БІОГРАФИЧЕСКІЙ ОЧЕРКЪ.
править1895.
правитьИ ни одной не подписалъ страницы лживой.
Теккерей родился (въ 1811 г.) и выросъ въ богатой, старинной англійской семьѣ. Дѣтство его прошло среди роскошной индійской природы. До семи лѣтъ онъ прожилъ въ Калькуттѣ, гдѣ его отецъ, Ричмондъ Теккерей, послѣдовательно занималъ посты окружного судьи и главнаго сборщика пошлинъ, а затѣмъ, какъ и всѣ дѣти богатыхъ англійскихъ семей, проживавшихъ въ Индіи, былъ отправленъ въ Англію и до двѣнадцати лѣтъ оставался въ домѣ своего дѣда, спокойно и комфортабельно доживавшаго свои дни въ деревнѣ Гадлей. Двѣнадцатилѣтнимъ мальчикомъ поступилъ Теккерей въ Чертрисскую школу, находившуюся подъ покровительствомъ высшей аристократіи и высшаго духовенства.
Красивый, кроткій, отчасти робкій мальчикъ, какимъ былъ тогда Теккерей, скоро завоевалъ себѣ симпатіи своихъ сотоварищей. Не смотря на свою общительность и живость характера, онъ не принималъ участія въ школьныхъ играхъ, которыя въ ряду предметовъ, не симпатичныхъ Теккерею, занимали ближайшее мѣсто послѣ геометріи и алгебры. Онъ, однако, не уединялся, ничуть не сторонился своихъ товарищей, которыхъ привлекала къ нему способность быстро писать стихи и пародіи, рисовать каррикатуры. Слава остряка, сатирика, каррикатуриста доставила ему самую широкую популярность. Многіе бывали жертвами такой способности Теккерея; онъ любилъ подсмѣиваться надъ недостатками своихъ товарищей, но дѣлалъ это въ такой добродушной формѣ, что никто и не думалъ на него обижаться.
Почти также, какъ играть, не любилъ Теккерей и «учиться». Ни математика, ни древніе языки, которые онъ впослѣдствіи прекрасно зналъ, не привлекали его особеннаго вниманія. Учился онъ «по немногу», «чему-нибудь и какъ-нибудь». Строгій, сухой директоръ, педанты-учителя не съумѣли сдѣлать «ненавистныхъ» греческаго языка и математики болѣе интересными для Теккерея, не съумѣли возбудить его любознательности и прилежанія. У юноши Теккерея уже въ то время появились свои собственные интересы, взтляды, понятія. Онъ не учился, не игралъ, но за то много читалъ. Читалъ онъ главнымъ образомъ произведенія беллетристики. Какимъ-то чутьемъ умѣлъ онъ подбирать себѣ книжки. Двѣ-три страницы не интереснаго текста рѣшали судьбу книги. Теккерей бросалъ не понравившееся ему сочиненіе и брался за другое. Мысли, возникавшія у него при чтеніи, выражались въ каррикатурахъ, которыя онъ набрасывалъ здѣсь же на поляхъ книги. Всѣ почти книги, бывшія въ рукахъ Теккерея, украшены цѣлымъ рядомъ, часто очень удачныхъ каррикатуръ — иллюстрацій. «Исторія древнихъ» Роллена, употреблявшаяся какъ учебникъ въ англійскихъ школахъ, дала много матеріала для юнаго сатирика. На первой страницѣ ея красуется Кліо, муза исторіи, въ видѣ старой дѣвы, вооруженной очками, зонтикомъ и корзинкой съ письменными принадлежностями. Алкивіадъ, съ сигарой въ зубахъ и моноклемъ въ глазу, съ философскимъ спокойствіемъ отрѣзывающій хвостъ у собаки; Агезилай въ короткой рубахѣ, подъ зонтикомъ; Дидона съ вѣеромъ, величественно возсѣдающая на тронѣ и др. личности оживляютъ страницы этого сухого учебника. Масса каррикатуръ Теккерея, разсѣянныхъ по полямъ разныхъ книгъ, составили собой вышедшую недавно «Теккереяну», въ которую вошло до 1.000 отдѣльныхъ каррикатуръ и рисунковъ. Изъ Чертрисса Теккерей перешелъ въ февралѣ 1829 г. въ Кембриджскій университетъ. Вкусы его сложились еще въ первоначальной школѣ. Здѣсь обнаружилъ онъ любовь къ беллетристикѣ, здѣсь же выказалъ онъ впервые и свои блестящія сатирическія способности. Поступивъ въ университетъ, Теккерей остался тѣмъ же. Науки интересовали его мало. Также, какъ герой его будущаго романа «Пенденнисъ», онъ не особенно углублялся въ университетскую науку, работалъ урывками. Здѣсь онъ сошелся очень близко съ знаменитымъ впослѣдствіи поэтомъ-лауреатомъ Тениссономъ и ученымъ Кемблемъ, здѣсь же началась и это литературная дѣятельность. Началась она изданіемъ маленькаго журнала подъ заглавіемъ «Снобъ, литературный и научный журналъ». Содержаніе каждаго номера состояло изъ шутокъ и юмористическихъ очерковъ въ стихахъ и прозѣ. Особенно выдающагося журналъ, выходившій подъ редакціей и при несомнѣнномъ сотрудничествѣ Теккерея, конечно, ничего не представлялъ, но нѣкоторыя вещи уже носили въ себѣ несомнѣнные зародыши того юмора, которымъ впослѣдствіи отличались журнальныя статьи будущаго сатирика-романиста. Выходившій еженедѣльно «Снобъ» прекратился на одиннадцатомъ нумерѣ и возродился въ новомъ изданіи. «The Gownsman» («носитель мантіи», т. е. членъ университетскаго общества). Этотъ второй журналъ, издававшійся также очень недолго, былъ послѣднимъ по времени литературнымъ предпріятіемъ Теккерея-студента, который оставилъ университетъ въ 1830 году, не получивъ никакой ученой степени.
Покончивъ съ своимъ оффиціальнымъ образованіемъ, Теккерей отправился продолжать его въ Веймаръ, который былъ центромъ умственной жизни, пунктомъ, къ которому стремились ученые, художники, поэты, музыканты. Притягательной силой тамъ являлся великій Гёте.
Теккерей вмѣстѣ съ нѣсколькими молодыми англичанами отправился въ Веймаръ и былъ очень любезно принятъ въ салонѣ великой герцогини, гдѣ собиралось избранное веймарское общество. Приглашенія на обѣды, балы и рауты смѣнялись одно другимъ. Нѣсколько разъ въ недѣлю давались придворные спектакли. Теккерей всегда съ удовольствіемъ вспоминалъ о своей жизни при этомъ блестящемъ Дворѣ, особенно о своемъ знакомствѣ съ великимъ Гёте, который удостоилъ его даже «почетной аудіенціи». Повидимому, Теккерей и здѣсь обратилъ на себя вниманіе своими каррикатурами. «Моимъ наслажденіемъ въ то время, — говоритъ онъ, — было рисовать каррикатуры для дѣтей». Каррикатуры эти, однако, по достоинству оцѣнены были и взрослыми; много лѣтъ спустя, когда онъ, уже извѣстный романистъ, заглянулъ въ Веймаръ, онъ, къ своему удовольствію и радости, увидѣлъ, что многія изъ его каррикатуръ бережно сохранились. Самъ Гёте снисходилъ до того, что любовался его каррикатурами.
Быть можетъ, вліянію этого художественно — артистическаго веймарскаго кружка нужно приписать рѣшеніе Теккерея сдѣлаться живописцемъ и оставить начатую еще на школьной скамьѣ литературную дѣятельность. Прежде всего онъ отправился въ Римъ, но очень скоро уѣхалъ оттуда и поселился въ Парижѣ. Цѣлыми днями просиживалъ онъ въ Луврѣ, копируя картины извѣстныхъ художниковъ. Живопись, однако, ему не давалась, хотя рисовалъ онъ легко и бойко.
Жизнь въ Парижѣ, не смотря на такого рода неудачи, очень нравилась Теккерею и онъ также, какъ и его герой Филиппъ, "впослѣдствіи не разъ вспоминалъ веселое время, когда онъ жилъ въ нѣдрахъ богемы, наслаждался устрицами и ничего недѣланіемъ, курилъ, пѣлъ по ночамъ и въ изобиліи пилъ содовую воду утромъ, подымаясь съ постели холостяка, правда, «одинокаго, но за то не обязаннаго заботиться о женѣ и дѣтяхъ», не разъ въ его ушахъ звучали «веселый гулъ оживленнаго говора, молодой смѣхъ и знакомыя мелодіи студенческихъ пѣсенъ». («Приключенія Филиппа», т. I, стр. 165, 176). Теккерей восторгался самымъ искреннимъ образомъ жизнью художниковъ въ Парижѣ. "Жизнь здѣшняго молодого художника, — писалъ онъ, въ одномъ изъ своихъ парижскимъ писемъ, — это — самое легкое, самое веселое и, въ тоже время, самое неряшливое существованіе. Онъ пріѣзжаетъ въ Парижъ изъ своей провинцій лѣтъ 16-ти. Родители назначаютъ ему ежегодную пенсію въ 400 рублей и сами платятъ его учителю. Онъ поселяется въ Латинскомъ кварталѣ, является обыкновенно въ мастерскую довольно рано и работаетъ тамъ вмѣстѣ съ двумя десятками товарищей, такихъ же веселыхъ и такихъ же бѣдныхъ какъ и онъ самъ. Каждый изъ нихъ куритъ свою любимую трубку, и рисуютъ они свои картины въ облакахъ дыма, среди шумной болтовни, остротъ и громкаго хорового пѣнія. Теккерей велъ такую же точно жизнь и комната, которую онъ занималъ въ Латинскомъ кварталѣ, очень часто, по словамъ одного изъ его товарищей, «превращалась въ адъ, правда, очень веселый, но все-таки адъ». Многочисленные гости, размѣстясь гдѣ попало, курили, пили, пѣли, разговаривали. Ему нравилась полная независимость художниковъ, ихъ простота, естественность, а главное богема. Нравился Теккерею также и Парижъ, его красота, изящество, масса картинныхъ галлерей, счастливый климатъ. Позже онъ часто пріѣзжалъ въ Парижъ, чтобы «освѣжиться», тряхнуть стариной… И тутъ онъ не упускалъ случая пожить въ родной его сердцу богемѣ, проводя время въ обществѣ художниковъ и литераторовъ, которымъ часто помогалъ. О добрыхъ дѣлахъ его въ это время разсказываютъ не мало анекдотовъ… «Разъ утромъ, войдя въ спальню Теккерея, — разсказываетъ одинъ изъ очевидцевъ, — я увидѣлъ, что онъ кладетъ золотыя монеты въ коробочку для пилюль, на крышкѣ которой было надписано: п_р_и_н_и_м_а_т_ь в_ъ с_л_у_ч_а_ѣ н_у_ж_д_ы. — Что это вы дѣлаете? — спросилъ я. — Да вотъ, — отвѣчалъ онъ, — я нашелъ въ Парижѣ одного старика, который говоритъ, что онъ очень боленъ и не знаетъ, что ему дѣлать; я подозрѣваю, что ему нужно именно это лекарство и вотъ почему докторъ Теккерей намѣревается предпринять этомъ способъ леченія».
Насколько нравились Теккерею самъ Парижъ и жизнь парижскихъ художниковъ, настолько онъ былъ противъ современнаго порядка вещей во Франціи. Реакціонное правительство, знаменитая хартія 1830 года, — все это находило себѣ строгое и пылкое осужденіе въ статьяхъ Теккерея, которыя онъ отъ времени до времени посылалъ въ англійскія газеты. Инымъ характеромъ отличались его парижскія корреспонденціи о художественныхъ выставкахъ, разборы произведеній французскихъ писателей. Всѣ они написаны восторженно и тепло.
Мало по малу литературная дѣятельность начала брать верхъ надъ занятіями живописью. Страсть къ беллетристикѣ, которую онъ обнаружилъ еще на школьной скамьѣ, теперь еще больше увеличилась. Его библіографическія статьи этого времени, писанныя для англійскихъ и американскихъ журналовъ, главнымъ образомъ посвящены повѣствовательной литературѣ. Молодого тогда Диккенса Теккерей привѣтствовалъ восторженно и находилъ, что «Записки Пикквикскаго клуба» даютъ о государственной и народной жизни Англіи понятіе гораздо вѣрнѣе того, какое можно извлечь изъ «болѣе громкихъ и достовѣрныхъ описаній», доказывалъ, что «святочные разсказы» — это «благодѣяніе, оказанное Диккенсомъ всей націи», что «каждый мужчина или каждая женщина, читающіе ихъ, должны смотрѣть на нихъ, какъ на личное одолженіе, сдѣланное имъ авторомъ…» Несомнѣнный литературный вкусъ и несомнѣнный талантъ замѣтны были во всѣхъ статьяхъ Теккерея, которыя доставили ему довольно почетное мѣсто среди такихъ сотрудниковъ въ «Fraser’s Magazine» какъ Робертъ Соути, Уильямъ Энсвортъ, Самуилъ Кольриджъ, Томасъ Карлейль и др., но въ то же время не замѣчались читателями. Публика совершенно не знала Теккерея тѣмъ болѣе, что онъ долго писалъ подъ различными псевдонимами. Первымъ замѣчательнымъ и оригинальнымъ произведеніемъ Теккерея была пародія на появившійся тогда романъ Бульвера-Литтона «Евгеній Арамъ», напечатанная подъ заглавіемъ: «Елизавета Броуринга» въ «Fraser’s Magazine» 1832 г. Въ этой пародіи Теккерей со всей силой своего сатирическаго таланта обрушился на сантиментализмъ и другія слабости школы Бульвера-Литтона.
Достигши совершеннолѣтія, Теккерей получилъ въ наслѣдство отцовскій капиталъ въ 200.000 р. и рѣшилъ всецѣло посвятить себя литературѣ. Теккерей переѣхалъ изъ Парижа въ Лондонъ, и, не довольствуясь положеніемъ зависимаго сотрудника, рѣшилъ основать свое собственное изданіе. Въ это время издавалась въ Лондонѣ еженедѣльная литературная газета подъ заглавіемъ «Національное знамя». Дѣла этой газеты были очень плохо, а потому издатели ея, виноторговецъ и священникъ, съ удовольствіемъ продали ее Теккерею. Но ни деньги, затраченныя на это изданіе, ни личный, упорный трудъ. самого Теккерея не могли измѣнить положеніе купленной газеты и уже черезъ годъ (1834 г.) пришлось бросить это изданіе. Неудача на нѣкоторое время охладила Теккерея ко всякаго рода литературнымъ предпріятіямъ, но черезъ два года была уже совершенно забыта. Въ 1836 году Теккерей снова затѣялъ изданіе газеты, но и эта попытка оказалась неудачной. Все, это осталось отъ его наслѣдства послѣ прекращенія первой газеты, тутъ было израсходовано, и Теккерей долженъ былъ снова сдѣлаться простымъ сотрудникомъ.
Теккерей началъ снова работать въ «Fraser’s Magazine». Онъ напечаталъ здѣсь сатирическое письмо по поводу только что вышедшаго тогда сочиненія: «Моя книга для анатоміи хорошаго обращенія», авторъ которой сообщалъ правила хорошаго тона, вообще дѣлился результатами своей жизни въ высшемъ обществѣ. Письмо это такъ понравилось редактору журнала, что онъ просилъ Теккерея продолжать работать въ такомъ же направленіи. Результатомъ этой просьбы были «Записки Елоплаша» (тогдашній псевдонимъ Теккерея), напечатанныя въ томъ же журналѣ. Теккерей здѣсь рисуетъ высшее общество, тоже даетъ правила хорошаго тона, но излагаетъ все это въ формѣ мемуаровъ лакея, изъ которыхъ самъ собой вытекаетъ выводъ, что джентльменъ, т. е. дворянинъ, можетъ чувствовать и поступать также вульгарно, какъ простой лакей. Но первая попытка дать простую картинку быта, выступить бытописателемъ, сдѣланная имъ въ 1840 году, такъ и осталась попыткой. Начатый имъ бытовой романъ «The shabby genteel story» никогда не былъ оконченъ, вслѣдствіе семейнаго несчастья, которое постигло его во время работы.
Еще въ 1837 т. онъ женился на дѣвушкѣ Шау и былъ вполнѣ доволенъ своей семейной жизнью, которой, однако, наслаждался не долго. Черезъ три года ею жена сильно заболѣла и въ результатѣ болѣзни, не смотря на заботы мужа, получилось психическое разстройство. Теккерей долго не вѣрилъ въ то, что его жена неизлечима, что наступилъ конецъ его семейному счастью. Послѣ долгой борьбы и колебаній онъ, наконецъ, поселилъ ее отдѣльно, но никогда уже не могъ избавиться отъ того тяжелаго впечатлѣнія, которое произвела на него болѣзнь жены. Много лѣтъ спустя, онъ также живо чувствовалъ всю горесть своей утраты.
Семейное горе, повидимому, сильно отразилось на литературной дѣятельности Теккерея. Онъ почти пересталъ писать и очутился въ очень тяжеломъ матеріальномъ положеніи. Нуждой, вѣроятно, слѣдуетъ объяснить задуманное въ 1840 году изданіе напечатанныхъ раньше журнальныхъ статей и очерковъ парижской жизни, составившихъ его «Парижскій альбомъ», интересный главнымъ образомъ своимъ оригинальнымъ посвященіемъ. М. А. Титмаршъ, какъ назвалъ себя на этотъ разъ Теккерей, посвящалъ свой сборникъ портному. "Посвящается г. М. Аретцу, портному (27, rue Richelieu, Paris), читаемъ на первой страницѣ сборника. «Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, когда вы представили пишущему эти строки счетъ за сюртуки и брюки, доставленные ему, и должникъ вашъ замѣтилъ вамъ, что немедленная уплата счета поставила бы его въ крайне затруднительное положеніе, вы отвѣтили ему такъ: „Боже мой, пожалуйста, не безпокойтесь объ этомъ, сударь! Если вы нуждаетесь въ деньгахъ, что нерѣдко случается съ человѣкомъ, находящимся въ чужой странѣ, то у меня дома есть тысячафранковый билетъ, который я могу представить къ вашимъ услугамъ“. Исторія и опытъ, милостивый государь, доставляютъ намъ такъ мало примѣровъ благородныхъ поступковъ, которые могли бы сравняться съ вашимъ (подобное предложеніе, какъ ваше, со стороны чужого и притомъ еще портного кажется мнѣ столь изумительнымъ), что вы должны извинить меня, если я публично заявляю о вашей добродѣтели и знакомлю англійскій народъ съ вашимъ именемъ и прекраснымъ характеромъ вашимъ. Я позволю себѣ еще прибавить, что вы живете въ первомъ этажѣ, что вашъ матеріалъ и ваша кройка превосходны и что ваши цѣны умѣренны и добросовѣстны. Въ заключеніе позвольте мнѣ положить къ стопамъ вашимъ эту книгу, какъ слабое выраженіе моего глубокаго уваженія къ вамъ»…
Это любопытное посвященіе служитъ лучшимъ доказательствомъ того бѣдственнаго положенія, въ какомъ онъ находился въ Парижѣ. Книга, однако, обратила на себя мало вниманія, да по своему содержанію она дѣйствительно не представляла собой ничего выдающагося. Гораздо выше должна быть поставлена его «Исторія Самуила Титмарша и Гоггартовскаго алмаза» (См. т. III), написанная въ 1841 году. Извѣстный критикъ Стерлингъ, прочитавъ это произведеніе, нашелъ, что Теккерей — геній, что онъ могъ бы «при спокойной и безбѣдной жизни создавать такіе долговѣчные шедевры, какъ тѣ, которыми мы теперь обладаемъ и которые бы приводили въ восторгъ милліоны нашихъ потомковъ. Въ каждой изъ этихъ страницъ больше правды и естественности, нежели во всѣхъ произведеніяхъ Диккенса, взятыхъ вмѣстѣ». Извѣстность Титмарша возростала съ каждымъ новымъ произведеніемъ, быстро слѣдовавшимъ одно за другимъ. «Книга ирландскихъ очерковъ» — результатъ его путешествія по Ирландіи, а затѣмъ разсказъ «Замужнія дамы», выпущенный подъ видомъ извлеченія изъ мемуаровъ Д. Фицъ-Будля см. т. XI) доставляли ему все болѣе и болѣе видное мѣсто среди представителей современной литературы. Публика, однако, все еще мало знала Теккерея. Первымъ произведеніемъ, заставившимъ интересоваться именемъ Титмарша даже публику, были «Мемуары Барри Линтона, эсквайра» (См. т. IV), считающіеся многими однимъ изъ оригинальнѣйшихъ его произведеній. Извѣстный англійскій романистъ Антони Тролоппъ находилъ, что по богатству языка и литературному таланту — это самое замѣчательное изъ всего написаннаго Теккереемъ.
Еще печатались эти «Мемуары'», какъ Теккерею представилась возможность совершить путешествіе на востокъ. Въ 1844 г. одинъ изъ его пріятелей, служившій въ крупной пароходной компаніи, предложилъ ему безплатный билетъ для такой поѣздки. Неожиданное предложеніе сдѣлано было за 36 часовъ до отправленія парохода, но Теккерей съ радостью принялъ ею. Результатомъ этого неожиданнаго путешествія была книжка: «Описаніе путешествія отъ Коригилля до Капри чрезъ Лиссабонъ, Аѳины, Константинополь и Іерусалимъ». Повсюду заговорили о книгѣ, объ авторѣ, интересовались знать, кто скрывается подъ именемъ Титмарша. По словамъ одного изъ современныхъ критиковъ, всѣ старались раскрыть знаменитый псевдонимъ.
Извѣстности Теккерея не мало способствовалъ цѣлый рядъ небольшихъ, но очень остроумныхъ статеекъ, которыя онъ отъ времени до времени помѣщалъ въ издававшемся въ Лондонѣ иллюстрированномъ юмористическомъ журналѣ «Пончъ». Изъ этихъ очерковъ особенно обратили на себя вниманіе юмористическіе очерки подъ заглавіемъ «Книга снобовъ», (См. т. III). Повидимому, Теккерей хотѣлъ окрестить этимъ именемъ людей съ нравственно-ненормальными взглядами, людей, которыхъ можно найти «на каждой ступени нашей смертной жизни», но которыхъ больше всего среди аристократическаго общества, Человѣкъ, который ѣстъ горошекъ съ ножа — снобъ, акробатъ благотворительности — снобъ. Снобъ уважаетъ человѣка выше его стоящаго и презираетъ стоящаго ниже, независимо отъ ихъ нравственныхъ качествъ. Онъ съ полнымъ сознаніемъ находитъ естественнымъ низкопоклонничать передъ первымъ и оскорблять второго. Въ семью снобовъ Теккерей включалъ королей, принцевъ, лордовъ, военныхъ, литераторовъ и т. д. Эти статьи, печатавшіяся въ довольно распространенномъ журналѣ, не могли не обратить на себя вниманія уже по одному тому, что не было, кажется, класса, котораго не затронулъ бы здѣсь Теккерей, начиная съ самаго могущественнаго. По его собственнымъ словамъ, въ этихъ очеркахъ онъ «разносилъ все человѣчество», и дѣлалъ это остроумно. Особенно доставалось аристократіи. Съ негодованіемъ называетъ онъ слова «аристократія, привиллегіи, свѣтскій тонъ» и т. д. нелѣпыми, гнусными, нехристіанскими выраженіями", доказываетъ, что «табель о рангахъ и чинопочитаніе — ложь и пустяки, которыми могли заниматься церемоніймейстеры прошлыхъ вѣковъ». требовалъ «организаціи равенства въ обществѣ».
«Книга снобовъ» и «Описаніе путешествія отъ Корнгиля» положили начало извѣстности Теккерея. Ими можно закончить первый періодъ литературной дѣятельности, въ теченіе котораго знаменитому впослѣдствіи сатирику приходилось бороться съ самой горькой нуждой, съ тяжелой неизвѣстностью. Въ то время, какъ имя Диккенса сравнительно еще очень молодого человѣка гремѣло до всей Англіи еще въ 1837 г., скромное имя Теккерея было извѣстно очень и очень немногимъ. Такому различію въ литературной карьерѣ этихъ двухъ неуступающихъ другъ другу писателей способствовало, быть можетъ, то обстоятельство, что первое время главное вниманіе Тевкерея обращено было на живопись, что литература являлась для него занятіемъ второстепеннымъ. Могло также имѣть значеніе и разница въ характерѣ обоихъ писателей, на которую указываетъ Троллопъ. Въ то время, какъ Диккенсъ былъ самоувѣренъ, энергиченъ, бодръ и жизнерадостенъ, Теккерей всегда сомнѣвался въ своихъ силахъ, талантѣ и способности съ усидчивому труду, Издатель, возвращавшій ему какую-нибудь статью, жаловавшійся на то, что его книги не покупаются и не читаются, приводилъ Теккерея въ самое искреннее уныніе, заставлялъ его сомнѣваться въ своихъ способностяхъ, талантѣ и т. д. Прямодушпый и «безхитростный», какъ его однажды назвали, Теккерей никогда не скрывалъ такихъ уколовъ его авторскаго самолюбія и самымъ добродушнымъ образомъ жаловался на свою судьбу всѣмъ знакомымъ.
Любопытно, что первое крупное произведеніе Теккерея, сразу доставившее ему огромную извѣстность, «Ярмарка тщеславія» (См. т. IX и X), было отвергнуто редакторомъ одного журнала, въ которомъ авторъ пытался его напечатать. Къ счастью, Теккерей не повѣрилъ вкусу этого цѣнителя и рѣшилъ издать романъ отдѣльно, выпусками, какъ это дѣлалъ Диккенсъ. Первый выпускъ вышелъ въ началѣ 1847 года, а послѣдній лишь въ концѣ 1848 года. Каждый выпускъ ожидался съ большимъ нетерпѣніемъ и прочитывался съ интересомъ. Друзья Теккерея и всѣ, слѣдившіе за его литературной дѣятельностью, отнеслись къ этому произведенію съ восторгомъ и предсказывали автору блестящую будущность, но большинство критическихъ журналовъ и публика встрѣтили первые выпуски довольно холодно. Въ романѣ Теккерея было слишкомъ много новаго, слишкомъ ужь онъ былъ не похожъ на романы Бульвера и Вальтеръ Скотта, которые пользовались въ то время громаднымъ успѣхомъ. Начать съ того, что новый романъ былъ «безъ героя», какъ это заявилъ самъ авторъ. Романъ безъ героя, который бы совершалъ разнаго рода подвиги, красиво говорилъ, что нужно каралъ, гдѣ можно торжествовалъ, такой романъ казался и публикѣ, и критикѣ чѣмъ-то неестественнымъ. Кромѣ того, дѣйствительность, сѣрая будничная жизнь рисовалась здѣсь такъ просто, естественно, такъ реально и живо, что публика не знала, видѣть-ли въ новомъ произведеніи романъ или же сатиру? Публика не знала, какъ отнестись къ произведенію, въ которомъ описываются дѣянія не людей добродѣтельныхъ, а, совершенно вопреки всякаго рода традиціямъ, выводятся разнаго рода снобы, плуты, негодяи, пьяницы, которые, сверхъ того, еще почти не наказываются. Гордыя британки негодовали на Теккерея за то, что онъ нарисовалъ симпатичную Амелію какой-то глупенькой, какъ бы желая этимъ показать, что мужчинамъ могутъ нравиться только глупыя женщины…
Отзывъ такого авторитетнаго журнала, какъ «Эдинбургское Обозрѣніе» сразу измѣнилъ отношеніе публики къ новому произведенію Теккерея. «По нашему мнѣнію, — писалъ критикъ, — „Ярмарка тщеславія“ — произведеніе, хотя еще неоконченное, но стоящее неизмѣримо выше всѣхъ другихъ произведеній того же автора. главная прелесть этого произведенія состоитъ въ полномъ отсутствіи въ немъ манерности и аффектаціи, какъ въ стилѣ, такъ и въ чувствѣ; въ добродушной безцеремонности, съ которой авторъ обращается съ читателемъ; въ полнѣйшей беззаботности, съ которой онъ высказываетъ свои мысли и чувства по поводу каждаго событія разсказа, какъ будто совершенно увѣренный, что не скажетъ ничего грязнаго или недостойнаго, ничего такою, что потребовало бы вуалированія, позолоты или прикрытія приличной одеждой… Съ другой стороны, онъ никогда не настаиваетъ слишкомъ сильно на чемъ бы то ни было, же прибѣгаетъ къ слишкомъ усиленной разработкѣ; онъ сыплетъ свои тончайшія замѣчанія и счастливѣйшія объясненія, какъ Бокингамъ сыпалъ свои жемчуги и предоставляетъ внимательному наблюдателю подбирать ихъ. Его эффекты всегда здравы, цѣлостны, законны, — и намъ нѣтъ надобности прибавлять, что въ его произведеніяхъ мы никогда не встрѣчаемся съ физическими ужасами писателей школы Эженя Сю или мелодраматическими злодѣями… Его паѳосъ (хотя не такой глубокій, какъ паѳосъ Диккенса) необыкновенно изященъ, можетъ быть, главнѣйше потому, что онъ борется съ нимъ и какъ будто стыдится, что публика замѣтитъ его сантиментальное настроеніе; но попытка его являться въ этихъ случаяхъ старикомъ или философомъ остается безполезною попыткой; и, читая его, мы не разъ съ удивленіемъ видѣли подтвержденіе той истины, что изящная и добрая натура, при самой высокой гордости своимъ умомъ, все-таки платитъ дань сердцу».
Самъ Теккерей называлъ «Ярмарку Тщеславія» своимъ первымъ удачнымъ произведеніемъ.
Послѣ появленія авторитетнаго отзыва и окончанія всего романа, положеніе Теккерея сразу измѣнилось во всѣхъ отношеніяхъ. Онъ сдѣлался знаменитостью. Передъ нимъ открылись салоны высшихъ слоевъ общества. Его стали наперерывъ приглашать на разнаго рода банкеты, торжественные обѣды, знакомство съ нимъ считалось за честь… Но Теккерей и здѣсь остался вѣренъ самому себѣ. Колоссальный успѣхъ романа, вознесшій его на такую высоту, не далъ Теккерею увѣренности въ своихъ силахъ. Онъ все-таки боялся, что не продержится долго на этой высотѣ, что не въ силахъ будетъ поддержать своей репутаціи. Боязнь за себя и за дѣтей, которыхъ онъ могъ оставить необезпеченными, заставляла знаменитаго автора «Ярмарки Тщеславія» нѣсколько разъ упорно добиваться чиновническаго мѣста, сперва въ главномъ почтовомъ управленіи, а затѣмъ въ англійскомъ консульствѣ въ Нью-Іоркѣ. Къ счастью, всѣ его хлопоты не увѣнчались никакимъ успѣхомъ.
Забота о хлѣбѣ насущномъ, побуждавшая Теккерея добиваться казеннаго мѣста, была причиной появленія его передъ публикой въ роли лектора. Въ 1851 г. онъ открылъ рядъ публичныхъ лекцій, дѣйствительно доставившихъ ему громадное состояніе. Предметомъ для этихъ лекцій онъ выбралъ этюды объ англійскихъ юмористахъ XVIII в. — Свифтѣ, Конгревѣ, Аддисонѣ, Гогартѣ, Смолетѣ, Фильдингѣ, Стернѣ, Гольдсмитѣ и др. (См. т. XI, стр. 209—350). Успѣхъ этихъ лекцій объясняется прежде всего, конечно, извѣстностью самого Теккерея и темой, но не мало также значенія имѣлъ и тотъ горячій интересъ къ отечественной литературѣ, какой обнаруживали въ это время англичане. Достаточно было напечатать въ газетахъ, что «въ такой-то день н_ѣ_к_т_о будетъ читать лекціи о хумористахъ Англіи» и можно было разсчитывать, что аудиторія этого нѣкто будетъ переполнена. Само собой понятно, что удовлетворить собравшуюся толпу, знавшую прекрасно свою литературу, какими-нибудь общими фразами было нельзя. Ей требовалось нѣчто такое, чего бы она еще не знала, и на первую лекцію собрался весь цвѣтъ Лондонскаго общества.
Любопытно, что до этихъ лекцій публика представляла себѣ автора «Ярмарки Тщеславія» не иначе, какъ очень молодымъ человѣкомъ, неизвѣстно почему-то обладающимъ колоссальною жизненною опытностью и отчасти безчеловѣчнымъ сердцемъ. Для сантиментальныхъ дамъ, Вилльямъ Мекписсъ считался дерзкимъ насмѣшникомъ, — хотя и юнымъ, стройнымъ, привлекательнымъ насмѣшникомъ. Лекціи разрушили эти иллюзіи. Передъ публикой появился человѣкъ среднихъ лѣтъ, много испытавшій, писавшій подъ разными именами къ сроку и для гонорара, не разъ уязвленный издателями и книгопродавцами, благодарный портному за то, что тотъ не потребовалъ съ него долга. Кромѣ того, большинство публики шло на лекціи съ убѣжденіемъ: Теккерей-сатирикъ, значитъ, веселый человѣкъ, и ожидали отъ лектора шуточныхъ монологовъ, въ родѣ статеекъ «Понча». Теккерей сразу же постарался разочаровать свою аудиторію, предупредивъ, что его лекціи не будутъ носить характера сборника «забавныхъ, или же смѣшныхъ анекдотовъ», что «арлекинъ, въ какой бы маскѣ онъ ни являлся передъ публикой, остается подъ этой маской не только серьезнымъ, но зачастую даже и грустнымъ». Разочарованіе, однако, не повліяло на успѣхъ лекцій. Онѣ посѣщались и слушались съ очевиднымъ любопытствомъ. Оживленный неожиданнымъ успѣхомъ, наэлектризованный сочувствіемъ публики, Теккерей позволялъ себѣ десятки удачнѣйшихъ шуточекъ, мастерскихъ, вѣрныхъ, хотя иногда и парадоксальмыхъ замѣчаній. Благодаря этимъ заслугамъ, за Теккереемъ навсегда останется слава профессора остроумнаго, оживленнаго популяризатора. Это такіе живые и вѣрные портреты юмористовъ XVIII вѣка, какіе мы наврядъ-ли найдемъ въ какой-нибудь исторіи литературы, не исключая и Тэна.
Слава о лекціяхъ Теккерея, которыя онъ читалъ не только въ Лондонѣ, но также и въ нѣсколькихъ крупныхъ провинціальныхъ городахъ, дошла и до Америки. Американцы, нѣсколько лѣтъ тому назадъ восторженно принимавшіе Диккенса и осмѣянные этимъ романистомъ, заинтересовались Теккеремъ и пригласили его къ себѣ. Въ 1852 т. Теккерей отправился въ Соединенные Штаты и прочелъ тамъ ту же серію лекцій, успѣхъ которыхъ былъ здѣсь еще болѣе блестящимъ, нежели въ Европѣ. Знакомые съ его сочиненіями интересовались чтецомъ, какъ знаменитымъ авторомъ. Тѣ же, которые не читали его произведеній, были, по словамъ одного американскаго рецензента, «очарованы въ чтецѣ тѣмъ, что составляло прелесть автора — неподдѣльною любовью къ человѣчеству, нѣжностью, кротостью, геніальнымъ полетомъ фантазіи, грустнымъ тономъ правды, соединенными съ тѣми быстрыми ударами сатиры, которые, подобно молніи, освѣщаютъ въ тоже самое время, какъ исчезаютъ…» Американскіе листки наперерывъ помѣщали біографіи лектора, анекдоты изъ его жизни, спросъ на Адиссона, Свифта и др. писателей прошлаго вѣка достигъ невѣроятнихъ размѣровъ.
Такой же успѣхъ имѣла въ Америкѣ вторая серія его лекцій, темой которыхъ послужила характеристика «Четырехъ Георговъ», первыхъ четырехъ королей изъ Ганноверской династіи, называвшихоя Георгами (См. т. IV). Но въ Англіи эти лекціи встрѣчены были почти что холодно. Теккерей обидѣлъ англичанъ тѣмъ, что недостаточно уважительно отзывался о предкахъ царствующей династіи… Въ общемъ, однако, лекціи избавили Теккерея отъ постоянно давившей его мысли о необезпеченности это дѣтей, принесли ему полнѣйшій матеріальный достатокъ, позволившій даже выстроить роскошный домъ въ лучшей части Лондона.
Слава, успѣхъ, матеріальное обезпеченіе должны были сильно отразиться на характерѣ самого Теккерея и на характерѣ его творчества. Геніи на высотѣ славы и геній, гонимый завистниками, никогда не станутъ говорить однимъ и тѣмъ же языкомъ. Вальтеръ-Скоттъ, мирно наслаждающійся жизненными благами посреди абботсфордскато замка, и Уго-Фоскало, не имѣющій мѣста, гдѣ бы преклонить голову, никогда не станутъ пѣть одинаковыя пѣсни. Можно-ли обвинять Теккерея за то, что, угнетаемый нуждой и судьбой, встрѣчая въ своей личной жизни болѣе темнаго, нежели свѣтлаго, онъ обращалъ вниманіе главнымъ образомъ на это темное. Можно-ли ставить ему въ вину то, что, успокоившись, достигши славы и матеріальнаго обезпеченія, онъ началъ видѣть и свѣтлыя стороны жизни. Само собой понятно — нѣтъ. Передъ нами строгій каратель темныхъ началъ современной жизни, не забывшій, однако, и ея свѣтлыхъ сторонъ.
Что лекціи сыграли, дѣйствительно, очень важную роль въ жизни Теккерея, что онѣ сильно повліяли на характеръ его произведеній, это доказывается слѣдующимъ. Большой романъ «Пенденнисъ» (См. VII и VIII), начавшій печататься за два года до лекціи, т. е. въ 1849 году, заключаетъ въ себѣ еще не мало мрачныхъ, сатирическихъ, нерѣдко очень злыхъ обличеній. Въ немъ гораздо меньше типовъ добродушныхъ. симпатичныхъ, нежели въ дальнѣйшихъ произведеніяхъ Теккерея. По своему сатирическому характеру «Пенденнисъ» долженъ быть поставленъ рядомъ съ «Ярмаркой Тщеславія». Лекціи являются какъ бы границей, перешагнувъ которую Теккерей становится другимъ человѣкомъ. Причина такого контраста заключается несомнѣнно и прежде всего въ томъ матеріальномъ и нравственномъ удовлетвореніи, которое лекціи эти давали Теккерею, какъ автору и человѣку. Кромѣ того, благодаря этимъ лекціямъ Теккерей оставилъ на время современную жизнь и углубился въ жизнь вѣковъ минувшихъ, перенесся въ сѣдую старину. Сначала юмористы XVIII вѣка, а затѣмъ англійскіе Георги заставили его заняться изученіемъ исторіи, прошлаго быта. Нельзя сказать, чтобы прошлое это представлялось Теккерею въ радужномъ свѣтѣ, чтобы онъ не видѣлъ недостатковъ этого прошлаго (это доказывается сатирическими замѣчаніями, встрѣчающимися въ его лекціяхъ), но недостатки эти не вызывали въ немъ такого жгучаго чувства, какъ современность. Ему не нужно было бороться съ тѣмъ, что уже не существовало, требовалось только — изучать и изучать. Изученіе это перенесло Теккерея въ прошлое до такой степени, что ему захотѣлось нарисовать историческую картину, первую к_а_р_т_и_н_у, въ его жизни. Результатомъ такого желанія явилась «Исторія Эсмонда» (См. т. XII). По собственному признанію, Теккерей писалъ этотъ романъ съ любовью, съ увлеченіемъ, ему хотѣлось сдѣлать изъ него «самый лучшій романъ свой». Темой для этого романа взятъ очень любопытный моментъ англійской исторіи, когда англійскій престолъ занимала послѣдняя изъ династіи Стюартовъ, бездѣтная королева Анна. Борьба партій изъ-за престолонаслѣдія является исторической канвой, на которой авторъ основалъ свой романъ. Тэнъ, въ общемъ не особенно одобряющій другія произведенія Теккерея, былъ въ восторгѣ отъ Эсмонда. «Теккерей, — говоритъ онъ, — не написалъ ничего болѣе популярнаго, ничего болѣе прекраснаго… Съ самаго начала вы вступаете въ дѣйствительный міръ, вы поддаетесь иллюзіи, вы наслаждаетесь разнообразнымъ спектаклемъ, свободно развивающимся безъ нравственныхъ сентенцій. Васъ ласкаеть простой разсказъ, удаляясь отъ ярой сатиры, вы отдыхаете отъ ненависти. Вы теряете изъ вида автора, слушаете стараго полковника, переноситесь за сто лѣтъ назадъ». Дѣйствительно, могучая способность Теккерея воспроизвела правы того времени съ изумительной вѣрностью. Замѣчательное подражаніе не ограничивается нѣсколькими сценами, оно обнимаетъ всю книгу. Полковникъ Эсмондъ говоритъ также, какъ говорили въ 1700 году. По размѣру, вѣрности, простотѣ и степенности, слогъ Эсмонда повторяетъ классиковъ. Современныя вольности, растрепанныя изображенія не коснулись автора въ этомъ романѣ. Чтобы приблизить копію къ оригиналу, Теккерей долженъ былъ братъ первоначальный смыслъ словъ, отыскивать забытые обороты, возстановлятъ тогдашнее міросозерцаніе, входить въ кругъ затерянныхъ идей… Лучшее въ книгѣ — это характеръ самого Эсмонда. Теккерей снабдилъ его такою нѣжною, теплою, почти женскою добротою, которая господствуетъ въ немъ надъ всѣми остальными человѣческими добродѣтелями, онъ придалъ ему такое умѣніе владѣть собою, которое является только отъ привычки размышлять. На основаніи всего этого Тэнъ ставитъ Теккерея несравненно выше Вальтеръ Скотта.
Къ сожалѣнію, продолженіе «Исторіи Эсмонда», — «Виргницы», которое началъ печатать Теккерей въ 1857 году, во многомъ уступало своему началу. Очевидно, что первый романъ былъ написанъ подъ живымъ впечатлѣніемъ изученныхъ источниковъ, вполнѣ перенесшихъ автора въ изучаемую эпоху. Новый романъ былъ написанъ послѣ значительнаго перерыва и это не могло не отразиться на его качествахъ.
Если продолженіе «Исторіи Эсмонда», благодаря перерыву, проиграло, то продолженіе романа «Пенденнисъ», какимъ является романъ «Ньюкомы» (См. т. V и VІ), начавшій печататься въ 1853 году, только выиграло. Въ этомъ романѣ Теккерей возвращался къ прежнему роду дѣятельности, возвращался къ современной жизни, но, благодаря роковому перерыву, брался за прежнее дѣло нѣсколько иначе. Теплый солнечный лучъ упалъ на богатую почву, до тѣхъ поръ не видавшую такихъ лучей. Все ея богатство вышло наружу. Сумрачный «мизантропъ» Теккерей явился нѣжнымъ, мягкимъ и добродушнымъ въ «Ньюкомахъ». И полковникъ Ньюкомъ и Теккерей передъ читателемъ этого романа являются какъ бы слитыми въ одно лицо. Оба они выступаютъ здѣсь прямодушными, правдивыми, неутомимыми тружениками, строгими по пріемамъ, безгранично любящими по сердцу. Теккерей любитъ полковника Ньюкома, этого стараго воина, любитъ его всего, безъ всякихъ ограниченій, любить его душу, его длинные усы, его широкія панталоны, его отцовское сердце, изношенный мундиръ, старомодные поклоны, сужденіе о старинѣ… Съ такой же любовью слѣдитъ за старымъ полковникомъ и читатель, наблюдающій своего героя передъ полкомъ, во всей суровой воинственности и надъ колыбелью малютки сына…
Передъ читателемъ проходятъ десятки великолѣпно обрисованныхъ лицъ. Этель Ньюкомъ, смѣлая, умная, страстная, испорченная аристократическая дѣвушка, царица современныхъ дѣвушекъ, рыцарскій и добродушный Клэйвъ Ньюкомъ, гвардейскій офицеръ, шалунъ стараго времени, съ оригинальнѣйшими воззрѣніями на жизнь, лордъ Кью, и многія другія лица выхваченны прямо изъ огромной житейской трагикомедіи, изъ настоящей жизни. Нѣкоторые критики справедливо признаютъ, что если «Ярмарка тщеславія», — самый блестящій изъ романовъ Теккерея, а «Исторія Эсмонда» — самый прекрасный, то, безъ сомнѣнія, «Ньюкомы» самый очаровательный изъ всѣхъ. Главные характеры въ немъ, не будучи нисколько менѣе реальны, чѣмъ характеры въ другихъ произведеніяхъ того же автора, принадлежатъ, однако, къ болѣе высокимъ типамъ. Полковникъ Ньюкомъ — это прекраснѣйшій типъ, какой только былъ созданъ въ англійской литературѣ со времени Вальтеръ Скотта, а паѳосъ, съ которымъ разсказаны раззореніе и смерть Ньюкома, ставитъ Теккерея на одну высоту съ величайшими поэтами-романистами. Ни въ какомъ другомъ своемъ романѣ онъ не проявилъ столько комическаго таланта, какъ въ этомъ. Здѣсь геній Теккерея достигаетъ апогея своего величія.
Теккерей любилъ комфортъ, любилъ поѣсть, попить, былъ очень неравнодушенъ къ ростбифу, плумпудингу и бордо, котораго выпивалъ ежедневно по бутылкѣ за обѣдомъ. Онъ добился богатства, но не почилъ на лаврахъ, не погрузился въ тину роскошной жизни, которая затягиваетъ очень многихъ. Богатство воскресило въ немъ давнишнія мечты о самостоятельномъ литературномъ изданіи, при помощи котораго можно было бы развивать въ обществѣ литературные вкусы, способствовать улучшенію этихъ вкусовъ. Воспоминаніе о потерянномъ когда-то значительномъ состояніи, о двухъ очень неудачныхъ опытахъ этого рода не удержали Теккерея отъ мысли издавать журналъ, и вотъ въ январѣ 1860 года появился первый номеръ знаменитаго «The Cornhill Magazine», ежемѣсячнаго журнала. Номеръ этотъ распроданъ былъ въ количествѣ 110.000 экземпляровъ. Продажа дальнѣйшихъ номеровъ шла еще лучше, шла съ неслыханною, невѣроятною быстротою. Самъ Теккерей былъ озадаченъ необычайнымъ успѣхомъ начатаго дѣла. Свое удивленіе, свой искренній восторгъ со поводу такого успѣха, онъ съ свойственнымъ ему одному юморомъ, добродушіемъ и откровенностью высказалъ въ полугодичномъ томѣ своего журнала, въ статьѣ, описывавшей тріумфальное шествіе редактора «Cornhill Magazine» и его сотрудниковъ.
«Вотъ вамъ! — писалъ онъ. — Что значатъ всѣ журналы въ сравненіи съ нашимъ журналомъ? (Трубачъ, дуй изо всей силы!) Чье знамя сравняется съ Корнгильскимъ? Ты что скажешь стоящій тамъ философъ (философъ прячется въ мантію). Знаете-ли вы, что значить имѣть сто десять тысячъ читателей? Что я говорю, сто тысячъ читателей? Сто тысячъ п_о_к_у_п_а_т_е_л_е_й! (Крики въ толпѣ: нѣтъ, нѣтъ! Быть не можетъ). Да, клянусь честью! (клики одобренія и хулы). Я говорю: болѣе ста тысячъ покупателей, это значитъ болѣе милліона читателей! (огромное впечатлѣніе). Сказали-ли мы этимъ читателямъ хоть одно худое слово? У насъ есть враги, нанесли-ли мы нечестный ударъ хотя бы одному непріятелю?! Гнались-ли мы за приманками какой-нибудь партіи, yстраивали-ли какія выгодныя сдѣлки въ свою пользу? Мы сознательно огорчили лишь нѣсколькихъ лицъ, имѣвшихъ желаніе волонтерами служить въ нашемъ войскѣ; правда, что этихъ волонтеровъ было нѣсколько тысячъ (ворчаніе и ропотъ). Что дѣлать, граждане? Полководецъ такой арміи долженъ быть строгъ въ выборѣ воиновъ, онъ долженъ выбирать ихъ не за добродѣтель и кроткій характеръ, а за силу и способности. Сильнымъ и способнымъ всегда открыты ряды наши и въ дополненіе къ бойцамъ, меня окружающимъ (тутъ генералъ глядитъ съ горделивой таинственностью), я уже пріобрѣлъ, о, граждане, новыхъ и въ ужасъ повергающихъ воиновъ, которые пойдутъ, вмѣстѣ съ нашими ветеранами, къ свѣжимъ побѣдамъ. Ну, теперь, дуйте въ трубы, колотите палкой въ гонги! Барабанщики, извлекайте громъ изъ барабанной кожи! Вожди и капитаны, идемъ приносить богамъ благодарственную жертву!»
Такъ могъ написать только добрый, откровенный Теккерей, двадцать лѣтъ тому назадъ съ такимъ же прямодушіемъ жаловавшійся на неудачу своихъ первыхъ изданій, скорбѣвшій о томъ, что издатели и книгопродавцы не довольны его произведеніями. Главная доля успѣха, конечно, должна быть приписана Теккерею, который помѣстилъ здѣсь цѣлый рядъ очерковъ, фельетоновъ и, между прочимъ, два крупныхъ романа: «Вдовецъ Ловель» (См. т. III) и «Приключенія Филиппа въ его скитаніяхъ по свѣту» (См. т. I и II), хотя романы эти не представляютъ собой ничего особеннаго, если сравнивать ихъ со всѣмъ, написаннымъ до сихъ поръ.
Журналъ доставлялъ Теккерею, впрочемъ, не однѣ радости. Редакторъ испытывалъ не мало и огорченій, проистекавшихъ исключительно изъ его добродушія. У него не было именно той «суровости», которая, по его же словамъ, должна быть присуща всякому редактору. «Теккерей, — говоритъ Тролоппъ, — никогда не могъ рѣшиться сказать какому-нибудь честолюбивому писакѣ, что его желаніе попасть въ литераторы было напрасно; тѣмъ менѣе отваживался онъ на такую смѣлость, когда ему предлагала услуги женщина. Письма этихъ людей, какъ онъ самъ разсказывалъ, были иглы, вонзавшіяся въ его тѣло». Часто не будучи въ силахъ отказать, онъ принималъ завѣдомо балластъ, покупалъ рукописи, которыя потомъ выбрасывалъ, какъ негодныя къ печати. Не годился онъ въ редакторы также потому, что рѣшительно неспособенъ былъ къ правильному, усидчивому труду, не въ силахъ былъ прочитывать ежедневно по нѣсколько десятковъ рукописей, которыми его положительно заваливали. Два года редакторства доказали это какъ нельзя лучше самому Теккерею и онъ сложилъ съ себя непосильныя обязанноcти, но дѣятельно сотрудничалъ въ этомъ журналѣ до самой смерти.
«Cornhill Magazine» былъ послѣднимъ крупнымъ фактомъ литературной дѣятельности Теккерея. Дѣятельность эта, какъ и самъ Теккерей, не встрѣтила единодушной оцѣнки ни при жизни автора, ни послѣ его смерти. Почти ни одинъ изъ романовъ Теккерея не былъ понятъ сразу. Прошло не мало времени, прежде чѣмъ заслуги Теккерея стали ясны для всѣхъ, и этотъ писатель занялъ въ англійской литературѣ, такое же почетное мѣсто, какъ Диккенсъ. Причина такого явленія заключается въ необыкновенной оригинальности романовъ Теккерея. Къ недоумѣнію современниковъ, привыкшихъ къ Диккенсу, Вальтеръ-Скотту, романы Теккерея были безъ тероя и почти безъ интриги. Романы эти не поддаются пересказу. Самый подробный пересказъ не даетъ ни малѣйшаго понятія о романѣ. Въ произведеніяхъ Теккерея самая суть не въ словѣ, не въ интригѣ. Романъ Теккерея — сама жизнь, настоящая, часто сѣрая, неприглядная, но дѣйствительная жизнь со всѣми ея мелочами, сцѣпленіями случайныхъ и неслучайныхъ фактовъ. Поэтому-то ни одинъ изъ романовъ Теккерея не кончается, какъ это принято у другихъ романистовъ, а скорѣе прерывается. Вамъ кажется, что авторъ могъ бы повѣствовать до безконечности, что его романъ могъ бы течь также долго и непрерывно, какъ не прерывается общая жизнь. Главной задачей своей Теккерей ставилъ всегда достиженіе истины, всегда старался, какъ говоритъ онъ въ предисловіи къ «Пенденнису» — и_з_о_б_р_а_ж_а_т_ь ч_е_л_о_в_ѣ_к_а в_ъ н_а_т_у_р_а_л_ь_н_о_м_ъ в_и_д_ѣ, всегда стремился къ естественности и реализму. Поэтому Теккерей писалъ только о томъ, что хорошо зналъ, изучилъ самъ. «Сенсаціонный планъ, — пишетъ онъ въ томъ же предисловіи, — былъ оставленъ, потому что, взявшись за исполненіе его, я убѣдился въ своей неопытности на этотъ счетъ. Не имѣвъ никогда интимныхъ сношеній съ каторжниками, незнакомый съ обычаями злодѣевъ и висѣльниковъ, я долженъ былъ отказаться отъ мысли вступить въ соперничество съ г. Эженомъ Сю. И_з_о_б_р_а_з_и_т_ь н_а_с_т_о_я_щ_а_г_о м_е_р_з_а_в_ц_а, з_н_а_ч_и_л_о б_ы, н_а_p_и_с_о_в_а_т_ь т_а_к_у_ю о_т_в_р_а_т_и_т_е_л_ь_н_у_ю ф_и_г_у_р_у, к_о_т_о_р_у_ю с_т_р_а_ш_н_о и п_о_к_а_з_а_т_ь п_у_б_л_и_к_ѣ. А м_е_ж_д_у т_ѣ_м_ъ н_у_ж_н_о и_з_о_б_р_а_з_и_т_ь в_ѣ_р_н_о; и_н_а_ч_е н_е с_т_о_и_т_ъ и п_о_к_а_з_ы_в_а_т_ь». Теккерей всегда былъ строго правдивъ и вѣренъ своимъ принципамъ. Не его вина, если дѣйствительность, съ которою онъ былъ знакомъ и которую рисовалъ мрачными красками въ своихъ произведеніяхъ, была неприглядна. «Истина не всегда пріятна, — говорилъ онъ, — но истина лучше всего» и поэтому мужественно обличалъ порокъ, гдѣ только встрѣчалъ его. Форма мемуаровъ, допускавшая всякаго рода уклоненія въ сторону, менѣе стѣснявшая свободу автора, давала Теккерею полную возможность высказаться по разнаго рода вопросамъ. А между тѣмъ, эта правдивость, этотъ протестъ противъ всего грязнаго и пошлаго, навлекли на Теккерея упреки въ томъ, что онъ каррикатуристъ, что онъ злобный сатирикъ, и_с_к_а_ж_а_ю_щ_і_й дѣйствительность, сухой моралистъ. Тэнъ, сравнивая романы Теккерея съ школой, въ которой больно сѣкутъ розгами и читаютъ прописную мораль, склоненъ видѣть въ немъ простого, оффиціальнаго проповѣдника. Другіе критики называли Теккерея мизантропомъ и циникомъ.
Теккерей-мизантропъ! Можетъ-ли быть что-нибудь болѣе нелѣпое что-нибудь болѣе неосновательное? прочтите его произведенія, и вы убѣдитесь, что всѣ симпатіи автора на сторонѣ любви, простоты и добродушія. «О братья, — взываетъ Теккерей чуть не на каждомъ шагу. — Будемъ помогать упавшимъ, даже сознавая, что они никогда не заплатятъ намъ за нашу помощь. Будемъ дѣлать нашимъ ближнимъ одолженія, не требуя отъ нихъ лихвеннаго процента благодарности». «Смѣю васъ увѣрить, — говоритъ авторъ читателямъ, въ другомъ мѣстѣ, — что миръ полонъ состраданія и любви къ ближнему. Если бы въ немъ было меньше зла и мученій, то оказалось бы вмѣстѣ съ тѣмъ меньше добра и сердечности». (См. т. II, стр. 89). — «Развѣ можно утверждать, что на свѣтѣ живутъ одни только холодные безсердечные люди? Нѣтъ, слава Богу міръ еще не обѣднѣлъ. Съ холоднымъ ночнымъ мракомъ перемежаются яркіе теплые солнечные дни. Провидѣніе, ниспосылающее нужду и болѣзни, ниспосылаетъ вмѣстѣ съ тѣмъ жалость, любовь и дѣятельную помощь». Ограничимся этими выдержками. Мизантропъ, проповѣдывающій такія истины, требующій н_е_п_р_о_т_и_в_л_е_н_і_я з_л_у (См. т. V, стр. 244), рыдающій надъ трупикомъ ребенка своего друга, — не правда ли, какой добрый, хорошій мизантропъ?
Нечего и говорить, что Теккерей не былъ и не могъ быть циникомъ, не былъ онъ также и пасторомъ, произносившимъ поученія на прописныя моральныя темы. Этотъ мизантропъ любилъ людей, всѣхъ людей безъ исключенія и порочныхъ и добродѣтельныхъ, видѣлъ ихъ пороки и рисовалъ такими, какъ видѣлъ. «Порочные люди очень плохи, что и говорить, — писалъ Теккерей; — они грѣшатъ, сбиваются съ пути и другихъ сбиваютъ, но какъ прослѣдить и вычислить все зло, причиняемое людьми добродѣтельными»… Онъ былъ безпристрастенъ. «Смѣхъ хорошъ, — писалъ онъ въ заключеніе одного изъ наиболѣе рѣзкихъ своихъ сочиненій, „Книги снобовъ“, — правда лучше, а любовь выше всего» и дѣйствятельно придерживался этого принципа въ теченіе всей своей литературной дѣятельности.
Это стремленіе Теккерея къ истинѣ, стремленіе, согрѣтое самою искреннею и теплою любовью, далеко не всѣми было понято и оцѣнено по достоинству. Едва-ли не лучше другихъ критиковъ понялъ Теккерея большой знатокъ англійской литературы, нашъ русскій критикъ А. В. Дружининъ. "Теккерей, — писалъ Дружининъ по поводу «Ньюкомовъ», — наименѣе хитрящій изъ всѣхъ романистовъ, тамъ даже, гдѣ онъ кажется лукавымъ, — онъ просто прямъ и строгъ. Но наши вкусы извратились до того, что по временамъ простота намъ кажется лукавствомъ. Не взирая на свою громадную наблюдательность, на свои отступленія, исполненныя горечи и грусти, нашъ авторъ во многомъ напоминаетъ своего плѣнительнаго героя, мягкосердечнаго полковника Томаса Ньюкома. Всякій эффектъ, всякое ухищреніе, всякая рѣчь для к_р_а_с_о_т_ы с_л_о_в_а, противны его природѣ, по преимуществу честной и непреклонной. Подобно Карлейлю, съ которымъ Теккерей сходствуетъ по манерѣ, нашъ романистъ ненавидитъ формулы, авторитеты, предразсудки, литературные фокусы. У него нѣтъ подготовки, нѣтъ эффектовъ самыхъ дозволенныхъ, нѣтъ изысканной картинности, нѣтъ даже того, что, по понятіямъ русскихъ цѣнителей изящнаго, составляетъ похвальную художественность въ писателѣ. Оттого Теккерей нравится не всякому читателю, не всякому даже критику. У него солнце не будетъ никогда садится для украшенія трогательной сцены; луна никакъ не появится на горизонтѣ во время свиданія влюбленныхъ; его герои не станутъ говорить лирическихъ тирадъ, такъ любимыхъ самыми безукоризненными повѣствователями. Его разсказъ идетъ не картинно, не страстно, не художественно, не глубокомысленно, — но ж_и_з_н_е_н_н_о, со всѣмъ разнообразіемъ жизни нашей. Теккерей гибеленъ многимъ новымъ и прекраснымъ повѣствователямъ; послѣ его романа ихъ сочиненія всегда имѣютъ видъ раскрашенной литографіи. Изучать Теккерея — тоже, что изучать прямоту и честность въ искусствѣ… Если въ критикѣ существуютъ еще не установившіеся взгляды на Теккерея, то читающая публика давно уже отдаетъ ему заслуженную дань. Сочиненія Теккерея пользуются въ настоящее время огромной популярностью, переведены на всѣ европейскіе языки. Роскошное англійское изданіе сочиненій Теккерея, состоявшее изъ 26 томовъ, разошлось очень скоро, несмотря на то, что экземпляръ стоилъ около 250 рублей.
Теккерей скончался почти скоропостижно, хотя и послѣ довольно продолжительной болѣзни, 23 декабря 1863 года. Спустя нѣсколько недѣль послѣ погребенія Теккерея почитатели англійской литературы выразили желаніе почтить покойнаго писателя сооруженіемъ ему памятника, и бюстъ его, прекрасно исполненный другомъ покойнаго, скульпторомъ Марочетти, поставленъ въ Вестминстерскомъ аббатствѣ, англійскомъ пантеонѣ великихъ мужей.