Въ горахъ Осетіи*).
править- ) Осетины, или, какъ они сами себя называютъ, иръ, живутъ на западъ отъ Владикавказа, на владикавказской низменности и по обѣимъ сторонамъ главнаго хребта Кавказскихъ горъ. Область ихъ разселенія орошается многочисленными притоками Терека: Ардономъ, Фіагдономъ, Гизельдономъ, Урухомъ и имъ самимъ въ его верхнемъ теченіи, а по ту сторону главнаго хребта рѣками Большой и Малой Ліахвой и Ксани, притокомъ Куры. Сѣверные, болѣе многочисленные, осетины принадлежатъ Владикавказскому округу (Терской области), южные — Тифлисской губерніи (Душетскій уѣздъ). На сѣверѣ осетины сосѣдятъ съ Малою Кабардой и съ казенными землями бывшей дачи Бековичей-Черкасскихъ, на востокѣ — съ Назрановскимъ обществомъ чеченскаго племени и рѣкою Терекомъ, на югѣ — съ уѣздами Душетскимъ, Тифлисской, и Рачинскимъ, Кутаисской губерніи, на западѣ — съ горскими обществами Кабарды и Большою Кабардою.
Это небольшое племя, загнанное болѣе сильными сосѣдями, кабардинцами, съ плоскости въ горы, составляетъ остатокъ болѣе сильнаго и многочисленнаго народа, жившаго въ средніе вѣка на Кубани и на сѣверной кавказской низменности. Для этнографа и лингвиста осетины представляютъ значительный интересъ: они принадлежатъ по языку въ нашей индо-европейской семьѣ и именно иранской ея вѣтви. Ближайшіе родственные съ осетинскимъ языки: персидскій, курдскій, афганскій. Между всѣми народами иранской вѣтви осетины проникли всего дальше на сѣверо-западъ. Любопытно, что это небольшое племя до сихъ поръ сохранило въ значительной чистотѣ свой языкъ среди другихъ народовъ Кавказа, не имѣющихъ съ нимъ ничего общаго по языку и происхожденію.
Цѣль моей поѣздки въ Осетію (лѣтомъ 1880 года) была лингвистическая и этнографическая. Познакомившись теоретически съ осетинскимъ языкомъ по грамматикѣ академика Шегрена и текстамъ, изданнымъ академикомъ Шифнеромъ, я поставилъ себѣ задачей изучить на мѣстѣ діалекты осетинскаго языка и записать въ текстахъ произведенія народной словесности, прежде всего такъ называемыя нартскія (богатырскія) сказанія, затѣмъ пѣсни, сказки, мѣстныя преданій и тому подобное. Собранный мною матеріалъ составитъ отдѣльный: сборникъ, въ который войдетъ изслѣдованіе о языкѣ осетинъ и его діалектахъ, тексты нартскихъ сказаній и русскій переводъ ихъ, статья объ осетинскомъ эпосѣ, мѣстныя легенды и изслѣдованіе о вѣрованіяхъ осетинъ.
Предлагаемая статья — не что иное какъ дневникъ, который я составилъ въ Владикавказѣ по возвращеніи изъ двухнедѣльной экскурсіи въ горы. Я набрасывалъ дорожныя впечатлѣнія, не имѣя въ виду чисто научной цѣли, и потому прошу читателя не ставить этому дневнику тѣхъ требованіи, которыя обыкновенно ставятъ такъ называемымъ ученымъ путешествіямъ. Многихъ сторонъ жизни осетинъ я вовсе не касался, отчасти потому, что въ путешествіи былъ занятъ главнымъ образомъ своей спеціальною задачей, отчасти потому, что интересующійся этою народностью можетъ найти много свѣдѣній о ней въ извѣстномъ сочиненіи Дубровина («Исторія войны и владычества русскихъ на Кавказѣ», т. I, кн. 1, стр. 282—351) изъ разныхъ томахъ тифлисскаго изданія — «Сборникъ свѣдѣній о кавказскихъ горцахъ». Авт.
Владикавказъ, 30-го іюля. Вечеромъ.-- Наконецъ наши сборы окончены. Цѣлый день я рыскалъ по городу съ своимъ будущимъ спутникомъ, чтобы приготовить все необходимое для болѣе или менѣе сносной двухнедѣльной жизни въ горахъ Осетіи. Армянскій базаръ снабдилъ меня буркой, переметною, сумой, совершенно неизбѣжною вещью для перевозки багажа верхомъ, и банникомъ, къ помощи котораго, какъ дальше будетъ видно, и прибѣгнулъ нѣсколько поздно. Затѣмъ пошла закупка провіанта: сахаръ, лимоны, чай присоединились къ московскимъ консервамъ, которые ожидали своей участи въ моемъ сакъ-вояжѣ. Для записыванія осетинскихъ текстовъ. преданій, легендъ, сказокъ, мы запаслись въ достаточномъ количествѣ тетрадями, перьями, карандашами, чернилами. Маршрутъ былъ прочно установленъ и взяты съ собою пятиверстная карта и компасъ. Администрація области, и спеціально Владикавказскаго округа, сдѣлала, кажется, все, что могло облегчить мнѣ путешествіе: я былъ снабженъ открытымъ листомъ, казенною подорожной и открытымъ предписаніемъ. Въ послѣднемъ вмѣнялось въ обязанность участковымъ приставамъ и сельскимъ старшинамъ оказывать всякое содѣйствіе путешественнику, помогать ему въ наймѣ обывательскихъ верховыхъ лошадей, а въ мѣстахъ, гдѣ нѣтъ почтоваго сообщеніи, снабжать его опытными проводниками и т. д. Если, несмотря на такого рода гарантіи успѣшнаго путешествія, не всегда административныя предписанія могли оказывать дѣйствіе, то не по отсутствію готовности и распорядительности гг. приставовъ и старшинъ, а по обстоятельствамъ, которыя нельзя было предусмотрѣть. На другой день раннимъ утромъ должна была стоять у подъѣзда клубской гостиницы земская тройка, которой предназначено было везти меня и моего спутника С. В. К--ва до станицы Архонской. Уложивъ всѣ вещи и припасы, я, успокоенный духомъ, успокоился и тѣломъ.
31 іюля.-- Утро было ясное и день обѣщалъ быть жаркимъ. Часамъ съ 8 явилась наша земская колесница, машина въ 3 лошадиныхъ силы, управляемая двѣнадцати-лѣтнимъ мальчуганомъ. Какъ всегда бываетъ съ россіянами. вышла нѣкоторая задержка, такъ что мы выѣхали не ранѣе 10-го часа, когда зной давалъ себя чувствовать и немилосердно жегъ наши затылки и спины. Мѣстность перваго переѣзда не изобилуетъ картинами природы и произведеніями искусства. Взоръ бродитъ по довольно-однообразной равнинѣ: налѣво виднѣются первые передовые отроги Кавказскихъ горъ, направо — низкія Кабардинскія горы, окаймляющія Владикавказскій округъ съ сѣвера. Недалеко отъ Архонской станицы переѣхали въ бродъ черезъ скудный водами Архонъ. Часовъ въ 12 прибыли въ станицу довольно обширную, но какъ бы погруженную въ глубокій сонъ. Все населеніе было въ!поляхъ, на работѣ. Оставшіеся въ донахъ бродили точно сонныя мухи подъ знойнымъ солнцемъ. Пріѣхавъ на такъ-называемую станцію, нѣчто въ родѣ всероссійскаго постоялаго двора, спросили о лошадяхъ. Первое разочарованіе: изъ двухъ земскихъ троекъ, которыя держатся на станціи по предписанію, обѣ уѣхали. Ждать лошадей приходилось до завтрашняго дня. Что дѣлать? Не пытаясь растолковать казаку-почтосодержателю все значеніе носимыхъ мною бумагъ, я отправился въ сельское правленіе, чтобы поговорить о лошадиномъ вопросѣ съ атаманомъ. Атаманъ былъ на работѣ и сельская власть представлена его помощникомъ. Я оставилъ у него документы и пошелъ подкрѣпить свои силы въ мѣстный духанъ. Сонный мальчуганъ стоитъ за прилавкомъ. Три сонныхъ мужика ведутъ сонливую бесѣду, прикурнувъ подъ навѣсомъ. Одинъ время отъ времени входитъ въ духанъ и убѣждаетъ мальчика вызвать отца для конфиденціальныхъ объясненій. Тотъ, зная хорошо, что дѣло идетъ объ отпускѣ шкалика водки въ кредитъ, упорно отказывается, ссылаясь на то, что тятька спитъ. Пьяненькій мужичокъ сонливымъ голосомъ урезониваетъ и это повидимому затянется надолго. Но вотъ подходитъ къ намъ помощникъ атамана и докладываетъ, что лошади будутъ. Въ первый и послѣдній разъ мои бумаги подѣйствовали: отсутствующая тройка, которой приходилось ждать до другаго дня, какъ-то оказалась налицо и незадолго передъ тѣмъ ворчавшій казакъ-почтосодержателъ самымъ энергичнымъ образомъ ковылялъ на своей хромой ногѣ вокругъ лошадей, надѣвая на нихъ всю аммуницію. Черезъ полчаса съ чувствомъ немалаго удовольствія мы покинули сонную станицу и поѣхали на западъ, по направленію къ станицѣ Ардонской. Солнце жгло какъ въ «долинѣ Дагестана». Кое-какъ воротникомъ защищалъ я обжигаемый затылокъ, но все еще не предпринималъ ничего для защиты отъ гнѣвнаго Феба моего лица, не зная, какимъ сердитымъ является это языческое божество противъ насъ, гиперборейцевъ. По дорогѣ нѣсколько разъ переѣзжали въ-бродъ разные маленькіе доны[1] (Кизилъ-донъ, Фіагъ-донъ, Хаталъ-донъ) и наконецъ приблизились къ внушающему почти всегда опасенія Ардону (собств. бѣшеной рѣкѣ), на берегу котораго расположена станица. Этотъ бѣшеный притокъ Терека до сихъ поръ упорно отказывается подчиниться какой бы то ни было регламентаціи инженеровъ. Съ стремительнымъ шумомъ вытекая изъ горъ на плоскость, онъ до сихъ поръ не установился въ выборѣ постояннаго русла и, по капризной фантазіи, бродитъ то вправо, то влѣво, прогуливая свои волны туда, куда Макаръ телятъ не гонялъ, какъ бы нарочно избѣгая то русло, на которомъ инженеры построютъ мостъ. Мы переѣхали черезъ солидный мостъ, подъ которымъ своенравный сынъ горъ блисталъ своимъ отсутствіемъ, оставивъ по себѣ память лишь въ массѣ прикаченныхъ камней, которымъ устлалъ свое ложе, а черезъ полверсты далѣе моста подъѣхали къ Ардону нынѣшняго лѣта и, конечно, должны были переѣзжать его въ-бродъ. Каждый годъ измышляются новыя мѣры регуляціи рѣки — и каждый годъ она прорываетъ плотины и гуляетъ себѣ тамъ, гдѣ ей Богъ на душу положитъ. Въ нѣсколькихъ мѣстахъ пришлось намъ переѣзжать черезъ опустѣлыя русла и узнавать, что и здѣсь, и тамъ когда-то текъ Ардонъ. Подъ прочнымъ мостомъ, который мы переѣхали, Ардонъ струился еще недѣли двѣ тому назадъ.
Ардонская станица отстроена очень недурно: по краямъ обширной площади стоятъ ряды бѣленькихъ, крытыхъ черепицей или соломой (подъ щетку), домиковъ, окруженныхъ зелеными садиками. Рядомъ со станицей — осетинскій аулъ Ардонъ. Пріѣхавъ въ станицу, я по обыкновенію велѣлъ ѣхать въ правленіе, чтобы порѣшить вмѣстѣ съ атаманомъ лошадиный вопросъ. Молодой, красивый и симпатичный атаманъ г. Красуля объявилъ намъ очень печальное извѣстіе, что обѣ земскія тройки взяты и надо искать обывательскихъ лошадей. Дѣлать нечего. Атаманъ взялся энергично хлопотать о подводѣ, и черезъ часъ явился казакъ, бравшійся за приличное вознагражденіе довезти насъ до Алагира. Пока лошадей искали и запрягали, атамавъ пригласилъ насъ къ себѣ въ чистенькій, только-что отстроенный домикъ, съ европейскою внутренней обстановкой. Оказалось, что молодой атаманъ, такъ сказать, у порога семейной жизни, — черезъ мѣсяцъ готовится ввести жену въ этотъ новый чертогъ. За чаемъ разговорились объ ардонской станичной жизни, о цѣли нашего путешествія, о тифлиссколгъ археологическомъ съѣздѣ, и атаманъ обнаружилъ, противъ ожиданія, не мало любознательности и случайно набранныхъ свѣдѣній. Дѣло объяснилось тѣмъ, что хотя онъ и не учился въ правильной школѣ, во былъ нѣкоторое время писаремъ, а затѣмъ на войнѣ въ Европейской Турціи и не пропускалъ мимо ушей новыхъ свѣдѣній. Между прочимъ онъ показалъ мнѣ свою нуммизматическую коллекцію, большею частью новыя европейскія монеты и нѣсколько старыхъ русскихъ. Лишь одна золотая византійская монета, къ сожалѣнію, слишкомъ тщательно отчищенная, показалась мнѣ любопытной, и я посовѣтовалъ владѣльцу послать ее въ будущемъ году на тифлисскій съѣздъ. За вкуснымъ чаемъ.среди нуммизматико-археологическихъ разговоровъ, мы не замѣтили, какъ прошло полтора часа и наша подвода подкатила въ крыльцу. Поблагодаривъ хозяина, мы тронулись въ дальнѣйшее странствованіе и снова переѣхали Ардонъ въ-бродъ. Теперь нашъ путь лежалъ прямо на югъ, но лѣвому берегу Ардона, фасомъ въ горамъ, къ этимъ предательскимъ исполинамъ, которые кажутся такъ близко и всегда обманываютъ непривычный глазъ жителя плоскостей. Всю дорогу до Алагира мнѣ казалось, что какія-нибудь двѣ-три версты отдѣляютъ насъ отъ подножія горъ, а между тѣмъ горы начинаются только верстахъ въ двухъ за Алагиромъ. Уже стемнѣлось, когда мы въѣзжали въ эту красивую станицу, расположенную по берегу Ардона. Намъ предстояло рѣшить немедленно два вопроса: лошадиный и ночлежный. Рѣшили прежде всего заняться первымъ, потому что въ теплую лѣтнюю ночь можно было выспаться и sub Divo. Участковый приставъ К. К. С — тъ, къ которому я обратился за содѣйствіемъ, не теряя лишнихъ словъ, немедленно началъ изыскивать средства сплавить насъ далѣе по пути нашего слѣдованія. О земскихъ верховыхъ лошадяхъ нельзя было и думать, — по случаю ожиданія начальника округа онѣ не могли быть отпущены. Земскія тройки, о которыхъ у меня сложилось такое же миѳическое представленіе, какъ о коняхъ Геліоса, по обыкновенію, отсутствовали. Оставалось нанять у обывателей долгушу, которая имѣла доставить насъ на Садонскій рудникъ. Это и было сдѣлано приставомъ на довольно сходныхъ условіяхъ. Порѣшивъ этотъ вопросъ, принялись за второй. Здѣсь мой спутникъ, какъ природный осетинъ, сдѣлалъ соотвѣтствующія распоряженія. Онъ велѣлъ возницѣ ѣхать въ аулъ Салугарданъ, лежащій рядомъ со станицей, къ дому благочиннаго о. Гатуева, своего родственника.
Въ первый разъ мнѣ приходилось пользоваться гостепріимствомъ подъ осетинскимъ кровомъ, впрочемъ уже значительно тронутымъ европейскою культурой. Отца-благочиннаго дома не было, — онъ не задолго до нашего пріѣзда выѣхалъ въ Дигорію приводить въ лоно православія нѣсколько семей ренегатовъ, омусульманившихся осетинъ. Мой спутникъ вошелъ въ домъ на-правахъ родственника и послѣ краткихъ переговоровъ съ «матушкой» вышелъ и сообщилъ, что мы можемъ располагать гостиной, чистенькой и свѣтлою комнатой съ европейскою мебелью. Причетникъ (или діаконъ, какъ ихъ здѣсь называютъ), красивый и бравый молодой человѣкъ, которому гораздо болѣе къ лицу джигитовать на конѣ, чѣмъ пѣть кондаки и тропари, живо втащилъ нашу поклажу и вообще разсыпался въ услугахъ. Въ первый разъ я былъ свидѣтелемъ этой осетинской услужливости относительно чужеземцевъ, которая удивляла меня въ теченіе всего путешествія. Вошла матушка съ привѣтливымъ словомъ и сожалѣніемъ, что ея мужъ отсутствуетъ. Немедленно въ тихомъ уголкѣ, котораго обитатели, повидимому, готовились опочить отъ дневныхъ трудовъ, началось движеніе, суета. Насъ не хотѣли отпустить слать безъ теплаго ужина. За этой первой осетинскою трапезой я былъ свидѣтелемъ одного образчика осетинскаго этикета. Когда ужинъ былъ поданъ, вошла матушка и, конечно, я разсчитывалъ, что она сядетъ и раздѣлитъ нашу трапезу. Оказалось, что она должна стоять въ присутствіи мужчимъ, а потому, во избѣжаніе такого обстоятельства, которое цивилизованному европейцу могло отбить аппетитъ, мой спутникъ посовѣтовалъ хозяйкѣ просто уйти и не угощать насъ.
Другой актъ осетинскаго этикета былъ совершенъ надъ нами причетникомъ. Когда постлали намъ постели и мы приступили съ разоблаченію, явился причетникъ и сталъ около притолки. Я недоумѣвалъ и считалъ это простою любознательностью провинціала. Но лишь только я принялся за сапоги, какъ причетникъ подскочилъ и, несмотря на мое сопротивленіе, снялъ съ меня это украшеніе. Оказалось, что и это составляетъ одно изъ важныхъ требованій этикета: отъ упражненія въ теченіе нѣсколькихъ дней я наконецъ привыкъ къ этому, на первый разъ шокирующему, обряду и впослѣдствіи, отходя ко сну, терпѣливо ждалъ сапогоснимателя, зная хорошо, что все равно онъ не пойдетъ спать, пока не исполнятъ обряда. Чтобы не задерживать рано ложащихся спать осетинъ, мы бывало пораньше подвергнемся обряду и затѣмъ, когда сапогосниматель удалится, снова надѣнемъ сапоги. Наконецъ, по совершеніи надъ нами всѣхъ обрядовъ осетинскаго гостепріимства, мы опочили мирнымъ сномъ.
1-го августа.-- Мы проснулись рано утромъ. Трава и деревья въ саду были покрыты обильною росою. Всходило солнце. Горы на югѣ были покрыты легкою дымкой. Ардонъ съ шумомъ катилъ мимо насъ свои желтоватыя воды. Аулъ уже просыпался, — осетинскія женщины съ деревянными объемистыми ушатами на спинахъ спѣшили къ рѣкѣ за водою. Умывшись на берегу, мы пошли на террасу дома, гдѣ насъ ожидалъ чай. Скоро подкатилъ нашъ возница съ объемистою долгушей и, распростившись съ любезною хозяйкой и ея здоровымъ поколѣніемъ, уже учащимся въ русской школѣ, мы тронулись въ горы. По дорогѣ у лавочки догналъ насъ причетникъ, котораго мы посылали за хлѣбомъ. Отправляющіеся въ горы должны въ Алагирѣ запасаться хлѣбомъ, потому что въ горахъ его уже купить нельзя.
Налѣво по нашему пути вытянулось зданіе серебряно-свинцоваго завода, выстроеннаго съ башнями на подобіе средне-вѣковой крѣпости. Оно было построено въ то время, когда еще не вполнѣ надѣялись на вѣрность осетинъ. До сихъ поръ, какъ survival прежнихъ временъ, сохранилось постановленіе, что никто не долженъ входить въ ворота завода вооруженнымъ, и до сихъ поръ туземцы отцѣпляютъ у воротъ свои кинжалы и передаютъ караульному солдату. Серебряная руда для завода добывается въ Садонскомъ рудникѣ, куда лежалъ нашъ путь. Черезъ 1½ часа по выѣздѣ изъ Алагира пейзажъ уже принимаетъ горный характеръ. Мы въѣхали въ прекрасную долину Ардона, по которой проложена отлично содержимая военно-осетинская дорога. Справа и слѣва возвышаются горы, покрытыя густою растительностью. Однообразіе прежняго пейзажа смѣняется чрезвычайнымъ разнообразіемъ горныхъ видовъ. Очертаніе горъ безпрестанно мѣняется. Дорога то немного уклоняется отъ рѣчки ближе къ горамъ, то идетъ высоко по берегу, и глубоко внизу въ ущельѣ слышится неумолкаемый шумъ Ардона. Иногда проѣзжаешь по краю почти отвѣсной скалы и видишь высоко надъ годовою свѣшивающіяся деревья, — такъ и кажется, что дерево оборвется и упадетъ на дорогу. Верстахъ въ пятнадцати отъ Адагира начало сильно пахнуть сѣрою; вода Ардона кое-гдѣ близъ берега получаетъ почти голубой или вѣрнѣе аквамариновый цвѣтъ. Это — сѣрные источники, къ бассейну которыхъ мы скоро подъѣхали. У подножія горы съ правой стороны замѣтенъ провалъ, наполненный сѣрнистою водой, отсюда сѣрнистые ручьи стекаютъ въ рѣку на протяженіи по крайней мѣрѣ полуверсты. Говорятъ, что поэтому въ Ардонѣ въ этихъ мѣстахъ не живетъ форель.
Конечно, въ настоящее время, при богатствѣ и большей доступности пятигорскихъ сѣрныхъ источниковъ, Алагирскіе остаются втунѣ; но быть-можетъ придетъ время, когда и на это мѣсто будутъ съѣзжаться больные, когда поѣздъ желѣзной дороги будетъ мчаться по берегу Ардона, заглушая шумомъ колесъ его громкую пѣсню, и на прелестныхъ горахъ среди сосновыхъ рощъ будутъ красоваться роскошные отели и домики для европейскихъ гостей. Эти отели могли бы съ большимъ правомъ присвоить себѣ пышныя названія: Belvedere, Belle vue, чѣмъ многіе германскіе отели, украшающіе себя этими ярлыками, если только окна ихъ не выходятъ на задній дворъ.
Часа черезъ три по нашему пути роскошная зелень на горахъ начинаетъ рѣдѣть, скалы громоздятся все выше и выше: мы въѣзжаемъ въ полосу скалистыхъ, лишенныхъ растительности, горъ, которыхъ нижнія части покрыты лишь скудною, пожелтѣвшею отъ солнца, травою. Это — царство камня, унынія и запустѣнія. По временамъ вы замѣчаете у подножія горъ, близъ круто вьющейся вверхъ тропинки, осетинскія арбы, сани и кое-какую рухлядь. Это — признакъ того, что гдѣ-нибудь на вершинѣ скалы гнѣздится аулъ. Жители принуждены оставлять свои арбы внизу подъ навѣсами и подниматься къ себѣ верхомъ на лошадяхъ или лошакахъ. Вы всматриваетесь въ груды скалъ и съ трудомъ открываете аулъ, — до такой степени онъ похожъ издали на простую груду камней. Лишь башня, галуанъ, все-гдѣ возвышающаяся надъ ауломъ, указываетъ вамъ на человѣческое жилье.
Осетины строятся въ этихъ мѣстахъ по уступамъ горъ. Четырехъугольная сакля, сложенная изъ камней, съ низкою дверью, съ отверстіемъ, замѣняющимъ окно, прилѣпляется одною стороной къ горѣ; плоская крыша представляетъ земляную площадку. Надъ одною такой каменною комнатой, выше по уступу горы, лѣпится другая, за ней третья, причемъ всегда одна сторона примыкаетъ съ скалѣ и каждый этажъ имѣетъ свою площадку. Въ главному помѣщенію сбоку, справа и слѣва, обыкновенно пристраиваются комнатки меньшаго размѣра, и все это собраніе клѣтушковъ соединено наружными лѣстницами и иногда галлерейками. Печи въ горахъ еще очень рѣдки, — сакля согрѣвается первобытнымъ очагомъ, находящимся въ серединѣ комнаты. Надъ очагомъ свѣшиваются съ потолка двѣ или три цѣпи (рахысъ), къ которымъ подвѣшивается, когда нужно, котелъ. Цѣпь до сихъ поръ составляетъ самый священный предметъ сакли, играющій немаловажную роль въ семейномъ культѣ. Надъ такою цѣпью произносятся клятвы въ брачномъ обрядѣ, до введенія христіанства, невѣсту водили три раза вокругъ цѣпи, послѣ чего бракъ считался формально совершеннымъ. Нельзя нанести болѣе сильнаго оскорбленія врагу, какъ укравъ цѣпь его домашняго очага. Недосмотрѣвшій за цѣлостью цѣли подвергается презрѣнію всего общества. Дымъ, не имѣя отверстія въ потолкѣ для выхода, стелется по всей саклѣ и потому стѣны ея и потолокъ покрыты густыми слоями блестящей черной сажи. Вокругъ этого первобытнаго индоевропейскаго очага зимою согрѣваютъ осетины свои окоченѣлые члены, зарывая ноги въ теплую золу. Лѣтомъ еще сносно въ саклѣ, — по крайней мѣрѣ въ открытую дверь есть доступъ свѣжему воздуху, — но каковы должны быть въ ней смрадъ, грязь и дымъ зимою, когда на небольшемъ пространствѣ, ёжась отъ холода, скучивается вся семья, а иногда и домашнія животныя?
Верстахъ въ 23 отъ Алагира, на правой сторонѣ отъ дороги, у подножія горъ, лѣпится скромный духанъ. Мы остановились на нѣсколько минутъ, чтобы дать роздыхъ лошадямъ и выпить осетинскаго пива (бэгэны). Хорошее осетинское пиво напоминаетъ портеръ крѣпостью и вкусомъ, но въ жалкомъ духанѣ вмѣсто него оказалась какая-то подозрительная, подслащенная микстура, которой я предпочелъ скиснувшееся кахетинское вино пополамъ съ водой. Мой спутникъ, замѣтивъ въ духанѣ фандыръ — двухъструнную скрипку, сталъ водить по ней смычкомъ, издавая жалкіе звуки, и спрашивалъ проѣзжихъ осетинъ, нѣтъ ли между ними фандыриста. Таковаго однакожь не оказалось.
Взобравшись снова на нашу долгушу, мы проѣхали еще верстъ восемь до впаденія въ Ардонъ р. Садона и повернули вправо отъ военно-осетинской дороги вдоль по долинѣ этой горной рѣчки. Снова начинается растительности мѣстность оживляется, по берегамъ растутъ сосны, березы, клены. Дорога поднимается вверхъ и версты три лошади идутъ шагомъ. Наконецъ, показывается небольшая крѣпостца, церковь грузинской архитектуры и нѣсколько казацкихъ и осетинскихъ домиковъ. Это — серебряный Садонскій рудникъ, составляющій правительственную собственность. Свинцовая руда, какъ говорятъ, здѣсь не богата серебромъ, такъ что рудникъ и заводъ не окупаютъ издержекъ, но даютъ заработокъ бѣдному мѣстному осетинскому населенію. Инспектора завода, который въ отсутствіе своего брата завѣдывалъ и рудникомъ, не было дома^ онъ уѣхалъ въ Алагиръ и потому, по совѣту спутника, мы прибѣгли къ гостепріимству содержателя мѣстной лавки Цоппо, человѣка со средствами, представляющаго типъ осетина, долго вращавшагося около русскихъ и знакомаго хорошо съ русскими порядками и языкомъ. Насъ ввели въ чистенькую комнату и подали самоваръ и закуску. Между тѣмъ мы послали за старшиною, чтобы на утро имѣть верховыхъ лошадей. Оказалось, что это не такъ скоро дѣлается. Лошади пасутся въ горахъ верстъ за двѣнадцать на перевалѣ, а большинство населенія на работѣ — жнитвѣ и сѣнокосѣ. Пошли безконечные толки по поводу лошадей: осетины, по обыкновенію, обступили насъ толпою, будто обрадовались случаю почесать языкъ съ новыми лицами, помощникъ старшины дѣлалъ видъ, что хлопочетъ и всячески радѣетъ о нашемъ благѣ и все же изъ этого праздноглаголанія ничего не выходило. Мы успѣли, сопровождаемый любознательнымъ помощникомъ старшины, сходить выкупаться въ Садонѣ, напиться чаю и закусить, когда, наконецъ, явился одинъ молодой осетинъ съ предложеніемъ добыть намъ три лошади и проводить насъ до Камунты за пять рублей. Дѣло было рѣшено и мы, успокоенные, пошли прогуляться къ аулу — Нижнему Садону, гнѣздящемуся высоко на горѣ, на правой сторонѣ рѣчки. Съ противоположной стороны эта гора представляетъ совершенно отвѣсную стѣну, на вершинѣ которой свили себѣ гнѣздо нѣсколько осетинскихъ семей. Послѣ полутора-часоваго подъема, наконецъ, добрались до аула: мужчины и женщины были въ полѣ; дома оставались лишь старухи, да дѣти, которыя съ криками разсыпались въ стороны при приближеніи страшныхъ урусовъ. Замѣтивъ смятеніе, произведенное нами въ этомъ орлиномъ гнѣздѣ, мы отретировались, причемъ пріободрившееся молодое поколѣніе орлятъ сопровождало наше отступленіе русскимъ ругательствомъ, единственнымъ русскимъ словомъ ему извѣстнымъ.
Въ программу моей поѣздки входило собирать въ разныхъ мѣстахъ осетинскіе тексты для изученія оттѣнковъ говоровъ, которыми изобилуетъ осетинскій языкъ, какъ обыкновенно бываетъ въ языкахъ горнаго населенія. Въ виду этого, чтобы не потерять вечеръ даромъ, я просилъ Цопно достать какого-нибудь старика, знающаго старинныя и особенно нартскія сказанія. Скоро явился къ намъ маленькій и подвижной старичокъ и началъ скороговоркой разсказывать про нартовъ Дарезановъ.
Сказанія о нартахъ (богатыряхъ) представляютъ значительный интересъ въ научномъ отношеніи. Они распространены у многихъ кавказскихъ илеменъ: у кабардинцевъ, чеченцевъ, осетинъ. Эпосъ осетинъ нельзя назвать миѳологическимъ, такъ какъ богатыри носятъ уже человѣческую окраску; но во многихъ сказаніяхъ можно найти воспоминанія о древнихъ богахъ. Такъ въ разныхъ сказаніяхъ упоминается властитель мертвыхъ Карастыръ, миѳическое крылатое существо Лакондзи, живущее на небѣ, небесный кузнецъ Курдалагонъ, который закаляетъ Батраза въ своемъ горнилѣ, Амиранъ, прикованный къ скалѣ и соотвѣтствующій Прометею, и др. Главные типы нартовъ: Батразъ, напоминающій Геркулеса, Сырдонъ — самый умный и хитрый изъ нартовъ, напоминающій Одиссея, Сатана — сестра и жена Урызмага, отличающаяся необыкновеннымъ умомъ, Хамыцъ, Амиранъ, Ростомъ, Созрыко, Бадри, Мысырби, Сосланъ и другіе.
Слушая разсказъ старика, я еще разъ имѣлъ случай убѣдиться, какъ изобильны варіантами нартскія сказанія и какъ сильно смѣшиваются имена богатырей. Подобно тому какъ въ нашихъ былинахъ одни и тѣ же подвиги приписываютъ разнымъ богатырямъ, такъ и въ осетинскихъ сказаніяхъ смѣшиваются Батразъ съ Сосланомъ и одни и тѣ же похожденія приписываются въ одномъ аулѣ одному, въ другомъ — другому нарту. Быть-можетъ впослѣдствіи, когда записано будетъ больше сказаній, критикѣ удастся закрѣпить извѣстныя похожденія за извѣстными эпическими богатырями, но пока остается записывать только такъ, какъ слышишь, и собирать матеріалъ. Сказаніе, разсказанное старикомъ, было мною записано уже во Владикавказѣ; но въ варіантѣ старика оказались важныя подробности о происхожденіи богатыря Амирана и отецъ его названъ былъ Ростомомъ-кузнецомъ. Это напомнило мнѣ персидскаго эпическаго героя Рустема и ту роль, которую играетъ кузнецъ въ иранскихъ сказаніяхъ. Не послужитъ ли эта черта въ освѣщенію происхожденія нартовскихъ сказаній? Въ иранствѣ осетинъ, по свидѣтельству языка, не можетъ быть сомнѣнія. Не окажутся-ли спеціальныя черты родства и въ народныхъ преданіяхъ? Замѣчу, что въ моемъ собраніи есть сказаніе о братьяхъ Ростомѣ и Безанѣ, котораго сюжетъ напоминаетъ бой персидскаго Рустема съ Зорабомъ. Только въ осетинской версіи убиваетъ своего неузнаннаго сына не Ростомъ, а его братъ Безанъ.
Поздно вечеромъ, послѣ сытнаго ужина, мы подверглись обряду сниманія сапоговъ, причемъ священнодѣйствовалъ младшій братъ моего хозяина, и улеглись спать на чистомъ полу комнаты.
2-го августа.-- Вставъ рано утромъ, я почувствовалъ зудъ на лицѣ и подошелъ къ зеркалу. Смотрю и удивляюсь: оттуда выглядываетъ пунцоваго цвѣта лицо, съ напухшими щеками и носомъ. О, Фебъ коварный, это твоя работа! Кожа гиперборейца покрылась обжогами и сизыми пятнами отъ твоихъ жгучихъ поцѣлуевъ. Теперь (15 августа), когда съ моего лица сходитъ чуть ли не седьмая кожа, я отношусь съ юморомъ къ этой невзгодѣ; но тогда, чувствуя сильный зудъ, я, признаться, обезпокоился, предполагая, что схватилъ рожу, которая едва ли сильно споспѣшествовала бы моей экскурсіи. Впрочемъ, скоро болѣе опытные въ солнечныхъ дѣлахъ люди успокоили меня: намъ встрѣтился въ Садонѣ молодой, уже почти почернѣвшій отъ зноя, землемѣръ, который съ мѣсяцъ ѣздилъ по горамъ, и онъ утѣшилъ меня тѣмъ, что и онъ въ первые дни носилъ обжоги и никакой рожи отсюда не воспослѣдовало. Бравый землемѣръ уже скоро возвращался во Владикавказъ и потому великодушно предложилъ мнѣ для смазыванія физіономіи остатки кольдкрема.
Часамъ къ восьми были подведены наши кони и, торжественно возсѣвъ на ихъ хребты при помощи услужливыхъ осетинъ, державшихъ, согласно обычаю, стремя, мы тронулись въ путь вдоль по Садонскому ущелью. Тропинка сначала вьется по правому берегу, а затѣмъ переходитъ на лѣвый; на горѣ, верстахъ въ четырехъ отъ Садонскаго рудника, виднѣется полупокинутый жителями аулъ Верхній Садонъ. Части жителей уже надоѣло терпѣть холодъ и голодъ въ этихъ романтическихъ горахъ и они выселились на плоскость (Новохристіанское селеніе). Часа черезъ два ѣзды начался крутой подъемъ на горы съ правой сторонки лошади запыхивались, сѣдла сползали, приходилось останавливаться для передышки разъ пять. Наконецъ, мы очутились на вершинѣ одного кряжа торъ и увидѣли справа еще болѣе высокій каменный хребетъ, Кіонъ-хохъ, 11.210 ф., а налѣво — снѣжную вершину Адай-хохъ (13.244 ф.). Начался Садонскій перевалъ.
Здѣсь пришлось мнѣ въ первый разъ испытать впечатлѣнія альпійскихъ путешествій по горнымъ тропинкамъ. Когда взберешься на кручу и посмотришь на предстоящій путь, то рѣшительно недоумѣваешь, неужели можно проѣхать по той узкой, еле замѣтной, тропинкѣ, которая вьется такъ страшно высоко надъ бездной? Но вотъ вы, достигнувъ этой тропины, видите, что лошадь можетъ прочно утвердить на ней ноги, и успокоиваетесь. Кто не страдаетъ головокруженіемъ и питаетъ довѣріе къ горной лошади, — а такое довѣріе совершенно необходимо, потому что я сотни разъ убѣждался, что лошадь въ выборѣ тропинки гораздо умнѣе человѣка, — тотъ можетъ спокойно ѣхать, заложивъ поводья за луку, въ полной увѣренности, что жизни его угрожаетъ не больше опасности, чѣмъ на гладкомъ шоссе. Лишь бы не было дождя, отъ котораго скользятъ ноги лошади. Въ одномъ мѣстѣ приходилось особенно круто: тропинка шла не ровно, а покато по горѣ, которая вдругъ спускалась отвѣсно. Притомъ сверху скатывалась часто осыпь и заметала и безъ того узкую тропинку. Приходилось ѣхать гуськомъ на извѣстномъ разстояніи, чтобы сотрясеніе шести паръ конскихъ ногъ не усилило осыпи. Миновавъ благополучно и это мѣсто, мы очутились на свѣжихъ альпійскихъ лугахъ съ сочною травой, бороздимыхъ въ разныхъ направленіяхъ быстрыми и холодными ручейками, стекавшими изъ ледниковъ. Свѣжій горный воздухъ придавалъ какую-то особенную бодрость. Мы остановились на нѣсколько минутъ у одного ручейка, чтобы напиться и полюбоваться на снѣжныя вершины, казавшіяся уже совсѣмъ близко. Усталыя лошади съ жадностью щипали альпійскую траву. Былъ полдень. Солнце пекло, но время отъ времени вѣтеръ отъ ледниковъ обдавалъ прохладою. Полною грудью вдыхалъ я этотъ чудный воздухъ…
Послѣ краткаго отдыха поѣхали дальше: начался спускъ въ долину Сонгуты-дона, на берегу котораго расположена цѣль нашего сегоднешняго пути, аулъ Камунта. Роскошные альпійскіе луга опять смѣнились мало-по-малу безплодными утесами, подножіе которыхъ покрыто скудною, пожелтѣвшею, травой. Кругомъ ни кустика, ни дерева; всюду — груды камней и мелкій щебень, ползущій съ горъ. Черезъ полтора часа пути по ущелью Сонгуты-дона увидѣли аулъ съ нѣсколькими древними галуанами. Это — Камунта, одинъ изъ древнѣйшихъ ауловъ по ущелью.
Отправляясь въ Дигорію для изученія чисто-дигорскаго говора, я хотѣлъ слѣдить и за постепеннымъ переходомъ къ нему отъ тагаурскаго, и потому говоръ этого аула былъ для меня интересенъ. Рѣшили остановиться здѣсь дня на два.
По случаю страднаго времени большая часть мужчинъ работала въ полѣ. Во всемъ аулѣ оставалось человѣкъ десять, которые, запримѣтивъ нашихъ коней, скоро подошли къ намъ и проводили насъ до такъ-называемаго «правленія», нѣчто въ родѣ первобытнаго пещернаго жилища, съ землянымъ поломъ, широкою скамьей, столомъ и убогимъ стуломъ. Правленіе отличалось отъ любой сакли лишь тѣмъ, что было снабжено печью, которая, за отсутствіемъ лѣса вокругъ Камунты, едва ли часто топилась въ теченіе своего существованія. Достовѣрно извѣстенъ лишь одинъ случай топленія печи, именно въ 1876 году, когда произошло при помощи ея аутодафэ мѣстнаго фетиша, о чемъ я разскажу впослѣдствіи.
Едва мы вошли въ правленіе и стали выгружать наши переметныя сумы, какъ уже комната наполнилась народомъ. Одинъ ветхій старикъ сѣлъ рядомъ съ нами на скамью, а всѣ, кто помоложе, выстроились вдоль стѣнъ, образуя какъ бы античный хоръ. Начались распросы о цѣли нашего пріѣзда: мой спутникъ, какъ природный осетинъ, знакомый съ нравами и обычаями, старался всячески растолковать эту совершенно имъ непонятную цѣль, но, повидимому, безуспѣшно. У нихъ, какъ мы замѣтили, сложилось убѣжденіе, что мы путешествуемъ не спроста, не для того, чтобы слушать побасенки, а съ какою-то тайною цѣлью, тщательно скрываемою подъ пустыми предлогами. Но хотя, быть-можетъ, у кое-кого изъ подозрительныхъ политикановъ и шевелилось опасеніе, что слѣдствіемъ нашего пріѣзда могутъ быть какія-нибудь новыя, не желательныя для осетинъ, мѣропріятія со стороны администраціи, однако же, во всякомъ случаѣ, мы были гости, а гость, по осетинскому выраженію, «божій гость». Несмотря на почти поголовную бѣдность и на рабочую пору, начались скора добровольныя приношенія: одинъ старецъ принесъ бутылку арака, другой — кусокъ овечьяго сыра, третій — овечьяго молока. На другой день намъ принесли въ жертву пѣтуха, а вечеромъ съ немалыми усиліями поставили самоваръ и торжественно, вмѣстѣ съ сахаромъ на блюдечкѣ, внесли въ «правленіе». Я недоумѣвалъ, какъ камунтцы будутъ приводить въ дѣйствіе эту машину посредствомъ ихъ единственнаго топлива — кизяка. Но оказалось, что въ аулѣ для экстренныхъ случаевъ былъ маленькій запасъ угольевъ, привезенныхъ издалека. Наибольшую любезность оказалъ намъ молодой человѣкъ изъ семьи Дзилиховыхъ, единственный грамотный въ аулѣ, состоявшій поэтому писаремъ при своемъ старшемъ братѣ-старшинѣ.
Во время закуски, совершавшейся подъ наблюденіемъ двадцати любопытныхъ глазъ, мы распросили о раскопкахъ въ древнемъ камунтскомъ могильникѣ и о находимыхъ вещахъ. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ рѣчка размыла часть горы и обнаружили нѣсколько рядовъ могилъ прежняго населенія мѣстности. Въ могилахъ были находимы золотыя, бронзовыя и желѣзныя вещи, сердоликовыя и стеклянныя бусы. Цѣна золота всюду хорошо извѣстна: камунтцы продолжали раскопки сами и продавали золотыя вещи во Владикавказѣ золотыхъ дѣлъ мастерамъ и нѣкоторымъ любителямъ древности. Когда стали покупать у нихъ бронзовыя и желѣзныя вещи, то и онѣ уже стали извѣстною цѣнностью и не отбрасывались въ сторону. Зная эти обстоятельства, я освѣдомился, нѣтъ ли вновь выкопанныхъ старыхъ вещей. Оказалось, что есть, но немного. Мнѣ принесли глиняный кувшинъ, сердоликовыя бусы, пряжку бронзовую и три желѣзныхъ топорика. Конечно, это было мною куплено. Относительно золотыхъ вещей сообщили, что недавно, не задолго до моего пріѣзда, скупилъ ихъ одинъ армянинъ, прапорщикъ К., пріѣхавшій изъ Тифлиса по порученію собственника одной коллекціи. Въ Галіатѣ, аулѣ лежащемъ верстахъ въ двухъ отъ Камунты, онъ накупилъ рублей и шестьдесятъ. К. цѣнилъ, какъ мнѣ сказали, исключительно золотыя вещи. Меня же, признаться, онѣ интересуютъ всего менѣе, потому что даютъ меньше всего понятія о мѣстной культурѣ. Золотой руды не было въ этихъ мѣстахъ и предметы изъ этого металла пріобрѣтались путемъ купли или грабежа. Поэтому, если дѣйствительная и любительская цѣнность золотыхъ предметовъ и велика, научная ихъ цѣнность гораздо ничтожнѣе цѣнности другихъ вещей, составляющихъ бытовую обстановку камунтскихъ и галіатскихъ могилъ.
Отдохнувъ немного, мы отправились, сопровождаемые чуть ли не всѣмъ наличнымъ населеніемъ аула, на мѣсто раскопокъ. Могилы идутъ вдоль горы въ двухъ или трехъ ярусахъ. Каменные ящики въ родѣ вобанскихъ встрѣчались рѣдко: трупъ былъ полагаемъ въ яму и заваливаемъ камнями, а иногда только засыпаемъ землею. Оружіе при мертвецахъ исключительно изъ желѣза, а бронзовые предметы составляли только украшенія. Въ могилахъ были находимы монеты VI и VII вѣка, и, конечно, камунтскій могильникъ не можетъ быть сравниваемъ по древности съ кобанскимъ и казбекскими, представляющими характерный пошибъ культуры бронзоваго вѣка.
Расположившись на берегу ручья въ виду могилъ, мы стали распрашивать жителей Камунты о ихъ мѣстныхъ преданіяхъ и я записалъ не мало любопытнаго. Многія изъ этихъ преданій хорошо помнилъ старикъ Дзилиховъ, умершій за мѣсяцъ до нашего пріѣзда, какъ увѣряютъ его потомки, 132 лѣтъ. Объ этомъ живомъ архивѣ мѣстной старины я впервые узналъ во Владикавказѣ отъ преосвященнаго Іосифа и весьма разсчитывалъ въ Камунтѣ пораспросить его и «пыль съ хартій отряхнуть». Къ сожалѣнію, мнѣ пришлось только подобрать отдѣльные листки этого ветхаго фоліанта чрезъ его сыновей, которые запомнили нѣкоторые разсказы старика. Я записалъ преданіе о грузинской коронѣ, о змѣѣ-горынычѣ, когда-то окружавшемъ аулъ Галіату большомъ и убитомъ однимъ изъ богатырей прежнихъ временъ, о походѣ Саха на Галіату, объ основаніи Камунты и постройкѣ нѣкоторыхъ башенъ, о войнѣ камунтцевъ съ алагирцами, о чудныхъ коняхъ-алыппахъ и многое другое.
Чтобы дать понятіе о преданіяхъ Камунты и сосѣдняго аула Галіаты, приведу нѣкоторыя болѣе любопытныя.
Когда разскащикъ былъ еще маленькимъ мальчикомъ, онъ слышалъ слѣдующій разсказъ отъ Ахмета Кантемурова, переселившагося впослѣдствіи въ Турцію. Кантемуръ однажды съ товарищемъ поѣхалъ въ Ногайскія степи и близъ одной юрты увидѣлъ ветхаго старика, сидѣвшаго на ныхасѣ[2]. Ахметъ Кантемуровъ замѣтилъ своему товарищу громко, что, вѣроятно, этотъ старикъ очень долго живетъ на свѣтѣ. Въ это время подошелъ къ нимъ съ виду молодой человѣкъ и спрашиваетъ ихъ по-осетински, откуда они пріѣхали. Они сказали, что изъ Дигоріи. «Изъ какихъ мѣстъ?» — «Изъ Стыръ-Дигора». — «Изъ какого аула?» — «Изъ Кусу». — «Какъ фамилія?» — «Кантемуровы». Услыхавъ это, молодой человѣкъ крайне обрадовался тому, что увидѣлъ въ свою жизнь еще разъ одного изъ Кантемуровыхъ. Тѣ были удивлены этой радости и просили объясненія. Молодой человѣкъ сказалъ Ахмету: «Стоитъ ли до сихъ поръ у васъ на дворѣ грушевое дерево?» Кантимуровъ сказалъ: «Да, оно еще не засохло». — «Это дерево, — сказалъ молодой человѣкъ, — я самъ посадилъ и выростилъ. Я жилъ прежде на этомъ самомъ мѣстѣ, а за дровами ѣздилъ въ Ахсэры Сэрмэ (на плоскости), такъ какъ на торахъ около Кусу совсѣмъ лѣсу не было. Однажды я привезъ съ плоскости грушевое деревцо и посадилъ у себя во дворѣ. Впослѣдствіи мы выселились изъ этихъ мѣстъ въ Ахсары-Сэрмэ. Здѣсь мы долго жили, но потомъ напалъ на насъ крымскій ханъ, забралъ насъ въ плѣнъ и переселилъ въ Ногайскія степи. Такъ какъ намъ жаль было разстаться съ вещами, то мы ихъ зарыли въ землю и насыпали на этомъ мѣстѣ три кургана. Подъ среднимъ курганомъ зарыто все имущество алдара, а имущество другихъ лицъ нашего рода подъ двумя боковыми. Если хотите богатства, то раскопайте эти курганы». Выслушавъ этотъ разсказъ, Ахметъ Кантемуровъ со спутникомъ изумился долговѣчности ногайца и спросилъ его, сколько ему лѣтъ. Тотъ усмѣхнулся и. показавъ на дряхлаго, замѣченнаго ими, старика, сказалъ, что это его младшій сынъ и что кромѣ него у него есть еще двое старшихъ сыновей, которые отъ дряхлости уже не въ состояніи подниматься съ мѣста. Чтобъ убѣдить Ахмета Контемурова въ правдивости своихъ словъ, онъ показалъ ему этихъ двухъ стариковъ. — Долго ли послѣ этого жилъ ногаецъ и раскопалъ ли Кантемуровъ курганы, объ этомъ преданіе умалчиваетъ.
Въ отдаленныя времена подступилъ съ войскомъ Сахъ къ Галіатѣ, которая лежала въ то время на холмѣ въ 1½ верстѣ на сѣверо-востокъ отъ нынѣшняго ея мѣстоположенія. Сахъ расположилъ войско на противолежащей возвышенности и сталъ обстрѣливать Галіату. Долго осада тянулась безуспѣшно. Наконецъ Саху помогъ одинъ пастухъ, который, стоя со стадомъ на противоположной горѣ, заигралъ въ дудку и запѣлъ пѣсенку, въ которой совѣтовалъ Саху велѣть накормить эшака солью и, не давая ему пить, прогнать его изъ лагеря. Сахъ послѣдовалъ этому совѣту. Накормленный солью эшакъ побѣжалъ на гору, выше лагеря, на горный лугъ, и сталъ копытами и зубами рыть землю въ одномъ мѣстѣ. Черезъ нѣсколько минутъ онъ открылъ трубу водопровода, снабжавшаго Галіату водою. Тогда Сахъ отвелъ воду и такимъ образомъ принудилъ Галіату сдаться. Слѣды водопровода видны и до сихъ поръ, — прибавилъ разскащикъ.
Было три брата: Суанъ, Осъ и Картылъ. Картылъ остался на мѣстѣ и сталъ родоначальникомъ грузинскаго народа. Суанъ пошелъ и поселился въ нынѣшней Сванетіи, которая отъ него получила свое имя. Третій братъ, Осъ, поселился въ Алагирскомъ ущельѣ и сталъ родоначальникомъ осетинъ. Его старшій сынъ пошелъ въ Дигорію и въ ней поселился. Изъ поколѣнія Оса происходили два брата: старшій — Хутгеръ и младшій — Дзынга. Хутгеръ поселился на горѣ Каритинѣ. У Хутгера былъ сынъ Челбагонъ, а у Челбагона — Камынонъ-Насръ. Послѣдній поселился на томъ мѣстѣ, на которомъ теперь стоитъ аулъ Камунта, названный его именемъ. Въ теченіе времени изъ Алагира пришливойска и начали осаждать Камунту. Жители заперлись въ башнѣ на горѣ, близъ того мѣста, гдѣ теперь церковь. Послѣ долгой осады камунтцы поднялись на хитрость. Они подрубили устой моста, дававшаго доступъ въ ихъ крѣпость, и перестали отстрѣливаться, съ тою цѣлью, чтобы непріятель подумалъ, что они истощили свои боевые снаряды. Хитрость удалась. Алагирцы бросились по мосту на приступъ и мостъ подъ ними провалился. Такимъ образомъ войско алагирцевъ погибло. — У Камынона былъ сынъ Тобой. При немъ камунтцы стали селиться просторнѣе. Онъ возвелъ укрѣпленіе на верхней площадкѣ горы на сѣверъ, а когда его потомство размножилось, то построилъ башню (мэсыгъ) на востокѣ. Башня эта еще существуетъ до сихъ поръ и считается самымъ древнимъ домомъ въ Камунтѣ. Въ ней живетъ одинъ изъ рода Дзилиховыхъ. Преданіе говоритъ, что алагирцы мѣшали этой постройкѣ и разоряли каждую ночь то, что было построено днемъ. Башню эту строилъ Гогъ, сынъ Тобоя. Когда наконецъ башня была доведена до верха, Гогъ былъ уже старъ и жена его старуха. Дѣтей у нихъ не было. Однажды мать жены Гога возвращалась домой изъ сосѣдняго аула поздно вечеромъ. Вотъ она слышитъ, что на вершинѣ башни бѣсы пляшутъ и поютъ, что у Гога родится сынъ Бата, которому богъ звѣрей Авсати будетъ другомъ. Дѣйствительно, жена Гога зачала и родила сына. Мать ея назвала внука такъ, какъ слышала отъ бѣсовъ. Мальчикъ сталъ славнымъ охотникомъ и мѣтко стрѣлялъ зубровъ, туровъ, оленей, кабановъ, медвѣдей и всякую дичь. Снова алагирцы пришли и начали осаждать башню Гога. Это было уже при Ногѣ, сынѣ охотника Баты. Непріятель раздѣлился на конницу и пѣхоту. Конницей предводительствовалъ Асыныкъ, сынъ Цалыка. Онъ подошелъ отъ рѣки, а пѣхота шла горою по верху. Приблизившись къ башнѣ, Асыныкъ крикнулъ осажденнымъ: «Хоть вы и сильно укрѣпились, но мы васъ не оставимъ: взрослыхъ перебьемъ, а малолѣтнихъ и женщинъ увеземъ съ собою и продадимъ за рубахи и штаны». Тогда Ногъ съ вершины башни отвѣтилъ ему: «Черный алагирецъ! пока наши крымскія пищали будутъ цѣлы, ты у насъ ничего не возьмешь!» Затѣмъ онъ выстрѣлилъ и ранилъ Асыныка въ правое колѣно. Раненный Асыныкъ поѣхалъ бъ пѣхотѣ. Одинъ изъ пѣхотинцевъ былъ ему врагъ, подозрѣвая его въ связи съсвоею женою. Онъ закричалъ подъѣзжавшему: «Дигорцы гостей хорошо принимаютъ, — краснаго шелка повязку они тебѣ подарили!» Раненный Асыныкъ ему отвѣтилъ: «Собачій сынъ! То, чего не могъ ты сдѣлать руками, то совершилъ сердцемъ!» О Цалыковомъ сынѣ и его ранѣ до сихъ поръ вспоминаютъ въ пѣсняхъ.
Братъ Хутгера, Дзынга, поселился на горѣ, на юго-западъ отъ теперешней Камунты, и это мѣсто до сихъ поръ носитъ его имя. Его жена Эльди была въ любовной связи съ его братомъ Хутгеромъ. О ней разсказывается слѣдующее преданіе: однажды. когда Дзынга надолго уѣхалъ изъ дому, она ждала своего любовника. Ждетъ, ждетъ, а онъ все не приходитъ. Она въ сильной горести стала пить хорхдонъ (сыворотку съ водой) и пила такъ много, что упала и лопнула. Дзынга послѣ ея смерти взялъ другую жену и переселился на горы, гдѣ жилъ родъ Зуайата, на западъ. У него былъ сынъ Бидзга, а у Бидзги — сынъ Уалія. Теперь потомство Дзынга носитъ фамилію Байсогурта, а потомство Хутгера — Тобойта.
Родоначальникъ бадилятъ, Бадила, пришелъ въ Дигорію отъ Мадзаръ, народа, который, какъ разсказываютъ, жилъ гдѣ-то на сѣверѣ[3]. Бадила сталъ гостемъ у дигорцевъ. До него не знали ружья и пороха, а бились саадакомъ. Онъ принесъ съ собою ружье и сталъ отбивать отгоняемый сосѣдями дигорскій скотъ. Своимъ ружьемъ онъ защищалъ дигорцевъ лучше, нежели они сами себя лунами. За это дигорцы подарили ему столько земли, сколько нужно, чтобы накашивать травы для его лошади. Это мѣсто лежитъ близъ аула Махческа и до сихъ поръ называется Бадилайи хоскарцъ[4]. Бадила женился на дочери лезгурскаго жителя изъ фамиліи Уанита. У него было трое сыновей: Туганъ, Кубади и Абисалъ, отъ которыхъ происходятъ бадилятскія фамиліи Тугановыхъ, Бубадіевыхъ и Абисаловыхъ.
Утомленные днемъ путешествія и работы, мы не задерживали долго сапогоснимателя, которымъ оказался разсыльный при правленіи(или кулеръ, т. е. курьеръ, какъ его здѣсь называютъ), и предались мирному сну, причемъ отъ утомленія не обратили особеннаго вниманія ни на мышей, бѣгавшихъ по нашимъ буркамъ, ни на блохъ, убійственно напавшихъ на наши усталыя тѣла.
3-го августа.-- Воскресенье. Сегодня мы поняли неудобство занимать общественное зданіе. Съ утра стало собираться передъ канцеляріей мѣстное населеніе, такъ какъ предстояло засѣданіе сельскаго суда. Этотъ судъ состоитъ изъ старшины, трехъ выборныхъ тархонлаговъ[5], трехъ ихъ кандидатовъ и писаря. Разбиралось два дѣла: обвиненіе въ клеветѣ и пропажа двухъ быковъ изъ сельскаго стала. Обвиняемые и обвинители кричали и шумѣли неистово. Публика раздѣлилась на партіи и каждый громогласно заявлялъ свое мнѣніе о томъ, кто правъ, кто виноватъ. Пренія продолжались до вечера и только, когда начало смеркаться, писарь былъ въ состояніи записать въ книгу рѣшеніе суда. Я полюбопытствовалъ на другое утро заглянуть въ книгу судебныхъ рѣшеній, постановляемыхъ по обычному праву (адату). Не будучи самъ юристомъ, могу увѣрить лицъ, занимающихся обычнымъ правомъ, что они нашли бы много любопытнаго матеріала въ этихъ книгахъ, которыя хранятся при каждомъ сельскомъ правленіи. Хотя въ «Сборникахъ свѣдѣній о Кавказѣ и о кавказскихъ горцахъ» и были обнародованы адаты нѣкоторыхъ горскихъ племенъ, но этого недостаточно и я увѣренъ, что наши «обычники» нашли бы богатую поживу, еслибы пошарили по кавказскимъ сельскимъ правленіямъ.
Большая часть дня была нами потеряна, — только вечеръ принесъ нѣкоторую поживу. Когда народный сонмъ началъ расходиться, благодѣтельный писарь внесъ къ намъ торжественно самоваръ и курицу, пожертвованную сельскимъ старшиной. Вскорѣ затѣмъ появились мальчики съ предложеніемъ только-что пойманныхъ форелей и такимъ образомъ нашимъ желудкамъ, утомленнымъ консервами, предстоялъ лукулловскій пиръ. Но самое пріятное еще ожидало насъ въ концѣ дня. Неожиданно у канцеляріи раздались копыта эшаковъ и лошадей и въ горницу вошелъ почтенный о. Гатуевъ, сопровожаемый махческимъ священникомъ и милиціонеромъ изъ Алагира. Оказалось, что о. благочинный возвращался домой, покончивъ свои дѣла въ Стыръ-Дигорѣ. Встрѣча была самая радостная. Снова вся комната наполнилась народомъ, подходившимъ съ благословенію пастыря и съ любопытствомъ слушавшимъ наши бесѣды. Я не пропустилъ случая по эксплуатировать отца-благочиннаго относительно языческихъ обрядовъ и пѣсенъ, о которыхъ осетины на наши распросы отзывались незнаньемъ. Оказалось, что многое они еще очень хорошо помнятъ и соблюдаютъ до сего дня, но не любятъ объ этомъ распространяться. О. Гатуевъ разсказалъ мнѣ слѣдующій фактъ, случившійся не далѣе 1876 года.
Въ Камунтѣ съ отдаленнаго времени въ семьѣ Атаевыхъ хранился и пользовался поклоненіемъ сосновый отрубокъ, пуда два вѣсомъ, считавшійся фамильнымъ дзуаромъ, дававшимъ изобиліе. Только въ 1876 г. о. благочинному удалось убѣдить собственниковъ сжечь этотъ дзуаръ въ печи. О происхожденіи священнаго дерева разсказываютъ слѣдующее преданіе. Однажды одинъ изъ предковъ Атаевыхъ пошелъ въ дальній лѣсъ нарубить дровъ. Когда онъ замахнулся на одно дерево, вдругъ раздался откуда-то голосъ: «не руби!» Онъ началъ рубить другое дерево и голосъ повторился. Тогда онъ ударилъ по третьему дереву, и изъ него потекло молоко и кровь. Атаевъ заключилъ отсюда, что въ это дерево вселился дзуаръ богатства, отрубилъ кусокъ и принесъ бъ себѣ домой. Дзуаръ былъ прикрѣпленъ въ конюшнѣ къ яслямъ и Атаевы стали ежегодно приносить ему жертвоприношенія — ягненка, пива и араку. Семья стала богатѣть и приписывала свое благосостояніе священному обрубку.
Когда замѣтили, что отецъ-благочинный говоритъ объ этомъ спокойно, какъ бы о дѣлахъ минувшихъ дней, то «развязался языкъ гугнивыхъ» и одинъ изъ присутствовавшихъ спѣлъ пѣсню дзуару Аларды, цѣлителю оспы.
Мы простились съ отцомъ-Гатуевымъ въ надеждѣ свидѣться въ Алагирѣ. Къ сожалѣнію, при своемъ обратномъ проѣздѣ, отца-благочиннаго тамъ не было и мои надежды воспользоваться его свѣдѣніями объ осетинскомъ язычествѣ не осуществились[6]. Кое-что по этому вопросу мнѣ удалось записать отъ одного старика во Владикавказѣ. Многое уже обнародовано въ «Сборникѣ свѣдѣній о кавказскихъ горцахъ». Надѣюсь, что при помощи этого матеріала можно себѣ составить довольно полное понятіе объ этомъ любопытномъ предметѣ. Впрочемъ удачный случай привелъ меня самого видѣть языческій праздникъ въ Рекомѣ, о чемъ сообщу въ своемъ мѣстѣ.
Мы рѣшили выѣхать на другой день въ Стыръ-Дигоръ, такъ какъ уже собрали достаточно преданій въ Камунтѣ. Алагирскій приставъ г. С. предложилъ мнѣ и.зять, отправленнаго съ о. Гатуевымъ, милиціонера, если я встрѣчу его и буду нуждаться въ его услугахъ. Одно время я колебался и не зналъ, воспользоваться ли мнѣ этимъ субъектомъ или нѣтъ. Милиціонерами называются здѣсь мѣстные жители, часто изъ привилегированнаго сословія, поступающіе въ военную службу добровольно и исполняющіе должности полицейскихъ и разсыльныхъ при приставахъ и окружномъ начальникѣ. Всѣхъ милиціонеровъ изъ осетинъ человѣкъ сто. Они служатъ въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, причемъ одинъ мѣсяцъ состоятъ на службѣ, а другой проводятъ въ своихъ аулахъ. Они получаютъ по 10 руб. въ мѣсяцъ и чины (урядника, юнкера, прапорщика), но должны являться на службу, по выраженію лѣтописца, «конны и оружны». Костюмъ ихъ — черкеска и папаха, оружіе: пистолетъ, кинжалъ и шашка. Отъ обыкновенныхъ осетинъ ихъ отличаютъ лишь погоны. Милиціонерамъ поручается часто конвоированіе должностныхъ лицъ, доставленіе депешъ, караулы и т. п. обязанности. Прежде чѣмъ оставить милиціонера при себѣ, я счелъ нужнымъ разузнать его желаніе: хотя онъ, по «обязанностямъ службы», и готовъ былъ ѣхать со мною обратно въ Стыръ-Дигоръ, но все же признался, что онъ давно изъ дому и тоскуетъ по своимъ. Въ виду этого я не рѣшился . оставить его при себѣ, тѣмъ болѣе, что весьма смутно сознавалъ полезность его и, по его просьбѣ, отправилъ съ нимъ письмо въ приставу, что не нуждаюсь въ его услугахъ. Обрадованный милиціонеръ пожелалъ мнѣ отъ души счастливаго пути. Поздно вечеромъ мы условились съ однимъ жителемъ Камунты, что онъ добудетъ намъ лошадей по 1 рублю въ день за каждую и будетъ сопровождать насъ въ Стыръ-Дигоръ и обратно. Покончивъ съ этимъ важнымъ вопросомъ, мы отправились спать.
4 августа.-- Ясное, прохладное утро. Солнце восходитъ поздно для Камунты, окруженной со всѣхъ сторонъ горами. Я вышелъ изъ нашего темнаго и грязнаго логовища на площадку въ двѣ сажени ширины передъ канцеляріей. Налѣво, на одномъ уровнѣ съ площадкой — плоская крыша сосѣдней сакли и на ней ребятишки, выползшіе наружу въ чемъ мать родила, несмотря на весьма чувствительную свѣжесть утра. Большинство ребятъ лѣтъ до шести ходятъ нагишомъ; на мальчикахъ постарше какія-то распашонки, покрывающія плечи и спину, а весь передъ обнаженъ. Дѣвочекъ одѣваютъ нѣсколько больше, но также весьма недостаточно. Особенно обратилъ на себя мое вниманіе ребенокъ лѣтъ трехъ съ огромнымъ животомъ и тонкими ножонками: ему холодно и лишь выглянуло солнышко, онъ ложится на спину и грѣетъ на солнцѣ животъ. Отъ рѣчки, протекающей далеко внизу подъ горою, поднималась мѣстная тяжелая артиллерія: это — вереница изнуренныхъ непосильною работой бабъ съ ушатами воды на спинахъ. Какъ полезно въ осетинскомъ быту кто вьючное животное, приносящее на значительную высоту раза по три въ день двухпудовую ношу на потребу домовладыки и семьи! Меня всегда коробило, когда я видѣлъ мужчинъ и здоровенныхъ парней болтающихъ о всякомъ вздорѣ на ныхасѣ и тутъ же проходящихъ, съ опущенными глазами, женщинъ съ тяжелыми ушатами на спинахъ. При встрѣчѣ съ мужчиной, своимъ властелиномъ, женщина сторонится и уступаетъ ему дорогу. Она не смѣетъ съ нимъ заговорить, да и онъ при постороннихъ унизилъ бы свое достоинство, заговоривъ съ нею. Меня всегда поражало, какъ словоохотливы при встрѣчахъ мужчины и какой рядъ всякихъ пожеланій они отпускаютъ другъ другу: «Да будетъ прямъ твой путь! Да будутъ долги дни твоей жизни! Да съѣмъ я твои болѣзни! Милость Божія да будетъ тебѣ!»… Эти и подобныя пожеланія перекрестнымъ огнемъ такъ и сыплются при встрѣчахъ. Но единственный любезный отвѣтъ на пожеланія женщины, допускаемый осетинскимъ этикетомъ, есть: «зэрды рай» — радуйся въ сердцѣ. Въ теченіе двухъ недѣль пребыванія среди осетинъ я видѣлъ много женщинъ, но почти не слыхалъ ихъ голоса. Бывало встрѣчали мы болтающихъ между собою бабъ, но лишь замѣчали онѣ наше приближеніе, какъ немедленно умолкали и, отепенно прикрывъ глаза головнымъ платкомъ, отступали къ самому краю дороги, чтобы дать проѣхать лошадямъ. Иногда при узкости дороги имъ приходилось отступать аршина на два въ оврагъ или бурьянъ…
Любопытно наблюдать въ Осетіи отношенія половъ, вылившіяся въ такія формы, которыя равно стѣснительны для мужчинъ и женщинъ. Мужъ часто сильно любитъ жену, но вмѣстѣ съ тѣмъ считаетъ позоромъ, если его застанутъ съ ней наединѣ, и при постороннихъ, встрѣчаясь съ женою, не рѣшится съ ней заговорить. Для него оскорбительно, если кто-нибудь спроситъ его, женатъ ли онъ и какъ здоровье его жены. Жена не дерзаетъ встрѣчаться съ родственниками мужа и должна всячески избѣгать ихъ. Она не можетъ назвать мужа по имени не только при постороннихъ, но даже при дѣтяхъ. Эти правила этикета соблюдаются свято не только въ глуши, въ деревняхъ, но даже тамъ, куда проникла нѣкоторая культура, напр. во Владикавказѣ. Одинъ мой пріятель изъ образованныхъ осетинъ разсказалъ мнѣ кое-что изъ своей семейной жизни: онъ живетъ вмѣстѣ съ однимъ полковникомъ русской службы въ одной квартирѣ. У полковника-осетина дочь замужемъ въ одномъ аулѣ близъ станціи желѣзной дороги. Молодая женщина захворала и должна была нѣкоторое время жить во Владикавказѣ у отца, пользуясь совѣтами городскаго доктора. Мой пріятель былъ при первомъ визитѣ доктора — нужно на рецептѣ написать фамилію ея мужа: спрашиваютъ молодую женщину, но она краснѣетъ и молчитъ. Или другой случай: мужъ пріѣзжаетъ изъ аула, чтобы провѣдать о женѣ, но онъ не смѣетъ войти въ домъ, гдѣ она остановилась, и бродитъ кругомъ и около, заглядывая въ окна и поджидая кого-нибудь изъ домашнихъ, чтобы распросить о женѣ. Повидимому, кого ему стѣсняться? Отецъ его жены — человѣкъ безъ предразсудковъ, мой пріятель и того менѣе, городъ — не родной аулъ, гдѣ всякій знаетъ всѣхъ, а все-таки зазорно, все-таки трудно пересилить предразсудки, всосанныя съ молокомъ матери.
Тѣ же стѣсненія у сыновей относительно матери. Сыновнее уваженіе требуетъ, чтобы сынъ съ той поры, когда пересталъ ходить нагишомъ, всячески избѣгалъ встрѣтить мать не вполнѣ одѣтымъ. И вотъ по утру, находясь въ нѣкоторомъ дезабилье, онъ тщательно высматриваетъ, не находится ли мать по близости. Показаться ей въ этомъ видѣ было бы грубымъ оскорбленіемъ чувства скромности. Цѣлымъ рядомъ такихъ требованій этикета обставлена домашняя жизнь осетина, что не мѣшаетъ ему однако проводить ее въ грязи, духотѣ и смрадѣ. Въ этихъ первобытныхъ звѣроподобныхъ логовищахъ соблюдается этикетъ строже, чѣмъ въ европейскихъ раззолоченныхъ палаццахъ.
Какъ ни безотрадна жизнь женщины, однако къ чести осетинъ нужно сказать, что между ними крайне рѣдко встрѣчаются акты грубости и насилія противъ нея. Бить женщину считается позоромъ. Если семейный раздоръ дошелъ до крупной размолвки, жена уходитъ въ домъ родителей и со стороны мужа начинаются хлопоты о примиреніи. Для этого временнаго отсутствія оскорбленной жены есть особый терминъ таргай.
Пока я съ биноклемъ въ рукахъ осматривалъ ледникъ на противолежащемъ хребтѣ, у канцеляріи собралось нѣсколько человѣкъ, которые съ любопытствомъ наблюдали за моимъ занятіемъ. Предложивъ имъ самимъ посмотрѣть въ кэсэнцэст, т. е. глазъ для зрѣнія, иначе подзорную трубу, я доставилъ имъ не малое удовольствіе. Впрочемъ сыны горъ и невооруженнымъ глазомъ видятъ лучше подслѣповатаго европейца. Они отлично различали на далекомъ разстояніи на горѣ быка, который и въ биноклѣ мнѣ представлялся черною точной.
Приводъ лошадей, по обыкновенію, затянулся и мы имѣли еще часа два времени поговорить съ мѣстными старожилами о преданіяхъ Вамунты и Галіаты. Наконецъ, часу въ одиннадцатомъ, тронулись въ путь, уже вчетверомъ, такъ какъ старшина оказался нашимъ попутчикомъ до Стыръ-Дигора. Лошади бодро спустились по узкой улицѣ Камунты; впереди шелъ эшакъ, нагруженный переметною сумой. Дорога (или правильнѣе тропинка) представляетъ крутой спускъ въ лощину, гдѣ расположенъ другой древній аулъ Галіата, съ четырмя галуанами, возвышающимися надъ грудой циклопическихъ сакль. Чѣмъ-то мрачнымъ, средневѣковымъ вѣетъ отъ этихъ древнихъ башенъ и домовъ, въ которыхъ коротаетъ свой вѣкъ потомство на мѣстахъ, гдѣ каждый камень, каждая гробница говоритъ о предкахъ. Отъ неблагопріятныхъ условій существованія, холода и голода населеніе наростаетъ весьма медленно. Поэтому каждый домъ считаетъ нѣсколько столѣтій и новыя постройки рѣдки. Если семья сильно размножается, то пристраиваются небольшіе клѣтушки у главнаго зданія, которое продолжаетъ служить потомкамъ, какъ служило предкамъ. Любому домохозяину не трудно насчитать отъ пяти до десяти и болѣе поколѣній его предковъ, проживавшихъ на томъ же самомъ мѣстѣ, въ той же саклѣ.
Спустившись въ Галіату и въѣхавъ въ одну изъ ея узкихъ улицъ, мы должны были остановиться. Нашъ спутникъ, бравый старшина, спѣшился и просилъ принять угощеніе отъ своихъ родственниковъ въ Галіатѣ. Немедленно насъ окружили, помогли сойти съ лошадей и просили сѣсть на камняхъ, на разостланныхъ буркахъ. Изъ башни вышелъ почтенный старецъ, сопровождаемый молодымъ человѣкъ съ кувшиномъ бэгэны. Начались тосты. Поднимая стаканъ, осетинъ, знающій этикетъ, снимаетъ папаху и начинаетъ долго причитывать разныя пожеланія. Обыкновенный смыслъ этихъ пожеланій: милость Бога, падишаха и, наконецъ, булкона (полковника, т. е. окружнаго начальника), который послѣ падишаха высшее лицо по понятію осетинъ. Мнѣ нѣсколько разъ приходилось слышать, какъ осетины желали мнѣ милость этого потентата. Затѣмъ слѣдуютъ пожеланія здоровья всѣмъ членамъ семьи и чуть ли не до десятаго колѣна, пожеланія счастливаго пути и благословенія разныхъ дзуаровъ: Уастырджи, Уацилла и Рекома. Всѣ присутствующіе обнажаютъ головы и повторяютъ оменъ (аминь). Затѣмъ наливаютъ слѣдующему по іерархической лѣстницѣ и это продолжается, пока кувшинъ не опустѣетъ. Садясь на коня послѣ прощальнаго стакана и всякихъ пожеланій, я, не зная того, нарушилъ важное правило осетинскаго этикета. Я подошелъ самъ къ коню и просилъ подержать его. Уже за предѣлами аула я узналъ отъ спутника, что уронилъ свое достоинство: гость долженъ ждать, чтобъ ему подвели коня и подержали стремя. Притомъ излишняя поспѣшность можетъ обидѣть хозяевъ.
Черезъ нѣсколько минутъ ѣзды мы спустились въ ущелье рѣки Сонгуты-дона, такъ называемое Вола-комъ, и поѣхали внизъ по берегу рѣки почти до ея впаденія въ Урухъ. Все ущелье Вола-комъ густо населено, хотя съ трудомъ въ состояніи пропитать населеніе. Каждая, даже самая незначительная, полоска удобной земли на скатѣ горъ огорожена камнями и тщательно обработана. Лѣсу почти нѣтъ, колесный арбы неизвѣстны и сѣно, накашиваемое высоко на горахъ, возятъ и зимой и лѣтомъ на саняхъ, впрягая въ нихъ воловъ. Скотъ мелкій и плохой: взрослый быкъ не больше великорусскаго годовалаго теленка. Хлѣбъ часто не вызрѣваетъ отъ суровости климата; овесъ сѣется мало и часто безуспѣшно. Кое-гдѣ по горнымъ ауламъ нѣтъ даже куръ. И, несмотря на всѣ эти неблагопріятныя условія, аулы встрѣчаются довольно часто. На лѣвомъ берегу Сонгуты-дона: Хунсаръ, Вокацъ, Махческъ, на правомъ: Фаснадъ, Мастыноко, Павутти, Фараскатъ — все это на протяженіи какихъ-нибудь пятнадцати верстъ. Около древняго аула Вокаца я остановился на нѣсколько минутъ, чтобы поискать на кладбищѣ памятника въ формѣ куба, будто бы съ греческою надписью, о которомъ я узналъ изъ записной книги профессора Антоновича. Распросы и розыски не обнаружили его присутствія, но за то я при случаѣ подробно разсмотрѣлъ осетинскіе могильные памятники. Одни представляютъ форму четыреугольной пирамиды, вышиной въ сажень и больше, сложенной изъ камней; часто за рядомъ камней слѣдуетъ пластъ изъ шиферныхъ плитъ, и такихъ пластовъ на одной пирамидѣ я насчиталъ до двѣнадцати; бока пирамиды не прямы, а выгнуты; на вершинѣ — украшеніе въ видѣ шишки и иногда деревянное украшеніе въ видѣ роговъ, Другіе памятники имѣютъ видъ четырехъугольныхъ домиковъ безъ крыши, съ шарами по угламъ. Третій видъ — усыпальницы въ видѣ небольшихъ каменныхъ домиковъ съ покатой шиферною крышей и окномъ; онѣ напоминаютъ долмены. Въ окно на шиферную доску клали трупъ покойника и предоставляли его дѣйствію воздуха. Когда въ семьѣ бывалъ новый покойникъ, то доску съ прежнимъ повертывали и онъ скатывался на полъ усыпальници, уступая мѣсто на доскѣ новому гостю. Поэтому на полу усыпальницъ вы видите массу костей и череповъ. Самый простой видъ представляютъ мополиты аршина въ 1½ вышиной, округленные на верху, толщиной отъ двухъ до четырехъ вершковъ. Часто такіе обелиски стоятъ не на могилѣ, а близъ проѣзжихъ дорогъ, чтобы напоминать прохожимъ о покойникѣ. При видѣ ихъ мнѣ невольно вспомнился древнерусскій обычай ставить прахъ покойника въ сосудѣ на придорожныхъ столбахъ. Болѣе новые обелиски расписаны ярко красками. Въ верхней части обыкновенно звѣзда въ кругѣ, ниже — крестъ, а въ нижнемъ полѣ — рядъ изображеній предметовъ бытовой обстановки покойнаго. На верху — рядъ патроновъ (газыры), носимыхъ на черкескѣ; ниже — пороховница, ножъ, ружье, пистолетъ, плети еще ниже изображена лошадь, кувшинъ и чашка. Видно, что эти изображенія представляютъ survival обычая класть всѣ эти предметы въ могилу покойника. Болѣе практическое новое время ограничилось тѣмъ, что изображаетъ на камнѣ фигуры этихъ вещей, вмѣсто того, чтобъ ихъ безплодно зарывать въ землю. Вокругъ обелиска часто идетъ рамка изъ дерева.
Не доѣзжая селенья Вокаца, ложе и берега рѣки усѣяны огромными камнями причудливыхъ формъ. Одинъ представляетъ массивную часть скалы, какою-то силой отторгнутую и начавшую скатываться, но остановившуюся почему-то въ своемъ паденіи. Не подалеку на берегу рѣки вамъ указываютъ цѣлую окаменѣлую группу, двухъ быковъ, сани и возъ сѣна. Это — окаменѣлый скотъ уайгутовъ, великановъ, нѣкогда населявшихъ эту долину; гигантскіе камни служили имъ метательными снарядами. Но «Богъ потреби я» и они «погибоша аки Обре». Вотъ одно преданіе, записанное мною о великанахъ.
Были три брата — Амиранъ, Бадри и Нусырби. Однажды они сказали: «Поѣдемъ за добычей». Они отправились на Тараково поле, нашли стадо скота и погнали его къ себѣ. На пути смерклось; они нашли пещеру, вошли въ нее и тамъ заночевали. Утромъ, когда разсвѣло, они посмотрѣли и сказали: «вѣдь это человѣчья голова, а не пещера, и мы ночевали въ глазной впадинѣ. Что за чудо! Дарезаны[7] были такіе люди, которымъ Богъ не отказывалъ ни въ какой просьбѣ. И вотъ они молили Бога: „оживи, Боже, того человѣка, въ которомъ мы были ночью, но такъ, чтобъ онъ былъ хромъ и слѣпъ“. По просьбѣ Дарезановъ Богъ воскресилъ великана: костякъ сталъ человѣкомъ, ростомъ съ гору, но слѣпымъ и хромымъ. Они испугались и отбѣжали подальше. Тогда воскрешенный великанъ сказалъ имъ: „Дарезаны, я знаю, что Богъ исполняетъ все, о чемъ вы просите, и кромѣ васъ никто не могъ бы воскресить меня. Не бойтесь меня, я вамъ ничего не сдѣлаю. Но прошу васъ, возвратите мнѣ свѣтъ очей“. Дарезаны возвратили ему зрѣніе. Великанъ, увидѣвъ ихъ, сказалъ: „Ахъ, да какіе вы мелкіе!“ — „А мы думали, что нѣтъ крупнѣе насъ!“ — сказали они. — „Ну-ка, подайте мнѣ ваши дорожные припасы!“ Братья отошли, прикатили втроемъ камень и назвали его своею пищею. Великанъ поднялъ камень и сказалъ: „Охъ, бѣдняги, да какже онъ легокъ! Этимъ вы питаетесь? Потому-то вы и мельчаете!“ Затѣмъ онъ сдавилъ камень въ рукѣ, точно толокно, и сказалъ: „Видите, изъ него не вытекаетъ масла, оттого вы и мельчаете. Вонъ въ дуплѣ моя пища, принесите-ка ее и мы посмотримъ“. Дарезаны достали, что онъ имъ сказалъ, и не звали, что это за пища. „Посмотрите теперь сюда, — сказалъ великанъ, — потечетъ ли масло“. Смотрятъ они на него: онъ сжалъ пищу въ комокъ и изъ нея вытекло двѣ мѣрки масла. „Вотъ какая должна быть пища, а то не отъ чего полнѣть!“ — сказалъ великанъ. Потомъ онъ посмотрѣлъ вокругъ и увидѣлъ межи пашенъ и сѣнокосовъ. „Это что такое?“ — спросилъ онъ. Они сказали: „Всякій дѣлится съ братьями и съ отцомъ и каждому мы даемъ надѣлъ; для того и борозды“. — „Эхъ, смерть лучше нынѣшней жизни! Если уже всякій сталъ дѣлиться съ отцомъ и братомъ, то лучше умереть“, — сказалъ великанъ. Потомъ онъ замѣтилъ на полѣ кучу навоза и спросилъ: „Это что такое?“ Дарезавы сказали: „Всякій на свою пашню возитъ навозъ, и когда онъ съ землею смѣшается, то хлѣбъ лучше родится“. „О-хо-хо! Если уже начали пометъ ѣсть, то не стоитъ жить болѣе. Прошу васъ, убейте меня, — не хочу видѣть свѣтъ“. — „Боже боговъ! — сказали Дарезаны, — пусть станетъ онъ костякомъ, какимъ былъ прежде“. Такъ и сдѣлалось: великанъ вдругъ разсыпался.
Часамъ къ четыремъ мы доѣхали до древняго аула Наръ, отъ котораго намъ надо было спуститься въ долину Уруха, чтобы далѣе ѣхать по теченію этой рѣки. Спускъ такъ крутъ, что пришлось идти пѣшкомъ и вести лошадей. Наконецъ, мы были внизу въ зеленой, довольно широкой долинѣ, замкнутой горами. Все здѣсь говоритъ о богатырскихъ временахъ, упоминаемыхъ въ нартскихъ сказаніяхъ. Налѣво виднѣется древняя усыпальница, придѣланная къ горѣ. Приданіе называетъ ее гробницей нарта Сослана (Сосланы инган), которому приписываютъ рядъ чудныхъ похожденій. При помощи проводника и старшины намъ удалось пролѣзть въ узкое отверстіе, чтобы поближе разсмотрѣть содержимое усыпальницы. Весь полъ ея покрытъ костями. Направо — широкая доска, на которой распростертъ муммизированный временемъ трупъ богатыря. Черепъ поражаетъ своими размѣрами, покойникъ былъ ростомъ въ сажень, правая рука свѣсилась внизъ, мускулы высохли и плотно присохли къ костямъ. На покойникѣ бѣлая полуистлѣвшая рубаха. На лѣвой сторонѣ усыпальницы шиферная доска меньшихъ размѣровъ со скелетомъ мальчика.
О смерти Сослана преданіе разсказываетъ то же, что о смерти другаго богатыря, Батраза. Сосланъ, увѣренный въ своей исполинсбой силѣ, былъ во враждѣ съ Фыдъ-Іоаннемъ (отцомъ Іоанномъ, такъ называютъ осетины Іоанна Крестителя). У Фыдъ-Іоанне было чудное колесо ойнонъ, которое онъ послалъ на Сослана, чтобъ оно его раздавило. Сосланъ съ двѣнадцатью товарищами былъ въ это время на охотѣ. Утомленные товарищи его заснули и чудное колесо, прокатившись по нимъ, разсѣкло ихъ на части. Сосланъ, вернувшись изъ лѣсу, увидалъ трупы товарищей и погнался за колесомъ, которое между тѣмъ убѣгало. Видя, что онъ не догонитъ его, Сосланъ просилъ ольховый кустъ задержать колесо своими вѣтвями. Кустъ не послушался и былъ проклятъ Сосланомъ: „пусть одни лѣнтяи пользуются тобой!“ Преслѣдуя дальше колесо, Сосланъ съ тою же просьбой обращается бъ кусту орѣшника, обвитому хмѣлемъ. Орѣшникъ повиновался и остановилъ колесо. Тогда Сосланъ рукояткой шашки прижалъ колесо къ землѣ и оно стало просить пощады. Сосланъ отпустилъ его, обязавъ клятвой въ томъ, что оно вернется къ Фыдъ-Іоанне и разсѣчетъ его съ женою пополамъ. Колесо бѣжитъ и плачетъ. Навстрѣчу ему идетъ коварный нартъ Сирдонъ и спрашиваетъ, отчего оно плачетъ. Чудное колесо разсказало ему о данной Сослану клятвѣ. Коварный Сирдонъ посовѣтовалъ ему не держаться строго присяги, проѣхать Фыдъ-Іоанне только по кончикамъ пальцевъ, а затѣмъ вернуться къ Сослану и, воспользовавшись его сномъ, разрѣзать его пополамъ. Колесо такъ и сдѣлало. Друзья похоронили Сослана въ усыпальницѣ между двухъ рѣкъ. Около гробницы въ полѣ рѣжутъ барановъ и просятъ Сослана о хорошей погодѣ.
Нѣсколько далѣе, на полуостровѣ, образуемомъ изгибомъ рѣки, находится овальная площадка, обложенная по краямъ камнями. Большая ось — саженъ въ двадцать, малая въ пять. На одномъ концѣ площадки куча камней. Это мѣсто считается сборною площадью древнихъ богатырей — нарты-ныхас. Здѣсь собирались они на зовъ предводителей — Сослана, Батраза, Урызмэга и другихъ, предпринимая какую-нибудь отважную работу.
Сидя на камняхъ въ ныхасѣ, вы видите въ горѣ на сѣверѣ передъ собою длинную трещину сверху внизъ: это — знакъ удара меча разгнѣваннаго Уаскерги[8] (Св. Георгія), а рядомъ — дыра въ скалѣ, оставленная ударомъ его конья. Щель называется до сихъ поръ „Ударъ меча“. Въ Стыръ-Дигорѣ я также записалъ легенду, объясняющую этотъ ударъ Уаскерги. Но болѣе обстоятельный разсказъ доставленъ мнѣ о. Гатуевымъ. Преданіе разсказываетъ, что Уаскерги съ своимъ сыномъ оберегалъ соленыя залежи мѣстности Харіессъэ такъ какъ ангелъ плоскости имѣлъ намѣреніе похитить оттуда соль. Однажды Уаскерги долженъ былъ куда-то уѣхать и поручилъ сыну охранять солончакъ и не пропускать къ нему никого. Ангелъ плоскости воспользовался этимъ случаемъ, прибѣжалъ въ Харіессъ въ видѣ гончей собаки и похитилъ соль. Возвратившись изъ поѣздки, Уаснерги спросилъ сына, не видѣлъ ли онъ кого-нибудь; сынъ отвѣчалъ, что прибѣгала только гончая собака. Уаскерги догадался, что въ видѣ собаки прибѣгалъ дзуаръ плоскости, и погнался за нею. Первая стрѣла его не попала въ собаку, но отъ огненныхъ искръ ея, упавшихъ на землю, произошли всѣ грушевыя деревья около аула Ахсау. Вторую стрѣлу онъ пустилъ въ собаку около аула Заделиска и опять далъ промахъ, но отъ искръ произошелъ лѣсокъ, называемый Марги. Тогда Уаскерги пришелъ въ ярость, ударомъ меча разсѣкъ скалу и ударомъ копья пробилъ пещеру. Такъ поразилъ бы и ангела плоскости, — сказалъ онъ, — еслибъ былъ дома, когда онъ похитилъ соль». Молодежь собираетъ приношенія окрестныхъ жителей и пируетъ около скалы, въ извѣстный день, упоминая въ пѣсняхъ имя Уаскерги.
Чтобы попасть въ Стыръ-Дигоръ, намъ приходилось переѣхать по осетинскому мосту черезъ бурный Урухъ. Эти мосты плетутся изъ вѣтвей и посыпаются землей. Перилъ нѣтъ. Въ то время, какъ вы ѣдете, мостъ колышется подъ лошадью и лошадь пугается, видя воду сквозь щели настилки. Иногда мостъ на значительной высотѣ, сажени на двѣ. на три надъ уровнемъ рѣки, и я не скажу, чтобы переѣздъ черезъ него сопровождался пріятнымъ ощущеніемъ.
Долина Уруха представляетъ полную противоположность Волакому. Вы опять вступаете въ царство свѣжей и богатой растительности. Нижняя, почти отвѣсная, часть скалъ представляетъ самыя причудливыя формы пластовъ и разнообразную окраску. Вершины и бока горъ заросли густымъ сосновымъ и еловымъ лѣсомъ. Скалы сжимаютъ бурную рѣчку и въ одномъ мѣстѣ доводятъ ее до двухъ саженей ширины. Разсказываютъ, что въ этомъ мѣстѣ одинъ юный осетинъ совершилъ гигантскій скачокъ. Дорога вьется вдоль лѣваго берега, то взбираясь на значительную высоту, то подходя почти къ рѣкѣ. Кое-гдѣ она идетъ густымъ лиственнымъ лѣсомъ. Сколько разъ, проѣзжая мимо какого-нибудь чуднаго ландшафта, я сожалѣлъ, что художники не заходятъ въ эти мѣста и что мы составляемъ себѣ понятіе о красотахъ Кавказа почти исключительно по избитымъ видамъ военно-грузинской дороги.
День уже склонился къ вечеру, когда мы миновали аулы Моска и Одола и выѣхали на дорогу къ Стыръ-Дигору, вьющуюся между огороженныхъ вамнями полей. Еще часъ ѣзды — и мы въ полномъ мракѣ достигли дома мѣстнаго священника, у котораго, какъ мы знали отъ о. Гатуева, есть чистевькая комната, удобная для ночлега. Отецъ Шіо, родомъ грузинъ, вышелъ поспѣшно изъ своей комнаты и встрѣтилъ насъ у дверей. Первыми словами его было, что остановиться у него мы, конечно, можемъ, но что ѣсть нечего, ибо онъ постится, да и вообще въ Стыръ-Дигорѣ жить не сладко, потому что уже три года не было урожая. Мы, впрочемъ, и не разсчитывали встрѣтить здѣсь обиліе благъ земныхъ и возлагали упованіе на наши консервы. При помощи набравшихся отовсюду помощниковъ, наскоро размѣстились въ комнаткѣ, разобрали переметныя сумки и изготовили чаю и бульону. О. Шіо сначала все не рѣшался сѣсть въ нашемъ присутствіи, но, наконецъ, присѣлъ къ намъ и распросилъ о цѣли поѣздки. На утро онъ обѣщалъ достать намъ стариковъ и дѣйствительно исполнилъ обѣщаніе.
5-го августа.-- Проснулся я рано утромъ и выглянулъ въ окно, которое, впрочемъ, за отсутствіемъ рамъ, было открыто постоянно. Передо мною небольшая новенькая деревянная церковка, съ небольшимъ дворомъ, окруженнымъ циклопической оградой. Всю ограду сложилъ о. Шіо своими руками. Рядомъ съ церковью древнее кладбище съ цѣлымъ рядомъ избообразныхъ усыпальницъ. За церковью шумно катитъ Урухъ свои волны вдоль гряды покрытыхъ кустарникомъ горъ. Мальчикъ-пастухъ гонитъ стадо на горное пастбище. Женщины идутъ въ дальнія поля на работу. Жатва и сѣнокосъ какъ-то подоспѣли вмѣстѣ, такъ что мы пріѣхали въ самую страдную пору. Домикъ о. Шіо стоитъ съ краю селенія, которое поднимается далѣе на противоположной горѣ. Долина въ этихъ мѣстахъ густо заселена: въ полутора верстахъ отъ Стыръ-Дигора виднѣется аулъ Кусу, въ другомъ направленіи аулъ Ахсаргинъ, а далѣе Моска. Эта группа ауловъ, равно и тѣ, мимо которыхъ мы проѣхали по той же долинѣ, представляютъ чистую Дигорію, область чистаго дигорскаго нарѣчія. Далѣе на западъ по тому же ущелью уже нѣтъ ауловъ, а встрѣчаются лишь отдѣльные хадзары (дома) выселенцевъ въ страшной глуши, и черезъ нѣсколько верстъ вы упираетесь, при источникахъ рѣки, въ снѣжный хребетъ. За переваломъ на сѣверной сторонѣ — Балкарія, на южной — Сванетія. Такимъ образомъ Стыръ-Дигоръ являлся крайнимъ пунктомъ моей экскурсіи, которая не должна была переступать предѣлы Осетіи.
Въ этой глуши, вдали отъ административныхъ центровъ, сохранился типъ дигорца въ чистосъ видѣ. Бодрое, отважное населеніе, полное воспоминаній о предкахъ, впервые поселившихся въ этой трущобѣ, никогда не подчинялось въ такой мѣрѣ вліянію привилегированнаго сословія (Бадилятъ, Царгосатъ), какъ въ восточной и южной Осетіи. Индо-европейская патріархальность и чувство собственнаго достоинства отличаютъ стыръ-дигорцевъ. Вы видите на каждомъ шагу чисто индо-европейскіе типы, дѣйствительно, какъ еще замѣтилъ Гакстгаузенъ, напоминающіе нѣмецкіе. Когда утромъ наша комната по обыкновенію наполнилась народомъ, я подумалъ, что сижу гдѣ-нибудь въ южной Германіи въ сельской Kneipe. Блондины преобладаютъ. Встрѣчаются даже рыжіе. Въ своихъ сѣрыхъ войлочныхъ широкополыхъ шляпахъ (худ — нѣм. Hut), съ трубочками въ зубахъ, съ нѣсколько прищуренными глазами, съ крупными, правильными, довольно толстыми носами — особенно два старика — до обмана воображенія походили на нѣмецкихъ крестьянъ. Они вошли опираясь на посохи и послѣ обычнаго привѣтствія съ достоинствомъ подсѣли къ столу и начали свои повѣствованія. Сталъ я прислушиваться къ ихъ говору и первое время ничего не понялъ: какъ будто по-осетински, но съ цѣлымъ рядомъ такихъ звуковъ, которыхъ нѣтъ въ тагаурскомъ говорѣ. Произношеніе гласныхъ полнѣе, шире и отчетливѣе, носовые звуки придаютъ языку извѣстную музыкальность и старыя формы, занесенныя въ грамматику еще Шегреномъ въ концѣ тридцатыхъ годовъ, держатся весьма крѣпко.
Эта стойкость діалекта, сохранившаго свои особенности, несмотря на близость къ преобладающему языку, отъ котораго дигорцевъ отдѣляютъ лишь два десятка верстъ, поразительна для филолога. Мой спутникъ, г. К., котораго предки выселились изъ Дигоріи на плоскость и который могъ, хотя и не безъ труда, понимать дигорскій діалектъ, повторялъ мнѣ медленно слова стариковъ и на бумагѣ они становились уже нѣсколько понятнѣе, хотя не рѣдко встрѣчались слова, совершенно неизвѣстныя въ тагаурскомъ. Различіе между обоими нарѣчіями не меньшее, чѣмъ между великорусскимъ и малорусскимъ, и хотя образованный великоруссъ прочтетъ безъ особеннаго труда малорусскую книгу, но конечно онъ пойметъ очень мало въ быстрой малорусской рѣчи. Благодаря г. К., мнѣ все-таки удалось записать отчетливо довольно много текстовъ, по которымъ можно судить о характерѣ дигорскаго нарѣчія.
Въ то время, когда мы были заняты съ стариками, вдругъ пошелъ градъ и почти немедленно раздались звуки церковнаго колокола. Градъ скоро прошелъ. Изъ церкви выходитъ съ торжествующимъ видомъ о. ино и говоритъ, что на этотъ разъ онъ живо прекратилъ градъ колокольнымъ звономъ.
Кстати объ о. Шіо и о положеніи священника у осетинъ.
Большинство священниковъ въ этой глуши по уровню развитія не многимъ выше своихъ прихожанъ. Они ставятся изъ причетниковъ, пробывшихъ въ этой должности нѣсколько лѣтъ при священникѣ и сдавшихъ у благочиннаго нѣкоторый экзаменъ. О. Шіо, кажется, лѣтъ двадцать состоялъ причетникомъ и научился внѣшнимъ пріемамъ церковнослуженія, едва ли усвоивъ себѣ сущность своего призванія. Это по развитію и понятіямъ младенецъ, добрый и кроткій, добросовѣстно читающій переведенныя на осетинскій языкъ церковныя книги, но, конечно, не имѣющій никакого вліянія на свою паству. По-русски онъ знаетъ лишь нѣсколько словъ. Хотя церковь и снабжена церковно-славянскими книгами, но я не знаю, къ чему онѣ служатъ. Онъ свято соблюдаетъ посты и объявляетъ прихожанамъ, то не слѣдуетъ работать въ такой-то день, если находитъ противъ него отмѣтку въ мѣсяцесловѣ. Во всемъ прочемъ прихожане его сани по себѣ, а онъ — самъ по себѣ. Въ извѣстные свои семейные праздинки они обыкновенно приносятъ жертвы разнымъ дзуарамъ[9], рѣжутъ нывондовъ[10], наѣдаются и напиваются, произнося кувды[11], — однимъ словомъ, живутъ такъ, какъ жили встарину. Въ осетинахъ мнѣ не случалось видѣть ни ханжества, ни религіознаго фанатизма: во всемъ проглядываетъ чисто-внѣшнее, матеріалистическое воззрѣніе на религію. Осетинъ — называетъ ли онъ себя христіаниномъ или мусульманиномъ — въ сущности язычникъ. Его религія сводится къ тому, что въ извѣстные дни слѣдуетъ зарѣзать барашка или быка, пойти на извѣстное «святое мѣсто», пропѣть въ честь мѣстнаго дзуара восхваленіе, — затѣмъ его долги небу уплачены. Одинъ дзуаръ даетъ обиліе скота, другой — хорошій урожай, третій — хранитъ отъ оспы и т. д. У всякаго своя роль и своя доля въ приношеніяхъ. Между его богами поминается на равныхъ правахъ и сынъ солнца Махаматъ, и золотой Киристи (Христосъ), и Маріамъ (Богородица); но эти личности какъ-то стушевываются среди болѣе сильныхъ дзуаровъ — Уастырджи (Св. Георгій), Уацилла (Св. Илья), Рекома, Тутора (Ѳедоръ Тиронъ), Аларды (святой, завѣдующій оспою), Фалвара (завѣдующій скотомъ), Авеати (охотой), и нѣкоторыхъ другихъ. Осетинъ нисколько не враждебенъ церкви, но рѣдко ходитъ въ нее и гораздо выше ея ставитъ свои «святыя мѣста». Ему все равно, читаютъ ли въ церкви по-грузински, по-русски или осетински. Переведенное на народный языкъ Св. Писаніе для него мало понятно и совершенно не интересно. Его нравственныя воззрѣнія сложились прочно въ патріархально-родовыхъ понятіяхъ и на этотъ складъ христіанство не имѣло никакого вліянія. Поучительна дѣятельность первыхъ миссіонеровъ въ Дигоріи. Послѣ экспедиціи князя Абхазова, какъ мнѣ разсказывали, присланъ былъ миссіонеръ, родомъ грузинъ, Николай Самаргановъ. Онъ разъѣзжалъ по ауламъ и давалъ 50 коп. каждому, кто захочетъ креститься. Желающихъ подвергнуться этому обряду за эту плату оказалось 280 человѣкъ. Одна магометанская семья, какъ увѣряютъ, взяла по 50 копѣекъ и на своихъ собакъ. Большая часть теперешняго населенія Дигоріи крещена, но почти никто не знаетъ своего христіанскаго имени и продолжаетъ носить свое національное имя: Бибо, Баде, Иналуко, Гаги, Саукуй, Хамыцъ и т. д. Есть слѣды того, что нѣкогда христіанство уже было распространено въ Осетіы изъ Грузіи. Цѣлый рядъ древнихъ развалившихся дзуаровъ связанъ съ именемъ царицы Тамары. Изъ грузинскаго дивари — крестъ — объясняется и осетинское дзуаръ, что обозначаетъ и крестъ, и святилище, и святаго. Грузины внесли въ Осетію и культъ нѣкоторыхъ святыхъ — Георгія, Ильи, Ѳеодора Тирона и друг., но эти святые обратились въ языческихъ боговъ, такъ что только имена свидѣтельствуютъ объ ихъ христіанскомъ происхожденіи. Сосѣдство мусульманъ занесло въ Осетію Махамата, и эти двѣ струи, христіанская и магометанская, стеклись и слились съ мѣстными древними культами языческихъ боговъ, горъ и деревьевъ въ какой-то странный комплексъ религіозныхъ понятій, который нельзя назвать иначе какъ язычествомъ.
Вечеромъ вошли въ нашу комнату два мальчика, одинъ съ тремя хабызджинами — большими лепешками, начиненными сыромъ, другой съ бутылкой бэгэны (пива). Это были сыновья одного стыръ-дигорца, изъ привилегированнаго сословія, который состоитъ на военной службѣ во Владикавказѣ. Старшій изъ мальчиковъ учится въ военной прогимназіи, младшій готовится туда же. Они проводили вакаціонное время въ родномъ аулѣ и у же сильно скучали въ этой глуши. Чтобы добраться къ себѣ, они ѣхали два дня верхами изъ Владикавказа. Бойкіе мальчуганы лѣтомъ лазятъ по горамъ за малиной въ лѣсъ, рискуя встрѣтиться съ медвѣдями, которыхъ здѣсь не мало. Пріятно отмѣтить, что и въ Стыръ-Дигоръ, въ эту трущобу, начинаютъ проникать русскія понятія и русская культура черезъ молодое поколѣніе, обучающееся въ русскихъ школахъ.
Ночью, когда уже мы собирались на покой, въ комнату вошелъ молодой человѣкъ лѣтъ 22 и просилъ насъ записать его семейное преданіе. Онъ уже въ теченіе дня нѣсколько разъ навѣдывался къ намъ, но посторонніе посѣтители очевидно его стѣсняли. Мы слышали отъ другихъ, что молодой человѣкъ написалъ просьбу о перечисленіи его въ привилегированное сословіе, на томъ основаніи, что его предки впервые поселились въ Стыръ-Дигорѣ и будто бы земля аула принадлежитъ собственно его семьѣ. Заинтересованные этимъ сословнымъ и земельнымъ вопросомъ, мы выслушали его съ полною готовностью. Оригинальный видъ представлялъ этотъ потомокъ древняго рода Хамицевыхъ, въ своей сплюснутой à la Napoleon I сѣрой шляпѣ, съ своими узко сдвинутыми глазами, съ серьезной и нѣсколько таинственною миной, разсказывавшій ночью баснословныя преданія о своемъ предкѣ: «Хамицъ, мой предокъ, — сказалъ онъ, — первый пришелъ въ Дигорію, какъ говорятъ, изъ Грузіи. Изъ его потомства былъ нѣкто Хой, славный охотнисъ. Однажды онъ пошелъ на охоту и выстрѣлилъ въ тура. Раненый звѣрь побѣжалъ въ горы, Хой за нимъ. Туръ вошелъ въ одну пещеру и скрылся. Хой рѣшился въ нее войти и увидѣлъ въ ней цѣлую семью: мать, дѣтей, старуху и весь домашній скарбъ. Женщина спросила вошедшаго: — „Откуда ты? Какою непогодою тебя сюда занесло?“ Хой отвѣтилъ, что пришелъ за раненымъ звѣремъ. Женщина сказала, что раненый туръ любимецъ ея мужа Авсати (бога охоты). „Спрячься за дверью, несчастный человѣкъ, въ яму, иначе мой мужъ тебя убьетъ“, прибавила она. Хой спрятался въ яму. Скоро пришелъ Авсати съ убитымъ туромъ. Въ дверяхъ онъ крикнулъ: „что это пахнетъ горнымъ воробьемъ!“ Жена отвѣчала, что нѣтъ никакого запаха, и что вѣроятно онъ самъ его занесъ, блуждая около людей. Потомъ Авсати сѣлъ ужинать. За ужиномъ жена призналась, что дѣйствительно спрятала гостя. Авсати, будучи въ хорошемъ расположеніи духа, велѣлъ гостю выходить изъ ямы, привѣтствовалъ его и назвалъ своимъ другомъ. Гость и хозяинъ стали пировать. Затѣмъ Авсати спросилъ, чего Хой желаетъ. „Если хочешь, — сказалъ онъ ему, — то каждый день будешь ѣсть рѣдкую дичину“. — „Я согласенъ на это“, — отвѣтилъ Хой. „Изъ всѣхъ звѣрей моихъ, — сказалъ Авсати, — я тебѣ дамъ одно ребро“. И далъ ему ребро тура, а вмѣстѣ съ нимъ серебряную булау (?)[12]. Ребро вечеромъ съѣдалось семьею Хамицевыхъ, а на утро становилось такимъ же, какимъ было. Долго продолжалось такимъ образомъ, что Хамицайта[13] питались готовою дичиной. Однажды одна женщина сказала: „Надоѣло намъ постоянно одно и то же ѣсть“. Вслѣдствіе ея словъ мясо стало мало-по-малу уменьшаться. Въ другой разъ она повторила тѣ же слова, и мясо на ребрѣ перестало наростать. Всѣ начали бранить женщину: „наша пища пропала черезъ тебя“. Хамицайта стали приносить каждый годъ жертву булау. Если этого не бывало, то годъ бывалъ плохъ для людей и скота. Впослѣдствіи булау пропалъ слѣдующимъ образомъ. Онъ хранился въ одномъ мѣстѣ въ большомъ ящикѣ. Въ Стыръ-Дигорѣ были двѣ дурныя семьи: Беппита и Гадзута. Они выкрали булау съ мѣста, гдѣ совершался кувдъ, и унесли его въ Грузію. Тамъ его продали, но всячески скрывали отъ Ханицевыхъ свой поступокъ. Однакожь объ этомъ всѣ узнали. За это ихъ прокляли Хамицайта, и обѣ семьи погибли безъ потомства. До сихъ поръ, — продолжалъ разсказчикъ, — мы рѣжемъ около Пасхи барашка, несемъ его на мѣсто, гдѣ прежде хранился булау, совершаемъ кувдь, пьемъ брагу и пиво. Хой былъ мой предокъ. У Хоя былъ сынъ Садула, у Caдулы — Бата, а далѣе не помню. Затѣмъ изъ потомства Баты были два брата Іо и Габедза, которые ушли въ Грузію, поссорившись съ Царгосатами. Мой прадѣдъ былъ Царай, дѣдъ — Кезо, отецъ — Тихо. Мое имя — Беасланъ Хамицайти. Преданіе о выкраденномъ у насъ булау знаютъ и дигорцы, и грузины».
Все это было разсказано въ полной надеждѣ, что будетъ увѣковѣчено и, быть-можетъ, послужитъ разсказчику къ возстановленію его правъ на землю. Затѣмъ претендентъ помогъ намъ постлать постели и удалился, повидимому, съ чувствомъ удовлетворенія въ томъ, что исполнилъ долгъ относительно своихъ древнихъ предковъ.
6-го августа.-- Пользуясь приходомъ нашихъ старцевъ, Баде Гобеева и Айдаруко Цопанти, я продолжалъ записывать мѣстныя преданія. Затѣмъ, истощивъ, повидимому, запасъ, мы рѣшили послѣ обѣда тронуться въ обратный путь и ночевать въ аулѣ Махческѣ. До отъѣзда я слазилъ на ближайшую гору, чтобы полюбоваться видомъ на ледники и послѣдній разъ взглянуть на мѣста, куда меня едва ли еще когда-нибудь занесетъ судьба. Для пополненія дорожнаго провіанта послалъ причетника купить яицъ, но во всемъ аулѣ таковыхъ не оказалось.
Наконецъ, часа въ 2 пополудни, мы снова сѣли на коней, оставивъ о. Шіо на память консервы кофе, до котораго онъ былъ повидимому охотникъ, но котораго въ его аулѣ нельзя было достать. Уже стемнѣло, когда я подъѣхалъ къ Махческу. Мой спутникъ на время покинулъ меня, чтобы заѣхать по дорогѣ къ родственникамъ въ близлежащій аулъ. Я остановился у канцеляріи и послалъ за ключомъ къ старшинѣ. Припоминаю, что здѣсь вышло смѣшное недоразумѣніе: разговаривая съ проводникомъ, я между прочимъ спросилъ его по-осетински, далеко ли аулъ, въ который поѣхалъ мой пріятель — учитель (ахургэнэг). проводникъ сталъ недоумѣвать, какой такой учитель, и никакъ не могъ догадаться, о конъ я спрашиваю. Оказалось, что онъ не зналъ ничего объ общественномъ положеніи моего спутника и звалъ его просто его языческимъ именемъ — Саукуй (черный песъ), — именемъ, которое послѣ крещенія было по созвучію передѣлано въ Санну. Имя черный песъ дается, какъ я узналъ послѣ, слабенькимъ дѣтямъ, за участь которыхъ опасаются. Думаютъ, что злые духи, испугавшись имени пса, отстанутъ отъ мальчика и пощадятъ его дни. Вскорѣ отыскался старшина съ ключомъ и ввелъ меня въ темный, низкій сарай съ двумя равно грязными отдѣленіями. Испытавъ уже достаточно удобство ночевать среди мышей въ осетинскихъ канцеляріяхъ, мы предпочли расположиться на ночлегъ подъ открытымъ небомъ, на лугу. Все уже было приготовлено, мы укутались въ бурку, съ сладкою надеждой переселиться минутъ черезъ пять въ царство Морфея, какъ вдругъ сталъ накрапывать дождикъ и скоро пошелъ все сильнѣе и сильнѣе. Нужно было поспѣшно сбирать коней и переселяться подъ канцелярскій навѣсъ. Все-таки мы не рѣшились расположиться внутри зданія, и утро показало намъ, что мы поступили весьма разумно. Отъ дождя, шедшаго всю ночь, цементъ между камнями стѣны размыло и все это полѣзло внутрь, какъ нарочно, на широкую скамью, на которой мы располагали улечься. Пріятный былъ бы сюрпризъ, еслибы куча грязной извести вдругъ вывалилась ночью намъ на головы.
7-го августа.-- Утро сырое и холодное. Небо свинцоваго цвѣта. Всюду густой туманъ, такъ что не видно было впередъ на 30 шаговъ. Вспомнивъ опасную дорогу до Садона, я купилъ себѣ у одного пастуха мѣстные башмаки, дзабырты, изъ бараньей кожи съ мягкою, покрытой подшерсткомъ, подошвой. Въ такой обуви удобно проходить по опаснымъ тропинкамъ, даже послѣ дождей, безъ боязни поскользнуться, чего очень трудно избѣгнуть въ нашихъ сапогахъ. Впрочемъ пріобрѣтенною обувью мнѣ не пришлось воспользоваться, въ виду того, что мы поѣхали черезъ перевалъ другою, болѣе удобною, дорогою.
Въ нѣсколькихъ верстахъ отъ Галіаты мы узнали отъ прохожаго, что рано утромъ умеръ у галіатскаго старика, предложившаго намъ угощеніе, младшій сынъ, мальчикъ, отъ какой-то горловой болѣзни. Когда мы три дня тому назадъ проѣзжали тамъ, мальчикъ стоялъ въ числѣ другихъ около насъ и повидимому былъ здоровъ. Вскорѣ послѣ этого, по словамъ встрѣчнаго осетина, посланнаго по обыкновенію извѣстить о смерти ближайшіе аулы, мальчикъ сталъ жаловаться на боль въ горлѣ и на третій день ночью задохся. Почти не было сомнѣнія, что мальчикъ умеръ отъ дифтерита.
Мы рѣшили на минутку заѣхать въ Галіату, чтобы высказать отцу наше участіе. По дорогѣ встрѣчались намъ женщины по двѣ, по три, спѣшившія въ Галіату, чтобъ исполнить свою роль плакальщицъ. Подъѣзжая къ аулу, мы услышали женскіе вопли и причитанія, какъ бы въ тактъ, то поднимавшіеся, то умолкавшіе. Толпа мужчинъ со всего аула и изъ сосѣднихъ собралась у башни. Немногіе родственники заходили внутрь, большинство же разговаривало о своихъ дѣлахъ, предоставляя женщинамъ совершать обрядовое причитаніе. Мы спѣшились: я остался въ кругу мужчинъ, а г. К. вошелъ внутрь въ кунацкую, чтобы повидать старика. 6ъ комнату, гдѣ лежалъ покойникъ, и онъ, какъ неродственикъ, не рѣшился войти.
У осетинъ есть пословица: «отчего онъ богатъ? — Оттого, что у него никто не умираетъ!» Эта пословица вполнѣ справедлива: осетины до послѣдняго времени разоряли себя въ память покойниковъ. Едва каргэнэгъ (вѣстникъ) обойдетъ ближайшіе аулы съ вѣстью о смерти какого-нибудь лица, какъ отовсюду начинаютъ сходиться въ домъ покойнаго родственники и знакомые, въ надеждѣ на «столованье великое». Часто, не спрашиваясь согласія наслѣдниковъ, они продавали или закладывали ихъ имущество, покупали вино, рѣзали барановъ и быковъ, иногда до 40 головъ, и предавались пиршеству, поминая умершаго. Бывали случаи, что по смерти какого-нибудь лица весь его скотъ шелъ на первыя поминки и дѣти становились нищими. Мнѣ разсказывали въ Владикавказѣ нѣсколько такихъ случаевъ. Своеобразное понятіе о pietas erga parentes требуетъ, чтобы родственники не жалѣли ничего для своихъ мертвецовъ, которымъ отъ щедрыхъ поминокъ хорошо живется на томъ свѣтѣ. По свидѣтельству свѣдущихъ осетинъ, ежегодныя поминки (хистъ) въ честь одного лица обходились достаточному семейству болѣе чѣмъ въ двѣ тысячи рублей. Всѣхъ поминокъ насчитываютъ до двѣнадцати въ первый годъ. Привожу ихъ по перечисленію учителя, г. Цораева:
1. Большія осеннія поминки (стыр-хист); при этомъ расходуется 20 котловъ пива (800 ведеръ), 30 ведеръ арака (водки), 5 быковъ и 60 барановъ.
2. Поминки около Вознесенія: 2 котла пива, 10 ведеръ водки, 1 бывъ и 20 барановъ.
3. Около Успенія: 1 или 2 котла пива, 10 ведеръ водки, 1 бывъ и 20 барановъ.
4. Такъ называемыя пирожныя поминки: 1 котелъ пива, 10 ведеръ водки, 1 быкъ и 20 барановъ.
5. Блинныя поминки во время поста: 20 рублей расходу и на 20 руб. водки.
6. Вербныя поминки: расходу на 50 р. и на 20 р. водки.
7. Пасхальныя поминки: 15 ведеръ водки, 2 быка и 20 барановъ.
8. Мясопустныя поминки: 15 ведеръ водки, 2 быка и 10 барановъ.
9. Сыропустныя поминки: на 15 р. водки и 6 барановъ.
10. Сложеніе траура: на 18 р. водки и 4 барана.
11. Сидѣніе покойника (см. ниже): 25 р. расходу иЗ барана.
12. Скачка въ честь умершаго (дуг): 1 котелъ пива, 15 ведеръ водки, 1 быкъ и 5 барановъ.
День сидѣнья мертвецовъ (мардты баданы бон) справляютъ спустя недѣлю послѣ новаго года и въ день Богоявленія. Его справляютъ въ тѣхъ семействахъ, которыя въ теченіе предшествующаго года потеряли кого-нибудь изъ близкихъ. Въ честь умершаго пекутъ хлѣбъ огромной величины, такой, что одному человѣку достаточно было бы на мѣсяцъ. Затѣмъ дѣлаютъ чучело, изображающее покойника, распяливъ на палкахъ его одежду. Чучело ставятъ на скамейку, а вокругъ нея раскладываютъ всѣ любимыя вещи покойника: винтовку, шашку, кинжалъ, трубку съ табакомъ, фандыръ и т. п. Передъ чучелой ставится ваша и бутылка арака, предназначаемыя покойнику, такъ какъ существуетъ вѣрованіе, что душа его на это время отпрашивается у властителя мертвыхъ, Барастыра, домой на побывку и вселяется въ чучело. Въ теченіе дня происходитъ оплакиваніе, а затѣмъ угощеніе.
Обыкновенно на другой день назначается скачка въ честь умершаго. Обычай мотивируется тѣмъ, что душа покойника будетъ до тѣхъ поръ мучиться въ аду, пока ее не выкупятъ скачкой. Въ видѣ приза побѣдившему въ состязаніи семья покойника даритъ быка.
Въ послѣднее время, вслѣдствіе общенія съ русскими, болѣе просвѣщенные изъ осетинъ начинаютъ сами возставать противъ разорительныхъ поминокъ и другихъ вредныхъ обычаевъ. Для пресѣченія ихъ было уже нѣсколько съѣздовъ выборныхъ отъ ауловъ Тагаурскаго общества во Владикавказѣ[14]. Относительно поминокъ приверженцы старыхъ обычаевъ настояли, чтобы хоть въ одинъ первый день, день смерти покойника, семья могла угостить пришедшихъ отдать послѣдній долгъ умершему. Впрочемъ я слышалъ, что благія рѣшенія съѣздовъ какъ въ этомъ, такъ и въ другихъ вопросахъ исполняются далеко не повсемѣстно.
Нечего и говорить, что Дигорія лишена медицинской помощи. Больныхъ лѣчатъ знахари и знахарки по всѣмъ правиламъ языческаго колдовства, угадывая, но отмѣриванью локтемъ, имя святаго, наславшаго болѣзнь, а затѣмъ предписывая извѣстныя жертвы[15]. А между тѣмъ Аларды дѣлаетъ свое дѣло: по словамъ о. Гатуева, оспа свирѣпствуетъ въ настоящее время по всѣмъ тѣмъ мѣстамъ, гдѣ мы проѣзжали. Кое-гдѣ, хотя рѣже, чѣмъ на плоскости, разгуливаетъ и кавказская лихорадка. Лучшимъ подаркомъ за сообщаемыя сказанія считался вездѣ хининъ, который я раздавалъ всѣмъ желающимъ. Помню, что за принесенный мнѣ въ Бамунтѣ черепъ я предложилъ отыскавшему его абазъ (20 к.), но онъ вмѣсто денегъ попросилъ нѣсколько пріемовъ хинина, который имъ очень трудно достать.
Въ Камунтѣ насъ встрѣтили какъ старыхъ знакомыхъ и предложили обычное минае (угощеніе) — водки и овечьяго сыра. Захвативъ съ собой черепа и кувшинъ, остававшіеся въ канцеляріи, мы тронулись къ перевалу, пронизываемые холоднымъ вѣтромъ, несмотря на наши бурки. Мы уже предчувствовали, какъ холодно будетъ на верху, на высотѣ 10.000 футовъ, но совершенно ошиблись, — вѣтеръ улегся, небо расчистилось и солнце снова вошло въ свои права. На высшемъ пунктѣ перевала мы расположились на отдыхъ, на берегу холоднаго ручейка, и заварили чай. Снѣгу на вершинахъ какъ будто прибавилось за эти дни. Кругомъ свѣжая сочная зелень. Кое-гдѣ на камняхъ сидятъ орлы и медленно поднимаются при приближеніи людей. Въ травѣ стрекочутъ миріады сверчковъ. Утомленіе отъ подъема, теплое солнце, мягкая трава — все приглашаетъ къ отдыху и нужно было съ нашей стороны не мало энергіи, чтобъ оторваться отъ этого мѣста и снова взобраться на лошадей. Да и для нихъ здѣсь приволье: съ какою жадностью принялись онѣ щипать сочную альпіискую траву, которая, вѣроятно, имъ казалась лакомствомъ послѣ обожженный солнцемъ камунтской. Въ сонливо-созерцательномъ настроеніи духа двинулись мы съ перевала и послѣ четырехъ часовъ медленной ѣзды очутились опять въ долинѣ Садона. Снова представился вопросъ, у кого ночевать. Цоппо, нашего прежняго амфитріона, не было дома, — онъ уѣхалъ въ Алагиръ. Оставалось ѣхать въ крѣпость (такъ здѣсь по старой памяти зовутся казенныя зданія) и узнать, дома ли г. Счастливцевъ, временно управлявшій рудникомъ за своего брата, который повезъ сдавать серебро въ Петербургъ. Подъѣзжая къ крѣпости, я увидѣлъ самого Степана Ивановича и напросился безъ церемоніи къ нему въ гости. Освѣжившись купаньемъ въ холодномъ Садонѣ, мы напились чаю и осмотрѣли рудникъ. Не безъ удовольствія растянулся я затѣмъ на свѣжемъ бѣльѣ и мягкой постели и оцѣнилъ вполнѣ эти европейскія удобства, которыхъ былъ лишенъ нѣсколько дней.
8 августа.-- Утромъ произошла весьма пріятная встрѣча съ владикавказскимъ знакомымъ, г. Ольшевскимъ, начальникомъ дистанціи военно-осетинской дороги. Онъ выѣхалъ нѣсколько дней послѣ меня для осмотра дороги, затѣмъ съѣздилъ въ Рекомъ и теперь возвращался въ Алагиръ. Г. Ольшевскій — одинъ изъ немногихъ любителей-археологовъ въ Владикавказѣ. Имѣя открытый листъ для раскопокъ, онъ предпринимаетъ ихъ время отъ времени то самъ, то посылаетъ своихъ людей, уже прежде помогавшихъ ему и знающихъ всѣ пріемы подобной операціи. Всегда ведется правильный дневникъ и опись находимымъ вещамъ. У самого г. Ольшевскаго превосходное собраніе золотыхъ, бронзовыхъ и желѣзныхъ предметовъ, найденныхъ въ Казбекѣ, Кубани, Галіатѣ, въ Чечнѣ и нѣкоторыхъ мѣстахъ Кабарды. Есть нѣсколько цѣнныхъ золотыхъ монетъ 5-го, 6-го и 7-го вв. по Р. X. Всѣ вещи съ большимъ вкусомъ размѣщены на картонахъ и перенумерованы. Нужно замѣтить, что свое собраніе г. Ольшевскій съ готовностью показываетъ желающимъ, такъ что его домъ въ Владикавказѣ какъ бы замѣняетъ мѣстный музей. Всегда обязательный, Казиміръ Игнатьевичъ настоялъ, чтобъ я взялъ у него запасъ провіанта, такъ какъ онъ въ немъ уже болѣе не нуждается, возвращаясь въ тотъ же день въ Алагиръ, гдѣ у него полное хозяйство. Послѣ обѣда мы разстались- г. Олыневскій и нашъ хозяинъ уѣхали въ Алагиръ, а намъ приходилось ждать, пока приведутъ съ горъ лошадей, за которыми пошли уже съ ранняго утра.
9 августа.-- Лошади прибыли только утромъ и мы не безъ удовольствія покинули Садонъ, въ которомъ пришлось потерять цѣлый день. Я хотѣлъ проѣхать въ Рекомъ, чтобы получить понятіе объ этой знаменитой осетинской святынѣ. Нашъ путь изъ Садона лежалъ на урочище Св. Николая, гдѣ мы хотѣли оставить поклажу, чтобы налегкѣ подняться въ Рекомъ. Часть военно-осетинской дороги до ур. Св. Николая прелестна. Въ этомъ мѣстѣ, ближе съ своимъ истокамъ, Ардонъ еще бурнѣе, берега его становятся круче и уже стискиваютъ рѣку. Богатая растительность покрываетъ береговые хребты. Верстахъ въ пяти отъ Садона лежитъ древній аулъ Нузалъ, на лѣвомъ берегу Ардона. Проѣзжая мимо него, вы видите церковь, сложенную изъ камней, причемъ стѣны, съуживаясь и закругляясь кверху, переходятъ въ крышу. Меня всегда удивлялъ такой типъ каменныхъ построекъ. Эти высокія кровли какъ бы предполагаютъ, что строители нѣкогда учились строить изъ дерева и затѣмъ стали на камнѣ воспроизводить деревянныя постройки. Вмѣсто деревянныхъ досокъ, которыхъ неоткуда достать, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ Осетіи употребляются шиферныя плиты, но всюду видно желаніе подражать деревянной кладкѣ. Противъ Нузала, на другомъ берегу Ардона, видны остатки крѣпости, построеніе которой народное преданіе приписываетъ національному герою Оси-багатару. Крѣпость была прилѣплена къ скалѣ, въ которой, повидимому, высѣчены комнаты. Кое-гдѣ въ скалѣ до сихъ поръ видны окна. Отъ главной башни остался лишь фундаментъ. Когда мы проѣзжали мимо, стадо козъ скакало по этимъ памятникамъ осетинской старины. Противъ Нузала военно-осетинская дорога переходитъ на правый берегъ Ардона, пользуясь древнею дорогой, которая вела въ крѣпость.
Урочище Св. Николая — не что иное какъ новое зданіе съ надворными постройками, окруженное заборомъ. Въ домѣ прежде жилъ начальникъ дистанціи и есть нѣсколько чистыхъ комнатъ. Теперь живетъ лишь одинъ осершъ, сторожъ, служащій у г-на Ольшевскаго. Къ "тому сторожу (Наурузу) была дана намъ г. Ольшевскимъ записка, предупреждающая о нашемъ посѣщеніи. Сторожа дома не оказалось, но какой-то молодой осетинъ (вѣроятно, его помощникъ) сдѣлалъ все, что намъ было нужно, т. е. отворилъ домъ, чтобы мы могли сложить тамъ лишнія вещи. Не теряя времени, потому что подъемъ въ Рекомъ довольно продолжителенъ, мы тронулись въ путь, переѣхали по осетинскому мосту притокъ Ардона, Цей-донъ, и поѣхали вверхъ по этой рѣкѣ, несущей Ардону свою студеную воду изъ Цейскаго ледника. Первый подъемъ на лѣвую сторону Цей-дона очень крутъ и труденъ для лошадей. Затѣмъ дорога вьется, постепенно возвышаясь, по опушкѣ прекраснаго строеваго лѣса: огромные стволы срубленныхъ горныхъ гигантовъ виднѣются тамъ и сямъ. Внизу у рѣки растутъ чинары, липы, клены, выше по горѣ — береза и еще выше — сосны. Кое-гдѣ по дорогѣ попадались жители ближайшихъ ауловъ, спѣшившіе въ Рекомъ. Оказалось, что мы, какъ нарочно, попали въ Рекомъ въ такой день, въ который совершается тамъ одно годовое празднество.. Верстахъ въ трехъ отъ Рекома дорога идетъ уже черезъ сплошной лѣсъ. Къ намъ присоединилось уже человѣкъ десять попутчиковъ, весело болтавшихъ и распрашивавшихъ насъ о цѣли путешествія. Теперь наша цѣль посѣтить святое мѣсто уже казалась вполнѣ понятной: это не то, что записываніе побасенокъ. Гостей окружали обычной услужливостью: одинъ, увидя, что я скинулъ пальто, немедленно предложилъ его нести, другой взялъ нести мой башлыкъ. За нѣсколько шаговъ до Рекома нужно было слѣзть съ лошадей изъ уваженія къ святому мѣсту: сейчасъ явились приспѣшники подержать лошадь и помочь спѣшиться. Мѣсто, гдѣ стоитъ святыня, представляетъ высокую площадку, окруженную со всѣхъ сторонъ лѣсомъ и горами. Деревянная старинная часовня, сильно покосившаяся, напоминаетъ швейцарскіе домики. Крыша значительно выступаетъ по обѣ стороны и поддерживается деревянными столбами съ какими-то вычурными развилками. Вокругъ часовни — ограда изъ камней. Осетины до такой степени чтутъ святыню, что не рѣшаются, изъ священнаго страха, войти внутрь. Толпа человѣкъ въ 40 стояла благоговѣйно вокругъ ограды. Снаружи у часовни навалена куча прежнихъ приношеній, турьихъ и оленьихъ роговъ. Около низенькой двери, обитой желѣзными шляпками, помѣщается чашечка, наполненная деньгами разныхъ временъ, и грузинскими, и русскими. Чашка съ серебромъ стоитъ снаружи, но никто никогда, изъ опасенія смерти, не дерзнулъ бы украсть что-нибудь у Рекома. Подойдя къ двери, прислоненной воломъ, такъ Какъ петли давно уже перержавѣли, я хотѣлъ было войти, но со всѣхъ сторонъ раздались крики: «нельзя, нельзя! Не входи!» Не желая оскорбить религіознаго чувства толпы, я вступилъ въ переговоры и спросилъ, почему нельзя мнѣ войти. Оказалось, что нужно принесть свѣчку. «Гдѣ-жь ее достать? — сказалъ я. — Лучше вмѣсто нея я положу абазъ». Старики рѣшили, что тогда войти можно, но все-таки нужно у двери снять шапку, пальто и сапоги. Изъ желанія видѣть содержимое дзуара, я согласился и, торжественно разувшись передъ толпою, пролѣзъ, наклонившись, въ низенькую дверь. Маленькія сѣни почти до верху завалены стрѣлами; отъ однѣхъ сохранились лишь наконечники, у другихъ было цѣло и древко. Главная часть святилища представляетъ комнату, сажени въ двѣ длиною. На длинной полкѣ разставлены всякія приношенія и древнихъ, и новыхъ временъ. Тутъ вы видите желѣзный шлемъ Оси-багатара, нѣсколько глиняныхъ чашекъ, барашковъ изъ фарфора и глины, стклянки, бусы, куски ваты, серебряные галуны, двѣ или три новыхъ иконы, свѣчи, стрѣлы и т. п. предметы. Все это накапливалось вѣками. Въ храмѣ сыро и грязно- земляной полъ влаженъ отъ дождя, проникающаго сквозь окна (безъ стеколъ) и ветхую кровлю.
Осмотрѣвъ весь этотъ хаосъ приношеній, я вышелъ наружу и обулся. Мы хотѣли уже ѣхать далѣе на ледникъ, но богомольцы окружили насъ толпою и просили закусить съ ними шашлыка и выпить во славу Рекома. Нельзя было отказаться отъ радушнаго приглашенія и мы согласились, хотя отчасти и предчувствовали свою участь. Саженяхъ въ десяти отъ дзуара мы нашли всѣ слѣды языческаго требища. На травѣ лежалъ только-что распластанный бывъ: въ одной сторонѣ голова съ полуоткрытыми глазами, еще далѣе легкія и внутренности- трава кругомъ была обагрена кровью. Быкъ, покупаемый въ складчину, составляетъ, конечно, главную жертву. Нѣсколько далѣе подъ навѣсомъ, гдѣ собралась публика, ожидали своей участи 12 барашковъ. Праздникъ имѣлъ такой смыслъ: принято съ отдаленныхъ временъ, чтобы въ этотъ день всякій, кто въ теченіе года выдалъ дочь замужъ, приносилъ въ Рекомъ барашка. Такихъ отцовъ въ теченіе года въ окрестныхъ селеніяхъ набралось 12 человѣкъ, отсюда — и 12 нывондовъ. Насъ пригласили въ сарай. Близъ входа стоялъ огромный желѣзный чанъ для варки пива. Нѣсколько далѣе на скамью постлали наши бурки и просили насъ сѣсть. Рядомъ съ нами сѣли два или три почтенныхъ старика. Всѣ прочіе стояли и образовали какъ бы декорацію. Одинъ молодой человѣкъ схватилъ ближайшаго барашка за заднія ноги, приподнялъ ихъ и, управляя имъ какъ ручною телѣжной, повелъ несчастнаго на закланіе. Тутъ же въ виду насъ барашка прижали съ землѣ и перерѣзали ему горло. Черезъ четверть часа мы уже ѣли полусырой шашлыкъ. Операція ѣды шашлыка и питья арака, признаться, была не малымъ мученіемъ для меня и только благодаря своему великодушному спутнику я вынесъ ее безъ тяжкихъ послѣдствій. Осетинскій аракъ — отвратительная. вонючая, зеленоватая жидкость, отзывающаяся сивухой и чѣмъ-то вродѣ деревяннаго масла. Уже одинъ запахъ ея вызываетъ отвращеніе. И вотъ мнѣ предстояло выпить этой микстуры нѣсколько бараньихъ роговъ, замѣняющихъ рюмки. Сначала я не вѣдалъ всей опасности, которой подвергался, и думалъ въ простотѣ душевной, что пригубивъ рогъ и сдѣлавъ видъ, что сдѣлалъ глотокъ, я исполню всѣ требованія этикета, — не тутъ-то было. Едва я сдѣлалъ это, какъ послышались отовсюду крики: «такъ нельзя. Пей до дна!» Никакія пренія не могли умилостивить злодѣевъ. Я выпилъ первый кубокъ и неистово бросился закусить шашлыкомъ, чтобы скорѣе заглушить мерзкій вкусъ во рту. Тутъ уже нельзя было брезгать и шашлыкомъ, хотя въ другой разъ я не рѣшился бы взять въ ротъ и куска, видя, какъ онъ приготовляется. Молодой человѣкъ, исполнявшій роль повара, нарѣзалъ небольшіе куски еще теплаго барашка и надѣлъ ихъ на деревянную, грязную палочку. Затѣмъ, когда это было изжарено, онъ понесъ шашлыкъ въ сарай и положилъ его на пыльную доску у нашихъ ногъ. Третій актъ стряпни заключался въ томъ, что онъ сталъ своими грязными пальцами сдавливать шашлыкъ съ палочки, причемъ грязь пальцевъ, смѣшиваясь съ жиромъ, образовала какъ бы подлинну. Эти-то куски, нарѣзанные при помощи кинжала, приходилось мнѣ ѣсть, чтобы закусить послѣ пріема осетинскаго рвотнаго, т. е. арака. Выпивъ одинъ рогъ, я рѣшился больше не пить и при помощи г. К., который съ самоотверженіемъ, достойнымъ лучшей цѣли, выпивалъ за меня до дна, все-какъ отдѣлывался отъ всякихъ тостовъ, поднося только рогъ ко рту и затѣмъ выплевывая въ сторону набранную жидкость. Такимъ обманнымъ способомъ я пидъ во славу Бога, святыхъ и падишаха. Да простятъ они мнѣ этотъ обманъ!
Долго продолжалось угощеніе. Тосты слѣдовали за тостами. Имена всѣхъ извѣстныхъ осетинамъ святыхъ призывались, чтобы ниспослать намъ милость и дать счастливый путь. Въ послѣднемъ я все болѣе и болѣе сомнѣвался, начиная ощущать на себѣ дѣйствіе арака. Наконецъ насъ выручилъ подоспѣвшій на бѣломъ конѣ Наурузъ, сторожъ г. Ольшевскаго. Узнавъ о нашемъ пріѣздѣ въ ур. Св. Николая, онъ бросился догонять васъ и настигъ въ Рекомѣ. Ему пришла счастливая мысль показать намъ Цейскій ледникъ, до котораго было уже очень близко изъ Рекома. Благодаря его и нашимъ настояніямъ, хлѣбосольные осетины отпустили насъ, и я, пересѣвъ на прекрасную бѣлую лошадь, добытую Наурузомъ, отправился вслѣдъ за нимъ черезъ густой лѣсъ къ ледникамъ.
Не извѣстно, къ какому времени относится постройка часовни Рекома, но во всякомъ случаѣ трудно было выбрать мѣсто болѣе живописное, болѣе располагающее къ мыслямъ о ничтожествѣ человѣка. Узкая долина, по дну которой несется ледяной Цей-донъ, замывается со всѣхъ сторонъ высокими горами, покрытыми вѣчнымъ снѣгомъ. По нижнему склону стелется густой лѣсъ, въ которомъ шумитъ цѣлая сѣть ручейковъ, вытекающихъ съ ледника. Какіе бы народы ни жили въ этихъ мѣстахъ, они должны были невольно выбрать для своей бесѣды съ небомъ это таинственное, чудное мѣсто.
Есть основаніе думать, что Рекомская часовыя была построена во времена вліянія Грузіи на Осетію, въ честь Св. Георгія. Прежніе путешественники указывали близъ входа колоколъ съ надписью грузинскими церковными буквами, будто бы гласившею, что колоколъ принесенъ въ даръ святому отцу Осетинской и Дигорской страны Георгіемъ Багратіономъ. Мѣстныя преданія упоминаютъ о существованіи грузинскаго монастыря въ Рекомѣ и производятъ нѣсколько семействъ въ аулѣ Цей отъ грузинскихъ монаховъ. Они же утверждаютъ, что подъ часовней въ горѣ идутъ подземные ходы, и что нѣкогда Рекомъ содержалъ великія богатства. О построеніи часовни ходитъ слѣдующая легенда. Въ древнія времена Уастырджи (Св. Георгій) рѣшилъ выстроить для осетинъ святилище изъ бревенъ, которыя никогда не подвергались гніенію. Такимъ свойствомъ отличались деревья въ лѣсу по ту сторону горъ. Уастырджи приказалъ своимъ воламъ перевозить оттуда бревна черезъ гору противъ Рекома, гдѣ нынѣ ледникъ. Арбы нагружались сами собою и волы шли безъ проводника по назначенному пути. Сложивъ лѣсъ, волы вернулись къ Уастырджи, а изъ бревенъ выстроился храмъ самъ собою, безъ помощи человѣческихъ рукъ.
Въ виду необычайной святости Рекома во всей Осетіи и его положенія въ глуши, близъ одного изъ величайшихъ глетчеровъ Кавказа, можно думать, что это святилище восходитъ еще къ языческимъ временамъ. Затѣмъ, какъ это часто бывало, христіанскіе миссіонеры освятили прежнее капище построеніемъ на его мѣстѣ христіанскаго храма; но, вслѣдствіе слабаго вліянія христіанства на осетинъ, языческій элементъ пересилилъ, Св. Георгій принялъ окраску прежняго языческаго бога и въ настоящее время о христіанскомъ храмѣ сохранилось лишь смутное воспоминаніе.
Разгоряченные ѣздой, мы не замѣтили, какъ воздухъ становился всѣ свѣжѣе и свѣжѣе, лѣсъ сталъ рѣдѣть и скоро мы выѣхали въ лощину, лишенную растительности и замыкаемую какою-то массою, изъ-подъ которой выбивались ручьи. Это — ледникъ. Громадный пластъ сѣроватаго цвѣта, усыпанный камнями, сказался при приближеніи толщью вѣчнаго льда. Мы оставили лошадей у одного выступа въ скалѣ, образующаго что-то въ родѣ естественнаго грота, и пошли пѣшкомъ, перепрыгивая съ камня на камень, къ вершинѣ ледника. Трещины бороздятъ ледъ въ разныхъ направленіяхъ. Камень, брошенный туда, показываетъ, что онѣ глубоки и что подъ нами пластъ льда толщиною въ нѣсколько саженъ. Выше далъ ледянымъ полемъ возвышается исполинъ Адай-хохъ на 13.244 фута. Такъ внезапна и незамѣтна была эта смѣна жаркаго лѣта и вѣчной зимы на разстояніи какой-нибудь полуверсты, что, шагая по льду, мы не давали себѣ отчета въ томъ, что было у насъ подъ ногами. Но скоро ледникъ далъ себя почувствовать, — въ нашихъ легкихъ пальто становилось холодно и мы поспѣшили къ лошадямъ.
Конечно, въ этой глуши мы не надѣялись увидѣть человѣческаго существа. И каково было наше удивленіе, когда къ намъ подошелъ худой, болѣзненнаго вида, осетинъ съ молодымъ человѣкомъ и пригласилъ насъ отвѣдать у него шашлыка, только-что изжареннаго. Распросивъ осетина, мы удивились еще болѣе. Это не случайно забредшій охотникъ, а чахоточный, лѣчащійся около ледника. Оказалось, что въ настоящій сезонъ такихъ больныхъ здѣсь человѣкъ семь или восемь. Они пріѣзжаютъ иногда издалека, пригоняютъ съ собою барашковъ для ѣды, привозятъ запасъ хлѣба и поселяются на нѣсколько недѣль въ лѣсу близъ ледника. Лѣченье заключается въ купаньѣ въ ледниковой водѣ раза по три въ день и въ питьѣ козьяго молока. Больной, пригласившій насъ раздѣлить его трапезу, сообщилъ, что онъ уже двѣ недѣли живетъ здѣсь и теперь какъ будто чувствуетъ себя лучше. Признаться, это совершенно спутало мои понятія о выносливости человѣческаго организма.
Радушный осетинъ угостилъ насъ шашлыкомъ и, какъ самое дорогое лакомство, положилъ предъ нами маленькій кусокъ хлѣба. Конечно, мы не воспользовались его великодушіемъ. Да поможетъ ему Рекомъ излѣчиться отъ чахотки у Цейскаго ледника!
На возвратномъ пути черезъ Рекомъ, богомольцы, теперь уже сильно подгулявшіе, снова перехватили насъ и подвергли истязанію. угощенія говядиной и аракомъ. Мы застали уже полный развалъ празднества. Пьяныя глотки призывали имена всѣхъ святыхъ и орали пѣсни. Одинъ затягивалъ и затѣмъ подхватывалъ хоръ, сопровождая пѣніе ударами въ ладоши. Рѣшили было насъ не пускать и уложить ночевать въ сараѣ. Послѣ долгихъ и убѣдительныхъ переговоровъ, наконецъ намъ подвели коней и отовсюду потянулись руки для крѣпкихъ пожатій, и радушныя пожеланія счастливаго пути и милости Бога, падишаха и полковника еще долго гремѣли въ нашихъ ушахъ, сливаясь со звуками пѣсенъ и хлопанья въ ладоши.
О нашемъ обратномъ пути въ урочище Св. Николая, благодаря послѣднему угощенію, которое было горше перваго, у меня сохранилось лишь весьма смутное воспоминаніе. Помню, что Наурузъ, повидимому, хотѣлъ насъ угостить на славу и поэтому въ каждомъ аулѣ (а ихъ по дорогѣ три) убѣждалъ насъ посѣтить того или другаго изъ своихъ родственниковъ или кунаковъ, и каждая остановка сопровождалась бутылкой арака и закускою. Помню, что въ одномъ мѣстѣ мы понеслись въ карьеръ по тропинкѣ, гдѣ прежде ѣхали шагомъ. Помню, что на крутомъ спускѣ, гдѣ обыкновенно слѣзаютъ съ лошадей, мы съ отвагой, постояной лучшей цѣли, сидѣли, покачиваясь на сѣдлахъ изъ стороны въ сторону. Долго ли, коротко ли, наконецъ часа въ два ночи мы въѣхали во дворъ урочища св. Николая и, добравшись до постели, заснули немедленно мертвецкимъ сномъ. На другой день встали, какъ обыкновенно бываетъ, въ довольно плаченномъ видѣ. Я отдѣлался сравнительно легкою головною болью, но мой спутникъ совсѣмъ раскисъ и весь обратный путь въ Алагиръ проѣхалъ въ полудремотномъ состояніи.
Этими впечатлѣніями заключаю мои воспоминанія о поѣздкѣ въ горы Осетіи. Въ Алагирѣ пришлось распроститься съ ними и бросить послѣдній взглядъ на зеленыхъ великановъ, которые мнѣ, жителю плоскости, показали только свою поэтическую, грандіозную сторону, не подвергнувъ гостя тѣмъ испытаніямъ, которыми наполнена жизнь горца.
- ↑ Донъ по-осетински — вода и рѣка.
- ↑ Ныхасомъ называется мѣсто близъ ара, на которое собирается все мужское населеніе въ свободное время. Старики проводятъ на немъ почти весь день.
- ↑ Мѣстность Мадзаръ пріурочивается, конечно, къ развалинамъ Хозарскаго города Маджаръ на рѣкѣ Кумѣ.
- ↑ Хос — сѣно, карц — участокъ годный для косьбы.
- ↑ Судей — собственно людей (лаг) закона (тархон).
- ↑ Спѣшу оговориться, что почтенный о. Гатуевъ прислалъ мнѣ въ Москву весьма обстоятельную и дѣльную записку объ осетинскихъ дзуарахъ, которая можетъ служить цѣннымъ матеріаломъ для изученія осетинскихъ вѣрованій.
- ↑ Богатырскій родъ, къ которому принадлежатъ братья.
- ↑ Уаскерги — дигорское названіе, соотвѣтствующее тагаурскому Уастырджи.
- ↑ Святое мѣсто и покровительствующій ему святой или духъ.
- ↑ Животное предварительно откармливаемое для жертвоприношенія.
- ↑ Молитвы.
- ↑ Разскащикъ не могъ объяснить, что это былъ за предметъ. Можетъ-быть булава?
- ↑ Хамицайта значитъ потомки Хамица. Окончаніе соотвѣтствуетъ нашему овичъ — Хамицевичи.
- ↑ Въ мартѣ 1879 г.
- ↑ Это гаданье производится слѣдующимъ образомъ: ворожея, приглашенная въ домъ, гдѣ есть больной, старается прежде всего развѣдать окольнымъ путемъ, не провинилась ли семья передъ какимъ-нибудь дзуаромъ, забывъ зарѣзать въ извѣстный срокъ въ честь его барашка. Узнавъ о какомъ-нибудь проступкѣ, она проситъ большой платокъ или кусовъ холста, завязываетъ на одномъ концѣ узелъ и начинаетъ отмѣривать отъ него локтемъ. Положимъ, она насчитала въ кускѣ 5 локтей. Отмѣривая ихъ, она каждый разъ произноситъ имя какого-нибудь святаго — Уастырджи (Св. Георгій), Уацилла (Св. Илія) — и показываетъ, что каждый разъ приходится ровно 5 локтей. Дойдя до имени дзуара, противъ котораго провинились родственники больнаго, она, быстро передергивая, показываетъ, что кусокъ холста увеличился или уменьшился въ объемѣ: въ немъ оказывается не равно 5 локтей, а 4½ или 5½. Выводя изъ этого чуда, что такой-то святой наслалъ болѣзнь, она совѣтуетъ поскорѣй зарѣзать ему барашка и тогда больной выздоровѣеть. А если умретъ, это значитъ, что дзуаръ уже слишкомъ разгнѣвался и хотѣлъ смерти больнаго.