Въ новыхъ владѣніяхъ Черногоріи.
(Очерки изъ путешествія.)
править
Баръ и Ульцынъ.
правитьПродолжая свои очерни Черногоріи, я послѣ Нѣгушей перехожу прямо къ окраинамъ, пропустивъ даже Цетинье, и дѣлаю это для того, чтобы поскорѣе познакомить нашихъ читателей съ мѣстами, которыя, во-первыхъ, совсѣмъ неизвѣстны русской публикѣ и, во-вторыхъ, представляютъ сами по себѣ больше интереса, такъ какъ съ пріобрѣтеніемъ ихъ начинается новая жизнь Черногоріи. Въ устройствѣ этихъ новыхъ краевъ она впервые испытываетъ свои культурныя силы и передъ цѣлымъ свѣтомъ должна оправдать тѣ надежды и упованія, которыя возлагали и возлагаютъ на нее народы и отдѣльныя лица, показывавшіе ея всегда свои горячія симпатіи.
Постепенное присоединеніе въ Черногоріи такъ-называемыхъ Бердъ, то-есть Бѣлопавличей, Пиперъ, Морачанъ, Васоевичей и т. д., было не что иное какъ фактическое установленіе той связи, которая всегда была между ними въ видѣ никогда не превращавшагося стремленія отдѣльныхъ племенъ къ объединенію. Не требовалось никакого особеннаго искусства, чтобы привлечь ихъ и удержать при Черногоріи, нужно было только дать имъ средства къ борьбѣ съ общимъ врагомъ — турчиномъ и помогать имъ въ нуждѣ. Не Черногорія ихъ въ себѣ присоединила, — они сами присоединились въ ней.
Совсѣмъ другое представляютъ Баръ и Ульцинъ: ихъ пришлось завоевывать и покорять.
Правда, и эти мѣста когда-то входили въ составъ Зеты, часть которой составляетъ нынѣшняя Черногоріи, когда-то и такъ господствовалъ сербскій православный элементъ, но исторія повернула здѣсь такъ, что сербы или покатоличились, или потурчились, а иные потеряли даже свою народность и православный элементъ едва удержался подъ двойнымъ гнетомъ — магометанства и латинства.
И теперь Черногоріи, по занятіи этихъ мѣстъ, приходится имѣть дѣло съ элементами чуждыми ей и отчасти враждебными, которые имѣютъ опору внѣ предѣловъ своего новаго отечества. Черногоріи нужно примирить ихъ съ собою, заставить, забыть, что они покорены силой, и почувствовать себя въ лучшемъ положеніи, чѣмъ въ какомъ были прежде, подъ господствомъ турокъ. Задача легкая и трудная: легкая потому, что при туркахъ для края не дѣлалось ничего и все, что бы ни сдѣлало новое правительство въ пользу края, будетъ имѣть значеніе; а трудная потому, что люди такъ свыкаются съ извѣстными порядками, хотя бы самыми безобразными, что всякое улучшеніе кажется имъ посягательствомъ на ихъ индивидуальность.
Для перваго раза Черногорія сдѣлала весьма много: она уже успѣла убѣдить своихъ новыхъ гражданъ, что черногорскій режимъ лучше турецкаго: кто прежде былъ угнетаемъ, тотъ теперь чувствуетъ себя свободнымъ; кто былъ свободенъ, тотъ остается при своемъ и сверхъ того пользуется тѣмъ мирнымъ состояніемъ, какого не испытывалъ въ турецкое время.
Всѣ жители, безъ различія вѣры и народности, смотрятъ открыто и относятся въ правительству съ довѣріемъ. И если дѣло пойдетъ такъ впередъ, то можно будетъ сказать, что первая ступень — пріобрѣтеніе народнаго расположенія и довѣрія — пройдена. Затѣмъ слѣзетъ просвѣщеніе края, чтобъ образовать новыхъ гражданъ для Черногоріи, и оживленіе края торговлей и промышленностью. И въ этомъ отношеніи начало положено.
Но здѣсь, благодаря приморскому положенію, развитіе пойдетъ скорѣе, чѣмъ въ континентальной части Черногоріи; поэтому правительство должно ставить своими представителями лучшихъ людей, а откуда ихъ взять? Это ведетъ къ тому, что Черногоріи предстоитъ необходимость, не медля ни минуты, позаботиться о своемъ собственномъ гражданскомъ развитіи: она должна измѣнить свои старые порядки сообразно съ духомъ времени и новыми потребностями и приготовить людей, которые были бы способны удовлетворять этимъ новымъ условіямъ жизни.
Въ представляемомъ очеркѣ мы, держась характера путевыхъ наблюденій, стараемся по возможности дать читателю рядъ фактовъ изъ современнаго быта и изъ исторіи края, изъ различныхъ проявленій народной жизни и окружающей ее природы, чтобъ изъ этихъ свѣдѣній, отрывочныхъ и безъ системы, можно было все-таки составить себѣ цѣльное представленіе. Съ этою цѣлью я долѣе останавливаюсь на нѣкоторыхъ предметахъ, чтобы сдѣлать свой очеркъ по возможности болѣе полнымъ.
Я пропустилъ осаду Бара, которая вмѣстѣ съ цѣлымъ этимъ походомъ составляетъ самое сложное событіе въ продолженіе всей войны и, какъ весьма интересный эпизодъ, заслуживаетъ занять отдѣльную главу; но это было бы слишкомъ много для журнальной статьи, тѣмъ болѣе, что публика отчасти знакома съ этимъ изъ сочиненія доктора Щербака.
Считаю еще нужнымъ сдѣлать одну оговорку: въ собственныхъ именахъ я держусь того произношенія, которое существуетъ на мѣстѣ, и потому пишу — Баръ, Ульцинъ, Скадаръ — вмѣсто Антикари, Дульциньо, Скутари и т. п.
I.
Путь отъ Цетинья до Бара.
править
Изъ Цетинья въ Баръ ведутъ два пути: одинъ черезъ Которъ моренъ на пароходѣ, отправляющемся разъ въ недѣлю; другой — по суши, верхомъ на лошади или еще проще пѣшкомъ, какъ здѣсь говорятъ: «пѣшки на опанки». Въ первомъ случаѣ вы путешествуете со всѣми удобствами, если не случится бури, я любуетесь тѣми же самыми видами, которые вамъ уже приглядѣлись, покуда вы путешествовали изъ Тріеста вдоль всей Далмаціи и Приморья; во второмъ — вы не имѣете конечно тѣхъ удобствъ, за то сохраняете за собою больше свободы: отправляетесь, когда вамъ угодно, не соображаясь съ однимъ опредѣленнымъ днемъ и часомъ, и можете гораздо больше видѣть. Только жри такомъ путешествіи вы увидите во всей рѣзкости разнообразіе природы: изъ тѣсной котловины Цетинья, не дающей вамъ видѣть ничего дальше, кромѣ Ловчена, вы спускаетесь въ Деряницу, съ одной стороны окруженную лѣсистыми горами, съ другой — открывающуюся къ обширному Скадарскому озеру, которое въ туманной дали сливается съ еще обширнѣйшею равниной Нижней-Зеты, а за нею цѣлый амфитеатръ "горъ съ бѣлыми снѣжными гребнями. Притомъ вы на этомъ пути видите и море, а при помощи хорошаго бинокля, въ ясную погоду, можно видѣть даже противуположный берегъ Италіи.
Такое же разнообразіе и въ богатствѣ природы: съ высокаго плато, гдѣ только хлѣбъ сѣютъ и нѣтъ почти фруктовыхъ садовъ, вы вступаете въ мѣстность, которая представляетъ изъ себя одинъ роскошный садъ: виноградники смѣшаны съ нивами, фруктовыя деревья представляютъ изъ себя цѣлыя рощи, раскидистыя смоквы, никѣмъ не насажденныя, растутъ вездѣ, гдѣ ихъ и ненужно, давая густую тѣнь и принося дважды въ годъ свой сладкій, питательный плодъ. А въ Барѣ вы вступаете въ область оливы, лавра и мирты. Наконецъ, здѣсь вы наблюдаете человѣка и народную жизнь, которая на морѣ ограничивается только пассажирами и экипажемъ, да толпою людей на двухъ пристаняхъ, съ которою не имѣете возможности сказать нѣсколько словъ.
Не одна дорога ведетъ и сухимъ путемъ: можно пойти на Рѣку (городъ), оттуда до Вирбазара — на лодкѣ, или идти черезъ гору, или прямо черезъ Цермницу. Но оба пути сходятся на Суторманѣ, хребтѣ, раздѣляющемъ равнины Цериницы, Бара, Нижней-Зеты и Адріатическаго моря. Первый путь легче и интереснѣе; но я выбралъ второй потому, что на Рѣкѣ уже былъ и не хотѣлъ повторять стараго. Я отправился съ попутчикомъ, который шелъ въ Баръ по своей надобности. Это было въ половинѣ іюня 1879 года, когда послѣ страшно-дождливой зимы и холодной весны вдругъ настали невыносимые жары и засуха. Маленькіе клочки земли, лежащіе въ углубленіяхъ между голыхъ скалъ и носящіе названіе нивъ, едва покрывались слабыми всходами, а иные оставались черны, какъ не засѣянные. Травы почти не было; даже листъ за деревьяхъ какой-то тощій. Ни росинки на травѣ и на листвѣ, несмотря на раннее утро.
Дорога идетъ ложбиной между горъ, но одну сторону которыхъ лежитъ Рѣка, но другую — Приморье, отдѣленное отъ Черногоріи высокою цѣпью горъ, непрерывно идущей отъ Ловчена до Барской низменности. Съ Суторманомъ эти горы связываются менѣе высокимъ поперечнымъ хребтомъ, черезъ который и проложена дорога. Мѣстность замкнутая и крайне однообразная: безпрестанно спускаешься въ котловины, чтобы потомъ опять подниматься, щи пробираешься по ихъ окраинамъ подъ ногами всюду гни камень; тѣни почти нѣтъ, — лишь кое-гдѣ выдается какое-нибудь деревцо, букъ или ясень, а то все низкій, карявый кустарникъ, обезображенный козами.
Черезъ два часа такого пути вы встрѣчаете церковку, одиноко стоящую на холмѣ, какъ памятникъ, напоминающій, что и здѣсь, въ этой пустынѣ, была когда-то жизнь и какое-то событіе дало поводъ ея существованію. Она- дѣйствительно существуетъ для того только, чтобы разъ въ годъ, въ день Св. Петра и Павла, огласиться богослуженіемъ. Находящееся вблизи село Угни скрылось куда-то между скалами, — съ дороги видно только два-три дома.
Отсюда мѣстность оживляется небольшимъ потовомъ, составляющимся изъ нѣсколькихъ ключей, что и дало поводъ названію «Брела» (т. е. ключи) или Млины (мельницы). Потокъ однако тутъ же растекается и исчезаетъ. Поднимаясь отсюда по крутой дорожкѣ, какъ по ступенямъ каменной лѣстницы, мы выбрались на высоту, съ которой, глядя назадъ, обозрѣваемъ все пройденное пространство, представляющее хаотическое смѣшеніе горъ и углубленій, съ высящимся надо всѣмъ этимъ пространствомъ Ловченомъ, на вершинѣ котораго виднѣется еще спѣть. Тутъ же стоитъ громадный, раскидистый дубъ, который гостепріимно укрываетъ насъ отъ жгучихъ лучей солнца. Откуда-то доносится шумъ воды. Это — опять ключи, которые бьютъ прямо изъ камня: одинъ нѣсколькими струями падаетъ въ каскадахъ я разсыпается на нѣсколько свѣтлыхъ нитей; другой же обложенъ камнемъ и направленъ но желобку въ деревянное корыто дли пойла скота, изъ котораго, переливаясь черезъ края, "во, стремительно соединяется съ своимъ болѣе сильнымъ и шумнымъ сосѣдомъ, потомъ оба исчезаютъ, проваливаясь въ глубину какой-то подземной щели. Это — Обзовица, пунктъ отдыха какъ для путника, такъ и для стадъ.
Останавливаемся отдохнутъ и закусить, потому что впереди на далекое разстояніе не будетъ воды. Кругомъ бродятъ возы, карабкаются но скаламъ и, становясь на заднія ноги, обгрызаетъ до верху молодые побѣги на приземистыхъ дубкахъ и ясеняхъ. Дѣвочка-чобанка, взобравшись на одну изъ выдающихся скалъ, сидитъ и что-то вяжетъ изъ толстой шерстяной пряжи, наблюдая въ то же время за своимъ разбредшимся стадомъ. По временамъ она крикнетъ только: «Бець-кець!» — и всѣ козы сбиваются въ кучку, поворачиваются глазами къ ней съ блеяньемъ, какъ будто спрашивая, въ чемъ дѣло, и затѣмъ снова предаются своей работѣ.
Подошли къ водѣ двое поселянъ, которые тутъ же окапываютъ кукурузу. Послѣ обычныхъ привѣтствій и распросовъ, начинается жалоба на плохой годъ.
— Но вѣдь лѣто еще въ началѣ; можетъ-быть перепадутъ дожди и все поправится, — утѣшалъ я ихъ.
— Нѣтъ, не говори намъ. Знаемъ мы хорошо, что ничего не будетъ: въ добрый годъ объ эту пору мы окапывали бы кукурузу въ другой, разъ, а теперь только первый, и то дѣлаемъ лишь отъ стыда, чтобы не попрекнулъ кто въ лѣни. Если не прокормитъ насъ Русія, перемремъ мы съ голоду или должны будемъ разбѣжаться по свѣту. У иного и теперь уже ничего нѣтъ; только и питаются молокомъ да сыромъ.
Я пригласилъ ихъ закусить со мной и предложилъ имъ, что имѣлъ: бѣлаго хлѣба и яицъ. Отказались.
— Береги для себя: ты — путникъ; а намъ и рано еще. Мы пришли, чтобы только горло смочить водой, — пересохло отъ работы на жарѣ, — отвѣтилъ одинъ изъ нихъ.
На дѣлѣ они, конечно, были голоднѣе, чѣмъ я; но отказывались изъ деликатности, не желая лишить меня того, чего я не могъ найти на моемъ пути. Простой человѣкъ, привыкшій терпѣть нужду, никогда не польстится на лакомый кусокъ человѣка зажиточнаго, если видитъ, что это составляетъ для него лишенье, и всегда готовъ скорѣе подѣлиться съ нимъ своимъ послѣднимъ, чѣмъ взять что-нибудь отъ него. И это въ годъ голода, когда не было бы стыдно никому протянуть руку.
Съ Обзовицы поднимаемся еще выше, откуда виднѣется Скадарское озеро и пространство за нимъ. Подъ нами, въ глубокой ямѣ, слышится гдѣ-то лай пса, звяканье погремушекъ на козлахъ-вожакахъ и кое-когда крикъ чобана. Вглядываясь ближе, вы усматриваете тамъ человѣческія жилья, прижавшіяся къ скаламъ въ тѣнистыхъ уголкахъ, окруженныя нивами. Какъ пріятно въ такой неприступной мѣстности видѣть разработанныя поля! Какъ живописны они въ той пропасти подъ грозно нависшими мрачными скалами!… Но какъ забрались сюда люди, и чего стоитъ эта обработка? А обработаны не только площадки земли на днѣ этого каменнаго мѣшка, но и уступы каменныхъ горъ до самаго верху, гдѣ только есть какая-нибудь ложбинка, для чего поперекъ ея крутого паденья сложенъ цѣлый рядъ каменныхъ стѣнокъ, задерживающихъ землю отъ смыванья. Насколько красивы эти поля, настолько непривлекательны жилища, въ которыхъ отдыхаетъ отъ труда и укрывается отъ непогоды тотъ, кто ихъ создалъ и обработалъ. Это — каменный сарай со стѣнами вышиною не болѣе двухъ аршинъ, врытый соломой, безъ пола, безъ оконъ, съ маленькими дверьми, безъ потолка, безъ всякой мебели; здѣсь цѣлая семья день и ночь группируется около очага, то сидя, поджавши подъ себя ноги, то разлегшись въ-повалку на земляномъ полу, не снимая одежды, безъ, постели и прикрываясь сверху какою-нибудь старой одеждой. Собственно это не села и даже не выселки, а катуны или хутора (заимки — по-сибирски), и жилища эти — не настоящіе дома, а временныя колибы; но въ нихъ проводятъ иногда цѣлую жизнь: здѣсь родятся, умираютъ и имѣютъ свое собственное кладбище. Это дѣлаетъ тѣснота: въ селѣ, которое находится за три часа отсюда, нѣтъ земли; все имѣнье жителей этихъ хуторовъ заключается въ клочкахъ, удаленныхъ отъ села и лишенныхъ всякихъ удобствъ, безъ воды, за которою приходится ходить верстъ за пять и болѣе.
Здѣсь вездѣ однако сохранился лѣсъ ввидѣ отдѣльныхъ рощицъ и полосъ по краямъ дороги, и вы идете точно по аллеѣ: съ одной стороны тянется лѣсъ, съ другой — голыя скалы, то ввидѣ стѣнъ, то ввидѣ громадныхъ выступовъ и безпорядочныхъ нагроможденій, съ пещерами, трещинами и острыми шпицами, точно какія сторожевыя башни или укрѣпленія. Черезъ часъ вы стоите уже на краю того неровнаго плато, которое вело васъ все время, пока вы поднялись на верхъ изъ цетинской равнины, и передъ вами открывается правильная долина, чрезвычайно глубокая, а по бокамъ обступаютъ высокія, горы, сплошь покрытыя лѣсомъ, и только кое-гдѣ на южныхъ склонахъ виднѣются голыя стѣны и скалы. На днѣ долины бѣлѣется уже русло потока, но сухое, заваленное крупными и мелкими валунами. Характеръ мѣстности совершенно измѣняется: другая конфигурація, другая почва и другая растительность.
Спустившись до самаго дна долины, вы все еще находитесь на значительной высотѣ, какъ абсолютной, такъ и относительной, надъ равниной Цермницы; долина то съуживается, то расширяется я постоянно загибаетъ влѣво. Мѣстность довольно дикая и пустынная: обработки почти не видать, кое-гдѣ только узкая нива или полоса расчищеннаго луга. Отъ нагрѣвшагося бѣлаго камня обдаетъ жаромъ, какъ изъ печи, нѣтъ ни капли воды и за изгибами не видать исхода. Наконецъ впереди открывается что-то: по горизонтальной линіи взглядъ упирается въ середину Сутормана, виднѣющагося поперекъ дороги, по ту сторону Цермницы, тогда какъ самая равнина лежитъ глубоко внизу. Скоро начинаются ключи свѣжей воды; долина сплошь покрыта полями; попадаются и виноградники.
Черезъ три часа добраго хода отъ Обзовицы мы достигли перваго цермницкаго седа Подгара: это — такъ-называемая Горняя-Цермница, отдѣляющаяся отъ Нижней небольшимъ поперечнымъ кряжемъ. Отсюда выбѣгаетъ рѣчонка Ораоштица, обходящая этотъ кряжъ и у Вирбазара соединяющаяся съ р. Цермницей. Долина этой рѣчонки чрезвычайно живописна и вмѣстѣ съ тѣмъ отлично обработана. Здѣсь уже повсюду встрѣчается виноградная лоза, окаймляющая всякую ниву. Отсюда идетъ полоса винодѣлія, хотя вино это не того качества, какъ въ Нижней-Цермницѣ. Собственно здѣсь производится лучшая водка, такъ-называемый первенацъ, т. е. первая, вытекающая изъ котла водка, которой выбирается немного: она очень крѣпка, остальная идетъ уже слабѣе.
Кромѣ Подгара, здѣсь села всюду, куда ни посмотрите: Утргъ, Томичи, Врчело и др. Довольно высокіе дома съ достаточнымъ количествомъ оконъ, выбѣленные снаружи, въ-одиночку и группами, весело выглядываютъ среди цѣлыхъ рощъ фруктовыхъ деревьевъ: тутоваго, грецкаго орѣха, грушъ, сливъ, персиковъ, смоквъ, айвы и др. Передъ нѣкоторыми домами — круглыя, выложенныя каменными плитами, площадки, съ каменными же краями, точно какіе бассейны для воды: это — токи, на которыхъ молотятъ хлѣбъ. Ни клочка необработанной земли, только кое-гдѣ торчатъ голые скалистые холмы; всюду изобиліе воды, которою пользуются для орошенія полей; мѣстами устроены мельницы, въ которыхъ изъ круглаго каменнаго бассейна вода съ высоты двухъ-трехъ саженъ падаетъ по трубѣ на водяное колесо съ вертикальною осью, какъ въ турбинахъ; ниже мельницы на потокѣ полощатся гуси и утки. Совершенно не похоже на Черную-Гору. Картина живая и веселая; только людей видно какъ-то вяло. Куда ни посмотрите, дома точно пустые; нигдѣ не видно, чтобъ около копошился народъ или бѣгали дѣти. Не видно людей и въ подѣ: кое-гдѣ группа въ 3—4 человѣка взбиваетъ землю мотыгой; межъ кустарниковъ бродятъ козы, и при нихъ, безъ сомнѣнія, тоже есть какой-нибудь пастушонко, но онъ скрывается, прижавшись у дерева подъ тѣнью. Дома стоятъ далеко отъ дороги, и трудно пробраться къ нимъ, не зная тропинки, ведущей къ каждому дому отдѣльно; кругомъ каменные заборы, — не высокіе, правда, такъ что ихъ легко перескочить, но на нихъ наваленъ колючій кустарникъ, который не даромъ называется драча (отъ глагола драть): онъ цѣпляется такимъ множествомъ своихъ тонкихъ иглъ, что трудно отпутаться. Дозваться кого-нибудь тоже мудрено: здѣшніе люди не охотно подаются на зовъ проходящаго, если не услышатъ въ немъ голоса знакомаго или если вы чѣмъ-нибудь не возбудите ихъ любопытства. Поэтому мы останавливались отдыхать просто при потокѣ, подъ тѣнью большого тутоваго дерева, съ котораго сами собою надаютъ на землю зрѣлыя ягоды, закусывали, спали и шли далѣе. Дорога не совсѣмъ хороша, но прелестная окрестность заставляетъ не обращать вниманія на дорогу; только жаръ невыносимъ; никакого движенія въ воздухѣ. Проходимъ одно село, другое; тамъ, вдали, на холмѣ стоитъ церковь, а у подножія холма роскошныя нивы и виноградники; всюду струится вода; около дороги шпалерой идетъ густой, непроницаемый кустарникъ терновника, боярышника, гранатника; мѣстами высится стройная черешня или раскидистый грецкій орѣхъ, обдающій ароматомъ своихъ листьевъ, а тамъ — пирамидальный тополь, по которому до самой вершины вьется виноградъ; дикій виноградъ и разнаго рода плющъ, какъ полостью, укрываютъ верхи кустарника. Проходимъ монастырь, который больше похожъ на старую ферму; изъ окна его высовывается единственный монахъ. Изъ любопытства допрашиваетъ насъ, кто мы и откуда. Но намъ не до того. «Русь!» — отвѣчаетъ мой спутникъ, и идемъ дальше; а недоумѣвающій монахъ такъ и остался въ окнѣ, провожая насъ глазами, воображая, кто мы, и дивясь, какіе мы неразговорчивые люди.
Прошелъ полдень, но солнце печетъ но-прежнему; воздухъ накалился; одолѣваетъ страшная жажда. Близъ дороги течетъ потокъ, но вода въ немъ согрѣлась, потому что онъ идетъ издалека, медленно пробираясь между раскалившимися валунами; мѣстами онъ совершенно исчезаетъ, проваливаясь въ дырявомъ известнякѣ, или тонкою струей точится въ ямку, гдѣ тотчасъ же зацвѣтаетъ и покрывается зеленью. Достигаемъ села Сотоничей, которое стоятъ уже не столь высоко надъ равниной. Здѣсь лучшее вино въ цѣлой Цериницѣ. Дорога идетъ рядомъ съ домами; дома довольно скучены; всюду крупныя, тѣнистыя деревья. Село занимаетъ большое пространство. Дорога дѣлится, направляясь къ различнымъ его частямъ, и потому легко спутаться, а по такому жару всякій лишній шагъ непріятенъ. Но спросить и здѣсь некого.
Видимъ, что-то шевелятся на верху тутоваго дерева, въ чащѣ его роскошной зелени. Это оказывается дѣвушка лѣтъ 16—17, красивая блондинка, съ толстою косой и сѣрыми живыми глазами. Спускается она съ дерева, куда взобралась, чтобы поѣсть тутовыхъ ягодъ; спустившись, она обула, оставленные внизу, стоптанные башмаки, одернула рубашку и обратилась къ намъ съ обычнымъ привѣтствіемъ: «Помогай Богъ», устремившись ко мнѣ, чтобы схватить и поцѣловать мою руку. «Добро ты срѣтья, дѣвойко!» — отвѣчаю я, отклонивъ ея покушенія на мою руку, и затѣмъ начинаемъ распрашивать о дорогѣ. Объяснила она намъ дорогу безъ всякой застѣнчивости и даже предложила зайти къ ней въ домъ, отъ чего мы вѣжливо отказались, продливши однако бесѣду на дорогѣ. Оказалось, что она отлично знаетъ дорогу вплоть до Бара. Это меня удивило, такъ какъ городъ до недавняго времени былъ турецкій.
— Еще бы мнѣ не знать, — отвѣтила она, — когда я два мѣсяца провела подъ Баромъ съ войскомъ!
— Что же ты дѣлала тамъ? — спросилъ я.
— Была при раненыхъ.
— И тебѣ не было страшно?
— Нисколько. Да развѣ можно бояться съ такимъ большимъ войскомъ, да еще когда у насъ были большія пушки?… Одну мою подругу ранили, когда мы поднимали убитаго.
Далѣе она разсказала намъ, какъ одна женщина во время осады Бара приходила къ своему мужу и всегда садилась на камнѣ, который постоянно обстрѣливали турки изъ крѣпости. Она дѣлала это съ цѣлью подхрабрить своихъ, и находилась тамъ все время, пока наконецъ "не велѣно было удалиться, потому что многихъ на томъ мѣстѣ убивали.
Разставшись съ дѣвушкой, идемъ дальше все черезъ село; останавливаемся еще у воды, которая въ два широкихъ рукава бьетъ изъ камня. Нѣсколько женщинъ ноютъ бѣлье и тутъ же развѣшиваютъ его на вѣтви деревьевъ; около нихъ полощатся мальчишки. За одно съ бѣльемъ одна женщина принялась ныть своего ребенка, который пищалъ, барахтался и отбивался; справиться съ нянь помогала маленькая же, но немного побольше его, сестренка. Едва мы остановились, подошелъ къ намъ старикъ лѣтъ 60 и началъ обычные распросы. Узнавъ, что я русскій, онъ тотчасъ спросилъ мое имя.
— Павелъ, — отвѣчаю ему я.
— Да си мы здравъ, брате Павле! — сказалъ онъ и, приподнявъ шапку въ знакъ привѣтствія, продолжалъ свою рѣчь: — По такому жару идти можетъ только крайняя неволя; вамъ достаточно нынче прійти на ночлегъ въ Лимляны, — менѣе двухъ часовъ отсюда, отлично дойдете холодкомъ, а завтра въ обѣду во всяіокъ случаѣ поспѣете въ Баръ. Теперь же, чтобы прошло незамѣтно время, я принесу винца — своего, домашняго, да и поразговоримся. Пріятно намъ поговорить съ русомъ.
«Умныя рѣчи любо и слушать», говоритъ русская пословица, и мы соглашаемся на любезное предложеніе. Не прошло пяти минутъ, какъ принесено было вино, а вмѣстѣ съ тѣмъ пришли и новые собесѣдники. Мы провели здѣсь часа два. Распросамъ не было юнца. Сначала допрашиваютъ о моей личности: имѣешь ли жену, Дѣтей, братьевъ, сестеръ, отца, мать; изъ какого мѣста,.какъ зовется твое село; кто тебя послалъ, какую получаешь плату и т. д. Затѣмъ идутъ вопросы политическаго свойства: вполнѣ ли вы помирились съ турчиномъ; какъ стоитъ вашъ Царь съ цесаремъ (австрійскимъ императоромъ); гдѣ теперь Игнатьевъ, котораго лично знаетъ множество черногорцевъ, бывшихъ въ Цареградѣ, и котораго всѣ они уважаютъ, какъ великаго юнака по отношенію къ туркамъ и необыкновенно добраго по отношенію къ черногорцамъ. Знаютъ эти люди и Горчакова, какъ защитника славянства; знаютъ и о томъ, что была война между Германіей и Франціей, и потому спрашиваютъ и объ ихъ отношеніяхъ. Однимъ словомъ, эти люди, безъ всякой науки, безграмотные, приблизительно знаютъ общее политическое положеніе вещей въ Европѣ, насколько оно можетъ имѣть значенія для ихъ отечества, и по-своему слѣдятъ за политикой, не пропуская случаевъ распросить человѣка грамотнаго, знающаго. Покончивъ съ допросомъ и политикой, начинаютъ жаловаться на тѣсноту и бѣдность:
«Тебѣ вотъ полюбилось наше мѣсто; по-истинѣ, хорошія мѣста. Добыты они нашею кровью, сдобрены нашимъ потомъ, и теперь можно бы жить во здравіе господаря (такъ зовутъ они князя) и Русскаго Царя; только ужъ больно тѣсно стало. Старики наши еще помнятъ, что гдѣ было 5—10 дворовъ, тамъ теперь 20—30; люди у насъ, слава Богу, родятся хорошо, а земля все та же. Вотъ отчего наши идутъ на заработки въ Царьградъ. Рѣдкій изъ нашихъ не побывалъ тамъ; изъ нашего села еще меньше идутъ, а вотъ у глуходолянъ по одному и болѣе уходитъ изъ каждаго дома. А знаешь ли, какая тамъ жизнь?… Портится нашъ народъ тамъ: проработаетъ недѣлю, скопитъ денегъ да послѣ и бездѣльничаетъ недѣли двѣ; пустится въ развратъ, попутается съ ворами, да и самъ сдѣлается воромъ. Домой воротиться ему уже не мило, а иному и совѣстно, потому что у насъ воръ на глаза не показывайся добрымъ людямъ. Хорошо, какъ добрый человѣкъ хорватъ-баша[1] и не даетъ потачки худымъ людямъ, а то иной и самъ съ ними воруетъ. Не даромъ говоритъ наша пословица: „Бо види врата одъ Леванта, не види то ни отицъ, ни майка“. А что будешь дѣлать? — Нужда гонитъ… Вотъ-у васъ въ Россіи просторъ. Что, еслибы Русскій Царь пустилъ насъ туда? Половина бы выселилась. Тогда легче было бы и тѣмъ, которые останутся дома».
Одного поверхностнаго взгляда на старую Черную-Гору достаточно, чтобъ убѣдиться въ истинѣ этихъ словъ, въ справедливости жалобъ. Замѣчательно, что въ Черногоріи очень мало поселенцевъ изъ другихъ, сосѣднихъ; земель, и только въ сѣверной части есть небольшое поселенье ускоковъ изъ Герцеговины; тогда какъ черногорцевъ вы встрѣтите по цѣлой Боккѣ: село Доброта, рядомъ съ Которомъ, все составилось изъ черногорцевъ; тоже самое и въ южномъ Приморьи, куда преимущественно выселялись цермничане. Не доходя Подгара есть одна старая, брошенная церковь «Св. Петка», Граболянская: это было цѣлое село, которое переселилось за Баръ въ Мрковичи, гдѣ потомъ всѣ потурчились, т. е. приняли магометанскую вѣру. Масса черногорцевъ находится въ княжествѣ Сербіи,, куда они въ послѣдніе годы всего больше стремятся, а тѣ 3.000 или болѣе аргатовъ въ Цареградѣ развѣ не потеряны для Черногорія? Но что было бы, еслибъ они не выселились и не скитались по свѣту? — Навѣрное можно, сказать, что населеніе удвоилось бы менѣе чѣмъ въ 50 лѣтъ. Всѣхъ плодовитѣе, говорятъ, цермничаве и цуцы, два племени, находящіяся на двухъ противуположныхъ оконечностяхъ. О послѣднихъ разсказываютъ, что если у кого въ домѣ менѣе 7 человѣкъ дѣтей мужского пола, то онъ приходитъ въ отчаянье, что его родъ исчезнетъ съ лица земли.
Уже одна физическая тѣснота дѣлала расширеніе границъ Черногоріи условіемъ, безъ котораго.невозможно было его.дальнѣйшее существованіе, и въ настоящее время, хотя бы изъ всѣхъ новопріобрѣтенныхъ земель выоелмлось все магометанское населеніе, Черногорія не пострадаетъ, а можетъ-быть даже выиграетъ, потоку что магометанскій элементъ сильно тормозятъ развитіе народа во всѣхъ отношеніяхъ. Впослѣдствіи мы приведемъ нѣкоторыя статистическія данныя относительно христіанскаго и магометанскаго населенія, которыя говорятъ не въ пользу послѣдняго.
Относительно желанія многихъ переселиться въ Россію замѣчу, что вообще здѣсь существуетъ фантастическое представленіе о Россіи, о ея просторѣ, плодородіи и народномъ богатствѣ. Черногорцы не имѣютъ понятія о томъ, что такое просторъ въ нашихъ юго-восточныхъ степяхъ, напримѣръ въ Самарской, Саратовской и Астраханской губерніяхъ, гдѣ лѣтомъ вы ничего не найдете, кромѣ сѣрой полыни, карявой, запыленной, — гдѣ, покуда не скосятъ луговъ и скотина ходитъ по степи, молоко отдаетъ горечью и запахомъ полыни; они не знаютъ, что у насъ въ степяхъ на сотня верстъ не найдешь кустика, чтобъ укрыться отъ солнца, ни капли воды, вдоволь смочить запекшіяся уста.
До сихъ поръ у черногорцевъ сохраняется общее владѣніе только такъ-называемою платной: это — пастбища, удаленныя отъ поселеній, на высокихъ горахъ, гдѣ въ то же время и косятъ сѣно, а иногда дѣлаютъ и запашки. Цѣлая иланина, т. е. цѣлая группа горъ и долинъ, считается принадлежностью всего племени, напрям. — кучей, пиперъ, васоевичей; а отдѣльныя части ихъ принадлежатъ отдѣльнымъ, родамъ, или братствамъ, которые прежде дѣлали и новыя пріобрѣтеніи, отнимая земля у сосѣдей оружіемъ: Такая общая земля называется въ нѣкоторыхъ мѣстахъ комуница, въ другихъ — метехъ или мета, вакамъ, заедница и беглукъ.
Но и эта комуница въ новое время начинаетъ подвергаться отчужденію въ частную собственность. При мнѣ одинъ шатанъ подѣлилъ комуницу, — не знаю, по чьему желанію, но знаю, что это всѣхъ поставило въ большое затрудненіе. Вообще я замѣтилъ, что въ старикахъ общинный духъ сильнѣе, чѣмъ въ молодомъ поколѣніи.
Если мы сравнимъ устройство дома и двора черногорца и русскаго, то найдемъ большую разницу, происходящую сколы" отъ различія мѣстности и климата, столько и отъ различія въ характерѣ того и другого. Огородивши все свое поле, черногорецъ не имѣетъ уже потребности особенно огораживать домъ, потому здѣсь дома большею частью не имѣютъ вокругъ ни плетня, и забора, ни воротъ, подобно нашему. Чаще всего самая мѣстность, нѣсколько приподнятая или окруженная скалами, образуетъ нѣчто вродѣ двора. Нѣтъ также надворныхъ построекъ вродѣ нашихъ клѣвушковъ, свинятниковъ, курниковъ, сарайчиковъ, анбарчиковъ, повѣтей и т. п. Домъ у черногорца большой, въ два этажа, и вмѣщаетъ въ себѣ все: вверху — жилье, а внизу такъ называемая изба, или коноба, вмѣщаетъ въ себѣ конюшня и особыя отдѣленія для коровъ, свиней, а иногда, покуда не они гнаны въ планину, и для козъ и овецъ, которыя большею части! остаются внѣ, въ особо отгороженномъ базкѣ при домѣ или въ переносномъ торѣ на какой-нибудь нивѣ, чтобъ удобрить ее.
Изъ хозяйственныхъ построекъ около дома вы видите только коши, въ которыхъ держится необмолоченная кукуруза въ початкахъ. Это — круглыя, плетеныя изъ тонкаго хвороста, корзины въ сажень или болѣе въ діаметрѣ и до двухъ саженъ въ ширину, покрытыя кукурузною соломой. Иногда впрочемъ коши нѣтъ, и тогда запасы кукурузы держатся, въ корзинахъ въ домѣ подъ крышей. Постоянная принадлежность двора какое-нибудь большое фруктовое дерево, напримѣръ — тутовое, грецкій орѣхѣ черешня.
Внутреннее устройство дома, его расположеніе, обстановка также не имѣютъ ничего похожаго на наше; но мы не будемъ останавливаться на этомъ, такъ какъ цѣль нашего путешествія составляетъ Баръ. Замѣчу только, что Цермница когда-то была очень богата. Это видно по домамъ, которые отличаются своей высотой и наружною отдѣлкой: фасадъ всегда почти вылотесаннымъ камнемъ, изукрашенъ какими-нибудь рѣзными фигурами; высокія крыльца изъ такого же камня. Проходя Лимляны, вы уводите влѣво отъ дороги какую-то развалину вродѣ небольшой крѣпостцы въ три этажа. Это, но разсказамъ, домъ одного богатаго человѣка, который затѣялъ его такъ высоко, что мѣстные мастера не сумѣли поставить крышу; а потомъ начали различныя смуты: битвы между собой и съ арнаутами, и домъ такъ и остался недостроеннымъ. Кромѣ того здѣсь больная часть домовъ имѣютъ такъ-называемыя, т. е. маленькія отверстія въ стѣнахъ для стрѣльбы изъ ружей, что указываетъ на немирное положеніе. Дѣйствительно, миръ здѣсь бываетъ рѣдко: то бьются съ арнаутами, которые живутъ тотчасъ за Суторнаномъ и еще ближе въ горахъ надъ Скадарскимъ озеромъ, гдѣ рядомъ планины цермничанъ и арнаутъ; то какая-нибудь партія цермничанъ ударитъ на село Тудьемили; то арнауты нападутъ на цермницкіе катуны. Нерѣдко бились они и съ «мѣдянки паштровичами изъ-за границъ, а то и другъ съ другомъ, родъ съ родомъ.
Чтобы прекратить набѣги цермничанъ черезъ Суторманъ, скадарскій кади, Измаилъ-паша, послѣ 1862 года построилъ на верху его крѣпость, съ которой можно было обстрѣливать всю равнину Цермницы; а Австрія тоже воздвигла крѣпостцу на Просѣкѣ, надъ селомъ Глухи-долъ. Въ настоящее время обѣ эти крѣпости разрушены: австрійцы разрушили свою сами, вслѣдствіе ея ненадобности, такъ какъ при добрыхъ отношеніяхъ никогда нельзя бояться Черногорья, а турецкая пала во время послѣдней войны. Взятіе этой крѣпости имѣло важность для цѣлой экспедиціи черногорцевъ противъ Баръ: господствуя надъ равниной Цермницы, она еще крѣпче защищала другую сторону Сутормана, которая притомъ не могла дать проходящему войску никакого прикрытія, такъ какъ лѣсъ съ той стороны былъ весь уничтоженъ. Говорятъ, что турецкое правительство предлагало громадную сумму за лѣсъ, находящійся на сторонѣ Цермницы, и уже нѣкоторые согласились было, но этому воспротивился воевода Пламенацъ и продажа, на счастье Черногорья, не состоялась: въ настоящемъ случаѣ лѣсъ пригодился, какъ нельзя больше. Пользуясь его прикрытіемъ, черногорцы, 6 баталіоновъ съ 8-ю орудіями, взобрались на верхъ Сутормана, выбрали позиціи и начали бомбардировать крѣпость, которая тоже отвѣчала имъ довольно жарко, не столько впрочемъ пушечною пальбой, такъ какъ такъ была лишь одна пушка, сколько изъ ружей англійской системы, которыя бьютъ очень далеко и мѣтко. Она держалась крѣпко еще потому, что занимала позицію гораздо выше черногорскихъ. Но часть черногорцевъ обошла крѣпость со стороны озера, взгромоздилась на скалу, стоявшую какъ разъ надъ крѣпостью, и сверху открыла ружейную пальбу въ людей, находишихся при пушкѣ и засѣвшихъ съ ружьями у люнетовъ. Это окончательно смутило турокъ, и они сдались послѣ двухчасовой перестрѣлки. Три блокгауза, стоявшіе вдоль спуска съ Сутормана, также сдались, когда увидали, что не могъ устоять ихъ главный фортъ, и такимъ образомъ путь къ Бару сдѣлался свободенъ. Въ прошломъ году этотъ лѣсъ значительно пострадалъ отъ черногорскаго войска, которое стояло тамъ лагеремъ въ продолженіе 6 недѣль, въ ожиданіи похода на Улыцинъ. Но когда я проходилъ въ первый разъ, онъ былъ еще цѣлъ и производи чарующее впечатлѣніе: вступая въ него, вы какъ будто отдѣляетесь отъ остального міра; кругомъ мертвая тишина и едва слышенъ шорохъ собственныхъ шаговъ отъ ступанья по мягкому перегною, устланному сверху слоемъ слегшихся уже листьевъ; а гдѣ-то вдали слышится журчанье ручья и манитъ къ себѣ, чтобъ утолить жажду холодною струей. Это — ключъ, называемыц Башта-вода. Судя по низкой температурѣ воды (+10° Ц.), онъ бьетъ изъ большой глубины; вода его съ игрой, чрезвычайно пріятна на вкусъ и легка. О ней говорятъ: сколько бы ни поѣлъ человѣкъ, если попьетъ ея, опять почувствуетъ голодъ. Ниже жолоба поставлено нѣсколько длинныхъ долбленыхъ корытъ, они подъ другимъ, и вода, переливаясь по нимъ, какъ по трубамъ, производитъ то гармоническое журчанье, которое слышится ей издали. Кругомъ высокія, стройныя буковыя деревья, смѣшанныя съ дубомъ, ясенемъ и кое-гдѣ съ кленомъ; въ глубинѣ лѣса на маленькихъ полянкахъ, множество земляники; она уже созрѣла въ то время и красныя ягоды ярко рдѣлись въ травѣ, освѣщаемой солнечными лучами, пробиравшимися между вершинами деревьевъ. Хорошій бѣлый хлѣбъ и молодой сыръ, взятые нами изъ Цетинья, съ земляникой составили такую закуску, которая какъ нельзя болѣе гармонировала съ мѣстностью. А передъ нами прямо вдали виднѣлись безчисленные верхи горъ, между которыми трудно вообразить что-нибудь жилое; внизу, роскошная Цермина — вся какъ на ладони; по ровному ярко-зеленому дну ея, между нивами и лугами, сверкаетъ извилистая рѣчка, составляющая цѣлую сѣть съ своими рукавами и притоками; склоны обступившихъ кругомъ горъ пестрѣютъ бѣлыми домами, къ перемежку съ нивами и виноградниками.
Перейди на другую сторону Сутормана, вы подучаете совершенно другія впечатлѣнія. Лѣсъ исчезаетъ и замѣняется карявымъ кустарникомъ; всюду голыя скалы и трещины», къ.-кодѣ нѣтъ недостатка, но вода мутная и теплая; солнце припадаетъ и отъ жару укрыться некуда. Слѣва надъ вами высятся голыя зубчатыя стѣны хребта между двумя вершинами Сутормана и Руміи, а справа спускается такою же стѣной Верхсута. Все пространство между ними, шириной версты въ двѣ, загромождено скалами, между которыми также идутъ другія болѣе узкія долины или овраги съ новыми нагроможденіями и со скалами меньшихъ размѣровъ. Путь здѣсь не проложенъ искусствомъ; а вьется по тропинкамъ, протореннымъ пѣшеходами или пастухами съ ихъ стадами. По такимъ дорогамъ турки построили цѣлый рядъ укрѣпленій; по нимъ подвозили въ эти форты пушки и боевые снаряды и цѣлые годы содержали тамъ гарнизоны. Чего все это стоило и къ чему послужило!…
Скверная дорога отбираетъ охоту любоваться видами, а между тѣмъ есть чѣмъ любоваться въ широкой впадинѣ. Тамъ, у подножія Руміи, зелеными полосами, спускаются внизъ нивы, а подъ ними въ ложбинкахъ и по холмамъ разметалось село Тудьенили. Бѣлые дома въ два этажа съ галлереями окружены фруктовыми деревьями; въ маленькихъ садахъ передъ домами цвѣты и различные овощи; тыквы распустили своя плети по землѣ и перебросились черезъ огорожу, или живою стѣной закрываютъ высокое каменное крыльцо; мѣстами сдѣланы крытый аллейки изъ винограда. Неподалеку другое село — Зубцы, жители котораго — католики по вѣрѣ и сербы по народности, тогда какъ въ первомъ селѣ магометане, сербы и арнауты. Зубцы — большое село съ двумя церквами, но оно совершенно исчезаетъ въ цѣломъ фруктовомъ лѣсу, Берущая здѣсь свое начало рѣчка Желѣзница съ шумомъ скачетъ но каинамъ, то показываясь, то скрываясь въ глубокомъ ложѣ подъ навѣсомъ деревьевъ и густого кустарника. Но вмѣстѣ съ этимъ журчаньемъ, которое слышится, какъ одна непрерывная нота, до вашего слуха доносится издали шумъ другого рода, который періодически то поднимается, то стихаетъ: это — шумъ морскихъ волнъ, бьющихся о берегъ; и черезъ все близкое къ вамъ море зелени вы видите другое море — синее, сливающееся подъ одно съ синимъ же сводомъ неба. Издали вы не видите волнъ и море представляется гладкимъ и чистымъ, какъ зеркало; только набѣгающія по временамъ тѣни отъ облаковъ пестрятъ его и кажутся пловучими островами, которые то исчезаютъ, то снова появляются; а бѣлая пѣна серебряною каймой обрамляетъ плоскій берегѣ, вдавшійся въ материкъ пологою дутой, при одномъ концѣ которой, прижавшись въ высокой косѣ, виднѣется кучка домовъ чисто европейскаго типа: это — Барская пристань.
Море даетъ себя чувствовать легкимъ вѣтромъ, идущимъ отъ него; но, принужденные безпрестанно спускаться въ овраги и снова подниматься, вы не пользуетесь этимъ благомъ и задыхаетесь отъ жара. По прямому направленію до Вара не далеко, но изъ-подъ Руміи идетъ поперекъ пути огромный выступъ, который нужно дли обойти по низу, или пересѣчь напрямки. Этотъ послѣдній путь вдвое ближе, а потому мы имъ и пошли.
Подъемъ совершается по каменистой дорожкѣ, съ обѣихъ сторонъ обставленной не высокою оградой изъ камня, сложеннаго безъ извести и даже безъ глины, что называется здѣсь сувомедья, или природною живой изгородью, въ которой главную роль играютъ, конечно, вышеупомянутая драча, боярышникъ, терновникъ, шиповникъ, разнаго рода спиреи, а кое-когда попадается уже лавръ и мирта. Прямо по дорогѣ течетъ вода, остающаяся лишнею послѣ поливки полей; она журчитъ также всюду въ канавкахъ. Мѣстами ниша узкая дорожка идетъ подъ густымъ навѣсомъ деревьевъ, съ той и другой стороны сплетшихся вѣтвями. Цвѣтовъ мало, видно, что весна миновала давно; цвѣтетъ еще какое-то странное растеніе вродѣ окуги: гладкіе, безъ листьевъ, зеленые прутья, составляющіе вѣтви, выходятъ близъ корня пучкомъ, необыкновенно твердые и подъ вершинкой каждаго изъ нихъ небольшой рядъ желтыхъ цвѣтовъ, какъ на акаціи. Это жуква (spartium junceum), изъ которой здѣсь дѣлаютъ мѣшки и грубый холстъ. Множество вьющихся растеній густою сѣтью оплетаетъ вершины деревьевъ и кустовъ, а снизу ихъ цѣпляется душистый горошекъ нѣсколькихъ видовъ. На деревьяхъ готовый плодъ; черешня ужь отошла; поспѣли слива и смоква, несмотря на неблагопріятное-время.
Сѣрый лохматый червь превратился въ красную съ черными пятнами бабочку и цѣлые рои ихъ толпятся передъ нами въ воздухѣ; въ кустахъ безпрестанно шелестятъ рѣзвыя птицы; змѣи переползаютъ дорогу, а одна съ забора перевѣсилась мнѣ черезъ плечо, скользнувъ по шеѣ, соскочила внизъ и мгновенно исчезла въ чащѣ кустарника. «Это слѣпая змія, — говорить мой спутникъ. — Она никогда не укуситъ ни человѣка, ни животное; ее не нужно только убивать, потому что тогда непремѣнно случится, какое-нибудь несчастіе». Тѣмъ не менѣе послѣ я часто видѣлъ этихъ змѣй убитыхъ на дорогѣ: видно, что не всѣ держатся такого вѣрованія. Поднявшись на верхъ, мы вступаемъ въ область маслины, которую, не зная, можно принять за вербу: только листъ еще сѣрѣе, мельче и гораздо жостче, а стволъ весь вамъ будто изверченъ; у старыхъ деревьевъ онъ къ низу раздѣляется: такъ, какъ будто сросся изъ нѣсколькихъ. Отсюда внизъ все сплошь занято маслинными рощами.
А Бара все не видать, хотя, по словамъ спутника, до него оставалось не болѣе четверти часа пути. Здѣсь уже видны слѣды войны. Тамъ обширнымъ кольцомъ огибаютъ цѣлую высокую косу сложенные кое-какъ изъ камня шанцы, изъ-за которыхъ турки встрѣчали черногорское войско; вмѣстѣ съ дикимъ камнемъ попали надгробные памятники ввидѣ каменныхъ столбиковъ съ вырѣзанными на верхнемъ концѣ тюрбанами и фесами, взятые съ находящагося тутъ же турецкаго кладбища. Тамъ разрушено какое-то большое зданіе, повидимому казенное. Маслины всѣ срублены подъ корень, и теперь на мѣстѣ ихъ возникли цѣлые кусты молодыхъ побѣговъ… «Это посѣкло черногорское войско, --толкуетъ мнѣ мой чичероне. —Лютая была тогда зима; такъ и порубили ихъ, чтобъ обогрѣваться». Да, война не щадитъ никого и ничего.
Вотъ, наконецъ, и Баръ прямо подъ нами; но какой видъ! Такъ-называемый градъ, стоящій на небольшомъ возвышеніи, окруженный стѣною и представлявшій когда-то сплошную массу домовъ въ 3—4 этажа со множествомъ минаретовъ, смотрѣлъ теперь какою-то неопредѣленною массой, которая вся продырявлена, разодрана, исковеркана. Другіе дома внѣ града, разбросанные но долинѣ, надъ которой мы стояли, разрушены меньше. Поэтому видно, что градъ составлялъ центръ, на который направлена была вся боевая сила черногорскаго войска, состоявшая изъ 10 орудій и дѣйствовавшая почти непрерывно въ продолженіе двухъ мѣсяцевъ.
Баръ съ этой стороны показывается такъ неожиданно, и видъ его въ настоящее время такъ поразителенъ, что невольно остановишься въ какомъ-то оцѣпенѣніи и не хочется сдѣлать шага впередъ. Ужасъ войны является тутъ во всей его отвратительности. Камень, на которомъ я сидѣлъ, разсматривая разрушеніе, былъ весь пестрый, въ черныхъ пятнахъ: это — слѣды пуль, которыми, какъ градомъ, обсыпали черногорцевъ изъ крѣпости. Остальной городъ, собственно базаръ, отсюда не виденъ, потому что лежитъ слишкомъ близко подъ нами. Видны только кое-гдѣ по горѣ дома, скрывающіеся въ зелени, изъ средины которой высятся три темныя, почти черныя, тонкія пирамиды кипариса; а далѣе, куда ни посмотришь, все маслина, то сливающаяся подъ одно своею сѣроватою зеленью съ сѣрымъ фономъ голыхъ скалъ, то рѣзко отдѣляющаяся отъ темной зелени идущаго сзади дубоваго лѣса. Надъ этою картиной высится коническая вершина Руміи, достигающая болѣе 5.000 футовъ высоты, съ ея отпрысками, которые при краѣ спускаются отвѣсными стѣнами, сіяютъ темными щелями и разбиваются на отдѣльныя скалы. А тамъ, вдали, плещется море у края роскошной, всюду зеленѣющей, равнины.
II.
Баръ (Антикари).
править
Въ самомъ Барѣ уцѣлѣло всего десятка полтора домовъ на возвышеніи около католическаго викаріата и за нимъ; всѣ они принадлежатъ католикамъ. Все же остальное если не разрушено, то сгорѣло. Въ окрестности же разрушенъ только «дворецъ» Селимъ-бега за то, что Селимъ-бегъ былъ однимъ изъ виновниковъ долгаго сопротивленія города.
Въ настоящее время магометане живутъ въ домахъ внѣ города, въ своихъ «чифтликахъ» (помѣстьяхъ), а католики и православные — въ домахъ, которые уцѣлѣли отъ разгрома, благодаря отчасти тому, что ихъ намѣренно щадили черногорцы, частію же отъ того, что находились на краю города, внѣ района, подвергавшагося обстрѣливанію. Въ серединѣ же города вновь выстроены деревянныя лавчонки, которыя и составляютъ единственную улицу. Въ то же время нѣсколько домовъ возобновлено, въ которыхъ помѣщаются: телеграфъ съ почтовою конторой, городская управа, школа, казенный хлѣбный магазинъ, квартира офицера, завѣдующаго крѣпостью и стражей, и двѣ-три корчмы съ жилыми помѣщеніями. Вотъ и весь Баръ.
Въ виду солидныхъ стѣнъ крѣпости, построенной еще венеціанцами и украшенной фигурами венеціянскаго льва и гербами, всѣ эти жилья представляются жалкими лачугами временно проживающаго торговаго люда. Еще болѣе кочевой характеръ придаютъ городскимъ постройкамъ мастерскія цыганъ. Это просто деревянные ящики, на скорую руку сколоченные, иногда съ одной стороны завѣшанные только рогожей; по срединѣ — наковальня, горнъ и раздувальный мѣхъ, и у этого несложнаго аппарата, сидя, работаетъ цыганъ: одною рукой нажимаетъ мѣхъ, другою держитъ щипцами желѣзо въ горну, а послѣ, только повернувшись немного, начинаетъ колотить; въ колоченьи иногда помогаетъ маленькій сынишка или дочка, стоя на колѣняхъ. Впрочемъ, есть двѣ кузницы, съ края города, большія, служащія спеціально Для выковки болѣе крупныхъ вещей и для ковки лошадей. Въ такомъ видѣ цыганскихъ мастерскихъ, конечно, неповинно общее разрушеніе города: онѣ таковы здѣсь вездѣ, даже тамъ, гдѣ городъ не подвергался никакому разрушенію. Здѣсь онѣ только болѣе гармонируютъ съ общимъ видомъ и не составляютъ рѣзкаго исключенія.
Итакъ, въ общемъ Баръ — городъ вымершій, который только-что возникаетъ заново изъ груды развалинъ и мусора. Ходя по немъ, вы, какъ въ Помпеѣ, открываете слѣды прежней жизни, прекратившейся сразу вслѣдствіе страшнаго переворота. Вотъ прекрасный фонтанъ и подъ нимъ искусно сдѣланная ваза, оба украшенные рѣзьбою; недостаетъ только бьющей воды, которая изсякла. Надъ воротами домовъ щиты съ различными гербами и шифрами; на многихъ стоятъ буквы: I. H. S. (Jesus liomimmi salvator), свидѣтельствующія, что эти дома принадлежали церкви или какому-нибудь лицу изъ католическаго клира; на одномъ зданіи уцѣлѣла надпись, которою городъ «Antibar» выражаетъ свою признательность къ памяти какого-то «Joanni Cigoniае». Пощажены отъ разрушенья также двѣ великолѣпныя церкви, передній фасадъ которыхъ обложенъ пестрымъ мраморомъ, со вставленными въ стѣны бѣлыми мраморными досками, на которыхъ вырѣзаны латинскія надписи. Однѣ изъ этихъ надписей удобочитаемы и относятся къ останкамъ похороненныхъ тамъ славныхъ мужей церкви, а надъ воротами надпись гласитъ о возобновленіи этой церкви въ 1543 году, другія же весьма трудны для чтенія, потому что болѣе стерлись, характеръ буквъ весьма кудрявый, похожій на позднѣйшій греческій, и на одной изъ нихъ по догадкѣ можно читать 1338 годъ. Эти послѣднія дощечки видимо принесены сюда и взяты изъ какого-то другого, болѣе стараго, зданія.
Самая большая церковь — Св. Георгія, съ рѣзнымъ изображеніемъ надъ дверьми святого на конѣ, поражающаго дьявола. Она до двѣнадцати саженъ въ длину и около шести въ ширину, внутри отлично вымощена плитами въ родѣ мозаики- своды готическіе, заостренные; изъ-подъ опавшей штукатурки виднѣется ликъ святого съ надписью S. ffieronimus. Въ другой церкви живопись внутри не заштукатурена, а только стерлась отъ сырости и копоти, и можно еще разобрать изображенія изъ жизни Христа — крещеніе, рожденіе и другія; а надъ однимъ изображеніемъ можно даже разобрать надпись: «gloria in excelsis» (слава въ вышнихъ), ясно доказывающая, что и эта церковь — латинская. Въ одной церкви, тоже католической, внутри съ обѣихъ сторонъ въ полу сдѣланы каменные резервуары, въ которые собиралось приношеніе оливковаго масла; а такъ какъ масло было сборное и потому не одинаковаго достоинства, то они раздѣлены перегородками на девять отдѣленій.
Всего было шесть довольно большихъ церквей и нѣсколько церковныхъ домовъ, изъ которыхъ на одномъ противъ церкви Св. Георгія изображена архіепископская митра. Кромѣ того есть двѣ маленькія церковки, которыя отличаются отъ тѣхъ самою конструкціей: онѣ раздѣлены на три части, чего нѣтъ въ католическихъ церквахъ; затѣмъ въ полукругломъ алтарѣ находится окошечко и два окошечка съ боковъ.
Въ одной такой церкви чуть виднѣется живопись по стѣнамъ, но разобрать рѣшительно ничего невозможно; другая же, стоящая подлѣ церкви Св. Георгія, впослѣдствіи видимо была соединена съ этою послѣдней крытымъ ходомъ, и потому въ алтарѣ продѣлана дверь; она такимъ образомъ обращена была въ сакристію: крестъ надъ передними дверьми уцѣлѣлъ, и совершенно такой, какіе можно до сихъ поръ видѣть на старинныхъ сербскихъ церквахъ и кладбищахъ. Однимъ словомъ, это, несомнѣнно, сербскія церкви.
Какой же смыслъ онѣ имѣли при обширныхъ, великолѣпныхъ церквахъ католическихъ? Съ какой стати допускать православную церковку при большомъ храмѣ католическомъ? Это одно доказываетъ, что церкви эти существовали здѣсь прежде, и одну изъ нихъ католики обратили въ сакристію. Да и самая церковь Св. Георгія не возникла ли на мѣстѣ прежней православной церкви? Что касается другой, также большой церкви Св. Марка, то въ ней вы ясно по наружнымъ стѣнамъ видите, какъ она пристраивалась вдоль и поперекъ, и надстраивалась сверху, и совмѣстила такимъ образомъ въ себѣ цѣлую стѣну отъ какого-то болѣе стараго зданія.
Итакъ, мы можемъ не сомнѣваясь сказать, что великолѣпные храмы западно-римскаго культа возникли здѣсь позже грекоправославныхъ и, по всѣмъ вѣроятіямъ, на развалинахъ этихъ послѣднихъ. Это первый актъ разрушенья. На чьихъ развалинахъ водворился культъ православный или, примѣняя къ національности, скажемъ, культъ сербскій, мы того не знаемъ, но и этотъ фактъ также несомнѣнный, потому что сербы пришли сюда въ позднѣйшее время. Тогда являются два акта разрушенія и возникновенія новой жизни изъ развалинъ старой. Затѣмъ католическія церкви были не разрушены, а просто обращены въ мечети, причемъ выброшены были только всѣ внутреннія украшенія и принадлежности, — а фрески замазаны известкой и пристроенъ минаретъ.
Черногорцы въ послѣднее время совершили четвертый актъ, которымъ однако разрушеніе не кончилось: въ февралѣ 1881 года громомъ ударило въ церковь Св. Георгія, гдѣ находился складъ пороха, начиненныхъ бомбъ и гранатъ, да ружейныхъ патроновъ болѣе 800 ящиковъ, и вся эта часть взлетѣла на воздухъ, оставивъ гладкую площадь, усѣянную обломками; а 22-го іюня многое рушилось отъ землетрясенья.
Кромѣ нѣсколькихъ церквей, пощаженныхъ осаждавшими, несмотря на то, что тогда онѣ были обращены въ мечети, не осталось въ цѣлости ни одного дома. Крыши и потолки, провалившись, представляютъ груду мусора, завалившаго весь нижній этажъ; каменные дверные косяки и своды надъ воротами выдвинуты изъ своихъ мѣстъ и разбиты въ мелкіе куски; если какая-нибудь стѣна не разодрана съ верху до низу, то въ нѣсколькихъ мѣстахъ пробита насквозь или треснула, такъ что дальнѣйшее разрушенье идетъ само собою. Тѣмъ не менѣе можно видѣть, какъ расположены были улицы и каковы были самые дома.
Улицы были узкія и кривыя, какъ во всѣхъ городахъ нынѣшней Далмаціи; но дома когда-то были роскошными палаццо. Есть дома въ пять этажей- множество оконъ съ колонками по бокамъ и есть двойныя, раздѣленныя двумя арками надвое; надъ каждымъ окномъ по два выдающихся камня съ отверстіями для подъемныхъ жалюзи; вездѣ были балконы съ красивыми кронштейнами; внизу большія полукруглыя окна, какъ въ магазинахъ; ворота со сводами на двѣ и на три стороны, если домъ выходилъ не на одну улицу, и нѣтъ ни однихъ воротъ, которыя не были бы украшены гербами и различною рѣзьбой. Внутри можно видѣть лѣпныя украшенія; особенно изящно были отдѣланы камины. Городъ былъ раздѣленъ на-двое и между тѣмъ и другимъ ворота; кромѣ того одни ворота вели вонъ изъ города на заднюю сторону, которая обнесена была другою стѣной и служила только для помѣщенія какихъ-нибудь казармъ и другихъ военныхъ потребностей; въ самомъ же городѣ помѣщеніе для войска могло быть только внутри самой стѣны, которая необыкновенно толста. По ней вездѣ строены бастіоны, иногда въ два этажа, съ тройнымъ рядомъ бойницъ для ружейной пальбы и для маленькихъ пушекъ. Стѣна эта мѣстами имѣетъ до шести саженъ въ толщину и внутри ея находятся различныя помѣщенія. Въ одномъ изъ такихъ помѣщеній въ продолженіе всей осады города жили двое скадарскихъ беговъ съ семействами, прибывшіе въ Баръ въ гости и захваченные врасплохъ. Въ воротахъ есть одно помѣщеніе вродѣ конуры съ узкимъ отверстіемъ и конечно безъ всякаго свѣта; въ немъ во время осады спасался Селимъ-бегъ, такъ какъ во всѣ другія зданія пролетали ядра. Попытка черногорцевъ сдѣлать въ этой стѣнѣ брешь посредствомъ динамита не удалась, — обсыпалась только наружная обшивка. Въ нѣсколькихъ мѣстахъ устроены башни, въ которыхъ также много различныхъ помѣщеній. Особенно интересна одна изъ нихъ, выходящая какъ разъ на базаръ.
Со двора вы спускаетесь немного внизъ и потомъ идете подъ сводомъ саженъ 5. Изъ-подъ этого свода въ бокъ спускъ по лѣсенкѣ въ камеру со сводомъ и съ отверстіями — однимъ вверху, а другимъ внизу; послѣднее идетъ сквозь стѣну и обращено къ базару. При входѣ ширина камеры — до 2-хъ саженъ, вышина — до 2 1/2 аршинъ; въ глубь сводъ спускается до полу, боковыя же стѣнки съуживаются до 1 аршина. Трудно сказать, была ли это темница, или помѣщеніе стражи. Изъ-подъ свода прямо — дверь, которая ведетъ въ помѣщеніе шириной въ 2 сажени, длиной въ 3 и съ высокимъ сводомъ. Осмотрѣвшись при помощи свѣчей (другого свѣта тамъ нѣтъ), вы узнаете въ этомъ помѣщеніи церковь, притомъ, положительно говоримъ, православную. Мы вошли дверью, продѣланною въ алтарѣ; справа — углубленье, какое обыкновенно дѣлаютъ при жертвенникѣ для храненія Святыхъ Даровъ, и подъ нимъ — мраморная доска, вдѣланная въ стѣну, какъ столъ: это и былъ жертвенникъ. Церковь по срединѣ раздѣлена аркой, а прямо противъ насъ заложена дверь внѣшняя въ 1 аршинъ шириной и сажени въ 2 вышиной; надъ ней полукруглое углубленіе для иконы, а еще выше, тоже заложенное, окно. Въ самомъ сводѣ надъ дверью отверстіе для большаго доступа воздуха или для того, чтобы звонить. Въ аркѣ, раздѣляющей церковь на-двое, видно, гдѣ висѣло паникадило. Въ алтарѣ сбоку четвероугольная дверка, вродѣ окна, въ помѣщеніе, гдѣ могли храниться различныя церковныя вещи; самая дверка, по всѣмъ вѣроятіямъ, -была желѣзная, и въ каменныхъ косякахъ видно, гдѣ были пробои для петель и для замка. Что же это была за церковь? Дверь черезъ алтарь продѣлана, конечно, въ позднѣйшее время; но какъ же ходили черезъ внѣшнюю дверь, которая въ настоящее время находится на семи или осьмисаженной, почти отвѣсной, высотѣ? А между тѣмъ не для птицъ же служили эти двери! Нѣтъ сомнѣнія, что эта церковь построена въ то время, когда еще не было крѣпостной стѣны и къ ней непремѣнно должна была вести какая-нибудь тропинка или лѣсенка, которая послѣ уничтожена и бокамъ придана неприступная крутизна. Это было, конечно, тогда, когда строили крѣпость; строили же ее сначала венеціянцы, а послѣ подстраивали турки. Такимъ образомъ храмъ мирнаго служенія Богу съ тѣхъ поръ отнятъ у народа и скрытъ отъ его глазъ подъ бронею военныхъ сооруженій. Вмѣсто звона колокола, призывающаго на молитву, вмѣсто гармоническаго церковнаго пѣнія, загремѣли пушки, раздались дикіе военные клики. А и безъ войны, въ такъ-называемое мирное время, не осквернялась ли эта церковь муками и пытками людей, можетъ-быть ни въ чемъ неповинныхъ, во время господства венеціанцевъ, которые всюду являлись въ сопровожденіи инквизиціи, и во время турокъ, которые также не жалѣли мукъ для бѣдной райй?… На эту мысль невольно наводятъ три камеры, вродѣ описанной выше, въ которыя ведутъ внизъ лѣсенки изъ церкви. Здѣсь мы нападаемъ на слѣды того времени, когда не было этой грозной крѣпости, которая стоила милліоновъ венеціянцамъ и туркамъ, — когда все это возвышеніе не было еще отдѣлено неприступною стѣной отъ остальной части города, лежащей внизу. Оно и въ то время было центромъ города, гдѣ помѣщались и церкви, которыя не были ни особенно велики, ни богаты, но вполнѣ отвѣчали скромному состоянію своихъ богомольцевъ. Тогда тамъ не было великолѣпныхъ дворцовъ, не было рѣзкаго различія сословій, не было понятія объ аристократіи и низкомъ плебсѣ, не было большого скопленія богатствъ въ однѣхъ рукахъ, не было ни крайнихъ бѣдняковъ, ни крезовъ. Венеціанцы перевернули эту жизнь вверхъ дномъ. Они раздѣлили сербскій народъ на католиковъ и православныхъ, на простыхъ и знатныхъ; они начали прельщать своимъ наружнымъ блескомъ и величіемъ, соблазнять и развращать своимъ богатствомъ, не внося въ то же время ничего новаго жизненнаго — ни науки, ни промышленности. Они отняли у народа его собственныя небогатыя церкви, въ добавокъ наругавшись надъ ними, и на ихъ развалинахъ возвели свои великолѣпные храмы, входя въ которые народъ чувствовалъ только свою бѣдность и ничтожество. Рядомъ съ церквами возникли, не уступающіе имъ въ блескѣ, дворцы епископовъ, съ которыми конкурировали и свѣтскіе аристократы-богачи. Говорятъ, будто, венеціанцы первые насадили здѣсь маслины, платя за каждое посаженное дерево по дукату; но мы знаемъ, что еще до нихъ православные монастыри здѣсь собирали свою дань оливковымъ масломъ. Безъ сомнѣнія, насажденія ихъ относятся еще ко времени римскому или греческому. Венеціанское господство было тираніей въ полномъ смыслѣ: православные были такъ стѣснены, что должны были строить свои церкви далеко внѣ города, а послѣ и тѣ были отняты. Впрочемъ и католикамъ было не много легче. Монастырь на Ротцѣ (на морѣ между Спичомъ и Барской пристанью) во имя Божіей Матери, построенный въ 1310 году королемъ Милутиномъ и матерью его Еленой, они разрушили пушками; послѣ чего монахи разбрелись по другимъ монастырямъ — кто въ Цермницу, кто въ Паштровичи, забравъ съ собою всю святыню: мощи своихъ святыхъ, книги, грамоты и различныя сокровища; а иное, по преданію народному, закопали и въ землю.
Венеціянцы не только заняли городъ, но и всѣ окрестности Бара обратили въ виллы, о чемъ свидѣтельствуютъ дома венеціанской постройки, до сихъ поръ находящіеся по селамъ. Трудно себѣ представить, гдѣ жилъ тогда народъ, потому что всѣ лучшія мѣста были заняты господами. Къ этому времени относится и разселеніе народа отсюда. Сербскаго населенія осталось весьма немного, да и изъ того большая часть принуждена была принять католичество. Такимъ образомъ венеціанская тиранія подготовила райю и турки пришли на готовое, такъ что народъ не ощутилъ съ приходомъ турокъ никакой существенной перемѣны, — напротивъ, въ первое время ему было даже легче. Въ разрѣженное населеніе легко вошли настоящіе турки, а послѣ и арнауты, и какъ прежде венеціянцы латинили, такъ теперь турки стали турчить, т. е. обращать въ магометанство.
Водворившись въ городѣ, турки вошли въ готовые дома, — тѣ самые, развалины которыхъ видимъ и теперь, — приспособивши ихъ только къ своему вкусу и своимъ потребностямъ. Прежде всего въ нижнихъ этажахъ они заложили двери и окна, выходящія на улицу; потомъ внутри стали городить клѣтушки вмѣсто прежнихъ просторныхъ комнатъ и салоновъ; понизили вездѣ потолки; прекрасные камины обратили въ простые очаги; надъ окнами, гдѣ было желѣзо, стали развѣшивать на палкахъ нитки краснаго перцу, табакъ, или сушить какія-нибудь тряпки. Церкви обратили въ мечети; одна церковь на памяти живыхъ еще людей обращена просто въ домъ, а каждая площадка обращена въ кладбище. Замѣчательно, что они не тронули ни одного наружнаго украшенія, ни надписи на домахъ и на церквахъ, если то не мѣшало ихъ практическимъ потребностямъ. Въ стѣнахъ мечетей были заложены кости какихъ-то святыхъ, прикрытыя мраморными досками съ латинскими надписями; онѣ такъ и оставались и только обнаружены теперь, когда черногорское ядро отбило уголъ церкви; турецкій вали жилъ въ домѣ архіепископа и не тронулъ на немъ герба съ изображеніемъ митры. Венеціанскіе львы остались вездѣ на стѣнахъ крѣпости. Подъ однимъ изъ нихъ, надъ главными воротами, вставили только плиту съ турецкою надписью; но между брюхомъ льва и этою плитой оставлены нетронутыми три щита съ гербами, означающими три какія-то провинціи.
За то, впрочемъ, они и не создавали ничего; всѣ до одного дома, огромныя цистерны для воды, водопроводъ, часовая башня — все это венеціанское; даже загородные дома, за малыми исключеніями, также венеціанскіе, что можно ясно видѣть по заложеннымъ дверямъ и окнамъ и по различнымъ принадлежностямъ, которымъ они не знаютъ употребленія, какъ кронштейны для жалюзи, высокія крыльца съ террасами, выходящими на дорогу или на какое-нибудь открытое мѣсто.
Чтобы составить болѣе наглядное представленіе объ этихъ жилищахъ и потому составить себѣ понятіе о самой жизни ихъ знатныхъ владѣтелей, разсмотримъ ближе жилище одного изъ первыхъ беговъ Бара, который не одинъ десятокъ лѣтъ былъ его тираномъ и отчасти былъ причиной его окончательнаго разрушенія.
На отлогомъ возвышеніи изъ-подъ Руміи, откуда бы ни посмотрѣли, вы всюду увидите среди полей, луговъ и маслиновыхъ рощъ группу домовъ, которые теперь разрушены, но своимъ прелестнымъ положеніемъ и обиліемъ построекъ невольно обращаютъ на себя вниманіе. Это «Селимъ-беговы дворы» или «сарай». На первомъ планѣ вы видите большое длинное зданіе, вмѣщающее въ себѣ нѣсколько домовъ: одна часть въ три этажа съ большими окнами, другая — на одинъ этажъ ниже. Передъ нимъ обширный дворъ, обнесенный каменною стѣной, или, собственно говоря, роскошный лугъ, посреди котораго до десятка тутовыхъ деревьевъ. Передъ самымъ домомъ на разстояніи трехъ саженъ отдѣльно стоитъ крыльцо въ 14 ступенекъ изъ тесанаго камня; за крыльцомъ на одной высотѣ съ нимъ стоятъ три каменныхъ столба, показывающіе, что крыльцо это было связано съ домомъ эстрадой. Здѣсь владѣлецъ проводилъ время днемъ въ кругу своихъ приближенныхъ, пріятелей, гостей и другихъ посѣтителей; здѣсь же онъ чинилъ судъ и расправу, содержа для этого при себѣ до 40 момковъ, которые назывались «дворяне» или «запиши» и составляли его стражу: 25 человѣкъ изъ нихъ были набраны изъ мирдитовъ, а остальные — изъ разныхъ мѣстъ и разныхъ народностей. Кромѣ того около него просто толпились преданные ему граждане Бара. Сидя на высокомъ крыльцѣ, онъ любовался градомъ, съ его тяжелыми стѣнами и бастіонами, стоящимъ на отдѣльной высотѣ метровъ 150—180 надъ равниной. Особенно красовалась мечеть, передѣланная изъ церкви Св. Георгія: она стояла совсѣмъ на краю, на самой высокой площадкѣ, которая свѣшивается надъ этою природною стѣной; а подъ нею съ шумомъ низвергается потокъ, то скача каскадами, то пробираясь въ глубинѣ между громадными, свалившимися въ него съ высоты каменными глыбами. Берега всѣ въ зелени. Кое-гдѣ выглядываютъ домики, составляющіе отдѣльный кварталъ съ собственною мечетью и лѣпящіеся какъ разъ у подножія града. Его узкія, кривыя улицы скрываются подъ густою листвой деревьевъ, а въ глубокихъ, узкихъ канавахъ постоянно струится вода, отдѣляющаяся отъ главнаго потока.
Отсюда можно видѣть часть базара, дорогу, идущую въ Скадаръ и Ульцинъ, и каменный мостъ, высокою крутой аркой перекидывающійся черезъ быструю рѣчку. Не укроется здѣсь отъ наблюдающаго ока ни пѣшеходъ, ни всадникъ. Видитъ, наконецъ, Селимъ-бегъ отсюда всю равнину до моря, видитъ пристань и самое море. Задымитъ ли гдѣ пароходъ, или забѣлѣетъ парусъ рыбацкой лодки или купеческой трабакули, онъ наводитъ подзорную трубку и видитъ все, какъ на ладони. Любуется онъ и своимъ дворцомъ на берегу моря, какъ разъ по срединѣ дуги Барскаго залива: онъ стоитъ одиноко среди обширной равнины, передъ разстилающимся моремъ безъ края. Надоѣстъ ему здѣсь, — онъ ѣдетъ туда, чтобы полюбоваться закатомъ солнца, понѣжиться прохладою вечера подъ убаюкивающую музыку неугомонной морской зыби. Посмотритъ ли кругомъ въ сторону горъ, вплоть до границы, гдѣ начинаются голыя скалы, — онъ видитъ сплошь сѣроватую зелень маслинъ, то же само и подъ нимъ. И все это — его, его собственность, которая приноситъ ему доходъ, составляющій 1/3 доходовъ цѣлаго Бара. Развѣ гдѣ-нибудь -замѣшается какой-нибудь клочокъ чужого, но и это ему легко присвоить, потому что весь Баръ отданъ въ его полное распоряженіе: онъ — бегъ надъ бегами и для него ничего не значитъ ни какой-то чиновникъ, поставленный за судью и управителя властью изъ Царьграда, ни Скадарскій вали, управляющій всею Албаніей и причисленными къ ней землями между Скадарскимъ озеромъ и моремъ.
Но это жизнь, такъ-сказать, оффиціальная, дѣловая, и всѣ созерцанія, пробуждающіяся въ немъ здѣсь, въ сообществѣ его слугъ, друзей и клевретовъ, носятъ на себѣ дѣловой отпечатокъ. Онъ здѣсь работаетъ, волнуется и, можетъ-быть, страдаетъ. Настоящая жизнь, полная мира и наслажденій, не должна быть передъ глазами у всѣхъ. Она кроется за другою стѣной, на другомъ дворѣ, куда не можетъ проникнуть никто, кромѣ того, кто составляетъ предметъ наслажденья или помощника въ его достиженіи.
Рядомъ съ описаннымъ дворомъ находится другой, куда ведетъ небольшая дверь. Это уже не просто дворъ, а прелестный садъ, среди котораго расположена новая группа построекъ, составляющихъ гаремъ съ относящимися къ нему службами. Онъ состоитъ изъ трехъ большихъ отдѣленій, связанныхъ вмѣстѣ, но расположенныхъ такъ, что два изъ нихъ стоятъ въ рядъ, а одно подъ прямымъ угломъ къ нимъ. Два первыя имѣютъ по три этажа, послѣднее только два, вслѣдствіе того, что мѣстность нѣсколько возвышеннѣе, и его низъ соотвѣтствуетъ второму этажу первыхъ двухъ. По первоначальному плану всѣ эти отдѣленія имѣли на всѣ стороны достаточное число оконъ и нѣсколько внѣшнихъ дверей внизу и вверху. Въ каждомъ отдѣленіи въ одномъ этажѣ было не менѣе четырехъ оконъ, а въ одномъ, вдавшемся въ садъ, было восемь и одинъ балконъ, съ котораго шла каменная лѣстница по обѣ стороны въ садъ. Послѣ большая часть оконъ заложена и оставлено въ четырехъ комнатахъ второго и третьяго этажей но одному окну, и только въ одной комнатѣ третьяго этажа оставлено три окна: это — угольная комната, изъ которой можно было глядѣть во дворъ, въ проходъ къ воротамъ, ведущимъ на другой дворъ, и въ садикъ, отдѣленный особою стѣной отъ прохода. Она, безъ сомнѣнія, занималась самимъ хозяиномъ. Всѣ комнаты имѣли двери изъ одной комнаты въ другую и кромѣ того отдѣльныя двери вели назадъ, на маленькую террасу, на уровнѣ третьяго этажа, откуда можно было пройти въ баню и еще маленькое отдѣленьице, которыя расположены въ углу между главными отдѣленіями. Гдѣ были окна, вездѣ подѣланы ниши, чтобы ставить въ нихъ что-нибудь- остались только прежніе камины, да и то не вездѣ: въ одной комнатѣ просто очагъ въ углѣ. Въ нижнихъ этажахъ жила, конечно, прислуга и были склады разныхъ вещей. Съ нимъ примыкала еще маленькая пристройка вродѣ кухни или прачешной. Дворъ находился между домомъ и стѣной, обращенной къ морю, и тамъ же главная входная дверь: въ длину онъ около 20 саженъ, въ ширину около 5- въ одномъ изъ угловъ большой очагъ, въ другомъ — сорная яма и но срединѣ колодезь. Дворъ представляетъ изъ себя также лугъ съ нѣсколькими деревьями. Изъ него по одну сторону можно пройти прямо въ садъ, по другую — къ воротамъ. Вся стѣна густо покрыта плющомъ. Близъ одного изъ угловъ находится дверка, ведущая въ маленькую бойницу съ шестью отверстіями для ружей. Садикъ занимаетъ небольшое пространство изъ двухъ террасъ: на одѣ ой изъ нихъ группа лимонныхъ деревьевъ, лавровъ, олеандровъ и др. и тамъ же каменный резервуаръ для воды; на другой — вдоль стѣны идутъ сливы нѣсколькихъ сортовъ, айвы, черешни, яблони и еще какія-то деревья, а внутри — нѣсколько сортовъ розъ, которыя представляютъ одну густую заросль и не переставали цвѣсти даже въ декабрѣ и январѣ мѣсяцахъ, вѣчнозеленый барвинокъ, розмаринъ, гвоздики, душистая базилика, нарцисы, гіацинты и лиліи. Въ одномъ углу была бесѣдка, крыша которой поддерживалась пятью каменными колонками съ изящными капителями, несомнѣнно, также венеціянской работы. Вдоль одной внѣшней стѣны проведена была вода, которая шла во дворъ въ каменное корытце, для полосканія бѣлья, и потомъ исчезала въ отверстіе, продѣланное внизу противуположной стѣны; эта же вода наполняла и упомянутый выше резервуаръ. Кромѣ того проведена была вода и въ баню, которая была паровая и топилась снизу; въ самой мыльнѣ, вродѣ ротонды, въ одномъ углу два отверстія, которыми откуда-то извнѣ проводилась вода, и подъ ними два мраморныхъ бассейна.
По этой внѣшней обстановкѣ можно представить себѣ и внутреннее убранство. Все убранство и украшеніе турецкаго дома состоитъ въ различныхъ рѣзныхъ перегородкахъ и шкапчикахъ, низкомъ помостѣ вокругъ стѣнъ, покрытомъ тюфяками и коврами, на которомъ днемъ сидятъ, поджавши ноги, а ночью спятъ, намостивши еще въ обиліи тюфяковъ, набитыхъ шерстью, различныхъ формъ и величинъ подушекъ и одѣялъ, у богатыхъ людей шелковыхъ, отласныхъ и съ золотымъ шитьемъ; затѣмъ идетъ различнаго рода посуда, размѣщенная на полкахъ подъ потолкомъ въ видѣ украшенія, и одежда, отчасти развѣшанная, отчасти скрытая въ сундукахъ, окрашенныхъ пестро и на высокихъ подставкахъ подъ углами. Комната хозяина украшается прежде всего оружіемъ, которое развѣшивается по стѣнамъ. Есть небольшія зеркальца и картины, представляющія Али въ битвѣ съ какимъ-то великаномъ, и другіе сюжеты изъ жизни Магомета и его послѣдователей. Потолокъ состоитъ изъ мелкихъ дощечекъ, расположенныхъ сначала ввидѣ квадрата, потомъ ввидѣ осмиугольника, а въ самой серединѣ обращающихся въ кругъ; онъ бываетъ рѣзной, какъ кружево, или просто раскрашенъ. Изящны также низенькіе круглые столики, на которые во время ѣды ставится большой круглый подносъ посеребренный или изъ бѣлой жести. Чубуки съ янтарными массивными муштуками составляютъ неизбѣжное украшеніе кабинета; у нѣкоторыхъ есть и наргиле (кальянъ). Наконецъ въ зимнее время неизбѣжная вещь — матолъ: это — жаровня для согрѣванія комнаты, у богатыхъ людей ввидѣ плоской вазы на высокой ножкѣ съ широкимъ основаніемъ, изъ красной мѣди, снаружи также украшенная рѣзьбой.
Познакомившись съ внѣшней и внутренней обстановкой жизни, намъ хотѣлось бы познакомиться и съ самою жизнію. Но жизнь магометанина такъ замкнута, со всѣхъ сторонъ огорожена физически и нравственно, что проникнуть въ нее постороннему нѣтъ никакой возможности. О здѣшнихъ магометанахъ нужно сказать вообще, что многоженство у нихъ не распространено: привольность ихъ жизни заключается въ томъ, что они разводятся со своими женами, когда онѣ имъ наскучатъ или не нравятся и имѣется въ виду жена другая, моложе и красивѣе; дѣло тогда оканчивается взносомъ суммы, которая обусловлена при вступленіи въ бракъ. Но и это бываетъ большею частью, покуда нѣтъ дѣтей, и бездѣтность нерѣдко служитъ поводомъ развода. Иногда главы семействъ распространяютъ супружескія права на красивыхъ служанокъ, большею частію изъ христіанъ, противъ чего жены не ропщутъ, такъ какъ этимъ предотвращается разводъ.
Селимъ-бегъ въ этомъ отношеніи былъ исключеніемъ: онъ всегда держалъ по нѣскольку женъ и постоянно пополнялъ свой гаремъ новыми. Кромѣ того, онъ отнималъ чужихъ женъ, для чего прибѣгалъ къ такому маневру: схватывалъ мужа, у котораго была красивая жена, сажалъ его въ темницу, устроенную при его же домѣ, и держалъ до тѣхъ поръ, пока не приходила къ нему жена заключеннаго. Хваталъ онъ замужнихъ и дѣвицъ съ улицы и съ дороги, если только попадались ему на глаза. Особенно же онъ любилъ цыганокъ, которыя дѣйствительно здѣсь необыкновенно красивы, и ни одна цыганская дѣвушка не выходила замужъ, не побываши прежде у него. Добывалъ онъ себѣ женъ и издалека, изъ Царьграда. И теперь у него живетъ какая-то черкешенка, которая вовсе некрасива, но тѣмъ не менѣе пользуется его особенною любовью, несмотря на то, что ему уже подъ семьдесятъ лѣтъ. Когда онъ, послѣ сдачи Бара, съ тремя стами магометанскихъ семействъ удалился въ Далмацію и послѣ воротился, то прежде всего, не справляясь, что ожидаетъ въ Барѣ его и всѣхъ жителей, въ какомъ положеніи ихъ общее дѣло, онъ молилъ поскорѣе доставить ему его момицу, которая была отдѣлена отъ него вмѣстѣ съ остальными женщинами.
Говоря о внутренней жизни человѣка, мы разумѣемъ конечно его семейную жизнь- но что за семья можетъ быть тамъ, гдѣ составъ ея постоянно мѣняется и гдѣ во главѣ ея нѣтъ никакого начала, кромѣ простой дикой страсти? Въ такую семью нѣтъ интереса проникнуть, потому что она представляетъ собою только домъ временнаго жительства. Говорятъ, Селимъ-бегъ имѣлъ двоихъ дѣтей: дочь, которую рано выдалъ замужъ въ Скадаръ, чтобъ имѣть тамъ связи, и сына, который умеръ въ первые молодые годы. Но Селимъ-бегъ долго былъ главой общественной жизни Бара, совмѣщая въ себѣ всѣ функціи: административную, судебную и политическую. Въ его рукахъ были всѣ и все. Онъ не признавалъ надъ собою никакой власти и представлялъ изъ себя нѣчто въ родѣ Махмуда Бушатли, который, однако, пользуясь безграничною властью въ Скадрѣ, мечталъ не о личныхъ наслажденіяхъ, а о возстановленіи державы Скандеръ-бега; этотъ же не мечталъ ни объ чемъ другомъ, какъ объ удовлетвореніи своихъ животныхъ инстинктовъ. Послѣ страсти къ женщинамъ въ немъ была развита сильнѣе всего страсть къ богатству, устремленная спеціально на пріобрѣтеніе земли. Онъ дѣлалъ всевозможныя притѣсненія своимъ слабымъ сосѣдямъ, чтобы принудить ихъ продать ему землю за безцѣнокъ. Сиротскія земли всѣ переходили въ его руки. Однажды ему представился случай еще присоединить къ своимъ владѣніямъ лакомый сиротскій кусокъ. Онъ сдѣлалъ уже всѣ нужныя распоряженія относительно его, какъ вдругъ ему говорятъ, что имѣніе этихъ сиротъ взяла на сире попеченіе католическая община, въ которой состояло это семейство: долги тотчасъ же были выплачены, а надъ имѣніемъ назначены опекуны, которые обязаны были распоряжаться имъ такъ, чтобы дѣтямъ шло необходимое содержаніе, а все превышающее этотъ весьма небольшой расходъ чтобъ откладывалось въ капиталъ и отдавалось въ оборотъ. Этого бегъ не предвидѣлъ и былъ пораженъ такимъ обстоятельствомъ, какъ громомъ. Онъ увидѣлъ, что тутъ община поступила такъ смѣло вслѣдствіе надежды на поддержку извнѣ, т. е. со стороны Австріи, которая являлась покровительницею наслѣдниковъ, какъ своихъ единовѣрцевъ, и что вслѣдствіе того здѣсь борьба трудная. Вскипѣлъ бегъ сначала, но потомъ одумался, наружно смирился и началъ переговоры, желая достигнуть цѣди хитростью. Все однако было напрасно. Во главѣ этого дѣла сталъ Мато Дьокичъ, человѣкъ не особенно богатый, но умный, бывалый въ свѣтѣ, неподкупный и съ твердымъ, неустрашимымъ характеромъ. Селимъ-бегъ зоветъ его къ себѣ на чашку кофе, чтобы дескать тутъ же поговорить и о дѣлѣ.
— Не ходи, — совѣтовали Мату его пріятели, — чтобы не было чего.
— Не можетъ онъ мнѣ ничего сдѣлать! — отвѣчаетъ Мато и идетъ. Но его не пускаютъ одного, а отправилось нѣсколько человѣкъ проводить.
Едва они вошли въ ворота, какъ бегъ уже сидитъ на высокомъ крыльцѣ, покуривая трубку.
— А, радъ видѣть тебя, Мато! — говоритъ бегъ ласково. — Я позвалъ тебя поговорить о дѣлѣ. Кафу, — крикнулъ онъ своимъ слугамъ, — да хорошую, свѣжую!
— Ненужно мнѣ кафе, — отвѣчаетъ Мато, — а объ дѣлѣ сказывай. Славный беже, чего ты отъ меня хочешь?
— А, ты не хочешь кафе! — сказалъ приготовленный къ тому бегъ и тотчасъ далъ извѣстный знакъ своимъ слугамъ. Бмигъ Мато былъ схваченъ и отведенъ въ подвальное помѣщеніе тутъ же подлѣ крыльца, а его спутниковъ связали и оставили лежать на землѣ.
Вся рта сцена, очевидно, была заранѣе подготовлена. Можетъ-быть Селимъ-бегъ хотѣлъ отравить Мато кофе, который однако не поддался на это, что также предвидѣлъ хитрый бегъ и потому приготовилъ другой исходъ.
Оставался еще часъ до акшама, т. е. до заката солнца, когда у магометанъ превращается всякое дѣло и не продолжается даже начатая битва. Бегъ спокойно сидѣлъ, пуская клубы дыму и глядя въ безграничную даль моря. Огненный шаръ солнца готовъ былъ уже спуститься въ воду и послѣдніе лучи его косвенно скользили по легкой морской ряби, дробясь на тысячи огненно-кровавыхъ искръ; вотъ оно уже окунулось однимъ краемъ, тонетъ глубже и глубже… Бегъ поднимается въ ожиданьи чего-то. Въ это время раздается на одномъ минаретѣ: «Аллахъ окберъ ла-иллахъ…», затѣмъ на другомъ, на третьемъ и наконецъ со всѣхъ минаретовъ вмѣстѣ зазвучалъ призывъ на молитву на различные голоса, но въ одинаково-уныломъ тонѣ. Бегъ ударилъ въ ладоши, и нѣсколько момковъ явились передъ нимъ, какъ изъ земли выросли.
Въ новыхъ владѣніяхъ Черногоріи.
— Довольно!… — крикнулъ онъ. — А этихъ развязать.
Черезъ минуту изъ подвала вынесли мертвое тѣло Мато.
— Возьмите его, — обратился онъ къ спутникамъ Мато, — и несите, куда хотите… Да знайте впередъ, какъ имѣть дѣло со мною!
Затѣмъ бегъ отправился въ гаремъ, какъ будто ничего особеннаго не случилось; а эти несчастные взяли тѣло своего товарища и понесли домой, гдѣ давно уже ожидала его жена, вся семья и многіе изъ постороннихъ, предвидя что-то недоброе. Мато однако очнулся и остался живъ, но былъ избитъ страшно. На подошвахъ не осталось ни кожи, ни мяса, — все сошло пузыремъ съ кровью. Онъ пролежалъ годъ въ кровати; но сильная натура вынесла все, и онъ совсѣмъ выздоровѣлъ. Теперь ему болѣе 70 лѣтъ: онъ сухъ, на видъ слабъ, но свѣжъ; только съ ногъ постоянно слѣзаетъ кожа, да не можетъ ходить, какъ бывало прежде.
Дѣло это не обошлось тирану даромъ: его позвали въ Скадаръ, а оттуда отправили въ Царьградъ. Кончилось оно однако тѣмъ, что съ него взяли порядочный откупъ и лишили прежней власти. Но онъ остался богатъ по-прежнему, и если не могъ совершать прежнихъ насилій явно, то всегда имѣлъ вліяніе на дѣло черезъ турецкихъ чиновниковъ, которые угождали ему ради его богатства и хлѣбосольства. Онъ всегда былъ храбръ или вѣрнѣе сказать — дерзокъ и нахаленъ, потому что въ цѣломъ Барѣ не находилось людей отважныхъ. Нѣсколько разъ другіе беги, оскорбленные имъ, поднимали противъ него весь городъ; онъ затворялся въ своемъ дворцѣ, какъ въ крѣпости, и защищался, а тѣмъ временемъ посылалъ гонца къ сосѣднимъ арнаутамъ за помощью. Арнауты являлись, и возмутители разбѣгались, спасаясь, кто куда могъ. Въ цѣломъ Барѣ не находилось ни одного человѣка, который рѣшился бы лично выступить противъ него: было одно только покушенье убить его изъ засады, которое однако не удалось, и именно потому, что было слишкомъ робко.
Баряне насчитываютъ между собою нѣсколько юнаковъ, показавшихъ себя въ различныхъ бояхъ то съ арнаутами, то съ черногорцами. Но въ общемъ нельзя сказать, чтобы жители цѣлой окружности Бара или, какъ говорилось, «державы барской» отличались мужествомъ. Они никогда не поднимали головы противъ своихъ притѣснителей, въ то время, какъ ихъ сосѣди-паштровичи бились постоянно за свои права и свободу. Причина этого заключается съ одной стороны въ разнородности элементовъ и, главнымъ образомъ, въ антагонизмѣ между католиками и православными, причемъ, надобно замѣтить, первые имѣли полный перевѣсъ надъ послѣдними, опираясь на протекцію Австріи, которая пользовалась большимъ вліяніемъ и уваженіемъ со стороны турецкихъ властей. Поэтому католики были поставлены довольно независимо, — они были свободнѣе, чѣмъ магометане, а надъ православными даже господствовали, покуда не установился русскій консулатъ въ Скадрѣ. И, несмотря на это, они переносили многія насилія такъ-сказать добровольно. Таковы всѣ католики въ Босніи и Герцоговинѣ, съ весьма малыми исключеніями: они всегда ждутъ защиты только со стороны своего духовенства, которому покорны, какъ рабы, а сами никогда не рѣшатся на открытое сопротивленіе. Этимъ только и можно объяснить безнаказанное совершеніе Селимъ-бегомъ такихъ насилій. Кромѣ того, какъ я выше замѣтилъ, уже венеціанское господство убило народный духъ и воспитало для турокъ райю.
Во время осады Бара Селимъ-бегъ является борцомъ за народное дѣло. Въ то время, какъ Баръ колебался — продолжать сопротивленіе или сдаться, онъ съ 300 скадрянъ и ульцинянъ пробрался въ крѣпость и поддерживалъ духъ въ осажденныхъ. Въ свою очередь и онъ бодрился поддержкой австрійскаго консула, который увѣрялъ его, что Австрія вмѣстѣ съ другими державами скоро принудитъ черногорцевъ снять осаду. Австрія дѣйствительно разсчитывала на это, но ошиблась въ своемъ разсчетѣ и обманула осажденныхъ. Поддержка со стороны Австріи была явная. Австрійскій консулъ помѣстился въ домѣ, близкомъ къ крѣпости, и имѣлъ съ нею постоянныя сношенія. Это знали черногорцы и потому употребили всѣ средства, чтобы выжить его оттуда, такъ какъ онъ добровольно не соглашался удалиться, да еще протестовалъ противъ черногорцевъ, что они не уважаютъ австрійскаго флага.
Когда же одно шальное ядро, пробивъ стѣну въ комнатѣ, гдѣ онъ находился съ своимъ семействомъ, пронесшись надъ его головой и пробивши слѣдующую стѣнку, засѣло въ стѣнѣ забора, онъ увидѣлъ, что долѣе оставаться невозможно, и удалился на пароходѣ, прибывшемъ нарочно для принятія его съ семействомъ. Отправляясь, онъ все-таки далъ знать своимъ союзникамъ, что освобожденіе ихъ послѣдуетъ, во что бы то ни стало, и — солгалъ опять. А между тѣмъ чего стоила эта ложь! Еслибы не было этихъ ложныхъ увѣреній со стороны представителя Австріи, Баръ давно бы сдался и остался бы цѣлъ отъ разгрома. Теперь же страшно было войти въ него, когда онъ сдался послѣ двухмѣсячной осады: не говоря уже о разрушеніи зданій, въ немъ можно было задохнуться отъ смрада, производимаго нечистотами и кучами лежавшихъ и медленно разлагавшихся труповъ. Сотни раненныхъ и больныхъ лежали безъ всякаго призрѣнія, наводя уныніе на своихъ уцѣлѣвшихъ сотоварищей, которые тоже были въ положеніи отчаянномъ.
Въ числѣ этихъ послѣднихъ находился и Селимъ-бегъ. Войдя въ крѣпость съ полной увѣренностью на скорое освобожденіе, онъ ошибся въ разсчетѣ и цѣлый мѣсяцъ долженъ былъ просидѣть въ такой канурѣ, въ какой онъ прежде держалъ своихъ плѣнниковъ. Прежняго гордаго бета нельзя было узнать: спавши съ тѣла, убитый духомъ, онъ стоялъ въ толпѣ, покорно сложа руки и склонивъ голову, какъ бы въ ожиданіи, что вотъ кто-нибудь пришибетъ его сверху. Кто-то изъ черногорскихъ военачальниковъ пожелалъ его видѣть, но въ этомъ видѣ нельзя было представиться, потому что, кромѣ слоя грязи, онъ былъ весь покрытъ паразитами. Поэтому велѣно было отвести его въ какой-нибудь христіанскій домъ, и совершенно случайно его привели въ домъ Мата Дьокича. Жена Мата вскрикнула отъ ужаса и негодованія, увидѣвъ въ своемъ домѣ тирана ея мужа и цѣлаго народа; но Мато тотчасъ унялъ ее и велѣлъ принести воды, чистое бѣлье и платье, а затѣмъ сварить кофе.
Ни на волосъ не измѣнились отношенія. Мато такъ же почтительно, какъ и прежде, служилъ бегу: сбрасывалъ съ него грязную одежду, освобождая отъ всякой нечистоты, мылъ его, чесалъ и помогъ одѣться во все чистое; а бегъ съ прежнимъ сознаніемъ своего достоинства принималъ услуги и заявлялъ свои требованія. Одѣвшись и напившись кофе, онъ, не сказавъ «съ Богомъ», вышелъ изъ дома и въ сопровожденіи черногорца отправился туда, куда его звали.
Жизнь Селимъ-бега представляетъ собою цѣлый періодъ въ исторіи Бара; поэтому мы разскажемъ еще одинъ эпизодъ изъ этой жизни. Я упоминалъ уже, что онъ имѣлъ пулу на берегу моря: это — большой домъ, также передѣланный изъ венеціанскаго; подлѣ него нѣтъ ни садика, ни огорожи, только колодезь съ отличною водой, а передъ нимъ вплоть до моря голый камень, крупные и мелкіе валуны, нагроможденные водой. Видъ дома пустынный, но хозяинъ его и не ищетъ идилліи, — ему нужно только матеріальное наслажденіе, которое возможно и безъ прекрасной обстановки, или просто для прогулки, или для охоты, такъ какъ здѣсь на болотахъ много дичи, и всегда его сопровождала большая толпа слугъ и знакомыхъ, между которыми бывали и посѣтители изъ Скадра и Ульцина. Здѣсь, въ сторонѣ отъ постороннихъ свидѣтелей, онъ предавался оргіямъ, которыми разнообразилъ свои постоянныя наслажденія въ гаремѣ. Когда онъ проѣзжалъ черезъ поля, всѣ молодыя женщины скрывались, а дѣвушки и вовсе не ходили на эти поля.
Однажды отправляется онъ на подобную прогулку и весело разговариваетъ съ ѣдущими рядомъ съ нимъ гостями, любуясь въ то же время, какъ своею собственностью, роскошными нивами, которыя начали покрываться снопами только-что убраннаго хлѣба. Тотчасъ за нимъ Ѣдетъ его вѣрный слуга Хасанъ, всегда готовый на услугу: подать огня, или маленькое охотничье ружье, наложить трубку, подать фляжку съ мастикой, и т. п.; а сзади цѣлая толпа конныхъ и пѣшихъ провожатыхъ съ ружьями за плечомъ, съ пистолетами и ножами за поясомъ. Это все молевые парни — тонкіе, стройные, съ отважнымъ видомъ; тяжелыя шелковыя кисти синяго цвѣта, свѣшиваясь съ красныхъ фесокъ, мягкими волнами падаютъ на плечи и, оттягивая голову назадъ, даютъ лицамъ еще болѣе гордую осанку. Впереди толпа цыганъ и цыганокъ, которые на бѣгу пляшутъ подъ музыку зурны и подъ удары бубна, сопровождая ихъ пѣніемъ и неистовой мимикой.
Мигомъ поля опустѣли; не успѣла скрыться только одна молодая женщина со старухой-свекровью: какъ мертвыя онѣ припали въ снопамъ, которые вязали, и съ отчаяньемъ ожидали, когда пройдетъ, да и пройдетъ ли, эта черная туча. Вотъ ихъ уже минуютъ; но главный слуга получилъ какой-то роковой пароль отъ своего господина и отстаетъ съ нѣсколькими провожатыми. Въ мигъ молодая женщина схвачена и брошена одному всаднику на сѣдло, который тотчасъ же помчался впередъ по направленію къ кулѣ, не обращая вниманія на отчаянные вопли жертвы. Кортежъ не измѣняетъ своего хода; самодовольно улыбается бегъ; цыгане удвоиваютъ свои крики и писки; а бѣдная старуха неподвижно лежитъ межъ снопами, потерявъ память и не сознавая, что сдѣлалось, и никому нѣтъ до нея дѣла. Похищенная жертва была женщина, недавно вышедшая замужъ, о красотѣ которой говорилось много, когда она была еще дѣвушкой, и потому для сластолюбиваго тирана была Настоящимъ кладомъ. Достигнувъ цѣли прогулки, хозяинъ съ гостями пошелъ въ домъ, а вооруженные слуги стали кругомъ на-стражѣ.
Началась оргія. Похищенная женщина была положена въ той же комнатѣ рядомъ съ бегомъ. Цыгане начали представлять сцену, въ которой актерами были мужчины съ женщинами. Сцена была такая грязная, какую можно только вообразить, а не видѣть въ дѣйствительности. И гости и хозяинъ, подогрѣваемые мастикой, млѣли отъ наслажденія. А что происходило съ той женщиной?.. Она ничего не видѣла, ничего не чувствовала, а между тѣмъ эта сцена была продѣлана именно въ назиданье ей. «Поняла ты, въ чемъ дѣло, или нѣтъ, мнѣ все равно» — сказалъ бегъ, наклоняясь къ ней, и затѣмъ всѣ гости вышли изъ этой комнаты… Поздно бегъ воротился домой; остались только нѣкоторые изъ его близкихъ довершать оргію. Въ концѣ концовъ, въ ту же ночь эта женщина, осрамленная, истерзанная физически и нравственно, была/выведена въ поле и тамъ оставлена. Нѣсколько дней бродила она, какъ помѣшанная, не смѣя пойти домой; наконецъ ее привели въ родной домъ, но сознаніе къ ней не возвращалось. Промучившись такимъ образомъ годъ или болѣе, она умерла, а дѣло такъ и кануло въ вѣчность Ни законъ, ни мнѣніе свѣта, ни месть рода — ничто не поднялось во имя несчастной. Такая среда только и способна была создавать тирановъ.
Говорятъ, когда-то Селимъ-бегъ былъ чрезвычайно красивъ, храбръ и уменъ. Что онъ былъ красивъ, это вполнѣ возможно; до сихъ поръ можно видѣть чрезвычайно правильныя черты лица; большіе сѣроголубые глаза подъ щитомъ густыхъ рѣсницъ и темныхъ высокихъ бровей имѣли бы пріятное выраженіе, еслибы небыли тусклы отъ старости и распутной жизни, еслибы не было въ нихъ чего-то суроваго, звѣрскаго; онъ былъ высокъ, статенъ, легокъ, первый наѣздникъ и первый стрѣлокъ. Въ настоящее время онъ представляетъ изъ себя старика съ обрюзглымъ, отекшимъ лицомъ, которое все покрыто синевато-красными жилками, со вздутымъ животомъ и съ сильною одышкой; ходить онъ почти не можетъ и на ногахъ едва держится.
Возвратившись изъ Далмаціи, куда удалился было съ тремя стами другихъ семействъ изъ Бара, онъ имѣлъ еще духъ затѣять какую-то интригу противъ Черногоріи, разсчитывая все-таки на поддержку Австріи; но когда правительство потребовало отъ него отвѣта и австрійской помощи не оказалось, онъ страшно струсилъ и, несмотря на болѣзнь, отправился въ Цетинье на поклоненіе. Цетинскому правительству больше ничего не нужно было, какъ только напугать старика. Онъ былъ даже обласканъ. Съ тѣхъ поръ онъ снова поднялся на ноги, и еслибы не дряхлость, онъ, при его громадномъ богатствѣ, могъ бы еще разъ сыграть новую роль; но нѣтъ у него духа, подавленнаго плотскими наслажденіями, — нѣтъ ни ума, ни характера, потому что его создали рабы и забитые люди, которыхъ теперь нѣтъ.
Я видѣлъ его нѣсколько разъ и старался отыскать въ немъ что-нибудь человѣческое; но кромѣ грубыхъ инстинктовъ не нашелъ ничего. Онъ большею частью сидитъ и лежитъ, задыхаясь отъ ожиренья; брюзжитъ на весь міръ; старается держаться съ важностью, которая выражается только грубымъ отношеніемъ къ людямъ безъ ранга, а съ людьми, имѣющими значенье, держится приниженно и показываетъ необычайную суетливость. Опираясь на протекцію свыше, онъ умѣетъ дѣлать оппозицію мѣстной власти; но оппозиція эта не идетъ дальше заочнаго ругательства и возникла вслѣдствіе того, что его устранили отъ вмѣшательства въ дѣла общественныя, какъ человѣка ни къ чему неспособнаго.
Есть однако люди, для которыхъ самый фактъ его тираніи служитъ доказательствомъ его необыкновеннаго ума и характера, которые потому не только относятся къ нему съ большою симпатіей, но и готовы бы были возвратить ему хоть часть прежняго вліянія; есть наконецъ люди, которые и теперь чувствуютъ передъ нимъ какой-то страхъ и уваженіе. Это — люди, стоящіе недалеко одинъ отъ другого: одни — сами съ тиранническими наклонностями, другіе — рабы, которые чувствуютъ свое призваніе передъ кѣмъ-нибудь пресмыкаться, находя для себя въ томъ корысть и наслажденіе.
Но дальше отъ этихъ типовъ! Я не остановился бы на Селимъ-бегѣ такъ долго, еслибъ имъ не характеризовалась исключительно эта мѣстность. Такого типа вы не найдете ни въ Ульцинѣ, ни въ Скадрѣ, ни въ Подгорицѣ, ни въ Никшичахъ.
Что же создало его въ Барѣ? — Отчасти мы указали уже причины такого явленія, находя ихъ въ исторіи этого края, въ тиранническомъ господствѣ сначала венеціанцевъ, а потомъ турокъ, которое вмѣстѣ съ тѣмъ произвело разложеніе народа. Отчасти же это зависитъ, можетъ-быть, отъ характера самой мѣстности, отъ цѣлой природы здѣшней, которая своею роскошною производительностью и грандіозными картинами располагаетъ къ нѣгѣ и наслажденію жизнью, убивая въ то же время энергію и всякое расположеніе къ борьбѣ и усиленному труду. Нигдѣ по всему южному Поморью вы не найдете болѣе великолѣпныхъ построекъ, чѣмъ какія были въ Барѣ. Нигдѣ не могли быть и роскошнѣе виллы. Несмотря на всю безхозяйственность здѣшнихъ людей, на крайнюю запущенность и небрежность, вы, бродя по окрестностямъ Бара, особенно въ Залевѣ, чувствуете себя въ какомъ-то очарованномъ лѣсу. Не говоря уже о маслинахъ, въ которыхъ тонетъ весь Баръ со всѣми его селами, вы, по какой бы дорогѣ ни пошли, идете по аллеѣ изъ лавровъ, образующихъ изъ себя сплошную поросль, густую, непроницаемую. По временамъ васъ обдаетъ запахомъ цвѣтущаго лимона и самые безобразные, грязные турецкіе дома, лѣпясь по холмикамъ среди моря зелени, представляются очаровательными дачами: каждый заборъ, каждая развалина драпируется Въ густой покровъ плюща. Всюду журчатъ потоки воды, чистой, холодной, неподалеку вытекающей изъ глубокихъ нѣдръ сосѣднихъ горъ. А тамъ, на холмѣ, группа гигантскихъ дубовъ, подъ которыми теперь пріютились нѣсколько хижинъ рядомъ съ какою-то старою развалиной, стоятъ живыми свидѣтелями изъ отдаленной древности о томъ роскошномъ, первобытномъ лѣсѣ, который былъ здѣсь еще до насажденья маслины. Море, плещущееся у подножія высокихъ горъ, спускающихся прямо, безъ всякихъ почти предгорій и отлогостей, — море, открывающее безграничный просторъ взгляду, и горы, упирающіяся въ небо и кругомъ скрывающія отъ васъ дальній горизонтъ, составляютъ такіе контрасты, которые въ одно и то же время чаруютъ и гнетутъ вашу душу.
Богатой природѣ соотвѣтствуетъ и богатство здѣшнихъ селъ: бѣдняковъ нѣтъ ни въ городѣ, ни въ селахъ, при всемъ томъ, что значительная часть равнины между Баромъ и моремъ лежитъ безъ обработки. Не доказываетъ ли это ясно обиліе земли? Между тѣмъ жители этихъ самыхъ селъ постоянно отправляются на заработки въ Царьградъ, гдѣ они поступаютъ поварами, садовниками или просто слугами въ частныхъ домахъ и прикащиками въ лавкахъ.
Въ праздничный день вы здѣсь не рѣдко встрѣтите молодого человѣка въ такомъ костюмѣ, по которому недоумѣваешь, куда ихъ причислить: въ бѣлой крахмальной рубашкѣ съ манжетами, стоячими воротничками, въ соломенной шляпѣ или фесѣ, въ бѣлыхъ панталонахъ, въ опанкахъ или штиблетахъ, въ жилетѣ или елекѣ; прическа съ англійскимъ проборомъ, усы нафабрены и закручены по-венгерски; онъ при часахъ съ брелоками, на рукахъ носитъ перстни и притомъ говоритъ постоянно по-французски, точно по-сербски совсѣмъ не знаетъ. Это — селянъ изъ Зубцовъ или Шушаня, который, проживая въ Цареградѣ, перемѣнилъ всю свою физіономію и тѣмъ хвастаетъ передъ своими земляками. Осенью и весной съ каждымъ пароходомъ цѣлыя толпы ихъ отправляются въ Царьградъ, оставляя дома свои семьи, женъ и дѣтей. Они, конечно, жалуются, что дома нечѣмъ жить; но съ этимъ трудно согласиться, видя, какъ я замѣтилъ выше, просторъ земли, лежащей втунѣ. Не скорѣе ли ихъ влечетъ въ Царьградъ легкость труда и веселая жизнь, послѣ которой жизнь дома становится скучной и тяжелой?
Благодаря богатой природѣ, человѣкъ здѣсь прилагаетъ весьма мало труда къ обработкѣ земли. Кукуруза, составляющая здѣсь главный хлѣбъ, идетъ только на мѣстное потребленіе; вывоза же его нѣтъ никакого. Главный доходъ приносятъ, безъ сомнѣнія, маслины, которыя въ большомъ количествѣ идутъ за границу цѣликомъ или переработанныя въ масло. Одно маслиновое дерево въ добрый годъ приноситъ дохода отъ 10 до 15 гульденовъ, а уходъ за ними послѣ первой посадки весьма небольшой: отъ времени до времени вскапывать землю и власть удобреніе, что дѣлается прилежными людьми, напримѣръ, въ Ульцинѣ, всякій третій годъ; въ Барѣ же не всегда это дѣлается и одинъ разъ въ пять лѣтъ. Сборъ маслины производится въ ноябрѣ мѣсяцѣ, когда все другое давно уже убрано. Чего же стоитъ держать десятокъ такихъ деревьевъ, которыя, давая урожай только всякій второй годъ, будутъ приносить дохода 70 гульденовъ? У добрыхъ людей не гуляло бы и пространство между деревьями, и картофель былъ бы полезенъ для самыхъ деревьевъ; но здѣсь этого нѣтъ въ обычаѣ: картофель не садится нигдѣ, а. привозится изъ Цермницы или изъ Италіи. При обиліи воды, которая вездѣ легко можетъ быть проведена для поливки, сколько можно бы было имѣть различныхъ огородныхъ овощей, которыхъ достало бы и для вывоза за границу; а между тѣмъ ихъ не имѣютъ и для себя, кромѣ лука, краснаго перцу, разнаго рода тыквъ, дынь и арбузовъ. Винодѣлію здѣсь, конечно, мѣшало магометанство. Но и главный продуктъ здѣшній, оливковое масло, добывается такимъ первобытнымъ способомъ, что итальянцы пріѣзжаютъ сюда, привозятъ съ собою переносную машину и добываютъ снова значительное количество масла изъ выжимковъ. Сколько тамъ зажиточныхъ людей, которые и сами имѣютъ маслиновыя рощи, и держатъ маслобойни, а никому до Маши Врбицы не пришли въ голову тѣ усовершенствованія, которыя ввелъ онъ и тѣмъ "больше чѣмъ вдвое усилилъ производительность своей маслобойни.
Имѣя подъ носомъ море съ пристанью, никто изъ мѣстныхъ жителей не имѣетъ не только ни одного торговаго судна, но и ни одной рыболовной лодки. Ловить рыбу пріѣзжаютъ люди’изъ Будвы и другихъ мѣстъ по тому берегу.
О торговлѣ Бара трудно судить теперь, когда онъ такъ разоренъ; но торговцы и теперь на-лицо почти всѣ тѣ, которые были и прежде. Сравнительно съ Ульциномъ ихъ мало, такъ какъ Баръ почти вдвое больше самъ по себѣ и гораздо обширнѣе районъ, на который простирается его торговая дѣятельность: на барскій базаръ приходятъ люди съ береговъ Скадарскаго озера, изъ Цермницы и изъ окрестностей Спича; тогда какъ Ульцинъ не имѣетъ ничего кромѣ своего небольшого округа и притомъ слишкомъ близко стоитъ къ обширнѣйшему во всѣхъ тѣхъ мѣстахъ рынку — Скадарскому.
Не имѣя въ рукахъ точныхъ статистическихъ данныхъ, по одному только общему сравненію можно судить, что Баръ отстаетъ отъ другихъ сосѣднихъ мѣстностей въ торговой дѣятельности. Въ немъ именно видимъ всѣ данныя для развитія роскоши и жизни досужихъ классовъ, какими здѣсь являются беги, почему на здѣшнемъ сербскомъ языкѣ эта жизнь называется бегованѣемъ, а по нашему сказать — барствомъ, что и было въ дѣйствительности. Но какъ барство не мыслимо безъ рабства, такъ и здѣсь были развиты именно эти два крайнія начала. Поэтому Селимъбегъ есть чисто продуктъ этой почвы, и не нужно было имѣть ни особеннаго ума, ни особенной энергіи, чтобы сдѣлаться полнымъ тираномъ: нужно было имѣть только нахальство при весьма небольшихъ умственныхъ способностяхъ и при полномъ отсутствіи качествъ нравственныхъ.
Слабость характера въ жителяхъ Бара сказывалась давно. Она обрисовывается еще въ началѣ XV вѣка, въ исторіи Юрія Бранковича, которую и припомнимъ здѣсь въ короткихъ чертахъ. Георгій Бранковичъ, сынъ злополучнаго Бука, котораго народная память прокляла, какъ измѣнника на Коссовомъ-полѣ, и внукъ царя Лазаря, который вслѣдствіе этой измѣны погибъ самъ и погубилъ Сербское царство въ роковой коссовской битвѣ, олицетворяетъ собою послѣдніе дни независимости сербскаго народа. Сдѣлавшись сербскимъ деспотомъ на закатѣ своихъ дней, именно на 60-мъ году отъ рожденія, онъ обнаружилъ такую дѣятельность, какой нельзя было бы не дивиться въ человѣкѣ цвѣтущихъ лѣтъ. Одаренный отъ природы необыкновеннымъ умомъ, развитымъ высокимъ образованіемъ, онъ весь предался политикѣ, преслѣдуя, конечно, патріотическую идею. Не бывши еще сербскимъ деспотомъ, а только зетскимъ баномъ, онъ успѣлъ познакомиться и войти въ сношенія со всѣми европейскими дворами, отъ которыхъ сколько-нибудь можно было ожидать помощи его несчастному отечеству, и потому, принявъ въ свои руки управленіе сербскимъ народомъ, онъ явился во всеоружіи политической мудрости и политическихъ связей, при обладаніи притомъ громадными по тому времени богатствами. И все это направлено было у него не къ возвеличенію самого себя, а къ воскрешенію сербской независимости. Самопожертвованію его не было границъ: онъ отдаетъ свою дочь Марину въ жены Амурату второму, даетъ заложниками двоихъ сыновей своихъ — и въ то же время устремляетъ всѣ свои усилія на уничтоженіе турецкаго господства въ Европѣ, не щадя средствъ матеріальныхъ и рискуя собственною головой. Но расположеніе Европы было таково, что отъ нея не могло быть никакой помощи. Единственно принимавшая участіе въ дѣлахъ Балканскаго полуострова, Венгрія далеко не стояла на той высотѣ пониманія политической ситуаціи, чтобъ отречься отъ узкихъ завоевательныхъ цѣлей, соединенными силами вмѣстѣ Съ сербскимъ народомъ поразить турокъ и тѣмъ предотвратить тѣ тяжкіе удары, которые впослѣдствіи обрушились на нее самое.
Мы теперь удивляемся высокому политическому смыслу и широтѣ замысловъ этого человѣка; но общее положеніе было та? ново, что онъ долженъ былъ пасть. Бракъ дочери не помогъ дѣлу, сыновья его звѣрски ослѣплены и, наконецъ, доведя всѣ свои усилія до крайности, онъ становится въ безвыходное положеніе и спасается отъ турокъ бѣгствомъ, не оставляя однако своихъ дальнѣйшихъ плановъ. Убѣжищемъ своимъ онъ избираетъ Баръ, гдѣ жилъ, прежде и жители котораго были преданные ему люди, не поддававшіеся венеціянцамъ и не страшившіеся еще въ то время турокъ. И каково же было его разочарованіе, когда онъ узнаетъ, что его хотятъ выдать Амурату — не изъ страха опасности, а просто за деньги! Переправивъ свои сокровища тайно ближе къ морю, онъ въ одно раннее утро отправляется будто на охоту, пробирается никѣмъ незамѣченный черезъ густыя маслины и достигаетъ благополучно лодки, которая отвозитъ его въ Будву. Изъ Будвы онъ также долженъ былъ удалиться по настоянію Черноевича, который боялся его соперничества. Потомъ точно такъ же отказали ему въ пріютѣ и дубровчане. Но нигдѣ, какъ въ Барѣ, не дѣлали покушенія на его личность, не дѣйствовали измѣннически, а говорили ему прямо и давали ему средства къ спасенію.
Это въ сущности неважное событіе составляетъ то темное облачко на исторіи Бара, которое со временемъ разростается въ черную тучу, покрывающую его въ продолженіе четырехъ столѣтій: не обладая природною стойкостью, жители его, во время послѣдовательно смѣнявшихъ другъ друга господствъ Венеціи и Турціи, постепенно отрекаются отъ прежней вѣры, народности и, наконецъ, дѣлаются совершенно рабами, которые охотно служатъ своему врагу противъ своей братіи, ищутъ юнацкихъ лавровъ въ бояхъ съ черногорцами и выносятъ въ то же время безропотно самую гнусную тиранію простого грабителя и развратника.
Рабство это наконецъ сломлено, никакой тираніи нѣтъ больше мѣста, и Бару предстоитъ развить свои силы въ новой жизни — на основахъ общаго равенства передъ закономъ и свободы политической и религіозной. Освободившись отъ гнета, Баръ стряхнетъ съ себя прежнюю апатію и безжизненность, на которую обрекали его природа, слишкомъ нѣжно лаская, и люди, слишкомъ угнетая. Въ этомъ увѣряютъ насъ какъ признаки всеобщаго пробужденья въ послѣднее время, такъ и тѣ хорошія черты, которыя проявлялись въ жителяхъ Бара даже во время турецкаго господства. Одну изъ этихъ чертъ составляетъ стремленье къ образованію. Какъ ни были неблагопріятны обстоятельства, баряне всегда поддерживали школы и старались дать образованіе своимъ дѣтямъ, для чего посылали ихъ въ Скадаръ, гдѣ находится довольно хорошо устроенный коллегіумъ съ пансіономъ при немъ, и въ Далмацію или въ Тріестъ. Одинъ изъ нихъ, именно сынъ Мата, приключеніе съ которымъ я разсказалъ выше, получилъ вполнѣ европейское образованіе и въ настоящее время состоитъ на государственной черногорской службѣ, исполняя часто особенныя порученія въ сношеніяхъ съ иностранцами. Вообще жители Бара отличаются хорошими способностями: гибкимъ, свѣтлымъ умомъ и большою воспріимчивостью. Въ настоящее время барская основная школа — одна изъ лучшихъ въ Черногоріи.
Насколько успѣхи этой школы зависятъ отъ учителя, который также одинъ изъ лучшихъ и изъ самыхъ способныхъ, настолько и отъ способностей учениковъ. Учитель менѣе способный не могъ бы и управлять ими, что и оказалось на дѣлѣ, когда ихъ настоящаго учителя перевели было въ другое мѣсто. Въ этой школѣ, надобно замѣтить, учатся дѣти трехъ исповѣданій: православнаго, католическаго и магометанскаго, и во всѣхъ вы видите одинаковое горячее стремленіе къ наукѣ и одинаковые успѣхи въ ней, и чуть ли не болѣе способными оказываются магометане.
Соразмѣрно успѣхамъ этой школы исчезаетъ все болѣе и болѣе всякая рознь и между родителями этихъ дѣтей. Недавно тамъ открыта читальня, — правда, по иниціативѣ одного черногорца, бывшаго учителя и поэта, но участіе въ ней всѣхъ горожанъ было такъ велико и горячо, что нельзя было не удивляться. Участіе это обнаружилось тотчасъ же щедрыми взносами на основаніе ея, причемъ одинъ не хотѣлъ уступить другому въ усердіи, и въ числѣ основателей фигурируетъ опять множество магометанъ. Тотчасъ же найдено помѣщеніе, которое приспособлено для своего назначенія какъ нельзя лучше, и для этого не пожалѣли довольно значительныхъ издержекъ. Передъ нею устроена терраса, а барьеромъ ея служитъ цѣлая стѣна въ формѣ громаднаго щита, всѣ части котораго составлены изъ камней со старинными надписями и изображеніями изъ Барскаго града и различныхъ архитектурныхъ остатковъ стараго времени. Помѣстить ихъ внутри читальни невозможно; но здѣсь эти памятники вполнѣ сохраняются, удобно расположены для разсматриванія и въ то же время служатъ прекраснымъ, вполнѣ сообразнымъ и оригинальнымъ украшеніемъ. Такимъ образомъ читальня эта въ одно и то же время служитъ мѣстнымъ археологическимъ музеемъ и, безъ сомнѣнія, не замедлятъ явиться коллекціи естественно-историческія и этнографическія, и тогда Баръ пріобрѣтетъ интересъ ученаго міра.
Я былъ въ Барѣ нѣсколько разъ, и всякій разъ замѣчалъ, какъ онъ понемногу оживляется: прибываетъ населенія, выстраиваются постоянно новыя лавки, многолюднѣе становятся базары. Но самое отрадное явленіе — единодушіе общества, съ какимъ оно относится ко всякому общественному дѣлу. Читальня въ этомъ отношеніи помогаетъ объединенію и развитію духа общественности. Пріятно войти въ эту скромную, чистенькую комнатку, гдѣ, засѣвъ около круглаго стола, всѣ съ серьезнымъ видомъ предаются чтенію. Знающіе турецкій языкъ читаютъ, выписываемый для нихъ, Вакитъ и послѣ сообщаютъ вычитанныя ими извѣстія своимъ сотоварищамъ, незнающимъ турецкаго языка, которые въ свою очередь дѣлятся съ ними новостями изъ другихъ газетъ.
Трудно опредѣлить наружный типъ населенія тамъ, гдѣ оно представляетъ изъ себя смѣсь, образованіе которой не остановилось еще до послѣдней минуты, какъ въ городѣ Барѣ. Что касается беговъ, то иные изъ нихъ прибыли изъ Герцоговины или Босніи, другіе изъ Скадра, и брали женъ себѣ тоже изъ различныхъ мѣстъ; торговцы также большею частью переселенцы — кто изъ Черногоріи, кто изъ Бранны, изъ Албаніи, Старой Сербіи, Македоніи. Одно только можно замѣтить, что блондиновъ здѣсь нѣтъ вовсе и нѣтъ людей особенно крупныхъ: обыкновенно, лицо сухое, сложенье деликатное, если не сказать слабое, что можетъ -быть обусловливается страшно нездоровымъ климатомъ, производящимъ здѣсь убійственныя лихорадки, переходящія иногда въ горячку и тифъ. Жители селъ, какъ Зубцовъ, Тудьемиль и другихъ, представляютъ уже болѣе общій, установившійся типъ или, вѣрнѣе, два типа: сербскій и арнаутскій. Между первыми вы больше встрѣтите широколицыхъ съ большими глазами, умѣренно широкимъ носомъ и открытою физіономіей; вторые отличаются небольшою сухою головой, съ тонкимъ орлинымъ носомъ, небольшими, остро-смотрящими глазами или съ неопредѣленнымъ взглядомъ, какъ бы изъ подлобья. Первые и крупнѣе, хотя и тѣ и другіе одинаково тонки въ таліи, ловки въ движеніи. Еще рѣзче разница видна въ женщинахъ: сербскія — дѣвушки онѣ или замужнія — отличаются здоровымъ и крѣпкимъ сложеніемъ, красивы, но выраженіе лицъ нѣсколько рѣзко и грубо; арнаутскія же, напротивъ, сложенія деликатнаго: всѣ члены необыкновенно тонки и мелки, черты лица тоже тонки; выраженье глазъ томное, задумчивое; волосы у дѣвушекъ распущенные до плечъ, черные, но съ какимъ-то свѣтлымъ оттѣнкомъ, и густо обрамляющіе продолговатое смуглое личико, и уже по одному виду кажутся мягче, шелковистѣе, чѣмъ у дѣвушки сербской.
Что касается костюма барянъ, то онъ общій во всѣхъ почти турецкихъ городахъ: въ мужскомъ костюмѣ преобладаетъ красный цвѣтъ съ чернымъ, напримѣръ — красная куртка съ узкими рукавами, обшитая чернымъ шнуркомъ узорами, такой же влекъ (родъ жилета, не застегивающагося спереди), у магометанъ часто и штаны краснаго или малиноваго цвѣта, широкіе въ шагу и съуженные, въ обтяжку, ниже колѣнъ. Въ женскомъ костюмѣ преобладаетъ бѣлый цвѣтъ и пестрая бываетъ только юпка; на головахъ бѣлые, распущенные платки, а грудь завѣшивается какимъ-нибудь цвѣтнымъ платочкомъ. Вмѣсто пояса служитъ длинная шаль, которою обматывается тѣло ниже таліи, захватывая часть живота, что скрываетъ собственно талію и придаетъ цѣлому корпусу видъ неуклюжести. Иногда такъ одѣваются совершенно маленькія дѣвочки, лѣтъ 10—12-ти, что очень безобразно. Волосы у дѣвушекъ заплетаются и обвиваются вокругъ головы, а у замужнихъ спереди подстрижены и спущены на лобъ; двѣ пряди также подстрижены, но гораздо длиннѣе, спускаются около висковъ, остальные же собираются въ кучу и скрываются повязкой. Это у всѣхъ арнаутскихъ женщинъ въ городахъ, а сербскими горожанками перенято отъ нихъ. Тогда какъ всѣ городскія женщины — арнаутки и сербки, христіанки и магометанки — носятъ широкія шальвары, стягивающіяся у щиколки, у сельскихъ сербскихъ женщинъ этого нѣтъ совсѣмъ; арнаутки христіанки носятъ неширокія бѣлыя панталоны, которыя немного виднѣются изъ-подъ длинной рубашки или юпки, да и то не во всѣхъ селахъ.
Мужчины въ. селахъ сербскихъ и арнаутскихъ носятъ костюмъ узкій: куртку и штаны изъ бѣлаго домашняго сукна, расшитыя узорами изъ чернаго шерстяного шнура. Этотъ костюмъ носятъ всюду въ Албаніи, а также у Кучъ и Васоевичей. На головѣ тюлафъ, родъ феса, валянаго изъ бѣлой шерсти, который теперь замѣняется черногорскою кепи. Магометанскихъ женщинъ въ городѣ видѣть трудно, потому что онѣ мало выходятъ и всегда покрыты съ головы до пятъ. Но разъ случилось увидѣть молодую женщину по дорогѣ въ сопровожденіи негритянки: она была вся закутана въ бѣлое тонкое покрывало, но можно было видѣть пестрые широкіе шальвары, на ногахъ красные востроносые башмаки; лицо было открыто и набѣлено, какъ стѣна, на щекахъ два красныхъ кружка совершенно обрѣзанные: видъ безобразный; только и можно было замѣтить красоту по правильному, тонкому очертанію носа и губъ, по большимъ чернымъ глазамъ съ густыми рѣсницами и тонкимъ высокимъ бровямъ, иначе это была бы просто маска. Волосы женщины здѣсь всегда чернятъ, потому настоящаго цвѣта ихъ не увидите. На головѣ, надъ лбомъ, всегда какія-нибудь украшенія изъ подвѣшанныхъ золотыхъ или позолоченныхъ монетъ. Вообще уставщикомъ городскихъ модъ является Скадръ — какъ здѣсь, такъ въ Ульцинѣ и Подгорицѣ.
Отдавъ все вниманіе развалинамъ, мы ничего не сказали о той части города, гдѣ люди живутъ и дѣйствуютъ теперь. Но эта часть не заслуживаетъ описанія, потому что еще не обстроилась и не имѣетъ никакого опредѣленнаго вида. Вообще же о расположеніи его можно сказать, что оно крайне неудобно: главная улица съ базарною площадью, идущая рядомъ съ градомъ, довольно крута, такъ что, идя по чрезвычайно выглаженнымъ камнямъ мостовой, вы рискуете поскользнуться и расшибиться, и куда бы вы ни пошли, вездѣ встрѣтите довольно крутые подъемы. Внѣ крѣпости мѣ$га весьма мало, гдѣ дома могли бы быть скучены. Кромѣ того, весь городъ слишкомъ плотно прижался къ горамъ и вошелъ внутрь ихъ, вслѣдствіе чего онъ совершенно замкнутъ, что въ лѣтнее время производитъ невыносимую духоту; жаръ здѣсь двойной: прямо отъ солнца и отъ нагрѣтыхъ имъ высокихъ скалъ съ отвѣсными стѣнами, возвращающихъ свою удушающую теплоту и въ продолженіе ночи.
На вопросъ: «зачѣмъ городъ удалился отъ моря и выбралъ такое неудобное мѣсто» — отвѣчаютъ обыкновенно, что къ этому принудили нападенія морскихъ пиратовъ. Но отчего же не ушелъ отъ моря Ульцинъ, стоящій рядомъ? Онъ выстроилъ крѣпость на высокомъ скалистомъ берегу, а самъ расположился по долинѣ. Баръ могъ также выстроить крѣпость на Волуйкѣ, которая защищаетъ пристань и доминируетъ надъ цѣлою равниной. Да и что могли сдѣлать пираты противъ такого большого, солидно построеннаго, города, какимъ былъ Баръ именно въ то время, когда отъ пиратовъ могла быть какая-нибудь опасность? Но причины были болѣе уважительныя, физическія. Мѣстность близъ моря лежитъ слишкомъ низко и во время продолжительныхъ зимнихъ дождей вся сплошь покрывается водою, которая во впадинахъ задерживается и лѣтомъ образуетъ болота, производящія лихорадки. Удалившись, городъ поднялся на возвышеніе, но тѣмъ не могъ еще вполнѣ обезпечить себя отъ вредныхъ болотныхъ испареній, доносящихся и туда, и при всемъ томъ въ городѣ, несмотря на крайнюю удушливость, климатъ здоровѣе, чѣмъ на пристани. Кромѣ того на пристани нѣтъ хорошей ключевой воды, которой такъ много въ городѣ, откуда она, собираясь въ одно русло внизу, течетъ уже рѣчкой Рикавцемъ, изъ которой разводится канавами для орошенья всѣхъ полей и падаетъ въ море у самой пристани, но, задерживаемая морскими волнами, растекается и образуетъ стоячія воды.
Теперь тамъ находятся агентство австрійскаго Лойда, управленіе морского полиціей и санитарною частью, три казенныхъ магазина съ хлѣбнымъ провіантомъ и съ солью, одинъ торговый домъ, гостиница съ комнатами для пріѣзжающихъ и другая гостиница низшаго разряда и, наконецъ, телеграфная станція и карантинъ. Всѣ эти зданія, кромѣ двухъ, расположены въ рядъ подъ небольшимъ возвышеніемъ, которое вдалось въ море мысомъ, защищающимъ портъ отъ южнаго вѣтра; на краю его находится маякъ, а прежде тамъ же было укрѣпленіе Волуйца, геройски выдержавшее бомбардированіе со стороны трехъ турецкихъ кораблей, во время осады черногорцами Бара.
Разбитый передъ главнымъ зданіемъ цвѣтничокъ придаетъ особенно пріятный видъ и напоминаетъ станціи желѣзныхъ дорогъ. Посаженъ здѣсь также рядъ деревьевъ eucalyptus, въ видахъ уничтоженія лихорадочной міазмы. Но самое важное, конечно, будетъ осушеніе болота: часть его уже отдана въ частныя руки, тотчасъ же спущена вода, земля перепахана для посѣвовъ и посажены фруктовыя деревья. Между пристанью и городомъ проложена отличная дорога, возвышенная противъ потопленія и усыпанная щебнемъ, чтобы не превращалась въ грязь.
Каждую недѣлю приходятъ сюда пароходы Лойда — одинъ изъ Тріеста въ Корфу и далѣе, другой — обратно. Для выгрузки товара стоитъ на якоряхъ большая баржа, съ которой послѣ перевозятъ его на берегъ въ лодкахъ, такъ какъ пароходъ останавливается далеко отъ него. Заходятъ иногда итальянскія и греческія трабакули (торговыя суда), чтобъ отстояться во время бури. А во время хода рыбы прибываетъ нѣсколько лодокъ изъ Будвы для рыбной ловли.
Когда приходитъ пароходъ, пристань оживляется. Изъ города прибываютъ торговцы для пріема товара; иногда соберутся пассажиры, отправляющіеся въ Царьградъ, и съ ними толпа провожающихъ. На это время приходятъ изъ Бара нѣсколько торговыхъ разносчиковъ съ табакомъ, хлѣбомъ и фруктами. Самое оживленное время было, когда ожидалось принятіе Ульцина. Тогда тамъ постоянно проживало нѣсколько черногорскихъ чиновниковъ и иностранныхъ корреспондентовъ. Каждый день толпились съ лошадьми и лошаками переносчики провіанта для войска, стоявшаго на Сутфманѣ, а съ каждымъ пароходомъ привозился этотъ провіантъ и происходила выгрузка его иногда до полночи. Тогда около магазиновъ зажигались фонари, а по берегу раскладывались костры, и между этими огнями двигались фигуры носильщиковъ цыганъ, которые сопровождаютъ свою работу пѣснями или какими-нибудь Криками. Кончится выгрузка на берегъ, цыгане остаются здѣсь для переноски груза въ магазинъ въ ту же ночь или на другой день. Имъ дается хорошая выпивка и они во время отдыха затѣваютъ дикую пляску или представляютъ какую-нибудь пантомину, большею частью, сальнаго содержанія. Иногда съ цыганами приходятъ ихъ дѣти и жены и проводятъ здѣсь всю ночь, пріучаясь проводить время, ничего не дѣлая и предаваясь дикому веселью.
Цыгане здѣсь — единственные рабочіе, которыхъ можно нанять поденно или подрядомъ на какую-нибудь работу, не требующую никакого искусства: носить что-нибудь, сходить куда-нибудь посыльнымъ, подбирать маслины и т. п. Работаютъ они всегда весело- способны не спать ночь и работать, не отдыхая и не теряя веселости, если имъ дадутъ хорошо выпить, и все это за какой-нибудь гульденъ въ день; за тотъ же гульденъ или за полтора онъ отправится и понесетъ вамъ что-нибудь въ Ульцинъ, за шесть часовъ (30 верстъ) разстоянія. Но въ работѣ, требующей большаго вниманія и постоянства, они никуда не годны, — измучишься, глядя только на ихъ работу. Въ этомъ отношеніи они выдерживаютъ тотъ общій характеръ, съ которымъ являются цыгане въ цѣломъ свѣтѣ. Но нѣтъ у нихъ ни воровства, ни мошенничества, чѣмъ такъ отличаются наши цыгане, — нѣтъ ни той нахальной навязчивости и досадливой болтовни, ни попрошайничества. Они живутъ всѣ трудомъ, кузнечнымъ ремесломъ или поденщиной, и держатся съ достоинствомъ, какъ и другіе. Женщины ихъ отчасти попрошайничаютъ и то не даромъ, а за какія-нибудь услуги, особенно помогая женщинамъ въ магометанскихъ домахъ. Они всѣ магометане и потому, когда была осада Бара, все время провели въ крѣпости и показали себя чрезвычайно храбрыми и стойкими. Я остановился на цыганахъ при описаніи потому, что здѣсь имѣлъ случай наблюдать ихъ.
Но обратимся еще къ самой пристани.
Въ обычное время она поражаетъ своею пустынностью. Постоянные ея жители сидятъ по домамъ, укрываясь отъ жара и непогоды и не имѣя никакого занятія на берегу. Стоящая на якорѣ баржа, черная, безъ мачтъ и безъ людей, смотритъ какою-то пловучею гробницей- нѣсколько, лодокъ, вытащенныя на берегъ, лежатъ опрокинутыя. Только никогда не умолкающій шумъ волнъ нарушаетъ общую мертвую тишину. Такъ же мертво и вдоль всего берега, идущаго дугой на протяженіи верстъ пяти или семи. Какъ съ той стороны конецъ дуги составляетъ Волуйца, такъ съ другой — мысъ Ротанъ, на которомъ виднѣются развалины монастыря, разрушеннаго сначала венеціянцами, а потомъ турками. Далѣе за нимъ на отдѣльномъ холмѣ бѣлѣетъ Нехайградъ, а еще далѣе — высоты, скрывающія подъ собою Спичъ съ его пристанью, которая совершенно слилась бы съ Барскою, еслибъ ее не отгораживалъ массивный мысъ, идущій изъ-подъ Верхсуты. Тѣмъ не менѣе онѣ прежде не были раздѣлены:, а пароходы останавливались только въ Барѣ, не заходя въ Спичъ, потому, во-первыхъ, что въ Спичѣ нѣтъ и не можетъ быть значительной торговли, такъ какъ вокругъ него нѣтъ большого населенія:, а во-вторыхъ потому, что Барская пристань лучше по своему природному положенію: она опасна только при такъ-называемомъ ponente — вѣтрѣ, дующемъ съ запада, когда судно можетъ выбросить на берегъ, и при сѣверномъ, который можетъ разбить судно объ скалы Водуйцы; но эти два вѣтра бываютъ весьма рѣдко и держатся не долго — день или полтора, тогда какъ Спичъ страдаетъ и отъ южнаго вѣтра. Австрія, раздѣлившая эти двѣ пристани, старается, во что бы то ни стало, поднять Спичъ, и пароходы постоянно должны доходить туда; но часто это бываетъ невозможно, а во время зимы и совсѣмъ рѣдко бываетъ возможно войти туда и остановиться. Поэтому спичане до сихъ поръ держатся пристани Барской.
Устройствомъ мола можетъ быть устранено это неудобство; но для кого же онъ нуженъ? Барская пристань, кромѣ своего ближайшаго района, имѣетъ въ виду служить всей Черногоріи; когда будетъ оконченъ путь черезъ Суторманъ къ Блату, тогда даже Которъ потеряетъ свое прежнее значеніе, такъ какъ отъ Бара будетъ ближе Подгорица, съ которой тѣсно связаны вся долина Зеты, сосѣдніе Кучи, Пиперы и Морачане, а также и окраины — Ваооевичи и Дробняки; за Которомъ останется только Катунская нахія, а богатая Цермница и нахія Рѣдкая также стоятъ ближе къ Бару, чѣмъ къ Котору. Кромѣ того отъ Бара 8 часовъ пути до Скадра и мѣстность эта чрезвычайно удобна для прокладки хорошей шоссейной дороги. Вопросъ только въ средствахъ. Что же касается дороги до Скадарскаго озера, то половина ея до перевала черезъ Суторманъ окончена, а чтобы довершить другую половину, средствъ у Черногоріи достанетъ. Съ установленіемъ же мирныхъ отношеній къ Турціи можно надѣяться, что проложится дорога и въ Скадръ. Самая трудная задача заключается въ устройствѣ порта, какъ вслѣдствіе условій мѣстности, такъ и вслѣдствіе недостатка капитала. Но это должно быть непремѣнно, — найдутся капиталы и на сторонѣ, когда яснѣе опредѣлится торговое значеніе этого порта.
Съ тѣхъ поръ, какъ чёрногорцы заняли Баръ, прошло два съ половиной года; время слишкомъ короткое для того, чтобы могли произойти важныя перемѣны въ жизни цѣлаго края. Но именно теперь полагаются тѣ краеугольные камни, на которыхъ будетъ создаваться и развиваться новая жизнь, и потому теперь уже можно видѣть, какое направленіе дано будетъ этой жизни, и сообразно съ этимъ заключить, останется ли она при томъ коснѣніи, въ какомъ находилась во время турокъ, или двинется впередъ. Для этого приведемъ нѣсколько статистическихъ данныхъ, которыя должны послужить намъ исходнымъ пунктомъ.
Что Баръ когда-то былъ цвѣтущимъ городомъ, это не подлежитъ никакому сомнѣнію; въ томъ убѣждаютъ насъ сохранившіеся до нашего времени дома, хоть и разрушенные въ послѣднее время, а прежде обезображенные ихъ новыми владѣльцами турками; большія полукруглыя двери и окна въ нижнихъ этажахъ этихъ домовъ указываютъ, что это были магазины, въ которыхъ продавались товары, привозимые венеціанцами изъ разныхъ странъ. На основаніи старыхъ свидѣтельствъ, Фарлати говоритъ, что это былъ самый цвѣтущій городъ въ цѣлой Далмаціи, что по красотѣ построекъ, по знатности гражданъ, по богатству и торговлѣ — не было города равнаго ему; кромѣ четырехъ великолѣпныхъ церквей, тамъ было 30 монастырей. Чѣмъ онъ сталъ во время турокъ, свидѣтельствуетъ Экгардъ, бывшій въ 1860 г. французскимъ консуломъ въ Скадрѣ. «Въ Антикари, — говоритъ онъ; — около 250 домовъ, которые всѣ почти низкіе и жалкаго вида; на нѣкоторыхъ еще видны вырѣзанные гербы венеціанскихъ патриціевъ. Улицы такъ узки, что при встрѣчѣ три человѣка едва могутъ разойтись; вымощенныя острыми камнями, онѣ дѣлаютъ хожденіе по нимъ очень труднымъ и содержатся грязно». Въ его время въ крѣпости находилось 50 магометанскихъ семействъ, а за нею прошивало около 4.000 душъ, которые по вѣрѣ распредѣлялись такъ: 2.500 магометанъ, 850 католиковъ и 650 православныхъ; до 140 лавокъ, нѣсколько мечетей и 1 церковь католическая; пристань въ плохомъ видѣ.
За прошлый (1880) годъ я имѣю слѣдующія данныя, полученныя мною изъ распросовъ мѣстныхъ жителей: магометанъ 600 ружей или около 2.000 душъ мужского пола, католиковъ болѣе 200 д. муж. пола, православныхъ до 120 душъ муж. пола и цыганъ (всѣ они магометане) 100 ружей или около 300 д. муж. пола. Въ сложности это составитъ около 5.000 душъ обоего пола. Въ немъ находятся четыре мечети и двѣ церкви: одна — католическая, другая — православная (построенная въ 60-хъ годахъ содѣйствіемъ русскаго консула въ Скадрѣ).
Судя по этому, Баръ во время турокъ находился въ періодѣ упадка; черногорцы нанесли послѣдній ударъ, разрушивши окончательно городъ, но населеніе осталось то же, какое и было, и въ настоящее время населяется вновь. Видѣвши Баръ вскорѣ послѣ его взятія и теперь, я нахожу значительную разницу: въ немъ постоянно пребываютъ торговцы изъ Черногоріи и Герцеговины, а также и изъ Скадра; пристань настолько измѣнилась къ лучшему, что нѣтъ ничего похожаго на прежнюю: вновь устроена отличная, обсаженная деревьями, дорога, по которой могутъ идти экипажи, чистота на берегу и ресторанъ, въ которомъ есть все необходимое для посѣтителей, дѣлаютъ ее любимымъ мѣстомъ прогулокъ; а главное — организовано управленіе портомъ, и, какъ ни мало сдѣлано, а портъ приноситъ столько дохода, что содержитъ самъ себя и даетъ средства для улучшеній его; доходы эти постепенно растутъ. Въ Барѣ теперь постоянно находятся нѣсколько иностранныхъ купцовъ, закупающихъ маслины или масло, кожи и другіе мѣстные продукты. Едва Черногорія ступила на море, какъ явились предложенія отъ различныхъ иностранныхъ компаній установить пароходно-торговое сообщеніе съ Баромъ. Одно общество предлагало услуги выстроить портъ. Въ настоящее время далматинская компанія Маношъ съ товарищами открыла уже рейсы своими пароходами, что должно удешевить сообщеніе, кромѣ того эта компанія привела два парохода, изъ которыхъ одинъ будетъ ходить отъ Бара вверхъ по Боянѣ до мѣста Оботи, а другой — оттуда въ Скадарское озеро и будетъ содержать сообщеніе между всѣми лежащими на немъ пунктами. Это несомнѣнно должно оживить цѣлый край. Кредитъ, который оказываютъ Черногоріи иностранные торговцы, являющіеся съ предложеніями услугъ, доказываетъ, что въ положеніи дѣлъ здѣсь произошла большая перемѣна къ лучшему: торговые люди лучше всякаго умѣютъ оцѣнить это положеніе и предвидятъ, что этотъ край ожидаетъ хорошая будущность.
Самую существенную перемѣну составляетъ измѣненіе духа и системы управленія краемъ. Въ то время, какъ Турція всю свою заботу полагала только на насильственное удержаніе этого края за собой, для чего возводила здѣсь крѣпости, постройка и содержаніе которыхъ поглощали доходы, получаемые здѣсь, содержало войско, не заботясь ни о торговлѣ, ни о промышленности края, — черногорское правительство тотчасъ же по вступленіи разоружаетъ всѣхъ и само разоружается, оставивъ только ничтожную стражу на границѣ, обращается къ жителямъ съ довѣріемъ, поручивъ имъ поддержаніе внутренняго порядка, уничтожаетъ тиранію, объявляетъ полную свободу и равенство всѣхъ исповѣданій и народностей и въ то же время старается сдѣлать все, что можетъ помочь благосостоянію народа. Мыслимо ли было во время господства турокъ, чтобы въ городскомъ управленіи засѣдали съ одинаковыми правами магометанинъ, католикъ и православный, чтобы дѣти трехъ исповѣданій учились въ одной школѣ и сохраняли взаимную симпатію, а отцы ихъ такъ же дружелюбно сходились бы въ одной общей читальнѣ? И наоборотъ: мыслимо ли теперь существованіе Селимъ-бега или подобныхъ ему? Сами магометане удивляются тому, какъ теперь никто не боится запоздать вечеромъ не только внѣ дома, но и вовсе за городомъ: куда только является черногорецъ, тамъ нѣтъ мѣста ни воровству, ни разбою, — тамъ полная безопасность.
Вся забота черногорскаго правительства — ввести въ управленіе новымъ краемъ порядокъ и справедливость, сообщить всему благообразіе и пристойность и помочь развитію силъ и богатствъ края, какъ матеріальныхъ, такъ и нравственныхъ. Это вы ясно читаете на знамени Черногоріи, а успѣхъ будетъ, конечно, зависѣть отъ успѣховъ гражданственности его самого и отъ выбора людей, которые будутъ представителями въ этомъ краѣ.
Если Черногорія вообще чувствуетъ необходимость замѣнять, по возможности, своихъ прежнихъ капитановъ, не получившихъ никакой науки, людьми, по крайней мѣрѣ, грамотными, то въ краю новомъ, гдѣ являются новые элементы и новыя условія жизни, во главѣ управленія должны быть люди если не вполнѣ съ европейскимъ образованіемъ, то вообще люди окончившіе школу и съ европейскимъ духомъ.
Надобно замѣтить, что вначалѣ въ Барѣ былъ большой хаосъ: между жителями — взаимный антагонизмъ, въ католикахъ и магометанахъ духъ сопротивленія, и было нѣчто въ родѣ заговора, во что былъ замѣшанъ Селимъ-бегъ и католическій викарій; но все утихло и совершенно преобразилось, благодаря тому, что во главѣ управленія поставленъ былъ человѣкъ хотя не высокаго образованія, но вращавшійся постоянно между иностранцами, въ обществѣ людей съ высокимъ европейскимъ образованіемъ, — притомъ человѣкъ честный, справедливый и энергичный, который никогда не зналъ покоя, никогда не затворялся въ квартирѣ, которая всякую минуту была открыта для всякаго, имѣющаго дѣло, и былъ по духу вполнѣ европеецъ. Это Букъ Пейовичъ, который удалился по болѣзни, но имя его всегда будетъ вспоминаться рядомъ съ воспоминаніемъ. о возрожденіи Бара. Такой именно человѣкъ необходимъ здѣсь, гдѣ Черногорія стоитъ прямо лицомъ къ лицу съ Европой.
Пріобрѣтеніе Черногоріей клочка Адріатическаго моря имѣетъ для нея значеніе аналогичное съ тѣмъ, какое имѣло для Россіи пріобрѣтеніе Балтійскаго моря. До сихъ поръ Черногорія, находясь въ Европѣ, жила своею особенною, вполнѣ оригинальною жизнію, не похожею на жизнь остальныхъ европейскихъ народовъ. Эта оригинальность доходила до совершеннаго коснѣнія и нѣкоторой закорузлости, что значительно тормозило ея успѣхи въ гражданственности, дѣлала ихъ почти невозможными. Существованіе рядомъ съ нею Турціи, которая не только не развивалась, но сама собою разлагалась отъ внутренняго застоя, отъ неспособности къ общеевропейской цивилизованной жизни, было зломъ и добромъ для Черногоріи; зломъ потому, что Турція не давала ей мира и оказывала на нее заражающее вліяніе своею неизлѣчимою болѣзнію; добромъ потому, что своею слабостію поощряла ее къ политическому расширенію и давала ей возможность играть роль государства, симпатичнаго всему цивилизованному міру. Но значительную часть Турціи заняла уже Австрія и не далеко то время, когда Европа силой водрузитъ свое знамя и на остальныхъ, еще не освобожденныхъ, частяхъ Балканскаго полуострова. Тогда — конецъ роли прежней Черногоріи съ ея воинственнымъ духомъ, съ ея старыми патріархальными формами при старой оригинальной жизни. Но это было неизбѣжно только до пріобрѣтенія моря: горы, служащія ей защитой противъ вторженій внѣшняго непріятеля, въ то же время ставили непреодолимую физическую преграду ея болѣе тѣсному сліянію съ культурною жизнію остальныхъ европейскихъ народовъ. Теперь же, ставъ уже одною ногой на морѣ, Черногорія волей-неволей выходитъ изъ своего прежняго военно-патріархальнаго быта и должна быть европейскою державой не по формѣ только, но и по духу. Она должна принаровить свои учрежденія къ тѣмъ отношеніямъ къ цивилизаціи Европы, которыя теперь становятся для нея обязательными. Ей предстоитъ теперь обновить себя новыми учрежденіями и новыми людьми, если хочетъ активно участвовать въ жизни Европы, усвоивъ вполнѣ ея задачи культурныя, политическія и экономическія.
Отношенія Черногоріи къ Турціи существенно не измѣнились; но теперь Черногорія должна наносить ей удары не оружіемъ, а своими успѣхами гражданственности. Таковы же ея отношенія и къ Австріи: всякій культурный успѣхъ Черногоріи — ударъ и этой великой, но основанной на насиліи, державѣ. Чѣмъ заявитъ себя Черногорія въ освобожденныхъ ею изъ-подъ турецкаго ярма земляхъ, отъ того зависитъ ея ближайшее и болѣе отдаленное будущее.
Князь Николай, который такъ жадно стремился къ морю и такъ геніально осуществилъ свою идею, побѣдивъ, можно сказать, препятствія непреодолимыя, займетъ самое почетное мѣсто въ ряду владѣтельныхъ современниковъ, если, ставъ теперь на морѣ, съ тою же энергіей поведетъ свое расширенное государство къ завоеваніямъ другого рода — со знаменемъ гражданственности въ одной рукѣ и со свѣточемъ науки въ другой.
Цетинье.
4 іюля 1881 года.
- ↑ Такъ какъ тамъ постоянно находится до 3.000 черногорцевъ въ качествѣ рабочихъ, называемыхъ тамъ аргатъ (имя, передѣланное по-сербски въ хорватъ), то черногорское правительство назначаетъ имъ одного капитана, котораго должность состоитъ въ разбирательствѣ смѣшанныхъ дѣлъ и вообще въ наблюденіи за находящимися тамъ черногорцами; его-то и называютъ хорватъ-баша.