1893.
правитьВыставка картинъ въ Московскомъ архитектурномъ училищѣ въ 1840 году.
правитьВыставка художественныхъ произведеній учениковъ архитектурнаго училища московскаго художественнаго класса и школы рисованія графа Строганова неоднократно обращала на себя вниманіе просвѣщенной публики, заслужила ея одобреніе и радовала знатоковъ своимъ постояннымъ развитіемъ и совершенствованіемъ. Но послѣдняя выставка работъ, сдѣланныхъ учениками архитектурнаго класса, заслуживаетъ особенное вниманіе, потому что здѣсь въ первый еще разъ публично представили свои произведенія художники, находящіеся въ Москвѣ. Хотя въ 34 No «Московскихъ Вѣдомостей» было уже говорено объ этой послѣдней выставкѣ, но авторъ, имѣя въ предметѣ одно только архитектурное училище, едва упомянулъ о произведеніяхъ художниковъ, украсившихъ выставку своими произведеніями: такое невниманіе къ дѣйствительному проявленію художественной дѣятельности Москвы даетъ намъ смѣлость поговорить объ этомъ, для насъ москвичей новомъ, явленіи.
Справедливость требуетъ поблагодарить начальство архитектурнаго училища за желаніе познакомить публику съ лучшими произведеніями находящихся въ Москвѣ художниковъ. — и самихъ гг. художниковъ, которые споспѣшествовали этой благородной цѣли. Вмѣстѣ съ тѣмъ мы удивлялись, не находя здѣсь произведеній нѣкоторыхъ здѣшнихъ художниковъ, въ особенности же г. Тропинина, котораго труды разсѣяны по всей Москвѣ. Не сомнѣваемся, что частныя лица, владѣющія картинами г. Тропинина, не отказали бы выставить ихъ. Не знаемъ, что заставляетъ г. Тропинина и другихъ гг. художниковъ прятать свои работы, лишая публику удовольствія взглянуть на ихъ труды и въ то же время лишая себя достойнаго обсужденія со стороны безпристрастныхъ посѣтителей художественной выставки. Подобная скрытность противна истинной сущности искусства. Цѣль художественныхъ выставокъ благородна и въ высшемъ значеніи общественна: выставки развиваютъ въ публикѣ стремленіе болѣе знакомиться съ изящными произведеніями, развиваютъ въ ней эстетическое чувство и художественный смыслъ, облагораживаютъ ея вкусъ, возвышаютъ изъ ежедневности въ идеальную сферу искусства и способствуютъ къ пробужденію чувства возвышеннаго и прекраснаго, которое, увы! такъ часто гаснетъ подъ гнетомъ житейскимъ…
Считая эту выставку весьма важнымъ фактомъ, показывающимъ настоящее состояніе живописи въ Москвѣ, мы займемся разсмотрѣніемъ каждаго, почему-либо замѣчательнаго произведенія, и выскажемъ наши безпристрастныя мнѣнія.
«Залы» Подклюшникова. Три картины. Портреты въ нихъ похожи, но внутренности перспективы въ колоритѣ и отдѣлкѣ — однообразны. Тѣмъ, которые знаютъ правила перспективы, извѣстно, какъ легокъ этотъ genre, и вмѣстѣ какъ труденъ онъ, чтобъ дойти до красотъ Гранета. Хотя г. Подклюшникову не достаетъ богатой палитры, но можно надѣяться, что изъ него выйдетъ хорошій художникъ, и поэтому мы скажемъ ему, что genre, избранный имъ, есть низшій и ограниченный, который въ человѣка далѣе глазъ не проникаетъ: онъ можетъ веселить одно только зрѣніе, и то на нѣсколько минутъ; здѣсь фантазія художника — раба мертваго пространства, и искусство приближается къ ремеслу, потому что отдаляется отъ своего высокаго назначенія — представлять нравственный міръ, или въ самыхъ изображеніяхъ природы уловлять таинственныя, часто невыразимыя движенія души и чувства, пробуждаемыя въ насъ созерцаніемъ природы. И потому что мы ожидаемъ отъ г. Подклюшникова хорошаго художника, мы не посовѣтовали бы ему избирать себѣ цѣлію то, что служитъ въ искусствѣ однимъ только средствомъ.
Его же «Василій Блаженный» — слабѣе другихъ его произведеній; въ особенности холодный воздухъ, пестрота и рѣзкость очерковъ затемняютъ красоту тѣхъ частей картины, которыя тщательнѣе скопированы.
Гадзевича: «Слѣпой Бандуристъ и Еврей» — не безъ достоинствъ; полу освѣщеніе (clair obscur) пріятно, но общее манерно.
Дурнова «Портретъ» поражаетъ своимъ сходствомъ; колоритъ и правильность рисунка достойны вниманія.
Быковскаго «Головка en pastel» обнаруживаетъ хорошій талантъ въ семъ родѣ живописи.
Сухихъ «Магдалина» — по правильности рисунка и приближенію къ колориту Тиціана заслуживаетъ вниманіе знатоковъ; жаль, что суховатость кисти затемняетъ многія красоты въ этой картинѣ. Суховатость кисти, даже при совершенной правильности рисунка, остается важнымъ недостаткомъ: онъ лишаетъ произведеніе поэтическаго впечатлѣнія и напоминаетъ собою тѣхъ людей, красотѣ которыхъ дивишься, но любить ихъ не хочешь.
Щеколдина «Копія съ Послѣдняго дня Помпеи Брюлова» не обратила на себя вниманія публики, котораго ожидать было бы должно; это доказываетъ, какъ трудно копировать геніальныя созданія. Г. Щеколдинъ, слишкомъ уменьшивъ масштабъ очерковъ, не уменьшилъ силы красокъ и оттого копія его лишилась гармоніи, хотя, впрочемъ, красота и выраженіе лицъ напоминаютъ славнаго Брюлова. Его же «Портретъ священной особы» обѣщаетъ въ г. Щеколдинѣ хорошаго художника. Прочія его произведенія: «Мальчикъ съ флейтою» и «Положеніе во гробъ» не имѣютъ въ себѣ ничего достойнаго замѣчанія.
Рауха «Ландшафты» — не лучшія произведенія этого художника, превосходнаго въ родѣ Поттера и Бергема.
Бушина «Копія съ картины, находящейся въ С.-Петербургскомъ Эрмитажѣ» имѣетъ много достоинствъ по подражанію трудному колориту.
Вивіена (миньятюры) «Старикъ» въ стилѣ Рембранда, и «Молодая женщина» хороши по колориту; сходство его портретовъ намъ не извѣстно.
Много другихъ произведеній, большею частію копій, доказываютъ, что въ Москвѣ занимаются живописью болѣе, нежели какъ обыкновенно думаютъ, и что въ Московскомъ художественномъ классѣ успѣхи возрастаютъ ежегодно: это доказывается трудами г. Щеколдина и даже г. Тучнина, выставившаго «Эскизъ Можайскаго Собора», писанный съ натуры.
Горбунова «Копія съ ландшафта». Художники, хотя и не зная оригинала, любовались гармоніею цѣлаго и правильностію рисунка. Въ этой картинѣ есть что то успокоивающее: кроткое, розовое сіяніе вечера, облившее всю природу, вѣетъ на душу тишиною сельской жизни, душистымъ полемъ, минутами торжественной тишины, въ которыя груди становится тѣсно отъ переполнившагося чувства; глубокое, невыразимое стремленіе пробуждается въ душѣ и рука невольно ищетъ возлѣ себя дружней руки.
Плюшара «Портреты», «Итальянская дѣвушка съ тамбуриномъ», «Итальянка за пряжею» и «Дитя, играющее съ цвѣтами». На произведенія этого художника отрадно смотрѣть по сходству его портретовъ и блестящему колориту, хотя иногда и желаешь въ немъ болѣе прозрачности. «Итальянка за пряжею» кажется намъ лучшею изъ его картинъ; въ истинно итальянскомъ лицѣ ея, обращенномъ къ играющему виноградомъ сыну, много участія и любви; колоритъ прозраченъ, всѣ подробности выполнены съ увлекательною отчетливостью, но, со всѣмъ тѣмъ, невольно жалѣешь, что это прекрасное итальянское лицо художникъ поскупился окружить родною ему природою; въ мальчикѣ мы желали бы болѣе естественности. Г. Плюшаръ отличный портретистъ; мы имѣли случай видѣть въ его мастерской[1] нѣсколько портретовъ, которые поражаютъ не только благородствомъ и изящною простотою положенія, рѣдкими качествами въ портретистѣ, но и уловленною въ нихъ жизнью физіономіи и одушевленіемъ.
Кинеля «Портреты г. и г-жи. А. en pastel» — должны были обратить на себя вниманіе знатоковъ и любителей: въ нихъ видѣнъ достойный ученикъ Рафаэля Менгса; колоритъ неимовѣрно смѣлъ, краски опредѣлительны, какъ въ мозаической работѣ, съ истинной роскошью и глубокимъ знаніемъ расцвѣчиванія. Портретъ, писанный имъ съ самого себя, превосходенъ.
Его же «Юпитеръ въ видѣ орла, похищающій Ганимеда». Въ колоритѣ Ганимеда много очаровательнаго, хотя и замѣтно, что г. Кинель, вѣроятно по рѣдкости заказовъ, мало имѣетъ практики въ семъ родѣ живописи.
Его же «Распятіе», подражаніе Рубенсу, заслуживаетъ сосредоточеннаго вниманія и тщательнаго изученія по высокому достоинству колорита и благородству рисунка. Здѣсь г. Кинель является мастеромъ, побѣдившимъ всѣ трудности техники; краски нѣжны, прозрачны, во всемъ самая тщательная отчетливость, и эта отчетливость воздушна, очаровательна. Но въ подобныхъ произведеніяхъ весь глубокій смыслъ ихъ, все значеніе заключается не въ общемъ впечатлѣніи прекраснаго колорита или благородства рисунка и прекрасныхъ частностяхъ, а въ изображеніи лица, въ томъ выраженіи, которое даетъ ему вдохновеніе художника, ибо только въ лицѣ можетъ художникъ уловить божественное, неисчерпаемое. Потому то человѣчество и чтитъ память великихъ художниковъ, что они суть органы, которыми небо говоритъ землѣ о неисчерпаемыхъ и неисповѣдимыхъ тайнахъ своихъ, что они суть сосуды, исполненные неистощимой манны; вкушающіе отъ нея освобождаются отъ веригъ ежедневности и чувствуютъ себя легче, свободнѣе, возвышеннѣе. И такъ, повторяемъ: главная мысль и достоинство подобныхъ произведеній должны заключаться въ выраженіи лица. Выраженіе лика Спасителя, въ картинѣ г. Кинеля, не соотвѣтствуетъ полнотѣ христіанской идеи. У него видна одна истомленная природа человѣческая, полная побѣда земнаго страданія. Хотя бы слабый отблескъ пройденной божественной жизни игралъ на этихъ измозженныхъ смертью чертахъ! А вѣрно г. Кинель знаетъ самъ, что и лицо иного человѣка въ первыя минуты смерти имѣетъ выраженіе, для опредѣленія котораго нѣтъ словъ: какъ будто отражается на немъ впечатлѣніе какой то великой тайны, впервые открывшейся безсмертному духу, заключенному въ одежду праха. Неземное страданіе, просвѣтленное любовью къ спасенному міру, не лучъ божественной любви, проступающей сквозь земную оболочку Глаголавшаго: "Аще бо не иду азъ, Утѣшитель не прійдетъ къ вамъ: аще ли же иду, пошлю его къ вамъ (Еван. отъ Іоанна. Гл. XVI — 7.) — слѣды одного тѣлеснаго страданія выразилъ г. Кинель въ своемъ произведеніи.
Рабуса «Кремль въ лунную ночь». Г. Рабусу предстояла величайшая трудность: его видъ Кремля могъ быть простою архитектурною картиною. Здѣсь не готическія зданія, которыя сами въ себѣ заключаютъ столько идеальной красоты, что художникъ однимъ вѣрнымъ изображеніемъ ихъ фантастической граціозности можетъ пробудить въ душѣ зрителя чувство высокаго. Истинный художественный тактъ видѣнъ въ томъ, что г. Рабусъ выбралъ лунное, а не солнечное освѣщеніе. У насъ нѣтъ итальянскаго солнца, сообщающаго предметамъ безчисленные оттѣнки, чудесные переливы цвѣтовъ; у нашего Кремля нѣтъ этого цвѣта древности, который носятъ на себѣ памятники Италіи, теряющіе ври лунѣ всю прелесть своего очаровательнаго колорита. Всѣ эти столпившіяся бѣлыя массы Кремля, такъ поразительныя въ дѣйствительности, на картинѣ, при солнечномъ освѣщеніи, не могутъ имѣть той игры цвѣтовъ, той идеальной красоты, какія требуются отъ произведеній искусства. И надобно признаться, что г. Рабусъ уловилъ нѣжный, влажный лучъ задумчивой царицы ночи и имъ развелъ свои краски. Что за нѣжность, что за воздушность во всѣхъ зданіяхъ! Рѣзкость формъ улетучилась въ легкой дымкѣ ночнаго тумана; луны не видно; ее, кажется, скрыло облачко (она должна быть за спиною зрителя) и оттого на всей картинѣ лежитъ прозрачный сумракъ. Смотря на такія произведенія, чувствуешь, что искусство есть преображеніе природы, что, только прошедъ сквозь душу художника, такъ сказать переродившись, природа совлекается своей непроницаемости и молчаливости, и говоритъ душѣ, дѣйствительно роднымъ, духовнымъ языкомъ. Невыразимое очарованіе вѣетъ на душу изъ этой полупрозрачной, тихой ночи. Великое достоинство художника состоитъ въ томъ, чтобы изображеніемъ природы возвышать человѣка изъ чувственной природы, пробуждать въ душѣ его духовное чувство красоты и высшія, чистыя стремленія. Этимъ великимъ достоинствомъ вполнѣ обладаетъ г. Рабусъ.
Его же «Ночь въ Мейссенскомъ замкѣ (въ Саксоніи)» еще болѣе подтверждаетъ высказанное нами. Въ террасѣ стараго замка видна готическая церковь; внизу, далеко, блеститъ Эльба — между полями, покрытыми кустарникомъ; вдали темнѣютъ горы… На террасѣ сидитъ, облокотясь, женщина; возлѣ нея арфа, на которой, кажется, она только что перестала играть. Полная луна обливаетъ все своимъ свѣтомъ: на фасадъ готической церкви, обращенный къ ней, льется вся влажная яркость лучей ея, словно силясь затмить тихій свѣтъ лампадъ. Изъ темной части арки, церковь, кажется, насквозь проникнута этими лучами — только ночной паръ смягчаетъ приливъ ихъ; легкій, какъ дымка, туманъ лежитъ на полѣ и рѣкѣ; лишь въ одномъ мѣстѣ ея далеко-далеко отразился мѣсяцъ… Эту картину можно назвать царствомъ ночи. Тихо; ничто не нарушаетъ обаятельнаго безмолвія теплой, лѣтней ночи; часъ таинственныхъ видѣній наступилъ… Въ этой картинѣ столько нѣжности, очарованія: поэзія ночи представлена съ такою неопредѣлимою истиною, что здѣсь надобно подписать стихи Гете:
Was von Menschen nicht gewust,
Oder nicht bedacht,
Durch des Labyrinth der Brust
Wandelt in der Nacht.
Но при всемъ возвышенномъ чувствѣ одухотворенной красоты природы, которое пробуждается въ насъ картиною, намъ кажется, что эта грустная женщина словно нарушаетъ своею печалью величавое спокойствіе ночи, одѣвшей природу всѣми своими фантастическими красотами: она представляетъ намъ какъ вопросъ, сдерживающій своимъ печальнымъ значеніемъ то чувство, которымъ душа хочетъ утонуть въ созерцаніи этого таинственнаго царства, интересъ къ человѣку, не пускаетъ его, — впечатлѣніе раздвояется.
Его же «Буря» показываетъ, что г. Рабусъ умѣетъ пробуждать въ душѣ не одни кроткія, задумчивыя ощущенія, но и волновать ее зрѣлищемъ угрюмой, бурной стихіи. Вокругъ, на безконечномъ пространствѣ, темнѣетъ море; около него волны кипятъ бѣлою пѣной; валы растутъ и неотразимою ратью несутся, теряясь въ безконечной дали; кажется, слышишь порывистый вой вѣтра и плескъ волнъ. Молнія прорѣзала сгустившіяся массы облаковъ и на мгновеніе освѣтила борьбу гибнувшаго корабля съ разсвирѣпѣвшею стихіею. По всей картинѣ разлита страшная, гибельная жизнь.
Очень жалѣемъ, что намъ не удалось видѣть его же «Восходъ Солнца съ Леандровой башни», картины, выставленной въ послѣдній день выставки, замѣчательной, по мнѣнію знатоковъ, яркостью и нѣжностью красокъ, и выполненной, какъ мы слышали, въ два утра. Она была продана тотчасъ же, какъ была поставлена въ залу.
Здѣсь окончимъ мы наши замѣчанія. Эта выставка показала, что и въ Москвѣ, при всей бѣдности художественныхъ средствъ, есть своя художественная дѣятельность и есть художники, которыхъ труды могли бы украсить всякую европейскую выставку. Заключимъ искреннею просьбою къ г-мъ художникамъ и начальству Архитектурнаго училища, чтобы они каждый годъ дарили образованную публику такимъ высокимъ удовольствіемъ.
- ↑ Между Тверской и Малой Дмитровкой, въ Глинищевскомъ переулкѣ" противъ церкви Алексѣя Митрополита, въ домѣ Эйнброта, бывшемъ Обера. Входъ въ мастерскую открытъ по воскресеньямъ для посѣтителей.