣе двадцати минутъ, такъ онъ торопился, вознося къ небу свои молитвы тономъ оскорбленнаго протеста и почти не давая времени дьячку, скрытому подъ каѳедрой произносить «Аминь». Очень немногіе арестанты возвышали свои дрожащіе голоса для отвѣтовъ и никто изъ нихъ не опускался на колѣни; это было воспрещено, такъ какъ тогда ихъ не было бы видно тюремщикамъ; но имъ дозволялась сидѣть во время чтенія священнаго писанія. Въ церкви не было органа и гимны пѣлись дьячкомъ, напоминавшимъ своимъ ревомъ здороваго быка. Вся паства подтягивала, и несчастные, какъ бы желая вознаградить себя за постоянное обязательное безмолвіе, во всю глотку орали, ревѣли, служили, какъ кто умѣлъ. Страшная какофонія, рѣзавшая уши посторонняго слушателя, выходила изъ всѣхъ границъ возможнаго и врядъ ли концертъ гіенъ и шакаловъ произвелъ бы такое раздирающее дѣйствіе на нервы Майкля Кристи.

По окончаніи службы, Джабботъ быстро исчезъ, но Майкль остался, отдернулъ занавѣску и сталъ слѣдить за уходомъ изъ церкви арестантовъ. Старшій тюремщикъ, сидѣвшій на галлереѣ подлѣ возвышеннаго мѣста директора, прежде всего скомандовалъ: «колпаки надѣвать». И арестанты мгновенно сняли съ крючковъ бляхи, прицѣпили ихъ себѣ на грудь и надѣли на голову и лицо колпаки, такъ что вдругъ всѣ ложи оказались занятыми людьми въ маскахъ. Старшій тюремщикъ, убѣдившись, что никто не ослушался приказанія, далъ знакъ своимъ помощникамъ, стоявшимъ внизу, и началъ, играя кнопками, отпирать постепенно двери одного яруса, потомъ другого и такъ далѣе. Сигналъ къ выходу подавался по телеграфу. Для этого, старшій тюремщикъ дергалъ подобающія нити, приводившія въ движеніе два вертящіяся бѣлыя колеса, на которыхъ выскакивали черныя буквы и нумера. Правое колесо означало этажъ (на этажахъ были выставлены буквы, а на каждой ложѣ нумеръ), и обращалось въ двадцать разъ тише лѣваго, которое указывало нумеръ ложи. Такимъ образомъ, каждый арестантъ, зная свою букву и нумеръ, только слѣдилъ за появленіемъ на телеграфѣ своей клѣтки и тогда, толкнувъ дверь, быстро уходилъ, соразмѣряя пятифутовую дистанцію отъ товарища, шедшаго передъ нимъ. Единственная задержка происходила отъ того, что нѣкоторые изъ арестантовъ были неграматны или близоруки и тюремщики имъ кричали: «Эй, А. 2.20, выходи скорѣе»! Однако, при всемъ этомъ, въ десять минутъ церковь была очищена и во всемъ зданіи тюрьмы сталъ раздаваться шумъ дверей, затворявшихся за арестантами, входившими въ свои келіи, откуда они снова вскорѣ должны были отправиться по новой командѣ на различныя работы.

III.

Майкль Кристи вышелъ изъ церкви, грустно пораженный виденнымъ зрѣлищемъ. У подножія лѣстницы онъ встрѣтилъ худощаваго высокаго роста человѣка, съ большимъ горбатымъ носомъ, чрезвычайно похожаго на герцога Велингтона. Это былъ капитанъ Кизеръ, директоръ тюрьмы.

Онъ поджидалъ пастора, желая познакомиться съ нимъ наединѣ, изъ боязни присутствія третьихъ лицъ, такъ онъ былъ застѣнчивъ и пугливъ. Кромѣ титула капитана, въ немъ не было ничего военнаго. Онъ былъ чрезвычайно нервный и постоянно судорожно ворочалъ шеей, какъ бы пытаясь выскочить изъ своей туго накрахмаленной рубашки. Во время разговора, его длинныя сухія руки всегда трепали маншеты или отвороты сюртука. Онъ вѣчно мигалъ глазами, какъ сова днемъ, а его блѣдныя, крѣпко сжатыя губы, казалось, не умѣли улыбаться. На макушкѣ у него красовалась необыкновенно высокая, дурно приглаженная черная шляпа, а на шеѣ — оранжевая шелковая косынка съ бѣлыми разводами. Такого галстуха нельзя было увидѣть ни на комъ другомъ. Онъ имѣлъ привычку постоянно глядѣть на свои сапоги, точно размышляя съ грустью о заплаченной за нихъ слишкомъ дорогой цѣнѣ. Общее выраженіе его лица было какое-то потерянное, печальное, какъ будто онъ столько видѣлъ зла въ жизни, что никакая гадость его не удивитъ. Однако, несмотря на все это, Майклю показалось, что въ мягкомъ тонѣ его голоса проглядывало доброе сердце, и онъ почувствовалъ къ нему невольную симпатію. Они поздоровались и, съ этой минуты, стали друзьями.

Капитанъ Кизеръ высказалъ готовность показать Майклю тюрьму, если Джабботу не хватитъ времени, и просилъ назначить для этого удобный часъ, предлагая, съ своей стороны, 1 часъ и приглашая потомъ въ половинѣ второго къ себѣ на завтракъ, чтобъ познакомиться съ мистрисъ Кизеръ. Но въ то время, какъ онъ еще говорилъ, въ корридорѣ показался Джабботъ, бѣжавшій въ попыхахъ, размахивая руками, словно за нимъ гнались невидимые враги.

— Пойдемте, Кристи, воскликнулъ онъ недовольнымъ тономъ: — я ѣду съ двѣнадцати-часовымъ поѣздомъ, а мнѣ еще много надо вамъ сказать.

При появленіи Джаббота, капитанъ Кизеръ мгновенно стушевался, какъ скромный аистъ, завидѣвъ шумнаго пѣтуха, а почтенный пасторъ поспѣшно повелъ Майкла въ свою комнату.

— Директоръ всегда суется не въ свое дѣло, сказалъ онъ: — вы вскорѣ увидите, какой это несносный человѣкъ. Но, однако, займемся. Вотъ тутъ сколько набралось писемъ. Обязанность пастора — читать всѣ письма, получаемыя или отправляемыя арестантами, и помѣчать ихъ своей рукой. Но я цѣлую недѣлю не могъ найти свободной минуты, чтобъ на нихъ взглянуть.

— Какая жалость, замѣтилъ Майкль: — сколько несчастныхъ теперь отчаивается, не получая извѣстій отъ родственниковъ.

— Я не виноватъ! воскликнулъ Джабботъ такимъ тономъ, словно всѣ были виновны, кромѣ его: — еслибъ у васъ была такая жена, какъ мистрисъ Джабботъ, то вы не могли бы назвать даже собственную душу своею. Она сегодня утромъ мнѣ телеграфируетъ, чтобы я привезъ ей корсетъ, который она забыла, и при этимъ не говоритъ гдѣ.

— Не заняться ли мнѣ прямо этими письмами, сказалъ Кристи, замѣтивъ, по почтовой маркѣ, на одномъ конвертѣ, что онъ валялся ужь двѣ недѣли.

— Да, пожалуйста, а, прочитавъ письма, отмѣтьте въ книгѣ номеръ арестанта и число полученія каждаго письма, потому что арестантамъ дозволяется только разъ въ три мѣсяца получать письма и писать самимъ. Вы должны очень строго придерживаться этого правила, а то они легко васъ обманутъ и будутъ писать гораздо чаще. Вотъ въ эту другую книгу вы станете вписывать имена и приговоры арестантовъ, подробности ихъ преступленій, числа, въ которыя вы ихъ посѣщали, и свои замѣтки объ ихъ нравственномъ состояніи, т. е. когда у нихъ есть нравственное состояніе.

— Развѣ число посѣщеній пастора ограничено? спросилъ Майкль, замѣтивъ, что въ книгу записано очень мало визитовъ Джаббота.

— Напротивъ, отвѣчалъ почтенный пасторъ, тяжело вздыхая: — еслибъ вы слѣдовали правиламъ, то вѣчно торчали бы въ кельяхъ и не имѣли бы ни минуты свободной для ѣды и сна. Между другими нелѣпыми правилами, существуетъ одно, обязывающее пастора идти къ арестанту во всякое время, когда негодяй вздумаетъ его обезпокоить. Однако, вы вскорѣ научитесь, какъ обходить эти правила, и будете посѣщать арестантовъ только въ удобныя для васъ минуты. Есть, напримѣръ, такіе молодцы, къ которымъ никогда не слѣдуетъ ходить.

— Какіе это именно? спросилъ новый пасторъ.

— Неисправимые бродяги и мелкіе воришки, отвѣчалъ Джабботъ, шныряя по всѣмъ угламъ комнаты: — какая польза бесѣдовать съ человѣкомъ, который является въ тюрьму двѣнадцать разъ въ году и смѣется надъ вами за спиною? Большинство этихъ негодяевъ не умѣетъ ни писать, ни читать и они смотрятъ на тюрьму, какъ на гостинницу, гдѣ занимаютъ комнату въ дурную погоду. Чтобы обратить ихъ на путь истины, необходимо приставить къ каждому по особому миссіонеру, да и тотъ не справится ранѣе года, проповѣдуя день и ночь. Впрочемъ, вы сейчасъ увидите ихъ воочію. Пасторъ долженъ допросить арестантовъ на другой день послѣ ихъ поступленія въ тюрьму и я велю позвать вчерашній пріемъ.

Джабботъ позвонилъ и въ комнату вошелъ сторожъ, держа въ рукѣ листокъ синей бумаги.

— Это списокъ новыхъ арестантовъ, Трешеръ? спросилъ пасторъ: — да, да: трое мужчинъ и одна женщина. Введите ихъ по одному.

Мистеръ Джабботъ сѣлъ къ столу и открылъ большую книгу, а Майкль остался стоять у камина, повернувшись спиною къ огню. Черезъ нѣсколько минутъ, сторожъ ввелъ въ дверь болѣзненнаго юношу, лѣтъ восемнадцати, съ коротко обстриженными волосами и въ желто-коричневой тюремной одеждѣ.

— Три мѣсяца каторжной работы за пьянство и оскорбленіе полиціи, воскликнулъ торжественно мистеръ Джабботъ, глядя въ арестантскій списокъ. — Отчего вы не можете оставить полицію въ покоѣ, Вильямъ Гокеръ?

— Отчего полиція меня не оставляетъ въ покоѣ, сэръ? отвѣчалъ арестантъ мрачно.

— Полиція учреждена для наказанія негодяевъ и вы обязаны ей повиноваться, какъ говоритъ Св. Павелъ въ одной главѣ, которую найдете вы въ Библіи, рѣзко произнесъ Джабботъ: — возьмите вотъ въ углу Библію и псалтырь. Вы, Вильямъ Гокеръ, уже въ третій разъ въ тюрьмѣ. Если вы не исправитесь, вы кончите на висѣлицѣ.

Вильямъ провелъ рукой по головѣ, какъ бы стараясь схватиться за вихры, что было невозможно при короткой стрижкѣ, и молча удалился. Слѣдующій арестантъ объявилъ, что онъ глухъ и неграматенъ. Это былъ старый бродяга лѣтъ шестидесяти, сѣдой, сгорбленный, но на взглядъ безвредный.

— Батюшка мой! это опять вы, Джонъ Треджетъ! воскликнулъ Джабботъ, откидываясь на спинку: — я уже васъ, кажется, вижу въ двадцатый разъ. Вы снова принялись за свою старую игру — вы двадцать одинъ годъ бродяжничали и проводили ночи подъ стогами сѣна.

— Я глухъ и неграматенъ, сэръ, повторилъ Джонъ, поднося обѣ руки къ ушамъ: — мнѣ тяжело работать отъ ревматизма. У меня онъ ужасно разгулялся въ это дождливое время.

— Да, да, вы притворяетесь глухимъ, чтобы не слышать брани, которую вы вполнѣ заслужили, продолжалъ Джабботъ, махая рукою: — вы говорите, что не умѣете читать, такъ возьмите Библію и вы увидите, что она научитъ васъ добру болѣе всѣхъ другихъ книгъ. По крайней мѣрѣ… ахъ, да вы не граматны, значитъ, вамъ напрасно и давать Библію. Ну, убирайтесь вонъ.

Черезъ минуту, мѣсто Джона занялъ маленькій мальчикъ, протиравшій глаза руками, въ тюремной одеждѣ верблюжьяго цвѣта съ черными полосами и въ громадныхъ, сваливавшихся съ его ногъ башмакахъ.

— А, Гарри Ноксъ! вы присуждены къ четырнадцати днямъ заключенія и двѣнадцати ударамъ розги за кражу яблоковъ, произнесъ почтенный пасторъ съ видимымъ удовольствіемъ: — я очень радъ, что васъ высѣкутъ, Гарри Ноксъ. Вамъ это будетъ. очень полезно.

— Ай! ай! ай! провизжалъ мальчикъ.

— Мальчишки, крадущіе яблоки, должны ждать за это здоровой порки, продожалъ Джабботъ: — меня самого въ дѣтствѣ учителя сѣкли и это мнѣ принесло много пользы. Я, право, не знаю, чтобы изъ меня вышло, еслибы меня не сѣкли.

Майкль Кристи отвернулся, чтобы скрыть улыбку, а Гарри Ноксъ промолвилъ, всхлипывая, что еслибы его простили на этотъ разъ, то онъ никогда болѣе не провинится. Но мистеръ Джабботъ былъ неумолимъ, тѣмъ болѣе, что онъ не имѣлъ никакого права измѣнять приговора.

— Я васъ не простилъ бы, сэръ, еслибы и могъ. Возьмите Библію и, вернувшись въ свою келью, встаньте на колѣни и помолитесь Богу, чтобы розги сдѣлали васъ хорошимъ мальчикомъ.

Послѣ выхода Гарри Нокса прошло нѣсколько минутъ и когда снова отворилась дверь, то на порогѣ показалась очень приличная и красивая дама, лѣтъ тридцати, въ пунцовомъ шерстяномъ платьѣ, съ бѣлыми рукавчиками и воротничкомъ; на шеѣ у нея красовался голубой бантъ. Она слегка поклонилась Майклю и мистеръ Джабботъ представилъ ее, какъ мистрисъ Бэли, смотрительницу женскаго отдѣленія тюрьмы. Это была совершенно не такая женщина, какую можно себѣ представить на подобномъ мѣстѣ. Она была слишкомъ молода, весела и красива для такой должности. Ея каштановые волосы были кокетливо причесаны; она отличалась розовымъ цвѣтомъ лица, бѣлыми ручками и маленькими, изящно обутыми ножками. Однако, при болѣе близкомъ взглядѣ, легко было обнаружить въ ея глазахъ и верхней губѣ рѣзкое, холодное выраженіе, несогласное съ понятіемъ о граціозной, мягкой женской красотѣ. Послѣ перваго пріятнаго впечатлѣнія, всегда производимаго красивымъ лицомъ, Майкль Кристи почувствовалъ, самъ ясно не сознавая почему, что онъ желалъ бы видѣть начальницу тюрьмы совершенно иной женщиной, чѣмъ мистрисъ Бэли. Онъ сомнѣвался, сойдется ли онъ когда-нибудь съ нею.

Пасторъ бесѣдуетъ всегда съ арестантами наединѣ, но съ арестантками онъ видится въ присутствіи смотрительницы или одной изъ ея помощницъ. Поэтому, мистрисъ Бэли, попросивъ позволенія представить свою новую паціентку, пріотворила дверь и, позвавъ женщину изъ корридора, сама осталась въ комнатѣ, вмѣсто того, чтобъ уйти, какъ дѣлалъ каждый разъ сторожъ, введя новаго арестанта.

Мэри Дашъ, дѣвушка лѣтъ двадцати-двухъ, была приговорена къ двухнедѣльному заключенію въ виду неплатежа штрафа въ 40 шиллинговъ, за оскорбленіе на словахъ почтеннаго лавочника и разбитіе стеколъ въ окнѣ. Она вошла въ комнату, горько плача, но, повидимому, не отъ того, что ее посадили въ тюрьму, а отъ позора, что должна носить уродливую тюремную соломенную шляпу. По-крайней-мѣрѣ, такъ можно было понять изъ ея невнятныхъ словъ, прерываемыхъ рыданіями.

— Если вы желали носить модныя шляпки, то не слѣдовало бить оконъ, глубокомысленно замѣтилъ пасторъ.

— Но лавочпикъ — отецъ моего ребенка, сэръ, произнесла Мэри Дашъ, отирая слезы синимъ коленкоровымъ платкомъ: — я была служанкой въ его домѣ, пока жена его меня не прогнала; а теперь онъ отказывается мнѣ выдавать хоть что-нибудь на содержаніе ребенка. Онъ подло поступилъ со мною.

— Оставьте платокъ и поднимите голову, Нини, рѣзко скомандовала мистрисъ Бэли.

— Ну, я надѣюсь, что двухнедѣльное заключеніе васъ образумитъ, произнесъ спокойно Джабботъ: — вы увидите, что нельзя безнаказанно нарушать законъ. Вотъ, возьмите библію и молитвенникъ. Да, кстати, мистрисъ Бэли, какъ ведетъ себя сегодня № 15?

— Все такъ-же, сэръ, отвѣчала смотрительница, выпроводивъ изъ комнаты Нини: — но такъ, какъ она все ничего не ѣстъ, то докторъ Гарди поставилъ ее на больничную порцію: молоко и бульонъ.

— Она попрежнему отказывается идти въ церковь?

— Да, сэръ. Съ нею не стоитъ и говоритъ объ этомъ.

— Это необыкновенный случай и я боюсь, Кристи, что она вамъ дастъ много хлопотъ. № 15 — это Маргарита Фильдъ, о которой я вамъ говорилъ вчера. Ну, мистрисъ Бэли, я уѣзжаю въ двѣнадцать часовъ и воспользуюсь теперь случаемъ, чтобъ съ вами проститься. Повѣрьте, что я съ сожалѣніемъ разстаюсь съ вами.

— Намъ очень жаль, что вы уѣзжаете, сказала мистрисъ Бэли изъ приличія, но очевидно нисколько не чувствуя дѣйствительнаго сожалѣнія.

— Мои обязанности впредь будетъ исполнять мистеръ Кристи, прибавилъ величественно Джабботъ: — я увѣренъ, что вы будете отлично ладить.

Майкль поклонился и мистрисъ Бэли возвратила поклонъ. Но молодой пасторъ снова подумалъ, что много пройдетъ времени прежде, чѣмъ онъ дружески сойдется съ этой красивой, спокойной и приличной дамой.

— Мистрисъ Бэли препочтенная особа, сказалъ конфиденціально Джабботъ, когда она удалилась изъ комнаты: — она прежде была гувернанткой у лорда Истшира, потомъ вышла замужъ за офицера и уже, оставшись послѣ его смерти безъ всякихъ средствъ, поступила сюда смотрительницей по рекомендаціи лорда. Ее здѣсь очень уважаютъ. Она одна въ тюрьмѣ никогда не дѣлала мнѣ непріятностей.

— Добра она до арестантокъ? спросилъ Майкль.

— Она не потакаетъ ихъ глупостямъ и эта лучшая доброта, отвѣчалъ почтенный пасторъ.

IV.

Спустя часъ, Джереми Джабботъ оставилъ навсегда Толминстерскую тюрьму. Онъ такъ торопился, что забылъ зонтикъ. Онъ былъ убѣжденъ, что опоздаетъ на поѣздъ, но все же счелъ нужнымъ извиниться передъ своимъ преемникомъ, что не успѣлъ вполнѣ познакомить его съ рутиной его обязанностей. Въ сущности же, онъ почти ничего ему не сказалъ о дѣлѣ, и послѣдній часъ, проведенный имъ дома, былъ посвященъ поискамъ корсета мистрисъ Джабботъ, въ чемъ принялъ, по его просьбѣ, участье и Майкль.

— Я вамъ совѣтую не жениться, сказалъ онъ на прощанье, уже садясь въ экипажъ: — это необязательно, и васъ только свяжетъ. Ахъ, я, кажется, забылъ ключи. Нѣтъ, они здѣсь. Я увѣренъ, что опоздаю, но, вы не повѣрите, какъ я радъ уѣхать отсюда. Прощайте.

Майкль Кристи не ожидалъ, что ему придется безъ всякой подготовки вступить въ отправленіе своей новой обязанности. Онъ разсчитывалъ, что прежній пасторъ останется, по крайней мѣрѣ, недѣлю или двѣ, чтобъ помочь ему на первыхъ порахъ и дать время съѣздить въ его прежнее мѣстопребываніе, для сдачи пасторской должности и также для взятія своихъ вещей, такъ какъ онъ пріѣхалъ налегкѣ съ однимъ саквояжемъ. Но всѣ эти планы были уничтожены поспѣшнымъ отъѣздомъ Джаббота и Майкль, прежде всего, отправилъ телеграмму къ своему прежнему ректору, съ извѣстіемъ о случившемся и съ просьбой выслать немедленно его вещи.

Послѣ этого, онъ сразу вступилъ въ исполненіе своихъ обязанностей, съ полнымъ сознаніемъ лежавшей на немъ отвѣтственности. Его очень опечалили слова Джаббота и онъ спрашивалъ себя, удастся ли ему преодолѣть всѣ преграды, которыя, повидимому, его ожидали. Эта мысль тѣмъ болѣе его тревожила, что домашнія обстоятельства нисколько не заставляли его принять на себя трудную и отвѣтственную должность тюремнаго пастора. Онъ получалъ отъ Оксфорда степендію въ 250 фунтовъ стерл. и, кромѣ того, имѣлъ около 3,000 фун. стерл. капитала. Наконецъ, вліятельные родственники постоянно предлагали ему достать выгодное пасторское мѣсто. Но онъ добровольно отказался отъ этихъ предложеній, и предпочелъ, сначала, быть простымъ приходскимъ пасторомъ въ многолюдномъ городѣ, а теперь, наперекоръ всѣмъ совѣтамъ друзей, явился кандидатомъ на мѣсто тюремнаго пастора въ Толминстерѣ.

До сихъ поръ, жизнь Майкля Кристи была счастливой, лучезарной. Въ дѣтствѣ, онъ былъ баловнемъ родителей, а потому по ихъ смерти, получилъ воспитаніе въ домѣ дяди, сэра Вемиса Кристи, бывшаго самымъ добрымъ, внимательнымъ опекуномъ. Потомъ, выйдя изъ университета и поступивъ въ приходскіе пасторы, онъ нашелъ прекраснаго ректора, преданныхъ друзей и благородныхъ покровителей, поддержка и помощь которыхъ во многомъ облегчала его дѣятельность. Единственную заботу и непріятность въ жизни, которыя онъ доселѣ испытывалъ, составляли постоянныя просьбы денегъ со стороны его брата Франка, который, служа въ арміи, велъ кутежную жизнь; но, горячо любя брата и помня, что мать, умирая повѣрила Франка ему, хотя онъ и былъ двумя годами его старше, Майкль находилъ большое удовольствіе въ возможности выручать изъ бѣды веселаго офицера. Такимъ образомъ, онъ привыкъ къ нѣжной атмосферѣ счастливой семейной жизни, и естественно, что теперь недостатокъ сочувствія въ окружающихъ его лицахъ могъ очень грустно на него подѣйствовать. Однако, онъ не впалъ въ уныніе, а, какъ энергичный труженникъ, принялся тотчасъ за дѣло.

Возвратясь въ свою оффиціальную комнату, Майкль Кристи сталъ поспѣшно разбирать корреспонденцію арестантовъ, столь запущенную его предшественникомъ. Но ему не пришлось долго заниматься. Его неожиданно посѣтилъ новый пріятель, Гью Армстронгъ, сіяя здоровьемъ и веселостью, въ короткой курткѣ, замшевыхъ перчаткахъ и съ розой въ петлицѣ. Онъ объявилъ, что пріѣхалъ въ тюрьму вмѣстѣ съ другимъ попечителемъ для обычнаго еженедѣльнаго осмотра.

— А вы, прибавилъ онъ: — уже осмотрѣли тюрьму?

— Нѣтъ еще, отвѣчалъ Майкль, очищая для Армстронга стулъ передъ каминомъ: — мистеръ Джабботъ только что уѣхалъ, и я пойду по тюрьмѣ съ директоромъ въ 1 часъ.

— Нѣтъ, ужь вы лучше пойдите со мною и адмираломъ Вудстокомъ. Мы обойдемъ всѣ кельи; признаюсь, я очень радъ, что мы, наконецъ, отдѣлались отъ мистера Джаббота. Я никогда не видывалъ такого непріятнаго, упорнаго и ни къ чему негоднаго человѣка.

— Онъ находитъ, что здѣсь работа очень трудная, замѣтилъ Майкль.

— Конечно, для него трудная, такъ какъ онъ никогда не пытался ее исполнить. Его поведеніе было такимъ скандаломъ, что еслибы онъ во-время не убрался, то намъ пришлось бы его прогнать.

— Я очень радъ, что вы интересуетесь положеніемъ тюрьмы, сказалъ Майкль, желая перемѣнить разговоръ.

— Да… я очень интересуюсь тюрьмой и вамъ не мѣшаетъ знать, что хотя попечителей четверо, но дѣйствуетъ собственно только одинъ, вашъ покорный судья, и если у васъ будетъ какая жалоба, то скажите мнѣ слово и все будетъ сдѣлано.

— Это полезно знать, замѣтилъ съ улыбкой Кристи.

— Дѣло въ томъ, что двое изъ попечителей — мой отецъ и мистеръ Бунни, хлѣбный торговецъ, стоятъ за мягкія мѣры, suaviter in modo, но они всегда соглашаются со мною и адмираломъ, а мы придерживаемся энергическихъ мѣръ, fortiter in re. Что-же касается адмирала, то онъ никогда ничего не дѣлаетъ безъ меня. Однако, конечно, всѣ мы имѣемъ одну цѣль — довести тюрьму до блестящаго положенія.

— Да развѣ теперь вы ею недовольны?

— Нѣтъ, въ ней царятъ безпорядокъ и бунтъ, отвѣчалъ торжественно Армстронгъ.

— Вы меня удивляете, воскликнулъ съ изумленіемъ Майкль.

— Вы были въ церкви во время службы? спросилъ молодой судья.

— Да, и нашелъ, что люди вели себя такъ тихо, какъ я не ожидалъ.

— Гм… а списокъ наказаній, вѣроятно, намъ скажетъ другую повѣсть. Я бьюсь объ закладъ, что въ послѣдніе мѣсяцы каждый день по нѣскольку арестантовъ сидѣло на хлѣбѣ и водѣ за разговоръ съ товарищами во время пѣнія гимновъ. Для этого только они орутъ во всю глотку, а виноватъ въ этомъ милѣйшій Джабботъ.

— Не можетъ быть! воскликнулъ Майкль: — мистеръ Джабботъ жаловался на свою усталость, но онъ, повидимому, очень горячо стоялъ за строгую дисциплину.

— Все вздоръ! Главная основа хорошей дисциплины въ тюрьмѣ — пасторъ. Когда все идетъ дурно, служащіе ссорятся между собою, а арестанты представляются больными и жалуются на дурную пищу, холодъ и притѣсненіе сторожей — это прямое доказательство, что пасторъ не понимаетъ своихъ обязанностей. Напротивъ, если арестанты веселы и никогда не наказываются, когда директоръ имѣетъ время покурить трубку, а докторъ пошутить съ вами — то значитъ пасторъ исполняетъ свое дѣло.

— А! воскликнулъ Майкль съ жаромъ.

— Да. Вѣдь директоръ и попечители могутъ только наказывать, а наказаніе, если не смиритъ арестанта, то только дѣлаетъ его хуже. Одинъ пасторъ можетъ уговорить добромъ арестанта вести себя хорошо. Поэтому, Кристи, вамъ предстоитъ много работы и вы можете сдѣлать много добра.

— Я надѣюсь, что заслужу ваше одобреніе, отвѣчалъ Майкль.

— Мы увѣрены, что у васъ все пойдетъ отлично и вы этимъ окажете намъ большую услугу, потому что мы не желаемъ видѣть эту тюрьму въ дурномъ положеніи, сказалъ Армстронгъ, вставая: — но пора намъ идти, я слышу, какъ адмиралъ ковыляетъ по корридору съ своей пробочной ногой. Ахъ, да, кстати! прибавилъ онъ, останавливаясь въ дверяхъ: — вы читали въ сегодняшнемъ «Times», что 12-й драгунскій полкъ переводится въ Толминстеръ?

— Полкъ моего брата! воскликнулъ просіявъ Майкль: — я думалъ, что имъ назначено идти въ Кентербюри.

— Это новое распоряженіе военнаго министерства, и полкъ приходитъ сюда немедленно, не дожидаясь весны. Я полагаю, что въ сущности мѣстныя власти желали удалить этотъ полкъ изъ Брайтона, гдѣ офицеры ужь слишкомъ кутили. Мнѣ даже разсказывали, что мѣстнымъ депутатамъ было поручено по секрету добиться этого передвиженія.

Лицо Майкля отуманилось и онъ съ безпокойствомъ спросилъ себя, не зналъ ли Армстронгъ чего и объ участіи въ этихъ кутежахъ его брата, который отличался пріятной способностію первымъ попадаться во всякую непріятную исторію. Хотя онъ былъ увѣренъ, что черезъ нѣсколько дней получитъ письмо съ просьбою о деньгахъ и клятвеннымъ обѣщаніемъ, что «это въ послѣдній разъ», но все-же онъ очень обрадовался, что вскорѣ увидитъ брата, тѣмъ болѣе, что его личный надзоръ всегда удерживалъ отъ кутежа веселаго офицера.

Между тѣмъ, Армстронгъ вышелъ въ корридоръ, и Майкль послѣдовалъ за нимъ. Дойдя до стеклянной двери, передъ которой стояли на часахъ два сторожа, они вступили въ предѣлы собственно тюрьмы.

Прежде всего, новаго пастора поразили запахъ смолы отъ пакли, которую щипали арестанты, и мѣрный шумъ медленно вертѣвшихся мельничныхъ колесъ. Потомъ въ глазахъ у него зарябило отъ блеска мѣдныхъ и стальныхъ вещей, вычищенныхъ до невозможности.

Каждый, кто видѣлъ образцовую тюрьму, знаетъ планъ, по которому строятся всѣ подобныя учрежденія. Единственное между ними различіе происходитъ отъ размѣра; малыя тюрьмы имѣютъ видъ креста, а большія — видъ колеса, каждая спица котораго составляетъ особое отдѣленіе или крыло. Въ Толминстерской тюрьмѣ было четыре такихъ крыла (не считая женскаго отдѣленія, находившагося совершенно отдѣльно), изъ которыхъ два шли направо и налѣво изъ центральнаго купола, составляя вмѣстѣ громадную галлерею во весь главный корпусъ, 100 ярдовъ длины и 30 ширины, а остальные два, выходя изъ одной точки центра, расходились раструбомъ, на манеръ римской цифры V. Каждое крыло имѣло три яруса или палаты, съ тридцатью четырьмя кельями; вокругъ двухъ верхнихъ этажей каждаго крыла были устроены галлереи, соединенныя во многихъ мѣстахъ мостиками. Такимъ образомъ, за неимѣніемъ половъ, сторожъ, стоя подъ центральнымъ куполомъ, могъ за разъ видѣть всю тюрьму съ верху до низу.

Нижній полъ былъ вымощенъ красноватыми плитами; галлереи и мосты — аспиднымъ камнемъ. Перила на галлереяхъ, мостахъ и лѣстницахъ были обшиты сталью и прекрасно блестѣли, а всѣ звонки, газовые рожки, водяные краны и всевозможныя кнопки были мѣдные. Широкій карнизъ, выкрашенный черной и темно-сѣрой красками, окаймлялъ низъ чисто выбѣленныхъ стѣнъ. Двери, находившіяся въ углубленіяхъ этихъ толстыхъ стѣнъ, были также выкрашены въ темно-сѣрый цвѣтъ. Все сверкало чистотой, вездѣ царило монастырское безмолвіе. По временамъ, проходили на работу арестанты въ маскахъ, или сторожа въ синихъ мундирахъ съ мѣдными пуговицами; но ихъ шаги не нарушали общаго безмолвія. Только издали доносился шумъ вертящагося мельничнаго колеса и иногда раздавался громкій звонъ колокольчика, означавшій, что одному изъ арестантовъ было что-то нужно. На подобный зовъ тотчасъ откликались сторожа, видѣвшіе на черной доскѣ съ нумерами, въ какую именно келью надо было идти.

Всѣ посторонніе посѣтители, осматривавшіе Толминстерскую тюрьму, оставались въ восторгѣ отъ царившаго въ ней порядка, и еслибъ при нихъ заговорили о какомъ-нибудь безпорядкѣ или бунтѣ въ этомъ образцовомъ учрежденіи, то они просто не повѣрили бы.

Однако, дѣла, по всей вѣроятности, шли очень дурно, судя по мрачнымъ взглядамъ адмирала Вудстока, разговаривавшаго съ директоромъ въ центрѣ тюрьмы подъ куполомъ. Это былъ человѣкъ большого роста, съ краснымъ лицомъ и львиной гривой. Капитанъ Кизеръ нервно дергалъ себя за воротнички и баки, заявляя, что онъ рѣшительно ничего не понимаетъ. Въ ту минуту, какъ къ нимъ подошли Майкль и Армстронгъ, они толковали объ одномъ неисправимомъ арестантѣ, который въ теченіи трехъ мѣсяцевъ былъ уже наказанъ разъ шесть и теперь снова попался за ослушаніе и оскорбленіе тюремныхъ властей. Адмиралъ клялся, что надо сдѣлать на этотъ разъ строгій примѣръ.

— Здравствуйте, мистеръ Кристи, сказалъ онъ, обращаясь въ новому пастору, котораго видѣлъ наканунѣ: — вы слышали, Армстронгъ, негодяй, котораго мы посадили въ карцеръ на двѣ недѣли въ прошломъ мѣсяцѣ, снова напроказилъ: оскорбилъ директора, стучалъ своей жестяной чашкой и отказался щипать паклю.

— Мы его проучимъ, отвѣчалъ Армстронгъ, крутя свои усы.

— Чрезъ десять минутъ обѣдъ, замѣтилъ директоръ, смотря на часы: — но мы еще успѣемъ увидѣть арестантовъ.

— Хорошо! прикажите сторожу идти впередъ, произнесъ адмиралъ: — Армстронгъ, я на васъ буду опираться, моя нога не надежна.

И они двинулись въ путь, предшествуемые сторожемъ. Капитанъ Кизеръ шелъ позади всѣхъ, нахлобучивъ свою шляпу на глаза, какъ онъ всегда дѣлалъ, обходя тюрьму. Это придавало его холодному лицу такое страшное, безчеловѣчное выраженіе, что ни одинъ изъ арестантовъ не смѣлъ его спросить ни о чемъ, хотя внутреннее доброе чувство всегда побуждало его сдѣлать для арестантовъ болѣе того, что было благоразумно.

Перейдя черезъ дворъ, они вошли подъ навѣсъ, гдѣ двадцать пять человѣкъ сидѣли въ открытыхъ клѣткахъ, какъ въ церкви, и щипали паклю. Другіе двадцать пять арестантовъ, отдѣленные другъ отъ друга перегородками и держась руками за желѣзныя перекладины, тихо переступали по ступенямъ большого колеса, обращавшагося съ медленностью тридцати шаговъ въ минуту. Всякому желающему составить себѣ понятіе объ этомъ утомительномъ и совершенно безполезномъ упражненіи, стоитъ только представить себѣ, что онъ взбирается на четверенькахъ по лѣстницѣ, на которую можно просто взойти въ четверть часа. Арестанты оставались на колесѣ пятнадцать минутъ и потомъ, сойдя на полъ, принимались щипать паклю такъ же въ продолженіи пятнадцати минутъ, потомъ снова возвращались на колесо и такъ далѣе. Въ этомъ поперемѣнномъ занятіи, продолжавшемся семь часовъ каждый день, состояла каторжная работа для сотни людей, такъ какъ на другой сторонѣ навѣса было устроено такое же колесо. Четверо сторожей караулили этихъ многочисленныхъ арестантовъ.

Какъ только приблизились попечители, одинъ изъ надсмотрщиковъ крикнулъ: «Судьи, остановите колесо!» Люди, бывшіе въ эту минуту на колесѣ, поспѣшно соскочили, и колесо, сдѣлавъ еще нѣсколько медленныхъ поворотовъ, остановилось. Между тѣмъ, судьи, сопровождаемые директоромъ и новымъ пасторомъ, проходили по рядамъ арестантовъ, говоря:

— Есть что сказать? Есть что сказать?

Въ хорошо устроенной тюрьмѣ арестантамъ нечего говорить, и они должны, отдавая честь по военному, отвѣчать:

— Нѣтъ, нѣтъ.

Но здѣсь попечителей остановили человѣкъ двадцать изъ арестантовъ съ жалобами, предметы которыхъ могутъ показаться людямъ, незнакомымъ съ тюремной жизнью, совершенно пустыми и мелочными.

Одинъ жаловался, что ему давали нѣсколько разъ въ недѣлю испорченный картофель; другой, что у него въ кельѣ было по термометру 5°, т. е. на восемь менѣе установленной по правиламъ температуры. Третій хотѣлъ послать письмо своимъ родственникамъ и, не умѣя писать, обратился съ просьбою объ этомъ къ школьному учителю, на обязанности котораго лежитъ писаніе писемъ отъ имени неграматныхъ арестантовъ, и этотъ чиновникъ не обратилъ никакого вниманія на его мольбы. Четвертаго ругалъ сторожъ, пересыпая брань проклятьями, что противно 45 ст. правилъ. Пятый уже съ недѣлю жалуется, но безуспѣшно, на то, что газъ выходитъ изъ отверстія въ трубѣ и заражаетъ его келью. Шестого заставили щипать пакли на нѣсколько унцій болѣе установленнаго количества, и такъ далѣе.

Попечители были обязаны нетолько выслушать всѣ эти показанія, но и разобрать дѣло, выслушавъ объясненія служащихъ подъ присягою. Они все это записали, но съ видимымъ неудовольствіемъ.

— Всякій разъ такъ, замѣтилъ Армстронгъ, возвращаясь въ тюрьму, гдѣ раздавался звонокъ къ обѣду: — намъ съ адмираломъ придется посвятить нѣсколько часовъ на разсмотрѣніе всѣхъ этихъ жалобъ.

— Они только нарочно дѣлаютъ, чтобъ намъ насолить, проклятые разбойники, промолвилъ сквозь зубы адмиралъ.

— Однако, не слѣдуетъ повару давать скверный картофель, прибавилъ Армстронгъ нетерпѣливо.

— И если машинистъ не будетъ смотрѣть за газовыми трубами, то произойдетъ, наконецъ, взрывъ, замѣтилъ адмиралъ.

— Я желалъ бы привести арестантовъ въ лучшій порядокъ, произнесъ мрачно капитанъ Кизеръ: — но, повидимому, наказанія на нихъ не дѣйствуютъ.

— Увидимъ, увидимъ, отвѣчалъ Армстронгъ.

Внутри тюрьмы произведенъ былъ второй инспекторскій смотръ, и, вѣроятно, еслибъ часъ избрали для этого другой, то жалобъ было бы и тутъ представлено не менѣе, но теперь всѣ арестанты были заняты уничтоженіемъ австралійской говядины и картофеля, а потому очень рѣдкіе имѣли что нибудь сказать. Нѣсколько обращиковъ дурного картофеля, представленные воочію, убѣдили попечителей, что жалобы по этому предмету были не голословны; что же касается до газовыхъ трубъ, то одинъ словоохотливый ирландецъ просилъ адмирала сунуть носъ въ отверстіе трубы и убѣдиться, что вонь идетъ страшная. Естественно, что открытіе этихъ очевидныхъ безпорядковъ только еще болѣе сердило судей, и потому несчастному, на котораго жаловался директоръ за ослушаніе и оскорбленіе, грозила, по всей вѣроятности, участь козла отпущенія, на которомъ начальство сорветъ свою злобу.

Этотъ человѣкъ помѣщался въ одной изъ нижнихъ келій и попечители пошли къ нему послѣднему. Онъ былъ солдатъ, лѣтъ двадцати-пяти, и его приговорили къ шестимѣсячному заключенію за грабежъ съ насиліемъ на большой дорогѣ. Онъ уже прежде былъ пять лѣтъ въ исправительномъ домѣ и существовало сильное подозрѣніе, что онъ сидѣлъ нѣсколько разъ въ другихъ тюрьмахъ за мелкія кражи. Въ арміи онъ также пользовался самой дурной репутаціей, и, вслѣдствіе послѣдняго приговора, его исключили изъ военной службы. Самое лицо этого человѣка, его толстый носъ, четырехугольныя скулы и нахальный взглядъ доказывали, что онъ презиралъ обычные виды наказанія.

Оказалось, что онъ еще не принялся за свой обѣдъ и адмиралъ предложилъ, чтобъ его тотчасъ повели въ судейскую комнату для разсмотрѣнія его дѣла. Армстронгъ согласился съ этимъ и сказалъ, обращаясь къ Майклю:

— Вы увидите, какъ мы справляемся съ арестантами, которыхъ нельзя смирить нравственными убѣжденіями. Но я надѣюсь, что, при вашей помощи, этихъ примѣровъ будетъ меньше, чѣмъ во времена Джаббота.

V.

Судейская комната была большая, почти безъ всякой мебели, но съ огромнымъ каминомъ. Попечители усѣлись за столъ, на противоположномъ концѣ котораго уже помѣщался мистеръ Фидлеръ, секретарь сессіи. Майкль всталъ у камина.

По приводѣ арестанта, который былъ очень спокоенъ и, казалось, относился слегка къ этому суду, мистеръ Фидлеръ привелъ къ присягѣ капитана Кизера.

— Этого человѣка зовутъ Томасъ Пайперъ, началъ директоръ, съ замѣтнымъ смущеніемъ: — онъ приговоренъ во время лѣтней сессіи къ шестимѣсячному заключенію и, съ первой минуты поступленія его въ тюрьму, велъ себя очень дурно. Въ прошломъ мѣсяцѣ, я жаловался на него вамъ, господа судьи, и вы его подвергли двухнедѣльному заключенію въ карцеръ. Онъ уже до того времени былъ сажаемъ въ карцеръ мною на день, два и три, а такъ же вами на недѣлю. Въ прошлую пятницу, онъ отказался щипать паклю и я приказалъ посадить его на день въ карцеръ на хлѣбъ и на воду. Въ понедѣльникъ онъ отказался идти на колесо и щипать паклю; когда же тюремщикъ сдѣлалъ ему выговоръ, то онъ бросилъ въ него жестяной чашкой. Тотчасъ послали за мною и онъ назвалъ меня старымъ дуракомъ…

— Это ложь, я назвалъ сторожа старымъ дуракомъ, а не васъ, перебилъ директора Томасъ Пайперъ.

— Онъ употребилъ еще нѣсколько другихъ оскорбительныхъ выраженій и, кажется, назвалъ меня мѣшкомъ съ костями, продолжалъ капитанъ Кизеръ.

Вслѣдъ затѣмъ, сторожъ, такъ же подъ присягой, показалъ, что арестантъ бросилъ въ него жестяной чашкой, которая только случайно не попала ему въ голову. Онъ вообще считалъ № 12-й необузданнымъ и неукротимымъ. Онъ рѣдко встрѣчалъ такого безпокойнаго арестанта.

— Что вы скажете въ свою защиту, Пайперъ? спросилъ Армстронгъ, который былъ старше адмирала по судейской службѣ.

— Я скажу, что человѣкъ не можетъ работать, когда ему не даютъ ѣсть, отвѣчалъ рѣзко арестантъ. — Меня посадили въ темную на хлѣбъ и воду, а потомъ, выведя оттуда, когда я едва стоялъ на ногахъ отъ изнеможенія, послали на колесо. Я не пойду на колесо… не пойду прежде, чѣмъ не наберу силъ хорошей ѣдой.

— Вы болѣе ничего не имѣете сказать? спросилъ Армстронгъ.

— Дайте мнѣ время и я поправлюсь, произнесъ № 12-й жалостнымъ тономъ, замѣчая на лицахъ судей выраженіе, не обѣщавшее ему ничего хорошаго.

Армстронгъ пошептался съ адмираломъ и торжественно произнесъ:

— Вы думали, что мы испугаемся вашего упорства, но вы ошиблись. Ни темный карцеръ, ни хлѣбъ и вода на васъ не дѣйствуютъ; хорошо, мы васъ приговорили къ двадцати ударамъ кошки.

Арестантъ позеленѣлъ; онъ отворилъ ротъ, но слова замерли у него на устахъ.

— Уберите его, приказалъ Армстронгъ, и сторожъ вывелъ Пайпера изъ комнаты прежде, чѣмъ онъ успѣлъ сказать слово противъ приговора, который такъ изумилъ и испугалъ его.

По удаленіи арестанта, Армстронгъ обратился къ Майклю:

— Если докторъ въ тюрьмѣ, то мы тотчасъ же и выпоремъ этого негодяя; наказаніе тѣмъ дѣйствительнѣе, чѣмъ оно быстрѣе слѣдуетъ за проступкомъ. Мы съ адмираломъ пойдемъ посмотрѣть на порку и я бы посовѣтовалъ вамъ, Кристи, отправиться съ нами.

— Нѣтъ, благодарю васъ, отвѣчалъ Майкль, вздрогнувъ.

— Я вамъ это совѣтую не для удовлетворенія простого любопытства. Но если вы никогда не видали кошки въ дѣйствіи, то вы не будете въ состояніи краснорѣчиво убѣждать арестантовъ избѣгать этого ужаснаго инструмента.

— Пасторъ никогда не можетъ хорошо проповѣдывать противъ пьянства, если онъ самъ не бывалъ пьянъ, замѣтилъ адмиралъ.

— Я пойду посмотрѣть инструментъ и приготовленія къ наказанію, но мнѣ лучше не оставаться во время самаго процесса, отвѣчалъ Майкль: — буду ли я хладнокровно смотрѣть на истязаніе несчастнаго или со мною сдѣлается обморокъ, во всякомъ случаѣ, арестантъ потеряетъ ко мнѣ уваженіе. Мнѣ тамъ не мѣсто.

— Какъ хотите, произнесъ весело Армстронгъ: — но помните, что черезъ нѣсколько мѣсяцевъ вамъ придется присутствовать при смертной казни и потому вамъ надо заранѣе закалить свои нервы. Но, уже часъ; вѣроятно, докторъ скоро пріѣдетъ.

— Я, кажется, слышу его звонокъ, промолвилъ капитанъ Кнзеръ: — я пойду и посмотрю.

Черезъ нѣсколько минутъ, докторъ Гарди явился съ директоромъ и объявилъ, что онъ освидѣтельствовалъ № 12, пощупалъ его пульсъ и нашелъ, что онъ въ состояніи вынести опредѣленное ему наказаніе. Онъ освидѣтельствовалъ тоже воришку Гарри Нокса и также призналъ его способнымъ выдержать двѣнадцать ударовъ розги. Докторъ Гарди былъ маленькій, коренастый человѣкъ съ чисто выбритымъ лицомъ и сѣдой круглой, какъ ядро, головой. Онъ былъ порядочный врачъ, веселый шутникъ, радикалъ и скептикъ. Армстронгъ представилъ его пастору и, узнавъ, что Майклю предложили присутствовать при поркѣ, онъ воскликнулъ, качая головой:

— Нѣтъ, нѣтъ, онъ былъ бы боленъ послѣ этого цѣлую недѣлю. Вы, сэръ, лимфатико-нервнаго темперамента и легче вынесли бы на своей спинѣ такую операцію, чѣмъ ея зрѣлище.

— Я желалъ бы, чтобъ вы, докторъ, сказали мнѣ такой комплиментъ, замѣтилъ со смѣхомъ Армстронгъ.

— Ну, извините, вы — лимфатико-сангвиническаго темперамента, Армстронгъ, и кошка васъ уходила бы совсѣмъ.

— А какъ № 12 выдержитъ ее? спросилъ молодой судья.

— О, онъ будетъ ревѣть, какъ быкъ, но кошка ему не сдѣлаетъ вреда.

Невозможно себѣ представить болѣе веселыхъ джентльмэновъ, чѣмъ адмиралъ, Армстронгъ и докторъ, въ ту минуту, какъ они отправлялись для лицезрѣнія, какъ ужаснымъ орудіемъ пытки будутъ рвать въ клочки спину ближняго. За ними мрачно слѣдовали: Майкль, находившійся въ какомъ то угарѣ отъ всего видѣннаго и слышаннаго и капитанъ Кизеръ, болѣе чѣмъ когда нервно дергавшій свои рукавчики.

Они спустились по лѣстницѣ въ подвальный этажъ, гдѣ находились баня, кухня, кладовыя и карцеры, которые были такія же кельи, какъ на верху, только совершенно темныя. На площадкѣ, довольно обширной и покрытой сводомъ, на которую выходили двери шести темныхъ карцеровъ и трехъ свѣтлыхъ, съ мягкими, обитыми матрасами стѣнами для съумасшедшихъ и арестантовъ, привезенныхъ до безчувствія пьяными — возвышался столбъ, къ которому привязывали въ средніе вѣка преступниковъ, публично наказываемыхъ кнутомъ. Къ этому столбу, на вышинѣ пяти или шести футовъ отъ пола, была прикрѣплена поперечная подвижная доска, съ двумя полукруглыми отверстіями для рукъ; пониже по бокамъ столба были вбиты желѣзныя кольца съ ремнями для привязки таліи и ногъ арестанта, что, однако, очень рѣдко дѣлалось. Площадка была полутемная, едва освѣщенная небольшими отверстіями для спуска воздуха, но въ одномъ углу, несмотря на мракъ, можно было замѣтить прислоненныя къ стѣнѣ широкую передвижную лѣстницу, толстое черное бревно и двѣ широкія черныя доски, походившія на половинки дверей, снятыхъ съ петель. Армстронгъ дернулъ Майкля за руку.

— Это составныя части висѣлицы, сказалъ онъ совершенно спокойнымъ тономъ.

Кровь застыла въ жилахъ новаго пастора и его пульсъ сталъ лихорадочно биться. Полумракъ, низкіе своды, двери тюремныхъ келій, позорный столбъ — все напоминало древній застѣнокъ, и это впечатлѣніе еще болѣе усилилось, когда появился Трешеръ, привратникъ, принимавшій Майкля у воротъ, здоровенный дѣтина съ рыжей бородой. Въ одной рукѣ онъ держалъ громадную березовую розгу, а въ другой длинный овальный жестяной ящикъ. Армстронгъ взялъ у него ящикъ и, открывъ, вынулъ орудіе пытки, на которое хладнокровно нельзя было смотрѣть. Оно состояло изъ круглой деревянной ручки въ два фута длины, къ которой были прикрѣплены девять хвостовъ изъ крученой бичевки, съ кожанными узловатыми ремешками на концахъ. Каждый ремешекъ въ свою очередь распадался на девять узловъ, такъ что, при каждомъ ударѣ кошки, восемьдесятъ одна «піявка» впивалась въ спину несчастнаго.

Одного взгляда на эти приготовленія пытки было достаточно для Майкля, и, попросивъ позволенія уйти, онъ бѣгомъ пустился по лѣстницѣ. По дорогѣ онъ встрѣтилъ Гарри Нокса, котораго сторожъ тащилъ за шиворотъ, не обращая вниманія на его толчки и вопли. Мелкаго воришку яблоковъ даже не удостоили чести быть привязаннымъ къ позорному столбу. Его просто положили на деревянный столъ; двое сторожей держали его за руки и за ноги, а Трешеръ отпустилъ ему по обнаженнымъ нижнимъ частямъ тѣла двѣнадцать здоровенныхъ ударовъ розги. Гарри Ноксъ велъ себя такъ, что всякій ученикъ Итона пришелъ бы въ благородное негодованіе. Онъ вылъ, тресся, стараясь освободить свои руки, и визжалъ какъ поросенокъ, котораго убиваютъ на скотномъ дворѣ. Когда онъ получилъ всю прописанную ему порцію физическихъ страданій, его отпустили, дозволивъ возвратиться въ свою келью на свободѣ, какъ умѣетъ. Онъ заковылялъ, всхлипывая и поправляя свою одежду. Адмиралъ усмѣхался, видимо довольный этой забавой, а сторожа едва могли скрыть улыбку.

Но наказаніе № 12 было дѣломъ болѣе серьёзнымъ и никто не почувствовалъ даже желанія улыбнуться, когда привели несчастнаго на лобное мѣсто. Онъ былъ болѣзненно блѣденъ, но, повидимому, рѣшился не разыгрывать роли труса и какъ бы ни въ чемъ не бывало, посвистывая сквозь зубы, снялъ, по приказанію палачей, куртку и рубашку. Докторъ Гарди пощупалъ ему пульсъ и на одно мгновеніе слабая надежда освѣтила лицо Пайпера, но докторъ махнулъ сторожамъ и, они, схвативъ его, быстро привязали къ столбу, просунувъ ему руки въ отверстія перекладины.

Зрители притаили дыханіе и вздрогнули, видя, что Трешеръ, выгладивъ хвосты кошки, отошелъ на аршинъ отъ столба и размахнулся. Съ громкимъ свистомъ пронизали воздухъ десятки кожанныхъ узловъ и глухо впились въ обнаженное тѣло. Пайперъ припрыгнулъ и выпятилъ спину, словно у него выросъ вдругъ горбъ. Но послѣ второго удара, онъ припалъ грудью къ столбу, грызя кусокъ кожи, который онъ сунулъ себѣ въ ротъ, чтобы не закричать; но, на пятомъ ударѣ, онъ не выдержалъ и зарычалъ, какъ бѣшенный буйволъ. Рука палача быстро описывала дугу въ воздухѣ и спина его жертвы уже представляла сѣтку красныхъ, огненныхъ круговъ. Никакое человѣческое созданіе не могло бы перенести этой ужасной пытки безъ воплей или обморока. Въ отчаянномъ усиліи освободить свои руки, Пайперъ бился плечами о перекладину, топалъ ногами, лягался, оглашая все время воздухъ проклятіями и ругательствами. Но, мало по малу, онъ смолкъ, пѣна показалась на его губахъ и онъ только могъ всхлипывать: «О! о! о!» На двѣнадцатомъ ударѣ брызнула кровь и потекла по спинѣ; на пятнадцатомъ клочки мяса разлетѣлись по комнатѣ и нѣсколько изъ нихъ упало на бѣлоснѣжную грудь мистера Армстронга. Послѣ двадцатаго удара, палачъ хладнокровно стряхнулъ съ своего орудія цѣлый ручей крови.

Отвязавъ несчастнаго и накинувъ на него рубашку, сторожа повели его въ келью. Онъ едва не лишился чувствъ и съ трудомъ передвигалъ ноги, всхлипывая, какъ ребенокъ. Всякая тѣнь мужества была изъ него выбита. Майкль Кристи, дожидавшійся судей подъ среднимъ куполомъ тюрьмы, увидалъ издали, какъ вели Пайпера, и это позорное, унизительное зрѣлище врѣзалось на вѣки въ его памяти.

Вскорѣ къ нему присоединились и судьи, совершенно спокойные, веселые; но, замѣтивъ очевидное волненіе Майкля, они не сказали ни слова о прошедшей сценѣ. Они объявили, что пойдутъ прежде посмотрѣть женское отдѣленіе, а потомъ уже займутся разсмотрѣніемъ жгучихъ вопросовъ о картофелѣ и газѣ. Поэтому, Майкль, вмѣстѣ съ ними, направился по длинному корридору въ женскую тюрьму, помѣщавшуюся въ совершенно отдѣльномъ домѣ отъ мужской. Остановившись передъ большой дверью, они позвонили, такъ какъ даже директоръ не имѣетъ права входить въ этотъ флигель безъ звонка. Дверь отворила молодая шотландка, высокаго роста, рыжая, исполнявшая должность тюремщицы и называвшаяся миссъ Мак-Крэкъ.

Въ отношеніи келій и общаго внѣшняго вида, женская тюрьма ни чѣмъ не отличалась отъ мужской, но, съ перваго шага, Майкль увидалъ совершенно неожиданную сцену — двухлѣтняго ребенка, весело ползавшаго по матрасу, положенному на полъ. Маленькій Дикъ былъ сынъ молодой восемнадцатилѣтней женщины, приговоренной къ двухлѣтнему заключенію за участіе въ воровствѣ со взломомъ. Не вѣдая преступленія матери и той позорной жизни, которая, вѣроятно, его ожидала, этотъ ребенокъ велъ очень счастливую жизнь и былъ общимъ любимцемъ. Фактъ его нахожденія въ тюрьмѣ не составлялъ, однако, ничего необыкновеннаго, такъ какъ всѣмъ матерямъ дозволяется брать съ собою въ тюрьму своихъ ребятъ, не свыше двухлѣтняго возраста.

Судьи и докторъ съ улыбкой поласкали малютку, въ ожиданіи мистрисъ Бэли. Наконецъ, она вышла, очень нарядная и любезная. Изъ двѣнадцати осужденныхъ арестантокъ, ввѣренныхъ ея попеченію, восемь стирали бѣлье арестантовъ въ прачешной, раздѣленной на клѣтки, все съ той же цѣлью разобщенія заключенныхъ. Остальныя четыре гладили въ своихъ кельяхъ. Инспекторскій смотръ окончился очень скоро, ибо ни одна арестантка не высказала ни малѣйшей жалобы. Мистрисъ Бэли была прекрасная администраторша, зорко смотрѣла за всѣмъ и никогда не дозволяла, чтобъ дурная пища или запахъ газа нарушали благоденствіе ея паціентокъ.

Осталось еще посѣтить тринадцатую подслѣдственную арестантку, знаменитую Маргариту Фильдъ, преступленіе которой произвело громадное впечатлѣніе во всемъ графствѣ и служило впродолженіи нѣсколькихъ дней предметомъ газетныхъ толковъ.

— № 15-й въ очень плохомъ положеніи, замѣтилъ докторъ: — я поставилъ ее на легкую діэту, надѣясь, что у нея пробудится вкусъ къ ѣдѣ, но если она будетъ, попрежнему, морить себя голодомъ, то я пропишу ей вина и подкрѣпительную микстуру.

— Да, да, непремѣнно, воскликнулъ Армстронгъ: — она хочетъ избѣгнуть наказанія, но мы ей помѣшаемъ. Я никогда не слыхивалъ такого гнуснаго преступленія и ей мало висѣлицы.

— Но намѣренно ли они ударила миссъ Грэамъ раскаленными клещами? замѣтилъ Майкль: — вѣдь она это отрицала на судѣ.

— Еще бы ей не отрицать. Она надѣялась, что вымышленная ею нелѣпая сказка объ обольщеніи ея полковникомъ Форстеромъ возбудитъ къ ней общее сочувствіе, а, напротивъ, общая ненависть къ ней такъ велика, что мнѣ едва удалось спасти ее отъ разъяренной толпы, когда ее везли сюда. Ее просто хотѣли растерзать на клочки. Нѣтъ, будьте увѣрены, она дѣйствовала преднамѣренно. Она поджидала миссъ Грэамъ, прелестнѣйшее и добрѣйшее созданіе на свѣтѣ, въ кузницѣ старика Мардля и когда ее арестовали, то клялась, что полковникъ Форстеръ, котораго она называла капитаномъ Фильдомъ, былъ ея законный мужъ, обвѣнчанный съ нею по шотландскимъ законамъ. Я знаю близко Форстера и онъ неспособенъ на такія мелодраматическія комедіи. Впрочемъ, и многое другое, что она говорила о своемъ прошедшемъ, оказалось ложью, а здѣсь она ведетъ себя самымъ гнуснымъ образомъ.

— Она просто полусумасшедшая, сказалъ адмиралъ: — я зналъ въ Плимутѣ дѣвушку, которая клялась, что адмиралъ, командовавшій портомъ, былъ ея мужемъ, и преслѣдовала его по улицамъ, махая кастрюлей, потому только, что онъ хотѣлъ жениться на богатой вдовѣ. Это такая же исторія.

— Это очень таинственное дѣло, промолвилъ Майкль.

Въ эту минуту мистрисъ Бэли отперла № 15-й и приказала содержавшейся въ ней арестанткѣ выйти въ корридоръ. Немедленно на порогѣ показалась маленькая тщедушная фигура молодой женщины, лѣтъ двадцати или тридцати. На ней было поношенное черное шелковое платье и ея темные волосы ниспадали безпорядочной, нерасчесанной массой на лобъ и плечи. Трудно было сказать, была ли она когда хороша собой. Ея лицо было блѣдное, желтое, испитое, а большіе глаза дико сверкали отъ жара или сумасшествія.

Судьи остановились въ нѣсколькихъ шагахъ отъ дверей ея кельи и Армстронгъ холодно спросилъ, имѣетъ ли она принести какую-нибудь жалобу? Она ничего не отвѣчала и съ минуту упорно смотрѣла на полъ. Потомъ, подняла голову и посмотрѣла на стоявшихъ противъ нея четырехъ мужчинъ. Вдругъ она вздрогнула, сдѣлала два шага впередъ и устремила на Майкля Кристи пламенный, изумленный, пристальный взглядъ.

— Кто вы? спросила она глухимъ голосомъ.

— Меня зовутъ Кристи, и я новый пасторъ этой тюрьмы, отвѣчалъ Майкль, покраснѣвъ отъ смущенія.

— Снимите, пожалуйста, шляпу, продолжала она, скорѣе съ угрозой, чѣмъ съ мольбой.

Майкль повиновался и лучи свѣта изъ сосѣдняго окна упали прямо на его обнаженную голову. Маргарита Фильдъ сдѣлала еще шагъ впередъ, словно желая броситься на него.

— Да, это то самое лицо! воскликнула она, указывая пальцемъ на пастора: — кто бы онъ ни былъ, но онъ вашъ родственникъ. Есть у васъ братъ по фамиліи Муръ?

— У меня есть братъ, но его фамилія не Муръ, произнесъ Майкль, еще болѣе покраснѣвъ.

— Онъ офицеръ?

— Да, промолвилъ Майкль, чувствуя, что сердце его перестаетъ биться.

— Это онъ! дико воскликнула арестантка: — онъ былъ однимъ изъ свидѣтелей моей свадьбы и могъ бы доказать мою невинность. Слава Богу, я его, наконецъ, отыскала. Вашъ братъ виновенъ въ томъ, что я здѣсь. Онъ — подлецъ!

VI.

Эта сцена естественно возбудила всеобщее изумленіе. Майкль стоялъ, какъ вкопанный.

— Почему вы думаете, что знакомы съ моимъ братомъ? спросилъ онъ, послѣ минутнаго молчанія.

— Я въ этомъ увѣрена. Такое сходство можетъ быть только между родственниками, и я повторяю: вашъ братъ негодяй.

— Вы всѣхъ называете негодяями, промычалъ адмиралъ Вудстокъ.

— Никто съ вами не говоритъ, возразила рѣзко Маргарита Фильдъ: — а я ни на что не жалуюсь, и вы можете оставить меня въ покоѣ. Я говорила съ пасторомъ.

— Не грубите, молодая женщина! произнесъ старикъ.

— Шш, она сумасшедшая, не обращайте на нее вниманія! сказалъ Армстронгъ, схвативъ за руку Майкля.

— Ступайте къ себѣ въ келью, № 15, скомандовала мистрисъ Бэли.

Арестантка бросила на всѣхъ вызывающій взглядъ, но повиновалась, и смотрительница заперла за нею дверь.

— № 15 съ каждымъ днемъ становится все хуже и хуже, замѣтила она.

Майкль возвратился со всѣми въ судейскую комнату. Онъ былъ очень взволнованъ; но остальные совѣтовали ему не придавать никакой цѣны словамъ женщины, очевидно рехнувшейся. Можетъ быть, она и видѣла однажды въ жизни капитана Кристи и теперь примѣшала его имя къ исторіи своихъ вымышленныхъ золъ, или, быть можетъ, она просто хотѣла помучить пастора. У нея была страсть дѣлать всѣмъ сцены. Майкль ничего не отвѣчалъ, но рѣшился подвергнуть Маргариту Фильдъ подробному разспросу и убѣдиться, есть ли хоть тѣнь правды въ ея словахъ. Онъ былъ увѣренъ въ благородствѣ брата, но не могъ поручиться за его благоразуміе и содрогался при мысли, что какая нибудь шалость Франка довела эту несчастную до ея жалкаго положенія. «Съ какого ужаснаго происшествія начинается моя новая жизнь»? подумалъ онъ, и былъ очень радъ, что всѣ отнеслись такъ легко къ словамъ Маргариты, которыя могли поставить его и брата въ самое непріятное положеніе.

Пробило часъ. Судьи и докторъ удалились, и Майкль долженъ былъ отложить на время свои тревожныя мысли. Капитакъ Кизеръ повелъ его къ себѣ завтракать. Они прошли черезъ тюремный дворъ и вошли въ домъ директора по заднему крыльцу. Въ передней, изъ которой въ отворенную дверь виднѣлся накрытый столъ, работалъ арестантъ, по ремеслу, маляръ.. Съ одной стороны, его могли соблазнять серебряныя ложки, съ другой — свобода, но Кизеръ сказалъ въ поясненіе этой странной сцены:

— Онъ честный человѣкъ, но нѣсколько разъ въ годъ напивается пьянъ и производитъ буйство. Тогда его и садятъ сюда на мѣсяцъ.

Впослѣдствіи, Майкль узналъ, что нѣсколько арестантовъ, подобно этому маляру, производили работу, которую, строго говоря, нельзя назвать тюремной. Мистеръ Джабботъ всегда пользовался однимъ изъ граматныхъ арестантовъ въ качествѣ секретаря. Если попадалась хорошая швея, то она шила платья на мистрисъ Кизеръ, ея дочь Клоринда отдавала поправлять свои французскіе переводы парижанину, который сидѣлъ въ тюрьмѣ два года за убійство. Нѣкоторыя изъ этихъ подробностей Майклю разсказала за завтракомъ мистрисъ Кизеръ.

Это была маленькая, полненькая дама, съ краснымъ лицомъ, а миссъ Кизеръ очень походила на отца и отличалась высокимъ ростомъ, худощавостью, русыми волосами и почти бѣлыми вѣками.

Всѣ они были добрые люди и жили вмѣстѣ очень хорошо, благодаря различію ихъ характеровъ. Мистрисъ Кизеръ болтала много, не была очень практична и знала всю пользу, которую можно извлечь изъ арестантовъ. Она покупала только съѣстные припасы и перчатки, все же остальное можно было сдѣлать въ тюрьмѣ. Она обувалась у арестованнаго сапожника и не хуже, чѣмъ у лучшаго въ Лондонѣ. Рамки на картинахъ, часы въ библіотекѣ, запонки Клоринды и клѣтчатыя панталоны капитана — сдѣланы были арестантами. Въ послѣднее время, у нея набралось много книгъ не переплетенныхъ, дожидавшихся, чтобъ попался какой нибудь переплетчикъ, и этого, конечно, ей суждено было ждать недолго, такъ какъ всѣ ремесла посылали своихъ представителей въ тюрьму.

Миссъ Клоринда, томная дѣвица двадцати двухъ лѣтъ, конечно, сочувствовала болѣе романической сторонѣ тюремной жизни. Она питала нѣжную симпатію къ французу, поправлявшему ея переводы, и была увѣрена, что многіе изъ арестантовъ, особливо черноокіе юноши были заточены несправедливо. У нея былъ альбомъ портретовъ всѣхъ повѣшенныхъ преступниковъ и она свято сохраняла два рисунка одного убійцы, отравившаго свою жену.

Несмотря на непріятное вліяніе на Кристи всего, что онъ видѣлъ и слышалъ, онъ старался быть, по возможности, любезенъ и очень понравился дамамъ. Мистрисъ Кизеръ засмѣялась, узнавъ, что онъ не женатъ, а миссъ Клоринда вся вспыхнула. Неужели ему не будетъ скучно одному въ пятнадцати комнатахъ? Да, кстати, прежній пасторъ оставилъ квартиру въ ужасно грязномъ видѣ, такъ что много потребуется времени на приведеніе всего въ должный порядокъ, а до тѣхъ поръ мистрисъ Кизеръ предложила ему комнату въ ихъ домѣ. Майкль сталъ отказываться, изъ боязни обезпокоить любезную хозяйку. Но она объ этомъ и слышать не хотѣла. Всѣ они будутъ рады его обществу и по вечерамъ онъ будетъ или слушать игру Клоринды на фортепіано, или играть въ шахматы съ капитаномъ, который очень радъ лучшему партнеру, чѣмъ Джабботъ, которому онъ всегда дѣлалъ матъ.

— Не говорите этого, торжественно произнесъ Кизеръ, впервые открывая ротъ во все продолженіе завтрака.

Майкль охотно принялъ приглашеніе, которое очень было для него удобно, и было рѣшено, что онъ вернется къ чаю, такъ какъ завтракъ оказался въ сущности раннимъ обѣдомъ. Мистрисъ Кизеръ созналась въ этомъ съ замѣтнымъ смущеніемъ людей, считающихъ, что приличнѣе обѣдать въ такой, а не въ другой часъ. Майкль, однако, заявилъ, что онъ любитъ пить чай, и особливо ужинать въ 10 часовъ. Такимъ образомъ, все устроилось къ общему удовольствію.

Послѣ завтрака или обѣда, Майкль, вмѣстѣ съ директоромъ, вернулся въ тюрьму, но, вмѣсто того, чтобъ заняться чтеніемъ арестантской корреспонденціи, онъ прямо пошелъ въ женское отдѣленіе. Слова Маргариты Фильдъ такъ безпокоили его, что онъ не могъ ничего дѣлать, прежде уясненіи этого темнаго вопроса.

Мистрисъ Бэли приняла его очень любезно и, узнавъ, что онъ хочетъ поговорить съ № 15, предложила поставить два стула въ корридорѣ у двери кельи, такъ что онъ могъ бы почти наединѣ бесѣдовать съ арестанткой. Хотя по тюремнымъ правиламъ пасторъ обязанъ видѣться съ арестантками непремѣнно въ присутствіи смотрительницы или одной изъ ея помощницъ, но, въ сущности, нѣтъ основанія такъ строго примѣнять законъ и только наблюдается, чтобъ пасторъ не запирался одинъ съ арестанткой въ ея кельѣ.

Такимъ образомъ, черезъ нѣсколько минутъ, Майкль и Маргарита Фильдъ сидѣли подлѣ матраса, на которомъ кувыркался маленькій Дикъ, и мистрисъ Бэли, исполняя свои обязанности, могла издали слѣдить за ними.

Глаза Маргариты засверкали, когда она узнала, что пасторъ вернулся, но она не выразила ни радости, ни неудовольствія, хотя обыкновенно арестанты очень рады, когда ихъ вызываютъ изъ кельи для бесѣды съ кѣмъ бы то ни было. Минутное одушевленіе, овладѣвшее ею при первомъ взглядѣ на пастора, быстро исчезло, и во время краткаго отсутствія Майкля она впала въ свою обычную мрачную апатію. Она вышла къ нему, какъ всегда, не причесанная, не умытая, и, сѣвъ на стулъ, смотрѣла безсознательно въ пространство.

Майкль снялъ шляпу и началъ самымъ нѣжнымъ тономъ:

— Я пришелъ, мистрисъ Фильдъ, къ вамъ съ просьбой: разскажите мнѣ вашу исторію.

— Въ первый разъ со мною здѣсь говорятъ по человѣчески, замѣтила она съ усмѣшкой.

— Это, вѣроятно, потому, что вы сами нелюбезно принимали мистера Джаббота.

— А, онъ вамъ сказалъ это? Но онъ, вѣроятно, забылъ прибавить, что меня сюда принесли полумертвую отъ страха; толпа хотѣла меня повѣсить на фонарѣ и онъ выбралъ эту минуту, чтобъ упрекать меня моей нечестивой жизнью и увѣрять, что я вполнѣ заслужила тяжелую кару на всю жизнь. Я его спросила, почемъ онъ знаетъ, какую жизнь я вела и чего я заслужила? Впрочемъ, и вы, вѣроятно, какъ и всѣ, убѣждены, что я нарочно ослѣпила эту дѣвушку?

— Я не могу имѣть никакого мнѣнія, пока не выслушаю вашего разсказа.

— Такъ я скажу вамъ, что я не сдѣлала этого нарочно, воскликнула съ жаромъ Маргарита: — я отправилась въ Фердэль съ цѣлью отъискать полковника Форстера, моего законнаго мужа, и сказать ему, что онъ не имѣетъ права жениться на другой женщинѣ, пока я жива. Я его нашла и показала ему мое брачное свидѣтельство; онъ хотѣлъ его выхватить и такъ сжалъ мнѣ руку, что она болѣла потомъ нѣсколько недѣль. Я вывернулась и убѣжала; онъ преслѣдовалъ меня до кузницы. Я схватила клещи и, махая ими, не хотѣла его подпустить къ себѣ. Тутъ явилась между нами миссъ Грэамъ; она высокаго роста и была тогда въ амазонкѣ; мнѣ сгоряча показалось, что это мужчина, пришедшій на помощь Форстеру, и прежде, чѣмъ я могла убѣдиться въ своей ошибкѣ, я, защищаясь, ударила щипцами по шляпѣ, но не по лицу моего противника. Миссъ Грэамъ сама виновата, что ударъ ей попался по глазамъ. Вотъ какъ случилась эта исторія. Мнѣ очень жаль о происшедшемъ, но я дѣйствовала, какъ всякая беззащитная женщина сдѣлала бы на моемъ мѣстѣ, защищая свою честь отъ подлой измѣны.

— А что сталось съ вашимъ брачнымъ свидѣтельствомъ?

— У меня его отняли, но кто именно — я не знаю. Увидѣвъ, что я сдѣлала, я упала въ обморокъ, а когда очнулась, то уже была въ рукахъ полиціи. Съ тѣхъ поръ, со мною обращаются какъ съ съумасшедшей. Никто меня не пожалѣлъ и не повѣрилъ моему чистосердечному объясненію. Я вынесла всевозможныя несправедливости и жестокости.

— Вы разсказали свою исторію судьямъ?

— Да, но что могли значить слова обвиняемой, когда нагнали цѣлую толпу лжесвидѣтелей? Полковникъ Форстеръ подъ присягой показалъ, что онъ никогда въ жизни передъ тѣмъ меня не видывалъ. Я удивляюсь, какъ онъ не упалъ мертвымъ послѣ такого подлаго клятвопреступленія. Потомъ кузнечный ученикъ показалъ, что я намѣренно покушалась убить полковника, и что когда миссъ Грэамъ спасла его, то я закричала: «уничтожу навсегда вашу красоту». Я никогда этого не говорила. Грумъ миссъ Грэамъ разсказалъ почти тоже. Всѣ эти показанія были рельефно выставлены двумя адвокатами. У меня не было защитника.

— А сама миссъ Грэамъ была вызвана въ числѣ свидѣтелей?

— Нѣтъ, но она дала свое показаніе въ постелѣ и оно, конечно, было противъ меня, потому что она не слышала моего объясненія съ мужемъ. По ея словамъ, она каталась верхомъ съ грумомъ и заѣхала на кузницу, чтобъ подковать лошадь, которая потеряла одну подкову. Въ тоже мгновеніе, вбѣжали въ кузницу капитанъ Фильдъ и я, она этому очень удивилась, а болѣе ничего не помнила, такъ какъ не прошло и минуты между ея входомъ въ кузницу и ослѣпившимъ ее несчастнымъ ударомъ.

— Вы называете полковника Форстера Фильдомъ. Онъ подъ этимъ именемъ и женился на васъ?

— Да, онъ называлъ себя Генри Раймондомъ Фильдомъ, капитаномъ королевской артиллеріи, произнесла Маргарита, дрожа всѣмъ тѣломъ отъ волненія: — когда мы впервые познакомились, я посмотрѣла въ списокъ военныхъ чиновъ и, увидавъ, что въ артиллеріи служилъ офицеръ этой фамиліи, я ему повѣрила. Я вѣрила всему, что онъ мнѣ ни говорилъ, но на судѣ мнѣ дорого стоило это довѣріе. Кромѣ вашего брата, называвшаго себя Муромъ, подпоручикомъ морскаго экипажа, свидѣтелемъ нашего брака былъ еще французъ Роберъ Дюбуа, котораго мой мужъ называлъ своимъ лакеемъ. Но когда я вызвала въ качествѣ свидѣтеля лакея полковника Форстера, то явился англичанинъ, который доказалъ, что онъ служилъ десять лѣтъ у своего господина и никогда не отлучался отъ него болѣе, чѣмъ на не дѣлю. Я вамъ говорю, что ложь и клятвопреступленіе преслѣдовали меня на каждомъ шагу.

— Еще одинъ вопросъ, сказалъ Майкль, очень взволнованный: — можете вы припомнить, кромѣ, быть можетъ, случайнаго сходства со мною, какія нибудь подробности, которыя доказывали бы, что поручикъ Муръ мой братъ?

— Вашъ братъ стоялъ въ Вуличѣ три года тому назадъ? спросила поспѣшно Маргарита: — былъ у него бульдогъ, по кличкѣ «Шмель»? Носилъ онъ на часахъ въ золотой сѣткѣ пулю, вынутую изъ его раны въ войну съ Китаемъ? Любилъ ли онъ хвастаться своимъ братомъ Майклемъ, который былъ знаменитымъ игрокомъ въ крикетъ въ Оксфордѣ? Воспитывался ли онъ въ Линкольнширѣ? Былъ ли онъ въ Итонѣ? Есть ли у него дядя баронетъ?

Майкль широко открылъ глаза отъ удивленія и промолвилъ:

— Да, это мой братъ Франкъ.

— А, вы видите, что это онъ! воскликнула Маргарита: — и славный джентльмэнъ вашъ братъ! Онъ, конечно, прочиталъ въ газетахъ, что меня обвиняютъ въ такомъ ужасномъ преступленіи и, однако, не нашелъ нужнымъ явиться въ судъ и доказать, что я не убійца, а несчастная жертва подлаго злодѣйства.

Майкль поникъ головой. Въ эту минуту больно было на него смотрѣть. Онъ не могъ вѣрить, чтобъ его братъ добровольно принялъ участіе въ такомъ низкомъ, гнусномъ дѣлѣ и не явился защитникомъ несчастной, въ невинности которой онъ былъ увѣренъ. Тутъ была какая-то тайна. Но какая?

Какъ это часто случается, когда въ головѣ человѣка вдругъ пробудится подозрѣніе, Майкль сталъ вспоминать мелкія обстоятельства, подтверждавшія разсказъ Маргариты. Франкъ, три года тому назадъ, ѣздилъ въ Шотландію, и его лучшій другъ и товарищъ былъ офицеръ но фамиліи Форстеръ. Братья не знали товарищей другъ друга, такъ какъ они не были въ одной школѣ, но Майкль слыхалъ часто отъ Франка о Форстерѣ, и даже однажды видѣлъ послѣдняго. Потомъ, не странно ли было, что Франкъ, узнавъ о намѣреніи брата явиться кандидатомъ на мѣсто пастора въ Толминстерской тюрьмѣ, написалъ ему очень гнѣвное письмо и даже грубо осуждалъ его за эту, по его мнѣнію, нелѣпую глупость. Но, съ другой стороны, братья встрѣчались въ Лондонѣ послѣ преступленія Маргариты Фильдъ, и Франкъ ни слова не говорилъ объ этой исторіи, казался очень веселымъ и не упомянулъ даже вскользь, чтобъ полковникъ Форстеръ, женихъ миссъ Грэамъ, былъ его товарищъ по Итону и полку.

Маргарита зорко слѣдила за безпокойнымъ волненіемъ пастора, ясно обнаруживавшимся на его лицѣ, и не вѣрно его истолковала.

— Вы теперь сожалѣете, что сказали правду о вашемъ братѣ, произнесла она ядовито: — вамъ теперь надо выбирать одно изъ двухъ: или предоставить меня моей горькой судьбѣ, или навлечь непріятность на вашего брата и его друга; конечно, вы рѣшите, что жизнь беззащитной женщины не стоить репутаціи двухъ веселыхъ кутилъ.

— Вы ошибаетесь, отвѣчалъ Майкль просто: — если то, что вы мнѣ сказали, правда, то я публично докажу вашу невинность. Но теперь позвольте просить васъ разсказать мнѣ подробно вашу жизнь до брака. Я, можетъ быть, почерпну изъ вашего разсказа такія свѣдѣнія, которыя дадутъ мнѣ возможность лучше и скорѣе помочь вамъ.

— Это не нужно для моей защиты, отвѣчала рѣзко Маргарита: — когда я бѣжала съ мужемъ, то написала отцу, что уѣхала въ Америку, и онъ полагаетъ, что я тамъ и теперь.

— Ваши родители живы?

— Да, же больше я о нихъ ничего не скажу. Я скорѣе умру, чѣмъ доведу ихъ до униженія — увидать свою дочь въ такомъ положеніи.

— Но они, можетъ быть, оказали бы вамъ помощь?

— Нѣтъ, вы можете мнѣ помочь и спасти меня, но никто другой.

Она произнесла эти слова презрительнымъ тономъ, словно ей было все равно, будетъ ли она спасена или нѣтъ. Майкль почувствовалъ себя оскорбленнымъ.

— Я вамъ помогу, мистрисъ Фильдъ, отвѣчалъ онъ съ жаромъ: — если ваши слова справедливы, то вы выйдете отсюда, окруженная общимъ сочувствіемъ. Болѣе теперь я не имѣю вамъ ничего сказать. Прощайте.

Онъ всталъ, поклонился и медленно пошелъ по корридору. По дорогѣ, его встрѣтилъ маленькій Дикъ и протянулъ къ нему свои рученки. Майкль нагнулся и погладилъ его по щекѣ. При этомъ онъ невольно повернулъ голову и увидалъ, что Маргарита задумчиво смотрѣла ему въ слѣдъ.

VII.

Любопытство мистрисъ Бэли было очень возбуждено поведеніемъ Маргариты Фильдъ въ отношеніи новаго пастора, и она остановила его въ дверяхъ женскаго отдѣленія, надѣясь поболтать съ нимъ. Но онъ не былъ въ общительномъ настроеніи и удалился молча. Она видѣла, что онъ былъ очень взволнованъ.

Повернувъ два раза ключъ въ замкѣ кельи № 15, смотрительница замѣтила, что Маргарита ходила взадъ и впередъ по кельѣ, какъ дикая кошка въ клѣткѣ, но она ничего ее не спросила. Между ними была открытая война. Такимъ образомъ, мистрисъ Бэли пришлось укротить свое любопытство до слѣдующаго утра, когда она снова увидѣла пастора, лицо котораго ей, кромѣ того, казалось очень красивымъ и симпатичнымъ. Онъ явился съ спискомъ въ рукѣ и сказалъ, что желаетъ видѣть всѣхъ арестантокъ по одной. Но смотрительница пригласила его въ свою гостинную.

— Вамъ тамъ будетъ удобнѣе, чѣмъ въ корридорѣ, мистеръ Кристи, сказала она.

— Но я не хочу васъ безпокоить.

— Это меня нисколько не обезпокоитъ. Я въ этотъ часъ всегда выдаю крахмалъ и синьку для прачешной. Кстати, не отдавайте стирать ваше бѣлье городскимъ прачкамъ, арестантки вамъ все прекрасно сдѣлаютъ.

— Это одна изъ моихъ привилегій?

— Ну, я право не знаю, объусловлена ли она въ тюремныхъ правилахъ, но всѣ служащіе пользуются, насколько возможно, услугами заключенныхъ, а я сама наблюдаю, чтобы на рубашкахъ были нашиты всѣ пуговицы. Пожалуйте ко мнѣ, вы найдете тамъ и веселый огонекъ въ каминѣ.

Гостинная смотрительницы была устроена изъ двухъ келій. Окна были съ рѣшетками и стѣны выбѣлены, но каминъ, покойная мебель и даже фортепьяно, придавали ей цивилизованный, даже изящный характеръ. Показывая мистеру Кристи на послѣднюю роскошь, она смѣясь замѣтила, что попечители неодобрительно смотрятъ на фортепьяно и строго требуютъ, чтобы она играла только въ то время, когда арестантки находятся въ отдаленной прачешной или на прогулкѣ. Но видя, что лицо пастора очень нахмурено, она перемѣнила свой шуточный тонъ и спросила его съ нѣжнымъ сочувствіемъ:

— Я боюсь, мистеръ Кристи, что несчастная № 15 васъ очень разсердила вчера.

— Не разсердила, а встревожила; но она, бѣдная, въ этомъ не виновата.

— Такъ вы вѣрите ея словамъ?

— Право, не знаю. То, что она говорила, такъ странно.

— И совершенно невѣроятно. Я очень хорошо знала вашего брата, мистеръ Кристи. Мой бѣдный мужъ былъ офицеръ.

— Мнѣ объ этомъ говорилъ Джабботъ. Вашъ мужъ, кажется, служилъ въ гусарахъ?

— Да, но мы разъ стояли въ Альдершатѣ, вмѣстѣ съ 12-мъ драгунскимъ полкомъ. Ахъ, какое это было счастливое время! произнесла мистрисъ Бэли съ грустнымъ вздохомъ: — я тогда не думала, что мнѣ когда-нибудь придется жить въ тюрьмѣ. Впрочемъ, я очень благодарна лорду Истшару за это мѣсто.

— Я надѣюсь, что вы не работаете сверхъ силъ?

— Нѣтъ, но это работа очень непріятная, и нельзя себѣ представить, какъ несносны арестантки. Надо постоянно быть на сторожѣ и наказывать ихъ за всякую бездѣлицу. Иначе онѣ не стали бы меня слушаться. Вотъ, напримѣръ, № 15-й до того невыносима, что даже карцеръ на нее не дѣйствуетъ.

— Какъ? вы наказываете и подслѣдственныхъ арестантокъ? спросилъ съ изумленіемъ Майкль: — да въ чемъ она можетъ провиниться?

— Она отказывается мыть полъ своей кельи и чистить мѣдныя вещи, отвѣчала смотрительница: — кромѣ того, она грубитъ, а это нарушаетъ необходимую дисциплину.

Пасторъ былъ возмущенъ словами мистрисъ Бэли, но послѣдняя невозмутимо продолжала объяснять, что именно требуется отъ подслѣдственной арестантки. Оказалось, что она должна исполнять всѣ домашнія самыя грубыя и черныя работы, которыя не могли не возмущать образованную, хорошо воспитанную женщину. Майкль никакъ не могъ помириться съ мыслью, чтобъ принуждали къ подобной работѣ лицъ, которыя могутъ оказаться невиновными, или, по крайней мѣрѣ, признаются закономъ таковыми, пока не произнесенъ приговоръ. Однако, по словамъ мистрисъ Бэли, арестантки за деньги могли освободить себя частнымъ образомъ отъ подобной работы, уплачивая извѣстную сумму тюремщицѣ. Это хотя было и незаконно, но постоянно дѣлалось и, кромѣ того, арестанткамъ дозволялось на свои деньги посылать за пищей въ сосѣднюю гостинницу. Что же касается до № 15 то, то докторъ недавно запретилъ ее наказывать за что бы то ни было, такъ какъ она, повидимому, сумасшедшая, но съ тѣхъ поръ она стала добровольно исполнять всѣ работы.

— Такъ, что теперь мистрисъ Фильдъ моетъ полъ своей кельи?

— Да, два раза въ недѣлю. Конечно это тяжело, но не надо забывать, что подслѣдственные арестанты этимъ путемъ привыкаютъ къ ожидающимъ ихъ послѣ приговора трудностямъ. Впрочемъ, многіе просятъ работы, какъ милости. Имъ гораздо невыносимѣе ничего не дѣлать.

— Развѣ у нихъ нѣтъ книгъ и другихъ развлеченій? Что дѣлаетъ мистрисъ Фильдъ цѣлый день?

— Я предложила ей для забавы чинить бѣлье, но она такъ дурно штопаетъ, что я принуждена была отнять у нея это занятіе. У насъ есть религіозныя книги, но мистеръ Джабботъ привелъ библіотеку въ ужасный безпорядокъ, такъ что мы теперь довольствуемся нѣсколькими разрозненными нумерами Sunday at Home.

— Кажется пасторская инструкція даетъ мнѣ право снабжать книгами арестантовъ?

— О, да, сэръ, вы можете давать книги, и даже газеты, но (при этомъ на лицѣ мистрисъ Бэли появилась улыбка, которая не понравилась Майклю)… если я смѣю высказать свое мнѣніе, вы сдѣлаете лучше, если не будете слишкомъ добры къ арестантамъ прежде, чѣмъ вы ихъ близко узнаете. Если прикажете, то я вамъ приведу всѣхъ моихъ арестантокъ по одной, и вы тотчасъ согласитесь со мною, что ихъ невозможно держать въ порядкѣ иначе, какъ строгостью.

Мистрисъ Бэли не казалась злой женщиной, но тюремная рутина сдѣлала ее безчувственной, какъ и всѣхъ другихъ начальственныхъ лицъ. Майкль какъ бы очутился въ новомъ мірѣ, гдѣ доброта и злость понимались иначе, чѣмъ въ остальномъ свѣтѣ. Всѣ, повидимому, считали, что доброта къ людямъ, заключеннымъ въ тюрьмѣ, состоитъ въ систематическомъ ихъ изведеніи всевозможными способами. Когда мистрисъ Бэли вышла изъ комнаты, то Майкль посмотрѣлъ ей вслѣдъ съ удивленіемъ. Она была рѣшительно очень пріятной особой, въ лиловомъ шерстяномъ платьѣ и черномъ шелковымъ передникѣ. Ея каштановые волосы были кокетливо причесаны, руки очень бѣлы, глаза блестѣли, походка отличалась граціозной легкостью. Однимъ словомъ, это была прекрасная, безукоризненная во всѣхъ отношеніяхъ дама.

Черезъ нѣсколько минутъ, она вернулась съ одной изъ арестантокъ и инспекторскій смотръ начался.

Первая арестантка оказалась старухой, уже сидѣвшей въ Толминстерской тюрьмѣ двадцать-два раза. На ней было клѣтчатое синее платье, и ея сырыя обнаженныя по локоть руки обнаруживали, что она прямо пришла изъ прачешной.

— Да, сэръ, сказала она, присѣдая и пряча свои руки подъ передникомъ: — меня зовутъ Перкинсъ и я взята за прошеніе милостыни. Я не хочу лгать, но. слава Богу, я не воровка. Я просила корку хлѣба и не дѣлала никому вреда, только полиція уже очень притѣсняетъ насъ, бѣдныхъ людей. Если вы будете такъ милостивы, сэръ, и что-нибудь мнѣ пожалуете, то я все приму съ благодарностью и, клянусь, что выйдя отсюда не пропью ни пенса. Еслибъ мнѣ только удалось собрать 17 шиллинговъ и шесть пенсовъ, то я всегда стала бы вести честную жизнь. Мнѣ этой суммы хватитъ, чтобъ вернуться на родину въ Нотсъ.

— Полноте, № 3, вы опять просите милостыню, и говорите не правду, перебила ее мистрисъ Бэли: — вы вѣдь знаете, что родились въ этомъ графствѣ.

— Охъ, нѣтъ, сударыня, мой приходъ въ Нотсѣ, повторила съ упорствомъ Перкинсъ.

Майкль не могъ удержаться отъ улыбки.

Слѣдующая арестантка была № 6, мать маленькаго Дика, молодая женщина, отъ которой такъ и несло горячимъ утюгомъ. Она едва говорила отъ стыда и застѣнчивости, пока Майкль не упомянулъ объ ея ребенкѣ; тогда она закрыла лицо передникомъ и стала плакать. Трудно было добиться отъ нея чего-нибудь и она только повторяла:

— Я родилась и воспитана не для такой жизни, я знаю пофранцузски и всегда жила прилично. Я никогда не пьянствовала не лгала, не воровала; не водилась съ низкими людьми и сама не понимаю, какъ меня замѣшали въ кражу со взломомъ, совершенную шайкой присяжныхъ воровъ. Мой мужъ посаженъ на десять лѣтъ въ тюрьму за это дѣло; впрочемъ, онъ мнѣ не совсѣмъ мужъ, а только отецъ Дика.

— А куда вы пойдете, освободившись отсюда? спросилъ Майкль.

— Я буду очень благодарна, если вы мнѣ пожалуете что-нибудь, отвѣчалъ № 6-й.

Всѣ нумера сходились въ этомъ. Кристи поговорилъ еще съ десятью арестантками и всѣ были на одинъ покрой съ первыми двумя, представлявшими типы старой арестантки, почтительной, но упрямой лгуньи, и молодой плаксы, вѣчно старающейся себя оправдать. Однако, одна изъ нихъ представляла исключеніе своимъ веселымъ, здоровымъ видомъ. Это была № 1-й и служила частной горничной мистрисъ Бэли, а потому не исполняла никакой тюремной работы и кормилась крохами со стола смотрительницы. Она обыкновенно была очень весела и болтлива, но при пасторѣ нашла нужнымъ прикинуться печальной и говорила слезливымъ голосомъ, надъ которымъ сама смѣялась въ глубинѣ своей души. Ее звали Барбара, или Барби Гаггитъ и она была приговорена къ заключенію на полтора года за дѣтоубійство, которое, однако, присяжные признали только сокрытіемъ мертворожденнаго ребенка.

Мистрисъ Бэли обходилась съ нею гораздо нѣжнѣе, чѣмъ съ другими, и хвалила ее за правдивость, усердіе и честность.

— Ну, глупая дѣвчонка, не плачь, сказала она: — вѣдь ты только притворяешься. Разскажи всю правду пастору.

— Мнѣ такъ стыдно, промолвила Барби: — впрочемъ, сэръ, я выйду отсюда черезъ три мѣсяца.

— Вы, конечно, болѣе никогда не попадетесь, промолвилъ Майкль: — вы замужемъ?

— Нѣтъ, сэръ, я трактирная служанка, и легко найду себѣ мѣсто. Я никогда не попала бы сюда, еслибы меня не обманулъ солдатъ.

— Онъ гдѣ теперь? Онъ вамъ поможетъ?

— Нѣтъ. Эти солдаты никуда негодные ребята. Они умѣютъ только обобрать бѣдную дѣвушку и сдѣлать ей животъ, а потомъ…

— Ну, довольно, № 1-й, произнесла мистрисъ Бэли, и когда Нарби удалилась, она спросила: — Ну, какого вы мнѣнія о моемъ стадѣ?

— Я надѣюсь, что нѣкоторыхъ изъ нихъ удастся немного исправить, отвѣчалъ Майкль, не рѣшаясь сказать ничего болѣе: — ну, теперь вы велѣли бы позвать № 15-й.

— Хорошо, сэръ, отвѣчала смотрительница: — кажется, она не спала всю ночь, но тюремщица говорила, что она сегодня очень спокойна.

— А какъ вы полагаете, № 1-й дѣйствительно убила своего ребенка? вдругъ спросилъ Майкль, убирая со стола разложенныя имъ бумаги.

— Дѣтоубійство не считается убійствомъ этими людьми, отвѣчала мистрисъ Бэли: — еслибъ Барби Гаггитъ подержала ребенка на своихъ рукахъ хоть одинъ часъ, то она не дотронулась бы до него пальцемъ; она такая добрая. Но незамужняя дѣвушка смотритъ на рождающагося ребенка только какъ на помѣху и убиваетъ его, какъ только онъ родится, только потому, что не знаетъ, куда его дѣть.

— Эти случаи часто бываютъ?

— Очень. Я могу просто сказать, что дѣтоубійство вошло въ обычай въ нижнемъ, безнравственномъ классѣ городскихъ жителей.

Майкль отправился съ мистрисъ Бэли къ кельи № 15 и смотрительница, отперевъ дверь, удалилась, какъ наканунѣ: Маргарита Фильдъ тотчасъ вышла.

Съ перваго взгляда, Майкль замѣтилъ въ ней перемѣну: она вымыла руки и причесалась. Соотвѣтственно измѣнились и ея манеры. Она была холодна, но не надута. Мысль, что новый пасторъ интересуется ею, очевидно, хорошо подѣйствовала на нее.

— Я пришелъ къ вамъ, мистрисъ Фильдъ, сказалъ Майкль, глубоко тронутый, хотя онъ самъ не зналъ чѣмъ: — чтобъ спросить васъ, не прибавите ли вы чего нибудь къ вчерашнему вашему разсказу.

— Нѣтъ, благодарю васъ. Я желала бы только встать на очную ставку съ вашимъ братомъ.

— Я также этого желаю. Полкъ моего брата приходитъ въ Толминстеръ и какъ только я его увижу, то немедленно приведу сюда, Вамъ придется подождать не болѣе недѣли.

— Я буду ждать терпѣливо, только бы мнѣ когда нибудь доказать правду моихъ словъ, сказала Маргарита очень раціонально.

— Эта женщина не можетъ быть съумасшедшей, подумалъ Майкль и посмотрѣлъ на нее пристально.

Ихъ глаза встрѣтились и она опустила голову, но безъ смущенія.

— Желаете вы книгъ, мистрисъ Фильдъ? спросилъ пасторъ: — конечно, интересныхъ, а не такихъ, какія вамъ до сихъ поръ давали.

Маргарита печально улыбнулась.

— У меня есть одна книга, но въ очень плохомъ состояніи, отвѣчала она: — но я была бы вамъ болѣе благодарна, еслибъ вы мнѣ дали бумаги, перо и чернилъ; я тогда могла бы написать все, что вамъ разсказала, и вы увидѣли бы, есть ли въ моихъ словахъ какія-нибудь противорѣчія или невѣроятности.

— Да, я вамъ доставлю все, что необходимо для писанія. Не нужно ли вамъ еще чего-нибудь?

— Нѣтъ, благодарю васъ.

— Пожалуйста, скажите мнѣ, когда вамъ что-нибудь понадобится. Я очень сожалѣю, однако, мистрисъ Фильдъ, что вы не хотите написать своимъ родственникамъ. Но я надѣюсь, что вы вполнѣ вѣрите въ мою готовность помочь вашему горю.

— Вы не дали мнѣ никакого повода къ недовѣрію, отвѣчала Маргарита своимъ прежнимъ холоднымъ тономъ и слегка наклонила голову въ отвѣтъ на поклонъ Майкля, сразу ставя себя на одну ногу съ пасторомъ.

Съ этой минуты, она въ его глазахъ перестала быть арестанткой, которой онъ покровительствовалъ, а стала порядочной, хорошо воспитанной женщиной, которую онъ обязанъ былъ уважать.

— Мистрисъ Бэли, сказалъ онъ, возвратясь въ комнату смотрительницы: — нуждается ли мистрисъ Фильдъ въ бѣльѣ, одеждѣ или чемъ другомъ?

— У нея цѣлый сундукъ вещей, но она ужасно неряшлива"ъ, отвѣчала мистрисъ Бэли, очень удивленная новымъ появленіемъ пастора: — что же касается до пищи, то, за неимѣніемъ денегъ, она ѣстъ казенную порцію.

— Но она можетъ получить лучшую пищу?

— Да, если будетъ платить.

— Такъ, пожалуйста, наблюдите, чтобъ она ни въ чемъ не нуждалась, сказалъ Майкль, кладя на столъ нѣсколько золотыхъ: — а когда эти деньги выйдутъ, то скажите мнѣ. Можетъ быть, вы мнѣ позволите дать тюремщицѣ золотой и попросить ее исполнять всю черную работу за мистрисъ Фильдъ.

— Ваше желаніе будетъ исполнено, отвѣчала смотрительница, все болѣе и болѣе удивленная: — но вамъ не зачѣмъ платить тюремщицѣ; вашего приказанія достаточно.

— Нѣтъ, я не желаю нарушать заведеннаго, по вашимъ словамъ, обычая, произнесъ Майкль: — только, пожалуйста, не говорите мистрисъ Фильдъ, что все это идетъ отъ меня. Скажите, что перемѣну въ ея діэтѣ предписалъ докторъ. Это и не будетъ ложь, онъ вѣдь говорилъ о перемѣнѣ.

Мистрисъ Бэли обѣщала исполнить всѣ инструкціи пастора и онъ удалился очень довольный.

— Это плохое начало, сказала сама себѣ смотрительница послѣ его ухода: — если онъ будетъ такъ щедръ ко всѣмъ арестантамъ, то они вскорѣ пустятъ его по міру.

Однако, привыкнувъ повиноваться приказаніямъ и исполнять свои обѣщанія, она спрятала деньги и позвала миссъ Крэкъ.

— Бесси, сказала она: — вотъ вамъ золотой. № 1-й будетъ впредь убирать келью № 15-й. Сбѣгайте въ гостинницу «Лихой Конь» и прикажите, чтобъ присылали № 15 хорошую порцію три раза въ день, по обычной цѣнѣ — 7 шиллинговъ и 6 пенсовъ. Я буду платить еженедѣльно.

— Хорошо, значитъ № 15-й нашла своихъ друзей? весело спросила шотландка, опуская золотой къ себѣ въ карманъ.

— Нѣтъ, № 15-й нашла себѣ одного друга, отвѣчала мистрисъ Бэли.

VIII.

Майкль Кристи поступилъ пасторомъ въ Толминстерскую тюрьму въ октябрѣ 1870 г. Франко-германская война свирѣпствовала тогда въ Европѣ. Наполеоновская династія была изгнана изъ Франціи, и нѣмецкія арміи осаждали Страсбургъ, Мецъ и Парижъ. Ежедневно газеты приносили извѣстія о битвахъ, въ которыхъ дисциплина и численность враговъ брала верхъ надъ геройской, но безпорядочной храбростью. Воинственный пылъ овладѣлъ даже Великобританіей и нетолько военныя власти, но и публика относилась болѣе строго, чѣмъ прежде, ко всему, что касалось арміи. При иныхъ обстоятельствахъ, едвали перевели бы 12-й драгунскій полкъ въ Толминстеръ только за то, что между офицерами этого полка и административными властями графства Суссексъ произошли непріятности. Что послужило причиной этимъ непріятностямъ? крупный ли разговоръ полкового командира съ мэромъ Брайтона изъ-за буйства солдатъ, или скандальная, хотя и во-время потушенная исторія между женою альдермэна и капитаномъ Кристи, или что другое, но непріятности произошли и кончились тѣмъ, что военное министерство рѣшило перевести 12-й драгунскій полкъ на зиму изъ Брайтона въ Толминстеръ.

Толминстеръ былъ очень радъ такому событію, потому что этотъ полкъ считался самымъ веселымъ во всей арміи, а оживленіе зимняго сезона въ провинціальномъ городѣ зависитъ, главнымъ образомъ, отъ офицеровъ гарнизона. Въ этомъ отношеніи уланскій полкъ, теперь покидавшій Толминстеръ, оказался ниже всѣхъ ожиданій; онъ нетолько не давалъ баловъ и не устраивалъ скачекъ, но ни одинъ изъ его офицеровъ не надѣлалъ долговъ. Поэтому, какъ мѣстныя дамы, такъ и лавочники считали улановъ за скучныхъ, скупыхъ воиновъ. Напротивъ, каждый изъ офицеровъ 12-го драгунскаго полка могъ поклясться, что никогда не мѣнялъ гарнизона, не оставивъ значительнаго числа незаплаченныхъ счетовъ; среди ихъ былъ одинъ баронетъ, младшій сынъ герцога, два наслѣдника богатыхъ промышленниковъ, одинъ крупный землевладѣлецъ, старшій сынъ епископа и три наслѣдника сквайровъ. Всѣ они славились страстью къ игрѣ, лошадямъ и вину. Каждый изъ нихъ могъ легко проиграть 100 ф. ст. въ одинъ роберъ и если даже не могъ, то все-таки проигрывалъ. Прибавьте къ этому, что всѣ они были холостяки.

Все это объясняетъ восторгъ лавочниковъ и пріятныя улыбки дамъ, встрѣтившія драгунъ при ихъ вступленіи въ городъ съ музыкой, въ полной парадной формѣ. Толпа зѣвакъ послѣдовала за полкомъ до отведенныхъ ему казармъ, отстоявшихъ отъ города въ полу-мили. На лугу передъ казармами, полковой командиръ сдѣлалъ смотръ и распустилъ полкъ. Офицеры соскочили съ лошадей, чтобы промяться послѣ дня, проведеннаго въ сѣдлѣ, стали прогуливаться взадъ и впередъ, куря трубки, сигары и папиросы. Среди этихъ веселыхъ блестящихъ группъ обращалъ на себя всеобщее вниманіе своимъ высокимъ ростомъ и прекрасной фигурой капитанъ Кристи.

Дѣйствительно, онъ казался королемъ среди пѣшекъ на шахматной доскѣ. Хотя онъ могъ бы поспорить насчетъ роста съ любымъ гвардейскимъ солдатомъ, но удивительная пропорціональность всѣхъ частей его фигуры скрадывала его чрезмѣрную длину, и, въ своемъ прекрасно сшитомъ мундирѣ и блестящей каскѣ, онъ былъ идеаломъ кавалерійскаго офицера. Чарующее вліяніе его красоты увеличивалось еще тѣмъ, что онъ, повидимому, ея не сознавалъ, и его большіе голубые глаза сверкали добродушнымъ юморомъ. Повидимому, онъ былъ любимцемъ своихъ товарищей, и вокругъ него тотчасъ собралась самая многочисленная группа, къ которой подошелъ и полковой командиръ, окончивъ свои распоряженія.

— Кто знаетъ что-нибудь о Толминстерѣ? спросилъ онъ.

— Франкъ, его братъ, пасторомъ въ здѣшней тюрьмѣ, отвѣчалъ кто-то изъ офицеровъ.

— У Франка всегда пріятели въ хорошихъ мѣстахъ: мало ли что можетъ случиться? замѣтилъ поручикъ Буль, сынъ епископа: — кстати, Франкъ, что за человѣкъ вашъ братъ? онъ принадлежатъ къ высокой, низкой или какой еще тамъ другой церкви?

— Стоитъ объ этомъ спрашивать Франка, сказалъ со смѣхомъ лордъ Гарри Гелирдъ: — онъ однажды вошелъ въ еврейскую синагогу и высидѣлъ всю службу, думая, что попалъ въ англиканскую церковь.

— Буль сдѣлалъ лучше, отвѣчалъ Франкъ: — онъ былъ у Шекеровъ и плясалъ съ ними, въ твердой увѣренности, что присутствуетъ при католической обѣднѣ.

— Нѣтъ религіознѣе людей, какъ Шекеры, произнесъ Дикъ Буль: — они пляшутъ до того, что ужь никакая чертовщина не полѣзетъ въ голову.

— Жаль, что вы всѣ не Шекеры, мнѣ было бы тогда менѣе съ вами заботъ, замѣтилъ полковникъ Букманъ, и всѣ офицеры громко разсмѣялись.

— А что, Кристи, спросилъ капитанъ Джарисъ, не очень любимый товарищами за его страсть сказать всякому что-нибудь непріятное: — вашъ братъ не писалъ вамъ чего-нибудь о Маргаритѣ… забылъ ее фамилію… которую судятъ за покушеніе на убійство?

— Нѣтъ, отчего вы объ этомъ меня спрашиваете? произнесъ спокойно Франкъ.

— Такъ… я полагалъ, что вы интересуетесь этимъ дѣломъ; вѣдь въ немъ замѣшанъ вашъ другъ, Форстеръ…

— Форстеръ вовсе не замѣшанъ въ этомъ дѣлѣ.

— Но эта женщина ослѣпила бывшую невѣсту Форстера.

— Не бывшую, а настоящую, воскликнулъ Дикъ Буль: — Форстеръ повелъ себя въ этомъ дѣлѣ настоящимъ джентльмэнемъ.

— Да, онъ все-таки женится на этой прелестной дѣвушкѣ, прибавилъ лордъ Гарри: — бѣдная красавица, какое страшное несчастіе быть слѣпой въ ея годы!

— Эта Маргарита клянется, кто Форстеръ ея мужъ, продолжалъ капитанъ Джарисъ.

— Она лжетъ, произнесъ хладнокровно Франкъ.

— Однако, странно, чтобъ она сдѣлала такую ошибку.

— Еще страннѣе, что вы такъ часто возвращаетесь къ этому предмету, Джарисъ, сказалъ Франкъ, видимо недовольный, и повернулся спиною къ непріятному собесѣднику.

— А вонъ и самъ Форстеръ! воскликнулъ Буль, и всѣ офицеры поспѣшили навстрѣчу къ красивому джентльмэну въ статской одеждѣ, подходившему къ казармамъ.

Филиппъ Форстеръ служилъ прежде въ гвардіи и недавно вышелъ въ отставну, намѣреваясь жениться. Ему было только тридцать два года и онъ всегда пользовался репутаціей отличнаго офицера, такъ что далеко пошелъ бы по службѣ, еслибъ не бросилъ ея. Средняго роста, съ блѣднымъ цвѣтомъ лица, черными волосами, горбатымъ носомъ и темными проницательными глазами, онъ казался блестящимъ джентльмэномъ, вращающимся въ высшемъ свѣтѣ.

Онъ снялъ шляпу полковому командиру, пожалъ руки офицерамъ и дружески поздоровался съ Франкомъ.

— Еслибъ ты не пришелъ сегодня, то я непремѣнно отыскалъ бы тебя завтра, сказалъ Кристи, отходя съ нимъ въ сторону: — ну, что Роза Грэамъ?

— Ей лучше, бѣдняжкѣ. Я пріѣхалъ за тобой по ея просьбѣ. Поѣдемъ на весь вечеръ въ Фердэль.

— Нѣтъ, я долженъ обѣдать за офицерскимъ столомъ. У насъ сегодня обѣдаютъ уланскіе офицеры, оставшіеся еще въ городѣ, и намъ надо всѣмъ быть въ сборѣ. И ты останься, а послѣ обѣда поѣдемъ.

— Я не одѣтъ.

— Полно. Мы тебѣ рады во всякой одеждѣ. Полковникъ тебя непремѣнно пригласитъ.

— Хорошо, я останусь, но, Франкъ, мнѣ надо съ тобой поговорить. Ты получилъ мое письмо?

— Нѣтъ, мы, вѣроятно, съ нимъ разошлись. Мы были три дня въ дорогѣ. А развѣ что-нибудь случилось?

— Да. Маджи узнала твоего брата по его сходству съ тобою, и теперь знаетъ твою настоящую фамилію.

— Нѣтъ? промолвилъ Франкъ, поблѣднѣвъ.

— Это фактъ. Я узналъ его отъ Гью Армстронга, одного изъ судей, присутствовавшихъ при первомъ свиданіи этой женщины съ твоимъ братомъ, По счастью, онъ и другіе судьи считаютъ ее сумасшедшей.

— Майкль повѣритъ всему, что я скажу, произнесъ Франкъ, справляясь отъ минутнаго волненія.

— Будемъ надѣяться, но намъ надо быть очень осторожными. Пойдемъ лучше въ твою комнату.

И оба друга отправились въ казармы. По дорогѣ ихъ остановилъ полковникъ Букманъ и просилъ Форстера осчастливить офицерскій обѣдъ своимъ присутствіемъ. Форстеръ съ благодарностью принялъ его приглашеніе. Въ эту минуту они стояли подъ лѣстницей, которая вела въ офицерскія комнаты и какой-то солдатъ, подойдя къ Франку, подалъ ему письмо.

— Это вамъ, капитанъ, сказалъ онъ: — изъ окружной тюрьмы. Ждутъ отвѣта.

— Почеркъ Майкля, произнесъ Франкъ, и, прочитавъ письмо, прибавилъ: — гм… только два слова, желаетъ меня видѣть какъ можно скорѣе.

— Ты не можешь идти сегодня, шепнулъ ему Форстеръ, поднимаясь по лѣстницѣ.

— Нѣтъ, отвѣчалъ Франкъ и, перегнувшись чрезъ перила, крикнулъ: — отвѣта не будетъ. Скажите, что я самъ заѣду завтра.

IX.

Франкъ Кристи и Филиппъ Форстеръ были школьные товарищи и не разъ выручали другъ друга изъ бѣды. Оба они вели веселую жизнь и дѣлали все, что только дозволительно для офицеровъ безъ явнаго оскверненія мундира. Они выигрывали и проигрывали тысячи фунтовъ стерлинговъ въ карты и на скачкахъ. Они постоянно имѣли исторіи съ молодыми дѣвушками и замужними женщинами. Не разъ въ пьяномъ видѣ они дрались съ полиціей и горожанами. Наконецъ, они вмѣстѣ прошли черезъ всѣ опасности китайской и абиссинской войны. Оба они имѣли много долговъ и вдвоемъ должны были лавочникамъ и ростовщикамъ не менѣе двадцати тысячъ фунтовъ стерлинговъ. Филиппъ былъ умнѣе Франка, но у Франка было добрѣе сердце, а различіе характеровъ только усиливало ихъ взаимную привязанность. Со времени своего сватовства на миссъ Грэамъ, Филиппъ совершенно измѣнилъ свою жизнь, и Франкъ, за отсутствіемъ товарища, такъ же во многомъ исправился. Но разлука нисколько не уменьшила ихъ дружбы; они оставались попрежнему соединены сердцами и Филиппъ сохранилъ преобладающее вліяніе на Франка, которое онъ еще пріобрѣлъ въ Итонѣ.

Придя въ свою комнату, Франкъ переодѣлся и приказалъ слугѣ принести хересу. Оставшись наединѣ и, прихлебывая вино, онъ далъ Филиппу прочесть письмо брата.

— На кой чортъ онъ поступилъ пасторомъ въ Толминстерскую тюрьму? произнесъ очень сухо Форстеръ.

— Поди, спроси его, отвѣчалъ съ неудовольствіемъ драгунъ: — я его отговаривалъ всѣми силами, но онъ упрямъ, какъ козелъ.

— Жаль, что ты мнѣ не написалъ. Я могъ бы похлопотать, чтобъ его не выбрали.

— Я услышалъ объ его кандидатурѣ уже слишкомъ поздно. Я только имѣлъ время написать ему самому и не получилъ даже отъ него отвѣта, а прочиталъ въ газетахъ объ его избраніи.

— Какого рода человѣкъ твой братъ? Я его никогда не видалъ. Онъ пишетъ очень холодно, точно имѣетъ подозрѣнія.

— Майклъ повѣритъ мнѣ болѣе, чѣмъ всѣмъ на свѣтѣ, отвѣчалъ Франкъ: — онъ прекраснѣйшій человѣкъ и всегда готовъ одолжить денегъ. Но, признаюсь, я не хотѣлъ бы, чтобы онъ узналъ всю правду о Маджи Готорнъ.

— Нѣтъ, это немыслимо, произнесъ Филиппъ, нахмуривъ брови: — онъ не долженъ ничего знать. Намъ остается одинъ путь: утверждать, что Маджи лжетъ.

Онъ вынулъ изъ кармана шелковый платокъ, обтеръ себѣ лицо и снова медленно его спряталъ. Онъ, очевидно, серьёзно обдумывалъ ихъ будущее поведеніе.

— Послушай, Франкъ, сказалъ онъ, наконецъ, положивъ руку на колѣни своего друга: — намъ грозитъ большая опасность и мы должны играть чисто, безъ осѣчки. Я откровенно объясню тебѣ мое положеніе.

— Это излишне, старина; ты знаешь, что я всегда игралъ тебѣ въ руку.

— Да, но я хочу, чтобы ты зналъ мои дѣйствительныя чувства и намѣренія. Тебѣ извѣстно, что я горячо люблю Розу Грэамъ?

— Еще бы! довольно тебя видѣть съ нею, чтобы въ этомъ убѣдиться.

— Нѣкоторые могли подумать, что я ухаживалъ за Розой ради ея денегъ, но это неправда, продолжалъ Форстеръ совершенно искренно: — я полюбилъ ее съ перваго раза, когда увидалъ, а съ тѣхъ поръ, какъ она сдѣлалась слѣпою и не можетъ быть счастливой иначе, какъ выйдя за меня замужъ, я обязанъ не покидать ее. Я не позволю, чтобъ кто-нибудь, изъ низкой мести, помѣшалъ моему браку; а менѣе всѣхъ этой женщинѣ, которая считаетъ себя моей женой.

— Какъ можетъ она считать себя твоей женой? воскликнулъ Франкъ, пожимая плечами: — если она полагается на фиктивный шотландскій бракъ…

— Да, у нея нѣтъ другого основанія, а ты свидѣтель, что вѣдь эта была глупая комедія.

— Еще бы. Я очень хорошо помню эту шутку. Мы только что отобѣдали втроемъ въ шотландской гостинницѣ. Дессертъ былъ на столѣ, а Дюбуа подавалъ кофе. Ты взялъ ее за руку и торжественно сказалъ: — «Теперь мы мужъ и жена». Мы всѣ разсмѣялись и подписали два брачныхъ свидѣтельства, изъ которыхъ одинъ взялъ ты, а другой она. Я и тогда смотрѣлъ на это, какъ на веселую шутку. Клянусь, что она сама была того же мнѣнія. Чортъ возьми! никакая женщина не сочтетъ себя женою, пока ее не обвѣнчаетъ пасторъ въ церкви.

— Однако, Маргарита Готорнъ утверждаетъ, что этотъ бракъ дѣйствительный и, напавъ на меня въ кузницѣ, она грозила, что докажетъ его законность.

— Но ты сжегъ оба свидѣтельства?

— Да, я подобралъ на полу ея свидѣтельство послѣ ужасной сцены въ кузницѣ. Она одна виновата, проклятая, во всемъ, что случилось. Я предложилъ ей выплачивать хорошій пенсіонъ. Я просилъ у нея прощенія, сознавался, что дурно поступилъ съ нею, говорилъ, что моя судьба въ ея рукахъ, и умолялъ ее быть великодушной, но все тщетно. Маджи продолжала кричать, что она моя законная жена и что заявитъ объ этомъ публично, если я поставлю на своемъ и поведу къ алтарю миссъ Грэамъ.

— Женщины не знаютъ, что такое великодушіе, промолвилъ Франкъ: — вонъ нашъ Буль связался съ какой-то табачницей въ Брайтонѣ и она грозила судиться съ нимъ за неисполненіе клятвеннаго обѣщанія на ней жениться. Онъ, бѣднякъ, принужденъ былъ откупиться и только возъ сигаръ…

— Ну, его къ чорту, воскликнулъ Филиппъ: — дѣло вотъ въ чемъ: я прямо отрицаю въ полицейскомъ судѣ знакомство съ Маджи. Я сказалъ Розѣ и ея отцу, что никогда прежде не видалъ этой женщины. Мнѣ всѣ повѣрили и теперь я не могу отказаться отъ своихъ словъ. Если твой братъ какъ нибудь откроетъ правду, то надо его удалить отсюда.

— Я думаю, что ты слишкомъ тревожишься о Майклѣ. Если онъ спроситъ меня, знаю ли я эту женщину, я просто скажу: нѣтъ. Если онъ меня поставитъ на очную съ ней ставку, то я еще упорнѣе буду стоять на своемъ. Если и затѣмъ онъ меня не оставитъ въ покоѣ, то я его пошлю ко всѣмъ чертямъ.

— Если ты это сдѣлаешь, то все будетъ спасено, воскликнулъ съ жаромъ Форстеръ. — Однако, мнѣ очень жаль, Франкъ, что я тебя вовлекъ въ такую непріятную исторію. Еслибъ имѣлъ время поразмыслить, то, можетъ быть, поступилъ бы иначе; но я былъ застигнутъ въ расплохъ и такъ взволнованъ… а, главное, я не могъ сказать правды въ ту страшную минуту, вѣдь тогда меня всѣ сочли бы виновнымъ въ ужасномъ несчастьѣ Розы…

— Тебѣ нечего оправдываться, сказалъ Франкъ съ дружескимъ сочувствіемъ: — ты погрязъ въ болотѣ и тебя надо оттуда вытащить. Но къ чему судъ приговоритъ Маджи?

— Она, видитъ Богъ, вполнѣ заслуживаетъ каторжной работы, за ея преднамѣренное покушеніе убить Розу! воскликнулъ Филиппъ въ сильномъ волненіи; затѣмъ, около минуты онъ не могъ говорить, но потомъ оправился и продолжалъ: — но нѣтъ, ее не приговорятъ ни къ чему, нашъ адвокатъ будетъ доказывать что она сумасшедшая и откажется отъ всякаго преслѣдованія. Если она не сдѣлаетъ скандала въ судѣ, то мы ее отпустимъ на свободу. Но если она будетъ упорствовать и по прежнему станетъ меня поносить, то пусть пеняетъ на себя. Мы ее запремъ въ сумасшедшій домъ и будемъ держать тамъ, пока она не образумится.

— А когда будутъ ее судить?

— Не ранѣе весенней сессіи; кажется, въ мартѣ. Но къ тому времени я уже буду женатъ.

— Это рѣшено?

— Да, совершенно. Бѣдная Роза уже оправилась и не для чего болѣе откладывать свадьбы. Ты увидишь сегодня вечеромъ, какъ она покорно переноситъ свое страшное положеніе. Она просто святая, Франкъ.

Франкъ былъ глубоко тронутъ, а Филиппъ, въ искреннемъ горѣ, закрылъ лицѣ руками. Еслибы драгунъ еще чувствовалъ какіе-нибудь укоры совѣсти насчетъ добровольно принятаго на себя обязательства совершить клятвопреступленіе, то всякое сомнѣніе исчезло бы въ эту минуту. Но совѣсть его не мучила. Онъ не вѣрилъ въ законность шотландскаго брака, и былъ вполнѣ убѣжденъ, что Маргарита ослѣпила миссъ Грэамъ преднамѣренно, изъ мести и ревности. Кромѣ того, онъ считалъ, что когда человѣкъ хочетъ остепениться, женившись на порядочной женщинѣ, то онъ можетъ защищать себя всѣми средствами отъ вѣдьмы, которая хочетъ помѣшать его счастью во имя старой, давно порванной связи. Все, на что такая вѣдьма имѣетъ право — это деньги и если мужчина предложилъ ее обезпечить, то онъ сдѣлалъ все, чего требуетъ отъ него честь джентльмэна.

Но, несмотря на все это, Франкъ не могъ не вспомнить, что Маджи Готорнъ была нѣжнымъ, любящимъ созданіемъ и приличной женщиной во всѣхъ отношеніяхъ, а потому замѣтилъ:

— Право, я удивляюсь, какъ такія сладкія сливки вдругъ скислись. Вѣдь у Маджи были приличные родственники, не правда ли, Филь? Развѣ они ее не удержатъ отъ скандала?

— Нѣтъ, она отказалась назвать свою дѣвичью фамилью и къ тому же, когда я ее зазналъ, она была въ ссорѣ съ своимъ семействомъ и жила въ Вуличѣ у своей прежней гувернантки, которая потомъ умерла.

— Ты мнѣ никогда не говорилъ, что за люди ея родители. Ты ихъ видалъ?

— Нѣтъ, и знаю только, такъ же, какъ и ты, что фамилія отца ея — Готорнъ. Дальнѣйшія подробности объ ея семействѣ я нарочно тебѣ не передамъ, чтобы ты могъ съ большей правдой утверждать, что ничего не знаешь объ ней.

— Ты совершенно правъ, и къ тому же, это меня нисколько не интересуетъ. Кто бы ни была Маджи, благородная лэди или нѣтъ, она поступила съ тобою не лучше табачницы Буля. Я ненавижу такихъ женщинъ; онѣ позволяютъ на себѣ жениться по шотландски, а потомъ поднимаютъ скандалъ на весь свѣтъ.

Онъ громко засмѣялся и Форстеръ такъ же невольно улыбнулся.

Въ эту минуту раздался звонокъ къ обѣду. Франкъ поспѣшно надѣлъ блестящій синій мундиръ съ золотымъ шитьемъ, бѣлый кашемировый жилетъ, темносиніе брюки съ золотымъ лампасомъ, жемчужныя запонки на рубашку и бѣлый галстухъ. Причесавъ себѣ волосы и нахлобучивъ на бекрень фуражку, онъ дѣйствительно, какъ замѣтилъ Форстеръ, былъ красивѣйшимъ офицеромъ во всей англійской арміи.

Обѣдъ прошелъ очень весело, и, съигравъ потомъ партію на бильярдѣ, оба друга отправились въ кабріолетѣ въ Фердэль.

Полковникъ Букманъ проводилъ дорогого гостя до крыльца и, возвратясь въ комнаты, сказалъ:

— Прекрасный человѣкъ Форстеръ. Онъ былъ украшеніемъ нашего мундира.

— Жаль, что ему столько надѣлала хлопотъ Маргарита… ну, какъ ее, замѣтилъ капитанъ Джарисъ.

— Надо будетъ оштрафовать Джариса ящикомъ шампанскаго если онъ будетъ продолжать играть на этой струнѣ, сказалъ Дикъ Буль, обращаясь къ лорду Гарри.

X.

Роза Грэамъ, «красавица миссъ Грэамъ», какъ всѣ ее называли, была дочерью Герберта Грэама. Хотя отецъ его былъ чугунно-литейный заводчикъ, мистеръ Грэамъ самъ никогда не занимался промышленными дѣдами; когда онъ родился, семейство его уже было богато и онъ получилъ прекрасное воспитаніе съ цѣлью занять видное мѣсто въ свѣтѣ. Но его характеръ и наклонности помѣшали ему осуществить надежды отца и онъ предпочелъ скромную жизнь ученаго путешественника, и, какъ французы называютъ, свѣтскаго causeur. Много лѣтъ путешествовалъ онъ за-границей, посѣщая скорѣе, какъ художникъ, отдаленные живописные закоулки, чѣмъ слѣдуя по избитымъ, протореннымъ туристами большимъ дорогамъ. Онъ былъ отличный лингвистъ и знатокъ въ изящныхъ искуствахъ, хотя не написалъ ни одной книжки, чтобъ познакомить свѣтъ съ своими знаніями. Онъ былъ другъ литераторовъ, живописцевъ и ученыхъ. Серьёзно занимаясь изученіемъ соціальныхъ вопросовъ, онъ практически мало служилъ дѣлу, которому былъ преданъ всею душею (кромѣ, впрочемъ, щедрыхъ денежныхъ пожертвованій), потому что онъ не былъ человѣкомъ дѣйствія или даже общественнымъ ораторомъ. Онъ избѣгалъ всякихъ комиссій и шумныхъ засѣданій ученыхъ обществъ, доводя, быть можетъ, до излишней крайности скромность, которая иногда мѣшаетъ разумному человѣку быть полезнымъ обществу настолько, насколько бы онъ могъ. Безспорно, что знаній мистера Грэама хватило бы на десять членовъ парламента и двадцать соціальныхъ реформаторовъ. Въ политикѣ онъ держался либеральныхъ мнѣній всѣхъ разумныхъ людей, но хотя ему, какъ землевладѣльцу съ 80,000 ф. ст. годового дохода, обѣ партіи, управляющія поперемѣнно Англіей, предлагали парламентскую кандидатуру и оффиціальныя должности, онъ одинаково отказывался служить интересамъ какъ однихъ, такъ и другихъ. Конечно, онъ былъ судьею, и въ теченіи года исполнялъ должность шерифа, но считалъ этотъ годъ самымъ несчастнымъ въ своей жизни, потому что былъ вынужденъ присутствовать при смертной казни.

Тридцати лѣтъ мистеръ Грэамъ женился, вскорѣ потерялъ горячо любимую жену и сосредоточилъ всю свою любовь на единственной дочери. Трудно себѣ представить болѣе глубокую и всепоглощающую любви, чѣмъ то чувство, которое питалъ этотъ отецъ къ прелестному ребенку, который своей красотой и характеромъ такъ напоминалъ ему дорогое сердцу существо.

Роза была утѣшеніемъ, счастьемъ и гордостью мистера Грэама. Она отличалась прекраснымъ нравомъ и настолько наслѣдовала умственнымъ способностямъ отца, что ея образованіе было пріятнымъ препровожденіемъ времени для ея учителей и для нея самой. Она очень любила музыку, поэзію и всѣ отрасли искуства, обожала путешествія и съ удивительной легкостью училась иностраннымъ языкамъ. Впервые, мистеръ Грэамъ созналъ, какъ хорошо быть богатымъ, когда увидѣлъ себя въ состояніи доставлять дочери возможныя средства къ высшему и интеллектуальному развитію и удовлетворять всѣмъ ея фантазіямъ. Но годы шли и Роза почти незамѣтно для отца перешла изъ балованнаго ребенка въ товарища, раздѣлявшаго его идеи и стремленія; по крайней мѣрѣ, эту перемѣну онъ замѣтилъ позже всѣхъ и съ какой-то странной смѣсью радости и сожалѣнія впервые услыхалъ, что объ его дочери говорили, какъ о красавицѣ и богатѣйшей невѣстѣ всего графства. Тогда онъ вглядѣлся въ Розу пристальнѣе и сознался, что любой человѣкъ могъ гордиться такою женой. Это была здоровая, умная, блестящая молодая дѣвушка; она отлично ѣздила верхомъ, хорошо танцовала, очень мило пѣла, любила веселое общество, наряды и свѣтскія удовольствія, однимъ словомъ, была самымъ привлекательнымъ типомъ юной англичанки.

Мистеръ Грэамъ рѣшилъ, что онъ не помѣшаетъ дочери выбрать себѣ жениха, и она сдѣлала это въ первый же лондонскій сезонъ, въ который она начала выѣзжать въ свѣтъ. Она влюбилась въ полковника Форстера. Конечно, Филиппъ не былъ зятемъ по сердцу ея отцу, но, какъ родственникъ лорда Сент-Герберта и какъ гвардейскій офицеръ, онъ былъ вполнѣ приличной партіей; къ тому же Грэамъ не придавалъ большого значенія прежней веселой жизни Форстера, зная очень хорошо, что военнымъ въ мирное время нечего и дѣлать другого, какъ предаваться веселымъ кутежамъ. Одно его безпокоило: такъ ли Форстеръ любитъ Розу, какъ она этого заслуживала, и это сомнѣніе не было еще совершенно устранено, какъ случилось то страшное несчастье, которое сдѣлало его дочь на вѣки безпомощной.

Эта катастрофа такъ сильно подѣйствовала на мистера Грэама, что въ одну недѣлю онъ совершенно посѣдѣлъ; но онъ слишкомъ любилъ свою дочь, чтобъ предаться отчаянію. Дремавшая дотолѣ въ немъ энергія вдругъ проснулась и онъ молилъ небо продлить его жизнь, чтобъ имѣть возможность всегда окружать бѣдную слѣпую нѣжными попеченіями. Конечно, его всего болѣе тревожила мысль, какъ поведетъ себя Форстеръ. Бѣдная Роза, тотчасъ послѣ своего несчастья, возвратила жениху слово и, еслибъ его любовь поколебалась хоть на волосъ, то, конечно, онъ не согласился бы на этотъ бракъ. Но любовь Филиппа Форстера вышла изъ страшнаго искуса, казалось, еще болѣе чистой и пламенной. Онъ продолжалъ такъ нѣжно ухаживать за бѣдной страдалицей, такъ пламенно умолялъ не лишать его счастья назвать ее своей, окружалъ такими трогательными попеченіями, что Роза, отдавшаяся всецѣло своей первой любви, съ блаженствомъ вторично согласилась отдать ему свою руку. Съ этой минуты, мистеръ Грэамъ полюбилъ его съ той глубокой благодарностью, на которую способенъ только отецъ. Подозрѣніе, чтобъ Форстеръ могъ дѣйствовать изъ однихъ матеріальныхъ разсчетовъ, не входило ему въ голову, такъ какъ онъ не допускалъ мысли, чтобъ человѣкъ, имѣвшій такія связи въ высшемъ свѣтѣ, могъ находиться въ очень стѣсненныхъ обстоятельствахъ. Онъ зналъ, что свѣтскіе кутилы такъ или иначе уплачиваютъ свои долги и, рѣшившись начать снова лучшую, благоразумную жизнь, получаютъ черезъ свои связи выгодныя, почетныя должности. Поэтому, мистеръ Грэамъ вѣрилъ въ полное безкорыстіе Форстера и, считая его за человѣка, который благородно посвятилъ всю свою жизнь бѣдной дѣвушкѣ, несчастья которой онъ былъ невольной причиной, сталъ обожать его, какъ своего сына и спасителя дорогой его сердцу Розы.

Однако, мрачное облако заволокло блестящій домъ милліонера. Еще недавно это былъ дворецъ роскоши, въ которомъ съ утра до вечера раздавался веселый, мелодичный голосокъ счастливой молодой дѣвушки, а теперь онъ поражалъ тишиной. Лица всѣхъ, нетолько отца и жениха, но друзей, знакомыхъ и слугъ, дышали горемъ и самымъ искреннимъ сожалѣніемъ. Только въ присутствіи Розы они сдерживали слезы и сѣтованія, которыя могли лишь поколебать ея ангельскую покорность судьбѣ.

Фердэль-Голъ былъ великолѣпный домъ въ стилѣ эпохи Стюартовъ, съ широкими галлереями, наполненными статуями и древностями. Въ прежнее время, мистеръ Грэамъ гордился этими художественными рѣдкостями, но теперь онъ приказалъ ихъ вынести, чтобъ онѣ не затрудняли путь бѣдной слѣпой, которая часто, несмотря на строгія запрещенія, пыталась ходить одна по комнатамъ. Кромѣ того, онъ заказалъ архитектору планъ новаго дома, въ которомъ все было приспособлено къ потребностямъ слѣпого обитателя. Полы были покрыты толстыми коврами, стѣны обиты стеганнымъ атласомъ, а лѣстницы замѣнены отлогими покатостями. Многочисленные зимніе сады и оранжереи должны были ласкать вѣчнымъ благоуханіемъ цвѣтовъ и веселымъ пѣніемъ птицъ тѣ органы, которые всего болѣе развиты въ слѣпомъ.

Теперь мистеръ Грэамъ не имѣлъ другой мысли, другой заботы, какъ изучать потребности слѣпой. Онъ покупалъ всѣ книги, которыя трактовали объ этомъ предметѣ и вступилъ въ переписку съ лучшими окулистами. Онъ подарилъ Фердэльской церкви новые колокола и нанялъ особыхъ людей, которые звонили въ нихъ два раза въ день, потому что Роза очень любила церковный звонъ; въ каждой комнатѣ онъ поставилъ часы съ музыкой, и всѣ мѣдные звонки въ домѣ были замѣнены пріятными для уха серебряными. Наконецъ, выбравъ изъ представившейся сотни кондидатокъ лучшую, по его мнѣнію, компаньонку для дочери, онъ обратилъ вниманіе, чтобъ, кромѣ образованія, хорошаго характера и доброты, она отличалась и прекраснымъ мелодичнымъ голосомъ.

XI.

Прибывъ въ Фердэль-Голъ, Франкъ Кристи тотчасъ замѣтилъ, какимъ уваженіемъ пользовался его другъ Филиппъ. Старый дворецкій встрѣтилъ ихъ на крыльцѣ и, кланяясь самымъ почтительнымъ образомъ, объявилъ, что дамы находятся въ гостиной, а мужчины еще пьютъ вино въ столовой.

— У васъ гости? спросилъ Форстеръ.

— Да, сэръ. Мистеръ и мистрисъ Армстронгъ съ сыномъ, мистеромъ Гью Армстронгомъ, и своими друзьями: сэромъ Вемисомъ Кристи и миссъ Кристи.

— Эге! вотъ новости, Франкъ! произнесъ Филиппъ, снимая въ сѣняхъ пальто: — ты не ожидалъ встрѣтить въ Истширѣ своего дядю?

— Нѣтъ, и удивляюсь, зачѣмъ онъ сюда пріѣхалъ, промолвилъ Франкъ.

— Ты не думаешь, что твой братъ его выписалъ по этому дѣлу? спросилъ шопотомъ Филиппъ.

— Нѣтъ, братъ этого не сдѣлаетъ. Дядя большой другъ старика Армстронга и они часто видаются въ Лондонѣ., быть можетъ, онъ просто пріѣхалъ погостить къ нему.

Въ эту минуту раздался громкій хохотъ. Особливо одинъ голосъ весело заливался.

— О! все обстоитъ благополучно, прибавилъ Франкъ: — я узнаю голосъ дяди. Онъ смѣется своимъ собственнымъ шуткамъ. Еслибъ было что-нибудь неладно, то онъ былъ бы мраченъ, какъ медвѣдь.

— Вы, сэръ, пожалуете въ столовую? спросилъ дворецкій.

— Нѣтъ, мы пойдемъ къ дамамъ, отвѣчалъ Форстеръ и направился съ Франкомъ въ гостиную.

Несмотря на то, что ихъ шаги заглушались мягкими коврами, Роза Грэамъ издали услыхала приближеніе своего жениха и прежде, чѣмъ дверь въ гостиную отворилась, она уже обернулась въ эту сторону съ пламеннымъ ожиданіемъ.

Франкъ еще не видалъ ее послѣ несчастія и потому съ тревожнымъ чувствомъ взглянулъ на диванъ, на которомъ сидѣла бѣдная слѣпая.

Всѣ, видѣвшіе картину Ноля Делароша «Лэди Джэнъ Грей на эшафотѣ» знаютъ, какой трогательной красотой можетъ дышать лицо, даже съ повязкой на глазахъ. Глаза Розы Грэамъ были скрыты подъ свѣтло-голубой шелковой косынкой, которая прекрасно шла къ такой же голубой отдѣлкѣ ея бѣлаго платья, и ничто не мѣшало любоваться ея маленькимъ, прекрасно очерченнымъ ртомъ, изящнымъ подбородкомъ, блестящими бѣлыми зубами и роскошными каштановыми волосами. Люди, которые никогда не видали ея до несчастія и теперь назвали бы ее красавицей, потому что повязка на глазахъ только придавала лицу какую-то особую прелесть. Всякій же, кто вошелъ бы въ комнату, не зная случившейся катастрофы, подумалъ бы, что она играетъ въ жмурки и мысленно добавилъ бы къ ея прелестному лицу блестяще голубые глаза. Только въ человѣкѣ, знавшемъ ее, какъ Франкъ въ прежнее счастливое время, эта повязка возбуждала страшныя мысли.

— Какъ вы поздно, Филиппъ! сказала Роза съ нѣжнымъ упрекомъ, когда друзья вошли въ комнату: — я васъ просила привезти капитана Кристи къ обѣду.

— Это его вина, а не моя отвѣчалъ весело Филиппъ, подходя къ ней и цѣлуя ее въ лобъ: — ни за что драгуна не вытащишь изъ-за офицерскаго стола; онъ и меня насильно заставилъ обѣдать съ ними.

— За то онъ лишился удовольствія обѣдать съ своимъ дядей и кузиной Эленъ, сказала съ улыбкой Роза. — Но здравствуйте, капитанъ Кристи, какъ вы поживаете? Дайте мнѣ вашу руку. Филиппъ, скажите мнѣ, какъ одѣтъ вашъ другъ. Вы знаете, что я люблю рисовать себѣ вѣрный портретъ моихъ гостей.

— О, Франкъ сегодня великолѣпенъ, воскликнулъ Филиппъ, и, описавъ мундиръ драгунскаго офицера, прибавилъ: — впрочемъ" ему какъ-то неловко въ этомъ блестящемъ костюмѣ, какъ мы съ вами, Роза, уже не разъ находили.

— Не вѣрьте ему, капитанъ Кристи, произнесла съ улыбкой Роза: — Филиппъ всегда говорилъ, что ни къ кому такъ не идетъ мундиръ, какъ къ вамъ, и всѣ мы, молодыя дѣвушки, съ нимъ соглашались.

— Онъ самъ того же мнѣнія, прибавилъ, смѣясь, Филиппъ.

— О, нѣтъ, развѣ капитанъ Кристи очень перемѣнился, а прежде въ немъ не было и тѣни тщеславія.

Франкъ не могъ произнести ни слова. Страшный контрастъ между теперешнимъ положеніемъ миссъ Грэамъ и веселымъ блескомъ ея голубыхъ глазъ, когда онъ ее видѣлъ въ послѣдній разъ, тронулъ его до слезъ, и онъ не замѣтилъ даже присутствія въ комнатѣ его кузины, Нелли Кристи, которая смотрѣла на него тѣмъ съ большей нѣжностью, что замѣчала его волненіе.

Нелли была хорошенькая брюнетка, двадцати лѣтъ, съ карими глазами и маленькой, граціозной фигуркой. Если ея лицо не привлекало съ перваго же взгляда всѣхъ мужчинъ въ комнатѣ, то за то, однажды обративъ на нее вниманіе, каждый захотѣлъ бы снова и снова посмотрѣть на нее.

— Здравствуйте, Франкъ, сказала она, наконецъ, протягивая ему руку и стараясь вывести его изъ затруднительнаго положенія: — позвольте мнѣ васъ представить мистрисъ Армстронгъ и мистрисъ Мирветеръ.

Мистрисъ Мирветеръ была компаніонка Розы, дама довольно пожилая, но казавшаяся еще молодой: такъ спокойно и пріятно было выраженіе ея лица. Мистрисъ Армстронгъ была величественная особа, высокаго роста, въ чорномъ бархатномъ платьѣ съ кораловыми украшеніями на волосахъ, шеѣ и рукахъ.

Франкъ отвѣсилъ два почтительныхъ поклона.

— Я давно желала съ вами познакомиться, капитанъ Кристи, сказала очень любезно мистрисъ Армстронгъ: — мужъ и вашъ дядя старые друзья, а мой сынъ, Гью, разсказывалъ мнѣ съ восторгомъ, какъ онъ недавно провелъ время съ вами въ Брайтонѣ.

— Мистеръ Гью значитъ все видитъ въ розовомъ свѣтѣ, замѣтила Нелли: — Франкъ не много сдѣлалъ хорошаго въ Брайтонѣ.

— О, милая Элленъ, произнесла Роза: — на бѣдныхъ офицеровъ ужасно клевещутъ. Я, по крайней мѣрѣ, вовсе не желала бы, чтобъ они вѣчно сидѣли за тригонометріей, какъ пруссаки.

— До войны намъ все ставили въ примѣръ французовъ, за мѣтилъ Франкъ, стараясь оправиться отъ своего волненія.

— Но теперь, конечно, этого никто не сдѣлаетъ, произнесла мистрисъ Армстронгъ, играя вѣеромъ. — Слышали вы сегодняшнюю новость: Мецъ сдался на капитуляцію?

— Не можетъ быть! воскликнулъ Форстеръ, сядясь на диванъ подлѣ Розы: — Базенъ не можетъ быть такимъ подлецомъ, чтобъ сдаться съ полуторастотысячной арміей!

— Никакая англійская армія не выказала бы такой трусости, не правда ли, капитанъ Кристи? воскликнула Роза, нѣжно сжимая руку своего жениха.

— Еще бы! произнесъ драгунъ съ убѣжденіемъ.

— Полноте, Франкъ, не хвастайтесь, сказала Нелли, любившая трунить надъ мужчинами: — еслибъ англійскій генералъ приказалъ вамъ отдать свою шпагу, развѣ вы не повиновались бы, какъ эти французы?

— Если вы мнѣ укажете на англійскаго генерала, который въ состояніи дать такой приказъ, то я вамъ отвѣчу, возразилъ Франкъ.

— Отлично сказано, замѣтила, смѣясь, мистрисъ Армстронгъ: — но не думайте, капитанъ Кристи, чтобъ ваша кузина говорила это серьёзно. Она вами очень гордится и съ восторгомъ разсказываетъ о вашихъ доблестяхъ, когда васъ нѣтъ въ комнатѣ.

Нелли покачала головой. Она дѣйствительно гордилась своимъ красивымъ двоюроднымъ братомъ, но не желала, чтобъ онъ это зналъ. Она покраснѣла и, отойдя къ другому столу, начала разсматривать альбомъ съ фотографіями, предоставивъ драгуну право слѣдовать за нею, что онъ и сдѣлалъ, и тогда они продолжали разговаривать между собою вполголоса.

Въ это время мужчины явились изъ столовой. Впереди шелъ мистеръ Армстронгъ, маленькій старичокъ, лѣтъ за шестьдесятъ; за нимъ выступалъ сэръ Вемисъ Кристи, сухощавый джентльмэнъ, прямой и вытянутый, какъ палка, съ большой сѣдой бородой. Позади шелъ мистеръ Грэамъ, и Франкъ былъ грустно пораженъ перемѣной, происшедшей въ немъ. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ видѣлъ его въ послѣдній разъ, Грэамъ постарѣлъ на двадцать лѣтъ. Онъ нетолько совершенно посѣдѣлъ, но все его чисто выбритое лицо покрылось глубокими морщинами и ротъ его, прежде постоянно улыбавшійся, теперь былъ какъ-то непріятно стиснутъ. Поступь его стала нерѣшительна, спина сгорбилась и самый голосъ какъ-бы постарѣлъ. Первый взглядъ при входѣ въ комнату онъ бросилъ на Розу, и какой это былъ взглядъ! А потомъ, подойдя къ Франку и замѣтивъ теплое сочувствіе, ясно выражавшееся на его лицѣ, онъ, молча, пожалъ ему руку. Это безмолвное пожатіе было краснорѣчивѣе всякихъ словъ. Они по говорили нѣсколько минутъ, потомъ Франкъ поздоровался съ дядей и мистеромъ Армстронгомъ.

Мистеръ Армстронгъ былъ одинъ изъ представителей графства Истширъ въ парламентѣ и, несмотря на свой маленькій ростъ, былъ очень воинственный человѣкъ и ярый тори. Онъ имѣлъ самый тираническій взглядъ на отношенія женъ къ мужьямъ, дѣтей къ родителямъ и слугъ къ господамъ. Онъ зорко слѣдилъ за диссентерами, рабочими, составившими стачки и иностранными революціонерами, пламенно обличая въ палатѣ этихъ безпокойныхъ людей. Онъ особенно ненавидѣлъ французовъ и американцевъ и всегда поддерживалъ имперіалистскую политику своей партіи, рѣзкіе ультиматумы иностраннымъ державамъ, отпускъ значительныхъ суммъ на вооруженіе страны, объявленіе Ирландіи на военномъ положеніи и пр., и пр. Но дома онъ былъ очень смирнымъ и спокойнымъ человѣкомъ, благодаря мистрисъ Армстронгъ.

Сэръ Вемисъ Кристи былъ большой поклонникъ этого воинственнаго маленькаго депутата и всегда подавалъ голосъ за его предложенія уничтожить ту или другую вредную отрасль человѣческой расы, но онъ питалъ глубокой интересъ къ долговѣчности вообще человѣческой жизни. Онъ увѣрялъ, что каждый могъ дожить до ста лѣтъ, еслибъ принималъ должныя мѣры. Это былъ его конекъ и онъ на немъ вѣчно гарцовалъ. Онъ всегда откапывалъ столѣтнихъ стариковъ и писалъ объ нихъ письма въ «Times». Онъ никому не позволялъ жаловаться на старость ранѣе девяноста лѣтъ, увѣрялъ, что преждевременная дряхлость происходитъ отъ разврата и показывалъ свои мускулы въ доказательство того, какимъ молодцомъ долженъ быть человѣкъ въ 65 лѣтъ. Дѣйствительно, по силѣ и свѣжести, ему казалось не болѣе сорока лѣтъ; этого цвѣтущаго состоянія онъ достигалъ строгимъ соблюденіемъ гигіеническихъ условій, о которыхъ вѣчно думалъ. Каждое утро онъ цѣлый часъ боксировалъ передъ зеркаломъ, ѣлъ и пилъ по унціямъ, никогда не дотрагивался до табаку и крѣпкихъ напитковъ, каждый часъ выходилъ на улицу или въ садъ, чтобы семь разъ вдохнуть въ себя свѣжаго воздуха и, входя въ комнату, постоянно поводилъ ноздрями, чтобы убѣдиться достаточно ли въ атмосферѣ кислорода. Все это, однако, не мѣшало ему быть добрымъ человѣкомъ; онъ очень любилъ свою дочь и благородно обходился съ племянниками: Франкомъ и Майклемъ. Они не имѣли никакого права на его милости, кромѣ того, что были сыновьями его брата, но онъ обращался съ ними, какъ съ родными сыновьями и не женился вторично, чтобы не лишить Франка баронетства и большого состоянія. Впрочемъ, сэръ Вемисъ ненавидѣлъ долги и, заплативъ однажды за Франка 7,000 фун. стерлинговъ, торжественно заявилъ, что если его расходы снова превысятъ ежегодно уплачиваемые ему 600 ф. стерл., то онъ, сэръ Вемисъ, тотчасъ женится и родитъ, по крайней мѣрѣ, шесть сыновей, которые помѣшаютъ ему добиться титула баронета.

— Здравствуй, Франкъ, сказалъ сэръ Вемисъ, крѣпко сжимая руку драгуна: — но не находишь ли ты, что здѣсь очень спертый воздухъ?

— Да, отвѣтилъ Франкъ, всегда гладившій конька дѣда: — пойдемте въ оранжерею.

— Вотъ здѣсь воздухъ лучше! воскликнулъ сэръ Вемисъ, когда они усѣлись въ оранжереѣ: — какъ люди не понимаютъ, что легкія надо держать такъ же чисто, какъ остальное тѣло! Сколько людей медленно убиваютъ себя; одинъ изъ тысячи не знаетъ, какъ слѣдуетъ дышать и чѣмъ питаться. Но какъ поживаетъ твой братъ? Ты его видѣлъ?

— Нѣтъ еще. Мнѣ очень непріятно, что онъ принялъ мѣсто пастора въ тюрьмѣ.

— Странный капризъ, вѣдь я ему два раза предлагалъ достать гораздо лучшее мѣсто. Но все же твой братъ первый человѣкъ во всей семьѣ — это безспорно — и имѣетъ полное право дѣлать что хочетъ. Онъ не доставилъ мнѣ ни одной минуты безпокойства съ самаго того времени, какъ я сталъ заботиться объ васъ обоихъ.

— Вы, однако, гораздо болѣе гордитесь мною, сказалъ Франкъ: — я всегда былъ вашимъ любимцемъ. Вы не можете это отрицать, хотя и хмурите брови.

— Хорошъ любимецъ! воскликнулъ сэръ Вемисъ, качая годовой: — еще одинъ такой любимецъ, и я бы былъ принужденъ мести улицы. Но скажи мнѣ, гадкій щенокъ, соблюдаешь ли ты, по крайней мѣрѣ, нашъ договоръ относительно долговъ?

— Я отказался на всегда отъ долговъ, отвѣчалъ Франкъ хладнокровно: — я за все плачу чистыя деньги и нахожу, ч/о это гораздо дешевле.

— Я всегда тебѣ это говорилъ, отвѣчалъ сэръ Вемисъ, слѣпо вѣря ему: — теперь тебѣ остается только получить чинъ и жениться.

— Относительно чина мнѣ не придется долго ждать; нашъ маіоръ скоро выходитъ въ отставку. Но свадьба — это дѣло другое.

— Отчего вамъ не жениться, сэръ? неужели вы хотите быть всю жизнь волкомъ, ворующимъ ягнятъ изъ чужого стада.

— Свадьба дѣло не шуточное и очень дорогое. Держать жену дороже, чѣмъ трехъ верховыхъ лошадей.

— Но ты знаешь, что я тебѣ дамъ въ день твоей свадьбы двадцать тысячъ фунтовъ стерлинговъ, а на это можно держать и дюжину верховыхъ лошадей. Но главное сдѣлай хорошій выборъ и найди такую дѣвушку, которая заставила бы тебя остепениться.

Говоря это, сэръ Вемисъ взглянулъ въ ту сторону, гдѣ сидѣла Нелли. Онъ уже давно желалъ, чтобъ Франкъ женился на его дочери и сердился, что племянникъ не отгадывалъ его желанія.

Вскорѣ они оба возвратились въ гостиную, и Франкъ былъ очень доволенъ, что дядя не упомянулъ въ разговорѣ съ нимъ о Маргаритѣ Фильдъ. Но все же онъ боялся, чтобъ Гью Армстронгъ не разсказалъ баронету, безъ всякаго злого намѣренія, сцену, которую онъ видѣлъ въ тюрьмѣ между Майклемъ и арестанткой. Поэтому, онъ рѣшился предупредить его и, подойдя къ нему, объяснилъ свою просьбу.

— Конечно, это дѣло не важное, но дядя можетъ придать ему значеніе, прибавилъ онъ.

— Разумѣется, оно не стоитъ выѣденнаго яйца, отвѣчалъ Гью Армстонгъ: — но вы хорошо сдѣлали, что предупредили меня, а то я могъ бы невзначай разсказать ему эту сцену. Завтра вы пріѣдете къ намъ въ Горсмуръ? У насъ будетъ веселая охота на фазановъ.

— Благодарю васъ, я долженъ отправиться въ тюрьму къ моему брату. Безумныя бредни этой женщины такъ встревожили его, что онъ хочетъ переговорить со мною объ ней.

— Вотъ мысль! Мы всѣ предупредили его, что она сумасшедшая. Во всякомъ случаѣ, повидавшись съ братомъ, пріѣзжайте къ завтраку, да привезите и его. Вообще мы надѣемся что вы будете часто посѣщать Горсмуръ, пока у насъ гоститъ вашъ дядя.

— Я воспользуюсь вашимъ приглашеніемъ съ большимъ удовольствіемъ. У васъ, говорятъ, лучшая охота въ окрестностяхъ.

_Въ эту минуту Нелли, разливавшая чай, подозвала къ себѣ Франка и подала ему чашку.

— Объ чемъ вы говорили съ мистеромъ Армстронгомъ? спросила она, когда онъ сѣлъ подлѣ нея за чайный столъ.

— Онъ пригласилъ меня завтра въ Горсмуръ и я отвѣчалъ, что непремѣнно пріѣду, хотя бы изъ одного удовольствія^васъ тамъ увидѣть.

— Это очень любезно съ вашей стороны. Мы къ этому не привыкли. Вы обыкновенно избѣгаете нашего общества и не видитесь съ нами по цѣлымъ мѣсяцамъ.

— Полноте, Нелли, мы видѣлись съ вами въ прошлый сезонъ очень часто и я танцовалъ съ вами разъ двѣнадцать.

— Какая славная память! Вы вѣрно каждый разъ записывали.

— Нѣтъ, я и такъ помню всѣ вечера, на которыхъ имѣю счастіе танцовать съ вами.

— Благодарю васъ за комплементъ. А вашъ полкъ дастъ балъ въ Толминстерѣ, чтобъ вы имѣли снова счастье танцовать со мною?

— Вотъ славная мысль! мы непремѣнно дадимъ балъ, если вы останетесь здѣсь. Вѣдь вы не скоро уѣдете?

— Нѣтъ, не раньше свадьбы миссъ Грэамъ. Мы пріѣхали, главнымъ образомъ, чтобъ видѣть Майкля и устроить его новую квартиру, но я хотѣла посѣтить и бѣдную Розу, и обѣщала быть на ея свадьбѣ.

— Вы близко знакомы съ этимъ семействомъ? спросилъ Франкъ, понижая голосъ.

— Я въ первый разъ познакомилась съ Розой въ домѣ мистера Армстранга прошлой весной, но мы очень скоро подружились. О, Франкъ! вы не можете себѣ представить, какъ грустно теперь смотрѣть на нее. Пріѣхавъ сюда сегодня, я плакала цѣлыхъ два часа и опять расплачусь, если мы будемъ говорить объ этой бѣдняжкѣ.

Пока они разговаривали за чайнымъ столомъ, остальное общество окружало Розу Грэамъ, сидѣвшую на диванѣ. Она только что, послѣ долгихъ уговариваній, назначила день своей свадьбы черезъ шесть недѣль, на 10-е декабря, и, вся покраснѣвъ, положила свою маленькую руку въ руку жениха въ знакъ окончательнаго обрученія. Мистеръ Грэамъ былъ глубоко тронутъ и вздохнулъ свободно. При этомъ онъ замѣтилъ, съ какой пламенной любовью Филиппъ поцѣловалъ руку своей будущей жены.

Черезъ нѣсколько минутъ, Форстеръ отошелъ отъ нея и, приблизившись къ Франку, объявилъ ему съ счастливой улыбкой радостную вѣсть.

— Ты, конечно, будешь моимъ шаферомъ, прибавилъ онъ: — но этого мало, я имѣю еще одну просьбу къ тебѣ. Мы съ Розой желали бы, чтобъ твой братъ Майкль обвѣнчалъ насъ.

— Я могу отвѣтить за брата, что онъ будетъ очень радъ.

— Еще бы! подтвердилъ сэръ Вемисъ: — мы поѣдемъ къ нему послѣ-завтра и устроимъ это дѣльце, а когда я вамъ привезу моего второго племянника, миссъ Грэамъ, то вы согласитесь со мною, что нельзя найти лучшаго человѣка для соединенія вѣчными узами двухъ любящихъ сердецъ.

— Я очень желаю познакомиться съ мистеромъ Кристи, отвѣчала Роза: — и, передавая ему просьбу Филиппа, пожалуйста, прибавьте, сэръ Вемисъ, что это также и мое пламенное желаніе.

Услыхавъ эти слова молодой дѣвушки, Филиппъ подошелъ къ Франку и произнесъ шопотомъ:

— Я буду завтра въ Горсмурѣ. Пріѣзжай туда непремѣнно послѣ свиданія съ братомъ. Я не успокоюсь прежде, чѣмъ узнаю результатъ вашего объясненія.

XII.

На слѣдующій день шелъ дождь, но все-таки Франкъ, тотчасъ послѣ развода, снялъ мундиръ и отправился въ тюрьму, которая отстояла отъ казармъ не болѣе какъ на полмили.

Майкль ждалъ его съ нетерпѣніемъ и сердечной тревогой. Онъ хотѣлъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, боялся узнать, что его братъ принялъ участіе въ заговорѣ, погубившемъ всю жизнь молодой, невинной дѣвушки. Стараясь защитить въ своихъ глазахъ Франка, онъ прибѣгалъ ко всѣмъ тонкостямъ казуистики, но одна мысль, что братъ нуждался въ такой защитѣ, наполняла горечью его сердце. Онъ надѣялся, что изъ объясненія Франка окажется, что его участіе въ этомъ постыдномъ дѣлѣ было только легкомысленнымъ поступкомъ; но чѣмъ болѣе онъ объ этомъ думалъ, тѣмъ болѣе такое предположеніе казалось ему невозможнымъ. Въ продолженіи тѣхъ десяти дней, которые онъ уже провелъ въ тюрьмѣ, Майкль видѣлся нѣсколько разъ съ Маргаритою и не могъ подмѣтить ни одного противорѣчія въ ея разсказѣ. Напротивъ, изъ дальнѣйшихъ сообщенныхъ ею подробностей, онъ вполнѣ убѣдился, что поручикъ Муръ, о которомъ она говорила, былъ, безъ всякаго сомнѣнія, его братъ. Маргарита сохраняла свою прежнюю холодность; но ея здоровье поправлялось, и она, повидимому, начала принимать интересъ къ жизни, выражая полное довѣріе къ стараніямъ Майкля доказать ея невинность.

Франкъ явился въ тюрьму тотчасъ по окончаніи церковной службы, и его провели въ комнату пастора. Майкль въ это время посѣщалъ арестантовъ, и, предупрежденный о прибытіи брата, поспѣшилъ къ нему, блѣдный, взволнованный, ожидая, что увидитъ на лицѣ Франка ясные слѣды печали и раскаянія.

Но драгунъ сіялъ веселостью и легкомысліемъ. Онъ снялъ пальто, поставилъ зонтикъ въ уголъ, и, усѣвшись къ столу, рисовалъ карандашемъ женскія головки на листѣ бумаги. Услыхавъ шаги пастора, онъ скомкалъ бумагу и бросилъ ее въ каминъ.

— Какъ ты поживаешь, Майкль? воскликнулъ онъ съ добродушной улыбкой: — мнѣ слѣдовало бы пожурить тебя хорошенько за то, что ты зарылся въ эту трущобу, но это не повело бы ни къ чему. О вкусахъ не спорятъ, какъ сказалъ негръ, женившійся на обезьянѣ.

— Мнѣ казалось, что я выбралъ это мѣсто по сочувствію къ доброму дѣлу, которому я могу здѣсь послужить, отвѣчалъ серьёзно Майкль: — но теперь я вижу, что самъ Богъ привелъ меня сюда.

— Конечно, конечно. И такъ, ты поешь гимны каторжникамъ, пока они бѣгаютъ по мельничному колесу? Впрочемъ, что бы ты тутъ ни дѣлалъ, а здѣшняя жизнь тебѣ не годится; ты ни на что не похожъ.

— Неужели? Къ счастью, я не могу сказать того же о тебѣ, произнесъ съ улыбкой Майкль: — ты сіяешь и цвѣтешь.

— Благодарю. Я чувствую себя очень хорошо. Ты вѣрно знаешь, что здѣсь дядя Вемисъ и Нелли?

— Да, Нелли мнѣ писала, что она пріѣдетъ погостить къ Армстронгамъ.

— И она пріѣдетъ къ тебѣ надняхъ, чтобъ привести въ порядокъ твое хозяйство. Вѣдь ты живешь не въ этой комнатѣ?

— О, нѣтъ; но зачѣмъ ты такъ презрительно отзываешься объ этой комнатѣ? отвѣчалъ со смѣхомъ Майкль: — еслибъ ты только видѣлъ, въ какомъ положеніи она была десять дней тому назадъ! Мистрисъ Бэли прислала сюда двухъ арестантокъ и онѣ все такъ старательно вычистили, что я горжусь этой комнатой.

— Однако, странно подумать, что эту комнату чистятъ и убираютъ арестантки. Я бы на твоемъ мѣстѣ отворилъ окно и помогъ бы имъ бѣжать. Но кто это мистрисъ Бэли?

— Смотрительница женскаго отдѣленія тюрьмы. Она вдова гусарскаго офицера и говоритъ, что знала тебя въ Альдершотѣ?

— Бэли! Бэли! Это не можетъ быть! Флора Бэли жена одного изъ офицеровъ 15-го гусарскаго полка?

— Кажется, она именно такъ и говорила, что мужъ ея служилъ въ 15-мъ полку.

— Вотъ тебѣ на! Эта кокетка попала въ тюрьму! Я мало зналъ ея мужа, но помню, что она его держала въ ежовыхъ рукавицахъ. Однако, я не зналъ, что тюрьма пріютъ для неутѣшныхъ вдовицъ.

Онъ продолжалъ болтать въ этомъ духѣ, поправляя огонь въ каминѣ, и Майкль не зналъ, какъ его остановить. Сначала, онъ старался замѣтить, подъ личиной легкомысленной веселости Франка, смущеніе и раскаяніе, но вскорѣ былъ принужденъ сознаться, что искренняя веселость его брата не подлежала сомнѣнію. Поэтому, онъ не рѣшался обличить его двоедушіе и завести рѣчь о предметѣ, который могъ рассорить ихъ надолго. Однако, объясненіе, котораго онъ такъ желалъ и боялся, пришло само собою и совершенно неожиданно.

— Ахъ! да, произнесъ вдругъ Франкъ: — я и забылъ. Мой другъ Форстеръ, какъ ты знаешь, женится на бѣдной миссъ Грэамъ, и они оба просятъ тебя обвѣнчать ихъ. Я далъ за тебя слово.

Майкль закашлялъ, но отвѣчалъ твердымъ, рѣшительнымъ голосомъ:

— Я не понимаю, Франкъ, какъ полковникъ Форстеръ хочетъ жениться на миссъ Грэамъ, когда его жена еще жива?

— Кто тебѣ это сказалъ? воскликнулъ драгунъ, насупивъ брови: — неужели ты вѣришь бреднямъ сумасшедшей женщины, ослѣпившей миссъ Грэамъ?

— Полковникъ Форстеръ твой закадычный другъ, не правда ли?

— Да, мы такъ же близки другъ къ другу, какъ пальцы одной руки.

— Я это спрашиваю потому, что никогда не видѣлъ его у тебя, хотя ты часто говорилъ о немъ.

— О, это легко объясняется, отвѣчалъ съ нетерпѣніемъ Франкъ: — ты воспитывался въ Винчестерѣ, а я въ Итонѣ; мы мало жили вмѣстѣ и не знаемъ нашихъ товарищей. Но я съ Форстеромъ жилъ двадцать лѣтъ и могу положительно тебя завѣрить, что онъ не женатъ.

— А я положительно знаю, что онъ женатъ и даже мнѣ извѣстно, кто былъ свидѣтелемъ его брака, произнесъ торжественно Майкль.

— Кто же это? спросилъ хладнокровно Франкъ.

— Ты! произнесъ пасторъ, и махнулъ рукой, чтобъ брать его не перебивалъ: — послушай, Франкъ, я все знаю, нечего отъ меня таиться. Я готовъ тебя извинить, потому что увѣренъ, что ты вмѣшался въ это дѣло по легкомыслію, безъ всякаго злого умысла. И теперь ты скрываешь истину по добротѣ и желанію защитить друга, а такъ же, быть можетъ, изъ боязни непріятныхъ послѣдствій. Но ты, конечно, скажешь всю правду, когда узнаешь, какое горе ты безсознательно причинилъ бѣдной женщинѣ. Когда я прибылъ сюда, то нашелъ ее въ отчаяніи. Но Провидѣнію было угодно послать ей утѣшителемъ меня, и я поклялся доказать ея невинность. Подумай объ этомъ серьёзно, Франкъ, и ты признаешь, какъ неисповѣдимы пути Господни? Подумай, что было бы съ тобой, еслибъ твоя тайна попала въ руки человѣка, который захотѣлъ бы тебѣ отомстить, еслибъ тебя потребовали въ судъ и доказали непреложными данными, что съ твоимъ участіемъ была обманута и погублена бѣдная безпомощная женщина! Но все еще можно спасти, если ты благородно сознаешь свою вину и поможешь мнѣ оказать справедливость мистрисъ Фильдъ. Она удовольствуется отказомъ полковника Форстера отъ брака съ миссъ Грэамъ, и показаніемъ на судѣ, что несчастіе съ миссъ Грэамъ произошло отъ неожиданной случайности. Тогда, конечно, ее тотчасъ освободятъ. Она не хочетъ твоего позора, Франкъ, она мнѣ сама это сказала. Ну, Франкъ, признайся своему брату во всемъ.

Говоря это, Майкль взялъ драгуна за руки, и съ пламенной мольбой смотрѣлъ ему въ глаза.

— Ты съ ума сошелъ, Майкль? произнесъ Франкъ, не дрогнувъ: — я ничего не понимаю.

— Такъ ты отъ всего отказываешься? воскликнулъ пасторъ съ изумленіемъ.

— Я утверждаю, и готовъ присягнуть, что не былъ свидѣтелемъ свадьбы Филиппа Форстера.

— Ты отвергаешь, что ты и поручикъ Муръ одно и то же лицо?

— Конечно, я не поручикъ Муръ, и даю тебѣ слово, что никогда не называлъ себя подобнымъ именемъ съ цѣлью присутствовать на какой-нибудь свадьбѣ.

— И ты будешь утверждать, что не знаешь Маргариты Фильдъ?

— Я знаю болѣе дюжины Маргаритъ, но никогда въ жизни, на сколько помню, не говорилъ съ Маргаритой Фильдъ.

— Но чѣмъ же ты объяснишь, что она такъ подробно, до мелочей, описала тебя! воскликнулъ Майкль, поставленный въ тупикъ: — она знаетъ, что твою собаку зовутъ Шмель, что на часовой цѣпочкѣ ты носишь пулю, что надъ правымъ локтемъ у тебя шрамъ отъ сабельнаго удара, что…

— Все это и многое еще другое она можетъ знать, перебилъ его Франкъ: — но развѣ это доказательство справедливости ея бредней? По всей вѣроятности, ее обольстилъ какой-нибудь офицеръ, но Форстеръ утверждаетъ, что это не онъ, и что она ошибочно приняла его за своего обольстителя. Многіе считаютъ ее съумасшедшей, и нѣтъ ничего удивительнаго, если, подбирая вымышленныхъ свидѣтелей своей свадьбы, она припоминаетъ офицеровъ, видѣнныхъ ею когда-то въ Чатамѣ, Альдершотѣ, Вуличѣ или какомъ другомъ городѣ, въ которомъ она жила. Тотъ фактъ, что она вѣрно передала мой портретъ и имя моего бульдога, доказываетъ только, что мы оба обращаемъ на себя общественное вниманіе, гдѣ ни покажемся. Это, впрочемъ, не удивительно, судя по моему высокому росту и уродливости собаки. Что же касается до шрама на моей рукѣ, то всякій могъ это замѣтить, кто видалъ меня съ засученными рукавами за веслами въ лодкѣ или во время игры въ крикетъ. Вотъ все, что я могу сказать въ объясненіе.

Майкль ожидалъ всего отъ брата, кромѣ этого спокойнаго, хладнокровнаго запирательства, и потому совершенно растерялся. Пройдя нѣсколько разъ по комнатѣ въ глубокомъ смущеніи, онъ, наконецъ, остановился.

— Ты ничего не имѣешь противъ очной ставки съ Маргаритой Фильдъ? спросилъ онъ нерѣшительнымъ голосомъ.

— Ничего, отвѣчалъ Франкъ съ полнымъ равнодушіемъ.

— Я пойду и спрошу позволенія у директора. Очная ставка должна произойти рано или поздно, и для насъ лучше сразу съ нею покончить.

— Ступай, если ты вѣришь больше бреду съумасшедшей, чѣмъ слову твоего брата, сказалъ съ презрительной усмѣшкой Франкъ и спокойно облокотился на каминъ.

Майкль, уже бывшій у двери, вернулся и посмотрѣлъ ему прямо въ глаза.

— Франкъ, сказалъ онъ съ жаромъ: — тутъ дѣло не въ томъ, вѣрю ли я тебѣ или нѣтъ. Но въ этой тюрьмѣ находится женщина, которая рискуетъ тѣмъ, что ее приговорятъ къ многолѣтнему тюремному заключенію. Какова бы она ни была, но я утверждаю, что она не съумасшедшая и потому обвиненіе, взведенное ею противъ тебя, или правда, или клевета. Въ твоемъ же интересѣ надо выяснить это дѣло.

— Хорошо, братъ, но нечего горячиться; я такъ же, какъ и ты, желаю скорѣе доказать всю нелѣпость этой сказки, отвѣчалъ Франкъ и началъ насвистывать какую-то оперетную арію.

Однако, когда дверь затворилась за пасторомъ, драгунъ тяжело перевелъ дыханіе. Онъ былъ очень радъ остаться нѣсколько минутъ одинъ, чтобы приготовиться къ свиданію, результатъ котораго такъ много зависѣлъ отъ хладнокровія. На лицѣ человѣка, стоящаго на высокихъ подмосткахъ и чувствующаго, что они вдругъ подаются, вѣроятно, пробѣгаетъ именно такое выраженіе, какое въ эту минуту приняли черты Франка. Но это было только на одну минуту. Удивительная крѣпость нервовъ, благодаря которой онъ, не дрогнувъ, встрѣчалъ тучу непріятельскихъ пуль и, не сморгнувъ, проигрывалъ тысячи фунтовъ на зеленомъ столѣ, вывезла его и на этотъ разъ. Онъ вспомнилъ о своей дружбѣ къ Форстеру, о счастьѣ бѣдной миссъ Грэамъ, которое было бы навѣки погублено, еслибъ онъ струсилъ, вспомнилъ о своемъ положеніи, которое было бы сильно скомпрометировано подобной исторіей, и рѣшился не измѣнять себя. Такой человѣкъ, какъ онъ, однажды вступивъ въ борьбу, не отступалъ изъ сочувствія къ какой-то Маргаритѣ Фильдъ, а бился до послѣдней капли крови. Прошло пять минутъ и онъ былъ закаленъ на смертный бой.

Онъ думалъ, что его поведутъ въ келью Маргариты, но это было бы нарушеніемъ тюремныхъ правилъ. Согласно этимъ правиламъ, арестанты могли принимать посѣтителей только въ особой комнатѣ или въ клѣткѣ за двумя рѣшотками, среди которыхъ стоитъ тюремщикъ. Такимъ образомъ, арестантъ видитъ и разговариваетъ съ своимъ посѣтителемъ на разстояніи шести или семи футовъ, причемъ, конечно, немыслимы ни передача чего-нибудь, ни секретная бесѣда. Но эти ограниченія могутъ быть устранены по разрѣшенію директора. Съ согласія капитана Кизера, пасторъ рѣшилъ, что очная ставка между Маргаритою и его братомъ произойдетъ въ его комнатѣ.

Дверь отворилась: прежде всего вошелъ Майкль, а потомъ миссъ Мак-Крекъ и арестантка. Послѣдняя очень измѣнилась — и къ лучшему — съ того дня, когда Майкль увидалъ ее впервые. Она была одѣта очень прилично, въ хорошо сшитомъ темномъ клѣтчатомъ шерстяномъ платьѣ; ея черные волосы были гладко, даже кокетливо причесаны; на лѣвой рукѣ блестѣли обручальное кольцо и браслетъ съ бирюзой. Но Франку Кристи она показалась очень несчастной. Онъ зналъ ее веселой, легкомысленной, вѣчно смѣющейся молодой дѣвушкой, а теперь она сдѣлалась блѣднымъ, испитымъ, изнуреннымъ существомъ, съ дико сверкающими глазами. Онъ слегка поклонился, на что, впрочемъ, арестантка, какъ женщина, имѣла право.

Маргарита остановилась посреди комнаты и, терпѣливо подождавъ съ минуту, сказала дрожащимъ голосомъ:

— Вы меня не узнаете, капитанъ Кристи?

— Нѣтъ, отвѣчалъ Франкъ.

— Мы съ вами прежде встрѣчались.

— Не помню.

— Сдѣлайте одолженіе, посмотрите на меня хорошенько, сказала Маргарита, подходя къ нему ближе: — развѣ я не та женщина, которая ѣздила съ полковникомъ Форстеромъ и вами въ Шотландію въ 1867 году? Развѣ я не обвѣнчалась съ полковникомъ Форстеромъ въ присутствіи вашемъ и французскаго слуги, по имени Дюбуа, въ гостинницѣ Альбани въ городѣ Финлохѣ близь Эдинбурга.

При словѣ Финлохъ, миссъ Мак-Крекъ подняла съ любопытствомъ голову.

— Вы совершенно ошибаетесь насчетъ меня и полковника Форстера, отвѣчалъ Франкъ: — вы принимаете насъ за другихъ людей. Мой братъ говоритъ, что вы сначала меня называли поручикомъ Муромъ.

— Да, вы подъ этимъ именемъ представились мнѣ въ Вуличѣ.

— Меня такъ хорошо всѣ знали въ Вуличѣ, что мнѣ было очень опасно скрываться подъ чужими именами. Вамъ достаточно было, мистрисъ Фильдъ, спросить у любого солдата, кто я, и онъ вамъ сказалъ бы мою настоящую фамилію.

— Мнѣ въ голову не приходило сомнѣваться въ словѣ джентльмэна и повѣрять справедливость сказаннаго имъ свидѣтельствомъ солдатъ, воскликнула Маргарита, качая головой: — о! вы и полковникъ Форстеръ хорошо знали, какъ обойти неопытную, довѣрчивую дѣвушку! Я вамъ вѣрила, потому что не привыкла къ обманамъ. Но, какъ бы то ни было, женился ли мой мужъ на мнѣ подъ своимъ настоящимъ или подъ фальшивымъ именемъ, но мнѣ говорили, что мой бракъ въ Финлохѣ дѣйствителенъ по шотландскимъ законамъ, и я намѣрена настоять на его признаніи.

Снова миссъ Мак-Крэкъ широко открыла глаза и что-то пробормотала.

— Что вы говорите, миссъ Мак-Крэкъ? спросилъ Майкль, тревожно слѣдившій за этой сценой.

— А вотъ что: въ окрестностяхъ Эдинбурга на двѣнадцать миль разстоянія нѣтъ города Финлоха, отвѣчала рѣшительнымъ тономъ миссъ Мак-Крэкъ.

Маргарита была приведена въ тупикъ этимъ неожиданнымъ опроверженіемъ и съ отчаяніемъ покачала головой. Драгунъ тотчасъ воспользовался удобной минутой.

— Вы видите, мистрисъ Фильдъ, что вашъ разсказъ не выдерживаетъ ни малѣйшей критики, сказалъ онъ съ холодной учтивостью: — повѣрьте мнѣ, что ваша система защиты никуда негодится и что вы только дѣлаете себѣ вредъ. Еслибъ вы видѣли, въ какомъ ужасномъ положеніи находится миссъ Грэамъ по вашей милости, то я увѣренъ, что вы раскаялись бы и перестали ей вредить. Будьте спокойны, вамъ окажутъ на судѣ всякое снисхожденіе, если вы только откажетесь отъ нелѣпыхъ фантазій.

Тутъ Маргарита не выдержала, изъ груди ея вырвался дикій крикъ горя и злобы.

— Это слишкомъ! воскликнула она, ломая себѣ руки: — вы не довольствуетесь тѣмъ, что губите несчастную женщину, вамъ надо еще и оскорблять ее. Но что же я вамъ сдѣлала? За что вы меня такъ преслѣдуете? Я говорю вамъ въ лицо и при вашемъ братѣ, капитанъ Кристи, что всѣ ваши слова — безстыдная ложь и что если вашъ коварный заговоръ удастся, то вы низкій подлецъ.

— Я никакого заговора противъ васъ не составлялъ и не желаю вамъ зла, мистрисъ Фильдъ.

— Вы задумали погубить меня, но вы доживете до того дня, когда жестоко въ этомъ раскаятесь. Одному небу извѣстно, гдѣ, какъ и когда вы погибнете отъ моего проклятія; но помните, что тогда, если даже всѣ сжалятся надъ вами, я одна васъ не пожалѣю.

И, бросивъ на него взглядъ дикой ненависти, она выбѣжала изъ комнаты.

— Какой чертенокъ! замѣтилъ Франкъ со смѣхомъ, когда дверь затворилась за женщинами: — ну, Майкль, кому ты теперь вѣришь?

— Не знаю, отвѣчалъ пасторъ съ глубокимъ вздохомъ: — тутъ какая то тайна, которую я не могу открыть. Но Богъ въ свое время прольетъ на нее свѣтъ.

Франкъ понялъ, что теперь было бы неудобно пригласить брата въ Горсмуръ и, поговоривъ еще нѣсколько минутъ о различныхъ постороннихъ предметахъ, онъ простился съ братомъ и вышелъ изъ комнаты, беззаботно посвистывая.

Но, въ сущности, Франкъ ни мало не былъ доволенъ собою. Человѣкъ можетъ увѣрить себя, что ложь необходима, но никакъ не можетъ уважать себя за это. Онъ краснѣлъ при мысли, что женщина назвала его подлецомъ, и жаждалъ какъ можно скорѣе увидать Филиппа, который, по крайней мѣрѣ, хоть нѣсколько успокоитъ его совѣсть увѣреніемъ, что онъ поступилъ, какъ слѣдуетъ. Поэтому, несмотря на дождь, онъ тотчасъ поскакалъ въ Горсмуръ.

Съ своей стороны, и Филиппъ съ неменьшимъ нетерпѣніемъ ожидалъ своего друга, и, увидавъ изъ окна, какъ онъ въѣзжалъ въ ворота Горсмуръ-Парка, выбѣжалъ на крыльцо.

— Ну? спросилъ онъ, переводя духъ.

Франкъ, промокшій до костей, выскочилъ изъ кабріолета и тутъ же на крыльцѣ разсказалъ ему все, что случилось.

— Я не могу отъ тебя скрыть, что все это не очень весело, прибавилъ онъ: — и что Майкль никогда не былъ такъ непріятенъ, ну, да пусть его бѣсится, я все стерплю.

— Я уже рѣшилъ, что надо сдѣлать, отвѣчалъ Форстеръ, насупивъ брови: — мы выгонимъ Майкля изъ тюрьмы.

— Какимъ образомъ?

— Онъ холостой и его неправильно выбрали на это мѣсто. Армстронгъ легко это устроитъ, если ты скажешь ему, что желаешь перевести брата на лучшее мѣсто.

— Армстронгъ заподозритъ что-нибудь недоброе, если у насъ не будетъ на готовѣ другого пасторскаго мѣста.

— Это не трудно приготовить. Во всякомъ случаѣ, мы рѣшительно не можемъ его оставить долѣе въ тюрьмѣ. Это слишкомъ большой рискъ.

— А я думалъ бы, что лучше намъ не вмѣшиваться, возразилъ Франкъ: — Майкля нельзя вдругъ прогнать и, во всякомъ случаѣ, придется ждать слѣдующей третной сессіи. Къ тому же, мнѣ кажется, что намъ лучше имѣть его пасторомъ въ тюрьмѣ, чѣмъ чужого человѣка.

Форстеръ покачалъ головой. Франкъ не боялся брата, но Филиппъ не имѣлъ законнаго основанія разсчитывать на снисхожденіе Майкля. Притомъ между двумя друзьями было большое различіе въ характерахъ: — Франкъ, по лѣни, всегда допускалъ, что опасность созрѣвала прежде, чѣмъ онъ вступалъ съ ней въ борьбу, а Форстеръ любилъ уничтожить ее въ зародышѣ.

— Я все это время ломалъ голову, придумывая, какъ бы вступить въ прямыя отношенія съ Маджи, замѣтилъ онъ: — но рѣшительно не могу ничего придумать.

Въ отвѣтъ на это, Франкъ сообщилъ о томъ, что онъ слышалъ насчетъ мистрисъ Бэли и прибавилъ, что если она осталась прежней кокетливой, любезной особой, то ему не трудно будетъ убѣдить ее взять на себя роль посредницы, нисколько не посвящая ее въ тайну. Форстеръ одобрилъ этотъ планъ, но друзья не могли обсудить его серьёзнѣе, такъ какъ къ нимъ подошелъ Гью Армстронгъ, который, какъ гостепріимный хозяинъ, не. могъ дозволить гостямъ оставаться на дождѣ.

Благодаря этому дождю, предполагавшаяся охота не состоялась, и молодежь, собравшаяся въ Горсмурѣ, чтобъ убить время между завтракомъ и обѣдомъ, устроила, по предложенію Нелли, различныя игры и даже танцы въ гостиной, подъ звуки фортепіано. Франкъ принялъ живое участіе въ этихъ шумныхъ забавахъ, въ которыхъ особенно отличался его товарищъ по полку Дики Буль, маленькій, но крайне развязной и пріятный въ дамскомъ обществѣ молодой поручикъ. Что же касается до Форстера, то онъ воспользовался этимъ временемъ, чтобы переговорить съ мистеромъ Армстронгомъ и сэромъ Вемисомъ насчетъ возможности удалить изъ тюрьмы Майкля Кристи, но, несмотря на всѣ его хитрые подходы, ни тотъ ни другой не поддавались. Старый сквайръ былъ очень доволенъ, что добыли такого славнаго пастора для тюрьмы, а сэръ Вемисъ полагалъ, что слѣдовало предоставить его племяннику дѣлать, что онъ хотѣлъ.

Сообщивъ о своей неудачѣ Франку, котораго ему удалось отозвать въ сторону, Филиппъ просилъ его поскорѣе повидаться съ мистрисъ Бэли и войти чрезъ нея въ сношенія съ Маргаритой, такъ какъ теперь имъ не оставалось другого способа выйти изъ этого непріятнаго дѣла.

— Да, могу сказать, скверное дѣло, отвѣчалъ Франкъ. — Хорошо, я отправлюсь къ мистрисъ Бэли. Я все хотѣлъ переговорить съ Гью Армстронгомъ о томъ, какъ бы намъ спустить Майкля, да не могъ сказать ему ни слова. Онъ весь предался играмъ.

— Не играмъ, а ухаживанью за твоей кузиной Нелли. Онъ, кажется, влюбленъ въ нее.

— Я этого не замѣтилъ, отвѣчалъ Франкъ: — съ чего ты взялъ?

— Не знаю, можетъ быть, мнѣ это только такъ кажется, произнесъ Форстеръ: — но знаешь что, Франкъ, еслибъ я былъ на твоемъ мѣстѣ, то не упустилъ бы изъ рукъ такой блестящей партіи, какъ твоя кузина. Она славная, добрая дѣвушка и вскорѣ полюбила бы тебя, еслибъ ты только пріударилъ за нею. Но прощай, мнѣ уже пора въ Фердэль. Я не люблю оставлять Розу одну.

Франкъ простился съ своимъ другомъ, но слова Форстера глубоко запали въ его сердце. Онъ и передъ тѣмъ замѣтилъ, что Нелли никогда не была такъ весела и привлекательна, какъ въ этотъ день. Въ дѣтствѣ они обращались другъ съ другомъ, какъ братъ и сестра, хотя онъ былъ старше ея на десять лѣтъ, но теперь, когда онъ видѣлся съ нею рѣже, онъ могъ лучше замѣтить, какъ она похорошѣла. Но все-таки до этой минуты ему не входило въ голову, что для нея наступила пора выйти замужъ. Теперь вдругъ, при мысли, что она можетъ быть женою другого, сердце у него защемило, хотя безъ всякой видимой причины, потому что онъ никогда не думалъ просить ея руки.

Онъ возвратился къ веселому обществу очень задумчивый. Гью Армстронгъ ему никогда не нравился, а теперь еще менѣе, чѣмъ когда-либо. Слова Филиппа совершенно изгнали изъ его мыслей Маргариту Фильдъ и передъ нимъ виталъ только образъ Нелли.

— Какой смѣшной мистеръ Буль, воскликнула, увидавъ его, Нелли: — онъ мнѣ только-что написалъ стихи въ альбомъ. Послѣдняя строфа каждаго куплета риѳмуетъ на Нелли. Просто прелесть. Посмотрите:

«И голосъ пѣвицы Требелли»

«Не такой сладкій, какъ у Нелли!»

И молодая дѣвушка весело захохотала.

— Съ его стороны очень дерзко называть васъ Нелли, замѣтилъ, нахмуривъ брови, Франкъ.

— А вы вѣдь называете меня Нелли? Къ тому же, это только въ поэзіи, это не въ счетъ.

— Я вашъ двоюродный братъ и, кажется, имѣю такія права, которыми не можетъ пользоваться Буль.

— Мистеръ Буль мой другъ, а нѣкоторые друзья пріятнѣе родственниковъ. Я никогда не видывала такого славнаго драгуна. Онъ весь день забавлялъ насъ и смѣшилъ до упада, а вы были надутый, скучный.

— Я этого не замѣчалъ.

— А я замѣтила. И мистеръ Буль обѣщалъ устроить полковой балъ, на который я непремѣнно поѣду.

— Онъ, кажется, васъ совсѣмъ обворожилъ своими козлиными прыжками въ кадрили.

— Онъ совсѣмъ не прыгаетъ по козлиному, а отлично танцуетъ, замѣтила съ сердцемъ Нелли: — и я люблю офицера пріятнаго, веселаго, любезнаго, однимъ словомъ, совершеннаго джентльмэна.

Франкъ выходилъ изъ себя отъ злобы. Непріятно было имѣть соперникомъ Гью Армстронга, но еще обиднѣе — Дика Буля; а теперь ему казалось, что Филиппъ ошибся и что не наслѣдникъ Горсмуръ-Парка ухаживалъ всего болѣе за Нелли, а драгунскій поручикъ. Возвращаясь домой, онъ впервые размышлялъ, что Нелли нетолько была прелестной, милой дѣвушкой, но и богатой наслѣдницей, такъ что, женившись на ней, онъ вышелъ бы изъ своихъ финансовыхъ затрудненій, началъ бы снова жизнь въ самыхъ прекрасныхъ условіяхъ и бросилъ бы глупые кутежи, которые ужь ему страшно надоѣли. И чѣмъ онъ болѣе думалъ обо всемъ этомъ, тѣмъ пламеннѣе ненавидѣлъ Дика Буля.

XIII.

Возвратясь изъ комнаты пастора въ свою келью, Маргарита Фильдъ находилась въ ужасномъ волненіи.

Она не могла плакать, но судорожно сжимала свои пальцы, бормоча сквозь зубы что-то невнятное. Вдругъ, у нея кровь хлынула въ голову и застучало въ вискахъ. Боясь, что съ ней случится ударъ, она схватилась руками за голову и упала на полъ, оглашая келью глухимъ стономъ.

Послѣ рѣшительнаго безстыднаго отказа Франка Кристи признать ее, судьба Маргариты казалась рѣшенной. Нелѣпо было ожидать, чтобы пасторъ повѣрилъ ея голословнымъ показаніямъ болѣе, чѣмъ клятвамъ брата; но если и онъ отвернется отъ нея, то гдѣ было безпомощной женщинѣ искать защиты отъ враговъ? Какъ въ туманѣ носилась передъ нею картина ожидавшей ее судьбы: приговоръ долголѣтняго тюремнаго заключенія, произнесенный въ многолюдной залѣ негодующимъ судьей, а потомъ переѣздъ закованною въ колодкахъ въ долгосрочную тюрьму, и тамъ годы, нескончаемые годы рабства. Она уже достаточно видѣла тюремную жизнь, съ унизительной, вѣчной работой для арестантокъ, то стиравшихъ бѣлье, засунувъ руки по локоть въ мыльной водѣ, то мывшихъ полы и лѣстницы, ползая на колѣняхъ, и потому питала къ ней такую ненависть, что смерть казалась ей болѣе завидною, неужели подобное существованіе. Вмѣстѣ съ предчувстіемъ грозившей ей судьбы, она чувствовала, что въ головѣ ея возникаютъ черныя мысли о самоубійствѣ.

Вдругъ дверь отворилась и миссъ Мак-Крэкъ вызвала ее въ корридоръ. Тамъ ожидалъ ее Майкль. Онъ хотѣлъ какъ можно скорѣе увѣрить ее, что вѣритъ ея словамъ и остается ея другомъ.

Она съ ужасомъ взглянула на его серьёзное, мрачное лицо. Она подумала, что онъ пришелъ упрекнуть ее за желаніе обмануть его.

— Я очень сожалѣю о томъ, что случилось, мистрисъ Фильдъ, сказалъ онъ грустнымъ тономъ: — но правда должна торжествовать въ концѣ концовъ. Ничто не можетъ ее затемнить. Поэтому, не отчаявайтесь и терпите ниспосланное на васъ испытаніе, какъ оно ни тяжело.

— Такъ вы вѣрите, что вашъ братъ клятвопреступникъ? воскликнула Маргарита, устремляя на него свои дико сверкающіе глаза.

— Я вѣрю, что вы страдаете безъ всякой вины, отвѣчалъ онъ дрожащимъ голосомъ: — и умоляю васъ, не скрывайте болѣе отъ меня вашей прошедшей жизни; можетъ быть, въ ней найдутся основы для вашей защиты.

— Если вы желаете узнать кто мои родители, то я вамъ уже дала отвѣтъ, произнесла Маргарита, рѣшительно сжимая губы: — ничто меня не заставитъ открыть этой тайны.

— Но хорошее ли чувство руководитъ вами? продолжалъ Майкль: — если вы боитесь гнѣва вашего отца и матери, то вашъ долгъ подчиниться этой карѣ. Вы только докажете этимъ всю искренность вашего раскаянія.

— Вы, кажется, воображаете, что я думаю о себѣ? воскликнула съ жаромъ Маргарита: — развѣ вы не понимаете, что сказать родителямъ о моемъ заточеніи все равно, что вонзить въ ихъ сердце ножъ. Имъ легче будетъ умереть, чѣмъ услышать, что ихъ дочь приговорятъ за убійство къ каторжной работѣ.

Майкль былъ глубоко тронутъ этимъ удивительнымъ стоицизмомъ въ женщинѣ. Онъ вполнѣ понималъ ея отчаянное положеніе и не могъ не удивиться ея нежеланію вмѣшивать въ это позорное дѣло любимыхъ людей, даже съ цѣлью помочь своему оправданію.

— Но не сочли ли бы вы возможнымъ написать для меня хотя ту часть вашей исторіи, которую вы согласны мнѣ открыть? сказалъ онъ послѣ минутнаго молчанія.

И онъ объяснилъ ей, что для него былъ очень важенъ обстоятельный разсказъ объ ея путешествіи въ Шотландіи съ полковникомъ Форстеромъ, о томъ, въ какихъ городахъ и гостинницахъ они останавливались; наконецъ, при какихъ условіяхъ они разстались. Получивъ эти свѣденія, онъ могъ провѣрить ихъ справедливость на мѣстѣ, и, въ случаѣ ихъ подтвержденія, имѣлъ бы сильное орудіе противъ ея враговъ. Онъ говорилъ все это такъ искренно, какъ будто въ числѣ этихъ враговъ на первомъ мѣстѣ не находился его братъ.

— Хорошо, я напишу все, что помню, отвѣчала холодно Маргарита: — но не сегодня; у меня голова кружится.

— Не изнуряйте себя, пожалуйста, но постарайтесь припомнить всѣ подробности. Намъ необходимы всѣ усилія, чтобъ побороть этотъ заговоръ, который, рано или поздно, но будетъ побѣжденъ.

— Да, это заговоръ, прибавила Маргарита съ горечью: — а знаете ли, мистеръ Кристи, для васъ большое счастье, что я не зову на помощь своихъ родственниковъ. Они предали бы суду вашего брата.

— Я увѣренъ, что ихъ гнѣвъ былъ бы безграниченъ, отвѣчалъ Майклъ, вздрогнувъ: — но все-таки, умоляю васъ, обратитесь къ нимъ за помощью — они ваши естественные покровители.

— Нѣтъ, утѣшайтесь мыслью, что вашъ братъ, по крайней мѣрѣ, теперь, находится въ полной безопасности. Но я предупреждаю васъ, что если меня выпустятъ на свободу, я его привлеку къ отвѣтственности. По моему, онъ болѣе виноватъ, чѣмъ даже полковникъ Форстеръ. Я увѣрена, что онъ подбилъ моего мужа бросить меня и, еслибъ я убила миссъ Грэамъ, то ея кровь пала бы на его голову, а не на мою. Поэтому, не заблуждайтесь на счетъ того, чѣмъ вы рискуете, помогая моему освобожденію.

— Я буду стоять за васъ, пока не перестану вѣрить въ вашу невинность, мистрисъ Фильдъ; остальное въ рукахъ Божіихъ.

— Хорошо, мы увидимъ, но не ставьте мнѣ никогда условіемъ вашего содѣйствія — прощеніе брата, я ни за что не соглашусь на такую сдѣлку. Не просите меня также отказаться отъ моихъ правъ на полковника Форстера: я не хочу ни о чемъ слышать, кромѣ торжественнаго признанія меня его женою. Вы видите, я нисколько не скрываю своихъ намѣреній, хотя нахожусь вполнѣ въ вашихъ рукахъ и вы можете, если хотите, предать меня такъ же низко, какъ вашъ братъ.

— Вы не находитесь въ моихъ рукахъ, мистрисъ Фильдъ, и не къ чему мнѣ васъ предавать, отвѣчалъ Майкль, бросая на нее взглядъ, полный достоинства и сожалѣнія. — Надѣйтесь на Бога и все кончится благополучно.

— Богъ дозволялъ доселѣ моимъ врагамъ преслѣдовать меня самымъ несправедливымъ образомъ, воскликнула Маргарита: — что же мнѣ на него надѣяться?

Она отвернулась отъ пастора съ презрѣніемъ и ушла въ свою келью. Она была слишкомъ обижена и оскорблена ближними, чтобъ пошлыя утѣшенія могли ее успокоить. Но она была нервное, впечатлительное, мягкое существо и не успѣла закрыть за собою двери, какъ ея ожесточенное сердце смягчилось. Она сказала себѣ, что, во всякомъ случаѣ, Майкль Кристи одинъ изъ всѣхъ людей вѣрилъ ей, обѣщалъ содѣйствовать ея освобожденію и, молча, безъ малѣйшаго упрека, выслушалъ всѣ ея обидныя рѣчи. Она залилась слезами и долго безутѣшно плакала въ своей тюремной кельѣ.

Келья, которую занимала Маргарита была подъ № 15 въ 1-й палатѣ женскаго отдѣленія. Въ тюрьмахъ арестантовъ зовутъ не по именамъ, а по камерамъ и полный титулъ Маргариты былъ: — «Ж. 1. 15.»

Эта келья имѣла въ ширину восемь футовъ и въ длину двѣнадцать; стѣны были чисто выбѣлены, а полъ изъ темнокрасныхъ плитъ. Вся меблировка состояла изъ маленькаго дубоваго стола, стула о трехъ ножкахъ, и прикрѣпленнаго къ стѣнѣ желѣзнаго умывальника съ краномъ. Въ одномъ углу висѣлъ шкапъ о трехъ полкахъ безъ дверцы и въ немъ находились жестяная тарелка, глинянная кружка, солонка, деревянная ложка, гребень и инструментъ для чистки гребня. На правой стѣнѣ отъ двери было вбито нѣсколько гвоздей съ мѣдными шляпками, на которыхъ помѣщались тюремныя правила (на большой картонкѣ около 2-хъ аршинъ въ квадратѣ), двѣ молитвы, утренняя и вечерняя, круглая мѣдная бляха, которую каждая арестантка должна носить на себѣ при выходѣ изъ кельи, и карточка, съ означеніемъ лѣтъ арестантки, преступленія, въ которомъ она обвиняется, и времени поступленія въ тюрьму. На карточкѣ Маргариты Фильдъ было выставлено: годы — 24. Обвиненіе — покушеніе на убійство; противъ же словъ: когда приговорена, къ чему и срокъ заключенія — оставались чистыя мѣста, такъ какъ она находилась подъ предварительнымъ заключеніемъ.

Келья № 15 была освѣщена, какъ всѣ остальныя, длиннымъ, узкимъ окномъ, въ 6 футовъ вышины и 1½ ширины, съ желѣзной наружной рѣшеткой и мелкими стеклами въ рамѣ. Оно находилась прямо подъ потолкомъ, такъ что арестантка могла глядѣть въ него, только взобравшись на стулъ, но и тогда ей ничего не было видно, такъ какъ стекла были матовыя. Однако, въ свѣтлую лунную ночь желаніе посмотрѣть на небо такъ неудержимо овладѣваетъ нѣкоторыми арестантами, что они выбиваютъ стекла изъ рамы, зная, что заплатятъ за подобное удовольствіе двумя днями на хлѣбѣ и водѣ. Одинъ несчастный въ Толминстерской тюрьмѣ такъ часто продѣлывалъ эту штуку, что мистеръ Армстронгъ приказалъ его наказать нѣсколькими ударами кошки, и когда его привязывали къ столбу, онъ не протестовалъ противъ порки, а только выразилъ сожалѣніе, что черезъ пять минутъ послѣ разбитія окна, небо покрылось тучами и онъ даромъ подвергся наказанію.

Вечеромъ съ сумерекъ и зимой до разсвѣта келья освѣщалась газовымъ рожкомъ, который отвертывался и завертывался тюремщикомъ снаружи въ корридорѣ. Самый рожокъ помѣщался на высотѣ четырехъ футовъ отъ пола, съ цѣлью отнять возможность у арестанта повѣситься на колѣнѣ газовой трубки. Впрочемъ, эта и подобныя ей предосторожности противъ самоубійства не ведутъ ни къ чему и арестанты, твердо рѣшившіяся освободить себя отъ нестерпимо-однообразной тюремной жизни, всегда находятъ къ тому средство. Одни прибѣгаютъ къ удушенію съ помощью ремня отъ койки или платка, привязаннаго къ желѣзнымъ кольцамъ, на которыхъ виситъ ночью койка, другіе поджигаютъ постель съ цѣлью задохнуться отъ дыма, третьи, но очень рѣдко съ успѣхомъ, производятъ взрывъ газа. Въ Толминстерѣ сохранилась легенда о дьявольской ловкости, выказанной однимъ арестантомъ въ подобномъ предпріятіи. Это было зимою, и такъ какъ онъ не былъ приговоренъ къ каторжной работѣ и не долженъ былъ сдавать сощипанную паклю въ восемь часовъ, то могъ разсчитывать, что никто не заглянетъ къ нему въ келью отъ ужина въ шесть часовъ до десяти, когда арестанты ложатся спать. Какъ только тюремщикъ подалъ ему кашу, онъ раскалилъ до красна одинъ изъ крючковъ койки, прожегъ имъ дыру въ свинцовой газовой трубкѣ и погасилъ горѣлку; естественно газъ сталъ наполнять келью и, спустя три съ половиной часа, когда уже арестантъ началъ задыхаться, онъ позвалъ тюремщика и объяснилъ, что, неосторожно чихнувъ, погасилъ газъ. Подобные случаи бываютъ часто и тюремщикъ подалъ ему въ отверстіе двери зажженную спичку. Въ тоже мгновеніе произошелъ ужасный взрывъ; несчастный былъ убитъ на мѣстѣ и тяжело ранены два сосѣдніе арестанта и тюремщикъ. Впрочемъ, такія катастрофы немыслимы, если ночные сторожа исполняютъ свои обязанности и, проходя по корридорамъ, отъ времени до времени посматриваютъ въ отверстія дверей, освѣщены ли кельи какъ слѣдуетъ.

Мы упомянули о койкахъ; онѣ дѣлаются изъ кокосовыхъ матовъ и днемъ, свернутыя вмѣстѣ съ тюфякомъ, одѣяломъ и простыней, ставятся въ уголъ на шкапъ. Подслѣдственные арестанты могутъ за деньги имѣть кровать, и, платя извѣстную сумму тюремщикамъ, получаютъ право ложиться и вставать, когда угодно, при чемъ за деньги же вся черная работа производится за нихъ другими. Совершенно невѣрно предполагаютъ, что вліяніе денегъ прекращается у воротъ тюрьмы. Даже приговоренные къ тюремному заключенію арестанты добиваются многихъ облегченій въ своей участи: чтенія газетъ, покупки вина и водки, куренья табаку и неограниченной переписки съ друзьями. Тюремщики рискуютъ уплатою штрафа въ 20 фунтовъ стерлинговъ, арестомъ на три мѣсяца и потерею пенсіона, если откроется, что они передаютъ арестантамъ запрещенные предметы или письма. Но этотъ рискъ очень незначителенъ, такъ какъ всѣ тюремщики пользуются этими побочными доходами и не выдаютъ другъ друга.

Но за то съ подслѣдственными арестантами, не имѣющими денегъ, обращаются не лучше, чѣмъ съ осужденными преступниками, столь же несостоятельными. Они обязаны нетолько вставать въ пять или шесть часовъ, смотря по времени года и ложиться не ранѣе звонка къ сбору коекъ, но исполнять всю черную работу, чистить полъ, мыть столъ и полки шкапа, держать въ порядкѣ мѣдныя вещи и всѣ сосуды.

Если до сихъ поръ общественное мнѣніе не очень возмущалось подобными злоупотребленіями, то это происходило отъ того, что большинство арестантовъ принадлежитъ къ такому классу людей, для которыхъ чистка кельи не составляетъ тяжелаго труда, а немногіе, непривыкшіе къ подобной работѣ, очень довольны хоть какому-нибудь занятію, чтобъ убить время. Подслѣдственные арестанты часто дожидаются суда восемь и девять мѣсяцевъ, а потому естественно, что нѣкоторые изъ нихъ просятъ, какъ милости, щипать паклю, мести корридоры или работать метлой въ огородѣ. Но не всѣ арестанты обнаруживаютъ подобную наклонность и Маргарита Фильдъ ужасно страдала, исполняя черную работу до прибытія въ тюрьму новаго пастора.

Въ продолженіи первыхъ трехъ мѣсяцевъ, проведенныхъ его въ тюрьмѣ, ея ежедневная жизнь протекала слѣдующимъ образомъ. Въ пять часовъ утра ее будилъ звонокъ и, черезъ минуты двѣ, миссъ Мак-Крэкъ отворяла настежъ дверь кельи. Хотя обыкновенно она не спала въ первые часы ночи и была очень утомлена, Маргарита была обязана соскочить съ койки, пройти босая по каменному полу и взять изъ корридора свой стулъ съ одеждой, который вечеромъ выставлялся за дверь. Потомъ она одѣвалась, убирала койку съ постелью, свертывала ее, стягивала ремнями и, поднявъ, ставила въ уголъ на шкапъ, что для такой слабой и болѣзненной женщины было очень тяжело. Два раза въ недѣлю, въ шесть часовъ, миссъ Мак-Крэкъ снова отворяла дверь и ставила на порогъ ушатъ холодной воды, съ скребницей и фланелью, приговаривая: «Ну, живѣе». Послѣ этого, цѣлый часъ Маргарита, ползая по полу, скребла его, терла и обтирала, но, несмотря на всѣ свои усилія, не могла потрафить изысканной чистоплотности мистрисъ Бэли, повидимому, перещеголявшей въ этомъ отношеніи даже голландцевъ. Въ остальные дни, время до завтрака было занято чисткой мѣдныхъ и желѣзныхъ вещей: газоваго рожка, водопроводной трубы, крана въ умывальникѣ, мѣдныхъ головокъ гвоздей, колецъ койки и мѣдной бляхи. Арестантки, обыкновенно, очень усердно полируютъ бляху, служащую имъ вмѣсто зеркала, такъ какъ настоящіе зеркала имъ воспрещены.

Въ восемь часовъ, раздавался звонокъ къ завтраку. Створка въ двери отворялась: миссъ Крэкъ просовывала дневную порцію хлѣба въ восьмнадцать унцій и, спросивъ глиняную кружку, наполняла ее горячей овсяной кашей. Во всѣхъ окружныхъ тюрьмахъ пища очень хороша относительно свѣжести провизіи, но только шотландецъ или какой-нибудь завсегдатай тюремъ можетъ съ удовольствіемъ поглощать эту сухую, прѣсную кашу. По крайней мѣрѣ, Маргарита никогда къ ней не прикасалась и довольствовалась коркой хлѣба.

Отъ восьми до девяти часовъ ей нечего было дѣлать и она, сидя на стулѣ о трехъ ногахъ, думала о своей горькой судьбѣ. Мистрисъ Бэли, какъ мы уже знаемъ, предлагала Маргаритѣ, въ видѣ развлеченія, заняться чинкой бѣлья, но бѣдная женщина не могла всецѣло предаться этой работѣ и смотрительница, найдя, что арестантка не довольно внимательно относится къ столь важному дѣлу, отняла у нея и это послѣдне занятіе.

Маргарита могла бы брать книги изъ тюремной библіотеки, но мистеръ Джабботъ и его достойный помощникъ мистеръ Баркеръ, учитель и библіотекарь, довели имѣвшіяся книги до отрепьевъ и не требовали новыхъ, чтобы избавить себя отъ труда выбирать книги, выставлять на нихъ нумера, составлять каталоги и такъ далѣе. Мистеръ Баркеръ выказывалъ еще болѣе Джаббота ненависть къ этой работѣ, потому что, непонуждаемый пасторомъ къ исполненію своихъ обязанностей, онъ большую часть своего времени посвящалъ игрѣ на тромбонѣ въ оркестрѣ стрѣлковой роты толминстерскихъ волонтеровъ. Такимъ образомъ, вся библіотека состояла изъ разрозненныхъ томовъ духовныхъ журналовъ и брошюръ, издаваемыхъ Обществомъ Трезвости; конечно, это было назидательное чтеніе, но не подходящее для Маргариты Фильдъ, особливо въ ея теперешнемъ настроеніи. Полагая, что эта арестантка представляетъ примѣръ необыкновеннаго упорства, пасторъ Джабботъ послалъ ей черезъ миссъ Мак-Крэкъ книгу «Руководитель арестанта къ раскаянію», но Маргарита выбросила ее изъ своей кельи и отказалась даже ходить въ церковь. Она разъ была у обѣдни въ первое воскресеніе, проведенное въ тюрьмѣ, но очутившись, одна въ мрачной клѣткѣ, испугалась и у нея сдѣлался истерическій припадокъ.

Въ двѣнадцать часовъ наступалъ обѣдъ. Три раза въ недѣлю арестанты получали похлебку изъ ячной крупы, луку, картофеля и мяса, столь густую, что деревянная ложка торчала въ ней; въ остальные четыре дня обѣдъ состоялъ изъ трехъ унцій вареной австралійской говядины и полуфунта картофеля въ мундирахъ. Этотъ menu никогда не измѣнялся, ни зимой, ни лѣтомъ. Единственное различіе, допускаемое въ отношеніи арестантовъ, приговоренныхъ къ заключенію болѣе шести мѣсяцевъ, заключалось въ томъ, что они получали фунтъ картофеля вмѣсто полуфунта, и въ тѣ дни, когда давали супъ, имъ отпускалась на завтракъ кружка жидкаго какао, безъ молока, вмѣсто каши. Арестанты, посаженные на срокъ менѣе трехъ мѣсяцевъ, ѣли говядину только разъ въ недѣлю, а тѣ изъ нихъ, которые подвергались заключенію на 21 день и менѣе, получали ежедневно кашу и фунтъ хлѣба, супъ же полагался имъ только одинъ разъ въ недѣлю. Такъ какъ эта діэта арестантовъ опредѣлена компетентными докторами и одобрена министромъ, то надо думать, что назначенная порція достаточна для прокормленія человѣка; но достовѣрно, что никто не толстѣетъ въ тюрьмѣ.

Послѣ обѣда, Маргарита должна была мыть кружку, тарелку и ложку и вымести ручной щеткой всѣ крошки, чтобъ ни одна не оскверняла блестящаго пола. Въ часъ ее вели гулять во дворъ. Когда арестантовъ много, то они ходятъ вокругъ небольшого, вымощеннаго двора, на разстояніи пяти футовъ другъ отъ друга и подъ зоркимъ наблюденіемъ тюремщика. Но въ женскомъ отдѣленіи, гдѣ немного заключенныхъ и общее число пользующихся прогулками не превышаетъ полудюжины (приговоренныя къ каторжной работѣ гуляютъ только разъ въ недѣлю), выпускаютъ арестантокъ во дворъ по одиночкѣ въ разные часы. Маргариту просто выгоняли на чистый воздухъ и оставляли на свободѣ безъ надзора.

Это было счастливѣйшимъ для нея временемъ во всемъ днѣ, и хотя дворъ былъ мрачный, окруженный съ одной стороны тюрьмой, а съ остальныхъ трехъ высокими каменными стѣнами, но она могла видѣть надъ стѣнами макушки каштановыхъ деревьевъ въ саду пастора и любоваться бѣлыми облаками, быстро пробѣгавшими по голубому небу. Свѣжій воздухъ уже самъ по себѣ былъ роскошью. Кромѣ того, до ушей арестантки долетали звуки внѣшней жизни: звонъ церковныхъ колоколовъ, свистъ паровоза, ружейные выстрѣлы охотниковъ, стрѣлявшихъ неподалеку дичь, пыхтѣніе локомобиля въ сосѣднемъ полѣ, гдѣ машина жала хлѣбъ. Все это возбуждало въ ней воспоминанія о прежней жизни, слезы выступали у нея на глазахъ и руки опускались въ мрачномъ отчаяніи. Но еслибъ Маргарита, унесенная мыслями въ прошедшее, и могла забыть на минуту, гдѣ она, то одного взгляда на окружающія ее стѣны, испещренныя надписями, было достаточно для полнаго убѣжденія, что она въ тюрьмѣ. Дѣйствительно, никаками мѣрами невозможно удержать арестантовъ отъ испещренія надписями всякой попадающейся имъ на глаза стѣны, конечно, за исключеніемъ выбѣленныхъ стѣнъ своей кельи, что обратило бы тотчасъ на себя вниманіе. Обыкновенно они пишутъ кусочками угля или гвоздемъ и всего чаще выражаютъ за что находятся въ тюрьмѣ, на сколько времени и т. д. Но попадаются иногда угрозы врагамъ, любовныя признанія, таинственныя, никому непонятныя шифрованныя депеши и даже нравственныя изрѣченія, напримѣръ: «Тяжелъ путь преступника».

Прогулявъ съ часъ по двору, Маргарита возвращалась въ келью и только три событія нарушали безмолвное однообразіе слѣдующихъ семи часовъ до звонка, повелѣвавшаго ложиться спать. Въ пять часовъ, директоръ дѣлалъ свой обходъ келій и мистрисъ Бэли сама отворяла каждую дверь. Маргарита должна была выйти на порогъ и, въ отвѣтъ на торопливое восклицаніе капитана Кизера: «Имѣете что-нибудь сказать?» обыкновенно молча качала головой. Въ шесть часовъ происходилъ ужинъ, состоявшій всегда изъ каши. Маргарита ее никогда не ѣла, но не могла отказаться взять ее; наконецъ, позднѣе заходила къ ней на двѣ минуты мистрисъ Бэли, упрекала ее за то, что она не ѣстъ кашу, спрашивала о здоровьѣ, зоркимъ взглядомъ окидывала всю келью, съ цѣлью убѣдиться, все ли на мѣстѣ и, уходя, милостиво замѣчала, что не нужно отчаяваться.

Мистрисъ Бэли, какъ мы уже говорили, была не жестокая женщина, но далеко и не мягкая. Никакой разсказъ о печальной участи арестантки не могъ вызвать у нея слезы, но она не любила и тиранствовать. Пока ея паціентки были чисты, опрятны, учтивы и работали безъ особаго ропота, она обращалась съ ними такъ же снисходительно, какъ добрая хозяйка со слугами. Даже когда онѣ выказывали сопротивленіе, что часто случалось съ новичками, мистрисъ Бэли ясно, твердо объясняла имъ, въ чемъ состояли ихъ обязанности, и находила, что ея взглядъ былъ дѣйствительнѣе наказанія. Она никогда не разговаривала съ арестантками, не придиралась къ нимъ и не старалась вывѣдать ихъ тайны, гордо держа себя въ сторонѣ, какъ свѣтская дама, за что ее очень уважали. Барби Хаггитъ, или № 1, исполнявшая обязанности ея горничной, только одна пользовалась ея милостями, и считала ее самой пріятной госпожей, какую она когда либо видала.

Между мистрисъ Бэли и Маргаритой Фильдъ не существовала большого сочувствія, да и не могло существовать. Обыкновенная тюремная смотрительница, необразованная, любопытная, болтливая, быть можетъ, вкралась бы въ довѣріе бѣдной женщины и вошла бы съ нею въ дружескія отношенія. Исторія Маргариты была довольно таинственна, чтобъ возбудить любопытство каждой тюремной смотрительницы, но мистрисъ Бэли, хотя и отгадывала, что № 15 была образованная и приличная особа, но не считала достойнымъ ея званія дружиться съ женщиной, все равно виновной или невиновной, но которая черезъ нѣсколько мѣсяцевъ могла сдѣлаться осужденной и во зло употребить сказанныя ей теперь поблажки.

Поэтому мистрисъ Бэли съ неудовольствіемъ видѣла, на какую ногу новый пасторъ поставилъ № 15. Дѣйствительно, онъ произвелъ громадную перемѣну въ жизни Маргариты и смягчилъ всѣ переносимыя ею дотолѣ трудности. У нея теперь были въ кельѣ кровать, покойное кресло, зеркало, занимательныя книги и иллюстрированныя газеты. Пищу ей приносили изъ сосѣдней гостинницы, чай ей подавали когда она спрашивала, и вся черная работа производилась за нее расторопной Барби Хаггитъ. Капитанъ Кизеръ все это разрѣшилъ, и мистрисъ Бэли оставалось только повиноваться.

Впрочемъ, Маргарита пользовалась только тѣми удобствами, которыя могъ пріобрѣсти за деньги всякій подслѣдственный арестантъ, и директоръ ничѣмъ не нарушилъ тюремнаго правила, приказавъ внести въ книгу, что № 15 «содержала сама себя». Чьи деньги шли на уплату ея расходовъ — до него не касалось. Докторъ Гарди еще менѣе заботился объ этомъ и, желая сдѣлать пріятное Майклю (который не хотѣлъ, чтобъ Маргарита чувствовала себя обязанной ему въ чемъ нибудь), далъ ей почувствовать, что перемѣна въ ея діэтѣ произошла по его приказанію. Маргарита ему повѣрила, не имѣя никакого понятія о тюремныхъ порядкахъ, а докторъ былъ очень доволенъ, что она ѣла хорошо и ея здоровье поправлялось. Онъ любилъ, чтобъ всѣ арестанты были здоровы.

Но, по мнѣнію мистрисъ Бэли, пасторъ заходилъ слишкомъ далеко. Она еще помирилась бы съ матеріальными удобствами, которыя онъ доставилъ арестанткѣ, но ее возмущало, что онъ разговаривалъ съ нею ежедневно и въ продолженіи добраго часа. Какой интересъ могъ онъ находить въ бесѣдѣ съ этой дюжинной маленькой женщиной, совершившей преступленіе, тогда какъ онъ не удостоивалъ и двумя словами ее, свѣтскую, образованную даму? Она не могла допустить, чтобы пасторомъ руководила только боязнь за брата, ибо этотъ вопросъ могъ быть разрѣшенъ, такъ или иначе, въ два или три свиданія. Не къ чему было вступать поэтому поводу въ нескончаемыя, постоянныя бесѣды. Любопытство и самолюбіе мистрисъ Бэли было затронуто; она стала зорко слѣдить за арестанткой и вскорѣ замѣтила, что съ возвращеніемъ здоровья Маргарита начала хорошѣть. Со времени этого открытія, она почувствовала къ ней еще большую антипатію.

XIV.

Мистрисъ Бэли не присутствовала при очной ставкѣ Маргариты и Франка Кристи. Она уѣзжала въ сосѣдній городъ для показанія на судѣ, въ качествѣ свидѣтельницы, въ дѣлѣ одной изъ ея прежнихъ арестантокъ. Миссъ Мак-Крэкъ доложила ей о всемъ случившимся и о послѣдующей скандальной сценѣ между № 15 и пасторомъ, причемъ арестантка вела себя очень буйно, а пасторъ былъ, по обыкновенію, «смирнѣе агнца».

Питая отвращеніе ко всякимъ скандаламъ, мистрисъ Бэли пошла къ Маргаритѣ не въ тотъ же вечеръ, а на слѣдующее утро между завтракомъ и церковной службой. Маргарита писала съ разсвѣта свою исторію по просьбѣ пастора и не имѣла времени одѣться. Она была въ сѣромъ капотѣ и волоса ниспадали волнами на плечи. Келья представляла безпорядочную картину; почти нельзя было пройти въ ней, такъ ее загромождали кровать, кресло и открытый чемоданъ съ платьемъ и бѣльемъ.

— Вы, говорятъ, вчера были очень взволнованы, сказала мистрисъ Бэли, останавливаясь на порогѣ и бросая неодобрительный взглядъ на безпорядокъ въ кельѣ: — я надѣюсь, что вы хорошо спали.

— Да, благодарю васъ, я немного спала, отвѣчала Маргарита, приподнимая на минуту свои глаза отъ бумаги и снова опуская ихъ.

— Вы напрасно выходите такъ изъ себя, продолжала мистрисъ Бэли оффиціальнымъ тономъ доброты. — Теперь, такъ какъ вы видѣли капитана Кристи и слышали, какъ онъ отвергаетъ всѣ ваши показанія, надѣюсь, вы бросите свои дикія идеи и сдѣлаетесь благоразумнѣе.

— Капитанъ Кристи солгалъ, вотъ и все, отвѣчала Маргарита.

— Всякій, кто знаетъ капитана Кристи — а я съ нимъ знакома — не повѣрить, чтобъ онъ солгалъ, замѣтила мистрисъ Бэли, качая головой: — впрочемъ, съ вами не стоитъ разсуждать объ этомъ предметѣ. Не надо ли вамъ чего-нибудь? Не принести ли вамъ спирта?

— Нѣтъ, мнѣ ничего не надо, благодарю васъ. Будьте только такъ добры, передайте пастору письмо и скажите, что я желала бы его видѣть.

Мистрисъ Бэли прикусила языкъ.

— Конечно, арестанты имѣютъ право посылать за пасторомъ, сказала она, покраснѣвъ: — но если всѣ будутъ отнимать такъ много времени у мистера Кристи, какъ вы, то ему придется взять себѣ нѣсколькихъ викаріевъ.

— Я не отнимаю у него времени, онъ до сихъ поръ всегда самъ приходилъ ко мнѣ, отвѣчала вспыхнувъ Маргарита: — и, кажется, мое дѣло особенное, необыкновенное.

— Это говорятъ всѣ арестанты, произнесла съ горечью смотрительница. — Вы настаиваете на желаніи видѣть пастора?

— Я прошу васъ передать ему мое желаніе. А онъ уже поступитъ какъ знаетъ, замѣтила Маргарита, положивъ письмо въ конвертъ и запечатавъ его.

— Я на его мѣстѣ, конечно, не пришла бы, промычала сквозь зубы мистрисъ Бэли, взяла у Маргариты письмо и, выйдя изъ кельи, сердито заперла ее на ключъ.

Ее бѣсила самоувѣренность этой женщины, которая звала къ себѣ пастора, когда ей вздумается, и была увѣрена, что онъ немедленно явится. Однако, мистрисъ Бэли не передала тотчасъ ея письма. Пора было уже идти въ церковь, а ей еще слѣдовало перемѣнить чепчикъ.

Со времени прибытія новаго пастора, мистрисъ Бэли начала обращать особое вниманіе на свои чепцы. Ея воскресный чепецъ былъ обращенъ въ будничный, а для праздниковъ она купила новый. Барби Хаггитъ съ восторгомъ смотрѣла, какъ она долго прихорашивалась передъ зеркаломъ, надѣвая бархатную наколку съ синими лентами, но ее очень удивляло, что смотрительница такъ наряжалась для тюремной церковной службы. Еслибъ хоть ее видѣли всѣ арестанты — тогда Барби поняла бы такія заботы о туалетѣ, но мистрисъ Бэли всегда спускала занавѣси своего отгороженнаго мѣста въ церкви и ее никто не могъ ни дѣть, кромѣ пастора съ кафедры.

По окончаніи церковной службы, мистрисъ Бэли такъ же не могла исполнить порученія Маргариты, потому что должна была отправиться съ Барби-Хаггисъ за паклей въ подвальный этажъ тюрьмы, гдѣ находились кухни и кладовыя. Тутъ, въ большомъ подвалѣ, со сводами и каменнымъ поломъ, были навалены грузы старыхъ канатовъ, свернутыхъ кружками, на подобіе гигантскихъ змѣй, кучи нарѣзанныхъ веревокъ, казавшихся издали связками валежника, и горы нащипанной уже пакли. Вѣсъ связокъ въ различныхъ кучахъ былъ выставленъ мѣломъ на стѣнѣ: 1½ фунта, 3 фунта, 4 фунта. Рѣдкій арестантъ можетъ сощипать въ день болѣе 4 фунтовъ, и то работая 10 часовъ. Нащипанная пакля, готовая къ продажѣ для конопатки судовъ, тонкая и мягкая, какъ чесанная шерсть, пресуется арестантами просто ногами въ плоскихъ кадкахъ и принимаетъ видъ большихъ круговъ, на подобіе мельничнаго жернова, такъ что перевозить ихъ очень легко.

Мистрисъ Бэли приказала Барби наполнить корзину связками веревокъ, а сама пошла въ кладовую за синькой. Она не замѣтила, что за грудой канатовъ, одинъ арестантъ пресовалъ паклю, но отъ Барби это не ускользнуло и, какъ только смотрительница удалилась, она кашлянула. Въ туже минуту, изъ за груды вышелъ арестантъ, босоногій, весь въ поту. Они никогда прежде не видали другъ друга, но всѣ заключенные соединены масонскими узами, и потому они встрѣтились, какъ старые друзья. Однако, все-таки Барби, какъ будто изъ стыдливости, ждала, чтобъ мужчина заговорилъ первый.

— На сколько вы здѣсь? спросилъ онъ хриплымъ шепотомъ.

— На полтора года, но я уже отбыла годъ и четыре мѣсяца, отвѣчала Барби съ гордостью.

— Діавольская дыра, и пища проклятая, промолвилъ арестантъ: — я попалъ на шесть мѣсяцевъ за грабежъ, и ужь отсидѣлъ четыре. Меня зовутъ Томъ Пайперъ, а васъ?

— Барбара Хаггитъ. Это васъ недавно наказывали кошкой? произнесла Барби, насмѣшливо оглядывая арестанта съ головы до ногъ.

— Да, а вы откуда узнали? Вамъ сказалъ пасторъ?

— Нѣтъ, я прочла въ газетахъ. Я прислуживаю у смотрительницы. Газеты увѣряютъ, что вы такъ орали, что чуть не лопнули.

— И вы заорали бы, еслибъ вамъ стали драть кожу со спины. Васъ пороли въ школѣ?

— Да, розгами; чаще, чѣмъ я желала, отвѣчала со смѣхомъ Барби,

— Такъ представьте себѣ, что прежде вамъ положили на спину горчишники, а потомъ, когда сошла кожа, васъ стали бы по сырому мясу пороть розгами — вотъ что значитъ кошка. И послѣ такой забавы не даютъ даже пива, чтобъ отвести душу несчастному.

Доброе сердце Барби Хаггитъ было тронуто, и она сунула руку къ себѣ въ карманъ, гдѣ всегда находились остатки со стола мистрисъ Бэли и Маргариты. Черезъ минуту, она вытащила корку сыра, кусокъ хлѣба, два куска сахара и бисквитъ. Она подала эту провизію арестанту, прося его не проболтаться. Тотъ быстро спряталъ неожиданный гостинецъ за пазуху своей синей рубахи.

— Благодарю, милая, пробормоталъ онъ: — на здѣшней пищѣ такъ слабѣешь, что мальчишка тебя свалитъ. Я потѣю, трамбуя паклю, болѣе, чѣмъ, бывало, когда таскалъ кирпичи въ лѣтнюю жару по лѣстницамъ.

— Я вамъ принесу еще, если вы тутъ будете работать, сказала сострадательная Барби: — я не могу съѣсть всего, что выпадаетъ на мою долю. Вы здѣсь работаете каждый день?

— Да, но если вы меня не застанете, то положите провизію въ уголъ за канаты. Ихъ не станутъ рѣзать ранѣе полугода. А у васъ бываетъ водка или вино?

— Да, у насъ одна барыня получаетъ каждый день за обѣдомъ хересъ, но почти не пьетъ его. Я постараюсь принести вамъ бутылку. Но шш! шш!.. идетъ смотрительница! Спрячьтесь…

Томъ Пайперъ ловко умѣлъ скрываться отъ глазъ начальства и, въ одно мгновеніе спрятавшись за канаты, притаилъ дыханіе; а Барби стала поспѣшно наваливать въ корзину связки веревокъ.

— Какъ! № 1, вы еще не кончили? Что вы дѣлали? произнесла Мистрисъ Бэли, входя въ дверь.

— О, сударыня, мнѣ не дала работать страшная крыса, отвѣчала Барби, не сморгнувъ: — я такой большой никогда не видывала и мнѣ пришлось охотиться за нею по всему подвалу.

— Фи! Чтожь, вы ее поймали? спросила мистрисъ Бэли вздрагивая.

— Нѣтъ, но она едва ускользнула, спрятавшись въ кучѣ пакли. Позвольте мнѣ сходить за щеткой и я убью ее.

— Нѣтъ, возьмите корзину и пойдемъ со мною, сказала мистрисъ Бэли, нимало не желая принимать участія въ охотѣ за крысами.

Барби легко подняла корзину, полную веревками и вѣсившую около 2½ пудовъ, и пошла за смотрительницей, смѣясь въ кулакъ. Она принадлежала къ тому разряду служанокъ, которыя всегда умѣютъ выйти изъ бѣды, благодаря своему языку, и находятъ необыкновенное удовольствіе въ обманѣ.

Наверху, мистрисъ Бэли ждало множество мелкихъ, неотложныхъ дѣлъ: одна изъ арестантокъ разорвала рубашку во время стирки, другая жаловалась на головную боль, третья порѣзала себѣ палецъ, такъ что не могла ни стирать, ни щипать паклю; маленькій Дикъ упалъ и у него на лбу вскочилъ желвакъ. Только сдѣлавъ всѣ необходимыя распоряженія, мистрисъ Бэли могла, наконецъ, снести пастору письмо Маргариты. Но въ это время Майкль обходилъ арестантовъ, которые работали маты въ своихъ кельяхъ, и потому, не заставъ его въ пасторской комнатѣ, она положила письмо на его столъ.

Въ эту самую минуту, въ тюрьму явился Франкъ Кристи подъ предлогомъ повидаться съ братомъ, но, въ сущности, чтобъ возобновить знакомство съ мистрисъ Бэли и вкрасться въ ея довѣріе, съ цѣлью привести въ исполненіе планъ, задуманный Форстеромъ.

Возвращаясь изъ комнаты Майкля по корридору, смотрительница увидала черезъ стеклянную дверь красиваго драгуна, шедшаго по двору съ привратникомъ. Офицерская вдова вздрогнула при видѣ милаго ея сердцу мундира, тотчасъ узнала Франка, хотя не видала его много лѣтъ, и подумала съ любопытствомъ: «а онъ узнаетъ меня или нѣтъ?» Вмѣсто того, чтобы продолжать свой путь, она отворила наружную дверь, какъ бы идя во дворъ, такъ чтобы встрѣтиться съ драгуномъ какъ бы случайно. Сердце ея, однако, тревожно билось, и она боялась, что была не авантажна, съ грязными отъ синьки руками и раскраснѣвшимся лицомъ. Франкъ тотчасъ узналъ ее.

— Здравствуйте, мистрисъ Бэли, сказалъ онъ, прикладываясь по военному, къ фуражкѣ.

— Такъ вы меня не забыли, капитанъ Кристи? отвѣчала смотрительница, сіяя удовольствіемъ и неохотно протягивая свою посинѣвшую руку.

— Такое лицо, какъ ваше, не легко забыть, произнесъ онъ любезно: — впрочемъ, братъ мнѣ сказалъ, что я здѣсь встрѣчу старую знакомую.

— А что вы подумали, услыхавъ, что вдова офицера пошла въ тюремныя смотрительницы?

Мистрисъ Бэли очень сожалѣла, что на ней не было праздничнаго чепца.

— Какъ вы можете спрашивать? Я только пожалѣлъ, что я не одинъ изъ арестантовъ, находящихся подъ вашимъ попеченіемъ.

— О! О! вы все еще расточаете комплименты дамамъ, капитанъ Кристи.

— Не всѣмъ, увѣряю васъ, а только хорошенькимъ. Но скажите мнѣ, какъ вы здѣсь поживаете? Что ваши арестантки, такія ли всѣ буйныя, какъ та, которую я видѣлъ вчера — Маргарита Фильдъ?

— Нѣтъ, слава Богу, отвѣчала мистрисъ Бэли съ улыбкой: — она самая непріятная женщина, какую я только когда-нибудь видывала. Она, говорятъ, вчера очень дерзко обошлась съ вами?

— Да, бѣдная сумасшедшая. Она клянется, что я поручикъ Муръ, и мой братъ ей почти-что повѣрилъ, но, по счастью, ваша тюремщица поймала ее на лжи и доказала всю неосновательность ея разсказа.

— Вашъ братъ очень мягкій человѣкъ,

— Да, онъ любитъ вытаскивать людей изъ грязи и цѣловаться съ ними, прежде чѣмъ они обсохнутъ.

— Маргарита Фильдъ хорошенькая, замѣтила ядовито смотрительница.

— Гм… это зависитъ отъ вкуса… По моему, она сухая, злая кошка! Но вѣдь красота арестантки не должна, кажется, дѣйствовать на пастора.

— Не знаю. У пастора такое же сердце, какъ у другихъ людей, и онъ, вѣроятно, чувствуетъ болѣе интереса къ женщинѣ, смотрящей на него нѣжными глазами.

— Можетъ быть, но… вы не хотите сказать, чтобъ мой братъ дѣйствительно влюбился въ Маджи Готорнъ? Это было бы слишкомъ глупо.

— Ее зовутъ Готорнъ? спросила мистрисъ Бэли поспѣшно.

— Готорнъ? Не знаю. Мнѣ казалось, что вы ее такъ назвали.

— Нѣтъ, мы всѣ желали узнать ея настоящую фамилію, но она это тщательно скрываетъ.

— Вѣроятно, она какъ-нибудь проговорилась вчера въ комнатѣ брата, а можетъ быть, я перепуталъ фамиліи, произнесъ Франкъ уклончиво, но покраснѣлъ до корней волосъ.

Онъ понималъ, какой неисправимый промахъ было назвать Маргариту ея настоящей фамиліей и замолчалъ, смущенный, озадаченный. Мистрисъ Бэли посмотрѣла на него съ изумленіемъ. Съ минуту, онъ колебался, думая, не лучше ли во всемъ ей признаться и просить ея помощи, какъ вдовы его товарища-офицера, но вспомнилъ, что мистрисъ Бэли была очень строгая, нравственная особа и предпочелъ поправить свою ошибку мѣднымъ лбомъ. Однако, теперь было ужь невозможно просить ея содѣйствія противъ Маргариты, ибо это тотчасъ возбудило бы въ ней подозрѣніе, а потому, сознавая неудачу своего посольства, онъ не зналъ, что сказать.

— Конечно, я не думаю, чтобъ Маргарита Фильдъ серьёзно плѣнила мистера Кристи, продолжала Бэли: — во-первыхъ, онъ вѣритъ, что она замужняя женщина.

— Да, это можетъ остановить пастора, подтвердилъ Франкъ въ смущеніи, мысленно проклиная свой глупый языкъ.

— Онъ твердо убѣжденъ въ ея невинности и это ставитъ меня въ неловкое положеніе. Вѣдь если судъ признаетъ № 15-й виновной, то мнѣ нельзя будетъ дѣлать никакого отличія между ею и другими преступницами, а это покажется мистеру Кристи очень жестокимъ. Пасторъ — мой начальникъ, и мнѣ не хотѣлось бы возстановить его противъ себя.

— Полноте, мистрисъ Бэли, развѣ какой-нибудь мужчина можетъ быть вашимъ начальникомъ, воскликнулъ Франкъ, наконецъ, поборовъ свое волненіе: — отчего вы не влюбите въ себя моего брата? Выйдете за него замужъ и дѣло будетъ въ шляпѣ.

— Не смѣйтесь надо много, капитанъ Кристи, произнесла смотлительница, покраснѣвъ, какъ спѣлая вишня.

— Нѣтъ, я говорю совершенно серьёзно, продолжалъ Франкъ, понявъ, что онъ случайно попалъ на прямой путь къ побѣдѣ: — мой братъ застѣнчивъ, какъ кэнгуру во фракѣ, и для него было бы большое счастье имѣть такую жену, какъ вы. Я знаю, что онъ очень высокаго объ васъ мнѣнія. Онъ самъ сказалъ мнѣ это.

— Я убѣгу, если вы не замолчите, сказала со смѣхомъ мистрисъ Бэли, но не тронулась съ мѣста.

— Что касается до меня, то я не желалъ бы лучшаго руководителя моему брату. Пасторъ долженъ быть женатый человѣкъ, и Майкля выбрали на это мѣсто по ошибкѣ, полагая, что у него есть жена. Я знаю, что его сердце никѣмъ не занято, и вы не встрѣтите никакого препятствія, чтобъ водрузить на этой дѣвственной крѣпости свое знамя. Но пока прощайте.

— А развѣ вы не пойдете къ брату? спросила мистрисъ Бэли съ удивленіемъ.

— Нѣтъ, я пришелъ сегодня только къ вамъ.

— Это слишкомъ любезно! и вы пришли только для того, чтобъ сказать мнѣ такую глупость? произнесла смотрительница, желая какъ можно долѣе тѣшиться разговоромъ о возможномъ ея бракѣ съ пасторомъ.

— Я упомянулъ объ этомъ между прочимъ, но совершенно искренно.

— Но, увѣряю васъ, что я никогда объ этомъ не думала.

— Такъ подумайте теперь. Лучше поздно, чѣмъ никогда. Майкль красивый, добрый, мягкій человѣкъ, именно такой мужъ, съ которымъ умная женщина, въ родѣ васъ, сдѣлаетъ чудеса.

— Но что скажутъ ваши знатные родственники… Серъ Beмисъ Кристи, его дочь и другіе?

— Ничего, кромѣ хорошаго, и если они возьмутъ примѣръ съ меня, то будутъ очень рады имѣть такую родственницу. Честное слово, мистрисъ Бэли. Еще разъ прощайте.

Франкъ снова приложился къ фуражкѣ, пожалъ руку мистрисъ Бэли и быстро пошелъ по двору, стуча шпорами.

Онъ былъ очень радъ, что ему удалось загладить свою ошибку и произвести на мистрисъ Бэли хорошее впечатлѣніе. Сначала онъ упомянулъ объ ея бракѣ съ Майклемъ безъ всякаго намѣренія, изъ одной любезности — онъ всегда угощалъ дамъ подобными сладостями — но пунцовая краска, не сходившая со щекъ смотрительницы, указала ему, что его случайный ударъ попалъ прямо въ цѣль. Еслибы онъ былъ въ духѣ, то самъ расхохотался бы надъ своей выдумкой, такъ смѣшна и несоотвѣтственна казалась ему эта парочка: мистрисъ Бэли и Майкль; но теперь ему было на руку, чтобы смотрительница интересовалась пасторомъ и ревновала Маргариту. Онъ хорошо зналъ, на что способна ревнивая женщина.

Проводивъ глазами драгуна до воротъ, мистрисъ Бэли возвратилась въ тюрьму, взволнованная, какъ молодая дѣвушка. Но вдовицы не теряютъ головы, когда онѣ и взволнованы, и потому мистрисъ Бэли рѣшилась тотчасъ убѣдиться, высказала-ли Маргарита при Майклѣ, что ея фамилія Готорнъ. Эта обмолвка Франка поразила ее болѣе, чѣмъ она обнаружила, и потому она прямо отправилась въ комнату пастора. Майкль только что вернулся со своего обхода арестантовъ.

— Я положила вамъ на столъ письмо отъ № 15; нашли вы его? спросила мистрисъ Бэли очень нѣжнымъ тономъ.

— Да, благодарю васъ, но я еще не успѣлъ его прочесть.

— Я вчера не присутствовала при свиданіи Маргариты Фильдъ съ капитаномъ Кристи, продолжала она: — позвольте мнѣ спросить, открыла ли она что нибудь о своемъ прошедшемъ, сказала ли свое настоящее имя?

— Нѣтъ, она ничего не сказала и это безмолвіе меня очень смущаетъ. По моему мнѣнію, необходимо вызвать ея родителей для оказанія ей помощи. Спрашивали вы когда нибудь у нея объ ея прошедшей исторіи? Можетъ быть, она была бы откровеннѣе съ женщиной.

— Не думаю, она меня не любитъ.

— О, полноте, васъ всѣ любятъ, мистрисъ Бэли, отвѣчалъ Майкль, вовсе не желая сдѣлать ей комплемента, а высказывая то, что онъ считалъ фактамъ.

Сердце мистрисъ Бэли ёкнуло. Она пробормотала, что попробуетъ поговорить съ Маргаритой, и быстро удалилась. Она была очень смущена и какъ только осталась одна, лицо ея печально вытянулось. Она была убѣждена, что Франкъ Кристи обманулъ ее и что онъ зналъ Маргариту. Ей становилось теперь ясно, какой стѣной лжи и обмановъ враги № 15 хотѣли отдѣлить ее навѣки отъ свѣта. Это открытіе ее ужасало; она была женщина инстинктивно правдивая, и неожиданно узнанная ею тайна пугала ее.

Но отчего она прямо не сказала пастору, что видѣла его брата и что онъ проговорился? Отчего она не пошла тотчасъ въ келью Маргариты и не спросила ее, дѣйствительно ли ея настоящая фамилія Готорнъ? Отчего она колебалась цѣлый часъ, подходя два раза къ кельѣ и не рѣшаясь исполнить своей прямой обязанности? Неужели мистрисъ Бэли ревновала Маргариту? Неужели она такъ ее ненавидѣла, что не хотѣла даже косвенно содѣйствовать признанію ея невинности?

Нѣтъ. Но она боялась компрометировать себя безъ всякой пользы. Вдругъ раздался звонокъ къ обѣду. Она посмотрѣла, какъ всѣмъ арестанткамъ разнесли ихъ порцію говядины съ картофелемъ, потомъ приняла бѣлье изъ стирки, осмотрѣвъ, на мѣстахъ ли всѣ пуговки и хорошо ли починены носки. Наконецъ, она сѣла за свой обѣдъ, но ничего не ѣла. Щеки ея, по прежнему, пылали и она не знала, на что ей рѣшиться. Еслибы она обнаружила обманъ Франка Кристи, то сдѣлала бы его на вѣки своимъ врагомъ и, быть можетъ, подобный скандалъ принудилъ бы его брата покинуть тюрьму. Что же тогда сталось бы съ ея надеждой выйти за него замужъ и начать новую, счастливую жизнь?

Мистрисъ Бэли не была бы женщиной, еслибы мысль о бракѣ не вошла ей въ голову, какъ только она узнала, что Майклъ Кристи холостой. Еслибы ей не удалось выйти замужъ за одного изъ служащихъ въ тюрьмѣ, то она, по всей вѣроятности, осталась бы вѣчной вдовицей, такъ какъ, принявъ мѣсто тюремной смотрительницы ради значительнаго жалованья, она удалилась изъ своего круга и очутилась въ средѣ мелкихъ лавочниковъ, прикащиковъ и управляющихъ, изъ числа которыхъ никогда не выбрала бы себѣ жениха. Самый подходящій человѣкъ былъ пасторъ, а изъ всѣхъ пасторовъ — Майкль Кристи. Она не имѣла еще времени полюбить его и, въ сущности, однажды въ жизни и на вѣки отдала свое сердце блестящему гусару, котораго оплакивала, но она все же была способна почувствовать глубокую привязанность къ такому человѣку, какъ Майкль Кристи. А послѣ того, что сказалъ Франкъ, этотъ бракъ казался ей нетолько возможнымъ, но и вѣроятнымъ. Ей только слѣдовало вести игру искусно и постепенно вкрасться въ сердце пастора. О, какъ она желала теперь, чтобы Маргарита Фильдъ была далеко отъ стѣнъ Толминстерской тюрьмы. Тогда ея несчастья не тревожили бы его и не омрачали его чела мрачными заботами.

Мистрисъ Бэли не сдѣлала бы преступленія ни за какія груды золота, но бракъ не золото и она кончила тѣмъ, что рѣшилась молчать и ждать обстоятельствъ. Это былъ лучшій исходъ. Но она чувствовала, что поступала не совсѣмъ хорошо и избѣгала видѣть Маргариту, словно ей стыдно было подойти къ ней. Она машинально исполняла свои обязанности и сердце ея тревожно билось при каждомъ звонкѣ, боясь, что это Майкль является на свиданіе съ Маргаритой, которую она начинала все болѣе и болѣе ненавидѣть.

XV.

Майкль распечаталъ письмо Маргариты и прочелъ его съ глубокимъ вниманіемъ. Оно было написано бѣглымъ, женскимъ почеркомъ и нѣкоторыя фразы были подчеркнуты, но слогъ отличался большею сдержанностью, чѣмъ можно было ожидать при такихъ обстоятельствахъ и каждое слово дышало нетолько правдой, но гордымъ достоинствомъ. Вотъ оно:

"Сэръ,

"Постараюсь разсказать вамъ какъ можно кратче все, что случилось до моего брака съ полковникомъ Форстеромъ и послѣ него.

"Я должна начать съ того, что я всегда была очень глупой, романтичной дѣвушкой и причиняла много безпокойства родителямъ моими капризами. Они были очень добры ко мнѣ, но отецъ, въ послѣднее время моего пребыванія въ родительскомъ домѣ, сталъ выражать такія религіозныя мнѣнія, которыя я считала нелѣпыми, смѣшными, и это приводило меня въ отчаяніе. Однажды я, въ припадкѣ злобы, уѣхала изъ дома, отпросившись у матери навѣстить старую гувернантку, которая жила въ Вуличѣ и была больна. Пока я жила у нея, я познакомилась съ моимъ будущимъ мужемъ.

"Мы встрѣтились въ одно воскресенье въ церкви. Я была одна; шелъ дождь и онъ предложилъ мнѣ зонтикъ. Онъ не былъ мнѣ представленъ, но говорилъ очень прилично и, повидимому, былъ совершеннымъ джентльмэномъ, такъ что отказаться отъ его любезнаго предложенія было бы страннымъ пуританствомъ. Онъ проводилъ меня домой и сказалъ, между прочимъ, что онъ артиллерійскій офицеръ. Послѣ этого, мы нѣсколько разъ съ нимъ видались, назначая свиданія или на обширномъ полѣ за городомъ, гдѣ офицеры играли въ крикетъ, или въ саду моей гувернантки. Она объ этомъ ничего не знала, потому что лежала больная въ постелѣ и довѣряла мнѣ, увы! болѣе, чѣмъ я заслуживала.

"Капитанъ Фильдъ, какъ онъ себя называлъ, вскорѣ сдѣлалъ мнѣ предложеніе, но сказалъ, что мы должны на время скрывать въ тайнѣ нашъ бракъ, такъ какъ иначе онъ можетъ лишиться наслѣдства, котораго ожидалъ. Поэтому, онъ предложилъ поѣхать въ Шотландію, гдѣ формальностей для заключенія брака гораздо менѣе, хотя бракъ, заключенный тамъ, одинаково дѣйствителенъ во всей странѣ. Я ничего объ этомъ не знала и, еслибы онъ сказалъ, что единственнымъ средствомъ сдѣлаться его женою, было броситься въ огонь, я такъ бы и сдѣлала, до того я любила этого человѣка. Къ тому же, въ то время мнѣ оставалось только выбирать одно изъ двухъ: или выйти замужъ за капитана Фильда, или вернуться домой и начать прежнюю скучную, непріятную жизнь, изъ которой я бѣжала. Я была такъ легкомысленна, что скорѣе бы поступила прикащицей въ какой-нибудь магазинъ, чѣмъ возвратиться къ родителямъ. Отправляясь въ Эдинбургъ, я написала отцу, что убѣжала въ Америку, и скрыла фамилію мужа изъ боязни, что онъ заставитъ насъ тотчасъ обнародовать нашъ бракъ. Капитанъ Фильдъ самъ продиктовалъ мнѣ это письмо. Впослѣдствіи, когда мужъ меня бросилъ, мнѣ было стыдно вернуться домой и объяснить, какъ глупо я далась въ обманъ. Прежде всего, я занемогла, и нѣсколько недѣль лежала въ горячкѣ, а потомъ, оправившись, нашла себѣ мѣсто въ магазинѣ модныхъ вещей, гдѣ и служила, когда со мной случилось это не счастіе.

"Вотъ въ двухъ словахъ моя исторія. Теперь сообщу вамъ нѣсколько подробностей. Повидимому, меня во всемъ обманывали, даже не такъ назвали городъ, въ которомъ мы женились, но я навѣрно знаю, что гостинница была Альбани. Я видѣла это названіе на вывѣскѣ. Это была новая гостиница, довольно большая, и, какъ казалось, много посѣщаемая туристами; изъ оконъ нашей гостиной открывался видъ на Фортскій заливъ, отстоявшій не болѣе, какъ на милю. Мы любовались съ балкона серебристыми водами залива въ лунную ночь, и вашъ братъ сказалъ, что заливъ казался такъ близко, что ему хотѣлось бросить камень въ воду. На это мой мужъ отвѣтилъ, что лучше, въ честь нашей свадьбы, бросить золотой нѣмецкому уличному оркестру, игравшему подъ балкономъ. Онъ завернулъ золотой въ бумажку и я его бросила.

«До нашей свадьбы мы жили три недѣли въ Эдинбургѣ, въ улицѣ Принца, въ Рандольфской гостинницѣ, потому что, по шотландскимъ законамъ, лица, желающія вступить въ бракъ, должны предварительно прожить на шотландской землѣ двадцать одинъ день. Меня, кажется, записали въ книгѣ подъ именемъ мистрисъ Фильдъ, но я не жила тогда съ капитаномъ Фильдомъ, какъ жена съ мужемъ. У насъ были отдѣльныя комнаты и онъ обращался со мною съ самымъ глубокимъ уваженіемъ. Я понимала, что неприлично такимъ образомъ путешествовать съ нимъ, но я его слишкомъ любила, чтобъ обращать на это вниманіе, мнѣ было очень больно, что я не буду вѣнчаться въ церкви, какъ всѣ молодые дѣвушки. Я не могу понять, какъ вашъ братъ имѣетъ безстыдство отрицать все, что я разсказываю, когда онъ вмѣстѣ со мною и полковникомъ Форстеромъ ходилъ въ магазинъ ювелира близь парламента, для покупки обручальныхъ колецъ и онъ же объяснилъ мнѣ, что въ Шотландіи свадьба всегда совершается въ частныхъ домахъ и что, въ старину, мы могли бы жениться въ Гретна-Гринъ, у кузнеца. Вашъ братъ постоянно увѣрялъ меня, что я поступаю, какъ тысячи другихъ дѣвушекъ и потому мнѣ нечего стыдиться; онъ же, вмѣстѣ съ Робертомъ Дюбуа, лакеемъ моего мужа, принялъ участіе въ самой брачной церемоніи. Послѣ обѣда мы оба, полковникъ Форстеръ и я, подошли къ вашему брату и онъ торжественно спросилъ: „Генри Фильдъ, вы берете эту женщину въ законныя жены?“ Полковникъ отвѣтилъ — „да“. Потомъ, вашъ братъ обратился ко мнѣ съ тѣми же словами, и я отвѣтила: „да“. Тогда мнѣ надѣли на палецъ кольцо и вашъ братъ сказалъ: „Объявляю васъ мужемъ и женою“. Я замѣтила, что онъ не прибавилъ „именемъ Бога“, и подумала, что это очень странно, но ничего не сказала, полагая, что онъ пропустилъ эти слова только потому, что онъ не пасторъ. Послѣ этой краткой церемоніи, мы всѣ подписали два брачныхъ свидѣтельства, изъ которыхъ одно взялъ мужъ, а другое я. Вашъ братъ смѣялся и говорилъ, что легче соединить людей брачными узами, чѣмъ ихъ расторгнуть, я также засмѣялась этой шуткѣ, но потомъ заплакала, чувствуя, какой я сдѣлала серьёзный шагъ въ жизни. Впрочемъ, я была безконечно счастлива; у меня былъ мужъ, котораго я любила безъ ума, и теперь я могла съ нимъ не разставаться всю жизнь».

Дочитавъ письмо до этого мѣста, Майкль остановился и спросилъ себя, было ли въ немъ что-нибудь похожее на ложь или на явное доказательство сумасшествія Маргариты? Онъ отвѣчалъ самъ себѣ — нѣтъ. Далѣе, въ письмѣ говорилось о событіяхъ, слѣдовавшихъ за днемъ свадьбы. Повидимому, Маргарита съ мужемъ оставались только одинъ день въ гостинницѣ Альбани въ невѣдомомъ городѣ Финлохѣ и возвратились въ Эдинбургъ, гдѣ мистеръ Муръ, т. е. Франкъ Кристи, съ ними разстался. Потомъ, молодая чета, въ сопровожденіи слуги Дюбуа, путешествовала по Шотландіи въ продолженіи шести недѣль, и, наконецъ, поѣхала не спѣша въ Лондонъ. Вся ихъ поѣздка продолжалась три мѣсяца и въ это время они остановливались, по крайней мѣрѣ, въ тридцати разныхъ гостинницахъ. Маргарита помнила названія многихъ изъ нихъ и записала ихъ на особомъ листочкѣ.

Приближаясь къ катастрофѣ своей кратковременной брачной жизни, къ тому моменту, когда Форстеръ ее бросилъ, Маргарита писала:

"Мы вернулись въ Лондонъ изъ нашей поѣздки въ октябрѣ, во вторникъ, передъ обѣдомъ. Выйдя изъ воксала желѣзной дороги въ Кингъ-Стритѣ, мужъ подозвалъ кэбъ, посадилъ меня въ него и просилъ, чтобы я ѣхала одна въ нанятую имъ заранѣе квартиру въ улицѣ Е. № 100, говоря, что ему надо отправиться за деньгами къ банкиру и обѣщая вернуться домой къ обѣду. Послѣ этого, я его уже не видала. Вечеромъ, комиссіонеръ принесъ записку, въ которой мужъ писалъ, что получилъ извѣстіе о болѣзни отца и уѣхалъ въ Эссексъ, но надѣется быть назадъ черезъ два дня. Я ни мало не сомнѣвалась въ справедливости его словъ, потому что въ поступкѣ мужа не было ничего подозрительнаго. Я привезла его вещи вмѣстѣ съ моими въ нашу квартиру, онъ мнѣ сказалъ, что именно заказать къ обѣду, мы не имѣли съ нимъ никакой ссоры и разстались самымъ нѣжнымъ образомъ. Я еще теперь помню, какъ онъ стоялъ на дождѣ и съ улыбкой махалъ мнѣ рукой, когда мой кэбъ двинулся къ стаи ціи желѣзной дороги. Однимъ словомъ, я убѣждена, что въ минуту разставанія со мною, полковникъ Форстеръ не имѣлъ никакого намѣренія броситъ меня, а его уговорили это сдѣлать злые друзья.

«Какъ бы то ни было, черезъ два дня, я получила письмо изъ Кальчестера съ описаніемъ вымышленной болѣзни мистера Фильда, и подобныя письма слѣдовали одно за другимъ въ теченіи двухъ недѣль. Наконецъ, пришло письмо съ траурной каемкой. Я тотчасъ догадалась, что умеръ отецъ мужа, но не ожидала никакихъ худшихъ извѣстій. Теперь еще страшно вспомнить, что сталось со мною, когда я прочла это роковое письмо. Мой мужъ писалъ дѣйствительно, что его отецъ умеръ, и что онъ самъ долженъ ѣхать въ Австралію, чтобы получить тамъ наслѣдство. Далѣе, онъ съ глубокимъ отчаяніемъ увѣдомлялъ меня, что, по наведеннымъ имъ справкамъ, нашъ шотландскій бракъ былъ недѣйствителенъ и, что, къ величайшему сожалѣнію, онъ не можетъ при теперешнихъ своихъ обстоятельствахъ содержать жену. Поэтому, онъ мнѣ совѣтовалъ возвратиться къ родителямъ. Они навѣрное меня простятъ, и если я сохраню въ тайнѣ все случившееся, никто объ этомъ не узнаетъ и ничто мнѣ не помѣшаетъ снова выйти замужъ. Но если я предпочла бы жить независимо, то онъ прикладывалъ три банковыхъ билета по сту фунт. стерлинг. Въ концѣ письма, онъ совѣтовалъ мнѣ поскорѣе забыть его и клялся, что любитъ меня всею душей, и если принужденъ возвратить мнѣ свободу — что онъ считалъ самой разумной мѣрой въ моемъ интересѣ — то дѣлаетъ это лишь потому, что не имѣетъ средствъ жить съ женою. Вотъ какъ мой мужъ разстался со мною, которая рада была бы отдать за него свою жизнь».

Тутъ въ письмѣ былъ промежутокъ. Очевидно, что Маргарита, подъ вліяніемъ тяжелыхъ воспоминаній, не могла болѣе писать и бросила перо. Послѣднія строки были написаны не такъ четко и дрожащей рукой.

"Мнѣ нечего описывать мое отчаяніе. У меня открылась горячка и я нѣсколько дней бредила въ жару. Французъ Дюбуа воспользовался моимъ безпомощнымъ положеніемъ и похитилъ нетолько всѣ письма моего мужа, но каждый лоскутокъ бумаги, который могъ доказать справедливость моихъ словъ. Я увѣрена, что онъ также искалъ и мое брачное свидѣтельство, но, предчувствуя что-то недоброе, я его спрятала подъ ковромъ при первомъ припадкѣ болѣзни. Прійдя въ себя, я увидѣла подлѣ моей постели только квартирную хозяйку, которая ухаживала за мною. Дюбуа уѣхалъ, забравъ всѣ вещи моего мужа и я его болѣе никогда не видала. Что же касается до квартирной хозяйки, то она была старая развратная женщина и, выслушавъ мою исторію, разсмѣялась мнѣ въ лицо и сказала, что всегда такъ бываетъ съ молодыми дѣвушками, которыя убѣгаютъ изъ родительскаго дома. Она мнѣ совѣтовала поступить какъ всѣ, и сдѣлаться актрисой или чѣмъ-нибудь еще хуже. Я увѣрена, что вашъ братъ посовѣтовалъ моему мужу бросить меня и, конечно, не онъ виновенъ, если я не пала такъ низко, какъ мнѣ предлагала эта женщина. Но въ несчастьѣ, случившемся съ миссъ Грэамъ, виновенъ, конечно, онъ, а не я.

"Вотъ все, что я имѣю сказать. Вы можете фактически подтвердить многія изъ моихъ показаній, если наведете справки, и я надѣюсь, что вы займетесь этимъ, ибо, какъ человѣкъ и пасторъ, вы должны желать публичнаго признанія моей невинности и моихъ правъ.

Маргарита Форстеръ".

Дочитавъ письмо до конца, Майкль Кристи глубоко задумался. Злоба противъ брата, который хотѣлъ его обмануть, взяла на минуту верхъ надъ всѣми его чувствами, но потомъ онъ сталъ объяснять его недостойный поступокъ дурнымъ вліяніемъ Форстера. Маргарита могла сочинять предлоги къ извиненію мужа, но въ глазахъ пастора онъ являлся единственнымъ злодѣемъ, и Франкъ былъ только орудіемъ въ его рукахъ.

Очевидно, прежде всего было необходимо повѣрить справедливость показаній Маргариты, и Майкль тотчасъ приступилъ къ исполненію задуманнаго плана. Онъ написалъ въ Лондонъ въ контору частныхъ сыщиковъ съ просьбой выслать ему агента, на котораго можно было вполнѣ положиться для тайнаго розыска, могущаго потребовать около трехъ недѣль времени и многихъ поѣздовъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ увѣдомилъ своего стряпчаго о продажѣ принадлежавшихъ ему процентныхъ бумагъ на пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ и взносѣ вырученныхъ денегъ въ банкъ.

Покончивъ съ этимъ, Майкль пошелъ къ Маргаритѣ и, объяснивъ ей все сдѣланное, выразилъ надежду, что вскорѣ въ рукахъ его будутъ достаточныя доказательства для обличенія ея враговъ. Она поблагодарила его за быстроту дѣйствій и спросила, намѣренъ ли онъ былъ объясниться лично съ Форстеромъ. Майкль отвѣчалъ, что повидается съ полковникомъ послѣ полученія всѣхъ свѣдѣній отъ сыщика, а до тѣхъ поръ онъ полагалъ, что всякіе переговоры излишни. На это Маргарита согласилась. Надежда на скорое возстановленіе ея попранныхъ правъ придала необыкновенное оживленіе ея лицу и Майкль впервые замѣтилъ въ ея глазахъ, устремленныхъ на него, мягкое, доброе выраженіе.

Онъ сдѣлалъ ей нѣсколько вопросовъ о Робертѣ Дюбуа и объ ея старой гувернанткѣ, жившей въ Вуличѣ. Эта почтенная дама умерла и Маргарита не видала ее послѣ своего бѣгства съ Форстеромъ. Потомъ, Майкль распросилъ ее о подробностяхъ ея жизни въ Лондонѣ, въ качествѣ швеи, до вторичнаго свиданія съ Форстеромъ. Онъ читалъ въ газетномъ отчетѣ о предварительномъ разсмотрѣніи ея дѣла толминстерскими судьями, что миссъ Маджъ, содержательница моднаго магазина въ Оксфордской улицѣ, у которой она служила, дала показаніе въ ея пользу.

— Не могла ли бы миссъ Маджъ намъ помочь въ нашихъ розъискахъ? прибавилъ онъ.

— Она славная женщина, но терпѣть не можетъ разспросовъ, отвѣчала Маргарита съ веселой улыбкой, которая очень шла къ ея лицу: — она умоляла меня не вызывать ее въ качествѣ свидѣтельницы, говоря, что она уже два раза являлась въ судъ и адвокаты едва не заморили ее своими преслѣдованіями. Ее вызвало обвиненіе, а не я.

— Но она отзывалась объ васъ очень хорошо, замѣтилъ Майкль.

— Мы съ ней были дружны. Я была у нея мастерицей, потому что могла говорить по-французски съ заказчицами и рисовать новыя моды. Я жила у нея и она мнѣ хорошо платила. Она, кажется, и теперь мнѣ должна что-то, но, можетъ быть, засчитала эти деньги на покрытіе расходовъ по явкѣ въ судъ. Я противъ этого не имѣю ничего.

— Какъ вы думаете, она возьметъ васъ назадъ по выходѣ изъ тюрьмы?

— Нѣтъ. Миссъ Маджъ очень приличная особа и дорожитъ добрымъ мнѣніемъ общества. Лучше всего, повидайте ее сами, но не просите ее отъ моего имени ни о какихъ услугахъ, а то она испугается.

Маргарита снова улыбнулась и Майкль заключилъ изъ этого, что миссъ Моджъ, вѣроятно, странная, эксцентричная особа. На этомъ окончился ихъ разговоръ.

Мистрисъ Бэли проводила, по обыкновенію, пастора по корридору до дверей женскаго отдѣленія; но она была блѣдна и не сказала ни слова. Довольное выраженіе лица Майкля ее непріятно поразило, но, впрочемъ, оно исчезло, какъ только онъ очутился въ мужской тюрьмѣ со всѣми ея мрачными сценами и звуками.

На слѣдующій день около полудня, одинъ изъ сторожей доложилъ пастору, что его желаетъ видѣть какой-то господинъ, просившій передать ему карточку съ надписью: «Мистеръ Натаніель Риддель, отставной полицейскій сыщикъ».

Это былъ хорошо одѣтый господинъ, среднихъ лѣтъ, высокаго роста, коренастый. Его черные усы и баки котлетками искрились кое-гдѣ сѣдиной, глаза безпокойно бѣгали, а выраженіе лица было заискивающее, подобострастное. Онъ всегда кашлялъ, прежде чѣмъ заговорить и, казалось, не понималъ сразу того, что ему говорили, хотя это была одна хитрая уловка. Слова, вошедшія однажды въ его ухо, быстро проходили чрезъ его мозгъ и выходили оттуда въ видѣ практическихъ замѣчаній, подобно тому, какъ бѣлые листы бумаги, проходя чрезъ типографскій станокъ, выходятъ печатной страницей. Майклю онъ показался съ перваго взгляда тупымъ человѣкомъ и таковъ онъ дѣйствительно былъ, примѣняясь къ высокому умственному уровню, но онъ принадлежалъ къ тому разряду людей, которые отличаются болѣе подозрительностью, чѣмъ воображеніемъ, и хитростью, чѣмъ умомъ.

Майкль попросилъ его сѣсть и, прочитавъ рекомендательное письмо, полученное имъ отъ конторы Гехаци и К° въ Страндѣ, разсказалъ ему въ двухъ словахъ свои подозрѣнія противъ Форстера. Онъ далъ ему фотографію брата и объяснилъ, что прежде надо было достать карточку Форстера, а потомъ отправиться въ Рандольфскую гостинницу въ Эдинбургѣ и узнать, жили ли тамъ осенью 1867 года, въ теченіи трехъ недѣль, капитанъ Фильдъ и мистеръ Муръ съ дамой и французскимъ слугой. Кромѣ того, онъ долженъ былъ выписать изъ путеводителя по Эдинбургскому графству всѣ города, гдѣ были гостинницы «Альбани» и, посѣтивъ ихъ, собрать тѣже справки, какъ въ Рандольфѣ. Наконецъ, ему слѣдовало заѣхать во всѣ гостинницы, отмѣченныя въ отдѣльномъ спискѣ, который ему передалъ Майкль, и убѣдиться по книгамъ, останавливались ли тамъ капитанъ Фильдъ съ женою и слугою Роберомъ Дюбуа.

Что же касается до этого француза, то Майкль просилъ сыщика обратить особое вниманіе на собраніе о немъ всевозможныхъ свѣденій, чтобы опредѣлить его тождественность, и для этой цѣли ему необходимо было, по возвращеніи въ Лондонъ, посѣтить квартирную хозяйку въ домѣ № 100, въ улицѣ Е. Повидимому, Дюбуа говорилъ по англійски съ сильнымъ французскимъ акцентомъ и былъ толстый, веселый болтунъ, любившій играть на концертинѣ и возившій съ собою этотъ музыкальный инструментъ для потѣхи горничныхъ и служанокъ. Не можетъ быть, чтобы такой человѣкъ проживалъ въ тридцати гостинницахъ, не оставивъ по себѣ памяти. Сыщикъ съ этимъ вполнѣ согласился. Онъ до этого времени молчалъ, но теперь утвердительно кивнулъ головой.

— Иностранцы, сэръ, всегда оставляютъ за собою слѣдъ, замѣтилъ онъ, пряча въ свой бумажникъ фотографію Франка.

— Вотъ еще одно обстоятельство, мистеръ Ридделъ, которое надо выяснить, сказалъ пасторъ, подавая сыщику нумеръ мѣстной газеты съ отчетомъ о предварительномъ разсмотрѣніи судьями дѣла Маргариты: — разсказъ мистрисъ Фильдъ всего болѣе поколебленъ свидѣтельскимъ показаніемъ слуги Форстера, по имени Эдварда Джаспера, который заявилъ, что онъ служитъ у своего господина девять лѣтъ и никогда не отлучался отъ него болѣе, чѣмъ на недѣлю. На вопросъ, уѣзжалъ ли онъ куда въ августѣ, сентябрѣ и октябрѣ 1867 года, онъ отвѣчалъ, что ѣздилъ съ своимъ господиномъ въ это время за границу, прежде на парижскую выставку, а потомъ въ Виши, Баденъ и Гамбургъ. Если полковникъ Форстеръ и капитанъ Фильдъ одно лицо, то Эдвардъ Джасперъ виновенъ въ лжесвидѣтельствѣ и клятвопреступленіи. Зачѣмъ онъ это сдѣлалъ? Гдѣ онъ былъ осенью въ 1867 г.? Что это за человѣкъ? Необходимо все это разъяснить.

— Я вижу, что Джасперъ служилъ рядовымъ въ 4-мъ баталіонѣ гвардейскихъ гренадеръ, замѣтилъ сыщикъ, бросивъ бѣглый взглядъ на газету: — и что полковникъ Форстеръ купилъ ему отставку, когда самъ перешелъ въ штабъ. Теперь этотъ баталіонъ стоитъ въ Виндзорѣ и мой пріятель служитъ тамъ слугой у одного изъ офицеровъ. Я черезъ него могу навести всѣ необходимыя справки. Я думаю, что начну съ поѣздки въ Виндзоръ, а уже потомъ отправлюсь на сѣверъ.

— Какъ хотите, только дѣйствуйте какъ можно скорѣе, отвѣчалъ Майклы — вы, можетъ быть, въ Виндзорѣ достанете портретъ Форстера; если вамъ это не удастся, то попробуйте обойти самого Джаспера: онъ теперь живетъ со своимъ господиномъ въ Фердэльскомъ замкѣ.

— У васъ нѣтъ ли портрета этой дамы… мистрисъ Фильдъ? спросилъ сыщикъ: — онъ былъ бы мнѣ очень полезенъ.

— Нѣтъ, но я могу легко снять съ нея фотографію и вышлю ее вамъ. Но когда вы отправитесь въ путь?

— Тотчасъ, сэръ, я захватилъ съ собою саквояжъ съ необходимыми вещами.

— Отлично; не забудьте писать мнѣ о каждомъ сдѣланномъ вами открытіи и тотчасъ телеграфировать по пріѣздѣ въ такой городъ, гдѣ вы будете оставаться болѣе сутокъ, чтобы я могъ съ вами снестись въ случаѣ надобности. Понимаете?

Сыщикъ утвердительно кивнулъ головой. Теперь оставался только вопросъ о расходахъ. Майкль далъ Ридделю пять банковыхъ билетовъ по десяти фунтовъ стерлинговъ, взялъ съ него росписку и просилъ телеграфировать, когда ему понадобится еще денегъ. Вся его инструкція заключалась въ томъ, чтобы выяснить дѣло какъ можно лучше и скорѣе, не жалѣя издержекъ. Сыщику понравилась эта щедрая манера, напоминавшая настоящаго джентльмэна, и онъ замѣтно просіялъ. Онъ обѣщалъ, что мистеръ Кристи останется имъ доволенъ и поспѣшно удалился. Но во все время разговора съ пасторомъ, онъ не выразилъ ни малѣйшаго удивленія, что человѣкъ, въ положеніи полковника Форстера, былъ замѣшанъ въ столь черномъ дѣлѣ. Натъ Риддель никогда ничему не удивлялся.

Разговаривая съ сыщикомъ, Майкль былъ сильно взволнованъ и это поддерживало его силы; но какъ только онъ удалился, въ немъ наступила реакція. Майкль перешелъ Рубиконъ и объявилъ войну брату. Теперь уже нельзя было отказаться отъ взятой имъ на себя роли защитника Маргариты, и онъ только тѣшилъ себя надеждой, что когда Франкъ будетъ вполнѣ уличенъ въ его преступленіи, то ему удастся уговорить Маргариту не подвергать его вѣчному позору.

XVI.

Франкъ Кристи не рѣшился написать Форстеру о своей неудачѣ въ отношеніи мистриссъ Бэли и его очень безпокоила несчастная обмолвка, благодаря которой смотрительница узнала изъ его устъ настоящую фамилью Маргариты. Къ тому же, очевидно, подозрѣнія брата нисколько не были уничтожены его смѣлымъ запирательствомъ и вся эта исторія могла окончиться публичнымъ позоромъ. Самыя мрачныя мысли преслѣдовали его въ продолженіи двухъ дней, которые онъ принужденъ былъ привести въ своей комнатѣ, въ казармахъ, по случаю непріятной, хотя комической исторіи, которая такъ же не могла не увеличить его дурнаго настроенія духа.

Дивъ Буль, возвратясь въ Толминстеръ, послѣ веселаго дня, проведеннаго въ Горсмурѣ, не скрылъ отъ своихъ товарищей, что онъ по уши влюбился въ хорошенькую кузину Франка Кристи. Драгуны подняли его на смѣхъ, особливо, когда у него въ столѣ нашли длинные стихи съ подборомъ всевозможныхъ рифмъ на имя Нелли, и никто не хотѣлъ вѣрить его клятвамъ, что онъ влюбленъ не на шутку, такъ какъ къ серьёзной любви драгуны относились очень скептически. Не имѣя ни малѣйшаго понятія, что Франкъ самъ помышлялъ о женитьбѣ на своей прелестной кузинѣ, Дикъ Буль пытался его увѣрить въ искренности своей страсти, но Франкъ не хотѣлъ ничего слышать, а когда Дикъ ночью пришелъ къ нему въ комнату для рѣшительнаго объясненія, то онъ грубо послалъ его къ чорту и бросилъ въ него подушкой. Однако, Дикъ не унялся и написалъ ему длинное письмо; Франкъ ничего не отвѣтилъ, а только за завтракомъ закурилъ этимъ письмомъ сигару, многозначительно подмигивая Дику. Маленькій, но храбрый офицеръ не на шутку разсердился. Онъ придумалъ отличное средство отмстить Франку и заставить его просидѣть дома цѣлый день, въ теченіи котораго онъ, конечно, хоть изъ одной скуки выслушаетъ его откровенную исповѣдь.

Согласно задуманному плану Дикъ, взялъ у однаго изъ офицеровъ, который занимался химіей, что ему было нужно, пошелъ въ комнату Франка, пока тотъ находился въ манежѣ, бросилъ въ кувшинъ съ водой сѣрнокислаго желѣза, и порошкомъ чернильныхъ орѣховъ, совершенно бѣлаго цвѣта, намазалъ полотенце. Когда Франкъ возвратясь домой сталъ мыться и вытирать лицо полотенцемъ, то кожа его вдругъ почернѣла и онъ мгновенно превратился въ негра, къ всеобщему хохоту офицеровъ, собравшихся по приглашенію Буля. Къ вящему отчаянію Франка, въ эту самую минуту за нимъ заѣхалъ сэръ Вемисъ съ Нелли по дорогѣ къ Майклю, и коварный Буль до того комично разсказалъ молодой дѣвушкѣ свою продѣлку, что она захотѣла полюбоваться съ лѣстницы этимъ забавнымъ зрѣлищемъ и ея серебристый смѣхъ присоединился къ хохоту драгунъ. Всѣ усилія Франка отчистить лицо, шею и руки были тщетны, и ему пришлось высидѣть два дня дома, отказавшись отъ удовольствія сопровождать Нелли въ тюрьму, и на слѣдующее утро на охоту.

Его мѣсто занялъ торжествующій Дикъ и такъ ревностно ухаживалъ за молодой дѣвушкой, что возбудилъ ревность въ Гью Армстронгѣ, который давно уже рѣшился не выпускать изъ рукъ такой богатой невѣсты, какъ Нелли. Въ виду неожиданнаго появленія опаснаго соперника, онъ въ тотъ же вечеръ, послѣ охоты, сдѣлалъ молодой дѣвушкѣ предложеніе, но получилъ рѣшительный отказъ, хотя и въ самой учтивой формѣ. Узнавъ объ этомъ, сэръ Вемисъ похвалилъ дочь, но рѣшилъ, что имъ не удобно болѣе оставаться въ Гарсмурѣ. На другое утро, распрощавшись очень любезно съ гостепріимными хозяевами, они отправились къ Майклю въ тюрьму, съ намѣреніемъ погостить у него двѣ недѣли и привести въ порядокъ его новое хозяйство. По дорогѣ, они опять заѣхали къ Франку. Теперь уже декораціи перемѣнились, и Франкъ былъ снова бѣлъ, какъ всегда, благодаря медленному, но вѣрному дѣйствію горячей воды, а, напротивъ, Дикъ Буль только въ это утро осмѣлившійся вернуться въ казармы, безуспѣшно принималъ всѣ мѣры, чтобъ вывести красную краску изъ своихъ волосъ. Франкъ ему отомстилъ глазомъ за глазъ, краской за краску, и положилъ такъ же въ ведро воды, которымъ обыкновенно окачивалъ его слуга, здоровую порцію красной краски, незамѣтно осѣвшей на днѣ. Дѣйствіе этой шутки было столь же удачное и Нелли снова пріѣхала, какъ нарочно въ самую эффектную минуту. Но на этотъ разъ она не такъ весело смѣялась, и Франкъ приписалъ эту сдержанность сожалѣнію къ судьбѣ Дика. А, въ сущности, Нелли была просто въ серьёзномъ настроеніи духа, какъ всякая молодая дѣвушка послѣ отказа жениху, и къ тому же она упрекала себя, что вѣроятно своимъ легкомысленнымъ поведеніемъ поощряла любовь Гью Армстронга, а потому рѣшилась вести себя осторожнѣе въ отношеніи Дика Буля; наконецъ, только теперь, послѣ предложенія Гью, она сознала впервые, что давно уже любила Франка, не отдавая въ томъ себѣ отчета и, несмотря на его видимое равнодушіе, надѣялась, что онъ рано или поздно исправиться женившись на ней, къ вящему удовольствію сэра Вемиса.

Та же мысль брака наполняла голову и Франка, когда черезъ часъ, покончивъ съ служебными занятіями, онъ направился въ тюрьму, гдѣ его ждали на квартирѣ Майкля сэръ Вемисъ и Нелли. Опасеніе, что исторія съ Маргаритой Фильдъ окончится для него дурно, только усиливало его желаніе жениться. Наконецъ, холостая жизнь, со всѣми ея кутежами, ему надоѣла. Женившись, онъ могъ сразу отдѣлаться отъ всѣхъ затрудненій, долговъ и удовольствій, въ которыхъ онъ уже не находилъ ничего пріятнаго, могъ начать жизнь снова, какъ богатый землевладѣлецъ, опираясь на руку жены, которая слѣпо вѣрила бы ему, простила бы прежніе его грѣхи и служила бы ему вѣчной поддержкой, что бы ни случилось. Ея прелестный образъ въ послѣдніе дни постоянно виталъ передъ его глазами и онъ рѣшился какъ можно скорѣе овладѣть такимъ драгоцѣннымъ сокровищемъ. Но судьба иногда странно подсмѣивалась надъ этимъ храбрымъ воиномъ, и герой столькихъ любовныхъ похожденій не зналъ, какъ сдѣлать предложеніе невинной, воспитанной въ деревнѣ кузинѣ. Послѣ долгихъ размышленій, онъ, однако, придумалъ сложный планъ дѣйствій, благодаря которому, онъ по маленьку отдалитъ Дика Буля и расчиститъ себѣ дорогу, такъ что на Рождествѣ и можно будетъ сдѣлать предложеніе.

Толминстерская тюрьма казалась мрачной во всякую погоду, и въ дурную и въ хорошую. Туманъ и дождь придавали ей угрюмый видъ, а солнечные лучи холодно сверкали на ея сѣрыхъ стѣнахъ, рельефно выставляя черныя рѣшотки на окнахъ. Франкъ еще не бывалъ ни разу въ квартирѣ Майкля и рисовалъ ее себѣ отвратительной трущобой. Старая, косая ирландка отворила ему дверь и провела его въ библіотеку. Тамъ не было никого, кромѣ Нелли, такъ какъ сэръ Вемисъ осматривалъ съ Майклемъ тюремную кухню. Она стояла на стулѣ съ молоткомъ въ рукахъ и вколачивала въ стѣну гвозди для портретовъ.

— Скоро же вы покончили со службой, сказала она холодно, увидавъ Франка.

— Да. Дикъ Буль вамъ кланяется, отвѣчалъ Франкъ: — жаль, что вы не хотѣли посмотрѣть на него съ красными волосами; онъ очень хорошъ.

— Франкъ, произнесла серьёзно молодая дѣвушка: — не приставайте ко мнѣ болѣе съ Мистеромъ Булемъ. Это неприлично.

— Хорошо, милая Нелли, промолвилъ Франкъ.

Молодую дѣвушку поразилъ эпитетъ милая въ устахъ драгуна; онъ никогда такъ не называлъ ее.

— Эти шутки могли бы дать поводъ постороннимъ подумать всякія глупости, продолжала она, покраснѣвъ. — Ахъ, я уронила гвозди!

Франкъ нагнулся, чтобъ поднять ихъ, и Нелли, воспользовавшись этой минутой, положила руку ему на плечо и спрыгнула на полъ.

— Ну, теперь помогите мнѣ повѣсить остальныя картины, воскликнула она весело: — а завтра придите помочь разставить книги Майкля.

— Нѣтъ, къ сожалѣнію, я не могу. Завтра я буду дежурить за больнаго Поркинса. Послѣ завтра я приду.

— Не безпокойтесь, я могу все сдѣлать и безъ васъ. Но я не вѣрю болѣзни мистера Поркинса. Вы просто ѣдете въ Лондонъ кутить.

— Честное слово. Впрочемъ, если вы мнѣ не вѣрите, Нелли, то я не пойду на дежурство.

— Васъ посадятъ подъ арестъ.

— Такъ что-жь? Я сдѣлаю все въ угоду вамъ. Хотите, я сегодня подамъ въ отставку.

— Еще лучше! Но что бы вы дѣлали, еслибы у васъ не было казарменной службы?

— Я поселился бы въ Линкольнширѣ, въ Гейдонъ-Голѣ. Идя сюда, я вспоминалъ о старомъ домѣ въ Гейдонѣ; а вы его помните? Онъ всегда отдавался въ наймы.

— Онъ и теперь отдается, замѣтила задумчиво Нелли.

— Съ его заросшимъ травой дворомъ, пустыми конюшнями и сломанными солнечными часами…

— И старымъ садомъ, гдѣ мы собирали тайкомъ фрукты, когда вы возвращались изъ школы на каникулы. Помните, Франкъ, какъ вы лазили на деровья и бросали мнѣ самыя спѣлыя яблоки?

— А ваша бѣлая лошадка? я, кажется, теперь вижу, какъ я разъ догналъ ее на лугу и схватилъ за уздечку, а она вырвалась и потащила меня въ кусты, къ вашему ужасу.

— Да и было отчего испугаться. Вы исцарапали себѣ все лицо и я должна была бѣжать за водой.

— И вы принесли ее въ своей, соломенной шляпкѣ и обтерли мнѣ лицо мокрымъ платкомъ, а лошадка глупо смѣялась надъ нами.

— Нѣтъ, мы смѣялись надъ нею, мы тогда смѣялись надо всѣмъ! О, какіе это были счастливые дни!

И Нелли грустно вздохнула.

— Отчего бы имъ не возвратится, милая Нелли? спросилъ Франкъ.

Они теперь стояли у окна и руки ихъ незамѣтно соединились. Франку казалось въ эту минуту, что объясненіе въ любви вовсе не такъ трудно, но Нелли, видя какой оборотъ принималъ разговоръ, хотѣла убѣжать, какъ ребенокъ. Однако, Франкъ удержалъ ее одной рукой, а другой обнялъ за талію.

— Отчего бы намъ не вернуться вмѣстѣ въ старыя, любимыя мѣста, милая Нелли? продолжалъ онъ: — мы можемъ, по прежнему, далеко гулять въ лѣтніе, теплые дни и вернуться домой въ Оклей, какъ въ старину.

— Какъ это было давно, Франкъ! промолвила молодая дѣвушка, не освобождаясь изъ его объятій.

— Но мы вернемъ эти времена. Вы помните, какъ я любилъ каждое дерево, каждый камень въ Оклеѣ, какъ гордился, что могъ тамъ жить. Когда мы съ Майклемъ были сиротами, то вашъ отецъ сдѣлалъ Оклей нашимъ домомъ, а васъ нашей маленькой сестрой. Теперь, Нелли, вы можете быть моей сестрой, но, если хотите, Оклей все-же можетъ быть моимъ домомъ и мы втроемъ, вы, я и вашъ отецъ будемъ жить тамъ, никогда не разлучаясь.

— Франкъ! Франкъ! промолвила Нелли едва слышно: — вы несмѣетесь надо мною?

— Я серьёзно говорю, голубушка, и жду твоего отвѣта. Рѣши мою судьбу, произнесъ Франкъ, нѣжно прижимая ея голову къ себѣ на плечо: — будь моимъ ангеломъ хранителемъ, скажи да, и мы вмѣстѣ соберемъ цвѣты для твоего подвѣнечнаго букета въ томъ самомъ саду, гдѣ бѣгали дѣтьми.

— Я боюсь, не сонъ ли это, Франкъ, лепетала Нелли, смотря на него со слезами счастья.

Черезъ мгновеніе, эта неожиданно помолвленная парочка очутилась на диванѣ и Франкъ нѣжно осушалъ поцѣлуями глаза молодой дѣвушки. Это была работа не очень легкая; слезы такъ и струились по щечкамъ Нелли, хотя сквозь нихъ просвѣчивалась радостная улыбка. Все это случилось такъ быстро; Нелли не могла сразу повѣрить своему счастью, а Франкъ, совершившій въ полчаса то, что онъ намѣревался сдѣлать въ нѣсколько недѣль, спрашивалъ себя, зачѣмъ онъ такъ долго медлилъ. Вѣдь такъ сладко было держать хорошенькія ручки Нелли, цѣловать ее и болтать ей на ухо тѣ нѣжныя глупости, которыя входятъ въ голову только влюбленнымъ. Прошелъ часъ, показавшійся имъ минутой, и въ комнату вошли сэръ Вемисъ и Майкль.

— Дядя, произнесъ Франкъ, вставая съ дивана и сіяя счастьемъ: — я заставилъ Нелли плакать, прося у нея позволенія купить обручальное кольцо.

— Что? Что? воскликнулъ сэръ Вемисъ, побагровѣвъ отъ волненія.

Онъ не могъ болѣе произнести ни слова. Нелли бросилась къ нему на шею, а Франкъ протянулъ руку Майклю, который дружески пожалъ ее. На минуту онъ забылъ свое негодованіе на брата, и только радовался, что распутная его жизнь окончилась. Вліяніе доброй, благородной дѣвушки могло принести ему только пользу. Любовь, конечно, облагородитъ его и побудитъ сказать правду относительно несчастной, которая также пламенно любила, хотя ея выборъ не былъ такъ удаченъ. Всѣ эти мысли мгновенно возникли въ головѣ Майкля Кристи.

— А! хитрый котенокъ! воскликнулъ, наконецъ, сэръ Вемисъ: — вотъ почему ты отказала вчера Гью Армстронгу.

— Гью Армстронгу? повторилъ Франкъ.

— Папа! папа, зачѣмъ вы это говорите! промолвила Нелли въ смущеніи, дозволивъ жениху при всѣхъ поцѣловать себя.

— Отчего-же нѣтъ, миссъ? отвѣчалъ со смѣхомъ сэръ Вемисъ: — теперь не къ чему скрывать. Да, Франкъ, это не первый женихъ, которому она отказала ради тебя. Она знала, что ея старикъ отецъ давно желалъ этого брака. Ну, сынъ мой, дай мнѣ руку и да благословитъ тебя Господь.

— А ты, Майкль, брось свои мрачныя думы и поцѣлуй сестру, сказалъ Франкъ.

— Вы, дорогая Нелли, не нуждаетесь въ моихъ комплиментахъ, произнесъ пасторъ, цѣлуя ее въ обѣ щеки: — вы знаете, какого я объ васъ мнѣнія и вы осчастливили меня болѣе, чѣмъ вы думаете.

— А вы полагаете, что вы оба меня не осчастливили? отвѣчала Нелли съ радостной улыбкой.

Въ эту минуту, косая ирландка объявила, что завтракъ готовъ, и всѣ отправились въ столовую.

Вечеромъ, въ этотъ счастливый день, Франкъ Кристи неслышно вошелъ въ комнату Дика Буля, который, отмывшись отъ красной краски и болѣе влюбленный, чѣмъ когда-либо въ Нелли, снова писалъ стихи въ честь ея.

— Поздравьте меня, Дикъ! произнесъ весело Франкъ: — я женюсь.

— А, это вы! воскликнулъ Буль и, проворно вскочивъ, схватилъ стулъ: — вы не принесли съ собой краски?

— Нѣтъ, а у васъ не найдется подъ рукою чернилъ? Покажите руки.

— Вотъ они, отвѣчалъ смѣясь Дикъ: — значитъ мы можемъ поздороваться безъ всякой боязни. Ну, кто-же ваша жертва?

— Кузина Нелли. У насъ эта исторія длится уже давно.

— Какъ? воскликнулъ Дикъ Буль, поблѣднѣвъ.

— Да, мы влюблены давно другъ въ друга.

— И вы мнѣ ничего не сказали! Если вы это называете шуткой, то я ее нахожу прескверной.

— Это нисколько не шутка! сказалъ со смѣхомъ Франкъ, наслаждаясь смущеніемъ Дика.

— Какъ хотите, а я никогда не слыхивалъ о такой глупой, скверной шуткѣ! воскликнулъ Буль съ негодованіемъ.

XVII.

Выйдя изъ тюрьмы, сыщикъ Риддель отправился прямо на станцію желѣзной дороги и попалъ во-время къ лондонскому поѣзду. Онъ взялъ билетъ въ Виндзоръ и, перемѣнивъ поѣздъ на слѣдующей же станціи, прибылъ въ королевскую резиденцію къ 4-мъ часамъ. Виндзоръ былъ ему близко знакомъ по прежней его службѣ въ полиціи; не разъ онъ дежурилъ у Круглой Башни, наблюдая за подозрительными личностями въ толпѣ.

Онъ прямо направился къ казармамъ гвардейской пѣхоты, съ цѣлью повидать своего пріятеля Томаса Букстера, служившаго деньщикомъ у одного офицера, и вывѣдать отъ него все, что ему было извѣстно о слугѣ полковника Форстера, Эдвардѣ Джасперѣ. Часовой у воротъ указалъ ему, гдѣ искать Букстера, а какой-то попавшійся навстрѣчу гренадеръ обязательно вызвалъ его во дворъ. Букстеръ вышелъ въ статскомъ платьѣ, съ трубкой въ зубахъ. Прежде всякихъ разговоровъ о дѣдѣ, Риддель пригласилъ его въ сосѣдній кабачекъ и заказалъ пуншъ въ отдѣльной комнаткѣ за буфетомъ.

Томъ Букстеръ зналъ, что Натъ Риддель — сыщикъ, потому что познакомился съ нимъ, когда онъ собиралъ справки по бракоразводному дѣлу, въ которомъ былъ замѣшанъ одинъ изъ прежнихъ господъ Букстера. Тогда онъ обошелъ и провелъ сыщика. Это былъ молодецъ солдатъ, высокаго роста, сражавшійся подъ Инкерманомъ и прослужившій двадцать одинъ годъ, но въ этомъ числѣ пятнадцать лѣтъ онъ находился деньщикомъ у различныхъ офицеровъ и пріобрѣлъ всѣ недостатки, присущіе излишней ѣдѣ и излишней платѣ. Онъ теперь служилъ у младшаго сына герцога, который бросалъ деньги безъ счета, и столько отложилъ себѣ грошей на черный день, что, получивъ отставку и пенсіонъ, онъ намѣревался открыть гостинницу на большой дорогѣ. Теперь же онъ носилъ платье своего господина, сшитое у Пуля и пилъ болѣе краснаго вина, чѣмъ пива.

— Въ чѣмъ дѣло, Натъ? спросилъ онъ, закуривая сигару, потребованную сыщикомъ.

— Скажите мнѣ все, что вы знаете объ Эдвардѣ Джасперѣ, который служилъ у васъ въ баталіонѣ и былъ деньщикомъ у полковника Форстера.

— О шотландцѣ Недѣ. Я его помню. Въ чемъ онъ попался?

— Ни въ чемъ. Ему достается наслѣдство и отыскиваютъ доказательства его тождественности.

— Разсказывайте вздоръ! произнесъ со смѣхомъ Букстеръ. — А что вы мнѣ дадите за мои отвѣты?

— Вотъ два фунта, отвѣчалъ Риддель, выкладывая на столъ деньги: — ну, Томъ, разскажите все, что вамъ извѣстно и не обманывайте меня.

— Я знаю немного, сказалъ Букстеръ, спрятавъ деньги въ карманъ: — Недъ Джасперъ сначала служилъ въ 49-мъ Шотландскомъ полку и перешелъ къ намъ въ 1860 году для совмѣстнаго служенія съ братомъ. Недъ былъ въ Индіи во время возстанія и получилъ медаль. Вскорѣ онъ поступилъ деньщикомъ къ полковнику Форстеру, который былъ имъ очень доволенъ; но мы его не любили — онъ былъ молчаливый, мрачный. Что-то, повидимому, мучило его совѣсть, и иногда, выпивъ стаканъ или два, онъ говорилъ, что далъ бы 100 ф. ст., чтобъ уничтожить нѣчто, случившееся съ нимъ много лѣтъ тому назадъ.

— Вы знаете, что именно съ нимъ случилось? спросилъ сыщикъ, записавъ все слышанное.

— Нѣтъ.

— Болѣе вы ничего не знаете о Джасперѣ?

— Ничего, отвѣчалъ гренадеръ, повидимому, сознавая, что онъ сказалъ достаточно на 2 ф. ст. — Вамъ нужна фотографія Неда? У меня есть его портретъ. Пойдемте ко мнѣ въ комнату и я вамъ его отдамъ.

Они допили пуншъ, Букстеръ положилъ въ карманъ остальныя сигары и они отправились на квартиру Букстера, который жилъ близь казармъ въ домѣ машиниста. Деньщики обязаны спать въ казармахъ, но они обыкновенно нанимаютъ въ городѣ комнату для своихъ вещей и жены, если они женаты безъ дозволенія полковника, который разрѣшаетъ нѣкоторымъ женатымъ людямъ жить съ семействомъ въ казармахъ. Томъ Букстеръ былъ холостякъ и нанималъ комнату съ двумя другими холостыми деньщиками. Она служила имъ всѣмъ кладовой и была переполнена всякой дрянью, которую молодые джентельмэны бросаютъ, а слуги продаютъ. Букстеръ чиркнулъ спичку и зажегъ свѣчку, при мерцаніи которой выступили изъ мрака рядъ старыхъ сапоговъ и туфель, дюжина шляпъ различныхъ фасоновъ, груды газетъ и старыхъ романовъ, ящики изъ подъ сигаръ, бутылки съ виномъ, стащенныя изъ офицерской столовой, пустыя банки съ помадой, желтая жокейская куртка, въ которой господинъ Букстеръ скакалъ на скачкѣ, нѣсколько вещей изъ лавы, привезенныя изъ Италіи, удочки, двѣ пары перчатокъ для бокса и дорогой музыкальный ящикъ съ сломанной пружиной. Букстеръ поставилъ свѣчу на столъ и вытащилъ изъ угла старый изношенный чемоданъ, весь обклеенный билетами иностранныхъ желѣзныхъ дорогъ. Онъ отперъ чемоданъ и вынулъ альбомъ infolio, съ портретами офицеровъ, солдатъ, представительницъ полусвѣта и проч.

Между прочими было двѣ фотографіи Эдварда Джаспера; на одной онъ былъ въ живописномъ шотландскомъ мундирѣ, а на другой въ статскомъ платьѣ. Натъ Риддель взялъ ихъ, обѣщая возвратить черезъ мѣсяцъ. Перевернувъ страницу, Букстеръ указалъ на карточку полковника Форстера въ охотничьей курткѣ и круглой шляпѣ. Пристально посмотрѣвъ на нее, сыщикъ ткнулъ пальцемъ на другой портретъ офицера въ гвардейскомъ сюртукѣ.

— Это такъ же Форстеръ? спросилъ онъ: — но онъ тутъ постарше.

— Нѣтъ, это нашъ бывшій адъютантъ, выслужившійся въ офицеры изъ солдатъ, отвѣчалъ Букстеръ, съ презрѣніемъ англійскаго рядоваго къ офицеру не джентелъмэну: — въ гвардіи, вы знаете, хорошій офицеръ не пойдетъ въ адъютанты, вотъ и назначаютъ на это мѣсто выслужившагося изъ солдатъ и женатаго офицера, который не обѣдаетъ за офицерскимъ столомъ, потому что это ему не по карману. Этотъ человѣкъ немного смахивалъ на Форстера; они оба брюнеты и одинаково носили бороду, но, слава Богу, вы тотчасъ бы ихъ различили, увидавъ рядомъ. Его звали Добсонъ и онъ теперь въ отставкѣ.

— Я желалъ бы взять эти оба портрета, сказалъ сыщикъ послѣ минутнаго молчанія.

— Хорошо, они стоятъ каждый по золотому, отвѣчалъ хладнокровно Букстеръ.

— Это слишкомъ дорого, возразилъ Натъ Риддель, стараясь выдернуть изъ альбома карточку, чтобъ взглянуть на адресъ фотографа, на лѣвой сторонѣ, но Букстеръ догадался о его намѣреніи и положилъ руку на альбомъ.

— Послушайте, Натъ, сказалъ онъ, подмигивая: — вы ведете большую игру. Дайте мнѣ десять фунтовъ и получите съ избыткомъ ея стоимость.

— Не могу. Я вамъ дамъ два фунта за эти двѣ карточки и откровенный разсказъ о томъ, что тревожило совѣсть Эдварда Джаспера.

— А если я скажу, то меня потащатъ въ судъ свидѣтелемъ? Въ такомъ случаѣ, убирайтесь, я не люблю присягать передъ судьями.

— Нѣтъ, вѣрьте моему слову, Томъ, васъ никуда не потащатъ.

— Такъ дайте пять фунтовъ. Я не знаю, въ чемъ ваша игра, но могу вамъ сказать еще многое о Джасперѣ.

— Ну, говорите, произнесъ Натъ Риддель, и положилъ на столъ банковый билетъ въ пять фунтовъ стерлинговъ, но придерживая его пальцемъ.

— Недъ Джасперъ былъ дезертеръ, сказалъ Букстеръ: — онъ бѣжалъ изъ 10-го гусарскаго полка, гдѣ служилъ прежде, чѣмъ поступить въ шотландскій полкъ. Это обстоятельство его ужасно мучило, потому что онъ пользовался общимъ уваженіемъ и боялся, что каждую минуту могли открыть его тайну и подвергнуть его пятидесяти ударамъ кошки, тюремному заключенію на полгода, и множеству другихъ непріятностей. Наконецъ, въ одинъ прекрасный день, онъ сознался во всемъ своему господину, капитану Форстеру, и никогда въ этомъ не раскаялся, ибо капитанъ повелъ себя въ отношеніи его настоящимъ джентельменомъ. Форстеръ тогда только что перешелъ въ штабъ адъютантомъ къ генералу сэру Ліонелю Райдеру; онъ купилъ Неду отставку, оставилъ его у себя слугой и посовѣтовалъ покончить дѣло разомъ, предавъ себя суду за дезертерство. При этомъ, онъ обѣщалъ употребить все свое вліяніе для смягченія приговора, а потомъ, по выходѣ изъ тюрьмы, взять его обратно на свою службу. Если вы зайдете въ улицу Короля въ Вестминстерѣ и спросите сержанта Джеркина, служащаго въ рекрутскомъ присутствіи, то онъ вамъ все разскажетъ, какъ Неда Джаспера судили подъ именемъ Бенсона, подъ которымъ онъ извѣстенъ былъ въ гусарахъ. Капитанъ Форстеръ, конечно, сказалъ словечко офицерамъ гусарскаго полка, стоявшаго тогда въ Альдершотѣ и Недъ отдѣлался очень легко; военный судъ приговорилъ его только къ заключенію въ Мильбанкѣ на 84 дня, безъ тѣлеснаго наказанія. Вотъ вся правда о Недѣ Джасперѣ.

— А вы знаете, въ какомъ году Джасперъ судился? спросилъ Риддель, записавъ имя сержанта Джеркина въ свою памятную книжку.

— Погодите. Капитанъ Форстеръ вышелъ изъ гвардіи лѣтомъ 1867 года. Должно быть, въ іюлѣ того же года судился Недъ.

— А что сталось съ братомъ Неда, о которомъ вы упомянули?

— Онъ умеръ отъ тифа, пока Недъ былъ еще въ полку.

Сыщикъ подалъ банковый билетъ Букстеру и спряталъ въ карманъ обѣ фотографическія карточки. Ему нечего было болѣе распрашивать своего пріятеля, и потому, простившись съ нимъ, онъ пустился бѣгомъ на станцію желѣзной дороги. Въ семь часовъ вечера онъ уже былъ въ Лондонѣ.

Полагая, что поздно въ этотъ день разыскивать сержанта Джеркина, онъ отправился въ Пимлико, въ улицу Е, гдѣ находился домъ, въ которомъ жила Маргарита Фильдъ, во время ея болѣзни. Этотъ кварталъ былъ вновь отстроенный и большая часть домовъ его была отдана подъ меблированныя комнаты, въ которыхъ помѣщались искательницы приключеній всѣхъ разрядовъ. Хозяева новыхъ домовъ любятъ подобныхъ жилицъ, такъ какъ онѣ платятъ исправно, не требовательны и придаютъ какой-то модный видъ обитаемой ими улицѣ. Кареты и коляски во всякое время дня и ночи стоятъ у подъѣздовъ; сосѣдній погребщикъ дѣлаетъ отличныя дѣла; парикмахеры и перчаточники тотчасъ переселяются въ такую улицу и прежде еще ихъ является касса ссудъ. Шарманщикамъ, гаерамъ и всякаго рода разнощикамъ здѣсь раздолье.

Квартирная хозяйка Маргариты походила на всѣхъ квартирныхъ хозяекъ этого квартала, которыя пускаютъ къ себѣ жить любую женщину, берутъ съ нея ужасную плату и никогда не знаютъ, откуда пріѣзжаютъ и куда уѣзжаютъ ихъ жилички. Ридделъ не могъ ничего отъ нея добиться. Какъ онъ ни хитрилъ, но она съ своимъ хладнокровнымъ спокойствіемъ ни разу не проболталась. Она не пустила его далѣе сѣней, и когда онъ намекнулъ о подкупѣ, то обидѣлась, говоря, что она честная женщина, попросила уйти и захлопнула дверь прямо на носъ. Легче заставить сфинксъ говорить, чѣмъ женщину, которая имѣетъ интересъ молчать.

Риддель жилъ въ кварталѣ св. Панкратія и отправился домой ночевать. Его хозяева, гг. Гехаци, давали ему carte blanche насчетъ его дѣйствій, но онъ даже не увѣдомилъ ихъ о возвращеніи въ Лондонъ, что онъ, впрочемъ, долженъ былъ сдѣлать по правиламъ. На слѣдующее утро онъ всталъ рано и отправился въ Даунингъ-Стритъ, гдѣ началъ ходить взадъ и впередъ подлѣ Вестминстерскаго моста вмѣстѣ съ уланскимъ капраломъ, который обѣщалъ указать ему на сержанта Джеркина, какъ только онъ явится къ исполненію своихъ обязанностей по вербовкѣ рекрутовъ. Но сержантъ очень долго не приходилъ и Риддель зашелъ въ кабачекъ съ капраломъ, котораго угостилъ джиномъ. Въ кабачкѣ толпилось множество вербовщиковъ, что доказывало, какую жажду развиваетъ съ утра ихъ ремесло. Нѣкоторыхъ изъ нихъ сопровождали изнуренные, испитые юноши, завербованные ими ночью и трудно себѣ представить что-нибудь комичнѣе страннаго контраста между сырымъ матеріаломъ арміи и ея блестящимъ украшеніемъ, между голодными, въ лохмотьяхъ поселянами, каменьщиками или поденьщиками и здоровенными, откормленными сержантами, съ золотыми галунами на груди и рукавахъ.

Просидѣвъ съ капраломъ около часа, Риддель получилъ извѣстіе, что сержантъ Джеркинъ находился въ казармахъ Св. Георга, гдѣ происходилъ медицинскій осмотръ рекрутовъ. Онъ тотчасъ отправился туда и, пройдя чрезъ колонаду Національной галлереи, постучался въ калитку. Часовой впустилъ его на лѣстницу и указалъ на дверь перваго этажа, гдѣ помѣщалось рекрутское присутствіе.

Дѣйствительно, сержантъ Джеркинъ находился тамъ; онъ караулилъ рекрутовъ, которые въ числѣ, тридцати человѣкъ и совершенно обнаженные, сидѣли на скамьяхъ передъ печью. Другіе, только что выкупавшіеся въ большомъ резервуарѣ внизу, сушились, обтирая свое тѣло рубашками и платками, за отсутствіемъ полотенецъ. Говоръ и шумъ не умолкали ни на минуту и сержантъ очень добродушно обходился съ рекрутами. Онъ держалъ въ рукахъ списокъ и, по мѣрѣ того, какъ другой сержантъ въ дверяхъ выкликалъ имена, онъ отправлялъ по полудюжинѣ обнаженныхъ кандидатовъ въ комнату доктора, который подвергалъ ихъ медицинскому осмотру. По дорогѣ съ ними встрѣчалась такая же полдюжина рекрутовъ, уже прошедшихъ чрезъ искусъ. Возвратясь въ пріемную, они одѣвались и выходили въ столовую, гдѣ дожидались атестаціи. Конечно, въ такую минуту сержантъ Джеркинъ не имѣлъ времени отвѣчать на праздные вопросы. Онъ сказалъ Ридделю, что вскорѣ будетъ къ его услугамъ, и просилъ его подождать на лѣстницѣ. Только когда послѣдній рекрутъ отправился къ доктору, онъ спряталъ списокъ въ карманъ и вышелъ къ сыщику.

— Чѣмъ могу вамъ служить, сэръ? сказалъ онъ: — у меня свободныхъ только пять минутъ, мнѣ надо идти домой и пообѣдать.

— Не отобѣдаете ли вы со мною? отвѣчалъ Риддель: — я желалъ бы поговорить съ вами объ очень важномъ дѣлѣ.

— Мнѣ все равно, гдѣ обѣдать, но мнѣ надо быть въ Вестминстерскомъ полицейскомъ судѣ въ три часа при аттестаціи моихъ людей.

— Вы успѣете, отвѣчалъ Ридделъ: — мы пойдемъ въ самую ближнюю таверну.

Въ окрестностяхъ Лейстерскаго сквэра нѣтъ недостатка въ ресторанахъ и сыщикъ съ своимъ новымъ знакомымъ, войдя въ одинъ изъ нихъ, заказалъ ростбивъ и портеръ. Сержантъ Джеркинъ повѣсилъ свой киверъ на стѣнку и сѣлъ за столъ. Это былъ блестящій экземпляръ стараго солдата. Онъ прослужилъ свои двадцать одинъ годъ, сражался во всѣхъ частяхъ свѣта и съ гордостью хвалился, что во все время своей службы былъ пьянъ только шесть разъ. Годъ тому назадъ, онъ промѣнялъ гусарскую куртку на синій мундиръ вербовщика, конечно, жаловался, что торговля рекрутами шла очень плохо и не была выгодна для семейнаго человѣка. Джеркинъ, однакоже, не жаловался на громадное количество спиртныхъ напитковъ, которые онъ поглощалъ въ интересѣ службы. У него было багровое лицо, сѣдые усы, и большіе голубые глаза. Онъ съ трудомъ говорилъ отъ одышки и какъ всѣ вербовщики, ожидалъ за каждое слово, за каждый жестъ на водку. Вы не могли съ нимъ проговорить двухъ минутъ, чтобы онъ уже не разсчитывалъ на какую-нибудь монету, и если она не являлась, то онъ, безъ всякаго зазрѣнія совѣсти, обращалъ ваше вниманіе на такую непростительную забывчивость.. Узнавъ, что его угощаетъ сыщикъ, онъ прямо сказалъ:

— Ну, сэръ, то, что я вамъ сообщу, стоитъ золотого.

— Вотъ деньги, отвѣчалъ Риддель и, вынувъ изъ кармана, положилъ на столъ золотую монету и фотографическія карточки Эдварда Джаспера, Бенсона тожь.

Обѣдъ уже былъ конченъ и служанка только что поставила на столъ горячую воду и водку.

— Да, сэръ, сказалъ сержантъ, пристально разглядѣвъ оба портрета: — я помню очень хорошо тотъ день, когда Нэдъ Бенсонъ подошелъ ко мнѣ и предалъ себя, какъ дезертеръ отъ 20-го гусарскаго полка. Я тогда еще служилъ въ 10-мъ полку, хотя исполнялъ обязанности вербовщика и въ ту минуту стоялъ близь Вестминстерскаго моста, посматривая, не попадется ли какой молодецъ. Онъ остановился передо мною, и сказалъ: «Арри, помнишь ты Неда Бенсона? Я хочу предать себя въ руки правосудія, такъ лучше ты получи за мою поимку награду въ двадцать шиллинговъ, чѣмъ кто другой.»

Сержантъ тяжело перевелъ дыханіе и глотнулъ водки.

— За ваше здоровье, сэръ! извините, не знаю, какъ васъ зовутъ. Ну, дѣло въ томъ, что мы съ Недомъ были товарищи и я зналъ отлично причину, побудившую его сдѣлаться дезертеромъ. Во всемъ былъ виноватъ вахмистръ, который, поссорившись съ нимъ изъ-за какой-то дѣвченки, сталъ его преслѣдовать самымъ жестокимъ образомъ. Бѣдный Недъ не могъ ни встать, ни лечь безъ строжайшаго выговора. Его сажали подъ арестъ болѣе десяти разъ въ мѣсяцъ за то, что дурно вычищенъ мундиръ или лошадь, а опрятнѣе и аккуратнѣе Неда у насъ не было солдата во всемъ полку. Однажды, послѣ какого-то выговора, какъ всегда несправедливаго, Недъ пришелъ ко мнѣ и, бросая свою саблю на койку, сказалъ: — «Арри, мнѣ здѣсь служить нельзя, я уйду до бѣды, а то право я его убью». Въ туже ночь онъ исчезъ и я его не видалъ до той минуты, когда, три года тому назадъ, онъ самъ отдался мнѣ въ руки, прося представить его начальству какъ дезертера.

Снова сержантъ умолкъ, выпилъ стаканъ водки и продолжалъ:

— Видя передъ собою Неда прилично одѣтаго и вспоминая, что грѣхъ, за который онъ отдавалъ себя подъ судъ, былъ совершенъ пятнадцать лѣтъ передъ тѣмъ, я пожалѣлъ его и ни за что не хотѣлъ быть предателемъ товарища. Но онъ упорно стоялъ на своемъ, говоря, что впродолженіи всѣхъ этихъ лѣтъ, онъ ни одного часа не былъ спокоенъ и согласился бы подвергнуться даже тѣлесному наказанію, чтобъ разъ на всегда быть спокойнымъ человѣкомъ. Однимъ словомъ, дѣло кончилось тѣмъ, что мы вмѣстѣ поѣхали въ Альдершотъ и я его сдалъ начальству. Спустя три недѣли, онъ судился въ военномъ судѣ, и офицеръ, у котораго онъ служилъ деньщикомъ, такъ хлопоталъ, что его хотѣли оправдать, но чистосердечное признаніе помѣшало и онъ былъ приговоренъ къ трехмѣсячному тюремному заключенію безъ кошки и клейма. Вотъ все, что я знаю о Недѣ Бенсонѣ, сэръ, и признаюсь меня очень удивитъ, если онъ попался въ чемъ нибудь дурномъ.

— Вы говорите, что прошло три недѣли между арестомъ Бенсона и его судомъ; не помните ли вы въ какомъ мѣсяцѣ это было? спросилъ сыщикъ.

— Въ іюлѣ 1867 г. отвѣчалъ сержантъ: — онъ судился въ августѣ и, вѣроятно, вышелъ изъ тюрьмы въ ноябрѣ.

— Не помните ли вы, что говорилъ вамъ Бенсонъ о своемъ господинѣ? продолжалъ сыщикъ, понижая голосъ: — не упоминалъ ли онъ, кто его замѣнитъ во время ареста въ качествѣ деньщика?

— Нѣтъ, произнесъ сержантъ, подумавъ немного и вынимая изо рта трубку: — мы не были одни въ вагонѣ на желѣзной дорогѣ и онъ не говорилъ о своихъ дѣлахъ. Разсказывали потомъ, что Недъ служилъ въ другихъ полкахъ, подъ чужимъ именемъ и велъ себя тамъ отлично, но на судѣ объ этомъ не было сказано ни слова. Я знаю только одно, что на другой день послѣ его ареста, пока я былъ еще въ Альдершотѣ, явился къ нему какой-то французикъ и принесъ вещи и бѣлье.

— Французикъ? Вы увѣрены, что это былъ французикъ?

— Совершенно увѣренъ, онъ картавилъ какъ французики, которыхъ я видалъ въ Крыму. Онъ былъ такой каратышка, точно котъ въ сапогахъ.

Сыщикъ записалъ все это въ своей памятной книжкѣ. Французикъ, о которомъ говорилъ сержантъ, былъ, конечно, не кто иной, какъ Роберъ Дюбуа, и такимъ образомъ цѣпь уликъ противъ Форстера была вполнѣ закончена и не отсутствовало ни одного звена.

Простившись съ своимъ новымъ пріятелемъ, Недъ Риддель поспѣшно возвратился домой, захватилъ сак-вояжъ и поскакалъ на желѣзную дорогу, гдѣ взялъ билетъ прямо въ Эдинбургъ.

XVIII.

Спустя три дня, сыщикъ былъ уже снова въ Истширѣ. Прибывъ въ Толминстеръ немного передъ сумерками, онъ направился за городъ, поднявъ воротникъ, чтобы его никто не призналъ и старательно минуя тюрьму. Дойдя до перекрестка двухъ большихъ дорогъ въ Горсмуръ и Фердэль, онъ избралъ послѣднюю. Онъ шелъ скоро и рѣшительно, какъ человѣкъ, знавшій, что дѣлаетъ и зачѣмъ идетъ. Уже стемнѣло, когда онъ позвонилъ на парадномъ крыльцѣ Фердэльскаго замка.

— Дома полковникъ Форстеръ? спросилъ онъ у отворившаго дверь дворецкаго.

— Сейчасъ узнаю, сэръ, отвѣчалъ старикъ: — не угодно ли вамъ дать свою карточку.

Вмѣсто карточки, сыщикъ просилъ передать Форстеру запечатанный конвертъ и, черезъ нѣсколько минутъ, его провели въ роскошную комнату, служившую кабинетомъ полковника во время его пребыванія въ Фердэлѣ. Лежавшая на столѣ карта Франціи, истыканная булавками, для обозначенія позиціи враждебныхъ армій, и валявшіяся повсюду военныя и научныя книги доказывали, что обитатель этой комнаты не былъ только легкомысленный свѣтскій франтъ. Сыщикъ успѣлъ все это замѣтить, такъ какъ ему пришлось ждать около двадцати минутъ.

Наконецъ, дверь отворилась и на порогѣ показался полковникъ Форстеръ во фракѣ. Онъ былъ очень красивъ и полонъ гордаго достоинства. Церемонно поклонившись сыщику, онъ быстро оглянулъ его съ головы до ногъ и знакомъ попросилъ сѣсть. Недъ Риддель повиновался, а когда Форстеръ остановился передъ нимъ, онъ сказалъ не безъ нѣкотораго смущенія:

— Полковникъ Форстеръ, я сыщикъ и мнѣ поручено собрать улики, доказывающія ваши интимныя отношенія съ Маргаритой Фильдъ.

— Одинъ вопросъ: кто вамъ это поручилъ? перебилъ его полковникъ, почти не измѣняясь въ лицѣ и совершенно спокойно, хотя разразившійся надъ нимъ ударъ былъ неожиданнѣе пистолетнаго выстрѣла.

— Мистеръ Кристи, пасторъ Толминстерской тюрьмы.

— Такъ вы дѣйствуете не по предписанію полиціи?

— Нѣтъ, я произвожу дознаніе частнымъ образомъ.

— Продолжайте, сказалъ Форстеръ, усаживаясь въ кресло.

— И такъ, сэръ, я только что вернулся изъ Шотландіи. Я такъ же навелъ справки въ Лондонѣ и могу доказать, что большая часть вашихъ показаній подъ присягой въ дѣлѣ Маргариты Фильдъ… извините… ложны. Женились ли вы на подсудимой, я признаюсь, не знаю, но достовѣрно, что вы путешествовали съ нею осенью 1867 года въ сопровожденіи капитана Кристи и французскаго камердинера, по имени Дюбуа. Одинаково достовѣрно, что вашъ слуга. Эдвардъ Джасперъ, показавшій подъ присягой, что былъ съ вами въ это время за границей, совершилъ клятвопреступленіе; у меня есть доказательства, что онъ тогда подъ именемъ Бенсона сидѣлъ въ тюрьмѣ по приговору военнаго суда за дезертерство.

Форстеръ не дрогнулъ. Ни одинъ мускулъ у него не пошевельнулся. Сыщикъ остановился и ждалъ, что онъ скажетъ. Онъ молчалъ. Сыщику стало неловко. Онъ рѣшительно не привыкъ имѣть дѣло съ свѣтскими людьми.

— Ну, полковникъ, продолжалъ онъ: — я не хочу вовлечь васъ въ бѣду. Я знаю, что вы джентельмэнъ, всѣ отзываются объ васъ съ лучшей стороны и, вѣроятно, женщина, вовлекшая васъ въ эту непріятную исторію принадлежитъ къ тому разряду женщинъ, которыя заводятъ связь съ офицерами, а потомъ поднимаютъ шумъ на весь міръ. Если вы мнѣ хорошо заплатите, я буду держать языкъ за зубами и представлю мистеру Кристи такой отчетъ о своемъ дознаніи, что онъ навсегда откажется отъ подозрѣній противъ васъ. Но будемъ играть съ открытыми картами, сэръ. Я бѣдный человѣкъ и не могу пропустить случая обогатиться. Я прежде служилъ сыщикомъ въ полиціи, а теперь въ частной конторѣ, которая мнѣ даетъ много работы и дурно платитъ. Я уже давно хочу устроить свою контору. Если вы мнѣ дадите чекъ въ тысячу фунтовъ, то я въ этомъ дѣлѣ буду исполнять всѣ ваши приказанія.

Наступило минутное молчаніе.

— Съ чего вы взяли, что я пойду на такую сдѣлку, мистеръ Риддель? спросилъ Филиппъ Форстеръ съ удивительнымъ спокойствіемъ.

— Потому что иначе вы погибли, отвѣчалъ сыщикъ рѣзко.

— Я желалъ бы, чтобъ вы это доказали, произнесъ полковникъ, не думая оскорбить Ридделя, а, повидимому, выражая только простое любопытство.

— Ну, сэръ, я долженъ получить отъ васъ рѣшительный отвѣтъ прежде, чѣмъ уйду изъ этой комнаты, сказалъ сыщикъ, возвышая голосъ, и глаза его заблестѣли при видѣ, что его сила подвергалась сомнѣнію. — Не сердитесь на меня, но вы поступили такъ нелѣпо, какъ всегда поступаютъ джентльмэны, взявшись за нечистое дѣло. Вы надѣетесь на свою добрую славу и умъ, вы полагаете, что если женщина не имѣетъ ни друзей, ни: денегъ, то никто не повѣритъ ея словамъ. Но если противъ васъ начнетъ дѣйствовать такой человѣкъ, какъ мистеръ Кристи съ деньгами, съ не меньшей, чѣмъ у васъ, репутаціей, то что станется съ вами? Помните, полковникъ, что я не обѣщаю спасти васъ отъ всякихъ непріятностей, но я могу совершенно сбить съ толку пастора и сдѣлать его для васъ неопаснымъ. Во всякомъ случаѣ, я на вашемъ мѣстѣ не успокоился бы до тѣхъ поръ, пока не упекъ бы надолго эту женщину въ Бриктонскую тюрьму по судебному приговору за покушеніе на убійство Мисъ Грэамъ, или подкупилъ бы ее молчать. Кромѣ того, я удалилъ бы куда-нибудь вашего слугу, Эдварда Джаспера, потому что вы совершенно пропадете, если его подвергнутъ перекрестному допросу на судѣ.

— Гдѣ вы достали свѣденія о моемъ слугѣ? спросилъ Форстеръ, не сморгнувъ.

— Это не тайна, я добылъ ихъ за деньги, отвѣчалъ сыщикъ и въ нѣсколькихъ словахъ передалъ свои разговоры съ Томасомъ Букстеромъ и сержантомъ Джеркинымъ. — Въ вашу пользу служитъ только одно: ваша популярность въ гвардіи, прибавилъ онъ; напримѣръ Букстеръ скорѣе дастъ вырвать у себя всѣ зубы, чѣмъ явится свидѣтелемъ противъ васъ, но на этихъ людей нельзя полагаться и большое для васъ счастье, что показаніе Эдварда Джаспера напечатано въ Лондонскихъ газетахъ только въ извлеченіи, а потому его друзья не могли узнать, что онъ оказался лжесвидѣтелемъ. Но позвольте мнѣ еще разъ посовѣтовать вамъ отправить этого человѣка куда-нибудь подальше до окончанія суда надъ Маргаритой Фильдъ, потому что если онъ не явится свидѣтелемъ, то никто не будетъ въ состояніе доказать его тожественность съ Недомъ Бенсономъ. И точно такъ, ради своей безопасности, смотрите въ оба за мистеромъ Кристи — это опасный человѣкъ. Не каждый день видишь пастора, который собираетъ позорящія улики противъ своего собственнаго брата.

Полковникъ Форстеръ откинулся на спинку кресла и положилъ руки на колѣни. Брильянтовыя запонки на маншетахъ и большой парстень на одномъ изъ пальцевъ лѣвой руки бросились въ глаза сыщика.

— Люди, покупающіе молчаніе такихъ джентльмэновъ, какъ вы, мистеръ Риддель, всегда раскаиваются въ своей слабости, сказалъ онъ. — Полагая, что вы можете вырвать угрозами большія суммы, вы перестаете работать и каждый разъ, когда вамъ понадобятся деньги, прибѣгаете къ насильственному вымогательству.

— Я думалъ, что вы умнѣе, сэръ, отвѣчалъ сыщикъ, качая головой: — подумайте только серьёзно, и вы поймете, что у меня не останется въ рукахъ никакой заручки. Когда это дѣло будетъ кончено, то я, угрожая вамъ, буду только подвергать себя опасности. Противъ меня будутъ громко говорить письменные отчеты о моихъ дѣйствіяхъ, которые я пошлю пастору, а они достаточная улика, чтобъ сослать меня на каторгу. Къ тому же, я хочу открыть свое частное агентство и, конечно, мнѣ выгоднѣе имѣть васъ покровителемъ, чѣмъ врагомъ. Я надѣюсь, что вы меня рекомендуете своимъ друзьямъ и даю клятву, что буду вѣрно служить имъ.

Полковникъ Форстеръ былъ человѣкъ дѣйствія. Онъ только длилъ бесѣду съ сыщикомъ, чтобъ имѣть время обдумать и рѣшитъ, что дѣлать. Онъ понималъ, что находился въ рукахъ этого человѣка и что бороться съ нимъ было немыслимо. Ему предстояло выбрать одно изъ двухъ: или отдать сыщику тысячу фунтовъ и войти съ нимъ въ союзъ, или сознаться во всемъ мистеру Грэаму, надѣясь на его великодушіе. Но было ли вѣроятно, чтобъ человѣкъ закала мистера Грэама взглянулъ на шотландскій бракъ тѣми же глазами, какъ онъ, и отдалъ бы свою дочь человѣку, который уже былъ женатъ фактически, если не юридически? Филиппъ Форстеръ столько лгалъ и обманывалъ, что не могъ выйти изъ этого постыднаго дѣла съ незапятнанной честью. Онъ ясно видѣлъ, что зашелъ слишкомъ далеко для отступленія. Очевидно, его ожидала или вѣрная погибель, или возможная безнаказанность. Вполнѣ сознавая это, онъ согласился на сдѣлку, предложенную сыщикомъ.

Но и тутъ онъ сохранилъ свое достоинство. Онъ не призналъ открыто взведенныхъ на него сыщикомъ обвиненій и не унизился до фамильярнаго съ нимъ обращенія. Онъ просто бросилъ на него одинъ изъ тѣхъ взглядовъ, которыми удостаиваютъ дипломаты низкихъ шпіоновъ, находящихся на ихъ службѣ, но Натъ Риддель тотчасъ понялъ, что этотъ взглядъ былъ крѣпче всякаго залога.

— А теперь скажите мнѣ, какіе отчеты о своихъ дѣйствіяхъ вы намѣрены послать пастору? сказалъ Форстеръ, вставая и потирая руки передъ каминомъ, словно ему вдругъ стало холодно.

Сыщикъ осторожно оглядѣлъ всю комнату, какъ бы сомнѣваясь, не вошелъ ли кто незамѣтно, и потомъ вынулъ изъ памятной книжки листъ налинованной бумаги.

— Вотъ посмотрите, сэръ, произнесъ онъ шепотомъ: — это страница изъ книги путешественниковъ въ Рандольфской гостинницѣ, гдѣ вы, капитанъ Кристи и эта женщина жили двѣ недѣли. Гостинница перешла въ другія руки съ 1867 г. и никто тамъ не признаетъ васъ. Но если и вздумаютъ дѣлать дознаніе въ этой гостинницѣ, то всѣ слѣды вашего пребыванія уничтожены; я вырвалъ этотъ листъ изъ книги такъ, что никто не видалъ.

— Увѣрены ли вы, что дѣйствительно никто этого не замѣтилъ? спросилъ Форстеръ, развертывая бумагу.

— Совершенно увѣренъ и никому не войдетъ въ голову подозрѣвать меня, отвѣчалъ сыщикъ: — я не упоминалъ въ гостинницѣ даже имени капитана Фильда, чтобъ въ послѣдствіи они не могли припомнить моихъ разспросовъ. Я остановился въ Рандольфѣ и, передъ обѣдомъ зайдя въ буфетъ, спросилъ, не останавливался тамъ въ прошедшемъ году мистеръ Джонъ Дугласъ, котораго я розыскивалъ по дѣлу объ открывшемся наслѣдствѣ. Приказчица дозволила мнѣ просмотрѣть старыя книги, валявшіяся на полкахъ, и такъ какъ я ей далъ за это пять шиллинговъ, то она меня не торопила, а я, воспользовавшись минутой, когда она вышла изъ буфета для какихъ-то распоряженій, аккуратно вырвалъ листъ изъ книги. Я сдѣлалъ бы тоже и въ гостинницѣ Альбани въ Б., гдѣ, полагаю, произошла ваша такъ называемая свадьба, но тамъ въ книгахъ только записано: — «капитанъ Фильдъ съ компаніей» и къ тому же вы оставались тамъ только одну ночь и никто изъ прислуги васъ, конечно, не признаетъ.

Форстеръ разорвалъ роковую страницу и бросилъ въ каминъ. Тогда сыщикъ, снова осмотрѣвшись по сторонамъ, вынулъ изъ кармана фотографическую карточку адъютанта Добсона, походившаго немного на Форстера.

— Выслушайте меня, сэръ, внимательно, сказалъ онъ, видимо наслаждаясь своей хитростью: — этотъ господинъ такъ походитъ на васъ, что его карточку можно выдать за вашу. Я вчера ночевалъ въ Ньюкзстлѣ, въ одной маленькой гостинницѣ Колоколъ, гдѣ останавливались и вы. Я взялъ нарочно лучшій нумеръ, именно № 5, полагая, что вы съ мистрисъ Фильдъ его занимали. Сегодня утромъ, расплачиваясь съ хозяйкой, я показалъ ей эту карточку и сказалъ, что нашелъ ее въ нумерѣ, за зеркаломъ. «Этотъ господинъ ужасно походитъ на моего стараго пріятеля, капитана Фильда», прибавилъ я. «О, сэръ, это дѣйствительно капитанъ Фильдъ, отвѣчала она: — онъ останавливался здѣсь три года тому назадъ съ женою». Я попросилъ у нея позволенія взять эту карточку, и вы можете быть увѣрены, что если мистеръ Кристи когда-нибудь пошлетъ ее въ Колоколъ, то хозяйка повторитъ, что это капитанъ Фильдъ. Но этого мало, я снялъ съ лѣвой стороны карточки адресъ Лондонскаго фотографа въ Вашингтонѣ. Онъ мнѣ многимъ обязанъ и сдѣлаетъ все, что я ему велѣлъ, слѣдовательно, на вопросъ, чей это портретъ онъ поклянется, что капитана Фильда.

Бесѣда Форстера съ сыщикамъ уже продолжалась съ полтора часа, какъ раздался звонокъ къ обѣду.

Полковникъ Форстеръ всталъ; подошелъ къ письменному столу и, написавъ чекъ въ тысячу фунтовъ, подалъ его сыщику.

— Я выставилъ срокъ платежа черезъ двѣ недѣли, сказалъ онъ: къ тому времени я надѣюсь, вы покончите дѣло съ пасторомъ.

— Непремѣнно, сэръ, отвѣчалъ Риддель, пряча чекъ въ свой бумажникъ: — очень вамъ благодаренъ. Добраго вечера.

— Добраго вечера, отвѣчалъ Форстеръ сухо.

XIX.

Когда Натъ Риддель вышелъ изъ Фердэльскаго замка, моросилъ дождь и паркъ, въ сравненіи съ блестяще-освѣщенными сѣнями, казался чернымъ подземельемъ. Было уже семь часовъ, а Лондонскій поѣздъ отходилъ четверть девятаго съ Толминстерской станціи, отстоявшей отъ Фердэля въ четырехъ миляхъ, такъ что сыщику надо было торопиться. Онъ ничего не ѣлъ съ часа, и очень усталъ, а потому скорѣе желалъ бы спокойно пообѣдать и переночевать въ Толминстерѣ, чѣмъ предпринять новое путешествіе; но это было рисковано, такъ какъ Майкль считалъ его въ Шотландіи. Ему необходимо было отправиться немедленно на сѣверъ съ первымъ поѣздомъ на слѣдующее утро и послать по почтѣ пастору, какъ было уговорено, письменныя донесенія.

Ошибочно было бы предположить, что Натъ Риддель чувствовалъ какіе-нибудь укоры совѣсти по случаю двойной игры, которую онъ велъ. Напротивъ, сыщики, какъ и дипломаты, находятъ особое удовольствіе въ тонкой, хитрой игрѣ и самолюбію ихъ всего болѣе льститъ сознаніе, что они тайно служатъ не тому господину, которому обязаны служить оффиціально. Вѣчно обманывать, быть за панибрата съ преступниками, изучать общество съ самой его неказистой стороны и, несмотря на все это, оставаться честнымъ и благороднымъ — удается не многимъ. Натъ Риддель часто бралъ отступного съ мелкихъ негодяевъ, попадавшихъ въ его руки, но теперь въ первые ему удалось сорвать крупный кушъ съ крупнаго злодѣя, и онъ торжествовалъ.

Онъ жаждалъ добиться порядочнаго положенія въ свѣтѣ. Онъ мечталъ сидѣть въ красивой комнатѣ, за конторкой краснаго дерева, имѣть текущій счетъ въ банкѣ, ѣздить по вечерамъ обѣдать на дачу, гдѣ его ждала бы жена въ шелковомъ платьѣ, пить дорогой хересъ и по воскресеньямъ красоваться въ церкви на своей отдѣльной скамьѣ. Еслибы онъ только могъ сколотить маленькій капиталъ, онъ тотчасъ основалъ бы контору частнаго агенства, которое пользовалось бы покровительствомъ аристократіи и составило бы себѣ славу быстро и скромно обдѣлывать бракоразводныя дѣла. Онъ хорошо зналъ, какую важную роль играютъ въ современной общественной системѣ частные сыщики и какія они зарабатываютъ деньги.

Шлепая по грязи въ Фердэльскомъ паркѣ и ежеминутно ощупывая въ карманѣ чекъ Форстера, Натъ Риддель мысленно строилъ воздушные замки. Онъ въ лихорадочномъ волненія говорилъ громко самъ съ собою и отъ времени до времени не могъ не вспомнить съ восторженнымъ удивленіемъ о хладнокровіи Форстера, который, поддавшись соблазну, все-таки обходился съ нимъ свысока.

— Проклятый негодяй! бормоталъ онъ сквозь зубы: — но я желалъ бы имѣть такой мѣдный лобъ, такія манеры. Какъ гордо и хладнокровно бросилъ онъ мнѣ тысячу фунтовъ; жаль, что я не спросилъ двѣ тысячи.

Выйдя изъ парка на большую дорогу, онъ вздумалъ пойти по кратчайшему пути черезъ поле, попалъ въ канаву, потомъ наткнулся на изгородь, а вѣтромъ у него снесло шляпу и выбило изъ рукъ зонтикъ.

— Проклятая страна! воскликнулъ онъ: — что ни говорите, а нѣтъ лучше страны на свѣтѣ, какъ Оксфордская улица.

Вдругъ вдали показался огонекъ и онъ направился къ нему, безсознательно удаляясь отъ Толминстера, вмѣсто того, чтобы приближаться къ нему. Вскорѣ, поднявшись на возвышеніе, онъ очутился передъ кузницей, въ которой работало два кузнеца. Красноватый свѣтъ горна ярко освѣщалъ дорогу, а у дверей стояла таратайка съ сѣрой лошадью. Въ ту самую минуту, какъ Натъ Риддель подошелъ къ кузницѣ, изъ нея вышелъ поселянинъ, вскочилъ въ таратайку и быстро погналъ лошадь.

— Это вѣроятно, кузница, гдѣ случилось несчастіе съ миссъ Грэамъ, пробормоталъ Риддель и рѣшился войти, чтобъ узнать ближайшую дорогу въ городъ.

Онъ только что хотѣлъ выступить изъ мрака въ освѣщенное передъ дверью пространство, какъ до него долетѣли слова кузнецовъ, которыя его заставили отскочить въ сторону и навострить уши. На дорогѣ никого не было и онъ, тихонько вставъ за отворенную половинку двери, сталъ прислушиваться къ разговору кузнецовъ, которые очень громко говорили, чтобы заглушить стукъ молота и ревъ мѣховъ.

— Послушайте, Биль, если у васъ есть что на душѣ, то вы лучше скажите, говорилъ одинъ изъ нихъ, очевидно, хозяинъ, приводившій въ движеніе мѣхи и направлявшій струю воздуха на раскаленную до бѣла подкову на наковальнѣ.

— У меня нѣтъ ничего на душѣ, отвѣчалъ другой, ударяя молотомъ по подковѣ: — я только хочу ѣхать въ Америку — вотъ и все.

— Какъ же можете вы ѣхать въ Америку до суда этой женщины? Вы должны быть свидѣтелемъ.

— Чортъ бы ее побралъ. У меня есть случай отправиться съ братомъ въ Калифорнію, и я отправлюсь.

— А кто заплатитъ за путешествіе? Вы, Биль Скаддингъ, не много отложили денегъ на черный день. Ужь не полковникъ ли Форстеръ вамъ поможетъ? Вы что съ нимъ долго вчера толковали?

— Кому какое дѣло, гдѣ я беру деньги. Я честно у васъ работалъ, Мардльсъ, и съ васъ этого довольно.

Говоря это, Биль Скаддингъ почти съ угрожающимъ жестомъ махнулъ молотомъ и бросилъ его въ уголъ, говоря, что пора идти домой. Хозяинъ остановилъ мѣхъ, засыпалъ огонь лопаткой золы и, подойдя къ своему работнику, сказалъ ему почти на ухо:

— Послушайте, Биль, я сегодня утромъ бесѣдовалъ съ Господомъ и сказалъ ему: — «Господи, я думаю, что мой работникъ Биль солгалъ насчетъ молодой женщины, сидящей въ Толминстерской тюрьмѣ»; а Господь отвѣчалъ мнѣ чрезъ посредство моей совѣсти: «Да, онъ солгалъ».

— Бросьте эти разговоры, хозяинъ, отвѣчалъ нетерпѣливо Биль: — я не нуждаюсь въ проповѣдяхъ.

— Нѣтъ, вы, кажется, очень въ нихъ нуждаетесь, продолжалъ старикъ: — и Господь приказалъ мнѣ сказать вамъ, что Его око слѣдитъ за вами и вы въ этомъ вскорѣ убѣдитесь, если не свернете съ пути нечестія и не сотворите блага.

— Все это вздоръ, пустая болтовня. Я ухожу въ кабачекъ.

— Прощайте, но помните слова Господни. Вы, Биль, совсѣмъ измѣнились съ того дня, какъ ослѣпла миссъ Грэамъ и какъ это видѣли только вы и Господь. Вы стали скучать, и начали пить болѣе чѣмъ на все ваше жалованье. Я слѣдилъ за вами и примѣчалъ, что вы говорите то одно, то другое людямъ, которые приходятъ сюда изъ любопытства. Вы отъ страха хотите ѣхать въ Америку; но Господь послѣдуетъ за вами и, въ концѣ концовъ, страшно покараетъ васъ.

— Я говорю вамъ, что эта женщина нарочно ослѣпила миссъ Грэамъ, я повторялъ это не разъ, и если вы не вѣрите, такъ чортъ съ вами! злобно воскликнулъ Биль и вышелъ на большую дорогу, оглашая воздухъ громкими ругательствами.

Старикъ Мардльсъ покачалъ головой и задумчиво посмотрѣлъ вслѣдъ за удалявшейся во мракѣ фигурой Биля Скаддинга. Потомъ, онъ сталъ затворять двери и, выйдя на дорогу съ желѣзнымъ засовомъ, вздрогнулъ, увидавъ Ната Ридделя, который какъ будто выскочилъ изъ земли. Сыщикъ объяснилъ, что онъ сбился съ пути и желалъ достигнуть Толминстера къ восьми часамъ.

— Жаль, что вы опоздали на пять минутъ, сказалъ старикъ: — фермеръ Критъ подвезъ бы васъ въ своей таратайкѣ. Но идите все прямо.

— Въ этой кузницѣ случилось несчастье съ миссъ Грэамъ? спросилъ Риддель, какъ бы изъ пустого любопытства, собираясь идти далѣе.

— Да, сэръ. Многіе господа приходили сюда, но въ кузницѣ смотрѣть нечего. Впрочемъ, если вы хотите ее посмотрѣть, то заходите лучше днемъ, когда здѣсь мой работникъ Биль. Онъ вамъ все разскажетъ.

— Благодарю васъ. Доброй ночи.

— Доброй ночи, сэръ. Поторопитесь, если хотите поспѣть къ поѣзду.

Сыщикъ пустился почти бѣгомъ по грязной, мокрой дорогѣ и спустилъ зонтикъ, чтобъ идти скорѣе. Изъ словъ кузнецовъ онъ ясно заключилъ, что Биль Скаддингъ зналъ объ исторіи въ кузницѣ болѣе, чѣмъ разсказывалъ, а потому Форстеръ, купивъ его молчаніе, считалъ еще болѣе безопаснымъ отправить его куда-нибудь подалѣе. Быть можетъ, Биль подслушалъ разговоръ полковника съ Маргаритой Фильдъ объ ихъ прежнихъ отношеніяхъ. Черезъ нѣсколько минутъ, сыщикъ прошелъ мимо маленькаго кабачка, въ дверяхъ котораго Биль Скаддингъ отряхивался отъ дождя. Онъ замѣтилъ его грубое, отталкивающее лицо и ту манеру завсегдатая, съ которой онъ вошелъ въ кабачекъ, что было дурной примѣтой. Пьяницѣ поселянину никогда нельзя вѣрить на слово.

Продолжая свой путь, Риддель началъ обдумывать, какую опасность могъ ему представить тотъ фактъ, что тайна Форстера находилась въ рукахъ столькихъ. Правда, тысяча фунтовъ находились у него въ карманѣ, но обнаруженіе всей этой исторіи могло заставить его искать спасенія въ бѣгствѣ, какъ участника въ обманѣ, а этого ему никакъ не хотѣлось. Обязавшись служить Форстеру, онъ сознавалъ, что его личный интересъ требовалъ быстраго успѣха полковнику, и потому онъ тотчасъ сталъ придумывать планъ, какъ бы болѣе и болѣе запутать Маргариту Фильдъ въ разставленныя сѣти.

Онъ былъ уже теперь въ виду Толминстера, надъ которымъ, какъ надъ всѣми городами, освѣщенными газомъ, стояло розоватое облако. Было восемь часовъ, а ему оставалось до станціи еще двѣ мили; но онъ не унывалъ, разсчитывая на обычную неаккуратность желѣзныхъ дорогъ. Дѣйствительно, войдя въ вокзалъ, онъ узналъ, что поѣздъ запоздалъ.

— На линіи туманъ, объяснилъ ему сторожъ, которому онъ отдалъ свой мѣшокъ и сунулъ въ руку шиллингъ: — поѣздъ еще не пришелъ на сосѣднюю станцію Зальклей. Нѣтъ сигнала.

— Такъ я успѣю поѣсть? спроситъ Риддель, изнемогая отъ голода и усталости.

— Конечно, сэръ; вамъ придется подождать десять минутъ, а если поѣздъ еще опоздаетъ, то вы не пріѣдете въ Лондонъ ранѣе половины двѣнадцатаго, потому что вамъ придется еще ждать на блэкбриджскомъ соединеніи, пока пройдетъ экстренный поѣздъ.

— Какъ далеко до Блэкбриджа? спросилъ сыщикъ, которому хотѣлось какъ можно скорѣе достигнуть Лондона.

— Восемнадцать миль. Если вы попадете въ Блэкбриджъ до девяти часовъ, то хорошо; экстренный поѣздъ тамъ будетъ только въ четверть десятаго, но если нѣтъ, то вамъ придется обождать и вы потеряете цѣлый часъ.

На платформѣ ходило взадъ и впередъ нѣсколько пассажировъ, громко жаловавшихся на туманъ, словно въ этомъ была виновна желѣзнодорожная компанія. Натъ Риддель вошелъ въ буфетъ, выпилъ стаканъ хереса и взялъ два бутерброда, но, не желая быть замѣченнымъ, вышелъ изъ вокзала и усѣлся на скамейкѣ въ уголку. Черезъ нѣсколько минутъ, къ нему подошла женщина, очень бѣдно одѣтая, съ ребенкомъ.

— Христа ради, добрый джентльмэнъ, сказала она жалобнымъ голосомъ: — дайте мнѣ денегъ на билетъ въ Лондонъ.

Риддель, ротъ котораго былъ полонъ, махнулъ ей рукой, чтобъ она отошла.

— Клянусь небомъ, сэръ, что я прошу не на водку, продолжала женщина: — вы кажетесь добрымъ человѣкомъ, я вамъ скажу правду. Я только-что высидѣла мѣсяцъ въ тюрьмѣ. Меня выпустили сегодня утромъ, дали шиллингъ, но этого не довольно, чтобъ добраться съ ребенкомъ до Лондона. Тамъ у меня есть друзья, которые найдутъ мнѣ мѣсто, но въ этомъ городѣ я не знаю никого и мнѣ негдѣ переночевать.

— За что вы сидѣли въ тюрьмѣ? спросилъ Риддель.

— За отца этого ребенка. Онъ не хочетъ его содержать. Онъ почтенный лавочникъ и я у него была въ домѣ служанкой. Но когда онъ не хотѣлъ признать ребенка и отказался выдавать мнѣ денегъ на его содержаніе, то я разбила окна въ его магазинѣ и меня присудили на мѣсяцъ въ тюрьму.

— А теперь вы хотите отправиться въ Лондонъ и снова перебить у него окна?

— Нѣтъ, сэръ, отвѣчала съ жаромъ женщина: — онъ живетъ въ Толминстерѣ и я хочу отсюда уѣхать, чтобъ не имѣть болѣе соблазна. Я пріѣхала нарочно изъ Лондона, чтобъ видѣться съ нимъ и это мнѣ дорого стоило. Меня зовутъ Мери Дашъ и вы можете спросить у мистрисъ Бэли, смотрительницы женскаго отдѣленія тюрьмы, хорошо ли я вела себя.

— Вы, однако, кажетесь пьяной, замѣтилъ Риддель, но всетаки сунулъ руку въ карманъ.

Сыщики всѣхъ болѣе сочувствуютъ арестантамъ и къ тому же Риддель началъ въ этотъ день такую крупную игру, что, подобно всѣмъ игрокамъ, хотѣлъ, за счастье, помочь кому-нибудь. Онъ далъ золотой женщинѣ, которая стала громко благословлять его, но онъ поспѣшно остановилъ ее, совѣтуя скорѣе взять билетъ. Въ эту минуту, въ телеграфномъ отдѣленіи зазвонилъ сигнальный колоколъ и сторожъ махнулъ Ридделю въ знакъ того, что поѣздъ приближается.

Дѣйствительно, черезъ минуту показались два громадные глаза дымящагося чудовища и паровозъ остановился. Машинистъ громко жаловался, что онъ и кочегаръ дежурили шестнадцать часовъ, и страшно хотѣли ужинать. Сыщикъ поспѣшно вскочилъ въ вагонъ третьяго класса и за нимъ послѣдовала Мери Дашъ съ ребенкомъ. Сторожъ, затворяя дверцу, сказалъ Ридделю:

— Машинистъ прибавитъ паровъ, сэръ, и вы во-время попадете въ Блэкбриджъ.

— Готово! воскликнулъ станціонный смотритель и свистнулъ въ свой свистокъ.

Машина отвѣчала ему и поѣздъ двинулся.

Въ восемнадцать минутъ надо было сдѣлать восемнадцать миль, а машина находилась въ управленіи двухъ уставшихъ и голодныхъ людей! Неудивительно, что пассажиры нашли, что поѣздъ несся очень быстро и что вагоны странно покачивались. Вмѣстѣ съ Натомъ Ридделемъ сидѣли въ вагонѣ женщина съ груднымъ ребенкомъ, ея мужъ, работникъ съ трехлѣтнимъ мальчикомъ на колѣняхъ, старуха съ корзинкой, изъ которой торчала бутылка, служанка въ праздничной одеждѣ и молодой пасторъ, державшій въ рукахъ ошейникъ и цѣпь, но безъ собаки. Всѣ они, кромѣ старухи, казалось, были очень довольны быстротою ѣзды и служанка со смѣхомъ объясняла работнику, что гораздо пріятнѣе такъ летѣть, чѣмъ плестись шагъ за шагомъ среди тумана. Мери Дашъ молчала, держа своего ребенка на колѣняхъ у самаго окна. Легкая мгла скрывала всѣ окрестности, такъ что ничего не было видно. Огни въ хижинахъ сверкали, какъ звѣзды, рѣки на мгновеніе показывались подъ мостами и столь же быстро исчезали, деревья и телеграфные столбы бѣжали по обѣ стороны, какъ солдаты разбитой на голову арміи. Вагонъ такъ качало со стороны на сторону, что пассажиры со смѣхомъ толкали другъ друга.

— Наша чугунная лошадь понесла, говорилъ работникъ своему сыну.

— Господи, помилуй! Ужь это слишкомъ скоро! воскликнула, наконецъ, старуха съ бутылкой: — о… что это?

Пока она говорила, ее и сосѣда отбросило въ противоположныя стороны, а Натъ Риддель очутился среди нихъ! Всѣ языки прильнули къ гортани отъ ужаса, матери прижали къ себѣ дѣтей; фонарь вспыхнулъ сильнѣе и погасъ. Вагонъ дернуло въ сторону, потомъ впередъ и, наконецъ, осадило назадъ съ страшнымъ трескомъ. Пассажиры попадали въ кучу, стекла зазвенѣли, потолокъ и стѣнки вагона подались и, среди мрака ночи, раздирающіе вопли огласили воздухъ.

XX.

Поѣздъ сошелъ съ рельсовъ и ударился объ устои моста; три ближайшихъ къ тендеру вагона сломало въ дребезги, паровикъ лопнулъ, застилая красными углями и заливая кипяткомъ груды обломковъ. Но это еще было не все; въ то самое время, какъ оставшіеся въ живыхъ пассажиры съ трудомъ выползали изъ подъ обломковъ или въ темнотѣ отыскивали своихъ друзей, стоны которыхъ сводили ихъ съ ума, экстренный поѣздъ, неостанавливаемый никакими сигналами, налетѣлъ со скоростью пятидесяти миль въ часъ и никакое перо не въ состояніи описать происшедшей сцены. Самая ярая аттака кавалерійскимъ эскадрономъ пѣхотнаго карэ не можетъ сравниться съ столкновеніемъ двухъ поѣздовъ, и только слѣпая случайность иногда умаляетъ ужасныя послѣдствія подобныхъ катастрофъ.

Вскорѣ на сосѣднихъ поляхъ заблестѣли фонари; отовсюду сбѣгались люди на помощь, такъ какъ взрывъ былъ слышенъ во всей окрестности. За нѣсколько минутъ передъ тѣмъ, пассажиры обоихъ поѣздовъ сіяли жизнью и здоровьемъ, теперь сцена представляла громадную бойню и мгновенно образовался отрядъ импровизированныхъ санитаровъ для ухода за ранеными и уборки мертвыхъ. По сторонамъ полотна развели костры, поддерживая огонь обломками вагоновъ. Два доктора, одинъ изъ нихъ самъ пассажиръ, быстро рвали бѣлье на бинты. Половинки дверей были превращены въ носилки и двадцать труповъ положены рядомъ на траву.

Въ числѣ лицъ, всего болѣе отличившихся въ этомъ дѣлѣ милосердія, былъ молодой пасторъ, который находился въ одномъ вагонѣ съ Натомъ Ридделемъ. Несмотря на то, что кровь струилась у него по щекѣ отъ разрѣза стекломъ, онъ въ одной рубашкѣ работалъ съ удивительной энергіей. Одинъ мужественный, хладнокровный человѣкъ можетъ сдѣлать чудеса среди паники, овладѣвшей всѣми; онъ своимъ примѣромъ заставляетъ умолкнуть безполезныя сѣтованія и побуждаетъ всякаго пустить въ ходъ не языкъ, а руки. Однако, вѣроятно не разъ, расторопный, дѣятельный пасторъ съ внутреннимъ содроганіемъ останавливался передъ ужаснымъ зрѣлищемъ физическихъ и нравственныхъ страданій. Изъ числа пассажировъ вагона третьяго класса, въ которомъ онъ сидѣлъ, мать съ двумя дѣтьми была убита, и отецъ, съ обѣими оторванными ногами, неутѣшно рыдалъ надъ трупами дорогихъ ему созданій, забывая о своей собственной боли. Молодая служанка была такъ изуродована и раздавлена, что въ ней нельзя было признать человѣческаго существа, но все-таки она была жива и страшно вскрикивала, когда къ ней прикасались. Старуха съ бутылкой и Мери Дашъ съ ребенкомъ были убиты на мѣстѣ. Но, какъ всегда случается въ подобныхъ несчастіяхъ, нѣсколько лицъ было спасено какимъ-то непостижимымъ чудомъ. Кочегаръ лондонскаго поѣзда, одинъ изъ виновниковъ катастрофы, остался цѣлъ и невредимъ; его выбросило изъ тендера и, перелетѣвъ черезъ перила моста, онъ упалъ въ воду, головой впередъ и, вынырнувъ, выплылъ на берегъ. Однако, онъ совсѣмъ отупѣлъ и безпомощно повторялъ, что шестнадцать часовъ дежурилъ и желалъ бы поужинать. Какая-то женщина оплакивала потерю корзинки съ яйцами, а молодой человѣкъ, сидя у одного изъ костровъ, грѣлъ себѣ руки и смѣялся, какъ идіотъ.

Проработавъ цѣлый часъ и сдѣлавъ все, что могъ, пасторъ, наконецъ, успокоился и подумалъ, но не о себѣ, а еще объ одной жертвѣ катастрофы — бѣдной собакѣ. Запертая въ особомъ вагонѣ для животныхъ, она съ самаго начала страшно визжала: это, конечно, доказывало, что она жива, но пасторъ безпокоился, не получила ли она какихъ-нибудь увѣчій. Они были старые друзья и потому, какъ только всѣ раненые поступили въ надежныя руки, пасторъ пробрался по обломкамъ вагоновъ къ собачьему отдѣленію и желѣзнымъ засовомъ отворилъ дверь. Въ ту же минуту большая собака, изъ породы таксъ, выскочила изъ мрачной тюрьмы и, заложивъ уши, съ громкимъ визгомъ бросилась въ поле, не понимая инстинктивно, что такое безпорядки на желѣзныхъ дорогахъ и имѣя возможность жаловаться только на претерпѣнные испугъ и позорное заточеніе, она отбѣжала значительное разстояніе и, остановившись вдали отъ людей, стала жалобно выть въ видѣ протеста. Много труда, свистковъ и ласкъ пришлось потратить пастору, прежде чѣмъ онъ успѣлъ привести ее въ такое миролюбивое состояніе, когда собаки забываютъ всякое зло. Помирившись съ своимъ хозяиномъ, Тузлъ покорно послѣдовалъ за нимъ, обнюхивая всякій попадавшійся по дорогѣ предметъ и обнаруживая нетолько явное сочувствіе къ жертвамъ случившагося несчастія, но и готовность оказать услуги потерпѣвшимъ.

Между тѣмъ, всѣ окрестные землевладѣльцы и фермеры явились на помощь, кто въ коляскѣ, кто въ телегѣ. Богатые привезли бѣлье, одѣяла, вино; бѣдняки принесли солому. Быстро образовались отдѣльные отряды носильщиковъ, и всѣхъ раненыхъ разобрали по сосѣднимъ жилищамъ. Въ этой работѣ, однако, молодой пасторъ не могъ принять участія; онъ столько потерялъ крови, что чувствовалъ дурноту и сѣлъ на полотно, примачивая свою рану водой изъ дождевой лужи. Пока онъ сидѣлъ тутъ никѣмъ незамѣченный, такъ какъ ничего не просилъ и ни на что не жаловался, Тузлъ бѣгалъ то въ одну, то въ другую сторону, всюду суя свой носъ. Между прочимъ, онъ остановился надъ чѣмъ-то, очевидно привлекшемъ его вниманіе, такъ какъ онъ началъ громко лаять и рыть землю лапами. Хозяину его показалось это столь знаменательно, что онъ всталъ и увидалъ торчавшую изъ подъ обломковъ дерева и желѣза человѣческую руку.

Это было въ томъ мѣстѣ, гдѣ находились первые вагоны лондонскаго поѣзда и пасторъ вдругъ вспомнилъ, что онъ не видалъ пассажира съ мокрой отъ дождя, шляпой, который вошелъ въ вагонъ въ Толминстерѣ. Онъ одинъ изъ всѣхъ пассажировъ третьяго класса не былъ найденъ и, отбросивъ нѣсколько досокъ, скрывавшихъ лицо несчастнаго, пасторъ призналъ въ немъ пассажира съ темными усами и бакенбардами, т. е. Ната Ридделя.

Несмотря на всю свою слабость, онъ хотѣлъ вытащить бѣдняка, но эта работа была ему не по силамъ и онъ сталъ кричать о помощи. Тотчасъ сбѣжалось около полдюжины людей и принялись дружно за дѣло. Оно было не легкое — такъ глубоко подъ обломками было зарыто тѣло несчастнаго; и при томъ близьлежавшія крыши вагоновъ грозили каждую минуту обрушиться на него. Наконецъ, благодаря удивительной энергіи пастора, который, рискуя своей жизнью, подползъ подъ груду досокъ, тѣло Ната Ридделя было благополучно вытащено. Докторъ немедленно осмотрѣлъ его и объявилъ, что онъ живъ. Дѣйствительно, когда къ его губамъ поднесли фляжку съ водкой и влили ему въ ротъ живительной влаги, онъ привсталъ и спросилъ слабымъ голосомъ, что случилось. Онъ не былъ раненъ, но жаловался, что весь разбитъ, и когда захотѣлъ встать, то упалъ въ обморокъ. Докторъ, внимательно ощупавъ его спину и ребра, объявилъ, что у него было нервное сотрясеніе и что онъ нуждался только въ покоѣ, а потому приказалъ отнести его на носилкахъ въ одно изъ сосѣднихъ жилищъ. Потомъ, онъ освѣтилъ своимъ фонаремъ пастора, который представлялъ ужасное зрѣлище: все его лицо и воротнички рубашки были залиты кровью.

— Боже мой! да вы сами въ худшемъ положеніи! воскликнулъ докторъ: — сядьте, я вамъ сдѣлаю перевязку.

— О, не безпокойтесь, я подожду, пока всѣмъ подадутъ помощь, отвѣчалъ скромный герой, который, однако, едва держался на ногахъ.

— Вы подождете съ почти оторванной мочкой уха и разсѣченной скулой! произнесъ сквозь зубы докторъ: — хорошо, ну, теперь ладно. Эй, кто-нибудь, возьмите на свое попеченіе этого молодца и не давайте ему слишкомъ много двигаться.

Двое людей тотчасъ подхватили пастора подъ руки и повели на большую дорогу, гдѣ стояли экипажи. Толпа была теперь такъ густа, что было трудно пробраться. Цѣлая ватага полуодѣтыхъ дѣтей съ любопытствомъ смотрѣла на мертвыя тѣла: какой то портерщикъ вынесъ боченокъ съ пивомъ и открылъ торговлю; огромная куча различнаго багажа была сложена подъ мостомъ и нѣсколько не пострадавшихъ пассажировъ караулили ее, такъ какъ уже одинъ добрый самаритянинъ стащилъ дорожный нессесеръ. Всюду виднѣлись сидѣвшія на мокрой травѣ женщины, горько рыдавшія, а любители-репортеры сновали изъ одной группы въ другую, собирая свѣденія и записывая ихъ въ памятную книжку; они даже не совѣстились спрашивать у лицъ, потерявшихъ жену или дѣтей, какъ ихъ зовутъ и что они чувствуютъ.

Большія несчастія обыкновенно возбуждаютъ въ самыхъ черствыхъ сердцахъ живое состраданіе. Люди, которые, за часъ передъ тѣмъ, не подали бы милостыни нищему, теперь широко отворили двери своихъ жилищъ, предлагая даромъ все — пищу, кровъ, попеченіе. Тяжело раненныхъ снесли въ ближайшіе дома, остальныхъ подалѣе, но вездѣ гостепріимство было одинаково радушное. Богатые и бѣдные съ одинаковой готовностью спѣшили помочь пострадавшимъ ближнимъ. Молодого пастора съ его проводниками, слѣдовавшими тотчасъ за носилками съ Натомъ Ридделемъ, зазывали къ себѣ болѣе дюжины жителей, стоявшихъ у дверей своихъ жилищъ. Но шедшій впереди старикъ квакеръ, въ шляпѣ съ широкими полями, съ сѣдой бородой и золотыми очками громко восклицалъ махая палкой.

— Нѣтъ, нѣтъ, у этихъ добрыхъ людей много гостей. Я васъ провожу въ домъ моей дочери Віолеты.

Далѣе, обращаясь къ пастору, старикъ продолжалъ:

— Мой зять, Джоржъ Таборъ, перевязалъ тебѣ ухо. Онъ, кажется, ѣхалъ въ одномъ поѣздѣ съ тобою и Богъ снасъ васъ обоихъ. Джоржъ Таборъ ухаживалъ за ранеными во Франціи, онъ очень свѣдущій докторъ. Онъ сказалъ, чтобы ты не шевелился и ты долженъ его слушаться.

Домъ доктора Табора находился не въ далекѣ. Это было старинное зданіе временъ Елизаветы, съ двумя садами. Всѣ его окна горѣли огнями и видно было, что горничныя приготовляли постели въ каждой комнатѣ. Въ дверяхъ стояла дама, лѣтъ двадцати семи или восьми, очень пріятной наружности; она приняла раненныхъ очень сочувственно, но не тономъ квакерши. По ея приказанію, ихъ отнесли въ различныя комнаты и квакеръ, съ помощью садовника, раздѣлъ ихъ и уложилъ въ постель. Они оба были такъ утомлены, что тотчасъ заснули, не сказавъ даже своей фамиліи. Но Тузлъ, послѣдовавшій за своимъ хозяиномъ, вскочилъ къ нему на постель и расположился спать въ его ногахъ. Тогда квакеръ прочелъ на его ошейникѣ: «Мнѣ принадлежитъ пасторъ Питеръ Вайгусъ».

Мистрисъ Таборъ съ удовольствіемъ помѣстила бы въ своемъ домѣ еще большее количество раненныхъ и ея отецъ уже пошелъ за ними, но оказалось, что всѣ потерпѣвшіе были разобраны сосѣдями и квакеръ предложилъ свои услуги для надзора за переноскою мертвыхъ тѣлъ въ кегельбанъ деревенской таверны, который временно былъ обращенъ въ мертвецкую.

Судя по патріархальному тону, съ которымъ онъ отдавалъ приказанія молодымъ людямъ, онъ, вѣроятно, былъ значительнымъ человѣкомъ въ околодкѣ и пользовался всеобщимъ уваженіемъ, хотя повидимому, его чрезмѣрная доброта и щедрость вызывали у нѣкоторыхъ улыбку. Онъ зорко смотрѣлъ, чтобы каждый трупъ клали на толстый слой соломы, и чтобы его накрывали, за исключеніемъ лица, бѣлой простыней. Среди всѣхъ этихъ распоряженій, онъ не переставалъ говорить, утѣшая несчастныхъ и поддерживая во всѣхъ энергію. Окончивъ одно дѣло, онъ принимался за другое, и всю ночь провелъ въ посѣщеніи раненныхъ, всюду оказывая помощь или обѣщая свое щедрое содѣйствіе.

Во все это время, его зять, докторъ Таборъ, также ходилъ изъ дома въ домъ, возобновляя перевязки и дѣлая ампутаціи съ удивительной быстротою и знаніемъ дѣла. Онъ былъ очень здоровый, коренастый человѣкъ, лѣтъ сорока пяти, съ высокимъ лбомъ, рыжей бородой и умными голубыми глазами. Его имя въ послѣднее время повторялось газетами съ безконечными похвалами за его громадныя услуги въ континентальныхъ военныхъ лазаретахъ, и теперь онъ вернулся въ Англію только затѣмъ, чтобы запастись необходимыми помощниками и больничными принадлежностями. Онъ возвращался въ этомъ поѣздѣ съ Сѣвера съ большимъ запасомъ лекарствъ и двумя молодыми фельдшерами, которые оба были ранены. Ни онъ, ни его тесть не знали покоя во всю ночь и только на разсвѣтѣ вернулись домой, гдѣ ихъ ожидалъ завтракъ, приготовленный хозяйкой, также не ложившейся спать.

Между тѣмъ, Натъ Риддель спалъ крѣпкимъ сномъ, но, какъ только разсвѣло, онъ проснулся и сталъ соображать, что случилось. Онъ помнилъ столкновеніе двухъ поѣздовъ и имѣлъ смутное сознаніе, что провалился сквозь треснувшей полъ вагона, и потомъ, когда пришелъ въ себя, то вокругъ него стояло много народа и его поили водкой. Сообразивъ все это, онъ тотчасъ подумалъ о цѣли своего путешествія, о сдѣлкѣ съ полковникомъ Форстеромъ, о поѣздкѣ въ Шотландію и необходимости какъ можно, скорѣе осуществить планъ полковника.

Онъ присѣлъ и ощупалъ себя съ ногъ до головы, чтобъ убѣдиться, что у него ничего не сломано; не найдя никакой перевязки и чувствуя только общее утомленіе, онъ всталъ и хотѣлъ одѣться. Но едва смогъ надѣть панталоны. Всѣ мускулы его были расшатаны и онъ не могъ застегнуть подтяжекъ. Ноги его подкашивались и онъ опустился на полъ въ совершенномъ изнеможеніи.

— Боже мой, я совсѣмъ пропалъ, промолвилъ онъ и позвонилъ въ близь стоявшій колокольчикъ.

Докторъ Таборъ и старый квакеръ тотчасъ явились въ комнату и снова уложили его въ постель. Докторъ объявилъ ему, что силы вскорѣ возвратятся, если онъ будетъ лежать тихо, а квакеръ, слыша, что онъ бормоталъ что-то о безпокойствѣ друзей, предложилъ написать письмо или послать телеграмму. При этомъ онъ объяснилъ, что Натъ Риддель находился въ Кросбриджѣ, и что въ двухъ миляхъ оттуда въ Блэкбриджѣ была станція, куда онъ тотчасъ сходитъ съ удовольствіемъ. Послѣ долгихъ колебаній и разспросовъ, можетъ ли онъ уѣхать оттуда въ этотъ день, сыщикъ, наконецъ, продиктовалъ слѣдующую телеграмму:

«Полковнику Форстеру, Фердэль-Паркъ Истширъ. Случилось несчастье. Не очень искалѣченъ, но не могу двинуться. Пожалуйста пріѣзжайте къ доктору Табору, Айви-Гоузъ, Кросбриджъ».

По выходѣ изъ комнаты квакера съ телеграммой, докторъ далъ Риделлю усыпительнаго порошка и онъ тотчасъ заснулъ. Только около полудня онъ открылъ глаза и то разбуженный прикосновеніемъ чей-то руки.

Это былъ полковникъ Форстеръ. Кромѣ него, въ комнатѣ не было никого и сыщикъ сдѣлалъ усиліе, чтобъ собрать свои мысли. Онъ приподнялся, но съ большимъ трудомъ.

— Я очень сожалѣю, что это случилось, произнесъ онъ невнятно: — но это не моя вина.

— Конечно, нѣтъ, отвѣчалъ полковникъ съ холоднымъ сочувстіемъ. — Вы очень ушиблись?

— Не знаю право, что со мною. Вы говорили съ докторомъ?

— Я никого не видалъ, кромѣ стараго квакера, который меня провелъ сюда. Онъ сказалъ, что вы, вѣроятно, пролежите въ постелѣ недѣлю.

— Недѣлю! воскликнулъ съ отчаяніемъ сыщикъ: — такъ я не поспѣю во-время въ Шотландію. Что намъ дѣлать?

Конечно, этотъ несчастный случай приключился очень не кстати, но полковникъ Форстеръ былъ, по обыкновенію, спокоенъ и хладнокровенъ.

— Мистеръ Кристи знаетъ вашъ почеркъ? спросилъ онъ неожиданно.

Сыщикъ отрицательно покачалъ головой.

— И вы говорите, что онъ требовалъ непремѣнной посылки донесеній съ дороги?

— Да, сэръ, онъ настаивалъ на этомъ. Я уже долженъ былъ ему написать, а теперь не могу взять пера въ руку.

— Придется мнѣ писать ваши донесенія. Потомъ кто-нибудь ихъ спишетъ и я пошлю человѣка въ Шотландію, чтобъ опустить въ почтовый ящикъ конверты.

На столѣ находились письменныя принадлежности и Форстеръ, не теряя ни минуты, пододвинулъ столъ къ постели и сталъ писать, читая нѣкоторыя мѣста вслухъ, скорѣе для назиданія, чѣмъ для совѣта сыщика, который, однако, кивалъ одобрительно головой.

Около часа они оставались вдвоемъ и послѣдняя часть ихъ разговора шла такъ тихо, что и мышь не могла бы ихъ подслушать. Когда, наконецъ, полковникъ надѣлъ шляпу, Риддель просилъ его взять на станціи его сак-вояжъ, но не называя его по фамиліи, изъ опасенія, чтобъ его имя не попало въ газеты въ числѣ пострадавшихъ отъ катастрофы. Поэтому, они рѣшили, что пока сыщикъ останется въ Айви-Гоузѣ, онъ будетъ называться Джонсономъ, бывшимъ слугою полковника Форстера.

Обѣщавъ вскорѣ навѣстить Ридделя, полковникъ положилъ написанное имъ письмо въ карманъ и сошелъ внизъ. Мистрисъ Таборъ и ея отецъ встрѣтили его въ сѣняхъ и просили войти въ гостинную. Онъ не могъ не поблагодарить хозяйку дома за гостепріимство, оказанное его бывшему слугѣ и, конечно, исполнилъ эту церемонію съ обычной ему любезностью. Но вдругъ онъ покраснѣлъ, сталъ заикаться и глаза его тревожно уставились на старую масляную картину, висѣвшую на стѣнѣ. Это былъ портретъ двухъ сестеръ, что не трудно было отгадать по ихъ глазамъ, хотя остальныя черты были совершенно не схожи. Одна изъ нихъ была мистрисъ Таборъ, а другая…

Другая была Маргарита Фильдъ.

— Могу я спросить, кому обязанъ попеченіями о моемъ бѣдномъ другѣ? спросилъ Форстеръ, кое-какъ поборовъ свое смущеніе.

— Я жена доктора Табора, отвѣчала хозяйка дома съ улыбкой: — а это мой отецъ… Мистеръ Готорнъ.

— Ты намъ ничѣмъ ни обязанъ, мой другъ, сказалъ квакеръ: — мы сдѣлали для близкаго тебѣ человѣка только то, что ты сдѣлалъ бы для нашего, еслибъ Богъ привелъ его въ твое жилище.

Это говорилъ отецъ Маргариты Фильдъ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.

Филиппъ Форстеръ не былъ фаталистъ, но когда неожиданный случай поставилъ его лицомъ къ лицу съ мистеромъ Готорномъ, онъ невольно вздрогнулъ. Конечно, подобная встрѣча не могла быть хорошимъ предзнаменованіемъ и будущее вдругъ представилось ему въ самомъ мрачномъ видѣ. Бросивъ еще одинъ взглядъ на портретъ Маргариты, онъ поспѣшно удалился изъ Айви-Гоуза въ самомъ тревожномъ настроеніи, едва прикоснувшись къ рукѣ, которую радушно протянулъ ему квакеръ.

Тяжелая морщина, перехватившая какъ подковой его брови, не изгладилась на обычно спокойномъ и веселомъ лицѣ Форстера во все время обратнаго путешествія въ Толминстеръ. О чемъ онъ думалъ? Это было дѣло его совѣсти, которая мало по малу заволакивалась такимъ же мрачнымъ облакомъ, какъ и его чело.

Главное теперь было послать кого-нибудь въ Шотландію, чтобъ положить на почту донесеніе Майклю отъ имени сыщика, и для этой цѣли онъ могъ съ успѣхомъ употребить Джаспера, но поручить переписку этихъ бумагъ ему было некому и онъ рѣшился обойтись безъ этого. Но прежде, чѣмъ поѣхать въ Фердэль и сдѣлать эти необходимыя распоряженія, онъ отправился къ Франку Кристи. Драгунъ лежалъ одинъ въ своей комнатѣ и курилъ трубку. Обоимъ друзьямъ пришлось исповѣдоваться другъ другу и это заняло довольно много времени.

Франкъ сознался, что онъ случайно проболталъ настоящую фамилію Маргариты въ разговорѣ съ мистрисъ Бэли, а Филиппъ, съ своей стороны, разсказалъ, какъ старый кузнецъ начиналъ подозрѣвать правду, и потому слѣдовало отправить Биля Скаддинга подалѣе изъ Истшира, какъ у него былъ Натъ Риддель, какъ Майкль на свой счетъ послалъ этого сыщика въ Шотландію, какъ съ сыщикомъ случилось несчастье и какъ, наконецъ, онъ, Форстеръ, встрѣтился съ мистеромъ Готорномъ. Все это какъ громомъ поразило Франка. Неожиданное извѣстіе объ энергичной дѣятельности врага, на бездѣйствіе котораго мы разсчитывали, всегда непріятно, но эта непріятность удесятеряется, когда этотъ врагъ родной братъ… Франкъ никогда не подозрѣвалъ, чтобъ пасторъ былъ способенъ на такую смѣлую, рѣшительную игру.

— Чортъ возьми! воскликнулъ онъ, наконецъ, злобно бросая объ полъ глиняную трубочку, которая разбилась въ мелкіе куски: — если онъ подводитъ намъ такія мины, такъ я ему выскажу все, что думаю о немъ. Однако, Филь, я не могу скрыть отъ тебя, прибавилъ онъ: — что это по твоей винѣ мы попали въ эту трясину. Еслибы ты во всемъ сознался мистеру Грэаму, то онъ, конечно, оцѣнилъ бы твое чистосердечіе и, во всякомъ случаѣ, наше положеніе не было бы хуже теперешняго. Какъ бы мнѣ хотѣлось выпутаться изъ этой исторіи, которую ты затѣялъ, не спросясь меня.

Въ первый разъ въ жизни Франкъ возсталъ противъ авторитета Филиппа и позволилъ себѣ упрекать его въ чемъ-нибудь. Онъ былъ совершенно взбѣшенъ, а Филиппъ, напротивъ, видя его волненіе, старался быть еще хладнокровнѣе обыкновеннаго. Онъ спокойно объяснилъ, что отступленіе теперь было немыслимо, и что дѣла вовсе не казались ему въ такомъ черномъ свѣтѣ, развѣ бы что-нибудь случилось во время нахожденія Ната Ридделя въ домѣ доктора Табора. Донесенія, написанныя отъ имени сыщика, должны были совершенно сбить съ толку Майкля. Потомъ Форстеръ объяснилъ, что намѣренъ въ тотъ-же вечеръ послать Джаспера въ Шотландію, а оттуда въ Парижъ, чтобы предупредить жившаго тамъ Робера Дюбуа держать языкъ за зубами въ случаѣ допроса.

Франкъ слушалъ его молча, но замѣтилъ, что отсутствіе на судѣ Биля Скаддинга и Джаспера могло возбудить коментаріи, такъ какъ оба они главные свидѣтели. На это Филиппъ отвѣчалъ, что онъ желалъ вовсе не допустить дѣло до суда, но что для успѣха его новаго плана необходима энергичная помощь Франка. Послѣдній хотѣлъ возражать, но Форстеръ не далъ ему сказать ни слова.

— Мы не можемъ допустить до суда Маргариту, повторилъ онъ, вставая и ходя взадъ и впередъ по комнатѣ: — твой братъ будетъ упорно стоять за нее и мы пропадемъ. Я думалъ всю дорогу объ этомъ. Намъ необходимо выпустить ее изъ тюрьмы, и единственный для этого способъ — это найти человѣка, который выдалъ бы себя за капитана Фильда, призналъ ее за свою жену и взялъ на поруки.

— Но кто рѣшится на это? Кто посмѣетъ утверждать ей въ глаза, что онъ ея мужъ?

— Это будетъ сдѣлано за глаза, передъ судьями. Намъ нужно только, чтобы кто-нибудь явился сюда, объявилъ, что бросилъ Маджи и уѣхалъ въ Австралію, но, прочитавъ въ газетахъ объ ея процессѣ, раскаялся въ своемъ поступкѣ и готовъ взять ее на поруки до суда. Подобной исторіи всякой повѣритъ.

— Такъ ли? произнесъ Франкъ, сомнительно качая головой.

— Непремѣнно; все дѣло будетъ ведено адвокатомъ, которому мы не откроемъ тайны. Подложный Фильдъ только явится въ судъ, а за него будетъ говорить адвокатъ. Конечно, Натъ Ридделъ найдетъ приличнаго молодца для такой нѣмой роли.

— Да, и этотъ негодяй потомъ не дастъ намъ ни минуты покоя. Благодарю, мы и то по шею въ грязи. Я, по крайней мѣрѣ, не хочу болѣе грязниться.

— Какъ хочешь. Я значитъ одинъ поведу игру. Но я, право, тебя не понимаю. Этотъ шагъ не можетъ тебя скомпрометировать, и я, частью ради тебя, рѣшаюсь на него. Впрочемъ, дѣлай, какъ знаешь, но если ты не хочешь мнѣ помогать, то хоть не выдавай меня.

Франкъ вспыхнулъ; измѣна товарищу была въ его глазахъ самымъ ужаснымъ изъ преступленій. Онъ сжалъ кулаки и мрачно пробормоталъ:

— Ты знаешь, что я всегда стоялъ за тебя, но дѣло въ томъ… что я тебѣ не все сказалъ… Я женюсь на Нелли и долженъ заботиться нетолько о себѣ, но и объ ней. Если я буду опозоренъ, то она пострадаетъ и… однимъ словомъ, въ случаѣ скандала, я лучше выйду въ отставку и отправлюсь за границу прежде, чѣмъ все лопнетъ.

— Я отъ тебя прошу немногаго, произнесъ нетерпѣливо Форстеръ почти шепотомъ: — ты знаешь, что я не могу теперь уѣхать изъ Фердэля, не возбудивъ безпокойства Розы. Съѣзди въ Лондонъ и займи на общій нашъ вексель какъ можно болѣе денегъ, а когда Рилдель выздоровѣетъ, то возьми на себя трудъ быть посредникомъ между нами, чтобы избѣгнуть всякой переписки. Вотъ и все. Разъ, что Маджи выйдетъ изъ тюрьмы, твоя роль кончится и я уже самъ все обдѣлаю.

— Я не понимаю почему мы будемъ въ лучшемъ положеніи, когда Маджи выйдетъ изъ тюрьмы? спросилъ Франкъ, качая головой.

— Я съ нею тогда поговорю серьёзно, отвѣчалъ холодно Филиппъ: — я ей предложу пансіонъ въ пятьсотъ фунтовъ, чтобы она только оставила меня въ покоѣ; но если она откажется, то я ей скажу: «Хорошо, если ты настаиваешь быть моей женою, то будь ею и раздѣли мою судьбу; мы отправимся съ тобою въ Калифорнію копать золото». И я это сдѣлаю. Я все разскажу мистеру Грэаму, а бѣдная Роза пусть переживаетъ горе, какъ знаетъ. Бѣдная Роза! Неужели ты думаешь, что я переносилъ бы всѣ эти непріятности, еслибы не думалъ о ней. Ты только что упрекнулъ меня, Франкъ, за то, что я заварилъ эту кашу — ну, я и хочу одинъ расхлебать ее. Когда я отправлюсь къ чорту съ Маджи, то уже никто не броситъ въ тебя камнемъ, ты спокойно себѣ женишься и будешь жить припѣваючи.

Франкъ былъ тронутъ и ему стало стыдно. Планъ Форстера казался ему слишкомъ великодушнымъ. Однако, онъ все-таки представилъ возраженія, потому что сомнѣвался, отпустятъ ли судьи Маргариту Фильдъ на поруки, и не потребуютъ ли громаднаго обезпеченія. Но Филиппъ, съ своимъ обычнымъ авторитетомъ, опровергъ эти замѣчанія и заявилъ, что все дѣло въ деньгахъ, а потому, присѣвъ къ столу, подписалъ нѣсколько векселей, на которыхъ Франкъ долженъ былъ поставить свои бланки.

— Мой кредитъ очень плохъ, произнесъ Франкъ, пряча векселя: — еврей въ послѣдній разъ сказалъ мнѣ, что мои бланки только портятъ хорошіе документы.

— Пустяки, онъ знаетъ, что я женюсь на миссъ Грэамъ, а это много значитъ.

— Конечно, къ тому-же о процентахъ ты не заботишься?

— Давай, какіе онъ спроситъ. Если я женюсь, то уплачу по уговору всѣ мои и твои векселя, а если мнѣ придется бѣжать, то я уже теперь по уши въ долгахъ — нѣсколько тысячъ болѣе или менѣе ничего не значитъ.

«Тебѣ, конечно», могъ бы отвѣтить Франкъ, которому, въ случаѣ бѣгства, пришлось бы отвѣчать за всѣ долги по векселямъ съ его бланками. Но Франкъ никогда не думалъ о денежныхъ дѣлахъ и съ удовольствіемъ ставилъ свой бланкъ на векселя, гордясь тѣмъ, что подъ нихъ давали деньги, хотя изъ этихъ денегъ ему не доставалось ни гроша. Поэтому, онъ обѣщалъ выманить сколько можно денегъ у стараго еврея и спросилъ, когда ему надо ѣхать въ Лондонъ. Филиппъ отвѣчалъ, что это будетъ зависѣть отъ выздоровленія Ната Ридделя. Потомъ они разстались, пожавъ другъ другу руку, но не слишкомъ горячо.

Филиппъ отправился въ Фердэль. Онъ, по обыкновенію, обошелъ Франка, открывъ ему только половину своего плана, такъ какъ его намѣренія на счетъ Маргариты были гораздо коварнѣе. Хитрость и смѣлость всегда необходимы людямъ, которые хотятъ завербовать участниковъ для своихъ двуличныхъ дѣйствій.

Прибывъ домой, онъ прежде всего позвонилъ слугу Джаспера. Это былъ некрасивый, мрачный, молчаливый человѣкъ. Женщинамъ и дѣтямъ онъ не могъ нравиться и даже не всякому мужчинѣ пришлись бы по вкусу его вѣчно нахмуренное лице, грубый голосъ и строго военная выправка. Но онъ жилъ девять лѣтъ у полковника Форстера и очень любилъ его. Онъ никогда не забывалъ, какъ Форстеръ выручилъ его изъ бѣды и взялъ къ себѣ на службу послѣ суда за дезертирство; изъ чувства благодарности онъ принялъ ложную присягу, не сомнѣваясь ни минуты, что исполнилъ свой долгъ. Его господинъ сказалъ ему: «Ты долженъ показать подъ присягой, что никогда не отлучался отъ меня въ продолженіи девяти лѣтъ»; и онъ повиновался точно такъ же, какъ убилъ бы человѣка, еслибы Форстеръ приказалъ ему. Однимъ словомъ, Джасперъ былъ образцомъ вѣрнаго слуги, слѣпо преданнаго своему господину.

Форстеръ въ немногихъ словахъ объявилъ Джасперу, что они должны разстаться. Сначала, послѣдній подумалъ, что полковникъ сомнѣвается въ его вѣрности, но понявъ, что причиной ихъ разлуки было третье лицо и что онъ все-таки останется на службѣ своего господина, хотя и вдали отъ него, Джасперъ вздохнулъ свободнѣе. За всѣмъ тѣмъ, онъ произнесъ дрожащимъ голосомъ:

— Видитъ Богъ, сэръ, я скорѣе разстался бы со всѣмъ, что имѣю, чѣмъ съ вами. Вы всегда были добрымъ для меня господиномъ.

— Это не моя вина, Джасперъ, и не твоя, отвѣчалъ нѣжно Форстеръ: — хотя, признаюсь, ты не благоразумно открылъ свою тайну такому человѣку, какъ Томасу Букстеру, деньщику лорда Чарльса Кантергама.

— Стыдно Тому Букстеру сплетничать на меня, воскликнулъ въ большомъ волненіи Джасперъ: — я никогда ему ничего не говорилъ, но онъ случайно былъ въ Альдершотѣ и видѣлъ, какъ меня вели въ судъ. Выйдя изъ тюрьмы, я нарочно съѣздилъ къ нему въ Чельси и, угостивъ шампанскимъ, взялъ съ него слово что онъ никому не скажетъ о случившемся со много.

— Онъ, значитъ, не сдержалъ своего слова, отвѣчалъ Форстеръ: — но ни онъ, ни кто другой не могутъ тебѣ повредить, если ты исполнишь мое приказаніе и на время останешься въ тѣни. Ты поѣдешь прямо въ Эдинбургъ и тамъ положишь на почту вотъ эти письма; затѣмъ мнѣ бы хотѣлось послать тебя въ Парижъ, чтобы отыскать тамъ Робера Дюбуа и предупредить его, но Парижъ осажденъ и тебѣ будетъ трудно попасть туда даже съ паспортомъ.

— О! это все равно, я доберусь до Парижа, будьте спокойны, сказалъ Джасперъ рѣшительно.

— Хорошо, но прежде чѣмъ ѣхать въ Парижъ, надо разузнать, тамъ ли Дюбуа; ты можешь навести объ этомъ справки въ клубѣ иностранныхъ курьеровъ въ Чупской гостинницѣ въ Сого.

— Я знаю, сэръ; я его тамъ не разъ видалъ.

— Ну, и отлично; впрочемъ, твое путешествіе въ Парижъ потребуется лишь въ томъ случаѣ, если мистеръ Кристи не повѣритъ этимъ донесеніямъ и узнаетъ адресъ Дюбуа. Поэтому, возвратясь изъ Шотландіи, дожидайся въ Лондонѣ дальнѣйшихъ приказаній и денегъ. Теперь поговоримъ о Вильямѣ Скаддингѣ. Слѣдилъ ты за нимъ?

— Да, сэръ. Я каждый вечеръ провожу въ кабачкѣ, куда онъ приходитъ послѣ работы, и слышу всякое слово, которое онъ говоритъ. До сихъ поръ онъ ни разу не проболтался, но его хозяинъ, старый методистъ, надоѣдаетъ ему своими проповѣдями и разспросами. Онъ очень радъ бы уѣхать отсюда.

— А что бы ты взялъ его съ собою въ Шотландію и Лондонъ? Ему бы это былъ праздникъ, а ты имѣлъ бы его постоянно подъ глазами.

— Это сдѣлать не трудно. Я ему скажу слово сегодня въ кабачкѣ и дѣло въ шляпѣ. Онъ непремѣнно хочетъ повидать свѣтъ.

— Чѣмъ скорѣе онъ исчезнетъ отсюда, тѣмъ лучше, замѣтилъ, Форстеръ и, вынувъ изъ кармана бумажникъ, сталъ считать, достаточно ли у него денегъ на расходы Джаспера.

Пока онъ занимался этимъ, вѣрный слуга съ сожалѣніемъ глядѣлъ на него и тревожныя, ревнивыя мысли мучили его.

— Кто съумѣетъ ухаживать за вами вмѣсто меня? сказалъ онъ наконецъ.

— Надо будетъ довольствоваться грумомъ Джакомъ, пока ты вернешься.

— Онъ ловкій человѣкъ и еслибъ я объ этомъ зналъ заранѣе, то подготовилъ бы его. Я боюсь, что вамъ сначала будетъ очень трудно.

— Я знаю, какого прекраснаго слуги лишаюсь, отвѣчалъ Форстеръ: — и никогда по собственной волѣ не разстался бы съ тобою.

Онъ взглянулъ на Джаспера и его тронула искренняя любовь, выражавшаяся во всѣхъ чертахъ грубаго солдата. Онъ снялъ съ себя очень дорогіе золотые часы съ массивной цѣпочкой и, отдавая Джасперу, сказалъ съ чувствомъ:

— Возьми это на память обо мнѣ, Эдуардъ.

— Не надо, полковникъ, промолвилъ Джасперъ, и двѣ горячія слезы покатились по его щекамъ.

Въ продолженіи нѣсколькихъ минутъ, эти два мужественные, не останавливающіеся ни передъ чѣмъ человѣка не могли побороть своего волненія.

Но уже было поздно и Форстеръ, переодѣвшись, сошелъ въ гостиную. Въ этотъ день въ Фердэлѣ былъ большой обѣдъ, и среди приглашенныхъ находились старый лордъ Истширъ, сэръ Немисъ Кристи съ Нелли и Армстронги. Всѣ съ жаромъ бесѣдовали о Кросбриджскомъ несчастьѣ и, увидавъ Форстера, лордъ Истширъ спросилъ съ любопытствомъ:

— Говорятъ, вашъ слуга въ числѣ пострадавшихъ?

— Да, мой бывшій слуга, отвѣчалъ Форстеръ, не покраснѣвъ: — у него, бѣдняка, нервное сотрясеніе, но болѣе ничего.

— Онъ у васъ служилъ недавно? спросилъ Грэамъ, котораго очень удивило извѣстіе, что Форстера вызвали телеграмой въ Кросбриджъ.

— О, нѣтъ, давно и не долго. Но у него нѣтъ никого родныхъ или знакомыхъ вблизи и онъ поэтому телеграфировалъ мнѣ. Но какое страшное зрѣлище представляетъ мѣстность, гдѣ случилось несчастье и сколько бѣдняковъ горько плачатъ о погибшихъ родственникахъ!

— Да, убито и ранено сорокъ человѣкъ, замѣтилъ лордъ Истширъ: полиція доставила мнѣ сегодня ихъ списокъ и въ числѣ несчастныхъ была бѣдная женщина, выпущенная изъ тюрьмы только вчера утромъ.

— Вѣроятно, это та самая, которая вышла при мнѣ изъ тюрьмы, воскликнула Нелли: — она тотчасъ перешла дорогу въ дѣтскій пріютъ и черезъ минуту появилась снова съ ребенкомъ.

— Да, это, вѣроятно, она, у нея былъ ребенокъ, отвѣчалъ Лордъ Истширъ. — Сначала полагали, что она убита на мѣстѣ, но потомъ она очнулась и первое ея слово была просьба вызвать тюремнаго пастора, мистера Кристи. Вотъ почему узнали, что она содержалась въ тюрьмѣ.

— Отчего же не послали за моимъ двоюроднымъ братомъ? спросила Нелли съ сочувствіемъ.

— Вѣроятно, и послали бы, еслибъ несчастная не умерла черезъ два часа.

Во время этого разговора, крупныя капли холоднаго пота выступили на лбу Филиппа, но послѣднія слова лорда Истшира его успокоили, и, подойдя къ Нелли, онъ поздравилъ ее, какъ невѣсту Франка. Она покраснѣла и спросила съ улыбкой, распространяетъ ли онъ свои поздравленія и на Франка?

— Конечно, главнымъ образомъ я поздравляю его, отвѣчалъ Форстеръ: — я уже это сдѣлалъ лично сегодня. Но отчего онъ не здѣсь?

— Его не приглашали. Роза хотѣла, чтобъ я сегодня была одна съ нею. Она желаетъ узнать отъ меня всѣ подробности. Онъ пріѣдетъ въ другой день, когда будетъ меньше гостей. Но Майкля приглашали сегодня и такая досада, что онъ не хотѣлъ пріѣхать.

— Отчего? Развѣ онъ считаетъ званные обѣды грѣхомъ.

— Нѣтъ, у него какія-то глупыя понятія о тюремномъ этикетѣ, отвѣчала Нелли, надувъ губки: — но я знаю, что все это изъ-за Маргариты Фильдъ. Не говорите Розѣ, но я видѣла эту женщину; какая она ужасная!

— Какъ вы ее видѣли?

— Помимо желанія Майкля; онъ мнѣ не позволилъ бы. Но я подружилась съ смотрительницей женскаго отдѣленія, мистрисъ Бэли, и она показала мнѣ № 15-й, какъ ее называютъ, въ замочную скважину. Я была очень рада, что насъ отдѣляла желѣзная дверь: она ходила взадъ и впередъ по своей комнатѣ, какъ тигрица въ клѣткѣ, и глаза у нея дико блестѣли, словно она хотѣла съѣсть кого-нибудь.

— А что мистрисъ Бэли говоритъ — ей лучше?

— Она считаетъ ее, по прежнему, сумасшедшей и очень безпокойной. Ни одна арестантка, по ея словамъ, не обходилась съ нею такъ грубо.

— А что говоритъ Майкль?

— Ничего. Онъ не позволяетъ мнѣ даже упоминать ея имя. Надняхъ, у насъ пила чай дочь директора, миссъ Кизеръ, очень милая молодая дѣвушка, и мы вдвоемъ старались вывѣдать у него, о чемъ онъ разговариваетъ съ нею во время своихъ ежедневныхъ посѣщеній, но онъ не хотѣлъ намъ отвѣчать, а папа сказалъ, чтобъ я къ нему не приставала. Но, пожалуйста, не говорите объ этомъ Розѣ.

Въ эту минуту дворецкій доложилъ, что обѣдъ поданъ, и всѣ отправились въ столовую. Форстеръ былъ очень доволенъ, что Майкль не разсказалъ своимъ родственникамъ о сценѣ, происшедшей между Маргаритой Фильдъ и Франкомъ, а также, что мистрисъ Бэли молчала насчетъ настоящей фамиліи арестантки. Поэтому, онъ былъ очень веселъ и любезенъ во время обѣда.

Однако, этому дню не было суждено кончиться безъ новой тревоги для Форстера. Во время чая, Нелли, долго разговаривавшая по секрету о чемъ-то съ Розой, вдругъ подшла къ нему, вся красная и растроенная.

— О! полковникъ Форстеръ! сказала она: — Роза у меня только что спросила, видѣла ли я Маргариту Фильдъ, и я не хотѣла солгать. Она теперь все знаетъ.

— Вотъ, гусенокъ, что значитъ не слушаться Майкля, замѣтилъ сэръ Вэмисъ.

— Но вѣдь я не знала, папа. Роза спросила, на что походитъ эта женщина? она велѣла мнѣ передать Маргаритѣ, что не сердится на нее. Какъ мнѣ исполнить это порученіе?

— Это невозможно, сказалъ Филиппъ, и тотчасъ пошелъ къ Розѣ.

Онъ сѣлъ подлѣ нея и нѣжно сталъ укорять ее, зачѣмъ она думала о грустныхъ предметахъ. Она уже не въ первый разъ упоминала съ сожалѣніемъ о Маргаритѣ Фильдъ и онъ всегда ее останавливалъ. Но теперь въ его тонѣ слышалось такое тревожное безпокойство, что Роза была поражена. Вообще, она въ этотъ вечеръ замѣтила по его голосу, что онъ взволнованъ, хотя другіе и не обратили на это вниманія. Сначала она думала, что онъ сожалѣлъ о своемъ слугѣ Джасперѣ и нѣжно разспросила его объ этомъ человѣкѣ, о которомъ она прежде никогда не слыхала. Его отвѣты успокоили ее. Потомъ, она заговорила о Майклѣ Кристи, который, повидимому, отказывался ихъ вѣнчать. Не зналъ ли Филиппъ причины этого отказа? Развѣ тюремный пасторъ не можетъ служить нигдѣ внѣ стѣнъ тюрьмы? Филиппъ отвѣчалъ, что, кажется, были такія правила.

— Я надѣюсь, что онъ не отказывается по другимъ причинамъ, продолжала Роза: — я боялась, что онъ, можетъ быть, принялъ участіе въ этой бѣдной женщинѣ и считалъ, что мы изъ мести посадили ее въ тюрьму.

— Какъ можетъ кто-нибудь подумать это о тебѣ?

— Я очень сожалѣю, что она въ тюрьмѣ! Жестоко лишать свободы бѣдную съумасшедшую. О! какъ бы я желала, еслибъ ее можно было простить, не доводя до суда. Страшно думать, что мнѣ надо явиться въ судъ, какъ свидѣтельницѣ.

— Не думай объ этомъ, милая Роза. Можетъ быть, тебя и не вызовутъ.

— Нѣтъ, мистеръ Армстронгъ сказалъ, что они обязаны меня вызвать, а я боюсь, что моя слѣпота возбудитъ во всѣхъ сожалѣніе и возстановитъ присяжныхъ противъ несчастной. Я уже теперь пріучаю себя къ хладнокровію. Я бы хотѣла на судѣ не плакать а, напротивъ, сказать, что я никогда не была такъ счастлива, какъ съ того времени, какъ я ослѣпла, потому что… потому что…

И Роза нѣжно сжала руку своего жениха, молча выражая, почему она была счастлива.

Сердце Форстера растаяло, какъ всегда бывало съ нимъ, въ присутствіи этого прелестнаго созданія, и онъ давалъ себѣ клятвенное обѣщаніе, разъ сдѣлавшись ея мужемъ, загладить свое прошлое самой чистой, безупречной жизнью. Филиппъ Форстеръ не первый рѣшался быть честнымъ… когда это будетъ удобно.

II.

Натъ Риддель былъ у Майкля Кристи въ четвергъ. По прошествіи пяти дней, пасторъ, не получая отъ него писемъ, стадъ удивляться его медленности, но успокоивалъ себя тѣмъ, что дѣло, порученное сыщику, было очень трудное и сложное. Но Маргарита, болѣе нетерпѣливая, спрашивала каждый день, имѣетъ ли онъ извѣстіе, и бросала на него долгіе, проницательные взгляды, какъ бы сомнѣваясь, не скрывалъ ли онъ чего отъ нея. Было что-то холодное, отталкивающее въ ея обращеніи съ нимъ. Онъ желалъ снискать ея полное довѣріе, но никакъ не могъ этого добиться, и ему становилось горько, не встрѣчая никакого даже сочувствія въ этой странной женщинѣ. Изъ всѣхъ обитателей тюрьмы, у нея одной не сіяло лицо, когда къ ней подходилъ Майклъ. Всѣ арестанты и арестантки были съ нимъ большіе друзья, даже Томъ Пайперъ становился болѣе ручнымъ; но если послѣ долгой бесѣды ему удавалось, повидимому, смягчить суровость № 15, то на слѣдующее утро она была холоднѣе, чѣмъ когда-либо, и ему приходилось начинать дѣло съизнова. По несчастью, онъ каждый день открывалъ въ Маргаритѣ новую привлекательность и тѣмъ чувствительнѣе была для него ея холодность.

Наконецъ, пришло долго ожидаемое письмо изъ Шотландіи. Ровно черезъ недѣлю, возвратясь изъ церкви, Майкль нашелъ донесеніе сыщика на столѣ въ своей комнатѣ. Онъ такъ жаждалъ получить радостную вѣсть для Маргариты, что совершенно забылъ о безчестіи, которое могла навлечь подобная вѣсть на его родного брата. Поэтому, прочитавъ письмо, онъ печально застоналъ отъ изумленія и горя.

Опустившись въ изнеможеніи на стулъ, онъ перечелъ письмо. Буквы плясали въ его глазахъ. Неужели онъ былъ на яву, а не во снѣ? Донесеніе сыщика совершенно опровергало разсказъ Маргариты. Извинившись въ томъ, что онъ такъ долго не писалъ и объясняя свое молчаніе неимѣніемъ извѣстій, Натъ Риддель переходитъ къ описанію своихъ странствій въ Шотландіи. Въ Рандольфской гостинницѣ не было никакого слѣда о пребываніи капитана Фильда съ женою; тоже самое онъ могъ сказать и о большинствѣ другихъ гостинницъ, упоминаемыхъ въ данномъ ему спискѣ. Однако, въ гостинницѣ «Колоколъ» въ Глазго, хозяйка хорошо помнила молодую чету и показала даже фотографію капитана Фильда, найденную въ занимаемомъ ими номерѣ послѣ ихъ отъѣзда; но это не былъ портретъ полковника Форстера. Сыщикъ вложилъ въ письмо двѣ карточки для сличенія и объяснилъ, что изъ Шотландіи онъ проѣдетъ въ Лондонъ для наведенія справокъ у фотографа, гдѣ снимался капитанъ Фильдъ, а оттуда отправится самъ или пошлетъ кого-нибудь на континентъ для изслѣдованія alibi, предъявленнаго полковникомъ Форстеромъ. Полковникъ увѣрялъ, что онъ путешествовалъ осенью 1867 года во Франціи съ своимъ слугою Джасперомъ. Риддель хотѣлъ удостовѣриться, въ какихъ гостинницахъ они останавливались, ибо если ихъ имена стояли въ книгахъ этихъ гостинницъ, то alibi было вполнѣ доказано. Впрочемъ, для него уже и теперь было ясно, что разсказъ Маргариты Фильдъ былъ странной смѣсью правды и лжи, что ей измѣнилъ человѣкъ, походившій слегка на полковника Форстера, но ничего болѣе. Послѣ многихъ добавочныхъ объясненій, доказывавшихъ, что онъ не жалѣлъ усилій для раскрытія тайны, сыщикъ оканчивалъ письмо обѣщаніемъ пріѣхать въ Толминстеръ, какъ только вполнѣ исполнитъ возложеннное на него порученіе. Между тѣмъ, если мистеръ Кристи желалъ ему сообщить что-нибудь, то осторожнѣе адресовать письма не въ контору агентства, а на частную квартиру Ридделя въ кварталъ св. Панкратія, въ улицѣ Б.

Майкль долго перевертывалъ письмо во всѣ стороны и смотрѣлъ на него съ какимъ-то мрачнымъ отчаяніемъ.

Чтобъ не пошатнуться отъ такого удара, его вѣра въ слова Маргариты должна была быть основана на личномъ, фактическомъ знаніи. А теперь вѣтеръ подулъ и зданіе, основанное на пескѣ, рушилось!

Какъ могъ пасторъ заподозрить, что это длинное донесеніе, съ искусно поддѣланными вульгарными выраженіями, написано полковникомъ Форстеромъ и положено на почту Эдуардомъ Джасперомъ, и что этотъ самый Джасперъ будетъ посланъ за-границу для присылки оттуда свѣдѣній, доказывающихъ alibi его господина? Майкль не имѣлъ подозрительной натуры и только очень хитрый человѣкъ могъ бы разгадать столь ловко придуманный планъ. Передъ нимъ лежало два портрета полковника Форстера и капитана Фильда, они ясно доказывали странную галюцинацію Маргариты и пасторъ не могъ не повѣрить такому безспорному доказательству.

И такъ Франкъ сказалъ правду. Почему-то мысли Майкля не могли сосредоточиться на черной клеветѣ, взведенной имъ на брата и Форстера; онъ только думалъ о Маргаритѣ. Что она скажетъ, узнавъ о донесеніи сыщика, и что онъ сдѣлаетъ, если она станетъ упорно настаивать на своемъ разсказѣ? Мысль о сценѣ, которая произойдетъ между ними, ужасно волновала его.

Онъ желалъ бы посовѣтываться, но съ кѣмъ? Онъ не могъ сказать объ этомъ сэру Вемису, не признавшись, что подозрѣвалъ Франка. Тѣмъ менѣе могъ онъ довѣрить свое горе Нелли. Ему казалось, что практическій умъ мистрисъ Бэли былъ бы ему всего полезнѣе въ настоящихъ обстоятельствахъ, но ему горько было думать, что она съ самаго начала не вѣрила разсказу арестантки.

Взявшись руками за голову, онъ погрузился въ тяжелую думу. Всѣ, кромѣ него, признавали Маргариту сумасшедшей. Но неужели женщина, говорившая такъ здраво и державшаяся такъ упорно главной нити своего разсказа, могла быть сумасшедшей, сочинявшей нелѣпыя фантазіи? И, однако, если она была вмѣняема, то, предположивъ даже, что она могла по ошибкѣ принять полковника Форстера за капитана Фильда, какое же основаніе было относительно Франка для подобной ошибки. Тутъ можно было только предположить, какъ объяснялъ дѣло самъ Франкъ, что Маргарита видѣла его въ Вуличѣ, или, быть можетъ, въ Шотландіи и что его замѣчательная фигура врѣзалась до того въ ея памяти, что она придала его черты воображаемому свидѣтелю ея свадьбы. Это снова приводило Майкля къ предположенію объ ея сумасшествіи. Онъ слыхалъ, что многіе изъ сумасшедшихъ имѣли совершенно здравыя понятія о всѣхъ предметахъ, кромѣ ихъ исключительной маніи. Онъ не вѣрилъ удивительнымъ разсказамъ о подобныхъ случаяхъ, но разочарованіе его насчетъ Маргариты было такъ велико, что онъ рѣшилъ обратиться за совѣтомъ къ доктору Гарди.

Въ это самое время докторъ обыкновенно бывалъ въ тюрьмѣ и Майкль, положивъ въ карманъ обѣ фотографическія карточки, направился въ лазаретъ. Онъ засталъ Гарди за дѣланіемъ пилюль; одной рукой онъ толокъ что-то въ ступкѣ пестикомъ и громко шутилъ съ кошкой, сидѣвшей передъ каминомъ. Прежде, чѣмъ Майкль успѣлъ открыть ротъ, докторъ воскликнулъ:

— Очень радъ васъ видѣть, Кристи. Я уже давно хотѣлъ васъ предупредить, что одинъ арестантъ, послѣ двадцати-мѣсячнаго заключенія, выказываетъ ясные симптомы обычнаго результата одиночной безмолвной системы. Это Б. 2. 14. Пожалуйста, Кристи, не подходите къ нему близко. У него религіозная манія.

— Что вы понимаете подъ названіемъ религіозной маніи? спросилъ пасторъ.

— Вы увѣрили его, что онъ пойдетъ на небо наравнѣ со всѣми другими, а онъ разсчитывалъ попасть въ адъ. Вотъ онъ и взбѣсился по вашей милости.

— Но…

— Я совершенно съ вами согласенъ, только зачѣмъ нарушать спокойствіе человѣка, который предпочитаетъ жаръ прохладѣ.

Докторъ Гарди былъ привилегированный шутникъ, а потому Майкль не отвѣчалъ ни слова на его шутку.

— Я хочу съ вами посовѣтоваться насчетъ Маргариты Фильдъ, сказалъ онъ послѣ минутнаго молчанія: — все, что она мнѣ разсказала, оказалось ложью послѣ основательнаго разслѣдованія.

— Слава Богу, наконецъ-то, вы прозрѣли. Я удивляюсь только, что вы такъ долго не могли распознать такой ясный случай истерической меланхоліи. Вѣдь она обвиняла вашего брата въ составленіи заговора противъ нея.

— Это правда, но я не могу признавать ее сумасшедшей.

— Сумасшествіе слишкомъ общій, неопредѣленный терминъ. Не всѣ сумасшедшіе ходятъ на головахъ. № 15 и желчно-нервный субъектъ. Ее бросилъ человѣкъ, котораго она любила, и она жаждетъ мести. Она готова погубить сто человѣкъ, чтобъ только удовлетворить свою ненависть ко всѣмъ мужчинамъ. Самъ чортъ не пойметъ женщинъ съ подобной истерической натурой. Онѣ лгутъ безъ всякаго смысла и безъ всякой причины. Одна арестантка въ этой тюрьмѣ увѣряла меня, что она проглотила семь мѣдныхъ монетъ. Я употребилъ всѣ средства внутреннія и внѣшнія, но ничего не нашелъ. При этомъ замѣтьте, что она прекрасно разыграла всѣ симптомы отравы мѣдью и должна была перенести значительныя страданія отъ моихъ средствъ. Потомъ она созналась, что просто солгала. Онѣ всегда кончаютъ чистосердечнымъ сознаніемъ, но дѣлаютъ это когда имъ вздумается. Маргарита Фильдъ также въ одинъ прекрасный день разсмѣется вамъ въ лицо и разскажетъ какую нибудь новую сказку, но прежде этого ея упорство побудитъ судей приговорить ее къ тюремному заключенію на десять лѣтъ.

— На десять лѣтъ! Вздоръ! воскликнулъ Майклъ, пораженный удивленіемъ.

— А вы думаете, что судьи выпустятъ ее на свободу, чтобъ дать ей возможность снова преслѣдовать полковника Форстера. Я постараюсь доказать ея сумасшествіе, но ей не многимъ будетъ лучше, если ее на всю жизнь запрутъ въ сумасшедшемъ домѣ. Всего лучше было бы, еслибъ она могла до сессіи придти въ себя и на судѣ попросить прощенія у обвинителей. Если бы при этомъ она могла бы найти поручителей, то ее отпустили бы на поруки; но у нея нѣтъ ни друзей, ни денегъ, чтобъ нанять хорошаго адвоката.

— Она не хочетъ назвать мнѣ своихъ родственниковъ, воскликнулъ Майкль въ сильномъ волненіи. — Но неужели, докторъ, нельзя помочь этой несчастной, нельзя возвратить ей умственныя способности?

— Ей необходимо спокойствіе и чѣмъ менѣе она васъ будетъ видѣть, тѣмъ лучше, отвѣчалъ докторъ: — я не вмѣшивался въ ваши посѣщенія, Кристи, потому что я вообще никогда не вмѣшиваюсь въ дѣла пастора, но мнѣ извѣстно, что вы ежедневно бесѣдовали съ нею наединѣ въ продолженіи часа и болѣе. Эти бесѣды могутъ только принести ей большой вредъ и, кромѣ того, онѣ нарушаютъ всѣ тюремныя правила.

— Она взвела серьёзное обвиненіе на моего брата и я долженъ былъ изслѣдовать правду.

— Хорошо, но теперь вы знаете правду и положите конецъ вашимъ бесѣдамъ. Не ходите къ этой женщинѣ иначе, какъ въ сопровожденіи мистрисъ Бэли. Истерическіе субъекты такъ капризны, что она можетъ вдругъ взвести на васъ обвиненіе въ неприличномъ поведеніи относительно ея. Какая глупая тогда будетъ ваша роль.

Майкль чувствовалъ, что онъ уже и теперь игралъ глупую роль и сильно покраснѣлъ. Но онъ не сказалъ того, что хотѣлъ, и, выйдя изъ лазарета, пошелъ въ женское отдѣленіе тюрьмы. Онъ былъ въ мрачномъ настроеніи и ясно видѣлъ, что докторъ былъ правъ, что ему не слѣдовало впредь видѣться наединѣ съ Маргаритой.

Дверь ему отворила мистрисъ Бэли. Онъ вошелъ въ ея гостиную и разсказалъ ей все, что случилось. Слушая его разсказъ, она то краснѣла, то блѣднѣла. Тяжелое бремя свалилось съ ея души, потому что она чувствовала себя въ дурномъ настроеніи, когда случайно узнала настоящую фамилію Маргариты. Еслибъ это продолжалось долѣе, то она разсказала бы пастору все ей извѣстное, такъ какъ она ни за какія блага въ свѣтѣ не скрыла бы что либо полезное для арестантки на судѣ. Но теперь, въ виду достовѣрныхъ доказательствъ, что Маргарита никогда не знавала Франка Кристи, ясно было, что и фамилія Готорнъ, которую онъ случайно произнесъ, не могла принадлежать ей. Но, главное, мистрисъ Бэли торжествовала при мысли, что пасторъ не будетъ болѣе бесѣдовать съ Маргаритой наединѣ.

— Угодно вамъ теперь видѣть № 15? спросила она, когда пасторъ кончилъ свои объясненія.

— Да, но сдѣлайте одолженіе, мистрисъ Бэли, пойдемте со мною.

Они вмѣстѣ вышли въ корридоръ и смотрительница отворила дверь въ келію Маргариты.

Молодая женщина немедленно показалась на порогѣ. По выраженію лица мистрисъ Бэли и смущенію Майкля, она тотчасъ поняла, что, наконецъ, пришли извѣстія и самыя дурныя. Майкль молча подалъ ей портретъ такъ называемаго капитана Фильда и съ нетерпѣніемъ ждалъ, что она скажетъ. Маргарита поспѣшно повернула карточку къ свѣту и, возвративъ ее, сказала, качая головой:

— Это кто? Это не мой мужъ.

Тогда пасторъ подалъ ей другой портретъ. На этотъ разъ, Маргарита схватила карточку обѣими руками и вздрогнула всѣмъ тѣломъ. Она хотѣла что-то сказать, но гнѣвныя слова замерли на ея устахъ. Неожиданно увидавъ портретъ мужа, она вспомнила прошедшее и, какъ истая женщина, разразилась рыданіями.

Майкль никогда не видывалъ ея слезъ и былъ до глубины души тронутъ ея нѣжнымъ волненіемъ при видѣ знакомыхъ чертъ человѣка, погубившаго ее, но все же дорогого ей по прежнему, хотя и скоротечному счастью. Онъ чувствовалъ, что въ его сердцѣ произошла перемѣна, въ силу которой, горе этой женщины было ему ближе, чѣмъ горе всякаго другого человѣческаго существа. Онъ жаждалъ взять ее за руку и утѣшить. Ея имя блуждало на его губахъ, но рядомъ стояла мистрисъ Бэли, холодная, подозрительная и онъ, исполняя свой долгъ, объявилъ ей содержаніе письма сыщика.

Впослѣдствіи, онъ удивлялся, какъ могъ такъ хладнокровно нанести смертельный ударъ бѣдному, беззащитному существу. Онъ даже счелъ своимъ долгомъ намекнуть, что считалъ ее сумасшедшей и совѣтовалъ ей быть какъ можно спокойнѣе. Маргарита нетолько ничего не отвѣчала, но даже не посмотрѣла на него; когда же онъ окончилъ, она безпомощно подняла на него свои глаза, словно ничего не понимая. Но она все поняла.

— Могу я оставить у себя портретъ? спросила она, вставая и прижимая карточку къ своей груди, словно она рѣшилась силой защищать ее.

Майкль молча кивнулъ головей. Она поблагодарила его и пошла въ свою келью.

— Вы ничего не имѣете сказать, мистрисъ Фильдъ? спросилъ пасторъ, которому слишкомъ горько было такъ съ нею разстаться.

— Ничего, отвѣтила она, останавливаясь въ дверяхъ: — я никогда не ожидала, чтобъ вы, ради меня, пошли противъ вашего брата. Но я не сумасшедшая.

И, войдя въ свою келью, она затворила дверь.

Она не позволила себѣ ни упрека, ни оскорбительнаго выраженія, а только выказала глубокое и мрачное недовѣріе къ Майклю. Мистрисъ Бэли посмотрѣла на него и замѣтила, что онъ страшно поблѣднѣлъ.

— Она, однако, не ошиблась насчетъ портретовъ, промолвилъ онъ: — вы видѣли, какъ она тотчасъ узнала Форстера.

III.

Обѣденный колоколъ раздался подъ среднимъ куполомъ тюрьмы и его звонъ былъ повторенъ, какъ эхо, маленькимъ колокольчикомъ въ женскомъ отдѣленіи. Изъ кухни подъемныя машины доставили на верхъ въ корридоры безчисленныя жестянки съ говядиной и картофелемъ. Мельничное колесо остановилось, всѣ работы прекратились и арестанты поспѣшили въ свои кельи, тяжело ступая по каменному полу. Въ прачешной женщины вышли изъ своихъ клѣтокъ и, отеревъ руки передниками, также направились въ кельи, наполняя воздухъ запахомъ сырости и желтаго мыла.

Барби Гаггитъ взяла обѣдъ Маргариты, принесенный изъ сосѣдняго трактира и, ловко поддерживая подносъ лѣвой рукой и плечомъ, несла его въ келью № 15, ключъ отъ которой ей былъ врученъ самой мистрисъ Бэли.

Хотя смотрительница приказывала ей молча ставить подносъ въ келью и тотчасъ уходить, но Барби никогда этого не исполняла. Разговоръ имѣлъ для нея всю сладость запрещеннаго плода и она уже успѣла подружиться съ Маргаритой. Въ это самое утро арестантка подарила ей по секрету золотыя серьги съ бирюзой и сердце № 1 было полно благодарности и сочувствія къ № 15.

Войдя въ келью, она увидала Маргариту, сидѣвшую въ креслѣ и державшую въ рукахъ фотографическую карточку.

— Вотъ вашъ обѣдъ, сударыня, сказала Барби шепотомъ: — какъ онъ отлично пахнетъ.

— Я не голодна, отвѣчала Маргарита: — не стоитъ ставить подносъ.

— Какъ, вы не хотите ѣсть? грѣшно бросать такую пищу. Посмотрите: супъ, жареная курица и яблочный тортъ.

— Пожалуй, оставьте супъ, а остальное возьмите себѣ.

— А вина вы также не хотите?

— Нѣтъ, возьмите и вино.

— Я надѣюсъ, что вы не хандрите, сказала Барби, пристально смотря на нее: — это ни къ чему не поведетъ. Послушайтесь меня. Я также за два мѣсяца до суда, такъ тревожилась, что каждую ночь видѣла во снѣ, какъ меня вѣшаютъ.

— Я надѣюсь, что вы никогда не испытаете такого горя, какъ мое, отвѣчала Маргарита съ отчаяніемъ.

Барби вздрогнула, но она не могла терять ни минуты, такъ какъ мистрисъ Бэли вскорѣ должна была сойти внизъ, раздавъ обѣдъ арестанткамъ верхней палаты. По этому, поднеся графинъ съ виномъ къ своимъ губамъ, она быстро закинула голову и въ одно мгновеніе выпила полбутылки хереса.

— Какъ славно, какъ тепло! промолвила она съ раскраснѣвшимися щеками, но вспомнивъ Тома Пайпера, вылила остальное вино въ стклянку, которую тайно взяла изъ шкапа мистрисъ Бэли и спрятала въ карманъ.

Потомъ она завернула въ платокъ курицу и яблочный тортъ и спрятала ихъ себѣ запазуху.

— Теперь, сударыня, сказала она: — я положу вилку и ложку въ тарелки, чтобъ смотрительница меня не заподозрила, а то мнѣ достанется.

Воткнувъ вилку и ножикъ въ остатки брюссельской капусты, а ложку положивъ въ блюдо съ пирожнымъ, Барби тихонько подкралась къ двери и стала прислушиваться. Шумъ отъ жестянокъ на верху прекратился и мистрисъ Бэли должна; была тотчасъ спуститься внизъ. Молодая женщина кивнула головой Маргаритѣ и съ улыбкой вышла изъ кельи, тихонько заперевъ за собою дверь.

Черезъ нѣсколько времени, миссъ Мак-Крэкъ пришла за подносомъ и, увидавъ пустыя тарелки и графинъ, донесла смотрительницѣ что у № 15 былъ прекрасный аппетитъ. Но Маргарита не дотронулась ни до чего и оставалась до самаго чая въ лихорадочномъ изступленіи. Впервые съ тѣхъ поръ, что она была въ тюрьмѣ, она отказалась отъ прогулки.

Она провела тревожную и безпокойную ночь. Пока въ кельѣ было свѣтло, она не смотрѣла на портретъ своего мужа, и воспоминанія о прошломъ, въ которомъ среди горя, было столько счастья, мѣшали ей думать о мрачномъ настоящемъ. До самой ночи она жила въ области мечтаній, но какъ только стемнѣло и она легла въ постель, ею овладѣлъ таинственный ужасъ; она вполнѣ сознала свое безпомощное состояніе. Всѣ нѣжныя мечты, убаюкивавшія ее въ продолженіе дня, исчезли и она увидѣла себя лицомъ къ лицу съ роковымъ, безъисходнымъ будущимъ.

Рядомъ съ ея кельей помѣстили вечеромъ пьяную женщину. Она долго пѣла неприличныя пѣсни, потомъ разбила свою кружку и до того стала буянить, что мистриссъ Бэли была принуждена позвать сторожей и снести ее въ карцеръ, въ которомъ стѣны были обиты матрацами. Это вызвало отвратительную сцену, и несчастную унесли на рукахъ среди громкихъ криковъ и ругательствъ. Маргарита съ ужасомъ представляла себѣ эту полуобнаженную женщину, вступившую въ отчаянную драку съ тремя здоровенными мужчинами. Присѣвъ на постели и дрожа отъ страха, она вдругъ заплакала. Ей пришло въ голову, что Филиппъ Форстеръ пожалѣлъ бы ее, еслибъ увидалъ въ этомъ безнадежномъ положеніи.

Отчего онъ ее бросилъ? Отчего измѣнилъ клятвамъ, которыми добровольно связалъ свою совѣсть? Ей почему-то вошло въ голову, что, вѣроятно, Филиппъ былъ долженъ большую сумму денегъ братьямъ Кристи и это побуждало его жениться на богатой невѣстѣ, чтобъ имѣть возможность расплатиться съ ними. Былъ ли Майкль участникомъ въ заговорѣ, составленномъ его братомъ, или поддался обману, ей было все равно; она была убѣждена только въ одномъ, что виновникомъ всего ея несчастья былъ не Филиппъ, а Франкъ Кристи. Дѣйствительно, Филиппъ никогда не сказалъ ей ни одного грубаго слова, къ чему же ему было ее бросить, если его къ этому не принудили? Тутъ она стала подробно разбирать свое поведеніе относительно мужа и кончила тѣмъ, что нашла себя виновной въ излишней горячности. Еслибъ она не была такъ сердита и жестока въ кузницѣ, и не угрожала ему клещами, а только плакала бы и позволила бы ему вырвать у нея изъ рукъ брачное свидѣтельство, то, можетъ быть, онъ и сжалился бы надъ нею. Каждый разъ, какъ она вспоминала эту страшную сцену, она благословляла небо, что ударъ клещами не достался Филиппу. Она сожалѣла миссъ Грэамъ, но не могла не радоваться, что въ своей безумной злобѣ ослѣпила не мужа, а эту бѣдную молодую дѣвушку.

На слѣдующее утро, Маргарита была до того въ изнеможеніи отъ рыданій и безсонницы, что не могла выпить чашки чая, которую ей принесла Барби. Она лежала въ постели до полудня въ лихорадочной дремотѣ, часто просыпалась отъ шума въ сосѣднихъ кельяхъ и въ корридорѣ. Во время своего обычнаго обхода, докторъ Гарди зашелъ въ ней, пощупалъ ея пульсъ, и, узнавъ исторію о фотографической карточкѣ, сказалъ, что пасторъ вѣрно съ ума сошелъ, позволяя себѣ такъ тревожить больную женщину и велѣлъ прибрать этотъ «вздоръ» во время ея сна. Потомъ, онъ далъ Маргаритѣ опіума, и когда она заснула, мистрисъ Бэли, войдя въ келью, осторожно вынула портретъ изъ ея пальцевъ.

Докторъ обѣщалъ, что сонъ успокоитъ больную, но его предсказаніе не исполнилось. Проснувшись и не видя портрета, Маргарита, въ порывѣ неописаннаго гнѣва, позвонила въ колокольчикъ и спросила, кто осмѣлился совершить эту кражу? Мистрисъ Бэли испортила еще болѣе дѣло, увѣряя, что у № 15-го не было никакого портрета.

— Это одна изъ вашихъ фантазій, сказала она спокойно.

Многіе полагаютъ, что можно безнаказанно говорить больному душевной болѣзнью какую угодно ложь, но это все равно, что считать себя въ правѣ тыкать иголками руку, которая виситъ на перевязи. Въ эту минуту Маргарита стояла въ одной рубашкѣ и босая на каменномъ полу. Она дрожала всѣмъ тѣломъ отъ холода, ибо прежде, чѣмъ позвонить, она около получаса искала во всѣхъ углахъ кельи фотографическую карточку, полагая, что во снѣ она ее выронила. Слыша нахальную ложь смотрительницы, она заскрежетала зубами и упала на подъ въ истерическомъ припадкѣ. Губы ея поблѣднѣли, руки сжались и страшныя судороги исказили ея тѣло.

Мистриссъ Бэли испугалась и тотчасъ послала за докторомъ на его квартиру въ городѣ. Когда онъ явился, Маргарита уже была приведена въ чувство различными спиртами, но, лежа на постели, плакала какъ ребенокъ.

Онъ не приказалъ отдавать Маргаритѣ портрета, а перевелъ ее въ лазаретъ.

— Чортъ бы побралъ всѣхъ пасторовъ, промолвилъ онъ: — проклятая у нихъ ревность. Не слѣдовало бы назначать пасторомъ въ тюрьму человѣка, моложе шестидесяти лѣтъ.

Мистриссъ Бэли позвала миссъ Мак-Крэкъ и № 1-й, которые и отнесли Маргариту, завернутую въ одѣяло, въ лазаретъ. Впереди шла смотрительница, сзади докторъ.

— Что-то здѣсь очень пахнетъ сыростью, сказалъ онъ, войдя въ отдѣленіе, отведенное для больныхъ арестантокъ: — развѣ вы здѣсь не протапливаете?

— Тутъ не было никого со времени родовъ въ комнатѣ № 3-й, отвѣчала мистриссъ Бэли.

— Ахъ, да я помню, работница родила двойней. Но вамъ бы слѣдовало въ дождливую пору протапливать, хотя и нѣтъ больныхъ. № 1-й, принесите скорѣе угля и растопите каминъ въ комнатѣ № 2-й.

— Да, сэръ, отвѣчала Барби.

— А вещи № 15-й перенести сюда изъ ея комнаты? спросила смотрительница, отпирая комнату, указанную докторомъ.

— Да, вещи всѣ перенести сюда, отвѣчалъ онъ: — эта комната гораздо лучше и веселѣе. Поддерживайте всегда огонь въ каминѣ, дайте ей книгъ и все, что она попроситъ, конечно, въ границахъ благоразумія, а главное, не пускайте къ ней пастора. Я строго запрещаю всякую духовную пищу. Если же она отобьется отъ рукъ, прибавилъ онъ, почесывая въ затылкѣ: — то мы переведемъ ее въ сумасшедшій домъ.

IV.

Женскій лазаретъ находился въ правой башнѣ, соединенной съ главнымъ корпусомъ тюрьмы висячимъ желѣзнымъ мостомъ, тогда какъ противоположная башня была отведена подъ мужской лазаретъ. Въ первомъ было шесть чисто выбѣленныхъ комнатъ, изъ которыхъ три въ верхнемъ этажѣ предназначались для больныхъ прилипчивыми болѣзнями. Каждая изъ этихъ комнатъ была обширная, и удивительно чистая; въ каждой находился каминъ и стояла желѣзная кровать, окрашенная синей краской. Надъ кроватью виднѣлась мѣдная кнопка, пожавъ которую, больная могла во всякое время позвать смотрительницу или ея помощницу. Въ случаѣ опасной болѣзни, двѣ арестантки поочередно дежурили день и ночь.

Главная прелесть лазарета заключалась въ великолѣпномъ видѣ, который открывался изъ большихъ оконъ, не изуродованныхъ желѣзной рѣшеткой, но достаточно надежныхъ, благодаря желѣзнымъ переплетамъ. Изъ комнаты № 2, отведенной Маргаритѣ, можно было видѣть обширную панораму окрестной страны на нѣсколько миль во всѣ стороны. Налѣво виднѣлся городъ Толминстеръ съ иглами его собора и двухъ приходскихъ церквей, на право тянулись истширскія горы, покрытыя густыми лѣсами, а посреди, въ долинѣ, гнѣздились въ зелени залитые солнечными лучами веселые домики сосѣднихъ селеній, въ томъ числѣ и Фердэля.

Маргариту положили въ постель и мистрисъ Бэди вмѣстѣ съ Барби привели въ должный порядокъ комнату. Смотрительница нѣсколько разъ бѣгала взадъ и впередъ, наблюдая за переноской изъ кельи Маргариты ея кресла, платья и остальныхъ вещей. Докторъ Гарди остался подлѣ больной, пока огонь не разгорѣлся въ каминѣ и старался ласками вывѣдать у Маргариты, что она чувствовала; но, видя, что на всѣ его вопросы она отвѣчала только слезливой просьбой возвратить ей злополучный портретъ, онъ поспѣшно отправился къ Майклю и сталъ упрекать его за столь неосторожное возбужденіе нервовъ арестантки. Онъ очень встревожилъ пастора, разсказавъ ему о различныхъ усложненіяхъ нервныхъ болѣзней. Майкль смиренно выслушалъ эти укоры, ибо дошелъ до убѣжденія, что если всѣ считали его поведеніе нелѣпымъ, то, вѣроятно, оно и было въ дѣйствительности нелѣпымъ.

Въ это самое утро, онъ получилъ еще новое письмо отъ Ната Ридделя, посланное изъ Лондона. Сыщикъ увѣрялъ, что открылъ ключъ къ обнаруженію дальнѣйшихъ подробностей, ясно доказывавшихъ, что полковникъ Форстеръ не могъ быть въ Шотландіи осенью 1867 года, и необходимыя справки быть можетъ принудятъ его отложить свою поѣздку въ Толминстеръ на два или на три дня. Все это еще болѣе смутило Майкля, и заставило его съ живѣйшимъ состраданіемъ думать о бѣдной Маргаритѣ, которая, будучи разлучена съ нимъ, осталась безъ друзей и покровителей.

Вмѣстѣ съ тѣмъ, Майкль былъ слишкомъ добросовѣстный человѣкъ, чтобъ не сознавать необходимости попросить извиненія у брата за все, что онъ думалъ, говорилъ и дѣлалъ противъ него. Онъ написалъ записку Франку, съ просьбой тотчасъ зайти къ нему. Когда драгунъ явился въ сумерки, онъ чистосердечно покаялся ему во всемъ, просилъ у него прощенія и горячо выразилъ свою радость, что доброе имя брата было очищено отъ всякихъ подозрѣній. Личина гордаго достоинства, принятая на себя Франкомъ, какъ нельзя лучше подтверждала его невиновность.

— Нечего сказать, произнесъ онъ, краснѣя, какъ бы отъ благороднаго негодованія: — тебѣ дѣлаетъ честь, что ты повѣрилъ болѣе сумасшедшей, чѣмъ родному брату, и самъ представилъ какому-то сыщику этого брата въ видѣ лгуна и обманщика. Тебѣ должно быть очень стыдно.

Майкль сослался на облегчающія обстоятельства.

— Чортъ возьми, продолжалъ драгунъ: — твое эксцентричное поведеніе поставило меня въ очень глупое положеніе. Миссъ Грэамъ удивляется, почему ты не хочешь вѣнчать ее, а Форстеръ теряется въ догадкахъ, отчего ты его такъ старательно избѣгаешь. Но теперь я надѣюсь, что ты завтра поѣдешь со мною въ Фердэль и будешь любезенъ съ этими бѣдными огорченными людьми.

— Я поѣду въ Фердэль, если ты желаешь, Франкъ, хотя я полагаю, что это совершенно излишне.

— Какъ, ты все еще сомнѣваешься? воскликнулъ съ отвращеніемъ Франкъ: — если у тебя есть еще что-нибудь на душѣ, то выскажи прямо! Скажи прямо, вѣришь ли ты, что Форстеръ невиновенъ въ нелѣпыхъ обвиненіяхъ, которыя тебѣ было угодно на него взвести.

— Да, я вѣрю, отвѣчалъ Майкль, и послѣдняя тѣнь сомнѣнія исчезла въ его душѣ при видѣ благороднаго блеска разгнѣванныхъ глазъ Франка.

— Въ такомъ случаѣ, поступи прилично, и вспомни, что Форстеръ нетолько не разбойникъ и не мошенникъ, какимъ ты его воображалъ, но что онъ искренно сожалѣетъ женщину, сдѣлавшую ему столько вреда. Миссъ Грэамъ также желала бы, чтобъ ее оправдали. Если она будетъ вести себя прилично, то ее не подвергнутъ никакому наказанію за ея низкое преступленіе.

— Увѣряю тебя, что она нанесла ударъ не намѣренно, и отъ души сожалѣетъ о своей горячности, воскликнулъ Майкль, очень успокоенный словами брата: — умъ у бѣдной женщины тронулся отъ вытерпѣнныхъ ею жестокихъ несправедливостей, но она не дикій звѣрь.

— Мнѣ до этого нѣтъ никакого дѣла, и еслибъ я былъ судьею, то, будь увѣренъ, не выказалъ бы ни малѣйшей жалости. Я стою за миссъ Грэамъ и ты возьмешь ея сторону, увидѣвъ, какъ она терпѣливо и смиренно переноситъ ниспосланное ей тяжелое испытаніе. Ты слышалъ только одну сторону и вотъ почему твое сужденіе несправедливо; впрочемъ, я всегда говорилъ, что ты не годишься въ тюремные пасторы.

Майклю было нечего отвѣчать, и онъ чувствовалъ, что раздраженіе Франка имѣло законныя основанія. Но громкій рѣзкій тонъ драгуна вдругъ спалъ. Въ комнату вошелъ директоръ тюрьмы и объявилъ, что онъ получилъ записку отъ полицейскаго инспектора въ Дросбриджѣ, который просилъ, чтобъ какое нибудь служащее при тюрьмѣ лицо было бы отправлено для засвидѣтельствованія тожества тѣла Мэри Дашъ, убитой во время несчастья за желѣзной дорогѣ. Конечно, всего приличнѣе было ѣхать смотрительницѣ, но если пасторъ имѣлъ что нибудь сообщить коронеру о семействѣ покойной, то, быть можетъ, онъ согласился бы замѣнить мистрисъ Бэли.

— Нѣтъ, мой братъ не можетъ ѣхать, мы уже сговорились съ нимъ, какъ провести завтрашній день, воскликнулъ Франкъ, прежде чѣмъ пасторъ успѣлъ произнести хоть одно слово: такъ боялся онъ возможной встрѣчи Майкля съ мистеромъ Готорномъ и Натомъ Ридделемъ.

— Въ такомъ случаѣ, я попрошу съѣздить мистрисъ Бэли, отвѣчалъ директоръ своимъ обычнымъ застѣнчивымъ тономъ: — вѣдь эта пустая формальность, но она необходима, чтобъ увѣдомить общину, къ которой приписана умершая.

— Если надо, я поѣду, замѣтилъ Кристи: — это мнѣ нисколько не помѣшаетъ отправиться позднѣе въ Фердэль.

— Нѣтъ, нѣтъ, произнесъ рѣшительно драгунъ: — у меня есть дѣла въ Лондонѣ и мнѣ надо ѣхать съ передобѣденнымъ поѣздомъ.

Капитанъ Кизеръ постоялъ еще нѣсколько минутъ, молча, переминаясь съ ноги на ногу и сомнѣваясь, не слѣдовало ли ему что нибудь еще сказать изъ приличія. Наконецъ, онъ произнесъ, обращаясь къ Франку:

— Я видѣлъ въ газетахъ, что между раненными при столкновеніи поѣздовъ желѣзной дороги былъ слуга полковника Форстера. Вы не слыхали, ему лучше?

— Я не видѣлъ Форстера уже нѣсколько дней, отвѣчалъ Франкъ.

— Въ газетахъ говорятъ, что Форстеръ ежедневно посѣщалъ своего слугу, произнесъ Майкль, такъ же считая необходимымъ что-нибудь сказать, когда директоръ удалился.

— Ты, вѣроятно, и въ этомъ заподозрилъ что-нибудь преступное, отвѣчалъ иронически Франкъ: — этотъ слуга былъ другой свидѣтель свадьбы Маргариты Фильдъ, не правда ли? И Форстеръ произвелъ столкновеніе поѣздовъ, чтобъ его убить, а въ виду неудачи этого заговора, онъ каждый день ѣздитъ въ Кросбриджъ, чтобъ собственноручно давать ему дозу мышьяка въ бульонѣ? такъ?

— Я не умѣю сочинять такіе романы, сказалъ Майкль съ улыбкой: — къ тому же указанный Маргаритою свидѣтель ея свадьбы былъ французъ. Но перемѣнимъ разговоръ. Нелли жалуется, что она въ послѣдніе дни тебя видитъ очень мало. Ты ѣздилъ въ Лондонъ?

— Да, и еще поѣду завтра. Тебѣ это не нравится?

— Нисколько, но полно сердиться, братъ, произнесъ Майкль, положивъ руку на плечо Франку: — вѣдь я просилъ у тебя прощенія, чего же тебѣ еще надо? Не будь такимъ угрюмымъ.

— Я угрюмъ, потому что твое поведеніе меня удивило и обидѣло, отвѣчалъ Франкъ отворачиваясь: — я думалъ, что ты не способенъ ни на что низкое. Но эта женщина тебѣ вскружила голову и гадко смотрѣть, какъ человѣкъ въ твоемъ положеніи ухаживаетъ за сумасшедшей арестанткой и, изъ угожденія ей, оскорбляетъ своихъ родственниковъ.

Говоря это, Франкъ не думалъ, какъ горько откликнутся его слова въ сердцѣ брата. Франкъ, дѣйствительно, былъ угрюмъ, но совершенно не по той причинѣ. Онъ встрѣтилъ затрудненія и не могъ занять всей суммы, которая была необходима Форстеру, а потому долженъ былъ еще ѣхать завтра въ Лондонъ. Кромѣ того, Натъ Риддель не выздоравливалъ и исполненіе плана Форстера о выпускѣ изъ тюрьмы Маргариты было отсрочено, къ величайшему неудовольствію драгуна, который хотѣлъ поскорѣе покончить съ этимъ дѣломъ. Наконецъ, мистрисъ Бэли могла услыхать въ Кросбриджѣ о мистерѣ Готорнѣ, а главное, онъ ясно видѣлъ, что подъ внѣшнимъ видомъ раскаянія, Майкль все еще таилъ въ глубинѣ сердца искру подозрѣнія, которую самый маленькій вѣтерокъ могъ раздуть въ громадное пламя.

Однако, несмотря на свое мрачное настроеніе, Франкъ согласился отобѣдать у брата, потому что желалъ видѣть Нелли. Они вмѣстѣ пошли на квартиру пастора и, драгунъ, поздоровавшись съ своей невѣстой, тотчасъ обрадовалъ ее извѣстіемъ, что Майкль обѣщалъ на другой день поѣхать съ нимъ въ Фердэль. Нелли, поднявшись на ципочки, чтобъ поцѣловать жениха, захлопала въ ладоши, и объявила, что она съ отцомъ такъ же отправится въ Фердэль, чтобъ торжество было полное.

Подобно многимъ молодымъ дѣвушкамъ-невѣстамъ, Нелли стала выказывать страсть къ занятіямъ по хозяйству и энергично принялась приводить въ порядокъ квартиру Майкля, оставленную мистеромъ Джабботомъ въ самомъ отчаянномъ положеніи. Мебель была вся переломана и изорвана, зеркала засижены мухами, окна темны отъ грязи, въ стѣнахъ кричали сверчки, на лѣстницѣ коврики пришли въ такую ветхость, что ноги посѣтителей задѣвали за многочисленныя дыры. Въ нѣсколько дней все измѣнилось, въ томъ числѣ и личный составъ прислуги. Косая ирландка была превращена въ судомойку и наняты были ловкая служанка, исполнявшая должность лакея, и кухарка, умѣвшая хорошо жарить. Для главныхъ комнатъ были заказаны ковры и Нелли начала подрублять великолѣпныя красныя занавѣски для кабинета Майкля. Въ этой послѣдней работѣ ей помогала дочь директора, сантиментальная Клоринда, которая, быстро работая иглой, не умолкала ни на минуту, разсказывая своему новому другу всѣ тюремныя легенды. Такимъ образомъ, жизнь въ тюрьмѣ показалась Нелли очень скучной, хотя она слышала тутъ многое, отъ чего волоса у нея становились дыбомъ.

Въ этотъ день Клоринда Кизеръ была также приглашена къ обѣду и приняла приглашеніе краснѣя. Она всегда краснѣла, когда находилась въ обществѣ холостяка, составлявшаго хорошую партію, какимъ былъ, напримѣръ, Майкль. Когда онъ говорилъ съ нею, румянецъ игралъ на ея щекахъ; еслибъ онъ сказалъ ей комплиментъ, она вся побагровѣла бы, а еслибъ ему вздумалось ее поцѣловать, то, по всей вѣроятности, она вдругъ почернѣла бы, какъ негритянка. Франка очень забавляли томные взгляды и нѣжныя восклицанія: «Ахъ, бла…го…да…рю… васъ!» когда онъ или братъ подавали ей блюдо. Онъ остался до девяти часовъ и потомъ, подъ предлогомъ дежурства, ушелъ, обѣщая на другой день заѣхать за Нелли и Майклемъ ровно въ полдень, чтобъ ѣхать въ Фердэль.

Настоящей причиной его ранняго ухода было желаніе написать Филиппу нѣсколько словъ и предупредить его о поѣздкѣ мистрисъ Бэли въ Кросбриджъ. Онъ поэтому зашелъ въ гостинницу Корона, написалъ записку и отправилъ конюха верхомъ въ Фердэль, приказавъ привести отвѣтъ въ казармы. Черезъ часъ посланный вернулся и объявилъ, что полковникъ Форстеръ уѣхалъ въ Лондонъ и вернется только на другой день.

Это извѣстіе очень смутило драгуна; что ему было дѣлать? Не отправиться ли ему самому въ Кросбриджъ на слѣдующій день и помѣшать мистрисъ Бэли встрѣтиться съ семьей Готорнъ? Форстеръ не говорилъ ему о своей поѣздкѣ въ Лондонъ и онъ никакъ не могъ понять, къ чему его другъ туда отправился. Однако, послѣ долгихъ размышленій, онъ рѣшилъ, что лучше всего ему исполнить свой планъ, именно повести на другой день Майкля въ Фердэль. Однажды познакомившись съ мистеромъ Грэамъ и его дочерью, пасторъ не могъ не перейти на сторону бѣдной слѣпой дѣвушки и всякая отсрочка этого желаннаго событія была неблагоразумна. Но все же Франкъ ощущалъ какое-то тревожное чувство и не могъ спать, а потому очень долго игралъ въ пикетъ съ Дики Буль, который совершенно помирился съ нимъ и страшно обыгралъ его.

Между тѣмъ, Маргарита провела ночь въ лазаретѣ гораздо спокойнѣе. Ее не безпокоило тутъ вѣчное отпираніе и запираніе дверей въ сосѣднихъ кельяхъ, а утромъ не раздавался въ ея ушахъ нескончаемый шумъ корридоровъ. Еще немаловажное преимущество лазарета состояло въ томъ, что ей исключительно служила одни Барби Баритъ, которая, не боясь ежеминутнаго появленія мистрисъ Бэли, давала полную свободу своему языку. Принеся завтракъ въ восемь часовъ утра, она любезно поздоровалась съ Маргаритой и поспѣшно развела огонь въ каминѣ, словно прислуживала путешественнику, остановившемуся въ гостинницѣ. Маргарита лежала спокойно въ постелѣ и смотрѣла съ любопытствомъ на панораму, виднѣвшуюся въ окно.

Вскорѣ явилась и мистрисъ Бэли въ праздничной шляпкѣ и перчаткахъ. Она отправлялась въ Кросбриджъ и хотѣла только прежде взглянуть на больную. Она дозволила Маргаритѣ встать или остаться въ постели, какъ она хотѣла, и спросила, лучше ли ей въ лазаретѣ, чѣмъ внизу въ кельѣ. Маргарита утвердительно кивнула головой.

— Такъ вы предпочли бы остаться здѣсь до суда?

— Да, если позволите.

— Докторъ велѣлъ васъ здѣсь оставить, но онъ запретилъ вамъ видѣться съ пасторомъ.

— Я и не желаю его видѣть.

— Вы по прежнему не хотите писать къ друзьямъ?

— Да, не хочу. Благодарю васъ.

Мистрисъ Бэли пошла къ дверямъ, но на порогѣ остановилась. Ее уже давно мучило чисто женское любопытство узнать, дѣйствительно ли настоящая фамилія № 15 была Готорнъ. Пока ея вопросъ могъ вызвать отвѣтъ, котораго она боялась, мистрисъ Бэли удерживала свое любопытство, но теперь, когда Маргариту всѣ признали сумасшедшей, попытка выяснить эту тайну не могла быть, по ея мнѣнію, опасной. Она закашляла и начала изъ далека.

— Вы знаете № 15, что вы говорите во снѣ?

— Нѣтъ, я этого не знала, отвѣчала Маргарита и въ черныхъ глазахъ ея сверкнуло сомнѣніе.

— Вы бредили въ прошлую ночь. Позвольте спросить, ваша фамилія Готорнъ?

— Кто вамъ сказалъ? воскликнула Маргарита съ жаромъ, но голосъ ея тотчасъ порвался.

Этихъ словъ было достаточно и мистрисъ Бэли вздрогнула.

— Я увѣрена, что не высказала этого во снѣ, прибавила черезъ минуту Маргарита, оправившись отъ волненія и смотря пристально на мистрисъ Бэли: — вамъ сказалъ капитанъ Кристи.

— Ни мало, отвѣчала смотрительница, покраснѣвъ.

— Зачѣмъ же вы краснѣете? Я вижу, что вы вступили въ заговоръ противъ меня. Ну, такъ что же, если я и урожденная Готорнъ? Я предупредила мистера Кристи и предупреждаю васъ, что счастье вамъ, если я не назову моей настоящей фамиліи и не потребую къ себѣ на помощь своихъ родственниковъ. Мистеръ Кристи это понялъ и, узнавъ мою фамилію, нашелъ болѣе благоразумнымъ бросить меня.

— Мистеръ Кристи ничего не знаетъ. Я одна слышала, что вы во снѣ говорили что-то о Готорнѣ.

— Не лгите, мнѣ ужь опротивѣла эта вѣчная ложь! воскликнула Маргарита, перебивая смотрительницу и отвертываясь къ стѣнѣ: — идите куда вамъ надо и оставьте меня въ покоѣ. Вы всѣ начинаете бояться своего нечестья и, правда, скверно пришлось бы вамъ всѣмъ, еслибъ я была такая же злая, какъ вы.

Мистрисъ Бэли вышла изъ комнаты въ сильномъ смущеніи.

Она теперь дорого бы дала, чтобъ взять назадъ свой глупый вопросъ, потому что она поступила какъ ребенокъ, который изъ любопытства дуетъ на фитиль петарды, разрывающейся ему прямо въ глаза.

— Что все это значитъ? спрашивала она себя, съ безпокойствомъ, по дорогѣ къ вокзалу: — что я должна дѣлать? Кто родители этой женщины?

V.

Мы знаемъ, что мистеръ Готорнъ изъ Айви-Гауза, былъ отцомъ Маргариты, а теперь прибавимъ, что семья Готорновъ была хорошая семья.

Клементъ Готорнъ былъ купцомъ и въ первые пятьдесятъ-пять лѣтъ его жизни ему никогда не входило въ голову, что онъ сдѣлается квакеромъ. Онъ былъ скорѣе свѣтскій человѣкъ, чѣмъ религіозный. Онъ любилъ блескъ и общество; онъ питалъ самолюбивыя мечты насчетъ своихъ дочерей. Обѣ молодыя дѣвушки были воспитаны дорогими гувернантками; ихъ учили играть на фортепіано, ѣздить верхомъ, танцевать и говорить по французски. Отецъ исполнялъ всѣ ихъ капризы и такъ баловалъ, что непремѣнно испортилъ бы ихъ характеры, еслибы мать не была благоразумнѣе.

Но въ одинъ прекрасный день, мистеръ Готорнъ раззорился, и среди его усилій спасти свою семью отъ конечной погибели его характеръ совершенно измѣнился. Въ Манчестерѣ, гдѣ онъ жилъ, онъ случайно услыхалъ пламеннаго методистскаго проповѣдника, возбудившаго дремавшую въ глубинѣ его души религіозность, а разговоры съ однимъ изъ его друзей, квакеромъ, окончательно обратили этого свѣтскаго человѣка въ строгаго, ревностнаго пуританина. Въ это время его дѣла нѣсколько поправились и онъ пришелъ къ убѣжденію, что небо было довольно его неожиданнымъ обращеніемъ, а потому предался всецѣло религіи. Его цѣлью теперь стало не возвращеніе фирмы въ прежнее блестящее положеніе, но честная ликвидація, и въ этомъ онъ успѣлъ. Онъ уплатилъ всѣмъ своимъ кредиторомъ сполна и отказался на всегда отъ дѣлъ. Ему теперь осталось 600 фун. стерл. въ годъ, что было бездѣлицей въ сравненіи съ его прежнимъ доходомъ, но казалось богатствомъ въ виду его новыхъ, болѣе чѣмъ скромныхъ требованій.

Однако, семья мистера Готорна не могла равнодушно примириться съ своимъ раззореніемъ. Мистрисъ Готорнъ не сдѣлалась квакершей. Она всегда была религіозна, и теперь ея религіозность, конечно, усилилась, но въ ея тонѣ и манерахъ выражалась горечь, прямое слѣдствіе униженной гордости. Смотря на неожиданное обращеніе мужа, какъ на доказательство легкаго разстройства его умственныхъ способностей, она избѣгала съ нимъ спорить, но выливала всю свою желчь на дочерей, которыхъ она постоянно обвиняла въ недостаточномъ уваженіи къ отцу. Дѣло въ томъ, что молодыя дѣвушки не могли понять происшедшей перемѣны въ домѣ. Вдругъ, среди тропическаго жара, наступилъ полярный холодъ. То, чему ихъ учили, стало теперь запрещеннымъ плодомъ. Ихъ любимыя развлеченія сдѣлались дьявольскими утѣхами. Ихъ одѣли въ сѣрыя платья и онѣ не могли двинуться съ мѣста или пошевельнуть пальцемъ, чтобы имъ не читали длинной проповѣди.

Віолета вскорѣ освободилась отъ этой невыносимой жизни, выйдя замужъ за доктора Табора, который имѣлъ на нее очень благотворное вліяніе. По природѣ, она была очень жива и легкомысленна, такъ что могла гораздо скорѣе Сибиллы (подъ этимъ именемъ знали Маргариту въ семьѣ) сбиться съ прямого пути, но жены, обыкновенно, бываютъ тѣмъ, чѣмъ ихъ дѣлаютъ мужья, и мистрисъ Таборъ стала благоразумной женщиной и прекрасной матерью. Сибилла, оставшись послѣ сестры, очень страдала отъ одиночества. Пока она дѣлила съ Віолетой свои маленькія несчастья, они казались ей незначительными, но когда ей пришлось переносить все одной, то вскорѣ нервное раздраженіе замѣнило покорность судьбѣ и она постоянно возставала противъ бремени, которое считала себѣ не по силамъ.

Мистеръ Готорнъ, говоря о времени, предшествовавшемъ его обращенію, называлъ его эпохой «грѣховнаго рабства», и все считалъ испытаніемъ, ниспосланнымъ свыше, начиная отъ серьёзнаго горя до насморка. Если ему подавали холодный чай, то онъ, напримѣръ, благодарилъ Провидѣніе, что оно испытуетъ его такими незначительными лишеніями. Онъ говорилъ о діаволѣ, какъ о существѣ, вѣчно желающемъ сопутствовать ему, и громко издѣвался надъ его безпомощностью, когда человѣкъ умѣетъ ему противостоять. Все это было хорошо въ своемъ родѣ, но очень утомительно.

Мистрисъ Готорнъ, желая поддержать авторитетъ мужа, сдерживала стремленія дочери къ независимости. Даже Віолета, сдѣлавшаяся матерью, сдѣлалась болѣе чувствительной къ правамъ родителей и упрекала сестру за ея неповиновеніе, такъ что Сибиллѣ стало скучно ѣздить къ ней. Характеръ у нея былъ всегда очень веселый и она ошибочно обвиняла отца въ лицемѣріи и эгоизмѣ, тогда какъ его религіозность была совершенно искренняя и онъ любилъ дочь болѣе, чѣмъ самого себя. Точно такъ же и мать пламенно ее любила и имъ недоставало только взаимнаго снисхожденія, чтобы быть самыми нѣжными друзьями. Но здравый смыслъ молодой дѣвушки возставалъ противъ увѣреній отца, что онъ былъ страшнымъ грѣшникомъ, пока не сталъ носить шляпы съ широкими полями, что грѣшно носить серьги, играть на фортепіано и читать романы, что діаволъ потираетъ съ радостью себѣ руки каждый разъ, когда она приколетъ къ волосамъ красный бантикъ. Молодая дѣвушка изъ одного упрямства продолжала носить пестрыя ленты, посѣщала англиканскую церковь и грозила убѣжать изъ дома, если ей не дадутъ покоя отъ домашнихъ преслѣдованій. Послѣ одной изъ ея обычныхъ вспышекъ, родители хотя и не охотно, дозволили ей погостить мѣсяцъ у прежней ея гувернантки, которая была больна въ Вуличѣ. Послѣ этого, мистеръ и мистрисъ Готорнъ никогда болѣе уже не видали своей дочери, и мы знаемъ, что съ ней произошло. Находясь въ такомъ настроеніи, что она скорѣе пошла бы въ горничныя, чѣмъ вернуться домой, молодая дѣвушка, невинная и неопытная, легко попала въ сѣти, разставленныя ей такимъ человѣкомъ, какъ Форстеръ. Она написала родителямъ, что вышла замужъ за отставного офицера и уѣхала въ Америку. Это извѣстіе болѣе огорчило, чѣмъ удивило стариковъ. Они грустно стали упрекать себя за дурное обращеніе съ дочерью, и это убѣжденіе въ своей винѣ тѣмъ сильнѣе въ нихъ утверждалось, чѣмъ болѣе смѣнялась въ сердцѣ Готорна пламеннаяя ревность прозелита широкой, христіанской терпимостью ко всѣмъ человѣческимъ слабостямъ.

Съ теченіемъ времени, онъ сталъ просто добрымъ филантропомъ, смѣшнымъ только для тѣхъ, которые злоупотребляли его милостями. Мистрисъ Готорнъ нѣжно пеклась объ его спокойствіи, и никогда ему не перечила. Они часто гостили у своей дочери Віолеты и никогда не проходило дня, чтобы имя Сибиллы не произносилось ими съ любовію, но съ понятной грустью, такъ какъ года шли, а отъ нея не было никакихъ извѣстій. Они составили себѣ цѣлую теорію насчетъ ея упорнаго молчанія. Они говорили: «Бракъ нашей дочери, вѣроятно, несчастливъ, но когда Сибилла сдѣлается матерью, то она пойметъ родительскія чувства и дастъ намъ свѣденія о себѣ».

Въ такомъ положеніи находились дѣла, когда случилось столкновеніе поѣздовъ и Филиппъ Форстеръ очутился подъ кровомъ доктора Табора. Клементу Готорну не приходило и въ голову, что этотъ изящный джентльмэнъ, пріѣзжавшій каждый день провѣдать своего больного слугу, былъ обольстителемъ его дочери. Онъ и все семейство знали по газетамъ, что полковникъ Форстеръ былъ женихомъ красавицы миссъ Грэамъ, ослѣпленной Маргаритой Фильдъ, но какъ могли они подозрѣвать въ этой безумной женщинѣ Сибиллу?

Дѣйствительно, второе имя Сибиллы было Маргарита, но ея никто не называлъ такъ дома, и она приняла его послѣ бѣгства съ Форстеромъ, желая порвать всякую связь съ прошедшимъ. Къ тому же, Филиппъ любилъ имя Маргариты съ его уменьшительнымъ Маджи, и одного этого уже было довольно для молодой женщины.

Ни мистеръ Готорнъ, ни Віолета не замѣтили испуганныхъ взглядовъ, брошенныхъ Форстеромъ на портретъ Маргариты въ первое посѣщеніе, и не нашли ничего страннаго въ его поведеніи въ слѣдующіе разы. Онъ былъ грустенъ и церемонно приличенъ, что сдерживало болтливость добродушнаго квакера, но Віолетѣ тонъ и манеры полковника казались вполнѣ достойными и возбуждали къ нему глубокій интересъ. Вѣдь его невѣста недавно ослѣпла и къ тому же его слуга, къ которому онъ, повидимому, былъ очень привязанъ, находился въ болѣзненномъ состояніи. Віолета такъ восторгалась подобными отношеніями между господами и слугами, что ставила Форстера въ примѣръ своимъ дѣтямъ, изъ которыхъ одному было три года, а другому четыре, говоря, что дѣти, желающія сдѣлаться большими, должны выказывать прислугѣ доброе вниманіе.

Съ своей стороны, она старалась всячески ускорить выздоровленіе Ната Ридделя и сама готовила ему супъ изъ курицы и желе, такъ что съ удовольствіемъ сообщала ежедневно полковнику, что его любимый слуга быстро поправляется. Но эта быстрота все же казалась Форстеру слишкомъ медленной. Онъ съ затаенной злобой подходилъ каждый разъ къ постели Ридделя и охотно подвергъ бы его жестокой поркѣ, еслибъ это помогло поднять его на ноги. Когда же, наконецъ, нѣсколько дней отдыха возстановили расшатанныя силы Ридделя, то Форстеръ, нисколько не жалѣя слабыхъ нервовъ больного, сталъ обдумывать вмѣстѣ съ нимъ такіе хитрые планы, отъ которыхъ у сыщика едва не лопнула голова. Но теперь онъ былъ какъ воскъ въ рукахъ Форстера. Онъ согласился найти человѣка, который разыгралъ бы роль капитана Фильда; онъ зналъ подходящаго молодца, умнаго, не останавливающагося ни передъ чѣмъ, но вѣрнаго и надежнаго. Однако, для этого были необходимы деньги. Филиппъ обѣщалъ найти деньги и требовалъ только, чтобъ Натъ Риддель поскорѣе выздоровѣлъ. Иногда онъ помогалъ ему ходить по комнатѣ, держа его за руку, и удивлялся, что человѣкъ, у котораго не были сломаны или вывихнуты кости, такъ страшно хромалъ. Но онъ никогда не выходилъ изъ себя и, напротивъ, былъ очень добръ къ Ридделю, хотя бѣднякъ послѣ каждаго такого посѣщенія нѣсколько часовъ не могъ придти въ себя отъ умственной и физической усталости. Только къ вечеру онъ мало по малу поправлялся и находилъ большое утѣшеніе въ обществѣ своего товарища по несчастью, пастора Питера Вайгуса, который приходилъ къ нему въ комнату съ своей собакой и молча сидѣлъ, покуривая трубку.

Все лицо Питера Вайгуса было испещрено бѣлыми полосами англійскаго пластыря, но общее здоровье его нисколько не пострадало и онъ вполнѣ сохранилъ свою обычную веселость. Онъ любилъ всѣхъ, но особливо собакъ и дѣтей. По его словамъ, христіанскій долгъ каждаго человѣка состоялъ въ любви къ ближнему и къ женѣ. Онъ до того любилъ шутки и такъ расширялъ примѣненіе своихъ трехъ любимыхъ афоризмовъ: «Не горячитесь», «Не стоитъ выходить изъ себя» и «Примите это за шутку» — что высшее духовенство не очень его жаловало. Онъ всегда смѣялся и если не было надъ чѣмъ смѣяться, то самъ изобрѣталъ себѣ предметъ смѣха. Его послѣдній подвигъ въ этомъ отношеніи стоилъ ему мѣста викарія. Однажды, онъ обѣдалъ у своего епископа, который былъ очень мирный и добрый человѣкъ, но подписывалъ, не читая, чрезвычайно воинственныя окружныя посланія, которыя сочинялъ одинъ изъ его капелановъ. «Читали вы мое послѣднее посланіе?» спросилъ добрый епископъ у мистера Вайгуса. «Да, отвѣчалъ весельчакъ: — а вы читали?» Общій смѣхъ заставилъ покраснѣть капелана и, черезъ нѣсколько времени, Питеръ Вайгусъ потерялъ свое мѣсто.

Натъ Риддель не былъ достаточно здоровъ, чтобъ оцѣнить шутки веселаго пастора, какъ Готорны и Таборы, которые очень скоро подружились съ нимъ. Онъ игралъ съ дѣтьми, забавлялъ ихъ различными штуками своей собаки, потакалъ всѣмъ слабостямъ квакера и разговаривалъ съ мистрисъ Готорнъ о пикуляхъ и вареньи. Докторъ Таборъ не позволялъ ему уѣхать, пока онъ не оправится настолько, что можно будетъ снять пластыри съ его лица, и всѣ окружали его самымъ радушнымъ гостепріимствомъ, зная, что веселый пасторъ былъ теперь безъ мѣста и въ стѣсненныхъ обстоятельствахъ.

Обыкновенно въ десять часовъ все общество расходилось спать и Питеръ Вайгусъ отправлялся съ собакой въ свою комнату. Однажды онъ, какъ всегда, легъ въ постель и заснулъ. Но вскорѣ его разбудилъ лай собаки, лежавшей у него въ ногахъ. Она соскочила на полъ, обнюхала всю комнату и, остановясь подъ окномъ, продолжала сердито лаять.

— Не стоитъ горячиться! промолвилъ ея хозяинъ, протирая глаза: — что случилось?

Собака вскочила на кресло и, положивъ переднія лапы на подоконникъ, многозначительно заворчала. Пасторъ зажегъ свѣчу и спустился съ кровати. Его комната находилась въ заднемъ фасадѣ дома и окошко выходило въ садъ. Онъ тотчасъ догадался, что, вѣроятно, случилось что-нибудь въ саду и открылъ настежъ окно, къ величайшему удовольствію собаки, которая подняла къ верху хвостъ и насторожила уши, не прерывая своего сдержаннаго лая.

Сначала Питеръ Вайгусъ ничего не видѣлъ въ темнотѣ, кромѣ деревьевъ, колыхаемыхъ вѣтромъ, но вскорѣ онъ услыхалъ шумъ шаговъ и замѣтилъ, что какая-то человѣческая фигура быстро перебѣжала песчаную дорожку и исчезла за кустами сирени. Первая мысль пастора была, что это воръ, и онъ хотѣлъ разбудить весь домъ, но тотчасъ одумался. Въ Айви-Гаузѣ была хорошенькая горничная, по имени Руѳь, и въ тотъ самый вечеръ мистрисъ Таборъ жаловалась, что она свела дружбу съ какимъ то деревенскимъ негодяемъ и назначала ему тайныя свиданія. Вѣроятно, эту таинственную фигуру и представлялъ собой молодецъ, возвращавшійся съ тайнаго свиданія. Въ эту минуту, на лѣстницѣ раздались легкіе, едва слышные шаги и собака, бросившись къ двери, начала разнюхивать, но на этотъ разъ не залаяла. Пасторъ вполнѣ убѣдился, что это была горничная и нашелъ излишнимъ заставлять понапрасну краснѣть молодую дѣвушку. «Примите это за шутку», промолвилъ онъ сквозь зубы и, закрывъ окно, вернулся въ постель вмѣстѣ съ своей вѣрной собакой.

Однако, утромъ, на разсвѣтѣ, громкій голосъ Руѳи снова разбудилъ пастора. На ея крикъ поднялся весь домъ и оказалось, что ночью вломились воры и произвели кражу.

Окно въ гостиной было отворено настежь и воръ или воры унесли нѣсколько вещей, въ томъ числѣ портретъ мистрисъ Таборъ и ея сестры.

VI.

— Инспекторъ, сударыня, въ домѣ доктора Табора. Тамъ, говорятъ, ныньче совершена кража. Онъ, вѣроятно, скоро вернется.

— Мнѣ надо только сказать имя бѣдной женщины, для отождествленія которой я вызвана сюда, сказала мистрисъ Бэли: — можетъ быть, достаточно передать это и полисмэну.

— Нѣтъ, сударыня, подождите инспектора; онъ ведетъ списокъ умершихъ. Быть можетъ, вы также захотите поговорить съ докторомъ Таборомъ, у которого на рукахъ умерла ваша молодая знакомая. Не угодно ли вамъ пройти въ столовую и тамъ подождать.

Такъ говорилъ хозяинъ трактира «Пестрая Собака» въ Кросбриджѣ. Цѣлую недѣлю толпились въ его скромномъ заведеніи сотни богатыхъ и бѣдныхъ лицъ. Онъ былъ свидѣтелемъ многихъ трогательныхъ сценъ, отъ которыхъ кровь застывала въ жилахъ и продалъ громадное количество водки, такъ что подъ конецъ смотрѣлъ на каждое лицо, являвшееся для отождествленія покойниковъ, какъ на выгоднаго покупателя. Поэтому, онъ и желалъ проводить мистрисъ Бэли въ столовую, гдѣ уговорилъ бы ее выпить горячей воды съ водкой.

Въ эту минуту, она стояла въ кегельбанѣ, обращенномъ въ мертвецкую и, закрывая носъ платкомъ, пристально смотрѣла на два ряда блѣдныхъ неподвижныхъ лицъ. Всего умершихъ было тридцать, но двадцать изъ нихъ уже похоронили наканунѣ и теперь оставалось только десять труповъ, еще не признанныхъ родственниками или знакомыми. Они лежали въ гробахъ, прикрытыхъ простынями, такъ что виднѣлись только одни лица мертвецовъ. Мери Дашъ и ея ребенокъ лежали рядомъ и, хотя мистрисъ Бэли имѣла слишкомъ много такта, чтобъ разыграть комедію и плакать, когда ей вовсе не было грустно, но никакая женщина на ея мѣстѣ не могла остаться равнодушной при такомъ зрѣлищѣ.

Она отказалась ждать полицейскаго инспектора, такъ какъ могла остаться въ Кроебриджѣ только часъ и рѣшила лучше, по предложенію хозяина трактира, отправиться въ Айви-Гаузъ, гдѣ находился инспекторъ у доктора Табора и его тестя, мистера Готорна.

— Тамъ живетъ мистеръ Готорнъ? произнесла мистрисъ Бэли, пораженная этимъ именемъ, такъ какъ она все еще находилась подъ впечатлѣніемъ сцены съ Маргаритою.

— Да, сударыня. Мистеръ Готорнъ старый квакеръ и немного странный человѣкъ, но очень добрый, не жалѣющій ни денегъ, ни себя для помощи бѣднымъ.

— Онъ всегда здѣсь живетъ?

— Нѣтъ; онъ гостилъ у дочери, пока докторъ Таборъ былъ во Франціи, гдѣ ухаживалъ за раненными.

Съ этими словами, трактирщикъ заперъ кегельбанъ и указалъ мистрисъ Бэли ближайшую дорогу въ Айви-Гаузъ черезъ общественный выгонъ, не замѣтивъ, какъ она неожиданно покраснѣла.

Быстрыми шагами направилась смотрительница по указанному пути. Сердце ея тревожно билось и ее мучило какое-то мрачное предчувствіе. Въ этотъ день ей суждено было переходить отъ одного удивленія къ другому. Достигнувъ дома доктора Табора и отворивъ калитку сада, она вздрогнула. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нея, на лужкѣ стоялъ полковникъ Форстеръ, разговаривая съ какимъ то блѣднымъ, испитымъ человѣкомъ, очевидно, только что оправившемся отъ болѣзни. Встрѣча съ полковникомъ Форстеромъ при такихъ обстоятельствахъ сильно поразила мистрисъ Бэли и, забывъ толки о томъ, что въ числѣ потерпѣвшихъ отъ столкновенія на желѣзной дорогѣ, находился его слуга, сьа тотчасъ соединила въ своемъ умѣ имя Форстера съ именемъ Готорна.

Она никогда не разговарила съ полковникомъ, но видѣла его въ судѣ во время первоначальнаго допроса Маргариты. Ей показалось, что и онъ узналъ ея, потому что, давая ей дорогу, онъ приподнялъ шляпу. Онъ сдѣлалъ это инстинктивно, при видѣ знакомаго лица, хотя и не могъ дать себѣ точнаго отчета, гдѣ его видѣлъ, и предполагая, что эта женщина, такъ пристально смотрѣвшая на него, была обитательница Кросбриджа. Потому, онъ спокойно продолжалъ разговаривать съ Натомъ Ридделемъ. Какъ удивился бы полицейскій инспекторъ, сидѣвшій въ кабинетѣ доктора Табора, еслибы ему сказали, что розыскиваемые воры были изящный полковникъ и блѣдный мистеръ Джонсонъ, который въ это утро въ первые вышелъ изъ дому и то съ большимъ трудомъ.

Въ сущности не было ничего удивительнаго, что въ Кросбриджѣ совершилась кража, такъ какъ въ послѣдніе дни это уединенное мѣстечко было наводнено всякими подозрительными личностями изъ окрестныхъ городовъ. Но обстоятельства кражи были чрезвычайно странныя. Воры унесли только картину, а нѣсколько взятыхъ украшеній съ камина были найдены въ сосѣднемъ полѣ вмѣстѣ съ рамкой картины. Такимъ образомъ, картина, сама по себѣ не цѣнная, была теперь единственнымъ исчезнувшимъ предметомъ, и полицейскій инспекторъ предполагалъ, что воровъ испугалъ шумъ окна, отвореннаго мистеромъ Вайгусомъ.

Пасторъ долженъ былъ разсказать все, что онъ видѣлъ и слышалъ относительно фигуры въ саду и шаговъ на лѣстницѣ, что, конечно, возбудило подозрѣніе противъ Руѳи. Никого другого нельзя было подозрѣвать. Мистеръ Джонсонъ былъ выше всякихъ подозрѣній и, если нужно, полковникъ Форстеръ поручился бы за него. Съ другой стороны, Руѳь Гей была хорошенькая, вертлявая дѣвушка, которая связалась съ деревенскимъ франтомъ, игравшимъ въ кегли, державшимъ пари на скачкахъ, и по слухамъ стрѣлявшимъ дичь въ заповѣдныхъ лѣсахъ. Госпожа предостерегала ее противъ этихъ интимныхъ отношеній и Руѳь обѣщала бросить своего любовника, но не сдержала слова и, на перекрестномъ допросѣ, созналась, что вечеромъ, передъ ужиномъ, она видѣлась въ тайнѣ съ нимъ въ саду, въ продолженіи десяти минутъ. Лицо инспектора приняло, послѣ этого признанія, самый суровый видъ, но докторъ Таборъ, съ цѣлью спасти молодую дѣвушку, заявилъ, что, можетъ быть, она разговаривала съ своимъ любовникомъ въ отворенное окно гостиной, когда всѣ въ домѣ спали и, уходя, забыла запереть окно на задвижки и закрыть ставни, чѣмъ и воспользовался ея любовникъ или ктонибудь другой, такъ какъ ничѣмъ не доказано, что воровство совершено именно въ то время, когда мистеръ Вайгусъ слышалъ шаги на лѣстницѣ. Докторъ Таборъ не принадлежалъ къ тѣмъ людямъ, которые преслѣдуютъ съ удовольствіемъ своихъ слугъ изъ чувства долга передъ обществомъ, но онъ разсердился, когда Руѳь упорно отвергла его предположеніе. Онъ сказалъ бѣдной дѣвушкѣ, что не большой грѣхъ было не запереть окно на задвижку и даже тайно видѣться съ человѣкомъ, который имѣлъ честныя намѣренія, но дурно и безумно настаивать на ложномъ показаніи и тѣмъ скрывать слѣды преступленія. Руѳь только ломала себѣ руки, плакала и увѣряла, что сказала правду. Она именно затворила окно на задвижку, заперла ставни, легла спать въ десять часовъ и до утра не выходила изъ своей комнаты.

Въ ту минуту, какъ мистрисъ Бэли явилась въ домъ, всѣ пришли къ убѣжденію, что эта дѣвушка была однимъ изъ тѣхъ негодныхъ созданій, которыя скорѣе откусятъ себѣ языкъ, чѣмъ сознаются въ лжи. На звонокъ смотрительницы отворила дверь нянька и, взявъ отъ нея карточку, понесла ее доктору. Послѣдній показалъ ее, знаменательно мигая инспектору, и тотъ немедленно предложилъ воспользоваться неожиданнымъ присутствіемъ въ домѣ тюремной смотрительницы для устрашенія молодой дѣвушки. Подобныя нравственныя пытки не законны, но къ нимъ часто прибѣгаютъ. Докторъ и инспекторъ по этому вышли къ мистрисъ Бэли, которая сидѣла въ столовой и, хотя она была далеко отъ камина, но щеки ея пылали. Послѣ обычныхъ привѣтствій, они разсказали, ей въ чемъ дѣло и просили разыграть маленькую роль въ этой домашней драмѣ.

Она согласилась, но замѣтила, что полковникъ Форстеръ былъ бы очень полезенъ въ этомъ, такъ какъ онъ, вѣроятно, привыкъ обращаться съ обвиняемыми въ полковомъ судѣ. Она хотѣла видѣть его поближе и слышать его голосъ. Послѣ всего, что она узнала, было невозможно оставить эту тайну неразгаданной.

Докторъ тотчасъ отправился къ полковнику, но съ нѣкоторой застѣнчивостью; ему совѣстно было безпокоить такого блестящаго джентельмэна по столь мелочной кражѣ. Мистрисъ Бэли подошла къ окну и посмотрѣла въ садъ, гдѣ Форстеръ все еще разговаривалъ съ блѣднымъ, больнымъ человѣкомъ. Ненависть иногда одарена удивительнымъ чутьемъ, и мистрисъ Бэли, ненавидя Маргариту, вдругъ разомъ отгадала тайну Форстера. Она неожиданно прозрѣла и поняла, что находится подъ однимъ кровомъ съ отцомъ Маргариты, что украденный портретъ былъ портретъ Маргариты и что укралъ его мужъ Маргариты. Она видѣла, какъ докторъ Таборъ подошелъ къ полковнику, какъ послѣдній вздрогнулъ, повернулся и пошелъ въ домъ вмѣстѣ съ докторомъ и больнымъ. Тутъ еще новая тайна раскрылась передъ нею, но не совсѣмъ. Присталѣно смотря на блѣдное лицо собесѣдника Форстера, она вспомнила, что видѣла его во дворѣ тюрьмы десять дней тому назадъ, въ то самое утро, когда, по словамъ Кристи, у него былъ сыщикъ. Неужели это и былъ сыщикъ? Если да, то что же онъ дѣлалъ съ Форстеромъ? Тутъ былъ предѣлъ провидѣнію мистрисъ Бэли; она нетолько ничего не понимала, но даже и предположить ничего не могла.

Что же касается до Форстера, то извѣстіе, что дама, прошедшая мимо него, была смотрительница въ Толминстерской тюрьмѣ, поразило его, какъ неожиданное открытіе замаскированной батареи. Но такъ какъ передъ нимъ былъ докторъ Таборъ, то, скрывъ свое волненіе, онъ только помѣнялся испуганными взглядами съ Натомъ Ридделемъ и послѣдовалъ за хозяиномъ. Черезъ минуту, они вошли въ гостиную, гдѣ всѣ были въ сборѣ — мистеръ и мистрисъ Готорнъ, Віолета Таборъ, мистеръ, Вайгусъ, полицейскій инспекторъ и мистрисъ Бэли.

Смотрительница намѣренно избѣгала взглядовъ Форстера и съ тревожно бьющимся сердцемъ посмотрѣла на родителей и сестру Маргариты. Въ мистерѣ Готорнѣ она не могла найти ни малѣйшаго сходства, но за то мистрисъ Готорнъ и Віолета Таборъ вполнѣ удовлетворили ея любопытству. Хотя подбородокъ и ротъ Віолеты были гораздо круглѣе и счастливая замужняя жизнь украсила ея лицо довольнымъ, спокойнымъ выраженіемъ, но ея глаза и голосъ напоминали Маргариту. У мистрисъ Готорнъ такъ же былъ взглядъ Маргариты и, кромѣ того, на ея лицѣ замѣчалось то тихое, горестное выраженіе, которое въ послѣднее время появлялось и на лицѣ Маргариты въ спокойныя минуты. Мистрисъ Бэли все это замѣтила и сердце ея дрогнуло.

Между тѣмъ, полицейскій инспекторъ, человѣкъ грубый, съ красными щеками и хриплымъ голосомъ, взялъ за плечо бѣдную Руѳь и произнесъ грозно:

— Ну, скажите ли вы правду? Вотъ смотрительница Толминстерской тюрьмы пріѣхала за вами.

— Нѣтъ, произнесъ мистеръ Готорнъ, который не могъ допустить лжи, даже въ шутку или для доброй цѣли: — нѣтъ, Руѳь, мы тебя не посылаемъ въ тюрьму, но смотрительница умѣетъ читать въ глазахъ лгуновъ всю правду. Она намъ скажетъ, лжешь ли ты.

— Посмотрите на меня, пожалуйста, промолвила мистрисъ Бэли.

— Что же мнѣ вамъ сказать? воскликнула молодая дѣвушка со слезами: — я крѣпко заперла проклятыя ставни. О! О! О! меня никогда такъ не обижали!

— Руѳь, кажется, твердо рѣшилась насъ всѣхъ огорчить, замѣтила мистрисъ Таборъ, грустно смотря на рамку портрета, которую она держала въ рукѣ.

— Не горячитесь и соберите свои мысли, произнесъ мистеръ Вайгусъ, но инспекторъ его срѣзалъ:

— Мистеръ Вайгусъ! сказалъ онъ строго: — вы очень дурно сдѣлали, сэръ, что, слыша ночью шумъ, не разбудили весь домъ.

— Мистеръ Вайгусъ не сдѣлалъ этого изъ снисхожденія къ Руѳи и это должно бы побудить ее быть чистосердечною, прибавила мистрисъ Бэли: — а также и щедрость полковника.

Послѣднія слова относились къ подаркамъ, которые Форстеръ сдѣлалъ молодой дѣвушкѣ во время своихъ посѣщеній.

— Я позволю себѣ взять ея сторону, сказалъ онъ спокойно: — не разъ воры прятались днемъ въ подвалахъ и такъ устраивали дѣло, что всѣ подозрѣнія падали на слугъ.

— Но въ такомъ случаѣ, сэръ, вѣдь воры прежде всего взяли бы серебро изъ столовой, замѣтилъ почтительно инспекторъ.

— Можетъ быть, что нибудь заставило ихъ отказаться отъ своего плана, продолжалъ Форстеръ: — но я основываю свое мнѣніе на тонѣ и словахъ Руѳи. Мистрисъ Бэли, вѣроятно, подтвердитъ, что эта молодая дѣвушка кажется очень искренной и чистосердечной.

— Да, отвѣчала смотрительница сухо.

— Мнѣніе полковника Форстера должно рѣшить дѣло, сказала мистрисъ Таборъ, прося знакомъ мужа не продолжать долѣе непріятной сцены.

— Хорошо, произнесъ докторъ съ улыбкой: — пусть это дѣло такъ и останется тайной. Я никогда не подозрѣвалъ Руѳи въ кражѣ, но если она хочетъ остаться у насъ, то…

— Я не останусь въ вашемъ домѣ ни одного часа! воскликнула молодая дѣвушка, становясь на дыбы, какъ только она почувствовала себя свободной: — получать пятнадцать фунтовъ въ годъ и еще слышать обвиненія въ воровствѣ! Нѣтъ, благодарю васъ.

— Не грубите, молодая женщина, сказалъ полицейскій инспекторъ, хмуря брови и очень недовольный, что жертва улизнула изъ его рукъ.

— А вы не лѣзьте впередъ, когда въ комнатѣ господа почище васъ, срѣзала его Руѳь, и, выбѣжавъ изъ комнаты, такъ сильно хлопнула дверью, что стекла въ окнахъ зазвенѣли.

— Примите это за шутку, замѣтилъ пасторъ, желая развеселить все общество.

Натъ Риддель до сихъ поръ не произнесъ ни слова, но теперь принялъ участіе въ общемъ, хотя и нѣсколько натянутомъ смѣхѣ. Очевидно, дѣло на этомъ не могло окончиться, но мистрисъ Бэли и полковнику Форстеру не оставалось болѣе ничего дѣлать. Инспекторъ удалился изъ комнаты вмѣстѣ съ Натомъ Ридделемъ, а Форстеръ, подойдя къ мистрисъ Таборъ и ея матери, поблагодарилъ ихъ за всѣ попеченія о его слугѣ, который теперь достаточно поправился, чтобъ ѣхать въ Лондонъ. Мистрисъ Бэли удивлялась его хладнокровію и начала говорить съ докторомъ Таборомъ и мистеромъ Готорномъ объ украденномъ портретѣ, который, повидимому, имъ былъ очень дорогъ. Изъ ихъ словъ она узнала, что они считали Маргариту въ Америкѣ. Квакеръ называлъ ее «моя любимая дочь Сибилла» и не дѣлалъ ни малѣйшаго намека на ея бѣгство изъ родительскаго дома или на какую-нибудь ссору. Обернувшись, смотрительница бросила проницательный, рѣжущій какъ ланцетъ, взглядъ на Форстера, но онъ не сморгнулъ.

— Если мы съ вами, мистрисъ Бэли, возвращаемся въ Толминстеръ съ двѣнадцати-часовымъ поѣздомъ, то намъ пора отправляться, сказалъ онъ очень любезно, вынимая изъ кармана часы.

— Я думаю, отвѣчала она, принимая безмолвное предложеніе Форстера ее проводить, но внутренно содрогаясь при мысли, что онъ ей скажетъ по дорогѣ.

— Вы, вѣроятно, знаете, что въ Кросбриджѣ нѣтъ станціи, она въ Блэкбриджѣ, въ двухъ миляхъ отсюда, замѣтилъ докторъ Таборъ: — не послать ли за экипажемъ?

— У насъ впереди еще три четверти часа, сказалъ полковникъ: — но если мистрисъ Бэли не желаетъ идти пѣшкомъ…

— Напротивъ, предпочитаю прогуляться, отвѣчала смотрительница и, простившись съ хозяевами, они вмѣстѣ вышли изъ Айви-Гауза.

Они молча перешли черезъ выгонъ и направились къ Блэкбриджу мимо трактира «Пестрая Собака», съ его развѣвающейся по вѣтру вывѣской, и деревенской церкви съ окружающимъ ее кладбищемъ, мимо изгородей, тѣнистыхъ деревьевъ и полей, на которыхъ работали поселяне.

Сердце сильно билось у мистрисъ Бэли; она недоумѣвала, что ей скажетъ Форстеръ. Но онъ нисколько не колебался; глубоко изучивъ женщинъ, онъ зналъ, что искреннее довѣріе самое лучшее средство съ женщинами, а скрытность только все портитъ. Видя, что мистрисъ Бэли не выдала его передъ свидѣтелями, онъ заключилъ, что она не питала къ нему непріязни и какъ только они очутились на большой дорогѣ, гдѣ ихъ никто не могъ подслушать, онъ сказалъ:

— Мистрисъ Бэли, я не полагаю, чтобъ эта дѣвушка принимала какое-нибудь участіе въ кражѣ.

— И я также, отвѣчала смотрительница, съ особымъ удареніемъ на каждомъ словѣ.

— Мнѣ показалось, что вы имѣли подозрѣнія.

— Подозрѣнія ничего не значатъ, но они очень мучительны для тѣхъ, кто ихъ питаетъ.

— Вы въ такомъ положеніи?

— Да.

— Что же васъ мучитъ?

— Сомнѣніе, какъ мнѣ поступить, полковникъ Форстеръ, сказала она твердо: — я чувствую, что мой разсудокъ мнѣ недостаточенъ въ такомъ важномъ дѣлѣ. Ахъ, какъ я сожалѣю, что обстоятельства открыли мнѣ сегодня столь роковую тайну!

— Если вы спросите совѣта у мистера Кристи, то я погибъ, сказалъ Форстеръ, останавливаясь.

Она также остановилась; ей стало жаль бѣднаго, красиваго полковника, такъ трогательно смотрѣвшаго на нее.

— Зачѣмъ вы поставили себя, полковникъ, въ такое положеніе? промолвила она дрожащимъ голосомъ: — Маргарита Фильдъ дѣйствительно ваша жена?

— Нѣтъ, клянусь небомъ. Но я хочу спасти ее отъ ужасныхъ послѣдствій ея ревнивой выходки, и если вы сохраните въ тайнѣ все, что я вамъ скажу, то она будетъ свободна черезъ двѣ недѣли.

— Свободна! Какъ? Вы забываете, что она предана суду. Помните также мое положеніе, мои обязанности. Если я, зная все, что мнѣ извѣстно, потерплю ея осужденіе, и впослѣдствіи мое сообщничество будетъ узнано, то что скажетъ свѣтъ? Что скажетъ мистеръ Кристи? Что скажетъ моя собственная совѣсть?

— Не безпокойтесь, я не подвергну васъ никакимъ непріятностямъ, произнесъ Форстеръ глухимъ голосомъ: — но прежде всего, отвѣтьте мнѣ на одинъ вопросъ: Маргарита никогда не выказывала желанія писать своимъ родственникамъ?

— Никогда, и я теперь очень удивляюсь ея упорству. Я думала, что ея родители гордые, знатные люди, не хотѣвшіе ее знать, но теперь я вижу, что, при ихъ добротѣ, они тотчасъ бы ее простили. Надо имѣть много мужества и силы воли, чтобъ отказаться отъ покровительства такихъ родителей. Я должна ей отдать въ этомъ справедливость, хотя до сихъ поръ была всегда противъ нея.

— Она упряма, какъ мулъ, замѣтилъ Форстеръ, насупивъ брови: — но я не хочу говорить о ней дурно, хотя она причинила мнѣ много горя. Вы не можете себѣ представить, мистрисъ Бэли, что я вынесъ отъ нея.

— Я легко этому вѣрю, зная ея дурной характеръ, отвѣчала мистрисъ Бэли, обманутая принятою имъ на себя ролью жертвы.

— Она сама виновата, что я на ней не женился, продолжалъ Форстеръ съ натянутымъ смѣхомъ: — но тоскливая нѣжность, упреки и преслѣдованія хоть кому опротивятъ. Къ тому же, ея горячій, раздражительный характеръ заставилъ ее бѣжать изъ дома вопреки моему желанію, и бросить меня, потому что я не могъ жениться на ней публично, какъ она хотѣла.

— Такъ она васъ сама бросила?

— Конечно, сама, хотя ей было извѣстно мое положеніе. У меня были долги; еслибъ я женился, то кредиторы набросились бы на меня и я долженъ былъ бы подать въ отставку. Для того, чтобъ мои родственники не узнали, что я женился, я принужденъ былъ путешествовать съ нею подъ фальшивымъ именемъ. Но она знала мое настоящее имя и я, несмотря на всѣ недостатки ея характера, женился бы на ней, еслибъ она согласилась на тайную свадьбу. Но она этого не хотѣла; она желала жить открытымъ домомъ, давать вечера, выѣзжать въ свѣтъ, какъ будто у насъ было десять тысячъ фунтовъ стерлинговъ дохода. Клянусь небомъ, когда она меня бросила, я сдѣлалъ все, что могъ. Я далъ ей триста фунтовъ стерлинговъ, что стоило мнѣ многихъ лишеній, и три года о ней ничего не слыхалъ. Я полагалъ, что навсегда отъ нея отдѣлался и не заботился даже узнавать, какую жизнь она вела одна въ Лондонѣ. Но вдругъ, узнавъ, что я женюсь на миссъ Грэамъ, она меня отыскала и изъ мести изуродовала любимую мною дѣвушку. Долженъ ли я теперь дозволить этой женщинѣ, которую я не люблю и не уважаю, погубить мою жизнь и жизнь этого бѣднаго слѣпого ребенка? Предоставляю вамъ, доброй и честной женщинѣ, разрѣшить этотъ вопросъ.

— Ваше положеніе, конечно, очень затруднительно, промолвила мистрисъ Бэли, растроганная лживымъ разсказомъ: — но чего вы хотите отъ меня? Объясните вашъ планъ и я тогда скажу, въ состояніи ли я помочь вамъ.

— Такъ выслушайте меня и скажите, такой ли я человѣкъ, какимъ меня представляетъ Маргарита, или я дѣлаю для нея болѣе, чѣмъ она заслуживаетъ.

Они продолжали свой путь и Форстеръ открылъ мистрисъ Бэли свои намѣренія, насколько считалъ необходимымъ, чтобъ совершенно ее обойти. Между женщинами не существуетъ кровнаго масонства и онѣ рѣдко стоятъ другъ за друга противъ мужчинъ. Напротивъ, онѣ часто берутъ сторону мужчинъ, когда послѣдніе патетически разсказываютъ имъ свои горестныя исторіи. При томъ, тюремной смотрительницѣ претило смотрѣть на свою буйную арестантку № 15, какъ на законную жену блестящаго полковника Форстера. Ей гораздо было пріятнѣе видѣть въ ней брошенную имъ любовницу, потому что этимъ путемъ и ея прежнее поведеніе съ нею получало свое оправданіе. Если же Маргарита не была искательницей приключеній, то она представляла трогательную жертву, съ которою впредь смотрительница должна была обращаться съ уваженіемъ, жалостью и раскаяніемъ въ своей прежней несправедливости. Ея гордость возмущалась при этой мысли.

Прибавьте къ этому, что, по словамъ Форстера, онъ назначитъ Маргаритѣ пять сотъ фунтовъ стерлинговъ въ годъ, если она его оставитъ въ покоѣ, а это содержаніе было цѣлымъ богатствомъ въ глазахъ смотрительницы, получавшей жалованія 100 ф. ст. въ годъ. Наконецъ, планъ освобожденія Маргариты былъ смѣлый, мужественный, опасный, а подобное предпріятіе всегда нравится женщинамъ. Впрочемъ, мистрисъ Вэли не подвергалась лично никакой опасности; отъ нея требовалось только одно молчаніе; но героизмъ понятіе относительное, и женщинѣ кажется большимъ геройствомъ держать языкъ за зубами.

Между тѣмъ, они дошли до Блэкбриджской станціи и Филиппъ Форстеръ остановился въ виду ея, подъ тѣнью стараго дуба. Прогулка и волненіе придали такое оживленіе и такой румянецъ лицу мистрисъ Вэли, что она теперь казалась почти красавицей. Самъ же Форстеръ, говорившій все время очень просто и искренно, былъ такъ хорошъ собою, что одержалъ бы побѣду и не надъ столь мягкимъ сердцемъ.

— Я вамъ разсказалъ все, мистрисъ Вэли, сказалъ онъ: — моя судьба теперь въ вашихъ рукахъ. Если вы полагаете, что я еще недостаточно искупилъ свое единственное въ жизни прегрѣшеніе и долженъ понести еще болѣе тяжелую кару, то я преклонюсь передъ вашимъ приговоромъ, вполнѣ убѣжденный, что если я не успѣлъ убѣдить васъ, то значитъ заслужилъ презрѣніе всѣхъ честныхъ женщинъ.

— Кто я, чтобъ судить васъ, полковникъ Форстеръ? отвѣчала мистрисъ Вэли въ сильномъ волненіи: — да вы и немногаго отъ меня просите — только молчанія.

— Да, ваше молчаніе позволитъ мнѣ загладить, насколько возможно, прошедшее зло.

— Я ничего не скажу, даю вамъ слово, и сожалѣю, что не могу сдѣлать большаго; я желаю вамъ успѣха и всякаго благополучія.

— Да благословитъ васъ Господь, сказалъ Форстеръ, крѣпко сжимая ея руку: — благодарю васъ за себя и за мою бѣдную слѣпую невѣсту.

Какая женщина устояла бы противъ чарующей силы его нѣжнаго тона и пламенной благодарности?

VII.

Хорошія вѣсти ожидали Филиппа въ Фердэлѣ. Майклъ Кристи завтракалъ тамъ вмѣтѣ съ своимъ братомъ, сэромъ Вемисомъ и Нелли. Роза была въ восторгѣ отъ пастора, съ которымъ она бесѣдовала около часа. Это посѣщеніе было, очевидно, залогомъ мира и Филиппъ очень обрадовался, узнавъ, что Майклъ остался въ Фердлэѣ нарочно, чтобъ съ нимъ познакомиться.

— Папа показываетъ ему паркъ, сказала Роза, поцѣловавъ своего жениха: — пойди къ нимъ, а я съ Нелли займусь туалетами. Мнѣ надо примѣрить платье.

Подъ платьемъ она разумѣла подвѣнечное, такъ какъ всѣ приготовленія къ свадьбѣ быстро подвигались. Филиппъ повиновался и пошелъ въ паркъ, но по причинѣ его громаднаго пространства онъ не скоро нашелъ мистера Грэама, сэра Вэмиса и братьевъ Кристи, которые осматривали новыя улучшенія въ одной изъ образцовыхъ фермъ.

Мистеръ Грэамъ очень гордился Фердэлемъ въ тѣ дни, когда Роза могла любоваться его красотами, да и было чѣмъ. Въ Нетширѣ, гдѣ земля плоская, какъ бильярдъ, горы круглы, какъ пудингъ и деревья походятъ на бороду, отпущенную только три дня тому назадъ, это помѣстье было великолѣпнымъ оазисомъ, благодаря попеченіямъ предъидущихъ собственниковъ и особливо мистера Грэама, который ежегодно проводилъ тутъ болѣе шести мѣсяцевъ. Мирный, разумный трудъ, въ продолженіи ста лѣтъ, сдѣлалъ чудеса. Длинная, на протяженіи мили, дубовая аллея вела къ дому съ южной стороны, и эти громадныя деревья казались еще выше въ сравненіи съ мелкимъ молочнымъ скотомъ, который пасся подъ ихъ тѣнью. Передъ домомъ съ мраморной террасой былъ раскинутъ садъ съ цвѣточными куртинами, зелеными лужайками, статуями и фонтанами, въ бассейнахъ которыхъ плавали столѣтніе карпы. За садомъ виднѣлось озеро съ мельницей на берегу, шумъ которой покрывался грохотомъ водопада. Далѣе тянулся на сотни миль лѣсъ, изобиловавшій дичью. Направо въ Друидской рощѣ, какъ гласило преданіе, назначала себѣ свиданія влюбленная молодежь; позади, на хорошо обработанныхъ поляхъ росли корнеплодныя для зимняго корма скоту, а рядомъ изгородь окружала дюжину красивыхъ хижинъ для слугъ и работниковъ. Вдоль сада пробѣгала большая дорога, которая вела въ селеніе Фердэль съ кузницей, церковью, зеленымъ лугомъ, украшеннымъ высокой мачтой для лазанья во время деревенскихъ гуляній и старинной житницей пришедшаго въ развалины аббатства, которую обратили въ пасторскій домъ.

На эту дорогу вышелъ мистеръ Грэамъ съ своими гостями послѣ осмотра образцовой фермы.

— Вы видите, что можетъ сдѣлать терпѣніе, сказалъ онъ, обращаясь къ Майклю съ слабой улыбкой: — многихъ и долголѣтнихъ заботъ потребовалось для устройства этого помѣстья и не мало попеченія будетъ стоить его поддержка. Большое для меня утѣшеніе, что оно попадетъ въ такія хорошія руки, къ Форстеру.

— Полковникъ Форстеръ, вѣроятно, хорошо знаетъ сельское хозяйство, замѣтилъ Майкль.

— Я не думаю, чтобъ онъ много занимался этимъ предметомъ, но онъ скоро научится. Одно изъ его главныхъ достоинствъ — это пламенная энергія, съ которой онъ берется за все.

И, пользуясь присутствіемъ новаго, сочувственнаго собесѣдника, мистеръ Грэамъ съ видимымъ удовольствіемъ распространился о великихъ качествахъ Форстера, къ которому онъ, казалось, питалъ безграничную привязанность. По его словамъ, онъ тщетно старался найти въ своемъ будущемъ зятѣ хоть одну слабую сторону. Въ послѣднее время, Филиппъ пересталъ курить, замѣтивъ, что запахъ табаку былъ непріятенъ Розѣ, подобно всѣмъ слѣпымъ, а наканунѣ онъ отправился въ Лондонъ для переговоровъ съ издателями книгъ для слѣпыхъ съ выпуклыми буквами, съ цѣлью ввести однообразную систему, на что мистеръ Грэамъ уполномочилъ Филиппа пожертвовать значительную сумму до 20,000 ф. стерл. Мы знаемъ, что Филиппъ вовсе не ѣздилъ въ Лондонъ, а провелъ ночь въ Кросбриджѣ для похищенія картины, но мистеръ Грэамъ былъ убѣжденъ, что его отсутствіе не имѣло другой цѣли, кромѣ нѣжныхъ хлопотъ о Розѣ.

Разговаривая такимъ образомъ, владѣлецъ Фердэля и Майкль ушли нѣсколько впередъ отъ сэра Вэмиса и Франка, занятыхъ такъ-же какой-то горячей бесѣдой. Вдругъ до ихъ ушей долетѣлъ стукъ молотовъ и при поворотѣ дороги передъ ихъ глазами предстала Фердэльская кузница.

— Вотъ кузница, произнесъ мистеръ Грэамъ и, поблѣднѣвъ, остановился, но тотчасъ же, поборовъ свое смущеніе, прибавилъ: — я еще ни разу не проходилъ мимо нея съ той минуты, какъ ослѣпла моя дочь. Однако, пойдемте, я не хочу быть трусомъ.

И онъ твердой поступью направился къ кузницѣ. Въ эту минуту на дорогѣ показался Форстеръ, махавшій рукой своему будущему тестю. Черезъ мгновеніе, мистеръ Грэамъ познакомилъ его съ Майклемъ. Они пожали другъ другу руку, но не радушно, а скорѣе съ обоюднымъ отвращеніемъ. Это чувство было невольное, ибо хотя Филиппъ заранѣе срепетировалъ свою роль и приготовился встрѣтить пастора съ самой искренней любезностію, но не могъ скрыть внезапной антипатіи, исказившей его черты, когда его рука дотронулась руки человѣка, котораго онъ боялся болѣе всего на свѣтѣ. Майкль это замѣтилъ и ощутилъ тоже отталкивающее чувство, но онъ приписалъ странное обращеніе Форстера негодованію на прошлое, а не боязни за будущее; что же касается его самого, то онъ внутренно упрекнулъ себя за свое предубѣжденіе къ этому человѣку.

Между тѣмъ, они остановились противъ кузницы и хозяинъ ея Джо Мардльсъ вышелъ къ нимъ съ обнаженными, почернѣвшими руками и крупными каплями пота, струившимися по его лицу.

— Добраго утра, мистеръ Грэамъ, сказалъ онъ почтительно: — надѣюсь, что барышня здравствуетъ.

— Благодарю васъ, Мардльсъ. А какъ вы поживаете?

— Господь даетъ мнѣ силу для того, чтобы заработать кусокъ хлѣба и хорошій желудокъ, чтобы его съѣсть, да будетъ прославлено Его Святое Имя. А свадьба скоро, сэръ?

— Да, очень скоро. Вотъ полковникъ Форстеръ вамъ самъ скажетъ объ этомъ лучше меня. Но что я вижу, у васъ новый работникъ? куда-же дѣлся Скаддингъ?

— Діаволъ сманилъ къ себѣ Билли, сэръ, и они вдвоемъ потѣшаются, отвѣчалъ спокойно кузнецъ, обтирая себѣ лобъ ладонью руки.

— Діаволъ? Это какъ?

— Вотъ видите, если человѣкъ бросаетъ хорошую работу, хорошее жалованье, хорошую пищу и отправляется самъ не знаетъ куда, то онъ подобенъ сынамъ Израилевымъ, поклонявшимся золотому тельцу. А въ священномъ писаніи ихъ именуютъ сынами діавола.

— Вѣроятно, Скаддингъ вскорѣ вернется и вамъ надо его урезонить, замѣтилъ мистеръ Грэамъ.

— Нѣтъ, сэръ, онъ не вернется и не станетъ слушать резоновъ, отвѣчалъ Мардльсъ, качая головой: — онъ отправился за море, но Господь послѣдуетъ за нимъ и покараетъ его, совмѣстно съ тѣми, которые совратили Скаддинга съ пути истины, ибо десница Господня всюду найдетъ грѣшника.

Говоря это, Джо Мардльсъ намѣренно избѣгалъ взглянуть на Форстера и обращался къ одному мистеру Грэаму, который слушалъ его спокойно, очевидно, привыкнувъ къ его набожному тону. Но Форстеръ, отгадывая въ немъ врага, смотрѣлъ на него надменно и замѣтилъ въ полголоса, но довольно явственно, что кузнецъ, кажется, рехнулся. Любезно кивнувъ головой Мардльсу, мистеръ Грэамъ пошелъ домой и теперь сэръ Вэмисъ присоединился къ нему и Майклю, а Франкъ и Форстеръ слѣдовали за ними немного поодаль.

— Гдѣ ты былъ? спросилъ драгунъ шепотомъ: — я писалъ тебѣ вчера ночью, что мистрисъ Бэли ѣдетъ сегодня въ Кросбриджъ.

— Я былъ тамъ и видѣлъ ее.

— Такъ ты узналъ объ ея поѣздкѣ? Она не попала на Готорновъ?

— Я встрѣтилъ ее въ ихъ домѣ и въ той самой комнатѣ, гдѣ видѣлъ портретъ Маргариты.

— Боже мой! Она видѣла портретъ?

— Нѣтъ, я принялъ мѣры къ удаленію портрета. Вчера ночью я спрятался въ саду и, когда всѣ спали въ домѣ, Натъ Риддель передалъ мнѣ въ окно картину. Я сдѣлалъ это, предчувствуя, что кто-нибудь изъ Толминстера можетъ случайно попасть въ домъ доктора Табора. Что-же касается мистрисъ Бэли, то намъ нечего ея бояться.

— Она ничего не узнала?

— Она все знаетъ, но она наша союзница, произнесъ Форстеръ и разсказалъ все, что случилось въ это утро.

— Однако, все большее и большее число людей узнаетъ нашу тайну, и вскорѣ она станетъ извѣстна всему свѣту, воскликнулъ Франкъ, съ изумленіемъ выслушавъ разсказъ Филиппа.

— Не отчаявайся въ минуту побѣды, отвѣчалъ Форстеръ: — Натъ Риддель выздоровѣлъ и отправляется въ Лондонъ. Если ты можешь взять отпускъ на недѣлю и быть посредникомъ между нимъ и мною на то время, когда онъ станетъ приводить въ исполненіе наши планы, то черезъ десять дней всѣ наши заботы прекратятся на вѣки.

— О! я уже взялъ отпускъ и поѣду въ Лондонъ, тѣмъ болѣе, что надо еще доставать деньги, произнесъ со вздохомъ Франкъ: — но съ каждымъ шагомъ мы утопаемъ въ трясинѣ все болѣе и болѣе. Сначала, мы лжесвидѣтельствовали, теперь мы воруемъ со взломомъ; право, я не удивлюсь, если мы кончимъ тѣмъ, что убьемъ кого-нибудь.

— Нѣтъ, мы никого не убьемъ, развѣ ты вздумаешь наложить руку на себя, отвѣчалъ рѣзко Форстеръ: — но теперь разскажи мнѣ про своего брата; какъ онъ велъ себя съ Розой?

— Отлично; они бесѣдовали о предметахъ, понятныхъ пастору, о церквахъ и добрыхъ дѣлахъ, и я увѣренъ, что впредь Майкль будетъ относиться какъ слѣдуетъ къ миссъ Грэамъ. Я для этого и привезъ его сюда.

— Ты отлично сдѣлалъ; онъ все еще меня подозрѣваетъ, я это видѣлъ ясно по его взгляду. Впрочемъ, когда Маргарита уйдетъ изъ подъ его покровительства, то мнѣ рѣшительно все равно, пусть себѣ подозрѣваетъ меня сколько угодно. Но тише, вотъ Нэлли идетъ къ намъ на встрѣчу.

Они уже достигли сада, гдѣ теперь цвѣточныя куртины были обнажены, фонтаны бездѣйствовали и мраморныя статуи, казалось, дрожали отъ холода. Нэлли въ тюленьей курткѣ, спрятавъ руки въ муфту, сбѣжала съ террасы, и, поровнявшись съ мистеромъ Грэамомъ, громко воскликнула:

— Роза примѣрила свое вѣнчальное платье и я желаю, чтобъ вы всѣ ее видѣли. Она хотѣла раздѣться, но я сказала — нѣтъ. Вы увидите, какъ она великолѣпна въ вѣнкѣ и вуалѣ.

Мужчины послѣдовали за Нэлли въ гостиную, гдѣ мистриссъ Мерриветеръ и одна изъ подругъ Розы оправляли ея туалетъ. Мужскому перу невозможно описать подвѣнечнаго платья. Эта поэма изъ шелка и кружевъ имѣетъ столько тайнъ, что мужчина запутается и пропадетъ въ тюлѣ, рюшахъ и т. д. Какъ бы то ни было, бѣлый вѣнокъ удивительно шелъ къ хорошенькой головкѣ Розы, и длинный вуаль окружалъ ее воздушными облаками. Краснѣя, она сдѣлала нѣсколько шаговъ на встрѣчу къ отцу и жениху, но протянула свои маленькія ручки къ Майклю, съ граціозной мольбою.

— Вы не можете отказать въ просьбѣ невѣсты, сказала она весело: — я рѣшила въ своемъ сердцѣ, что вы, мистеръ Кристи, будете вѣнчать меня.

— Конечно, онъ не откажетъ вамъ, поспѣшилъ воскликнуть Франкъ.

— Но я должна слышать согласіе отъ него самого, прибавила Роза: — я уже просила его объ этомъ черезъ другое лицо; но, кажется, мое порученіе не исполнили.

— Если вамъ это доставитъ удовольствіе, началъ Майкль; но Роза его перебила:

— Да, и большое, особенно теперь, когда я васъ узнала. Скажите просто — да.

— Да, и отъ всего сердца.

— Благодарю васъ. Ну, теперь, господа, скажите: хорошо ли мое платье? Капитанъ Кристи, вы знатокъ въ этомъ дѣлѣ?

— Я надѣюсь, что Нэлли будетъ такъ же хороша подъ вѣнцомъ, какъ и вы, замѣтилъ сэръ Вемисъ.

— Это не комплиментъ, а критика, воскликнула со смѣхомъ Роза и обернулась къ отцу, который спросилъ, было ли это платье новое или старое, то, которое она примѣряла нѣсколько мѣсяцовъ тому назадъ.

— Это тоже самое, папа, отвѣчала нѣжно молодая дѣвушка.

— Я не зналъ, что это платье осталось въ домѣ, промолвилъ мистеръ Грэамъ, тяжело вздыхая.

Филиппъ Форстеръ прикусилъ губы, и Майклъ понялъ, какая мысль мелькнула въ его головѣ. Онъ самъ подумалъ о томъ же. Это платье шила Маргарита, когда она еще вырабатывала себѣ кусокъ хлѣба въ лондонскомъ магазинѣ, и она же въ первый разъ примѣряла его Розѣ.

VIII.

Нату Ридделю было гораздо лучше, но онъ еще не выздоровѣлъ.

Онъ пріѣхалъ въ Лондонъ въ такомъ жалкомъ видѣ, что гг. Гехаци, у которыхъ онъ служилъ, пришли въ ужасъ и никакъ не могли понять, въ какую онъ попалъ діавольскую передрягу. Онъ объяснилъ, что отыскивалъ брачное свидѣтельство, и что съ нимъ сдѣлалась страшная лихорадка. Онъ далъ своимъ принципаламъ значительную сумму денегъ и они замолчали. О чемъ имъ было заботиться, если онъ приносилъ имъ груду золота, а на себя принималъ всѣ непріятности, такъ какъ они остались при томъ убѣжденіи, что ему кто-то задалъ страшную встрепку. Они были еврейскаго происхожденія, и привыкли довѣрять Нату Ридделю, считая его слишкомъ тупымъ для какого-нибудь обмана.

Однако, Риддель былъ принужденъ взять отпускъ на недѣлю и его принципалы охотно на это согласились, вполнѣ увѣренные, что, запершись въ своей комнатѣ въ кварталѣ св. Панкратія, онъ станетъ прикладывать арнику на свои синяки. Но его хозяйка, принимавшая его за комиссіонера по торговлѣ дешевыми хересами и портвейнами, замѣтила, что онъ недостаточно берегъ себя въ его ужасно разстроенномъ положеніи; однако, восторгалась комерческой энергіей человѣка, который продолжалъ цѣлыми днями заниматься своимъ дѣломъ, наполнять глотки покупщиковъ дешевыми винами, самъ едва держась на ногахъ. Каждое утро ему приводили кэбъ и онъ возвращался поздно вечеромъ, едва имѣя силы подняться по лѣстницѣ и оставляя послѣ себя струю водочнаго запаха.

Онъ никогда не былъ пьянъ, но пилъ цѣлый день, и безъ этого онъ падалъ бы въ обморокъ на каждомъ шагу. Держась рукою за жестяной прилавокъ кабачка или сидя за столомъ въ дешевомъ ресторанѣ, онъ безостановочно пилъ, черпая въ крѣпкихъ напиткахъ силу говоритъ безъ умолку съ человѣкомъ, съ которымъ онъ теперь не разставался. Звали этого человѣка Редвудомъ и его выбралъ Риддель, чтобъ разыграть роль капитана Фильда. Средняго роста, съ черной бородой и хитрыми глазами, это былъ мошенникъ изъ мошенниковъ. По всей вѣроятности, онъ когда-то былъ джентельмэномъ, такъ какъ руки у него были бѣлыя и его рѣчь обнаруживала хорошее воспитаніе. Въ тотъ день, когда Натъ Риддель отыскалъ его на чердакѣ въ одной изъ Лондонскихъ трущобъ, онъ былъ голодный, оборванный, въ затасканномъ сюртучишкѣ, дырявыхъ сапогахъ и съ начесанными волосами. Одинъ визитъ къ парикмахеру и въ магазинъ готоваго платья совершенно преобразили его. При этомъ онъ выказалъ привычку къ порядочной одеждѣ, выбравъ черную пару и сѣрыя перчатки. Въ какой-нибудь часъ онъ сдѣлался личностью гораздо болѣе приличною, нежели тотъ, кто заплатилъ за это превращеніе.

Сдѣлавшись настоящимъ джентльмэномъ, Редвудъ не позволялъ себѣ никакихъ скандальныхъ продѣлокъ и казался скорѣе жертвою другихъ мошенниковъ, чѣмъ самъ мошенникомъ. Онъ очень благоразумно издерживалъ деньги и прекрасно исполнялъ взятую на себя роль, со всѣми ея многоразличными обязанностями. Онъ остановился въ американскомъ отелѣ на Трафальгарскомъ сквэрѣ, привезъ съ собою чемоданъ съ вещами и пригласилъ къ себѣ обѣдать очень почтеннаго адвоката. Въ продолженіи трехъ дней, онъ, въ свою очередь, посѣщалъ этого адвоката въ его конторѣ и Натъ Риддель не присутствовалъ при этихъ переговорахъ. Онъ видѣлся съ Редвудомъ въ различныхъ мѣстахъ и все его участіе въ дѣлѣ ограничивалось простымъ одобреніемъ всѣхъ дѣйствій своего новаго пріятеля. Однажды вечеромъ, они зашли въ одну изъ тавернъ Тотенгамской улицы и хозяинъ заведенія, съ сломаннымъ носомъ и брильянтовымъ перстнемъ, проведя ихъ въ свою частную комнату, объявилъ, что онъ готовъ былъ все сдѣлать согласно условію. Онъ уже не разъ оказывалъ подобныя одолженія и всегда былъ готовъ служить господамъ, если этимъ ничего не терялъ. Другой кабатчикъ въ Оксфордской улицѣ, съ тройнымъ подбородкомъ, далъ такой же отвѣтъ и закрѣпилъ союзъ бутылкой вина насчетъ Ната Ридделя. Обѣ эти почтенныя личности должны были явиться на судъ, какъ друзья капитана Фильда, и взять Маргариту на поруки, съ обязательствомъ представить ее, когда потребуютъ судьи. Они не подозрѣвали, что принимаютъ участіе въ преступномъ заговорѣ, но, конечно, поставили условіемъ, что имъ уплатятъ за услугу, и что сумма, равнозначащая той, которую они внесутъ въ судъ, какъ обезпеченіе, будетъ положена у извѣстнаго стряпчаго для гарантіи отъ всякаго риска.

Такимъ образомъ дѣло шло успѣшно, и послѣ каждаго шага въ этомъ мрачномъ предпріятіи, Натъ Ридделъ посылалъ Форстеру секретныя телеграммы, на которыя онъ отвѣчалъ словесно черезъ посредство Франка Кристи, такъ какъ Форстеръ былъ слишкомъ остороженъ, чтобъ оставлять въ рукахъ сыщика свои автографы. Франкъ же видѣлся съ Ридделемъ на подъѣздѣ своего клуба между семью и девятью часами вечера, когда почти всѣ обѣдаютъ и на улицахъ мало прохожихъ, или утромъ въ какомъ нибудь отдаленномъ переулкѣ, или въ корридорахъ какого нибудь театра въ антрактахъ. Они говорили другъ другу два три слова и тотчасъ же разставались. Франкъ держалъ себя гордо, а Натъ Ридделъ подобострастно, какъ лакей. Никакія бумаги не проходили чрезъ ихъ руки, и только однажды Франкъ сунулъ сыщику пачку банковыхъ билетовъ и подождалъ минуту, пока Риддель, дрожащей рукой, написалъ карандашемъ росписку въ его памятной книжкѣ. Значительную сумму представляла эта пачка бумажекъ, которую бросилъ такъ равнодушно Франкъ, и на нихъ еще не изгладились слѣды пальцевъ еврейскаго ростовщика.

Планъ, придуманный Форстеромъ для освобожденія Маргариты, былъ очень дорогой и для его осуществленія необходимо было имѣть въ рукахъ нѣсколько тысячъ фунтовъ стерлинговъ. Франкъ занялъ для Форстера 5,000 фунтовъ и даже менѣе, чѣмъ за 60 %, потому что, въ сущности, ихъ двойной вексель былъ довольно обезпеченной бумагой, такъ какъ всѣмъ ростовщикамъ было извѣстно, что Филиппъ женится на миссъ Грэамъ, а Франкъ наслѣдникъ сэра Вэмиса Кристи. Онъ также могъ бы сослаться на свой бракъ съ богатой наслѣдницей, но ему стыдно было вмѣшивать имя Нэлли въ денежныя дѣла и онъ откровенно объяснялъ евреямъ свое теперешніе отчаянное финансовое положеніе.

— Клянусь Богомъ! произнесъ ростовщикъ, ссудившій ему деньги: — что я при такихъ условіяхъ не далъ бы денегъ ни одному офицеру во всей англійской арміи.

Выдавъ вексель и получивъ чекъ, Франкъ утѣшалъ себя мыслью, что онъ въ послѣдній разъ принимаетъ участіе въ подобномъ грязномъ дѣлѣ. Что же касается Нэлли, то онъ писалъ ей ежедневно, и аккуратно исполнялъ всѣ ея комиссіи по магазинамъ.

Наконецъ, планъ Форстера настолько созрѣлъ, что Натъ Риддель могъ покинуть Лондонъ на нѣсколько часовъ. Онъ отправился въ Толминстеръ къ Майклю Кристи, боясь, чтобъ дальнѣйшая неявка не возбудила сомнѣнія въ пасторѣ. На случай встрѣчи съ кѣмъ нибудь, кто его зналъ подъ именемъ Джонсона, онъ сбрилъ баки и надѣлъ очки. Прибавьте къ этому, что онъ былъ смертельно блѣденъ и хромалъ; поэтому, неудивительно, что пасторъ его не узналъ.

— Отчего вы такъ измѣнились? спросилъ онъ съ изумленіемъ.

— Мнѣ надо было перемѣнить внѣшній видъ, ибо розыскъ, дѣло деликатное, отвѣчалъ Риддель, тяжело вздыхая: — потомъ у меня была сильная лихорадка.

— Вы еще далеко не поправились. Вамъ слѣдовало поберечься.

— Я не хотѣлъ васъ оставить въ неизвѣстности; вы ожидали извѣстій съ такимъ нетерпѣніемъ. Но позвольте мнѣ сѣсть. Ноги у меня трясутся.

— Сдѣлайте одолженіе. Присядьте къ камину. Не хотите ли вы чего нибудь?

Сыщикъ отрицательно покачалъ головой и опустился на кресло. Онъ чувствовалъ себя въ это утро особенно нехорошо, такъ какъ не могъ прибѣгнуть къ единственному средству, подкрѣплявшему его ослабѣвшія силы — къ водкѣ, изъ боязни, чтобъ у него не пахло изо рта.

— Я не много привезъ вамъ новаго, сэръ, сказалъ онъ, съ трудомъ шевеля языкомъ: — вы получили мои послѣднія телеграммы?

— Да, вы извѣщали, что вашъ агентъ на континентѣ вполнѣ убѣдился, что полковникъ Форстеръ путешествовалъ за границею осенью 1867 года. Надо, значитъ, признать, что его alibi доказано.

— Да, сэръ. Я рѣшительно ничего не узналъ противъ полковника Форстера.

— И вы полагаете, что дѣйствительно существовалъ капитанъ Фильдъ, сходство котораго съ полковникомъ Форстеромъ объясняетъ галлюцинацію нашей аристантки?

— Присланная мною фотографія доказываетъ это во очію.

— Да, произнесъ Майкль и прибавилъ послѣ минутнаго колебанія: — ну, а какъ стоятъ наши денежные разсчеты?

— Это дѣло много стоило, отвѣчалъ сыщикъ, вынимая изъ кармана какія-то бумаги.

— Вѣроятно, но я не жалуюсь на расходы, сказалъ Майклъ, вообще очень простоватый въ финансовомъ отношеніи.

Натъ Риддель заранѣе приготовилъ аптекарскій счетъ и пока Майкль его просматривалъ, сыщикъ спросилъ съ любопытствомъ о здоровьѣ мистрисъ Фильдъ. Майкль, не поднимая глазъ съ бумаги и слѣдовательно не замѣчая хитрой улыбки сыщика, отвѣчалъ дрожащимъ голосомъ:

— Она, къ сожалѣнію, очень больна.

— Головой?

— Докторъ говоритъ, что у нея жаръ, и что она впала въ уныніе, но я ее не видалъ уже нѣсколько дней. Изъ этого счета оказывается, что я вамъ долженъ много денегъ, мистеръ Риддель, я сейчасъ напишу вамъ чекъ.

— Благодарю васъ, сэръ, отвѣчалъ сыщикъ, вставая и придерживаясь за каминъ, чтобъ не упасть: — если я вамъ еще понадоблюсь. то напишите на мою частную квартиру. Иначе это дѣло можетъ случайно попасть въ другія руки, а я не думаю, чтобъ вамъ было пріятно, если другіе узнаютъ о вашихъ подозрѣніяхъ.

— Конечно, нѣтъ; если всплыветъ что нибудь новое, то я вамъ напишу, мистеръ Риддель.

И онъ съ чувствомъ поблагодарилъ мошенника за его честную службу.

IX.

Майкль впродолженіи нѣсколькихъ дней не видалъ Маргариты, т. е. онъ не говорилъ съ нею, но ни разу не переходилъ черезъ дворъ тюрьмы, чтобы не замѣтить въ окнѣ лазарета унылое, безпомощное лицо бѣдной женщины.

Это окно было теперь любимымъ мѣстомъ Маргариты. Смотрѣть хотя бы на тюремный дворъ было для нея пріятной новинкой послѣ четырехмѣсячнаго заключенія; къ тому же, она видѣла за зданіемъ тюрьмы обширное пространство — поля и горы. Зрѣлище возвращавшагося домой стада и голоса поселянъ, погонявшихъ своихъ усталыхъ лошадей, еле тащившихъ тяжелые возы, веселили ея сердце. Иногда на поляхъ и лугахъ появлялись красныя куртки охотниковъ и своры собакъ, наполнявшихъ воздухъ оглушительнымъ лаемъ, а когда погода была хорошая, тихая, то до ея ушей доносился утромъ и вечеромъ мелодичный звонъ колоколовъ сосѣдней деревенской церкви. Однажды Барби Гаггитъ, постоянно ухаживавшая за Маргаритой, объяснила ей, что эти колокола принадлежали къ Фердэльской церкви, и что тамъ приготовляется свадьба полковника Форстера и миссъ Грэамъ. Она прочитала это послѣднее извѣстіе въ мѣстной газетѣ, лежавшей на столѣ у мистрисъ Бэли.

Маргарита читала газеты, но тѣ нумера, въ которыхъ говорилось объ ея дѣлѣ, старательно удерживали. Она никогда не видала Истширской Хроники, въ которой постоянно сообщались мѣстныя извѣстія, и даже еженедѣльныя иллюстрированныя газеты часто попадали ей въ руки съ вырѣзанными столбцами. Узнавъ о томъ, что въ Хроникѣ было напечатано о свадьбѣ Форстера, Маргарита попросила Барби принести ей газету на полчаса, когда мистрисъ Бэли будетъ обѣдать.

— О! Боже мой! воскликнула Барби: — если это узнаютъ, то меня посадятъ на хлѣбъ и на воду и заставятъ, до выхода изъ тюрьмы, щипать паклю.

— Пожалуйста, принесите! повторила Маргарита съ нѣжной мольбой.

— Полковникъ Форстеръ — вашъ любовникъ, произнесла Барби, облокотившись на щетку: — это я знала и потому нарочно вамъ сообщила эту новость. Лучше сразу узнать самое дурное. Къ тому же, право, не стоитъ убиваться изъ-за мужчины, который васъ бросилъ. Они всѣ измѣнники.

— Вы не понимаете, что значитъ остаться безпомощной, безъ друзей и поддержки.

— Я не знаю. У меня есть вотъ сколько друзей, отвѣчала Барби, показывая свои десять пальцевъ: — во всемъ виноватъ проклятый солдатъ.

— Если вы мнѣ принесете газету, я вамъ обѣщаю, что никто объ этомъ не узнаетъ, повторила Маргарита.

— Конечно, вы сами ничего не скажете, но вы будете плакать день и ночь, а тогда смотрительница догадается, что случилось нѣчто необыкновенное.

— Нѣтъ, я не буду плакать.

— Берите примѣръ съ меня! воскликнула съ жаромъ Барби: — вы, можетъ быть, думаете, что у меня нѣтъ сердца, потому что я не реву о моемъ умершемъ ребенкѣ, или вы, пожалуй, воображаете, что я его убила. Нѣтъ, я его не убила; у меня была молочная горячка и я въ бреду случайно задушила въ постели моего бѣднаго ребенка. Боясь, что меня обвинятъ въ убійствѣ, я его завернула въ газету и отправилась въ Истширъ, гдѣ я родилась, чтобы похоронить его въ полѣ. Полисменъ схватилъ меня и меня присудили къ тюремному заключенію на полтора мѣсяца.

— Я всегда думала, что вы, Барби, прекрасная женщина, сказала Маргарита такъ нѣжно, что сердце доброй женщины было тронуто.

— Я все готова сдѣлать для васъ, вы всегда обходились со мною учтиво; хотя вы настоящая леди, воскликнула арестантка: — но я съ радостью побила бы васъ, если вы намѣрены убиваться изъ-за проклятаго мужчины. Они только для того и рождены, чтобы обманывать и бросать бѣдныхъ дѣвушекъ. У васъ есть ребенокъ?

— Нѣтъ.

— Такъ объ чемъ же вы плачете? Чѣмъ одинъ мужчина лучше другого? Всѣ одинаково мерзавцы. Выйдя изъ тюрьмы, подъищете себѣ другого любовника, подобрѣе, а если встрѣтите стараго, то плюньте ему въ глаза или дайте публично пощечину. Они этого не любятъ. Если мой солдатъ думаетъ, что я о немъ грущу, то глупъ же онъ, сердечный. О! О! О!

И Барби, не грустившая о своемъ солдатѣ, поднесла платокъ къ глазамъ.

— Я постараюсь не грустить; вы правы, это ни къ чему не ведетъ, сказала Маргарита, желая задобрить Барби.

— Ну, хорошо, вотъ газета, я ее принесла, произнесла арестантка, отирая глаза и вынимая изъ кармана газету: — отдайте мнѣ ее, когда я принесу обѣдъ.

Съ этими словами она ушла, а Маргарита жадно прочла извѣстіе о предстоящей свадьбѣ ея мужа, подробности о которой занимали болѣе полустолбца. Вѣнчаніе должно было произойти въ фердэльской церкви, но органъ и пѣвчіе, по словамъ газеты, будутъ взяты изъ толминстерскаго собора. Подарки молодымъ приготовлялись многочисленные и богатые, въ томъ числѣ брильянтовый браслетъ отъ сэра Вемиса Кристи. Миссъ Кристи изъ Оклея будетъ дружкой невѣсты, а капитанъ Кристи, 12-го драгунскаго полка, шаферомъ жениха. Церковную церемонію будетъ совершать достопочтенный Майкль Кристи, пасторъ толминстерской тюрьмы. Какая каторга для Маргариты было чтеніе этой статьи! Какъ кипѣла въ ней кровь и билось сердце!

— Я знала, что эти Кристи составили заговоръ противъ меня! воскликнула она, бросая на полъ газету и топча ее ногами. — Мерзавцы, они держатъ его въ своихъ когтяхъ. Что мнѣ дѣлать?

Но прежде всего ей необходимо было сдержать свой гнѣвъ и не обнаружить, что она знала о скорой свадьбѣ Форстера; иначе Барби подверглась бы наказанію и она потеряла бы полезнаго союзника. Поэтому, она подобрала газету и выгладила ее. Не смѣя громко выражать злобы, она затаила ее въ своемъ сердцѣ тѣмъ съ большей силой, что всѣ ея мысли сосредоточились на жаждѣ мести.

Пока она боролась только съ своимъ мужемъ, она надѣялась, что ея правота въ концѣ-концовъ восторжествуетъ, но, въ виду цѣлаго сонма враговъ, она считала себя безпомощной, беззащитной. Особенно гнусной ей казалась измѣна Майкля Кристи. Онъ обманулъ ее ложными надеждами и отвернулся отъ нея подъ самыми пустыми предлогами, и теперь согласился обвѣнчать ея двоеженца-мужа. Болѣе, чѣмъ когда-либо, она была убѣждена, что вся семья Кристи имѣла денежныя дѣла съ Форстеромъ и что ихъ матеріальный интересъ требовалъ свадьбы Филиппа съ богатой дочерью мистера Грэама. Теперь, гордость и любовь къ родителямъ, которыя до сихъ поръ удерживали Маргариту отъ обращенія къ ихъ помощи, стушевались передъ жаждой уличить и подвергнуть заслуженной карѣ обоихъ братьевъ Кристи. Но времени нельзя было терять; свадьба была назначена черезъ три недѣли. Маргарита этого никогда не подозрѣвала и думала, что они, по крайней мѣрѣ, отложатъ свадьбу до окончанія ея дѣла на судѣ. Но и въ эту отчаянную минуту она рѣшилась написать лучше доктору Табору, чѣмъ своимъ родителямъ.

— Я напишу Джоржу, говорила она вслухъ, какъ обыкновенно дѣлаютъ люди, долго находящіеся въ заточеніи: — онъ, можетъ быть, ни скажетъ ни слова ни Віолетѣ, ни отцу и матери. Онъ всегда былъ очень добръ ко мнѣ и будетъ стоять за меня до послѣдней капли крови. Что онъ скажетъ, увидавъ меня здѣсь? О какъ все это ужасно! Но я долго терпѣла. Меня называютъ сумасшедшей и я дѣйствительно сойду съ ума, если не защищу себя отъ низкихъ враговъ.

Дрожа отъ злобы, она сѣла къ столу и написала торопливымъ почеркомъ:

"Милый Джоржъ,

«Получивъ это письмо, пріѣзжайте сейчасъ въ Толминстерскую тюрьму. Я содержусь подъ именемъ Маргариты Фильдъ и мнѣ грозитъ ужасная опасность. Не говорите объ этомъ ни слова ни Віолетѣ, ни кому другому. Я вамъ объясню все, но не теряйте ни минуты.

Ваша несчастная сестра
Сибилла".

Положивъ письмо въ конвертъ, Маргарита написала адресъ: — „Доктору Табору, въ Айви-Гаузъ, Кросбриджъ“. Еслибъ она прочла всю газету, прежде чѣмъ спрятать ее въ ящикъ стола, то узнала бы, что ея отецъ гостилъ въ это время въ Айви-Гаузѣ, такъ какъ имя стараго квакера часто упоминалось въ извѣстіяхъ о судьбѣ лицъ, пострадавшихъ при столкновеніи поѣздовъ на желѣзной дорогѣ въ Кросбриджѣ. Но Маргарита полагала, что ея родители, по прежнему, жили на своей дачѣ въ окрестностяхъ Манчестера. Едва она успѣла запечатать письмо, какъ мистрисъ Бэли отперла дверь въ ея комнату и впустила доктора Гарди, который ежедневно навѣщалъ больную.

— Ну, милая моя, какъ поживаете? сказалъ онъ, слушая у нея пульсъ и трепля ее по рукѣ, такъ какъ онъ въ послѣдніе дни сталъ обращаться съ нею, какъ съ больнымъ ребенкомъ: — вы хорошо спали?

— Я совсѣмъ здорова, докторъ, благодарю васъ. Я только-что писала..

— О! пульсъ скорый, щеки горятъ. У васъ жаръ. Кому же вы это писали?

— Одному изъ моихъ ближайшихъ родственниковъ. Если я отдамъ вамъ письмо, вы его опустите въ почтовый ящикъ?

— Письма должны проходить черезъ руки пастора. Но отдайте ваше письмо мистрисъ Бэли, она его отправитъ.

— Я не могу довѣрить его ни мистрисъ Бэли, ни пастору. Они его уничтожатъ.

— Пустяки! Развѣ въ немъ заключается ихъ смертный приговоръ? произнесъ докторъ со смѣхомъ: — хорошо, дайте мнѣ его, и я, если хотите, внесу въ исходящую книгу.

— Вы напрасно смѣетесь, отвѣчала Маргарита, обидясь: — я написала моимъ родственникамъ, прося ихъ пріѣхать тотчасъ сюда, ко мнѣ на помощь, какъ вы мнѣ всегда совѣтовали. Это очень серьёзное для меня дѣло, и я передамъ письмо директору, а если онъ не дастъ мнѣ слова самъ опустить письмо въ почтовый ящикъ, я подожду обхода тюрьмы судьями и обращусь къ ихъ заступничеству.

— Я нисколько не смѣюсь надъ вами, милая моя, началъ докторъ Гарди, но не могъ окончить своей фразы.

Мистрисъ Бэли вдругъ замахала руками, словно тотчасъ упадетъ въ обморокъ. При первыхъ словахъ Маргариты, она поблѣднѣла и замерла, какъ статуя. Неожиданная рѣшимость арестантки вступить въ сношенія съ своими родственниками была для нея громовымъ ударомъ, но у нея хватило присутствія духа сообразить, что главное заключалось въ томъ, чтобы тотчасъ удалить изъ комнаты доктора. Она свалила свою дурноту на то, что въ комнатѣ было очень жарко и, шатаясь, пошла къ дверямъ. Докторъ послѣдовалъ за нею, заперъ дверь комнаты по ея просьбѣ и, предложивъ руку, повелъ ее внизъ по лѣстницѣ. Это неожиданное происшествіе изгнало изъ его головы всякую мысль о письмѣ Маргариты.

Но стратагема мистрисъ Бэли не обманула Маргариту.

— Эта женщина съ ними за-одно, пробормотала она: — я всегда это подозрѣвала, но теперь вполнѣ убѣдилась въ справедливости моихъ подозрѣній. Она, конечно, вскорѣ придетъ ко мнѣ и всячески будетъ выманивать у меня письмо.

И она стала ждать съ кошачьимъ лукавствомъ, себѣ на умѣ.

Дѣйствительно, мистрисъ Бэли вернулась въ комнату Маргариты, но только для того, чтобъ проводить Барби. Давно она уже этого не дѣлала, и такая выходка очень изумила Барби тѣмъ болѣе, что смотрительница слѣдила за каждымъ малѣйшимъ ея движеніемъ и, уходя, пропустила ее первую въ дверь. Съ Маргаритой она не промолвила ни слова и только, при ея уходѣ, онѣ помѣнялись убійственными взглядами.

Онѣ походили теперь на двухъ противниковъ, которые дрались на дуэли въ лѣсу, не зная, куда каждый изъ нихъ пойдетъ и что сдѣлаетъ. Но преобладающимъ желаніемъ мистрисъ Бэли было — такъ или иначе достать письмо изъ рукъ Маргариты, а уже если это невозможно, то, по крайней мѣрѣ, помѣшать ей передать его кому-нибудь другому. Еслибъ оно попало въ руки капитана Кизера и онъ имѣлъ бы время хотя-бы прочесть адресъ, то она погибла. Она теперь не думала о полковникѣ Форстерѣ и Франкѣ Кристи, а заботилась только о сохраненіи своего добраго имени. Какъ бы она ни вертѣлась, а вышло бы наружу, что она знала настоящую фамилію Маргариты, видѣла ея отца, познакомилась съ полковникомъ Форстеромъ и все это скрыла. Она была бы на вѣки обезчещена въ глазахъ пастора, и въ ту самую минуту, когда она льстила себя надеждою, что пріобрѣла его расположеніе. Дѣйствительно, въ послѣднее время Майкль былъ очень съ нею друженъ, онъ долго разговаривалъ съ нею объ ея арестанткахъ, совѣтовался насчетъ разныхъ мелочей и предложилъ ей устроить вмѣстѣ съ нимъ для арестантовъ особый классъ пѣнья воскресныхъ гимновъ. Ей и въ голову не приходило, что онъ искалъ ея общества потому только, что могъ отъ нея имѣть извѣстія о Маргаритѣ. Напротивъ, она воображала, что ея прелести начинали плѣнять пастора.

Не пойти ли ей прямо къ нему и сознаться во всемъ, разыгравъ роль друга Маргариты и вмѣстѣ съ тѣмъ Франка Кристи? Этотъ планъ такъ соблазнялъ ее и такъ соотвѣтствовалъ женской слабой натурѣ, что она пригладила себѣ волосы, поправила платье и пошла въ комнату пастора. Но ее вдругъ остановила мысль о Форстерѣ. Она искренно вѣрила въ, его разсказъ и ей претило измѣнить такому прекрасному человѣку. Онъ вполнѣ ей довѣрился, какъ порядочной женщинѣ, вдовѣ офицера, и къ тому же его романтическія несчастія заслуживали полнаго сочувствія. Потомъ ей пришло на умъ — не попробовать ли обойти Маргариту нѣжными обѣщаніями, что мужъ вскорѣ возьметъ ее на поруки, предоставляя ей предполагать, что этотъ мужъ Форстеръ. Но врядъ ли она ей повѣритъ? О, какъ упрекала себя теперь мистрисъ Бэли, что она съ самаго начала не съумѣла снискать довѣрія Маргариты. Напротивъ, со времени своей поѣздки въ Кросбриджъ, она обходилась съ нею съ особой холодностью и рѣзкостью. Смотря на нее, какъ на искательницу приключеній, которая вскорѣ получитъ хорошій пенсіонъ, она потеряла къ ней послѣднюю тѣнь сожалѣнія и презирала ее отъ всей души. Ей никогда не входило въ голову, что Маргарита, въ мрачную минуту отчаянія, схватится за столь часто отвергаемое ею средство спасенія и кликнетъ кличъ о помощи.

Однако, благодаря счастливому обстоятельству, мистрисъ Бэли могла успокоиться хоть на одинъ день. Катастрофа была случайно отсрочена. Капитанъ Кизеръ, занятый подведеніемъ счетовъ съ кладовщикомъ въ виду предстоящаго посѣщенія инспекторовъ, объявилъ, что въ этотъ день не пойдетъ, какъ всегда, по кельямъ арестантовъ. Выигравъ такимъ образомъ одинъ день, она утѣшала себя мыслію, что можетъ выиграть еще и второй, сказавъ завтра директору, что Маргарита спитъ и просила ее не безпокоить. При счастьѣ, эту ложь она могла повторить и на третій день, но уже далѣе было совершенно невозможно отказать арестанткѣ въ свиданіи съ директоромъ, развѣ только въ этотъ промежутокъ времени, ее выпустили бы изъ тюрьмы.

Вопросъ былъ въ томъ, когда полковникъ Форстеръ приступитъ къ исполненію своего плана? Мистрисъ Бэли взяла кусокъ бумаги и написала печатными буквами, такъ чтобъ ея почерка никто не узналъ бы: —

„М. хочетъ писать своему семейству. Я могу ее удержатъ отъ этого два дня, не болѣе. Когда вы готовы? Отвѣчайте и верните эту записку“.

Потомъ она надѣла шляпку и рѣшилась пойти на станцію желѣзной дороги, оттуда отправить въ Фердэль сторожа въ кэбѣ и дожидаться тамъ отвѣта. Но, прежде чѣмъ она вышла изъ тюрьмы, раздался громкій звонъ колокольчика изъ лазарета. Видя, что время посѣщенія директора проходитъ и онъ не является, Маргарита заподозрила новую измѣну. Мистрисъ Бэли побѣжала наверхъ и не успѣла еще отпереть двери, какъ Маргарита громко воскликнула:

— Я желаю видѣть директора.

— Онъ очень занятъ и сегодня не будетъ обходить арестантовъ, отвѣчала мистрисъ Бэли не очень твердымъ голосомъ.

— Это вы ему помѣшали придти сюда?

— Насколько; если вы хотите, я передамъ ему ваше письмо.

— Я вамъ не довѣряю.

— Такъ подождите до завтра.

— Да, я подожду; но помните, мистрисъ Бэли, что я непремѣнно хочу послать это письмо, сказала Маргарита, еще болѣе возвышая свой голосъ: — какъ вы ни хитры, но я вижу насквозь ваше коварство.

Смотрительница, вмѣсто отвѣта, захлопнула съ шумомъ дверь. Она въ эту минуту поняла, какъ иногда люди совершаютъ убійства. Спустя нѣсколько минутъ, она уже шла скорыми шагами по большой улицѣ Толминстера, съ болѣзненно бьющимся сердцемъ. Найдя на станціи сторожа, охотно взявшагося за ея порученіе, она стала съ нетерпѣніемъ ожидать его возвращенія. Теперь, впервые, она чувствовала, какъ низко можетъ пасть человѣкъ въ своихъ собственныхъ глазахъ. Эти постоянныя лжи, эта необходимость писать тайныя записки унижали ее до того, что она считала себя не лучше своихъ арестантокъ и клялась, что никогда болѣе не попадется въ такія сѣти.

Наконецъ, черезъ два часа, вернулся посланный съ отвѣтомъ. На ея собственной запискѣ было прибавлено одно слово:

„ — Завтра.“

X.

Красный кирпичный домъ, стоящій немного поодаль отъ большой дороги, съ песчанной площадкой и прилегающимъ къ нему полицейскимъ депо съ фонаремъ надъ дверью, у которой всегда стоялъ полисменъ и слонялось нѣсколько оборванныхъ мальчишекъ — вотъ внѣшній видъ Фердэльскаго деревенскаго трибунала, въ которомъ гг. Армстронгъ, отецъ и сынъ, и адмиралъ Вудстокъ творили судъ и расправу.

Внутри несло угольной копотью отъ только-что разведеннаго въ каминѣ огня и капустой, которую варила жена полисмэна въ кухнѣ, сосѣдней съ залой суда. Эта послѣдняя комната была большая и очень чистая; посрединѣ она раздѣлялась рѣшеткой, за которой поселяне съ любопытствомъ слушали, какъ судили ихъ товарищей за мелкую кражу и бродяжничество.

Рѣдко разбирались тутъ важныя дѣла, и секретарь суда, мистеръ Топгамъ, войдя однажды утромъ въ залу, былъ очень удивленъ, увидя на скамьѣ передъ мѣстомъ, отведенномъ для свидѣтелей, четыре незнакомыя ему личности. У одного была черная борода, у второго сломанный носъ и брильянтовый перстень, третій отличался толщиною и одышкой, а четвертый имѣлъ такіе громадные, торчащіе въ обѣ стороны, баки, что они казались крыльями. Этотъ послѣдній заявилъ шепотомъ секретарю, что онъ — мистеръ Пульманъ, представитель знаменитѣйшей фирмы стряпчихъ по уголовнымъ дѣдамъ Лондона Пульманъ и К°. Они оба побесѣдовали нѣсколько минутъ у камина, причемъ мистеръ Топгамъ ясно выражалъ своимъ лицомъ и всей фигурой удивленіе и почтеніе къ такой значительной особѣ.

Вскорѣ явились судьи, и маленькій мистеръ Армстронгъ усѣлся на предсѣдательское мѣсто за столомъ, покрытымъ законами. На право отъ него расположился сынъ, на лѣво адмиралъ Армстронгъ не снялъ шляпы, по старинному преданію, въ знакъ верховной власти Ѳемиды; преданіе это онъ считалъ полезнымъ поддерживать въ наше время всевозможныхъ перемѣнъ.

— Сэръ, сказалъ мистеръ Топгамъ, вставая и говоря съ замѣтнымъ волненіемъ: — мистеръ Пульманъ, лондонскій стряпчій, желаетъ обратиться съ просьбою къ суду.

Глаза судей устремились съ любопытствомъ на стряпчаго, который въ одной рукѣ держалъ свертокъ бумагъ, а другой — поддерживалъ на своемъ носу золотой лорнетъ.

— Г. предсѣдатель, сказалъ онъ рѣзкимъ, сухимъ голосомъ: — я имѣю честь представить суду просьбу по дѣлу Маргариты Фильдъ, обвиняемой въ покушеніи на убійство и въ преднамѣренномъ насиліи. Я являюсь въ лицѣ мужа подсудимой, который находится здѣсь на лицо и желаетъ взять ее на поруки, предлагая еще двухъ поручителей, если судъ согласится отпустить ее подъ ихъ общее обязательство.

— Боже мой! воскликнулъ Армстронгъ, внѣ себя отъ удивленія.

Остальные судьи также широко открыли глаза.

— Вотъ капитанъ Фильдъ, продолжалъ стряпчій, указывая на господина съ черной бородой, который, привставъ съ своего мѣста, поклонился: — мнѣ нечего распространяться, сэръ, о тѣхъ причинахъ, которыя заставили его промедлить до сихъ поръ съ этой просьбой. Довольно будетъ сказать, что мой кліентъ жилъ въ Австраліи и тамъ случайно прочиталъ въ англійской газетѣ о дѣлѣ Маргариты Фильдъ. Онъ разстался съ своей женою, три или четыре года тому назадъ, частью вслѣдствіи разстройства своихъ финансовъ, чему онъ старался помочь эмиграціей въ Австралію. Приведя въ порядокъ свои дѣла, онъ старался войти въ сношенія съ женою, но не могъ найти никакихъ слѣдовъ е» мѣстопребыванія. Только семь недѣль тому назадъ, онъ прочиталъ въ Канингвилѣ, маленькомъ городкѣ Викторіи, о безумномъ поступкѣ своей жены и немедленно отправился въ Англію, чтобъ взять на поруки и передать ее на попеченіе хорошихъ докторовъ.

— Но почему онъ знаетъ, что подсудимая — его жена? спросилъ мистеръ Армстронгъ.

— Вотъ фотографическій портретъ мистрисъ Фильдъ, отвѣчалъ стряпчій и положилъ на столъ карточку, которую тотчасъ судьи признали за портретъ Маргариты.

— Но подсудимая увѣряетъ, что ея мужъ — полковникъ Форстеръ, замѣтилъ Армстронгъ. Я не могу сказать, чтобъ этотъ джентльмэнъ хоть сколько-нибудь походилъ на полковника.

— Можетъ быть, между ними и было сходство, когда капитанъ Фильдъ носилъ усы и баки по военному, отвѣчалъ стряпчій: — но теперь, вы видите, онъ отпустилъ бороду. Впрочемъ, кто изъ насъ можетъ объяснить иллюзіи разстроеннаго воображенія? Мой кліентъ много страдалъ отъ эксцентричностей жены, когда они жили вмѣстѣ.

— Это очень неожиданное обстоятельство, замѣтилъ маленькій мистеръ Армстронгъ, совершенно озадаченный появленіемъ въ судѣ лондонскаго стряпчаго.

— Мой кліентъ, по причинѣ своего отсутствія, не могъ ранѣе обратиться въ судъ съ этой просьбой, сказалъ мистеръ Пульманъ: — и онъ готовъ представить значительную сумму въ обезпеченіе.

— Онъ бросилъ свою жену, или они разстались по обоюдному согласію? спросилъ Гью Армстронгъ, обращаясь скорѣе къ самому капитану Фильду, чѣмъ къ стряпчему.

— Поручивъ мнѣ свое дѣло, капитанъ Фильдъ не можетъ отвѣчать суду на его вопросы, вступился тотчасъ за свое оффиціальное достоинство мистеръ Пульманъ: — но я могу сообщить, что онъ не бросилъ своей жены, а оставилъ ей достаточную сумму денегъ и никогда не отказывался прилично содержать ее. Впрочемъ, вашему обсужденію подлежитъ только его просьба о взятіи на поруки своей жены.

— Конечно, мы не подвергаемъ допросу вашего кліента, отвѣчалъ предсѣдатель: — но мы не можемъ сразу отпустить вамъ подсудимую и должны заявить о вашей просьбѣ частнымъ обвинителямъ, которые, быть можетъ, выкажутъ сопротивленіе. Наконецъ, намъ надо подумать.

— Во всякомъ случаѣ, мы потребуемъ очень значительное обеспеченіе, прибавилъ адмиралъ.

— Я напишу къ мистеру Грэаму и попрошу его пріѣхать въ судъ съ полковникомъ Форстеромъ, сказалъ Гью Армстронгъ и, взявъ перо, поспѣшно написалъ нѣсколько строкъ.

Судьи были поставлены въ тупикъ. Они посовѣщались между собою и послали записку Гью съ полисмэномъ въ Фердэль. Стряпчему было объявлено, что онъ долженъ подождать, а покуда предсѣдатель приступилъ къ разсмотрѣнію остальныхъ, назначенныхъ къ слушанію, дѣлъ.

Прежде всего на скамьѣ подсудимыхъ явился старый бродяга, въ рубищѣ. Его обвиняли въ прошеніи милостыни, и, послѣ свидѣтельскаго показанія констабля, правосудіе изрекло свой приговоръ: — заключеніе въ тюрьму на двѣ недѣли съ каторжной работой. Потомъ слѣдовалъ другой ветеранъ-нищій, который за пьянство и нарушеніе тишины былъ упрятанъ въ тюрьму на три недѣли. Наконецъ, передъ судомъ предсталъ поселянинъ, обвиняемый въ кражѣ нѣсколькихъ штукъ рѣпы. Но, въ ту самую минуту, какъ констабль окончилъ свое свидѣтельское показаніе, неожиданно раздался подъ окнами шумъ колесъ, и черезъ мгновеніе въ залу суда вошли мистеръ Грэамъ и Филиппъ Форстеръ.

Судьи тотчасъ вышли изъ-за стола и удалились въ совѣщательную комнату. Мистеръ Грэамъ узналъ о случившемся изъ записки Гью, а теперь ему разсказали все подробно. Онъ, повидимому, былъ очень доволенъ.

— Слава Богу, сказалъ онъ, дружески хлопая по плечу Филиппа: — какъ я буду радъ, если эту несчастную женщину возьмутъ ея друзья, и мы никогда болѣе съ нею не встрѣтимся. Одна мысль объ ея появленіи на скамьѣ подсудимыхъ не даетъ мнѣ спать по ночамъ.

— Но эти господа не думаютъ скрыть ее отъ суда, воскликнулъ мистеръ Армстронгъ: — мы на это, вы понимаете, и не могли бы согласиться.

— Отчего? отвѣчалъ мистеръ Грэамъ: — эта женщина съумасшедшая, пусть ее попробуютъ вылечить. Ни я, ни моя дочь не желаемъ мести.

— А что вы скажете, Форстеръ? спросилъ Гью.

— Я предоставляю это дѣло вполнѣ мистеру Грэаму, сказалъ Филиппъ, великолѣпно игравшій свою роль: — эта женщина сдѣлала мкѣ много зла, и я очень радъ, что, наконецъ, подвернулся ея мужъ, ибо иначе нашлись бы люди, которые дѣйствительно подумали бы, что была доля правды въ взведенныхъ ею на меня обвиненіяхъ.

— Никто этого не подумалъ бы, протестовалъ адмиралъ и его слова подтвердили другіе двое судей.

— Мнѣ кажется, что весь вопросъ заключается въ гарантіи, продолжалъ Филиппъ: — если этотъ господинъ можетъ представить достаточное обезпеченіе, что онъ отдастъ подсудимую подъ медицинскій присмотръ, то я полагаю, что, по чувству человѣколюбія, слѣдуетъ отдать подсудимую на его попеченіе.

— Онъ называетъ себя капитаномъ, но я его спрошу, какой онъ капитанъ и гдѣ служитъ? произнесъ адмиралъ.

— Относительно обеспеченія — надо назначить большую сумму, сказалъ Гью Армстронгъ.

Отецъ его поддержалъ это мнѣніе. Самъ — маленькій человѣчекъ, онъ любилъ крупныя цифры. Но мистеръ Грэамъ съ жаромъ возсталъ противъ этого. Разсужденіе длилось четверть часа, и, наконецъ, изъ уваженія къ правамъ мистера Грэама, какъ главнаго обвинителя въ дѣлѣ и занимающаго притомъ судейскій постъ, одинаковый съ Армстронгами и адмираломъ, было рѣшено взять 1,000 фунт. стерлинг. со всѣхъ поручителей, причемъ 500 ф. ст. падало на капитана Фильда и по 250 на каждаго изъ остальныхъ двухъ. На лицѣ Филиппа Форстера появилась улыбка удовольствія, ибо онъ боялся, что потребуютъ сумму вдвое большую, а для него этотъ вопросъ былъ очень важенъ, такъ какъ деньги должны были выйти изъ его кармана.

Между тѣмъ, судьи возвратились въ судъ, а мистеръ Грэамъ и Филиппъ остались въ совѣщательной комнатѣ. Мистеру Пульману объявили, что судъ разрѣшилъ уважить его просьбу. На слѣдующее утро, въ двѣнадцать часовъ, Маргарита Фильдъ будетъ вызвана въ судъ и у поручителей отберется формальная подписка. Теперь же капитанъ Фильдъ и его друзья должны были записать у секретаря свои имена и адресы.

Это требованіе было тотчасъ исполнено. Капитанъ Фильдъ, здоровенный мужчина съ загорѣлымъ лицомъ и твердымъ голосомъ, но блуждающими глазами, объявилъ, что ему тридцать пять лѣтъ и что онъ теперь живетъ въ Лондонѣ, Сого сквэръ, № 25.

— Вы находитесь на дѣйствительной службѣ, сэръ? спросилъ адмиралъ.

— Я служилъ въ артиллеріи, но теперь въ отставкѣ, отвѣчалъ спокойно капитанъ Фильдъ.

— Ну, господа Тукеръ и Тобсъ, ваша очередь, провозгласилъ мистеръ Пульманъ.

— Я Джозефъ Тукеръ, содержатель «Сороки», въ Лондонѣ, въ Тотенгамской улицѣ, отвѣчалъ первый.

— А я Саулъ Тобсъ, содержатель «Колеса Фортуны», въ Оксфордской улицѣ, произнесъ второй.

Мистеръ Тонгамъ записалъ ихъ имена, и они оба, молча, сѣли на свои мѣста. Только мистеръ Джозефъ Тукеръ, съ сломаннымъ носомъ и брильянтовымъ перстнемъ, зѣвалъ отъ времени до времени.

— У меня есть еще одна къ вамъ просьба, господинъ предсѣдатель, сказалъ лондонскій стряпчій, быстро надѣвая свой лорнетъ: — мой кліентъ желаетъ освидѣтельствовать умственныя способности своей жены и пригласилъ пріѣхать сюда завтра утромъ знаменитаго доктора по душевнымъ болѣзнямъ, мистера Спротля. Не угодно ли будетъ суду подписать приказъ о допущеніи доктора къ арестанткѣ?

— Я не вижу препятствій, отвѣчалъ мистеръ Армстронгъ. — Желаете вы, чтобы арестантку подвергли медицинскому освидѣтельствованію передъ ея вызовомъ въ судъ?

— Да, чтобъ мы знали, надо ли ее помѣстить въ сумасшедшій домъ, или нѣтъ.

— Хорошо, вотъ приказъ. Желаетъ капитанъ Фильдъ также посѣтить свою жену въ тюрьмѣ?

— Нѣтъ; свиданіе при такихъ обстоятельствахъ было бы слишкомъ грустно. Онъ даже боится раздирательной сцены въ судѣ завтра и просилъ бы освободить его отъ явки. Онъ подождетъ жену внѣ дома.

— Какъ ему угодно, отвѣчалъ мистеръ Армстронгъ: — благо только онъ подписалъ бы поручительное обязательство. Помните — завтра, ровно въ двѣнадцать часовъ.

На этомъ дѣло и кончилось. Мистеръ Пульманъ и его друзья удалились, а судьи приступили къ разсмотрѣнію дѣла поселянина, укравшаго нѣсколько штукъ рѣпы.

XI.

Мистрисъ Бэли первая въ тюрьмѣ узнала о случившемся. Арестанты, приговоренные судьями къ тюремному заключенію, были отведены въ тюрьму передъ обѣдомъ, и полицейскій, провожавшій ихъ, разсказалъ эту новость главному тюремщику, а тотъ немедленно передалъ ее смотрительницѣ. Сердце мистрисъ Бэли дрогнуло. Она провела всю ночь въ агоніи, боясь, чтобы какая-нибудь непредвидѣнная случайность не поставила ея лицомъ къ лицу съ дилеммой, въ которой она должна была очутиться, благодаря неожиданному желанію № 15 написать къ своимъ друзьямъ. Конечно, ей достаточно было въ теченіи одного дня удержать арестантку отъ свиданія съ директоромъ, и дѣло было бы въ шляпѣ. Но вдругъ въ головѣ ея блеснула мысль, что Маргарита, вызванная въ судъ, можетъ объявить имена своихъ родителей и просить судъ отправить письмо, написанное ею доктору Табору. Тогда все погибнетъ; репортеры обнародуютъ въ газетахъ это обстоятельство, и планъ полковника Форстера, висящій на волоскѣ, рухнетъ.

Женщины часто спасаются отъ опасности геніальнымъ вдохновеніемъ, но, за отсутствіемъ подобнаго вдохновенія, онѣ не въ состояніи здраво обсудить наилучшій способъ дѣйствія. Мистрисъ Бэли была совершенно уничтожена новыми, возродившимися въ ней опасеніями.

Пока она находилась въ этомъ мрачномъ настроеніи, Майкль Кристи пришелъ въ женское отдѣленіе тюрьмы. Онъ ничего не слышалъ, и смотрительница разсказала ему, что явился мужъ Маргариты и что ее выпустятъ изъ тюрьмы на слѣдующій день. Говоря это, она была очень спокойна и только повторила слово въ слово то, что ей сказалъ тюремщикъ. Изумленіе Майкля было неописанное.

И такъ, чудеса слѣдуютъ за чудесами въ этомъ необыкновенномъ дѣлѣ! Онъ только-что думалъ о томъ, какъ бы ему нанять хорошаго адвоката для защиты Маргариты на судѣ, ибо интересъ къ ней нисколько не уменьшился въ его сердцѣ, и вотъ всѣ его мысли были снова спутаны какъ бы страшнымъ ураганомъ. И, среди этого смятенія, онъ ясно сознавалъ только одно, что Маргарита была замужемъ, что мужъ требовалъ ея отдачина поруки и что съ этой минуты всѣ попеченія о ней Майкля должны были окончиться.

— Сказали вы ей объ этомъ? спросилъ онъ, нѣсколько оправившись отъ удивленія.

— Нѣтъ, отвѣчала мистрисъ Бэли: — она приходитъ въ такую ярость, когда съ ней говорятъ, что я боюсь.

— Можетъ быть, это извѣстіе успокоитъ ее, замѣтилъ Майкль, и вдругъ въ немъ возродилось такое желаніе ее еще разъ увидать, что онъ прибавилъ: — я думаю, что, при теперешнихъ обстоятельствахъ, мое посѣщеніе не могло бы ей повредить.

— Она въ постели! воскликнула съ испугомъ мистрисъ Бэли: — она даже просила избавить ее отъ посѣщенія директора.

— Когда я переходилъ дворъ, мнѣ показалось, что я видѣлъ ее у окна.

— Она встаетъ съ постели и ходитъ по комнатѣ, босая и почти раздѣтая. Сколько разъ я запрещала ей это дѣлать, но она не слушается. Право, вы найдете ее въ неприличномъ видѣ; она теперь всегда растерзанная и съ нечесанными волосами. Вы не можете себѣ представить, мистеръ Кристи, какъ она васъ бранитъ. Только сумасшествіе можетъ служить оправданіемъ такой черной неблагодарности за всѣ ваши попеченія.

— Она все еще сердится на меня?

— Ужасно, просто выходитъ изъ себя, когда я напоминаю ей о вашей добротѣ; но я не могу переносить хладнокровно, чтобъ васъ поносили при мнѣ.

Тутъ почтенная смотрительница, у которой всѣ нервы были до-нельзя натянуты, заплакала, принявъ видъ женщины, которую необходимо утѣшить.

Майкль подумалъ, что она могла устроить ему свиданіе съ Маргаритой, еслибъ захотѣла, и внутренно посѣтовалъ на нее. Слезы ея также ему не понравились, такъ какъ онъ ихъ объяснялъ не сочувствіемъ къ нему, а ненавистью къ арестанткѣ. Онъ постоялъ нѣсколько минутъ молча, надѣясь, что мистрисъ Бэли предложитъ ему спросить у Маргариты, не пожелаетъ ли она его видѣть, но смотрительница не сказала ни слова и потому онъ, спросивъ ее очень холодно о другой арестанткѣ, удалился, не выражая даже желанія ее утѣшить.

Она была очень огорчена его холодностью и вылила свою злобу на Барби, которая черезъ нѣсколько минутъ показалась въ дверяхъ съ корзиной бѣлья.

— Позвольте мнѣ ключъ отъ лазарета, чтобъ отнести бѣлье № 15-му, сказала Барби.

— Вы слишкомъ часто бѣгаете въ лазаретъ, воскликнула рѣзко мистрисъ Бэли: — вы болтаете съ № 15-мъ, вопреки всѣмъ правиламъ, и я рѣшила, что вы болѣе не пойдете одна въ ея комнату.

— Но вѣдь надо же ей снести юбки.

— Вы ихъ отнесете, когда у меня выдастся свободная минута, чтобъ васъ проводить. Къ тому же, не къ чему и нести въ лазаретъ все это бѣлье. № 15-й выйдетъ завтра изъ тюрьмы. Мужъ взялъ ее на поруки.

— О! сударыня, № 15-й уходитъ? воскликнула Барби, широко открывая глаза отъ удивленія.

— Не суйтесь не въ свое дѣло, № 1-й, отвѣчала мистрисъ Бэли, насупивъ брови: — вы слишкомъ стали фамильярны. Ступайте къ вашимъ занятіямъ.

— У меня въ эту минуту нѣтъ никакого дѣла, сударыня.

— А вы желаете, чтобъ я вамъ дала щипать паклю? Если вы жалуетесь на недостатокъ работы, то я могу васъ скоро утѣшить. Слышите?

№ 1-й немедленно вышла изъ комнаты, бормоча что-то себѣ подъ носъ.

Когда женщина, обыкновенно спокойная и тихая, вдругъ поддается сплину, то она долго не можетъ успокоиться. Въ этотъ день, плохо пришлось арестанткамъ, стиравшимъ бѣлье въ прачешной. Одну мистрисъ Бэли разбранила, другой пригрозила, третью наказала. Эти припадки сплина у тюремнаго начальства составляютъ одно изъ самыхъ тяжелыхъ явленій въ жизни арестантовъ, для спокойствія которыхъ слѣдуетъ немного ослаблять примѣненіе строгихъ правилъ, а не усиливать дисциплину по минутному капризу, что всегда дѣйствуетъ на нихъ такъ ужасно, какъ будто ихъ тѣло сверлили буравомъ. Обыкновенно мистрисъ Бэли не придиралась къ арестанткамъ. Она жалѣла тѣхъ, которыя выказывали прилежаніе къ работѣ, и только была строга къ упрямымъ, лѣнивымъ, непослушнымъ созданіямъ. Она придерживалась того правила, что чѣмъ лошадь хуже, тѣмъ надо держать возжи свободнѣе.

Но бывали дни, когда тюрьма представляла невозможный для жизни застѣнокъ. Зловонныя пары въ прачешной застилали окна туманной дымкой; женщины, стиравшія бѣлье въ лаханкахъ, казались больными, изнуренными. Изъ келій, гдѣ гладили, доносился отвратительный запахъ гари, а въ другихъ кельяхъ раздавались жалобные стоны женщинъ, щипавшихъ паклю изъ крѣпкихъ, смоленныхъ канатовъ. Даже маленькій Дикъ сидѣлъ, нахмурившись, у камина въ комнатѣ смотрительницы, готовый каждую минуту заплакать отъ скуки. Въ воздухѣ стояла убійственная тишина, прерываемая только вѣчнымъ шумомъ мельничнаго колеса и звономъ колокольчика, призывавшаго отъ времени до времени арестантовъ на работу или на прогулку.

Мистрисъ Бэли чувствовала, что крики и брань значительно успокоили ее, и, когда наступило время обхода тюрьмы директоромъ, она совершенно стихла и хладнокровно сказала капитану Кизеру заранѣе подготовленную ложь. Онъ, повидимому, ей повѣрилъ и объяснилъ, что хотя оффиціально еще не получилъ свѣдѣній объ освобожденіи № 15, но полагалъ, что приказъ будетъ подписанъ судьями на слѣдующее утро, и тогда мистрисъ Бэли придется проводить арестантку въ судъ. Все это онъ произнесъ своимъ обычнымъ протяжнымъ тономъ, нисколько не выражая удивленія странному обороту, который приняло дѣло Маргариты. Онъ уже давно не удивлялся ничему, случавшемуся съ арестантами.

Спустя нѣсколько минутъ по уходѣ директора, мистрисъ Бэли очень тихо позвала Барби, дала ей ключъ отъ лазарета и сказала, что она можетъ снести бѣлье № 15. Она пришла къ тому убѣжденію, что было очень глупо съ ея стороны мѣшать № 1 бесѣдовать съ Маргаритой. Напротивъ, гораздо лучше дать имъ полную свободу въ этомъ отношеніи, такъ какъ Барби, конечно, сообщитъ арестанткѣ объ ея освобожденіи на слѣдующее утро, и № 15 скорѣе повѣритъ ей, чѣмъ смотрительницѣ. Наконецъ, Маргарита, видя неуспѣхъ всѣхъ своихъ попытокъ отправить письмо на почту, могла отдать его Барби съ просьбой — отнести директору или самой отправить на почту, когда она покинетъ тюрьму черезъ три недѣли. Эта надежда особенно улыбалась мистрисъ Бэли. Еслибъ она посмѣла, то прямо попросила бы Барби выманить письмо у № 15, но она боялась, что Барби не согласится на такую коварную продѣлку. Дѣло дошло до того, что она, смотрительница, составляла планы, исполненіе которыхъ арестантка могла почесть недостойнымъ себя.

— Вы можете снести бѣлье № 15, такъ какъ мнѣ идти съ вами не время, сказала она: — и соберите всѣ ея вещи.

— Слушаюсь, отвѣчала № 1, надувъ губы, что составляетъ единственную форму протеста арестантовъ противъ дурнаго съ ними обращенія тюремнаго начальства.

Однако, Барби была сметливая женщина и тотчасъ почуяла, что мистрисъ Бэли хочетъ ее поймать въ западню. Она догадалась, что дѣло было неладно, хотя, безъ всякаго сомнѣнія, смотрительница не узнала о передачѣ ею газеты арестанткѣ, такъ какъ въ этомъ случаѣ съ нея было бы строго взыскано.

Взявъ корзину съ бѣльемъ, она поднялась по лѣстницѣ, но на полудорогѣ уронила нарочно манишку и тихонько сошла внизъ, убѣжденная, что мистрисъ Бэли издали слѣдуетъ за нею. Однако, ея подозрѣніе не оправдалось. Мистрисъ Бэли была выше подобнаго шпіонства. Впрочемъ, Барби этимъ не успокоилась: отперевъ дверь въ комнату Маргариты, она оставила ее настежъ и, стоя на порогѣ, прислушивалась, не идетъ ли кто по лѣстницѣ.

Полагая, что это директоръ, Маргарита вышла къ ней на встрѣчу, держа въ рукѣ письмо. Она была одѣта вся въ черномъ и волоса ея были гладко причесаны. Первымъ ея вопросомъ было, скоро ли придетъ директоръ — и отвѣтъ Барби, что онъ уже окончилъ свой обходъ, привелъ ее въ бѣшенство.

— Я хочу его видѣть во что бы то ни стало! воскликнула она: — я имѣю на это право; прочтите, что говорятъ тюремныя правила, вывѣшенныя здѣсь на стѣнѣ. Если директоръ не придетъ ко мнѣ сегодня вечеромъ, то въ первый разъ, какъ я его увижу во дворѣ, разобью окно и позову его.

— Молчите, отвѣчала Барби шепотомъ: — есть новенькое. Васъ завтра выпускаютъ.

— Выпускаютъ? Куда? Это новая ложь, которую вамъ приказала сказать смотрительница.

— Нѣтъ, васъ выпускаютъ на поруки. Я слышала, какъ объ этомъ говорилъ директоръ съ смотрительницей. И васъ беретъ на поруки вашъ мужъ.

— Мой мужъ?

— Да, мистрисъ Бэли отправится съ вами завтра въ двѣнадцать часовъ въ судъ, потомъ вы уѣдете и будете жить съ своимъ мужемъ.

Маргарита была приведена въ тупикъ. Честные, искренніе люди всегда готовы вѣрить, что въ результатѣ добро и справедливость должны восторжествовать. Первой мыслью бѣдной женщины было, что Филиппъ Форстеръ раскаялся въ своемъ жестокомъ обращеніи съ нею, что бракъ его съ миссъ Грэамъ разстроился и что ея несчастья всѣ кончены, благодаря, хотя и позднему, но мужественному признанію съ его стороны въ судѣ справедливости ея разсказа. Самыя розовыя надежды унесли ее на своихъ крыльяхъ за предѣлы возможнаго, и она быстро спрятала письмо за пазуху очень довольная, что не отправила его. Сердце Маргариты, не ожесточенное ея несчастіями, а только покрытое ледяной корой, растаяло при первомъ лучѣ солнца.

Барби, между тѣмъ, начала суетиться въ комнатѣ, передвигая вещи и опоражнивая чемоданъ съ цѣлью уложить его какъ слѣдуетъ. Языкъ ея все время работалъ, и Маргарита, опустившись въ кресло, слушала ее машинально.

— Я говорю, сударыня, продолжала Барби: — что смотрительница, вѣроятно, встала сегодня съ постели лѣвой ногой: она ужасно сердитая. Но я надѣюсь, что она не гнѣвается на ваше освобожденіе. Вотъ пасторъ такъ этому очень радъ. Я сама слышала, какъ онъ сказалъ: «Слава Богу, бѣдная женщина».

— Это все комедіи, отвѣчала холодно Маргарита: — мистеръ Кристи — мой злѣйшій врагъ въ тюрьмѣ.

— Я желала бы имѣть его своимъ врагомъ и кушать все, чѣмъ онъ васъ угощалъ, воскликнула Барби.

— Что вы говорите?

— Какъ, развѣ вы не знаете, что онъ платилъ за всѣ ваши хорошіе обѣды, завтраки, чаи и т. д.? Неужели вы думали, что такъ ѣдятъ въ тюрьмѣ?

— Докторъ Гарди увѣрялъ меня, что моя діета была измѣнена по его приказанію, сказала Маргарита, очень скандализированная тѣмъ, что слышала.

— Пустяки! воскликнула со смѣхомъ Барби: — извините меня, сударыня, но пасторъ въ васъ втюрился. Я часто смотрѣла на него во время вашихъ разговоровъ и ясно видѣла, какъ онъ уходилъ съ сіяющимъ лицомъ, когда вы были съ нимъ любезны, и грустный, убитый, когда вы его дурно принимали. Смотрительница это также замѣтила, и вотъ почему она васъ ненавидитъ. Онъ обходится съ нею далеко не такъ, какъ съ вами. Еслибъ вы захотѣли, онъ съ радостью легъ бы ковромъ подъ вашими ногами.

— Вы не знаете, что вы говорите, Барби! произнесла Маргарита, покраснѣвъ.

— Я вижу болѣе, чѣмъ говорю и говорю болѣе, чѣмъ прилично, возразила Барби: — но вѣдь вы уѣзжаете отсюда, и искреннее слово вамъ не можетъ повредить. Я знаю, вы, барыни, любите скрывать свои чувства и не хотите, чтобъ за вами ухаживали, какъ за нами, простыми смертными. Еслибъ пасторъ втюрился въ меня, напримѣръ, то я живо довела бы его до признанія и заставила бы сказать: «Барби, голубушка, я не могу видѣть тебя въ тюрьмѣ, я какъ-нибудь да выпущу тебя на свободу». Вотъ что бы онъ сказалъ мнѣ, а вамъ не смѣетъ, хотя чувствуетъ тоже самое. Я убѣждена, что онъ побудилъ вашего мужа взять васъ отсюда.

— О! воскликнула Маргарита, вскакивая съ кресла, но Барби тотчасъ перемѣнила тонъ и разговоръ.

Тогда Маргарита снова опустилась въ кресло, и Барби съ искреннимъ чувствомъ стала говорить, какъ она сожалѣла и вмѣстѣ была рада разстаться съ нею. Ей и въ голову не приходило, какія нравственныя страданія причинили ея необдуманныя слова Маргаритѣ.

— Мнѣ будетъ скучно безъ васъ, продолжала она: — а вы, конечно, никогда и не вспомните обо мнѣ. Я — слишкомъ низкое существо, чтобы такая барыня, какъ вы, обратила на меня вниманіе. Но еслибы вы вздумали узнать о томъ, какъ я поживаю, то навѣдайтесь въ таверну «Черный Агнецъ», въ Королевской улицѣ, въ Вестминстерѣ. Тамъ вамъ дадутъ мой адресъ. Запишите таверну.

— Да, отвѣчала машинально Маргарита.

— Вотъ перо. Я также надѣюсь, что вы будете жить счастливо. Вашъ мужъ не можетъ быть очень дурнымъ человѣкомъ, если онъ беретъ васъ къ себѣ. Теперь, вѣроятно, онъ уже не женится на другой.

— Барби! Барби! промолвила Маргарита и залилась слезами.

То, что казалось ей столь простымъ и понятнымъ за минуту передъ тѣмъ, теперь снова скрылось въ туманѣ сомнѣній. Не постигая причины волненія Маргариты, но инстинктивно сочувствуя ей, Барби также заплакала. Однако, уже время было подавать чай, и она удалилась, захвативъ съ собою пустую корзинку.

Когда она вернулась съ чаемъ, Маргарита все еще всхлипывала, сидя у огня. Въ первую минуту, она хотѣла отказаться отъ угощенія пастора, но удержалась изъ боязни, чтобы Барби не попала въ бѣду. Но только Барби, а не она, выпила полъ-чайника чая и съѣла весь жаренный хлѣбъ съ масломъ.

Сходя во второй разъ съ лѣстницы, Барби встрѣтила мистрисъ Бэли, которая позвала ее въ свою комнату. Глаза ея странно блестѣли и, заперевъ за собою дверь, она спросила:

— № 15, спокойна?

— Да, но она желаетъ видѣть директора.

— Знаю. Она вамъ дала письмо, съ просьбою положить его на почту, когда вы выйдете изъ тюрьмы, не правда ли? Дайте мнѣ это письмо.

— Письмо? Она мнѣ никакого не давала письма, произнесла Барби, покраснѣвъ.

— Раздѣвайтесь, рѣзко скомандовала смотрительница.

— Увѣряю васъ, сударыня…

— Ни слова, раздѣвайтесь и живѣе.

Барби широко раскрыла глаза отъ удивленія и, растегнувъ платье, взглянула вопросительно на смотрительницу. Послѣдняя нетерпѣливо топнула ногою. Барби повиновалась и поспѣшно сняла платье, юбку, чулки и башмаки. Мистрисъ Бэли знала очень хорошо, какъ отлично арестанты умѣютъ прятать вещи, и потому была удовлетворена лишь тогда, когда Барби предстала передъ нею совершенно нагая. Она распустила ей волосы, упавшіе широкой волной на ея пухлыя, бѣлыя плечи, и приказала открыть ротъ; потомъ старательно осмотрѣла ея одежду, выворотила карманы и чулки, ощупала подолъ юбки и сунула свою руку въ оба башмака. Когда прошла первая минута негодованія, Барби съ удовольствіемъ стала слѣдить за всѣми движеніями смотрительницы. Она думала, что мистрисъ Бэли изъ ревности искала письма Маргариты къ пастору, и была очень рада ея мрачному отчаянію, когда всѣ поиски оказались тщетными. Въ карманѣ Барби нашлись только, въ видѣ контрабанды, отложенные ею на ужинъ нѣсколько кусковъ сахара и полуочищенный апельсинъ. Но смотрительница не обратила на это никакого вниманія.

— Одѣньтесь, сказала она, не удостоивая Барби объясненіемъ своего страннаго поступка.

Послѣ выхода изъ комнаты Барби, внутренно смѣявшейся надъ нею, мистрисъ Бэли вздохнула. Ей не угрожала быстрая опасность, но кто могъ поручиться, что произойдетъ на слѣдующее утро?

XII.

Филиппъ Форстеръ принялъ всѣ мѣры для обезпеченія успѣха своего предпріятія и мистеръ Пульманъ, не подозрѣвая, что онъ содѣйствуетъ обману, очень искусно игралъ свою роль. Приказъ суда объ явкѣ Маргариты былъ полученъ въ тюрьмѣ въ девять часовъ утра и капитанъ Кизеръ тотчасъ увѣдомилъ объ этомъ смотрительницу. Мистрисъ Бэли не желала встрѣтиться одна лицомъ къ лицу съ арестанткой, а потому приказала миссъ Макъ-Крэкъ объявить ей, что она должна быть готова къ 11 часамъ и помочь ей въ укладкѣ вещей.

Было бы очень странно, еслибы Маргарита закрыла глаза хоть на минуту въ эту ночь. Наканунѣ выхода изъ тюрьмы, обыкновенно арестанты находятся въ лихорадочномъ волненіи, а жену Филиппа Форстера еще тревожила непонятная тайна ея освобожденія. Она боялась встрѣтиться съ своимъ мужемъ. Она такъ давно и такъ пламенно жаждала этой встрѣчи, а теперь дрожала и плакала при мысли, что увидитъ его.

На разсвѣтѣ она вскочила съ кровати, одѣлась и стала ждать событій, смиренная, покорная, тихая какъ ребенокъ, не смѣя говорить громко, даже не дерзая думать. Только нервы ея были такъ напряжены, что стукъ двери, голосъ миссъ Крэкъ, даже шелестъ бумаги заставляли ее вздрагивать, закрывая глаза и затыкая уши. Она то плакала, то нервно смѣялась безъ всякой видимой причины, и, наконецъ, у нея сдѣлался истерическій припадокъ.

Ровно въ 11 часовъ къ тюрьмѣ подъѣхали двѣ кареты. Первая была пуста, во второй находились мистеръ Пульманъ, двѣ женщины и лондонскій докторъ. Мистрисъ Бэли надѣла шляпку, понюхала спирта, для подкрѣпленія своихъ нервовъ, и побѣжала въ лазаретъ въ сопровожденіи Барби, которая должна была снести внизъ вещи Маргариты. Послѣдняя, очень блѣдная, но спокойная сидѣла подлѣ своихъ чемодановъ; на ней былъ темносѣрый ватерпрувъ и бархатная шляпка съ перомъ; въ рукахъ у нея была муфта.

— Не угодно ли вамъ пожаловать со много, мистрисъ Фильдъ, сказала смотрительница съ намѣренной нѣжностью.

— Вы меня поведете въ судъ? спросила Маргарита.

— Да, васъ сегодня освободятъ, отдавъ на поруки.

— Прощайте, Барби, сказала Маргарита, протягивая руку своей товаркѣ по заключенію: — я вамъ очень благодарна за всѣ ваши попеченія.

— О! не говорите этого, воскликнула Барби, едва удерживаясь отъ слезъ.

— № 1 будетъ очень сожалѣть о васъ, мистрисъ Фильдъ; вы были всегда такъ добры къ ней, замѣтила смотрительница, которая рѣшилась выказывать Маргаритѣ самую любезную учтивость: — не безпокойтесь, прибавила она, видя, что молодая женщина хотѣла помочь Барби вынести сундукъ и, схвативъ его сама за одну ручку, направилась къ лѣстницѣ: — осторожно, пожалуйста, ступени очень круты.

Маргарита дала себѣ слово говорить какъ можно менѣе и казаться хладнокровной. Она послѣдовала молча за смотрительницей до сѣней, изъ которыхъ ее провели въ пріемный покой. Тамъ докторъ Гарди бесѣдовалъ съ какимъ-то господиномъ высокаго роста, съ рыжими, сѣдоватыми волосами и рѣзкимъ, громкимъ голосомъ.

— Вотъ мой другъ, докторъ Спротль, пріѣхалъ сюда нарочно, чтобы видѣть васъ; я васъ оставлю съ нимъ, сказалъ онъ нѣжно и вышелъ изъ комнаты.

Докторъ Спротль былъ знаменитымъ врачемъ душевныхъ болѣзней. Онъ былъ убѣжденъ, что всѣ великіе люди, въ томъ числѣ Наполеонъ и лордъ Байронъ, были сумасшедшіе, и онъ написалъ объ этомъ предметѣ цѣлую книгу.

— Пожалуйста не пугайтесь меня, произнесъ онъ такимъ громовымъ голосомъ, что кошка, спавшая передъ каминомъ, вскочила отъ испуга: — скажите пожалуйста, часто у васъ бываютъ колотья въ оконечностяхъ пальцевъ?

— Никогда, отвѣчала съ удивленіемъ Маргарита и, видя, что никто ей не предлагаетъ кресла, сѣла сама.

— Вы, вѣроятно, забыли. Но не можете ли вы припомнить, когда вы впервые стали подвергаться эпилептическимъ припадкамъ?

— У меня никогда не было припадковъ, и я не понимаю, зачѣмъ вы задаете мнѣ такіе вопросы.

— А! совершенное помраченіе памяти, понимаю, продолжатъ докторъ Спротль — но вѣдь вы признаете, что, совершая покушеніе на убійство миссъ Грэамъ, вы поддались непреодолимой жаждѣ крови?

— Я этого не признаю, отвѣчала Маргарита съ презрѣніемъ: — это несчастіе было совершенно случайное.

— Извращеніе всѣхъ нравственныхъ понятій, произнесъ докторъ Спротль, вытягивая свою длинную шею: — пожалуйста, мистрисъ Фильдъ, соберитесь съ мыслями и скажите мнѣ, когда вамъ впервые вошла въ голову мысль, что полковникъ Форстеръ вашъ мужъ?

— Въ день нашей свадьбы, отвѣчала спокойно Маргарита.

— И вы настаиваете, что онъ вашъ мужъ?

— Конечно.

— Доксоманія, замѣтилъ докторъ Спротль: — мечтаніе о величіи, титулахъ, власти, богатствѣ. Ну, мистрисъ Фильдъ, признайтесь, вы часто думали, что вы принцесса королевской крови.

— Право, я не понимаю, зачѣмъ вы мнѣ задаете такіе нелѣпые вопросы? Пожалуйста, объясните мнѣ это.

— Патологическая подозрительность, промолвилъ докторъ Спротль: — на вопросы отвѣчать вопросами. Очень интересно, что въ этихъ случаяхъ всегда симптомы одинаковы.

И покровительственно кивнувъ головой паціенткѣ, онъ засунулъ обѣ руки въ задніе карманы сюртука и торжественно вышелъ изъ комнаты. Гарди ждалъ его на лѣстницѣ.

— Мы должны выдать свидѣтельство, сказалъ онъ: — это случай застарѣлой эпилептической маніи съ истерическими усложненіями и постоянными иллюзіями. Ее можно вылечить, но съ большимъ трудомъ. Теперь же ея присутствіе опасно для общества.

Въ то время, когда ученый докторъ высказалъ такимъ образомъ свое мнѣніе, двѣ женщины, пріѣхавшія съ нимъ, дожидались на улицѣ. Одна изъ нихъ была среднихъ лѣтъ, съ бѣлымъ, сдобнымъ лицомъ, ясно говорившимъ объ ея пристрастіи къ пудингамъ и бутербродамъ, а вторая — молодая, вся въ веснушкахъ и съ громаднымъ ртомъ на манеръ отверстія въ почтовомъ ящикѣ. Обѣ онѣ отличались очень рѣзкими чертами, неприличными манерами; одѣты онѣ были, какъ служанки въ воскресенье.

Утро было холодное, и онѣ громко стуча іи каблуками по тротуару, глазѣя на сѣрыя стѣны тюрьмы и болтая съ однимъ изъ возницъ, который показывалъ имъ внутренній дворикъ, гдѣ вѣшали преступниковъ. Вдругъ онъ умолкъ и, снявъ шляпу, поклонился пастору, который, перейдя черезъ дворъ, остановился у воротъ подъ предлогомъ спросить что-то у привратника. Но въ сущности, узнавъ объ отъѣздѣ Маргариты, онъ не могъ побороть въ себѣ желаніе увидать ее еще въ послѣдній разъ.

Наконецъ, она вышла въ сопровожденіи двухъ докторовъ и мистера Пульмана. Обѣ женщины сдѣлали шагъ впередъ и одна изъ нихъ открыла дверцу кареты. Увидавъ ихъ неказистыя лица, Маргарита остановилась.

— Куда меня везутъ, докторъ Гарди? спросила она.

— Вы увидите вашего мужа. Садитесь поскорѣе; онъ васъ ждетъ.

— Мнѣ сказали, что я прежде должна отправиться въ судъ.

— Да, васъ и отвезутъ прямо въ судъ, гдѣ вы увидите вашего мужа.

— А кто эти двѣ женщины?

— Служанки вашего мужа, добрая мистрисъ Фильдъ, пожалуйста успокойтесь, произнесъ громовымъ голосомъ докторъ Спротль и взялъ за руку Маргариту.

Бѣдной женщинѣ вдругъ вошло въ голову, что ее хотятъ отвезти въ сумасшедшій домъ, и ноги у нея подкосились; но ее успокоила мысль, что она предстанетъ прежде всего передъ судьями.

— Они не успѣютъ меня увлечь изъ судебной залы, прежде чѣмъ я публично выскажу судьямъ все, что мнѣ надо, подумала она и вошла въ карету, сжимая въ муфтѣ письмо къ своему зятю.

Мистрисъ Бэли и двѣ остальныя женщины помѣстились съ нею въ одной каретѣ, а докторъ Спротль и мистеръ Пульманъ въ другой. Экипажи двинулись и докторъ Гарди, махая рукою, пожелалъ Маргаритѣ счастливаго пути,

Въ воротахъ стоялъ Майкль Кристи; на щекахъ его виднѣлись красныя пятна румянца и, когда карета проѣхала мимо него, онъ молча снялъ шляпу. Маргарита вспыхнула, но отвѣчала на поклонъ легкимъ наклоненіемъ головы и патетическимъ взглядомъ, въ которомъ ясно выражались сомнѣніе и упрекъ. Этотъ грустный, отчаянный взглядъ долго потомъ преслѣдовалъ Майкля.

Такимъ образомъ, все шло какъ по маслу для мистрисъ Бэли. Маргарита не представила своего письма, но что будетъ на судѣ? Мистрисъ Бэли замѣтила, что арестантка шевелила рукою въ муфтѣ, и выраженіе ея лица возбуждало въ ней сомнѣніе. Обѣ кареты быстро катились по многолюднымъ улицамъ Толминстера. Въ послѣдній разъ, когда Маргарита проѣзжала по нимъ, то за нею слѣдовала громадная, расвирѣпѣвшая толпа, оглашая воздухъ грозными криками, такъ что только многочисленная полицейская сила спасла ее отъ опасности быть растерзанной. Она вспоминала теперь объ этомъ съ ужасомъ; но народная ненависть скоропреходяща, и въ эту минуту она могла бы безпрепятственно пройти пѣшкомъ по улицамъ.

Это, однако, не значило, что публика ею не интересовалась; толпа, собравшаяся у дверей фердэльскаго трибунала, доказывала противное. Экипажъ медленно подвигался среди тѣснившихся зѣвакъ, а нѣсколько мальчишекъ взлѣзли на фонари и съ любопытствомъ заглядывали въ окна кареты. Зрѣлище этой толпы очень перепугало мистрисъ Бэли. Она надѣялась, что пустая формальность отдачи на поруки произойдетъ частнымъ образомъ; но дѣло принимало публичный характеръ, а нѣсколько экипажей, стоявшихъ у дверей, доказывало, что всѣ судьи были въ сборѣ, а, быть можетъ, ихъ сопровождали и жены, желавшія взглянуть на знаменитую арестантку. Опасенія смотрительницы были такъ велики, что, когда карета остановилась, она выскочила и, приказавъ женщинамъ посидѣть съ Маргаритой, поспѣшно направилась одна въ залу засѣданій. Первый человѣкъ, попавшійся ей на встрѣчу, былъ Гью Армстронгъ.

— О! мистеръ Армстронгъ! воскликнула она, едва переводя духъ: — нельзя ли не выводить въ судъ арестантку? Она — въ ужасно возбужденномъ состояніи и, конечно, произведетъ скандалъ. Сегодня утромъ съ нею былъ уже припадокъ и, увидя своего мужа, навѣрное придетъ въ такой азартъ, что мы ея не удержимъ.

— Не безпокойтесь, отвѣчалъ молодой судья: — капитанъ Фильдъ просилъ не сводить его съ женою въ судѣ, и онъ останется въ сосѣдней комнатѣ. Значитъ никакого скандала не будетъ.

— А нельзя подписать бумаги въ ея отсутствіе?

— Нѣтъ, правильнѣе — сдѣлать все это при ней. Впрочемъ, вся процедура продлится одну минуту.

— Хорошо, но если она спроситъ что нибудь о своемъ мужѣ, то, умоляю васъ, дозвольте ей думать, что ее беретъ на поруки полковникъ Форстеръ! По крайней мѣрѣ, не противорѣчьте ей ни въ чемъ.

— Хорошо, мы не станемъ ей перечить, согласился Гью.

Въ эту минуту къ нему подошли мистеръ Пульманъ и докторъ Спротль, которые объяснили, что арестантка находилась въ очень критическомъ положеніи, и умоляли избавить ее отъ всякаго ненужнаго волненія. Судьи обѣщали принять это въ соображеніе.

И такъ, Маргариту ввели въ залу судебныхъ засѣданій.

Голова у нея закружилась въ первую минуту: такъ ново и непонятно было все, окружавшее ее. Она осмотрѣлась, отыскивая глазами Форстера; но его нигдѣ не было. Толпа загудѣла при ея появленіи, и полисмэнъ громко крикнулъ: «Молчаніе!» На право отъ арестантки, шесть судей сидѣло за столомъ, на которомъ лежали законы; позади, виднѣлось нѣсколько дамъ, которыя уставились на нее глазами. Передъ столомъ стояли мистеръ Тобсъ съ сломаннымъ носомъ и толстый мистеръ Тукеръ. Они оба приняли присягу и подписали какую то бумагу. Потомъ секретарь, мистеръ Тонгамъ, обратился къ Маргаритѣ съ какими-то словами, изъ которыхъ она ничего не поняла. Она только слышала отрывочныя фразы: «Ея величество королева», «пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ», «вы явитесь въ будущую уголовную сессію».

— Вы свободны, произнесъ мистеръ Армстронгъ-старшій, когда умолкъ секретарь.

Мистрисъ Бэли схватила за руку Маргариту и потащила ее изъ залы. Теперь была минута говорить или никогда, и Маргарита, несмотря на свое смущеніе и отсутствіе всякой поддержки, рѣшилась говорить. Но не успѣла она схватиться за рѣшетку и произнести первыя слова, которыхъ никто не слыхалъ въ общемъ шумѣ и гамѣ, какъ мистрисъ Бэли, вся побагровѣвъ, шепнула ей на ухо:

— Ради Бога, молчите или вы погубите вашего мужа; ему было очень трудно васъ выручить изъ тюрьмы. Вы увидите его въ Лондонѣ, и онъ вамъ все объяснитъ. Мы всѣ за васъ хлопотали: вашъ отецъ, мать, докторъ Таборъ и ваша сестра Віолета. Вы видите, что я все знаю. Одно слово съ вашей стороны, и полковникъ Форстеръ пойдетъ на каторгу.

— Правда-ли это? спросила Маргарита, удивленная, что смотрительница знала ея родственниковъ.

— Клянусь, что эта правда, отвѣчала мистрисъ Бэли: — намъ было очень трудно спасти васъ отъ злобы мистера Грэама. Ну, пойдемте скорѣе; вы свободны.

И, схвативъ ее за руку, она вывела ее въ дверь, которую широко раскрылъ полисмэнъ и тотчасъ захлопнулъ за ними, къ изумленію судей, которые не ожидали, что дѣло окончится такъ мирно.

Черезъ минуту, Маргарита снова сидѣла въ каретѣ съ двумя женщинами, которыя не входили въ залу суда. Теперь, вмѣстѣ съ нею, сѣлъ и докторъ Спротль, а мистеръ Пульманъ помѣстился на козлахъ, подлѣ кучера, которому онъ приказалъ ѣхать на станцію желѣзной дороги. Мистрисъ Бэли исчезла, внѣ себя отъ счастія: ея стратагема удалась, и она навѣки освободилась отъ непріятной арестантки.

«Вы свободны». Эти слова звучали въ ушахъ Маргариты. Какъ могло ей войти въ голову, что ей приготовили фальшиваго мужа, что всѣ — судьи, адвокаты, доктора — опутали ее сѣтями самаго ужаснаго заговора? Женщина одна не можетъ выпутаться изъ такого положенія, какъ то, въ которомъ находилась теперь бѣдная Маргарита. Одно имя мужа пробудило въ ней чувство супружескаго повиновенія, которому инстинктивно поддаются замужнія женщины. Если Филиппъ Форстеръ, дѣйствительно, заботился объ ея спасеніи, то ей не слѣдовало мѣшать ему. Эта мысль брала верхъ надъ всѣми остальными; но ее поразило такъ же извѣстье, что ея родители и сестра содѣйствовали мужу. Грустно было смотрѣть въ эту минуту на ея смущенное, озадаченное лицо, но она рѣшилась поддаться судьбѣ и терпѣливо ждать пріѣзда въ Лондонъ.

— Вскорѣ всѣ эти тайны должны объясниться, думала она.

Пріѣхавъ на желѣзную дорогу, докторъ Спротль взялъ особое отдѣленіе для себя, стряпчаго и трехъ женщинъ. Разстояніе до Лондона было пятьдесятъ миль, и поѣздъ бѣжалъ очень быстро, не останавливаясь на промежуточныхъ станціяхъ. Маргарита сидѣла молча, на одной изъ среднихъ скамеекъ, а ея товарищи по путешествію помѣстились по четыремъ угламъ вагона. Мистеръ Пульманъ предложилъ ей газету, но она отказалась бы отъ чтенія, еслибы даже докторъ Спротль не протестовалъ, говоря, что очень вредно для головы читать на желѣзной дорогѣ. Однако, несмотря на это предостереженіе, мистеръ Пульманъ вынулъ изъ своего саквояжа какія-то бумаги и погрузился въ ихъ изученіе, ибо онъ былъ занятой человѣкъ и не могъ терять времени. Докторъ Спротль давалъ отдыхъ своимъ умственнымъ способностямъ и, протянувъ ноги, закрылъ глаза. Служанки смотрѣли въ окно и разговаривали въ полголоса между собою, но, при малѣйшемъ движеніи Маргариты, онѣ оборачивались.

Въ Лондонѣ, на станціи, мистеръ Пульманъ исчезъ, не простившись съ Маргаритой. Докторъ Спротль позвалъ кэбъ, помогъ своей паціенткѣ сѣсть и. къ величайшему ея удивленію, махнувъ ей рукой, удалился, а обѣ женщины помѣстились съ нею. Маргаритѣ стало еще страшнѣе въ обществѣ этихъ однѣхъ женщинъ, пристально смотрѣвшихъ на нее, но не вступавшихъ въ. разговоръ.

Экипажъ покатился, среди шума и гама громадной столицы, по большимъ улицамъ Есть-Енда. Маргарита знала Лондонъ хорошо, но кому, кромѣ куперовъ, извѣстны всѣ лондонскіе закоулки? Кэбъ свернулъ въ узенькую улицу въ Финсбюри и углубился въ лабиринтъ незнакомыхъ Маргаритѣ переулковъ, съ мрачными домами, плохими лавченками, грудами остатковъ овощей на тротуарахъ и группами оборванныхъ мальчишекъ, игравшихъ съ дворовыми собаками. Несмотря на то, что вокругъ нея кипѣла жизнь, Маргарита чувствовала себя столь-же одинокой и потерянной, какъ въ русской степи. Она рѣшилась ждать молча, но мало-помалу такой страхъ напалъ на нее, что она вдругъ, совершенно неожиданно для себя, спросила пожилую женщину: какъ ее звали?

— Бриджетъ, сударыня, но меня иногда называютъ мистрисъ Покрамъ, отвѣчала она очень учтиво, но застѣнчиво.

— А ваше? продолжала Маргарита, обращаясь къ другой женщинѣ.

— Джемима Горрисъ.

— Намъ еще далеко ѣхать, мистрисъ Покрамъ?

— Нѣтъ, не думаю, сударыня; но вы должны знать эти мѣста лучше насъ. Мы ѣдемъ къ вашему мужу.

— Вѣроятно, вы будете рады его видѣть, такъ-же какъ онъ васъ, замѣтила Джемима болѣе фамидіярно.

— Почему вы думаете, что онъ будетъ радъ меня видѣть? спросила Маргарита, пристально смотря на молодую дѣвушку и отыскивая въ ея лицѣ хоть лучъ сочувствія.

— Помилуйте, если онъ досталъ тысячу фунтовъ, чтобы взять васъ на поруки, то значитъ онъ любитъ васъ. Я желала бы, чтобы кто-нибудь счелъ мою свободу достойной тысячи фунтовъ.

Въ эту минуту возница спросилъ что-то у торговца въ бѣломъ передникѣ, потомъ онъ проѣхалъ еще нѣсколько шаговъ и остановился передъ стариннымъ домомъ, который, вѣроятно, былъ моднымъ жилищемъ во дни Гогарта.

Прежде чѣмъ возница сошелъ съ козелъ, чтобы позвонить, дверь отворилась и вышелъ на улицу болѣзненный человѣкъ. Натъ Риддель — ибо это былъ онъ — помогъ Маргаритѣ выйти, и всѣ три женщины вошли вмѣстѣ въ домъ. Но Бриджетъ и Джемима остались въ нижнемъ этажѣ, а Маргариту Риддель провелъ на верхъ, въ большую гостиную, съ старой, полинялой мебелью и топившимся каминомъ. Поклонившись, онъ ушелъ, и Маргарита осталась одна.

Какой бы это ни былъ домъ, только это не была больница для умалишенныхъ. На окнахъ, выходившихъ на улицу, не было рѣшетокъ и въ домѣ не слышалось человѣческаго голоса. Маргарита подошла къ одному изъ окошекъ и стала смотрѣть на улицу, гдѣ кэбъ только-что отъѣзжалъ отъ двери.

Вдругъ за нею послышались шаги. Она повернула голову и увидала Филиппа Форстера. Задрожавъ всѣмъ тѣломъ, она замерла, но онъ спокойно подошелъ къ ней, словно они разстались только наканунѣ.

— Здравствуй, Маргарита, сказалъ онъ и, взявъ ее за руку, притянулъ къ себѣ и поцаловалъ: — ну, теперь сядемъ къ камину, ты вѣрно озябла, а намъ надо съ тобою серьёзно поговорить.

Все это онъ произнесъ нѣжно, но съ авторитетомъ супружеской власти.

XIII.

Домъ, въ который привезли Маргариту, былъ нанятъ меблированнымъ для главной квартиры капитана Фильда и для свиданія Форстера съ Маргаритой. Черезъ нѣсколько минутъ послѣ входа въ домъ бѣдной женщины, явился и ея фальшивый мужъ, который, съ помощью секретнаго ключа, вошелъ ни кѣмъ не замѣченный и поспѣшилъ въ комнату верхняго этажа, гдѣ его ждалъ Натъ Риддель. Слуга Форстера, Эдуардъ Джасперъ находился въ нижнемъ этажѣ, готовый каждую минуту подоспѣть на помощь.

Служанки доктора Спротля, конечно, не знали о присутствіи въ домѣ Форстера. Для нихъ былъ приготовленъ завтракъ, и, набросившись на ѣду и питье, онѣ съ любопытствомъ ожидали результата свиданія сумасшедшей дамы съ ея мужемъ. Докторъ имъ приказалъ слушаться капитана Фильда, и если бѣдная женщина окажется строптивой, то отвезти ее въ сумасшедшій домъ, иначе же оставить ее на попеченіяхъ капитана Фильда. Такимъ образомъ, Филиппъ Форстеръ держалъ Маргариту въ своихъ рукахъ и, въ случаѣ ея отказа повиноваться его волѣ, могъ ее запереть еще въ худшую тюрьму, чѣмъ та, изъ которой она только что вышла.

Его неожиданный приходъ такъ взволновалъ Маргариту, что она не могла произнести ни слова. Она упала на кушетку, и слезы ручьемъ полились изъ ея глазъ, а лихорадочная дрожь пробѣгала по всему ея тѣлу. Не ей, конечно, было говорить первой; мужъ былъ такъ много передъ нею виноватъ. Онъ долженъ былъ оправдаться, просить у нея прощенія, и въ первую минуту она думала, что онъ такъ и поступитъ, что онъ возвратитъ ей свою любовь и принадлежавшее ей по праву мѣсто жены. Еслибъ онъ это сдѣлалъ, она ему простила бы все; уже и теперь, при видѣ его, исчезъ въ ней всякій слѣдъ ненависти, какъ исчезаетъ снѣгъ отъ весеннихъ лучей солнца.

Но его слова тотчасъ заставили ее наострить уши и быть насторожѣ. Приступъ къ дѣлу, съ его стороны, былъ совершенно неудачный, и потомъ онъ столь же неловко помѣстился противъ нея, облокотясь на каминъ и стараясь казаться спокойнымъ, что нисколько не шло къ этой сценѣ; напротивъ, еслибъ онъ сѣдъ рядомъ съ нею, взялъ бы ее за руку и нѣжно прижалъ бы ея головку къ своей груди, то она тотчасъ стала бы покорной, какъ ребенокъ, и согласилась бы на всѣ его просьбы.

— Маргарита, сказалъ онъ хладнокровно: — мнѣ ужасно было трудно вырвать тебя изъ тюрьмы, и если ты хочешь избавиться отъ дальнѣйшихъ опасностей, то должна вполнѣ подчиниться мнѣ.

Она ничего не отвѣчала, только вынула платокъ и обтерла себѣ глаза.

— Я знаю, что поступилъ очень дурно въ отношеніи тебя, продолжалъ онъ какимъ-то снисходительнымъ тономъ: — но когда я писалъ тебѣ о болѣзни отца, то это была правда. Къ тому же, я никогда не думалъ, что ты считала серьёзнымъ бракомъ глупую пародію. Я тогда не могъ на тебѣ жениться, ибо у меня не было денегъ.

Она все молчала. Филиппъ видѣлъ, что онъ вступилъ на ложный путь, но не съ умѣлъ поправить своей ошибки, которую всегда дѣлаетъ мужчина, обращаясь къ уму, а не къ сердцу женщины.

— Я полагалъ, что оказываю тебѣ услугу, оставляя тебя свободной, продолжалъ онъ уже болѣе нерѣшительнымъ тономъ: — я послалъ тебѣ немного денегъ… помнишь… и думалъ, что ты такая хорошенькая и тогда… и теперь… выйдешь вскорѣ замужъ за отличнаго человѣка. Ты слишкомъ серьёзно смотрѣла на наши отношенія; мы были бы оба несчастны, еслибъ женились. Начиная съ того, что мои кредиторы набросились бы на меня и засадили въ тюрьму на нашъ медовой мѣсяцъ. Конечно, мнѣ надо было лично объясниться съ тобою, но я боялся твоихъ слезъ и моей слабости. Однако, твоимъ насильемъ противъ миссъ Грэамъ ты поставила насъ всѣхъ въ такое критическое положеніе, что нечего толковать о прошедшемъ, а надо подумать о будущемъ.

— Перейдите къ дѣлу и объясните, пожалуйста, зачѣмъ меня привезли сюда, сказала Маргарита, осушая свои слезы, говоря съ большимъ достоинствомъ.

Она сердилась, что позволила ему поцѣловать себя; прикосновеніе его губъ налагало на нее пятно.

— Я хочу спасти тебя, Маргарита, и болѣе ничего. Я готовъ всячески загладить то зло, которое я тебѣ сдѣлалъ.

— Вы можете загладить прошлое, только признавъ меня своей женою.

— Этого я не могу сдѣлать, но если ты завтра отправишься въ Америку, то я буду тебѣ платить по пятисотъ фунт. ст. въ годъ, пока я живъ.

— Мнѣ рѣшительно все равно, гдѣ жить. Ваша жена должна слѣдовать за вами всюду. Вы ѣдете со мною въ Америку.

— Ты меня не понимаешь, отвѣчалъ Филиппъ, нахмуривъ брови: — я не могу жениться на тебѣ, я уже далъ слово миссъ Грэамъ, и къ тому же у меня не болѣе средствъ теперь, чѣмъ три года тому назадъ.

— Такъ вы хотите платить мнѣ пенсіонъ изъ денегъ миссъ Грэамъ?

— Деньги моей жены — мои деньги. Будь благоразумна и взгляни хладнокровно на наше положеніе.

— Наше положеніе очень просто, полковникъ Форстеръ. Я — ваша жена, и вы не можете жениться на другой женщинѣ, пока я живу. Если вы не можете содержать меня, то я буду жить работой, какой и жила послѣ вашего бѣгства. Что же касается до васъ, то вы можете дѣлать все, что вамъ угодно, за исключеніемъ двоеженства.

— Но это не двоеженство. Я повторяю тебѣ, что наша шотландская свадьба была только шуткой.

— Шутка? Но вы не называли ее шуткой, когда на основаніи этого брака, я отдала вамъ свою руку?

Филиппъ утвердительно махнулъ рукою.

— Я только-что призналъ свое поведеніе относительно тебя дурнымъ и даже гнуснымъ, произнесъ онъ: — но это нисколько не измѣняетъ нашего критическаго положенія. Надъ твоей головой виситъ ужасное обвиненіе, и тебѣ надо бѣжать изъ Англіи. Я же публично заявилъ, что тебя не знаю и долженъ держаться этого показанія, иначе я погибъ. Какая тебѣ польза, еслибъ я назвалъ тебя своей женою и, вмѣстѣ съ тѣмъ, раззорилъ бы и обезчестилъ себя на вѣки? Неужели ты думаешь, что при такихъ обстоятельствахъ мы были бы съ тобою счастливы? Если ты хоть немного сожалѣешь меня, то не станешь настаиватъ на своихъ правахъ, признаніе которыхъ можетъ только уничтожить меня.

— Я не хочу валъ зла, отвѣчала спокойно Маргарита; — если обнародованіе нашего брака можетъ повредить, то пусть онъ останется тайною. Но, хотя мы будемъ жить отдѣльно, все же я — ваша жена, потому что, согласившись на нашу свадьбу, я считала ее дѣйствительной, а слѣдовательно, я по чести ваша жена, хотя, быть можетъ, и не но закону.

— Но, бѣдное дитя мое, развѣ ты не понимаешь, что меня тѣснятъ кредиторы?

— У васъ есть знатные друзья; они могутъ выхлопотать вамъ хорошее мѣсто, и, живя экономно, вы уплатите свои долги.

— Но я далъ слово миссъ Грэамъ и по чести обязанъ жениться на ней?

— Какъ можетъ быть человѣкъ обязаннымъ по чести сдѣлать что-нибудь безчестное?

— Ну, если ты хочешь знать всю правду, такъ я люблю миссъ Грэамъ всѣмъ сердцемъ и душою, воскликнулъ Филиппъ внѣ себя: — я тебѣ это сказалъ въ тотъ день, когда мы встрѣтились въ Фердэлѣ, но съ тѣхъ поръ моя любовь ежеминутно росла. Ты ослѣпила ее изъ мести — я убѣжденъ, что ты сдѣлала это нарочно — и обязана загладить свою вину. Она любитъ меня такъ же пламенно, какъ я ее, и если тебѣ удастся скандальной исторіей разлучить насъ, то она умретъ съ горя. Я тебѣ сдѣлалъ приличное предложеніе; прими его или нѣтъ — какъ тебѣ угодно; но я тебѣ не позволю выместить твою злобу на невинномъ ребенкѣ.

— Вы ее любите! воскликнула Маргарита, вся дрожа отъ ревности: — хорошо, пусть она насъ разсудитъ.

— Что ты хочешь сказать? Неужели ты думаешь, что я дозволю тебѣ оклеветать меня передъ нею?

— Я не буду клеветать. Я хочу только, чтобъ миссъ Грэамъ рѣшила, жена ли я ваша или нѣтъ. Если она рѣшится выйти за васъ, услыхавъ мою исторію, то я тихо удалюсь и уступлю ей свое мѣсто.

— Ты съума сошла! Какую придумала шутку!

— Съума сошла! воскликнула Маргарита съ презрѣніемъ: — нѣтъ, хотя мнѣ часто это повторяли въ послѣднее время, и вы сдѣлали все, что могли, для достиженія такого блестящаго для васъ результата. Вы сами видите, что я не сумасшедшая, а то вы не боялись бы такъ меня. Вы говорите неправду, вы ея не любите. Еслибъ вы ее любили, то не обманывали бы. Вы любите только ея деньги.

— Это недостойная клевета.

— Есть люди, на которыхъ клеветать нельзя. Какъ бы то ни было, я скорѣе согласна увидать васъ мертвымъ, чѣмъ мужемъ этой дѣвушки; слышите, полковникъ Форстеръ, или Фильдъ, или какъ бы васъ тамъ ни звали?

Ревность взяла верхъ въ сердцѣ Маргариты надъ всѣми другими чувствами. Филиппъ сдѣлалъ громадную ошибку, прибѣгнувъ къ холоднымъ аргументамъ и угрозамъ въ отношеніи этой женщины, которая была вся душа и нервы. Подобныя женщины способны на величайшія жертвы, и Маргарита согласилась бы на его бракъ съ своей соперницей, еслибъ онъ скрылъ отъ нея свою любовь и объяснялъ бы, что женится изъ одного разсчета. Она утѣшала бы себя мыслью, что своимъ геройствомъ спасла отъ погибели и обезпечила счастье Филиппа. Въ глубинѣ своего сердца, она все же думала бы, что Филиппъ ее любитъ или, по крайней мѣрѣ, уважаетъ. Но быть брошенной, какъ выжатый лимонъ, выслушать «приличное» предложеніе: получать пенсіонъ изъ денегъ ея соперницы, узнать, что она, законная жена, не имѣла никакихъ правъ на него — было нестерпимымъ для нея униженіемъ. Такой выходъ изъ ея критическаго положенія не освѣщалъ ея ореоломъ самопожертвованія. Всякая тѣнь любви къ Филиппу исчезла изъ ея сердца. Она его теперь ненавидѣла всѣми силами своей души. А онъ? Его ненависть была еще пламеннѣе.

Однако, онъ поборолъ свое волненіе и, посмотрѣвъ на часы, сказалъ:

— Я дамъ тебѣ пять минутъ на размышленіе.

— Ни пять минутъ, ни пять лѣтъ не измѣнятъ моей рѣшимости, отвѣчала она твердо.

— Вы не знаете, что вы говорите, миссъ Готорнъ, произнесъ Форстеръ, стиснувъ зубы: — вамъ предстоитъ выбрать одно изъ двухъ: или согласиться на мое предложеніе, или быть запертой въ сумасшедшій домъ. Двое докторовъ подписали свидѣтельство, признающее васъ сумасшедшей. Я не хочу быть жестокимъ, но вы приперли меня къ стѣнѣ, и если вы не примете моего предложенія, то я васъ посажу въ сумасшедшій домъ, гдѣ вы будете сидѣть, пока не образумитесь.

— Такъ я останусь тамъ всю жизнь! воскликнула Маргарита вызывающимъ тономъ: — если я проживу сто лѣтъ, то никогда не перестану утверждать, что я — твоя жена, Филиппъ. А, ты мнѣ угрожаешь, ты, который долженъ бы ползать у моихъ ногъ! Хорошо; но мнѣ надо покарать не одного тебя. Я не буду знать покоя ни на минуты, пока я не образумлю тебя и не подвергну наказанію твоихъ сообщниковъ. Вотъ мое послѣднее слово.

— Это твое послѣднее слово? повторилъ Форстеръ: — нѣтъ, я лучше дамъ тебѣ еще часъ на размышленіе. Ты теперь такъ взволнована, что не можешь серьёзно обдумать свое положеніе. Берегись! глупая женщина! прибавилъ онъ, замѣтивъ, что она подбѣжала къ окну и, схвативъ ее за руки, съ силой оттолкнулъ.

— Подлецъ! воскликнула Маргарита, стараясь высвободиться: — подлецъ, пусти меня! Какъ ты смѣешь прикасаться ко мнѣ?

Она сдѣлала сверхъестественное усиліе, вырвалась отъ него, разбила окно и дико закричала:

— Рѣжутъ! помогите! Рѣжутъ!

Форстеръ, блѣдный какъ полотно, грубо схватилъ ее, бросилъ на полъ и самъ выбѣжалъ изъ комнаты. Въ ту же минуту по явились на сцену Натъ Риддель и подложный капитанъ Фильдъ. Послѣдній поднялъ съ полу Маргариту, а первый, выскочивъ на лѣстницу, крикнулъ обѣихъ служанокъ.

Очнувшись черезъ мгновеніе, Маргарита увидѣла себя въ объятіяхъ незнакомаго ей человѣка съ черной бородой, который нѣжно ласкалъ ее и называлъ своей милой, дорогой женой.

— Кто вы? воскликнула она, какъ бы во снѣ: — что вы пьяны? Оставьте меня, сэръ! Гдѣ полковникъ Форстеръ?

— Тише, тише, голубушка, произнесъ негодяй, крѣпко схватывая ее за талью и не дозволяя ей тронуться съ мѣста.

Бриджетъ и Джемима стали ее также уговаривать; но Маргарита, не понимая, въ какую ужасную западню ее заманили, продолжала бороться и звать Форстера.

— Здѣсь нѣтъ никакого полковника Форстера, мое сокровище; это тебѣ только кажется, произнесъ капитанъ Фильдъ и прибавилъ жалобнымъ тономъ, обращаясь къ служанкамъ: — это неожиданно съ ней сдѣлался припадокъ; мы совершенно тихо разговаривали съ нею около часа, какъ вдругъ она вскочила и стала звать полковника Форстера.

— Это не она, бѣдная, а ея нервы бунтуютъ; успокойтесь, сударыня, сказала Бриджетъ, взявъ ее нѣжно за руку.

— Боже мой! вы, дѣйствительно, всѣ вмѣстѣ сведете меня съ ума! воскликнула Маргарита выходя изъ себя: — скажите пожалуйста, мистрисъ Покрамъ, что это за человѣкъ?

— Ну, она теперь не признаетъ своего мужа! произнесъ капитанъ Фильдъ, всплеснувъ руками.

— Развѣ вы не узнаете своего мужа, который васъ такъ любитъ? спросила Бриджетъ, принимая удивленный взглядъ Маргариты за безспорное доказательство ея сумасшествія.

— Мой мужъ! воскликнула дико Маргарита: — такъ вы всѣ противъ меня. Кто вамъ велѣлъ разыграть эту комедію? Прочь, слышите, прочь! я позову сосѣдей, я подниму противъ васъ весь кварталъ!

Она снова бросилась къ окну, но Бриджетъ въ ту же минуту, съ ловкостью чилійца, бросающаго арканъ, накинула ей на голову шаль и повалила ее на полъ, не боясь сломать ей шею. Потомъ она быстро опустилась на колѣни и завязала шаль вокругъ шеи Маргариты, которая едва могла дышать.

— Ну, Джемима, скорѣе давай смирительную куртку, воскликнула она.

— О! не мучьте ее, произнесъ плаксивымъ тономъ капитанъ Фильдъ.

— Нѣтъ, это для ея пользы. Она сейчасъ успокоится и станетъ тиха, какъ овечка. Ну, скорѣе.

Джемима вынула изъ саквояжа, который она держала въ рукахъ во все время путешествія, смирительную куртку, сдѣланную изъ толстой холстины, съ шнуровкой на спинѣ и длинными въ два аршина рукавами, оконечности которыхъ зашиты и снабжены веревкой. Надѣвъ на паціента эту куртку, имѣющую разрѣзъ назади, ее зашнуровываютъ и длинные рукава связываютъ на спинѣ такъ крѣпко, чтобъ онъ не могъ шевелить руками. Впрочемъ, эта одежда не причиняетъ никакой боли паціенту, если только отъ невниманія или злобы, не натягиваютъ слишкомъ крѣпко шнуровки.

Умѣлыя руки прислужницъ сумасшедшаго дома быстро привели Маргариту въ безпомощное положеніе, благодаря этой смирительной курткѣ. Однако она все-же во время операціи ужасно билась, и капитанъ Фильдъ принужденъ былъ держать ее за ноги, пока Джемима не надѣла ей кожанныя колодки, соединенныя желѣзной цѣпью.

Между тѣмъ, Натъ Риддель сбѣжалъ по лѣстницѣ на улицу и успокоилъ полисмэна и толпу зѣвакъ, собранныхъ немедленно у дверей шумомъ разбитыхъ стеколъ, извѣстьемъ, что въ домѣ — сумасшедшая, которую тотчасъ отвезутъ въ сумасшедшій домъ, согласно свидѣтельству докторовъ. Возвратясь въ гостиную, онъ нашелъ Маргариту, спокойно лежавшую на диванѣ. Какъ предсказывала мистрисъ Покрамъ, она успокоилась, т. е. она упала въ обморокъ, и обѣ женщины жгли передъ ея носомъ гусиное перо.

— Я боюсь, что бѣдняжка очень плоха, и ее опасно оставлять здѣсь долѣе, сказала Бриджетъ.

— Я съ вами согласенъ, отвѣчалъ Натъ Риддель и отправился наверхъ къ полковнику Форстеру, который разговаривала съ Эдуардомъ Джасперомъ.

— Ея не урезонишь, сказалъ Филиппъ, блѣдный, какъ полотно: — я ей сдѣлалъ прекрасное предложеніе, но она ничего не хочетъ знать.

— Пятьсотъ фунтовъ въ годъ, сэръ! я думаю, это — славныя деньги для женщины! произнесъ почтительно Натъ Риддель: — вы поступили, какъ джентльмэнъ.

— Она хочетъ скандалить; хорошо, мы ее отправимъ въ сумасшедшій домъ доктора Биллинга, замѣтилъ Форстеръ: — я надѣюсь, что тамъ ее образумятъ. А пока, Джасперъ, вамъ надо остаться здѣсь.

— Хорошо, сэръ, отвѣчалъ старый солдатъ, понявъ по глазамъ Форстера, что ему надо слѣдить за капитаномъ Фильдомъ и Ридделемъ.

— Скаддингъ уѣхалъ изъ Лондона? спросилъ Форстеръ, понижая голосъ такъ, чтобъ его не слышалъ сыщикъ.

— Да, сэръ; я его сегодня утромъ посадилъ на пароходъ въ Лондонскихъ Докахъ.

— Отлично; я останусь здѣсь дня два и увижусь съ вами. Ну, теперь посмотрите, нѣтъ ли кого на лѣстницѣ. Я хочу уйти отсюда такъ, чтобъ меня не видали эти женщины.

XIV.

Въ Айви-Гаузѣ, гдѣ жило семейство доктора Табора, дни шли однообразно, и Кросбриджское несчастье только на нѣсколько недѣль оживило это монотонное существованіе. Послѣ погребенія умершихъ и приговора присяжныхъ, объявившихъ, по обыкновенію, что никто не виновенъ въ случившемся, все пошло по прежнему. Однако, попеченія доктора Табора о раненыхъ доставили ему нѣкоторую извѣстность въ околодкѣ, и онъ получилъ мѣсто доктора въ Кросбриджской больницѣ, а также практику между сосѣдними сквайрами. Поэтому онъ рѣшился не ѣхать обратно во Францію, куда онъ съ самаго начала отправился въ качествѣ члена Краснаго Креста, столько же изъ желанія прославить свое имя, сколько изъ филантропическихъ стремленій. Мистеръ Вайгусъ все еще тщетно искалъ мѣсто викарія, и окрестные пасторы какъ-то неохотно выслушивали его предложенія при видѣ пластырей, покрывавшихъ его лицо. Докторъ Таборъ просилъ его остаться въ Айви-Гаузѣ, но Вайгусъ не хотѣлъ злоупотребить гостепріимствомъ добрыхъ людей и нанялъ себѣ комнату въ селеніи. Впрочемъ, онъ видѣлся съ Таборами каждый день и, не имѣя лучшаго занятія, игралъ съ дѣтьми въ прятки и гулялъ со старикомъ Готорномъ.

Таинственная кража картины осталась необъясненной; виновники ея не нашлись, и докторъ съ женою подозрѣвалъ, что служанка Руѳь была соучастницей, если не главной виновницей кражи. Однако, ее мирно отпустили за недостаткомъ уликъ, и благодаря отвращенію стараго квакера ко всякаго рода мести. Но это исчезновеніе портрета Сибиллы очень огорчило ея родителей и еще болѣе усилило ихъ безпокойство о судьбѣ бѣдной дочери. Они всегда оплакивали ея бѣгство, но теперь имъ казалось, что ихъ долгъ — принять какія-нибудь мѣры къ ея отысканію. Мистеръ Готорнъ былъ старъ, а несчастье на желѣзной дорогѣ напомнило ему, какъ невѣрна человѣческая жизнь. Онъ имѣлъ порядочный капиталъ и хотѣлъ раздѣлить его поровну между женою и двумя дочерьми, но, по словамъ стряпчихъ, онъ долженъ былъ по крайней мѣрѣ удостовѣриться, что Сибилла жива. Надежда получить отъ нея извѣстье удерживала доселѣ старика отъ всякихъ поисковъ, и къ тому же его останавливала гордость жены, которая увѣряла, что блудной дочери, а не имъ, надо сдѣлать первый шагъ къ примиренію. Того же мнѣнія держалась и Віолета. Она не менѣе родителей безпокоилась о сестрѣ, но считала ея долгое молчаніе доказательствомъ очень непохвальной холодности къ родителямъ или чрезмѣрной гордости, недозволявшей ей просить у нихъ прощенія съ смиреннымъ раскаяніемъ. Віолета судила о поведеніи сестры, какъ строго нравственная пуританка, не понимавшая, что стыдъ можетъ удержать женщину болѣе страха или гордости отъ сознанія. Однако теперь, видя все большее и большее отчаяніе родителей, уже представлявшихъ себѣ Сибиллу мертвой, она согласилась на печатаніе объявленія въ газетахъ.

Но тутъ явился вопросъ: гдѣ печатать это объявленіе, въ Таймсѣ или въ американскихъ газетахъ? Докторъ же Таборъ считалъ необходимымъ посовѣтоваться прежде съ какой-нибудь частной конторой сыщиковъ и обѣщалъ навести справку о томъ, которая изъ подобныхъ многочисленныхъ конторъ въ Лондонѣ была благонадежнѣе. Однако, онъ медлилъ; ибо, вспоминая веселый, легкомысленный характеръ хорошенькой Сибиллы, онъ былъ увѣренъ, что она кончила дурно, и боялся, чтобы передъ ея родителями и Віолетою не открылась какая-нибудь грустная правда, которая навсегда омрачила бы ихъ жизнь. Наконецъ, одно мелкое, но глубоко тронувшее его душу обстоятельство побудило доктора Табора энергично приступить къ розыску бѣдной Сибиллы.

Однажды вечеромъ, двѣ недѣли послѣ выздоровленія и отъѣздивъ Лондонъ «мистера Джонсона», докторъ Таборъ возвратился домой отъ своихъ паціентовъ. Віолета встрѣтила его въ сѣняхъ съ сіяющимъ лицомъ и объявила, что съ почты принесли большой ящикъ съ серебрянымъ кубкомъ и чрезвычайно любезнымъ письмомъ отъ полковника Форстера, который просилъ доктора принять эту бездѣлку въ знакъ благодарности за всѣ его попеченія о больномъ Джонсонѣ. Кубокъ стоилъ, по крайней мѣрѣ, пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ.

Очевидно, весь вечеръ только и было разговора, что о полковникѣ Форстерѣ и о лучшемъ способѣ его отблагодарить за любезность. Сначала докторъ Таборъ хотѣлъ ѣхать лично въ Фердэль, но потомъ рѣшили лучше написать письмо, что докторъ и сдѣлалъ немедленно въ очень учтивыхъ, но нисколько не подобострастныхъ выраженіяхъ.

— Какой славный человѣкъ полковникъ! сказала между прочимъ Віолета: — онъ мнѣ очень понравился съ первой минуты. Не правда ли, у него очаровательный голосъ?

— Мнѣ главное нравится его мягкость, замѣтила мистрисъ Готорнъ.

— Онъ, должно быть, очень нѣженъ съ женщинами, продолжала Віолета: — какъ онъ былъ милъ съ Руѳью; одно его слово вызвало у нея слезы, тогда какъ съ нами она была очень дерзка.

— Онъ тронулъ ея сердце увѣренностью въ ея невиновности произнесъ квакеръ: — но что это, другъ Вайгусъ, ты рисуешь портретъ Люси?

Дѣйствительно, пасторъ, пришедшій по обыкновенію къ чаю, набросалъ карандашемъ прелестный профиль маленькой дочери доктора. Всѣ признали его удивительное сходство и вдругъ впервые замѣтили, какъ Люси поразительно походила на свою тетку Сибиллу.

— Посмотри, Джозефъ! вѣдь она — двѣ капли воды Сибилла, воскликнула Віолета: — какъ мы до сихъ поръ этого не замѣтили?

Докторъ Таборъ бросилъ на столъ газету, въ которой онъ только что прочелъ о просьбѣ капитана Фильда отпустить на поруки его жену Маргариту и, взглянувъ прежде на рисунокъ, а потомъ на живой, весело улыбавшійся оригиналъ, отвѣтилъ:

— Да, сходство удивительное.

Произнеся это, онъ задумался. Неожиданное открытіе этого сходства его дочери съ Сибиллой тронуло его сердце; бѣдная исчезнувшая дѣвушка стала ему теперь чѣмъ-то дорогимъ, чѣмъ-то роднымъ.

— Я завтра напишу въ контору сыщиковъ, сказалъ онъ вдругъ.

— Да, Джозефъ, пожалуйста, произнесла мистрисъ Готорнъ: — я боюсь, что мы и то уже потеряли слишкомъ много времени.

— Ищите и найдете, торжественно промолвилъ старый квакеръ и позднѣе, когда все семейство и слуги собрались на обычную вечернюю молитву, онъ вознесъ пламенную мольбу къ небу о ниспосланіи имъ великаго счастья прижать къ груди ихъ бѣдную блудную дочь.

Въ то самое время, когда ея отецъ молился, а мать и сестра горько плакали, Сибилла Готорнъ, съ своей стороны, также взывала къ небу о спасеніи ея изъ когтей торжествующихъ враговъ.

Когда она очнулась, ее повезли въ сумасшедшій домъ. Она, конечно, не поддалась безмолвно и сдѣлала все, что могла, для своего спасенія. Она кричала въ кэбѣ, звала на помощь всѣхъ прохожихъ и умоляла возницу остановиться, но онъ только шибче гналъ лошадь. Докторскаго свидѣтельства объ ея сумасшествіи было достаточно, чтобъ удалить отъ нея всякое человѣческое сочувствіе. Законъ даетъ двумъ или тремъ докторамъ власть, большую чѣмъ судьямъ, именно — безапелляціонное право частнымъ приговоромъ лишить человѣка свободы на неопредѣленное время.

Маргариту снесли на рукахъ и посадили въ кэбъ, не снимая смирительной куртки, скрытой подъ ватерпруфомъ, а своими криками во время пути она достигла лишь того, что были приняты противъ нея крайнія рѣшительныя мѣры по прибытіи въ сумасшедшій домъ. При выходѣ изъ кэба она замѣтила, что домъ стоялъ среди большихъ пустырей и обнаженныхъ деревьевъ. Капитанъ Фильдъ, сопровождавшій Маргариту, оставилъ ее въ сѣняхъ и пошелъ къ директору сумасшедшаго дома, доктору Биллингу, а служанки потащили ее по длиннымъ корридорамъ, съ многочисленными дверями, за которыми раздавались болѣзненные стоны и дикій хохотъ. Наконецъ, поднявшись по грязной лѣстницѣ, она очутилась въ маленькой, вонючей комнатѣ, гораздо худшей, чѣмъ была ея келья въ тюрьмѣ. Стѣны были обиты матрацами, полъ, казалось, не чистили съ мѣсяцъ, каминъ былъ загражденъ замкнутой на ключъ рѣшоткой, и вся меблировка состояла изъ желѣзной кровати, плетеннаго стула и стола, прикованныхъ къ полу. Окно и фонарь, еле освѣщавшій эту отвратительную конуру, были снабжены рѣшотками.

Бриджетъ и Джемима раздѣли Маргариту, положили ее въ постель и крѣпко привязали. Все это онѣ сдѣлали самымъ грубымъ образомъ, такъ какъ прислуга въ сумасшедшемъ домѣ не любитъ безпокойныхъ паціентовъ и вообще не отличается деликатностью обращенія.

— Ахъ, глупая женщина! зачѣмъ вы насъ такъ мучили? произнесла мистрисъ Покрамъ, стаскивая съ Маргариты одежду.

— Вы здѣсь должны вести себя лучше, мы не потерпимъ такихъ штукъ, прибавила Джемима.

— Не рвите мнѣ волосъ, мнѣ больно, промолвила Маргарита, которую безжалостно терзали во всѣ стороны.

— Ну, ну, молчать! вишь какъ загорланила, воскликнула мистрисъ Покрамъ: — помоги, Джеми, уложить ее.

Въ постели Маргарита не могла двинуться и должна была лежать на спинѣ, въ самой неудобной для сна позѣ. Смирительную куртку ей сняли только на минуту и снова надѣли на рубашку, а длинные рукава привязали къ кольцамъ, ввернутымъ въ кровать. Двумя ремнями, пристегнутыми къ колодкамъ, стянули ей ноги, а плеча закрѣпили къ спинкѣ кровати другими ремнями. Наконецъ, большой узелъ на веревкѣ, которой была зашнурована куртка, причинялъ ей нестерпимую боль на самой тальѣ. Она попросила ослабить узелъ, но служанки не обратили никакого вниманія на ея слова и, заперевъ дверь ея комнаты на ключъ, отправились ужинать.

Спустя часъ, возвратилась Джемима одна и стала приготовлять себѣ постель въ сосѣднемъ чуланѣ. Холодный потъ выступилъ на всемъ тѣлѣ Маргариты и ее мучила нестерпимая жажда. Она попросила стаканъ воды.

— Молчи, тебѣ завтра дадутъ вдоволь воды подъ душью, воскликнула грубо Джемима и, когда бѣдная женщина повторила свою просьбу, она подскочила къ ней, въ одной юбкѣ, съ распущенными волосами и грозя кулаками: — будь спокойна, или я тебѣ задамъ. Вы, сумасшедшіе, думаете, что вамъ можно дѣлать все, что угодно; шалите! я этого не позволяю. Я хорошо обращаюсь съ тихими паціентками, но онѣ должны уважать мой сонъ; слышишь, запри свою глотку.

Маргарита думала, что она уже вынесла самое худшее, и дала волю своимъ рыданіямъ; но вскорѣ Джемима, которая уже легла въ постель, гнѣвно вскочила и подбѣжала снова къ своей безпокойной паціенткѣ. У нея была система съ первой ночи задать больнымъ сильную встрепку, чтобъ сразу смирить ихъ. Поэтому она схватила стаканъ и плеснула водой въ лицо Маргаритѣ, приговаривая:

— А, тебѣ надо воды, вотъ пей. Потомъ она взлѣзла на кровать и, вставъ на колѣни на животъ Маргариты, припрыгнула три раза съ такой силой, что еслибъ, несчастная лежала не на тюфякѣ, а на доскѣ, то у нея лопнули бы всѣ ребра. Недоволь ствуясь тѣмъ, что Маргарита едва переводила духъ, Джемима надѣла ей на голову мужской ночной колпакъ, натянула его на лицо и дала ей двѣ такія оплеухи, что въ ея ушахъ звенѣло потомъ съ полчаса. Послѣ этого Джемима удалилась, совершенно довольная собою, и вскорѣ крѣпко заснула.

Невозможно описать всего, что перечувствовала и перенесла Маргарита въ эту ночь. На слѣдующее утро начались новыя пытки. Какъ только встала Джемима, она тотчасъ пошла за мистрисъ Покрамъ, старшей смотрительницей женскаго отдѣленія, и онѣ обѣ стали одѣвать свою паціентку. Прежде всего онѣ развязали ее, посадили на постель, и Джемима, намыливъ фланель, обтерла ей лицо, какъ ребенку. Маргарита была такъ испугана и утомлена, что не сопротивлялась; голосъ ея совершенно ослабъ и она вся дрожала, какъ осенній листъ. Потомъ ее грубо обтерли полотенцомъ, наскоро причесали и посадили въ кресло, не снимая смирительной куртки и колодокъ, такъ какъ мистрисъ Покрамъ рѣшилась не давать ей какой бы то ни было потачки до посѣщенія доктора.

Въ восемь часовъ раздался звонокъ, и Джемима, выйдя изъ комнаты, вернулась черезъ минуту съ кружкой слабаго чая съ молокомъ и двумя кусками черстваго хлѣба, который едва былъ намазанъ масломъ. Она заставила Маргариту опрокинуть голову и влила ей въ горло чай, по счастью холодный, а потомъ начала совать ей въ ротъ хлѣбъ большими кусками. Маргарита едва слышно протестовала, говоря, что ей больно жевать. Но Джемима грозно закричала:

— Когда съ тебя снимутъ куртку, то ты будешь ѣсть какъ хочешь, но теперь мнѣ приказано тебя кормить и ты будешь ѣсть.

Наконецъ, кресло Маргариты пододвинули къ окну и ей объявили, что она должна сидѣть смирно до десяти часовъ, когда явится докторъ. Джемима ушла пока завтракать и поручила другой служанкѣ присмотрѣть за «новичкомъ». Служанка вошла въ комнату со щеткой и стала мести полъ, смотря пристально на Маргариту. Ни та, ни другая не открыли рта. Маргарита безсознательно глядѣла въ окно, передъ которымъ въ небольшомъ саду, украшенномъ нѣсколькими обнаженными кустами сирени, гуляли двѣ паціентки. Одна изъ нихъ ходила вокругъ сада быстрыми шагами и, казалось, говорила громко сама съ собою; другая, на которой, несмотря на холодную погоду, была только фланелевая юбка и ситцевая кофта, собирала на дорогѣ камешки и мала ихъ въ старую соломенную шляпу.

Маргарита прибыла въ сумасшедшій домъ слишкомъ поздно ночью, чтобъ познакомиться подробно съ новымъ мѣстомъ своей пытки; но комната, въ которой она находилась, страданія, уже перенесённыя ею, и зрѣлище обнаженнаго сада съ гулявшими въ немъ паціентками давали ей достаточно вѣрное понятіе о всѣхъ ужасахъ, производившихся въ больницѣ доктора Биллинга.

Докторъ Биллингъ и докторъ Спротль были товарищи и компаньоны. Законъ говоритъ, что медицинское свидѣтельство о сумасшествіи паціента должно быть выдано докторомъ, не имѣющимъ никакихъ отношеній къ той больницѣ, въ которую поступаетъ паціентъ; но на практикѣ это предписаніе закона всегда обходятъ, и доктора получаютъ отъ директоровъ больницъ извѣстное вознагражденіе за каждаго присланнаго ими паціента. Докторъ Биллингъ платилъ доктору Спротлю условленный процентъ съ суммы, вносимой ему за каждаго сумасшедшаго, присланнаго Спротлемъ, и, въ свою очередь, рекомендовалъ его всѣмъ, какъ лучшаго авторитета по душевнымъ болѣзнямъ. Эти оба друга также дѣйствовали заодно въ отношеніи консультацій. Часто родственники сумасшедшихъ, не видя явныхъ признаковъ ихъ выздоровленія, съ радостью хватаются за мысль о консультаціи; въ такихъ случаяхъ докторъ Билтйнгъ всегда указывалъ на знаменитаго доктора Сгіротля, который, съ своей стороны, конечно, вполнѣ одобрялъ методъ леченія своего друга. Въ сущности же, это леченіе, за которое такъ дорого платили родственники, заключалось въ отсутствіи всякаго леченія, и если кто-нибудь изъ паціентовъ доктора Биллинга выздоравливалъ, то онъ былъ этимъ обязанъ только матери-природѣ.

По англійскимъ законамъ, почти каждый человѣкъ имѣетъ право открыть больницу для умалишенныхъ, получивъ разрѣшеніе на имя какого-нибудь доктора. Многіе директора сумасшедшихъ домовъ смотрятъ на подобныя учрежденія, только какъ на выгодную спекуляцію, и заботятся лишь объ увеличеніи числа своихъ паціентовъ путемъ газетныхъ объявленій и словесныхъ докторскихъ рекламъ. Что же касается до больныхъ, то обращаются съ ними самымъ небрежнымъ, безчеловѣчнымъ образомъ, не боясь никакой отвѣтственности. Конечно, инспектора назначаемые правительствомъ, періодически посѣщаютъ эти больницы, но подобный поверхностный контроль не ведетъ ни къ чему. Инспектора сами не могутъ открыть злоупотребленій, а въ случаѣ жалобъ со стороны больныхъ, естественно, они скорѣе вѣрятъ цѣлому ряду здравомыслящихъ свидѣтелей, чѣмъ бѣднымъ сумасшедшимъ. Жалобы этихъ послѣднихъ своимъ родственникамъ столь же безполезны, и еслибъ отъ времени до времени не обнаруживалось на слѣдствіяхъ коронера, что у внезапно умершихъ сумасшедшихъ сломаны ребра, то можно было бы предположить, что всѣ ужасы, производящіеся въ сумасшедшихъ домахъ, по словамъ филантроповъ — только плодъ ихъ разстроеннаго воображенія. По несчастью, общественное мнѣніе такъ убѣждено въ неисправимомъ буйствѣ сумасшедшихъ, что присяжные часто признаютъ, согласно заключенію докторовъ, что больные сами нанесли себѣ найденныя на ихъ тѣлѣ увѣчья. Они забываютъ, что если сумасшедшіе и наносятъ сами себѣ увѣчья, то это лишь служитъ доказательствомъ дурнаго за ними присмотра, и еслибъ присяжные признавали не случайную смерть, а убійство каждый разъ, когда на умершемъ больномъ найдены знаки насилія, то эти странныя «самоубійства» вскорѣ прекратились бы. Помня, какое безпомощное, часто отвратительное существо — сумасшедшій, и какъ падокъ человѣкъ, не развитый высшимъ образованіемъ, обращаться жестоко съ подобными паціентами, мы должны были бы уничтожить совершенно частные сумасшедшіе дома, особенно-же долгое пожизненное заключеніе въ нихъ неизлечимыхъ сумасшедшихъ. Конечно, не во всѣхъ казенныхъ больницахъ для умалишенныхъ съ ними обходятся прекрасно, но этого можно достигнуть путемъ строгихъ правилъ, частой инспекціи судьями, постояннаго контроля надъ директорами, которые къ тому же не имѣютъ никакихъ личныхъ интересовъ въ допущеніи злоупотребленій. Всѣмъ показалась бы чудовищной мысль отдать преступниковъ въ частныя тюрьмы, устроенныя спекуляторами, подчиненными лишь поверхностному контролю инспекторовъ. А развѣ сумасшедшіе заслуживаютъ меньшаго вниманія и сожалѣнія, чѣмъ преступники?

XV.

Частные сумасшедшіе дома, впрочемъ, бываютъ очень различны. Нѣкоторые изъ нихъ, принимающіе только богатыхъ людей, дѣйствительно хороши; другіе считаются хорошими, ибо ихъ директора пріобрѣли себѣ имя въ свѣтѣ, благодаря громкимъ рекламамъ и всякаго рода интригамъ. Лечебница доктора Биллинга существовала нѣсколько лѣтъ и имѣла около семидесяти паціентовъ. Одни изъ нихъ платили 8 ф. ст. въ мѣсяцъ, другіе — 20, а двое или трое — 100, ибо въ больницѣ существовало три разные класса больныхъ. Докторъ Биллингъ, имѣвшій много друзей-крикуновъ, никогда не пользовавшихся въ его больницѣ, считался всѣми за филантропа, который держалъ свое заведеніе на очень либеральной, чисто отеческой ногѣ.

Онъ отличался мягкими, скромными манерами черепахи. Его сѣдая, полу-лысая голова походила на опаленный черепъ теленка; лицо его было чисто выбрито, щеки свисали со скулъ, а тройной подбородокъ прятался въ высокомъ, туго накрахмаленномъ галстукѣ, который три раза окружалъ его шею; широкой ротъ обнаруживалъ черные, полусъѣденные зубы, а толстыя губы не переставали улыбаться; роста онъ былъ большаго, сутуловатый, а руки у него были вѣчно теплыя и мокрыя. Онъ одѣвался, какъ богатый англиканскій пасторъ тридцать лѣтъ тому назадъ: костюмъ его состоялъ изъ фрака, открытаго жилета, обнаруживавшаго гладко выглаженную рубашку съ коралловыми запонками, золотой шейной цѣпочки отъ часовъ, безукоризненныхъ черныхъ перчатокъ, новой шляпы съ шелковой подкладкой и толстой палки съ золотымъ набалдашникомъ.

Онъ вселялъ къ себѣ уваженіе и любовь всѣхъ родственниковъ своихъ паціентовъ, показывая имъ свой прекрасный садъ, гдѣ повидимому больные могли свободно гулять, но онъ никогда не водилъ ихъ въ несчастные мрачные дворы, гдѣ коротали свой вѣкъ его паціенты. Онъ, какъ всѣ добрые люди, очень любилъ животныхъ, и его частная квартира изобиловала попугаями, канарейками и собаченками. Онъ также часто съ трогательной простотой говорилъ: — «Мы съ мистрисъ Биллингъ не имѣемъ дѣтей, мы смотримъ на паціентовъ, какъ на наше семейство».

Онъ часто давалъ обѣды литераторамъ и адвокатамъ, которые съ лихвою платили ему за радушное гостепріимство хвалебными статьями въ газетахъ и вызовами въ качествѣ эксперта въ дѣлахъ уголовныхъ и разводныхъ. Обыкновенно эксперты на судѣ дѣлаютъ то заключеніе, котораго требуютъ отъ нихъ лица, заплатившія имъ; иногда оно совпадаетъ съ фактомъ, но не всегда. Докторъ Биллингъ слѣдовалъ по дорогѣ, проторенной его собратьями по медицинѣ. Онъ, подобно доктору Спротлю, присягнулъ бы, что Соломонъ былъ сумасшедшій и, въ доказательство своего мнѣнія, сослался бы на книгу премудрости, въ которой многія мѣста обнаруживаютъ симптомы мрачной ипохондріи.

Доктора Биллингъ и Спротль, хотя друзья и товарищи, не любили другъ друга. Каждый изъ нихъ имѣлъ своего медицинскаго конька; первый былъ партизанъ старыхъ методовъ леченія умалишенныхъ, а послѣдній придерживался всѣхъ новыхъ научныхъ опытовъ — электричества, холодной воды и проч. Каждый изъ нихъ съ удовольствіемъ засадилъ бы другого въ сумасшедшій домъ. Спротль полагалъ, что у Биллинга быстро происходитъ разложеніе мозга, а Биллингъ былъ убѣжденъ, что Спротль отъ излишней самонадѣянности кончитъ бѣшенствомъ. Однако, такъ какъ Спротль шелъ съ вѣкомъ, а Биллингъ отсталъ отъ него, то послѣдній былъ обязанъ слѣдовать иногда его совѣтамъ, хотя и очень неохотно, боясь потерять его покровительство и практику.

Посѣщая въ первый разъ Маргариту, докторъ Биллингъ взялъ съ собою доктора Спротля. Онъ очень почтительно ей поклонился, словно она принимала его въ своей гостинной, и спросилъ любезнымъ, мягкимъ тономъ, хорошо ли она спала. Докторъ-же Спротль только кивнулъ ей головой и началъ небрежно говорить о паціенткѣ и ея болѣзни, точно ея не было въ комнатѣ. Маргарита въ это время молча смотрѣла на доктора Биллинга, стараясь узнать по его лицу, повѣритъ ли онъ ея искреннему разсказу. Его добродушный тонъ расположилъ бѣдную женщину въ его пользу и она вообразила, что еслибъ ей удалось поговорить съ нимъ наединѣ съ часъ, то онъ не только снялъ бы съ нея смирительную куртку, но и совершенно освободилъ бы ее. Однако, въ видѣ испытанія, она попробовала пожаловаться ему на жестокое обращеніе съ нею Джемимы.

— О, сударыня! какъ вамъ не совѣстно! воскликнула эта дѣвушка, стоявшая подлѣ: — я, господинъ докторъ, сидѣла у ея кровати всю ночь; бѣдная дама была очень безпокойна и все кричала, что боится быть одной.

— Какъ вы можете такъ лгать? гнѣвно произнесла Маргарита, пораженная нахальствомъ служанки: — вы вскочили мнѣ на животъ и нанесли двѣ оплеухи.

— О! Господи! Развѣ вы не помните, что вы все просили у меня воды?

— И вы мнѣ не дали ни глотка, а вылили стаканъ на голову…

— Не слушайте ея, сэръ! Я подала ей, по крайней мѣрѣ, шесть стакановъ.

— Вы напрасно это сдѣлали, произнесъ докторскимъ тономъ Спротль: — при такомъ жарѣ не надо давать болѣе ложки воды заразъ.

Потомъ онъ положилъ свою руку на лобъ Маргариты и прибавилъ:

— Горячій, виски стучатъ. Въ этихъ случаяхъ убійственной маніи паціентъ всегда обвиняетъ каждаго въ несуществующихъ преступленіяхъ.

— Джемима — очень добрая дѣвушка, вы сами въ этомъ убѣдитесь, сказалъ докторъ Биллингъ, обращаясь къ Маргаритѣ самымъ сладкимъ тономъ: — она служитъ у насъ уже нѣсколько лѣтъ.

— Но она безъ васъ совершенно другая, воскликнула Маргарита съ отчаяніемъ: — если я должна здѣсь остаться еще день, то умоляю васъ, дайте мнѣ другую, не столь жестокую и фальшивую женщину.

— Ну, ужь это не хорошо, сударыня, промолвила плаксиво Джемима: — позвольте мнѣ, сэръ, раздѣть ее и вы увидите, есть, ли у нея на тѣлѣ слѣды моихъ побоевъ.

— Довольно этихъ пустяковъ, произнесъ торжественно докторъ Спротль: — Биллингъ, у нея сильное раздраженіе мозга; губы сухія, голова горитъ. Вы лучше бы посадили ее на четыре часа въ ванну и сдѣлали бы ей душь.

Маргарита сочла себя погибшей. Ея жалобы встрѣчали то холодное недовѣріе, которое составляетъ самую тяжкую пытку для лицъ, выдаваемыхъ за сумасшедшихъ, а въ сущности совершенно здравыхъ. Она поняла, что ей приходилось терпѣть безропотно всѣ жестокости, которымъ разсерженныя ея жалобами служанки вздумали бы ее подвергнуть. Джемима молча торжествовала. Люди, ухаживающіе за сумасшедшими, всегда предлагаютъ раздѣть ихъ въ доказательство того, что они ихъ не трогали пальцемъ, ибо оплеуха и вообще ударъ ладонью руки не оставляетъ никакихъ слѣдовъ.

Докторъ Спротль далъ своему товарищу еще нѣсколько научно-медицинскихъ совѣтовъ, а докторъ Биллингъ обѣщалъ Маргаритѣ сдѣлать все возможное, чтобъ ея пребываніе въ его домѣ было для нея пріятно. Тогда она попросила, чтобъ съ нея сняли смирительную куртку. Докторъ Биллингъ взглянулъ вопросительно на своего товарища, а тотъ рѣзко произнесъ:

— Да, послѣ ванны, если вы будете спокойны.

Потомъ они оба удалились. Джемима проводила ихъ до двери съ низкими поклонами.

Но не успѣли они перейти за порогъ, какъ она бросилась къ Маргаритѣ и, осыпая ее самыми отборными ругательствами, грозила кулаками и обѣщала сдѣлать ей жизнь въ больницѣ чистымъ адомъ.

— А, ты хочешь меня прогнать отсюда и пустить по міру? говорила она: — хорошо, погоди, будетъ тебѣ ванна, я тебя укрощу, моя важная барыня. У насъ были и покруче тебя, да я ихъ всѣхъ скрутила, и тебя устрою. Ты у меня будешь смирна, какъ цыпленокъ. Погоди немного; твоя ванна будетъ готова черезъ десять минутъ.

Очевидно, что-то страшное скрывалось въ этой ваннѣ, и Маргарита дрожала отъ смутнаго опасенія, сама не понимая, чего именно она боялась. Что же касается до тѣхъ чувствъ, которыя возбудила въ ней низкая брань Джемимы, то ихъ нельзя описать.

Наконецъ, въ комнату вошла рябая служанка Салли, и онѣ вмѣстѣ съ Джемимой не столько понесли, сколько поволокли Маргариту черезъ лѣстницу и дворъ въ очень грязную, вонючую баню. Въ ней было очень холодно отъ полнаго отсутствія нагрѣвательныхъ трубъ, а на стѣнахъ внизу выступила сырость. Полъ былъ кирпичный, подлѣ-же самой ванны, мѣдной и наполненной до трехъ четвертей прохладной водой, находилась доска для выхода паціентки.

Обѣ женщины раздѣли Маргариту и сняли съ нея колодки и смирительную куртку, причемъ Джемима не переставала браниться. Однако, вмѣсто того, чтобы совершенно снять смирительную куртку, онѣ надвинули ее на руки Маргариты и такъ закрутили, что она не могла ими пошевелить.

— Ну, моя важная дама, прежде чѣмъ вы пойдете въ ванну, я съ вами сведу старые счеты, сказала Джемима, засучивая свои рукава: — держи ее, Салли, она жалуется доктору на меня; мы ей покажемъ, какъ боимся этихъ жалобъ. Ты, тюремная птица, помни, что за каждую твою жалобу ты получишь такую же порку. А сколько ты ни будешь жаловаться, никто не повѣритъ тебѣ, и потому тебѣ бы лучше взять примѣръ съ другихъ и говорить, что съ тобою отлично обходятся. Тогда и мы будемъ добры до тебя.

Маргарита поблѣднѣла и хотѣла отскочить въ сторону, чтобъ избѣгнуть удара, направленнаго противъ нея, но Салли держала ее крѣпко. Джемима ладонью своей большой руки стала безжалостно бить ее по плечамъ, спинѣ и всему тѣлу, не нанося ни разу двухъ ударовъ по одному и тому же мѣсту и тѣмъ еще болѣе усиливая жестокость пытки. Маргарита плакала, умоляла о пощадѣ, конвульсивно боролась съ своими палачами. Но никто не являлся къ ней на помощь; очень часто сумасшедшіе кричатъ и сопротивляются, когда ихъ кладутъ въ ванну, и еслибъ до ушей доктора Биллинга долетѣли раздирающіе вопли Маргариты, то онъ только промолвилъ бы своимъ обычнымъ сладкимъ тономъ.

— Странно, какъ боятся холодной воды безпокойные больные!

Вскорѣ Джемима устала и экзекуція окончилась. Но дикая злоба, блестѣвшая въ ея глазахъ, нисколько не смягчилась, и ни мало не тронула ея пѣна, показавшаяся на губахъ несчастной Маргариты.

— Развяжи ей руки, Салли, промолвила она: — посади ее въ ванну и закрой крышку. А вы, моя красавица, теперь видите, что Джемима держитъ свое слово. Если вамъ жарко, то ванна прохладитъ. Вы просидите въ ней четыре часа.

Сто лѣтъ тому назадъ сумасшедшихъ сѣкли, и это наказаніе входило въ систему леченія. До насъ дошли картины съ изображеніемъ сумасшедшихъ въ «Бедламѣ», изъ которыхъ высѣкаютъ чорта, какъ говорилось тогда, а Вольтеръ разсказываетъ, что одного китайца, который какъ-то проложилъ себѣ дорогу во Францію, посадили въ сумасшедшій домъ только потому, что онъ не умѣлъ говорить по французски. Его сѣкли два раза въ недѣлю до тѣхъ поръ, пока не снизошелъ на него даръ языковъ, и тогда его выпустили. Въ наше время самымъ общепринятымъ средствомъ успокоить и укротить сумасшедшихъ служитъ вода, въ видѣ ванны и души. Бѣдная Маргарита, перенесшая все и порку, и ванну, и душь, могла сравнительно оцѣнить, которая система лучше, новая или старая.

Просидѣть въ почти холодной водѣ четыре часа страшно для всякаго, кому кажется достаточнымъ и часа подобнаго медицинскаго средства, но обыкновенно доктора душевныхъ болѣзней предписываютъ ванну шести и восьми-часовую. Цѣль ихъ — успокоить чрезмѣрную раздражительность больного, ослабивъ его физическія силы, и это, можетъ быть, приноситъ свою долю пользы, когда дѣйствительно у больного есть избытокъ животной силы; но легко себѣ представить результатъ четырехъ-часовой ванны на слабаго, изможденнаго ударами существа. Все же ванна — пустяки въ сравненіи съ душью, которая, въ сущности, есть возстановленіе извѣстной средневѣковой пытки. Безъ сомнѣнія, душь очень спасительна для паціентовъ, приходящихъ въ бѣшенство отъ бѣлой горячки или чрезмѣрнаго употребленія крѣпкихъ напитковъ, и это вполнѣ доказывается удовольствіемъ, которое находятъ въ души подобные больные; но душь, какъ средство наказанія, въ отношеніи лицъ, не имѣющихъ въ ней никакой медицинской нужды, составляетъ пытку, о жестокости которой не могутъ имѣть понятія люди, не бывшіе въ сумасшедшемъ домѣ.

Долговременное сидѣніе въ ваннѣ мало по малу усыпило Маргариту. Она лежала неподвижно, и только голова ея торчала въ отверстіе крышки. Еслибъ она не находилась въ такомъ изнеможеніи, то положеніе шеи, вытянутой въ продолженіи столькихъ часовъ, привело бы ее подъ конецъ въ бѣшенство, но милосердная природа послала ей сонъ. Прохладная вода немного залечила нанесенныя ей увѣчья, на нее напала какая-то истома, нелишенная пріятства, она совершенно забылась и открыла глаза, съ удивленіемъ услыхавъ голосъ вернувшейся въ баню Джемимы:

— Четыре часа прошли; ну, теперь душь. Закрой глаза и задержи дыханіе.

Съ этими словами и безъ дальнѣйшихъ приготовленій она повернула кранъ въ стѣнѣ. Изъ большой брызгалки, прикрѣпленной къ потолку на высотѣ пяти футовъ, полился на голову Маргариты водяной потокъ. Голова ея такъ крѣпко сидѣла въ отверстіи крышки, что она не могла пошевелиться. Вода падала ей прямо на голову и, отскакивая на высоту фута, разливалась повсюду; при этомъ, столбъ воды былъ такъ великъ и падалъ съ такой силой, что ей казалось, что ее били по головѣ громаднымъ молотомъ и жгли раскаленнымъ желѣзомъ. Самые сильные люди не могутъ вынести этой пытки болѣе трехъ минутъ, а двухъ минутъ достаточно, чтобъ человѣкъ потомъ цѣлый день чувствовалъ себя убитымъ, оглушеннымъ.

Маргаритѣ заказали душь въ двѣ минуты. Она не могла кричать, ибо вода била ей въ глаза, носъ и ротъ; она чувствовала, что ея скулы разлетятся въ дребезги, шея и уши были какъ бы опалены огнемъ, а по спинному хребту пробѣгалъ морозъ. Когда ее вынули изъ ванны, она была совершенно безпомощна и недвижима. Въ продолженіи пяти минутъ она не могла придти въ себя; голова у нея трещала, глаза ничего не видѣли.

— Ну, какъ вамъ это нравится? рѣзко спросила Джемима, обтирая ее вмѣстѣ съ Салли: — вы теперь знаете, что васъ ожидаетъ за каждую жалобу. Поэтому, я думаю, васъ можно оставить безъ смирительной рубашки. Вы не вздумаете драться.

— Я бы желала лечь въ постель, промолвила Маргарита, какъ только языкъ у нея сталъ поворачиваться.

— Еще бы! Но вы не ляжете, отвѣчала съ насмѣшкой Джемима: — если вы теперь уснете, то будете страдать безсонницей ночью и опять не дадите мнѣ покоя. Нѣтъ, теперь не угодно ли вамъ пообѣдать, а потомъ вы пойдете гулять въ садъ, чтобъ согрѣться. Спать же вы ляжете въ одно время со всѣми въ восемь часовъ.

Обѣдъ, который Маргарита была принуждена проглотить, состоялъ изъ куска холодной, сухой, пережаренной баранины, варенаго картофеля и ломтя паточнаго пуддинга. Мясо было нарѣзано маленькими кусочками, и она его ѣла ложкой. Однако, руки ея не были связаны, и этой свободой она была обязана ваннѣ. Джемима взяла себѣ отпущенное паціенткѣ пиво и была такъ довольна, когда та отказалась отъ пуддинга, что, видя, какъ ея губы и щеки посинѣли отъ холода, она позволила ей погрѣться въ продолженіи десяти минутъ передъ каминомъ, въ которомъ пылалъ огонь, прежде чѣмъ выгнать ее въ садъ, гдѣ дулъ холодный сѣверный вѣтеръ. Она даже удостоила ее похвалы за ея теперешнее мирное настроеніе.

— Будьте всегда такъ спокойны, замѣтила она: — и я не буду съ вами ссориться. Если вы будете себя хорошо вести, то васъ не долго здѣсь оставятъ и переведутъ въ первое отдѣленіе, гдѣ вы найдете съ кѣмъ поговорить.

— Но долго ли будутъ меня здѣсь держать? промолвила Маргарита, инстинктивно задавая обычный вопросъ всѣхъ несчастныхъ, попадающихъ въ сумасшедшій домъ.

— Почему я знаю. Вонъ сумасшедшая, которая все ходитъ кругомъ въ саду, здѣсь двадцать пятый годъ, а другая, собиравшая утромъ камешки, сидитъ пятнадцать лѣтъ.

Подобными утѣшеніями обыкновенно прислуга въ сумасшедшихъ домахъ способствуетъ быстрѣйшему выздоровленію больныхъ. Трудно повѣрить, чтобъ человѣческое существо, освободившись изъ тюрьмы, могло вздыхать по ней; но толминстерская тюрьма, въ сравненіи съ этимъ сумасшедшимъ домомъ, казалась Маргаритѣ раемъ.

Въ продолженіи нѣсколькихъ часовъ ходила она по саду, стараясь согрѣться. Кромѣ двухъ паціентокъ, видѣнныхъ ею изъ окна, четыре сидѣли въ грязной комнатѣ нижняго этажа, дверь изъ которой была настежъ отворена. Но вонь въ этой комнатѣ была до того ужасна, что Маргарита не могла переступить ея порога. Она находилась въ худшемъ отдѣленіи больницы, гдѣ содержались самыя буйныя паціентки, или такія, которыя, вслѣдствіе совершеннаго смягченія мозга, были безпомощны и грязны, какъ дѣти. Три изъ этихъ женщинъ были старухи и дошли до такого безсознательнаго состоянія, что даже не повернули головы при появленіи въ дверяхъ Маргариты; но четвертая, довольно молодая, прилично одѣтая и съ прекрасными распущенными русыми волосами, тотчасъ вскочила и спросила, какъ ее зовутъ. Рябая Салли, сидѣвшая у стола съ шитьемъ, просила ее успокоиться, называя ее мистрисъ Эмили, но она послѣдовала за Маргаритой въ садъ, рѣшившись съ нею познакомиться. Ея вопросы и замѣчанія были совершенно раціональны, только она потеряла всякую скромность и говорила о самыхъ неприличныхъ, грязныхъ вещахъ, словно находила удовольствіе лишь въ подобномъ разговорѣ. Маргарита узнала потомъ отъ Джемимы, что эта дама сошла съ ума вслѣдствіе потери своего единственнаго ребенка, убитаго при столкновеніи поѣздовъ желѣзной дороги въ Кросбриджѣ. Впрочемъ, ея разговоръ не составлялъ ничего необыкновеннаго, потому что сумасшедшіе любятъ говорятъ о самыхъ грязныхъ предметахъ.

Въ эту ночь Маргарита спала, какъ убитая, и это примирило съ нею Джемиму. Въ сущности, Джемима не была злая изъ любви ко злу; она только любила, чтобъ ее оставляли въ покоѣ и не допускала мысли, чтобъ здоровая служанка могла терпѣть безпокойство отъ сумасшедшей. Поэтому, видя, что Маргарита успокоилась, она стала съ нею обходиться очень учтиво и сдѣлала о ней удовлетворительный докладъ доктору Биллингу. Однако, только черезъ три дня Маргариту перевели въ лучшее отдѣленіе.

Она провела это время, повинуясь во всемъ своимъ мучителямъ, такъ какъ сопротивленіе было совершенно безполезно. Джемима дала ей книгу «Исторію Робинсона», и она прочла съ тѣмъ глубокимъ сосредоточеннымъ вниманіемъ, съ которымъ читаютъ книги люди, желающіе отдѣлаться отъ своихъ мыслей. Каждый разъ, когда она выходила въ садъ, ее преслѣдовала своимъ разговоромъ мистрисъ Эмили; но она слушала ее съ нѣжнымъ сочувствіемъ, вспоминая сумасшествіе Офеліи, которая оставалась чиста и невинна, хотя говорила безстыдныя вещи. Доктора часто замѣчали, что самыя нравственныя женщины, лишившись разсудка, говорятъ о такихъ сальностяхъ, мысль о которыхъ, кажется, не могла имъ никогда войти въ голову. Мистрисъ Эмили говорила, какъ пьяная, развратная женщина, и невозможно было отъ нея отдѣлаться. Она приставала какъ піявка, но не требовала отвѣтовъ, а сама болтала безъ умолку. Однако, инстинктивно, что часто встрѣчается въ сумасшедшихъ, она поняла, что Маргарита не была сумасшедшая и черезъ два дня знакомства съ нею, воскликнула:

— Зачѣмъ вы здѣсь? Вы въ столь-же малой степени сумасшедшая, какъ и я.

Салли, иногда появлявшаяся въ саду, старалась отогнать ее отъ Маргариты, угрожая ей даже душью. Что-же касается Маргариты, то Салли обращалась съ нею учтиво и совѣтовала не дозволять другимъ слишкомъ ей надоѣдать. Конечно, она не извинилась передъ нею за жестокую пытку, въ которой она принимала участіе, но Маргарита ясно видѣла, что пока будетъ тиха, ей нечего бояться повторенія страшной сцены. Терпѣніе должно было теперь служить главнымъ правиломъ ея жизни. Оставаясь спокойной и любезной, она надѣялась, что ей удастся убѣдитъ докторовъ, что она не сумасшедшая и что въ ея разсказѣ все — истинная правда. Что-же будетъ съ нею потомъ, освободятъ ли ее безъ дальнѣйшихъ хлопотъ, или посадятъ снова въ тюрьму-- она не знала и не могла отгадать своей будущности. Она потеряла письмо, написанное доктору Табору: оно выпало изъ муфты въ домѣ, гдѣ она видѣла полковника Форстера, и она не могла теперь написать второе, такъ какъ сумасшедшимъ не даютъ письменныхъ принадлежностей. Въ настоящую минуту она походила на человѣка, окруженнаго туманомъ и который ждетъ, чтобы туманъ разсѣялся, чтобъ двинуться съ мѣста.

Но, несмотря на все случившееся, она не отступила отъ твердой рѣшимости убѣдить людей въ своемъ правдивомъ разсказѣ. Она не раскаявалась въ отказѣ отъ пенсіона и попрежнему была намѣрена до конца своей жизни, въ тюрьмѣ или на свободѣ, стоять за свои права законной жены Филиппа Форстера.

XVI.

Филиппъ былъ очень огорченъ неудачею своего плана. Онъ былъ почти убѣжденъ, что Маргарита приметъ его предложеніе, а теперь, упрятавъ ее въ сумасшедшій домъ, не зналъ, чтл съ нею дѣлать. Держать ее тамъ вѣчно было невозможно, такъ какъ фактъ ея нахожденія въ лечебницѣ Биллинга будетъ узнанъ всѣми, и доктору Биллингу придется ее представить въ судъ, когда наступитъ очередь ея дѣлу. Филиппъ же рѣшился во что бы то ни стало не допускать Маргариты до суда, и потому, очевидно, ее надо было спрятать въ такое мѣсто, откуда бы она не могла писать своимъ родственникамъ, и гдѣ ее держали бы подъ самымъ строгимъ надзоромъ. Онъ слыхалъ о французскихъ сумасшедшихъ домахъ — maisons de santé и испанскихъ монастыряхъ, въ которыхъ люди, однажды туда попавшіе, были совершенно погребены; но ему болѣе улыбалась мысль нанять домикъ въ какомъ-нибудь французскомъ селеніи и помѣстить туда Маргариту подъ строгимъ карауломъ Эдуарда Джаспера и двухъ вѣрныхъ француженокъ. Публика подумала бы, что ея мужъ скрылся съ нею изъ боязни суда, а черезъ недѣлю всѣ забыли бы о Маргаритѣ. Но, для осуществленія этого плана, онъ нуждался еще на нѣкоторое время въ помощи капитана Фильда.

Филиппъ ни разу не говорилъ съ этимъ человѣкомъ и не намѣревался вступать съ нимъ въ прямыя сношенія. На слѣдующее утро послѣ помѣщенія Маргариты къ доктору Биллингу, Эдуардъ Джасперъ явился къ Филиппу въ Лимерикскій Отель, гдѣ тотъ остановился.

— Можно ли довѣриться этому капитану? спросилъ Филиппъ: — знаешь ли ты, кто онъ?

— Нѣтъ, сэръ, отвѣчалъ Джасперъ, немного удивленный: — Риддель говорилъ, что онъ разорился — вотъ и все. Онъ не походитъ на стараго солдата.

— Ты говорилъ съ нимъ?

— Немного, сэръ; онъ очень молчаливъ. Риддель мнѣ говорилъ, что вы обѣщали ему пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ за эту исторію и что, послѣ освобожденія дамы изъ тюрьмы, вы не будете болѣе нуждаться въ немъ.

— Нѣтъ, онъ мнѣ еще нуженъ. Ему придется перевезти эту женщину во Францію, а ты поѣдешь съ ними и будешь караулить ихъ обоихъ.

— Слушаю-съ.

— Во Франціи же я отдамъ мистрисъ Фильдъ подъ твой исключительный надзоръ; а, для ухода за нею, ты наймешь двухъ надежныхъ француженокъ. Капитану Фильду излишне оставаться съ вами, но тебѣ будетъ тяжело справляться съ этой женщиной. Я тебя предупреждаю.

— Это ничего, сэръ.

— Мнѣ не надо прибавлять, что ты долженъ обходиться съ этой несчастной почтительно и любезно, но, главное, не выпускай ея изъ рукъ и помни, что если она вырвется на свободу, то мы оба съ тобою погибли. Пробывъ въ подобномъ заточеніи съ годъ или болѣе, она, можетъ быть, станетъ сговорчивѣе.

— Не бойтесь, сэръ, она у меня не улизнетъ, отвѣчалъ Эдуардъ Джасперъ очень знаменательно.

Въ тотъ-же день Филиппъ имѣлъ свиданіе съ Натомъ Ридделемъ, отдалъ ему уговоренную сумму денегъ, изъ которыхъ пятьсотъ фунтовъ шли капитану Фильду, а тысяча — сыщику. Такимъ образомъ, послѣдній получилъ за всѣ свои услуги двѣ тысячи фунтовъ стерлинговъ; такой крупный кушъ былъ для него нелишнимъ, ибо, судя по его болѣзненной фигурѣ, врядъ ли удалось бы ему честнымъ трудомъ нажить себѣ кусокъ хлѣба. Сознавая ли свою безпомощность или побѣждаемый одной корыстью, онъ съ удовольствіемъ взялся за новое дѣло и обѣщалъ за тысячу фунтовъ вывезти вмѣстѣ съ капитаномъ мистрисъ Фильдъ изъ Англіи. Филиппъ нашелъ, что эта сумма была слишкомъ велика, но сыщикъ объяснилъ, что онъ никогда не имѣлъ въ рукахъ болѣе щекотливаго дѣла и къ тому же на службѣ полковника совершенно потерялъ свое здоровье, не говоря о страшномъ рискѣ, которому подвергался.

— Видите-ли, сэръ, прибавилъ онъ: — мой другъ Фильдъ хочетъ какъ можно скорѣе отправиться въ Америку, ибо если его поймаютъ, то пожалуй приговорятъ къ пожизненной каторжной работѣ. Чтобы сказать вамъ всю правду, онъ — арестантъ, выпущенный изъ тюрьмы подъ надзоръ полиціи.

— Зачѣмъ вы меня свели съ такимъ человѣкомъ? воскликнулъ Филиппъ съ отвращеніемъ и испугомъ: — вы мнѣ сказали, что онъ — такой-же сыщикъ, какъ вы.

— Помилуйте, сэръ! не могъ-же я вамъ найти честнаго человѣка для такого грязнаго дѣльца, отвѣчалъ Риддель съ ироніей: — онъ — именно такой человѣкъ, какого вамъ надо. Онъ будетъ молча исполнять всѣ ваши приказанія, пока вы ему щедро платите. Его зовутъ Гарри Редвудъ. Онъ служилъ конторщикомъ въ одной банкирской конторѣ въ Манчестерѣ и приговоренъ къ семи-лѣтнему тюремному заключенію за поддѣлку чека, а теперь, какъ я вамъ уже сказалъ, онъ находится подъ надзоромъ полиціи. Онъ — ловкій малый и довольно приличный. Вы сами видѣли, какъ онъ искусно сыгралъ свою роль. Меня даже удивило, какъ онъ обнималъ и ласкалъ мистрисъ Фильдъ передъ служанками доктора Биллинга, словно она дѣйствительно его жена. Мы можемъ, сэръ, вполнѣ довѣриться ему; онъ сдѣлаетъ все и будетъ нѣмъ, какъ рыба. Вѣдь онъ уже попробовалъ тюрьмы и, конечно, не захочетъ снова туда вернуться.

— Хорошо, сговоритесь съ нимъ, отвѣчалъ Филиппъ, который видѣлъ, что торговаться было невозможно: — когда вы будете готовы?

— Намъ надо будетъ нанять уединенный домъ во Франціи, думаю, на нормандскомъ берегу, и двухъ французскихъ служанокъ, которыя надежнѣе англійскихъ. На это потребуется двѣ недѣли, если Редвудъ отправится тотчасъ во Францію. Потомъ еще надо выправить паспорты.

Со времени франко-германской войны паспортная система снова возстановлена на континентѣ. Для обыкновенныхъ путешественниковъ это не представляетъ большаго затрудненія; но ни Риддель, ни Редвудъ не имѣли знакомыхъ банкировъ, пасторовъ, судей или докторовъ, которые могли бы поручиться за нихъ, согласно правиламъ англійскаго министерства иностранныхъ дѣлъ при выдачѣ паспортовъ. Точно также Риддель не могъ попросить своихъ хозяевъ, гг. Гехаци, достать ему паспортъ на имя капитана Фильда.

— Не знаетъ ли Редвудъ какого-нибудь приличнаго джентльмэна? спросилъ Филиппъ.

— Онъ знаетъ мистера Пульмана, но стряпчій не долженъ подозрѣвать объ отъѣздѣ мистрисъ Фильдъ во Францію; а онъ тотчасъ догадался бы объ этомъ, еслибъ Редвудъ попросилъ его выхлопотать ему паспортъ.

— Однако, насъ не можетъ остановить такая бездѣлица, произнесъ Филиппъ послѣ минутнаго размышленія: — у меня есть мой собственный старый паспортъ; онъ еще годится съ новой визировкой; но онъ долженъ быть возвращенъ мнѣ.

— Я за этимъ присмотрю, сэръ. Такъ онъ будетъ путешествовать подъ именемъ полковника Форстера?

— Форстеръ — фамилія довольно обыкновенная; да къ тому же, паспортъ его увидитъ только французская полиція. Я не нахожу другого средства выйти изъ этого затрудненія. Пусть онъ поѣдетъ во Францію немедленно.

— Я его отправлю тотчасъ.

— Моя свадьба будетъ черезъ три недѣли, сказалъ Филиппъ: — я хочу, чтобы въ тому времени все было окончено и чтобы ничто меня болѣе не тревожило.

— Будьте спокойны, ничто васъ не будетъ тревожить. Я отвѣчаю, что Редвудъ будетъ вамъ служить вѣрно и сдѣлаетъ все.

Зачѣмъ онъ повторилъ слова, что Редвудъ сдѣлаетъ все? Они звучали чѣмъ-то похороннымъ, словно онъ хотѣлъ сказать, что Редвудъ былъ готовъ убить Маргариту. Такъ, по крайней мѣрѣ, показалось Филиппу, и, въ продолженіи всего этого дня, у него не выходила изъ головы мысль, что смерть Маргариты была бы для него спасеніемъ.

Онъ имѣлъ нѣсколько занятій въ Лондонѣ. Роза ему поручила посѣтить пріюты для слѣпыхъ и передать отъ нея значительныя пожертвованія. Кромѣ того, онъ долженъ былъ повидать своихъ кредиторовъ и увѣрить ихъ, что уплатитъ имъ тотчасъ послѣ своей свадьбы.

Между тѣмъ, отпускъ Франка Кристи истекъ, и онъ вернулся въ Толминстеръ; но его такъ безпокоила исторія съ Маргаритой, что онъ два раза телеграфировалъ Филиппу, прося извѣстить его о результатѣ. Но Филиппъ колебался: сказать Франку всю правду или увѣрить его, что Маргарита приняла предложеніе и уѣхала въ Америку? Франкъ въ послѣднее время сталъ такой нервный и щекотливый, что врядъ ли согласился бы содѣйствовать заточенію Маргариты. Впрочемъ, въ содѣйствіи его теперь уже не было необходимости, и потому Филиппъ рѣшился скрыть отъ него правду для собственнаго своего успокоенія. Онъ написалъ Франку слѣдующее письмо:

"Любезный другъ!

«Все сошло отлично. Предложеніе принято и птица улетѣла. Все хорошо, что кончается хорошо. Твой преданный

Ф. Ф.

„Сожги эту записку“.

На другой день послѣ отправки этого письма, Филиппъ возвратился въ Фердэль, предварительно отдавъ свой паспортъ Нату Ридделю и взявъ съ него слово, что Гарри Редвудъ отправится во Францію, какъ только паспортъ будетъ визированъ. Теперь ему нечего было дѣлать въ Лондонѣ, къ тому же была суббота, и его присутствіе въ Фердэлѣ обусловливалось необходимостью покончить со всѣми приготовленіями къ свадьбѣ.

Какъ только онъ явился въ Фердэль, его провели прямо въ кабинетъ мистера Грэама, гдѣ его ждалъ лондонскій стряпчій, мистеръ Саберли. Хотя этотъ джентльмэнъ привыкъ составлять брачные контракты для аристократическихъ семействъ, но рѣдко случалось ему писать актъ, столь исключительно клонившійся въ пользу жениха, какова была бумага, которую онъ приготовилъ со словъ мистера Грэама. Послѣдній отдавалъ новобрачнымъ состояніе, приносившее 20,000 фунт. стерлинг. въ годъ, при чемъ только одна треть этого дохода была закрѣплена въ пользу Розы, а все остальное переходило безусловно въ распоряженіе мужа во время ея жизни и поступало въ полную его собственность послѣ ея смерти. Мистеръ Грэамъ, пользуясь этимъ случаемъ, объявилъ, что онъ былъ гораздо богаче и имѣлъ 70,000 ф. ст. дохода, такъ что обѣщалъ, при рожденіи внучатъ назначить имъ отдѣльно каждому капиталъ. Потомъ онъ прочиталъ Форстеру свое завѣщаніе, въ силу котораго Филиппъ, въ случаѣ смерти мистера Грэама до свадьбы Розы, получалъ въ наслѣдство 100,000 ф. ст.

— Такимъ образомъ, прибавилъ старикъ, трепля Форстера по плечу: — если я умру до вашей свадьбы, то вы будете обезпечены и вамъ не придется имѣть непріятностей съ опекунами Розы.

Наконецъ, мистеръ Грэамъ подалъ Филиппу запечатанный конвертъ съ чекомъ въ 20,000 ф. ст. для уплаты его холостыхъ долговъ.

— Вы не говорите объ этомъ Розѣ, сказалъ онъ, когда Филиппъ съ чувствомъ поблагодарилъ его: — что же касается до меня, то я никогда не полагалъ, что гвардейскій офицеръ можетъ жить на свое жалованье, а потому меня нисколько не удивляютъ ваши долги.

Роза, конечно, не хотѣла ничего знать о финансовыхъ дѣлахъ и ждала въ своемъ будуарѣ съ нетерпѣніемъ, когда Филиппъ будетъ всецѣло принадлежать ей. Ей хотѣлось разспросить его о всемъ, что онъ дѣлалъ въ Лондонѣ. Онъ исполнилъ всѣ ея порученія и вернулся къ ней болѣе нѣжный и веселый, чѣмъ когда-либо. По его словамъ, въ Лондонѣ онъ каждую минуту думалъ о ней и считалъ часы, остававшіеся еще до ихъ свадьбы. Она слушала его съ восторгомъ, крѣпко сжимала его руки и смѣялась его забавнымъ разсказамъ о всемъ, что онъ видѣлъ въ Лондонѣ.

— Разскажите мнѣ, главное, о бѣдныхъ слѣпыхъ дѣтяхъ, воскликнула Роза: — они очень несчастны на взглядъ?

— Нисколько; одинъ изъ нихъ просилъ привезти ему конфектъ всевозможныхъ вкусовъ, другой говорилъ, что онъ страшно любитъ духи, и всѣ безъ исключенія они обожаютъ музыку. Поэтому, я обѣщалъ имъ нѣсколько музыкальныхъ ящиковъ и піанино съ органомъ.

— Бѣдняжки! Я надѣюсь, что всѣ деньги, посланныя мною, будутъ употреблены на ихъ удовольствіе и пользу.

— Я такъ и сказалъ смотрительницѣ, и мы съ нею рѣшили, что на половину вашихъ денегъ будутъ куплены мелкія вещи по желанію каждаго, а на остальное — крупные предметы на общую пользу.

— А какъ несчастныя дѣти, рожденныя слѣпыми, переносятъ свое горе?

— Лучше, чѣмъ тѣ, которыя ослѣпли уже взрослыми. Одна, дѣвочка, лишившаяся зрѣнія только десяти лѣтъ, при мнѣ объясняла своей товаркѣ, слѣпой отъ рожденія, что такое красный мундиръ гвардейца, и послѣдняя, наконецъ, поняла, что одежда, гвардейца походитъ на громкіе звуки трубъ.

Потомъ Филиппъ разсказалъ, какъ слѣпыя дѣти учатся, что очень заинтересовало Розу. Вообще, онъ былъ въ отличномъ настроеніи; во время его отсутствія, въ Фердэлѣ не случилось ничего дурнаго, и его окружали тамъ полнымъ довѣріемъ и теплой любовью. Мистеръ Грэамъ составилъ брачный контрактъ въ такомъ духѣ, словно обычныя предосторожности, принимаемыя въ подобныхъ случаяхъ, были для него оскорбленіемъ, а Роза не упомянула ни слова о Маргаритѣ.

Однако, послѣ обѣда, оставшись вдвоемъ съ Форстеромъ, мистеръ Грэамъ сказалъ:

— Какъ я радъ, что эта женщина на свободѣ. Надѣюсь, что мы никогда болѣе о ней не услышимъ. Я съ удовольствіемъ заплатилъ бы ея мужу крупную сумму, чтобъ онъ только увезъ ее изъ Англіи. Мнѣ не хотѣлось бы, чтобы вашъ медовый мѣсяцъ былъ нарушенъ судебнымъ процессомъ.

На слѣдующее утро, въ воскресенье, Филиппъ, вмѣсто того, чтобъ пойти въ фердэльскую церковь, отправился въ Толминстеръ къ Франку.

— Что, все уладилось? спросилъ драгунъ, сіяя удовольствіемъ.

— Да.

— Она уѣхала и не будетъ болѣе безпокоить насъ?

— Нѣтъ, ея нечего теперь бояться.

— Слава Богу! А я ужасно тревожился, Филь! Я предчувствовалъ, что мы погибнемъ, и не рѣшался просить Нелли назначить день свадьбы.

— Ну, теперь ты можешь это сдѣлать, произнесъ Филиппъ нѣсколько холодно.

— И я также долженъ успокоить мистрисъ Бэли. Она совсѣмъ занемогла отъ тревоги. Ну, слава Богу, что все кончено.

Онъ былъ такъ радъ, что потрепалъ Форстера по плечу и потащилъ завтракать въ особую офицерскую столовую.

Въ тотъ же день, онъ съ жаромъ объявилъ Нелли о необходимости назначить день ихъ свадьбы, и сэръ Вемисъ, неожиданно войдя въ гостинную, гдѣ сидѣли молодые люди, съ удивленіемъ увидалъ у Нелли красныя щеки.

— Что это, ты плакала? спросилъ онъ.

— Франкъ непремѣнно хочетъ жениться въ новый годъ, среди снѣга и грязи, промолвила молодая дѣвушка, еще болѣе краснѣя.

— Почему ты знаешь, что тогда будетъ снѣгъ? произнесъ серьёзно ея отецъ: — чего же тутъ плакать? Чѣмъ ты скорѣе выйдешь замужъ, тѣмъ лучше; а потомъ намъ надо будетъ найти жену Майклю. Если мы не примемъ мѣры, то онъ женится на тюремной смотрительницѣ.

— О, папа! Майкль женится на мистрисъ Бэли! Откуда вы взяли такую глупость?

— Гм! у него нервная, флегматичная натура, а она — сангвиникъ, сказалъ баронетъ: — подобные характеры часто сходятся. Но мнѣ этотъ бракъ не понравился бы, ибо Майкль тогда останется на всю жизнь въ тюрьмѣ, а атмосфера тюремная ему не здорова. Онъ съ каждымъ днемъ становится все мрачнѣе, а людямъ полезно иногда смѣяться, даже въ тюрьмѣ.

— Я думаю, что онъ разсмѣялся бы, еслибъ услышалъ, что вы серьёзно толкуете о его женитьбѣ на мистрисъ Бэли, отвѣчала скептически Нелли, которая никакъ не могла соединить мысль о любви съ тюремной смотрительницей, бесѣдовавшей только объ арестанткахъ, раціонахъ, стиркѣ и т. д.

XVII.

Съ тѣхъ поръ, какъ Маргарита уѣхала, тюрьма начала казаться Майклю Кристи очень мрачной, но мистрисъ Бэли, напротивъ, находила, что она освободилась отъ чумы. Оба они принялись съ жаромъ за исполненіе своихъ обязанностей, стараясь забыть объ арестанткѣ, надѣлавшей имъ столько безпокойства.

Майкль зналъ, что Маргарита находилась въ больницѣ доктора Биллинга, и, полагая, что это очень хорошее учрежденіе, радовался, что за нею нѣжно ухаживали. Съ своей стороны, мистрисъ Бэли услышала отъ Франка, что Маргарита уѣхала въ Америку, и совершенно успокоилась. Въ продолженіи нѣсколькихъ дней она легко дышала и употребляла всѣ средства, чтобъ снискать расположеніе пастора.

У Майкля было много дѣла. Тюрьма — обширный приходъ, и мистрисъ Бэли одна оказывала ему какую-нибудь помощь. Онъ вздумалъ, между прочимъ, открыть классъ пѣнья, ибо ревъ арестантовъ въ церкви безъ лада и склада выводилъ его изъ терпѣнія. Мистрисъ Бэли поддержала его мысль и придала ей тотчасъ практическую форму. Она побѣдоносно опровергла всѣ возраженія инспекторовъ, которые всегда боятся сокращать часы каторжной работы, и заставила замолчать учителя мистера Баркера, который совершенно облѣнился при пасторѣ Джабботѣ и не любилъ излишней ревности новаго пастора. Исполняя въ одно и тоже время обязанности дьячка и библіотекаря, онъ съ самаго начала тормозилъ всѣ благія начинанія Майкля. .

Болѣе трудную борьбу пришлось выдержать мистрисъ Бэли съ дочерью директора, которая вызвалась играть на органѣ. Мистрисъ Бэли играла гораздо лучше Кларинды, и Майкль желалъ воспользоваться ея услугами. Но миссъ Кизеръ обидѣлась и стала убѣждать отца, что классы пѣнія, сочиненные пасторомъ только потеря времени для арестантовъ. Майклю пришлось прибѣгнуть къ содѣйствію Нелли, которая и успокоила Кларинду; но на все это требовалось время и политика.

Первый урокъ пѣнія, наконецъ, состоялся, и Майкль ожидалъ отъ него большой пользы въ смыслѣ нравственнаго исправленія его паствы. Онъ самъ выбралъ сорокъ арестантовъ и четыре арестантки, обращая при этомъ болѣе вниманія на ихъ умственное развитіе и музыкальныя способности, чѣмъ на ихъ хорошее поведеніе; а время было назначено отъ четырехъ съ половиною до пяти съ половиною часовъ, такъ что работа на мельничномъ колесѣ отъ этого нисколько не страдала, и бѣдняки избавлялись лишь отъ одного часа щипанья пакли. Большая обнаженная часовня была освѣщена газомъ, и арестанты въ порядкѣ размѣстились на нижнемъ ряду скамеекъ, какъ для церковной службы. Они вели себя очень хорошо, но бросали любопытные взгляды изъ-подлобья на Кларинду, Нелли и сэра Вемиса, сидѣвшихъ на скамьѣ пастора, на мистрисъ Бэли, которая помѣстилась у органа, и на мистера Баркера, который, не сочувствуя всѣмъ этимъ нововведеніямъ, казался безмолвной статуей протеста.

Майкль безъ облаченія вошелъ на каѳедру и въ нѣсколькихъ словахъ объяснилъ цѣль открываемыхъ классовъ пѣнія. Конечно, пока онъ говорилъ, мистеръ Баркеръ саркастически смотрѣлъ на потолокъ, и его лицо выражало твердую рѣшимость разсмѣяться, еслибъ онъ находился въ лучшемъ обществѣ. Кромѣ отвращенія къ реформамъ новаго пастора на основаніи консервативныхъ принциповъ, мистеръ Баркеръ считалъ ихъ для себя оскорбительными, какъ нарушающими его право иниціативы. Онъ былъ человѣкъ большого роста, съ черной бородой, густыми бровями, краснымъ носомъ и жирными, морщинистыми щеками. Онъ не отличался опрятностью, одежда на немъ была грязная, и отъ него несло далеко не духами. По буднямъ онъ ходилъ въ черномъ сюртукѣ, изъ котораго можно было бы выжать съ полфунта сала, въ панталонахъ, покрытыхъ пятнами, и грязной фуфайкѣ, съ измятымъ бумажнымъ воротникомъ. Мистеръ Баркеръ былъ учителемъ во многихъ рабочихъ пріютахъ, но инспектора, найдя его неспособнымъ., перевели его въ толминстерскую тюрьму, гдѣ неспособность его не такъ бросалась бы въ глаза. Онъ былъ лѣнивый, злой и нетрезвый человѣкъ, привелъ въ совершенный упадокъ тюремную библіотеку и никогда не занимался съ малолѣтними преступниками, хотя обязанъ былъ ихъ обучать, по крайней мѣрѣ, по часу ежедневно. Когда неграматные арестанты просили его написать письмо къ родственникамъ, онъ всегда отказывался, подъ предлогомъ необходимости идти съ волонтерами на ученье, гдѣ онъ игралъ на тромбонѣ; если же, отъ времени до времени, и разносилъ по кельямъ книги, то обходился съ арестантами такъ грубо, что они зачастую бросали въ него стульями, хотя ихъ за это и подвергали тѣлесному наказанію. Майкль съ первой минуты своего появленія въ тюрьмѣ рѣшилъ, что онъ заставитъ мало-по-малу мистера Баркера измѣнить свои манеры; но пока, въ виду необходимости найти регента и прямаго отказа Баркера, онъ предложилъ исполненіе этой должности тюремному хлѣбопеку, который въ молодости былъ пѣвчимъ въ соборѣ и, обладая порядочнымъ баритономъ, вызвался служить доброму дѣлу своими музыкальными способностями. Поэтому онъ явился въ бѣлой курткѣ, отъ которой при малѣйшемъ движеніи разлетались во всѣ стороны облака муки, и всталъ рядомъ съ мистрисъ Бэли, опустивъ глаза на ноты.

Но какъ только мистрисъ Бэли заиграла на органѣ, мистеръ Баркеръ возвысилъ свой голосъ, хотя онъ очень хорошо зналъ, что регентомъ приглашенъ хлѣбопекъ.

— Такъ вы рѣшили, сэръ, обойтись безъ меня? произнесъ онъ громко, обращаясь къ каѳедрѣ: — слѣдовательно, я здѣсь лишній?

— Мы всегда рады воспользоваться вашей помощью, мистеръ Баркеръ, отвѣчалъ Майкль: — но всѣ мы должны быть очень благодарны мистеру Товсу, согласившемуся быть регентомъ, такъ какъ несправедливо было бы наваливать на васъ двойную обязанность и дьячка, и регента.

— Однако, мистеръ Джабботъ всегда находилъ меня способнымъ къ исполненію этихъ должностей, сэръ, торжественно произнесъ Баркеръ и прибавилъ, обращаясь къ хлѣбопеку: — если вы, Товсъ, взялись за мое дѣло, то я думаю, мнѣ лучше всего отправиться къ вамъ въ пекарню и посмотрѣть, чтобъ ваши хлѣба не сгорѣли.

— Мой хлѣбъ не сгоритъ безъ вашего вмѣшательства, воскликнулъ Товсъ, вспыхнувъ.

— Я бы желалъ, чтобъ вы остались, хотя бы изъ уваженія ко мнѣ, мистеръ Баркеръ, сказалъ Майкль.

Между арестантами послышался смѣхъ, ибо дьячекъ сошелъ съ своего мѣста и смотрѣлъ на хлѣбопека, точно хотѣлъ съ нимъ подраться. Однако, послѣ словъ пастора, онъ вернулся на свое мѣсто и во все время урока неподвижно сидѣлъ, зѣвая и пожимая плечами.

Тогда мистрисъ Бэли снова заиграла на органѣ, и арестанты, подъ предводительствомъ хлѣбопека, начали пѣть церковные гимны. У нѣкоторыхъ изъ нихъ были хорошіе голоса, требовавшіе только развитія; особенно всѣхъ поразилъ могучій басъ одного матроса. Среди женщинъ, Барби Хаггитъ и еще другая арестантка, бывшая учительницей въ воскресной школѣ прежде, чѣмъ какой-то солдатъ ее обольстилъ и бросилъ на улицу безъ куска хлѣба, обнаружили очень свѣжіе, пріятные голоса. Сама мистрисъ Бэли имѣла большой, хотя, можетъ быть, слишкомъ металлическій голосъ. Наконецъ, Кларинда, Нелли, сэръ Вэмисъ и Майкль подтягивали съ жаромъ, и вообще первая попытка увѣнчалась полнымъ успѣхомъ.

Выходя изъ часовни, Нелли спросила у Майкля: кто была арестантка съ бляхой № 1-й, которая пѣла такъ хорошо?

— Это — Барбара Хаггитъ, служанка смотрительницы, отвѣчалъ Майкль.

— За что она здѣсь?

— За дѣтоубійство.

— О! воскликнула съ ужасомъ молодая дѣвушка.

— Несмотря на это, она — очень добрая и хорошая женщина, продолжалъ Майкль: — она выйдетъ изъ тюрьмы на этой недѣлѣ, и я полагаю, что ей никогда не слѣдовало здѣсь быть.

Дѣйствительно, срокъ Барби приближался къ концу. Въ послѣдніе дни ея заточенія Майкль говорилъ съ нею нѣсколько разъ объ ея будущности и съ удовольствіемъ убѣдился, что, выйдя на свободу, она не пропадетъ. Правда, она не выражала раскаянія и продолжала утверждать, что полтора года тюремнаго заключенія, къ которымъ ее присудили, надо было поровну раздѣлить между нею и отцомъ ея ребенка, но она глубоко чувствовала все униженіе быть въ тюрьмѣ. Наканунѣ ея выхода, Майкль далъ ей два золотыхъ. Она прослезилась, но, какъ ловкая, сметливая женщина, тотчасъ поняла, что этотъ подарокъ былъ скорѣе знакъ благодарности за ея услуги Маргаритѣ, чѣмъ залогъ личнаго къ ней сочувствія, а потому, осушивъ слезы, она сказала:

— О! сэръ! Я надѣюсь, что бѣдной дамѣ живется хорошо. Я отъ души сожалѣла ее и сказала ей передъ отъѣздомъ, что вы платили за ея кушанье.

— Напрасно, промолвилъ Майкль, покраснѣвъ, но не прекратилъ этого щекотливаго разговора.

— Я не могла слышать, сэръ, когда она дурно отзывалась объ васъ, продолжала Барби: — я ей предложила передать вамъ письмо, которое она хотѣла отправить къ своимъ друзьямъ, да она не пожелала.

— О какомъ письмѣ вы говорите?

— Развѣ смотрительница вамъ не сказала ни слова? Значитъ, мнѣ лучше молчать. Впрочемъ, я все скажу, если вы обѣщаете не передавать ей моихъ словъ.

— Вамъ не слѣдуетъ мнѣ говорить ничего, что мистрисъ Бэли нашла бы дурнымъ, замѣтилъ пасторъ.

— Нѣтъ, я вамъ все скажу, сэръ. Я уѣду завтра, и она не можетъ мнѣ ничего сдѣлать, но все же лучше, еслибы вы помолчали объ этомъ до моего ухода.

Послѣ этого, Барби объяснила подробно, какъ Маргарита тщетно старалась отослать на почту свое письмо, какъ смотрительница раздѣла Барби до гола, чтобъ найти при ней это письмо, и какъ два дня мистрисъ Бэли не допускала директора до Маргариты, увѣряя, что она бѣшенная, тогда какъ бѣдняжка была совершенно тиха.

— Мистрисъ Бэли можетъ судить объ этомъ лучше васъ, Барби, отвѣчалъ холодно Майкль, не желая высказаться противъ надзирательницы при ея служанкѣ, и вышелъ изъ комнаты.

Но онъ вспомнилъ, какъ мистрисъ Бэли помѣшала ему навѣстить Маргариту въ лазаретѣ, и его довѣріе къ смотрительницѣ поколебалось, такъ какъ она не должна была воспрещать какой бы то ни было арестанткѣ передачу письма пастору.

Барби была очень недовольна, что она произвела своимъ разсказомъ такъ мало впечатлѣнія, но ея вскорѣ утѣшили два золотыхъ. Одинъ она оставила себѣ для уплаты за проѣздъ въ Лондонъ, а другой рѣшилась подарить Тому Пайперу. Этотъ почтенный джентльмэнъ со времени отъѣзда Маргариты не получалъ хереса, и такъ какъ Барби не имѣла возможности объяснить ему случившагося, то она боялась, что онъ на нее сердится. Отправившись въ послѣдній разъ въ подвалъ съ мистрисъ Бэли, она, по счастью, осталась одна на пять минутъ, и Томъ Пайперъ, подкарауливъ ее, вышелъ изъ-за своей засады. Лицо его выражало упрекъ, но прежде чѣмъ онъ успѣлъ сказать слово, Барби всунула ему въ руку кусокъ хлѣба съ сыромъ и золотой.

— Вотъ все, что я могу для тебя сдѣлать, шепотомъ промолвила Барби: — и мы болѣе не увидимся; я завтра выхожу.

— Гдѣ ты это стащила? спросилъ Томъ съ сверкающими глазами.

— Я не стащила, а мнѣ дали, отвѣчала съ негодованіемъ Барби: — ну, прощай; когда выйдешь въ свою очередь, такъ не попадайся болѣе.

— И ты также, моя милая. Но погоди, скажи мнѣ: гдѣ тебя могу найти въ Лондонѣ?

— А ты хочешь со мной сойтись и выманивать у меня мое жалованье? Нѣтъ, голубчикъ, я ужь ученая.

— Ты ошибаешься, голубушка. Я — совсѣмъ не дурной человѣкъ, и ты мнѣ была бы какъ разъ кстати.

— Да, ты — не дурной человѣкъ, иронически отвѣчала Барби: — и командовалъ бы мною, какъ всѣ мужчины, а потомъ, сдѣлавъ мнѣ брюхо, бросилъ бы. Нѣтъ, сердечный, коли хочешь, такъ ищи меня въ Лондонѣ, а я тебѣ не дамъ адреса.

— Славная ты баба, произнесъ Томъ Пайперъ, и въ этомъ глубокомъ восклицаніи, которымъ окончилась тюремная идиллія, было болѣе искренняго восторга, чѣмъ во многихъ великосвѣтскихъ комплиментахъ.

Когда на слѣдующее утро Барби пришла съ нимъ проститься, Майкль едва ее узналъ. На ней была приличная одежда, въ которой ее привезли въ тюрьму, а румянецъ, разлитый по ея щекамъ, придавалъ ей необыкновенную прелесть. Майкль дружески пожалъ ей руку и просилъ написать къ нему, еслибъ она когда-нибудь въ немъ нуждалась. Она поблагодарила его и съ низкимъ поклономъ удалилась. Черезъ нѣсколько минутъ ея уже не было въ стѣнахъ тюрьмы.

Теперь Майкль могъ на свободѣ объясниться съ мистрисъ Бэли, и онъ пошелъ прямо къ ней. Она составляла въ своей комнатѣ списокъ книгъ для арестантокъ, и, при видѣ пастора, пріятная улыбка заиграла на ея губахъ. Но черезъ секунду улыбка эта исчезла; странное выраженіе лица Майкля испугало ее.

— Барби Хаггитъ открыла мнѣ очень печальную тайну, сказалъ онъ серьёзно: — по ея словамъ, вы, мистрисъ Бэли, помѣшали мистрисъ Фильдъ передать директору письмо, которое она хотѣла послать своимъ друзьямъ. Считаете вы нужнымъ объяснить мнѣ это обстоятельство?

Къ его величайшему изумленію, мистрисъ Бэли не возражала, а побагровѣвъ, упала въ кресла и закрыла лицо руками.

— О, скверная дѣвчонка! промолвила она: — что я ей сдѣлала? Зачѣмъ она меня выдала? Впрочемъ, мистеръ Кристи, увѣряю васъ, что я такъ дѣйствовала въ интересахъ Маргариты.

— Какимъ друзьямъ писала мистрисъ Фильдъ?

— Кажется, къ своимъ родителямъ. Болѣе я ничего не могу вамъ сказать. Но не безпокойтесь о мистрисъ Фильдъ; она добровольно уѣхала изъ Англіи и не явится на судъ. Она въ хорошемъ теперь положеніи.

— Почему вы знаете, что она уѣхала изъ Англіи? спросилъ съ удивленіемъ Майкль: — мнѣ сказали, что ее отвезли въ больницу для умалишенныхъ. Развѣ вы имѣли объ ней извѣстія послѣ отъѣзда отсюда?

— Я не могу вамъ отвѣтить на этотъ вопросъ, воскликнула мистрисъ Бэли, съ отчаяніемъ всплеснувъ руками: — я совсѣмъ больна по милости этой женщины. Если вы согласны, мистеръ Кристи, какъ пасторъ выслушать мою исповѣдь, то я готова вылить передъ вами охотно всю мою душу; но вы должны мнѣ прежде обѣщать, что вы никому не скажете того, что вы услышите, и не воспользуетесь моими словами.

— Я не могу ничего обѣщать и ограничивать свои дѣйствія въ этомъ странномъ дѣлѣ, отвѣчалъ Майкль почти грубо: — вы забываете, какой громадный личный интересъ я имѣю въ открытіи справедливости разсказа мистрисъ Фильдъ. Находите вы возможнымъ, по крайней мѣрѣ, сказать мнѣ фамилію ея родителей?

— Я могу только повторить, что дѣйствовала въ ея интересѣ» повторила смотрительница: — и, благодаря болѣе всего мнѣ, она получила возможность выйти отсюда. Можетъ быть, мистеръ Кристи, я вамъ когда-нибудь все разскажу, но не теперь.

— Вы меня болѣе и болѣе удивляете, воскликнулъ Майкль: — какое могли вы оказать содѣйствіе въ ея освобожденію? Если вы знали какіе-нибудь факты о ней, то отчего же вы не сообщили ихъ мнѣ и не облегчили моего безпокойства о моемъ братѣ?

Вмѣсто отвѣта, мистрисъ Бэли тяжело вздохнула и упала на полъ въ настоящемъ или искуственномъ обморокѣ. Майкль бросился къ ней, но она казалась безъ чувствъ, и онъ, поднявъ ее положилъ на диванъ. Потомъ онъ позвонилъ миссъ Мак-Крэкъ и поспѣшно вышелъ изъ комнаты.

Очнувшись, мистрисъ Бэли была очень недовольна, что пасторъ не находился подлѣ нея. Она тотчасъ ушла въ свою спальню и три дня рапортовалась больною. Между тѣмъ, Майкль терялся въ догадкахъ, обдумывая ея странныя слова. Ясно для него было только одно — что Маргарита уѣхала на вѣки и что ему лучше всего забыть о ней. Но онъ этого не могъ, и какое-то тайное предчувствіе говорило ему, что онъ еще услышитъ о ней и увидится съ нею.

XVIII.

Прошла недѣля послѣ возвращенія Филиппа Форстера въ Фердэль, и домъ мистера Грэама наполнялся гостями, пріѣзжавшими на сватьбу. Нелли пріѣхала съ отцомъ; кромѣ того, собрались родственники мистера Грэама изъ Ланкашира, богатые фабриканты съ женами, лордъ Сент-Гюбертъ, глава семейства Форстера, толстый добродушный пэръ съ худощавой и злой женой. Филиппъ на это; время переѣхалъ изъ приличія въ гостинницу «Корону» въ Толминстерѣ. Онъ завтракалъ и обѣдалъ ежедневно въ Фердэлѣ, но ночевалъ въ гостинницѣ.

Такимъ образомъ, онъ могъ свободно поддерживать сношенія съ Эдуардомъ Джасперомъ. Къ концу недѣли, послѣдній прислалъ ему письмо Ната Ридделя, который извѣщалъ о пріѣздѣ во Францію капитана Фильда. Онъ нанялъ уединенный домъ въ Сен-Валери, маленькомъ городкѣ на берегу Пикардіи, и двухъ французскихъ служанокъ, не знавшихъ ни слова по-англійски кромѣ того, намѣревался взять двухъ англичанокъ, которыя проводили бы Маргариту до Дьеппа. Если не будетъ другихъ приказаній отъ Форстера, капитанъ возьметъ Маргариту изъ больницы доктора Биллинга въ понедѣльникъ и въ тотъ же день переѣдетъ Ламаншъ. Можетъ быть, Форстеръ пожелаетъ увидѣться еще разъ съ мистрисъ Фильдъ до ея отъѣзда?

Филиппъ этого вовсе не желалъ, считая подобное свиданіе вполнѣ безполезнымъ. Онъ написалъ Нату Ридделю, чтобы тотъ какъ можно болѣе торопился и чтобы, по дорогѣ во Францію, Маргаритѣ не дозволяли ни съ кѣмъ говорить изъ постороннихъ. Лучше всего было везти ее ночью въ особомъ отдѣленіи, и онъ даже намекнулъ, что полезно было бы дать ей чего-нибудь наркотическаго, въ слѣдующихъ словахъ: «Бытъ можетъ, вы устроили бы такъ, чтобы она спала во всю дорогу». По странной ошибкѣ, Филиппъ адресовалъ это письмо прямо Ридделю, вмѣсто того, чтобы послать черезъ Джаспера, который имѣлъ приказаніе не оставлять ни одного письма у Ридделя, а брать ихъ обратно, какъ только онъ прочтетъ ихъ. Филиппъ замѣтилъ эту ошибку лишь по отправкѣ письма и въ продолженіи нѣсколькихъ часовъ очень безпокоился; но, наконецъ, успокоилъ себя мыслью, что въ интересахъ Ридделя было ему вѣрно служить, а не измѣнять.

Онъ былъ правъ; какъ Риддель, такъ и Гарри Редвудъ слишкомъ далеко зашли, чтобы отступать. Редвудъ былъ человѣкъ хорошаго воспитанія и служилъ конторщикомъ въ банкирской конторѣ. Присужденный къ семи годамъ каторжной работы за подлогъ и освобожденный черезъ пять лѣтъ подъ полицейскій надзоръ, онъ жилъ перепиской бумагъ, но едва сводилъ концы съ концами, пока Натъ Риддель не предложилъ ему этой выгодной операціи. Риддель зналъ прошедшую исторію этого человѣка, ибо видалъ его въ Скотландъ-ярдѣ, куда періодически онъ обязанъ былъ являться. Имѣя же теперь достаточный капиталъ въ рукахъ, онъ желалъ поскорѣе эмигрировать въ Америку.

Онъ быстро исполнилъ данное ему порученіе во Франціи и, возвратясь въ Лондонъ, нанялъ двухъ женщинъ для ухода за Маргаритой въ дорогѣ; одна изъ нихъ печатала въ газетахъ, что умѣетъ справляться съ идіотами и съумасшедшими, а на другую молодую дѣвушку, по имени Бетси Дормеръ, онъ могъ еще болѣе положиться: это была служанка, влюбленная въ него и съ которой онъ обходился, какъ съ невольницей. Въ самыя тяжелыя минуты нищенской жизни, когда онъ жилъ на чердакѣ за пять шиллинговъ въ недѣлю, Бетси Дормеръ, исполнявшая всѣ должности въ этихъ скромныхъ меблированныхъ комнатахъ, сжалилась надъ этимъ человѣкомъ, неимѣвшимъ куска хлѣба, но казавшимся приличнѣе остальныхъ жильцовъ. Онъ презрительно отвернулся отъ ея сожалѣнія, и она мало по малу пламенно полюбила его. Потомъ онъ сталъ занимать у нея деньги, забывая ихъ отдавать, но она готова была продать послѣднее платье, чтобы купить ему обѣдъ. Она была некрасива, косила однимъ глазомъ, отличалась болѣе добротой, чѣмъ умомъ, говорила очень мало, съ трудомъ понимала, что ей говорили, но вообще была именно такимъ существомъ, которое могло слѣпо исполнять приказанія.

Вечеромъ въ тотъ день, когда Редвудъ нанялъ ее, онъ долженъ былъ получить отъ Ната Ридделя въ домѣ въ Сого деньги, необходимыя на путешествіе. Однако, наступилъ вечеръ, и сыщикъ не явился. Редвудъ прождалъ его два часа и, наконецъ, выйдя изъ терпѣнія, поѣхалъ на его квартиру въ улицу Петерборо, въ кварталѣ св. Панкратія, ибо слѣдующій день былъ воскресный, когда трудно что-нибудь сдѣлать. Онъ засталъ Ридделя совершенно больнымъ, внѣ возможности двинуться съ мѣста. Въ рукахъ у него было письмо Форстера, а подлѣ на столѣ стояли откупоренная бутылка водки и полная рюмка. Сыщикъ сидѣлъ на стулѣ, вытянувъ ноги, и тяжело дышалъ, схватившись рукою за грудь.

— Эта гадость васъ убьетъ, сказалъ Редвудъ, качая головою и указывая зонтикомъ на бутылку: — какъ можете вы такъ дурить; вѣдь это для васъ ядъ.

— Я пью не изъ любви къ водкѣ, а по необходимости. Она меня только и поддерживаетъ. Я совсѣмъ плохъ. Я пошелъ къ вамъ на встрѣчу и упалъ отъ изнеможенія. Вся лѣвая сторона у меня отнялась. Мнѣ надо было остаться у доктора еще мѣсяцъ, какъ онъ совѣтовалъ.

— Вы не можете выйти изъ дома въ этомъ положеніи, сказалъ Редвудъ, взявъ больного за лѣвую руку, которая висѣла, какъ плетка: — не лучше ли бы послать за этимъ самымъ докторомъ; вы ему такъ довѣряете. Его зовутъ, кажется, Таборъ изъ Кросбриджа?

— Въ Лондонѣ есть доктора не хуже, отвѣчалъ сыщикъ уклончиво.

Онъ не говорилъ своему товарищу, что докторъ Таборъ былъ зять Маргариты, и не хотѣлъ сдѣлать въ настоящее время подобное откровенное признаніе.

— Ну, такъ ложитесь въ постель; я васъ раздѣну, замѣтилъ Редвудъ.

— Нѣтъ, прежде поговоримъ о письмѣ, а потомъ я усну, отвѣчалъ съ тяжелымъ стономъ Ридделъ.

Онъ выпилъ еще рюмку водки, закашлялъ болѣзненно и, переведя дыханіе, объяснилъ, что прежде всего надо было написать къ доктору Биллингу. Редвудъ сѣлъ, и черезъ пять минутъ слѣдующее письмо было готово:

"Сого, Б... улица, № 45.

Воскресенье.

"Любезный сэръ,

"Родственники моей бѣдной жены, живущіе въ сѣверной Англіи, желаютъ ее видѣть, и я думаю, что небольшое путешествіе и жизнь въ семейномъ кругу могутъ ей принести пользу. Во всякомъ случаѣ, я хочу сдѣлать пробу и уже принялъ мѣры, чтобъ устроить хорошій уходъ за нею. Будьте такъ добры, пришлите мистрисъ Фильдъ по прилагаемому адресу завтра въ 11 часовъ утра. Я встрѣчу ее тамъ съ служанками, нарочно нанятыми для ухода за нею. Если, по несчастью, перемѣна воздуха и жизни не принесутъ пользы моей бѣдной женѣ, то вы позволите мнѣ возвратить ее подъ ваше просвѣщенное попеченіе.

"Пришлите завтра счетъ экстренныхъ расходовъ вашей паціентки и будьте увѣрены въ моей искренной преданности.

Генри Фильдъ".

— Какъ вы думаете, по этому письму ее выпустятъ? спросилъ Редвудъ, прочитавъ свое сочиненіе вслухъ: — что мы будемъ дѣлать, если докторъ скажетъ, что ея нельзя выпустить въ ея теперешнемъ положеніи?

— Онъ этого никогда не скажетъ. Онъ получилъ впередъ за мѣсяцъ, такъ что, разставшись съ нею ранѣе мѣсяца, ничего не теряетъ. Когда эту женщину привезутъ изъ сумасшедшаго дома, вы ее примете и, отпустивъ провожатыхъ, передадите новымъ служанкамъ. Кажется, это просто.

Произнеся эти слова, Риддель снова тяжело перевелъ дыханіе.

— Хорошо, но мнѣ надо денегъ, вы знаете, сказалъ сыщикъ.

— Я вамъ дамъ сто фунтовъ.

— Нѣтъ, мнѣ надо пятьсотъ, кромѣ денегъ на расходы.

— Какой вы стали дорогой! замѣтилъ сыщикъ: — не бойтесь, васъ не обидятъ, особенно, если вы не будете торговаться.

— Я не торгуюсь; мнѣ обѣщали пятьсотъ фунтовъ за новое дѣльце.

— Да, вы ихъ и получите, когда кончите дѣло.

— Но я кончу дѣло, отвезя эту женщину во Францію и оставивъ ее на рукахъ Джаспера и служанокъ. Я оттуда поѣду прямо въ Америку.

— Развѣ вы не вернетесь въ Англію? спросилъ Риддель, очевидно радуясь намѣренію Редвуда.

— Зачѣмъ мнѣ возвращаться? У меня будетъ тысяча фунтовъ, и я могу съ ними сдѣлать себѣ состояніе тамъ, гдѣ меня не знаютъ, а здѣсь мнѣ небезопасно оставаться. Еслибъ полиція узнала, чѣмъ я занимаюсь, то меня скоро упрятали бы въ тюрьму.

— Хорошо, я вамъ дамъ деньги, сказалъ Риддель, бросивъ взглядъ на конторку, въ замкѣ которой торчалъ ключъ.

Онъ хотѣлъ встать, но силы ему измѣнили.

— Впрочемъ, у меня, кажется, недостаточно денегъ, прибавилъ онъ: — приходите завтра, я приготовлю необходимую сумму.

— Какъ вамъ угодно, отвѣчалъ Редвудъ, полагая, что сыщикъ не хотѣлъ при немъ открыть конторку: — но прежде, чѣмъ уйти, я васъ положу въ постель; вы сами не сможете раздѣться.

— Я слабъ, какъ ребенокъ, промолвилъ Редвудъ: — и не могу даже говорить. Мнѣ необходимъ отдыхъ.

— А что ваша лѣвая рука? Можете вы ею пошевелить?

— Немного, отвѣчалъ сыщикъ и судорожно махнулъ рукой.

— Хорошо; значитъ, у васъ не ударъ. Сонъ васъ подкрѣпитъ. Обопритесь на мое плечо и немного приподнимитесь, а я стащу съ васъ платье.

Сыщикъ повиновался молча. Онъ уже не могъ произнести ни слова, но не потерялъ сознанія и подозрительно слѣдилъ за всѣми движеніями Редвуда, который сложилъ его одежду и положилъ на стулъ. Даже очутившись въ постели, онъ не спускалъ глазъ съ своего товарища, боясь, чтобъ тотъ не стащилъ чего-нибудь со стола. Потомъ Редвудъ спросилъ: не позвать ли къ нему хозяйку или служанку? Но сыщикъ покачалъ головой, и тогда Редвудъ вспомнилъ, что Риддель разсказывалъ ему прежде, что никогда не пускалъ никого въ свою комнату, самъ стлалъ себѣ постель и, уходя, запиралъ комнату на ключъ. Поэтому, спустивъ огонь въ лампѣ, фальшивый капитанъ спросилъ: не надо ли больному еще чего? Натъ Риддель рукою указалъ на ключъ, торчавшій въ конторкѣ, и попросилъ жестомъ запереть замокъ и подать ему ключъ. Редвудъ исполнилъ его желаніе, и сыщикъ, крѣпко схвативъ ключъ, сунулъ его себѣ подъ подушку.

— Онъ слишкомъ еще живой, чтобы быть въ опасности, подумалъ Редвудъ и удалился изъ комнаты.

Было одиннадцать часовъ, и звѣзды ярко блестѣли на небѣ. Редвудъ бросилъ письмо къ доктору Биллингу въ первый почтовый ящикъ и направился домой въ Сого. Домъ, въ которомъ онъ проводилъ ночи, казался очень пустыннымъ, мрачнымъ, но, поднимаясь по лѣстницѣ, онъ услыхалъ тяжелый храпъ Эдуарда Джаспера, который спалъ внизу. Онъ не любилъ этого человѣка, который держался отъ него въ сторонѣ и, очевидно, былъ приставленъ къ нему въ качествѣ шпіона. Вообще, онъ никого не любилъ, всѣхъ подозрѣвалъ, и не чувствовалъ себя безопаснымъ въ Англіи, гдѣ каждое дыханіе вѣтра казалось ему голосомъ преслѣдующей его ищейки.

На слѣдующее утро, въ воскресенье, передъ обѣдней, Редвудъ сходилъ за Бетси Дормеръ въ меблированныя комнаты, гдѣ онъ прежде жилъ. Она не ждала его такъ рано, но безпрекословно положила щетку, которой мела комнату, отказалась отъ недоплаченнаго ей мѣсячнаго жалованья и послѣдовала за нимъ, не обращая ни малѣйшаго вниманія на крики хозяйки. Смотря съ гордостью на прекрасную одежду своего любовника, она также надѣла свое лучшее платье альпага, лопнувшее подъ мышками, соломенную шляпу съ коричневыми лентами и шаль съ красными и желтыми разводами. Редвудъ приказалъ ей оставить свой сундукъ, а взять бѣлье въ уздѣ, что она и сдѣлала. Они вышли подъ руку изъ дома и направили свои шаги по переулкамъ, боясь погони хозяйки, которая, слѣдуя за ними до перваго угла, громко бранилась, спрашивая: кто будетъ ей стряпать обѣдъ въ воскресенье? Достигнувъ дома въ Сого, Редвудъ далъ подробную инструкцію своей подругѣ, которая смиренно его выслушала. Она нѣкогда надѣялась, что выйдетъ замужъ за Редкуда; теперь же всѣ ея надежды померкли при видѣ его неожиданнаго богатства. Но это не мѣшало ей быть очень счастливой. Она была рада поступить къ нему и въ служанки.

— Вы меня понимаете, прибавилъ Редвудъ: — вы будете ухаживать за сумасшедшей. Что вы сдѣлаете, если она вздумаетъ у васъ убѣжать?

— Она меня не укуситъ? произнесла съ испугомъ Бетси.

— Такъ чтожь, если и укуситъ? Развѣ вы не можете себя защитить?

— О! Если можно, я ее свалю на полъ.

— Вы ее возьмите за горло, какъ ципленка, и дайте ей такую встрепку, чтобы она успокоилась, воскликнулъ Редвудъ: — а если она будетъ кричать, то суньте ей въ ротъ платокъ.

— Хорошо.

— И впредь говорите мнѣ всегда сэръ. Помните, что меня зовутъ капитанъ Фильдъ и что вы меня до сегодняшняго дня никогда не видали. Если вы проболтаетесь, что знавали меня на чердакѣ въ меблированныхъ комнатахъ, то введете меня въ бѣду.

— Я не хочу вводить васъ въ бѣду, повторила Бетси съ искреннимъ чувствомъ.

— И для васъ это будетъ безопаснѣе. Вотъ пять золотыхъ, и вы получите еще десять за поѣздку со мною во Францію. Я теперь уйду, а вы останетесь здѣсь. Если вы проголодаетесь, то пообѣдайте въ ближайшемъ ресторанѣ, но не оставайтесь внѣ дома болѣе часа. Вотъ вамъ ключъ отъ двери. А для препровожденія времени, вы можете убрать комнаты, сдѣлать мнѣ постель и затопить каминъ здѣсь и въ гостинной.

Редвудъ спустился въ кухню, гдѣ Эдуардъ Джасперъ завтракалъ, предварительно изжаривъ самъ для себя бифстекъ. Примѣрный слуга тотчасъ всталъ, ибо Форстеръ приказалъ ему обходиться почтительно съ капитаномъ Фильдомъ, что послѣднему очень нравилось.

— Одна изъ служанокъ мистрисъ Фильдъ пріѣхала, сказалъ Редвудъ: — а другая будетъ здѣсь завтра. Вы приготовьтесь къ отъѣзду на континентъ завтра вечеромъ.

— Хорошо, сэръ.

— Вы не получали новыхъ для меня инструкцій отъ полковника Форстера?

— Нѣтъ, сэръ. Я ожидалъ вчера отъ него письма, но оно не пришло.

— Полковникъ Форстеръ писалъ мистеру Ридделю, и рѣшено, что мистрисъ Фильдъ привезутъ сюда завтра изъ больницы, и съ той минуты она будетъ находиться подъ вашимъ спеціальнымъ надзоромъ.

— Слушаюсь, сэръ. Но вы говорите, что полковникъ писалъ прямо мистеру Ридделю?

Редвудъ кивнулъ головой, но, замѣтивъ по лицу, что Джасперъ ему не довѣряетъ, онъ произнесъ:

— Если вы хотите, я возьму у него это письмо и покажу вамъ.

— Я очень вамъ буду благодаренъ, сэръ, отвѣчалъ слуга: — я обязанъ исполнять только приказанія полковника, и не желалъ бы отправляться отсюда помимо его воли.

Редвудъ обѣщалъ исполнить его желаніе и, выйдя изъ дома, отправился къ Ридделю. До квартала св. Панкратія было довольно далеко, но погода была прекрасная, и онъ пошелъ пѣшкомъ. На улицахъ виднѣлось очень немного прохожихъ, и тѣ торопились съ молитвенниками въ церковь. Бывшій каторжникъ любилъ гулять по воскресеньямъ, потому что менѣе рисковалъ встрѣтить кого-нибудь въ пустынныхъ улицахъ. Въ это утро онъ также былъ очень веселъ и строилъ свои американскіе воздушные замки съ твердой вѣрой въ осуществленіе своихъ блестящихъ надеждъ.

Въ улицѣ Петерборо онъ позвонилъ въ № 15, и ему отворила дверь таже служанка, какъ и наканунѣ. Его никто не зналъ въ домѣ, и служанка ни въ первое его посѣщеніе, ни теперь, не могла хорошенько разсмотрѣть его черты. Пробормотавъ имя мистера Ридделя, онъ быстро проскользнулъ мимо нея и взбѣжалъ по лѣстницѣ. Въ домѣ царила совершенная тишина. Хозяйка терпѣть не могла шума и пускала къ себѣ только приличныхъ жильцовъ, а въ это время она молилась въ диссентерской часовнѣ. Комната Ната Ридделя находилась въ третьемъ этажѣ и, прежде чѣмъ достигнуть до его двери, Редвудъ слышалъ шаги служанки, вернувшейся въ кухню. Затѣмъ все стихло. Онъ постучалъ въ дверь; отвѣта не было.

Онъ повернулъ ручку, и что-то изнутри помѣшало двери отвориться. Это былъ опрокинутый стулъ. Отпихнувъ эту преграду, Редвудъ вошелъ и съ удивленіемъ увидалъ, что столъ также былъ опрокинутъ. Всѣ вещи, находившіяся на столѣ, валялись по полу. Бутылка съ водкой была разбита, лампа также, и сахарница лежала вверхъ дномъ въ лужѣ водки и масла. Между столомъ и конторкой съ отворенной крышкой лежалъ сыщикъ въ халатѣ и весь въ крови. Его обнаженныя, посинѣвшія ноги торчали неподвижно. Онъ лежалъ годовой на лѣвой рукѣ, и стеклянные глаза его были устремлены на потолокъ, а ротъ былъ открытъ.

XIX.

Натъ Ридделъ умеръ.

Какъ только Редвудъ созналъ этотъ фактъ, онъ заперъ дверь и, притаивъ дыханіе, нагнулся надъ бездыханнымъ трупомъ. Онъ поблѣднѣлъ отъ этого неожиданнаго удара, и ноги его затряслись. Какимъ образомъ умеръ сыщикъ?

Онъ, вѣроятно, поползъ на карачкахъ изъ постели къ конторкѣ, опрокидывая по дорогѣ мебель. Быть можетъ, съ нимъ случился ударъ. Но, во всякомъ случаѣ, онъ умеръ не тотчасъ, какъ всталъ съ кровати, ибо конторка была открыта. Осмотрѣвъ тѣло, совершенно холодное, Редвудъ замѣтилъ банковой билетъ въ крѣпко сжатой правой рукѣ. Онъ поднялъ голову и увидалъ на лѣвомъ вискѣ большое синее пятно, а лѣвое ухо и часть шеи были такъ разбиты, что кровь, должно быть, шла ручьемъ. Эта послѣдняя рана произведена была осколками стекла, изъ которыхъ нѣсколько вонзились въ тѣло; но синякъ, должно быть, нанесенъ былъ ударомъ о что-нибудь твердое, напримѣръ, объ ножку конторки, обитую мѣдью. Этого удара было достаточно для причиненія смерти.

Приподнимая тѣло, Редвудъ запачкалъ себѣ руки полузастывшей кровью. Коверъ былъ также въ ужасномъ положеніи, и вся комната напоминала видомъ и запахомъ бойню. Желая продолжать свое изслѣдованіе, Редвудъ приподнялъ тѣло и положилъ его на постель, потому что оно мѣшало ему свободно двигаться въ маленькой комнатѣ. Потомъ онъ пощупалъ пульсъ и положилъ руку на сердце, чтобъ убѣдиться, не былъ ли это обморокъ; нѣтъ, сыщикъ дѣйствительно умеръ. Редвудъ постоялъ съ минуту въ нерѣшительности, но все-же онъ не позвалъ хозяйку на помощь.

Ему вдругъ вошла въ голову мысль, что на слѣдствіи коронера его непремѣнно вызовутъ въ качествѣ свидѣтеля, такъ какъ онъ послѣдній видѣлъ Ридделя наканунѣ. Тогда его признаютъ другіе сыщики, которые, вѣроятно, будутъ созваны для отождествленія покойника. Его подвергнутъ перекрестному допросу насчетъ того, зачѣмъ онъ приходилъ къ Ридделю, и, въ виду невозможности объяснить своей дѣятельности въ послѣднее время, онъ навлечетъ на себя подозрѣніе. Пожалуй его, бывшаго каторжника, найденнаго подлѣ мертваго тѣла съ очевидными признаками насилія, еще обвинятъ въ убійствѣ.

При этой мысли, волоса его поднялись дыбомъ и по всему тѣлу пробѣжалъ морозъ. Онъ взглянулъ на конторку. Крышка была поднята и одинъ изъ ящиковъ выдвинутъ. Онъ подошелъ ближе и увидалъ на днѣ конторки пачку банковыхъ билетовъ. Тутъ было двадцать три билета по 100 фунтовъ стерлинговъ, шесть по 10 ты и семь по 5-ти, всего на 2,395 ф. ст. Эта сумма составилась изъ денегъ, полученныхъ имъ отъ полковника Форстера въ вознагражденіе за его услуги, и изъ сдѣланныхъ имъ экономій въ статьяхъ расхода. Редвудъ поспѣшно сосчиталъ это сокровище и спряталъ его въ карманъ. Зачѣмъ ему было объявлять о смерти Ридделя? Кто могъ ему помѣшать выйти свободно изъ этого дома? Онъ никогда не приходилъ сюда до предъидущаго дня, и Натъ Ридделъ, конечно, сохранялъ въ тайнѣ свои сношенія съ нимъ. Служанка могла показать только, что къ мистеру Ридделю приходилъ какой то господинъ, но не было никакихъ доказательствъ, что этотъ незнакомецъ былъ капитанъ Фильдъ. Одинъ полковникъ Форстеръ, прочитавъ въ газетахъ слѣдствіе коронера, могъ бы возъимѣть подозрѣнія, но онъ имѣлъ причины молчать.

Необходимо было лишь удостовѣриться, что Риддель не оставилъ послѣ себя никакой бумаги съ адресомъ капитана Фильда, и Редвудъ съ лихорадочной поспѣшностью осмотрѣлъ всѣ ящики. Конторка была до того переполнена записками и счетами, что, не имѣя времени ихъ пересмотрѣть, онъ собралъ ихъ въ кучу, бросилъ въ каминъ и сжегъ. Онъ нашелъ кипы фотографичекихъ карточекъ, перетянутыя резинками, но оставилъ ихъ въ покоѣ и сосредоточилъ свое вниманіе на маленькой шкатулкѣ, ключъ отъ которой онъ отъискалъ въ жилеткѣ Ридделя. Тамъ оказались двѣнадцать золотыхъ и три письма, очевидно, очень важныя; поэтому, онъ все это спряталъ себѣ въ карманъ. Онъ до того торопился, что не заперъ шкатулки и бросилъ ее въ уголъ. Вслѣдъ за тѣмъ, онъ выдвинулъ всѣ ящики коммода, полные старымъ платьемъ. Неудивительно, что сыщикъ не допускалъ къ себѣ въ комнату ни хозяйки, ни служанки. Ибо, увидавъ его гардеробъ, онѣ непремѣнно пришли бы въ тупикъ, въ недоумѣніи, былъ ли ихъ жилецъ воромъ или продавцемъ стараго платья? Въ одномъ ящикѣ находился полный нарядъ простого землекопа съ грязными, толстыми сапогами, подкованными гвоздями, въ другомъ — костюмъ морского офицера, въ третьемъ — ряса англиканскаго пастора. Кромѣ того, тутъ была цѣлая коллекція шляпъ, фальшивыхъ бородъ и усовъ. Все это Редвудъ выбросилъ на коверъ, предварительно стряхнувъ. На самомъ верху онъ нашелъ колодки и револьверъ; послѣдній онъ взялъ съ собою, а также коробку съ зарядами.

Теперь эта маленькая комната приняла такой видъ, словно въ ней работала цѣлая шайка воровъ и, кромѣ того, въ ней стоялъ запахъ жженой бумаги. Редвудъ осмотрѣлъ ее пристально и убѣдился, что въ ней не оставалось ничего цѣннаго или могущаго его скомпрометировать. Успокоившись, онъ вымылъ руки, чтобъ освободиться отъ слѣдовъ крови и пыли.

Все въ домѣ было попрежнему тихо; только изъ сосѣдняго двора доносилось кудахтанье куръ. Редвудъ не зналъ, сколько времени онъ оставался въ этой комнатѣ, и потому рѣшилъ взять часы Ридделя. Они были серебрянные, но съ золотой цѣпочкой очень странной формы, и изъ осторожности Редвудъ сталъ ее отцѣплять. Въ эту минуту, раздался стукъ въ наружную дверь. Фальшивый капитанъ вздрогнулъ всѣмъ тѣломъ. На всякой случай онъ зарядилъ револьверъ. Онъ не былъ кровожаденъ по природѣ, но застигнутый въ расплохъ въ этой комнатѣ, среди раскиданной добычи и подлѣ мертваго трупа, онъ думалъ только о самозащитѣ.

Наружная дверь отворилась и потомъ снова захлопнулась. На лѣстницѣ послышались шаги служанки. Она миновала первый и второй этажи.

— Она идетъ сюда, подумалъ Редвудъ и, внѣ себя отъ страха, выбѣжалъ на лѣстницу, чтобы встрѣтить тамъ служанку.

— Письмо мистеру Ридделю, сказала она: — господинъ, принесшій его, надѣется, что мистеру Ридделю лучше.

— Да, ему лучше, благодарствуйте, но онъ спитъ, отвѣчалъ Редвудъ глухимъ голосомъ: — я отдамъ ему письмо, когда онъ проснется. Онъ хочетъ сегодня вечеромъ выйти. Отвѣта ждутъ?

— Нѣтъ, сэръ, господинъ не ждетъ отвѣта, но сказалъ, что мистеръ Риддель долженъ непремѣнно, если только можетъ, придти къ нему завтра.

— Хорошо, я ему скажу, произнесъ Редвудъ, кивая головой, и служанка сбѣжала внизъ по лѣстницѣ, ничего не подозрѣвая.

Прошло нѣсколько минутъ, пока Редвудъ не пришелъ въ себя отъ испуга. Письмо было отъ содержателей частной конторы сыщиковъ, и они выражали надежду, что Риддель будетъ въ состояніи начать свои занятія съ будущей недѣли, такъ какъ они завалены работой. При чтеніи этого письма, въ головѣ Редвуда блеснула мысль, что не слѣдовало давать поводъ публикѣ заподозривать въ смерти сыщика насиліе. Онъ былъ боленъ, и это знали всѣ, а докторъ Таборъ изъ Кросбриджа могъ засвидѣтельствовать, что его болѣзнь происходила отъ ужаснаго несчастья на желѣзной дорогѣ. Не зная, что Риддель жилъ въ домѣ доктора подъ именемъ Джонсона, онъ оторвалъ чистую страницу отъ письма и написалъ на ней: «Пошлите за докторомъ Джозефомъ Таборомъ въ Кросбриджъ; онъ докажетъ, что смерть произошла отъ несчастнаго случая». Потомъ онъ положилъ эту записку на грудь умершаго сыщика и, вспомнивъ, что еще не вынулъ изъ его руки сотеннаго банковаго билета, произвелъ эту операцію, при чемъ потребовалась большая сила, чтобъ разогнуть пальцы.

Теперь ему ничего не оставалось, какъ быстро исчезнуть. Онъ хотѣлъ-было привести комнату въ порядокъ, но у него не хватило мужества оставаться тутъ лишнюю минуту. Онъ тихонько спустился по лѣстницѣ и вышелъ на улицу, никѣмъ не замѣченный. Служанка приготовляла въ кухнѣ воскресный обѣдъ, и стукъ посуды заглушалъ его шаги. Очутившись на чистомъ воздухѣ, онъ завернулъ въ первый переулокъ и, черезъ нѣсколько минутъ скорой ходьбы, былъ внѣ опасности. Но вдругъ онъ остановился, словно забылъ что-то. Зачѣмъ онъ не заперъ двери Ната Риддела? Еслибъ онъ это сдѣлалъ, смерть сыщика могла остаться никому невѣдомой недѣли двѣ. Выдавая себя за путешествующаго негоціанта, Риддель такъ часто уѣзжалъ на нѣсколько дней, никого не предувѣдомляя, что хозяйка, найдя его комнату запертой, подумала бы, что онъ, по обыкновенію, уѣхалъ, и никому не вошло бы въ голову выломать дверь, пока запахъ гніющаго трупа не распространился бы въ домѣ сквозь замочную щель. Однако, теперь было поздно возвращаться. Ни-за какія деньги онъ теперь не согласился бы войти снова въ эту комнату. Потому онъ продолжалъ свой путь, недоумѣвая, когда обнаружится смерть сыщика: въ этотъ день или на слѣдующій?

Что ему дѣлать теперь, внезапно разбогатѣвъ? Не уѣхать ли ему прямо въ Америку, предоставивъ Форстеру заботиться о себѣ, или исполнять по прежнему роль капитана Фильда? Онъ нѣсколько разъ рѣшался на то и на другое, наконецъ, успокоившись немного, трезво обдумалъ свое положеніе. Осмотрѣвшись по сторонамъ, онъ нашелъ, что машинально дошелъ до Юстонъ-Сквэра, и, войдя въ отель, находящійся противъ станціи желѣзной дороги, онъ взялъ отдѣльную комнату и заказалъ себѣ завтракъ. Пока ему жарили баранью котлету, онъ сѣлъ къ камину и дрожащими руками пересчиталъ билеты, которые онъ второпяхъ засунулъ въ боковой карманъ.

Всѣ они были настоящіе, и страхъ, чтобъ нѣкоторые не оказались фальшивыми, мгновенно исчезъ. Если же у сыщика были записаны нумера, то этотъ списокъ сгорѣлъ съ другими бумагами. Эти деньги были теперь его, Редвуда, и, имѣя около 3,000 ф. ст., онъ могъ начать новую жизнь. Чего-же ему было еще надѣяться отъ Форстера? Къ чему было оставаться долѣе въ Англіи и подвергаться страшному риску? Въ послѣдніе дни онъ чувствовалъ, что мостовая Лондона жгла ему подошвы; что-же будетъ онъ ощущать теперь, опасаясь каждую минуту, что его арестуютъ по обвиненію въ убійствѣ? Джасперъ могъ отправиться на квартиру Ридделя съ цѣлью взглянуть на письмо Форстера, и, увидѣвъ сыщика мертвымъ, онъ всего вѣроятнѣе заподозритъ въ Редвудѣ убійцу. Эта послѣдняя мысль убѣдила его въ необходимости немедленнаго бѣгства. Въ пять часовъ отходилъ поѣздъ въ Ливерпуль, и Гарри Редвудъ помѣстился въ вагонѣ перваго класса.

— Каждый за себя, думалъ онъ, когда поѣздъ тронулся и Лондонъ сталъ исчезать изъ вида: — пусть Форстеръ устраиваетъ свои дѣла, какъ знаетъ, безъ моей помощи

XX.

Маргариту перевели въ первое отдѣленіе больницы доктора Биллинга, гдѣ находились болѣе спокойные паціенты. Тутъ было гораздо чище, чѣмъ въ третьемъ отдѣленіи, гдѣ она провела первые три дня; комнаты были лучше меблированы и садъ обширнѣе. Но все-же жизнь ея была самая несчастная, и она чувствовала, что общество сумасшедшихъ въ концѣ-концовъ сведетъ ее съ ума.

Однажды, въ воскресенье вечеромъ, Джемима вошла къ ней въ комнату и объявила, что на слѣдующее утро она выйдетъ изъ больницы.

— Вы очень счастливы, что такъ скоро освобождаетесь отсюда, прибавила она: — и я, на вашемъ мѣстѣ, постаралась бы никогда сюда не возвращаться.

— А это вѣрно, что я завтра уѣзжаю? спросила Маргарита, вспыхнувъ.

Докторъ Спротль объявилъ наканунѣ, что необходимо ей полечиться еще недѣли двѣ холодными душами.

— Мы васъ снова отвеземъ къ вашему мужу, и я надѣюсь, что вы не сдѣлаете тамъ скандала, какъ въ прошлый разъ, сказала со смѣхомъ Джемима: — теперь уже шесть часовъ. Черезъ минуту будетъ звонокъ къ чаю.

Маргарита сошла внизъ и, въ ожиданіи чая, пошла погулять въ садъ, чтобъ собраться съ мыслями. Злоба ея на Филиппа только увеличилась во время этого заключенія, но послѣ долгихъ размышленій она убѣдилась, что въ своемъ безпомощномъ положеніи должна принять всѣ его предложенія, какъ единственное средство войти въ сношеніе съ родителями. Она только боялась, что не съумѣетъ съиграть роль въ присутствіи Филиппа, такъ ненавидѣла она всякую ложь. Къ тому же, смерть казалась ей милѣе унизительнаго отказа отъ своихъ законныхъ правъ. Еслибъ докторъ Спротль видѣлъ, какъ она теперь ломала себѣ руки въ отчаяніи, онъ непремѣнно прописалъ бы ей продолжительную ванну, но, по счастью, было темно и ея никто не замѣтилъ во мракѣ. Когда раздался звонокъ къ чаю, она подождала съ минуту и, немного успокоившись, пошла въ столовую съ спокойнымъ лицомъ.

Чай въ первомъ отдѣленіи лечебницы доктора Биллинга представлялъ такъ мало удовольствія для больныхъ, что они торопились какъ можно скорѣе съ нимъ покончить. Въ небольшой комнатѣ съ плетенными стульями и однимъ маленькимъ фортепьяно сидѣло за круглымъ столомъ около шести грустныхъ женщинъ. Передъ каждой изъ нихъ стояла чашка и тарелка съ хлѣбомъ и масломъ; этимъ путемъ избѣгалась неизбѣжная, по мнѣнію властей, драка, еслибъ хлѣбъ и масло отпускались на всѣхъ вмѣстѣ. Во главѣ стола сидѣла мистрисъ Покрамъ и разливала изъ большого чайника чай, уже подбѣленный молокомъ и подслащенный сахаромъ. Такъ какъ не считали нужнымъ держать чайникъ на конфоркѣ, то больныя получали свой сѣроватый напитокъ почти холоднымъ. Кромѣ того, передъ мистрисъ Покрамъ стоялъ горшокъ съ желе, и она раздавала по ложкѣ каждой изъ паціентокъ, желавшихъ воспользоваться этимъ лакомствомъ. Она ни за что не повѣрила бы всего горшка никому изъ больныхъ, хотя всѣ жилицы этого отдѣленія были благоразумны и умѣли вести себя прилично. Нѣкоторыя изъ нихъ только питали странныя, но безвредныя иллюзіи, а другія находились совершенно въ здравомъ умѣ въ промежуткахъ между припадками, а потому всѣ сознавали, какъ оскорбительно обращались съ ними грубыя, капризныя служанки, отъ которыхъ онѣ вполнѣ зависѣли, такъ какъ самъ докторъ Биллингъ, кромѣ ежедневныхъ посѣщеній больныхъ, нисколько о нихъ не заботился. Мистрисъ Покрамъ или Бриджетъ, какъ ее обыкновенно называли, была старшая смотрительница и любила бранью и криками поддерживать свое достоинство. Не столь жестокая, какъ Джемима Гарисъ, она, съ другой стороны, не отличалась ея добродушіемъ въ хорошія минуты и была хитра и мстительна. Она оскорбляла своихъ паціентокъ обидными сарказмами и, надѣвая на нихъ смирительную куртку, съ дьявольскимъ злорадствомъ держала ихъ за волосы. Напротивъ, она обращалась очень любезно съ паціентками, родственники которыхъ, по ея собственнымъ словамъ, «умасливали ее», и даже позволяла имъ мучить и сердить болѣе скромныхъ больныхъ. Если послѣднія жаловались, то она восклицала съ сердцемъ:

— Ваши родственники не платятъ мнѣ за хорошее обхожденіе съ вами. Если же имъ, по скупости, все равно, какъ съ вами обращаются, то это ихъ дѣло, а не мое.

Не успѣла Маргарита сѣсть за столъ, какъ мистрисъ Покрамъ напустилась на нее, крича изо всей силы, чтобъ она ѣла поскорѣе и опрятнѣе. Тотъ же самый выговоръ она уже сдѣлала ей въ этотъ день за обѣдомъ. Маргарита молча принялась за свой кусокъ хлѣба съ масломъ, но на замѣчаніе о погодѣ со стороны ея сосѣдки, пожилой женщины съ очень приличными манерами, она учтиво отвѣчала. Мистрисъ Покрамъ тотчасъ ее рѣзко остановила, приказавъ держать языкъ за зубами.

— Вамъ довольно времени болтать внѣ стола, прибавила она гнѣвно: — и другія хотятъ также чаю. Я не стану изъ-за васъ тутъ сидѣть цѣлый вечеръ.

— Докторъ Биллингъ не запрещаетъ говорить за столомъ, отвѣчала старуха, воображавшая себя принцессой крови и всегда принимавшая важную осанку.

— Если вы желаете, мистрисъ Алиса, спать сегодня въ смирительной курткѣ, то вы отлично взялись за дѣло, отвѣчала мистрисъ Покралъ: — пожалуйста, не выводите меня изъ терпѣнья.

Въ эту минуту, на противоположномъ концѣ стола, раздался громкій крикъ:

— Бриджетъ, прикажите мистрисъ Люси не толкать меня въ бокъ.

Эти слова были произнесены пожилой женщиной, которая нетерпѣливо обтирала свое платье, облитое сосѣдкой.

Однако, мистрисъ Люси состояла подъ особымъ покровительствомъ Бриджетъ, и потому эта жалоба осталась безъ послѣдствій.

— Вы сами, мистрисъ Джени, пристаете ко всѣмъ, сказала она: — посмотрите, пожалуйста, какъ вы грязны; никогда не можете чисто выпить чая.

— Но я вамъ говорю, что это — вина мистрисъ Люси. Она не должна быть вовсе въ этомъ отдѣленіи, и докторъ непремѣнно перевелъ бы ее отсюда, еслибъ зналъ всю правду.

— Такъ я по вашему лгу? воскликнула Бриджетъ, вспыхнувъ: — повторите ваши слова, и я васъ сегодня же отправлю въ четвертое отдѣленіе, гдѣ васъ завтра окатятъ холодной душью.

— Мистрисъ Люси, дѣйствительно, толкнула ее, вмѣшалась Маргарита, выведенная изъ терпѣнья этой несправедливостью тѣмъ болѣе, что жертва буйнаго нрава Люси была очень слабая, болѣзненная женщина.

— А вамъ кто позволилъ говорить? произнесла громовымъ голосомъ мистрисъ Покрамъ: — очень мнѣ нужны ваши мнѣнія! Люди, бывшіе въ тюрьмѣ, должны вести себя гораздо скромнѣе.

— Кто былъ въ тюрьмѣ? спросила мистрисъ Люси, глаза у которой дико блестѣли, а голосъ былъ грубой, мужской.

— Да вотъ эта почтенная особа, вздумавшая читать мнѣ мораль, воскликнула мистрисъ Покрамъ, указывая пальцемъ на Маргариту: — она — кровожадная, развратная сумасшедшая, и ее давно бы повѣсили, еслибъ на землѣ была справедливость. Чего вы выпучили на меня глаза? Не смѣйте такъ дерзко смотрѣть!

Маргарита едва не упала въ обморокъ отъ стыда; но молодая женщина съ симпатичнымъ лицомъ, сидѣвшая противъ, посовѣтовала ей знакомъ не отвѣчать, и она смолчала, хотя слезы навернулись у нея на глазахъ. Другія паціентки, любопытныя какъ всѣ женщины, наострили уши, надѣясь услышать еще что нибудь, но Бриджетъ уже раскаялась и въ томъ, что она сказала. Ея крутой нравъ постоянно увлекалъ ее къ обнаруженію того или другого обстоятельства изъ жизни паціентокъ, а это было нарушеніемъ правилъ, ибо всѣхъ больныхъ звали только по именамъ, такъ чтобъ никто не зналъ ихъ фамилій и предъидущей исторіи. Чтобъ загладить свою ошибку, Бриджетъ встала, приказавъ Джемимѣ и другимъ служанкамъ убирать посуду. Нѣкоторыя изъ больныхъ еще не окончили чая и должны были въ торопяхъ проглотить свою порцію, а хлѣбъ съ масломъ доѣдать въ углѣ комнаты.

Всѣ паціентки доктора Биллинга были очень болтливы, какъ обыкновенно сумасшедшіе, и, пока служанки пили чай внизу, онѣ забросали Маргариту вопросами объ ея фамиліи, состояніи и положеніи въ свѣтѣ. При этомъ, принцесса крови разсказала ей скороговоркой нескончаемый процессъ, начатый ею съ цѣлью возвратить себѣ англійскій престолъ, на который она имѣла полное право. Молодая женщина, совѣтовавшая ей знакомъ не отвѣчать Бриджетъ, подошла къ Маргаритѣ и, усѣвшись рядомъ съ нею, совершенно разумно объяснила ей, что было потерею времени и словъ спорить съ служанками. Она провела два года въ больницѣ и знала по опыту, что лучшей политикой было терпѣливо все выносить. Докторъ Биллингъ никогда не обращалъ вниманія на жалобы. Служанки дѣлали все, что хотѣли, и она полагала, что имъ даже платили за постоянное раздраженіе паціентокъ, для того чтобъ ихъ родственники, во время своихъ посѣщеній, видѣли бы ихъ почти всегда въ возбужденномъ состояніи. Когда же Маргарита объявила, что она выходитъ изъ больницы на слѣдующее утро, всѣ ея товарки по заключенію окружили ее съ криками удивленія и зависти. Одна только мистрисъ Люси, имѣвшая зубокъ противъ Маргариты, спросила ехидно: не отправляется ли она въ тюрьму?

По возвращеніи служанокъ, паціентки понизили голосъ, и служанки, не обращая на нихъ никакого вниманія, усѣлись передъ каминомъ и начали болтать между собою, точно онѣ находились въ своей комнатѣ. Мало по малу къ нимъ присоединились ихъ товарки изъ другихъ отдѣленій больницы, такъ какъ эта комната была лучшая во всемъ домѣ и въ ней собирались всѣ служанки въ зимніе вечера. Въ будни, одна изъ паціентокъ играла на фортепіано какую-нибудь веселую, плясовую музыку, и служанки со смѣхомъ и криками вертѣлись, танцовали, прыгали до упаду, страшно топая ногами. Все это, вѣроятно, дѣлалось съ цѣлью успокоить нервныхъ больныхъ, для которыхъ главное было спокойствіе. По воскресеньямъ музыка была запрещена, и паціентки, любившія читать, находили въ книгахъ убѣжище отъ скуки. Остальныя же разговаривали шепотомъ, боясь грозныхъ криковъ и брани служанокъ.

Хотя Маргарита теперь уже довольно хорошо знала обычаи, царившіе въ лечебницѣ доктора Биллинга, она была очень удивлена, что Джемима и ея товарки разговаривали о своихъ частныхъ дѣлахъ и о прошедшей жизни паціентокъ, не обращая на послѣднихъ никакого вниманія, словно онѣ были глухія. Онѣ сидѣли, развалясь передъ каминомъ, грѣли себѣ ноги, зѣвали и разсказывали другъ другу со смѣхомъ о продѣлкахъ нѣкоторыхъ больныхъ, о воровствѣ экономки и кухарки, разбавлявшихъ пиво водою и выдававшихъ имъ сахаръ въ меньшемъ количествѣ, чѣмъ слѣдовало. Онѣ не называли доктора Биллинга иначе, какъ старикомъ, а его жену гадкой, скупой кошкой. Мало по малу онѣ раздѣлились на двѣ партіи и подняли ужасный споръ изъ-за трехъ шиллинговъ, данныхъ мужемъ одной паціентки не той служанкѣ, которая дѣйствительно ухаживала за его женой и которой, вѣроятно, онъ предназначалъ эти деньги. Около получаса эти женщины ругались самыми неприличными словами, причемъ съ одной стороны было четыре, а съ другой пять, и спокойствіе возстановилось, только благодаря неожиданной дракѣ буйной мистрисъ Люси со смиренной мистрисъ Джэни изъ-за тома «Воскреснаго чтенія».

Эти несчастныя подчивали другъ друга пощечинами, толчками, пинками и, наконецъ, вцѣпившись одна другой въ волосы, упали на полъ. Мистрисъ Люси оказалась наверху и, махая большой головной шпилькой, грозила выколоть глаза Джэни. Опираясь на покровительство Бриджетъ, она была страшилищемъ всего отдѣленія, и по обыкновенію была зачинщицей драки, но и на этотъ разъ всю вину свалили на бѣдную Джэни. Какъ только служанки, бросивъ свою ссору, высвободили ее изъ когтей Люси, плачущую, изнеможенную, окровавленную, онѣ объявили, что ей досталось подѣломъ, зачѣмъ она не отдала Люси книгу, которую та просила. Когда же она протестовала, говоря, что Люси вырвала у нея книгу изъ рукъ, не обратившись къ ней предварительно съ просьбой, то ее вытолкали панками изъ комнаты съ обычными угрозами подвергнуть на слѣдующій день холодной души. Маргарита слышала, какъ несчастная рыдала въ корридорѣ, восклицая, что лучше бы ее сразу убили, чѣмъ постоянно подвергать подобной пыткѣ.

Эта сцена такъ разстроила Маргариту, что она попросила позволенія у Джемамы пойти спать, и та ей дозволила. Пожавъ руки своимъ товаркамъ, которыхъ ей болѣе не суждено было видѣть, Маргарита вышла изъ комнаты, провожаемая завистливыми взглядами. Ей было грустно подумать, что большинство этихъ бѣдныхъ существъ, по всей вѣроятности, проведетъ всю свою жизнь въ сумасшедшемъ домѣ, умирая постепенно отъ отчаянія, униженія и жестокихъ пытокъ.

Раздѣваясь въ своей комнатѣ при свѣтѣ фонаря, Маргарита увидала съ изумленіемъ, что Джемима, послѣдовавшая за нею, вынула изъ шкапа бутылку, налила какой-то жидкости въ стаканъ и, подавая его молодой женщинѣ, попросила выпить. Маргарита думала, что это лекарство, и, придерживаясь своей новой системы слѣпого повиновенія, поднесла стаканъ къ губамъ. Но это оказался напитокъ изъ водки, мяты и сахара.

— Это я васъ угощаю на прощанье, сказала Джемима, видя удивленіе Маргариты: — намъ лучше разстаться друзьями, и я надѣюсь, что, помня, какъ трудно мнѣ было ухаживать за вами въ первую ночь, вы выпросите мнѣ золотой у вашего мужа.

— Я никогда не пью водки, благодарю васъ, сказала Маргарита, ставя стаканъ на столъ, и видя, что Джемима была въ мирномъ настроеніи, она прибавила спокойно: — но скажите пожалуйста, зачѣмъ вы меня тогда такъ избили?

— Я васъ избила, сударыня? Что съ вами? воскликнула Джемима съ хладнокровіемъ невинности.

— Неужели вы хотите меня увѣрить, что я во снѣ видѣла побои, которые вы мнѣ безжалостно нанесли?

— Конечно, вы видѣли это во снѣ. Вы были цѣлыя сутки въ безпамятствѣ, и вамъ казалось, Богъ знаетъ, что. Я васъ избила? Да помилуйте, я не подняла бы пальца на такую даму, какъ вы, сколько бы мнѣ ни обѣщали за это денегъ.

— Вы — странная дѣвушка, отвѣчала Маргарита, изумленная подобной ложью, но находя, что излишне продолжать споръ: — къ сожалѣнію, я не могу вамъ обѣщать золотого, потому что я не стану просить денегъ у моего мужа.

— А я была бы вамъ очень благодарна, хоть за бездѣлицу. Старый Биллингъ намъ ужасно мало платитъ. Можетъ быть, у васъ есть свои деньги. Въ тюрьмѣ намъ выдали узелъ съ вашими вещами, въ которыхъ, говорятъ, заключаются драгоцѣнности.

— Это — пустыя вещи; но, когда меня привезли сюда, я имѣла на лѣвой рукѣ два кольца; если докторъ Биллингъ мнѣ ихъ возвратитъ, то я вамъ дамъ одно изъ нихъ. Оно стоитъ дороже золотого.

— Да, сдѣлайте это, добрая госпожа, воскликнула съ жаромъ Джемима: — вы можете сунуть мнѣ въ руку кольцо, сидя въ кэбѣ, такъ что Бриджетъ ничего не увидитъ. Иначе, она со мною подерется.

— Хорошо, но помните, что это не вознагражденіе за ваши услуги, потому что я очень недовольна вами, сказала серьёзно Маргарита: — вы должны принять мой подарокъ, какъ залогъ надежды, что вы будете съ другими поступать лучше, чѣмъ со мною.

— Я надѣюсь, что, выйдя отсюда, вы будете обо мнѣ лучшаго мнѣнія, промолвила Джемима грустнымъ тономъ, но, какъ только Маргарита отвернулась, она высунула ей языкъ и залпомъ выпила стаканъ водки, говоря, что дѣлаетъ это только для здоровья.

На слѣдующее утро, послѣ завтрака, поданнаго Маргаритѣ въ ея комнатѣ, докторъ Биллингъ зашелъ къ ней и объявилъ, что она тотчасъ уѣзжаетъ. Онъ полагалъ, что она ничего объ этомъ не знала, и, учтиво поклонившись, спросилъ мягкимъ тономъ: чувствуетъ ли она, что пребываніе въ его больницѣ принесло ей пользу? Несмотря на безпокойство о своей будущности, она не могла не улыбнуться. Маргарита, съ ея маленькой граціозной фигурой и большими черными глазами, была именно такой женщиной, какую тяжелые люди въ родѣ Биллинга всего болѣе цѣнятъ. Поэтому, любезно оскаливъ зубы, онъ промолвилъ, что очень радъ видѣть ее въ такомъ цвѣтущемъ положеніи и что онъ и его другъ, докторъ Спротль, будутъ всегда съ удовольствіемъ вспоминать о ней. Онъ еще не окончилъ своей любезной рѣчи, когда служанка объявила, что карета пріѣхала, и Биллингъ, предложивъ Маргаритѣ руку, проводилъ ее до улицы черезъ свою частную квартиру, которая, какъ уже сказано выше, нисколько не походила на остальную часть дома.

Прежде, чѣмъ разстаться съ докторомъ, Маргарита спросила у него свои кольца и, получивъ ихъ, тайно передала одно Джемимѣ по уговору. Это обстоятельство такъ развеселило служанку, что она болтала всю дорогу, повторяя безконечное число разъ, что теперь навѣрное мистрисъ Фильдъ будетъ хорошо обращаться съ мужемъ и болѣе не попадетъ въ больницу. Бриджетъ, не получивъ никакого подарка, говорила менѣе, но была очень любезна, ожидая вознагражденія въ Сого. Маргарита упорно молчала; сердце ея тревожно билось, когда кэбъ остановился передъ домомъ, изъ котораго ее насильно вынесли скованною двѣ недѣли передъ тѣмъ.

Бетси Дормеръ отворила дверь, и за нею показался Эдуардъ Джасперъ, котораго Маргарита никогда прежде не видала. Ее тотчасъ провели въ комнату, гдѣ она видѣла Филиппа, и оставили одну. Она по прежнему подошла къ окну. Стекла, которыя она разбила, оставались невставленными и осколки валялись на коврѣ; это доказывало, что въ комнатѣ никто не жилъ. Черезъ четверть часа, кэбъ отъѣхалъ отъ дома. Бриджетъ и Джемима сидѣли въ немъ. Прошло еще двѣ минуты, и Эдуардъ Джасперъ вошелъ въ комнату.

Было что-то странное въ его лицѣ; оно казалось въ одно и тоже время испуганнымъ и рѣшительнымъ. Маргарита вздрогнула.

— Вы ничего не сдыхали о капитанѣ Фильдѣ, сударыня? спросилъ онъ, пристально смотря на нее.

— Нѣтъ.

— Имѣли вы какое-нибудь извѣстіе отъ полковника Форстера?

— Развѣ эти женщины не сказали вамъ, что меня привезли изъ больницы и что я никого не видала?

— Да, сударыня. Не угодно ли вамъ здѣсь подождать? Я полагаю, что полковникъ Форстеръ сейчасъ пріѣдетъ.

Произнеся эти слова, Джасперъ вышелъ изъ комнаты, блѣдный какъ полотно и прежде, чѣмъ Маргарита успѣла ему задать хоть одинъ вопросъ.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

I.

Эдуардъ Джасперъ имѣлъ полное право безпокоиться. Въ продолженіи сутокъ онъ не видалъ капитана Фильда, не зналъ, что сдѣлалось съ Натомъ Ридделемъ, и не получалъ инструкцій отъ полковника Форстера. Одинъ въ домѣ съ Маргаритой и Бетси Дормеръ, онъ неожиданно увидалъ себя въ самомъ странномъ и отвѣтственномъ положеніи.

Наканунѣ ночью, онъ до поздняго часа ждалъ возвращенія капитана Фильда и, наконецъ, легъ спать въ твердой увѣренности, что капитанъ явится на слѣдующее утро съ Маргаритою. Но теперь Маргарита пріѣхала съ двумя служанками, и онъ понялъ, что дѣло неладно. Онъ отпустилъ служанокъ, которымъ было приказано немедленно вернуться въ больницу, но въ головѣ его блеснула мысль, что капитанъ Фильдъ, вѣроятно, измѣнилъ Форстеру и бѣжалъ.

Это подозрѣніе убѣдило преданнаго Джаспера, что ему необходимо дѣйствовать, не теряя ни минуты. Скрылся ли одинъ капитанъ Фильдъ, или вмѣстѣ съ Ридделемъ, во всякомъ случаѣ надо было предупредить тотчасъ Форстера, а для этого онъ долженъ былъ отлучиться часа на полтора. По какой-то случайности, вторая служанка, нанятая Фильдомъ, еще не явилась, и Маргариту приходилось оставить на попеченіи лишь Бетси Дормеръ. Сначала Джасперъ подумалъ, что безопаснѣе всего было запереть ее въ угольномъ чуланѣ, и онъ непремѣнно сдѣлалъ бы это, если бы она выказала хоть малѣйшій признакъ буйства, но она была совершенно тиха, и онъ надѣялся, что Бетси съ него справится.

Поэтому, онъ пошелъ внизъ, чтобы дать этой служанкѣ необходимую инструкцію. Бетси провела ночь на полу, такъ какъ ей не приготовили постели, и волосы ея еще были въ неописанномъ безпорядкѣ. Кромѣ того, Джасперъ очень встревожилъ ее разспросами, куда пошелъ капитанъ Фильдъ и когда вернется. Но еще болѣе привели ее въ ужасъ слова Джаспера о сумасшедшей женѣ капитана Фильда. Влюбленная дѣвушка почувствовала всѣ муки ревности и возненавидѣла Маргариту прежде, чѣмъ ее увидала.

— Выслушайте меня, сказалъ рѣзко Джасперъ, обращаясь къ ней: — дама, находящаяся на верху, совсѣмъ спокойна. Если она позволитъ, то пойдите къ ней и будьте какъ можно учтивѣе. Не мѣшайте ей ходить по всему дому, но если она вздумаетъ выйти на улицу или звать въ окно кого-нибудь, то вы ей не позволяйте скандальничать. Понимаете?

— Да, отвѣчала Бетси, нахмуривъ брови.

— Мнѣ надо на минуту уйти, и вы останетесь съ нею вдвоемъ. Если вы ей дозволите убѣжать, то капитанъ Фильдъ вамъ задастъ.

— Когда вы вернетесь?

— Черезъ десять минутъ. Я только пойду на уголъ купить газету.

— Хорошо, промычала Бетси.

Черезъ минуту Джасперъ уже былъ на улицѣ и, крикнувъ кэбъ, приказалъ ѣхать въ кварталъ Св. Панкратія.

Онъ питалъ еще надежду, хотя очень слабую, что Натъ Риддель не убѣжалъ вмѣстѣ съ Фильдомъ, а что, напротивъ, его болѣзненное состояніе дало смѣлость послѣднему скрыться. Въ глазахъ Джаспера, измѣна этихъ людей Форстеру не представляла ничего удивительнаго, ибо этотъ преданный слуга всегда подозрѣвалъ всѣхъ остальныхъ. Но, какъ большинство необразованныхъ людей, Джасперъ не былъ въ состояніи обнять разомъ всѣхъ опасностей, которыя могли произойти для его любимаго господина отъ бѣгства Фильда, и думалъ только о непріятной необходимости для полковника измѣнить теперь свои планы. Что-же касается остального, то Эдуардъ Джасперъ былъ готовъ отвезти Маргариту куда угодно въ Англіи, или за границу и быть ея тюремщикомъ, пока это будетъ нужно для безопасности Форстера. Онъ не нуждался въ помощи Фильда.

На углу улицы Питерборо кэбъ вдругъ остановился, и возница крикнулъ, что толпа мѣшаетъ ему ѣхать далѣе. Джасперъ очнулся отъ своихъ размышленій и, привставъ, увидалъ, что многочисленная толпа стояла передъ домомъ № 15. Пораженный тревожнымъ предчувствіемъ, онъ выскочилъ изъ экипажа, заплатилъ возницѣ и, поспѣшно подойдя къ толпѣ, спросилъ: что случилось?

— Убійство, отвѣчалъ какой-то работникъ.

— Кто убитъ?

— Жилецъ № 15. Говорятъ, онъ былъ сыщикъ.

— Когда его убили, сегодня?

— Нѣтъ, вчера. Уже послали за коронеромъ, и вскорѣ тѣло перенесутъ въ больницу. Вы найдете всѣ подробности въ газетахъ.

Кровь Джаспера застыла въ жилахъ. Ему нечего было спрашивать: звали-ли убитаго Ридделемъ и подозрѣвали-ли кого въ убійствѣ? Онъ понялъ все, что случилось, и теперь для него было ясно бѣгство Фильда.

Отвернувшись, чтобы скрыть свое волненіе, онъ пошелъ нетвердыми шагами изъ улицы Питерборо, спрашивая себя: что ему дѣлать? Вдругъ мимо него пробѣжалъ газетчикъ; онъ его остановилъ, купилъ газету и, прислонившись къ фонарю, прочелъ длинный столбецъ, озаглавленный:

Убійство близь Кингсъ-Кросса.

«Вчера, вечеромъ, объявлено полиціи о смерти при очень таинственныхъ обстоятельствахъ одного изъ жильцовъ дома № 15, въ улицѣ Питерборо, въ кварталѣ Св. Панкратія. Повидимому, человѣкъ среднихъ лѣтъ, по имени Натаніель Риддель, жилъ въ этомъ домѣ въ продолженіи пятнадцати мѣсяцевъ. Онъ выдавалъ себя за путешествующаго негоціанта, но полицейскій инспекторъ Прайоръ призналъ въ немъ сыщика, прежде служившаго въ Скотландъ-ярдѣ, а потомъ въ частной конторѣ гг. Гехаци. Недѣли три тому назадъ, онъ возвратился изъ путешествія больнымъ и сказалъ хозяйкѣ, что у него лихорадка. До того времени онъ всегда былъ очень трезвый, но въ послѣднее время сталъ часто посылать служанку за водкой, и хозяйка невольно возымѣла подозрѣніе, не спился ли онъ. Въ послѣдній разъ Ридделя видѣли въ субботу вечеромъ, въ семь часовъ, когда онъ далъ денегъ служанкѣ, чтобы купить ему водки; онъ при этомъ замѣтилъ, что, отправляясь къ знакомому но дѣлу, онъ упалъ на лѣстницѣ отъ изнеможенія. Около девяти часовъ къ Ридделю приходилъ какой-то незнакомецъ и оставался у него до одиннадцати. Этотъ посѣтитель былъ высокаго роста, смуглый, съ солдатской выправкой. Служанка его хорошо замѣтила, ибо на слѣдующее утро, въ воскресенье, въ двѣнадцатомъ часу, онъ опять пришелъ. Послѣ полудня, какой-то джентльмэнъ, впослѣдствіи оказавшійся однимъ изъ содержателей частной конторы, гдѣ служилъ Риддель, занесъ записку и просилъ служанку передать бывшему сыщику. Она пошла наверхъ, но на площадкѣ третьяго этажа ее встрѣтилъ незнакомецъ и сказалъ, что Риддель спитъ, а потому не надо безпокоить его. Онъ взялъ письмо и обѣщалъ его передать Ридделю, когда тотъ проснется. Въ какомъ часу незнакомецъ вышелъ изъ дома — неизвѣстно, ибо онъ самъ отворилъ наружную дверь и удалился безъ всякаго шума. Въ три часа, хозяйка мистрисъ Симпсонъ, полагая, что можетъ быть Риддель захочетъ заказать себѣ обѣдъ, послала къ нему въ комнату служанку. Та постучала и не получила отвѣта; это ее очень изумило, такъ какъ ключъ торчалъ въ замкѣ, а жилецъ, уходя, всегда бралъ ключъ съ собою. Она отворила дверь, и ея глазамъ представилось ужасное зрѣлище. Риддель лежалъ на кровати мертвый; его халатъ былъ пропитанъ кровью, а комната находилась въ самомъ неописанномъ безпорядкѣ; очевидно, его конторка и шкапъ были опустошены. На груди покойнаго лежала записка, писанная не его рукой, съ просьбой послать въ Кросбриджъ за докторомъ Таборомъ, который могъ доказать, что смерть его произошла отъ несчастнаго случая. Тотчасъ хозяйка послала за полиціей, и участковый докторъ, мистеръ Эвансъ, осмотрѣвъ тѣло, объявилъ, что жизнь прекратилась въ немъ уже нѣсколько часовъ. По его мнѣнію, онъ былъ убитъ ударомъ тяжелаго орудія, которое оставило свой слѣдъ въ большомъ синякѣ надъ лѣвымъ вискомъ. Около четырехъ часовъ, прибылъ въ домъ № 15 полицейскій инспекторъ Прайоръ и немедленно отправилъ переодѣтаго констабля въ Кросбриджъ за докторомъ Таборомъ, который, явившись въ Лондонъ, призналъ въ умершемъ мистера Джонсона, получившаго поврежденія при недавнемъ несчастномъ случаѣ на желѣзной дорогѣ въ Кросбриджѣ и пролежавшаго недѣлю въ его домѣ. Онъ еще прибавилъ, что Джонсонъ былъ прежде слугою полковника Филиппа Сент-Гюберта Форстера, служившаго нѣкогда въ гвардіи и посѣщавшаго нѣсколько разъ Джонсона во время его болѣзни въ Кросбриджѣ. Полиція очень удивлена этими свѣдѣніями, которыя противорѣчатъ прошедшей жизни Ридделя, насколько она извѣстна инспектору Прайору, его товарищу-сыщику; но, вѣроятно, показаніе полковника Форстера объяснитъ эту странную тайну. Когда эти строки появятся въ печати, полковникъ уже дастъ свое показаніе, но и теперь полиція полагаетъ, что нашла слѣдъ убійцы».

Эдуардъ Джасперъ заскрежеталъ зубами.

— Проклятый злодѣй убилъ Ридделя и ограбилъ его, подумалъ Джасперъ, комкая газету: — Боже мой, что будетъ теперь съ полковникомъ?

Первая мысль его была о Форстерѣ. Хотя онъ не зналъ, насколько его господинъ скомпрометировалъ себя въ сношеніяхъ съ Ридделемъ, но чувствовалъ, что, если полковникъ явится свидѣтелемъ на судъ, всѣ тайны его прежней жизни будутъ обнаружены. Онъ не очень вѣрилъ въ провидѣніе, но былъ убѣжденъ, что полиція всегда съумѣетъ открыть и обнародовать непріятные факты. Послѣднія слова газетной статьи (обыкновенное заключеніе подобныхъ статей) намекали на скорый арестъ Фильда, а несомнѣнно, что онъ разскажетъ тотчасъ всѣ свои сношенія съ Натомъ Ридделемъ и полковникомъ Форстеромъ. Джасперъ болѣзненно застоналъ при мысли, какія черныя тучи носились надъ головою его господина.

Теперь излишне было телеграфировать Форстеру, какъ онъ прежде намѣревался. По всей вѣроятности, полковникъ былъ уже теперь въ Лондонѣ, по вызову полиціи. Долгъ Джаспера повелѣвалъ ему вернуться въ Сого, гдѣ ему слѣдовало ждать новыхъ приказаній насчетъ Маргариты. Только-что пробило часъ, и онъ отлучался изъ дома не болѣе трехъ четвертей часа.

Онъ взялъ кэбъ и поѣхала въ улицу Б**.

— Эй, Джасперъ! послышался голосъ полковника Форстера, когда кэбъ остановился и Джасперъ соскочилъ на тротуаръ.

Полковникъ былъ ужасно блѣденъ, но спокоенъ. Впрочемъ, въ минуты опасности онъ всегда былъ всего спокойнѣе.

— Вотъ уже полчаса, какъ я хожу здѣсь и удивляюсь, куда ты пропалъ, продолжалъ онъ: — развѣ въ домѣ нѣтъ никого, что на мой звонокъ мнѣ не отворили дверей?

— Мистрисъ Фильдъ здѣсь, сэръ, съ одной служанкой, отвѣчалъ Джасперъ поспѣшно: — о, сэръ, какая исторія! Вы были въ полиціи?

— Да, меня уже допрашивали. Не бойся, все обойдется. Заплати за кэбъ и отвори мнѣ дверь.

Джасперъ бросилъ возницѣ шиллингъ и, привыкнувъ повиноваться Филиппу безпрекословно, дрожащими руками отперъ дверь своимъ ключемъ. Форстеръ вошелъ первый; Джасперъ послѣдовалъ за нимъ и съ перваго взгляда понялъ, что тутъ случилось нѣчто особенное. Дверь нижней комнаты была настежь отворена, и Бетси тамъ не было. Онъ крикнулъ ее по имени, но никто не отвѣчалъ. Онъ побѣжалъ на верхъ въ гостиную, но и тамъ никого не было. Онъ бросился въ верхній этажъ, но и тамъ все было пусто. Слѣдъ Маргариты простылъ. Она и Бетси Дормеръ убѣжали.

— Боже мой! Сэръ! Новое несчастье! промолвилъ съ ужасомъ Джасперъ, возвратясь къ Форстеру, который его ждалъ внизу: — онѣ обѣ исчезли.

— Зачѣмъ ты оставилъ мистрисъ Фильдъ съ одной служанкой? спросилъ Филиппъ съ убійственнымъ спокойствіемъ, хотя его блѣдныя губы лихорадочно дрожали.

— Что мнѣ было дѣлать, сэръ? промолвилъ Джасперъ съ отчаяніемъ и объяснилъ, въ какомъ критическомъ положеніи онъ находился.

— Все — противъ меня, сказалъ Форстеръ, нахмуривъ брови и какъ бы разсуждая самъ съ собою: — это убійство повлечетъ за собою слѣдствіе и гласный судъ. Славно я попался!

— Что вы будете теперь дѣлать, сэръ? спросилъ съ безпокойствомъ Джасперъ: — не лучше ли вамъ уѣхать изъ Англіи? Время все сгладитъ.

— Мнѣ уѣхать? воскликнулъ Форстеръ, очнувшись отъ своихъ тяжелыхъ думъ: — нѣтъ! Я отправлюсь въ Фердэль. Мнѣ все равно, тамъ-ли встрѣтить грозу или въ другомъ мѣстѣ. Къ тому же, никакая игра не потеряна до ея окончанія.

— Прикажете мнѣ ѣхать съ вами, сэръ? Или остаться и разыскать эту женщину?

— Нѣтъ, оставь ее. Пусть она дѣлаетъ, что хочетъ. Теперь мнѣ все равно. Ты лучше самъ спрячься гдѣ-нибудь на время. Полиція нашла письмо, которое я писалъ Ридделю; она можетъ явиться сюда и, найдя тебя, подвергнетъ непріятному допросу.

— Дайте мнѣ случай быть вамъ полезнымъ, сэръ, произнесъ Джасперъ, внѣ себя отъ безпокойства за Филиппа, который особливо пугалъ его своей ужасной безпомощностью.

— Я тебѣ напишу, если буду нуждаться въ твоихъ услугахъ, отвѣчалъ Форстеръ разсѣянно и, поникнувъ головой, пошелъ къ двери, но на порогѣ онъ остановился и прибавилъ: — прощай, Джасперъ. Мнѣ не слѣдовало впутывать тебя въ эту исторію. Ты видишь: кривая дорога не ведетъ къ добру.

И онъ тихо удалялся.

II.

Этотъ ударъ разразился надъ головой Форстера въ ту самую минуту, когда онъ наслаждался спокойнымъ блаженствомъ. Онъ провелъ цѣлую недѣлю совершенно мирно съ Розой, строя воздушные замки объ ихъ медовомъ мѣсяцѣ. Наканунѣ, въ воскресенье, онъ пошелъ съ ней въ фердэльскую церковь и, по ея просьбѣ, пріобщился. Мало по малу, онъ пришелъ къ тому убѣжденію, что, удаляя Маргариту съ пути Розы, онъ поступалъ справедливо, въ виду пламенной любви послѣдней. Давъ себѣ слово никогда болѣе не грѣшить, если только ему удастся это послѣднее грѣшное дѣло, онъ пытался войти въ сдѣлку съ небомъ; но теперь его грѣхъ обрушился на его голову, и, казалось, не было того униженія и позора, которые бы не ожидали его.

Все горе заключалось въ томъ, что онъ не могъ сочинить такихъ причинъ, которыя оправдали бы его въ глазахъ другихъ такъ же побѣдоносно, какъ въ его собственныхъ.

— Я долженъ во всемъ сознаться мистеру Грэаму, пробормоталъ Филиппъ сквозь зубы, удаляясь изъ Сого, и эта мужественная рѣшимость воскресила въ немъ надежды.

Быть можетъ, мистеръ Грэамъ проститъ его во имя его любви къ Розѣ и поможетъ затушить скандалъ, насколько это было возможно. Онъ думалъ теперь о Розѣ съ тѣмъ ненасытнымъ стремленіемъ къ свѣту, которое ощущаетъ человѣкъ, погружающійся все болѣе и болѣе въ мракъ. Поцѣлуй, который она подарила ему въ это утро, жегъ ему щеку. Бѣдное дитя, какъ она перенесетъ потерю и безчестье ея незапятнаннаго героя! Однако, въ концѣ-концовъ, почему ему было не жениться на ней, если онъ можетъ доказать отцу, что не былъ законнымъ мужемъ Маргариты? Міръ великъ, и если ему нельзя будетъ жить въ Англіи, то онъ всегда найдетъ уголокъ, который пріютитъ его съ Розою.

Но тутъ цѣлый рядъ страшныхъ призраковъ возсталъ передъ нимъ: Майкль Кристи, Франкъ, Готорны, докторъ Таборъ и особливо Маргарита. Всѣ эти враги станутъ его преслѣдовать. Особливо Маргарита, находясь теперь на свободѣ, будетъ къ нему безжалостна. Куда она отправится, какъ ему отомститъ? Вдругъ ему вошла въ голову страшная мысль, что она можетъ поѣхать въ Фердэль и передъ Розой обвинить его во всѣхъ сдѣланныхъ имъ низостяхъ.

Опасеніе подобной ужасной исторіи придало ему храбрости. Онъ оглянулся; инстинктивно, онъ шелъ по направленію къ желѣзной дорогѣ, и вокзалъ былъ въ двухъ шагахъ. Онъ вошелъ на галлерею; но первое лицо, попавшееся ему на встрѣчу, былъ докторъ Таборъ, также дожидавшійся поѣзда. Онъ былъ не одинъ. Рядомъ съ нимъ находился старикъ въ круглой шляпѣ съ широкими полями — Исаакъ Готорнъ. Они замѣтили Форстера прежде, чѣмъ онъ ихъ увидалъ, и прямо подошли къ нему. Онъ не могъ спрятаться. Они учтиво заговорили съ нимъ, но лица ихъ были очень серьёзны, и въ ихъ обращеніи обнаруживалась холодная сдержанность.

Въ виду замѣтнаго смущенія полковника, докторъ Таборъ объяснилъ, что его тестя вызвали изъ Кросбриджа для общаго отождествленія Ната Ридделя;и что на слѣдующее утро они будутъ присутствовать при слѣдствіи коронера, который также выразилъ желаніе допросить мистрисъ Таборъ. Такъ какъ Форстеръ уже видѣлъ доктора Табора въ улицѣ Питерборо, то разговоръ объ убійствѣ завязался совершенно естественно.

— Я опять былъ на квартирѣ несчастнаго, продолжалъ докторъ: — чтобъ узнать, не открылись ли новые факты? Полиція убѣждена, что онъ убитъ.

— А вы раздѣляете это мнѣніе? спросилъ Филиппъ.

— Совершенная кража дѣлаетъ правдоподобнымъ убійство, но одного синяка надъ лѣвымъ вискомъ недостаточно, чтобъ убѣдиться въ этомъ. Меня всего болѣе удивляетъ, что убійца оставилъ записку съ просьбою послать за мною. Какъ могъ онъ знать, что Джонсонъ или Риддель жилъ и лечился у меня?

— Вѣроятно, онъ слыхалъ, какъ несчастный говорилъ съ благодарностью о вашихъ попеченіяхъ.

— Такъ они, значитъ, были закадычные друзья, потому что Джонсонъ скрылъ свой несчастный случай даже отъ гг. Гехаци, его хозяевъ. Я только-что ихъ видѣлъ, и они никогда не слыхали, что онъ былъ въ числѣ жертвъ кросбриджскаго столкновенія. Онъ увѣрялъ ихъ, что въ то самое время, когда лежалъ больной въ моемъ домѣ, онъ наводилъ какія-то справки на сѣверѣ для одного джентльмэна изъ Толминстера.

— А полиція знаетъ имя этого джентльмэна?

— Да, это — мистеръ Кристи, пасторъ толминстерской тюрьмы. Онъ уже вызванъ и дастъ завтра свое показаніе.

Филиппъ ничего не отвѣчалъ. Въ эту минуту на галлереѣ показался газетчикъ и приклеилъ на столбѣ объявленіе о содержаніи одной изъ вечернихъ газетъ. Между прочимъ, крупными буквами было напечатано: «Убійство въ кварталѣ св. Панкратія. Дальнѣйшія подробности». Докторъ Таборъ тотчасъ побѣжалъ къ столику съ газетами, чтобы купить номеръ, и Филиппъ остался вдвоемъ съ мистеромъ Готорномъ.

— Другъ, сказалъ старый квакеръ, дотолѣ не произнесшій ни слова: — тебя, вѣрно, очень огорчило извѣстіе о смерти твоего слуги?

— Да, я очень сожалѣю его, отвѣчалъ Филиппъ.

— Имѣешь ты противъ кого-нибудь подозрѣнія?

— Нѣтъ, я не желаю подозрѣвать кого бы то ни было, чтобы не оскорбить невиннаго.

— Это хорошо сказано, промолвилъ квакеръ и послѣ минутнаго молчанія прибавилъ: — могу я задать тебѣ одинъ вопросъ? Какимъ образомъ у твоего слуги было два имени?

— Настоящее его имя было Джонсонъ, но, поступивъ въ полицію, онъ принялъ имя Ридделя, отвѣчалъ уклончиво Форстеръ: — противъ сыщиковъ существуютъ общественные предразсудки, и, вѣроятно, онъ не желалъ, чтобъ его друзья знали, чѣмъ онъ наживаетъ себѣ кусокъ хлѣба.

— Ты зналъ, что онъ былъ сыщикъ?

— Да, но я скрылъ этотъ фактъ отъ васъ по его просьбѣ.

— Его ремесло до насъ не касалось, другъ. Но зачѣмъ онъ солгалъ своимъ хозяевамъ, говоря, что онъ путешествовалъ на сѣверѣ, когда въ сущности лежалъ больной у насъ въ домѣ? Онъ, повидимому, пилъ; можетъ быть, Господь помрачилъ его умъ, и онъ самъ не вѣдалъ, что творилъ. Не думаешь ли ты теперь, что онъ похитилъ картину, которая пропала у насъ во время его пребыванія въ домѣ?

— Зачѣмъ вы это спрашиваете? промолвилъ Филиппъ и пристально посмотрѣлъ на квакера, но старикъ смотрѣлъ на него спокойно, безъ малѣйшей хитрости.

— Я не обвиняю Джонсона въ преднамѣренной кражѣ, продолжалъ онъ: — но если предположить, что его умъ помутился, а это доказывается его ложью, то, можетъ быть, онъ взялъ и картину, находясь подъ вліяніемъ какой-нибудь иллюзіи. Можетъ быть, онъ былъ лунатикъ. Это предположеніе все объясняло бы, потому что я никогда не вѣрилъ въ виновность нашей служанки Руѳи, хотя всѣ ее обвиняли въ этомъ. Я теперь увѣренъ, что несчастный, котораго Господь призвалъ къ себѣ, былъ безсознательнымъ орудіемъ исчезновенія картины. Но ты, другъ, поправь меня, если я ошибаюсь.

При этихъ словахъ квакера, Филиппъ ощутилъ странное желаніе признаться ему во всемъ. Трудно было ему найти болѣе снисходительнаго человѣка, передъ которымъ онъ могъ вылить свою душу. На губахъ у него уже дрожали слова: «Мистеръ Готорнъ, я похитилъ вашу дочь; выслушайте меня до конца и потомъ судите!» Но въ эту минуту подошелъ къ нимъ докторъ Таборъ съ билетами. Счастливый случай прошелъ; зять Маргариты былъ человѣкъ холодный, практическій, вовсе не пригодный слушатель для подобной исповѣди.

Черезъ нѣсколько мгновеній они сидѣли въ вагонѣ, и Филиппъ былъ очень доволенъ, что присутствіе двухъ постороннихъ пассажировъ положило конецъ откровенной бесѣдѣ. Когда поѣздъ тронулся, Филиппъ уткнулся въ уголъ, повидимому, погруженный въ чтеніе газеты, которую ему одолжилъ докторъ Таборъ. Онъ теперь размышлялъ, что лучше пусть мистеръ Грэамъ разскажетъ его исторію Готорнамъ. Къ чему было два раза исповѣдываться? Ему страшно было подумать, что и однажды придется сознать себя лжецомъ передъ человѣкомъ, который его такъ уважалъ. Онъ взглянулъ на скромныя, обыденныя фигуры квакера и доктора, и злоба, презрѣніе наполнили его сердце. Нѣтъ, во всемъ была виновата Маргарита, и если она имѣла орудіе противъ него, то и онъ могъ уничтожить ее, доведя до суда. Черпая мужество въ отчаянной крайности своего положенія, онъ сталъ теперь пересчитывать своихъ союзниковъ по силѣ обстоятельствъ. Майкль Кристи долженъ былъ желать мирнаго окончанія этой исторіи изъ любви къ брату, Грэамъ изъ любви къ Розѣ, Готорны изъ опасенія скандала для Маргариты. Впрочемъ, еще не было извѣстно, обратится ли она къ ихъ помощи. Наконецъ, Гарри Редвудъ могъ избѣгнуть когтей полиціи, и тогда обстоятельства смерти Ната Ридделя останутся навѣки невѣдомыми.

Поѣздъ летѣлъ быстро, и наступившіе сумерки дозволили Филиппу закрыть глаза, словно онъ спалъ. Квакеръ и его зять говорили о чемъ-то въ полголоса, читая какое-то объявленіе въ газетѣ. До ушей Филиппа долетали слова: «Контора», «Америка», «Отвѣть адресовать», но онъ не могъ понять, о чемъ они бесѣдовали. Вскорѣ поѣздъ остановился въ Блакбриджѣ.

— Мы здѣсь выйдемъ, сказалъ громко докторъ Таборъ: — но не приглашаемъ васъ въ Кросбриджъ, полковникъ Форстеръ, ибо намъ нечѣмъ васъ достойно угостить.

— Благодарствуйте, я долженъ вернуться въ Толминстеръ, отвѣчалъ Филиппъ: — пожалуйста, поклонитесь отъ меня мистрисъ Таборъ.

— А я забылъ еще поблагодарить васъ за красивую корзинку для фруктовъ, которую вы ей прислали, сказалъ докторъ, выходя изъ вагона: — впрочемъ, она сама васъ завтра поблагодаритъ.

— Я очень сожалѣю, что мистрисъ Таборъ должна безпокоиться и ѣхать въ Лондонъ. Прощайте.

Въ эту минуту кондукторъ захлопнулъ дверцу, и поѣздъ тронулся.

— Прощай, другъ, да хранитъ тебя Господь! раздался на галлереѣ голосъ стараго квакера.

III.

Оставимъ Филиппа Форстера продолжать свой путь въ Фердэль и вернемся къ Майклю Кристи. Онъ рѣдко находилъ время прочесть газеты до вечера, и съ тѣхъ поръ, какъ Нелли и сэръ Вемисъ уѣхали въ Фердэль, ему не отъ кого было услышать за завтракомъ новости. Такимъ образомъ, по обыкновенному теченію обстоятельствъ, онъ не узналъ бы о смерти Ната Ридделя ранѣе вечера. Но эта ужасная вѣсть привела въ отчаяніе двухъ обитателей Толминстера — Франка Кристи, предвидѣвшаго, что убійство Ридделя поведетъ къ разоблаченію ихъ тайны, и мистрисъ Бэли, боявшейся еще худшихъ результатовъ, чѣмъ Франкъ. Прочитавъ, что сыщика убилъ смуглый человѣкъ съ военной выправкой, она тотчасъ поняла, что убійца былъ Фильдъ, и ея возбужденное воображеніе пошло далѣе. Она подумала, что, вѣроятно, онъ убилъ и Маргариту и что оба эти преступленія сдѣланы если не съ участіемъ Форстера, то по его приказанію.

Она предвидѣла, что, когда откроется вся правда, она потеряетъ мѣсто и будетъ навѣки опозорена; быть можетъ, ее арестуютъ, какъ соучастницу, и она попадетъ въ одну изъ тѣхъ келій, надъ которыми теперь повелѣвала. Эта мысль привела ее въ ужасъ.

— О! зачѣмъ я до этого унизилась! воскликнула она съ тяжелымъ стономъ, сидя одна въ своей комнатѣ.

Теперь она вспомнила о Майклѣ Кристи; онъ могъ ее спасти. Она не видала его съ тѣхъ поръ, какъ онъ разспрашивалъ ее о письмѣ Маргариты, ибо все это время она оставалась въ своихъ комнатахъ по нездоровью. Ей слѣдовало пойти къ нему и сказать всю правду прежде, чѣмъ онъ узнаетъ отъ кого-либо другого. Двѣ новыя арестанки поступили въ ея отдѣленіе наканунѣ вечеромъ, и она должна была послѣ церковной службы свести ихъ къ пастору для записи въ книгу. Но она пошла одна. Майкль Кристи сидѣлъ за столомъ и спокойно писалъ. Это спокойствіе удивило смотрительницу; она ожидала найти его въ ужасномъ волненіи послѣ газетныхъ извѣстій.

— Очень радъ васъ видѣть, мистрисъ Бэли, сказалъ онъ довольно холодно: — я надѣюсь, что вы чувствуете себя лучше.

— Читали вы сегодняшнія газеты? спросила она, не отвѣчая на его вопросъ.

— Нѣтъ, отвѣчалъ онъ съ изумленіемъ.

— Прочтите, пожалуйста, прибавила она, подавая ему газету.

Онъ поспѣшно взглянулъ на столбецъ, отмѣченный ногтемъ и, вскочивъ, промолвилъ:

— Что это?

Потомъ онъ молча прочелъ всю статью и, казалось, не понялъ сразу ужаснаго смысла этого извѣстія. Только мало-по-малу лучъ свѣта сталъ озарять окружавшій его мракъ.

— Этотъ несчастный, кажется — тотъ самый сыщикъ, который исполнялъ мое порученіе, сказалъ онъ наконецъ: — но онъ оказывается слугою полковника Форстера. Значитъ, онъ меня обманулъ?

— Да, онъ васъ во всемъ обманулъ, воскликнула мистрисъ Бэли съ отчаяніемъ: — онъ былъ сообщникомъ Форстера, и я по глупости помогала имъ, полагая, что дѣлала это къ лучшему. Вашъ братъ также былъ въ заговорѣ. Мы всѣ хлопотали, чтобъ вывести Маргариту изъ тюрьмы. А потомъ они меня увѣрили, что она добровольно согласилась уѣхать въ Америку.

— Я васъ не понимаю. Въ чемъ состоялъ вашъ заговоръ? Маргариту Фильдъ выпустили изъ тюрьмы по просьбѣ ея мужа и на его поруки.

— Но онъ не былъ ея мужемъ.

— Кто-же онъ?

— Не знаю, какое-то подставное лицо, найденное полковникомъ Форстеромъ.

— И вы это знали?

— Я не думала, что Маргарита попадетъ въ его руки; но теперь я боюсь всего. Я боюсь, что этотъ человѣкъ убилъ сыщика, и даже мои опасенія идутъ далѣе…

— Скажите прямо, чего вы опасаетесь?

— О, не будьте со мною такъ жестоки, мистеръ Кристи! воскликнула смотрительница, опускаясь въ кресло и ломая себѣ руки: — я не могла предвидѣть всего этого; я имѣла добрыя намѣренія. Если съ этой бѣдной женщиной случилось несчастіе, я не виновата. Меня такъ же обманули, какъ ее, и, наконецъ, можетъ быть, мои опасенія несправедливы, и она здрава и невредима.

— Такъ вы подозрѣваете, что рука преступника поднялась и на нее? О! Боже мой! Боже мой!

Мистрисъ Бэли ничего не отвѣчала, а только горько зарыдала. Слезы немного успокоили ее. Самая худшая часть ея исповѣди была уже сдѣлана, и ей стало легче въ надеждѣ на поддержку пастора. Майкль поблѣднѣлъ и едва не упалъ въ обморокъ. Смерть Маргариты и участіе Франка въ ея убійствѣ представлялись теперь ему совершенно ясно во всемъ ихъ ужасѣ.

— Мнѣ надо видѣть брата, промолвилъ онъ едва слышнымъ, хриплымъ голосомъ, и въ этихъ словахъ слышались другія: «мнѣ надо видѣть брата, чтобъ защитить его», ибо любовь къ Франку взяла верхъ, въ эту минуту опасности, надъ всякой злобой къ нему.

Онъ поспѣшно написалъ записку и послалъ ее со сторожемъ въ казармы. Для этого ему надо было выйти въ корридоръ, ибо онъ не хотѣлъ, чтобъ посторонніе видѣли смотрительницу въ слезахъ. Возвратясь въ комнату, онъ сталъ машинально перебирать бумаги. Мистрисъ Бэли тяжело вздыхала и обтирала себѣ глаза. Она предпочла бы этому тягостному молчанію всевозможные вопросы. Но Майкль забылъ, что могъ отъ нея узнать подробности страшной исторіи. Тысячи мыслей наполняли его голову. Мистрисъ же Бэли полагала, что онъ не хотѣлъ говорить съ нею изъ презрѣнія и ненависти. Ея положеніе было нестерпимо, и она попробовала сама продолжать свою исповѣдь. Мало-по-малу она разсказала все: и свое посѣщеніе Кросбриджа, гдѣ она такъ странно увидѣла Исаака Готорна и доктора Табора съ женою. Майкль вздрогнулъ, услыхавъ, что родители Маргариты жили такъ близко, и онъ записалъ ихъ адресъ. Потомъ мистрисъ Бэли объяснила, какъ пропалъ портретъ въ Айви-Гаузѣ и какъ, вслѣдствіе этого, она столкнулась съ полковникомъ Форстеромъ. Она прибавила, что, конечно, для Форстера было необходимо удалить портретъ изъ опасенія, чтобъ его тайна не открылась, но исчезновеніе портрета очень огорчило всѣхъ обитателей АйвиГауза.

— Такъ этотъ Форстеръ рѣшился уничтожить послѣднее воспоминаніе о дочери, остававшееся у несчастнаго отца! замѣтилъ съ горечью Майкль.

— Я думаю, что онъ сожалѣлъ объ этомъ, отвѣчала мистрисъ Бэли, продолжая плакать: — онъ, мнѣ кажется, никогда не дѣлалъ зла намѣренно, и вотъ почему я ему помогала.

— А какъ вы замѣтили, Готорны очень любятъ свою дочь? Приняли ли бы они ее, еслибъ она возвратилась?

— Да, я увѣрена… Они — очень добрые люди.

— Однако, вы помѣшали ей написать къ нимъ?

— Нашъ планъ дѣйствія былъ тогда готовъ, и всякій шагъ съ ея стороны могъ только разстроить все. Я думала, что однажды на свободѣ, она могла безпрепятственно вступить въ сношенія съ своими родителями. О! мистеръ Кристи, повѣрьте, я дѣйствовала только съ доброй цѣлью.

— Вы дѣлали то, что вамъ приказывали, отвѣчалъ сухо Майкль: — я васъ не виню.

Смотрительница нахмурила брови; ея гордость была оскорблена. Пасторъ обходился съ нею, какъ съ служанкой, которая не имѣла своей личной воли и только исполняла приказанія высшихъ лицъ. Никогда она не выносила такого униженія. Она думала, что онъ осыплетъ ее пламенными упреками, а потомъ, видя ея раскаяніе и слезы, постарается ее утѣшить. Все было бы лучше этого холоднаго презрѣнія. Онъ сдерживалъ передъ нею свои чувства, словно она была недостойна видѣть или слышать выраженіе его искреннихъ ощущеній.

Поборовъ свое волненіе, она рѣшилась сказать, что она очень сожалѣетъ о причиненномъ ему горѣ, но холодный взглядъ пастора заставилъ ее замолчать и указалъ ей ясно то разстояніе, которое впредь должно было существовать между ними. Съ этой минуты она была въ его глазахъ подозрительная подчиненная и болѣе ничего.

— Я васъ не буду болѣе задерживать, мистрисъ Бэли, сказалъ онъ, бросивъ взглядъ на дверь: — я жду брата и, объяснившись съ нимъ, рѣшу какъ поступить.

Она удалилась, униженная, перепуганная, но не желая просить пощады изъ боязни, чтобъ Майкль не подумалъ, что она только трепещетъ за свое мѣсто. Проходя мимо зеркала, она замѣтила, что, съ своими распухшими глазами, красными щеками и растрепанными волосами, она представляла непривлекательное зрѣлище.

Майклю пришлось недолго ждать брата, ибо сторожъ встрѣтилъ по дорогѣ въ казармы Франка, направлявшагося къ тюрьмѣ. Газетныя извѣстія привели его въ тупикъ, и онъ хотѣлъ-тотчасъ объясниться съ братомъ. Теперь же изъ записки Майкля онъ увидалъ, что всякая попытка обмануть его будетъ тщетна; но, только очутившись въ комнатѣ пастора, онъ понялъ, что Майкль все зналъ и подозрѣвалъ еще худшее.

Тотъ встрѣтилъ брата очень мягко, безъ всякихъ упрековъ и въ нѣсколькихъ словахъ повторилъ все, что ему разсказала мистрисъ Бэли. Потомъ онъ объявилъ, что намѣренъ тотчасъ отправиться въ Лондонъ и начать розыски Маргариты. Франкъ съ негодованіемъ отвергъ мысль объ ея убійствѣ, но такъ какъ онъ основывалъ свои доводы на благородствѣ Форстера, то они не очень были убѣдительны для пастора, который, какъ немедленно замѣтилъ Франкъ, питалъ теперь къ полковнику святую ненависть, самую страшную и глубокую изъ ненавистей.

— Что ты сдѣлаешь, если Маргарита здрава и невредима? спросилъ драгунъ, видя, что Майкль надѣлъ шляпу и перчатки.

— Я возвращу ее родителямъ.

— А если ты ея не найдешь?

— Ее надо найти живую или мертвую.

— Она, можетъ быть, уѣхала изъ Англіи.

— Форстеру придется доказать, что она уѣхала добровольно.

— Онъ, можетъ быть, этого не въ состояніи доказать.

— Судъ рѣшитъ его судьбу.

— Такъ ты хочешь его арестовать?

— Если я до завтра не получу вѣрныхъ доказательствъ, гдѣ находится Маргарита, я отдамъ Форстера подъ судъ.

— Но дай же ему время, воскликнулъ Франкъ, возставая противъ непреклонной твердости брата: — если Маргарита уѣхала изъ Англіи и получаетъ пенсіонъ, какъ мнѣ говорили, то вѣдь это — сдѣлка между нею и Форстеромъ, которой ты не имѣешь права не признавать. Подумалъ ли ты, въ какомъ положеніи я нахожусь?

— Въ положеніи человѣка, который, по слабости, поступилъ очень дурно. О, Франкъ! отчего ты мнѣ не сказалъ всей правды, когда я тебя свелъ съ нею на очную ставку.

— Зачѣмъ ты такъ горячо взялъ ея сторону? воскликнулъ гнѣвно Франкъ: — зачѣмъ ты натравилъ на насъ сыщиковъ? Ты самъ виноватъ, если мы рѣшились на крайнія мѣры.

— Такъ ты хотѣлъ, чтобъ я потакалъ вашимъ преслѣдованіямъ?

— Полно говорить вздоръ! Ты взобралъ себѣ въ голову, что Маджи Готорнъ — святая, а она — просто хитрая, развратная женщина. Я ихъ знаю, а ты нѣтъ.

Франкъ растегнулъ портупею, снялъ саблю и, бросивъ ее съ шумомъ на полъ, усѣлся въ кресло передъ каминомъ.

— Ты во всемъ виноватъ съ своимъ дон-кихотствомъ, продолжалъ онъ съ жаромъ: — человѣкъ имѣетъ связь съ дѣвушкой, потомъ вздумаетъ жениться и помогаетъ ей деньгами, чтобъ она оставила его въ покоѣ. Да это въ порядкѣ вещей! Подобныя исторіи случаются ежедневно, и Маджи жила бы себѣ преспокойно, получая пятьсотъ фунтовъ въ годъ, еслибы ты не взбаломутилъ ея своимъ сочувствіемъ. Вы, пасторы, всегда побуждаете женщинъ дѣлать скандалы. Неужели вы думаете, что женщины, кричащія въ судахъ о низкомъ обольщеніи, о нарушенномъ обѣщаніи жениться, о поцѣлуяхъ въ вагонѣ желѣзной дороги и т. д. — ангелы небесные? Если небо наполнено подобными ангелами, то плохо тамъ жить честнымъ людямъ. Я бы очень желалъ, чтобъ ты отыскалъ Маджи и женился на ней. Когда она станетъ бить тебя по утрамъ раскаленными щипцами, такъ ты поймешь, какъ пріятно имѣть сумасшедшую жену. Нечего сказать, славную ты затѣялъ исторію! Если бы ты мнѣ повѣрилъ и сказалъ бы Маджи, что она вретъ, то все обошлось бы отлично, и сыщикъ не былъ бы убитъ.

Майкль не мѣшалъ брату изливать всю горечь своего сердца. А бѣдный драгунъ видѣлъ свою будущность въ самомъ черномъ свѣтѣ и дрожалъ при мысли о горѣ Нелли, когда всѣмъ станетъ извѣстно его безчестіе, а это было неизбѣжно. Ему придется выйти въ отставку: Дикъ Буль и Джарнесъ станутъ надъ нимъ издѣваться; сэръ Ремисъ запретитъ ему видѣть Нелли, да и она сама отвернется отъ него, какъ отъ негодяя. Нѣтъ, лучше покончить разомъ съ своей жизнью, чѣмъ перенести все это.

— Нелли не отвернется отъ тебя, сказалъ Майкль, перебивая еге — пойди прямо къ ней и чистосердечно разскажи свое горе. Она будетъ твоимъ вѣрнымъ, преданнымъ другомъ.

— Я ничего ей не скажу, воскликнулъ Франкъ, вставая и надѣвая саблю: — если ударъ разразится надо мною, я не стану защищаться. Ты будешь имѣть удовольствіе сгубить меня вмѣстѣ съ другими.

— Какое же мнѣ удовольствіе обвинять родного брата! отвѣчалъ Майкль грустно: — но я заклинаю тебя памятью нашей матери, Франкъ, исполни хоть теперь свой долгъ честнаго человѣка: помоги мнѣ найти Маргариту и разскажи мнѣ всю правду о свадьбѣ ея, чтобъ я могъ возстановить ея доброе имя.

— Ты хочешь, чтобъ я пошелъ противъ Форстера, когда ему угрожаетъ опасность. Нѣтъ, ты этого никогда не добьешься.

— Умоляю тебя стать на сторону справедливости и правды. Этимъ путемъ ты дашь мнѣ возможность извинить хоть нѣсколько твои прошедшіе грѣхи.

— Я на это не согласенъ, произнесъ съ гордостью Франкъ: — я не прошу ни у кого жалости. Я обѣщалъ Форстеру стоять за него до конца и исполню свое слово.

— Значитъ, я одинъ долженъ защитить тебя, насколько это возможно, отвѣчалъ Майкль съ тяжелымъ вздохомъ.

Онъ вышелъ изъ комнаты и направился къ доктору Гарди за адресомъ доктора Спротля, который, какъ онъ полагалъ, былъ директоромъ больницы, куда повезли Маргариту. Потомъ онъ, вмѣстѣ съ Франкомъ, пошелъ къ станціи желѣзной дороги. На пути они оба молчали, и драгунъ, мрачно простившись съ пасторомъ, вернулся въ казармы, убитый, уничтоженный. Мысль о самоубійствѣ преслѣдовала его, и онъ думалъ, что даже Нелли предпочла бы его смерть позорному существованію гдѣ-нибудь за границей, такъ какъ оставаться въ Англіи послѣ публичнаго безчестія на судѣ было немыслимо.

IV.

Въ половинѣ второго Майкль пріѣхалъ въ Лондонъ. Это былъ понедѣльникъ, тотъ самый день, когда Маргариту выпустили изъ больницы и почти въ ту самую минуту, когда она убѣжала изъ улицы Б**. Первымъ его дѣломъ было посѣтить доктора Спротля.

Этотъ знаменитый врачъ душевныхъ болѣзней жилъ въ Россель-сквэрѣ. Пасторъ засталъ его за завтракомъ. Докторъ былъ очень взволнованъ: наканунѣ, въ какомъ-то ученомъ обществѣ, онъ читалъ лекцію о томъ, что разсматривая френологически головы двѣнадцати кесарей, нельзя не придти къ убѣжденію, что девять изъ нихъ были сумасшедшіе. Противники его, шесть докторовъ, не питая ни малѣйшаго сочувствія къ цезарямъ, но, желая разсердить Спротля, утверждали, что самыми сумасшедшими изъ кесарей были именно тѣ, которыхъ онъ считалъ здравыми. Этотъ споръ вывелъ изъ себя Спротля, и онъ еще теперь былъ весь взъерошенъ, какъ пѣтухъ, готовящійся къ дракѣ. Онъ не былъ у Биллинга болѣе недѣли и полагалъ, что мистрисъ Фильдъ находилась тамъ. Онъ, конечно, не преминулъ расхвалить эту больницу, — лучшее убѣжище для сумасшедшаго, страдающаго маніей убійства, и гдѣ царили спокойствіе безъ скуки, строгій надзоръ безъ жестокости и энергическое леченіе безъ обидныхъ униженій. Мистрисъ Фильдъ подвергли водяному леченію и, несмотря на ея опасный недугъ, можно было надѣяться, что она выздоровѣетъ, благодаря попеченіямъ доктора Биллинга. Онъ совѣтовалъ пастору не видѣться съ нею, ибо сна могла броситься на него, какъ бросилась на Биллинга въ первый день прибытія въ больницу, но если это посѣщеніе было необходимо, то онъ далъ свою карточку, по которой его допустятъ къ паціенткѣ. Майкль удалился, недоумѣвая, въ какую категорію сумасшедшихъ помѣстилъ бы Спротль самого себя, еслибы когда-нибудь ему заплатили за консультацію о состояніи его умственныхъ способностей.

Онъ былъ очень радъ, что Маргарита находилась еще въ больницѣ. По дорогѣ въ Лондонъ, сидя въ вагонѣ, онъ разсуждалъ, что врядъ-ли Форстеръ рѣшился бы на такое дерзкое и крайнее преступленіе, какъ убійство Маргариты. Но это убѣжденіе ни мало не уменьшало его пламеннаго негодованія къ человѣку, который причинилъ Маргаритѣ столько ужасныхъ страданій. Одной передачи ея во власть низкаго негодяя, игравшаго роль ея мужа, было достаточно, чтобы дѣйствительно свести ее съ ума, и Майклъ упрекалъ себя въ томъ, что онъ тотчасъ не отгадалъ этого дьявольскаго заговора.

Обстоятельства и окружавшіе ее лица побудили его считать Маргариту сумасшедшей, но ея нѣжный, прелестный образъ не выходилъ изъ его головы, и онъ всегда считалъ потемнѣніе ея разсудка несчастнымъ слѣдствіемъ горя. Ему больно было слышать, когда о ней говорили, какъ о сумасшедшей, ибо это названіе возбуждало мысли о глупыхъ странностяхъ, безсмысленныхъ крикахъ, дикихъ тѣлодвиженіяхъ. Онъ скорѣе придавалъ ея болѣзни поэтическій характеръ, подобно древнимъ, считавшимъ, что сумасшедшіе были въ общеніи съ богами. Онъ никогда не сомнѣвался, что она выздоровѣетъ, а теперь его глубокое сочувствіе къ ея несчастью еще усилилось убѣжденіемъ, что она никогда не была сумасшедшая.

— Какъ она меня приметъ? думалъ онъ и приготовился встрѣтить съ ея стороны самое холодное недовѣріе, вполнѣ имъ заслуженное.

Онъ не объяснилъ доктору Спротлю причинъ, побуждавшихъ его розыскать мистрисъ Фильдъ, ибо не стоило терять словъ съ такимъ человѣкомъ, но онъ намѣревался объяснить Маргаритѣ, какъ обнаружилась ея грустная исторія, и потомъ вступить въ сношенія съ родственниками, которые, конечно, примутъ необходимыя мѣры для освобожденія ея изъ сумасшедшаго дома. Возвративъ же Маргариту въ ея семейство, онъ успѣетъ просить у нея пощады для Франка.

Явившись въ лечебницу доктора Биллинга, онъ былъ тотчасъ проведенъ въ роскошную гостиную. Все въ этой комнатѣ дышало комфортомъ домашняго очага и располагало въ пользу столь блестящаго учрежденія. Черезъ минуту вошелъ докторъ Биллингъ, и его добродушныя, мягкія манеры только усилили хорошее впечатлѣніе, произведенное на пастора всѣмъ окружающимъ. Онъ съ обычной нѣжностью распространился о бѣдной, милой дамѣ и объ ея недугѣ, составлявшемъ одинъ изъ интереснѣйшихъ случаевъ, которые попадались въ его практикѣ. Но послѣднія слова его поразили Майкля въ самое сердце.

— Бѣдная милая дама уѣхала сегодня утромъ отсюда для перемѣны воздуха, сказалъ онъ: — ея мужъ написалъ мнѣ, что желаетъ повезти ее на сѣверъ, погостить у друзей.

— Онъ — не мужъ ея, воскликнулъ Майкль съ отчаяніемъ: — васъ ужасно обманули, докторъ Биллингъ. Этотъ человѣкъ самъ пріѣзжалъ за мистрисъ Фильдъ?

— Нѣтъ, онъ просилъ меня прислать ее на его квартиру, въ улицѣ Б** въ Сого, отвѣчалъ докторъ, поблѣднѣвъ: — я, кажется, сохранилъ его письмо.

— Давно она уѣхала?

— Въ десять часовъ съ двумя служанками.

— Онѣ вернулись?

— Вѣроятно, я сейчасъ узнаю.

— Позвольте мнѣ, докторъ Биллингъ, распросить ихъ. Я имѣю причины опасаться страшнаго преступленія. Каждая минута теперь дорога.

Докторъ Биллингъ, видя необычайное волненіе пастора, согласился, но, чуя что-то недоброе, какъ черепаха, спрягался въ свою скорлупу. Онъ всего болѣе на свѣтѣ боялся скандаловъ, которые могли вывести на свѣтъ все, что дѣлалось въ его заведеніи. Онъ самъ пошелъ за служанками и научилъ ихъ, какъ отвѣчать Майклю. Такимъ образомъ, Бриджетъ и Джемима, явясь на допросъ, были подготовлены и вооружены. Докторъ сопровождалъ ихъ и началъ съ того, что просилъ ихъ разсказать пастору, какъ буйствовала мистрисъ Фильдъ и какія нелѣпыя обвиненія она взводила на всѣхъ. Майкль слушалъ эти сказки съ тѣмъ большимъ нетерпѣніемъ, что онѣ только убѣждали его, какъ страдала Маргарита отъ безконечнаго ряда несправедливостей, которыя, конечно, могли ее наконецъ вывести изъ себя. Но онъ не могъ не поблагодарить въ глубинѣ души, что судьба послала ей такую добрую служанку, какъ Джемима.

— Я ухаживала за нею, сэръ, какъ за сестрою, говорила хитрая лицемѣрка со слезами на глазахъ: — и добрая мистрисъ Фильдъ, уѣзжая отсюда, обняла меня крѣпко и промолвила: «О, милая Джемима, вы — единственный другъ, котораго я встрѣтила въ послѣдніе годы!»

— Она была очень благодарна намъ за всѣ наши попеченія, прибавила Бриджетъ.

— Я сидѣла съ нею цѣлыя ночи, когда она не могла, бѣдняжка, спать, продолжала Джемима.

— И мы ей всегда приготовляли къ обѣду все, что она желала, ибо въ этомъ отношеніи она была очень разборчива, вставила свое слово Бриджетъ: — а докторъ Биллингъ велитъ намъ никогда ни въ чемъ не отказывать паціенткамъ. Такова система въ нашемъ заведеніи.

— Я всячески стараюсь, чтобы мои паціенты чувствовали себя, на сколько возможно, дома, замѣтилъ докторъ самымъ мягкимъ тономъ, и Майкль не могъ не кивнуть головой сочувственно.

— Я увѣренъ въ этомъ, отвѣчалъ онъ: — но я желалъ бы знать находился ли мужъ мистрисъ Фильдъ дома, когда ее отвезли въ улицу Б**?

— Нѣтъ, сэръ; по крайней мѣрѣ, мы его не видали, сказала Джемима: — слуга капитана Фильда приказалъ намъ вернуться сюда.

— А какой на взглядъ этотъ слуга?

— Высокаго роста, хотя немного поменьше васъ, и рябоватый.

— Сказалъ онъ вамъ, что мистрисъ Фильдъ проведетъ ночь въ этомъ домѣ?

— Онъ ничего намъ не сказалъ, сэръ, а только спросилъ: видѣлъ ли докторъ Биллингъ сегодня утромъ капитана Фильда? Онъ, повидимому, полагалъ, что капитанъ самъ заѣзжалъ въ больницу за своей женою, но мы ему сказали, что капитанъ у насъ не былъ.

— Значитъ, капитанъ Фильдъ не былъ тогда дома?

Служанки посмотрѣли другъ на друга и начали путаться въ словахъ, ибо докторъ Биллингъ научилъ ихъ только, что говорить о пребываніи Маргариты въ больницѣ, и теперь, стоя за спиною Майкля, приказывалъ имъ знаками молчать. Однако, пасторъ все же понялъ изъ ихъ сбивчивыхъ показаній, что слуга Фильда, повидимому, безпокоился о томъ, гдѣ его господинъ, и это пробудило въ немъ надежду, что, можетъ быть, Фильдъ, убивъ Ридделя, спасся бѣгствомъ прежде возвращенія въ его домъ Маргариты. Онъ поблагодарилъ служанокъ, и онѣ удалились. Потомъ онъ и самъ простился съ докторомъ Биллингомъ, который не имѣлъ времени спросить, какое онъ подозрѣвалъ преступленіе.

Кэбъ ждалъ его на улицѣ, и, несмотря на то, что больница доктора Биллинга находилась въ одномъ изъ предмѣстій, Майкль, обѣщавъ возницѣ приличное вознагражденіе, былъ черезъ часъ въ улицѣ Б**. Конечно, излишне распространяться о тревожныхъ мысляхъ, мучившихъ его во всю дорогу.

Уже смерклось, когда онъ достигъ Сого, и фонари зажигались; но въ домѣ, гдѣ онъ надѣялся найти Маргариту, все было темно, и никто не откликнулся на его звонокъ. Самая улица была пустынна и мрачна не менѣе дома. Майкль продолжалъ, однако, стучать и звонить, пока не отворилась дверь въ сосѣднемъ домѣ.

— Напрасно вы шумите, сказала угрюмая старуха, высовываясь на улицу: — тамъ никто не живетъ уже три года.

— Какъ три года? Мнѣ сказали, что въ этотъ домъ сегодня пріѣхала дама.

— Я знаю, что сумасшедшая разбила въ немъ окна двѣ недѣли тому назадъ, и потомъ какіе-то мужчины входили и выходили изъ дома по временамъ, но никто тамъ не ночуетъ.

— Нѣтъ, мама, они ночуютъ, воскликнулъ голосъ маленькаго мальчика, который показался на порогѣ за женщиной: — и сегодня пріѣхала дама въ кэбѣ.

— Вы ее видѣли, мой милый? спросилъ Майкль, обращаясь къ ребенку.

— Да, сэръ, и потомъ пріѣзжало еще два кэба съ разными джентльмэнами.

Майкль стоялъ въ нерѣшительности; въ головѣ его боролись тысячи мрачныхъ мыслей, и сердце тревожно билось отъ роковыхъ опасеній. Вдругъ на тротуарѣ показалась женщина; она бѣжала, едва переводя духъ, и судорожно рыдала. Это была Бетси Дормеръ, тщетно искавшая въ продолженіи трехъ часовъ по улицамъ Лондона убѣжавшую Маргариту. Увидя Майкля передъ дверью дома, въ которомъ помѣстилъ ее Редвудъ, она приняла его за друга своего господина и воскликнула жалобнымъ голосомъ:

— Господинъ вернулся? Скажите ему, что я ни въ чемъ не виновата! Она убѣжала прежде, чѣмъ я могла догадаться объ ея намѣреніи.

— Кто убѣжалъ? спросилъ съ жаромъ Майкль.

— Сумасшедшая! О! Я еле жива!

— Вы говорите о мистрисъ Фильдъ? Вы — служанка, которая должна была смотрѣть за нею?

— Ее оставили одну со мною, продолжала Бетси, думая болѣе о защитѣ себя, чѣмъ о связномъ разсказѣ случившагося: — этого не слѣдовало дѣлать; я не могла поспѣть всюду. Она сошла внизъ и спросила меня: былъ ли еще кто въ домѣ? Я отвѣчала: «Нѣтъ». Тогда она говоритъ: «Дайте мнѣ стаканъ воды». Видя, какъ она спокойна, я пошла въ кухню, а она въ тоже мгновеніе выскочила на улицу въ наружную дверь. Услыхавъ, какъ дверь хлопнула, я бросилась туда, уронивъ стаканъ, который разбился въ дребезги. Я выбѣжала за нею на улицу, крича: «воръ! воръ! остановите!» И еслибъ я ее поймала, то я бы ей свернула шею, какъ мнѣ приказали. Я бы ея ужь не выпустила болѣе, даже еслибъ мнѣ пришлось для этого сидѣть на ней посреди улицы. Но она исчезла. Прохожіе меня спрашивали: кого я ищу? но я ничего не отвѣчала и до сей минуты безъ устали все бѣгала по улицамъ. Вы скажете, неправда ли, господину, что я ни въ чемъ не виновата? Это все произошло потому, что рябой молодецъ, уйдя изъ дома, не заперъ за собою двери.

— Такъ мистрисъ Фильдъ на свободѣ? спросилъ Майкль, не скрывая своей радости.

— Она убѣжала, отвѣчала Бетси, нахмуривъ брови при послѣднихъ словахъ пастора: — если эта женщина — жена моего господина, такъ подѣломъ ему. Зачѣмъ взялъ такую? Какая польза жениться на женщинѣ, которую надо привязывать, чтобъ она не убѣжала? Но мнѣ пора отдохнуть, я умираю отъ усталости. Умоляю васъ, сэръ, защитите меня, не дайте господину избить меня.

— Есть у васъ ключъ отъ дома? спросилъ Майкль.

— Да, если онъ только не выпалъ изъ кармана, произнесла Бетси и, пошаривъ въ карманѣ, вытащила ключъ.

Справедливость словъ Бетси объ ея погонѣ за Маргаритой по улицамъ Лондона вполнѣ подтверждалась ея внѣшнимъ видомъ. Ея платье было забрызгано грязью по колѣна, на ней не было ни шляпки, ни шали, и волосы ниспадали на ея мокрое отъ пота лицо, какъ бичевки. Впослѣдствіи оказалось, что она остановила около пятидесяти женщинъ на улицѣ, что ея нѣсколько разъ едва не задавили и что полиція грозила ее арестовать, принимая за пьяную. Возница, старуха и ребенокъ смотрѣли на нее съ удивленіемъ, стараясь услышать, о чемъ она говорила съ пасторомъ, но онъ просилъ ее объясняться вполголоса. Когда она нашла ключъ, то онъ спросилъ, какъ ее зовутъ, приказалъ отпереть дверь и послѣдовалъ за нею. Онъ не хотѣлъ выпустить ее изъ вида прежде, чѣмъ она покажетъ полицейскому комиссару все, что знаетъ о послѣднихъ дѣйствіяхъ капитана Фильда.

Они вошли въ комнату, и Бетси опустилась въ кресло въ изнеможеніи, жалуясь, (что не можетъ болѣе стоять на ногахъ. Въ комнатѣ было темно, но вдругъ на улицѣ зажгли фонарь, и при его свѣтѣ можно было разсмотрѣть всѣ предметы. Майкль снялъ шляпу, ибо домъ, въ которомъ страдала Маргарита, былъ для него священнымъ. Онъ слышалъ въ больницѣ, что на нее надѣвали смирительную куртку въ виду ея буйства, и ему казалось, что онъ слышалъ въ окружающемъ его полумракѣ далекое эхо ея воплей о пощадѣ. Онъ спросилъ, гдѣ была гостиная, и поднялся на верхъ въ гостиную, чтобъ имѣть ясное понятіе о той сценѣ, когда Маргарита разбила стекла. Въ корридорѣ стоялъ чемоданъ, который онъ тотчасъ узналъ; онъ часто видалъ его въ кельѣ Маргариты. На чемоданѣ лежалъ ея бурнусъ, а на полу валялась перчатка, которую она, вѣроятно, уронила во время своего бѣгства. Майкль поднялъ ее и, подержавъ съ минуту, положилъ на бурнусъ. Онъ не посмѣлъ прикоснуться къ ней своими губами.

V.

Въ это самое время Эдуардъ Джасперъ былъ дома. Ему надо было собрать свои вещи и произвести тщательный розыскъ: не осталось ли послѣ Фильда какой-нибудь бумажки, компрометирующей Форстера? На это потребовалось цѣлые два часа, и онъ только что собрался уйти изъ дома съ саквояжемъ въ рукѣ, какъ раздался звонокъ Майкля у наружной двери. Онъ счелъ за нужное не откликаться. Его первой мыслью было, что это полиція пришла въ поискахъ Фильда, и онъ рѣшился перелѣзть черезъ стѣну на заднемъ дворѣ и спастись бѣгствомъ по мрачнымъ, пустыннымъ переулкамъ. Онъ уже часъ передъ тѣмъ приставилъ къ стѣнѣ лѣстницу на случай неожиданнаго нападенія.

Но вскорѣ стукъ въ дверь и звонки прекратились. Не зная, на что рѣшиться, онъ тихонько пробрался въ гостиную и посмотрѣлъ въ окно. Онъ ясно видѣлъ кэбъ и Бетси, но человѣкъ, съ которымъ послѣдняя говорила, былъ въ тѣни, такъ что онъ не могъ его замѣтить. Черезъ нѣсколько минутъ дверь отворилась, и онъ услыхалъ въ сѣняхъ разговоръ Бетси съ незнакомцемъ, котораго онъ призналъ по голосу за капитана Франка Кристи. Дѣйствительно, у Майкля и его брата были очень сходны голосъ, фигура и ростъ. Джасперъ положилъ на полъ свой саквояжъ и сошелъ съ лѣстницы въ твердой увѣренности, что увидитъ лучшаго друга своего господина, но онъ вдругъ остановился. Передъ нимъ стоялъ пасторъ толминстерской тюрьмы, злѣйшій врагъ Форстера. Онъ хотѣлъ скрыться, но было уже поздно. Хотя Майкль не могъ различить, кто именно сходилъ съ лѣстницы, но онъ услыхалъ шаги и бросился наверхъ.

Встрѣтившись лицомъ къ лицу съ незнакомымъ ему человѣкомъ, онъ спросилъ:

— Кто вы такой?

— Я могу вамъ задать тотъ же вопросъ. Что вы дѣлаете въ этомъ домѣ?

— Меня зовутъ Кристи, и я пришелъ сюда къ мистрисъ Фильдъ. А вы — слуга капитана Фильда?

— Такъ чтожь, еслибъ я и былъ его слугою?

— Въ такомъ случаѣ, я васъ арестую за соучастіе въ заговорѣ и, быть можетъ, въ убійствѣ.

— Берегитесь, мистеръ Кристи, если вы дотронетесь до меня.

— Бетси, отворите дверь и велите возницѣ привести полисмэна, закричалъ во все горло Майкль и желѣзной рукой схватилъ за горло Джаспера.

Разговоръ этотъ произошелъ отрывочно и поспѣшно; слова съ той и другой стороны летѣли, какъ удары фехтующихъ соперниковъ. Джасперъ сдѣлалъ усиліе, чтобъ освободиться, но онъ имѣлъ дѣло съ человѣкомъ моложе его на двѣнадцать лѣтъ и привыкшимъ къ атлетическимъ упражненіямъ въ университетѣ. Хотя онъ самъ былъ очень силенъ, но увидѣлъ сразу, что силою ничего не подѣлаетъ съ такимъ могучимъ соперникомъ, и, прибѣгнувъ къ хитрости, подставилъ ему ножку. Майкль во-время замѣтилъ этотъ коварный маневръ и прижалъ его къ стѣнѣ съ такой силой, что Джасперъ, едва переводя дыханіе, застоналъ: «спасите, убиваютъ!» Въ тоже время и Майкль повторилъ свое приказаніе Бетси. Но молодая дѣвушка была такъ перепугана этой дракой, что, выбѣжавъ на улицу, закричала также: «убиваютъ! убиваютъ!» Возница подхватилъ ея крикъ, и черезъ минуту вся улица была въ переполохѣ. Окна въ сосѣднихъ домахъ отворились, и прохожіе стали толпиться. Нѣсколько рабочихъ и два лавочника бросились къ дому, откуда неслись эти крики; наконецъ, явился и полисмэпъ.

Между тѣмъ, Джасперъ, забывъ всякую осторожность и побуждаемый только животной злобой, нанесъ тяжелый ударъ Майклю, который не хотѣлъ ему отвѣчать тѣмъ же, но сдавилъ ему еще болѣе горло; когда-же Джасперъ повторилъ ударъ, пасторъ свалилъ его на полъ и наступилъ колѣнномъ ему на грудь.

— Пощадите, промолвилъ побѣжденный и безпомощйый противникъ: — я все вамъ скажу, мнѣ нечего бояться. Я ничего не сдѣлалъ дурного.

Но Майкль, въ виду его предъидущаго коварнаго поведенія, не повѣрилъ теперешнему раскаянію и держалъ его распростертымъ на полу, пока не явилась помощь въ лицѣ полудюжины людей и полисмэна.

Ничего не видя въ темнотѣ, они стали громко требовать свѣта, и Бетси внесла свѣчу, дрожа всѣмъ тѣломъ. Она боялась, что это Редвудъ вернулся, и не знала, кто кого хотѣлъ убить: пасторъ Редвуда, или Редвудъ пастора, а потому, увидавъ Джаспера, она вздохнула свободнѣе. Къ этому времени, Джасперъ былъ уже поднятъ съ полу, и полисмэнъ хотѣлъ надѣть ему колодки, но онъ сопротивлялся.

— Я — не преступникъ, воскликнулъ онъ: — зачѣмъ вы меня сковываете?

— Въ чемъ вы его обвиняете, сэръ? спросилъ полисмэнъ, обращаясь къ Майклю и видя, что онъ имѣетъ дѣло съ пасторомъ.

— Въ заговорѣ и, я полагаю, въ соучастіи въ убійствѣ, совершенномъ въ кварталѣ св. Панкратія, сказалъ Майкль, отходя отъ своего противника и замѣтно прихрамывая.

— Нѣтъ, я не виновенъ! продолжалъ съ негодованіемъ Джасперъ: — вашъ братъ меня знаетъ, мистеръ Кристи, и онъ можетъ засвидѣтельствовать, что я — честный человѣкъ. Меня зовутъ Эдуардъ Джасперъ.

— Слуга полковника Форстера? спросилъ Майкль, вздрогнувъ и пристально смотря въ лицо Джасперу.

— Да; я прежде служилъ въ гвардіи и 42-мъ шотландскомъ полку. У меня двѣ медали и три нашивки за хорошее поведеніе.

— Если вы — Эдуардъ Джасперъ, то я васъ тѣмъ болѣе арестую, произнесъ поспѣшно Майкль.

Но это неожиданное происшествіе его глубоко поразило. Теперь нельзя уже было сомнѣваться въ участіи Форстера, прямомъ или косвенномъ, въ убійствѣ Ридделя.

— Если этотъ человѣкъ имѣетъ какое-нибудь отношеніе къ убійству въ кварталѣ св. Панкратія, замѣтилъ полисмэнъ, который уже надѣлъ колодки на Джаспера и держалъ его за руку: — то не лучше ли прямо отвести его въ Скотландъ-ярдъ?

Майкль согласился и попросилъ кого-нибудь изъ толпы привести четырехмѣстный кэбъ.

— Я самъ привезу въ своемъ экипажѣ эту дѣвушку, прибавилъ онъ, указывая на Бетси.

— Зачѣмъ вы меня повезете? спросила молодая дѣвушка, блѣдная, испуганная.

— Чтобъ вы показали въ полиціи все, что знаете, отвѣчалъ пасторъ, стараясь успокоивать Бетси, которая начала громко рыдать.

Большая толпа собралась уже на улицѣ, и, какъ всегда, въ ней ходили самые нелѣпые толки о случившемся. Нѣсколько полицейскихъ подоспѣли на помощь своему товарищу, и, наконецъ, къ дому подъѣхалъ четырехмѣстный кэбъ. Общее любопытство было возбуждено до послѣдней степени извѣстіемъ, что пойманъ убійца сыщика въ кварталѣ св. Панкратія. Но публика не выражала того обычнаго ужаса и негодованія, какія она проявляетъ, когда дѣло идетъ объ убійствѣ женщинъ или дѣтей. Многіе изъ присутствовавшихъ смотрѣли на убійство сыщика, лишь какъ наудаленіе одного лишняго врага и болѣе ничего.

Два полисмэна вывели скованнаго Джаспера и едва могли пробраться до экипажа, такъ велика была толпа, которая толкалась, пихала другъ друга, оглашая воздухъ криками и грубыми шутками. Майкль шелъ позади съ Бетси, которая едва держалась на ногахъ отъ всего случившагося и страшнаго зрѣлища толпы, гудѣвшей безъ умолка объ убійствѣ. Когда экипажъ тронулся, она закрыла лицо руками и горько заплакала.

Достигнувъ участковаго полицейскаго управленія, экипажи остановились; полисмэны представили краткій отчетъ о случившемся дежурному сержанту. Это взяло немного времени, и потомъ они продолжали путь въ Скотландъ-ярдъ. Въ центральномъ полицейскомъ управленіи такъ привыкли ко всевозможнымъ преступникамъ, что ихъ явка обыкновенно не производитъ никакого впечатлѣнія. Ихъ вводятъ въ первую дверь на-право отъ главнаго входа, подвергаютъ тщательному обыску и потомъ запираютъ въ заднія кельи. Но Эдуардъ Джасперъ, какъ предполагаемый убійца сыщика, возбудилъ любопытство всѣхъ сыщиковъ. Двое или трое изъ нихъ, въ статскомъ платьѣ, подошли къ нему, чтобъ хорошенько его разглядѣть. Дежурный инспекторъ позвонилъ, и тотчасъ явился старшій инспекторъ. Майкль подалъ ему свою карточку и приготовилъ мысленно свою обвинительную рѣчь, ибо онъ вполнѣ понималъ всю важность своей роли. Джасперъ въ это время какъ-то странно смотрѣлъ на него, словно не довѣряя, чтобы пасторъ обвинилъ его въ заговорѣ, въ которомъ принималъ участіе родной братъ Майкля.

Дѣйствительно, положеніе пастора было очень щекотливое, но только въ эту минуту онъ понялъ, что, рядомъ съ Джасперомъ, на скамьѣ подсудимыхъ долженъ былъ сидѣть и Франкъ. До сихъ поръ онъ дѣйствовалъ въ пылу, не желая выпустить изъ. рукъ соучастника Форстера, а теперь онъ размышлялъ, что у него не было никакихъ доказательствъ участія Джаспера въ убійствѣ Ридделя, и что онъ въ сущности могъ обвинять его только въ обманномъ похищеніи Маргариты и насиліи противъ нея. Но какое же было сравненіе между преступностью этого смиреннаго орудія и Форстера, и Франка?

Онъ застоналъ отъ отчаянія въ глубинѣ своей души, но, по счастью, нашлись другіе обвинители противъ Джаспера. Старшій полицейскій инспекторъ, очень хорошо одѣтый джентльмэнъ, пристально посмотрѣвъ въ лорнетъ на обвиняемаго и произнесъ торжественнымъ, нѣсколько искуственнымъ тономъ:

— Васъ зовутъ Эдуардъ Джаснеръ? Сегодня вечеромъ выданъ судомъ приказъ о вашемъ арестѣ, по обвиненію въ убійствѣ Натаніеля Ридделя.

— Кто потребовалъ приказъ о моемъ арестѣ? спросилъ Джасперъ глухимъ, хотя совершенно спокойнымъ и даже вызывающимъ голосомъ.

— Гм… полиція на основаніи свидѣтельскихъ показаній Томаса Букстера, служащаго въ гвардейскомъ гренадерскомъ полку, и сержанта Джеркина, вербовщика рекрутовъ, отвѣчалъ инспекторъ, вынувъ изъ кармана какую то бумагу: — знаете вы этихъ людей?

— Да, отвѣчалъ Джасперъ, неожиданно побагровѣвъ: — но они должны бы меня знать лучше.

— Вамъ нечего себя защищать, вы еще не преданы суду, сказалъ инспекторъ: — я только объяснилъ вамъ, на чемъ основано обвиненіе, взведенное на васъ. Утверждаютъ… гм… да… что вы дезертировали… служа въ гусарскомъ полку, и были подвергнуты за это трехмѣсячному заключенію въ 1867 году.

— Въ 1867 г.! воскликнулъ Майклы — это было въ концѣ года?

— Отъ августа до ноября, отвѣчалъ инспекторъ, смотря съ удивленьемъ на человѣка, столь неожиданно предложившаго ему вопросъ.

— Но вѣдь это еще не доказываетъ, чтобъ я былъ убійцей, протестовалъ Джасперъ съ жаромъ невиннаго человѣка, несправедливо обвиняемаго.

Майкль, однако, подумалъ, что это доказывало вполнѣ его виновность въ лжесвидѣтельствѣ, такъ какъ онъ показалъ на судѣ подъ присягой, что никогда, въ продолженіи девяти лѣтъ, не отлучался отъ полковника Форстера, но онъ сохранилъ про себя это замѣчаніе.

— По словамъ этихъ лицъ, продолжалъ инспекторъ: — этихъ… Букстера и Джеркина, недавно къ нимъ обращался именно Натаніель Риддель за справками о вашей прежней жизни, и они ему объяснили, что вы были дезертиромъ. Они полагаютъ, что вы убили его за то, что онъ хотѣлъ воспользоваться этими свѣдѣніями противъ васъ; но, конечно, это — только одно предположеніе. Васъ сведутъ на очную ставку со служанкой дома № 15 въ улицѣ Питерборо, которая видѣла убійцу, и многое будетъ зависѣть отъ ея показанія.

— Я бы желалъ ее видѣть, сэръ, произнесъ Джасперъ.

— Вы можете ее увидѣть сейчасъ: она у меня въ кабинетѣ, отвѣчалъ инспекторъ, самодовольно покашливая.

Наступило молчаніе. Газовый рожокъ освѣщалъ комнату, которая слышала столько ужасныхъ исторій. Стѣны ея были покрыты объявленіями объ украденныхъ вещахъ, объ утопленникахъ, выброшенныхъ Темзою, о пропавшихъ дѣтяхъ, о наградахъ за поимку убійцъ и т. д. Надъ каминомъ висѣли двѣ пары колодокъ, ножныхъ и ручныхъ. Всѣ лица, находившіяся въ комнатѣ, смотрѣли какъ-то подозрительно; тутъ были два полисмэна въ каскахъ, съ полдюжины сыщиковъ съ быстрыми, прозорливыми глазами, инспекторъ съ перомъ за ухомъ и такимъ недовѣрчивымъ выраженіемъ лица, словно въ его глазахъ всѣ были лжецы, кромѣ старшаго инспектора. Бетси Дормеръ опустилась на стулъ подлѣ Майкля, продолжая плакать. Впрочемъ, она зорко слѣдила за пасторомъ, какъ бы боясь, чтобъ онъ ея не покинулъ.

Старшій инспекторъ вышелъ изъ комнаты, и, во время его отсутствія, съ Джаспера сняли колодки и ему дозволили свободно ходить среди сыщиковъ. Черезъ нѣсколько минутъ въ дверяхъ показался старшій инспекторъ, въ сопровожденіи молодой дѣвушки, одѣтой въ праздничное платье.

— Посмотрите хорошенько на обвиняемаго и скажите: можете ли вы его узнать? сказалъ онъ, обращаясь къ служанкѣ: — будьте спокойны и не торопитесь.

Подобныя отождествленія обвиняемыхъ рѣдко производятся правильно. Если свидѣтель, особливо въ видѣ взволнованной, необразованной дѣвушки, не сохранилъ въ памяти совершенно яснаго представленія о подозрѣваемомъ лицѣ, то ему очень легко признать за преступника человѣка, имѣющаго отталкивающую физіономію. Джасперъ, дѣйствительно, съ его выдающимися скулами и рябоватымъ лицомъ, не вселялъ довѣрія съ перваго взгляда; къ тому же, онъ былъ взволнованъ и, очевидно, не въ своей тарелкѣ; съ другой стороны, молодая дѣвушка, видѣвшая только вскользь Редвуда, подвергалась впродолженіи дня столькимъ вопросамъ и до того была смущена и запугана, что ея память совершенно ей измѣняла. Какъ только она увидала Джаспера, она вскрикнула и, закрывая глаза, распухшія отъ слезъ, воскликнула:

— О! о! это — онъ!

Она говорила вполнѣ искренно. Она теперь не могла признать Редвуда, но, однажды указавъ на Джаспера, она, съ упрямствомъ слабаго, невѣжественнаго созданія, готова была подтвердить свое заявленіе всевозможными клятвами.

— Подойдите сюда и посмотрите на меня хорошенько, закричалъ во все горло Джасперъ, выходя изъ себя и еще болѣе перепугавъ служанку: — неужели вы утверждаете, что я приходилъ жъ вамъ въ домъ вчера утромъ?

— Да, вы приходили, вы его убили! промолвила молодая дѣвушка, отскакивая отъ Джаспера въ испугѣ.

— Вы дьявольски врете, продолжалъ Джасперъ: — я вчера цѣлый день не выходилъ изъ дома въ улицѣ Б**, и вотъ женщина, которая подъ присягой подтвердитъ это; неправда-ли, Бетси Дормеръ?

Но у Бетси также отшибло память.

— Я не знаю, произнесла она: — я не видала васъ. Вы мнѣ сказали, что вы пойдете купить газету.

— Это было сегодня, дура! Что вы, съ ума всѣ сошли?

— Нѣтъ, это было и вчера; я входила и выходила изъ дома… и часами васъ не видала, воскликнула Бетси истерически.

Она была такъ же искренна въ своемъ показаніи, какъ служанка дома № 15, и онѣ обѣ готовы были по совѣсти послать на висѣлицу невиннаго человѣка.

— Это что за женщина? спросилъ старшій инспекторъ, смотря на Бетси въ лорнетъ.

— Она была найдена въ домѣ, гдѣ Джасперъ арестованъ, отвѣчалъ Майкль.

— А! такъ ее также надо задержать, сказалъ старшій инспекторъ и мигнулъ сыщикамъ.

Двое изъ нихъ подошли къ Джасперу и начали обыскивать его, а другіе двое, взявъ за руки Бетси, приказали ей слѣдовать за ними. Она хотѣла-было сопротивляться и съ громкимъ крикомъ бросилась къ Майклю, прося его защиты, но сыщики безцеремонно схватили ее и вытолкали за дверь. Джасперъ-же, съ своей стороны, спокойно дозволилъ полицейскимъ обшарить свои карманы, но вдругъ, блѣдный и скрежеща зубами, онъ воскликнулъ, бросая на Майкля убійственные взгляды:

— Вы хотите, чтобы меня повѣсили, да! Можетъ быть, вашъ братъ помѣшаетъ вамъ: онъ — болѣе джентльмэнъ, чѣмъ вы. Но помните, что я скорѣе пойду на висѣлицу, чѣмъ выдамъ своего господина.

Его вывели черезъ минуту изъ комнаты, и всѣ были убѣждены въ его виновности.

Майкль также въ этомъ не сомнѣвался. Показаніе служанки дома № 15 казалось вполнѣ доказательнымъ, и онъ только благодарилъ небо, что Маргарита спаслась отъ этого злодѣя, который, можетъ быть, намѣревался убить и ее. Но какъ объяснить исчезновеніе капитана Фильда? Неужели Форстеръ хотѣлъ освободиться отъ обоихъ соучастниковъ своего преступленія, и тѣло Фильда вскорѣ будетъ найдено? Тысячи страшныхъ мыслей тѣснились въ головѣ Майкля, и онъ ожидалъ, что ему сейчасъ объявятъ объ арестѣ Форстера и Франка. Боясь допроса, онъ желалъ теперь поскорѣе удалиться и предупредить брата, чтобъ тотъ искалъ спасенія въ бѣгствѣ. Вотъ до чего уже дошло. Онъ вздрогнулъ всѣмъ тѣломъ, когда старшій инспекторъ дотронулся до его руки и просилъ позволенія переговорить съ нимъ наединѣ.

Они удалились въ особую комнату верхняго этажа, гдѣ не было никого постороннихъ. Тамъ старшій инспекторъ спросилъ: съ кѣмъ онъ имѣетъ честь говорить? Узнавъ его имя, посадилъ тотчасъ въ кресло и поблагодарилъ за важную поимку, произведенную имъ.

— Вы будете главнымъ свидѣтелемъ въ этомъ таинственномъ дѣлѣ, мистеръ Кристи, продолжалъ онъ: — вы знаете, что коронеръ васъ вызоветъ завтра на слѣдствіе?

— Нѣтъ, но зачѣмъ?

— Хозяева Ридделя, гг. Гехаци, объяснили, что онъ въ послѣднее время работалъ на васъ, и ваше показаніе можетъ пролить свѣтъ на обстоятельства, приведшія къ убійству.

— Мнѣ надо будетъ сказать, съ какою цѣлью я обратился къ услугамъ Ридделя?

— Да… конечно, въ интересѣ правосудія. Можетъ быть, вы и мнѣ это теперь объяснили бы?

— Нѣтъ, я отложу свое показаніе.

— Вы имѣете на это полное право. Но все это дѣло очень непріятно для полковника Форстера, который, кажется — вашъ другъ.

— Нѣтъ, онъ — не другъ мой. Неужели вы подозрѣваете, что онъ — соучастникъ?..

— О! Нѣтъ! воскликнулъ полицейскій, испуганный даже мыслью, что онъ можетъ подозрѣвать полковника Форстера: — я только хотѣлъ сказать, что ему должно быть непріятно это дѣло, такъ какъ Джасперъ — его лакей, и Риддель также прежде былъ его слугою.

— А вы думаете, что достаточно уликъ для осужденія Джаспера? спросилъ Майкль послѣ минутнаго размышленія.

— Ваше показаніе, вѣроятно, пополнитъ недостающія звенья въ цѣпи уликъ, отвѣчалъ полицейскій: — я полагаю, впрочемъ, что достаточно и фактовъ, обнаруженныхъ Букстеромъ.

И онъ разсказалъ, какъ Букстеръ, прочитавъ въ газетахъ извѣстіе объ убійствѣ Ридделя, пріѣхалъ въ Лондонъ нарочно, чтобъ отыскать Джеркина, и оба они пришли къ тому убѣжденію, что никто на свѣтѣ не имѣлъ столько побудительныхъ причинъ къ убійству Ридделя, какъ Джасперъ. Полицейскій не упомянулъ именъ ни Франка Кристи, ни Фильда, ни Маргариты, и хотя онъ долженъ былъ знать о дѣлѣ послѣдней, но, повидимому, не видѣлъ ни малѣйшей связи между этими двумя исторіями. Однако, Майкль подумалъ, что умолчаніе могло происходить также отъ ловкости полицейскихъ агентовъ.

Наконецъ, инспекторъ простился съ нимъ, не желая, въ виду его усталости, болѣе беспокоить пастора и отказываясь отъ надежды вывѣдать отъ него теперь дальнѣйшія подробности.

Майкль ничего не ѣлъ съ самаго утра, и боль въ ногѣ очень мучила его, но, удалившись изъ Скотландъ-ярда, онъ не могъ еще отдохнуть. Ему необходимо было тотчасъ, несмотря на поздній часъ, отправиться къ Готорнамъ и, разсказавъ имъ откровенно всю правду прежде, чѣмъ они узнаютъ ее завтра изъ газетъ, вымолить снисхожденіе къ брату. Даже и теперь этотъ шагъ былъ сомнителенъ, ибо Маргарита могла уже до сихъ поръ вернуться домой и возставить своихъ родителей противъ Франка, которому, какъ хорошо помнилъ Майкль, она поклялась жестоко отомстить.

Тревожимый этими мрачными мыслями, онъ взялъ кэбъ и приказалъ ѣхать на желѣзную дорогу.

VI.

Мы оставили Исаака Готорна и доктора Табора по дорогѣ въ Айви-Гаузъ изъ Блакбриджа. До самаго Кросбриджа, отстоявшаго въ двухъ миляхъ, они продолжали свой разговоръ, начатый въ вагонѣ и непонятные отрывки котораго только долетали до Форстера. Они говорили о напечатанномъ въ «Times» объявленіи насчетъ исчезновенія Сибиллы (или Маргариты) Готорнъ. Оно недавно появилось, но естественно ускользнуло отъ вниманія Форстера и Майкля Кристи, такъ какъ въ то время подобными объявленіями была наполнена цѣлая страница громадной газеты. Осада Парижа еще продолжалась, и тысячи французскихъ семей пользовались этимъ путемъ для сношенія съ своими родственниками и друзьями въ осажденномъ городѣ. Мистеръ Уашборнъ, американскій посланникъ въ Парижѣ, получалъ ежедневно, благодаря любезности германскихъ военачальниковъ, свои газеты и передавалъ внѣшній листъ «Times’а» парижанамъ, которые перепечатывали въ своихъ газетахъ эти многочисленныя объявленія, иногда превышавшія тысячу.

Среди этой массы неинтересныхъ для Майкля объявленій, онъ очень легко просмотрѣлъ одно, гласившее слѣдующее: «Сибиллу Г**, уѣхавшую изъ дома въ 1867 году и потомъ писавшую изъ Вулича, что она вышла замужъ и уѣхала въ Америку, пламенно просятъ увѣдомить родственниковъ о себѣ. Отецъ, мать, сестра умоляютъ ее не оставить ихъ безъ извѣстій и посылаютъ ей задушевный поцѣлуй. Если это объявленіе прочтетъ кто-нибудь, знавшій Сибиллу Г**, то покорнѣйше просятъ увѣдомить о всемъ, что ему извѣстно относительно этой особы — контору гг. Гехаци, въ Лондонѣ, улица К**, за что будетъ выдано приличное вознагражденіе. Просятъ американскія газеты перепечатать эти строки».

Около дюжины отвѣтовъ было получено въ Айви-Гаузѣ. Такъ велико число домашнихъ драмъ, остающихся отъ всѣхъ тайною, что всякое объявленіе, въ какихъ бы выраженіяхъ оно ни было сдѣлано объ исчезновеніи родственниковъ, непремѣнно вызываетъ отвѣты отъ лицъ, которыя воображаютъ совершенно ложно, что оно относится къ нимъ. Нѣсколько Сибиллъ, убѣжавшихъ изъподъ родительскаго крова, написали о своей готовности вернуться, но ни одна не представила свѣдѣній, которыхъ жаждали Готорны и Таборы. Однако, старый квакеръ продолжалъ терпѣливо ждать, разсуждая, что надо дать время объявленію достигнуть Америки. Онъ не сомнѣвался, что его дочь въ Америкѣ, ибо никогда не подозрѣвалъ лжи.

Докторъ Таборъ гораздо менѣе разсчитывалъ на удовлетворительный исходъ объявленія, и чѣмъ онъ чаще думалъ о Сибиллѣ, тѣмъ болѣе убѣждался, что если они и получатъ о ней извѣстія, то самыя дурныя. Впрочемъ, это не мѣшало ему поддерживать надежды старика, который считалъ возвращеніе дочери несомнѣннымъ, ибо въ послѣднее время постоянно видѣлъ ее во снѣ. Позитивистъ сказалъ бы, что Сибилла снилась ему потому, что онъ вѣчно думалъ о ней; но квакеръ полагалъ, что сны ниспосылаются свыше и не безъ предопредѣленной цѣди.

Наконецъ, старикъ Готорнъ и докторъ Таборъ достигли Айви-Гауза, гдѣ жены ждали ихъ съ нетерпѣніемъ, беспокоясь о результатѣ ихъ путешествія въ Лондонъ. Пока приготовляли чай, Таборъ пошелъ къ себѣ въ комнату, чтобъ переодѣться, и Віолета послѣдовала за нимъ. Онъ разсказалъ ей въ нѣсколькихъ, словахъ о всемъ случившемся, и она слушала его съ большимъ вниманіемъ. Вѣсть о таинственномъ убійствѣ Ридделя очень поразила ее, и впродолженіи всего дня она обсуждала газетные толки съ матерью и нѣкоторыми сосѣдями, которые приходили съ любопытствомъ посмотрѣть комнату, въ которой ночевалъ убитый. Отъ толковъ одинъ шагъ къ предположеніямъ, и мистрисъ Таборъ пришла мало по малу къ тому же убѣжденію, какъ и ея отецъ, именно — что Ридделъ приложилъ руку къ исчезновенію портрета Сибиллы изъ Айви-Гауза.

Докторъ старался побороть это мнѣніе, которое, по его словамъ, могло привести къ непріятностямъ. По его словамъ, всегда было опасно давать волю предположеніямъ, которыя, переходя изъ устъ въ уста, могли пріобрѣсть, наконецъ, характеръ обвиненія противъ совершенно невиннаго человѣка.

— Но, милый мой, и мистеръ Вайгусъ раздѣляетъ наше мнѣніе, замѣтила Віолетта: — онъ говоритъ, что положительно слышалъ шаги въ ту ночь, когда совершена была кража, а если Руѳь невиновна, то, должно быть, похитилъ картину этотъ человѣкъ съ двумя фамиліями.

— Я не вѣрю, чтобъ онъ укралъ картину. Къ чему она ему?

— Право, не знаю; можетъ быть, она ему понравилась.

— Ты помнишь, что Вайгусъ слыхалъ шаги и въ саду; значитъ, у вора былъ товарищъ. По твоей теоріи, и второму также понравилась картина?

— Можетъ быть, они думали, что она дорого стоитъ.

— Серебрянныя ложки цѣннѣе, и, однако, ихъ не тронули.

Віолета замолчала, но нисколько не убѣдилась доводами мужа.

— Какой задался мѣсяцъ! произнесла она снова черезъ минуту: — меня ужасно пугаетъ мысль, что я должна завтра присутствовать при слѣдствіи коронера. Что я скажу?

— Правду.

— Должна я говорить о картинѣ?

— Нѣтъ, развѣ онъ самъ спроситъ.

— Заставятъ они меня взглянуть на убитаго?

— Да, я боюсь. Отъ тебя потребуютъ его отождествленія.

Віолета вздрогнула.

— Послѣ всего случившагося, продолжала она: — я боюсь оставить дома дѣтей съ матерью и слугами. Я думаю, что намъ лучше всѣмъ поѣхать въ Лондонъ.

— Ты всего отлучишься на нѣсколько часовъ, моя милая, и мы можемъ попросить Вайгуса остаться въ домѣ во время нашего отсутствія.

— А развѣ мистеръ Вайгусъ не долженъ также явиться свидѣтелемъ?

— Нѣтъ, я не сказалъ, что онъ здѣсь, и коронеръ его не вызываетъ.

— Хорошо: если мистеръ Вайгусъ согласится остаться здѣсь, то я поѣду, сказала рѣшительно Віолета: — а иначе я не разстанусь съ дѣтьми. Этотъ домъ мнѣ теперь кажется небезопаснымъ.

Докторъ Таборъ старался ее успокоить и вскорѣ сошелъ съ нею внизъ, гдѣ его ждалъ чай и цѣлый ужинъ, приготовленный заботливой хозяйкой. За столомъ, всякій мрачный разговоръ былъ отложенъ ради дѣтей, которымъ дозволили ждать пріѣзда отца. Послѣ чая дѣтей уложили спать, а все семейство перешло въ гостиную, гдѣ черезъ нѣсколько минутъ къ нимъ присоединился и мистеръ Турсь, по обыкновенію, очень веселый, хотя онъ до сихъ поръ не могъ найти себѣ пасторскаго мѣста и на лицѣ его все еще виднѣлся бѣлый пластырь. Конечно, возобновили разговоръ объ убійствѣ Ридделя и объ исчезновеніи картины изъ Айви-Гауза, причемъ старый квакеръ старался изъ разспросовъ Вайгуса о томъ, что онъ слышалъ и видѣлъ въ ночь кражи, найти доводы, подкрѣплявшіе его теорію о невиновности Натаніеля Ридделя, который дѣйствовалъ безсознательно, какъ лунатикъ. Эта бесѣда незамѣтно продлилась до десяти часовъ, и уже молодой пасторъ всталъ, чтобъ распроститься съ хозяевами, какъ вдругъ садовая калитка заскрипѣла, раздались шаги по дорожкѣ и загудѣлъ колокольчикъ у наружной двери.

— Кто это можетъ быть такъ поздно? воскликнула съ удивленіемъ Віолета: — надѣюсь, что это не за мужемъ отъ какого-нибудь больного.

— Да, признаюсь, я не желалъ бы теперь выйти изъ дома, прибавилъ докторъ Таборъ, прислушиваясь къ шуму проливного дождя и завыванью вѣтра.

— Но ты не долженъ идти, ты можешь сказать, что ты усталъ, воскликнула снова Віолета; но старый квакеръ ее остановилъ, говоря, что больные не могутъ выбирать времени, удобнаго для докторовъ.

Въ эту минуту въ комнату вошла служанка и подала карточку мистеру Готорну.

— Это — Майкль Кристи, пасторъ толминстерской тюрьмы! произнесъ онъ съ удивленіемъ.

— Мистеръ Кристи пользовался услугами Ридделя, когда съ нимъ случилось несчастье, замѣтилъ докторъ Таборъ: — онъ, вѣроятно, пріѣхалъ навести какія-нибудь справки.

— Попросите мистера Кристи, сказала Віолета, обращаясь къ служанкѣ.

Майкль снялъ въ сѣняхъ пальто, но у него не было зонтика, и онъ былъ весь мокрый и забрызганный грязью. Входя въ комнату, онъ поразилъ всѣхъ своей блѣдностью и утомленнымъ, страждущимъ видомъ. Замѣтивъ его печальное, мрачное лицо и тѣнь смущенія, появившуюся на немъ при видѣ столькихъ незнакомыхъ людей, Готорнъ пошелъ къ нему на встрѣчу.

— Другъ, мы очень рады тебя видѣть. Ты, можетъ быть, желаешь поговорить со мною наединѣ?

— То, что я имѣю вамъ сказать, касается также мистрисъ Готорнъ и всего вашего семейства, произнесъ Майкль съ усиліемъ.

— Это — моя жена, моя дочь Віолета, ея мужъ и другъ семьи Питеръ Вайгусъ, продолжалъ квакеръ: — нѣтъ, другъ Вайгусъ, не уходи, ты принадлежишь къ нашему семейству, прибавилъ онъ, видя, что молодой пасторъ хочетъ удалиться.

— Нѣтъ, уже поздно, мнѣ пора домой, промолвилъ Вайгусъ, но Майкль, замѣтивъ, что онъ — пасторъ, просилъ его знакомъ остаться.

— Извините, что я посѣтилъ васъ въ такой поздній часъ, сказалъ Майкль, все еще стоя посреди комнаты: — но дѣло, по которому я явился, не терпитъ отлагательства. У васъ есть вторая дочь, мистеръ Готорнъ?

— Да, другъ; ты прочелъ наше объявленіе.

— Нѣтъ, я не видалъ объявленія, но принесъ вамъ извѣстія о вашей дочери.

Старики вздрогнули. Шитье выпало изъ рукъ мистрисъ Готорнъ, а квакеръ вдругъ побагровѣлъ и закашлялся.

— Другъ, произнесъ онъ глухимъ голосомъ: — если ты принесъ намъ извѣстія о нашей дочери Сибиллѣ, то потрудись сѣсть и разсказать намъ все, что ты знаешь.

— Прежде всего! воскликнула мистрисъ Готорнъ, приподнимаясь съ дивана, на которомъ она сидѣла: — наше дѣтище живо?

— Да, отвѣчалъ Майкль.

— Она — въ Англіи? спросила съ нетерпѣніемъ Віолета.

— Да.

— Пожалуйста, мистеръ Кристи, присядьте къ камину, прибавила Віолета, указывая ему на кресло и сама опускаясь на диванъ подлѣ матери.

Майкль сѣлъ и разсказалъ исторію Маргариты Фильдъ ея отцу, матери и сестрѣ, которыя слушали его, притаивъ дыханіе.

Когда онъ кончилъ, не пропустивъ ни одной печальной подробности, наступило тяжелое молчаніе. Мистрисъ Готорнъ и Віолета плакали, старый квакеръ обтиралъ свои очки и съ благодарностью мигалъ Вайгусу, который весь дышалъ самымъ теплымъ?! сочувствіемъ.

— Другъ, ты намъ не сказалъ, имѣетъ ли наша дочь Сибилла ребенка? спросилъ наконецъ у Майкля мистеръ Готорнъ.

— Нѣтъ.

— Вотъ почему она боялась отца и матери, продолжалъ старикъ: — подобное недовѣріе было бы немыслимо въ ней, еслибъ она сама имѣла дѣтей.

— Бѣдное дитя! Сколько она выстрадала! промолвила мистрисъ Готорнъ.

Докторъ Таборъ поднялся съ своего мѣста и, стоя за спиною жены, былъ погруженъ въ мрачную думу. Віолету и стариковъ поразила романтичная сторона исторіи Маргариты, а онъ серьёзно размышлялъ о практической. Онъ видѣлъ, въ какую западню поймали бѣдную молодую дѣвушку, и думалъ о томъ, какъ ее найти и привезти подъ родительскій кровъ, вмѣстѣ съ тѣмъ и освободить отъ суда по обвиненію въ насиліи противъ миссъ Грэамъ.

— Какой гнусный заговоръ! промолвилъ онъ наконецъ громко, съ пламеннымъ негодованіемъ.

— И подумать только, что полковникъ Форстеръ могъ такъ поступить! воскликнула Віолета: — человѣкъ столь любезный и пріятный!

— Нѣтъ достаточно строгой для него казни! произнесъ докторъ Таборъ строгимъ тономъ.

— А ты думаешь, что онъ уже не наказанъ? сказалъ квакеръ: — нѣтъ, онъ уже давно не знаетъ покоя въ своемъ сердцѣ. Когда онъ былъ здѣсь, когда сегодня онъ съ нами ѣхалъ въ вагонѣ, совѣсть мучила его, а это — худшее изъ наказаній.

— Мы не желаемъ никакой мести, сказала мистрисъ Готорнъ сквозь слезы: — пусть только намъ возвратятъ наше дѣтище. Мы постараемся заставить ее забыть прошедшее.

— Отчего Сибилла уже не здѣсь? произнесла съ безпокойствомъ Віолета: — съ ней, можетъ быть, случилось новое несчастіе. Подозрѣваете ли вы, мистеръ Кристи, гдѣ она теперь?

— Нѣтъ, но я ее найду, воскликнулъ съ жаромъ Майкль: — я все брошу, но найду ее. Только я умоляю васъ, пощадите моего брата, прибавилъ онъ дрожащимъ голосомъ: — мнѣ ужасно тяжело, что онъ принялъ участіе въ преслѣдованіяхъ вашей дочери. Завтра я вызванъ свидѣтелемъ и буду присутствовать на слѣдствіи коронера. Если можете, то разрѣшите мнѣ умолчать о тѣхъ фактахъ, которые навѣки опозорятъ моего брата. Я смиренно прошу васъ объ этомъ. А взамѣнъ, клянусь найти Маргариту, виноватъ, мистрисъ Форстеръ, и сдѣлать все возможное для оказанія ей законнаго правосудія.

Его горе было столь искренно, что даже докторъ Таборъ, рѣдко поддававшійся впечатлѣніямъ минуты, пожалѣлъ его отъ всей души. Что же касается стараго квакера, то онъ, не желая оставить Майкля ни минуты въ тревожномъ сомнѣніи, произнесъ торжественно:

— Другъ, мы не хотимъ зла твоему брату. Ты принесъ намъ вѣсть о нашемъ дѣтищѣ, и мы глубоко тебѣ за это благодарны; ты былъ ея другомъ въ несчастіи, и мы тебя благословляемъ.

— Полковникъ Форстеръ одинъ виновенъ во всемъ, а вашъ братъ только по слабости помогалъ своему другу, прибавилъ докторъ Таборъ.

— Ваша доброта болѣе, чѣмъ искупляетъ все, что онъ сдѣлалъ, замѣтила мистрисъ Готорнъ.

— Благодарю васъ отъ души за эти утѣшительныя слова, отвѣчалъ Майкль, поникнувъ головой.

— Нѣтъ, другъ, не отчаявайся, продолжалъ квакеръ: — Господь обратитъ твоего брата на истинный путь и обрадуетъ твое сердце. Теперь-же ты должетъ остаться у насъ на ночь, ибо слишкомъ поздно. Мы только-что хотѣли разойтись, когда ты явился; прочти намъ обычныя молитвы на сонъ грядущій и тогда вполнѣ убѣдишься, что мы только желаемъ добра тебѣ и всѣмъ твоимъ.

Старикъ подошелъ и отечески положилъ руку на плечо Майклю, который, однако, былъ слишкомъ взволнованъ, чтобъ произнести хоть одно слово.

Мистрисъ Готорнъ и Віолета переглянулись среди слезъ. Какъ настоящія женщины, онѣ поняли по смущенію Майкля и искреннему чувству, съ которымъ онъ говорилъ о Сибиллѣ, что онъ ее любилъ.

VII.

А что дѣлалъ въ это время Филиппъ Форстеръ?

Рѣшившись сознаться во всемъ отцу Розы, онъ забылъ, что не будетъ имѣть случая бесѣдовать съ нимъ наединѣ до поздней ночи. Фердэль-Голлъ кишилъ гостями; каждый вечеръ тамъ былъ званный обѣдъ, а въ этотъ день были сверхъ того приглашены гости изъ далека, такъ что до ихъ отъѣзда Филиппу нельзя было сказать и слова мистеру Грэаму.

Пріѣхавъ въ Толминстеръ, онъ переодѣлся и отправился прямо въ казармы въ Франку. Но драгунъ также отправился въ Фердэль съ нѣсколькими своими товарищами. Это обстоятельство немного успокоило Форстера; онъ полагалъ, что Франкъ не поѣхалъ бы на обѣдъ, еслибъ былъ очень встревоженъ. Въ этомъ онъ, однако, ошибался, и Франкъ принялъ приглашеніе мистера Грэама только, чтобъ поддержать внѣшнее приличіе до роковой минуты конечнаго погрома.

Форстеръ приказалъ возницѣ повернуть лошадь, и черезъ часъ онъ уже былъ въ Фердэлѣ.

Тамъ всѣ знали, кромѣ Розы, что онъ былъ вызванъ въ Лондонъ по дѣлу объ убійствѣ его бывшаго слуги, но никто не подозрѣвалъ ничего худшаго. Конечно, это было очень непріятное происшествіе и болѣе ничего. Мужчины разсуждали о газетныхъ толкахъ за виномъ послѣ обѣда, но въ гостиной хранили молчаніе, ради Розы. Нелли спрашивала нѣсколько разъ у Франка, не знаетъ ли онъ какихъ-нибудь подробностей, но тотъ отмалчивался и, чтобъ скрыть свое волненіе, пилъ болѣе, чѣмъ слѣдовало, такъ что, выйдя изъ столовой, былъ не совсѣмъ трезвъ. Нелли никогда не видала его въ такомъ возбужденномъ видѣ, но это забавляло ее, и она весело болтала съ нимъ до той минуты, какъ въ гостиную вошелъ Филиппъ. Увидавъ его, Франкъ поспѣшно удалился отъ Нелли, не окончивъ даже начатой фразы, и поспѣшилъ на встрѣчу къ своему другу. Форстеръ былъ, повидимому, очень спокоенъ и любезно отвѣчалъ на общія привѣтствія.

— Дитя мое, вы должны быть голодны, сказалъ мистеръ Грэамъ, крѣпко пожимая ему руку, и прибавилъ вполголоса: — Роза думаетъ, что вы были въ Лондонѣ по дѣламъ у своего стряпчаго. Оставьте ее въ этомъ невѣдѣніи. О дѣлѣ же мы потомъ съ вами поговоримъ.

— Хорошо, отвѣчалъ Филиппъ, слегка поблѣднѣвъ, ибо онъ подозрѣвалъ изъ словъ мистера Грэама, что послѣдній узналъ что-нибудь.

— Что новаго? спросилъ шопотомъ Франкъ, подходя къ своему другу.

— Ничего, отвѣчалъ спокойно Форстеръ и прошелъ мимо, направляясь къ дивану, на которомъ сидѣла Роза.

Она издали услышала его голосъ, и румянецъ радости покрылъ ея щеки.

— Радость моя, промолвилъ онъ, цѣлуя ее.

— Я думала, что вы пропали въ лондонскомъ туманѣ, сказала она тономъ нѣжнаго упрека: — сядьте поближе ко мнѣ и разскажите, что вы дѣлали. Какіе противные эти стряпчіе!

— И я еще не кончилъ съ ними, отвѣчалъ Форстеръ, думая о завтрашнемъ днѣ.

— Такъ вы опять уѣдете? О! они нарочно хотятъ меня бѣсить! Но вы не обѣдали? Я прикажу вамъ что-нибудь подать. Чего вы хотите?

— Нѣтъ, благодарю. Я только выпью чаю.

— Я вамъ сама подамъ, воскликнула Роза и, вставъ съ дивана, пошла къ столу твердыми шагами, словно она видѣла, какъ всѣ.

Стоявшіе подлѣ мужчины поспѣшили ей помочь, и она черезъ минуту подала Филиппу чашку чая.

— Посмотрите, какъ я могу еще служить вамъ съ помощью другихъ, сказала она съ улыбкой.

Пока Форстеръ разговаривалъ съ Розой, Франкъ возвратился къ Нелли и, чтобъ загладить свой нецеремонный уходъ, отпустилъ ей неловкій комплиментъ объ ея прелестномъ туалетѣ.

— Бросьте пустяки, отвѣчала Нелли: — и скажите лучше: зачѣмъ вы съ такимъ жаромъ бросились къ Форстеру?

— Мнѣ надо было съ нимъ поговорить.

— Объ этомъ ужасномъ убійствѣ? Оно, кажется, болѣе тревожитъ васъ, чѣмъ его. Но отчего онъ такой холодный сегодня?

— Онъ не можетъ плакать при всѣхъ.

— Еслибъ мою горничную убили, то я бы плакала на взрыдъ, кто бы ни былъ въ комнатѣ. Оо!.. Мнѣ даже страшно подумать объ этомъ! Франкъ, вы что-то скрываете отъ меня. Вы сегодня не походите на себя и не хотите говорить со мною объ этомъ дѣлѣ.

— Вы, Нелли, не очень любите болтать объ ужасахъ.

— Но мы ежедневно читаемъ въ газетахъ описанія сраженій, и вы, Франкъ, постоянно говорите мнѣ, сколько убито французовъ, отвѣчала Нелли, пристально смотря на своего жениха: — если тутъ кроется какая-нибудь тайна, то вы должны мнѣ ее открыть, Франкъ. Помните, что вы обѣщали ничего отъ меня не скрывать.

— Я обѣщалъ вамъ разсказывать мои тайны, а не тайны моихъ друзей, произнесъ Франкъ: — не спрашивайте меня, Нелли. Вы все узнаете когда-нибудь и пожалѣете, что узнали. Я въ такомъ отчаяніи сегодня, что готовъ размозжить себѣ голову. Можетъ быть, намъ придется на время разстаться… можетъ быть, насъ разлучатъ. Но умоляю васъ, Нелли, не вѣрьте всѣмъ клеветамъ, которыя будутъ обо мнѣ разсказывать. Если въ концѣ-концовъ мы все-же женимся, то вы увидите, что я — не такой дурной человѣкъ, какимъ меня станутъ вамъ представлять.

— О! Франкъ! Что вы говорите? воскликнула Нелли, поблѣднѣвъ и дрожа всѣмъ тѣломъ: — что съ вами? Не оставляйте меня. Я знала, что случилось какое-то несчастье. Но, право, я съ ума сойду, если вы мнѣ не скажете ничего болѣе.

Она схватила его за руку и посадила рядомъ съ собою. Но онъ упорно стоялъ на своемъ и старался ее успокоить общими мѣстами, которыя только еще болѣе ее тревожили. Она не знала что ей дѣлать и не могла болѣе приставать къ нему, потому что вокругъ нихъ были все посторонніе. Наконецъ, къ ней подошелъ мистеръ Грэамъ и попросилъ аккомпанировать на фортепіано молодому человѣку, который хотѣлъ спѣть шотландскую балладу. Она не могла отказаться и, глотая слезы, послѣдовала за хозяиномъ дома, но, уходя, бросила на Франка такой взглядъ, что онъ вздрогнулъ всѣмъ тѣломъ.

Мистеръ Грэамъ проводилъ Нелли до фортепіано и сталъ подлѣ, чтобъ переворачивать ноты. Лицо его, какъ всегда, дышало добротою и спокойствіемъ. Филиппъ, издали слѣдившій за нимъ, съ удовольствіемъ замѣчалъ, что его опасенія были несправедливы. Очевидно, мистеръ Грэамъ ничего не зналъ. Однако, онъ не могъ не подумать съ грустью, что на слѣдующій день глаза этого добраго старика не будутъ уже смотрѣть на него съ такимъ довѣріемъ и любовью. Онъ долженъ былъ нанести смертельный ударъ этому доброму, но гордому человѣку, и Филиппъ недоумѣвалъ, откуда онъ возьметъ на это силъ.

Вдругъ слуга вошелъ въ комнату съ какой-то карточкой на серебрянномъ подносѣ. Не желая прерывать пѣнія, онъ остановился на порогѣ, и когда замерли послѣднія ноты шотландской баллады, онъ подошелъ къ мистеру Грэаму и сказалъ ему что-то шопотомъ. Грэамъ съ удивленіемъ взглянулъ на карточку и, проводивъ Нелли до ея мѣста, вышелъ изъ гостиной.

Онъ не взглянулъ при этомъ на Филиппа, но послѣдній и Франкъ тотчасъ поняли, въ чемъ дѣло. Они переглянулись, и оба быстро направили свои шаги къ отдаленному окну.

— Ты знаешь, что мой братъ подозрѣваетъ тебя въ убійствѣ Маргариты? произнесъ Франкъ безъ всякихъ вступленій.

— Маргарита вырвалась изъ моихъ рукъ сегодня, и я не знаю, гдѣ она, отвѣчалъ Форстеръ, не считая болѣе нужнымъ хитрить: — я скрылъ отъ тебя правду, чтобъ не безпокоить тебя понапрасну.

— Ты видишь, къ чему привели всѣ твои тонкости, сказалъ съ горечью драгунъ: — Майклъ хочетъ тебя арестовать.

— Онъ не посмѣетъ, промолвилъ Филиппъ, но руки его замѣтно дрожали.

— Онъ ничего не побоится. Его даже не остановитъ любовь ко мнѣ. Если ты не можешь тотчасъ представить Маргариту, то лучше спасайся бѣгствомъ.

— Я не убѣгу.

— И я также.

— Однако, если дѣло приметъ нехорошій оборотъ, то я желалъ бы, чтобы ты былъ въ безопасности, продолжалъ послѣ минутнаго молчанія Форстеръ: — я приду къ тебѣ завтра утромъ, и мы рѣшимъ что дѣлать. У меня есть деньги.

— Къ чему ты мнѣ это говоришь? Развѣ жизнь мнѣ дорога, если я буду принужденъ скрываться, какъ кротъ въ норѣ! Выведи меня изъ этой подлой исторіи или… у меня въ карманѣ револьверъ.

И Франкъ посмотрѣлъ прямо въ глаза своему другу. Но въ эту самую минуту мистеръ Грэамъ пріотворилъ дверь и, высунувъ немного свое блѣдное, взволнованное лицо, позвалъ къ себѣ знакомъ Форстера. Послѣдній повиновался.

— Дитя мое, что это все значитъ? промолвилъ мистеръ Грэамъ, взявъ его отечески за руку: — вашего слугу Джаспера арестовали по обвиненію въ убійствѣ Ридделя. Полицейскій инспекторъ изъ Толминстера нарочно пріѣхалъ, чтобъ сказать мнѣ объ этомъ. Пойдемте, онъ повторитъ тоже и вамъ.

Форстеръ не имѣлъ ни малѣйшаго понятія объ арестѣ Джаспера, ибо, когда онъ былъ утромъ въ центральномъ отдѣленіи лондонской полиціи, то Джаспера еще ни въ чемъ не подозрѣвали. Онъ подумалъ, что инспекторъ явился съ приказомъ арестовать его самого, но все-же, гордо поднявъ голову, вошелъ въ комнату, гдѣ ждалъ полицейскій чиновникъ. Послѣдній, однако, почтительно ему поклонился и объявилъ, что онъ только-что получилъ телеграмму изъ Скотландъ-Ярда, въ которой ему предписывалось увѣдомить полковника Форстера, что его слугу арестовали, послѣ законнаго отождествленія его личности, какъ подозрѣваемаго убійцу Ридделя.

— Послѣ законнаго отождествленія его личности? повторилъ недовѣрчиво Филиппъ.

— Да, сэръ, вотъ телеграмма, сказалъ инспекторъ и подалъ Форстеру розовую бумажку, на которой тотъ прочелъ:

«Джасперъ арестованъ пасторомъ Кристи. Служанка признала въ немъ предполагаемаго убійцу Ридделя» и т. д.

— Какое дѣло до этого мистеру Кристи? спросилъ съ удивленіемъ мистеръ Грэамъ.

— Право, не знаю, сэръ, отвѣчалъ полицейскій чиновникъ.

— Что дѣлалъ Джасперъ въ Лондонѣ, Филиппъ? Когда вы его видѣли въ послѣдній разъ?

— Сегодня.

— Но вѣдь это обвиненіе — странная ошибка, не правда-ли?

— Я надѣюсь, отвѣчалъ Филиппъ и знакомъ далъ понять мистеру Грэаму, что онъ желалъ бы остаться съ нимъ наединѣ.

Посмотрѣвъ на него съ изумленіемъ, старикъ, однако, исполнилъ его желаніе и, отпустивъ полицейскаго чиновника, просилъ его зайти въ буфетъ и чѣмъ-нибудь подкрѣпить свои силы прежде, чѣмъ отправиться обратно въ Толминстеръ. Потомъ онъ затворилъ за нимъ дверь и подошелъ къ Филиппу, который стоялъ, облокотись на каминъ, и казался совершенно безпомощнымъ, убитымъ.

— Мнѣ многое надо вамъ сказать, промолвилъ онъ, собравшись съ силами: — можете вы дать мнѣ времени?

— Сколько хотите, только не томите меня неизвѣстностью, дитя мое, отвѣчалъ мистеръ Грэамъ съ безпокойствомъ: — я вижу, что случилось какое-то новое несчастье.

— Я нуждаюсь во всемъ вашемъ снисхожденіи, пробормоталъ Форстеръ едва слышно.

— Я всегда обходился съ вами, какъ съ сыномъ; говорите со мною, какъ съ отцомъ, сказалъ старикъ, дружески кладя руку на плечо молодого человѣка.

— Да, я вылью всю мою душу передъ вами, какъ передъ отцомъ. Надѣюсь, что зы выслушаете меня, какъ отецъ, до конца.

И Филиппъ Форстеръ началъ свою исповѣдь.

Въ это самое время, Майкль Кристи разсказывалъ туже исторію въ Айви-Гаузѣ. Но какъ различно относились эти два человѣка къ одному и тому же предмету! Въ разсказѣ Филиппа всѣ факты были такъ группированы, чтобъ онъ казался жертвою слѣпой судьбы. Онъ поступилъ дурно, но съ хорошимъ намѣреніемъ. Всѣ его поступки извиняла любовь. Совѣсть ни въ чемъ его не упрекала, и еслибъ злая судьба не преслѣдовала его, то онъ не былъ бы принужденъ унизиться до мольбы о помощи и прощеніи. Однимъ словомъ, онъ старался доказать, что не былъ женатъ на Маргаритѣ Готорнъ, и что, если можно было избѣгнуть скандала, то ничего ему не мѣшало жениться на Розѣ. Что же касается обвиненія противъ Джаспера, то онъ отнесся къ нему очень слегка, убѣжденный въ возможности доказать на судѣ алиби.

По несчастью для Филиппа, мистеръ Грэамъ былъ строго честный человѣкъ, не терпѣвшій лжи и обмана во всѣхъ ихъ проявленіяхъ. Онъ не признавалъ различія между бѣлой и черной ложью и никогда не понималъ, чтобъ цѣль могла оправдывать средства. Поэтому онъ видѣлъ теперь ясно, что человѣкъ, котораго онъ выбралъ въ мужья своей единственной дочери, не оправдалъ его довѣрія и путемъ обмана, мошеннически заслужилъ его уваженіе. Это одно уже было ужасно, оставляя въ сторонѣ роковую трагедію, въ которой Филиппъ былъ замѣшанъ. Онъ вспомнилъ съ отвращеніемъ, сколько разъ этотъ человѣкъ долженъ былъ намѣренно ему лгать и его обманывать. Потомъ онъ подумалъ о Розѣ, которая такъ преданно любила Форстера, что разлука съ нимъ могла ее свести въ могилу. Все это до того подѣйствовало на несчастнаго отца, что въ часъ, въ продолженіи котораго длился разсказъ Филиппа, онъ постарѣлъ на десять лѣтъ. Поникнувъ головой и закрывъ лицо руками, онъ сидѣлъ молча, какъ приговоренный къ смерти. Когда же, наконецъ, онъ долженъ былъ дать рѣшительный отвѣтъ, бѣдный старикъ могъ только промолвить:

— Если Роза это узнаетъ, она умретъ.

— Но зачѣмъ же ей это знать? воскликнулъ Форстеръ хриплымъ отъ волненія голосомъ: — развѣ вы сомнѣваетесь въ моей любви къ ней?

— Я вѣрю, что вы ее любите; развѣ можетъ кто-нибудь ея не любить? промолвилъ убитый горемъ отецъ. — Но дайте мнѣ подумать до утра. Я думалъ, что могу умереть спокойно, оставивъ ее на вашихъ рукахъ! О, моя бѣдная Роза, что будетъ съ тобою, если я теперь умру! Вѣдь за ваши грѣхи она стала слѣпой!

— Она меня любитъ такъ же, какъ и я ее, жалобно произнесъ Форстеръ: — позвольте мнѣ пойти и проститься съ нею, а то она можетъ заподозрить что-нибудь недоброе.

— Нѣтъ, воскликнулъ Грэамъ, вставая и простирая руку, чтобъ удержать Форстера: — я завтра вамъ дамъ отвѣтъ: я до тѣхъ поръ рѣшу, какъ мнѣ слѣдуетъ поступить.

Онъ произнесъ эти слова такимъ рѣшительнымъ тономъ, что Филиппъ не могъ сопротивляться. Было уже поздно, гости начали разъѣзжаться, и мистеръ Грэамъ вышелъ изъ комнаты, не прибавивъ болѣе ни слова.

Черезъ нѣсколько минутъ Филиппъ вышелъ въ сѣни, попросилъ слугу принести его шляпу и пальто, прошелъ заднимъ ходомъ на дворъ, сѣлъ въ кэбъ и отправился въ Толминстеръ. Лицо его было мрачно; сердце раздиралось отъ злобы и отчаянія.

VIII.

Въ эту ночь толминстерскіе лавочники, поставщики мистера Грэама, собрались на митингъ въ «Коронѣ» для разрѣшенія важнаго вопроса: какой подарокъ поднести миссъ Грэамъ по случаю ея свадьбы? Пренія поддерживались на необходимой высотѣ значительнымъ количествомъ водки съ горячей водой, и, наконецъ, было единогласно постановлено не расходиться до утра. Однако, по возвращеніи Филиппа Форстера, хозяинъ гостинницы безцеремонно выгналъ ихъ вонъ, не желая обезпокоить сонъ своего знатнаго постояльца, и Филиппъ, отворивъ окно въ своей комнатѣ, видѣлъ, какъ подгулявшіе лавочники побрели, пошатываясь со стороны на сторону по рыночной площади. Вскорѣ въ гостинницѣ и на площади все затихло, не слышно было даже медленныхъ шаговъ полисмэновъ по тротуарамъ, тускло освѣщеннымъ газовыми фонарями. Филиппъ, погруженный въ тяжелыя думы, безсознательно вперилъ глаза въ возвышавшуюся вдали мрачную массу толминстерскаго собора.

Самыя черныя мысли терзали его сердце. Онъ предчувствовалъ, что его свадьба съ Розой не состоится. Мистеръ Грэамъ не принялъ его исповѣди такъ, какъ онъ надѣялся. Всѣ честолюбивые планы Форстера теперь улетучились, и, однако, онъ все еще немного надѣялся — такъ искренна и сильна была его любовь къ Розѣ. Дѣйствительно, еслибъ мистеръ Грэамъ простилъ его и все же отдалъ ему свою дочь, онъ могъ, въ крайнемъ случаѣ, бѣжать съ нею изъ Англіи и мирно жить въ какомъ-нибудь отдаленномъ уголкѣ, гдѣ Роза, не подозрѣвая всего случившагося, сохранила бы попрежнему слѣпую вѣру въ него. Какъ человѣкъ, бросившійся въ море съ погибающаго корабля, сначала надѣется, что его спасетъ лодка, потомъ основываетъ всю свою надежду на веслѣ и, наконецъ, на собственныхъ рукахъ, такъ и Филиппъ теперь, отказавшись отъ всѣхъ самолюбивыхъ грезъ, строилъ все свое счастье на обладаніи Розой, любовь которой одна могла его вырвать изъ поглощавшаго его моря жизненныхъ треволненій.

Съ возникновеніемъ надежды и въ глазахъ Филиппа вдругъ посвѣтлѣло; казалось, ночь мгновенно уступила мѣсто лучезарному дню. Громадное окно въ соборѣ надъ портикомъ отражало розовый проблескъ утра, и въ воздухѣ носились веселые звуки пробуждающагося населенія. Однако, взглянувъ наверхъ, Филиппъ увидалъ, что небо было попрежнему мрачно и звѣзды ярко блестѣли. А соборное окно свѣтилось все болѣе и болѣе краснымъ оттѣнкомъ. Въ ту же минуту слышавшіеся вдали человѣческіе голоса соединились въ громкій, отчаянный крикъ, повторяемый, какъ эхо, по всѣмъ окрестнымъ улицамъ: «пожаръ, пожаръ!»

Какое было дѣло Филиппу, что загорѣлся какой-то домъ въ Толминстерѣ? Вѣроятно, одинъ изъ лавочниковъ, угощавшихся въ «Коронѣ», ложась спать, забылъ погасить свѣчу и неосторожно во снѣ толкнулъ подсвѣчникъ, поджогъ занавѣски своей кровати, отчего огонь распространился по всему дому. Багровое зарево мало по малу освѣтило весь городъ. На площади бѣгали взадъ и впередъ испуганные обыватели въ однихъ рубашкахъ, отрядъ полисмэновъ спѣшилъ на мѣсто происшествія; наконецъ, появились и пожарныя машины, тащимыя людьми, вмѣсто лошадей. Гробовая тишина ночи теперь смѣнилась шумомъ и гамомъ встревоженной толпы, словно выскочившей изъ-подъ земли. Сотни окошекъ отворились, и отовсюду торчали испуганныя лица. Слуги и обитатели «Короны» высыпали на тротуаръ, и глаза всѣхъ были съ ужасомъ обращены на клубы дыма и вихрь горящихъ головней, несшихся прямо на соборную крышу.

— Вѣтеръ юго-западный, и если не остановятъ тотчасъ пожара, то нашъ соборъ сгоритъ! воскликнулъ какой-то голосъ подъ самымъ окномъ, у котораго стоялъ Филиппъ.

До этой минуты онъ смотрѣлъ на разыгрывавшуюся передъ нимъ сцену съ спокойнымъ хладнокровіемъ зрителя, слѣдящаго на мягкомъ креслѣ за театральнымъ представленіемъ. Но, услыхавъ, что соборъ въ опасности, онъ вскочилъ, и глаза его засверкали. Въ головѣ его блеснула мысль, что еслибы ему удалось отличиться на этомъ пожарѣ и спасти кому-нибудь жизнь или, по крайней мѣрѣ, подвергнуть свою жизнь опасности, то онъ этимъ загладилъ бы свое прошлое въ глазахъ мистера Грэама и всѣхъ, которые теперь смотрѣли на него косо. А если ему суждено было погибнуть въ огнѣ, то ореолъ мученической славы навѣки сохранилъ бы его имя въ памяти людей чистымъ отъ всякаго нареканія. Онъ былъ слишкомъ храбръ, чтобы колебаться, когда дѣло шло объ опасности, хотя бы не обѣщавшей ему ни малѣйшей пользы; а теперь, черезъ минуту онъ уже бѣжалъ по площади, твердо рѣшившись совершить подвигъ самоотверженія, еслибы таковой представился.

Всѣ обитатели Короны послѣдовали за нимъ, но остановились, достигнувъ наружныхъ рядовъ толпы, состоящихъ всегда изъ людей осторожныхъ, которые напрягаютъ глаза главнымъ образомъ для того, чтобы имѣть возможность убѣжать при первой опасности, а Филиппъ одинъ протолкался впередъ, гдѣ кипѣла работа. Увидавъ его, полицейскій инспекторъ приложился къ козырьку и далъ ему дорогу. Черезъ нѣсколько минутъ Филиппъ очутился передъ самымъ горѣвшимъ домомъ, гдѣ находились только смѣльчаки, не боявшіеся дыма, искръ и головней, летавшихъ надъ головами. Пожарная машина уже направляла громадные потоки воды во всѣ стороны, гдѣ показывалось пламя; но успѣшному дѣйствію пожарныхъ много мѣшали испуганные сосѣди, которые умоляли ихъ обратить кишку то въ ту, то въ другую сторону, когда имъ казалось, что огонь угрожалъ ихъ жилищамъ. Мужчины, женщины и дѣти, полуодѣтые и дрожащіе отъ страха, выскочивъ изъ окрестныхъ домовъ, загромождали улицу своими пожитками. Тщетно говорили имъ, что ихъ жилища — внѣ всякой опасности и что, вынося свои вещи, они только увеличиваютъ общую суматоху; любовь людей къ своимъ вещамъ часто превосходитъ ихъ любовь къ людямъ, и не одинъ лавочникъ заботился болѣе о своей кассѣ, чѣмъ о женѣ и дѣтяхъ, которыя, по его мнѣнію, могли позаботиться сами о себѣ.

Полицейскій инспекторъ, провожавшій Филиппа, снялъ свое пальто и, бросивъ его на плеча женщинѣ, которая стояла подлѣ, завернутая въ простыню, началъ помогать пожарнымъ, а Форстеръ спрашивалъ направо и налѣво: не остался ли кто въ горѣвшемъ домѣ? Ему не могли дать положительнаго отвѣта. Хозяина дома, чулочника, съ его семействомъ благополучно перетащили съ большимъ количествомъ пожитковъ въ кабачекъ сосѣдней улицы, гдѣ онъ горько оплакивалъ потерю значительнаго матерьяла, находившагося въ его кладовыхъ. Эта потеря и полученные имъ обжоги во время бѣгства изъ огня такъ занимали его мысли, что никакъ нельзя было добиться, чтобы онъ сосчиталъ: всѣ ли жильцы его дома были на лицо? Только послѣ продолжительныхъ толковъ и совѣщаній сосѣдокъ, безпощадно кричавшихъ въ одинъ голосъ, выяснилось, что не доставало старухи, жившей на чердакѣ. Почти въ тоже самое время, какъ распространился въ толпѣ говоръ объ исчезновеніи старухи, стали долетать изъ горѣвшаго дома жалобные вопли.

Немедленно двадцать смѣльчаковъ вызвалось броситься на помощь погибавшему человѣческому существу, но прежде всѣхъ выскочилъ впередъ Филиппъ Форстеръ. Не обращая вниманія на опасность, онъ взбѣжалъ по лѣстницѣ, сопровождаемый до первой площадки шестью храбрѣйшими охотниками. Но тутъ они остановились, устрашенные чернымъ густымъ дымомъ, въ которомъ совершенно исчезъ Филиппъ. Одинъ изъ нихъ хотѣлъ было послѣдовать за нимъ, но черезъ минуту вернулся, ослѣпленный искрами и задыхаясь отъ гари. Что-же касается Филиппа, то, руководясь воплями старухи, онъ взлѣзъ ощупью до верхней ступени лѣстницы, отворилъ ногою дверь, схватилъ какую-то безжизненную фигуру, уже переставшую кричать, и пустился бѣгомъ внизъ, преслѣдуемый огненными языками, которые раздувалъ сквозной вѣтеръ, благодаря отворенной имъ двери. Какъ онъ вынесъ благополучно свою живую ношу изъ этого ада, какъ поскользнулся посреди лѣстницы, скатился внизъ съ двадцати ступеней и упалъ на порогѣ наружной двери, гдѣ задохся бы отъ дыма, еслибы толпа не вытащила его и спасенную имъ женщину на чистый воздухъ — все это было описано на слѣдующій день въ газетахъ.

Когда онъ очнулся, то на головѣ и лицѣ у него не было ни одного волоса, а одежда такъ объуглилась, что падала кусками на землю, и онъ остался бы совершенно обнаженнымъ, еслибы кто-то не набросилъ ему на плеча простыни. Женщина, которую онъ спасъ, находилась въ гораздо лучшемъ положеніи, но за то, въ продолженіи его получасоваго забытья, пожаръ такъ усилился, что соборъ былъ теперь въ неминуемой опасности. Выйдя изъ дверей кабачка, въ который его отнесли, Филиппъ увидѣлъ, что на крышѣ собора блестѣли мѣдныя каски пожарныхъ, которые быстро направляли кишки на каждое мѣсто, куда падали головни. Едва держась на ногахъ и ощущая страшную боль отъ обжоговъ, Филиппъ однако сознавалъ, что его подвигъ еще не оконченъ, тѣмъ болѣе, что его подстрекали къ новымъ усиліямъ крики толпы, до того запрудившей всѣ сосѣднія улицы, что частныя пожарныя машины, подоспѣвшія изъ окрестныхъ помѣстій, едва могли проложить себѣ дорогу.

Теперь уже работало восемь машинъ, — двѣ изъ нихъ были паровыя, а остальныя наполняли воздухъ скрипомъ ручныхъ поршней. Кишки, поднимаясь съ мостовой къ соборной крышкѣ, казались какими-то чудовищными змѣями; нѣкоторыя изъ нихъ были не въ порядкѣ и потому во многихъ мѣстахъ вода била фонтаномъ, обливая внизу качавшихъ людей. Въ этой отчаянной борьбѣ съ двумя самыми страшными силами природы — огнемъ и вѣтромъ — единственный страхъ, тревожившій мужественныхъ бойцовъ, было опасеніе, что не хватитъ воды. Уличныхъ крановъ было недостаточно, чтобы поддержать нескончаемую струю въ восьми машинахъ. Меньшія изъ нихъ снабжались водою изъ ведеръ, ушатовъ, кружекъ, лаханокъ и всевозможной посуды, которые толпа наполняла водою въ колодцахъ на сосѣднихъ дворахъ и передавала изъ рукъ въ руки, конечно, проливая на землю половину воды и превращая мостовую въ болото, къ отчаянію владѣльцевъ мебели, выкинутой изъ домовъ. Что касается рукъ, то въ этомъ не было недостатка; два эскадрона драгунъ съ офицерами во главѣ (въ томъ числѣ и Франкъ Кристи) подоспѣли на помощь, но, несмотря на все ихъ желаніе быть полезными, могли только смѣнить гражданъ, уставшихъ качать воду. Вскорѣ шесть ручныхъ машинъ, одна за другою, перестали работать за недостаткомъ воды, и даже паровыя машины, поддерживавшія однѣ борьбу съ разъяренной стихіей, начали хрипѣть, какъ въ предсмертномъ колокольцѣ, благодаря недостатку паровъ. Стало очевиднымъ, что еслибы можно было свалить крышу съ дома чулочника, то подъ массою развалинъ заглохло бы пламя и соборъ былъ бы спасенъ; но вся опасность заключалась въ томъ, что крыша могла обрушиться лишь тогда, когда успѣетъ вспыхнуть какая-нибудь часть собора, и тогда гибель святого храма была неминуема. Шесть пожарныхъ и столько-же драгунъ, забравшись на крыши сосѣднихъ домовъ и даже на карнизъ горѣвшаго зданія, дружно работали ломами и заступами, ни мало не думая о томъ, какая судьба ихъ постигнетъ, если домъ вдругъ обрушится; но пламя такъ жгло ихъ лица и крыша была такъ накалена, что ихъ надо было постоянно поливать, и какъ только струя воды ослабѣвала, слышался громкій крикъ одного изъ нихъ; «Еще воды! Еще воды!» Этотъ роковой крикъ, среди водоворота искръ, дыма и головней, повторялся и пожарными на соборѣ: Еще воды! Еще воды!

Филиппъ все это видѣлъ съ порога кабачка, куда двое импровизированныхъ самаритянъ вывели его, чтобъ онъ на воздухѣ отошелъ скорѣе. Его всего обмазали масломъ и завернули въ простыню, которую онъ съ радостью сбросилъ бы, такъ больно терла она его обожженую спину и плечи; но лица, приставленныя къ нему, старательно мѣшали ему въ этомъ. Однако, видя, что онъ могъ ходить одинъ, и слыша ясно выраженное имъ желаніе освободиться отъ ихъ попеченій, они, наконецъ, оставили его въ покоѣ и поспѣшили къ собору, судьба котораго гораздо болѣе безпокоила ихъ, чѣмъ положеніе ихъ паціента. Слава человѣка, какъ героя, не всегда переживаетъ и часъ времени: уже подвигъ Филиппа стушевался передъ грозившимъ Толминстеру національнымъ бѣдствіемъ, ибо соборъ былъ дорогъ поэту и антикварію въ такой же степени, какъ живописцу и пастору, и вообще не было ни одного обывателя во всемъ городѣ, сердце котораго не сжалось бы при мысли объ уничтоженіи древняго храма. Всѣ боялись за его безопасность и обращали во всѣ стороны безпокойные взгляды, ища помощи.

Подобно воину, который, получивъ рану въ предварительной стычкѣ, жаждетъ принять участіе въ генеральномъ сраженіи, Филиппъ Форстеръ чувствовалъ, что его подвигъ не будетъ законченъ, если онъ не окажетъ помощи храбрымъ бойцамъ, отстаивавшимъ соборъ. Отъ кабачка, гдѣ онъ находился, до портика собора было около ста ярдовъ, и половина этого пространства была наполнена густой толпой; но Филиппу удалось проложить себѣ дорогу сквозь толкавшуюся публику и мало сдерживавшихъ ее полисмэновъ. Достигнувъ такимъ образомъ подножія собора, онъ вошелъ въ дверь колокольни и поднялся по витой каменной лѣстницѣ, въ иныхъ мѣстахъ совершенно темной, а въ другихъ — освѣщенной черезъ маленькія окна заревомъ пожара. Онъ удивлялся, какъ легко онъ шелъ и какъ его страданія уменьшились отъ движенія. Скорѣе по инстинкту, чѣмъ по слышаннымъ въ толпѣ толкамъ, онъ ясно понималъ положеніе дѣла и неминуемую гибелью всѣхъ, находившихся на крышѣ собора, еслибы отъ искры или головни загорѣлась одна изъ деревянныхъ частей зданія, такъ какъ огонь отрѣзалъ бы имъ всякое отступленіе. Но онъ готовъ былъ встрѣтить смерть; онъ не искалъ ея, но и не боялся.

Какъ ни былъ онъ твердъ, но его сердце еще болѣе закалилось, когда, выйдя на платформу башни, онъ увидалъ великолѣпное адское зрѣлище, разстилавшееся у его ногъ. Огненные языки, желтые, синіе, красные, высоко поднимались къ небу среди бѣшено разносившихся по вѣтру клубовъ дыма и вихря искръ. Съ этой высоты нельзя было различить толпу на улицѣ, а виднѣлись только двѣнадцать бойцовъ, рубившихъ крышу, и одинъ пожарный, который, прижавшись къ трубѣ, спокойно направлялъ струю воды на разъяренное пламя, словно это былъ садовникъ и поливалъ цвѣты. Съ перваго взгляда на эту геройскую работу Филиппъ понялъ, что она близилась къ концу, и, дѣйствительно, черезъ нѣсколько минутъ, подъ титаническими ударами главная балка лопнула, какъ сгнившій сучекъ, и грохнулась внизъ, увлекая за собою все — черепицу, трубы и даже два верхніе этажа дома. Эта катастрофа произошла такъ быстро, что люди, возбудившіе ее, отскочили въ ужасѣ, стараясь удержаться за что бы то ни было. Пожарный, стоявшій съ кишкой у трубы, получилъ такой толчекъ, что полетѣлъ стремглавъ на мостовую и разбилъ въ дребезги нетолько свою голову, но и мѣдную каску. Другой его товарищъ успѣлъ схватиться за карнизъ сосѣдняго дома и съ минуту висѣлъ въ пространствѣ, но потомъ вскарабкался на крышу, какъ кошка, и потащилъ за собою кишку, словно ничего не случилось необыкновеннаго.

Толпа привѣтствовала паденіе дома радостными криками, думая, что теперь соборъ спасенъ. Но въ этомъ далеко не были увѣрены люди, которые находились на крышѣ собора; ослѣпленные густымъ дымомъ, они не могли ясно различить, откуда онъ шелъ — изъ обвалившагося дома или частью уже изъ собора. Ошеломленный вихремъ пыли, которая поднялась столбомъ надъ развалинами, Филиппъ упалъ на лицо и, поднявшись черезъ минуту, когда смерчъ пронесся, какъ на морѣ, онъ увидалъ въ окружавшей темнотѣ свѣтящіяся точки. Это были фонари, прикрѣпленные къ кушакамъ пожарныхъ, которые, держа въ рукахъ кишки съ водою, ползали на колѣняхъ по крышѣ, отыскивая головни. Какъ только они замѣчали пламя или искру, они тотчасъ заливали то мѣсто водой; раздавалось шипѣніе словно убитаго скорпіона, и пожарные продолжали свою охоту. Судя по направленію вѣтра, дымъ долженъ былъ рѣдѣть, чѣмъ болѣе они приближались къ крышѣ ризницы, находившейся на одной поверхности съ платформой колокольни, но съ каждымъ шагомъ онъ, напротивъ, густѣлъ. Филиппъ не понималъ этого страннаго явленія и обернулся, отыскивая его причину, какъ вдругъ вокругъ него раздались невидимые голоса:

— Посмотрите! Колокольня загорѣлась!

Онъ посмотрѣлъ. Изъ отдушины въ подножіи шпиля, который возвышался на семьдесятъ футовъ надъ башней, выбивало пламя, лизавшее камень огненнымъ языкомъ.

Филиппъ и всѣ бывшіе съ нимъ бросились къ лѣстницѣ, но не ради личнаго спасенія отъ опасности, а, напротивъ того, съ цѣлію уничтожить огонь, гдѣ бы его ни встрѣтили. Черезъ минуту они очутились на деревянной галлереѣ внутри башни подъ самыми колоколами. Эта галлерея была такъ узка, что казалась дощечкой на краю колодца; веревки, болтавшіяся въ воздухѣ, поддерживали эту иллюзію; при свѣтѣ же фонарей пожарныхъ, внизу на разстояніи ста футовъ, виднѣлись бѣлые камни церковнаго пола, словно замерзшая вода. Наверху висѣли на громадныхъ балкахъ, прикрѣпленные заржавленными желѣзными скобами, девять колоколовъ. Ниже всѣхъ былъ самый большой колоколъ, по прозвищу «толстый Джакъ», который въ старину, въ эпоху междоусобій, призывалъ народъ къ оружію, а теперь гудѣлъ только по случаю смерти принцевъ или важныхъ сановниковъ; остальные восемь, постоянно употреблявшіеся, были расположены, выше, въ три ряда одни надъ другими. На деревянной балкѣ, къ которой были прикрѣплены самые высшіе колокола, виднѣлся небольшой, багровый огонекъ.

Филиппъ первый увидалъ, гдѣ грозила опасность, и указалъ на нее. Одинъ изъ пожарныхъ поднесъ къ его лицу фонарь и, пораженный страшнымъ видомъ этого блѣднаго призрака, завернутаго въ простыню, почти обнаженнаго и съ обгорѣлой головой, сказалъ добродушно:

— Ступайте спать; вамъ здѣсь не мѣсто.

Потомъ онъ обернулся и приказалъ своимъ товарищамъ принести въ башню кишку. Черезъ нѣсколько минутъ, ее втащили въ амбразуру и открыли кранъ; но, по несчастью, вода изъ нея не пошла. Или машины въ эту минуту перестали дѣйствовать, или вода вся вышла, только кишка была пустая. Судьба собора, казалось, была рѣшена, и всѣ съ отчаяніемъ посмотрѣли другъ на друга. Но Филиппъ Форстеръ уже рѣшился пожертвовать собою.

— Огонь не можетъ быть еще очень силенъ, а то вся колокольня была бы полна дыма, воскликнулъ онъ: — я влѣзу наверхъ и потушу огонь простыней.

Это дьявольски смѣлое предложеніе неизвѣстнаго, обнаженнаго человѣка было признано непрактичнымъ. Какъ было влѣзть наверхъ? Но одинъ изъ пожарныхъ, съ быстротою человѣка, который въ одно и то же время думаетъ и дѣйствуетъ, схватился за веревку отъ одного изъ колоколовъ и повисъ надъ бездною. Еслибы онъ схватилъ веревку отъ большого колокола, то все обошлось бы отлично, но онъ въ торопяхъ попалъ на малый колоколъ, который тотчасъ пришелъ въ движеніе, издавая глухіе звуки, словно дикій звѣрь, обезспокоеный въ своей берлогѣ. Ошеломленный шумомъ и кружась въ воздухѣ, пожарный потерялъ голову, выпустилъ изъ рукъ веревку и грохнулся на полъ башни. Однако, онъ не убился и даже не получилъ тяжелаго увѣчья, но стеръ кожу съ обѣихъ рукъ и изрѣзалъ веревкой свою одежду, словно ножемъ.

Болѣе благоразумный и не слушая никакихъ совѣтовъ, Филиппъ схватилъ веревку «толстаго Джака» и осторожно, не приводя даже въ движеніе громаднаго колокола, поднялся на рукахъ до самаго верха. Очутившись на перекладинѣ, онъ взялъ веревки отъ двухъ малыхъ колоколовъ и поднялся на вторую перекладину, потомъ тѣмъ же путемъ на третью и на четвертую, т. е. самую высшую. Одинъ ложный шагъ могъ причинить ему безславную смерть, но онъ ловко схватывался за всякое выдающееся желѣзо или дерево и, несмотря на колебаніе малыхъ колоколовъ, достигъ благополучно самого верха. Какъ онъ спустится, когда исполнитъ свое намѣреніе, онъ не зналъ. Онъ рѣшился потушить пожаръ и не думалъ ни о чемъ другомъ.

Одного взгляда на огонь, медленно лизавшій балку надъ его головой въ какихъ-нибудь четырехъ футахъ разстоянія, было достаточно, чтобъ убѣдиться въ вѣрности его предположенія. Искра влетѣла черезъ одну изъ отдушинъ башни и зажгла кучу стружекъ, оставленныхъ какимъ-то безпечнымъ рабочимъ, который производилъ передѣлки въ башнѣ. Отъ вспыхнувшихъ стружекъ загорѣлась деревянная перекладина, но, по счастью, на пространствѣ не болѣе аршина. Вставъ на балку и опершись объ стѣну, Филиппъ сбросилъ съ себя простыню и, покрывъ ею горѣвшую перекладину, тотчасъ потушилъ огонь. Подъ его мощной рукой, съ трескомъ фейерверка, разлетѣлись по сторонамъ кусочки объуглившагося дерева. Онъ съ трудомъ переводилъ дыханіе отъ усталости, и въ горлѣ у него пересохло; но дѣло, за которое онъ взялся, не было еще окончено. Свернувъ жгутомъ простыню, онъ перекинулъ ее черезъ только-что потухшую перекладину и, поднявшись на нее, бросился къ амбразурѣ, гдѣ еще тлѣли стружки. Онъ боялся, чтобы тамъ также не загорѣлось дерево, и его опасенія оказались справедливыми.

Только этотъ огонь въ амбразурѣ не такъ было легко потушить, и впродолженіи нѣсколькихъ минутъ продолжалась смертельная борьба между разъяренной стихіей и человѣкомъ, который ополчился на нее одинъ, утомленный, обнаженный и безоружный. Простыня была испещрена дырьями, и длинные огненные языки находили всюду себѣ выходъ. Искры летѣли во всѣ стороны, а густой дымъ душилъ Филиппа. Но онъ не унывалъ и дѣйствовалъ не одной простыней, а руками, ногами, отрывая ногтями горѣвшія мѣста балки и топча ихъ пятками. Наконецъ, когда осталось только нѣсколько тлѣвшихъ угольковъ, онъ уничтожилъ и этотъ послѣдній слѣдъ пожара, грохнувшись на нихъ своимъ безчувственнымъ, еле дышавшимъ тѣломъ.

Спустя часъ, его нашли въ этомъ положеніи безъ чувствъ и, повидимому, умирающаго, если не умершаго. Чтобъ достигнуть до него, надо было принести высокую лѣстницу, и мужественный, сильный пожарный осторожно снесъ его внизъ. Уже солнце заливало своими лучами улицы Толминстера, когда его принесли на носилкахъ въ больницу среди почтительно разступавшейся толпы, которая вполголоса выражала свое сочувствіе и удивленіе подвигу этого героя. Но никто не зналъ его имени; никто, даже Франкъ Кристи, не узналъ въ обезображенной фигурѣ Филиппа Форстера.

Всѣ знали только, что это былъ человѣкъ, спасшій цѣною своей жизни толминстерскій соборъ.

IX.

— Я думаю, надо вызвать полковника Форстера, сказалъ коронеръ.

Столовая въ больницѣ Св. Панкратія, гдѣ происходило слѣдствіе, была переполнена народомъ. Присяжные, свидѣтели, полисмэны и зѣваки толкали другъ друга, и ихъ стѣсненное дыханіе садилось густымъ слоемъ пара на стеклахъ окошекъ. Тѣ, которые не могли достать себѣ мѣстъ, стояли, прижавшись къ стѣнѣ, и уже давно простились съ надеждой вернуться домой съ цѣльными, несмятыми шляпами. Любопытство и болѣзненное пристрастіе массы ко всевозможнымъ ужасамъ выражались оживленнымъ говоромъ вполголоса, который тщетно старался заглушить секретарь, отъ времени до времени громко произносившій: — «Тише, господа, тише!». Впрочемъ, когда показывалъ какой-нибудь интересный свидѣтель, то водворялось гробовое молчаніе, и можно было разслышать полетъ мухи, но за то въ другія минуты рѣчь свидѣтелей достигала до ушей коронера, пересыпанная замѣчаніями и восклицаніями зрителей. Каждый изъ присутствующихъ имѣлъ свою теорію насчетъ убійства Ната Ридделя и выражалъ ее намеками или знаменательнымъ смѣхомъ. Коронеръ былъ докторъ, маленькаго роста, съ визгливымъ, слабымъ голоскомъ, и очень ревностно относился къ своимъ обязанностямъ, какъ всѣ врачи, исполняющіе судебныя функціи. Если среди зрителей раздавался смѣхъ, онъ воображалъ, что смѣются надъ нимъ, и выходилъ изъ себя. Онъ сидѣлъ во главѣ длиннаго стола, за которымъ помѣщались газетные репортеры, быстро строчившіе свои отчеты. Двѣнадцать лавочниковъ возсѣдали на креслахъ въ два ряда, съ правой стороны; они только-что осмотрѣли мертвое тѣло Ната Ридделя и теперь готовились рѣшить вопросъ, кто его убилъ; поэтому ихъ площадныя, толстыя лица дышали самодовольной важностью.

Имя полковника Форстера было громко произнесено въ судѣ и повторилось, какъ эхо, въ корридорѣ, но никто не откликнулся. Секретарь замѣтилъ, что полковнику надо было пріѣхать изъ провинціи, а потому онъ, можетъ быть, опоздалъ на поѣздъ. Коронеръ строго произнесъ, что лица, вызванныя судомъ, не должны опаздывать, и перешелъ къ допросу слѣдующаго свидѣтеля. Это былъ Эдуардъ Джасперъ.

Тѣло Ридделя признали докторъ Таборъ и его жена, Исаакъ Готорнъ и господа Гехаци, у которыхъ онъ служилъ; относительно того, въ какомъ положеніи былъ найденъ мертвецъ, показали хозяйка меблированныхъ комнатъ, гдѣ онъ жилъ, служанка и полиція. Врачъ больницы, дѣлавшій вскрытіе тѣла, и докторъ Таборъ, лечившій Ридделя отъ увѣчій, нанесенныхъ ему несчастьемъ на желѣзной дорогѣ, высказали свое мнѣніе о вѣроятныхъ причинахъ его смерти. Они оба согласились, что смерть могла произойти отъ паденія въ припадкѣ бѣлой горячки, происшедшей отъ пьянства, но что вѣроятнѣе была теорія о нанесеніи ему смерти ударомъ. Вопросъ объ убійствѣ или случайной смерти долженъ былъ разрѣшиться показаніями главныхъ свидѣтелей — полковника Форстера, Джаспера, Бетси Дормеръ и Майкля Кристи.

Джаспера привезли изъ Скотландъ-Ярда въ кэбѣ, и теперь два полисмэна, проведя его черезъ толпу, поставили передъ столомъ коронера. Всѣ присутствующіе вытянули головы, желая увидѣть человѣка, подозрѣваемаго въ совершеніи этого таинственнаго убійства. Джаспера привезли скованнаго, но при входѣ въ комнату съ него сняли колодки. Онъ былъ очень спокоенъ, и черты его слегка покраснѣвшаго лица выражали скорѣе твердую рѣшимость, чѣмъ гнѣвный протестъ. Не смыкая глазъ цѣлую ночь въ тюремной кельи, онъ имѣлъ время обдумать свое положеніе. Остановившись передъ столомъ, онъ обвелъ взглядомъ всю комнату. Онъ искалъ своего господина.

Секретарь подалъ ему евангеліе, а коронеръ предупредилъ, что онъ не обязанъ ничего говорить противъ себя.

— Вы здѣсь — свидѣтель, а не обвиняемый, прибавилъ онъ: — и можете отказаться отъ присяги, если желаете

— Нѣтъ, я присягну, сэръ, отвѣчалъ Джасперъ почтительнымъ тономъ, поцаловалъ евангеліе и спокойно отвѣтилъ на вопросы коронера относительно его имени и возраста.

— Ну, теперь скажите: что вамъ извѣстно о Натаніелѣ Ридделѣ? произнесъ коронеръ, обмакивая перо въ чернильницу и приготовляясь записывать показаніе Джаспера.

— Сэръ, отвѣчалъ послѣ нѣкотораго молчанія вѣрный слуга: — молодая дѣвушка въ домѣ улицы Питерборо подъ присягой показала, что я — именно тотъ человѣкъ, который убилъ Рядделя. Что на это сказалъ мой господинъ, полковникъ Форстеръ?

— Полковникъ Форстеръ еще не допрошенъ.

— Онъ арестованъ?

— Нѣтъ, зачѣмъ его арестовать?

— Его не слѣдуетъ арестовать. Но отчего же его здѣсь нѣтъ?

— Вы не должны задавать вопросы, а, напротивъ, отвѣчать на то, что у васъ спрашиваютъ, произнесъ строгимъ тономъ коронеръ.

Но въ эту самую минуту къ столу подошелъ полицейскій инспекторъ и подалъ коронеру телеграмму изъ Толминстера.

— Господа! воскликнулъ онъ съ удивленіемъ: — меня увѣдомляютъ, что полковникъ Форстеръ умираетъ. Онъ получилъ смертельныя раны, спасая во время пожара толминстерскій соборъ и несчастныхъ, погибавшихъ въ огнѣ.

— Кто телеграфируетъ? спросилъ секретарь.

— Толминстерскій полицейскій инспекторъ, отвѣчалъ коронеръ и сталъ смотрѣть телеграмму на свѣтъ, словно подозрительный вексель.

— Когда горѣлъ толминстерскій соборъ? спросилъ одинъ изъ присяжныхъ, сомнительно качая головой.

— Вчера ночью, отвѣчалъ коронеръ: — и полковникъ Форстеръ, повидимому, лежитъ безъ чувствъ въ больницѣ.

Это извѣстіе произвело сильное впечатлѣніе на всѣхъ. Въ утреннихъ газетахъ не было ничего сказано о пожарѣ въ Толминстерѣ, а Майкль и Таборы слышали объ этомъ только въ вагонѣ по дорогѣ въ Лондонъ, не подозрѣвая, что неизвѣстный человѣкъ, совершившій подвиги мужества, былъ Филиппъ Форстеръ.

Майкль, Исаакъ Готорнъ и Таборы сидѣли позади коронера и замѣтили, какъ мгновенно лицо Джаспера покрылось смертельной блѣдностью. Что же касается Майкля, его такъ безпокоило это слѣдствіе, что неявка Форстера, устранявшая многія ужасныя объясненія, почти обрадовала его, а потомъ онъ подумалъ, что вдовство Маргариты само собою упроститъ много сложныхъ вопросовъ.

— Болѣзнь полковника Форстера — совершенно неожиданное событіе, произнесъ коронеръ послѣ нѣкотораго размышленія: — она, быть можетъ, помѣшаетъ намъ составить полную цѣпь уликъ.

— Не лучше ли отложить слѣдствіе до отобранія у него показаній въ Толминстерѣ? замѣтилъ секретарь.

— Прежде посмотримъ, нельзя ли окончить и безъ него? сказалъ одинъ изъ присяжныхъ съ практическимъ направленіемъ.

— Какъ можетъ быть цѣпь уликъ полна, когда недостаетъ самаго важнаго звена? воскликнулъ коронеръ.

— Но вѣдь полковникъ, можетъ быть, намъ не скажетъ ничего новаго.

— А можетъ быть и скажетъ много новаго?

— Предположите, что онъ умретъ. Намъ тогда придется обойтись безъ его показанія.

— Никто не имѣетъ права предполагать о смерти другого, произнесъ съ негодованіемъ коронеръ: — это — чистая ипотеза, а мы призваны судить о фактахъ. Тяжелая отвѣтственность лежитъ на тѣхъ, въ руки которыхъ вручено правосудіе.

— Ну, такъ отложите слѣдствіе, если хотите, замѣтилъ съ презрѣніемъ практическій присяжный.

— Я не отложу. Я никогда этого не предлагалъ.

— Ну, такъ не откладывайте.

— Я поступлю такъ, какъ захочу, сэръ.

— Я полагаю, что мы теряемъ попусту время, сказалъ смиреннымъ тономъ секретарь въ очкахъ.

Во время этого разговора, явно клонившагося къ поддержанію достоинства суда, Эдуардъ Джасперъ выказалъ замѣтное безпокойство. Рука его, покоившаяся на столѣ, судорожно дрожала. Несчастное происшествіе съ Форстеромъ было для него ужаснымъ ударомъ; никто, кромѣ Форстера, не могъ доказать его невинности, но онъ менѣе думалъ о себѣ, чѣмъ о положеніи своего господина. Онъ не вѣрилъ, что съ полковникомъ случилось неожиданное несчастіе; онъ былъ убѣжденъ, что Филиппъ самъ искалъ смерти, но въ такомъ случаѣ, значитъ, господинъ его считалъ положеніе дѣлъ отчаяннымъ.

Въ продолженіи всей ночи Джасперъ спрашивалъ себя, какъ ему спасти Форстера, и его простому уму казалось всего проще принять на себя какъ можно болѣе отвѣтственности, предоставивъ спасти его впослѣдствіи, если это возможно. — Поэтому онъ явился въ судъ съ твердой рѣшимостью сообщить Форстеру знаками, что согласенъ выдать себя на время убійцей, если это можетъ принести пользу его господину. Онъ соображалъ, что если онъ признаетъ себя виновнымъ, то слѣдствіе тотчасъ окончится, полковнику зададутъ меньше вопросовъ и онъ выиграетъ время. Онъ питалъ къ Форстеру такую пламенную благодарность, что это самопожертвованіе казалось ему бездѣлицей. Но теперь, въ виду болѣзни и вѣроятной смерти Форстера, что ему было дѣлать? Сначала онъ надѣялся, что слѣдствіе отложатъ, но достаточно было, чтобы эту мѣру предложилъ секретарь, и коронеръ ея не принялъ. Онъ никогда не соглашался съ мнѣніемъ своего секретаря изъ боязни, чтобы, другіе не заподозрѣли въ немъ менѣе юридическихъ знаній, чѣмъ въ подчиненномъ.

— Мы будемъ продолжать допросъ свидѣтеля, сказалъ онъ, снова обмакивая перо въ чернильницу.

— Есть надежда, сэръ, на выздоровленіе полковника Форстера? спросилъ Джасперъ дрожащимъ голосомъ.

— Вы слышали, что, по словамъ телеграммы, онъ умираетъ; но если онъ очнется на нѣсколько часовъ, то судьи въ Толминстерѣ допросятъ его.

— Какая польза его мучить?

— Что вы хотите сказать? Я уже вамъ объяснилъ, что вы не можете задавать вопросы. Напротивъ, я долженъ спрашивать васъ. Желаете вы объяснить намъ, какъ умеръ Натаніель Риддель?

— Да, сэръ, я вамъ скажу все, что знаю; мой же господинъ знаетъ не болѣе меня. Вы напрасно будете приставать къ нему, и притомъ полумертвому.

— Это — наше дѣло. Повторяю, ведите себя прилично. Ну, отвѣчайте. Вы — послѣдній человѣкъ, видѣвшій Ридделя?

Въ эту минуту въ дверяхъ комнаты послышался шумъ, поднятый нѣсколькими лицами, пытавшимися ворваться, и раздались крики пристава: «Тише! тише!» Въ этой суматохѣ, никто изъ публики не слыхалъ первыхъ словъ Джаспера. Когда все затихло, онъ продолжалъ:

— Риддель въ послѣднее время сильно запилъ, и я подозрѣваю, что онъ умеръ отъ пьянства. Мой господинъ, по своей добротѣ, давалъ ему денегъ, когда тотъ не имѣлъ работы. Можетъ быть, найдутся личности (и онъ взглянулъ на Майкля), которыя станутъ увѣрять, будто господинъ мой имѣлъ причины желать, чтобы Риддель окончательно сбился съ своего пути, но это — неправда. Если вы будете вѣрить всему, что вамъ скажутъ, то вы ложь примете за правду.

— Оставьте въ покоѣ другихъ и разскажите, что вы видѣли, воскликнулъ коронеръ: — вы очень удаляетесь отъ вопроса.

— Я часто видалъ Ридделя пьянымъ, началъ Джасперъ, но его слова вызвали такой взрывъ смѣха въ публикѣ, что коронеръ воскликнулъ, выходя изъ себя отъ бѣшенства:

— Если это продолжится, то я велю удалить всѣхъ изъ залы суда; это неприлично. Хорошо, когда же вы видѣли Ридделя пьянымъ? Было это въ день его смерти?

— Онъ былъ пьянъ въ пятницу и сказалъ мнѣ…

— Оставьте чужія слова и держитесь фактовъ.

— Фактъ тотъ, что онъ былъ часто пьянъ.

— Когда?

— Во всякое время.

— Это — не отвѣтъ на мой вопросъ. Опредѣлите время и обстоятельства.

Джасперъ смутился, и секретарь, очень мягкосердечный человѣкъ, подоспѣлъ къ нему на помощь.

— Былъ пьянъ Риддель въ воскресенье утромъ?

— Я его тогда не видалъ, сэръ.

— А служанка говоритъ, что вы его видѣли, воскликнулъ коронеръ.

— Я не могу помѣшать ей говорить все, что ей вздумается.

— Но она клянется, что вы — послѣдній человѣкъ, котораго видѣлъ Риддель.

— Она, значитъ — клятвопреступница.

— Это нестерпимо, произнесъ коронеръ, бросая перо: — допросъ настоящаго свидѣтеля ни къ чему не ведетъ; онъ только задержитъ насъ на нѣсколько часовъ. Господа присяжные, намъ надо вызвать другого. Я надѣялся окончить слѣдствіе сегодня, но, въ виду увертокъ свидѣтеля, это немыслимо.

— Уже часъ… закроемъ засѣданіе для завтрака, замѣтилъ практическій присяжный.

— Я не понимаю, отчего намъ прямо не произнести своего вердикта, такъ какъ у насъ достаточно фактовъ, произнесъ другой присяжный среди снова поднявшагося шума въ публикѣ: — Мы его не судимъ, а достаточно уликъ, чтобъ остановить на немъ всѣ подозрѣнія.

— Служанка клянется, что это — онъ; я уже составилъ себѣ мнѣніе, прибавилъ третій.

— Никто не имѣетъ права говорить среди слѣдствія, что его мнѣніе составлено, протестовалъ коронеръ, выходя изъ себя.

— Мы всѣ уже составили свои мнѣнія, произнесли хоромъ около полудюжины присяжныхъ.

Противъ такого единодушія коронеръ не могъ идти и долженъ былъ уступить.

— Хорошо, сказалъ онъ: — но въ такомъ случаѣ мнѣ излишне и дѣлать заключеніе.

Такимъ образомъ, подъ впечатлѣніемъ минуты, присяжные признали, что подозрѣніе въ преднамѣренномъ убійствѣ Ридделя падаетъ на Джаспера.

Публика была очень разочарована; она разсчитывала услышать дальнѣйшія подробности дѣла, но никто не возражалъ противъ приговора; даже Джасперъ, махнувъ головою, повидимому, заявилъ на него свое согласіе.

Между тѣмъ, толпа все увеличивалась, какъ внутри, такъ и снаружи. Новые зѣваки старались войти въ дверь, а рано забравшіеся зрители сердились на давку, громко обзывая другъ друга бранными словами. Нѣсколько молодыхъ людей взлѣзли на подоконники; снаружи слышались крики и свистъ мальчишекъ. Какъ только былъ произнесенъ приговоръ, толпа бросилась изъ залы внизъ по лѣстницѣ; каждый желалъ занять лучшее мѣсто на улицѣ, чтобъ увидать, какъ выведутъ убійцу.

Два полисмэна подошли къ Джасперу и снова надѣли ему колодки.

— Куда меня теперь повезутъ? спросилъ несчастный.

— Къ судьѣ, для преданія уголовному суду.

— Развѣ дѣло еще не кончено? спросилъ Джасперъ съ нетерпѣніемъ.

— Оно еще не началось, замѣтилъ сухо полисмэнъ.

Между тѣмъ, Майкль Кристи и Таборы, оставшіеся въ залѣ, обсуждали между собою случившееся. Они всѣ очень радовались, что исторія Маргариты не была обнаружена, но произнесеніе вердикта присяжныхъ подѣйствовало на Віолету такъ же сильно, какъ еслибы это былъ смертный приговоръ.

— Это ужасно, говорила она, заливаясь слезами.

— Видѣли вы, съ какой ненавистью онъ посмотрѣлъ на васъ? спросилъ докторъ Таборъ у Майкля: — по глазамъ его видно, что онъ виноватъ.

Майкль думалъ то же самое, хотя въ умѣ его носились смутныя сомнѣнія.

— Я удивляюсь, куда дѣлся капитанъ Фильдъ, промолвилъ онъ задумчиво: — будемъ надѣяться, что если полковникъ Форстеръ придетъ въ чувство, то онъ сознается чистосердечно во всемъ.

— Наконецъ то Господь его покаралъ, сказала Віолета.

— Помолимся лучше объ его помилованіи, чѣмъ радоваться его гибели, произнесъ старый квакеръ.

— Я нисколько не радуюсь, и мнѣ страшно, что мы вдругъ очутились среди такихъ ужасовъ. Каждый день случается что-нибудь новое.

— Одно преступленіе порождаетъ много бѣдствій, отвѣчалъ ея отецъ; но слова его были заглушены громкими криками и насмѣшками, раздавшимися среди толпы, стоявшей на улицѣ, при появленіи скованнаго Джаспера.

Черезъ минуту, Майкль и его новые друзья также вышли изъ залы, гдѣ кэбъ ждалъ Віолету.

— Я отвезу жену домой, а потомъ поѣду въ Толминстеръ, чтобъ посмотрѣть на полковника Форстера, сказалъ докторъ Таборъ, обращаясь къ Майклю: — а вы съ нашимъ отцемъ останетесь въ Лондонѣ для поисковъ за Сибиллой.

— Да, мы примемся за это дѣло вмѣстѣ съ Майклемъ Кристи, прибавилъ старый квакеръ.

— Я, можетъ быть, найду дома письмо отъ нея, замѣтила Віолета.

— Дай Богъ! произнесъ Майкль: — но я увѣренъ, что мы ее найдемъ. У нея не было денегъ, и она должна была искать убѣжища въ домѣ какого-нибудь друга. У меня есть адресъ швеи, на которую она работала въ продолженіи трехъ лѣтъ, а если ея тамъ не окажется, то я разыщу женщину, которая у нея была служанкой.

— Но, можетъ быть, у нея есть друзья, которыхъ вы не знаете? сказала Віолета.

— Можетъ быть, но я полагаю, что она всего скорѣе обратится за помощью къ этой преданной служанкѣ.

Майкль не находилъ нужнымъ прибавить, что эта преданная служанка была Барби Хаггитъ, молодая дѣвушка, подвергнутая тюремному заключенію за убійство своего ребенка. Онъ зналъ, что Барби дала Маргаритѣ адресъ той кофейни, куда она хотѣла поступить на службу послѣ выхода изъ тюрьмы, и ему казалось, что Маргарита всего вѣроятнѣе будетъ искать пристанища у нея. Ея прежніе друзья, если таковые у нея и были, могли отвернуться отъ нея, но Барби, знавшая ее въ тюрьмѣ, всего скорѣе могла оказать ей помощь въ ея теперешнемъ положеніи и пріютить ее, пока пройдетъ опасность погони.

X.

Майкль отгадалъ. Барби дала Маргаритѣ свой адресъ, и онъ сохранился въ ея памяти. Когда она убѣжала изъ улицы Б., у нея не было ни пенни и ни одной знакомой души въ Лондонѣ, а потому, достигнувъ безопаснаго убѣжища и размышляя, какъ выйти изъ своего критическаго положенія, она вдругъ вспомнила, что, вѣроятно, Барби уже на свободѣ и, конечно, окажетъ ей дружескую помощь.

Мы знаемъ, какъ Маргарита убѣжала. Воспользовавшись тѣмъ, что осталась одна въ домѣ, она попросила Бетси Дормеръ принести ей стаканъ воды, и когда эта простодушная дѣвушка повиновалась, то Маргарита отворила наружную дверь и выбѣжала на улицу. Черезъ двѣ минуты, за ней послѣдовала Бетси, но Маргарита успѣла уже завернуть за уголъ и, по счастью для нея, преслѣдовательница повернула въ противоположную сторону. Поспѣшными шагами Маргарита перебѣгала изъ улицы въ улицу, пока, наконецъ, остановилась, чтобъ перевести дыханіе. Очевидно, погоня сбилась съ пути, и она была спасена. Но что ей было дѣлать? Тутъ пришла ей на умъ мысль о Барби, и она спросила у какой-то проходившей женщины: какая это часть Лондона? Получивъ отвѣтъ, она, съ своимъ знаніемъ Лондона, уже могла легко найти кофейню Чернаго Агнца, въ Кингъ-Стритѣ, въ Вестминстерѣ — адресъ Барби.

Въ Лондонѣ всякая женщина можетъ идти по улицѣ, не обращая на себя никакого вниманія, все равно — хорошо ли она одѣта или дурно, веселая она или грустная, шагаетъ ли скоро или двигается тихо. Одежда Маргариты была очень не казиста; ея черное шелковое платье и бархатная шляпка сильно поблекли въ тюрьмѣ; пальто она оставила въ домѣ капитана Фильда и только одна рука ея была въ перчаткѣ. Сознавая, какъ плохо она одѣта, Маргарита воображала, что всѣ на нее смотрятъ. Эта боязнь обратить на себя всеобщее вниманіе происходила изъ страха быть узнанной кѣмъ-либо, преслѣдовавшимъ ее. Нѣсколько разъ ей вдругъ казалось, что навстрѣчу идетъ капитанъ Фальдъ или его служанка, и она, дрожа всѣмъ тѣломъ, перебѣгала черезъ улицу. Такимъ образомъ, она употребила болѣе часа на путешествіе въ Кингъ-Стритъ и переступила, наконецъ, усыпанный пескомъ порогъ Чернаго Агнца съ тревожно бившимся сердцемъ.

Общій видъ этого заведенія ни мало ея не успокоилъ. Въ эту таверну обыкновенно приходили обѣдать рекрута впродолженіи трехъ дней, протекавшихъ между поступленіемъ ихъ на службу и отправкой въ кадры. За деревянными столами, безъ скатертей, сидѣли молодцы въ бумазейныхъ фуфайкахъ и сержанты въ мундирахъ. Передъ окномъ, за длиннымъ прилавкомъ, стоялъ толстый господинъ безъ сюртука и рѣзалъ ветчину и варенную говядину, а двѣ служанки торопливо разносили по столамъ тарелки съ мясомъ и глиняныя кружки съ пивомъ. Въ воздухѣ стоялъ запахъ варенной капусты и овсянки.

Съ минуту никто не обращалъ вниманія на Маргариту, потому что посѣтители входили и выходили толпою; наконецъ, господинъ, рѣзавшій мясо, замѣтилъ, что она стоитъ, не зная къ кому обратиться, и спросилъ ее, не прекращая своей работы, что ей надо? Маргарита отвѣчала.

— А, вы ищите Барбару Хаггитъ? продолжалъ хозяинъ таверны, рѣжа мясо и ежеминутно накладывая на тарелки варенный картофель, куски пудинга и ломти сыра: — она только-что здѣсь была.

— Она у васъ служитъ? спросила Маргарита, подходя ближе къ выручкѣ.

— Нѣтъ, но какъ вы ее знаете? спросилъ, въ свою очередь, хозяинъ таверны, подозрительно посматривая на Маргариту и даже на минуту поднимая отъ работы свой ножъ.

— Она мнѣ сказала, что поступитъ къ вамъ, отвѣчала Маргарита, покраснѣвъ.

— Она вамъ сказала это въ тюрьмѣ, да? произнесъ хозяинъ, понижая голосъ и подмигивая: — понимаю, но ея здѣсь нѣтъ. У меня не было вакансіи, а она не могла ждать. Сегодня она приходила за вещами, которыя оставляла здѣсь, и сказала, что получила мѣсто. Мои служанки, вѣроятно, знаютъ, куда она поступила. Эй! Мэри!

— Сыру и сельдерею для № 12; ветчины и капусты для № 1, сказала Мэри, подбѣгая къ прилавку.

Шумъ и гамъ, господствовавшіе въ тавернѣ, оглушали Маргариту, и она едва могла разслышать слова хозяина. Сидѣвшій по сосѣдству гусарскій сержантъ любезно предложилъ ей допить его кружку пива, а Мэри посовѣтовала посторониться, а то она обольетъ ее супомъ. Хозяинъ снова принялся рѣзать мясо, объяснивъ Мэри, что Маргарита желала знать адресъ Барби.

— Барби Хаггитъ поступила служанкой въ Отель Чупса, въ сквэрѣ Сого, сказала Мэри: — но вы ея тамъ не найдете сегодня; она начинаетъ службу только съ завтрашняго дня.

— Что она дѣлаетъ сегодня? спросила Маргарита.

— Гуляетъ, отвѣчала со смѣхомъ Мэри: — она поймала своего солдата, изъ-за котораго попала въ бѣду, и они снова сошлись. Она мнѣ сказала, что они сегодня пойдутъ въ театръ. Впрочемъ, можетъ быть, она вернется ночевать въ отель, но это не навѣрно.

— Благодарю васъ, сказала Маргарита и удалилась, сопровождаемая пристальными взглядами Мэри.

— Это, вѣроятно — товарка Барби по тюрьмѣ, замѣтила она, подмигивая хозяину.

— Вѣроятно, отвѣчалъ онъ: — но смотри въ оба, не пролей соуса.

Сердце Маргариты болѣзненно сжалось, когда она очутилась на тротуарѣ, не зная куда идти и что дѣлать. Она хотѣла написать отцу и матери, но прежде этого ей надо было найти себѣ пристанище, гдѣ бы она могла ждать ихъ отвѣта. Она не знала, живы ли ея родители, и Віолета могла уже болѣе не жить съ мужемъ въ Айви-Гаузѣ. Одну минуту она подумала даже пойти въ ночной пріютъ.

Но вдругъ она вспомнила, что у нея были золотые часы съ цѣпочкой, обручальное кольцо и печать. Эти вещи можно было заложить, и, хотя Маргарита сама никогда еще не закладывала своихъ вещей, но слыхала не разъ о подобныхъ операціяхъ отъ своихъ товарокъ въ швейной мастерской миссъ Маджъ. Поэтому, она направилась въ Страндъ и вошла въ первый ювелирный магазинъ. Господинъ, сидѣвшій за прилавкомъ, взялъ часы съ цѣпочкой, которые она ему подала дрожащей рукой, и небрежно спросилъ:

— Сколько?

Маргарита, по неопытности, не поняла смысла этого вопроса, и ювелиръ повторилъ:

— Сколько вы желаете получать подъ залогъ этихъ вещей?

— Сколько вы можете дать.

— Вы должны опредѣлить сумму.

— Я не знаю цѣны этихъ вещей; онѣ мнѣ подарены.

— Какъ васъ зовутъ?

— Мистрисъ Форстеръ, сказала твердо Маргарита.

— Гдѣ вы живете?

— У меня нѣтъ постояннаго жительства въ Лондонѣ.

— Но гдѣ вы будете ночевать сегодня? Мы обязаны это спросить по закону.

— Въ отелѣ Чупса, въ сквэрѣ Сого.

Ювелиръ открылъ часы, посмотрѣлъ пробу на цѣпочкѣ и предложилъ восемь фунтовъ.

— Вамъ довольно?

— Да, благодарю васъ, воскликнула Маргарита.

— У васъ есть пенсъ за билетъ?

— Нѣтъ.

Черезъ минуту ювелиръ подалъ Маргаритѣ семь золотыхъ, груду серебра, нѣсколько пенсовъ и также желтый билетъ въ четыреугольномъ конвертѣ. Вся эта сдѣлка заняла не болѣе пяти минутъ, но совершенно измѣнила расположеніе духа Маргариты: она вошла въ магазинъ со страхомъ и трепетомъ, а вышла почти веселая. Полученныя деньги казались ей цѣлымъ состояніемъ, и она чувствовала себя теперь совершенно безопасной. Она все-же думала розыскать Барби, ибо нуждалась въ женщинѣ, которая могла бы въ одно и тоже время быть ей другомъ и служанкой. Она болѣе всего боялась, чтобъ ея снова не захватили, а Барби могла ее защитить.

Она очень устала и, нанявъ кэбъ, поѣхала въ отель Чупса. Спустя полчаса, она сидѣла въ скромной комнатѣ передъ каминомъ и приказала подать себѣ чая и письменныя принадлежности. Она записалась въ книгѣ пріѣзжихъ, какъ мистрисъ Форстеръ, и просила хозяина прислать ей новую служанку Барбару, какъ только та явится, потому что она прежде служила у нея.

Отель Чупса, подобно почти всѣмъ домамъ въ сквэрѣ Сого, былъ старинный и давно нуждался въ ремонтѣ. Хозяинъ отеля, отставной курьеръ, сынъ англичанина и швейцарки, держалъ въ нижнемъ этажѣ кафе-ресторанъ, а въ верхнемъ — нумера для недостаточныхъ иностранцевъ. Большею частью его посѣщали французы, такъ какъ онъ держалъ французскія газеты и любимые французами напитки: абсентъ, вермутъ и проч. Прежде, во времена второй имперіи, тутъ было средоточіе республиканскихъ изгнанниковъ, а теперь сюда стекались имперіалисты низшаго разряда: корсиканскіе сыщики, мелкіе чиновники, во зло употреблявшіе свою власть, и офицеры, бѣжавшіе съ поля брани подъ предлогомъ, что не могутъ служить республикѣ. Чупсъ ихъ не любилъ, хотя они платили лучше, чѣмъ прежніе его кліенты, но другихъ посѣтителей у него было очень мало, и приходилось мириться съ какими бы то ни было гостями.

Появленіе мистрисъ Форстеръ въ этомъ отелѣ, гдѣ рѣдко выдали англичанокъ и особливо порядочныхъ, изумило Чупса, очень добродушнаго и веселаго человѣка. Еще болѣе увеличилось его удивленіе, когда онъ узналъ объ ея желаніи увидѣть его новую служанку, какъ можно скорѣе. Любопытство его было возбуждено, и онъ самъ понесъ къ ней въ комнату все, что она потребовала.

Маргарита сидѣла передъ огнемъ, пылавшимъ въ каминѣ. Съ перваго взгляда Чупсъ замѣтилъ, что она молода и хороша собою, но очень блѣдна и несчастна. Почтительно снявъ колпакъ, въ которомъ всегда ходилъ, онъ спросилъ: будетъ ли она ночевать, ждетъ ли своихъ вещей и не нужно ли ей чего еще?

Маргарита отвѣчала, что она не знаетъ еще, долго ли останется, и попросила только принести чернилъ. Чупсъ извинился, сбѣжалъ внизъ и принесъ чернильницу и нумеръ «Таймса» для препровожденія времени. Что же касается до Барбары, онъ объявилъ, что она, какъ только вернется, тотчасъ и придетъ къ мистрисъ Форстеръ.

— Я слышалъ, что она прежде служила у васъ? прибавилъ Чупсъ.

— Да, она была у меня служанкой. А вы откуда ее взяли?

— Она явилась по напечатанному мною объявленію и не имѣла аттестата. А сердце мое, сударыня, таетъ передъ дѣвушкой безъ аттестата, но весело смѣющейся. Я ее и взялъ. Надѣюсь, что въ этомъ не раскаюсь.

— Увѣряю васъ, что вы никогда не пожалѣете, что взяли Барбару; она — очень работящая дѣвушка.

— Вашей рекомендаціи довольно, сказалъ Чупсъ, кланяясь: — я на опытѣ знаю, что мало прока въ служанкахъ, которыя являются съ дюжиною аттестатовъ и серьёзнымъ, мрачнымъ лицемъ. Гораздо безопаснѣе взять дѣвушку, вѣчно смѣющуюся. У насъ живутъ все иностранцы, и намъ необходима служанка красивая и не обращающая вниманія на шутки. Она должна быть англичанка, не знающая иностранныхъ языковъ, а то постояльцы слишкомъ много болтали бы съ нею. Пусть ее только смѣется, всегда смѣется: тогда постояльцы будутъ довольны, и я буду доволенъ.

Чупсъ еще болѣе распространился бы о качествахъ идеальной служанки, но, съ тактомъ иностранца, онъ замѣтилъ, что Маргарата не желала болѣе разговаривать, и, учтиво поклонившись, вышелъ изъ комнаты.

Прежде, чѣмъ взяться за перо, Маргарита погрузилась въ глубокую думу. Какое письмо ей слѣдовало написать родителямъ? Снова въ ней проснулось старое чувство — полу-стыдъ, полу-гордость. Еслибъ она находилась въ хорошемъ положеніи, то съ радостью бросилась бы къ ногамъ родителей и умоляла бы ихъ о прощеніи. Но горько было просить о помощи, когда приходилось прежде сознаться, что вся ея жизнь, со времени бѣгства изъ родительскаго дома, была пагубной ошибкой. Она не могла имъ доказать своего брака и, быть можетъ, они не повѣрили бы ея разсказу по хладнокровномъ обсужденіи. Наконецъ, она спросила себя съ ужасомъ: ждетъ ли ее дома хорошій пріемъ?

— Быть можетъ, они считаютъ меня умершей, думала она: — я имъ не писала три года, и они могли уже утѣшиться и забыть о моемъ исчезновеніи. У Віолеты, вѣроятно, нѣсколько дѣтей, и вся ея любовь сосредоточена на нихъ. Что они скажутъ, увидавъ меня въ этомъ положеніи? Мнѣ придется имъ объяснить все: о моемъ пребываніи въ тюрьмѣ и въ сумасшедшемъ домѣ и о судѣ, который еще виситъ надъ моей головой. О! какъ все это страшно! Отецъ меня назоветъ проклятымъ созданіемъ. Онъ сталъ такимъ пуританиномъ. Быть можетъ, онъ и Віолета подумаютъ, что я вернулась къ нимъ только ради денегъ. Она скажетъ, что я хочу отнять у ея дѣтей большую долю наслѣдства. О! я лучше буду мести улицы, чѣмъ возбужу въ нихъ такія мысли.

Эти мрачныя думы такъ ее встревожили, что она не рѣшилась писать и, въ смущеніи, взяла машинально газету, принесенную Чупсомъ. Глаза ея пробѣгали по столбцамъ и вдругъ остановились на объявленіи, въ которомъ ея родители умоляли возвратиться домой свою блудную дочь.

«Сиббилу Г., покинувшую родительскій домъ, искренно умоляютъ войти въ сношенія съ ея родителями».

Случайно прочитавъ эти строки, Маргарита вскочила; руки ея дрожали, глаза наполнились слезами, и она едва могла дочесть послѣднія слова:

«Отецъ, мать и сестра — всѣ умоляютъ ее вернуться и шлютъ ей дружескій поклонъ».

— Нѣтъ, это слишкомъ! воскликнула она, поражепная нѣжной любовью родителей и сестры, и, зашатавшись, упала безъ чувства на полъ.

Въ этомъ положеніи ее застала Барби Хаггитъ, которая вскорѣ возвратилась въ отель съ покупками и вошла въ комнату новой квартирантки, желавшей ее видѣть. Она не отправилась въ этотъ вечеръ въ театръ съ своимъ солдатомъ, а просидѣла у постели Маргариты, у которой открылась горячка съ бредомъ.

На слѣдующій день, въ отель Чупса явились Майкль Кристи и Исаакъ Готорнъ, которые, среди поисковъ за Маргаритой, посѣтили таверну «Черный Агнецъ» и узнали тамъ, что о Барби уже спрашивала какая-то дама, и они тотчасъ догадались, что это была Маргарита. Они отправились въ отель Чупса и нашли отель въ большемъ волненіи, благодаря болѣзни мистрисъ Форстеръ. Но Барби никому не сказала, гдѣ она знала эту даму. Она догадалась, что Маргарита бѣжала отъ своихъ преслѣдователей, и этого было достаточно, чтобъ возбудить въ ней самую пламенную преданность къ бѣдной женщинѣ, и она ни за какія сокровища на свѣтѣ не выдала бы ея тайны.

Увидавъ пастора толминстерской тюрьмы въ столовой, куда ее отправили изъ комнаты больной, Барби рѣшилась ничего не отвѣчать. Но нѣсколькихъ словъ Майкля было достаточно, чтобы смягчить ее; къ тому же, болтунъ Чупсъ уже проговорился, что у него въ отелѣ жила мистрисъ Форстеръ, и что она была очень больна. Въ присутствіи этого чужестранца Барби не хотѣла говорить и повела стараго квакера въ комнату его дочери. Майкль остался внизу.

Маргарита не узнала отца; она была въ бреду, и ея несвязная рѣчь обнаруживала, однако, подъ какимъ ужаснымъ страхомъ она вѣчно жила. Старикъ прижалъ ее къ своей груди и осыпалъ поцалуями, заливаясь слезами.

— О! дочь моя! О милая Сибилла! бормоталъ онъ: — я тебя нашелъ, но въ какомъ положеніи!

— Вы — отецъ бѣдной дамы, сэръ, сказала Барби, также горько рыдая: — окружите ее попеченіями и не дайте ея болѣе въ обиду. Съ ней страшно поступили, и доктора говорятъ, что она можетъ умереть.

— Тише, тише, человѣческая жизнь въ рукахъ Божьихъ, отвѣчалъ квакеръ: — но благодарю тебя за твою доброту къ моей дочери, о чемъ мнѣ говорилъ Майкль Кристи. И мать ея также тебя поблагодаритъ. Я сейчасъ пошлю за нею.

— Ея мать жива! Какъ я рада! Ей надо увидѣть родныя лица вокругъ себя, когда она проснется! замѣтила Барби.

— И всегда потомъ видѣть ихъ съ помощью Божьею, прибавилъ квакеръ.

Дѣйствительно, въ ту же ночь пріѣхала мистрисъ Готорнъ изъ Кросбриджа, и оба старика помѣстились въ отелѣ, ухаживая вмѣстѣ съ Барби за своею дочерью. Никогда отель Чупса не видалъ въ своихъ стѣнахъ такихъ почтенныхъ жильцовъ.

XI.

Майкль вернулся въ Толминстеръ. Онъ глубоко сожалѣлъ о болѣзни Маргариты, но радовался, что она находилась на попеченіи любящихъ ее лицъ. На немъ лежали теперь новыя обязанности, такъ какъ отдача подъ судъ Эдуарда Джаспера дѣлала неизбѣжнымъ обнаруженіе фактовъ, обусловливающихъ преступленіе, въ которомъ онъ обвинялся. Не только Франкъ, но Нелли и сэръ Вемисъ Кристи должны были сильно пострадать вслѣдствіе всего этого, и Майкль полагалъ, что присутствіе его было необходимо для ихъ утѣшенія.

Прямо съ желѣзной дороги онъ отправился въ больницу, гдѣ лежалъ Филиппъ Форстеръ. По дорогѣ онъ встрѣтилъ Франка.

— Все кончено! сказалъ драгунъ, мрачно качая головой: — страшно смотрѣть на бѣднягу.

— Доктора не подаютъ никакой надежды? спросилъ Майкль.

— Никакой, отвѣчалъ Франкъ, послѣ минутнаго молчанія: — я видѣлъ сегодня доктора Табора, мистера Грэама и всѣхъ. Мне теръ Грэамъ и его дочь до сихъ поръ въ больницѣ. Это несчастье разогнало всѣхъ изъ Фердэля, и дядя съ Нелли переѣхали къ тебѣ. Имъ все извѣстно, Майкль, и я погибъ.

— Ты, конечно, знаешь, что Джаспера отдали подъ судъ? спросилъ Майкль.

— Да, и я головой ручаюсь, что онъ невиненъ, воскликнулъ драгунъ съ жаромъ: — это негодяй Фяльдъ все надѣлалъ и бѣжалъ. Я объявлю объ этомъ въ судѣ.

— Будь благоразуменъ.

— Къ чему? Дядя запретилъ мнѣ говорить съ Нелли. Мистеръ Грэамъ смотритъ на меня, какъ на прокаженнаго, и, очевидно, они считаютъ меня главнымъ виновникомъ всего. Я въ послѣдній разъ въ этомъ мундирѣ. Сегодня я нарочно обѣдалъ за офицерскимъ столомъ, чтобъ узнать мнѣнія моихъ товарищей. Они всѣ только и говорили, что о геройствѣ Филя и о спасеніи имъ собора. Однако, нѣкоторые дѣлали намеки на Джаспера и посматривали странно на меня. Завтра же только объ этомъ и будутъ говорить, и я этого не выдержу. Я уже просилъ у полковника отпускъ, и подамъ въ отставку прежде, чѣмъ меня выгонятъ.

— Не отчаявайся, Франкъ, сказалъ Майкль: — можетъ быть, все еще обойдется.

— Я спасу бѣднаго Джаспера, хотя бы цѣною висѣлицы, воскликнулъ Франкъ дрожащимъ голосомъ: — а потомъ будь, что будетъ.

Говоря такимъ образомъ, они прошли мимо дома чулочника, изъ котораго Форстеръ спасъ несчастную женщину, и собора — сцены его главнаго подвига. Франкъ съ глубокимъ чувствомъ разсказалъ брату всѣ подробности геройскихъ дѣйствій своего товарища.

— Онъ умретъ, бѣднякъ, прибавилъ онъ: — но я желалъ бы сдѣлать что-нибудь подобное прежде, чѣмъ исчезнуть съ лица земли. Онъ показалъ себя героемъ, Майкль, и ты теперь, вѣрно, не удивляешься, что я его любилъ. Такихъ людей не часто встрѣтишь.

— Да, онъ поступилъ мужественно, произнесъ Майкль съ тѣмъ энтузіазмомъ, какой всегда возбуждается въ храбромъ человѣкѣ при созерцаніи геройства.

— И его подвигъ смываетъ съ него много старыхъ грѣховъ, прибавилъ драгунъ: — если Филиппъ очнется передъ смертью, то помоги ему умереть спокойно, мирно: онъ этого заслужилъ.

— Я пойду къ нему теперь; можетъ быть, завтра будетъ ужь поздно, произнесъ задумчиво Майкль: — и, къ тому же, мнѣ надо видѣть мистера Грэама. А ты войдешь?

— Нѣтъ, я лишенъ права ухаживать за своимъ товарищемъ. Мистеръ Грэамъ почти прямо сказалъ мнѣ, чтобъ я убирался. Прощай.

И драгунъ удалился, мрачно насупивъ брови, а Майкль вошелъ въ больницу.

Сначала Форстера положили въ палату, отведенную для жертвъ несчастныхъ случаевъ, но когда его личность была признана по перстню съ его гербомъ, то больничное начальство перевело его въ отдѣльную комнату, гдѣ онъ и лежалъ до сихъ поръ не въ постели, а въ ваннѣ. Онъ былъ богатый паціентъ, и потому для него не жалѣли дорогихъ средствъ. Ванну наполнили самымъ лучшимъ прованскимъ масломъ и опустили его туда по шею, такъ что только голова его была видна изъ-подъ простыни, которою покрыта была ванна. Страшно было смотрѣть на эту голову, безъ волосъ, мѣстами обожженную и покрытую бѣлыми пластырями. Красные, опаленные глаза были полузакрыты, а распухшія губы постоянно двигались, словно онъ жевалъ что-то. Отъ времени до времени медицинскій студентъ, сидѣвшій тутъ, поливалъ голову несчастнаго масломъ, которое медленно стекало по его лицу. Когда студентъ уставалъ, то его смѣняли мистеръ Грэамъ и лордъ Сент-Гюбертъ дежурившіе въ комнатѣ.

Спасти Форстера не было возможности, и доктора старались лишь уменьшить его страданія и дать ему спокойно умереть, еслибъ онъ очнулся передъ кончиной.

Передъ входомъ въ комнату Майкля, Филиппъ сдѣлалъ движеніе; двоюродный братъ его и мистеръ Грэамъ поспѣшили къ нему. Пошевеливъ немного головой, онъ снова впалъ въ неподвижность и продолжалъ лишь по прежнему медленно жевать воображаемую жвачку.

Мистеръ Грэамъ грустно пожалъ руку пастору и знакомъ про-силъ его говорить потише. Зрѣлище, представившееся Майклю, превзошло всѣ его ожиданія, и, пораженный ужасомъ, онъ пробормоталъ какія-то невнятныя слова сожалѣнія.

— Тише, промолвилъ шопотомъ мистеръ Грэамъ: — моя дочь въ сосѣдней комнатѣ. Она настояла на томъ, чтобъ пріѣхать сюда, и ничто не могло ее удержать. Бѣдняжка, какъ она его любитъ! Она теперь молится за него.

— Этотъ ударъ для нея ужасенъ, замѣтилъ Майкль, чувствуя, что никакими словами не выразить ему своихъ чувствъ.

— Она перенесла его твердо, бѣдное дитя. Она гордится подвигомъ Филиппа, и я также.

— Вы видѣли доктора Табора? спросилъ Майкль.

— Да, онъ оставался здѣсь нѣсколько часовъ и былъ очень любезенъ. Онъ, кажется, сильно безпокоится о сестрѣ своей жены.

— Она нашлась, и ея родители при ней.

— Очень радъ, отвѣчалъ мистеръ Грэамъ холодно: — я не желаю зла этой несчастной женщинѣ. Филиппъ поступилъ съ нею очень дурно, но она не мало обязана и своей собственной глупости за все, что случилось.

— Мистрисъ Форстеръ очень больна, произнесъ серьёзно Майкль: — перенесенныя ею страданія совершенно разстроили ея здоровье.

— Она болѣе не будетъ страдать. Я не стану на судѣ обвинять ее въ насиліи противъ моей дочери, и ее оправдаютъ.

— Я всегда ожидалъ этого отъ вашего великодушія.

— Но вы не выводите изъ этого, чтобы я ей сочувствовалъ, сказалъ мистеръ Грэамъ съ замѣтнымъ волненіемъ: — я не могу ей простить, что она ослѣпила моего ребенка. Я не былъ бы отецъ, еслибы я чувствовалъ иначе. Вы, между прочимъ, говоря о ней, называете ее мистрисъ Форстеръ, но я не признаю за нею права на это имя.

— Теперь это — вопросъ не важный, замѣтилъ Майкль, указывая рукою на ванну.

— Конечно, Филиппъ умираетъ, согласился мистеръ Грэамъ: — но чудеса возможны, и еслибъ онъ выздоровѣлъ, то я не призналъ бы шотландскаго брака дѣйствительнымъ. Лордъ Сент Гюбертъ со мною согласенъ.

Майкль никогда прежде не видалъ двоюроднаго брата Форстера, и мистеръ Грэамъ ихъ познакомилъ. Толстый пэръ мрачно замѣтилъ, что онъ очень сожалѣетъ объ участіи, принятомъ его родственникомъ въ столь непріятномъ дѣлѣ, но, не смотря на все сожалѣніе, онъ не можетъ признать шотландскій бракъ ничѣмъ инымъ, какъ шуткой.

— Я думаю, что намъ всего лучше заглушить эту исторію, мистеръ Кристи, прибавилъ онъ: — подобные скандалы очень вредятъ доброму имени благородныхъ семействъ. Ужь и то газеты подняли ужасный шумъ.

— Въ моемъ интересѣ также заглушить эту исторію, но я боюсь, что судъ надъ Джасперомъ обнаружитъ многое, отвѣчалъ Майкль шопотомъ.

— Тише, тише, вотъ моя дочь, произнесъ мистеръ Грэамъ: — помните, Кристи, что она ничего не знаетъ.

Дверь изъ сосѣдней комнаты отворилась, и Роза Грэамъ вошла, въ сопровожденіи мистрисъ Мирветеръ. Въ черномъ шелковомъ платьѣ, съ узкимъ рюшемъ на шеѣ и съ бѣлой повязкой на глазахъ, она казалась привидѣніемъ. Она шла съ протянутыми впередъ руками, но такъ твердо, словно обходилась безъ провожатаго.

— Вы здѣсь, мистеръ Кристи? сказала она тихимъ, спокойнымъ голосомъ.

— Да, миссъ Грэамъ, отвѣчалъ пасторъ, подходя къ ней.

— Я слышала издалека вашъ голосъ. Благодарю васъ, что пріѣхали. Ну что, папа, есть перемѣна?

— Никакой. Ты бы лучше вернулась въ Фердэль, сказалъ мистеръ Грэамъ, взявъ ее за руку.

— Нѣтъ, я сильна и тверда, отвѣчала молодая дѣвушка, нѣжно освобождаясь отъ отца, и, подойдя къ ваннѣ, стала прислушиваться: — онъ дышетъ; какъ вы думаете, мистеръ Кристи, онъ страдаетъ?

— Не думаю: онъ какъ будто спитъ.

— Можетъ быть, онъ меня услышитъ, если я его позову, сказала Роза и прибавила съ несказанной нѣжностью: — Филиппъ.

Отвѣта не было. Роза съ минуту подождала и потомъ обратилась къ пастору:

— Вы удивляетесь, что я такъ спокойно переношу это горе. Но я должна была быть женою воина, а Филиппъ умираетъ геройской смертью. Мнѣ какъ-то всегда казалось, что не бывать нашей свадьбѣ. Грустное предчувствіе тяготило мое сердце, и будущее всегда мнѣ представлялось чѣмъ-то невѣдомымъ, мрачнымъ. Я никому объ этомъ не говорила, но теперь я благодарю Бога, что, отнимая у меня Филиппа, Онъ дозволилъ ему умереть такою славной смертью. Онъ отдалъ свою жизнь, спасая ближняго. Я не могу роптать.

— Вы — избранная дочь Божья, и, подвергая васъ такому испытанію, Онъ зналъ, что вы, смиренной покорностью Его святой волѣ, покажете примѣръ для всѣхъ, сказалъ пасторъ съ глубокимъ чувствомъ.

— О нѣтъ, я буду наединѣ плакать и, быть можетъ, жаловаться на судьбу, но не теперь, отвѣчала Роза дрожащимъ голосомъ и, опустившись въ кресло, которое ей пододвинулъ Майкль, она закрыла лицо руками и стала прислушиваться къ слабому дыханію умирающаго.

Городской шумъ стихъ. Въ казармахъ пробили зорю; наступила ночь, и во всѣхъ палатахъ больницы царила гробовая тишина. Подъ этимъ же кровомъ умирали и другіе больные, но ихъ стоны не мѣшались съ едва слышнымъ дыханіемъ ихъ сотоварища по агоніи. Только по временамъ слышались въ корридорахъ торопливые шаги фельдшеровъ и сидѣлокъ.

Прошелъ часъ, другой. Роза ждала и молилась. Мистеръ Грэамъ и лордъ Сент-Гюбертъ продолжали поочередно поливать масломъ голову несчастнаго. Изрѣдка они шопотомъ перекидывались словомъ, а иногда Роза вставала съ мѣста и подходила къ ваннѣ, словно она ее видѣла. Раза два она сказала нѣсколько отрывистыхъ фразъ Майклю, чтобъ только нарушить тягостное безмолвіе, господствовавшее въ комнатѣ. Получивъ отвѣтъ, она снова умолкала.

Майкль, наконецъ, предложилъ помолиться о выздоровленіи больного, и его предложеніе было принято съ благодарностію. Роза и ея отецъ встали подлѣ него на колѣни, и онъ самъ колѣнопреклоненно прочелъ установленныя англиканской церковью на этотъ случай молитвы. Въ то же время, онъ не спускалъ глазъ съ Форстера и мало по малу замѣтилъ, что въ немъ произошла перемѣна.

Конецъ приближался. И вмѣстѣ съ тѣмъ въ умирающемъ явился лучъ сознанія. Филиппъ открылъ глаза, посмотрѣлъ на окружающихъ, услышалъ святыя слова молитвы и хотѣлъ что-то сказать. Роза поняла, что наступаетъ роковая минута. Она вскочила на ноги.

— Филиппъ! воскликнула она.

— Роза! промолвилъ онъ едва слышно и бросилъ на нее послѣдній взглядъ неумирающей любви.

И все было кончено.

Мистеръ Грэамъ подхватилъ Розу, боясь, что она упадетъ, но молодая дѣвушка, освободившись изъ его объятій, упала на колѣни и горько зарыдала. Въ этомъ рыданіи вылилась вся ея любовь. Черезъ нѣсколько минутъ, она встала и вышла изъ комнаты твердыми шагами, какъ подобало невѣстѣ доблестнаго воина, съ которымъ ее разлучила смерть; разлучила на время, до блаженной встрѣчи въ лучшемъ мірѣ, какъ твердо вѣрила Роза.

Проходя мимо Майкля, она остановилась и, опершись на руку отца, сказала грустнымъ тономъ:

— Вы должны были насъ обвѣнчать, мистеръ Кристи. Теперь я васъ прошу служить на похоронахъ Филиппа.

Пасторъ вернулся домой въ тюрьму очень поздно. Онъ засталъ въ своемъ кабинетѣ сэра Вемиса, который его дожидался. Нелли уже легла спать, проплакавъ весь день безутѣшно по Франкѣ. Дядя и племянникъ проговорили до утра обо всемъ, что произошло и что еще грозило имъ въ будущемъ. Одна мысль, что любимый племянникъ будетъ публично опозоренъ и заклейменъ, какъ преступникъ, а единственная дочь выплачетъ всѣ глаза съ горя объ этомъ негодяѣ, перевернула верхъ дномъ старика, и, забывъ всѣ свои теоріи о долговѣчности, онъ искренно жалѣлъ, что не умеръ ранѣе.

Но почтенному джентльмэну и Майклю суждено было миновать несчастіе, котораго они ожидали. Когда, на слѣдующее утро, пасторъ собирался ѣхать въ Лондонъ, полисмэнъ принесъ ему копію съ депеши, полученной изъ Скотландъ-Ярда. Эдуардъ Джасперъ повѣсился въ своей кельѣ въ нью-гетской тюрьмѣ.

Форстеръ и его вѣрный слуга умерли въ одну ночь, почти въ одинъ часъ: около полуночи, Филиппъ Форстеръ испустилъ послѣднее дыханіе среди теплыхъ молитвъ любящихъ его людей, и въ тоже время человѣкъ, которымъ онъ пожертвовалъ для своихъ эгоистическихъ цѣлей, одинъ, брошенный всѣми, въ мрачной тюрьмѣ наложилъ на себя руку.

Для чего онъ рѣшился на этотъ смѣлый, роковой шагъ? Изъ страха казни, стыда, что его честное имя — навѣки опозорено, или изъ безумной надежды спасти своего господина? Никто не могъ на это отвѣтить. Въ одиннадцать часовъ тюремщикъ, обходя кельи, видѣлъ Джаспера сидѣвшимъ и погруженнымъ въ мрачную думу; вскорѣ послѣ полуночи, онъ, уже мертвый, висѣлъ на постельномъ ремнѣ, привязанномъ къ одному изъ крючковъ койки. Онъ не оставилъ послѣ себя ни одной строчки, и никому не исповѣдовался на словахъ передъ смертью; люди его закала умираютъ беіъ шума, а такъ какъ онъ былъ человѣкъ низшаго класса, то никто не интересовался узнать причину его самоубійства. Оно было принято лишь за вѣрное доказательство его виновности.

XII.

Со смертью Джаспера прекратилось слѣдствіе о таинственномъ убійствѣ въ улицѣ Питерборо. Бетси Дормеръ выпустили на свободу, и она поспѣшно скрылась. Некому было обвинить въ убійствѣ Ридделя подложнаго капитана Фильда, который, конечно, не позаботился подвернуться подъ руку полиціи, и конечно ужь ему не пришло въ голову написать изъ своего убѣжища по ту сторону океана, что онъ — убійца, для очищенія памяти Джаспера. Франкъ Кристи могъ бы это сдѣлать, но удержался, боясь компрометировать себя. Къ тому же, онъ мало по малу сталъ сомнѣваться: не былъ ли, дѣйствительно, виновенъ этотъ несчастный? Всѣ считали показаніе служанки, признавшей въ Джасперѣ убійцу, очевиднымъ доказательствомъ его виновности, а совершенно безполезно держаться мнѣнія, противоположнаго мнѣнію большинства, особенно же когда и личный интересъ повелѣваетъ думать такъ, какъ всѣ.

Конечно, въ обществѣ, въ клубахъ и гостиныхъ много говорили объ этой странной исторіи, и нѣкоторые почти отгадывали роковую тайну. Но все это были только предположенія, и тайна осталась тайной даже для газетныхъ хроникеровъ.

Бѣдный Франкъ Кристи одинъ явился козломъ отпущенія. Хотя положеніе его въ полку нисколько не пострадало и онъ могъ бы остаться на службѣ, но его дядя былъ неумолимъ и, вмѣстѣ съ мистеромъ Грэамомъ, лордомъ Сент-Гюбертомъ и даже докторомъ Таборомъ, рѣшилъ, что, какъ худшій изъ двухъ преступниковъ, Франкъ заслуживаетъ изгнанія. По безъ-аппеляціоиному приговору этого суда, онъ долженъ былъ подать въ отставку, уѣхать за границу и тамъ начать новую жизнь. Маргарита, по всей вѣроятности, одобрила бы это наказаніе, но она была слишкомъ больна, чтобъ подать голосъ. Одинъ только Исаакъ Готорнъ присоединился къ Майклю Кристи и проповѣдовалъ теорію милосердія. Но его слова нисколько не подѣйствовали на сэра Вэмиса Кристи, который счелъ своей обязанностью сдѣлать оффиціальный визитъ старому квакеру и попросить у него формальнаго извиненія за преступное поведеніе племянника. На всѣ просьбы квакера помиловать Франка и женить его на Нелли, и убѣжденія, что это лучшее средство для его исправленія, сэръ Вемисъ отвѣчалъ, что съ подобными теоріями слишкомъ хорошо жилось бы на свѣтѣ злодѣямъ и что онъ успѣетъ простить, когда убѣдится въ дѣйствительномъ раскаяніи преступника. И такъ, судьба блестящаго драгуна была рѣшена, и, въ видѣ послѣдней милости, ему дозволили отдать въ мундирѣ послѣднюю честь своему любимому товарищу.

По всеобщему желанію, похороны Филиппа Форстера имѣли характеръ публичнаго торжества. Толминстерскій муниципалитетъ и соборный причтъ, съ ректоромъ во главѣ, соперничали въ оказаніи достойныхъ почестей человѣку, спасшему отъ гибели древній національный памятникъ. Мэръ принялъ участіе въ процессіи въ своемъ парадномъ костюмѣ. Мѣстные волонтеры и 12 драгунскій полкъ стояли шпалерою по улицамъ отъ больницы до собора. Всѣ лавки были закрыты, и черные флаги были вывѣшены на половинѣ древка надъ всѣми общественными зданіями. По пути процессіи народъ тѣснился толпами, несмотря на густой снѣгъ, который сыпалъ хлопьями. Гробъ несли на рукахъ всю дорогу; впереди шла драгунская музыка, игравшая траурный маршъ. Концы покрова поддерживали мистеръ Грэамъ, сэръ Вемисъ Кристи, нѣсколько знатныхъ гражданъ Толминстера и Исаакъ Готорнъ. Старый квакеръ считалъ своимъ долгомъ проводить до могилы мужа дочери, и съ такимъ достоинствомъ занялъ свое мѣсто, что никто не рѣшился оспаривать его правъ, хотя никому не было извѣстно, на чемъ они основаны. Одинъ мистеръ Грэамъ, предупрежденный Майклемъ, зналъ, кто былъ этотъ почтенный сѣдой старикъ, и держался въ отдаленіи отъ отца Маргариты Фильдъ.

Лордъ Сент-Гюбертъ, какъ ближайшій родственникъ, шелъ за самымъ гробомъ съ обнаженной головой, а за нимъ тянулся длинный рядъ каретъ, тихо двигавшихся въ густомъ снѣгу. Франкъ Кристи командовалъ почетнымъ карауломъ у дверей собора. На конѣ, въ каскѣ и съ обнаженной саблей, онъ громкимъ и твердымъ голосомъ скомандовалъ солдатамъ салютовать, когда тѣло его друга пронесли мимо. Съ гордымъ и грустнымъ чувствомъ онъ отдалъ всенародно послѣднюю честь своему товарищу.

Соборъ былъ переполненъ публикой: кромѣ лицъ, приглашенныхъ лордомъ Сент-Гюбертомъ, тутъ были горожане Толминстера и окрестные сквайры съ семействами, въ глубокомъ траурѣ. Нелли Кристи, вся въ черномъ, сидѣла съ семьей Армстронгъ у самой каѳедры. Роза Грэамъ, конечно, отсутствовала. Ея слѣпота произвела бы слишкомъ театральный эффектъ, претившій ея искренному горю и скромной натурѣ, но она прислала громадный вѣнокъ изъ фіалокъ, который отецъ ея, по окончаніи церемоніи, положилъ на могилу ея жениха.

Отпѣваніе произошло со всею торжественною простотой англиканской церкви; кромѣ ректора и всего причта, принималъ участіе въ службѣ и Майкль Кристи, который, исполняя обѣщаніе, данное Розѣ, прочелъ подобающій этому печальному случаю текстъ изъ священнаго писанія. Когда все было окончено, гробъ подняли, подъ торжественные звуки органа понесли въ колокольную башню и опустили въ склепъ среди дождя цвѣтовъ. Въ ту самую минуту, какъ ректоръ произнесъ послѣднія слова: «отъ земли бо есть, и въ землю обратися», одинъ изъ причетниковъ отдернулъ полотно, скрывавшее на стѣнѣ противъ могилы мраморную доску съ надписью:

Здѣсь покоится прахъ

ПОЛКОВНИКА ФИЛИППА СЕНТ-ГЮБЕРТА ФОРСТЕРА, умершаго отъ ранъ, полученныхъ при геройскомъ спасеніи отъ огня сего собора въ ночь на 3-е декабря 1870 г.

«Такъ умеръ этотъ человѣкъ, оставляя свою смерть примѣромъ благороднаго мужества нетолько для молодежи, но для всей страны».

Теперь все было кончено, и присутствующіе разошлись, каждый къ своему дѣлу или удовольствію. Обычная жизнь, какъ бы пріостановившаяся на минуту, потекла по прежнему въ Толминстерѣ. Лавки были открыты, черные флаги опущены, и военная музыка, возвращаясь въ казармы, играла веселыя пьесы. Исаакъ Готорнъ, выходя изъ церкви, отказался завтракать у Майкля, желая поскорѣе вернуться въ Лондонъ и боясь, что его присутствіе будетъ не по душѣ сэру Вемису и Нелли. Къ тому же, онъ хотѣлъ посѣтить кузницу, гдѣ произошла печальная драма, имѣвшая такое роковое вліяніе на жизнь его дочери, и Майкль вызвался его проводить, равно, какъ передъ похоронами, онъ уже показалъ ему тюремную келью, гдѣ такъ страдала его дочь.

Взявъ кэбъ, они поѣхали по дорогѣ въ Фердэль. Снѣгъ пересталъ идти, и небо очистилось, но экипажъ медленно подвигался по густой бѣлой пеленѣ, покрывавшей землю. Поравнявшись съ кузницей, Майкль къ изумленію увидалъ, что она была пуста и полуразрушена. Двери были сняты съ петель, и всѣ принадлежности кузнечнаго мастерства — мѣхи, наковальня, молоты — убраны, а, вмѣсто нихъ, среди пола стоялъ желѣзный кранъ, съ висѣвшимъ въ воздухѣ большимъ, только-что обтесаннымъ камнемъ.

Полагая, что кузница передѣлывается, Майкль и Готорнъ вышли изъ экипажа и направились къ гостинницѣ, чтобъ навести справки; но по дорогѣ они встрѣтили кузнеца въ праздничной одеждѣ. Узнавъ пастора, Мардльсъ снялъ шляпу и, на вопросъ Майкля, объяснилъ, что кузницу совсѣмъ сломаютъ, и на ея мѣстѣ мистеръ Грэамъ, по желанію своей дочери, выстроитъ пріютъ для слѣпыхъ.

— Это — неожиданное событіе! замѣтилъ пасторъ.

— Нѣтъ, не очень неожиданное, отвѣчалъ Мардльсъ: — миссъ Грэамъ думала объ этомъ уже давно, но послѣ смерти полковника Форстера все было рѣшено. Она тотчасъ пріѣдетъ съ отцомъ для закладки пріюта, но эта церемонія будетъ строго частная, въ присутствіи только меня, архитектора и каменьщика. Такъ, что если вы, сэръ, хотите подковать лошадь, то вамъ надо проѣхать въ Вамлей; новая кузница моя еще не готова.

— Нѣтъ, вотъ этотъ джентльмэнъ хотѣлъ только посмотрѣть на кузницу, сказалъ пасторъ.

— Хорошо, я вамъ покажу, промолвилъ Мардльсъ и, проведя Майкля и стараго квакера въ свою пустую кузницу, остановился передъ краномъ съ камнемъ. — Вотъ мѣсто, гдѣ случилось происшествіе, сказалъ онъ: — я самъ не видалъ его, но Билль Скаддингъ такъ часто разсказывалъ при мнѣ эту исторію, что я знаю ее наизусть.

— Пожалуйста, другъ, разскажи намъ ее, произнесъ Готорнъ послѣ минутнаго безмолвнаго созерцанія сцены мрачнаго несчастья.

— Которую вамъ разсказать исторію? у Билля Скаддинга было ихъ двѣ, отвѣчалъ кузнецъ, знаменательно смотря на квакера и понижая голосъ: — одну онъ разсказывалъ за деньги людямъ, приходившимъ сюда поглазѣть, а другую онъ бормоталъ про себя ночью, когда совѣсть его мучила.

— Другъ мой, разскажи мнѣ послѣднюю исторію, я — отецъ Маргариты Фильдъ, произнесъ старикъ.

— Я такъ и подумалъ, что вы — ея родственникъ, ибо, при входѣ въ кузницу, у васъ губы задрожали, почтительно сказалъ Мардльсъ, который очень уважалъ квакеровъ: — большое утѣшеніе для бѣдной дамы, что у нея такой святой отецъ. Газеты увѣряли, что она сошла съ ума, и не удивительно. Надѣюсь, однако, что ей лучше.

— Она была больна, но теперь выздоравливаетъ, промолвилъ квакеръ: — прошу тебя, другъ, подтверди фактами мое убѣжденіе, что она невинна въ томъ преступленіи, въ которомъ ее обвиняютъ.

— Она невинна, сэръ, клянусь небомъ! сказалъ шопотомъ Мардльсъ изъ боязни, чтобы ихъ не подслушалъ возница кэба: — но я вамъ все разскажу потомъ; я слышу шумъ экипажа мистера Грэама.

Дѣйствительно, по дорогѣ быстро ѣхала дорожная карета съ чемоданами и сидѣньемъ назади, гдѣ виднѣлись горничная и лакей.

— Они уѣзжаютъ за границу, прибавилъ кузнецъ: — мистеръ Грэамъ увозитъ въ Италію своего бѣднаго ребенка.

Майкль ничего не слыхалъ объ этомъ отъѣздѣ, потому что не видалъ Розы съ той ночи, когда умеръ Форстеръ. Ему было неизвѣстно, что докторъ прописалъ для здоровья молодой дѣвушки перемѣну климата, хотя сомнѣвались, спасетъ ли ее и это путешествіе: такъ ужасно повліялъ на ея физическія силы перенесенный ударъ. Она казалась спокойна и даже улыбалась отцу, но внутренно она чахла.

Карета подъѣхала къ кузницѣ, и мистеръ Грэамъ вышелъ изъ нея съ мистрисъ Мирветеръ. Увидавъ Майкля и квакера, онъ насупилъ брови. Чувствуя, что ихъ присутствіе могло быть непріятно убитому горемъ старику, Майкль хотѣлъ молча удалиться. Но мистеръ Грэамъ этого не дозволилъ. Была ли эта встрѣча дѣломъ случая или нѣтъ, но она позволяла ему показать Исааку Готорну свою дочь, и онъ воспользовался этимъ случаемъ. Между этими двумя опечаленными отцами зіяла бездна, и мистеръ Грэамъ питалъ къ квакеру ничѣмъ неутолимую ненависть. Помогая Гозѣ выйти изъ кареты, онъ бросилъ на Готорна краснорѣчивый взглядъ, ясно говорившій: — «ты думаешь, что твоя дочь достойна сожалѣнія; посмотри на мою».

Квакеръ, сердцу котораго ненависть была невѣдомымъ чувствомъ, подумалъ, однако: «вотъ молодая дѣвушка, которая была соперницей моей Сибиллы, и ее предпочли за богатство». Но это совершенно понятное чувство тотчасъ было заглушено самымъ глубокимъ сожалѣніемъ, при видѣ несчастной слѣпой, которая явилась для добраго, человѣколюбиваго дѣла на мѣсто, на которомъ сосредоточивались самыя мрачныя воспоминанія ея жизни.

Крѣпко опираясь на руку отца, она шла медленно и говорила что-то ему на ухо, очевидно, желая поддержать его слабѣющія силы. Но щеки ея были покрыты румянцемъ, и она слегка дрожала, несмотря на свою дорогую шубу. Отвернувъ немного голову, она, незамѣтно отъ отца, провела рукою по повязкѣ, закрывавшей ея глаза, чтобъ удалить возставшее передъ нею видѣніе своего погибшаго счастья.

Въ послѣдній разъ, когда она была въ этой кузницѣ, шесть мѣсяцевъ лишь тому назадъ, она сіяла счастьемъ. Это былъ канунъ ея свадьбы, и она, веселая, прелестная, поѣхала верхомъ на встрѣчу къ своему жениху. Случайно ея лошадь потеряла подкову, и она заѣхала на кузницу. Она соскочила на землю и, пока кузнецъ дѣлалъ свое дѣло, а ея грумъ держалъ лошадь, она, стоя на порогѣ, смотрѣла на небо, гдѣ кружились ласточки. Вдругъ она услышала за собою гнѣвные голоса; разъяренная женщина пробѣжала мимо, и болѣе она ничего не помнила о той страшной сценѣ, которая на-вѣки лишила ее зрѣнія и счастья. Неудивительно, что она теперь дрожала при входѣ въ эту кузницу.

Мистеръ Грэамъ чувствовалъ также сильное волненіе, и вообще съ неудовольствіемъ удовлетворялъ желанію дочери. Поэтому онъ съ нетерпѣніемъ спросилъ: неужели еще не прибыли архитекторъ и каменьщикъ? Мардльсъ вышелъ на дорогу, и черезъ минуту вдали показались архитекторъ съ большимъ сверткомъ и каменьщикъ съ деревяннымъ корытомъ, наполненнымъ известкой.

До сихъ поръ мистеръ Грэамъ не сказалъ дочери о присутствіи Майкля, но теперь онъ произнесъ:

— Голубушка, здѣсь мистеръ Кристи.

На Исаака Готорна онъ не обратилъ никакого вниманія, только холодно ему поклонился.

— Я очень рада, что вы пріѣхали, мистеръ Кристи, сказала Роза: — папа сказалъ мнѣ, что вы служили сегодня въ соборѣ, и_: я благодарю васъ отъ всей души. Мы уѣзжаемъ въ Италію. Доктора говорятъ, что я очень слаба и что мнѣ необходима перемѣна климата, но, право, я чувствую себя вполнѣ хорошо, и мнѣ хотѣлось бы остаться въ Англіи, хотя здѣсь очень холодно.

Она улыбнулась и задрожала всѣмъ тѣломъ. Потомъ она отвела въ сторону Майкля и сказала ему вполголоса, пока мистеръ Грэамъ говорилъ съ подоспѣвшимъ архитекторомъ, а каменьщикъ мѣсилъ лопаткой известь въ корытѣ:

— Мистеръ Кристи, мнѣ надо передать вамъ мои желанія насчетъ пріюта. Я вамъ написала бы обо всемъ этомъ изъ-за-границы, потому что мнѣ хочется, чтобъ вы заинтересовались этимъ учрежденіемъ. Здѣсь будетъ школа для слѣпыхъ дѣтей и богадѣльня для слѣпыхъ стариковъ. Папа не пожалѣетъ денегъ, и я желаю, чтобъ все было устроено великолѣпно. На этомъ самомъ мѣстѣ будетъ часовня, и при заведеніи будетъ особый пасторъ. Я себя спрашивала не разъ: согласитесь ли вы оставить тюрьму и перейти сюда, ради меня и Филиппа? Я, можетъ быть, никогда не вернусь въ Англію и, кромѣ васъ, некому исполнить мои желанія насчетъ этого полезнаго и дорогого моему сердцу учрежденія. Я хочу, чтобы жизнь слѣпыхъ была здѣсь свѣтлая и веселая. Слѣпота сама по себѣ ужь довольно грустна.

— Милая Роза, все готово, воскликнулъ мистеръ Грэамъ.

— Сейчасъ, папа, мнѣ надо еще сказать два слова мистеру Кристи, отвѣчала молодая дѣвушка и, отойдя еще на нѣсколько шаговъ отъ отца, шопотомъ прибавила: — мы, можетъ быть, никогда болѣе не увидимся, мистеръ Кристи, и я хочу вамъ повторить, что я отъ души прощаю несчастную женщину, которая… надѣлала мнѣ столько зла. Передайте это ей, если вы ее увидите. Я вполнѣ увѣрена, что она дѣйствовала не преднамѣренно. Папа написалъ своему адвокату, чтобъ тотъ отказался отъ преслѣдованія ея судомъ; но этого мало: увѣрьте Маргариту Фильдъ, что я нетолько прощаю ее, но принимаю эту слѣпоту, какъ испытаніе, нарочно ниспосланное на меня небомъ, и потому ей нечего упрекать себя за мое несчастье. Вотъ все, что я хотѣла вамъ сказать. Я теперь положу первый камень пріюта. Я нарочно выбрала для этого день похоронъ Филиппа, потому что желаю, чтобъ это новое учрежденіе было соединено съ воспоминаніемъ о человѣкѣ, котораго я любила болѣе всего на свѣтѣ. Вотъ посмотрите: я привезла стеклянную трубочку, которую положу въ отверстіе камня. Въ ней нѣсколько новыхъ золотыхъ монетъ и обручальное кольцо, которое мнѣ далъ Филиппъ; я кладу его на счастье, но, пожалуйста, не говорите объ этомъ отцу, а то онъ сочтетъ меня суевѣрной.

Она приложила палецъ къ своимъ губамъ съ очаровательной улыбкой и, взявъ отца за руку, отошла отъ пастора. Майкль слушалъ ее все время съ религіознымъ уваженіемъ. Ему казалось, что съ нимъ говорилъ ангелъ; а Исаакъ Готорнъ, слышавшій каждое ея слово, отеръ слезы, навернувшіяся на его глазахъ, и съ глубокимъ чувствомъ слѣдилъ за каждымъ ея движеніемъ.

Она стояла теперь подлѣ большого камня, держа въ одной рукѣ лопатку, а въ другой — стеклянную трубочку съ монетами.

— Положите деньги въ отверстіе въ камнѣ, миссъ, сказалъ каменьщикъ и поднесъ къ ней корыто съ известкой.

— Папа, возьмите мою руку, а мистеръ Кристи — другую и помогите мнѣ, промолвила Роза, опуская лопатку въ корыто.

— Вотъ такъ, миссъ, стеклянная трубочка попала куда слѣдуетъ, воскликнулъ каменьщикъ.

— Ну, теперь возьмите известки и залейте камень, прибавилъ архитекторъ.

— О, какъ тяжела стала лопатка, произнесла съ улыбкой Роза: — я дѣлаю какъ слѣдуетъ, мистеръ Кристи?

— Да, да, отвѣчалъ за пастора каменьщикъ: — еще немного известки, и все готово.

Роза нѣжно ударила лопаткой по слою известки, скрывшей стеклянную трубочку, и прочитала про себя молитву. Архитекторъ повернулъ рукоятку крана, камень опустился на подготовленный кирпичный фундаментъ, и маленькая церемонія была окончена.

Черезъ нѣсколько минутъ Роза уѣхала, сказавъ Майклю на прощаніе:

— Не забудьте.

Пасторъ вышелъ на дорогу и долго грустно смотрѣлъ на удалявшійся экипажъ, твердо увѣренный, что ему болѣе не видать этого прелестнаго созданія. Между тѣмъ, старый квакеръ, воспользовавшись уходомъ всѣхъ изъ кузницы, сѣлъ на камень и разспросилъ Мардльса о страшной сценѣ, разыгравшейся на этомъ мѣстѣ полгода передъ тѣмъ.

— Такъ я могу уйти отсюда спокойно, другъ? сказалъ онъ, наконецъ, вставая: — ты увѣренъ, что она нанесла роковой ударъ не нарочно?

— Я никогда въ этомъ не сомнѣвался, отвѣчалъ кузнецъ: — несчастіе произошло отъ простой случайности.

— Слава Богу теперь, что я видѣлъ эту бѣдную слѣпую дѣвушку; я никогда не утѣшился бы, еслибы дочь моя погубила ее преднамѣренно.

— Будьте спокойны, сэръ, произнесъ Мардльсъ: — хотя, во всякомъ случаѣ, она не оправится отъ этого удара. Вы замѣтили, какъ она дрожала? Мы называемъ это въ нашемъ околоткѣ дуновеніемъ смерти. Дни ея сочтены.

XIII.

Мѣсяцъ спустя, въ Толминстерѣ открылась зимняя, сессія уголовнаго суда. Городъ очень любилъ судебную сессію, такъ какъ она приносила съ собою нѣсколько веселыхъ дней (конечно, для тѣхъ, которые ни въ чемъ не обвинялись), занятыхъ шумными обѣдами въ Коронѣ, краснорѣчивыми рѣчами въ судѣ и безконечными толками объ интересныхъ, страшныхъ дѣлахъ. Кромѣ того, по старинному обычаю, въ каждую сессію давался публичный балъ на общій счетъ муниципалитета, гарнизона и судей.

Этотъ веселый обычай, конечно, не былъ нарушенъ и въ настоящую сессію, первымъ въ которой было назначено дѣло Маргариты Фильдъ.

Весь Толминстеръ толковалъ объ этомъ дѣлѣ, и всѣ знали, что, за отказомъ частнаго обвинителя отъ преслѣдованія Маргариты, ее оправдаютъ. Объ этомъ громко говорили мѣстныя газеты. Но имя Розы Грэамъ сдѣлалось столь дорогимъ всѣмъ обитателямъ Толминстера и окрестностей, что можно было опасаться какой нибудь демонстраціи со стороны публики противъ Маргариты. Городскія власти переписались съ адвокатомъ обвиняемой, мистеромъ Пульманомъ, чтобы узнать, въ какомъ часу она пріѣдетъ въ Толминстеръ; необходимо было принять предосторожности на случай безпорядковъ и усилить полицейскій отрядъ, охраняющій зданіе, въ которомъ засѣдалъ судъ.

Подобные симптомы общественнаго мнѣнія, враждебнаго Маргаритѣ, очень безпокоили Майкля Кристи. Всѣ были убѣждены, что мистеръ Грэамъ отказался отъ обвиненія только изъ чувства милосердія и въ виду нездоровья дочери, которая не могла явиться свидѣтельницей въ судъ. Сумасшествіе Маргариты, которому прежде многіе вѣрили, теперь, на основаніи слуховъ объ ея здравомъ умѣ, принималось за умышленный обманъ съ ея стороны. И странно: тѣ самыя лица, которыя держались этого мнѣнія, увѣряли, что Маргарита не имѣла никакого уважительнаго повода къ насилію противъ миссъ Грэамъ и обвиненію Форстера. Но пристрастная толпа никогда не разсуждаетъ логично. Филиппъ Форстеръ былъ герой и покойникъ; никакое пятно скандала не могло омрачать его славной памяти. Еслибы даже была обнаружена вся правда насчетъ его отношеній къ Маргаритѣ, то все-таки не повѣрили бы очевидности и остались бы при своемъ убѣжденіи въ виновности Маргариты.

Маргарита была не популярна, и этого было достаточно. Другія женщины въ ея положеніи, которыя брали въ свои руки законъ и дико отомщали своимъ измѣнникамъ или соперницамъ, обыкновенно возбуждали энтузіазмъ въ толпѣ, но, по какому-то несчастному случаю, всѣ обстоятельства этой исторіи какъ-то обращались въ улики противъ неповинной Маргариты, освѣщая романтичнымъ блескомъ ея гонителей и Розу Грэамъ, невольно стоявшую на сторонѣ послѣднихъ.

Майкль Кристи, уста котораго были по необходимости замкнуты, отказался отъ всякой защиты Маргариты тѣми аргументами, которыми онъ могъ безопасно пользоваться. Онъ молчалъ, и тѣмъ дороже ему становилась Маргарита, чѣмъ болѣе возставали противъ нея.

Два значительныя событія ознаменовали мѣсяцъ, протекшій между похоронами Форстера и судомъ надъ Маргаритой. Во-первыхъ, Франкъ Кристи подалъ въ отставку, и, хотя она еще не былъ принята, и онъ по прежнему исполнялъ свои военныя обязанности, но шагъ сдѣланный имъ по приказанію дяди, былъ безповоротный. Сэръ Вемисъ не хотѣлъ слышать ни о какой сдѣлкѣ по этому вопросу и прямо говорилъ, что если онъ когда-нибудь и проститъ Франка, то ни въ какомъ случаѣ не ранѣе снятія мундира, который Франкъ обезчестилъ. Послѣ этой необходимой жертвы на алтарь правосудія, баронетъ обѣщалъ подумать о пріисканіи негодяю новой карьеры. Что же касается самого Франка, то онъ мрачно поговаривалъ о поступленіи въ ряды карлистовъ, которые тогда вели борьбу въ Испаніи. Военные обыкновенно полагаютъ, что они могутъ возстановить свое доброе имя пролитіемъ крови въ какомъ бы то ни было дѣлѣ, правомъ или нѣтъ. Франкъ даже не зналъ, за что дрались карлисты.

Вторымъ важнымъ событіемъ былъ неожиданный отказъ Майкля Кристи отъ мѣста пастора въ толминстерской тюрьмѣ. Этотъ рѣшительный шагъ съ его стороны былъ вызванъ сильной агитаціей противъ него, какъ въ самой тюрьмѣ, такъ и внѣ ея. Конечно, всего энергичнѣе дѣйствовали противъ него враги Маргариты. Мистрисъ Бэли, напримѣръ, освободившись отъ преслѣдовавшаго ея страха быть публично опозоренной, и проливъ достаточное количество слезъ надъ преждевременной могилой Форстера, пришла къ тому убѣжденію, что ей невозможно жить припѣваючи въ тюрьмѣ, гдѣ пасторъ ее презиралъ. Майкль теперь никогда съ ней не разговаривалъ; при встрѣчѣ онъ холодно кланялся, а если когда и обращался къ ней съ нѣсколькими отрывистыми словами, то лишь по дѣлу. Онъ просилъ миссъ Кизеръ играть вмѣсто нея на органѣ во время уроковъ пѣнія, и вообще было очевидно, что онъ никогда не возобновитъ съ нею прежнихъ дружескихъ отношеній. Женщина не можетъ простить подобнаго поведенія мужчинѣ, за котораго она думала выйти замужъ. Мистрисъ Бэли забыла, что онъ свято хранилъ тайну, которая могла ее погубить, и, глубоко униженная его обращеніемъ, постоянно намекала судьямъ-попечителямъ тюрьмы на вредное вліяніе его на арестантокъ. Тоже говорилъ докторъ Гарди, нисколько не желая вреда пастору, и учитель мистеръ Баркеръ, желавшій отомстить Майклю за строгое требованіе исполненія долга. Этотъ почтенный педагогъ разсказывалъ повсюду въ Толминстерѣ, что въ тюрьмѣ разыгрывались славныя продѣлки съ тѣхъ поръ, какъ красиваго холостого пастора спустили въ женское отдѣленіе. Многіе изъ горожанъ-методистовъ, охотниковъ ухватиться за какой-нибудь скандалъ, компрометирующій пасторовъ англиканской церкви, разсказывали своимъ женамъ, а тѣ пріятельницамъ, невозможныя, фантастическія исторіи о гаремѣ, который завелъ себѣ паша-пасторъ на городскія деньги.

Съ своей стороны, и мистеръ Грэамъ, не осуждая прямо Майкля, котораго онъ очень уважалъ, сказалъ при Джорджѣ Армстронгѣ, что, по его мнѣнію, пасторъ выказалъ слишкомъ много интереса къ Маргаритѣ Фильдъ. А Джорджъ Армстронгъ принадлежалъ къ тому числу зоркихъ наблюдателей, которые почти отгадали тайну сложной исторіи, разыгравшейся въ Толминстерѣ, и пришли къ тому убѣжденію, что «женщина Фильдъ» была, такъ или иначе, косвенной виновницей смерти Форстера, что, конечно, было чудовищнымъ злодѣяніемъ, ибо Форстеръ сдѣлался національнымъ героемъ. Но, не желая дѣйствовать легкомысленно, Джорджъ Армстронгъ, какъ человѣкъ разсудительный, тонко разузналъ, какого мнѣнія держится сэръ Вемисъ относительно занятія племянникомъ мѣста тюремнаго пастора, и убѣдился, что баронетъ никогда не одобрялъ этого и былъ бы очень радъ, еслибъ племянникъ оставилъ это мѣсто.

Слѣдствіемъ всего этого было то, что на собраніи судей-попечителей тюрьмы (т. е. Джорджа Армстронга и адмирала Вудстока), черезъ нѣсколько дней послѣ похоронъ Форстера, было рѣшено спросить у пастора Кристи: можно ли надѣяться, что онъ въ болѣе или менѣе скорый срокъ женится? Такъ какъ это постановленіе было записано въ журналъ, то оно, въ сущности, означало, что Майкль обязанъ или жениться, или подать въ отставку. Онъ такъ и понялъ это странное вмѣшательство попечителей въ его домашнюю жизнь, хотя оно было выражено ему Армстронгомъ въ самой неоффиціальной, дружеской формѣ. Впрочемъ, нужно также принять и то въ соображеніе, что Армстронгъ никогда не могъ простить Нелли ея отказъ и питалъ въ глубинѣ своего сердца непріязненное чувство ко всей семьѣ Кристи; иначе, онъ не обратилъ бы ни малѣйшаго вниманія на колкіе намеки мистрисъ Бэли и заставилъ бы замолчать мистера Баркера.

— Мы, видите-ли, не можемъ терпѣть въ тюрьмѣ ни малѣйшей тѣни скандала, замѣтилъ онъ въ концѣ своего конфиденціальнаго разговора съ Майклемъ.

— Нигдѣ не слѣдуетъ терпѣть скандала, отвѣчалъ Майкль, который сильно обидѣлся, но не хотѣлъ этого показать: я подумаю и дамъ вамъ отвѣтъ.

— Да, да, подумайте. Вы понимаете, что еслибъ вы женились, то мы были бы очень счастливы, оставивъ васъ на вашемъ мѣстѣ. Вы принесли уже столько пользы. Арестанты стали въ десять разъ лучше вести себя съ тѣхъ поръ, какъ вы замѣнили стараго Джаббота.

— А попечителямъ все равно, на комъ я женюсь? спросилъ Майкль.

— Конечно, это — ваше дѣло.

— Я задалъ вамъ этотъ вопросъ, полагая, что, можетъ быть, судьи имѣютъ кого-нибудь мнѣ посватать.

— Мы обсудимъ этотъ вопросъ въ будущемъ засѣданіи, если вы желаете, отвѣчалъ со смѣхомъ Джорджъ Армстронгъ: — а какихъ женщинъ вы предпочитаете, толстыхъ и веселыхъ, или худощавыхъ и томныхъ? Я не могу обѣщать вашей невѣстѣ приданое на общественный счетъ, но мы пустимъ объявленіе въ газетахъ, что требуется невѣста съ большими глазами и очень набожная. Но, говоря серьёзно, Кристи, я боюсь, что вамъ придется попросить васъ подать въ отставку, если вы не женитесь. Впрочемъ, это не будетъ лишеніемъ для васъ: дядя вамъ всегда найдетъ пасторское мѣсто.

— О, не безпокойтесь обо мнѣ, сказалъ сухо Майкль: — я, по всей вѣроятности, женюсь.

— А, тѣмъ лучше.

Этомъ окончился разговоръ, но онъ заставилъ серьёзно задуматься Майкля. Первый вопросъ, который онъ себѣ предложилъ по удаленіи Армстронга, былъ конечно: зналъ-ли онъ на свѣтѣ какую-нибудь женщину, на которой онъ желалъ бы жениться? Сердце его отвѣчало тотчасъ: да, Маргариту. Онъ давно ее любилъ, не смѣя даже самъ себѣ въ этомъ сознаться, но теперь, когда она была вдовою, это чувство являлось вполнѣ законнымъ, и онъ не стыдился своей любви. Однако, за первымъ вопросомъ слѣдовалъ естественно второй: что скажетъ свѣтъ, если онъ, духовное лицо и тюремный пасторъ, женится на женщинѣ, обвиняемой въ уголовномъ преступленіи, признанной докторами сумасшедшей и которая вообще была очень скомпрометирована? Конечно, подобный бракъ былъ бы сочтенъ всѣми за невозможный скандалъ, и ему пришлось бы непремѣнно отказаться отъ пасторскаго мѣста въ тюрьмѣ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, сэръ Вемисъ, Нелли и даже Франкъ отказались бы признать родственницей Маргариту, и она была бы паріей въ семьѣ своего мужа.

Если невинную женщину несправедливо преслѣдовали, то неужели незаслуженное клеймо позора должно было на-вѣки остаться на ней и она не достойна быть женою честнаго человѣка? Неужели клеветы злыхъ языковъ, шутки глупой толпы и презрѣніе лицемѣровъ въ состояніи были преградить ей путь къ возстановленію своего добраго имени, и она должна навсегда отказаться отъ всякой надежды на счастье! Кровь Майкля кипѣла негодованіемъ при этихъ мысляхъ, и онъ твердо рѣшилъ, что если Маргарита не могла быть, по безсмысленнымъ предразсудкамъ свѣта, женою другого честнаго человѣка, то она непремѣнно будетъ его женою. Это будетъ искупленіемъ вины его брата. По легкомыслію Франка, она попала въ среду отщепенцевъ общества, на обязанности его брата лежало возвратить ей доброе имя, всеобщее уваженіе. Родственники его могли вести себя какъ угодно — это не его дѣло. Въ крайнемъ случаѣ, міръ великъ, и отъ потери его теперешняго мѣста онъ не обѣднѣетъ. Онъ имѣлъ порядочныя средства, и могъ получить другое пасторское мѣсто или эмигрировать въ колоніи. Конечно, ему жаль было покинуть тюрьму, гдѣ дѣло у него шло такъ хорошо, и ему казалось, что Маргарита могла бы ему лучше всякаго другого помочь въ этомъ, но подобный планъ былъ немыслимъ.

Такъ разсуждалъ Майкль, словно согласіе Маргариты выйти за него замужъ не подлежало сомнѣнію; но мало по малу онъ, какъ всякій искренно-влюбленный человѣкъ, сталъ сомнѣваться въ удовлетворительномъ отвѣтѣ любимой женщины, и въ томъ, достоинъ ли онъ ея. Онъ никогда не высказывалъ ей своей любви, и они даже разстались враждебно, по крайней мѣрѣ съ ея стороны, и врядъ ли ея злоба противъ него и Франка могла вскорѣ пройти. Къ тому же, она была женщина очень пламенная и любила Форстера всѣмъ сердцемъ. Найдется ли въ этомъ наболѣвшемъ сердцѣ еще мѣстечко для другого человѣка? Наконецъ, съ ея гордостью, согласится ли она принять предложеніе, которое можетъ показаться въ ея положеніи милостыней?

— Напрасно я считалъ этотъ бракъ искупленіемъ, смиренно разсуждалъ самъ съ собою Майкль: — искупленіе подразумѣваетъ жертву, а, съ моей стороны, тутъ не было бы никакой жертвы. Напротивъ, ей пришлось бы пожертвовать своей вполнѣ законной ненавистью къ Франку. Почему ей гордиться бракомъ со мною? Какъ можетъ она любить меня? Развѣ только моя преданная любовь, наконецъ, тронетъ ея сердце, но для этого, быть можетъ, потребуются мѣсяцы, годы.

Всѣ эти мысли терзали сердце влюбленнаго Майкля. Будущее представлялось ему сомнительнымъ и темнымъ. Одно только было ясно, что, во всякомъ случаѣ, женится ли онъ на Маргаритѣ или нѣтъ, ему нельзя оставаться въ тюрьмѣ. Поэтому, онъ и подалъ просьбу объ отставкѣ, обѣщая остаться еще три мѣсяца, пока попечители найдутъ ему преемника, и пройдетъ горячее въ тюрьмѣ время уголовной сессіи.

Между тѣмъ, здоровье Маргариты быстро поправлялось, и въ положенный срокъ она могла явиться въ судъ. Во все это время Майкль два раза въ недѣлю являлся въ гостинницу Чупса за извѣстіями о больной, но его не допускали до Маргариты, хотя старики Готорны были очень къ нему расположены и, отгадавъ его любовь къ дочери, объявили ему, не дожидаясь его предложенія, что съ радостью назвали бы его своимъ сыномъ. Но сама Маргарита, уже мало по малу выходившая въ гостиную и сидѣвшая тамъ часами, не хотѣла его видѣть и даже говорить о немъ. Старый квакеръ, съ обычной ненавистью ко лжи, не скрылъ этого отъ Майкля, но мистрисъ Готорнъ и Віолета съ женскимъ тактомъ объясняли странное поведеніе Маргариты ея слабостью и утѣшали Майкля надеждой, что она перемѣнится въ отношеніи его, какъ только возвратятся ея силы. Вообще, онѣ совѣтовали ему не искать съ нею свиданія до суда, когда онъ увидитъ ее, не навязывая ей своего присутствія. Онъ послушался, вполнѣ довѣряя ихъ дружескому, совершенно родственному расположенію къ нему. Впрочемъ, еще ранѣе суда, онъ былъ обрадованъ неожиданной вѣстью, отъ которой въ сердцѣ его запылала надежда. Онъ получилъ письмо отъ мистрисъ Готорнъ, въ которомъ она разсказывала, какъ Сибилла приняла извѣстіе о смерти Форстера.

"Я сидѣла подлѣ Сибиллы, писала добрая старуха: — и держала ее за руку. Она вдругъ спросила меня: «совершился ли бракъ полковника Форстера съ миссъ Грэамъ во время ея болѣзни? Она говорила такъ спокойно, что я рѣшилась открыть ей всю правду. Меня удивило, какъ спокойно она слушала, медленно гладя своими пальцами мою руку, словно мой разсказъ не касался ея. Когда я кончила, она подняла голову и сказала: „мама, я — вдова и надѣну трауръ. Я была его женою, и еслибъ онъ женился на миссъ Грэамъ, то я, во что бы то ни стало, уничтожила бы ихъ бракъ, хотя бы мнѣ пришлось вынести еще столько же страданій, сколько я уже перенесла“. Глаза ея при этомъ ярко блестѣли, и я поняла по глубинѣ ея ненависти, какъ она пламенно любила бы этого несчастнаго человѣка, еслибъ онъ остался ей вѣренъ. Потомъ она легла на постель и горько заплакала. Мнѣ нечего вамъ говорить, милый другъ, съ какимъ безпокойствомъ я слѣдила за нею, ибо мнѣ было бы очень горько убѣдиться, что въ сердцѣ Сибиллы сохранилась еще глубокая любовь къ обманувшему ее мужу. Однако, еслибъ это было такъ, то я вамъ сказала бы всю правду, чтобъ вы не тѣшили себя несбыточными надеждами. Но по всему, что я вижу, — любовь, которую наша дочь когда-то къ нему питала (если это была любовь, а не дѣтское увлеченіе), давно вырвана съ корнемъ изъ ея сердца, и, вмѣсто нея, сохранилась одна ненависть, такъ что наболѣвшее сердце ея именно нуждается теперь въ вашей великодушной, благородной привязанности. Я должна еще прибавить, что вы имѣете вѣрнаго союзника въ странной, но преданной дѣвушкѣ, Барбарѣ Хаггитъ, которая никогда не упускаетъ случая поговорить о васъ и замолвить словечко въ вашу пользу. И я замѣтила, что, хотя Сибилла избѣгаетъ случая говорить о васъ со мною или своимъ отцомъ, она позволяетъ Барбарѣ говорить о васъ, сколько той угодно. Можетъ быть, она не хотѣла до сихъ поръ, чтобъ мы напоминали ей о вашихъ добрыхъ попеченіяхъ изъ боязни, чтобъ въ ея сердцѣ не возникло къ вамъ такое чувство, которое она считала преступнымъ, пока былъ живъ ея мужъ. Я, какъ мать Сибиллы, такъ высоко цѣню то счастье, которое вы ей доставите, женившись на ней, что позволяю себѣ сообщить вамъ всѣ мои предположенія. Будемъ надѣяться, что Сибилла навсегда разсталась съ своимъ несчастнымъ прошедшимъ и, чувствуя свое сердце свободнымъ, вскорѣ отдастъ его человѣку, столь достойному ея».

— Я не достоинъ ея, но, видитъ небо, постарался бы сдѣлать ее счастливой, промолвилъ Майкль, прочитавъ это письмо, и надежда, выраженная въ немъ, поддерживала его до самаго дня суда.

Наконецъ, наступилъ этотъ знаменитый день. Обязанности Майкля, какъ тюремнаго пастора, дѣлали необходимымъ присутствіе его съ самаго утра въ арестантскихъ кельяхъ, въ которыхъ подсудимые, привезенные изъ тюрьмы, дожидаются своей очереди. Запертые въ узкихъ, маленькихъ клѣткахъ, съ желѣзными рѣшетками, вмѣсто дверей, безъ занятій и книгъ, арестанты болѣе всего нуждаются въ добромъ словѣ пастора, которое одно можетъ ихъ удержать отъ мрачнаго отчаянія или озлобленія, столь вредно могущихъ отозваться на ихъ судьбѣ во время суда. Поэтому Майкль, занятый этимъ необходимымъ дѣломъ, не могъ поѣхать на встрѣчу къ Маргаритѣ и очень безпокоился, чтобъ толпа не встрѣтила ея оскорбительной бранью и свистками. Но, по счастью, шелъ проливной дождь, и на улицѣ не было никого, такъ что она спокойно доѣхала въ каретѣ съ отцомъ, докторомъ Таборомъ и адвокатомъ, мистеромъ Пульманомъ, до зданія суда. Было уже 2 часа, и засѣданіе только-что открылось. Ее прямо провели въ адвокатскую комнату, и приставъ объявилъ, что ей не придется долго ждать.

Въ половинѣ третьяго, одинъ изъ сторожей доложилъ Майклю, что судья Огль занялъ свое мѣсто и первое дѣло тотчасъ начнется. Въ ту самую минуту, какъ пасторъ входилъ въ залу суда, приставъ громко произнесъ имя Маргариты Фильдъ. Полисмэнъ провелъ его къ скамьѣ подсудимыхъ, и Майкль надѣялся, что Маргарита пройдетъ мимо него. Но она неожиданно появилась съ противоположной стороны, изъ маленькой дверки, откуда всегда выводили подсудимыхъ. Рядомъ съ нею шла мистрисъ Бэли. Маргарита была снова арестанткой, и Майкль не могъ хотя бы безмолвнымъ взглядомъ выразить ей свое сочувствіе, ибо она стояла къ нему спиною. Онъ видѣлъ только, что она была въ глубокомъ траурѣ и стояла, поникнувъ головою; очевидно, ей было стыдно, но она не дрожала отъ страха и, на обычный вопросъ о виновности, тихо, но внятно отвѣчала: «Не виновна».

При входѣ Маргариты въ залу, въ толпѣ, наполнявшей ее, послышался говоръ, но тотчасъ стихъ, скорѣе отъ общаго желанія не проронить ни словечка изъ всего, что будетъ говорено на судѣ, чѣмъ отъ криковъ пристава: «Тише, тише»! Судья сидѣлъ на возвышенномъ мѣстѣ въ родѣ трона, подъ балдахиномъ съ королевскимъ гербомъ. Направо отъ него помѣщался шерифъ, а другія мѣста на возвышеніи занимали дамы, которыя навели свои бинокли на подсудимую. Остальная часть залы была переполнена толпою, въ которой виднѣлись полицейскіе мундиры, парики адвокатовъ и неумытыя, грубыя лица поселянъ.

Послѣ формальныхъ вопросовъ, поднялся съ мѣста адвокатъ мистера Грэама и объяснилъ причины, по которымъ его кліентъ отказывался отъ обвиненія. По его словамъ, мистеръ Грэамъ убѣдился по дошедшимъ до него свѣдѣніямъ, что несчастье, которому подверглась его дочь, было причинено не преднамѣренной злой волей, а простой случайностью. А потому, не входя въ разсужденіе, была ли подсудимая тогда въ здравомъ умѣ, адвокатъ ограничился заявленіемъ, что частный обвинитель не имѣетъ представить никакихъ доказательствъ въ пользу обвиненія.

Судья Огль, очень умный маленькій человѣчекъ, серьёзно выслушалъ рѣчь обвинителя. Ему уже прежде въ кабинетѣ объяснили все дѣло, и онъ получилъ письмо отъ мистера Грэама, а потому зналъ, что не слѣдовало поднимать завѣсы съ этой тайны.

— Хорошо, сказалъ онъ, когда адвокатъ кончилъ: — мнѣ извѣстно, что мистеръ Грэамъ уѣхалъ за границу по случаю болѣзни своей дочери, и, хотя явка его и дочери обязательны, но въ виду этой уважительной причины я не подвергну ихъ штрафу.

— Будьте увѣрены, что мистеръ Грэамъ отсутствуетъ не отъ недостатка уваженія къ вамъ, милордъ, сказалъ адвокатъ.

— Я въ этомъ увѣренъ, отвѣчалъ судья такимъ тономъ, какъ будто немыслимо было не уважать его: — ну, значитъ, свидѣтелей нѣтъ, и подсудимую слѣдуетъ освободить. Господа присяжные, я долженъ просить васъ произнести оправдательный приговоръ въ этомъ дѣлѣ.

Тогда всталъ мистеръ Пульманъ.

— Я желалъ бы, милордъ, сказалъ онъ: — чтобъ занесено было, въ протоколъ, что моя кліентка выходитъ изъ суда безъ малѣйшаго пятна или подозрѣнія. Вамъ довольно, милордъ, взглянуть на нее, чтобъ убѣдиться, что она не въ состояніи совершить грубаго насилія. Она очень сожалѣетъ о случившемся и много перенесла страданій отъ этого несчастнаго случая.

— Ваша кліентка, конечно, не походитъ на дикую, грубую женщину, произнесъ судья: — но все же я надѣюсь, что это ей послужитъ урокомъ.

Послѣднія слова почтенный судья произнесъ потому, что всякій судья обязанъ сказать подсудимому какое нибудь нравоученіе; но онъ не прибавилъ ничего болѣе и присяжные вынесли приговоръ: «не виновна». Такъ кончилось дѣло Маргариты Фильдъ, и подсудимая была объявлена свободной.

Сторожъ отворилъ боковую дверцу за скамьей подсудимыхъ, и Маргарита тихо подошла къ отцу, который принялъ ее въ свои объятія. Вся ея фигура дышала такимъ достоинствомъ, а глаза глядѣли такъ смиренно, что толпа съ сожалѣніемъ разступилась передъ ней, и никто не произнесъ ей въ слѣдъ ни одного грубаго слова. Она вышла изъ залы, опираясь на руку отца и, только очутившись на свѣжемъ воздухѣ, замѣтила, что Майкль Кристи шелъ подлѣ нея съ другой стороны. Они теперь находились на пустынномъ дворѣ, мѣстѣ, не особенно живописномъ для свиданія влюбленныхъ. Въ углу стоялъ тюремный фургонъ, и два сторожа караулили у двери, которая вела въ арестантскія кельи.

Но что за дѣло до обстановки? Майклю этотъ дворъ показался раемъ. Онъ никогда не видалъ Маргариты столь хорошо одѣтой и такой прелестной: черное платье и креповый вдовій чепецъ очень шли къ ней. Замѣтивъ Майкля, она покраснѣла, и ея протянутая рука дрожала.

— О, мистрисъ Форстеръ, какъ я радъ, промолвилъ онъ: — всѣ ваши страданія теперь кончились.

— Да услышитъ тебя Господь! сказалъ старый квакеръ: — Сибилла, дитя мое, Майкль Кристи пекся о тебѣ, какъ о родной сестрѣ.

— Я теперь буду жить у моихъ родителей, мистеръ Кристи, тихо произнесла Маргарита: — сколько вамъ извѣстно, я должна многое загладить.

— Вы будете жить въ Кросбриджѣ?

— Да, въ Айви-Гаузѣ.

— Это не далеко отъ Толминстера?

— Полчаса ѣзды по желѣзной дорогѣ.

— Я васъ буду навѣщать, если позволите.

— Я всегда буду рада васъ видѣть, мистеръ Кристи.

Она опустила на секунду голову, но потомъ, взглянувъ на него съ глубокой благодарностью, прибавила:

— Позвольте мнѣ поблагодарить васъ за все, что вы дѣлали для меня въ тюрьмѣ. Будьте ко всѣмъ арестантамъ такъ же добры, какъ ко мнѣ, и не бросайте добраго дѣла, если кто нибудь станетъ такъ же дурно обходиться съ вами, какъ я. Прощайте на сегодня.

— На сегодня, повторилъ Майкль.

— Да, отвѣчала она съ легкой дрожью въ голосѣ: — вѣдь мы съ вами скоро увидимся. А теперь я пойду въ соборъ на могилу моего мужа.

— Сибилла скажетъ ему, что мы всѣ его простили, замѣтилъ квакеръ.

— Господь съ вами, произнесъ Майкль, въ которомъ этотъ поступокъ, вполнѣ достойный уважающей себя вдовы, не возбудилъ ни малѣйшей ревности.

Ихъ руки снова встрѣтились въ крѣпкомъ пожатіи, и Майкль вернулся къ арестантамъ съ радостью въ сердцѣ.

XIV.

Майкль Кристи разстался съ Маргаритой полный надеждъ. Она, съ своей стороны, знала, что онъ обожалъ ее. Они не обмѣнялись ни однимъ словомъ любви, но взгляды бываютъ краснорѣчивѣе всякихъ словъ. Однако, вдова Филиппа Форстера не могла сразу отвѣтить взаимностью на любовь Майкля. Она не имѣла еще времени обдумать свое новое положеніе и привыкнуть къ мысли о новомъ бракѣ. Но она вернулась въ Айви-Гаузъ задумчивая и вполнѣ увѣренная, что если она когда-нибудь выйдетъ снова замужъ, то за Майкля Кристи, и ни за кого другого. Любовь пастора возстановляла ее въ собственныхъ ея глазахъ. Онъ видѣлъ ее въ самомъ ужасномъ униженіи, въ тюрьмѣ, обвиняемой въ ужасныхъ преступленіяхъ и признаваемой сумасшедшей, и, несмотря на все это, несмотря даже на нанесенныя ею оскорбленія ему, онъ любилъ ее самой нѣжной, почтительной любовью. Ни одна женщина въ положеніи Маргариты не осталась бы безчувственной къ такой любви. Но требовалось время на развитіе въ этомъ наболѣвшемъ сердцѣ новаго, нѣжнаго чувства. Это время судьбѣ было угодно дать ей, такъ какъ Майкль былъ такъ занятъ своимъ дѣломъ въ тюрьмѣ, что въ теченіи трехъ недѣль не могъ урвать ни минуты на посѣщеніе Айви-Гауза.

Но, несмотря на всѣ его заботы и занятія, онъ былъ совершенно спокоенъ и счастливъ. Эту неожиданную перемѣну въ немъ замѣчали всѣ и, между прочимъ, Нелли, которая никакъ не могла отгадать причины: отчего Майкль, дотолѣ мрачный и угрюмый, вдругъ просіялъ?

Что же касается до самой Нелли, то она была несчастнѣе, чѣмъ когда либо. Она постоянно ухитрялась откладывать свой отъѣздъ изъ Толминстера, но, наконецъ, сэръ Вемисъ, выведенный изъ терпѣнія слезами дочери и упорствомъ Франка, который не являлся просить прощенія у дяди, рѣшился уѣхать въ свое помѣстье въ Линкольнширъ; и онъ умѣлъ быть твердымъ, когда хотѣлъ. Наканунѣ ихъ отъѣзда, Майкль засталъ молодую дѣвушку всю въ слезахъ. Она объявила ему прямо, что онъ долженъ помирить брата съ ея отцомъ передъ отъѣздомъ ихъ во Толминстеръ, а не то она умретъ съ горя.

— Посмотрите, Майкль, что онъ мнѣ написалъ сегодня, прибавила она, подавая письмо пастору, который игралъ роль почтальона между влюбленными: — вся бумага испещрена чернильными пятнами. Франкъ совершенно вышелъ изъ себя. Онъ хочетъ непремѣнно ѣхать въ Испанію и искать тамъ смерти.

— Мы ему помѣшаемъ, отвѣчалъ Майкль.

— Но какъ? Что ему дѣлать, бѣднягѣ? Это, право, низко, что его заставили выйти изъ военной службы; я никогда не слыхивала о болѣе черной несправедливости.

— А если вашъ отецъ заставилъ Франка покинуть полкъ, чтобъ избавить его отъ соблазновъ и, женивъ на васъ, поселить въ Оклеѣ?

— О! Майкль, неужели это возможно?

— Это — только предположеніе; но будьте увѣрены, что вашъ отецъ всегда заботится о вашемъ счастьи.

— Да, это обыкновенно говорятъ, чтобъ скрасить самыя непріятныя вещи, воскликнула Нелли.

— Ну, хорошо; я завтра приведу Франка, и пусть онъ повидается съ дядей. Я вамъ совѣтую взять его за руку, подвести къ отцу и попросить за него прощенія. Да сдѣлайте это поскорѣе и потомъ тотчасъ поцѣлуйте старика, такъ чтобъ онъ не успѣлъ сказать нѣтъ. Впрочемъ, онъ и самъ не захочетъ сказать этого.

— Да, да, устройте это, пожалуйста, устройте, промолвила Нелли, снова заливаясь слезами: — я такъ несчастна. И скажите завтра утромъ папѣ что-нибудь въ пользу Франка прежде, чѣмъ онъ придетъ.

— Хорошо, я и такъ говорю съ нимъ объ этомъ каждый день.

Тутъ Майклю вдругъ пришла въ голову мысль поговорить съ Нелли о своей любви къ Маргаритѣ. Онъ полагалъ, что теперь была удобная минута завербовать ее въ союзники, а ея помощь могла быть ему очень полезна, когда придетъ минута объяснить дядѣ о женитьбѣ.

— Нелли, сказалъ онъ вдругъ: — вы всей душой любите Франка?

— Что за вопросъ, Майклы Конечно, я тѣмъ сильнѣе заступаюсь за него, чѣмъ несправедливѣе на него нападаютъ.

— Такъ вы можете понять, что я чувствую, когда та, которую я люблю, страдаетъ отъ человѣческой несправедливости. Я также влюбленъ, Нелли.

— Вы? спросила Нелли съ женскимъ любопытствомъ: — въ кого же, Майкль?

— Вы слыхали о ней въ тюрьмѣ.

— Въ Клоринду Кизеръ? Она — славная дѣвушка, но я никогда не подумала бы, чтобъ она могла вамъ понравиться.

— Нѣтъ, не она.

— Вы не любите же мистрисъ Бэли? Это было бы еще хуже. Она строга, какъ гувернантка, цѣлый день только бренчитъ своими ключами и наказываетъ бѣдныхъ арестантокъ за ихъ неопрятность.

— Нѣтъ, это — не мистрисъ Вэли.

— Такъ кто же? Миссъ Вудстокъ, одну изъ сестеръ Бунней? Болѣе никого нѣтъ въ этой мрачной трущобѣ.

— А если я влюбленъ въ Маргариту Фильдъ? сказалъ Майкль твердымъ голосомъ.

— О! воскликнула Нелли съ ужасомъ: — это немыслимо, Майкль! Вы не можете любить женщину, сдѣлавшую столько вреда Франку.

— Простите меня, Нелли, но не она Франку, а Франкъ ей сдѣлалъ много вреда.

— Неправда. Я не хочу этого слышать. Вы повторяете тоже? что всѣ говорятъ противъ него.

— Но подумайте…

— Нѣтъ, нѣтъ, воскликнула съ негодованіемъ Нелли: — какъ вамъ не стыдно идти противъ насъ? А мы разсчитывали на вашу поддержку! Я не могу слышать имени Маргариты Фильдъ, и вы нарочно это сказали, чтобъ меня помучить. Но это не великодушно, Майклъ. Вы видите, что меня всѣ преслѣдуютъ.

И Нелли, закрывъ лицо платкомъ, выбѣжала изъ комнаты.

Майкль впервые узналъ, что любовь не всегда милосердна къ другой любви. Но хотя несочувствіе Нелли къ его любви очень его огорчило, онъ исполнилъ данное ей слово — привести Франка.

На слѣдующее утро, въ десять часовъ, Франкъ явился тайкомъ и полчаса совѣщался о чемъ-то съ Нелли. Между тѣмъ, все было готово къ отъѣзду: чемоданы уложены, экипажъ стоялъ у двери, и сэръ Вэмисъ сидѣлъ съ Майклемъ въ гостиной, разсматривая въ «Путеводителѣ» часы отправленія поѣздовъ. Вдругъ дверь отворилась, и Нелли въ дорожномъ платьѣ вбѣжала въ комнату, ведя за руку Франка.

— Папа, воскликнула она: — вотъ Франкъ хочетъ ѣхать въ Испанію, отпустите меня съ нимъ.

И прежде чѣмъ баронетъ успѣлъ ей отвѣтить, она бросилась къ нему на шею.

— Прекрасно! Въ Испанію! Какъ бы не такъ, промолвилъ сэръ Вемисъ: — слышишь, Франкъ, я тебя прощаю ради нея. Она — такая дурочка… что… что…

— Мнѣ очень жаль, сэръ… сказалъ Франкъ тономъ раскаянія.

— Еще бы! Ну, хорошо, дай мнѣ руку и поѣдемъ съ нами. Мы отправляемся въ Линкольнширъ, и тамъ ты будешь вдали отъ соблазновъ.

— Какъ мнѣ ѣхать безъ вещей?

— Твои вещи пришлютъ потомъ. Я тебя не выпущу изъ рукъ А однажды поселившись въ Оклеѣ, ты можешь заняться съ Нелли приготовленіями къ свадьбѣ. Это лучше, чѣмъ дѣлать долги и имѣть дѣла съ полиціей.

Нелли сіяла радостью. Но на прощанье, цѣлуя Майкля, она шопотомъ сказала со смѣхомъ:

— Вы вчера пошутили, говоря о своей любви къ Маргаритѣ Фильдъ? Вотъ мысль!

Однако, Нелли не повторила бы этихъ словъ, еслибы она увидѣла Майкля въ саду Айви-Гауза, мѣсяца три послѣ ея отъѣзда изъ Толминстера.

Онъ уже сдалъ свою должность въ тюрьмѣ пастору Вайгусу, котораго самъ рекомендовалъ попечителямъ и который намѣревался жениться на мистрисъ Бэли, чтобъ подойти подъ требованія тюремнаго начальства. Что же касается до Майкля, то поговаривали о его назначеніи пасторомъ въ новый пріютъ для слѣпыхъ, воздвигаемый въ Фердэлѣ, а пока онъ каждый день бывалъ въ Кросбриджѣ.

Былъ вечеръ, теплый, весенній. Майкль и Маргарита сидѣли подъ старымъ дубомъ послѣ продолжительной прогулки и разговаривали о Барбарѣ Хаггитъ.

— Я просила ее остаться у меня горничной, сказала Маргарита: — но она не захотѣла. Она предпочитаетъ свою независимость. Мнѣ ее очень жаль.

— Бѣдная дѣвушка! замѣтилъ Майкль: — то, что намъ кажется независимостью, часто бываетъ самымъ худшимъ рабствомъ.

— Да, я это испытала на себѣ, отвѣчала съ тяжелымъ вздохомъ Маргарита: — но еслибъ вы только знали, мистеръ Кристи, какъ отецъ, мать и Віолета добры ко мнѣ. Ахъ, зачѣмъ я не послушалась вашего совѣта въ тюрьмѣ?

— Я вовсе не хотѣлъ воскрешать въ вашей памяти этихъ грустныхъ воспоминаній.

— О, чѣмъ чаще я буду вспоминать объ этомъ, тѣмъ лучше!

— Не думаю, если это васъ печалитъ.

— Нисколько. Я счастлива теперь и начинаю думать, что никогда не была бы такъ счастлива, еслибы не перенесла всего этого. Только мысль о бѣдной миссъ Грэамъ мучитъ меня. Я буду думать о ней всю жизнь, гдѣ бы и какъ бы я ни жила.

— Маргарита, воскликнулъ Майкль, впервые называя ее по имени: — подумали ли вы о своей предстоящей жизни? Какъ и гдѣ вы желали бы ее провести? Согласны ли бы вы провести вашу жизнь со мною?

— О! плохою была бы я вамъ женою! отвѣчала Маргарита, задрожавъ всѣмъ тѣломъ и со слезами на глазахъ: — что скажетъ свѣтъ?

— Свѣтъ скажетъ, что я люблю васъ всей душой — и это правда, промолвилъ Майкль, обнимая ее.

— Другъ, произнесъ Исаакъ Готорнъ, неожиданно подходя къ нимъ: — посмотри, только-что пролетѣли первыя ласточки. Это — хорошее предзнаменованіе. Годъ будетъ счастливый.

Конецъ.

"Отечественныя Записки", №№ 3—10, 1879