В лесу (Гнедич)/ДО
См. также одноимённые страницы.
| Въ лѣсу |
| Дата созданія: 1884. Источникъ: Гнѣдичъ П. П. Семнадцать разсказовъ. — СПб.: Типографія Н. А. Лебедева, 1888. — С. 121. |
Лѣсною тропинкою, на мохнатой лошадкѣ, ѣхала амазонка. Было ей лѣтъ подъ-тридцать; сидѣла она на сѣдлѣ весьма увѣренно и смѣло. Слѣдомъ за нею ѣхалъ господинъ однихъ лѣтъ съ нею, черноусый, черноглазый, съ раздувающимися ноздрями, съ разгоряченнымъ ѣздою лицомъ. Они ѣхали самою чащею, пронизанною тонкими иглами золотыхъ лучей вечерняго румянаго солнца. Онъ смотрѣлъ, какъ свѣтлая тѣнь отъ листвы водопадомъ скользила по ея синей амазонкѣ и караковой лошади. Онъ смотрѣлъ, какъ упруго охватила матерія ея плечи и какъ плавно колышется она на развалистомъ ходѣ лошадки.
— Лизавета Борисовна! — крикнулъ онъ.
— А? — отозвалась она.
— Зачѣмъ мы тутъ ѣдемъ?
— Здѣсь хорошо. Смотрите, какая прелесть…
— Скучно: я васъ не вижу.
Она засмѣялась, и повела хлыстомъ вокругъ.
— Неужели вамъ это не нравится?
— Очень нравится, но только я васъ не вижу. Вы въ тысячу разъ интереснѣе всякихъ пейзажей… Что вамъ за охота…
Ея лошадь перепрыгнула какую-то яму.
— Еще новость! — пробормоталъ онъ, — перескакивая вслѣдъ за нею.
— Скоро будетъ прямая дорога, — обнадежила она.
— Я ѣзжу съ вами только для того, — говорилъ онъ, — чтобы быть съ вами глазъ-на-глазъ. У васъ дома цѣлая кунсткамера всякихъ ушей. Только и поговорить, что на такихъ прогулкахъ, а вы цѣлые полчаса ѣздите по какимъ-то трущобамъ… Вчера шелъ дождь, не ѣздили, сегодня поѣхали — а что толку?
Она слушала какъ-то однимъ ухомъ, слегка поворотивъ голову.
— Сейчасъ мы выѣдемъ на прямую дорогу, — повторила она, — вотъ за этимъ поворотомъ.
За поворотомъ, правда, оказалась дорога.
Онъ продвинулъ лошадь впередъ и сравнялся съ нею. Она на него посмотрѣла съ любопытствомъ.
— Такъ какъ-же? — спросилъ онъ.
— Что? — спросила она.
— То, о чемъ мы говорили прошлый разъ?..
— Вы удивлялись, отчего я не выхожу замужъ?
— Да.
— Не хочется.
Онъ никакъ не ожидалъ такого отвѣта.
— Но вѣдь вы же за покойнаго вашего мужа вышли?
— Отъ того-то больше ни за кого и не пойду.
— И за меня?
Она помолчала.
— Нѣтъ.
Онъ совсѣмъ сталъ маленькимъ на сѣдлѣ, точно въ футляръ ушелъ.
— Можно узнать причину? — глухимъ голосомъ сказалъ онъ.
— Да и причинъ тоже никакихъ нѣтъ, — возразила она, и прибавила. — Знаете, тамъ опять пойдутъ камни, тутъ можно поднять галопомъ.
Она ударила своего конька; тотъ съ мѣста поскакалъ. Его лошадь, точно въ дышло запряженная, пошла равномѣрно рядомъ: онъ даже до поводьевъ не дотронулся.
— Чего она вертится! — думалъ онъ, смотря съ остервененіемъ по бокамъ.
— Какой онъ смѣшной! — думала она, искоса взглядывая на него, но больше обращая вниманія на лошадь.
— Смотрите, телѣга! — сказалъ онъ, — держите.
Они опять поѣхали шагомъ, огибая съ двухъ сторонъ кланявшагося мужика съ трубкою и бабу, пугливо обнявшую какой-то мѣшокъ.
— Ну-съ? — не отставалъ онъ.
— Отчего я не выхожу замужъ за васъ? — небрежно сказала она. — Отъ того, что я ни за кого не выхожу; отъ того, что такъ лучше.
— Это по евангельскому тексту?
— Можетъ быть. Да и зачѣмъ намъ жениться? Мы друзья съ вами, видимся каждый день… Пожалуй, если будемъ видѣться чаще, надоѣдимъ другъ другу. А главное — ну чего ради я лишусь свободы?
— Какъ лишитесь? Да развѣ я васъ за рѣшеткою буду держать?
— Конечно за рѣшеткою! — весело отвѣтила она. — Нѣтъ мужа, который-бы далъ женѣ свободу; впрочемъ, и прекрасно, что нѣтъ: если намъ свободу дать полную… я не знаю что выйдетъ…
— Да ничего не выйдетъ.
— Повѣрьте мнѣ, женщина всегда должна надъ собою чувствовать дамокловъ мечъ. Ей и страшно, что она подъ нимъ живетъ, и какъ-то мучительно-сладко.
Онъ засмѣялся.
— Первый разъ встрѣчаю женщину, которая такъ откровенна…
— А вы, продолжала она, — вы хуже всѣхъ, — вы такихъ рѣшётокъ наставите…
— Господь съ вами, что вы!..
— Да вы подумайте только: — что я теперь для васъ? — ничего! а вы Богъ знаетъ что себѣ позволяете. Вы меня ревнуете ко всякому студенту, къ каждому мужчинѣ, съ кѣмъ я говорю. Что же будетъ, когда вы пріобрѣтете супружескія права?
— Ахъ, до чего вы меня не понимаете! — воскликнулъ онъ. — Да, я теперь именно потому и ревную, что вы мнѣ не жена. Я знаю, что послѣ ужина мнѣ подадутъ лошадь, я сяду и поѣду къ себѣ, а вы останетесь съ двумя тетушками, будете съ ними цѣловаться, потомъ пойдете къ себѣ спать…
— Ну, и что же? — спросила она.
— Нѣтъ, вы слушайте, какъ я представляю себѣ это. На одной тетушкѣ желтый чепецъ, на другой — лиловый. Обѣ сидятъ важно и крехтятъ. Вы подходите къ одной; она васъ креститъ, говоритъ: «Спи, Лизуточка; спи моя радость». Другая такъ цѣлуетъ, что даже присасывается къ вамъ, и говоритъ: «Господь надъ тобою, Лизуночекъ». Вы приходите къ себѣ, начинаете раздѣваться. Постель у васъ холодная, чистая. Вы разстегиваете лифъ…
— Нельзя-ли безъ подробностей.
— Нельзя! Вы раздѣваетесь; если дѣло къ осени — надѣваете кофточку (лѣтомъ вѣрно вы спите безъ кофты), причесываетесь, дѣлаете букольки на ночь, ложитесь въ кровать. Простыни такія холодныя, и вамъ пріятно. Вы вытягиваетесь, закидываете руки за голову: руки у васъ такія бѣлыя, сочныя, вкусныя, мягкія… Зачѣмъ вы отворачиваетесь? Я правду говорю… Потомъ вы начинаете читать Доде́, Мопассана или что-нибудь въ этомъ родѣ. Потомъ тушите свѣчку, закрываете глаза и засыпаете. Это возмутительно, это ужасно!
Въ доказательство того, что это ужасно, онъ вытянулъ хлыстомъ лошадь, и сейчасъ же ее сдержалъ.
— Что же тутъ ужаснаго?
— А то ужасно, что я въ это время, какъ сумасшедшій, рыщу по полямъ, извожу въ конецъ свою лошадь…
— Вольно же вамъ!
— Не могу! Силъ нѣтъ. Вы такая молодая, красивая, умная, чего пропадаете даромъ?..
— Какъ пропадаю? — изумилась она.
— Ну, да, — чего вы киснете среди тетушекъ?
Она вдругъ вспыхнула и отвернулась.
— Это возмутительно, — продолжалъ онъ. — Замуравить себя въ такой компаніи, монастырь завести такой. Ужь ложились бы, по обѣту, на одинъ бокъ, и не вставали бы тридцать лѣтъ, — я такого схимника видѣлъ. Или въ столпницы записались бы. Это вѣдь неестественно, это возмутительно!
У него даже пузыри вскакивали на губахъ, такъ онъ возмущался.
— А были бы вы моею женою, — да Господь съ вами: кокетничайте сколько угодно, съ кѣмъ угодно. Я знаю, что вы моя, что послѣ ужина, какъ бы то ни было, вы придете въ свою комнату, а ваша комната и моя — это одно и то же. Теперь, когда вы сердитесь на меня, самое ужасное — что вы не говорите со мною, избѣгаете меня. А тогда, волей-неволей, вы придете ко мнѣ, и я все вамъ скажу…
— Ну, вотъ, — воскликнула она, — это и есть стѣсненіе; теперь, если я не хочу васъ видѣть — я и не увижу, а тогда — я обязана притти къ вамъ, вотъ этого я и не хочу. Теперь, если я не подхожу къ вамъ — вы ничего не смѣете сказать, а тогда — попробуй я тогда не пойти къ вамъ, а велѣть осѣдлать лошадь, да и ускакать куда-нибудь… Вы меня на дорогѣ поймаете, да еще какъ — за косу!
Оба засмѣялись.
— Видите, — сказалъ онъ, — я полагаю, что если бы вы были моею женою, то намъ положительно не изъ за чего было бы ссориться. Теперь я злюсь на то, что мнѣ не всякій день удается васъ видѣть, что неприлично мнѣ ходить слѣдомъ за вами изъ комнаты въ комнату, что неловко сидѣть у васъ цѣлый день въ будуарѣ. А тогда вѣдь всѣ эти обстоятельства будутъ удалены. У насъ причинъ-то къ ссорѣ не будетъ.
— Ахъ, Боже мой, повѣрьте, вы сумѣете найти тысячи причинъ да еще какихъ самыхъ глупѣйшихъ, чтобы придраться. Проживемъ лѣтомъ мѣсяца два здѣсь, въ глуши, — надоѣмъ я вамъ ужаснѣйшимъ образомъ, и будете вы ко мнѣ на каждомъ шагу привязываться. Васъ будетъ злить мой голосъ, моя походка, вы будете спрашивать, отчего я такъ глупо улыбаюсь…
— Я? — съ ужасомъ воскликнулъ онъ.
— Да… Я васъ подойду поцѣловать, а вы подставите щеку изъ милости, — на молъ тебѣ подачку, убирайся только.
Онъ даже затрясся со злости на сѣдлѣ.
— Я, чтобы я?.. О, вы меня не знаете. Вотъ что я вамъ скажу… Ну, можете-ли вы мнѣ надоѣсть?.. Люди — пренелѣпое созданье: вы знаете, тутъ что-нибудь изъ двухъ…
— Однако и послѣдовательность у васъ мыслей! — засмѣялась она.
— Къ чорту послѣдовательность! — крикнулъ онъ. — Тутъ что-нибудь изъ двухъ: пьетъ человѣкъ цѣлый годъ хересъ, потомъ бросаетъ. «Помилуйте, — говоритъ — онъ мнѣ ужасно надоѣлъ, изо дня въ день цѣлый годъ». Другой пьетъ его пять лѣтъ. и говоритъ: «Помилуйте, я къ нему привыкъ».
— Это какъ называется — гиперболою? — спросила она.
— Это называется, — отвѣтилъ онъ, — аксіомою: если женщина не захочетъ чего понять, то упрется, какъ…
— Какъ оселъ, — подсказала она.
— Какъ ослица, — полуулыбнувшись поправилъ онъ, — какъ ослица… Валаамова, потому что та говорила.
— Вѣдь это ужь дерзости пошли, — замѣтила она.
— Да я еще не того вамъ наговорю, — подтвердилъ онъ.
— Merci[1], я не желаю слушать.
Она хотѣла пустить лошадь впередъ, онъ удержалъ ее подъ узцы.
— Я велъ къ тому, — говорилъ онъ, плохо понимая, что онъ говоритъ, еле связывая слова, — я хотѣлъ сказать вамъ, что я привыкаю къ той обстановкѣ, въ которой живу, и она мнѣ не надоѣдаетъ.
— Радуюсь за васъ, — сдерживаясь отвѣтила она; онъ начиналъ ее злить.
— Я не знаю, что вы нашли во мнѣ дурного…
— О, вы идеалъ! Совершенство во всѣхъ отношеніяхъ. Васъ надо подъ стекломъ держать ради рѣдкости. Только вотъ что я вамъ скажу: если вы теперь такой, — вы посмотрите на себя: глаза горятъ, губы раскрыты, брови сдвинуты — вы меня чуть зарѣзать не готовы; ну, что-бы это было, если-бы вы были моимъ мужемъ?.. Въ томъ-то и бѣда, другъ мой, что у васъ у всѣхъ убѣжденіе сложилось, что вы властители міра, а мы — существа, созданныя для васъ… Какъ нашъ священникъ отецъ Иванъ говоритъ: «Хорошо быть женатымъ: придешь домой — жена, самоваръ»… Вы вѣдь для самовара женитесь, чтобы вамъ тепло было. Вы и любите-то всѣ изъ эгоизма, и подарки-то женѣ дарите за то, чтобы она васъ любила…
— Какой цинизмъ! — пробормоталъ онъ.
— Цинизмъ! — передразнила она. — Скажите пожалуйста, а если жена ваша завѣдомо живетъ съ вашимъ пріятелемъ и васъ терпѣть не можетъ, — вы будете ей черезъ день подарки возить, какъ-бы ее ни любили?
— Да это очень естественно, — протестовалъ онъ.
— Всѣ вы эгоисты, у всѣхъ у васъ самолюбіе выше головы, всѣ вы дрянь препорядочная. Пустите, — я хочу впередъ…
— Нѣтъ, я не пущу, — со злостью отвѣтилъ онъ, заслоняя дорогу.
Она вдругъ круто повернула назадъ, ударила коня по шеѣ, и во весь духъ понеслась по дорогѣ.
— Лизавета Борисовна! — кричалъ онъ, во всю прыть догоняя ее. — Лизавета Борисовна!
Она не слушала и скакала впередъ. Онъ шпорилъ свою лошадь насколько могъ. Вотъ она все ближе, ближе, вровень съ нимъ.
— Лизавета Борисовна!
Она не слушала.
Онъ опередилъ и круто сталъ поперекъ дороги.
— Куда вы ѣдете?
— Домой. Пустите.
— Не пущу.
Она попробовала взять в влѣво, но онъ загораживалъ проѣздъ всѣмъ тѣломъ лошади.
— Не пущу; кончимте разговоръ.
Краска бросилась ей въ лицо, губы сжались, глаза вспыхнули.
— Вы меня сейчасъ пропустите, — тихо и настойчиво сказала она.
Онъ вызывающе смотрѣлъ на нее, выпрямившись на сѣдлѣ и даже какъ будто улыбаясь.
Она вдругъ подняла хлыстъ, между бровей явилась складка, углы рта опустились. Такою онъ никогда ее не видалъ.
— Дайте дорогу!
Онъ покачалъ головою.
— Нѣтъ!
Она размахнулась, и во всю силу ударила хлыстомъ. Онъ только немножко съежился, когда хлыстъ впился ему въ шею. За то лошадь разгорячилась отъ удара. Она поворотила въ сторону и поскакала въ лѣсъ, въ самую чащу.
Онъ невольно провелъ рукою по шеѣ: что-то было больно и вздулось. Онъ точно не понялъ, что произошло, постоялъ съ минуту, и тихою рысью поѣхалъ вслѣдъ за нею. Онъ не видѣлъ ее, только пріостанавливаясь слышалъ, что сухія вѣтви трещатъ подъ копытами.
Вотъ, наконецъ, мелькнула она. Тихо ѣдетъ, и голову понурила. Лошадь идетъ съ какимъ-то недоумѣніемъ: она не привыкла ходить шагомъ по такой дорогѣ.
И вотъ они опять рядомъ, и оба молчатъ.
— У васъ подпруга разстегнулась, — сказалъ онъ.
— Да, я чувствую, что сижу на боку, — отвѣтила она.
— Надо подтянуть, — сказалъ онъ.
— Надо, — отвѣтила она.
Онъ привязалъ свою лошадь и подошелъ къ ней. Она высвободила ногу изъ стремени и сняла другую съ луки́. Онъ протянулъ къ ней руки.
— Какъ вамъ не стыдно доводить меня до этого, — сказала она, все еще сидя на лошади. — До чего я дошла, мнѣ самой себя стыдно… Гадкій!..
Онъ взялъ ее крѣпко за талію, она всѣмъ корпусомъ подалась впередъ, и вдругъ — для удобства, должно быть — охватила его шею руками…
Такъ онъ и снялъ ее съ лошади.
Примѣчанія
править- ↑ фр. Merci — Спасибо. Прим. ред.