1.
правитьДесять часовъ утра. Въ большой комнатѣ казеннаго зданія свѣтло, но пусто, неуютно, пахнетъ солдатскимъ сукномъ и еще чѣмъ-то кислымъ. Стѣны выкрашены въ рѣзко розовую краску, и это дѣлаетъ комнату еще менѣе уютной. Въ углу чугунная печь.
Отъ упорнаго осенняго вѣтра оконныя стекла звенятъ, а въ сѣромъ палисадникѣ покачиваются какіе-то грязные, засохшіе цветы.
Посрединѣ комнаты — столъ.
За столомъ сидитъ военный писарь Пугачъ. Онъ подпираетъ свою щетинистую голову кулакомъ, третъ ладонью жесткую, круглую бороду и, очевидно, скучаетъ.
— Привести! — внезапно бросаетъ онъ большому солдату въ грязныхъ сапогахъ, который, топчась у дверей, не зналъ, что ему дѣлать.
Солдатъ скрылся и сейчасъ-же появился вновь, пропуская впередъ мальчика, летъ десяти, въ гимназической курточкѣ и рванныхъ сапогахъ съ чужой ноги.
Мальчикъ безъ шапки и его круглая стриженная голова, съ красными отъ холода ушами, четко вырисовывается на фоне сѣрой солдатской шинели съ поднятымъ воротникомъ.
— Бѣглецъ, ваше благородіе, — ухмыляется солдатъ.
— Бѣг-ле-ецъ, — тянетъ писарь, хитро подмигивая. — Оно и видно, что бѣглецъ, потому въ такомъ возрастѣ иначе нельзя. Ишь — воинъ!
— Ты-же это, что? На войну хотѣлъ?
Мальчикъ краснѣетъ.
— На войну… — потомъ, подумавъ, добавляетъ: — На театръ военныхъ действій.
— Такъ. На театръ военныхъ дѣйствій, стало быть? Оно и видно. Гдѣ-жъ тебя задержали, смекалиста?
— Въ Волочискѣ… Только что слѣзъ изъ вагона, а ко мнѣ и… жандармъ… задержалъ…
Писарь хмурится, какъ туча
— Такъ. А видъ у тебя есть?
— Какъ, видъ? — недоумѣваетъ мальчикъ. — Что такое видъ?
— Эхъ ты, воинъ! Не знаешь даже, что такое видъ! — едва замѣтно усмѣхается писарь.
Видъ, это, братъ, така штука, безъ которой тебя, по законамъ военнаго времени, повѣсить могутъ! Да…а…
У бѣглеца подъ сердцемъ холодѣетъ. «Повѣсить», — какъ эхо повторяетъ онъ и отъ страха дѣлаетъ большіе глаза.
— Видъ, это — братъ, такое… которое… эта кое, т. е. документъ. Документъ ты при себе имѣешь?
— Документъ? — нерѣшительно переспрашиваетъ мальчикъ. — Документъ имею. Вотъ. — Онъ шаритъ по карманамъ и извлекаетъ оттуда вмѣстѣ съ «Товарищемъ», компасомъ и куском колбасы — засусленный гимназическій билетъ.
— Ну, этого, братъ, недостаточно. Ученическій билетъ ты своей бабушкѣ покажи. Знаемъ мы васъ, шпіоновъ. А паспорта у тебя нѣтъ?
— Больше у меня нѣтъ документовъ.
— Какъ-же это ты такъ? Ишь — смекалистъ. Самъ безъ паспорта, а еще на войну собрался. Шпіонъ! Какъ есть шпіонъ! А ну-ка, Архипенко, возьми его подъ стражу!
Архипенко, добродушно ухмыляясь, идетъ за стражей. Но мальчикъ не видитъ его доброй улыбки. Онъ слышитъ стукъ сапогъ, звонъ стеколъ, зловѣщее кряканье писаря, и чувствуетъ, что нѣчто непоправимое, тяжелое нависаетъ надъ нимъ и гнететъ его душу. Непривычное обращеніе на «ты», «повѣсить», «шпіонъ», «стража», «видъ». Господи, какія ужасныя слова.
Маленькому бѣглецу хочется плакать. Отъ голода и усталости подгибаются ноги. Почему-то онъ вспоминаетъ мирную жизнь дома, каждый день горячій обѣдъ и два раза въ день чай съ бубликами. «Надо оправдаться»… — лихорадочно думаетъ онъ, но не можетъ разомкнуть челюстей. «Надо оправдаться».
2.
править— Какъ тебя зовутъ? Имя, отчество, фамилія? Въ какомъ городѣ живешь?
— И… Игнатій… Ти… мофеевичъ Б… булкинъ, — съ трудомъ выговариваетъ онъ. — Живу въ Николаевѣ.
— Такъ. Кто такой отецъ? Званіе?
— А… акциз… ный чиновникъ.
— Ладно! — писарь быстро и плавно пишетъ, промокаетъ, прикладываетъ казенную печать, предварительно согрѣвъ ее дыханіемъ, и говоритъ:
— Такъ.
И въ его голосѣ мальчику чудится угроза.
Ему кажется, что писарь написалъ ему смертный приговоръ и что его сейчасъ Архипенко и стража поведутъ вѣшать.
Сердце сжимается невыразимой тоской. Голодъ, безсонница, страхъ, ищутъ выхода.
«Надо оправдаться, надо непремѣнно оправдаться», — со слезами думаетъ онъ, подыскивая слова. «А то вѣдь за шпіонажъ — безъ суда»…
— Ваше б-благородіе! — съ отчаяніемъ выговариваетъ онъ и нервы его не выдерживаютъ. Онъ склоняется своей круглой, стриженной головкой къ печкѣ и плачетъ. Плачетъ безутѣшными, теплыми дѣтскими слезами.
«Я на вой… ну… я… драться… за…»
Даже его спина выражаетъ горе.
Въ первую минуту писарь не знаетъ, что делать. Онъ никакъ не предполагалъ, что его «милыя шутки» доведутъ этого маленькаго бѣглеца, съ красными ушами, до слезъ. Но потомъ ему становится страшно жалко мальчика. Хочется приласкать, сказать что-нибудь теплое… объяснить, что онъ пошутилъ, но суконный языкъ не сразу можетъ выразить добрыя мысли.
— Ну… ну… паренекъ, — неувѣренно бормочетъ писарь, глупо и виновато улыбаясь. — Я того… пошутилъ, а ты и того… заревѣлъ. Не стоитъ! Ей Богу, не стоитъ…
Мальчикъ не слышитъ. Молчитъ.
— Эхъ ты… парнишка… смекалистъ.
Молчаніе. Звенятъ стекла. Кто-то сопитъ за дверьми.
3.
править— Хочешь, австрійскую винтовку покажу? Занятно. А? Ей Богу!
Мальчикъ поднимаетъ заплаканную мордочку и смотритъ на писаря большими недовѣрчивыми глазами.
— А ну, покажи!
Писарь съ радостью показываетъ мальчику винтовку, даетъ потрогать тесакъ, объясняетъ, что такое шрапнель и даритъ пачку патроновъ.
Словомъ, черезъ четверть часа бѣглец и писарь лучшіе друзья въ мірѣ.
Скоро въ канцелярію приходитъ этапный комендантъ, большой, красивый, черный мужчина. Онъ быстро сбрасываетъ на руки Архипенки дождевикъ и садится за столъ.
— Это кто? — киваетъ онъ въ сторону бѣглеца.
Писарь докладываетъ:
— Да вотъ, бѣглецъ, ваше благородіе… Изъ Николаева. Какъ прикажете поступить?
Комендантъ хмурится.
— Бѣглецъ опять? Охъ, бѣда мнѣ съ ними! Этапомъ — домой. Какъ звать?
— Натикъ Булкинъ.
— Такъ. Чего-жъ у тебя лицо заплаканное? Ревѣлъ? А еще солдатъ! Ѣсть хочешь? Ну, иди на вокзалъ — тамъ тебя накормятъ. Да смотри въ другой разъ не думай изъ дому удирать. Поймаютъ. Твой долгъ учиться, а нашъ умирать… Да…
Комендантъ говоритъ красиво, веско, словно чеканитъ и произноситъ целую речь.
4.
правитьНа вокзалѣ бѣглецъ пьетъ чай съ бубликомъ, знакомится съ ранеными и узнаетъ отъ нихъ обо всехъ тяжестяхъ войны. Все бѣгство представляется ему дикимъ и ненужнымъ. Хочется спать… Въ вагонѣ онъ спитъ и ему снится черный комендантъ, «его благородіе» писарь Пугачъ и комнатный пудель «Букетъ».
Одесса.