(*) An extract from a journai, kept on board H. M. S. Bellerophon, caprin F. L. Maitland, from Saturday, July 15 to Monday, August 7 1816, being the period during which Napoleon Buonaparte was on board that ship. By lieutenant John Bowernank, R. N. (late of the Bellerophon) London, 1816.
Простое, со свойственнымъ Англіскому мореходцу прямодушіемъ представленное изображеніе того человѣка, котораго послѣднее паденіе дѣлаетъ епоху въ свѣтѣ, надѣюсь, будетъ приятно даже и темъ, которые имѣютъ уже свѣдѣніе о главныхъ чертахъ его характера. Начало сихъ дневныхъ записокъ содержитъ правда уже извѣстныя происшествія; оно однакожъ удержано для связи цѣлаго; а выпущены, для краткости, только неважныя, слишкомъ однообразныя подробности.
Послѣ вѣчно незабвенной и рѣшительной побѣды, одержанной Великобританскими и Прусскими войсками надъ Французскою арміею, Наполеонъ Буонапартъ, въ другой разѣ отрекшійся отъ императорской короны, убѣжалъ въ Рошефортъ, откуда помышлялъ онѣ уйти въ Америку. Но видя, что никакъ не льзя обмануть бдительности нашихъ разъѣздныхъ судовъ, а и того менѣе отважиться на сраженіе, рѣшился онъ отдаться Британскому флагу и просить покровительства у Его Королевскаго Высочества, Принца-Регента. Прежде всего, 10 Іюля, послалъ онъ Дюка Ровиго (Савари) и Графа Ласъ-Казаса, Государственнаго Совѣтника и Каммергера, къ Kапитану Ф. Д. Метланду, старшему флотскому офицеру при Рошефортѣ и начальнику Королевскаго военнаго корабля Беллерофонта, просить о позволеніи пройти съ Французскою ескадрою[1], стоявшею тогда у острова Е на якорѣ. Капитанъ Метландъ рѣшительно отказалъ въ прозьбѣ ихъ, не уваживъ даже и дружескаго намека, что въ случаѣ сопротивленія они принуждены будутъ на все отважиться. По утру 14 числа, Наполеонъ видя, что всѣ пути пресѣчены къ его побѣгу и что уже во всѣхъ ближайшихъ городахъ выставлено бѣлое знамя, угрожавшее ему плѣномъ, послалъ опять Графа Лaсъ-Казаса вмѣстѣ съ Генералъ-Лейтенантомъ Графомъ Лаллеманомъ переговорить о принятіи его на корабль Беллерофонтъ и о безопасномъ переѣздѣ въ Англію. Капитанъ Метландъ на ето согласился, отклонивъ всѣ прочія предложенія рѣшительнымъ отвѣтомъ, что онъ можетъ согласиться принять Буонапарта на корабль безъ всякихъ условій. Ввечеру прибылъ къ намъ Генералѣ Гурго, Адъютантъ Наполеона, съ письмомъ его руки къ Принцу Регенту[2], и тотчасъ на Королевскомъ кораблѣ Сланей отправленъ въ Англію. На томѣ же ботѣ приѣхалъ къ намъ опять Графъ Ласъ Казасъ съ двумя пажами и однимъ слугою, которые остались на кораблѣ для приготовленія всего нужнаго къ приѣзду Буонапарта, назначенному въ слѣдующее утро.
15 Іюля. Рано поутру, когда Беллерофонтъ почти въ четырехъ миляхъ отъ Французской ескадры стоялъ на якорѣ въ Баскесъ-Рейдѣ, примѣтили: мы, что одна Французская бригга выставила флагѣ перемирія. Въ шесть часовъ утра съ Беллерофонта посланы къ ней суда, и какъ только они начали обратно удаляться отъ бригги, матросы оной закричали: да здравствуетъ Императоръ! Въ семь часовъ приплыла барка, въ которой находился Буонапартъ и разные офицеры. Прежде Маршалъ Бертранъ взошелъ на бортъ корабля и извѣстилъ Капитана Метланда о прибытіи Императора. Тотчасъ явился и Наполеонъ, поклонился низко и сказалъ по-французски: «Государь мой! я вступаю на корабль сей и приемлю покровительство вашего Принца и вашихъ законовъ.» Слова сіи произнесъ онѣ со всею важностію и приличіемъ. Послѣ того онъ поклонился офицерамъ, и пошелъ въ каюту Капитана Метланда. Солдаты корабля стояли въ ружьѣ, но неотдавали почести. Буонапартъ былъ въ короткомъ зеленомъ сертукѣ, военныхъ сапогахъ и простой шляпѣ съ перомъ. Съ нимъ вмѣстѣ приѣхали: Генералъ Лейтенанты, Графъ Бертранъ, великій Маршалъ двора Графъ Монтолонъ-Семонвиль и Баронъ Лаллеманъ, оба его Адьютанты, Савари, Дюкъ Ровиго, Министрѣ Пелифи, и Графини Бертранъ и Монтононъ-Семонвиль, съ четырьмя дѣтьми. Пробывши неболѣе пяти минутъ на кораблѣ, онъ велѣлъ просить къ себѣ офицеровъ. Капитанѣ Метландъ исполнилъ его желаніе. Буонапартъ опять поклонился мнѣ и ласково спрашивалъ каждаго о чинѣ. Когда они хотѣли оставить каюту, онъ сказалъ имъ по-французски: «Ну, господа, вы имѣете честь принадлежать къ храбрѣйшему и счастливѣйшему народу въ свѣтѣ.» — Немного спустя, одѣвшись, вышелъ онъ на палубу. Здѣсь имѣлъ я случай внимательнѣе разсмотрѣть его.
Наполеонъ Буонапартъ ростомъ 5 футовъ и 7 дюймовъ, довольно плотенъ и очень строенъ. Волосы имѣетъ весьма черные, коротко остриженныя; бакенбарды обриты; брови дугою, глаза сѣрые, и такіе проницательные, что я никогда подобныхъ невидывалъ. Лице его нѣсколько полно, какого-то необыкновеннаго темнаго цвѣта, носъ и ротъ надлежащей соразмѣрности, плеча широкія и по видимому сильныя. Вообще Буонапартъ весьма недуренъ, и въ молодости, кажется, былъ онъ пригожимъ мущиною. Ему полагать надобно неболѣе 45, или 46 лѣтѣ, и наружность его весьма походитъ на тѣ гравированные портреты, которые видѣлъ я въ Лондонѣ. Поступь его, сколько можетъ судить о томъ мореходецъ, подобна строевому маршу. Я долженъ еще прибавить, что онъ, расхаживая, обыкновенно держитъ руки въ карманахъ нижняго платья, или за спиною.
На палубѣ предлагалъ онъ офицерамъ различные вопросы, разсматривалъ пушки, и призвавши къ себѣ ботсмана, освѣдомлялся у него вообще о кораблѣ и сколько лѣтъ онъ въ употребленіи. Сей послѣдній, удивленный неожиданнымъ призывомъ и внезапнымъ свиданіемъ съ человѣкомъ, о которомъ такъ много слышалъ, вздумалъ предстать предъ Наполеона съ затѣйливымъ привѣтствіемъ, которое насъ очень позабавило. Онъ вошелъ со всею чинностію мореходца; держа шапку въ рукѣ, шаркнулъ ногою, поклонился почти до земли и сказалъ: «Я надѣюсь, что ваша милость въ добромъ здоровьи!» (I hope your honour is well.) Скоро потомъ Наполеонъ посѣтилъ прочія палубы и особенно распрашивалъ о морскихъ солдатахъ. Увидѣвши одного стараго разжалованнаго унтеръ-офицера, который, какъ ему казалось, давно уже служитъ, спросилъ онъ, по чему не содержатъ лучше етаго человѣка. Причина тотчасъ была ему объявлена. Онъ возвратился въ каюту, въ которой занималъ онъ заднее отдѣленіе. Офицерскія каюты были назначены для дамъ и Генераловъ его свиты.
Между тѣмъ подплылъ Супербъ, и Адмиралъ Готамъ взошелъ на корабль. На ботахъ былъ привезенъ багажъ Буонапарта и прочая его свита. Послѣ обѣда пробылъ онъ цѣлый часъ на палубѣ, спрашивалъ о названіяхъ разныхъ корабельныхъ веревокъ, о направленіи вѣтра, и замѣтилъ, что оно не благоприятствуетъ переправѣ въ Англію. Буонапартъ прекрасно говоритъ пофранцузски и поиталіянски, но, кажется, не разумѣетъ ни одного слова поанглійски. Въ половинѣ осьмаго онъ удалился опять въ ваюту. Во весь день казался ласковымъ, и часто даже игралъ съ дѣтьми.
16 Іюля. По утру въ половинѣ 11го часа Буонапартъ съ дамами и офицерами своими провожалъ Капитана Метланда на корабль Супербъ, гдѣ приготовленъ былъ завтракъ. Адмиралъ Готамъ дожидался ихъ на палубъ и по прозьбѣ Наполеона представилъ ему всѣхъ офицеровъ. Мнѣ сказывали, что онъ былъ весьма доволенъ всѣмъ тѣмъ, что видѣлъ на кораблѣ Супербъ, на которомъ всѣ райны были усажены людьми при встрѣчѣ рѣдкаго гостя. По возвращеніи на Беллерофонтъ онъ былъ принятъ такимъ же образомъ. Удовольствіе его было очевидно: онъ улыбался и кланялся вокругъ. Въ етотъ день онъ былъ въ зеленомъ мундирѣ съ красными полами, воротникомъ и обшлагами, съ золотыми еполетами, со звѣздою и крестомъ Почетнаго легіона, съ орденами Желѣзной короны и Соединенія на лѣвомъ плечѣ, въ бѣломъ исподнемъ платьѣ, въ шелковыхъ чулкахъ и въ башмакахъ съ золотыми пряжками.
Въ два часа по полудни Беллерофонтъ, сопровождаемый корветтою Мирмидономъ, снялся съ якоря для отплытія въ Англію. Въ ето время Буонапартъ стоялъ на палубѣ; особенно замѣчалъ искусство располагать паруса для обращенія корабля. Онъ сказалъ что на Французскихъ корабляхъ употребляются приемы совсѣмъ другіе. Въ пять часовъ Маршалъ Бертранъ отъ имени Наполеона пригласилъ перваго Лейтенанта и Капитана морской военной команды къ обѣду. За столомъ Буонапартъ разговаривалъ весьма откровенно съ Капитаномъ Мегаландомъ и обоими офицерами, но мало со своими. Очень много говорилъ о сраженіи при Нилѣ, Трафалгарѣ, и часто съ похвалою упоминалъ имя Лорда Нельсона.
17 Іюля. За завтракомъ рѣчь зашла о Египтѣ. "Если бы не вы, Англичане, " сказалъ Буонапартъ Капитану Метланду: «то я давно бы уже былъ Императоромъ Востока; но гдѣ только есть вода, чтобъ поднять корабль, тамъ тотчасъ и вы, какъ снѣгъ на голову.» Утро провелъ онѣ въ чтеніи, къ столу, велѣлъ Бертрану пригласитъ втораго Лейтенанта; но говорилъ мало. Послѣ обѣда разговаривалъ онъ на палубѣ съ Бертраномъ весьма недолго, разсматривалъ внимательно пушки; нѣкоторыя хвалилъ, и утверждалъ, что онѣ въ сраженіи должны быть очень полезны. Впрочемъ кажется, что веселость его совсѣмъ пропала. Онъ былъ задумчивъ и погруженъ въ мысли. Здѣсь въ первой разъ пришло мнѣ въ голову, что прежній его веселой нравъ былъ только притворный. Дамы цѣлой день чувствовали слабость отъ движенія корабля, и герои, при имени которыхъ трепептало полсвѣта, исключая Буонапарта и Саваря, отъ ceй же причины пришли въ изнеможеніе и лишились всей своей силы и всѣхъ грозноповелительныхъ качествъ.
18 Іюля. Въ половинѣ шестаго часа по полудни Наполеонъ показался на палубѣ. Окружавшіе офицеры его свиты во все то время стояли, снявъ шляпы. Веселость, казалось, совершенно оставила его. Онъ досадовалъ на продолжавшійся противный вѣтеръ и бормоталъ про себя: «Надобно имѣть терпѣніе!» За обѣдомъ, къ которому и меня пригласили. Наполеонъ былъ весьма задумчивъ, и спросилъ только Капитана Метланда и меня, естьли въ Англіи хорошая говядина и овощи. Впрочемъ кушалъ онъ весьма охотно. Послѣ стола подавали кофе. Наполеоновъ слуга, наливая чашку для своего господина, невзначай пролилъ на него немного кофейной влаги. Буонапартъ не сказалъ ни слова, но съ такимъ видомъ взглянулъ на етаго человѣка, что бѣднякъ съ трепетомъ долженъ былъ оставить все и уйти изъ каюты.
По прозьбѣ Буонапарта наши молодые люди[3] представляли драму. Онъ былъ доволенъ игрою, удивлялся нашимъ дамамъ[4], надъ которыми свита его смѣялась отъ всего сердца, и смотрѣлъ до третьяго дѣйствія.
19 Іюля. Находящійся въ свитѣ Наполеона, ревностный его почитатель, Полковникѣ Плана, разговаривая сего дня со мною, увѣрялъ меня,, что сраженіе при Ватерлоо проиграно отъ Маршала Груши, которой незанялъ предписанной ему позиціи; и отъ того что шпіоны Лудовика ХѴШ были разсѣяны по всей арміи; хвалилъ неустрашимость и мужество Британскихъ войскъ, и въ тоже время изъявлялъ презрѣніе свое къ Прусскимъ; говорилъ, что теперь, когда великій Императоръ пересталъ царствовать, весь свѣтъ, изключая Англію и Америку, находится въ состояніи невольничества!!! Я замѣтилъ ему, что островѣ Ельба былъ весьма тѣснымъ для его героя, поприщемъ, гдѣ онъ никакъ не могъ играть своей роли. «Да!» сказалъ онъ: «для нашего Императора или все, или ничего!» Етотъ офицеръ въ походъ противъ Русскихъ былъ тяжело раненъ.
Въ четыре часа по полудни Наполеонъ явился на палубѣ, но пробылъ недолго, потому что движеніе корабля мѣшало ему ходить взадъ и впередъ. Онъ былъ пасмуренъ, говорилъ мало; за обѣдомъ сидѣлъ безмолвенъ и печаленъ, и послѣ того невыходилъ уже болѣе, вопреки обыкновенію своему, на палубу.
20 Іюля. Рано по утру присталъ къ намъ Королевской военный корабль Свифтсюрь, посланный для подкрѣпленія нашихъ морскихъ силъ при Рошфортѣ, если бы невстрѣтилъ насъ на дорогѣ Капитанъ Верблей взошелъ къ намъ на корабль. Бертранъ увѣдомилъ о немъ Буонапарта, которой еще лежалъ въ постелѣ и непозволилъ себя безпокоить. Госпожа Бертранъ требовала моего мнѣнія, какъ Буонапартъ будетъ принятъ въ Англіи, и крайне жалѣла, что всѣ они не могли уйти въ Америку, гдѣ навѣрное были бы хорошо приняты. Она сказала мнѣ, что во время сраженія при Ватерлоо Буонапартъ часто бывалъ въ сильномъ движеніи. — Сего дня прежде и послѣ обѣда онъ былъ нѣсколько минутъ на палубѣ, казался ласковѣе, спрашивалъ, скоро ли мы приѣдемъ въ Англію, и обрадовался, услышавъ, что при попутномъ вѣтрѣ намъ остается одинъ только день плаванія. За столомъ говорилъ мало и только объ Англіи.
21 Іюля. Буонапартъ, во все время пребыванія своего на кораблѣ нашемъ, вставалъ всегда рано и по большей части занимался чтеніемъ. Нынѣ на палубѣ имѣлъ онъ продолжительной разговорѣ съ Бертраномъ и Ласъ Казасомъ. Вообще со всякимъ, кто бы ни былъ, говорилъ онъ ласково и учтиво, и я признаюсь, что такая его снисходительность меня весьма удивила. За ужиномъ у насъ говорили объ анекдотъ, которой былъ разсказанъ Наполеономъ. Во время осады города Акры Сиръ Сидней издалъ прокламаціи, которыми, по мнѣнію Буонапарта, хотѣлъ склонить Французскихъ солдатъ къ измѣнъ. Буонапартъ обнародовалъ противъ нихъ возраженіе, въ которомъ Сира Сиднея называлъ безумнымъ человѣкомъ. Ето подало поводъ къ вызову на поединокъ. Наполеонъ отвѣчалъ: «Если придетъ сюда Герцогъ Марлборугъ, тогда я взыду противъ него, и даже вмѣсто васъ готовъ съ нимъ драться!»
22 Іюля. Прохладный вѣтеръ благопріятствовалъ нашему плаванію, и мы надѣялись на слѣдующій день приплыть къ Торбаю. Сего дня Буонапартъ пробылъ на палубѣ долѣе обыкновеннаго, смотрѣлъ въ свой маленькой карманной телескопъ, и спрашивалъ, скоро ли достигнемъ до берега. Дюкъ Ровиго, разговаривая съ офицерами Наполеона о Пруссіи, называлъ Прусскихъ солдатъ проклятыми собаками и вообще отзывался объ нихъ съ презрѣніемъ. Со мнѣніемъ его по видимому всѣ готовы были соглашаться. Даже самъ Блюхеръ, храбрый, честный, старый Блюхеръ, въ глазахъ ихъ былъ только посредственной Генералъ (разумѣется въ сравненій съ ними). Не значитъ ли ето говорить за спиною то, чего не смѣютъ сказать въ глаза? Буонапартъ признается, какъ я слышалъ, что Герцогъ Веллингтонъ столь же хорошій Генералъ, какъ и онѣ самъ только немного хитрѣе. Сказываютъ, что когда у Буонапарта спросили мнѣнія о Британскомъ героѣ во время путешествія его въ Ельбѣ, то онъ отвѣчалъ: «Мы еще не сражались одинъ противъ другаго.» Теперь ето случилось, и какъ рѣшительно, какъ славно для перваго!
23 Іюля. Буонапартъ провелъ большую чаетъ дня на палубѣ, былъ гораздо веселѣе, и часто спрашивалъ, скоро ли доплывемъ въ берегу. Къ вечеру показалась земля. Какъ скоро онъ узналъ о томъ, тотчасъ вышелъ изъ каюты, смотрѣлъ въ зрительную трубку, и спрашивалъ, какъ называется ета видимая часть берега, и въ какомъ разстояніи находится отъ Торбая? За столомъ говорилъ много и весело, разсказывалъ о странномъ освобожденіи одного Французскаго офицера въ Египтѣ, которой былъ взятъ въ плѣнѣ мамелюками и уведенъ въ степь, гдѣ претерпѣлъ разныя томленія и муки, и потомъ удивилъ всѣхъ нечаяннымъ возвращеніемъ своимъ къ Французской арміи.
Госпожа Бертранъ, увидѣвъ Англійскій берегъ, залилася слезами. Она провела большую часть юности въ Англіи и имѣла тамъ многихъ друзей и родственниковъ. Я слышалъ, что она близкая родственница и, если вѣрить словамъ, племянница, умершаго Лорда Диллона. Она родилась на островѣ Мартиникѣ. Отецъ ея, Графъ Диллонъ, съ ужаснымъ звѣрствомъ умерщвленъ своими солдатами во время Французской революціи[5]. Она была Статсъ-Дамою Іозефины и по желанію Буонапарта вышла за Бертрана. Наполеонъ хотѣлъ было просватать ее за Бертье, но дѣвица Диллонъ, по неравенству лѣтъ, не согласилась. Съ нею на кораблѣ трое дѣтей — прекрасныя малютки!
24 го Іюля рано по утру приплыли мы къ Торбаю. Въ пятомъ или шестомъ часу Буонапартъ явился на палубѣ и пробылъ тамъ, пока мы кинули якорь. Видъ Англіи, казалось, радовалъ его. Смотря въ свою зрительную трубку, часто восклицалъ онъ пофранцузски: «какая прекрасная земля!» Когда мы плыли мимо Берри-Геда, онъ примѣтилъ, что солдатскіе таланты были пусты. Въ восемь часовъ мы стали на якорь и въ то же время были окружены судами. Около полудня собралось нѣсколько, тысячь любопытныхъ зрителей. Наполеонъ показывался иногда изъ окошка задней части корабля, а въ три часа по полудни вышелъ на палубу, и смотрѣлъ въ зрительную трубку на собравшееся многолюдство. Онъ, казалось, былъ удивленъ красотою женщинъ, и поклонясь имъ два раза, сказалъ: «Какая прелюбезныя дѣвушка! какія прекрасныя женщины!»
Полученныя вами газеты, въ которыхъ были помѣщены разныя догадки о заточеніи Наполеона на островѣ Св. Елены, поразили внезапною печалію какъ его самаго, такъ и всю свиту. Гжа Бертранъ казалась весьма огорченною, и отдавала мнѣ на судъ мнѣнія: и колкія выраженія, содержащіяся въ публичныхъ листкахъ. Я отвѣчалъ, что заточеніе Наполеона на островѣ Св. Елены есть одно только предположеніе журналистовъ; чтожъ касается до бранныхъ словъ, то я неручался, чтобы они могли скоро истощиться, и совѣтовалъ прибѣгнуть къ терпѣнію. Потомъ сказала она, что Буонапарту было прочтено въ газетахъ о предполагаемой ссылкѣ его на островѣ Св. Елены, и что онъ рѣшительно объявилъ, что никогда туда не поѣдетъ.
Генералѣ Гурго возвратился къ намъ съ корабля Сланея, потому что неполучилъ позволенія выдти на берегъ.
25 Іюля. На самомъ разсвѣтѣ Беллерофонтъ былъ окруженъ судами. Наполеонъ кланялся зрителямъ изъ нижнихъ оконъ. Газеты были опять наполнены язвительными противъ него словами, и утвердительно уже говорили о ссылкѣ его на островъ Св. Елены. Устрашенные Французы потеряли всю бодрость. Дюкъ Ровиго сказалъ рѣшительно, что онѣ лучше умретъ, нежели согласится на такую ссылку. Послѣ обѣда Наполеонъ показался зрителямъ и привѣтствовалъ ихъ поклонами. Ему отвѣчали находившіеся на судахъ ближайшихъ. Тѣснота очень нравилась ему, и онъ, равно какъ и его офицеры, нѣсколько разъ повторяли: «Какъ же любопытны ети Англичане!» Меня особливо то удивляло, что я неслышалъ ни отъ одного изъ зрителей такихъ словъ, которыя были бы оскорбителны для Наполеона; напротивъ того всѣ, снимали шляпы, когда онъ кланялся. Думаю, что и самъ онѣ не безъ причины ожидалъ совсѣмъ другаго приема. И потому, безъ сомнѣнія изъ благодарности, онѣ старался удовлетворить въ полной мѣрѣ любопытству народа, и цѣлой часъ дозволилъ смотрѣть на свою особу.
Г-жа Бертранъ, разговаривая со мною сего дня послѣ обѣда, сказала, что убійство Дюка Енгіенскаго воспослѣдовало единственно по проискамъ Таллейрана, что извѣстіе о семъ ужасномъ злодѣяніи весьма сильное сдѣлало впечатлѣніе въ Наполеонѣ, и что даже собственная жизнь его въ крайней была опасности[6]!!! Таллейранъ, прибавила она, часто ему твердилъ, что доколѣ живъ еще хотя одинъ изъ Бурбоновъ, до тѣхъ поръ онъ не можетъ быть безопасенъ, и вызывался притомъ за нѣкоторую сумму денегъ истребить весь родѣ ихъ!
26 Іюля. Въ три часа по утру получено повелѣніе отправиться въ Плимутъ. Мы тотчасъ подняли якорь; Мирмидонъ и Сланей плыли за нами. Ето движеніе привело въ чрезвычайное безпокойство Наполеона и всю его свиту. Они часто спрашивали о причинѣ нашего отплытія. Главный штабъ Наполеоновъ держалъ совѣтъ, и вывелъ такое заключеніе, какъ я послѣ узналъ, что Англійское правительство безъ сумнѣнія намѣрено отдалить Буонапарта отъ Великобританіи. Въ Плимутскомъ проливѣ стали подлѣ насъ на якорѣ два фрегата Евротасъ и Лиффей, и многіе, сторожевые боты начинали разъѣзжать вкругъ Беллерофонта. Сіи мѣры правительства недолго могли укрываться отъ примѣчательности Наполена, которой тотчасъ велѣлъ развѣдать о причинѣ таковой предосторожности. Послѣ обѣда Буонапартъ стоялъ нѣсколько времени на галлереи корабля. Около насъ собрались суда, которымъ онѣ кланялся, и смотрѣлъ на нихъ, какъ обыкновенно, въ зрительную трубку. Лицо его было блѣдно и потуплено; говорилъ онъ мало. Когда начало смеркаться, сторожевые боты, немогши вокругъ нашего корабля тѣснящихся судовъ удержать за назначенною имъ линіею, сдѣлали нѣсколько ружейныхъ выстрѣловъ. Звуки, отъ того происшедшіе весьма обеспокоили Буонапарта, и онѣ послалъ Бертрана къ Капитану Метланду съ прозьбой, чтобъ приказано было прекратить пальбу изъ ружей.
Офицеры его, разговаривая со мною, осыпали чрезмѣрными похвалами великаго своего Императора, называя его покровителемъ наукъ и художествъ. Они хвастали, что не только сокровища Дувра, но и каждой городъ въ государствѣ будетъ удивленному потомству поздныхъ вѣковъ доказательствомъ его славы, его вкуса и попеченія объ успѣхахъ изящныхъ искусствъ. Замѣчанія одного прямодушнаго Англичанина о тѣхъ средствахъ, коими приобрѣтена большая часть сихъ памятниковъ славы, казались мнѣ странными!
27 Іюля. Наполеонъ пробылъ сего дня долѣе обыкновеннаго на палубѣ. Онъ, какъ я замѣтилъ, былъ весьма доволенъ содержаніемъ письма, полученнаго Капитаномъ Метландомъ отъ Лорда Кейта. — Сей послѣдній просилъ Капитана благодарить Буонапарта за милость и вниманіе, оказанныя имъ племяннику Лорда, раненому и взятому въ плѣнъ въ сраженіи при Ватерлоо.
Наполеонъ ѣстъ обыкновенно съ большимъ аппетитомъ, и беретъ иногда безъ вилки, просто лѣвою рукою. Онъ имѣетъ мало движенія и всегда ложится спать между завтракомъ и обѣдомъ. Г-жа Бертранъ сказывала мнѣ, что онъ съ недавняго времени: сдѣлался весьма лѣнивъ, и въ послѣднюю бытность свою въ Парижѣ большую часть дня проводилъ во снѣ. Сего дня послѣ обѣда навѣрное 10,000 человѣкъ собралось около Беллерофонта. Наполеонъ показывался имъ прежде и послѣ обѣда, и часто кланялся Губернатору, Генералу Броуну, и тѣмъ мои на ближайшихъ судахъ находились. Примѣтно было, что онъ хотѣлъ зрителямъ дать выгодное мнѣніе о своей ласковости и снисхожденіи.
28 Іюля. Передѣ обѣдомъ пришедшій въ намъ на корабль Лордъ Кейтъ былъ введенъ къ Наполеону и лично благодарилъ его за вниманіе къ своему племяннику. Буонапартъ докучалъ ему вопросами о своей собственной участи, и рѣшительно сказалъ, что не позволитъ везти себя на островъ Св. Елены.
Онъ всегда съ заботливостію и нетерпѣніемъ ожидалъ газетъ и читалъ ихъ съ Бертраномъ и Ласъ-Казасомъ. Нынѣшнія были ему весьма неприятны, и хотя должно на сей справедливости сказать, что онъ многимъ содержащимся въ нихъ смѣшнымъ выдумкамъ невѣрилъ, однакожъ прочитавши ихъ, казался печальнымъ и неспокойнымъ въ духѣ. Газета Курьеръ была можетъ быть самая для него жестокая; несмотря на то, онъ обыкновенно прежде всѣхъ объ ней спрашивалъ.
При появленіи его сего дня на палубѣ корабль былъ окруженъ судами. Буонапартъ, обратившись лицомъ къ зрителямъ, благосклонно кланялся на обѣ стороны. Ввечеру пришли къ намъ прочіе офицеры его съ разныхъ кораблей, на которыя они были посажены. Буонапартъ разговаривалъ со всѣми просто и свободно. Одинъ изъ нихъ, обратясь ко мнѣ, сказалъ: «Императоръ всегда такъ обходится, говоритъ ли онъ съ Государемъ, или съ крестьяниномъ; и ето самое заставляетъ насъ такъ любить его!»
Я спрашивалъ у гжи Бертранъ, для чего Наполеонъ такъ поспѣшно оставилъ Ельбу? «Къ нему были присланы» отвѣчала она: «нарочные изъ Франціи съ приглашеніемъ немедленно туда возвратиться; ибо знали уже, что тотчасъ по окончаніи Вѣнскаго Конгресса онъ будетъ отправленъ на островъ Св. Елены; ето извѣстіе понудило его произвести въ дѣйство предприятіе свое прежде нежели онъ думалъ, и прежде нежели созрѣлъ планъ его.»
29 Іюля. Цѣлой день шелъ дождь, не было ни одного судна и Буонапартъ неимѣлъ случая показать себя публикѣ. Онъ пробылъ въ своей комнатѣ и неудостоилъ насъ своимъ лицезрѣніемъ.
Сего дня за обѣдомъ Буонапартъ въ первой разъ ѣлъ жареную говядину (roast beef), и хорошимъ аппетитомъ своимъ принесъ справедливую дань похвалы вкусу Джона Булля[7]. Въ самомъ дѣлѣ ето новое кушанье такъ ему понравилось, что во все остальное время пребыванія его на нашемъ кораблѣ каждой день подавали ему за столомъ жареную говядину.
Буонапартъ послѣ обѣда рѣдко спрашивалъ кого либо, и сидѣлъ обыкновенно одинъ въ каютѣ, а потому офицеры его и обѣ дамы вечера проводили съ нами. Разговаривая о сраженіи при Ватерлоо, Маршалъ Бертранъ замѣтилъ, что «если бы Императоръ къ вечеру несдѣлалъ снова нападенія, то овладѣлъ бы мѣстомъ сраженія, или по крайней мѣрѣ битва осталась бы нерѣшенною.» — Когда зашла рѣчь о разныхъ морскихъ сраженіяхъ послѣдней войны, то учтивость наша и снисхожденіе были въ великомъ замѣшательствѣ, потому что господа Французы весьма легко находили оправданія въ потерѣ каждаго сраженія, и всѣ наши побѣды приписывали только случаю и удачамъ. Почему же они, я желалъ бы знать, въ слѣдствіе дружескихъ угрозъ своихъ, силою непринудили насъ позволить мнѣ выѣхать изъ Ротфорта? Можетъ быть счастіе на етотъ разъ было бы къ нимъ благосклонно и одобрило бы ихъ рѣшительность!
30 Іюля. Когда въ обыкновенное время, около половины пятаго часа по полудни, вокругъ нашего корабля собралось безчисленное множество народа, Буонапартъ явился на палубѣ, и походивъ немного, пошелъ въ галлерею. Во всю его бытность на нашемъ кораблѣ въ первой разъ видѣли мы его съ небритой бородою. Ето насъ тѣмъ болѣе удивило, что мы привыкли обыкновенно примѣчать строгое наблюденіе точности въ его нарядѣ; перемѣну сію можно было приписать не чему другому, какъ огорченію его о своей участи. Онѣ опять удивлялся красотѣ женщинъ, смотрѣлъ на нихъ въ трубку и кланялся. Когда онъ сошелъ съ галлереи, гдѣ пробылъ около двадцати минутъ, многіе изъ зрителей подняли радостные крики. Я стоялъ подлѣ него близко и замѣчалъ внимательно дѣйствіе сего крика на его лице. Онъ былъ огорченъ, безпокоенъ и растроганъ; онъ справедливо приписывалъ крики тому, что зрители радовались о его плѣнѣ, и о томъ, что онъ находится въ рукахъ нашихъ. По возвращеніи его въ каюту, мы узнали, что онъ занемогъ. Ночью посылалъ онъ просить, чтобъ не было никакого шуму надъ его головою. Газеты опять весьма сильно говорили противъ него, и подтверждали слухъ объ островѣ Св. Елены. Онѣ увѣряли также, что Бертранъ, Caвари и Лаллеманъ требуются Лудовикомъ XVIII. Оба послѣдніе Генералы, казалось, весьма опечалены были симъ извѣстіемъ, и часто, какъ я узналъ послѣ, спрашивали у Капитана Метланда, согласится ли Англійское правительство ихъ выдать. Но Бертранъ мало о томъ заботился. Онъ имѣлъ сердечную привязанность къ Буонапарту, и при сей новости, для него чувствительно было только то, что ему недозволятъ слѣдовать за нимъ до послѣдняго мѣста его назначенія.
31 Іюля. Наполеонъ всю ночь былъ нездоровъ. На другой день по утру Лордъ Вейтъ и Сиръ Г. Бунбури взошли на корабль, и тотчасъ были введены къ нему въ каюту. Они принесли ему оффиціальное извѣстіе обѣ опредѣленіи Англійскаго правительства отправить его на островъ Св. Елены, и о томъ что съ нимъ велѣно обходиться какъ съ обыкновеннымъ генераломъ. Мнѣ сказывали, что Наполеонъ горько жаловался на сіе опредѣленіе. «Лучше хочу» говорилъ онъ: «чтобъ меня выдали Бурбонамъ, нежели соглашусь ѣхать на островѣ Св. Елены; а если уже такъ етому быть должно, то никакъ не сойду съ корабля добровольно. Я отдалъ себя покровительству Британскаго народа, просилъ у него убѣжища, и увѣренъ, что онъ не откажетъ мнѣ въ ономъ.»
За нѣсколько минутъ передъ обѣдомъ вышелъ онъ на палубу, вѣроятно для того чтобы удовлетворить любопытству вокругъ собравшихся зрителей. Съ виду казался онъ очень нездоровъ и печаленъ, и я едва могъ понять, какъ въ столь короткое время могла сдѣлаться въ немъ такая ужасная перемѣна; борода его была опять необрита, и блѣдное отъ природы лицо его покрылось теперь смертною блѣдностію. Нынѣшній вечеръ въ первой разъ еще стоялъ онъ на палубѣ безъ шляпы. За столомъ почти ничего не ѣлъ. Бертранъ, по видимому, былъ сердечно тронутъ положеніемъ своего господина.
Буонапартъ послалъ нынѣшнимъ вечеромъ другое письмо къ Его, Королевскому Высочеству Принцу Регенту, а Лаллеманъ къ Лорду Мелвиллю: ceй послѣдній помнилъ о человѣколюбивомъ обращеніи упомянутаго Генерала съ ранеными военноплѣнными Англичанами, которымъ онъ послѣ далъ свободу. По симъ обстоятельствамъ Лаллеманъ убѣдительно просилъ объ исходатайствованіи себѣ покровительства.
Ввечеру около 9 часовъ стоялъ я на караулѣ. Г. и гжа Бертранъ, прохаживаясь на противуположной сторонѣ палубы, разговаривали о чемъ то важномъ. Послѣдняя вдругъ бросилась въ каюту Буонапарта и упала къ ногамъ его. Пробывъ не болѣе полминуты въ такомъ положеніи, побѣжала вверхъ, оттуда внизъ въ свою каюту и кинулась бы въ море изъ окна галлереи, еслибъ супругъ ея и Генералъ Моктолонъ ее не удержали. Причиною сего рѣшительнаго поступка было, какъ полагаютъ, твердое намѣреніе супруга ея слѣдовать всюду за Наполеономъ, даже въ самую могилу. Гжа Бертранъ цѣлую ночь была безъ памяти, и нашъ корабль до самаго утра кругомъ обставленъ былъ судами; ибо опасались, чтобъ она опять несдѣлала опаснаго покушенія. Я замѣтилъ, что съ самаго Пришествія Буонапарта на нашъ корабль всегда одинъ изъ Генераловъ ночью стоялъ у него на караулѣ, безъ сумнѣнія дѣлается ето изъ уваженія къ нему, а не потому чтобы боялись опасности.
1 го Августа. Буонапартѣ нынѣшнею ночью неимѣлъ сна, и все еще боролся съ недугомъ. Я слышалъ, что ему весьма неприятна была вчерашняя вѣсть Сира Бурбури, именно та, что съ нимъ велѣно обходиться какъ съ обыкновеннымъ Генераломъ. «Отъ вашего Короля» сказалъ онъ; «признанъ и первымъ Консуломъ Франціи, и отъ всѣхъ прочихъ Державъ Европейскихъ Императоромъ. Почему же теперь хотятъ со мною поступать какъ съ простымъ Генераломъ?»
Сверхъ чаянія нашего явился онъ опять въ обыкновенное время, безчисленной толпѣ зрителей и кланялся разъ нѣсколько. Нынѣшній вечеръ онъ казался здоровѣе и веселѣе прежняго; разговаривалъ онъ съ офицерами корабля о разныхъ предметахъ, и освѣдомившись о здоровьѣ гжи Бертранъ, спросилъ улыбаясь лѣкаря, не уже ли думаетъ онъ, что въ самомъ дѣлѣ она хотѣла бросишься въ воду? — На палубѣ пробылъ Наполеонъ долѣе обыкновеннаго. Онъ говоритъ чрезвычайно скоро и, кажется, ожидаетъ мгновеннаго отвѣта. Сказываютъ что онъ легко читаетъ по-англійски, хотя и не говоритъ на семъ языкѣ. Я однакожъ думаю, что знаніе его въ нашемъ языкѣ весьма ограничено, потому что онъ, читая газеты, нерѣдко спрашивалъ у Капитана Метланда о значеніи какого нибудь самаго обыкновеннаго слова. —
2 го Августа. Сего дня Буонапартъ невыходилъ на палубу. Духѣ его въ большомъ уныніи, и Бертранъ часто навѣщалъ его. Савари и Лаллеманъ, которые теперь безпрестанно разговариваютъ между собою и показываютъ крайнее отвращеніе отъ одной даже мысли о выдачѣ ихъ Лудовику ХѴІІІ, послали множество писемъ къ Англійскому правительству. Наполеонъ подтверждалъ свое рѣшительное намѣреніе не сходить съ корабля, и Генералы его также увѣряли, что они лучше умрутъ, нежели допустятъ насильно отвезти его на островѣ Св. Елены[8]. Вечеромъ Буонапартъ приказалъ Бертрану просить Капитана Метланда, чтобы онъ запретилъ часовымъ окликать чрезъ каждые полчаса, потому что крикъ етотъ его весьма безпокоитъ. Въ сіи послѣдніе дни, я думаю, онъ спалъ немного; ибо слышалъ, что въ каютѣ своей ходилъ долѣе обыкновеннаго.
3 го Августа. Мы съ часу на часѣ ожидали Нортумберланда, военнаго корабля, назначеннаго для отплытія съ Буонапартомъ на островъ Св. Елены, и потомъ просили нашего плѣнника объявить, кого именно изъ офицеровъ угодно ему будетъ взять съ собою. Онъ все еще упорно несоглашался, и повторял что не сойдетъ съ корабля добровольно. Полковникъ Плана и многіе офицеры взошли къ намъ на Беллерофонтъ съ фрегата. Полковникъ весьма приверженъ къ Буонапарту. Когда его спросили, хочетъ ли за нимъ слѣдовать; «никогда» отвѣчалъ онъ: «никогда не могу довольно заплатить ему за то, чѣмъ ему я обязанъ!» — Нѣкоторые Французскіе офицеры спрашивали меня, для чего мы не даемъ ему убѣжища въ Англіи. «Онъ весьма вспыльчивъ», сказалъ я: «съ нимъ не льзя поступать оплошно, потому что можетъ, опять уйти во Францію.» — Несбыточное дѣло! — возразили они съ жаромъ: Императоръ далъ честное слово! — «Онъ далъ также честное слово» сказалъ я: «передъ отъѣздомъ на островъ Ельбу.»' Отвѣтъ ихъ былъ; Трактатъ Фонтенебльскій прежде нарушенъ Лудовикомъ XVIII, a когда онъ съ одной стороны неуваженъ, то и для другой уже ничего не значилъ. — A если бъ возразилъ я: — трактатъ Лудовикомѣ XVIII былъ строго наблюдаемъ, то не уже ли Императоръ вашъ остался бы спокойнымъ обладателемъ острова Ельбы? — «Остался бы точно, точно!» закричали всѣ въ одинъ голосъ: «Императору честное слово столь же дорого, какъ самая жизнь; онѣ никогда ненарушитъ его и никогда не сдѣлаетъ етаго!» — При такихъ противныхъ мнѣніяхъ споря до страшнаго суда, мы не могли бы согласиться между собою.
4 го Августа. По повелѣнію Адмиралтейства ровно въ двѣнадцать часовъ мы поплыли въ открытое море къ Нортумберланду. Насъ провожали Адмирала Кента корабль Тоннантъ, и фрегатъ Евротасъ. При семъ движеніи, исчезла вся надежда Наполеонова. Онъ былъ весьма угрюмъ, невыходилъ изъ каюты своей даже обѣдать и цѣлой день почти никого невидалъ. Онъ все еще отрекался назначить будущихъ своихъ сопутниковъ, и сказалъ, что рѣшился неѣхать далѣе. Ето заставило насъ всѣхъ ожидать какого нибудь трагическаго происшествія. Общее мнѣніе было, что Буонапартъ отравитъ себя ядомъ: ибо онъ, какъ думали, носитъ съ собою всегда большое количество опіума. Сама гжа Бертранъ дала намъ разумѣть, что мы завтра же по утру найдемъ его мертвымъ.
Передъ нашимъ отплытіемъ Бертранъ узналъ, что Англійское правительство дозволило ему слѣдовать за Наполеономъ, и казалось, былъ обрадованъ симъ извѣстіемъ, тѣмъ болѣе, что ему представился случай показать свою приверженность къ Буонапарту. Гжа Бертранъ тщетно всѣмъ вліяніемъ своимъ на супруга хотѣла отклонить его отъ добровольной ссылки. Ета женщина имѣетъ характеръ веселой и живой, и я думаю, что взоръ и надежда ея устремлены болѣе на Лондонѣ, нежели на островъ Св. Елены. Я упомянулъ выше, что съ нею на кораблѣ трое прекрасныхъ дѣтей, которыя, кромѣ платья, во всемъ прочемъ терпятъ нужду. Начинаемъ теперь догадываться, что она никогда неимѣла истиннаго намѣренія лишить себя жизни, но только грознымъ поступкомъ своимъ хотѣла подѣйствовать на своего супруга и принудить его остаться въ Англіи.
5 го Августа. Наполеонъ весьма долго сидѣлъ запершись въ своей каютѣ. Бертранъ нѣсколько разъ приходилъ къ нему просить о назначеніи тѣхъ изъ офицеровъ, которыхъ онъ хочетъ взять съ собою на островъ Св. Елены. Буонапартъ былъ неумолимъ и говорилъ, что «уже рѣшился неперемѣнять своего намѣренія.» — Гжа Бертранъ сказала мнѣ: «Увѣряю васъ, что вы никогда не заставите Императора плыть на островъ Св. Елены; онѣ мущина и сдержитъ свое слово!» Я спрашивалъ камердинера Буонапартова, каковъ былъ господинъ его сегодняшній вечеръ? «Онъ былъ весьма опечаленъ мыслію о своей ссылкѣ;» отвѣчалъ онъ: «однакожъ за обѣдомъ кушалъ много.» За ужиномъ Гжа Бертранъ сказывала намъ, что ноги его въ послѣдніе три или четыре дня, отъ недостатка въ движенія, чрезвычайно распухли. Ето подало поводъ друзьямъ ея сдѣлать единодушное заключеніе, что онъ и года непроживетъ на островѣ Св. Елены. Послѣ того она сказала одному морскому офицеру: «Я точно увѣрена, что Императоръ теперь принялъ уже ядъ.» — И такъ скоро опустится завѣса! Я думаю однакожъ, что гораздо благоразумнѣе имѣть въ виду отворенную дверь на случаи ухода, и потому къ увѣренію гжи Бертранъ прибавляю слово — можетъ быть.
6 го Августа. Сего дня рано поутру замѣтилъ я, что Бертаранъ часто ходилъ въ каюту Наполенову. За завтракомъ мы узнали, что Буонапартъ наконецъ согласился назначить себѣ сопутниковъ и хочетъ спокойно пересѣсть на друтой корабль. Ета новость, послѣ всего того что происходило на сихъ дняхъ, насъ весьма удивила. Мы ожидали совсѣмъ другаго конца драммѣ: ибо хотя и немогу я утверждать, чтобъ Наполеонъ самъ когда нибудь говорилъ о намѣреніи лишить себя жизни; однакожъ приверженцы его всячески старались увѣрить насъ въ томъ, что онъ лучше умретъ, нежели, позволитъ взять себя съ Беллерофонта, и мы болѣе почти несумнѣвались въ етомъ. Впрочемъ нельзя повѣрить, чтобъ сіи приверженцы осмѣлились, безъ его позволенія, распускать такіе слухи. Цѣлью ихъ было не что иное, какъ желаніе отвести угрожающій имъ рѣшительный ударъ судьбины; но сіе слабое усиліе, сіе ничтожное средство ни мало невозвысило его въ глазахъ нашихъ. Если бы онъ съ самаго начала, узнавъ о невозможности выдти на берега Англіи, покорился судьбѣ и, какъ извѣстно ему, гласу цѣлой Европы; то по крайней мѣрѣ, для него было бы славно показать ту твердость духа, которая выше всѣхъ несчастій.
Разсматривая характеръ Буонапарта; я никакъ немогу назвать его истинно неустрашимымъ человѣкомъ. Сіе отличіе, по моему мнѣнію, непринадлежитъ исключительно тому, кто только на полѣ сраженія взираетъ на смерть безъ боязни. Сколь ни горька и ета пилюля, но она такъ ярко позолочена, что страхъ и отвращеніе въ половину исчезаютъ передѣ ея блескомъ. Я совсѣмъ ненамѣренъ унижать Буонапарта, какъ воина и полководца: это было бы несправедливо. Я хочу сказать только, что въ страданіи можетъ оказываться точно такая же высокая степень твердости духа, какъ и въ дѣйствіи. Но когда въ умѣ своемъ представляю остатки войска, брошеннаго имъ въ пустыняхъ Египта, въ смертной борьбѣ съ волнами Березины, послѣ пораженія при Лейпцигѣ, a болѣе всего когда мысленно взираю на остатки того войска, которое по возвращеніи съ Ельбы Наполеона приняло его въ распростертыя свои объятія, которое ужасною битвою при Ватерлоо доказало свою вѣрность къ нему, которое и теперь, стоя за Лоарою, единственно для него подвергаетъ себя осужденій отечества и цѣлаго свѣта, — представляя все оное, не могу назвать мужественнымъ того человѣка, которой при всѣхъ упомянутыхъ случаяхъ показалъ, что собственная личная безопасность есть единственный предметъ его заботъ и попеченій. Побѣжденный полководецъ храбраго войска долженъ искать одной славы — умереть съ нимъ вмѣстѣ.
Сего дня поутру Наполеонъ просилъ Савари сдѣлать предложеніе гну Омеаре, лѣкарю корабля Беллерофонта, сопутствовать ему на островъ Св. Елены, предполагая, что Англійское правительство не запретитъ ему взять врача съ собою. — Омеаре согласился. Въ десять часовъ показался намъ подъ вѣтромъ Нортумберландъ; мы скоро соединились съ нимъ и поплыли вмѣстѣ изъ Берри-Геда къ гавани Торбая, гдѣ и стали на якорь. Вскорѣ потомъ Адмиралъ Сиръ Георгъ Кокбурнъ пришелъ къ намъ на корабль и видѣлся съ Буонапартомъ, который въ нынѣшній день не выходилъ изъ каюты. Гжа Бертранъ все еще старалась склонить супруга своего отказаться отъ путешествія.
Вниманіе мое такъ было до сего времени устремлено на главное лицо изъ гостей нашихъ, что я забылъ даже сдѣлать нѣкоторыя замѣчанія о прочихъ. Вотъ они:
Бертранъ показался мнѣ храбрымъ и надежнымъ воиномъ; онъ душевно преданъ Буонапарту. Ему неболѣе 44 лѣтъ, но съ виду кажется онъ старѣе, ростомъ около 5 футовъ, 8 или 9 дюймовъ, въ обращеніи тихъ и вѣжливъ и слыветъ хорошимъ офицеромъ. Онъ-то при Аспернскомъ сраженій навелъ мостъ съ острова Лобау черезъ Дунаи и спасъ Французскую армію. Савари, Дюкъ Ровиго, имѣетъ около 46 лѣтъ отъ роду; высокой, плотной и стройной мущина, приятнаго лица, но въ обращеніи гордъ и несносенъ. Лаллеманъ, 40 лѣтъ, ростомъ 5 футовъ и 7 дюймовъ; видъ его печаленъ и мраченъ, нравъ у него скрытный, a наружность весьма мало говоритъ въ его пользу. Въ сраженіи при Ватерлоо онъ командовалъ легкими полками Императорской гвардіи. Графъ Монтолонъ-Семонвилль и Генералѣ Гурго, оба молодые люди, около 32 лѣтъ, блѣдно желтаго лица, учтивы, ловки, приятны, и почитаются хорошими офицерами. Первый, какъ я думаю, долженъ имѣть значительныя помѣстья во Франціи. Ласъ-Казасъ ростомъ малъ, только 5 футовъ, кажется очень тихъ, но долженъ быть весьма уменъ. Г-жа Бертранъ высока и тонка; ростѣ ея будетъ вѣрно 6 футовъ и 10 дюймовъ; лицо имѣетъ худощавое, блѣдное и нимало некрасивое. Ей 30 лѣтъ отъ роду. Гжа Монтолонъ-Семонвилль росту средняго и весьма худощава; она за третьимъ мужемъ: отъ перваго осталась вдовою, a со вторымъ развелась. Она неимѣетъ ничего привлекательнаго, и дурна собою. Хотя ей 30 лѣтѣ отъ роду, однакожъ она думаетъ, что Джонъ Булль считаетъ ей неболѣе 25.
7 го Августа. Поутру въ восемь часовъ Сиръ Георгъ Кокбурнъ, сопровождаемый г-мъ Бингомъ; взошелъ на корабль нашъ, долго занимался осмотромъ всѣхъ вещей, которыя Буонапартъ хочетъ взять съ собою, и приказалъ потомъ перевезти: ихъ на корабль Нортумберландъ. Въ десять часовъ утра пришелъ Лордъ Кейтъ. По дозволенію сего послѣдняго г. Омеаре согласился сопутствовать Наполеону, которой, узнавши объ этомъ, послалъ къ нему Дюка Ровиго съ предложеніемъ 500 гиней годоваго жалованья. Г. Омеаре отвѣчалъ, что онъ служилъ Англійскому правительству, и что отъ него только ожидаетъ награды. —
Гжа Бертранъ была весьма огорчена и заливалась слезами. Не задолго передъ тѣмъ, какъ ей должно было оставить нашъ корабль, она пыталась еще разѣ уговорить супруга своего не ѣхать съ Буонапартомъ, но Бертранъ громкимъ и сердитымъ голосомъ сказалъ ей: «нѣтъ, г-жа Бертранъ, никогда!» — Въ десять часовъ по утру дѣти и девятеро слугѣ были перевезены на Нортумберландъ; a въ одиннадцать, когда показался Адмиральской ботъ, увѣдомили Буонапарта, что все уже было готово къ отплытію. Мы всѣ стояли на палубѣ и желали въ послѣдній разѣ его видѣть. Послѣ продолжительнаго разговора съ Лордомъ Кейтомъ объ остающихся офицерахъ, онъ простился съ нимъ и около двѣнадцати часовъ вышелъ на палубу. Цѣлые четыре дни: мы его невидали. Борода его была необрита и лицо смущенное. Выходя, онъ кланялся, съ принужденною улыбкою подошелъ ближе, и обращаясь къ офицерамъ Беллерофонта, между которыми находился и Капитанъ Метландъ, оказалъ имъ пофранцузски: «Государи мои, я просилъ Капитана Метланда изъявить вамъ мою благодарность и увѣрить васъ, сколь много я обязанъ за то расположеніе, которымъ пользовался во все время пребыванія моего на кораблѣ Беллерофонтъ.» — Онѣ проговорилъ что-то еще, но такъ скоро, что я не могъ понять его. Изъ другихъ же его рѣчей, узналъ я, что онъ съ самаго прибытія на корабль льстилъ себя надеждою провести спокойно остатокъ дней своихъ въ Англіи. Потомъ онъ поклонился во всѣ стороны, и обратясь къ матросамъ и солдатамъ корабля, сдѣлалъ имъ шляпою знакъ привѣтствія. Наконецъ сошелъ онъ въ ботъ и въ сопровожденіи Бертрана, Монтолонъ-Семонвилля, Гурго, Ласъ-Казаса и обѣихъ дамѣ былъ отвезенъ на Нортумберландъ. Савари и Даллеманъ неполучили позволенія слѣдовать за нимъ, и нынѣ еще находятся y насъ[9]. Первый горько плакалъ, рвался и повторялъ, что Буонапартъ не проживетъ полугода на островѣ Св. Елены.
Я слышалъ, что Буонапартъ роздалъ значительную сумму денегъ оставшимся чиновникамъ своей свиты. Остальные 4000 наполеондоровъ были y него взяты, по повелѣнію Англійскаго правительства[10]. Всѣ серебряныя вещи. ему позволено увезти съ собою.
Въ 6 часовъ вечера мы подняли якорь, въ намѣреніи возвратиться въ Плимутъ. Спустя часъ увидѣли, что Нортумберландъ также снялся съ якоря. По утру 8 Августа онъ плылъ уже на открытомъ морѣ по направленію кораблей, назначенныхъ для его сопровожденія. На другой день по утру (9 Августа) всѣ корабли близко другъ отъ друга плыли въ низъ по каналу, и скоро скрылись изъ виду. Въ етотъ же день получили мы отъ бывшаго нашего лѣкаря г. Омеаре письмо, которымъ увѣдомилъ насъ, что Буонапартъ вечеромъ того дня, въ которой насъ оставилъ, былъ весьма веселъ, мнѣ vingt-un. Сиру Георгу Кокбурну проигралъ пять наполеондоровъ и еще три наполеондора положилъ подъ подсвѣчникъ для служащихъ.
Я несумнѣваюсь, что въ сердцѣ своемъ онѣ радуется сему неожиданному случаю, я тому что такъ легко могъ избавиться отъ всѣхъ своихъ враговъ.
«I, Вопе, quo virtus tua te vocat, —
Grandia laturus ineritorum praemia.»
Horat. Epist II, lib. 2, v. 37.
Изъ Минервы. У.
- ↑ Состоявшею изъ двухъ фрегатовъ, двухъ корветовъ и одной бригги.
- ↑ Извѣстнсе изъ публичныхъ Вѣдомостей лаконическое письмо отъ 15 Іоля.
- ↑ Безъ сомнѣнія морскіе кадеты (midshipmen).
- ↑ Т. е. переодѣтымъ мущинамъ.
- ↑ Въ 1792 году, 28 Апрѣля, Теобальдъ Диллонъ съ 5000 войска выступилъ изъ Дилля для содѣйствія при нападеніи на Турне. Недалеко отъ сего города повстрѣчавшіеся съ ними Австрійцы приняли ихъ ружейными выстрѣлами. Французская кавалерія, смѣшавшись, закричала: измѣна! прорвалась сквозь пѣхоту и въ большомъ безпорядкѣ обратилась назадъ къ Лиллю. Бѣгущіе солдаты сіи увеличили стыдъ свой еще неслыханною жестокостію: они добили всѣхъ, умертвили своихъ офицеровъ и самаго Генерала Диллона. Адская лютость, съ какою они совершили сіе злодѣяніе, возбуждаетъ ужасъ. Довольно того, что самъ Національный Конвентъ, получивъ о томъ извѣстіе, ужаснулся, и Ла-Файетъ публично назвалъ злодѣевъ гнусными Каннибалами.
- ↑ Сіи пристрастныя слова, какое бы впрочемъ мнѣніе ни имѣли мы о характерѣ Таллейрана, должно принимать съ осторожностію. Другія, гораздо вѣроятнѣйшія извѣстія, говорятъ, что Буонапартъ не только позволилъ совершить сіе постыдное и жестокое дѣйствіе, но даже самъ далъ на то свое приказаніе. Соч.
- ↑ Англійскаго народа.
- ↑ Разсказывали, не знаю по какому поводу, что одинъ изъ офицеровъ Наполеоновыхъ сдѣлалъ подобное представленіе Лорду Кейту. Сей послѣдній весьма хладнокровно отвѣчалъ: «Милостивый государь! вы можете сдѣлать все, что вамъ угодно; но позвольте мнѣ сказать: если захотите угрозы ваши произвести, въ дѣйство, то навѣрное будете вы повѣшены.» — Ред. Мин.
- ↑ Послѣ были они отправлены на фрегатъ Евротасъ, находящійся подъ командою Капитана Лилликрапа и съ прочими офицерами, которымъ также запрещено сопутствовать Буонапарту, отвезены на островъ Мальту, назначенный мѣстомъ ихъ пребыванія. Рер. Мин.
- ↑ Сумма сія отправлена къ новому Губернатору острова Св. Елены? Сиру Гудсону Лове, съ тѣмъ чтобъ онъ съ надлежащею бережливостію тратилъ оную для Буонапарта. P. M.