ВЪ ТРАКТИРѢ «ДОБРЫХЪ ДРУЗЕЙ».
правитьОЧЕРКЪ ВЕРГА.
правитьТонино попался впервые въ лапы полиціи, какъ разъ въ послѣдній день масляницы. Дѣло вышло все изъ-за бабенокъ, которыхъ Орбо захватилъ съ собою ради развлеченія. Видно за недѣлю онъ наработалъ-таки шальныхъ денегъ. Къ счастію, что полиція, обыскавъ Тонино, не нашла на немъ увѣсистаго ключа, которымъ онъ угостилъ лавочника Маньаки, такъ что тотъ чуть было Богу душу не отдалъ.
Орбо еще прихватилъ съ собой по дорогѣ Батиста и Марка; всѣ они ѣли и пили въ трактирѣ «Добрыхъ друзей». Расплачивался за всѣхъ Тонино; онъ расчванился и разгулялся.
— А что бы намъ въ Каркано сходить! предложилъ онъ: — тамъ сегодня Вельоне[1].
Сказалъ онъ это и тотчасъ же спохватился, потому что, опустивъ руку въ карманъ, насчиталъ тамъ всего на всего нѣсколько копеекъ. А товарищи, подмѣтивъ его колебаніе, стали надъ нимъ подсмѣиваться.
— Что? или матки своей боишься! Или своей сестры Вари; она тебя треплетъ-таки, какъ младшаго братишку! какъ мальчишку треплетъ!
Всѣ трое отправились-таки на Вельоне; заплатили за билеты, едва протолкавшись къ кассѣ; Тонино, заломивъ шапку на бекрень, съ окуркомъ копеечной сигары въ зубахъ, важно прошелъ мимо стоявшаго у дверей полицейскаго. Въ залѣ что-то представляли на маленькой сценѣ; кругомъ бѣгали маски; парни имъ отпускали шуточки, пощипывали ихъ. Маскамъ это было любо. Батиста и Маркъ затерялись въ толпѣ, а Тонино подхватилъ какую-то дѣвчонку, одѣтую дикаркой, которая все бранилась съ франтами изъ фабричныхъ и изъ лакеевъ, задѣвавшими ея коротенькую юпочку, убранную перьями. Онъ предложилъ ей угоститься; они усѣлись въ кафе около столика, оперлись на него локтями и говорили другъ другу всякія глупости. Дѣвочка хохотала, какъ сумасшедшая, и ея полныя груди то и дѣло выбивались изъ-подъ низкаго корсета. До того разожгли Тонино эти черные, какъ уголь, плутовскіе глаза, этотъ красный цвѣтокъ въ волосахъ, что парень опьянѣлъ отъ нихъ. И будь у него побольше денегъ въ карманѣ, кажись, онъ все бы заведеніе откупилъ, чтобы угостить ее на славу. Онъ ей и то предлагалъ, и этимъ подчивалъ. Онъ служилъ половымъ въ одномъ маленькомъ трактирчикѣ «Unione» и зналъ порядки въ кафе. Орбо, падкій угощаться на чужой счетъ, тоже явился и сталъ расхваливать дикаркѣ Тонино. Дескать, у матери его первая во всемъ городѣ зеленная лавочка, для Тонино, дескать, деньги плевое дѣло. Но дѣвушка не поддавалась; она говорила, что еще хочетъ поплясать. А то какъ же? Не даромъ же она на Вельоне пришла. Потомъ, ей и не хотѣлось пить; спасибо, въ другой разъ. Эти отказы еще больше разжигали Тонино.
— Ну, хоть еще разокъ покружимся, красавица ты моя! просилъ онъ.
Онъ пустился въ плясъ, стараясь держаться заправскимъ щеголемъ, безпечнымъ завсегдатаемъ кафе. Кудри у него на головѣ подпрыгивали, плечи раскачивались, ноги заплетались съ ногами дикарки, а подъ самымъ его носомъ трепетали ея бѣлыя груди, съ которыхъ на его сюртукъ сыпалась пудра.
— Честное слово, просила она: — довольно! Отпустите вы меня. У меня вонъ тамъ танцоръ есть; онъ меня сюда привелъ, за мой костюмъ заплатилъ. Видите вонъ тамъ: туркомъ наряженъ, и глаза все въ мою сторону таращитъ. А коли захотите меня видѣть, такъ я живу въ Санъ-Витторелло. Спросите Асунту.
Тонино вспыхнулъ, какъ индѣйскій пѣтухъ; онъ такъ бы и откусилъ носъ этому проклятому турку. Чортъ бы его побралъ! Орбо все терся около него и отъ нечего дѣлать старался успокоивать пріятеля:
— Да полно, брось, твердилъ Орбо. — Пойдемъ лучше выпьемъ.
На улицѣ ихъ поджидали Батиста и Маркъ. Чтобы разогрѣться, всѣ направились въ остерію Тайна. У Тонино кровь вскипала ключемъ и отъ выпитаго вина, и отъ ревности, и отъ шутокъ пріятелей, дразнившихъ его, что онъ у сестры «подъ башмакомъ». «Я вамъ вотъ ужо покажу, гуси вы лапчатые, поросята вы этакіе, какъ я подъ башмакомъ!» Онъ хотѣлъ непремѣнно, на зло бородатому турку, пойти въ Санъ-Витторело и ждать Асунту у ея крыльца. Маркъ и Батиста хохотали ему прямо въ носъ.
Онъ старался не сердиться, чтобы доказать пріятелямъ, что былъ въ своемъ умѣ.
— Да брось, говорили они! Поздно теперь. Стучись не стучись, намъ не отопрутъ. Пойдемъ лучше къ Малакарно, у него вино лучше здѣшняго.
Тонино былъ добрый товарищъ. Повременамъ, ради товарищества, онъ забывалъ свои собственныя бѣды и шелъ съ пріятелями куда имъ хотѣлось, веселый, какъ рыба въ водѣ. Навстрѣчу имъ попадались маски, которымъ они кричали вслѣдъ всякія глупости.
Къ несчастію, Маркъ былъ такой человѣкъ, что вино располагало его душу къ женщинамъ. И сталъ онъ опять заговаривать объ Асунтѣ: «Знатная дѣвка! одѣта въ перья, какъ дикая — очень ей эти перья пристали». Эти разговоры опять вскипятили Тонино и онъ сталъ ругать пріятелей, зачѣмъ они не пускаютъ его туда, куда ему хочется. Крича и бранясь, они незамѣтно миновали Санъ-Чельзо, прошли по улицѣ Мадалено; на углу Тонино бѣгомъ свернулъ въ улицу Санъ-Витторело, нашелъ домъ Асунты и требовалъ, чтобъ ему отперли дверь, потому что въ одномъ окнѣ онъ видѣлъ свѣтъ. Женщины, заслышавъ, что онъ кидаетъ каменья въ стѣну, а въ дверь ногами колотитъ, подняли съ перепугу крикъ.
Маньоки былъ еще въ этомъ домѣ съ своими товарищами и вышелъ на улицу.
— Чего вамъ надо! вскричалъ онъ: — или съ пьяну захотѣлось, чтобъ кровь вамъ пустили. Я тѣ пущу кровь, Варвара!
Началась свалка; послышался крикъ: батюшки! убили! Орбо только-что успѣлъ швырнуть подальше огромный ключъ, которымъ Тонино пробилъ голову несчастному, какъ послышались шаги полицейскихъ.
Тонино былъ блѣденъ, какъ мертвецъ, и не зналъ, куда скрыться.
Родные узнали объ этомъ на другой день, когда Гнеза, мать Тонино, убирала свой ларь, а Варвара, стоя на крыльцѣ, безпокойно глядѣла во всѣ стороны, ожидая, не появится ли откуда братъ. Хозяинъ кафе «Unione», въ которомъ служилъ Тонино, присылалъ уже спрашивать о немъ, такъ какъ утромъ Тонино не явился на работу. Имъ сказала объ этомъ Адель, дочь цирульника; она прибѣжала купить на двѣ копейки красной редиски и по дорогѣ услыхала въ другой лавочкѣ о случившемся. Убили Маньоки, лавочника, что торгуетъ краснымъ товаромъ въ улицѣ Санъ-Витторело; свалка была; Тонино въ ней участвовалъ. Къ счастію, Маньоки не умеръ, но все-таки и мать, и дочь принялись плакать и причитать, что Тонино сгубилъ ихъ. Черезъ нѣсколько минутъ, все мѣстечко Верціере пришло въ волненіе. Варя, подобравъ рукой юпки, бѣгомъ пустилась за отцомъ, который отдыхалъ отъ масляницы въ гостяхъ у своего первороднаго сына Амвросія, торговавшаго свининой и сосисками въ улицѣ Синіора.
— Тонино въ полицію взяли, въ Санъ Витторело схватили, запыхавшись сообщила она отцу.
Матвей поднялся на свои еще не окрѣпшія послѣ масляницы ноги, взялъ шляпу и рѣшился идти въ полицію. Амвросій тоже пошелъ съ отцомъ; онъ строго наказывалъ сестрѣ не очень-то кудахтать, а то и ему срамъ, и для торговли его вредъ. Въ полиціи отца съ сынкомъ какъ собакъ встрѣтили. Велѣли подождать. Сѣли они на лавочку и никто на нихъ никакого вниманія не обращалъ. Шутка ли, у колбасника цѣлый день пропадалъ. Приходилось вертѣть шапку въ рукахъ, вмѣсто того, чтобы рѣзать покупателямъ ветчину. Наконецъ, жандармскій унтеръ-офицеръ, съ которымъ онъ былъ знакомъ, подошелъ къ нему и сказалъ:
— Приходите завтра утромъ навѣдаться. Нечего сказать, золото у тебя братецъ!
Однако, въ тотъ же день, подъ вечеръ, Тонино выпустили и онъ пришелъ домой, заломивъ шапку на бекрень. Мать его, Гнеза, то плакала, то бранила его.
— Да ладно! Перестань, мама, ворчать! окрысился онъ на старуху: — смерть надоѣло, ей-Богу.
И онъ раскурилъ трубочку. Но сестра Варя не переставала его пронимать. И палачъ-то онъ и разбойникъ-то, кричала она ему; они тутъ гніютъ на работѣ, чтобы содержать въ тюрьмѣ братца, а онъ бариномъ жить намѣренъ. Развратничаетъ только на ихъ счетъ. До того она приставала къ брату, что тотъ собрался-было изъ ея физіономіи салатъ сдѣлать. Замахивался даже. Но пришелъ отецъ, опустился на лавку, медленно спряталъ въ карманъ потухшую носогрѣйку и тоже сталъ его ругать.
— Разбойникъ ты! началъ Матвей. — Негодяй! Не видишь, что ли, какъ мы всѣ надъ работой ломаемся, и матка твоя, и сестра, и Амвросій. Что ты думаешь, припасли мы денегъ на твои пакости? Да прежде, чѣмъ ты въ лапы полицейскимъ попадешься, я тебя самъ вотъ этими руками удавлю! Кости тебѣ всѣ переломаю.
— Ну, ну! отзывался Тонино, блѣдный, какъ полотно, отстраняя локтями руки отца: — вы, тятя, рукамъ воли не давайте! Лучше не давайте.
Гнеза раскричалась, что твои гуси; на крики Варвары все Верціере сбѣжалось! Батька всѣмъ свое объяснялъ. Чтобы пристроить сына, онъ его помѣстилъ въ кафе «Unione», одно изъ первыхъ. Хозяинъ его старый знакомый. Когда бы онъ обучился ремеслу, то и самъ бы могъ заведеньице устроить; вотъ всѣ бы дѣти у дѣла были. Жена съ дочерью зеленью торговали, Амвросій — колбасникъ, самъ Матвей счетами завѣдуетъ. И вдругъ этотъ негодяй все прахомъ раззоряетъ! Жолчь душила Матвея. Чтобы чего худого не надѣлать, онъ ушелъ изъ дому и вернулся къ Амвросію.
Амвросій сходилъ къ хозяину харчевни «Unione» и попросилъ его опять взять къ себѣ Тонино, потому что парень каялся и обѣщалъ хорошо себя вести.
— Другъ ты мой любезный! отвѣчалъ трактирщикъ: — невозможное это дѣло. Въ моемъ ремеслѣ это очень важная штука. Полиція попробовала парня, во вкусъ вошла. Ужь она за нимъ по пятамъ будетъ ходить. Скажите, какая мнѣ радость видѣть, какъ полицейскій около моего заведенія будутъ похаживать, а не то и прямо ко мнѣ на кухню за нимъ придутъ. Это вѣдь, другъ мой любезный, и торговлю мою можетъ раззорить. Что бы вамъ его въ свою лавочку взять. Чего бы лучше кажется: братъ родной!
А Амвросій не хотѣлъ, чтобы его братъ, съ тѣхъ поръ, какъ онъ побывалъ въ полицейскихъ лапахъ, даже и носъ-то въ его лавочку показывалъ.
Никому Тонино не сталъ нуженъ; и женщины, и отецъ, словомъ, всѣ обрушились упреками на этого негодяя, который у семьи даромъ хлѣбъ ѣлъ. Дома его содержали такъ, чтобы только душа въ тѣлѣ держалась; у него иногда не хватало необходимаго.
— Ишь вѣдь! какъ вошь какую поганую держатъ! серчалъ парень: — только и хорошъ былъ, покуда деньги имъ носилъ изъ харчевни, что на чай давали посѣтители. Родные тоже называются!
Разъ онъ, бродя по рынку, наткнулся на Батисту.
— Э! сколько лѣтъ, сколько зимъ! Что ты здѣсь дѣлаешь? Угости, братъ, стаканчикомъ.
Тонино отвѣтилъ, что у него въ карманѣ ни гроша не было. Родные ему до сихъ поръ не хотѣли простить скандала, который онъ надѣлалъ въ Витторелло. Когда они проходили мимо ларя Гнезы, Батиста пристально поглядѣлъ на Варю, которая чистила рѣпу: пухлыя розовыя руки ея, обнаженныя выше локтя, были очень аппетитны.
— Перестань, пойдемъ прочь! Я не люблю, когда надъ сестрой подсмѣиваются! замѣтилъ Тонино.
— Ишь ты какой сталъ, какъ въ полиціи-то побывалъ. Я у тебя не съѣмъ сестры! Вотъ какъ ты съ друзьями обходишься.
Онъ предложилъ парню повидать другихъ пріятелей; всѣ они соскучались, давно его не видавши. Но Тонино отказывался.
— Дуракъ ты. Право, дуракъ. Кабы со мной этакъ родные обращались, плюнулъ бы я на нихъ, да и все тутъ. Ей-ей! говорилъ Батиста.
Въ трактирѣ «Добрыхъ друзей» они нашли Орбо. Онъ въ углу игралъ въ три листика съ извощиками, и тоже былъ радъ видѣть Тонино.
— Я, братецъ, ныньче не хожу больше въ Верціеро, объяснилъ Орбо: — потому что Гнеза, твоя мать, упрекаетъ меня, будто я тебя съ пути сбиваю. А Варвара такъ меня просто съѣсть хочетъ, такъ и лается. Жандармъ, а не дѣвка.
Троимъ пріятелямъ непремѣнно захотѣлось четвертаго — Марка — отыскать. Маркъ пересталъ ныньче ходить въ харчевню «Добрыхъ друзей», потому что хозяинъ не сталъ ему вѣрить въ долгъ.
Прежде чѣмъ отыскать трактиръ, въ который Маркъ перенесъ свою резиденцію, имъ пришлось обойти съ полдюжины заведеній. Маркъ, съ тѣхъ поръ, какъ покинулъ «Добрыхъ друзей», жилъ въ родѣ птицы небесной: не сѣялъ, не жалъ, но сытъ бывалъ. Орбо выигралъ съ извощиковъ въ три листика и поэтому два раза заплатилъ за все выпитое пріятелями. Съ Маркомъ они обнимались и цѣловались, словно всѣ только-что изъ тюрьмы вышли. И въ третій разъ выпили; заплатилъ Маркъ.
— А вы все ходите къ «Добрымъ друзьямъ»? Охота позволять себя грабить! Нечего сказать, друзья тамъ собираются! Переодѣтые полицейскіе сыщики только и ходятъ по вечерамъ.
Они вышли на улицу. Фонари уже были зажжены. Батиста долженъ былъ оставить пріятелей; онъ работалъ у обойщика, хозяинъ велѣлъ приходить ему въ квартиру одного барина ковры прибивать, а Батиста днемъ не успѣлъ.
— Эка! замѣтилъ Маркъ: — велика важность! просидятъ и безъ ковровъ. А хозяинъ твой и подождетъ, не бѣда. Я своего хозяина бросилъ. Ну, его. Когда какая столярная работишка подвернется, такъ на домъ къ себѣ беру. Не разбогатѣю, а по крайности самъ себѣ господинъ.
Орбо тоже не очень заботился о работѣ. Особенно сегодня, когда выигралъ въ карты. У него не было опредѣленнаго ремесла. Иногда онъ нанимался таскать тяжести, иногда лошадей стричь или собакъ; иногда въ конюхи нанимался; иногда срывалъ грошъ, другой, сводя мелкихъ торговцевъ съ мелкими покупщиками.
— Да здравствуетъ свобода! воскликнулъ Батиста: — вотъ ужо будетъ республика, ни ковровъ этихъ, ни хозяевъ не будетъ!
И всѣ четверо шатались по бастіону, распѣвали во все горло пѣсню, и тѣшились, толкая другъ другъ внизъ по скату рва. Приближаясь къ воротамъ Рима,[2] они увидили, что въ потьмахъ свѣтятся арматуры солдатъ. Имъ навстрѣчу шелъ патруль карабинеръ. Карабинеры ихъ опросили. Пріятели отвѣтили, что съ работы домой возвращаются. И дѣйствительно, Тонино простился съ пріятелями.
— Ступай домой, дитятко малое! скорѣй бѣги, не то смотри Варя тебѣ уши надеретъ, кричали ему вслѣдъ товарищи.
— Съ тѣхъ поръ какъ, посидѣлъ въ полиціи, замѣтилъ Орбо: — этотъ парень сталъ хуже мокрой курицы.
Орбо все время поддразнивалъ Тонино; но Тонино не смущался; разъ такъ пихнулъ Орбо, что тотъ чуть на самое дно рва не скатился.
Тонино старался примириться со своимъ положеніемъ. Дома онъ помогалъ женщинамъ справляться съ ихъ торговлей. Вставалъ по ночамъ, чтобы принимать зелень отъ огородниковъ, ставилъ ларь и полотнянный навѣсъ, разводилъ огонь въ жаровнѣ чтобы калить орѣхи, бобы, горохъ, и поджаривать каштаны. Потомъ шутки шутилъ съ рыночными сосѣдями, торговавшими тутъ же на ларяхъ; давалъ волю рукамъ, когда мимо проходили молоденькія кухарки, подмигивалъ прохожимъ бабамъ; потомъ позѣвывалъ, и потягивался. Каждый день онъ бранился съ сестрой изъ-за копейки, которая ему была нужна на табакъ.
Варя знала свое дѣло. Она на грошъ капусты не повѣрила бы въ долгъ даже сытому лавочнику Доменику, торговавшему на углу, даромъ что Доменико былъ степенный, зажиточный мужикъ, даромъ что онъ былъ даже ея женихомъ. Дѣвка вся была погружена въ свою торговлю. Даже Доменику иногда было жалко ея брата; и когда Тонино приносилъ ему на домъ купленную зелень, Доменико, какъ будто въ шутку, давалъ ему нѣсколько копеекъ на чай. Тонино краснѣлъ какъ кумачъ, но бралъ деньги, потому что, дескать, не сегодня, завтра, Доменико будетъ зятемъ. Однакожь, все нутро у него жгла эта подачка.
— Работай! наставлялъ сына Матвей: — работай, какъ всѣ мы, грѣшные! Лѣнтяй ты эдакой!
А самъ старикъ сидѣлъ цѣлые дни, опершись на палку у прилавка своего первороднаго сына, колбасника Амвросія, и за сто франковъ не сдвинулся бы съ мѣста.
Пріятели каждый разъ, когда встрѣчали Тонино, подзадоривали его.
— Дуракъ ты, право, дуракъ! говорили они: — не видишь развѣ, что тебя хуже щенка держатъ. Мы бы на твоемъ мѣстѣ, бросили ихъ. Хлѣба не стали бы ѣсть, за который они изъ тебя по три пота вышибаютъ.
Орбо обыкновенно прибавлялъ, что онъ однако не намѣренъ вмѣшиваться, потому что Варвара пообѣщала ему глаза выцарапать, коли увидитъ, что онъ ея брата смущаетъ. «Бѣдовая эта дѣвка».
Орбо тоже пытался остепениться. Онъ нанялся рабочимъ, носильщикомъ и разсыльнымъ въ москательную лавку. Мѣсто хорошее, дѣла мало; перепадаетъ на чай. Тонино увѣрялъ, что онъ готовъ сестрѣ, какъ кошкѣ, морду истолочь кулаками. Вотъ ужо увидятъ.
У «Добрыхъ Друзей» его всегда стыдъ одолѣвалъ, потому что все за него пріятели расплачивались. Пробовалъ онъ играть, такъ вѣдь хорошо если выиграешь, а нѣтъ — такъ запиши углемъ на носу долгъ; а денегъ нѣтъ. Онъ проигрывалъ, горячился; доходило до кулаковъ. Хозяинъ харчевни всѣхъ ихъ на улицу тогда выгонялъ, чтобы не срамили заведенія. И дѣйствительно, полиція за заведеніемъ присматривала, благодаря не совсѣмъ благополучнымъ личностямъ его посѣщавшимъ. Каждый разъ, когда надо были искать воришекъ, полиція начинала свои поиски съ харчевни «Добрыхъ Друзей».
Маркъ не ошибался, увѣряя, что въ этотъ трактиръ ходить хуже, чѣмъ къ волкамъ въ лѣсъ. Коли вечеръ тамъ проведешь, такъ не божись, что ночью дома выспишься. Однако и самъ Маркъ туда сталъ похаживать, поточу что скучно было отъ пріятелей отставать. Туда ходилъ и Батиста, и Орбо, и остальные друзья-собутыльники; иногда даже съ женщинами. И веселились тамъ.
Часто къ Батисту заходила Липа, еще совсѣмъ молоденькая смуглянка, но пребѣдовая дѣвчонка. Поговаривали, что Батисту не миновать съ ней вѣнца. Батиста всегда ворчалъ, когда приходилось кормить ее ужиномъ; но она безъ церемоніи лезла съ пальцами въ его тарелку. Мало этого; она съ собой иногда приводила товарку, которую звали Бѣлянкой. Бѣлянка была длинная, худощавая, робкая; ее въ трактиръ силой надо было втаскивать. Она придетъ, сядетъ и глядитъ на чужія тарелки, словно глазами все съѣсть хочетъ, а боится спросить. Тонино стало ее жалко; встрѣтивъ разъ ее на бастіонѣ, онъ пригласилъ ее прогуляться съ нимъ; съ тѣхъ поръ они познакомились, и часто гуляли вмѣстѣ.
— Сестра понять не можетъ, что не мальчишка же я, что невозможно мнѣ жить безъ гроша! ворчалъ себѣ подъ носъ Тонино: — она думаетъ, что всѣ, какъ она со своимъ лавочникомъ, ни о чемъ другомъ, кромѣ лавки, не могутъ думать.
— А ты самъ не плошай! возражалъ ему Орбо.
Маркъ умудрился тоже лавочку завести, и всегда у него карманы были полны денегъ. Всяко толковали, откуда онъ бралъ деньги, да толковали-то втихомолку. Полицейскіе, если имъ случалось заходить въ трактиръ, замѣчали, что при ихъ появленіи пріятели перемѣняли разговоръ, и не разъ, похлопывая Тонино по плечу, блюстители порядка шутя говорили ему:
— Ты, парень, смотри! опять къ намъ въ гости не попадись! Тонино былъ ревнивъ и поэтому во время прогулокъ по бастіону, у него съ Бѣлянкой не разъ ссоры затѣвались. Она блѣднѣла и плакала.
— Ты правду говоришь, соглашалась она: — да что же мнѣ дѣлать! я бѣдная дѣвушка, надо хлѣбъ ѣсть.
Эти спокойныя рѣчи, этотъ ровный голосъ, эти сѣрые глаза, глядѣвшіе на него при свѣтѣ уличнаго фонаря, приводили его въ еще пущую ярость. Часто, когда они вчетверомъ: онъ, Орбо, Маркъ и Бѣлянка, пьяные, бродили по бастіону, Тонино казалось, что подвернись только случай, и онъ бы не задумался убить человѣка. И никогда изъ головы у него не выходило, что совѣтовали и сестра Варя, и друзья: надо самому о себѣ думать.
И въ самомъ дѣлѣ, онъ выдумалъ. Конечно, Варя не подозрѣвала, что онъ придумаетъ прежде всего забраться въ ея шкатулку. А онъ забрался. Ночью, когда всѣ спали въ лавкѣ, онъ прокрался къ прилавку и кривымъ гвоздемъ отомкнулъ выручку. Сдѣлавъ свое дѣло, онъ распахнулъ настежъ уличную дверь, и давай кричать:
— Воры! воры! Держи вора!
Какъ будто можно было этимъ провести Варю!
Она прибѣжала въ одной рубашкѣ, какъ спала, схватила брата за горло, и какъ онъ ни клялся, ни божился, что ничего не знаетъ — она не вѣрила и тоже клялась, и божилась, что упрячетъ его въ каторгу. Прибѣжали: мама, Амвросій и Батистъ заставили его отдать украденное, и выгнали вонъ, Голъ, какъ соколъ, прибѣжалъ онъ блѣдный къ своей Бѣлянкѣ; та испугалась, но не имѣла духу не дать ему пріюта у себя. И онъ пріютился у нея.
Орбо скоро сдѣлался, нѣкоторымъ образомъ, ихъ другомъ дома, и читалъ ему наставленія.
— Послушай, если ты задумалъ жить на шеѣ у этой бѣдной дѣвки — такъ вѣдь ты, братецъ, свинья.
Да и ей тоже надоѣдало, что онъ отъ ея юпки не отходилъ, покоя ей своей ревностью не давалъ. Она его тоже посылала искать работы, а онъ подозрѣвалъ, что она хочетъ отдѣлаться отъ него, чтобы гулять съ Орбо.
— Да ей-Богу же, я только тебя одного люблю, отвѣчала она. — Что же намъ подѣлать! капиталовъ у меня нѣтъ…
Онъ уходилъ, а на сердцѣ у него кошки скребли.
Въ одинъ прекрасный день, въ москательной лавкѣ пропало нѣсколько фунтовъ свѣчей. По подозрѣнію арестовали Марка и Батиста, да кстати прихватили и Тонино, потому будто бы, что онъ караулилъ на углу, покуда пріятели воровали въ лавкѣ. На судѣ онъ и его адвокатъ распинались, объясняя, что онъ совсѣмъ ради другого, весьма обыкновеннаго дѣла остановился у угла, его все-таки приговорили къ тюрьмѣ. А въ тюрьмѣ толковали, что въ сущности его подвела Бѣлянка, стакнувшись съ Орбой, и дала возможность полиціи подкараулить его. За это она получила слѣдуемые доносчику 3 франка.
Тонино, конечно, этому не хотѣлъ вѣрить. Однако, и тятя, и мама, и Варя, и братъ Амвросій, даромъ, что какъ съ собакой обращались съ нимъ прежде, навѣщали его въ тюрьмѣ, хотя и упрекали, что «вотъ, дескать, мы тебѣ предсказывали». А все-таки приходили, и онъ плакалъ съ ними вмѣстѣ, и легче его сердцу становилось. А Бѣлянка ни разу не навѣстила его.
Разсказывали, что видали какъ Орбо гулялъ въ клѣтчатой жакеткѣ Тонино, той самой, которая лежала въ сундукѣ Бѣлянки, когда Тонино арестовали.