Въ омутѣ. А. Михайлова. Спб., 1885 г. Книжка эта составлена изъ двѣнадцати небольшихъ разсказовъ; всѣ они стоятъ въ нѣкоторой связи другъ съ другомъ, по единству проводимой въ нихъ мысли, а послѣдніе девять и потому еще, что ведутся отъ имени одного лица, нѣкоего доктора Клименко. Только третій разсказъ, Исторія дурака, ничѣмъ не связанъ съ остальными. Эта исторія кажется намъ совсѣмъ неудачною, такъ какъ сильно напоминаетъ «сказку» г. Щедрина Дуракъ, напечатанную въ № 41 Русскихъ Вѣдомостей нынѣшняго года, и одинъ французскій разсказъ, прочитанный нами не такъ давно въ какой-то газетѣ. Мы этимъ отнюдь не хотимъ сказать, что г. Михайловъ заимствовалъ свой разсказъ изъ той или другой газеты. Это, конечно, случайное совпаденіе; и отъ такого совпаденія много теряетъ Исторія дурака, очень недурная сама по себѣ. Четвертый разсказъ озаглавленъ: Парадоксы доктора Клименко, и всѣ послѣдующіе разсказы суть ничто иное, какъ продолженіе и развитіе тѣхъ же парадоксовъ, въ основу которыхъ остроумнымъ разсказчикомъ положена слѣдующая мысль: «Дѣти, все дѣти дурны! — говоритъ докторъ. — А объ отцахъ никто не говоритъ, потому что судятъ да рядятъ все больше отцы, а судятся все больше дѣти. Нарожаютъ чортъ знаетъ какой мерзости, которую и за людей-то совѣстно считать, да потомъ и удивляются, что приходится судить подобныхъ зайцевъ…» На высказанное авторомъ предположеніе, что его собесѣдникъ, вѣроятно, «очень счастливый отецъ», докторъ возражаетъ: «За какого же подлеца вы меня считаете, если думаете, что я былъ когда-нибудь отцомъ?… Нѣтъ-съ, покуда Богъ миловалъ, еще ни къ какой юбкѣ не пришился законнымъ бракомъ. Я, батюшка, старый холостякъ… и горжусь этимъ… на могильной плитѣ у себя вело изобразить: сей человѣкъ жилъ, но не плодилъ нравственныхъ и физическихъ уродовъ». И затѣмъ докторъ передаетъ автору нѣсколько случаевъ, доказывающихъ, что бываютъ легкомысленные, глупые и дрянные родителя. Доказывать такую общеизвѣстную истину едва я предстояла надобность, да и не въ доказательствахъ тутъ дѣло. Посредствомъ подбора примѣровъ можно доказывать все, что угодно, если только не стѣсняться обобщеніями: мы слыхали читали, что «ученье тьма, а неученье свѣтъ», что грамотность — язва и т. п. И такіе афоризмы подкрѣпляясь многочисленными примѣрами, очень яркими, но ни для кого не убѣдительными. Разсказы д-ра Клименко тоже нисколько не убѣдительны, и г. Михайловъ знаетъ это нисколько не хуже насъ, такъ какъ заканчиваетъ свою книжку «казусомъ», происшедшимъ съ самимъ остроумнымъ докторомъ, которому не суждено выставить на своемъ надгробномъ памятникѣ вышеприведенной надписи. Д-ръ Клименко, правда, остался холостякомъ; но у него была въ услуженіи хорошенькая горничная, и докторъ сталъ-таки «отцомъ по непредвидѣннымъ обстоятельствамъ», которыхъ не въ правѣ назвать «независящими»… и, въ концѣ-концовъ, долженъ сознаться, что положеніе «незаконнаго» отца отнюдь не привлекательнѣе положенія — «законнаго».
Вообще, разсказы г. Михайлова читаются легко; нѣкоторые изъ нихъ написаны талантливо, особенно одинъ, озаглавленный: Молодой, полный силы юноша. Разсказъ этотъ, почему-то пропущенный въ оглавленіи, кажется намъ оригинальнѣе другихъ. Въ немъ является совершенно новою фигура «генеральскаго сынка», заставляющаго свою родную мать посредствомъ шантажа выдать часть отцовскаго наслѣдства, которое она захватила еще при жизни стараго генерала. «Молодой, полный силы юноша» грозятъ публично опозорить всю семью, выведя на чистую воду любовныя похожденія матери и грабительства только что умершаго отца. Юноша ни передъ чѣмъ не останавливается; для него нѣтъ ничего святаго и завѣтнаго: «Безпредѣльная наглость, безсердечная сдержанность, свѣтская приличность, все то, что прививалось съ дѣтства къ этому барчуку-баловню, къ этому представителю золотой молодежи, къ этому выдрессированному въ салонахъ приличному юношѣ, къ этому рысачнику, привыкшему обдавать грязью всѣхъ и все, не возмущаясь ничѣмъ, не удивляясь ничему, сказались теперь ярко, отчетливо, цинично». И фигура юноши вышла въ разсказѣ г. Михайлова яркою, отчетливою и омерзительною въ своей выдрессированной приличности и внѣшней "порядочности замѣнившихъ въ немъ совѣсть и честь. Но въ этомъ-то именно разсказѣ высказывается вся парадоксальность взглядовъ д-ра Клименко, будто въ дѣтяхъ виноваты одни ихъ родители. Въ томъ, что маменька «юноши» оказалась негодницею и развратницею, виноваты, прежде всего, старый холостякъ, ея дядюшка, и молодые холостяки, ея кузены и представители той же «золодой молодежи», виноваты всѣ холостяки, смотрящіе на чужихъ женъ и на дѣвушекъ, принадлежащихъ къ ихъ же семьямъ, какъ на лакомую дичь, охота на которую не воспрещается съ соблюденіемъ лишь нѣкоторыхъ предосторожностей, строго установленныхъ «свѣтскими приличіями». Почти къ тѣмъ же заключеніямъ приводитъ разсказъ: Кукушка новой формаціи, только еще съ нѣкоторымъ дополненіемъ. «Нѣтъ, — говоритъ д-ръ Клименко, — ея мужъ живъ! Но у него купили ее, заплатили за разводъ, за все… Говорятъ, тысячъ двадцать за товаръ заплатили… Старикъ Эсперовъ, эта оправославившаяся іерусалимская знаменитость биржи и промышленности, окончательно влюбился въ нее и сдѣлалъ ее своею законною супругою, открывъ передъ нею настежь двери въ аристократическіе салоны и великосвѣтскіе филантропическіе комитеты». Этимъ, на нашъ взглядъ, весьма усложняется отвѣтъ на старый вопросъ: «кто виноватъ?»