Въ игрушечной лавкѣ.
правитьЭто была самая большая игрушечная лавка въ городѣ.
Куда больше. чѣмъ лапка игрушечнаго фабриканта въ «Сверчкѣ на печи».
Когда посѣтитель входилъ его глаза разбѣгались во всѣ стороны
Столько было вокругъ интересныхъ вещей, разныхъ автоматическихъ фигуръ, куколъ съ хлопающими глазами, нарядно одѣтыхъ. Всю лавку хотѣлось бы купить.
Да, но сколько это стоило бы покупателю.
Только тотъ, кто захотѣть бы разориться къ конецъ, — могъ бы купить цѣликомъ эту знаменитую лавку.
Въ лавкѣ было нѣсколько главныхъ отдѣленій
Дверь отъ входа направо вела въ комнату политическихъ игрушекъ.
Налѣво — въ комнату литературныхъ игрушекъ.
Дверь прямо вела въ экономическое отдѣленіе.
Не успѣешь войти, остановишься передъ тремя главными дверями и растеряешься, задумаешься: куда? Что предпочесть?
Не знаю, какъ вы, читатель, рѣшили бы этотъ вопросъ, но когда мнѣ пришлось посѣтить эту знаменитую лавку, я, не долго думая, толкнулъ дверь направо.
Это было, вѣроятно, вотъ почему. Ничто меня такъ не интересуетъ, какъ политическія игрушка.
Самые хитрые механизмы, лучшія заводныя куклы бываютъ именно здѣсь.
И, вѣроятно, и на этотъ разъ я не ошибся, потому что не успѣлъ войти въ это отдѣленіе, какъ чрезвычайно искусно сдѣланный попугай, раскрашенный въ черную краску, закричалъ:
— Добро пожаловать! Купите меня! Отечество въ опасности!
Я даже вздрогнулъ отъ неожиданности.
Тутъ подошелъ во мнѣ приказчикъ и любезно заговорилъ:
— Не желаете ли купитъ попугая?
— Съ мѣста въ карьеръ я ничего не покупаю. Прежде всего, разрѣшите осмотрѣть ваше отдѣленіе политическихъ игрушекъ. Что касается попугая, я никакъ не могу понять, зачѣмъ онъ кричитъ: «Отечество въ опасности». Отечество дѣйствительно переживаетъ тяжелыя времена, но оно живо своей внутренней сплоченностью. И давно эта игрушка у васъ?
— Давно уже, — отвѣтилъ со выдохомъ приказчикъ. Я нимъ скажу по секрету: игрушка у насъ залежалась. Время-отъ-времени мы стираемъ съ нея пыль, подкрашиваемъ ее, ставимъ на видное мѣсто, но никто ее не покупаетъ. Всѣ относятся къ ней такъ, какъ вы. Мы бы вамъ за дешевую цѣну ее отдали.
— Да нѣтъ. Не нужна она мнѣ.
— Чувствую, что не нужна… Слушайте, хотите, — сказалъ приказчикъ, — возьмите даромъ, а мы распустимъ слугъ, что ее у насъ купили.
— Да и даромъ она мнѣ не нужна.
— Знаете что, — продолжалъ неугомонный приказчикъ. — Я дѣйствую отъ имени хозяина. Вижу по вашему лицу, что вы — человѣкъ добрый. Возьмите попугая у насъ съ приплатой. Мы готовы заплатить за него два-три рубля тому, кто купитъ.
— Да нѣтъ, милый мой, не говорите объ этомъ. Не куплю я его.
— Въ Нижнемъ Новгородѣ этого попугая только на-дняхъ подновили съѣхавшіеся кустари.
— Ахъ, оставьте! А что что у васъ?
— Это… патріотическій барабанъ. Это даромъ дается. Премія къ попугаю.
— А вотъ эта повозочка?
— Это октябристская платформа.
— Такая маленькая?
— А зачѣмъ больше?
— На ней ничего не умѣстится.
— И не надо, чтобы умѣщалось. Дай Богъ, чтобы эта повозочка доѣхала по своему назначенію.
— А куда же она ѣдетъ?
— Пока она никуда не ѣдетъ. Она стоитъ на полкѣ.
— А сколько она стоитъ?
— Мы дешево отдадимъ. Мы вообще не запрашиваемъ за товаръ.
— Нѣтъ, не надо. Однако, я вижу, что у васъ нѣкоторыя игрушки не такъ быстро покупаются
Точно я задѣлъ приказчика на самое живое мѣсто. Онъ раскраснѣлся и быстро, взволнованно заговорилъ:
— Видитъ Богъ, что мы хотимъ угодить всякому покупателю. Разнообразіе у насъ въ лавкѣ очень большое. Но что вы подѣлаете, когда многое не находить сбыта ни въ городѣ, ни въ провинціи? Мы отвѣчаемъ всѣмъ видамъ, всѣмъ требованіямъ. Видите ли вы, напр., эту сову? Кого она напоминаетъ вамъ?
— Не рѣшаюсь сказать, но сходство есть.
— Съ кѣмъ. Съ кѣмъ?
— Какъ будто она похожа на Маркова 2-го.
— Вотъ видите, — воскликнулъ радостно приказчикъ. Что стоитъ вамъ этой игрушкой украсть свой письменный стать?..
— А это что за хорошенькая куколка съ наивными глазами? — спросилъ я, подходя къ слѣдующей витринѣ
— Эта куколка называется Общественной Надеждой.
— Какая миленькая! Какіе симпатичные у нея глазенки.
— Не правда ли?
— Только она слишкомъ маленькая. Ее можно въ жилетный карманъ спрятать.
— Общественныя Надежды на нашей фабрикѣ никогда не дѣлаются большія. Слава Богу, что и такая есть.
— А эта Красная Шапочка кого изображаетъ? — подошелъ я къ слѣдующей куколкѣ.
— На спинѣ ея написано, кто она такая. Это кажется… Да, да, вѣрно… Это — Общественная Иниціатива. А вотъ сѣрый волкъ выглядываетъ изъ за дерева. Видите?
— Ухъ, какой страшный. Онъ ее съѣстъ. Отодвиньте ее. А это что за акваріумъ?
— Въ этомъ акваріумѣ помѣщаются политическіе публицисты праваго лагеря.
— Какая у нихъ мутная вода. Отчего вы не перемѣняете воду въ акваріумѣ?
— Да, вѣдь, это особенная порода публицистовъ. Она можетъ плавать только въ мутной водѣ.
— Знаете ли, господинъ приказчикъ, у меня слишкомъ мало времени. Я не имѣю возможности подробно разсмотрѣть ваши игрушки. Хочу сейчасъ пойти въ литературное отдѣленіе. А вы мнѣ заверните Общественную Надежду. Я у васъ ее куплю.
— Вамъ только одну Надежду?
— Ну, заверните двѣ
— Да возьмите цѣлую дюжину. Этотъ товаръ довольно хрупкій. Одна разобьется, другая, можетъ быть, останется.
Приказчикъ упаковалъ мнѣ дюжину Общественныхъ Надеждъ и я отравился въ литературное отдѣленіе.
Здѣсь оказалось еще больше игрушекъ, чѣмъ въ политическомъ.
Стѣны были увѣшаны куклами, паяцами, джентльменами, леди, маркизами, извозчиками, лошадьми, коровами, рождественскими мальчиками, пьерро, арлекинами, автомобилями, аэропланами, пистолетами, масками, колесами, каретами, символами, зипунами, мужиками, чертями, вѣдьмами, Мефистофелями, Донъ-Кихотами, вымыслами, сказками, королями, принцами, котами, медвѣдями… Боже мой, чего только здѣсь не было.
На отдѣльномъ столикѣ помѣщалась новинка: «Тотъ, кто получаетъ пощечины».
Около «Тота» были нагромождены горы всякаго бутафорскаго товара.
Самъ Тотъ стоялъ голый, въ чемъ мать родила.
Окало столика толпились покупатели. критики, рецензенты, журналисты и обсуждали горячо вопросъ о томъ, въ какой костюмъ одѣть «Тота».
Одинъ критикъ утверждалъ, что Тота подобно Аполлону Бельведерскому, не надо одѣвать и штаны на Тотѣ только испортятъ дѣла
Другой говорилъ, что безъ штановъ нельзя, но штаны должны быть символическіе.
Какая-то дома вопила, что надо одѣтъ Тота въ такую ажурную одежду. чтобы сквозь нее просвѣчивала не только его физическая красота, но, такъ-сказать и нравственная.
Ни ближайшемъ столикѣ отъ Тота стоялъ въ горделивой и счастливой позѣ герой пьесы г. Арцыбашева: «Законъ дикаря» и сразу обнималъ и прижимать къ своей груди десять жавшихся къ нему въ припадкѣ сладострастія женскихъ куколъ.
Среди куколъ были мамаши и дочери, бабушки и внучки и героя хватало на всѣхъ.
На столикѣ не лежало никакого символическаго и бутафорскаго хлама, — и это было, разумѣется, понятно.
Герой самъ говорилъ за себя.
Третій столикъ былъ занятъ героиней «Осеннихъ скрипокъ», Сургучева.
Героиня бросала взгляды то на «Тота», то на «Дикаря».
Глаза ея блуждали.
Она была охвачена тоской одиночества.
Временами казалось, что она рвется къ Тоту.
Временами же въ ея зрачкахъ вспыхивала, какъ молнія, неукротимая страсть къ Дикарю.
Она была бы одиннадцатая въ свитѣ «Дикаря», но развѣ это такъ важно и кто же въ мірѣ половыхъ проблеммъ придерживается счета?
На слѣдующемъ столикѣ стоялъ ИгорьСѣверянинъ.
Ему на спинѣ завели машинку и онъ выкрикивалъ:
— Я поведу васъ на Берлинъ?
Бокъ-о-бокъ стояли съ нимъ Потмашъ и Перламутръ и, весело улыбаясь говорили:
— Дай Богъ, чтобы отгъ своихъ читателей довелъ до Балты или Голты.
Часть литературнаго отдѣленія была занята псевдо-патріотической поэзіей.
Несмотря на то, что здѣсь былъ вывѣшенъ плакатъ: «Au bon marché», сюда почти никто не подходилъ.
Въ углу за ширмой помѣщалось секретное отдѣленіе.
Здѣсь показывали, между прочимъ. г. Розанова, съ котораго упали всѣ листья.
Такъ какъ эта фигура ничего общаго не имѣла съ Аполлономъ Бельведерскимъ, то несмотря на отчаянныя пригласительныя завыванія спеціальнаго комми, стоявшаго у ширмы, туда никто не хотѣть идти
Время-отъ-времени со столика Тота раздавался звукъ пощечины.
Пощечины были чисто механическаго свойства.
Но поддѣлка подъ пощечины жизни была изумительная.
Публика вокругъ ахала и охала.
Споры вокругъ столика такъ и кипѣли.
— А я вамъ говорю что это нашъ Ибсенъ.
— А я вамъ говорю, что это голый король изъ сказки Андерсена.
— А я вамъ говорю: помножьте Пшибышевскаго на Стринберга, — такъ это будутъ только туфли Леонида Андреева.
— Дастъ же Господь счастье человѣку: ходить въ такихъ туфляхъ.
Съ правой стороны за отдѣльнымъ прилавкомъ продавались оптомъ и въ розницу проблеммы пола.
Товаръ распродавался бойко.
— Анатолія Каменскаго: «Можетъ быть, завтра». Покупайте. Можетъ быть, завтра будетъ дороже. Торопитесь. Завтра можетъ быть принесетъ другія цѣнности.
— Подождемъ до завтра, — произнесъ какой-то угрюмый господинъ, проходя мимо.
— Да, по завтра будеть поздно купить нашъ сегодняшній товаръ.
— А что же я буду дѣлать завтра съ купленнымъ мною сегодня товаромъ?
— Позвольте, — вмѣшался я въ разговоръ, обращаясь къ приказчику. — Нѣть ли у васъ такого литературнаго героя или такой литературной героини, которые могли бы представитъ собою цѣнность и сегодняшняго, и вчерашняго, и завтрашняго дня?
— Ахъ, нѣтъ, на нашей фабрикѣ такіе долговѣчные герои не выдѣлываются. И если вы говорите объ идеяхъ, то у насъ не идеи, а сезоны. Не идеи, а папье-маше и бумазея. Тоже чего захотѣли, --разсердился приказчикъ.
— Дорогой мой, вотъ вы уже и разсердились. Я ничего не хочу. Просто-на-просто охваченный любопытствомъ, я прохожу по вашему игрушечному базару. Въ политическомъ отдѣленіи вашей лавки я купилъ дюжину Общественныхъ Надеждъ. Думалъ, можетъ бытъ, куплю что-нибудь и здѣсь.
— Это вы по части литературныхъ надеждъ? Отчего же вы мнѣ раньше-не сказали? Маленькія такія хрупкія куколки. Ихъ у насъ много, въ томъ длинномъ, какъ гробъ ящикѣ навалена цѣлая куча. Если хотите я вамъ дамъ ихъ цѣлую дюжину.
Онъ подбѣжалъ къ ящику, вынулъ оттуда дюжину литературныхъ надеждъ, завернулъ въ пакетъ и передалъ мнѣ
— Сколько это стоитъ?
— Ахъ, это ничего не стоитъ. «Законъ дикаря» — это стоитъ. «Тотъ» — это стоитъ. Даже Розановъ, съ котораго упали всѣ листья, даже онъ стоить. А литературныя и общественныя надежды, — это ничего не стоитъ. Это, какъ сѣмячки. Иногда приходятъ къ намъ въ лавку вотъ такіе оригиналы, какъ вы, и спрашиваютъ: «А гдѣ же герои? А гдѣ же идеи? А гдѣ же надежды?» Пожалуйста, забирайте весь ящикъ намъ не жалко.
Такой добрый приказчикъ.
Въ третье отдѣленіе лавки: экономическое я не заходилъ.
Зачѣмъ? Это было бы липшее.
Тамъ меня снабдили бы дюжиной экономическихъ надеждъ.
Тоже кукольныхъ. Тоже хрупкихъ.
Но я все же не удержался, чтобы не спросить приказчика, выходившаго изъ этого отдѣленія:
— А экономическія надежды у васъ имѣются?
Такъ, на всякій случай спросить..
Знаете, что онъ мнѣ отвѣтилъ.
Смѣрилъ меня презрительнымъ взглядомъ и произнесъ:
— Мы сѣмячками не занимаемся.