В слепые ночи новолунья (Дмитриева)

* * *


Ego vox ejus!


В слепые ночи новолунья,
Глухой тревогою полна,
Завороженная колдунья,
Стою у темного окна.

Стеклом удвоенные свечи
И предо мною, и за мной,
И облик комнаты иной
Грозит возможностями встречи.

В темно-зеленых зеркалах
Обледенелых ветхих окон
Не мой, а чей-то бледный локон
Чуть отражен, и смутный страх

Мне сердце алой нитью вяжет.
Что, если дальняя гроза
В стекле мне близкий лик покажет
И отразит ее глаза?

Что, если я сейчас увижу
Углы опущенные рта
И предо мною встанет та,
Кого так сладко ненавижу?

Но окон темная вода
В своей безгласности застыла,
И с той, что душу истомила,
Не повстречаюсь никогда.



Примечания

В стихотворении повторен мотив двойничества. Волошин в «Истории Черубины» противопоставил это стихотворение, как написанное «Лилей» о Черубине, стихотворению «Двойник», как написанному Черубиной о «Лиле». На заключительном этапе действа мистификации, — когда история зашла слишком далеко и в нее было вовлечено множество людей, а Маковский даже стал получать письма от некоей «псевдо-Черубины», — как пишет Волошин, «Лиля, которая всегда боялась призраков, была в ужасе. Ей все казалось, что она должна встретить живую Черубину, которая спросит у нее ответа».