ВЫБОРЪ НЕВѢСТЫ.
править1831.
правитьСанктпетербургъ, Августа 1 дня 1831 года.
ВЫБОРЪ НЕВѢСТЫ.
правитьI.
правитьВъ ночь весенняго равноденствія 1820 года, Титулярный Совѣтникъ Тусманъ возвращался домой въ улицу Шпандау, изъ одного Берлинскаго кофейнаго дома, гдѣ онъ имѣлъ обыкновеніе проводить вечеръ. Титулярный Совѣтникъ былъ точенъ до невѣроятности во всѣхъ своихъ поступкахъ; онъ привыкъ раздѣваться именно въ то время, когда на башнѣ церкви Св. Николая часы начинали бить одиннадцать, такъ, что при послѣднемъ ударѣ колокола, онъ надѣвалъ на голову ночной колпакъ.
По какъ до одиннадцати часовъ было очень не далеко, то онъ ускорилъ шаги, чтобъ не измѣнить своей привычкѣ, и хотѣлъ было поворотить изъ улицы Шпандау въ Королевскую, какъ вдругъ страшный шумъ, раздавшійся неподалеку, привлекъ его вниманіе.
Подъ башней старинной городской Ратуши онъ увидѣлъ, при свѣтѣ фонаря, тощую, длинную фигуру, завернутую въ плащъ темнаго цвѣта. Этотъ человѣкъ стучалъ что есть силы въ дверь желѣзнаго магазина, по временамъ отходилъ отъ оной и вздыхалъ смотря на обрушившіяся окошки старинной башни.
«Милостивый государь!» сказалъ ему Титулярный Совѣтникъ добродушію: «вы стучите напрасно; въ этой башнѣ нѣтъ ни одной души, а ежели исключить небольшое число мышей и крысъ, то и ни одного человѣка. Если жъ вы хотите купить нѣсколько желѣзныхъ колецъ у купца Варнаца, которому принадлежитъ эта лавка, то возьмите на себя трудъ пожаловать сюда утромъ.» «Почтенный Г. Тусманъ….» "Титулярный Совѣтникъ, « подхватилъ Тусманъ, невольно прерывая незнакомца и слыша имя свое не безъ удивленія. По тотъ не обратилъ на это ни малѣйшаго вниманія и продолжалъ: „Вы ошибаетесь, почтенный Тусманъ, я вовсе не за тѣмъ сюда примелъ; не имѣю нужды въ желѣзныхъ кольцахъ, а тѣмъ менѣе думаю о купцѣ Варнацѣ. Сего дня весеннее равноденствіе, я я хочу посмотрѣть невѣсту“, она ужъ слышала біеніе моего сердца и страстные вздохи мои, и не замедлитъ явиться у окна.»
Незнакомецъ произнесъ сіи слова такимъ мрачнымъ и вмѣстѣ торжественнымъ голосомъ, что Титулярнаго Совѣтника морозъ подралъ по кожѣ. Первый ударъ одиннадцати часовъ раздался въ эту минуту съ башни Ей. Маріи; страшный трескъ послышался въ Ратушѣ, и женская фигура явилась у обвалившагося окна. Едва свѣтъ фонаря озарилъ сіе новое явленіе, какъ Тусманъ вскричалъ плачевнымъ голосомъ: «Ахъ, Боже мой! силы небесныя! Что значитъ это страшное таинство!»
При послѣднемъ ударѣ часовъ, въ то время, какъ Тусманъ обыкновенно надѣвалъ спальный колпакъ, женская фигура исчезла.
Казалось, что это чудное явленіе поразило Титулярнаго Совѣтника. Онъ жалобно вздыхалъ, глядя на окно, и твердилъ про себя: «Тусманъ, Тусманъ, бѣдный Титулярный Совѣтникъ! береги свое сердце, не дай уловить душу твою діаволу!»
«Мнѣ кажется, васъ растрогало это явленіе, почтенный Тусманъ?» сказалъ незнакомецъ. «Я хотѣлъ, только видѣть невѣсту; но вы, если не ошибаюсь, приняли это совсѣмъ иначе.»
«Прошу васъ, ради Бога, не отказывайте мнѣ въ моемъ бѣдномъ чинѣ,» отвѣчалъ Тусманъ:, я Титулярный Совѣтникъ, и въ эту минуту не только Титулярный Совѣтникъ растроганный, но просто уничтоженный. Что жъ касается до васъ, милостивый государь, извините, что по невѣдѣнію моему не могу называть васъ приличнымъ именемъ; и потому позвольте именовать васъ также Титулярнымъ Совѣтникомъ; у насъ ихъ въ Берлинъ такое множество, что рѣдко можно ошибиться, употребляя въ разговорѣ со всякимъ это названіе. И такъ, скажите мнѣ, Титулярный Совѣтникъ, какого рода невѣсту вы пришли сюда смотрѣть въ сей таинственный часъ."
"Вы самый странный человѣкъ со всѣми вашими чинами и титулами, " сказалъ незнакомецъ, возвысивъ голосъ. «Если всякой Совѣтникъ можетъ подать добрый совѣтъ, то безъ сомнѣнія я имѣю нѣкоторое право на сіе названіе, которое вы такъ великодушно мнѣ даете. Мнѣ удивительно только, что такой человѣкъ, какъ вы, почтенный Титулярный Совѣтникъ, которому хорошо извѣстны всѣ старинныя книги и рукописи, не знаетъ, что если посвященный, вы понимаете меня, если посвященный постучится въ ночь равноденствія въ одиннадцать часовъ у дверей этой башни, то въ окошкѣ, которое вы видите тамъ на верху, покажется дѣвушка, имѣющая быть самою счастливою невѣстою во всемъ Берлинѣ до осенняго равноденствія.»
«Господинъ Титулярный Совѣтникъ!» вскричалъ Тусманъ въ восторгѣ: «почтенный Титулярный Совѣтникъ! точно ли это правда?»
"Безъ всякаго сомнѣнія, " отвѣчалъ незнакомецъ: «но зачѣмъ вы здѣсь до сихъ поръ! Часъ, въ который вы обыкновенно ложитесь спать, прошелъ, и такъ отправимся прямо въ новый трактиръ на Александровскую площадь; тамъ вы подробнѣе узнаете о невѣстѣ, и сверхъ того возвратите спокойное расположеніе духа, которое потеряли, не знаю отъ чего.»
Титулярный Совѣтникъ былъ человѣкъ до невѣроятности умѣренный. Единственнымъ развлеченіемъ его было чтеніе новыхъ журналовъ и политическихъ газетъ за стаканомъ пива въ кофейномъ домѣ, куда онъ отправлялся каждый вечеръ. Онъ почти вовсе не пилъ вина, кромѣ воскресныхъ дней въ которые послѣ обѣдни завтракалъ стаканомъ малаги съ кренделемъ. Пропировать всю ночь было для него просто соблазномъ, и тѣмъ страннѣе, что на этотъ разъ онъ согласился безъ отговорокъ, и скорыми шагами спѣшилъ въ трактиръ на Александровскую площадь.
Одинъ человѣкъ сидѣлъ въ залѣ, за стаканомъ реннскаго вина, когда они туда вошли; глубокія морщины на лицѣ обличали его старость. Взглядъ его былъ быстръ и проницателенъ, а длинная борода показывала въ немъ Еврея, оставшагося вѣрнымъ обычаямъ предковъ. Онъ былъ одѣтъ въ платье стариннаго покроя, какое носили между 1720 и 1730 годами.
Но въ незнакомцѣ, пришедшемъ съ Тусманомъ, было страннаго гораздо болѣе.
Это былъ высокій, сухощавый человѣкъ, лѣтъ пятидесяти. Видно, что онъ слылъ красавцемъ въ молодости: большіе глаза его еще сверкали юношескимъ огнемъ изъ-подъ черныхъ, густыхъ бровей; открытый лобъ, орлиный носъ, прекрасный ротъ и красивый подбородокъ могли бы отличить его между сотнею людей. Но его старинное платье, его плащъ, сшитый по модѣ шестнадцатаго столѣтія, но его искрометный взглядъ, который, казалось, вылеталъ изъ мрачной ночи, его гробовой голосъ и чудное обращеніе, вовсе несходное съ настоящимъ временемъ, — все это возбуждало роковыя, странныя ощущенія въ его присутствіи.
Незнакомецъ кивнулъ головою старику, сидѣвшему за столомъ, какъ старинному знакомцу.
«Неужели это вы?» вскричалъ онъ: «какъ давно мы не видались! И вы до сей поры все еще здоровы?»
"Какъ видите, " отвѣчалъ старикъ сурово: «живъ, здоровъ и дѣятеленъ, если нужно!»
Незнакомецъ медленно засмѣялся, и приказалъ мальчику принести бутылку стараго французскаго вина, съ точностію означивъ мѣсто, гдѣ она стоитъ въ погребѣ.
«Почтенный Титулярный Совѣтникъ!» сказалъ Тусманъ: «я….»
Но незнакомецъ тотчасъ перебилъ его рѣчь. «Оставьте всѣ ваши титла, почтенный Г. Тусманъ; я не Титулярный и не Статскій Совѣтникъ, но не болѣе и не менѣе, какъ художникъ, занимающійся отдѣлкою благородныхъ металловъ и цвѣтныхъ камней. Леонардъ мое имя.»
"Золотыхъ дѣлъ мастеръ, бриліантщикъ, " ворчалъ про себя Тусманъ, удивляясь, какъ онъ съ перваго взгляда не догадался, что незнакомецъ не могъ быть Титулярнымъ Совѣтникомъ; что его странное платье вовсе не прилично особѣ важной и чиновной.
Оба они, Леонардъ и Тусманъ, подсѣли къ старику, который привѣтствовалъ ихъ гримасою, похожею нѣсколько на улыбку.
Когда Тусманъ, уступая просьбамъ Леонарда, выпилъ нѣсколько стакановъ вина, всѣ черты его оживились: блѣдныя губы получили настоящій цвѣтъ: онъ смотрѣлъ вокругъ себя смѣлѣе, съ самодовольною улыбкою, какъ будто пріятныя воспоминанія молодости пришли ему на мысль.
"Теперь, " сказалъ Леонардъ: «раскажите мнѣ безъ обиняковъ, почтенный Г. Тусманъ, почему вы такъ странно вели себя, когда невѣста явилась у окна. Мы съ этимъ человѣкомъ старинные знакомцы, и вамъ нечего стѣснять себя передъ нимъ.»
«Ахъ, Боже мой!» отвѣчалъ Титулярный Совѣтникъ: «Ахъ, Боже мой! Г. Профессоръ, — позвольте мнѣ называть васъ этимъ именемъ; такой искусный художникъ, какъ вы, всегда можетъ быть Профессоромъ въ Академіи. И такъ, почтенный Профессоръ, могу ли отъ васъ скрыть все то, чѣмъ наполнено мое сердце! Я теперь стою, какъ говорится, на ногѣ жениха, и хочу взять за себя счастливую невѣсту. Могъ ли я оставаться хладнокровнымъ зрителемъ, когда вамъ угодно было показать счастливую невѣсту, почтеннѣйшія Профессоръ?»
«Какъ!» воскликнулъ старикъ визгливымъ голосомъ, прерывая рѣчь Титулярнаго Совѣтника. «Какъ! вы хотите жениться? въ ваши лѣта и съ такою фигурою?»
Тусманъ до того былъ пораженъ этою выходкою, что не могъ сказать ни полслова въ отвѣтъ.
«Не примите въ дурную сторону рѣчь старика: онъ не имѣлъ намѣренія васъ оскорбить, какъ могло вамъ показаться. Мнѣ самому кажется, что вы немного поздно вздумали о женитьбѣ: вамъ вѣрно за пятьдесятъ.».
"Девятаго Октября, въ день Св. Діонисія, мнѣ исполнится сорокъ восемь лѣтъ, " отвѣчалъ Тусманъ съ недовольнымъ видомъ.
"Очень хорошо, « продолжалъ Леонардъ: „пусть будетъ такъ, но не въ томъ сила. До сихъ поръ вы проводили самую простую и невинную жизнь, вовсе незнакомы съ женщинами, и можете легко попасть въ просакъ.“
„Какъ! попасть въ просакъ?“ сказалъ Тусманъ Ювелиру. „Э! почтенный Профессоръ“ вы почитаете меня безсмысленнымъ вѣтренникомъ, полагая, что я рѣшусь на что нибудь безъ совѣта, я размышленія. Я долго взвѣшиваю и обдумываю каждый шагъ, и когда поразила меня стрѣла того божка, котораго древніе называли Купидономъ, то вся дѣятельность моего ума не должна ли была обратиться къ надлежащему изготовленію себя въ новое состояніе? Тотъ, кому предстоитъ трудное испытаніе, не изучаетъ ли прилежно наукъ, изъ коихъ будутъ его вопрошать? Почтенный Профессоръ! женитьба моя есть экзаменъ, къ коему я тщательно готовлюсь, и надѣюсь выдержать его съ честію. Взгляните, любезнѣйшій Профессоръ, взгляните сюда, на эту небольшую книжку, которую я всегда ношу съ собою я читаю безпрестанно съ тѣхъ поръ, какъ рѣшился любить и жениться, и убѣдитесь сами, что я не вовсе безъ опытности, хотя, признаюсь, до сего времени былъ совершенно чуждъ женскаго пола.»
При сихъ словахъ Титулярный Совѣтникъ вынулъ изъ кармана небольшую книжку, переплетенную въ бѣлый пергаментъ, и открылъ оную на заглавномъ листѣ, на коемъ напечатано было слѣдующее:
"Краткій трактатъ политической мудрости, изъ коего научаются, какъ съ со"бою и другими обращаться во всѣхъ дѣлахъ «житейскихъ, къ пользѣ и удовольствію всѣхъ ищущихъ мудрости служащій, преложенный, съ Латинскаго, изъ сочиненій Г. Томазіуса, съ подробною таблицею. Франкфуртъ и Лейпцигъ, и проч. Продается у наслѣдниковъ Іоанна Гросса. 1710.»
"Замѣтьте, " сказалъ Тусманъ съ самодовольною улыбкою, "замѣтьте, какъ почтенный Авторъ говоритъ въ 7 главѣ о супружествѣ и о мудрости главы семейства: «
§ 6. Особенно не надлежитъ торопиться въ семъ дѣлѣ. Разуменъ вступающій въ бракъ въ зрѣломъ возрастѣ, ибо оный есть пора мудрости. Ранніе браки ввергаютъ супруговъ въ необузданность, губя душу и тѣло.»
"Что жъ касается до выбора любезной особы, съ которою желаешь соединиться узами брака, то вотъ что говоритъ о семъ несравненный Томазіусъ:
«§ 9. Средній путь есть наивѣрнѣйшій, а въ слѣдствіе того надлежитъ брать себѣ жену ни слишкомъ красивую, ни весьма безобразную; ни очень богатую и не изъ бѣдныхъ; ни знатнаго, ни низкаго рода, но званія равнаго нашему; въ другихъ качествахъ также надлежитъ искать средины.»
«Вижу, сказалъ Ювелиръ, что васъ не проведешь; вы приготовились не на шутку, и потому готовъ удариться объ закладъ, что выбранная вами дама смертельно въ васъ влюблена.».
«Я старался снискать ея благорасположеніе различными угожденіями, по совѣту Томазіуса; но не оказываю ей ни уваженія, ни покорности, ибо мои почтенный Авторъ научаетъ, что женщина есть существо несовершенное, всегда готовое употребить во зло нашу любовь и воспользоваться слабостями.»
«Да постигнетъ васъ черный годъ за вашу болтовню! Вы отнимаете у меня часъ отдыха, въ который я надѣялся успокоиться послѣ совершеннаго мною великаго дѣла!»
Эти слова произнесъ старикъ. Ювелиръ вскричалъ, возвысивъ голосъ: "Молчать, старый товарищъ! будь доволенъ тѣмъ, что тебя здѣсь терпятъ; за твои грубыя выходки тебя бы надобно было вытолкать, какъ неучтиваго гостя. Не смущайтесь его рѣчами, почтенный Г. Турманъ! Вы любите Томазіуса, и слѣдственно старину, я самъ страстно люблю то время, къ коему принадлежитъ мое платье; и точно, почтеннѣйшій Титулярный Совѣтникъ, надобно признаться, что то время было гораздо лучше теперешняго, и къ тому-то времени относится очарованіе, которое вы сегодня видѣли въ городской ратушѣ.
«Неужели! Но какимъ образомъ, почтенный Профессоръ?^ спросилъ Титулярный Совѣтникъ.
„Въ прежнее время, сказалъ Ювелиръ, въ городской ратушѣ часто бывали веселыя свадьбы, но эти свадьбы вовсе не походили на нынѣшнія! Вообще, надобно признаться, что нашъ Берлинъ былъ прежде не въ примѣръ веселѣе и разнообразнѣе; теперь въ самой скукѣ ищутъ средства продолжать скуку. Праздники были гораздо лучше и замысловатѣе нынѣшнихъ. Я помню, какъ Курфирстъ Августъ Саксонскій былъ приведенъ въ 1581 году изъ Кельна съ своею супругою и сыномъ своимъ Христіаномъ, и великолѣпно угощаемъ со всѣми рыцарями; Граждане обоихъ городовъ, Кельна и Берлина, вмѣстѣ съ гражданами Шпандау, къ полномъ вооруженіи были выстроены отъ Кепеникскихъ воротъ до самаго замка. На другой день данъ былъ великолѣпный карусель, на коемъ Курфирстъ Саксонскій, Графъ Гостъ Барби и множество другихъ знатнѣйшихъ особъ явились въ золотыхъ доспѣхахъ, съ львиными головами на плечахъ; ноги ихъ покрыты были шелковою матеріею тѣлеснаго цвѣта, въ подражаніе языческимъ витязямъ. Пѣвчіе и музыканты помѣщены были въ Ноевомъ ковчегѣ, великолѣпно изукрашенномъ, на верху коего сидѣлъ мальчикъ, въ платьѣ тѣлеснаго цвѣта, съ лукомъ и крыльями и съ завязанными глазами, какъ изображаютъ Купидона. Два другіе мальчика, въ бѣлыхъ перьяхъ и въ маскахъ съ птичьими носами, шли впереди ковчега, изъ котораго раздалась музыка при появленіи Принца. За тѣмъ нѣсколько голубей вылетѣло изъ ковчега; многіе изъ нихъ сѣли на верхушку куньей шапки нашего прекраснаго Курфирста и запѣли пріятную пѣсню, махая крыльями. Потомъ данъ былъ блистательный пѣшій турниръ, гдѣ Курфирстъ и Графъ Барби явились въ кораблѣ, обитомъ желтою матеріею съ чернымъ, съ парусами изъ золотой парчи; дитя, представлявшее Купидона, одѣто было также въ желтое съ чернымъ съ небольшею сѣдою бородкою, и правило рулемъ. Вокругъ корабля множество рыцарей скакало въ припрыжку, съ хвоетами и головами сельдей, семги и другихъ веселыхъ рыбъ, стараясь подражать ихъ ухвахпкамъ Съ необычайнымъ искусствомъ и прелестію. Вечеромъ въ десять часовъ сожжены были великолѣпные потѣшные огни, представлявшіе осажденный замокъ, горѣвшій ровно два часа.“ Въ продолженіе сего разсказа Титулярный Совѣтникъ показывалъ всѣ знаки величайшаго вниманія, безпрестанно потиралъ руки, придвигалъ свои стулъ и осушалъ стаканъ.
„Почтенный Профессоръ!“ вскричалъ онъ наконецъ могильнымъ голосомъ: „вы мнѣ разсказываете чудныя вещи, и точно, какъ будто вы ихъ видѣли собственными глазами.“
„А почему же и нѣтъ?“ отвѣчалъ Ювелиръ.
Не понимая смысла сихъ чудныхъ словъ, Тусманъ готовился возобновить свои вопросы, но старикъ закричалъ Ювелиру грознымъ голосомъ: — „Вы забываете лучшіе праздники, бывшіе въ Берлинѣ въ то время, которое такъ превозносите! Вы умолчали, какъ зажженные костры пылали на новомъ рынкѣ и текла кровь несчастныхъ мучениковъ, у коихъ суевѣріе пытками исторгало признанія въ небывалыхъ преступленіяхъ.“
„А!“ воскликнулъ Титулярный Совѣтникъ: „вы вѣрно говорите о процессахъ колдовства, бывшихъ въ прежнія времена; да, да, это были страшныя дѣла, но просвѣщеніе наше наконецъ прекратило сіе зло.“
Ювелиръ, окинувъ довольно страннымъ взоромъ Тусмана и старика, спросилъ у нихъ съ таинственною улыбкою: „Слыхали ль вы исторію серебряника Жида Липпольда, случившуюся въ тысяча пять сотъ семдесятъ второмъ году?“
Тусманъ не успѣлъ сказать ни полслова въ отвѣтъ, а Ювелиръ уже продолжалъ свой разсказъ: „Серебряника“, Жидъ Липпольдъ, пользовавшійся полною довѣренностію Курфирста и управлявшій финансами цѣлаго Государства, вдругъ обвиненъ былъ въ шутовствѣ и разныхъ злодѣйскихъ козняхъ. Въ самомъ ли дѣлѣ онъ оправдался, или прибѣгнулъ къ какимъ нибудь другимъ средствамъ, только въ глазахъ Принца онъ опять сталъ чистъ, и всѣ со дня на день Ожидали объявленія о его невинности. Однако городская стража еще не выпускала его изъ виду и караулила въ небольшомъ его домикѣ, въ улицѣ Штралау. На ту пору случись Жиду Липпольду поссориться съ женою; въ сердцахъ она сказала ему въ глаза: если бъ нашъ добрый Принцъ Курфирстъ зналъ всѣ твои подлости и то, что ты дѣлаешь съ свою волшебною книжкою, досталось бы твоей кожѣ. — Все это отъ слова до слова было пересказано Принцу, который тотчасъ же велѣлъ отыскать волшебную книгу въ домѣ Жида Липпольда; книга нашлась, а вмѣстѣ съ нею и люди, которые могли ее прочитать, и тогда всѣ плутни его выведены были на чистую воду. Адскимъ наважденіемъ завладѣлъ онъ довѣренностію Принца и управлялъ всѣмъ Государствомъ; одно благочестіе спасло Курфирста отъ когтей сатаны. Липпольдъ былъ приговоренъ къ сожженію на Новомъ рынкѣ; но когда огонь обхватилъ его я съ волшебною книгою, изъ-подъ костра выползла большая черпая крыса и исчезла въ пламени. Многіе были той вѣры, что это былъ не кто другой, какъ діаволъ, обольстившій душу Липпольда.»
Въ продолженіе сего разсказа, старикъ сидѣлъ, облокотись руками на столъ и закрывъ оными и лице, испускалъ жалобные вопли, какъ бы человѣкъ, страдающій жестокимъ недугомъ.
Что жъ касается до Титулярнаго Совѣтника, то казалось, что онъ не обращалъ большаго вниманія на слова Ювелира, и спросилъ у него, когда тотъ окончилъ разсказъ: «Но скажите мнѣ, почтенный Профессоръ, точно ли дѣвица Альбертина Восвинкель выглянула къ намъ изъ окошка городской ратуши?»
«Какъ!» вскричалъ Ювелиръ: «а вамъ что за дѣло до дѣвицы Альбертины?»
"Ахъ, Боже мой, " отвѣтствовалъ Тусманъ: "ахъ, Боже мой! да это именно та особа, которую я рѣшился любить и соединиться съ нею узами брака! "
«Милостивый государь!» закричалъ Ювелиръ, у коего глаза вдругъ засверкали я лицо локрылось краскою: «милостивый государь, я вижу, что вы или совершенный глупецъ или одержимы бѣсомъ! И вы хотите жениться на молодой прелестной Альбертинѣ? вы, негодный, полу-живой педантъ, невидящій далѣе своего носа, со всѣми вашими школьными знаніями и политическою мудростію Томазіуса! Оставьте эти мысли, если не хотите сломить себѣ шею въ эту же ночь весенняго равноденствія!»
Титулярный Совѣтникъ отъ природы былъ кроткаго и тихаго нрава, даже человѣкъ нѣсколько боязливый, если угодно, непозволявшій себѣ сказать грубое слово и тогда, какъ на него явно наступали; но рѣчи Ювелира были слишкомъ оскорбительны, въ добавокъ Тусманъ выпилъ вина болѣе обыкновеннаго. Онъ вскочилъ и закричалъ зловѣщимъ голосомъ: «не понимаю, кто даетъ вамъ право говорить со мною такимъ образомъ, господинъ незнакомецъ? Вы, кажется, хотите напугать меня ребяческими штуками, имѣя сами какіе нибудь виды на дѣвицу Альбертину? Теперь понимаю всѣ ваши хитрости, и не сомнѣваюсь, что вы хотѣли одурачить меня помощію волшебнаго фонаря! Но всѣ эти вещи извѣстны мнѣ, благодаря Бога! Жестоко ошибаетесь, думая обмануть меня такими грубыми средствами.»
"Берегитесь, Тусманъ, « отвѣчалъ Ювелиръ небрежно: „берегитесь! Вы имѣете здѣсь дѣло съ чудными людьми!“
Въ то же мгновеніе лице Ювелира превратилось въ лисье и жадно смотрѣло на Тусмана своими дикими, круглыми глазами. Бѣдный Титулярный Совѣтникъ въ ужасѣ упалъ на стулъ.
Старикъ, казалось, ни мало не удивился превращенію Ювелира. „Славная штука!“ закричалъ онъ со смѣхомъ. — „Но что толку въ этихъ тушкахъ? Я знаю такія вещи, которыя тебѣ, Леонардъ, никогда и въ голову не приходили!“
„Посмотримъ!“ сказалъ Ювелиръ, коего лице приняло обыкновенный видъ, и спокойно подсѣлъ къ стулу: „посмотримъ твои штуки.“
Старикъ вынулъ изъ кармана огромную черную рѣдьку, очистилъ ее начисто ножемъ и началъ рѣзать небольшими ломтиками, и всякій разъ, когда онъ, сильно ударивъ ножемъ» отрѣзывалъ ломоть, на столъ падала со звономъ прекрасная золотая монета, только что выбитая, которую онъ бросалъ Ювелиру; но едва тотъ дотрогивался до монеты, какъ она разсыпалась искрами въ порошокъ.
Это, по видимому, бѣсило старика: онъ съ новыми силами отрѣзывалъ и кидалъ золотыя монеты, кои съ трескомъ разлетались въ рукахъ Ювелира.
Титулярный Совѣтникъ былъ внѣ себя отъ страха; наконецъ превозмогъ свою слабость, которая какъ бы приковывала его къ стулу, вскочилъ и, сказавъ дрожащимъ голосомъ: «имѣю честь вамъ кланяться, почтенные господа!» однимъ скачкомъ выпрыгнулъ изъ залы.
На улицѣ онъ услышалъ страшный смѣхъ незнакомцевъ. Кровь замерла въ его жилахъ, и онъ пустился бѣжать изо всѣхъ силъ.
II.
правитьМолодой живописецъ, Эдмондъ Лейсіенъ, познакомился съ чудеснымъ Ювелиромъ не столь непріятнымъ образомъ.
Однажды Эдмондъ срисовывалъ красивую группу деревьевъ въ уединенномъ мѣстѣ Ботаническаго Сада; въ это время подошелъ къ нему Леонардъ, и безъ дальнихъ околичностей ударилъ по плечу. Не сказавъ ни слова, Эдмондъ продолжалъ рисовать, но Ювелиръ вдругъ воскликнулъ: «Странныя вещи рисуете вы, молодой человѣкъ! Вѣдь ето будетъ вовсе не дерево, а совсѣмъ другое!»
«Развѣ вы здѣсь что нибудь видите!» сказалъ Эдмондъ съ досадою.
"Разумѣется! " продолжалъ Ювелиръ: «сквозь эти густыя вѣтви мнѣ мерещится тысяча различныхъ фигуръ, въ странномъ смѣшеніи: молодыя дѣвушки, чудныя животныя, цвѣты; а между тѣмъ все цѣлое довольно хорошо представляетъ группу деревьевъ, и сквозь нихъ весело блеститъ вечернее солнце.»
«Ахъ, сударь!» воскликнулъ Эдмондъ: «или вы одарены отъ природы глубокимъ чувствомъ и проницательнымъ взглядомъ, или я счастливѣе, чѣмъ когда либо, выразилъ сегодня мысль мою. Вамъ самимъ, при созерцаніи природы, не казалось ли, будто милліоны существъ смотрятъ на васъ сверкающими глазами изъ вѣтвей и кустарниковъ? Это самое хотѣлъ я теперь выразить, и вижу, что мнѣ удалось.»
"Понимаю, " сказалъ Леонардъ холодно и сухо: «вы хотите пуститься во всѣ роды Живописи, и забавляться игрою воображенія.»
«Ни мало!» возразилъ Эдмондъ: «я предпочитаю всему писать съ натуры: въ ней-то прямая Поэзія! Надобно, чтобъ ландшафтный Живописецъ былъ Поэтъ, равно какъ историческій.»
«Боже! защити насъ!» воскликнулъ Ювелиръ. «И вы также, любезный Эдмондъ………»
«Какъ, сударь, вы меня знаете?»
«А почему же и нѣтъ?» отвѣчалъ Леонардъ: «я давно знакомъ съ вами, съ минуты вашего рожденія; но вы, вѣрно, этого не помните. Вы вели себя въ то время какъ нельзя лучше, не смотря на свою неопытность, и матушкѣ вашей не стоили большихъ страданій; вы закричали довольно громко въ первую секунду существованія; но это было требованіе дневнаго свѣта, и желаніе ваше, по настоянію своему, было тотчасъ исполнено, ибо ничто не производитъ столь благодѣтельнаго вліянія на развитіе физическихъ и нравственныхъ способностей въ новорожденномъ, какъ дневной свѣтъ, по мнѣнію искуснѣйшихъ врачей. Батюшка вашъ въ восторгѣ прыгалъ по комнатѣ, напѣвая арію изъ Волшебной флейты: „Когда почувствуешь любовь.“ Въ слѣдъ за тѣмъ онъ подалъ мнѣ вашу ручонку, прося составить гороскопъ, что я исполнилъ немедленно. Я часто потомъ бывалъ у васъ, и всегда приносилъ вамъ фисташки и разныя лакомства, и наконецъ отправился путешествовать, когда вы были по шестому году. Съ удовольствіемъ узналъ я, пріѣхавши въ Берлинъ, что батюшка прислалъ васъ сюда изъ Минхенберга, для изученія Живописи, благороднѣйшаго изъ Искусствъ, ибо въ родимой деревнѣ вашей недовольно имѣется картинъ, статуй, мраморовъ, антиковъ и другихъ памятниковъ древности.»
"Ахъ, сударь, " воскликнулъ Эдмондъ: "теперь всѣ воспоминанія дѣтства обновились предо мною. Вѣрно вы мастеръ Леонардъ? "
"Разумѣется отвѣчалъ Ювелиръ: «я точно Леонардъ. Но неужели вы меня помните? Это удивительно.»
«Какъ не помнить мнѣ васъ! Я бывало всегда радовался вашему приходу, потому, что вы приносили мнѣ разныя лакомства и ласково обращались со мною, но помню также, что присутствіе ваше внушало мнѣ какой-то непонятный страхъ, иногда продолжавшійся и по уходѣ вашемъ. Рѣчи отца моего всего болѣе сохранили васъ въ моей памяти: онъ часто хвалился вашей дружбою и говорилъ, что вы не разъ помогали ему въ затруднительныхъ обстоятельствахъ. Особенно о глубокихъ познаніяхъ вашихъ отзывался онъ съ восторгомъ, и предполагалъ, что всѣ тайныя силы природы въ вашемъ распоряженіи, онъ даже намѣкалъ, — вы меня извините, — будто вы не иной кто, какъ Агасверъ, вѣчный Жидъ!»
"Почему /Къ не крысоловъ Гамельна, или Старикъ вездѣ и нигдѣ, или маленькій Петръ, ши даже духъ! « воскликнулъ Ювелиръ., правда, есть во мнѣ что-то особенное, но не хочу говорить объ этомъ, чтобъ не возбудить злорѣчія. Я точно оказалъ вашему батюшкѣ нѣкоторыя услуги помощію тайныхъ наукъ, и особенно удружилъ ему вашимъ гороскопомъ.»
"Это правда, " молвилъ молодой человѣкъ, покраснѣвши: «однако въ гороскопѣ вашемъ ничего не было особенно утѣшительнаго. Батюшка не разъ твердилъ мнѣ о предсказаніи, будто я сдѣлаюсь, или великимъ художникомъ, ши большимъ глупѣемъ. По крайней мѣрѣ этому пророчеству обязанъ я за позволеніе отца моего избрать какое угодно мнѣ состояніе. И вы до сей поры увѣрены, что гороскопъ сбудется?»
"О, безъ всякаго сомнѣнія, " отвѣчалъ Ювелиръ хладнокровно: «именно теперь вы на-готовѣ сдѣлаться рѣшительнымъ глупѣемъ.»
«Какъ, сударь!» вскричалъ Эдмондъ, выходя изъ себя: «вы осмѣливаетесь говорить мнѣ въ глаза такія вещи? …»
"Отъ тебя совершенно зависитъ, " прервалъ Ювелиръ: «избѣжать дурной стороны гороскопа, и сдѣлаться великимъ Художникомъ. Твои рисунки обличаютъ живое, пламенное воображеніе, силу и смѣлость кисти и много искусства: на такомъ основаніи можно построить крѣпкое зданіе. Ты долженъ отказаться отъ всѣхъ этихъ модныхъ преувеличеніи, и посвятить себя важному роду Живописи. Мнѣ очень правится, что ты мѣтишь на древній стиль и величественную простоту старинныхъ Нѣмецкихъ Живописцевъ; но и здѣсь должно избѣгать подводныхъ камней. Правда, надобно имѣть глубокое чувство и сильную душу, чтобъ побороть изнѣженную оцѣпенѣлость новѣйшаго Искусства, чтобъ постичь духъ и стиль старинныхъ Художниковъ, вникнуть въ таинственный смыслъ ихъ картинъ. Только съ сей степени прямое вдохновеніе производитъ образцы, достойные лучшаго времени, изъятые отъ слѣпаго, увлекающаго насъ подражанія. Напротивъ, нынче молодые люди, нарисовавъ нѣсколько картинъ съ уродливыми, изломанными фигурами, съ аршинными лицами, въ тяжелой, драпированной углами одеждѣ, и вставивъ все это въ неправильную перспективу, воображаютъ, что они пишутъ на манеръ старинныхъ Живописцевъ. Эти кописты, безжизненные, бездарные — походятъ на крестьянъ, которые, затвердивъ въ церкви нѣсколько Латинскихъ словъ, бормочутъ ихъ, не понимая смысла.»
Ювелиръ долго говорилъ о теоріи Живописи, и далъ Эдмонду столь полезные совѣты, что тотъ съ удивленіемъ спросилъ, почему онъ, будучи посвященъ въ тайны Искусства, самъ не сдѣлался Живописцемъ и скрывается во мракѣ неизвѣстности, между тѣмъ, какъ глубокія познанія его могли бы споспѣшествовать усовершенію Искусствъ.
"Я тебѣ сказалъ, " отвѣтствовалъ Ювелиръ ласково, но торжественно: «что продолжительная, даже невѣроятная опытность, удивительнымъ образомъ изощрила взглядъ мой. Что жъ касается до моего образа жизни, то нѣтъ сомнѣнія, что онъ вездѣ покажется нѣсколько страннымъ; того непремѣнно требуетъ не только внутреннее сложеніе мое, но какая-то непонятная сила, властвующая во мнѣ, которая безъ того возмутила бы спокойствіе моей жизни. Безпрестанно въ мысляхъ у меня одинъ человѣкъ, кажется, мои предокъ, — съ которымъ я до такой степени слился духовно и тѣлесно, что мнѣ часто приходитъ странная мысль, будто бы я — онъ. Говорю не о комъ другомъ, какъ о Швейцарцѣ Леонардѣ Турнгаузерѣ Турнскомъ, жившемъ здѣсь въ Берлинѣ около 1582 года, при Дворѣ Курфирста Іоанна Георга. Тебѣ извѣстно, что въ то время каждый Химикъ былъ вмѣстѣ Алхимикъ, всякій Астрономъ назывался Астрологомъ: Турнгаузеръ былъ тѣмъ и другимъ. Впрочемъ, нѣтъ никакого сомнѣнія, что онъ дѣлалъ удивительныя вещи, и не даромъ слылъ искуснѣйшимъ врачемъ. Но за нимъ былъ одинъ грѣхъ: Турнгаузеръ любилъ похвастать свѣдѣніями, во все вмѣшиваться, и при малѣйшемъ удобномъ случаѣ являться лично съ совѣтами. Вражда и зависть вооружились противъ него, и въ одно время добрые люди донесли Курфирсту, что Турнгаузеръ умѣетъ дѣлать золото; но онъ рѣшительно заперся, потому ли, что не умѣлъ, или, можетъ быть, на то были другія причины, — это мнѣ не извѣстно. Тогда враги Турнгаузера натолковали Курфирсту, что Ювелиръ тщеславится познаніями, которыхъ не имѣетъ, занимается колдовствомъ, и въ добавокъ увѣрили его, что онъ втайнѣ Жидъ и съ точностію исполняетъ обряды Іудейства; за все это онъ достоинъ позорной смерти, подобно Жиду Липпольду. Всѣмъ извѣстно было, что Турнгаузеръ искусный Ювелиръ; — враги его начали доказывать, что всѣ его прелестныя вещи, равно и нѣсколько отличныхъ сочиненій, имъ изданныхъ, были внушеніемъ ада и сатаны; однимъ словомъ, зависть, вражда и козни принудили его, во избѣжаніе участи Жида Липпольда, тайно уйти изъ Берлина. Враги Турнгаузера распустили ложный слухъ, будто онъ перешелъ на сторону Папистовъ; но въ самомъ дѣлѣ онъ поселился въ Саксоніи, и тамъ продолжалъ заниматься ремесломъ Ювелира и дальнѣйшимъ ученіемъ.»
Эдмондъ чувствовалъ непреодолимое влеченіе къ старому Ювелиру, который платилъ ему съ своей стороны искреннею дружбою, и не только продолжалъ сообщать ему критическія, глубокомысленныя замѣчанія, но и открылъ нѣсколько тайныхъ способовъ приготовлять краски, переданныхъ ему старинными Живописцами, кои онъ хранилъ съ величайшимъ стараніемъ. Такимъ образомъ составилась связь у Эдмонда съ старымъ Леопардомъ, какая обыкновенно бываетъ между молодымъ ученикомъ, подающимъ блестящія надежды, и старымъ, искуснымъ мастеромъ.
Вскорѣ послѣ сего, въ прелестный лѣтній вечеръ, Коллежскій Ассессоръ Мельхіоръ Восвинкель, гуляя въ ботаническомъ саду, вздумалъ закурить сигарку у швейцара; но, Къ величайшей его досадѣ, ни одна изъ нихъ не закуривалась, и онъ, побросавъ ихъ на земь, воскликнулъ съ сердцемъ: «Ахъ, Боже мой! на то ли я выписалъ изъ Гамбурга эти дорогія сигары, чтобъ лишить себя чистѣйшаго изъ наслажденій! Не правда ли, это ужасно!»
Слова сіи нѣкоторымъ образомъ относились къ Эдмонду, сидѣвшему подлѣ него съ дымящеюся сигарою, и хотя онъ не имѣлъ чести быть знакомымъ съ Г. Восвинкелемь, однако тотчасъ досталъ свой ящичекъ съ сигарами и дружески подалъ оный несчастливцу.
Обрадованный Коллежскій Ассессоръ взялъ одну изъ нихъ, и едва лишь поднесъ къ огню, какъ серебристыя облака дыма поднялись крутящимися столбами. — «Вы меня извлекли изъ величайшаго затрудненія, мой милый!» вскричалъ онъ въ восторгѣ: "тысящекратно благодарю васъ, и даже осмѣлюсь попросить другую сигару, когда эта докурится. "
Эдмондъ отвѣчалъ, что онъ можетъ располагать всѣмъ ящикомъ, и вслѣдъ за тѣмъ они разошлись. Когда же начало смеркаться я Эдмондъ въ задумчивости сидѣлъ у стола, занятый одною особою, Коллежскій Ассессоръ вдругъ явился съ просьбою сѣсть подлѣ него. Желая подышать вечернею прохладою, Эдмондъ со всѣмъ было хотѣлъ уступить ему свой стулъ, какъ вдругъ примѣтилъ прелестную дѣвушку, пришедшую вмѣстѣ съ Г. Восиликелемъ.
"Это дочь моя, Албертина, " сказалъ Коллежскій Ассессоръ Эдмонду, который до того смѣшался, что забылъ поклониться дѣвушкѣ. Въ Албертипѣ узналъ онъ прелестную особу, замѣненную имъ передъ одною изъ картинъ своихъ, на послѣдней выставкѣ. Съ рѣдкою проницательностію объясняла она спутницамъ своимъ — пожилой дамѣ и двумъ молодымъ дѣвушкамъ — смыслъ фантастической: картины, глубоко постигая рисунокъ и расположеніе группъ; превозносила Художника и замѣтила наконецъ, что онъ долженъ быть молодой человѣкъ, подающій блестящія надежды, съ которымъ бы она желала познакомиться. Стоя позади ея, Эдмондъ съ жадностію пожиралъ рѣчи, срывавшіяся съ прелестныхъ устъ; сердце у него сильно билось между страхомъ, радостію я желаніемъ объявить себя творцемъ картины. Въ эту минуту Албертина уронила перчатку, снятую для лучшаго указанія пальчикомъ на одно мѣсто картины. Эдмондъ, разумѣется, бросился поднимать ее. Албертина то же нагнулась; головы ихъ славно стукнулись одна объ другую, и Албертина испустила ужасный крикъ.
Эдмондъ отскочилъ въ испугѣ, но, по неосторожности, наступилъ на ногу старухѣ, закричавшей въ свою очередь еще ужаснѣе. Зрители тотчасъ сбѣжались изо всѣхъ задъ; всѣ лорнеты обратились на Эдмонда; между тѣмъ окружили Албертину, я начали тереть ей лобъ спиртомъ; злополучному Эдмонду ничего болѣе не оставалось, какъ ускользнуть въ толпу, во избѣжаніе шиканья и громкихъ насмѣшекъ.
Въ сію-то критическую минуту любовь впервые закралась въ сердце Эдмонда; но воспоминаніе о своей неловкости одно только не позволяло ему отыскивать Албертину во всѣхъ концахъ города; онъ даже не могъ себѣ иначе ее представить, какъ съ разбитымъ лбомъ и со сверкающими отъ гнѣва очами; такое не живописное представленіе любезной сердцу особы съ трудомъ поддерживало пламя раздающейся страсти.
Но въ этотъ день, о коемъ идетъ теперь у насъ рѣчь, не замѣтно было ни одного изъ сихъ признаковъ. Правда, Албертина ужасно покраснѣла и едва было не захохотала во все горло, забывъ всякую благопристойность; но когда Эдмондъ, отвѣчая на вопросъ отца ея, объявилъ свое имя и званіе, тогда она съ очаровательною улыбкою привѣтствовала молодаго Художника, котораго произведеніями не разъ восхищалась.
Слова сіи какъ бы электрическимъ ударомъ поразили Эдмонда. — "И такъ вы Живописецъ, " сказалъ Коллежскій Ассессоръ: "и даже отличный Живописецъ, по разсказамъ моей дочери Алберитины, знающей въ этомъ толкъ. Это чрезвычайно меня радуетъ: нечего сказать, люблю Живопись больше всего на свѣтѣ, ши, лучше сказать, люблю Искусство, говоря словами дочери моей Албертины. Я и самъ знатокъ, и насъ съ Адбертиной не легко провести. Скажите же мнѣ откровенно, любезный Живописенъ, не ваши ли картины вижу я всякій день, проходя по улицѣ? Не могу отвести отъ нихъ глазъ: удивительная свѣжесть въ краскахъ! «
Эдмондъ не понялъ ни пол-слова изъ рѣчей Коллежскаго Ассессора. Наконецъ, послѣ долгихъ распросовъ, оказалось, что почтенный Мельхіоръ Восвинкель говоритъ о Китайскихъ лакированныхъ подносахъ, которые онъ видитъ всякій день, проходя мимо прекраснаго магазина Штобвасера, въ Липовой улицѣ. Подошедшій пріятель избавилъ Эдмонда отъ его пошлыхъ похвалъ, въ то же время доставивъ ему случай поговорить на свободѣ съ Албертиною.
Всѣмъ, знающимъ дѣвицу Албертину Восвинкель, извѣстно, что она есть олицетворенная юность, красота и пріятность; что она одѣвается по послѣдней модѣ, поётъ самыя новыя аріи и взяла нѣсколько уроковъ на фортепіано у Лаускареи; всякой знаетъ также, что она прелестно танцуетъ», рисуетъ цвѣты такъ живо, что легко можно ошибиться, принявъ ихъ за настоящіе; что она веселаго, пріятнаго нрава. Не менѣе извѣстно всѣмъ и каждому, что у ней есть небольшой альбомъ, переплетенный въ сафьянъ и вызолоченный по краямъ, въ которомъ записываются съ необыкновеннымъ стараніемъ мысли изъ Гетё, Жанъ-Поля и другихъ отличныхъ Писателей, и главное, что она никогда не дѣлаетъ ни одной грамматической ошибки.
Разговоръ продолжался довольно долго. Дѣвица Албертина оказалась чувствительною дѣвушкою, любящею Поэзію; читала стихи, говорила о вліяніи Изящныхъ Искусствъ на души высшія. Эдмондъ сталъ смѣлѣе: подстрекаемый темнотою, онъ взялъ руку Албертины и прижалъ ее къ сердцу; Албертина отняла руку, но только для того, чтобъ освободить оную отъ хорошенькой, докучливой перчатки, и снова предоставила счастливцу Эдмонду, покрывшему ее поцѣлуями.
"Пойдемъ, дочь моя! Становится холодно, " — воскликнулъ Коллежскій Ассессоръ, возвращаясь. «Досадно, что я не взялъ плаща. Закутайся шалью, Албертина; это шаль Турецкая, любезный Живописецъ: она стоитъ мнѣ пятьдесятъ добрыхъ червонцевъ; заверлись хорошенько, Албертина. Прощайте, безцѣнный другъ!»
Въ эту минуту Эдмондъ открылъ свой ящичекъ и предложилъ сигарку Коллежскому Ассессору.
«Примите мою искреннюю благодарность; вы отмѣнно-любезный молодой человѣкъ/4 отвѣчалъ Восвинкель. Полиція воспрещаетъ курить въ Ботаническомъ Саду; въ слѣдствіе этого сигарка покажется мнѣ гораздо пріятнѣе.»
Въ то время, какъ Кол. Асс. закуривалъ свою сигарку, Эдмондъ осмѣлился предложить руку Албертинѣ, которая приняла оную безъ дальнихъ околичностей. Самъ Восвинкель не видѣлъ ни чего страннаго въ томъ, что Эдмондъ провожаетъ ихъ до дому.
Кто былъ молодъ и влюбленъ (послѣднее случается не со всякимъ), тотъ легко можетъ представить, что Эдмондъ, идя объ руку съ Албертиною, воображалъ себя на седьмомъ небѣ, гуляющаго съ ангеломъ въ Елисейскихъ поляхъ.
По словамъ Розалинды въ Комедіи Шекспира: Какъ вамъ угодно, влюбленнаго обличаютъ слѣдующіе признаки: впалыя щеки, синева подъ глазами, нерасчесанная борода, разстегнутыя подвязки, шапка на бекрень, рукава и башмаки незастегнутые, и удивительная безпечность во всѣхъ поступкахъ. Правда, Эдмондъ не имѣлъ всѣхъ сихъ признаковъ влюбленнаго Орланда, но, подобно послѣднему, изрѣзавшему всѣ деревья именемъ прекрасной Розалинды, — Эдмондъ испортилъ невѣроятное количество бумаги, полотна и красокъ, стараясь нарисовать образъ своей возлюбленной. А такъ какъ онъ, въ добавокъ къ этому, испускалъ безчисленное множество вздоховъ, то состояніе его сердца не скрылось отъ стараго Ювелира. На вопросъ сего послѣдняго, Эдмондъ разсказалъ всю правду.
«Что ты сдѣлалъ!» воскликнулъ Леонардъ: «знаешь ли, какъ опасно влюбиться въ чужую невѣсту? Рука Адбертины уже обѣщана Титулярному Совѣтнику Тусману.»
При семъ новомъ извѣстіи Эдмондъ пришелъ въ ужасное отчаяніе; но Леонардъ, выждавъ окончанія пароксизма, спросилъ, точно ли онъ хочетъ жениться на Албертинѣ. Эдмондъ клялся, что это первѣйшее его желаніе, и Ювелиръ взялъ на себя удалить соперника.
Въ первой главѣ мы видѣли его проказы съ Титулярнымъ Совѣтникомъ.
III.
правитьИзъ всего сказаннаго о Титулярномъ Совѣтникѣ Тусманѣ, читатель, вѣроятно, составилъ себѣ полное объ немъ понятіе. Что жъ касается до его наружности, то мы должны прибавить, что онъ былъ небольшаго роста, отчасти плѣшивъ и нѣсколько кривъ; лице имѣлъ самое смѣшное. Одежда его всегда состояла изъ кафтана, сшитаго по самой старинной модѣ, съ длинными фалдами, еще длиннѣйшаго камзола и большихъ башмаковъ съ пряжками, которыми онъ стучалъ, словно почтарь въ своихъ ботфортахъ, а такъ какъ Титулярный Совѣтникъ ходилъ всегда въ припрыжку, то вышереченныя фалды, развѣваясь отъ вѣтра, весьма похожи были на два крыла. Однако жъ, не взирая на забавное выраженіе его физіономіи, добродушная улыбка, всегда царствовавшая на устахъ его, располагала всѣхъ и каждаго въ его пользу; всякой смѣялся надъ его педантизмомъ и уморительными ухватками, и чувствовалъ въ то же время, что нельзя не любишь его. Любимою страстью его было чтеніе. Никогда не выходилъ онъ изъ дому, не набивъ кармановъ своихъ книгами; читалъ онъ вездѣ, гдѣ лопало: на прогулкѣ, въ церкви, въ кофейномъ домѣ; читалъ все безъ разбору, что только попадалось ему подъ руку, лишь бы въ книгѣ рѣчь шла о старинѣ: ничего новаго онъ терпѣть не могъ. Такимъ образомъ сегодня читалъ онъ въ кофейной курсъ Алгебры, на-завтра Кавалерійскій Регламентъ Фридриха Вильгельма I, и чудную книгу подъ заглавіемъ: «Цицеронъ, представленный большимъ вралемъ и величайшимъ насмѣшникомъ, въ десяти рѣчахъ. 1720.» Въ добавокъ ко всему этому, Тусманъ одаренъ былъ необыкновенною памятью: ему стоило прочесть книгу, и послѣ просмотрѣть замѣненныя мѣста, чтобъ никогда не забыть ни одного слова. Въ слѣдствіе этого вышло, что Тусманъ сдѣлался полигисторомъ, живымъ всеобщимъ лексикономъ, который можно было перелистывать всякому, имѣющему нужду въ справкѣ по части Наукъ или Исторіи. Если случалось, паче чаянія, что онъ не могъ удовлетворить кого нибудь, то немедленно принимался перерывать всѣ библіотеки, пока не находилъ желаемаго. Замѣчательно также, что во время чтенія, онъ, казалось, весь погруженъ былъ въ свою книгу; но между тѣмъ видѣлъ и слышалъ все, вокругъ него происходившее, и часто отпускалъ что нибудь весьма кстати; услышавъ же забавный анекдотъ или остроумную шутку, онъ помиралъ со смѣху, не спуская глазъ съ книги.
Коллежскій Ассессоръ Восвинкель и Титулярный Совѣтникъ Тусманъ учились вмѣстѣ въ Іезуитской Коллегіи, и съ той поры завязалась между ними искренняя дружба. Албертина росла и хорошѣла на глазахъ Тусмана, и однажды, въ день ея рожденія, Титулярный Совѣтникъ поцѣловалъ у нея руку съ ловкостію, которой нельзя было отъ него ожидать. Въ эту минуту Коллежскому Ассессору пришла въ голову счастливая мысль? выдать Албертину за своего школьнаго товарища; надежда, что Тусманъ будетъ доволенъ умѣреннымъ приданымъ, еще болѣе утвердила его въ семъ намѣреніи, и онъ сообщилъ ему эту мысль, когда Албертинѣ исполнилось восемнадцать лѣтъ. Казалось, сіе извѣстіе поразило Титулярнаго Совѣтника: онъ не могъ пріучить себя къ дерзкой мысли вступить въ супружество, — тѣмъ болѣе съ молодою, прелестною дѣвушкою. Однако жъ онъ привыкъ мало по малу къ этой мысли, и наконецъ объявилъ Коллежскому Ассессору рѣшеніе свое, переступить завѣтную черту. Мельхіоръ Восвинкель обнялъ его, называя своимъ любезнѣйшимъ зятемъ, и съ той поры Тусманъ сталъ почитать себя женихомъ Албертины, тогда, какъ она еще не имѣла объ этомъ ни какого понятія.
Чѣмъ свѣтъ прибѣжалъ Титулярный Совѣтникъ къ Мельхіору Восвинкелю, послѣ ночнаго приключенія своего въ трактирѣ на Александровской пдощадц, съ блѣднымъ, разстроеннымъ лицемъ. Коллежскій Ассессоръ испугался до полусмерти, увидѣвъ его въ непривычный часъ и, въ добавокъ, съ физіономіею, необѣщавшею ничего хорошаго.
«Любезнѣйшій Титулярный Совѣтникъ!»* закричалъ онъ ему: «что съ тобой сдѣлалось? откуда ты взялся?»
Ослабѣвшій въ силахъ Титулярный Совѣтникъ бросился въ кресла, и нѣсколько минутъ безмолвствовалъ, едва переводя духъ; потомъ сказалъ дрожащимъ голосомъ:
«Почтеннѣйшій Коллежскій Ассессоръ! въ этомъ самомъ платьѣ, съ Политическою Мудростію Томазіуса въ карманѣ, возвращаюсь я изъ улицы Шпандау, гдѣ прогуливался вдоль и поперегъ со вчерашней полуночи. Домой я не сдѣлалъ ни шагу, не видалъ даже тѣни постели, и цѣлую ночь не смыкалъ глазъ!»
Здѣсь Тусманъ принялся разсказывать Коллежскому Лссессору все случившееся съ нимъ въ прошлую ночь, начиная со встрѣчи съ чуднымъ Ювелиромъ и до самой той минуты, когда онъ ускользнулъ изъ трактира на Александровской площади.
«Любезный Титулярный Совѣтникъ!» сказалъ Восвинкель: «ты выпилъ на ночь, сверхъ обыкновенія; тебѣ всѣ эти вздоры привидѣлись.»
«Какъ!» воскликнулъ Тусманъ: "я пилъ, я спалъ! Думаешь ли ты, что я незнакомъ съ ученіемъ о снѣ и сновидѣніяхъ? Я могу опредѣлить тебѣ по теоріи Нюдова, что такое сонъ и какъ можно спать безъ сновидѣній. По этому-то Гамлетъ говоритъ: "но спать, но видѣть сны! « Я совѣтую тебѣ прочесть Sorhnium Scipionis и знаменитое твореніе Артемидора о сновидѣніяхъ. Но ты ничего не читаешь, и потому заблуждаешься на каждомъ шагу.»
"Ну, хорошо, хорошо, " отвѣчалъ Коллежскій Ассессоръ: "только не горячись, пожалуйста! Я готовъ вѣрить, что ты попался въ руки искуснымъ шарлатанамъ, которые сыграли съ тобою всю эту комедію, видя, что ты на-веселѣ. Но, скажи, ради Бога, мой милый, почему ты не отправился тотчасъ домой, и бродилъ по улицамъ цѣлую ночь? "
«Ахъ, любезнѣйшій Коллежскій Ассессоръ!» вскричалъ горестно Тусманъ: "вѣрный другъ мои и товарищъ! Не увеличивай горестей моихъ оскорбительнымъ сомнѣніемъ, и знай, что этотъ дьявольскій заговоръ тогда только и начался во всей силѣ, какъ я очутился на улицѣ. Едва поровнялся я съ ратушею, вдругъ всѣ окна оной освѣтились огнями, заиграла веселая плясовая музыка, сопровождаемая ударами въ барабанъ янычаровъ или, лучше сказать, яни-шерифовъ, и не знаю, какъ случилось, что я, при небольшомъ ростѣ моемъ, ставъ на. цыпочки, могъ видѣть въ окно все происходившее внутри зданія. Но что я увидѣлъ! — О праведное небо! — что я увидѣлъ! Ни больше, ни меньше, какъ дочь твою, дѣвицу Албертину, въ блестящемъ свадебномъ нарядѣ, неумѣренно вальсирующую съ молодымъ человѣкомъ. Я стучу въ окно я кричу: «Дѣвица Албертина! Что съ вами? Что вы здѣсь дѣлаете въ такую пору?» — Тутъ ужасное привидѣніе выскакиваетъ изъ Королевской улицы, уноситъ изъ-подъ меня обѣ ноги мои, и убѣгаетъ съ громкимъ хохотомъ! И бѣдный Титулярный Совѣтникъ остается въ грязи, на публичной площади! Я кричу: ночной сторожъ! полицейскіе! караулъ! Держите етого негодяя, онъ укралъ у меня ноги! — Внезапно стало тихо и темно въ ратушѣ: голосъ мой одинъ раздавался въ воздухѣ безъ отклика. Я почти уже готовъ былъ предаться отчаянію, какъ вдругъ прибѣгаетъ привидѣніе и бросаетъ мнѣ ноги въ лице. Проворно вскочивъ, я спѣшу въ улицу Шпандау; но едва я хотѣлъ отпереть дверь моего дома, какъ увидѣлъ самого себя, — да самого себя, — стоящаго предо мною; двойникъ мои смотрѣлъ на меня съ озабоченнымъ видомъ моими круглыми, черными глазами, тѣми самыми, которые у меня во лбу. Я отступилъ въ ужасѣ и увидѣлъ себя въ рукахъ какого-то человѣка: по его пикѣ узнаю въ немъ ночнаго сторожа. — Любезный сторожъ! молвилъ я ему, самъ не свой отъ ужаса: сдѣлай одолженіе, прогони отъ моихъ дверей этого плута, Титулярнаго Совѣтника Тусмана, чтобъ честный Титулярный Совѣтникъ Тусманъ, т. е. я, могъ войти къ себѣ въ домъ. — Мнѣ кажется, что ты дуракъ, Тусманъ, отвѣчалъ сторожъ хриплымъ голосомъ, и я тотчасъ увидѣлъ, что имѣю дѣло съ ужаснымъ Ювелиромъ. Я обомлѣлъ, холодный потъ проступилъ у меня на лбу. — Г. Профессоръ! сказалъ я, дрожа весь отъ страха: извините меня; теперь темно, я не узналъ васъ и принялъ за ночнаго Сторожа. Называйте меня, какъ вамъ угодно: просто Тусманомъ, или говорите мнѣ: эй! любезный! я за это не въ претензіи; только, ради самого Бога, избавьте меня отъ этого бѣсовскаго наважденія! — «Тусманъ!» отвѣчалъ Noвъ мнѣ волшебнымъ своимъ зловѣщимъ голосомъ: «очарованіе тогда только прекратится, когда ты откажешься отъ Албертины.» — Ты можешь представить себѣ, любезный Коллежскій Ассессоръ, какъ поразило меня такое предложеніе! — "Г. Профессоръ, « сказалъ я почтительно: „вы раздираете мое сердце; правда, вальсъ есть дурной, неприличный танецъ: я едва помнилъ себя, когда дѣвица Албертина, моя невѣста, вальсировала сей часъ съ молодымъ человѣкомъ. Но, не взирая на все это, я не могу отъ нее отказаться!“ Едва произнесъ я сіи слова, проклятый ювелиръ ударилъ меня такъ сильно, что я началъ вертѣться на одномъ мѣстѣ, держа въ рукахъ засаленную метлу, царапавшую мнѣ лице, между тѣмъ, какъ тысячи незримыхъ собакъ кусали меня за ноги, и нѣсколько сотъ Титулярныхъ Совѣтниковъ кружились около меня также съ метлами. Выбившись изъ силъ, я упалъ въ безпамятствѣ и пробылъ въ семъ состояніи до самаго разсвѣта Но какъ ты думаешь, гдѣ очутился я, открывъ глаза? — Удивляйся вмѣстѣ со мною, любезный Коллежскій Ассессоръ, и пожалѣй о школьномъ товарищѣ! — Я сидѣлъ на мѣдной лошади, передъ статуею Великаго Курфирста, склонивъ голову на его холодную грудь! По счастію, дремавшій часовой не примѣтилъ меня, и я имѣлъ время слѣзть, подвергаясь опасности сломить себѣ шею. Я тотчасъ пустился бѣжать въ улицу Шпандау, и какой-то непонятный страхъ, похожій на безуміе, привелъ меня къ тебѣ.»
«Ты вѣрно не разсердишься на меня, любезный другъ, если я не повѣрю ни одному изъ этихъ дурачествъ, разсказанныхъ тобою. Ну слыханое ли дѣло, провести подобнымъ образомъ человѣка — и гдѣ же? — въ нашемъ добромъ, просвѣщенномъ Берлинѣ!»
«Посмотри, любезный Коллежскій Ассессоръ, въ какія заблужденія впадаешь ты, отказавшись совершенно отъ чтенія. Если бъ ты прочелъ, подобно мнѣ, Microchrornion marchicum Гафитціуса, Ректора Университетовъ Берлинскаго и Кёльнскаго на Шпреѣ, ты узналъ бы, что въ нашемъ городѣ часто бывали такія вещи. По глубокомъ размышленіи, я начинаю думать, любезный другъ, что проклятый Ювелиръ не кто другой, какъ самъ сатана, пришедшій искушать меня.»
«Я прошу тебя, любезный товарищъ, избавить меня отъ этихъ суевѣрныхъ дурачествъ. Опомнись! И не стыдно ли тебѣ? Признайся, что ты выпилъ лишнее и вскарабкался, какъ школьникъ, на статую Курфирста.»
Несчастный Тусманъ прослезился: до того оскорбила его недовѣрчивость товарища; тщетно старался онъ убѣдить его. Но и самъ Коллежскій Ассессоръ внезапно задумался. Видя же, что Титулярный Совѣтникъ твердо стоитъ въ своихъ словахъ, онъ сказалъ ему очень важно:
«Чѣмъ болѣе думаю я о тѣхъ людяхъ, съ коими ты пропировалъ всю ночь, вопреки всѣмъ правиламъ приличія и умѣренности, тѣмъ болѣе удостовѣряюсь, что Жидъ не кто другой, какъ мой старый Манассія, а Ювелиръ — извѣстный Леонардъ, являющійся иногда въ Берлинѣ. Удивительно лишь то для меня, любезный Титулярный Совѣтникъ, что ты, посвященный въ таинства законовъ, не знаешь, какъ строго запрещено всякое лжевѣріе, а самые кудесники подвергаются жестокому наказанію. Выслушай меня, старый товарищъ; надѣюсь, что подозрѣнія мои неосновательны Такъ! я надѣюсь, что ты не раздумалъ жениться на моей дочери, и всѣ твои сумасбродныя сказки не значатъ другими словами: любезный другъ! отнынѣ все кончено между нами, и если я женюсь на твоей дочери, то пусть дьяволъ изломаешь мнѣ ноги и сломитъ шею! — Мнѣ будетъ очень совѣстно, любезный Титулярный Совѣтникъ, что ты прибѣгнулъ для этого къ выдумкамъ и обману.»
При семъ новомъ подозрѣніи Тусманъ вышелъ изъ себя. Онъ клялся, что любитъ Албертину по прежнему, любовью вѣчною, неизмѣнною, пламенною, что подобно Тромсу и Мандру, онъ готовъ за нее на смерть и жесточайшія мученія.
Во время сихъ клятвъ кто-то сильно постучалъ въ дверь, и старый Манассія, о коемъ передъ тѣмъ упоминалъ Коллежскій Ассессоръ, вошелъ въ комнату.
Едва увидѣлъ Тусманъ старика, какъ закричалъ въ ужасѣ: — «Боже мой! это старый Жидъ, нарѣзывавшій въ прошлую ночь червонцы изъ рѣдьки вмѣстѣ съ Ювелиромъ! Старый колдунъ долженъ быть также недалеко!»
Сказавъ сіи слова, Тусманъ хотѣлъ ускользнуть, но Коллежскій Ассессоръ его удержалъ.
Коллежскій Ассессоръ, обратясь къ Жиду, разсказалъ ему отъ слова до слова все слышанное имъ отъ Тусмана.
Манассія улыбнулся довольно странно и сказалъ:
"Я не знаю, чего хочетъ этотъ господинъ. Вчера пришелъ онъ въ трактиръ на Александровскую площадь съ Ювелиромъ Леонардомъ, въ ту пору, какъ я отдыхалъ тамъ отъ дневныхъ заботъ за стаканомъ добраго вина; выпилъ лишнее и ушелъ, едва держась на ногахъ.
«Видишь ли?» воскликнулъ Коллежскій Ассессоръ: «я это зналъ напередъ! Всему причиною твое проклятое пьянство, отъ котораго ты долженъ отказаться навсегда, если не шугая хочешь женишься на моей дочери!»
Бѣдный Титулярный Совѣтникъ, пораженный незаслуженными упреками, едва дыша повалился въ кресла, и закрылъ глаза, бормоча какія-то невнятныя слова.
«Хороши вы, господа!» вскричалъ Кол. Асс.: "всю ночь пьянствуютъ, а на другое утро начинаютъ городить чепуху съ похмѣлья! "
Не смотря на всѣ возраженія и доказательства, Тусмана завернули въ плащъ, отнесли на дрожки, и отправили домой, въ улицу Шпандау.
«Ну, что новаго, Манассія?» спросилъ Восвинкель у старика.
Манассія искривилъ рожу и отвѣчалъ, что ему и въ голову не пріидетъ, какое счастіе навязывается ему на шею.
По настоятельнымъ просьбамъ Коллежскаго Ассессора, Манассія открылъ ему, что племянникъ его, извѣстный милліонеръ Веніаминъ Манассія, получившій титло Барона въ Вѣнѣ за свои необыкновенныя качества, и возвращающійся теперь изъ Италіи, внезапно влюбился въ дѣвицу Албертину, и проситъ ея себѣ въ замужство.
Молодаго Барона Манассію часто видятъ въ театрѣ, въ ложѣ перваго яруса и во всѣхъ концертахъ. Всякой знаетъ, что у него долговязая, желтая, истощенная фигура, что лице его украшено черными бакенбардами и длиннымъ, согнутымъ какъ Дамасская сабля носомъ, что во всѣхъ чертахъ его отражается въ высшей степени характеръ Израильскаго народа. Онъ одѣвается по самой послѣдней и самой странной Англійской модѣ; говоритъ на нѣсколькихъ языкахъ съ жидовскимъ произношеніемъ; царапаетъ на скрипкѣ, молотитъ на форте-пьяно, кропаетъ стихи и судитъ объ Искусствахъ съ рѣдкимъ безвкусіемъ и невѣжествомъ; говорятъ обо всемъ смѣло и безъ толку, судитъ и рядитъ всѣхъ и каждаго; онъ надмененъ, чванливъ, грубъ, жаденъ, самолюбивъ, — короче — онъ несносенъ.
Коллежскаго Ассессора смутили милліоны молодаго Жида; но въ тоже время тысячи препятствій пришли ему на умъ.
«Любезный Манассія!» сказалъ онъ: "вы забыли, что племянникъ вашъ старинной вѣры, что "
«И! любезный Коллежскій Ассессоръ, что нужды!» возразилъ Израильтянинъ: «племянникъ мой смертельно влюбленъ въ вашу дочь; онъ хочетъ составить ея счастіе, и для этого навѣрное согласится окреститься. Подумайте объ этомъ дѣлѣ, любезный Коллежскій Ассессоръ, и я пріиду за отвѣтомъ на дняхъ съ моимъ Барончикомъ.»
Манассія ушелъ.
Коллежскій Ассессоръ долго разсуждалъ самъ съ собою; но къ чести его мы должны сказать, что, не взирая на скупость, жадность и слабый характеръ свой, онъ не рѣшился пожертвовать дочерью, я снова далъ себѣ честное слово выдать ее за стариннаго товарища.
IV.
правитьВскорѣ послѣ знакомства своего съ Эдмондомъ въ Ботаническомъ Саду, Албертина увидѣла, что портретъ ея отца, висѣвшій у ней въ комнатѣ, написанъ весьма дурно и вовсе не похожъ. Она представила Коллежскому Ассессору, что въ натурѣ онъ гораздо моложе и красивѣе, чѣмъ на портретѣ, писанномъ, впрочемъ, за нѣсколько лѣтъ предъ тѣмъ; особенно осуждала она нахмуренный видъ, которымъ угодно было Живописцу подарить его, и большой, готическій букетъ розъ въ рукахъ у Коллежскаго Ассессора, украшенныхъ брилліантовыми перстнями.
Албертина такъ много и такъ долго толковала о портретѣ, что я самъ Коллежскій Ассессоръ нашелъ его нестерпимо дурнымъ, и не постигалъ, какимъ образомъ Живописецъ могъ до такой степени его изуродовать. Съ каждымъ днемъ онъ болѣе и болѣе утверждался въ этой мысли, и наконецъ рѣшился спровадишь его въ кладовую.
Албертина полагала, что портретъ не заслуживалъ лучшей участи; между тѣмъ она до такой степени привыкла видѣть портретъ отца у себя въ комнатѣ, (говорила она), что голая стѣна безпрестанно ее разстроивала. А чтобъ помочь горю, надобно поручить искусному Живописцу написать другой портретъ, Художника-же искуснѣе Эдмонда и найти трудно: онъ нарисовалъ такъ много прекрасныхъ картинъ.
— «Что ты, дочь моя! что ты говоришь!» воскликнулъ Коллежскій Ассессоръ: «чего ты отъ меня требуешь? Знаешь ли, что эти молодые артисты страшные гордецы: за малѣйшій трудъ они требуютъ горстей золота!»
Албертина увѣряла отца, что молодой Эдмондъ трудится болѣе для славы, нежели изъ необходимости, такъ, что Коллежскій Ассессоръ рѣшился наконецъ отправиться къ Эдмонду.
Легко себѣ представить, съ какою радостію принялъ Эдмондъ Коллежскаго Ассессора. Узнавъ же, что сама Албертина присовѣтовала отнестись къ нему, онъ пришелъ въ величайшій восторгъ, и, для уничтоженія всякаго препятствія, съ перваго слова объявилъ Восвинкелю, что онъ за счастіе почтетъ снять портретъ съ такого знаменитаго и почтеннаго мужа, и не возьметъ за трудъ никакой платы.
— «Богъ мой! что я слышу?» воскликнулъ Коллежскій Ассессоръ, обрадованный до небесъ. «Почтеннѣйшій Г. Эдмондъ! ни какой платы! даже за холстъ и краски!»
Эдмондъ отвѣчалъ, что это бездѣлица, о которой не стоитъ говорить.
— "Но, " молвилъ Коллежскій Ассессоръ, понизивъ голосъ: «но вы, можетъ быть, не знаете, что дѣло идетъ о портретѣ натуральной величины, во весь ростъ?»
— «Все равно!» отвѣчалъ Эдмондъ.
При сихъ словахъ Восвинкель неистово бросился обнимать Художника и оросилъ его слезами умиленія. — «Отецъ Небесный! и такъ есть еще благородныя души въ этой юдоли горестей! Вы человѣкъ но истинѣ несравненный! Въ васъ таится вся доблесть прошлаго времени, и я охотно отдалъ бы жизнь, чтобъ имѣть ваше великодушіе!»
Хитрая Албертина заранѣе знала, что дѣла примутъ такой оборотъ; ея желанія сбылись. Коллежскій Ассессоръ разливался въ похвалахъ Эдмонду. Онъ полагалъ, что у всѣхъ молодыхъ людей, особенно Живописцевъ, есть въ головѣ что-то романическое, сумасбродное, удаляющее ихъ отъ положительныхъ идей; что увядшій цвѣтокъ или ленточка, подаренные прелестными ручками, поставляли ихъ на верхъ счастія; въ слѣдствіе этого, онъ позволилъ Албертинѣ связать для Эдмонда небольшой кошелекъ съ вензелемъ изъ ея волосъ, взявъ на себя всю отвѣтственность со стороны Титулярнаго Совѣтника.
Ничего не зная о намѣреніи отца, Алберщина не постигала, что онъ хочетъ дѣлать съ Тусманомъ, и даже не спросила его объ этомъ.
Въ тотъ же вечеръ Эдмондъ прислалъ въ домъ Коллежскаго Ассессора станокъ и краски, а на слѣдующее утро пришелъ дать первый сеансъ.
Эдмондъ просилъ Коллежскаго Ассессора мысленно перенестись въ счастливѣйшую минуту жизни, напр., когда покойная жена его произнесла ему клятву въ вѣчной вѣрности, въ день рожденія дочери, или неожиданнаго возвращенія друга.
— «Постойте, постойте!» закричалъ Коллежскій Ассессоръ: «три года тому назадъ получилъ я извѣстіе о выигрышѣ значительной суммы въ Гамбургской лоттереѣ; помню, что я тотчасъ побѣжалъ къ дочери, съ распечатаннымъ письмомъ. Никогда не былъ я такъ обрадованъ. Воспользуемся же этимъ мгновеніемъ, а чтобъ лучше себѣ его представить, я отыщу письмо, и буду держать его въ рукахъ, точно какъ въ ту пору.» Дѣйствительно Эдмондъ принужденъ былъ нарисовать Коллежскаго Ассессора съ письмомъ, на которомъ явственно написано было: «Имѣю честь извѣстить васъ, что № 711, на который поставлено Вами, и проч.» На ближнемъ столикѣ (этого непремѣнно хотѣлъ Восвинкель), лежалъ конвертъ съ надписью:
«Господину Коллежскому Ассессору Мельхіору Восвинкелю, Синдику, и проч. и проч., въ Берлинѣ.»
Эдмондъ нарисовалъ кругленькаго, веселаго человѣчка, коего черты имѣли отдаленное сходство съ чертами Кол. Ассессора, такъ, что всякій, видя и читая адресъ, лежащій на столикѣ, не могъ ошибиться, чей былъ портретъ.
Коллежскій Ассессоръ былъ внѣ себя отъ этой выдумки., Изъ этого видно, " говорилъ онъ: "что хорошій портретъ долженъ быть въ то же время и историческою картиною, ибо всякой разъ, когда я смотрю на мое изображеніе, невольно приходитъ мнѣ на умъ пріятная исторія выигрыша въ Гамбургской лоттереѣ. "
Коллежскій Ассессоръ просилъ Эдмонда написать также портретъ Адбершины, и такимъ образомъ предупредилъ величайшее ея желаніе.
Эдмондъ съ жаромъ приступилъ къ дѣлу; но портретъ Албертины не такъ скоро и удачно подвигался впередъ, какъ портретъ ея отца.
Художникъ эскизовалъ, дѣлалъ очеркъ, начиналъ писать, и потомъ стиралъ все написанное; то принимался онъ рисовать на новомъ грунтѣ, перемѣнялъ положеніе, придумывалъ позицію; то было слишкомъ свѣтло въ комнатѣ, то очень темно. Наконецъ Коллежскій Ассессоръ, до той поры всегда находившійся съ ними, потерялъ терпѣніе, и рѣшился болѣе не приходить.
Эдмондъ, напротивъ, приходилъ всякой день, поутру и вечеромъ, и если портретъ мало подвигался впередъ, за то любовныя объясненія шли гораздо скорѣе, такъ, что страсть ихъ возрастала съ каждымъ днемъ.
Читателю, вѣроятно, извѣстно по опыту, что влюбленный часто принужденъ бываетъ придавать большой вѣсь своимъ клятвамъ, и что для этого нѣтъ лучшаго средства, какъ брать ручку своей любезной, прижимать ее къ сердцу и къ губамъ; извѣстію также, что электрическое начало влечетъ сердце къ сердцу, уста къ устамъ, а въ такія минуты, разумѣется, невозможно сидѣть передъ станкомъ и рисовать портретъ.
Однажды случилось, что Эдмондъ стоялъ вмѣстѣ съ Албертиною у окошка, и, чтобъ придать, какъ было сказано, больше вѣсу клятвамъ своимъ, онъ прижималъ ее къ сердцу, покрывая поцѣлуями руки прелестной дѣвушки.
Въ лютъ же часъ и въ ту же минуту Титулярный Совѣтникъ Тусманъ проходилъ мимо съ Политическою Мудростію и другими переплетенными въ пергаментъ книгами въ карманѣ, въ коихъ заключалось полезное вмѣстѣ съ пріятнымъ; и хотя часъ присутствія скоро долженъ былъ ударить, однако онъ, выступая въ припрыжку, не могъ удержаться, чтобъ не взглянуть на окна своей невѣсты.
Какъ будто въ облакѣ увидѣлъ онъ Албертину съ Эдмондомъ, и хотя не могъ ни, чего хорошенько различить, однако сердце у него сильно билось, самъ онъ не зналъ отъ чего. Какой-то чудный страхъ внушилъ ему сдѣлать необыкновенную выходку, а именно: войти въ домъ Коллежскаго Ассессора прямо въ комнаты Албертины.
Когда онъ вошелъ, Албертина явственно произносила сіи слова: «Такъ, Эдмондъ, клянусь любишь тебя вѣчно, вѣчно!» — Говоря ето, она прижимала къ груди своей счастливаго Эдмонда.
Титулярный Совѣтникъ невольно сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, и остановился посреди комнаты, какъ будто на него нашелъ столбнякъ.
Въ упоеніи счастія, любовники не слыхали ни печальнаго скрипѣнія сапоговъ Тусмана, ни его тяжелыхъ шаговъ, и не замѣчали, что онъ стоитъ посреди комнаты.
Вдругъ кто-то закричалъ фистулою: «но, дѣвица Албертина….»
Испуганные любовники бросились въ разныя стороны, Эдмондъ къ своему станку, Албертина въ кресла.
— "Но, " сказалъ Титулярный Совѣтникъ, переводя дыханіе: "но, дѣвица Албертина! скажите, что съ вами дѣлается? Во-первыхъ, вы вальсируете по ночамъ съ молодымъ человѣкомъ, котораго я не имѣлъ чести знать, а теперь, среди бѣла дня! О правосудное небо! Такъ ли должна вести себя невѣста?
— «Невѣста! Кто невѣста?» вскричала Албертина: «о комъ вы говорите, сударь, о комъ?»
— "О васъ, небесное созданіе, " сказалъ Тусманъ: «о комъ же другомъ? Развѣ батюшка вашъ не обѣщалъ мнѣ давнымъ давно этой милой ручки, которую и въ сердцахъ мнѣ хочется расцѣловать!»
— «Г. Титулярный Совѣтникъ!» воскликнула Албертина въ досадѣ: «вы вѣрно ужъ успѣли побывать въ трактирѣ, который такъ часто посѣщаете, если вѣрить батюшкѣ, или вы помѣшались: быть не можетъ, чтобъ отецъ мой обѣщалъ вамъ мою руку.»
— «Дѣвица Албертина!» молвилъ Тусманъ: "вы меня давно знаете; я всегда былъ человѣкомъ трезвымъ, благоразумнымъ, и не заслуживалъ вашихъ упрековъ ни въ пьянствѣ, ни въ помѣшательствѣ. Милая дѣвица! соглашаюсь смотрѣть сквозь пальцы на ето приключеніе и никому объ немъ ни полслова! Прощаю и забываю все! Но вспомните, прелестная моя невѣста, что вы сами дали мнѣ слово въ часъ полуночи, изъ окошка Ратуши, и не смотря на то, что въ ту же ночь вальсировали съ молодымъ человѣкомъ… "
— «Ну не видите ли, что вы завираетесь, какъ человѣкъ вырвавшійся изъ желтаго дома!» сказала Албертина. «Подите, подите! мнѣ страшно при васъ! Ступайте, говорю я вамъ! Оставьте меня!»
Слезы въ три ручья потекли изъ глазъ несчастнаго Тусмана.
— «Боже мой! Боже мой!» воскликнулъ онъ: «и это говоритъ мнѣ моя невѣста! Нѣтъ, я не выйду, пока вы не отдадите мнѣ справедливости.»
— «Ступайте!» закричала Албертина, задыхающимся голосомъ, убѣгая на другой конецъ комнаты.
— «Нѣтъ!» отвѣчалъ Титулярный Совѣтникъ: «слѣдуя правиламъ Политической Мудрости Томазіуса, я долженъ остаться, долженъ быть здѣсь до тѣхъ поръ…..»
Онъ хотѣлъ при этихъ словахъ подойти къ Албертинѣ.
Взбѣшенный Эдмондъ сидѣлъ все время передъ станкомъ, бродя кистью по полю картины; наконецъ, потерявъ терпѣніе, онъ вскричалъ: — «Проклятый сатана!» бросился на Тусмана, мазнулъ его по лицу три или четыре раза кистью, обмоченною въ зеленую краску, и, отворивъ дверь, пустилъ его по лѣстницѣ, какъ изъ лука стрѣлу.
Коллежскій Ассессоръ возвращался въ это самое время домой, и несчастный позеленѣлый товарищъ его палъ къ нему на руки.
— «Душа моя! ради Бога, скажи маѣ, откуда ты съ такою рожею?» воскликнулъ Коллежскій Ассессоръ.
Титулярный Совѣтникъ, еще ошеломленный своимъ приключеніемъ, разсказалъ все въ короткихъ словахъ. Разсердясь не на шутку, Восвинкель взялъ его за руку и привелъ опять въ комнату Албертины.
— «Что я слышу!» сказалъ онъ строгимъ голосомъ:, такъ ли дѣвушка должна обращаться съ своимъ женихомъ?
— «Съ моимъ женихомъ!» воскликнула испуганная Албертина.
— "Ну, да разумѣется, съ твоимъ женихомъ, " отвѣчалъ Коллежскій Ассессоръ. «Я не понимаю, какъ можетъ тебя пугать то, на что я давнымъ давно рѣшился. Мой старый товарищъ твой женихъ, — и мы черезъ недѣлю, другую, веселымъ пиркомъ да и за свадебку.»
— «Никогда!» вскричала Албертина: «никогда не выйду я за Титулярнаго Совѣтника! Какъ могу я любить этого старичишку! Никогда!»
— «Что ты городишь тамъ о любви, о старикѣ? Рѣчь идешь не о любви, а о замужствѣ. Разумѣется, товарищъ мой не какой нибудь молодой вертопрахъ: мы съ нимъ въ тѣхъ лѣтахъ, кои справедливо называютъ лучшими годами. Кромѣ того, онъ человѣкъ прямой, скромный, начитанный, любезный, и, что всего болѣе, мы съ нимъ вмѣстѣ учились въ Іезуитской Коллегіи, онъ мой товарищъ.» — «Нѣтъ!» вскликнула Албертина, проливая слезы: «нѣтъ, я его терпѣть не могу; онъ мнѣ несносенъ, я его ненавижу! О, мой Эдмондъ!»
При сихъ словахъ юная дѣвушка почти безъ чувствъ упала въ объятія Эдмонда, прижавшаго ее къ своему сердцу.
Пораженный симъ, Коллежскій Ассессоръ протеръ себѣ глаза, какъ бы явилось привидѣніе, и вдругъ закричалъ: «Что я вижу! что я вижу!»
Говоря это, онъ вырвалъ Албертину изъ рукъ Эдмонда; но сей послѣдній отвѣчалъ, что прежде разстанется съ жизнью, чѣмъ съ нею.
— «Бездѣльникъ! Такъ ты за тѣмъ втерся ко мнѣ въ домъ, чтобъ обольстить у меня дочь? Какъ могъ ты подумать, чтобъ я отдалъ ее за негоднаго пачкуна, за ремесленника, за маляра!»
Выведенный изъ себя словами Коллежскаго Ассессора, Эдмондъ схватилъ свою палитру и замахнулся но въ ту же минуту раздался въ дверяхъ громовый голосъ Леонарда: «Остановись, Эдмондъ, не горячись! Восвинкель глупецъ, но онъ скоро пріидетъ въ себя!»
Увидѣвъ Ювелира, Титулярный Совѣтникъ бросился на диванъ и, спрятавъ лице въ подушки, бормоталъ про себя въ ужасѣ: "Боже милосердый! это страшный Профессоръ! Это учредитель ночнаго бала въ улицѣ Шпандау!
— «Тусманъ!» сказалъ Ювелиръ съ улыбкою: «не бойся ничего, подойди, я не сдѣлаю съ тобою ничего дурнаго. Ты и такъ славно расписанъ за глупѣйшее желаніе вступить въ бракъ, и, въ добавокъ, будешь на всю жизнь ходить съ зеленой рожей.»
— «Боже мой!» воскликнулъ Титулярный Совѣтникъ: «на всю жизнь съ зеленымъ лицемъ! Что подумаютъ тогда обо мнѣ? Что скажетъ Его Превосходительство, нашъ Министръ? Я пропалъ на вѣрное! Я лишусь мѣста! Правительство не потерпитъ Титулярнаго Совѣтника съ свѣтлозеленымъ лицемъ! Горе мнѣ, бѣдному!»
— "Не горюй безъ толку, " сказалъ Ювелиръ: «отъ этого можно еще избавиться, если ты будешь столько уменъ, что откажешься отъ Албертины.
— „Не могу!“ — „Не долженъ!“ воскликнули разомъ Тусманъ и Восвинкель.
Ювелиръ устремилъ на нихъ сверкающія очи: гнѣвъ его готовъ былъ излиться, но внезапно растворились двери, и старый Манассія вошелъ въ комнату съ племянникомъ. Баронъ Веніаминъ прямо подошелъ къ Албертинѣ, которой впрочемъ онъ никогда не кидалъ. „Прелестная дѣвица!“ сказалъ онъ: „являюсь лично упасть къ вашимъ ногамъ; впрочемъ, это только такъ говорится, потому, что Баронъ Веніаминъ Манассія не падаетъ никому въ ноги; — это просто значитъ: я хочу васъ поцѣловать.“
При сихъ словахъ онъ дѣйствительно хотѣлъ ее поцѣловать, но тутъ случились странныя вещи, поразившія удивленіемъ всѣхъ присутствующихъ.
Горбатый носъ Веніамина съ ужаснымъ трескомъ раздвинулся до самой стѣны, на большое пространство. Баронъ отступилъ на нѣсколько шаговъ, и носъ его уменьшился: но едва хотѣлъ онъ снова подойти къ Албертинѣ, носъ по прежнему пришелъ въ движеніе; однимъ словомъ, обонятельный нервъ молодаго Жида двигался и раздвигался, какъ тромбонъ.
— „Проклятый колдунъ!“ ворчалъ про себя Манассія., а ты, безчестный Восвинкель, ты будешь проклятъ со всѣмъ потомствомъ за то, что сдѣлалъ противъ меня заговоръ съ Леонардомъ: вы одичаете, какъ звѣри, трава будетъ расти передъ твоимъ домомъ, и все, что ты сдѣлаешь, будетъ какъ сонъ голоднаго, который думаетъ ѣсть, и просыпается еще голоднѣе. Далесъ поселится у тебя въ домѣ и пожретъ все твое имущество! Покрытый рубищемъ, ты будешь шататься подъ окнами народа Божія, презираемаго тобою! Анаѳема! анаѳема! анаѳема!»
И онъ удалился, отряхая прахъ ногъ своихъ. Албертина и Эдмондъ стояли безмолвные, пораженные ужасомъ.
V.
правитьПроклятіе Манассіи еще болѣе поразило Коллежскаго Ассессора, чѣмъ колдовская выходка Леонарда; ненавистный Жидъ призывалъ Далсса къ нему въ домъ: это въ самомъ дѣлѣ ужасно.
Не знаю, извѣстно ли читателю, что разумѣютъ Евреи подъ именемъ Далеса.
Жена одного бѣднаго Еврея, такъ говорятъ Талмудисты, нашла однажды на чердакѣ своего небольшаго домика, голаго, худаго, истощеннаго человѣка, просившаго у ней убѣжища, пищи и питья. Въ ужасномъ испугѣ женщина сошла въ низъ и сказала мужу: какой-то голый, изнуренный человѣкъ пришелъ къ намъ въ домъ, и проситъ пристанища и пищи; ко гдѣ намъ кормить незнакомыхъ, когда мы сами едва достаемъ себѣ насущное пропитаніе? — Постой, молвилъ Еврей, я пойду и постараюсь его спровадить. — Зачѣмъ ты пришелъ ко мнѣ въ домъ? сказалъ онъ незнакомцу: ты видишь, я бѣденъ и не въ состояніи тебя накормить. Встань и поди въ домъ богача, гдѣ уготованы яства, и гости созваны на пиршество. — Какъ я выйду отъ тебя? молвилъ пришлецъ: видишь, я нагъ и немощенъ, мнѣ ли итти къ богатому? Одѣнь меня хорошенько, тогда я оставлю тебя въ покоѣ. — Лучше, подумалъ Еврей, одѣть его за послѣднее и спровадить отъ себя, чѣмъ видѣть, какъ онъ будетъ пожирать все, что достается мнѣ въ потѣ лица. И такъ онъ убилъ послѣдняго теленка, которымъ еще долго предполагалъ питаться съ женою, продалъ мясо и купилъ пришельцу хорошее платье. Но взошедши на чердакъ, онъ увидѣлъ, что незваный гость его, бывшій худымъ и истощеннымъ, вдругъ растолстѣлъ, такъ, что принесенное платье вездѣ было ему узко и коротко. Бѣдный Еврей сильно опечалился, но незнакомецъ сказалъ ему: брось нелѣпую мысль выжить меня изъ дому: знай, что я Далесъ. Тогда бѣдный Еврей началъ ломать въ отчаяніи руки и воскликнулъ: Боже отцевъ моихъ! Лоза гнѣва твоего постигла меня, и я пропалъ навѣки; ибо если ты Далесъ, то никогда отъ меня не удалишься, но будешь пожирать все мое доброе, а самъ станешь толстѣть и расти. — Далесъ есть нищета: поселясь гдѣ нибудь однажды, она никогда не удаляется, но возрастаетъ все болѣе и болѣе.
Напуганный злобнымъ Евреемъ, Коллежскій Ассессоръ не менѣе опасался Леонарда, въ которомъ было для него что-то ужасное Но какъ онъ не въ состояніи былъ отмстить имъ, то весь гнѣвъ его обратился на Эдмонда, которому приписывалъ все случившееся; онъ написалъ къ нему самое ругательное письмо, запрещая навсегда переступать за порогъ его дома.
Въ тотъ же вечеръ Леонардъ посѣтилъ молодаго Живописца, и нашелъ его въ ужаснѣйшемъ отчаяніи.
«Какую, пользу доставило мнѣ ваше покровительство! Къ чему послужили всѣ усилія ваши избавить меня отъ этого несчастнаго соперника?» сказалъ Эдмондъ. «Все это кончилось тѣмъ, что я потерялъ всякую надежду, и теперь вдвое больше препятствій. Съ горя ѣду въ Римъ!»
«Въ такомъ случаѣ ты исполнишь величайшее мое желаніе! Вспомни слова мои, когда ты въ первый разъ признался мнѣ, что любишь Адбертину: молодой Художникъ можетъ влюбиться, но, по мнѣнію моему, не долженъ и думать о женитьбѣ. Ступай же радостно въ отчизну Искусствъ, изучи съ любовію памятники Древности, и проложи себѣ вѣрную дорогу къ славѣ.»
"Ахъ, " воскликнулъ Эдмондъ: «вижу, что я былъ глупецъ, ввѣривъ вамъ тайну любви! Я ожидалъ отъ васъ благодѣтельнаго содѣйствія, а вы разрушаете всѣ мои надежды. Я ужъ утѣшалъ себя сладкимъ именемъ жениха, думалъ отправиться въ Италію послѣ сговора, и воротиться черезъ годъ болѣе достойнымъ носишь имя супруга божественной Албертины!»
«Какъ, Эдмондъ!» вскричалъ Ювелиръ: «ты не шутя хотѣлъ ѣхать въ Италію?»
«Разумѣется;» отвѣчалъ Эдмондъ: «любовь не потушила во мнѣ священной страсти къ Искусствамъ.»
«А ты даешь мнѣ честное слово отправиться въ Италію, если Албертина будетъ твоею невѣстою?»
«Безъ всякаго сомнѣнія! Это первѣйшее мое желаніе, и я клянусь его исполнить.» «Если такъ, то по рукамъ! Ободрись, милый Эдмондъ! Обѣщаю тебѣ, что Албертина будетъ на дняхъ твоя невѣста; ты вѣрно не усумнишься въ томъ, что я могу это сдѣлать?»
Леонардъ поспѣшно удалился, оставивъ молодаго человѣка предаваться сладостнымъ надеждамъ и мечтамъ.
VI.
правитьВъ уединенномъ мѣстѣ Ботаническаго сада, подъ развѣсистымъ деревомъ, лежалъ Титулярный Совѣтникъ Тусманъ, простертый, говоря словами Целіи въ Комедіи Шекспира: «Какъ вамъ угодно» — простертый, какъ сломленный бурею дубъ, или израненый витязь, повѣряя страданія сердца невѣрнымъ вѣтрамъ осеннимъ.
«Боже праведный!» говорилъ онъ: «чѣмъ заслужилъ твой гнѣвъ бѣдный Титулярный Совѣтникъ? Развѣ Томазіусъ не говоритъ, что супружеское состояніе не препятствуетъ достиженію мудрости? А я между тѣмъ потерялъ почти весь свой умъ, доставившій мнѣ названіе отличнаго любезника, потерялъ съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ началъ думать о женитьбѣ. О Тусманъ! Развѣ ты политикъ, что тебя всѣ презираютъ? Или ученый, котораго бьетъ жена, по словамъ Клеобула? Зачѣмъ суждено тебѣ имѣть дѣло, вести открытую войну съ чернокнижниками, которые принимаютъ лицо твое за натянутый кусокъ полотна и рисуютъ по немъ картины зеленою краскою? Одна надежда моя была на друга моего Штрецціуса, извѣстнаго Химика; но тщетно! Напрасно умываюсь я безпрестанно составленною имъ водою; лице мое становится все зеленѣе и зеленѣе, принимая различные оттѣнки, какъ будто всѣ четыре времени года оставляютъ на немъ свои слѣды.»
Тусманъ горевалъ не даромъ: лице его до того было обезображено, что онъ не иначе могъ выходить изъ дому, какъ вечеромъ, нахлобучивъ шляпу на глаза, я избѣгая всѣхъ людныхъ улицъ. Часто бываетъ, что во мракѣ и тишинѣ ночи мы живѣе чувствуемъ свое несчастіе. Чѣмъ болѣе скоплялись облака на небѣ и становилось темнѣе, чѣмъ заунывнѣе осенній вѣтеръ свистѣлъ между деревьями тѣмъ тяжеле было на душѣ у Тусмана.
Ужасная мысль броситься въ прудъ и тѣмъ окончить свое печальное существованіе съ такою силою представилась ему, что онъ почелъ это внушеніемъ судьбы.
«Такъ!» воскликнулъ онъ, вскакивая: «рѣшено! Самъ Томазіусъ меня не остановитъ! Умремъ! Прощай, жестокая Албертина! Ты никогда не увидишь презираемаго тобою жениха!»
Со всѣхъ ногъ побѣжалъ онъ къ пруду, коего гладкая поверхность сверкала не вдалекѣ, но остановился на берегу.
Мысль о близкой смерти, вѣроятно, ослабила нѣсколько его разсудокъ, потому что онъ пронзительнымъ голосомъ началъ напѣвать извѣстный припѣвъ народной Англійской пѣсни:, зеленѣютъ луга, съ шумомъ льется вода, « и проч. Потомъ бросилъ въ воду Политическую Мудрость Томазіуса и трактатъ Гуфеланда о продолженіи жизни, и уже располагалъ послѣдовать за ними, какъ вдругъ могучая рука удержала его.
Знакомый голосъ Ювелира сказалъ ему: „Что ты дѣлаешь, Тусманъ? Перестань, братецъ, дурачиться!“
Титулярный Совѣтникъ Тусманъ всѣми силами хотѣлъ вырваться изъ рукъ Ювелира. „Г. Профессоръ!“ кричалъ онъ ему: „я теперь въ отчаяніи, а въ такихъ случаяхъ не до разсужденій! Не примите въ худую сторону словъ бѣднаго, приведеннаго въ отчаяніе Титулярнаго Совѣтника, который слѣдуетъ однако тому, что внушаютъ приличія; но, безъ обиняковъ, отъ всей души желаю, чтобъ чортъ взялъ васъ со всѣми колдовскими штуками!“
Ювелиръ пустилъ обезсилѣвшаго Титулярнаго Совѣтника, который упалъ на мокрую траву, и, воображая себя въ прудѣ, восклицалъ: „Холодная смерть! ледяная смерть! Прости, прости, Албертина! Несчастный женихъ твой лежитъ теперь въ водѣ, вмѣстѣ съ лягушками, прославляющими Господа въ прекрасные лѣтніе дни!“
Ювелиръ пособилъ встать Титулярному Совѣтнику. Тусманъ бормоталъ, какъ помѣшанный: — „Я теперь въ вашей власти, Профессоръ! дѣлайте, что хотите съ моимъ бѣднымъ трупомъ, но только, ради Бога, оставьте въ покоѣ мою безсмертную душу!“
„Полно тебѣ городить чепуху!“ молвилъ Ювелиръ: „ступай лучше за мною поскорѣе.“ При сихъ словахъ онъ схватилъ Титулярнаго Совѣтника за руку и повелъ съ собою. Но посреди дороги вдругъ остановился и сказалъ: — „ты совсѣмъ промокъ, Тусманъ: на тебѣ лица нѣтъ“, дай я вытру тебѣ хоть лице.»
Говоря это, Ювелиръ вынулъ изъ кармана шатокъ ослѣпительной бѣлизны, и утеръ ему лице.
Увидѣвъ вблизи фонари кофейни Вебера, Тусманъ закричалъ въ ужасѣ: «куда вы меня ведете, почтеннѣйшій Профессоръ! Тамъ пропасть народу! Уйдемъ-те поскорѣе! видъ мой подастъ поводъ къ соблазну!»
«Понять не могу, почему ты убѣгаешь людей, Тусманъ? И о тебѣ непремѣнно надо выпить стаканъ пуншу; безъ этого ты схватишь лихорадку. Пойдемъ со мною.»
Напрасно Титулярный Совѣтникъ напоминалъ о цвѣтѣ своего лица. Ювелиръ не обратилъ на это ни какого вниманія и потащилъ его съ собою. Когда они вошли въ кофейню, Тусманъ закрылъ лице платкомъ, увидя еще двухъ человѣкъ у стола.
«Зачѣмъ ты прячешь лице, Тусманъ?» спросилъ Ювелиръ.
«Ахъ, Боже мой!» воскликнулъ Титулярный Совѣтникъ: "развѣ вы не знаете, что этотъ несносный молодой человѣкъ раскрасилъ его зеленью?
«Какой вздоръ,!» молвилъ Ювелиръ, подводя Титулярнаго Совѣтника къ зеркалу, въ коемъ отражался блескъ двадцати свѣчъ.
Тусманъ посмотрѣлся украдкою, и не могъ удержаться, чтобъ не закричать отъ удивленія.
Зеленая краска не только совершенно исчезла съ его лица, но, въ добавокъ, оно стало гораздо свѣжѣе, и Тусманъ, казалось, помолодѣлъ нѣсколькими годами. Въ порывѣ радости Титулярный Совѣтникъ сдѣлалъ уморительный скачекъ, и закричалъ въ умиленіи: — «Что я вижу! Такъ это вамъ, почтеннѣйшій Профессоръ, одолженъ я счастіемъ? Теперь дѣвица Албертина, изъ любви къ которой я готовъ былъ погибнуть, вѣроятно отдастъ мнѣ свою ручку! Скажите, вы мой благодѣтель!»
"Не запираюсь, " молвилъ Ювелиръ: «что я возвратилъ и даже улучшилъ цвѣтъ твоего лица, пусть это послужитъ доказательствомъ, что я вовсе не расположенъ тебѣ вредить, какъ ты думаешь. Не хочу также возставать противъ глупѣйшаго желанія твоего жениться на дѣвочкѣ, которой ты годишься въ отцы; но ты долженъ мнѣ дать честное слово не стараться увидѣть ее до слѣдующаго Воскресенья. Если жъ я узнаю, что ты покушался увидѣться съ Албертиною прежде назначеннаго мною срока, тогда не избѣжать тебѣ моего гнѣва. Прощай!»
Ювелиръ исчезъ и, нѣсколько минутъ спустя, очутился въ комнатѣ Коллежскаго Ассессора, которому довольно сухо пожелалъ добраго вечера. Такое неожиданное посѣщеніе до смерти напутало Восвинкеля; однако онъ вскорѣ оправился и довольно грубо спросилъ Леонарда, что ему угодно въ столь позднее время?
"Вы человѣкъ истинно несчастный, достойный всякаго сожалѣнія, " сказалъ Ювелиръ: «я пришелъ спасти васъ отъ угрожающей вамъ бѣды.»
«Боже мой!» воскликнулъ Коллежскій Ассессоръ: «вы вѣрно хотите извѣстить меня о какомъ нибудь новомъ банкрутствѣ въ Гамбургѣ или въ Лондонѣ? Неужели я совсѣмъ разорился?»
"Нѣтъ еще, " отвѣчалъ Ювелиръ: «но не о томъ рѣчь! Вы рѣшительно не хотите выдашь Албертину за Эдмонда?»
«Какъ! вы еще сомнѣваетесь? Я отдамъ дочь за негоднаго пачкуна?»
«Однако онъ мастерски списалъ васъ обоихъ.»
«Вотъ хорошо!» воскликнулъ Коллежскій Ассессоръ: «продать дочь за два портрета! Я ихъ отослалъ ему назадъ.»
«Но знаете ли, что Эдмондъ жестоко отмститъ вамъ за отказъ?»
«Желалъ бы очень я знать, что можетъ сдѣлать молокососъ Коллежскому Ассессору и Синдику, Мельхіору Восвинкелю!»
"Я это вамъ тотчасъ скажу, " отвѣчалъ Ювелиръ: «Эдмондъ намѣренъ передѣлать вашъ портретъ самымъ страннымъ образомъ: открытое, веселое лице ваше онъ покроетъ морщинами, не забывъ сѣдыхъ волосъ, которые вы съ такимъ трудомъ скрываете. Вмѣсто пріятной вѣсти о выигрышѣ въ лоттереѣ, онъ дастъ вамъ въ руки письмо, полученное вами вчера изъ Лондона, въ коемъ увѣдомляютъ о банкрутствѣ торговаго дома Кампбель и Коми. На конвертѣ онаго написано будетъ: „Непроизведенному въ Надворные Совѣтники Мельхіору Восвинкелю.“ Ему извѣстно, что вы тщетно добивались этого чина. Изъ разодраннаго кармана вашего будутъ сыпаться червонцы, что означаетъ ваше конечное разореніе; въ такомъ видѣ сія прелестная картина выставлена будетъ въ галантерейной лавкѣ Мѣняльной улицы, въ двухъ шагахъ отъ Банка.»
"Ахъ онъ дьявола, « воскликнулъ Коллежскій Ассессоръ: „да какъ онъ осмѣлится это сдѣлать? Я прибѣгну къ правосудію.“
„Но до того времени пятьдесятъ человѣкъ увидятъ портрета“, и въ четверть часа весь городъ объ этомъ узнаетъ; молва, въ добавокъ, все прикраситъ. Тутъ припомнятъ всѣ ваши странности; всякой встрѣчный станетъ въ глаза вамъ насмѣхаться; а что всего хуже, вездѣ распространится слухъ о вашемъ разореніи, и вы потеряете всякое довѣріе.»
«Негодяй! надобно вырвать у него портретъ, завтра, сегодня же!»
«Въ этомъ сомнѣваюсь; но если вы и получите портретъ, то къ чему это послужитъ? Эдмондъ перенесетъ его на мѣдную доску, и разошлетъ по всему свѣту.»
«Постойте!» воскликнулъ Коллежскій Ассессоръ: «подите къ нему, дайте пятьдесятъ…. дайте ему сто червонныхъ, только бы онъ оставилъ меня въ покоѣ.»
Ювелиръ засмѣялся. — "Вы знаете, « сказалъ онъ: „то Эдмондъ не падокъ на деньги; бабушка давно отказала ему пятьдесятъ тысячъ талеровъ.“
„Что вы говорите!“ прервалъ его Кол. Ассессоръ. Послушайте, Леонардъ! мнѣ кажется, что Албертина не на шутку влюблена въ Эдмонда. Я вѣдь добрякъ, не смотря на всѣ мои странности: гдѣ мнѣ устоять противъ слезъ и просьбъ? Въ добавокъ, этотъ молодой человѣкъ пришелъ мнѣ по сердцу, славный Живописецъ, а вы знаете, что я отъ Художествъ безъ ума! Вообще Эдмондъ премилый малой! Знаете ли что, Леонардъ? Не отдать ли мнѣ въ самомъ дѣлѣ за него Адбертину?»
"Гмъ! гмъ! Надобно еще кой-что поразсказать, " молвилъ Ювелиръ. Я сей часъ прямо изъ Ботаническаго Сада; у большаго пруда повстрѣчался я съ вашимъ пріятелемъ, Тусманомъ, который совсѣмъ было рѣшился утопишься съ горя, узнавъ, что Албертина его не любитъ. Большаго труда стоило мнѣ удержать его отъ такого, отчаяннаго поступка; я представилъ ему, что вы, почтенный Ассессоръ, вѣроятно, сдержите данное слово и принудите Адбертину, силою родительской власти, выйти за него замужъ. Если Эдмондъ на ней женится, то Титулярный Совѣтникъ бросится въ воду: ничего нѣтъ вѣрнѣе. Это самоубійство надѣлаетъ ужаснаго шуму; всѣ станутъ васъ обвинять въ ономъ, и всеобщее презрѣніе будетъ вашимъ удѣломъ. Во всѣхъ домахъ станутъ вамъ отказывать, а когда пріидете въ кофейню узнать о новостяхъ, всѣ оборотятся къ вамъ спиною. Скажу болѣе: Титулярный Совѣтникъ прослылъ вездѣ за величайшаго работягу: начальники его любятъ, и никогда не простятъ его убійцѣ; вы можете твердо быть увѣрены, что во всю жизнь ни разу не приметъ васъ ни одинъ Секретарь Посольства, ни одинъ Директоръ, ни одинъ Министръ; васъ будутъ презирать не только простые чиновники, но даже канцелярскіе сторожа. Вы лишитесь мѣста, потеряете довѣріе, разстроите состояніе — словомъ, дѣла ваши будутъ итти все хуже и хуже, пока, наконецъ, нищета, скорбь и отчаяніе положатъ предѣлъ вашимъ страданіямъ. "
"Остановитесь! вы приводите меня въ ужасъ, " воскликнулъ Коллежскій Ассессоръ. «Кто могъ подумать, что Титулярный Совѣтникъ, въ его лѣта, надѣлаетъ такихъ глупостей! Вы точно нравы: что бы ни случилось, а я долженъ сдержать данное ему слово, безъ этого я пропалъ! Такъ, я рѣшился! выдамъ Албертину за Титулярнаго Совѣтника.»
"Вы забыли, « сказалъ Ювелиръ: „о Баронѣ Веніаминѣ? Забыли ужасное проклятіе Манассіи! Если вы откажете его племяннику, то наживете въ немъ страшнаго врага. Онъ станетъ подрывать всѣ ваши предпріятія, не упуститъ малѣйшаго случая сдѣлать вамъ зло, не успокоится ни на минуту, пока не лишитъ васъ чести, не разоритъ въ конецъ, пока Далесъ, котораго онъ призывалъ, не поселится у васъ въ домѣ. — Коротко сказать: — за кого бы изъ трехъ искателей ни отдали вы дочь свою, все не миновать вамъ бѣды: вотъ почему назвалъ я васъ несчастнѣйшимъ человѣкомъ, достойнымъ всякаго сожалѣнія.“
Коллежскій Ассессоръ вскочилъ и сталъ ходить по комнатѣ большими шагами., я пропалъ!» воскликнулъ онъ наконецъ: «я разорился! Зачѣмъ я имѣю дочь! Чортъ возьми этого Эдмонда, Жида и Тусмана!»
"Послушайте, " молвилъ Ювелиръ: «есть одно средство помочь вамъ.»
«Какое?» вскричалъ Ассессоръ, останавливаясь и пристально глядя на Леонарда: "Какое средство? Я на все согласенъ!
«Видѣли ли вы на театрѣ Драму Шекспира: Венеціанскій купецъ?»
«Въ которой Девріентъ[1] такъ хорошо играетъ роль жестокаго Еврея? Какъ не видать! Но чтожъ изъ этого?»
«Вы помните, что въ этой Драмѣ есть одно дѣйствующее лице — прекрасная Порція, — которую отеи, ъ духовнымъ завѣщаніемъ приказалъ разыграть въ лотерею. Каждый изъ трехъ ея искателей долженъ выбрать себѣ любой изъ оставленныхъ имъ ящичковъ, и тотъ, кому достанется ея портретъ, получаетъ съ нимъ и руку красавицы. Сдѣлайте то-же самое заживо: пусть судьба рѣшитъ, кому изъ трехъ должна достаться Албертина!»
"Какая странная мысль!, сказалъ Коллежскій Ассессоръ. "И вы думаете, Леонардъ, что тѣ двое изъ нихъ, коимъ судьба не поблагопріятствуетъ, оставятъ меня въ покоѣ? "
«Везъ всякаго сомнѣнія!» отвѣчалъ Ювелиръ. «Л торжественно обѣщаю уладить все такимъ образомъ, что всѣ останутся довольны. Тѣ двое изъ искателей, коимъ не достанется шкатулка съ портретомъ, найдутъ въ своихъ ящичкахъ, — какъ Принцы Марокскій и Аррагонскій, — такія вещи, что они и не подумаютъ объ Албертинѣ.»
"Возможно ли! " вскричалъ Коллежскій Ассессоръ.
"Нне только возможно, даже вѣрно, " отвѣчалъ Ювелиръ: «и я даю вамъ честное слово обработать это дѣло, какъ нельзя лучше.» Коллежскій Ассессоръ объявилъ рѣшительное согласіе; положено было между ними привести въ дѣйствіе предложеніе Леонарда въ слѣдующее же Воскресенье.
VII.
правитьМожно себѣ представить, въ какое отчаяніе приведена была Албертина, узнавъ отъ отца о лотереѣ. Тщетно она горевала и плакала съ утра до ночи. Особенно загадочно для нее было поведеніе Эдмонда, сдѣлавшагося невидимкою со времени приключенія съ носомъ Жида: онъ даже не прислалъ ей съ тѣхъ поръ ни одной вѣсточки, ни одной любовной записочки. Въ Субботу, наканунѣ роковаго дня, въ глухую полночь, горестная Албертина сидѣла одна въ своей уединенной комнаткѣ. Размышляя объ угрожающемъ ей несчастій, она думала, что лучше ужъ тихонько бѣжать изъ родительскаго дома, чѣмъ выйти противъ воли за стараго Титулярнаго Совѣтника, или за ненавистнаго Жида. Невольно вспалъ ей на умъ таинственный Ювелиръ съ своими волшебствами, и надежда закралась ей въ душу. Она чувствовала непреодолимое желаніе поговорить съ нимъ; сверхъестественныя мысли, тѣсно связанныя съ именемъ Леонарда, имѣли на нее такое дѣйствіе, что она почти готова была ожидать его нечаяннаго, чуднаго появленія.
И такъ Албертина ни мало не испугалась, когда Леонардъ внезапно явился и сказалъ ей ласково:
"Любезное дитя! полно тебѣ горевать "и печалиться. Знай, что я покровитель "Эдмонда. Да будетъ тебѣ также извѣстно, "что я самъ подбилъ твоего отца разыграть «тебя въ лотерею: все кончится благополучно.»
Албертина бросилась къ ногамъ Леонарда, цѣловала его руки и не знала, чѣмъ выразить свою признательность; она сказала ему, что, увидѣвъ его, почитаетъ себя счастливою, и не смотря на всѣ его волшебства, не чувствуетъ ни малѣйшаго ужаса въ его присутствіи; наконецъ спросила, кто онъ и откуда у него такая власть.
«Милое дитя мое!» отвѣчалъ Леонардъ: «исторія моя слишкомъ долга и покажется тебѣ несбыточною. Но кто бы я ни былъ, положись на меня во всемъ, и не грусти болѣе. Одѣнься завтра въ лучшее платье и терпѣливо ожидая конца испытанія.»
При сихъ словахъ Ювелиръ исчезъ.
Въ Воскресенье, въ назначенный часъ, явились въ домъ Коллежскаго Ассессора старикъ Манассія съ почтеннымъ племянникомъ, Титулярный Совѣтникъ Тусманъ и Эдмондъ съ Ювелиромъ. Всѣ искатели, и даже Баронъ Веніаминъ, были поражены удивленіемъ при взглядѣ на Албертину: никогда не казалась она прелестнѣе. На ней былъ нарядъ невѣсты, не доставало только миртоваго вѣнка.
Въ припадкѣ гостепріимства Коллежскій Ассессоръ приготовилъ чудесный завтракъ. Старый Манассія посмотрѣлъ на столъ, уставленный разными кушаньями, съ тайною злобою, а когда Коллежскій Ассессоръ пригласилъ его покушать, въ чертахъ его можно было прочесть отвѣтъ Шанлока: «да, ты хочешь, чтобъ я обонялъ запахъ ветчины, чтобъ я ѣмъ то животное, которое бывало обиталищемъ діавола! Согласенъ имѣть съ вами дѣла, но не хочу ни пить, ни ѣсть, ни молиться съ вами.»
Баронъ Веніяминъ былъ сговорчивѣе, и принялся завтракать съ жадностію. Въ концѣ завтрака. Коллежскій Ассессоръ свелъ рѣчь на свою дочь, и объявилъ искателямъ, какимъ образомъ должна рѣшишься ея судьба. «Руку ея получитъ тотъ, кому достанется коробочка съ портретомъ.»
Ровно въ полдень растворились двери въ гостиную, въ которой доставленъ былъ столъ, накрытый богатымъ ковромъ. На столѣ стояли три небольшія шкатулки.
Первая была золотая, съ вѣнкомъ изъ талеровъ на крышкѣ и съ надписью;
«Кто меня выберетъ, тотъ получитъ желаемое счастіе.»
Вторая шкатулка была серебряная, чудесной работы; крышка исписана разными чужеземными надписями, между коими находилась слѣдующая:
«Выбравшій меня получитъ болѣе, нежели ожидалъ.»
Третья — изъ слоновой кости, съ надписью:
«Блаженство, о коемъ мечтаешь.»
Албертина сѣла въ кресла позади стола, рядомъ съ отцемъ; Манассія и Ювелиръ удалились въ уголъ.
Тусману досталось выбирать первому; два другіе искателя удалились въ сосѣднюю комнату.
Титулярный Совѣтникъ осторожно подошелъ къ столу, внимательно разсмотрѣлъ всѣ шкатулки, и прочелъ надписи одну послѣ другой. Красивыя буквы на серебряной понравились ему до крайности. — «Боже мой!» воскликнулъ онъ въ восторгѣ: «какой прелестный Арабскій почеркъ? Какъ онъ идетъ къ этимъ Латинскимъ буквамъ! А надпись: „Выбравшій меня получитъ болѣе, нежели ожидалъ!“ Ну ожидалъ ли я когда нибудь, что дѣвица Албертина отдастъ мнѣ свою руку? Скорѣе, напротивъ, я этого никогда не ожидалъ. За тѣмъ-то я и хотѣлъ броситься въ прудъ! Такъ, рѣшено! выбираю серебряную шкатулку!»
Албертина встала и подала ему ключъ, коимъ онъ немедленно отперъ шкатулку. Но представьте себѣ отчаяніе Тусмана, когда, вмѣсто портрета Адбертины, онъ нашелъ тамъ небольшую книгу изъ бѣлой бумаги, переплетенную въ пергаментъ.
«О небо! книга!» пробормоталъ Коллежскій Ассессоръ.
«Менѣе, чѣмъ книга!» вскричалъ Титулярный Совѣтникъ: «бѣлая бумага! И такъ, всѣ надежды мои разрушились! Такъ., рѣшено) бѣдный Тусманъ! Скорѣе въ прудъ!»
Титулярный Совѣтникъ хотѣлъ бѣжать, но Леонардъ его остановилъ: " — "Ты съ ума сошелъ, Тусманъ, " молвилъ онъ ему: «знаешь ли, какимъ сокровищемъ ты обладаешь? Сдѣлай мнѣ дружбу, возьми эту книгу и положи себѣ въ карманъ.»
Тусманъ повиновался.
"Теперь, "' продолжалъ Ювелиръ: «задумай о какой нибудь книгѣ, которую бы ты хотѣлъ имѣть сей насъ подъ рукою.»
«Боже мой!» воскликнулъ Титулярный Совѣтникъ: «въ припадкѣ безумія бросилъ я Политическую Мудрость Томазіуса въ прудъ, въ Ботаническомъ Саду.»
«Вынимай книгу изъ кармана», сказалъ Леонардъ.
Тусманъ дѣйствительно вынулъ сочиненіе Томазіуса.
«Любезнѣйшій Томазіусъ!» закричалъ онъ въ восторгѣ: «ты спасенъ, ты опять со мною!» "Подожди еще, " сказалъ Леонардъ: «спрячь книгу въ карманъ, и задумай о какомъ нибудь рѣдкомъ сочиненіи, которое бы ты напрасно искалъ во всѣхъ библіотекахъ.»
"Ахъ, Боже мой! "отвѣчалъ Тусманъ: «я давно ищу небольшую книжку, написанную въ аллегорическомъ смыслѣ, о музыкѣ и композиціи. Я разумѣю Музыкальную войну Іоанна Бера, или Описаніе, какъ встрѣтились двѣ героини Мелодія и Гармонія, какъ объявили онѣ войну на взаимную пагубу, и какъ, наконецъ, послѣ многихъ кровопролитныхъ баталій, примирились.»
«Поищи ее у себя въ карманѣ,» сказалъ Ювелиръ. Тусманъ вынулъ книжку, и сдѣлавъ уморительный скачекъ, закричалъ: — «На силу-то я нашелъ Музыкальную войну Іоанна Бера!»
"Ну видишь ли, « молвилъ Ювелиръ: „ты теперь имѣешь полнѣйшую и, въ добавокъ, карманную библіотеку.“
Не обращая ни малѣйшаго вниманія на все, вокругъ него происходившее, не удостоивъ даже взглядомъ Коллежскаго Ассессора, Тусманъ забрался въ уголъ, бросился въ кресла, и безпрестанно то клалъ въ карманъ, то вынималъ волшебную книжку. Видно было, что онъ почитаетъ себя счастливѣйшимъ изъ смертныхъ.
Пришла очередь Барона. По обыкновенію своему, онъ вошелъ въ комнату разгильдяемъ, разсмотрѣлъ всѣ надписи въ лорнетъ и прочелъ ихъ въ пол-голоса. Но вскорѣ врожденное, непреодолимое влеченіе приковало его глаза къ золотой шкатулкѣ, блиставшей вѣнкомъ изъ талеровъ. — „Кто меня выберетъ, тотъ получитъ желаемое счастіе.“ — Гмъ! дукаты! они составляютъ мое счастіе, а потомъ Албертина!» — Баронъ немедленно отперъ золотую шкатулку, и нашелъ въ ней прекрасную Англійскую пилочку.
«Это что!» закричалъ онъ, разсердясь:, на кой чортъ мнѣ эта пила!"
"Будьте довольны выигрышемъ, " сказалъ Ювелиръ: «знаете, какое сокровище вамъ досталось? Нѣтъ ли съ вами новенькаго талера?»
«Какъ не быть!» отвѣчалъ Веніаминъ въ сердцахъ., но что вы хотите съ нимъ дѣлать? "
«Обрѣжьте его пилочкою.»
Баронъ исполнялъ сіе приказаніе съ рѣдкимъ проворствомъ, обличавшимъ частое упражненіе въ этомъ невинномъ ремеслѣ, и, по мѣрѣ того, какъ онъ спиливалъ талеръ, гуртикъ становился чище и толще. То же было и съ другими талерами.
Увидѣвъ это, остававшійся спокойнымъ зрителемъ до сей поры Манассія, какъ тигръ бросился на племянника, и закричалъ ужаснымъ голосомъ: — «Боже отцевъ моихъ! чудеса! Отдай мнѣ пилу, она моя! За эту волшебную тайну я продалъ душу триста лѣтъ тому назадъ! О отдай мнѣ пилу!»
При сихъ словахъ онъ хотѣлъ вырвать пилу изъ рукъ Веніамина, ожесточившагося въ свою очередь. Борьба между Израильтянами продолжалась нѣсколько минутъ; наконецъ племянникъ одолѣлъ, и выбросилъ дядю въ дверь съ лѣстницы. Возвратясь въ комнату съ быстротою стрѣлы, онъ подсѣлъ къ небольшому столику въ углу, противъ Титулярнаго Совѣтника, бросилъ на оный горсть талеровъ, и принялся обрѣзывать ихъ съ рѣдкимъ жаромъ.
"Насилу-то мы избавились отъ этого Манассіи, " сказалъ Ювелиръ. «Предполагаютъ, что это второй Агасверъ, бродящій по лицу земли съ 1512 года. Одинъ разъ, подъ именемъ серебряника Еврея Липпольда, его осудили было къ сожженію за колдовство, но онъ продалъ душу дьяволу, чтобъ тотъ его спасъ. — Теперь, Эдмондъ, открой шкатулку изъ слоновой кости.»
Эдмондъ исполнилъ приказаніе Ювелира, и нашелъ въ оной миніатюрный портретъ своей милой Албертины. Счастливецъ бросился въ объятія невѣсты, и самъ Коллежскій Ассессоръ принялъ участіе въ ихъ радости. Но не продолжительно было упоеніе любовниковъ: Леонардъ напомнилъ Эдмонду его обѣщаніе отправишься въ Италію; надобно было разстаться съ Албертиною, которая обѣщала писать къ нему безпрестанно.
По прошествіи года со времени Эдмондова отъѣзда въ Италію, многіе замѣтили, что письма Албертины становятся рѣже и холоднѣе; что молодой миловидный чиновникъ часто бываетъ, въ домѣ Коллежскаго Ассессора.
Можетъ быть, онъ женится на Албертинѣ, если вскорѣ получитъ слѣдующій чинъ.
- ↑ Знаменитый актеръ Берлинскій.