Полное собраніе сочиненій В. Г. Короленко.
Томъ четвертый
Изданіе т-ва А. Ф. Марксъ въ С.-Петербургѣ. 1914
І. править
Это было въ 1904 году, въ Гельсингфорсѣ. Мы, двое русскихъ путешественниковъ бродили по аллеямъ «Хёгхольме», красиваго островка, представляющаго по праздникамъ мѣсто развлеченія и отдыха рабочаго населенія финляндской столицы.
Дѣло было какъ-разъ въ воскресенье, и на островѣ, по холмамъ, на травѣ, на каменистомъ берегу, въ который ласково плескались волны залива, — всюду мелькали фигуры горожанъ. Кое-гдѣ курился дымокъ, — это рабочая семья готовитъ ужинъ; кое-гдѣ отъ дерева къ дереву протянулся гамакъ, — это ребенокъ мелкаго торговца тихо спитъ, качаясь въ воздухѣ; кое-гдѣ слышны смѣхъ и игры, — это бюргерская молодежь, не угомонившаяся за день, сдержанно, чисто по фински, веселится подъ благосклонными взглядами старшихъ, и къ морю склонялось уже солнце, и за проливомъ острые и прямые силуэты городскихъ зданій погружались въ лиловый сумракъ. Все дышало миромъ и тихой, солидной отрадой протестантскаго воскресенья…
Въ глубинѣ Хёгхольме, когда мы проходили темнѣющей аллеей, изъ группы женщинъ, пріютившейся въ сторонѣ, въ тѣнистомъ углу, отдѣлилась вдругъ молодая дѣвушка и пошла прямо на насъ. На ней было темное платье и широкополая шляпа страннаго и некрасиваго покроя. Поверхъ широкихъ полей виднѣлась лента, на которой мы едва могли разглядѣть какую-то надпись. Концы ленты были подвязаны подъ подбородкомъ. Изъ этой неизящной рамки, съ улыбкой какой-то спокойной застѣнчивости, глядѣло на насъ миловидное молодое лицо. Внезанная атака насъ нѣсколько озадачила, тѣмъ болѣе, что остальныя женщины пытливо слѣдили и за нею, и за нами.
Дѣвушка рѣшительно стала на нашей дорогѣ и протянула листокъ, нѣчто въ родѣ газеты, на которой мы разглядѣли какіе-то рисунки.
— Tio ore…-- сказала она ласково.
Мы поняли, что нужно отдать мелкую монету, и разстались, обмѣнявшись дружелюбными улыбками. Дѣвушка присоединилась къ подругамъ, которыя ждали съ непонятнымъ для насъ интересомъ, какъ будто продажа этого копѣечнаго газетнаго номера представляла какую-то особую важность или сопряжена была съ какой-то опасностью…
На листкѣ, который остался у насъ въ рукахъ, стояло заглавіе крупными буквами:
Krіgs ropet… править
По шведски ни одинъ изъ насъ не зналъ, но общее впечатлѣніе отъ листка не обѣщало ничего особенно интереснаго. На первой страницѣ была изображена группа изъ нѣсколькихъ мужчинъ въ военной формѣ и молодыхъ дѣвушекъ, одѣтыхъ, какъ наша незнакомка. Въ разныхъ мѣстахъ среди текста мелькала фигура дьявола, довольно мизернаго и отвратительнаго вида, а на послѣдней страницѣ виднѣлась аляповатая каррикатура.
Только послѣ внимательнаго обозрѣнія всего этого, — мы сообразили, въ чемъ дѣло. Еще недавно въ газетахъ промелькнуло извѣстіе, что въ Финляндіи появились отряды изъ «Арміи спасенія» знаменитаго генерала Буса и, пользуясь терпимостью финляндскихъ законовъ, объявили непримиримую войну дьяволу на почвѣ великаго княжества. Намъ стала понятна и внезапная аттака, и застѣнчивый видъ миловиднаго солдата арміи. Нападеніе на насъ въ пустынной аллеѣ имѣло очевидною цѣлью за «tio ore» подать намъ руку спасенія среди соблазновъ этого міра… Армія была еще не обстрѣляна, дѣйствовала неувѣренно и робко. Мы посмѣялись и пошли дальше; намъ казалось, что на Хёгхольме, среди этого мѣщански тихаго и почти пуританскаго праздника дьяволу и безъ того слишкомъ мало простора…
Когда солнце сѣло, въ городѣ замелькали огни, Хёгхольме опустѣлъ и затихъ. Маленькій пароходикъ, съ низкими бортами, бойко разрѣзавшій волны залива, доставилъ насъ въ городъ, въ которомъ тамъ и сямъ виднѣлись возвращавшіяся съ острововъ семьи рабочаго люда, мѣщанъ и мелкихъ торговцевъ. Казалось, воскресенье уходитъ изъ финляндской столицы немного усталое, приличное и скучноватое. На одной изъ улипцъ мы догнали мальчика лѣтъ одиннадцати, который везъ передъ собой колясочку. Въ коляскѣ спала глубокимъ сномъ дѣвочка лѣтъ двухъ. Мальчикъ, склонивь голову на спинку коляски, тоже задремалъ. Сначала онъ еще тихо подвигалъ коляску, но затѣмъ она остановилась… и возница, и дѣвочка спали. Услышавъ наши шаги, мальчикъ проснулся, на лицѣ его мелькнула сконфуженная улыбка и онъ повезъ коляску быстрѣе. Скоро она скрылась въ воротахъ небольшого дома.
— Протестантское воскресенье кончено! — сказалъ я.
ІІ. править
Черезъ часъ, мой товарищъ вошелъ ко мнѣ въ комнату и сказалъ:
— Посмотрите, что дѣлается на бульварѣ… Воскресенье-то оказывается не кончено…
Когда мы вышли изъ сумрачнаго отеля «Кеммъ» на бульваръ Рунеберга, — то сразу же попали въ развалъ самой шумной и разнузданной праздничной сутолоки. Трудно было повѣрить, что это тотъ же городъ, который такъ пуритански чинно проводилъ свой праздникъ. Высоко въ чистомъ небѣ стояла ясная луна, лучи которой смѣшивались съ лучами электрическихъ фонарей и газовыхъ рожковъ бульвара. И въ этомъ свѣтѣ, смѣшанномъ и страшномъ, металась бѣснующаяся толпа. Тутъ были женщины и дѣвушки съ смѣлыми взглядами и беззастѣнчивыми манерами. Среди шапокъ самаго разнообразнаго фасона мелькали студенческія шапочки набекрень, котелки и фуражки приказчиковъ и рабочихъ, — и все это мчалосъ изъ конца въ конецъ широкаго бульвара, какъ будто торопясь заполнить шумомъ, смѣхомъ и безастѣнчивыми выходками нарочно для этого отведенные часы уходящаго вечера… А на все это суровая, красивая и важная — глядѣла статуя знаменитаго финскаго поэта Рунеберга, обреченнаго, какъ и нашъ Пушкинъ на Тверскомъ бульварѣ, глядѣть съ своего пьедестала на мутный потокъ людского грѣха и ночного разгула.
И вдругъ по сторонамъ бульвара я увидѣлъ некрасивые капоры и темныя платья. Какъ и недавно, въ аллеѣ Хёгхольме нѣсколько женщинъ и дѣвушекъ держались отдѣльной группой, отъ которой, точно по командѣ, отрывались вдругъ отдѣльныя фигуры и кидались на бульваръ, съ своими листками въ рукахъ. Онѣ старались прорѣзать густую толпу бѣснующихся и раздать въ ней листки газеты.
Мнѣ невольно вспомнилась при этомъ картина нашего волжскаго ледохода: серединой рѣки валитъ, шумя, сталкиваясь, расшибаясь — масса льда, а въ это время съ берега то и дѣло врѣзываются въ ея края утлыя лодочки такъ называемыхъ волжскихъ «мартышекъ». И глядишь, удачно лавируя среди опасныхъ льдинъ, — лодочка возвращается къ берегу съ добычей: доска, старая корзина, деревянный ящикъ, ведро или обломокъ разбитой лодки, спасенные изъ разрушительнаго потока… Я сталъ смотрѣть, много ли добычи отнимутъ у бульварнаго ледохода мои скромныя незнакомки.
Здѣсь очевидно имъ приходилось гораздо труднѣе, чѣмъ на Хёгхольме. Толпа неслась мимо со смѣхомъ, остротами, вольною шуткой, циничными словами и жестами… Въ одномъ мѣстѣ свистками встрѣчали немолодую, некрасивую сальваціонистку, которая, сжавъ брови, съ выраженіемъ невольнаго гнѣва — совала листки въ руки проходящихъ. какъ будто снабжая ихъ не «спасеньемъ», а ядомъ… Въ другомъ — рабочіе и студенты окружили молодую дѣвушку, и ея темный капоръ съ надписью замелькалъ и завертѣлся въ этой paзнузданной толпѣ. Мнѣ показалось, что эта дѣвушка напоминаетъ нашу утреннюю незнакомку. Она вырвалась изъ живого водоворота, вся красная, застѣнчивая, съ страдающимъ лицомъ. Борьба съ дьяволомъ давалась ей нелегко. Я взялъ у нея листокъ и сумулъ «tіo ore». Она взглянула на меня. благодарнымъ взглядомъ. Все таки къ своему отряду она возвращается изъ опасной вылазки съ нѣкоторой добычей…
Листокъ былъ тотъ же «Krіgs ropet»: тѣ же господа въ военной формѣ, тотъ же мизерный бѣсенокъ и та же каррикатура…
Я сохранилъ его на память. Заглавіе «Krіgs ropet» значитъ «Боевой кличъ». Съ этимъ кличемъ на всѣхъ языкахъ тѣхъ странъ, гдѣ армія генерала Буса водрузила свое знамя, — она обращается къ дьяволу, вызывая его на бой и стараясь взять въ плѣмъ какъ можно больше его слугъ… Нужно признаться, что отъ этой «прессы спасенія» вѣетъ изрядною ловкостью. О ней вы можете составить нѣкоторое понятіе развѣ по нашимъ уличнымъ листкамъ тѣхъ годовъ, когда о чудесахъ Іоанна Кронштадтскаго повѣствовали репортеры, до того времени изощрявшіе свои перья на описаніи скандаловъ въ «Аркадіяхъ» и «Ливадіяхъ». Или, если бы вы представили себѣ еще, что наше «Развлеченіе» пожелало бы приклеивать мораль съ религіознымъ оттѣнкомъ ко всѣмъ сценамъ изъ купеческаго быта, или давало бы религіозные тексты къ картинкамъ своихъ каррикатуристовъ.
Можетъ быть эти сравненія придется смягчить еще на одну степень, но во всякомъ случаѣ они даютъ нѣкоторое понятіе о литературномъ тонѣ этой мелкой «спасательной» прессы… Армейскіе отрядные литераторы, по назначенію главнокомандующаго генерала Буса (бывшаго методистскаго проповѣдника), — пускаютъ въ дьявола періодически извѣстное количество литературныхъ стрѣлъ. Дьяволъ аттакуется въ его собственныхъ владѣніяхъ; поэтому армейскій писатель беретъ у улицы ея языкъ, ея литературные пріемы… Столько-то строкъ религіознаго одушевленія къ слѣдующему нумеру! Столько-то строкъ проповѣдей, гимновъ, сарказмовъ по адресу дьявола… Каждый крупный отрядъ имѣетъ свою писательскую команду, а таланты — увы! — не раздаются по назначенію генераловъ… Легко представитъ себѣ, что религіозное одушевленіе сальваціонистовъ выражается, за рѣдкими исключеніями, очень плохими стихами, сарказмъ отмѣченъ плоскостью уличной прессы, и на всей этой литературѣ лежитъ отпечатокъ, оскорбляющій сколько-нибудь развитое чувство…
Между тѣмъ, дьяволу, при всѣхъ его недостаткахъ, нельзя, кажется, отказать въ нѣкоторой талантливости натуры, критическомъ чутьѣ и остроуміи… Мнѣ казалось, поэтому, что въ самомъ шумѣ разноголосой и грѣшной толпы, заглушающей робкія приглашенія служительницъ арміи, я слышу ироническій хохотъ, а въ раздражающемъ смѣшеніи луннаго свѣта и электрическихъ фонарей мелькала умная мефистофельская улыбка…
Пока я предавался этимъ размышленіямъ, — физіономія бульвара вновь начала измѣняться. Дьяволъ видимо дрогнулъ… Толпа быстро рѣдѣла, точно по чьнй-то командѣ… Молодые люди и дѣвушки, парами, группами, въ одиночку уходили съ бульвара… Нѣкоторые бѣжали такъ быстро, точно за ними гнались преслѣдователи, и черезъ нѣсколько минутъ бульваръ опустѣлъ…
Оказалось, что магистратскіе часы отбивали двѣнадцать… Съ послѣднимъ ударомъ на бульварѣ только памятникъ Рунеберга кидалъ отъ себя большую, черную тѣнь, да къ нему торжественно и важно подходила внушительная фигура городского стражника. Дойдя до памятника, онъ остановился и посмотрѣлъ въ обѣ стороны…
Бульваръ былъ пустъ… Дьяволъ отступилъ въ полномъ безпорядкѣ, но увы! — эта побѣда была одержана не арміей спасенья, а представителемъ городского магистрата, который величественно и спокойно оглядывалъ поле своей побѣды…
ІІІ. править
Черезъ нѣкоторое время мы были уже въ Лондонѣ.
Было опять воскресенье, и опять протестантскую столицу точно вымело… На улицахъ стояла удивительная тишина; лавки, магазины, конторы стоятъ запертые съ утра. Заперты кабачки, трактиры, рестораны, и мы, незнакомые еще съ пуританскими нравами лондонскаго воскресенья, долго бродили голодные по праздничнымъ улицамъ, пока, на наше счастье, въ какомъ-то узенькомъ переулкѣ старый еврей изъ Галиціи не открылъ своей съѣстной лавочки, выставивъ при этомъ изъ дверей свою голову въ бѣломъ колпакѣ. Мы ринулись къ нему, за нами еще два или три проголодавшихся прохожихъ…
Черезъ полчаса всѣ мы опять вышли, еврей заперъ дверь, и опять на насъ глядѣла строгая, замкнутая, пуритански-праздничная улица.
Въ серединѣ дня даже омнибусы и вагоны трамвая работали тише. Они исполнили свою роль: развезли лондонскую публику въ предмѣстья, по веселымъ коттеджамъ, окруженнымъ зеленью, и до вечера для нихъ тоже наступалъ нѣкоторый отдыхъ въ опустѣвшей столицѣ.
Подъ вечеръ мы съ товарищемъ возвращались съ загородной поѣздки и, выйдя изъ вокзала, пошли по длинной и прямой Oxford-street, дѣлясь впечатлѣніями дня…
Вечеръ спускался ясный, свѣжій, истинно праздничный и торжественный. Услужливый ли вѣтеръ подхватилъ и унесъ эту мутную пелену дыма и испареній, всегда висящихъ надъ Лондономъ, или она сама разрѣдилась въ воскресный день, когда даже фабричинмъ трубамъ дается отдыхъ, — какъ бы то ни было, только вечерній воздухъ былъ прозраченъ, половина неба чистая, а на другой отчетливо рисовалось большое облако, у краевъ котораго тихо плыла ущербленная луна, точно лодка, пробирающаяся вдоль темнаго берега. Городъ начималъ просыпаться, изъ церкви выходили кучки отмолившагося народа, изъ глубины улицъ несся возрождавшійся рокотъ экипажей, омнибусовъ, фіакровъ… Казалось, городъ глубоко вздыхаетъ послѣ отдыха и съ этимъ вздохомъ втягиваетъ въ себя обратно эти милліоны человѣческихъ микробовъ, слетающихся къ нему отовсюду на борьбу, на заботу, на грѣхъ, на злобу, довлѣющую новому дню…
Будни суетливо и шумно торопились на смѣну тихо отходящему празднику. Но и здѣсь, какъ въ Гельсингфорсѣ, между ними еще лежалъ цѣлый вечеръ, тотъ послѣпраздничный вечеръ, когда воскресенье какъ бы умываетъ руки, а трудовой день еще не вступаетъ въ свои права… вечеръ развлечскій, соблазновъ и грѣха…
Въ одномъ мѣстѣ, на углу Oxford-street и какого-то маленькаго нереулка, мы увидѣли небольшую кучку людей, какъ бы ставшихъ крошечнымъ отрядомъ на-встрѣчу этому все возрастающему движенію. Надъ ихъ головами, точно знамя, возвышался матовый фонарь, на стеклѣ котораго я прочиталъ черными буквами суровый вопросъ:
=== Гдѣ
хотите вы нынѣ потерять
вашу вѣчность? ===
Фонарь этотъ держалъ въ рукахъ невысокій, коренастый парень въ очкахъ. Къ своему дѣлу онъ, повидимому, относился чрезвычайно серьезно, и, пока мы подходили, онъ повернулъ фонарь. На другомъ освѣщенномъ стеклѣ такъ же рѣзко и угрожающе выступило другое воззваніе:
Слово salvatіon (спасеніе) сразу напомнило мнѣ встрѣчу въ Гельсингфорсѣ, и я, крайне заинтересованный, направился на этотъ маякъ, выкинутый надъ бурнымъ теченіемъ человѣческаго моря. Оказалось дѣйствительно, что это небольшой отрядецъ сальваціонистскихъ партизановъ, остановившись на бойкой улицѣ, поднялъ свое боевое знамя, чтобы немного подраться съ дьяволомъ на исходѣ воскреснаго дня и, быть можетъ, отнять у него нѣсколько жертвъ. Мы безъ труда пробрались въ передній рядъ и очутились прямо противъ знаменосца въ очкахъ, поворачивавшаго свой фонарь съ такимъ разсчетомъ, чтобы каждая изъ четырехъ надписей могла произвести на проходящихъ свое спасительное дѣйствіе. Онъ обстрѣливалъ улицу, точно изъ пулемета.
Рядомъ съ нимъ, въ серединѣ небольшого, свободнаго четыреугольника жестикулировалъ и волновался долговязый джентльмэнъ въ котелкѣ и черной парѣ. Онъ метался въ небольшомъ свободномъ пространствѣ, часто и съ разнообразной интонаціей произносилъ имя devіl (дьяволъ). Лицо его при этомъ было мрачно, глаза горѣли фанатической враждой…
ІV. править
Devіl, devіl!.. Вотъ, думалось, гдѣ увижу я настоящую борьбу съ этимъ господиномъ: въ Лондонѣ, главной штабъ-квартирѣ знаменитаго генерала Буса, организатора «арміи спасенія» (Salvatіon army)…
Есть въ общественной жизни явленія, самая пошлостъ которыхъ идетъ имъ на пользу, обезпечивая въ извѣстной мѣрѣ широкое распространеніе. Спасеніе — и казарменное устройство, религіозное одушевленіе, награждаемое производствомъ въ военные чины, духовная проповѣдь — и военныя нашивки, «день спасенія» — и маршировка повзводно на-встрѣчу его зарѣ, бубны, литавры, пискливые рожки, назойливо-крикливая реклама, привлеченные на служеніе душевному перерожденію заблудшихъ!.. Трудно придумать болѣе пошлыя сопоставленія, а между тѣмъ организація спасенія ген. Буса прогремѣла по всему міру, отголоски сраженій, даваемыхъ арміей дьяволу, пронеслись изъ конца въ конецъ старой Европы и перебросились за океанъ; въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ отчеты генерала Буса рисовали картину такого быстраго роста его организаціи, чуждой и даже враждебной всему англійскому строю, что, пожалуй, могло показаться, будто старый конституціонализмъ подмывается въ корнѣ этимъ фантастическимъ и темнымъ энтузіазмомъ, наростающимъ снизу.
Оставивъ въ сторонѣ парламентскіе нравы и выборные пріемы, привычные англійскому укладу жизни, Вильямъ Бусъ, бывшій портной, «самовольно наименовалъ себя непринадлежащимъ ему званіемъ генерала» и сталъ вербовать армію. Онъ сформировалъ взводы, роты, батальоны, полки и двинулъ ихъ противъ дьявола, сначала въ Англіи, а потомъ и въ другихъ странахъ. Война эта сопровождалась шумомъ, грохотомъ барабановъ, пискомъ горновъ и свистѣлокъ, — вообще всякаго рода нарушеніемъ общественной тишины и порядка… Врагъ былъ невидимъ, но все общество объявлялось его слугами, и за свои грѣхи вынуждено было слушать очень пронзительную музыку, не менѣе плохія проповѣди, истерическія кривлянія «новообращенныхъ».
Дьяволъ принялъ вызовъ и, казалось, вступаетъ въ реальную борьбу. Всюду, гдѣ появлялись «сальваціонисты», въ толпѣ просыпалась непонятная вражда и раздраженіе. На солдатъ и офицеровъ, вооруженныхъ только раздирательной музыкой и молитвенникомъ, на беззащитныхъ женщинъ и дѣвушекъ сыпались оскорбленія, грязь, камни… Дьяволъ съ своей стороны организовалъ армію… Называлась она skeleton-army, впереди ея отрядовъ несли скелетъ, и всюду, гдѣ выступали сальваціонисты, тотчасъ же мобилизовались отряды скелета. Сначала они одушевлялись только присущимъ англійской націи юморомъ, и ихъ цѣль состояла въ томъ, чтобы на-встрѣчу истерическимъ кривляньямъ двинуть смѣхъ. Но постепенно страсти разгорались, и между сальваціонистами и арміей скелета разыгрывались настоящія сраженія. Тогда въ англійскомъ обществѣ, привыкшемъ къ частымъ группировкамъ, возникла и еще одна организація… Для противудѣйствія грубымъ нападеніямъ скелета молодые люди разныхъ общественныхъ положеній создали рыцарскій спортъ особаго рода, состоявшій въ защитѣ (боксомъ) сальваціонистскихъ женщимъ отъ грубой толпы… Они не примыкали къ арміи «генерала» и, кажется, мало думали какъ о дьяволѣ, такъ и о спасеніи по плану Буса. Они просто находили, что гораздо веселѣе защищать женщинъ и дѣвушекъ, чѣмъ нападать на нихъ…
Уже одинъ уличный безпорядокъ, вызываемый всѣми этими столкновеніями, подалъ бы въ другомъ мѣстѣ десятки поводовъ для воспрещенія этой странной формы человѣческаго спасенія. Были, конечно, стремленія въ этомъ родѣ и въ Англіи, но старая англосаксонская традиція осталасъ непоколебимой. Апгличане расчленили вопросъ и поставили его въ такой формѣ: всякій англичанинъ имѣетъ право держаться какихъ угодно взглядовъ на спасеніе души… Онъ имѣетъ также право проповѣдывать эти свои взгляды… Если генералъ Бусъ желаетъ спасаться и спасать другихъ подъ звуки плохой музыки, — это его право…
Армія скелета держится другихъ взглядовъ на этотъ предметъ и демонстрируетъ ихъ. Это тоже ея право, но она не должна посягать на чужую свободу. Безпорядки проистекаютъ отъ того, что армія скелета часто силой препятствуетъ проповѣди Буса.
Общество и законодательство остается нейтральнымъ… Полиція обязана поддерживать право…
Такъ шли годы… Генералъ Бусъ давалъ дьяволу сраженія, выигрывалъ и проигрывалъ битвы. «Пятая рота второго полка занимаетъ позицію въ такомъ-то городѣ», — печатаетъ генералъ въ своемъ «Боевомъ кличѣ» («War cry»). «Послѣ отчаяннаго боя пятая рота отбила у дьявола городокъ N. Столько-то плѣнныхъ»… О битвахъ сальваціонистовъ пишутъ уже во Франціи, Германіи, Швейцаріи, о нихъ слышно въ Америкѣ, Австраліи… Ими полны газеты; извѣстные романисты изслѣдуютъ новое явленіе (Додэ — «Евангелистка», Рони — «Nell Horn» и др.).
Плѣнные берутся не только на улицахъ и не только среди падшихъ подонковъ общества… Странная экзальтація проникаетъ въ семьи зажиточныхъ классовъ. Молодыя дѣвушки покидаютъ свою среду и идутъ за сальваціонистскимъ знаменемъ, какъ несчастная героиня Додэ…
Законъ продолжаетъ оставаться нейтральнымъ, предоставлля борьбу проповѣдникамъ и печати…
Однако, пока волна катится все далѣе, въ центрѣ интересъ къ битвамъ слабѣетъ. Въ борьбу вступаетъ новая сила, самая опасная: равнодушіе и скука… Знамя скелета не привлекаетъ дьявольскихъ бойцовъ, проповѣди проходятъ спокойнѣе и скучнѣе, позиціи часто занимаются почти безъ боя, но и безъ энтузіазма… Рядомъ съ этимъ возникаетъ новый вопросъ: что дѣлать съ плѣнными? Дьяволъ изгнанъ изъ ихъ душъ… Но что же далѣе? Армія все растетъ, борьба не поглощаетъ всѣхъ ея силъ… Что дѣлать празднымъ солдатамъ? Если оставить ихъ въ прежней обстановкѣ, — хитрый devіl овладѣетъ ими опять…
И вотъ, пока волна докатывается до Финляндіи, гдѣ мы видѣли ея слабые всплески, — генералъ Бусъ въ Англіи сворачиваетъ на новую дорогу… Онъ направляетъ свою армію на изслѣдованіе трущобъ, изучаетъ наростаніе пролетаріата, пишетъ замѣчательную книгу и принимается за ропытку созданія учрежденій…
V. править
Вернемся на Oxford-street.
Ораторъ кончилъ. Джентльмэны и дамы, стоявшіе четыреугольникомъ вокругъ знамени, раскрыли свои книги и запѣли псаломъ. Въ это время кто-то изъ моихъ сосѣдей любезно подалъ мнѣ свой молитвенникъ и указалъ страницу. Я взялъ, чтобы не оскорбить любезнаго джентльмэна, но его исключительное вниманіе привело меня въ нѣкоторое замѣшательство. Во-первыхъ, я былъ совершенно неспособенъ воспользоваться этой любезностью, такъ какъ не зналъ англійскаго языка, а во-вторыхъ…
Во-вторыхъ, оглянувшись кругомъ, я увидѣлъ, что тѣ, кого я считалъ публикой, начинатощей толпиться около знамени спасенія, — вовсе не публика. Сами того не зная, мы неосторожно проникли въ первый рядъ военнаго отряда и въ нѣкоторомъ родѣ сами себя отдали въ плѣнъ… Что же касается до настоящей публики, то она, какъ ни въ чемъ не бывало, валила мимо, не давая себѣ труда даже остановиться и торопливо исчезая въ жерлѣ оживавшаго города, гдѣ, безъ сомнѣнія, среди электрическаго свѣта и все возраставшаго рокотанія улидъ devіl уже раскинулъ на нее свои сѣти… Кромѣ солдатъ отряда и насъ, двухъ иностранцевъ, здѣсь были еще только два-три загадочныхъ молодыхъ человѣка, при видѣ которыхъ являлось невольное желаніе ощупать свои карманы. Но и они глядѣли съ видомъ скучающаго пренебреженія, какъ люди, слишкомъ уважающіе свои профессію, чтобы оставаться долѣе въ такомъ ничтожномъ собраніи.
По окончаніи псалма на середину вышелъ новый ораторъ. Онъ бережно снимаетъ съ головы безукоризненный цилиндръ, заботливо передаетъ его одной изъ дѣвицъ и начинаетъ въ свою очередь осыпать дъявола всевозможными оскорбленіями… при этомъ оказалось, что все это говорится спеціально для назиданія меня и моего спутника… Мы обязаны отречься отъ дьявола именно ссгодня, въ воскресенье, такого-то числа, потому что завтра, въ понедѣльникъ, будетъ уже поздно. На случай, если бы мы, въ своей безпечности, сомнѣвались въ самомъ существованіи дьявола, нашего злѣйшаго врага, — ораторъ сообщилъ намъ тономъ, располагающимъ къ довѣрію, что онъ съ своей стороны нисколько въ этомъ не сомнѣвается. Онъ вѣритъ въ него… Даже болѣе: онъ знаетъ объ его существованіи совершенно такъ же, какъ мы знаемъ о существованіи волка или медвѣдя…
Пока онъ говорилъ, — на насъ окомъ ораторскаго вожделѣнія смотрѣлъ еще одинъ господинъ, небольшой, съ круглымъ брюшкомъ и бѣгающими остренькими глазками. Мнѣ всномнился мельниковскій Борисъ («Въ лѣсахъ»), и почему-то я заподозрилъ къ немъ тайнаго союзника devil. Но когда господинъ, вѣрящій въ дьявола, какъ въ волка или медвѣдя, закончилъ свою рѣчь, — на сцену не выступилъ, а можно сказать — ворвался новый ораторъ. Это былъ человѣкъ высокій, худощавый, съ сильнымъ груднымъ голосомъ. Онъ сразу заметался въ тѣсномъ пространствѣ, какъ въ клѣткѣ, кидался впередъ, отступалъ и чуть не сшибъ съ ногъ молодого джентльмзна въ очкахъ, державшаго фонарь… Всѣ его пріемы напоминали фехтовальщика или боксера, и самое содержаніе рѣчи имѣло характеръ военно-тактическій… Его громкій голосъ и бурное выступленіе заиитересовало публику, и наша небольшая кучка на перекресткѣ стала рости…
Онъ говорилъ о томъ, что могущество дьявола велико, и много славныхъ борцовъ сдались и отступили передъ нимъ… Но что касается до него, оратора, то онъ клянется, что никогда, никогда не отступитъ передъ врагомъ человѣческаго рода.
Съ бурнымъ паѳосомъ онъ привелъ военно-историческую иллюстрацію. Нѣкогда Наполеонъ, «кровавый завоевателъ міра», взялъ въ плѣнъ англійскаго барабанщика и, плѣнному, велѣлъ ударить отбой, чтобы обмануть ложнымъ сигналомъ аттаковавшій англійскій отрядъ. Но это былъ англійскій барабанщикъ. О, да, это былъ храбрый, достойный англійскій барабанщикъ, и онъ отвѣтилъ: «Нѣтъ, тиранъ, ты можешь убить меня, но и не ударю отбой». И онъ отскочивъ отъ тирана (скачокъ, чуть не опрокинувшій парня съ фонаремъ) и, вмѣсто отбоя, далъ сигналъ наступленія… «Мы поступаемъ, — прибавилъ ораторъ, — какъ этотъ барабанщикъ: мы не ударимъ отбоя, — пусть это дѣлаютъ другіе, можетъ быть, даже болѣе сильные… Мы же все будемъ здѣсъ трубить наступленіе, призывая на путь побѣды и спасенія»…
Рѣчь произвела нѣкоторое впечатлѣніе. Даже изъ сторонней публики послышалось нѣсколько восклицаній, одобрившихъ мужественное поведеніе англійскаго барабанщика… Настроеніе отряда поднялось… Знаменосецъ быстро завертѣлъ фонаремъ и повернулъ къ публикѣ той стороной, на которой стояла надпись:
А небольшой хоръ сальваціонистскихъ пѣвцовъ и пѣвицъ запѣлъ призывный гимнъ…
Уаы! призывъ остался гласомъ вопіющаго въ пустынѣ. Задержанная на минуту громкимъ голосомъ и бурными движеніями оратора, толпа двинулась опять своимъ путемъ, туда, гдѣ надъ улицами и домами огромнаго Лондона небо разгоралось заревомъ и гдѣ уже ждали театры, мьюзикъ-холлы и тому подобныя адскія приманки.
Когда отзвучали послѣднія ноты гимна, около фонарика, свѣтлымъ маякомъ возвышавшагося надъ толпой, остались только солдаты отряда и мы. Знаменосецъ все такъ же дѣловито опустилъ фонарь и задулъ въ немъ свѣчу. Ораторъ надѣлъ шляпу, большая частъ отряда пошла переулкомъ по направленію къ Уэльбекъ-стриту… Улица гремѣла все сильнѣе, толпа валила все гѵще, мчалисъ, звеня, вагонъ за вагономъ, рокотали солидные «бэсы», и публика, равнодушно глядѣвшая съ ихъ верхушекъ, даже не подозрѣвала, что здѣсь, на перекресткѣ, за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ ей пытались подать руку спасенья…
— Спасены ли вы, братъ мой? — услышалъ я ласковый голосъ. Это ораторъ, вѣрящій въ дьявола, какъ въ медвѣдя, тронулъ меня за руку и освѣдомлялся о результатахъ проновѣди. Три или четыре человѣка, въ томъ числѣ и тотъ, который повѣствовалъ объ англійскомъ барабанщикѣ, пытливо ждали отвѣта… Насмѣшливый бѣсенокъ вдругъ шевельнулся во мнѣ… И я отвѣтилъ фразой, которую произносилъ на англійскомъ языкѣ всего свободнѣе:
— Ай донтъ спикъ энглишъ, сэръ… (я не говорю по-англійски, сударь)…
Лицо почтеннаго джентльмэна стало печально. Отрядъ такъ разсчитывалъ на добычу, которую собирался привести на Уэльбекъ-стритъ.
— Но… въ такомъ случаѣ, быть можетъ, вы спасены, сэръ? — обращается онъ къ моему товарищу.
— Не знаю, — отвѣчаетъ тотъ, не вполнѣ понявъ все значеніе вопроса. — Не знаю, но… надѣюсь…
Въ глазахъ спрашивающаго мелькаетъ огонекъ, а ораторъ съ боксерской жестикуляціей придвигается ближе и спрашиваетъ:
— И это случилось, быть можетъ, именно сегодня… вечеромъ?..
Столь категорическій вопросъ ставитъ моего спутника въ нѣкоторое затрудненіе.
— Не могу сказать точно, и впрочемъ, сэръ, я другой религіи…
— О, это не дѣлаетъ разницы. Христосъ одинъ… Вы съ этимъ согласны?..
— О, это абсолютъю не дѣлаетъ разницы, — вмѣшался другой, — и, если вы чувствуете, что ваша душа…
Наши собесѣдники сдвигаются плотнѣе… Перспектива закончить вечеръ на Уэльбекъ-стритъ намъ вовсе не улыбается. Поэтому мой товарищъ сразу мѣняетъ тонъ и въ свою очередь предлагаетъ вопросы: съ кѣмъ мы имѣемъ честь говорить? Являются ли наши собесѣдники членами арміи спасенія? Какова организація ихъ отряда?..
— Да, они продолжаютъ дѣло генерала Буса, хотя теперь и не считаютъ себя подъ его командой… Ихъ отрядъ партизанскій. Его главная квартира Gospel servіce, Welbeck-street, № 76… Въ этомъ помѣщеніи сегодня вечеромъ состоится собраніе, на которомъ можно услышать много поучительнаго… И…
Говорившій посмотрѣлъ нa насъ ласковымъ, почти просительнымъ взглядомъ.
— И, если вы пожелаете, джентльмэны…
Мы не пожелали и простились… Мрачный ораторъ желчно повернулся и видимо въ дурномъ расположеніи духа зашагалъ по переулку. Его добродушный товарищъ еще нѣкоторое время стоялъ на перекресткѣ, съ сожалѣніемъ слѣдя за двумя безпечными людьми, которые стремятся сегодня же потерять свою вѣчность.
VІ. править
Вечеръ совсѣмъ уже спустился на англійскую столицу. Туча сгустилась и потемнѣла, но луна все еще плыла вдоль ея краевъ, выглядывая изъ-за нея золотистымъ обрѣзкомъ гдѣ-то далеко, надъ моремъ городскихъ крышъ. Лазурь еще не исчезла, но Лондонъ уже начиналъ мутить ее своимъ дымнымъ дыханіемъ, такъ какъ на фабрикахъ разводили пары… У Чарингъ-Кросса, на Трафальгаръ-скверѣ, на Пиккадилли множество дѣвицъ съ «безпокойною лаской во взглядѣ» проходили мимо насъ, заговаривая на различныхъ діалектахъ… Въ раскрытыя двери кабачковъ входили и выходили толпы народа…
И мнѣ опять, какъ въ Гельсингфорсѣ, чудилось, что гдѣ-то тамъ, въ вышинѣ, подлецъ-devіl держится за бока и хохочетъ надъ бѣдною горстью своихъ побѣдителей, вѣрящихъ въ него, «какъ въ волка или медвѣдя»…
— И мнѣ кажется, что онъ скорѣе плачетъ вмѣстѣ съ ними, — замѣтилъ въ тотъ же вечеръ одинъ изъ лондонскихъ знакомыхъ, съ которымъ я подѣлился впечатлѣніями этого дня. — Подумайте только: еще такъ недавно devіl былъ героемъ дни. Ему давали сраженія, съ нимъ спорили, воевали, противъ него и за него организовались цѣлыя арміи… А съ тѣхъ поръ, какъ даже генералъ Бусъ призналъ силу общественныхъ организацій, — о дьяволѣ забываютъ, какъ и о шумныхъ выступленіяхъ сальваціонистовъ… Вообще въ этомъ поединкѣ не взяла верхъ ни одна, ни другая сторона. Выиграло третье лицо.
— А именно?..
— Обшество, которое пріобрѣло въ концѣ концовъ широкую и полезную филантропическую организацію…
Черезъ нѣкоторое время пароходъ «Auranіa» трансъ-атлантическаго общества «Кюнардъ» везъ насъ въ Америку. Среди международной компаніи пассажировъ, ѣхавшихъ на Чикагскую выставку, обращали на себя вниманіе двое молодыхъ супруговъ и мальчикъ съ бонной. Мальчикъ скоро сталъ общимъ любимцемъ пароходной публики, но отецъ и мать держались въ сторонѣ, не сводя никакихъ знакомствъ. Онъ былъ высокій брюнетъ съ серьезнымъ и умнымъ лицомъ. Она красивая женщина того особаго склада, какой бываетъ у преданныхъ своему дѣлу католическихъ монахинь или протестантскихъ сестеръ милосредія. Цѣлые дни они просиживали на палубѣ и о чемъ-то говорили дружески-серьезно и спокойно.
Въ спискѣ нассажировъ я прочиталъ: «M-r Alfred (кажется, такъ) Booth and faraіly»… И когда пароходъ подтягивался къ Нью-Іоркской пристани, — я увидѣлъ эту серьезную чету въ сальваціониетской формѣ. На ней былъ безобразный капоръ съ надписью на лентѣ «Salvatіon army», на немъ — «офицерская фуражка». Бонна и даже мальчикъ тоже были въ формѣ. Когда они показались на палубѣ, — съ пристани послышались дикіе крики восторга. Значительная груина сальваціонистовъ-«солдатъ» встрѣчала своего молодого командира… А я смотрѣлъ на интеллигентныя лица мистера Буса и его жены и думалъ невольно:
— Неужели они, — этотъ умный, интеллигентный англичанинъ и эта спокойная молодая женщина съ такимъ тонкимъ выраженіемъ лица, могли искренно участвовать въ вульгарныхъ кривляньяхъ арміи стараго генерала Буса?..
Потомъ, проѣзжая по воздушной желѣзной дорогѣ въ Нью-Іоркѣ, я увидѣлъ во второмъ этажѣ однаго дома большую вывѣску:
Но о шумныхъ сраженіяхъ съ дьяволомъ уже не было слышно. Дѣло генерала Буса вступало въ новый фазисъ, борьба съ дьяволомъ принимала новую тактику. И опять у меня мелькнула мысль:
— Неужели старый умный генералъ, вызывая дьявола на единоборство, игралъ грубую комедію, собирая людей и средства для этого интереснаго соціальнаго опыта на американской почвѣ?..
1896 г.