I.
правитьАнна Ѳедоровна страдала самой мучительной безсонницей и засыпала только утромъ, какъ разъ въ то время, когда мужъ уходилъ на фабрику. Это сердило Иннокентія Сергѣевича, какъ проявленіе неисправимой женской распущенности. Онъ, такой плотный и здоровый, никакъ не могъ понять болѣзненнаго состоянія жены и, когда его спрашивали о здоровьѣ жены, отвѣчалъ съ легкой ироніей:
— Ничего, благодарю васъ… По обыкновенію, валяется въ перьяхъ. Однимъ словомъ, баба…
Онъ былъ грубоватъ, какъ грубовата была его некрасиво скроенная, но крѣпко сшитая фигура, широкое скуластое лицо и всякое движеніе. Казалось, что когда онъ просто шелъ по улицѣ, то расталкивалъ обступавшихъ его враговъ лѣвымъ плечомъ, которымъ на ходу подавался немного впередъ. Анна Ѳедоровна любила въ немъ именно эту грубоватую силу, покорившую ее своимъ произволомъ и спеціально-домашнимъ деспотизмомъ. Ей даже дѣлалось жаль себя, и она иногда плакала безъ всякой побудительной причины.
Просыпалась Анна Ѳедоровна въ одиннадцать часовъ, когда ей хотѣлось еще немножко поспать — вѣрнѣе, просто понѣжиться въ постели. Но ровно въ двѣнадцать приходилъ съ фабрики мужъ, и необходимо было позаботиться о завтракѣ, вѣрнѣе — встрѣтить его и высидѣть, пока онъ ѣстъ и пьетъ.
Сегодня она проспала, и горничная Маша постучала въ дверь, когда было уже половина двѣнадцатаго.
— Ахъ, что я надѣлала! — спохватилась Анна Ѳедоровна, вскакивая съ постели.
Маша, дѣвушка съ некрасивымъ, точно застывшимъ лицомъ, вошла въ спальню и подала визитную карточку.
— Это отъ кого? — удивилась Анна Ѳедоровна. — Скажи, что Иннокентій Сергѣевичъ на фабрикѣ.
— Спрашиваютъ васъ, барыня…
— Меня?
Спросонья Анна Ѳедоровна не догадалась посмотрѣть карточку и только теперь прочла: Игнатій Павловичъ Руденко. Въ первый моментъ она не могла сообразить, кто это такой, и только потомъ все вспомнила и точно испугалась.
— Ахъ, я сейчасъ, Маша… Проси его въ гостиную. Да… я сейчасъ выйду. Постой… Какой онъ изъ себя: высокій, черноволосый… красивый?
— А кто его знаетъ… — нехотя отвѣтила Маша.
«Сейчасъ», когда дама одѣвается, не имѣетъ ничего общаго съ общепринятымъ понятіемъ о быстротѣ и хронологіи въ частности а въ данномъ случаѣ въ особенности, хотя Анна Ѳедоровна и торопилась ужасно, т.-е. по десяти разъ гоняла Машу за одной вещью, забывала тысячу другихъ и на этомъ основаніи сердилась.
— Господи, какая я стала противная и старая, — вслухъ говорила она, стараясь придать своей утренней прическѣ красиво-небрежный видъ.
Изъ зеркала на нее смотрѣло кокетливо улыбавшееся, совсѣмъ еще не старое и очень миловидное лицо съ черными глазами и писаными бровями. Правда, когда-то оно было такое круглое и румяное во всю щеку, а сейчасъ вытянулось, отчего глаза казались больше, а около ушей начинали собираться складки кожи. Румянецъ тоже давно потухъ, и отъ него оставались неровныя пятна, какъ отъ плохо смытыхъ румянъ. Больше всего смущала Анну Ѳедоровну шея, которая, благодаря худобѣ, казалась почти коричневой, и поэтому она драпировала ее высокими рюшами или воротникомъ. Выступавшіе позвонки на спинѣ и впадины на ключицахъ никто не видѣлъ, и эти недочеты преждевременной худобы не принимались во вниманіе. А сейчасъ Аннѣ Ѳедоровнѣ хотѣлось быть именно прежней Анной Ѳедоровпой, т.-е. Галей, какъ ее звали дѣвушкой, и она волновалась, точно отправлялась на экзаменъ.
— Кажется, все… — рѣшала она, въ послѣдній разъ оправляя сѣрое шерстяное платье. — Маша, а гость гдѣ?
— Въ гостиной сидитъ…
Вопросъ былъ глупый, и Анна Ѳедоровна посмотрѣла улыбавшимися глазами на Машу, которая и не подозрѣвала, что за человѣкъ сидитъ въ гостиной, какъ не подозрѣваетъ и Иннокентій Сергѣевичъ. Ахъ, онъ скоро вернется съ фабрики и можетъ испортить всю сцену. Эти мужья имѣютъ скверную привычку всегда появляться не во-время, точно не могутъ подождать. Что стоило тому же Иннокентію Сергѣевичу проѣздить на рудникъ всего лишнихъ два дня и вернуться, ну, положимъ, завтра? Конечно, въ прошломъ году проѣздилъ же цѣлую лишнюю недѣлю, а нынче пріѣхалъ даже раньше.
Анна Ѳедоровна чувствовала, какъ бьется усиленно ея сердце и въ головѣ мысли путаются, какъ спущенныя съ мотка нитки.
Интересно, какимъ сейчасъ выглядитъ Игнатій Павлычъ?
«А все-таки не забылъ… — не безъ гордости подумала она, что-то припоминая и улыбаясь. — Прежде онъ былъ такой смѣшной…»
Выходя изъ спальни, она вдругъ почувствовала, какъ сердце у нея остановилось и передъ глазами заходили темные круги. Она ухватилась рукой за косякъ двери и прошептала:
— Маша, воды… это сейчасъ пройдётъ…
Съ ней въ послѣднее время обмороки повторялись довольно часто, при каждомъ волненіи, и Маша знала, что нужно ей дѣлать.
II.
правитьГость, черноволосый, немного сутуловатый господинъ, давно уже выражалъ знаки нетерпѣнія. У него былъ какой-то подержаный видъ, какимъ отличаются «бывалые люди». Въ темныхъ волосахъ уже серебрилась сѣдина, а глаза были обложены тонкими морщинами. Красивое, южное лицо точно было покрыто налетомъ коричневаго загара.
«Однако Галя заставляетъ себя ждать… — думалъ гостъ, начиная шагать по гостиной, — Однимъ словомъ, дома, а на этомъ основаніи спитъ до двѣнадцати часовъ. „О, женщины!“ — сказалъ Шекспиръ».
Обстановка гостиной не произвела на гостя особеннаго влечатлѣнія. Для управителя завода можно было бы и получше. Правда, рояль отличный, ковры, мягкая мебель — ничего себѣ, а олеографіи на стѣнахъ и дрянные цвѣты на окнахъ уже совсѣмъ нехорошо, точно у какого-нибудь волостного писаря или деревенскаго попа. Въ общемъ чувствовалось, что хозяйка надо обращала вниманія на обстановку.
— Да, что-то подозрительно… — вслухъ замѣтилъ гость, поправляя передъ зеркаломъ козлиную темную бородку. — А какъ прежде Галя любила цвѣты… Гм… Да. А она все-таки нейдетъ… Можетъ-быть, изъ важности хочетъ заставить подождать?
Онъ подошелъ къ окну и долго смотрѣлъ на заводскую площадь, покрытую весенними лужами. Стояла уже половина апрѣля, но въ этихъ медвѣжьихъ мѣстахъ, вмѣсто весны, какая-то слякоть. Что теперь дѣлается на благословенномъ югѣ… Гость даже вздохнулъ и взбилъ вившіеся волосы.
«И это весна… — презрительно думалъ онъ, оглядывая сѣрое небо и тускло вырѣзавшіеся за фабрикой волнистые силуэты горъ. — А у насъ…»
Онъ отвернулся, подошелъ къ роялю и, не садясь, взялъ нѣсколько тихихъ аккордовъ. Потомъ эти пробные звуки перешли въ ласковую южную мелодію, и гость совершенно забылся. Это была импровизація на малороссійскія пѣсни. Да, въ этихъ звукахъ была и весна, и горячее южное солнце, и радость, и цвѣты, и любовь, и тоска…
Онъ даже закрылъ глаза и видѣлъ тихій лѣтній вечеръ, догоравшую зарю, лодку на заснувшей поверхности рѣки и ее, розовую, полную задорнаго веселья и безпричинной молодой радости. Темные глаза любовно смотрѣли въ его глаза, дѣвичій голосъ шепталъ отвѣтныя признанія, и онъ былъ увѣренъ, что такъ будетъ вѣчно, — что жизнь одно сплошное счастье, что гдѣ-то въ воздухѣ протянулась надъ ними благословляющая рука самой судьбы. И вдругъ…
— Позвольте, милостивый государь, отрекомендоваться вамъ, — послышался за спиной мечтателя хриповатый басокъ.
Когда гость обернулся, то увидѣлъ предъ собой плотнаго мужчину съ окладистой бородой, сѣрыми упрямыми глазами и высокимъ лбомъ. Получилось впечатлѣніе чего-то сѣраго и непривѣтливаго.
— Да, Иннокентій Сергѣевичъ Никитинъ, — продолжалъ сѣрый человѣкъ, дѣлая ударенія на словахъ, точно ѣхалъ по мостовой.
— Ахъ, очень радъ… Простите, я немного увлекся, — виновато бормоталъ гость, протягивая руку. — Моя фамилія Руденко. Да… Мнѣ нужно повидать Анну Ѳедоровну…
Хозяинъ смѣрялъ недовѣрчивымъ взглядомъ гостя съ ногъ до головы и довольно грубовато проговорилъ:
— Друзья дѣтства?
— Нѣтъ, т.-е. почти… Мы встрѣчались въ Кіевѣ въ одномъ домѣ.
— Гм… да… Садитесь.
Гость замѣтилъ, что у любезнаго хозяина руки такія мускулистыя и мозолистыя, а сѣрая тужурка покрыта заводской сажей и масляными пятнами. Онъ невольно подумалъ про себя: «Ну, это порядочный медвѣдь», и пожалѣлъ Галю. Удивительно, что могло ей понравиться въ этомъ безнадежно съромъ человѣкѣ?
Въ гостиной воцарилось самое неловкое молчаніе, т.-е. неловкое для гостя. Сѣрый хозяинъ молчалъ, поглядывая на дверь въ столовую, а гость напрасно подыскивалъ тему для разговора.
— А я ѣду на востокъ… — заявилъ наконецъ гость. — Да… Въ Сибирь.
— Именно? Сибирь велика…
— Въ Енисейскъ — виноватъ, въ Красноярскъ. Я все порепутываю названія этихъ городовъ… Нынче какъ-то всѣ ѣдутъ отъ насъ въ Сибирь, ну, и я поѣхалъ.
— И прогоны и подъемныя?
— И прогоны и подъемныя…
— Дѣло хорошее, когда даютъ деньги.
— Какъ вамъ сказать… У меня совсѣмъ мало осталось. Видите ли, нужно было кое-что купить: три сотни настоящихъ гаванскихъ сигаръ, консервы разные… Я даже захватилъ кіевскаго варенья.
— Варенья? Вы, значитъ, женатый человѣкъ?
— Да, т.-е. нѣтъ. Т.-е. жена живетъ отдѣльно…
— Она музыкантша? — спросилъ ни съ того ни съ сего хозяинъ.
— Нѣтъ.
— Можотъ-быть, поетъ?
— Право, не умѣю сказать, поетъ ли она сейчасъ…
— Можетъ-быть, прежде пѣла? Вѣдь у васъ тамъ, на югѣ, всѣ пѣвуны…
Этотъ глупый допросъ былъ прерванъ появленіемъ Анны Ѳедоровны.
Она вошла какой-то неестественно-быстрой, театральной походкой и потеатральному протянула руку, которую гость и поцѣловалъ.
— Боже мой, какъ вы измѣнились… —невольно проговорилъ онъ, едва замѣтно задерживая ея руку. — Если бы я васъ встрѣтилъ на улицѣ, то ни за что бы не узналъ.
— А я бы васъ узнала… Вы мало измѣнились.
— О, если бы это была правда, — вздохнулъ гость. — Время безжалостно… Голова сѣдѣетъ, и вообще старюсь.
— А нельзя ли намъ дать позавтракать? — прервалъ хозяинъ. — Извините, господа, я всталъ въ пять часовъ, какъ всегда, и голоденъ, какъ волкъ.
Анна Ѳедоровна вдругъ покраснѣла.
— Завтракъ готовъ, какъ всегда, — проговорила она. — Идемте… Маруся ждетъ.
Имя «Маруся» заставило гостя улыбнуться, — отъ него такъ и пахнуло южной ласковостьюю
III.
правитьВъ столовой все ужо было готово, и Маруся сидѣла за столомъ. Это была дѣвочка лѣтъ восьми, бѣлокурая и такая же вся сѣрая, какъ отецъ. Она какъ-то не по-дѣтски сурово посмотрѣла на гостя и сдѣлала нетерпѣливое движеніе плечомъ, когда мать ее поцѣловала. Рядомъ съ ней сидѣла нѣмка-бонна съ какимъ-то овечьимъ убитымъ лицомъ.
— Ну, Маша, какъ дѣла? — спрашивалъ Иннокентій Сергѣевичъ, грузно усаживаясь за столъ.
Онъ намѣренно дѣлалъ удареніе на словѣ «Маша». "Малороссійское полуимя рѣзало его сѣверныя уши, и изъ-за этого у супруговъ происходили бурныя сцены.
— Не хочу я знать никакой Маруси, — горячился Иннокентій Сергѣевичъ. — У меня есть дочь Маша… Марусями зовутъ горничныхъ и толокъ.
— А для меня она Маруся, — спорила Анна Ѳедоровна до слезъ. — Маруся, Маруся…
Анна Ѳедоровна почти во всемъ уступала мужу, но этого слова не могла уступить. Гость замѣтилъ это сразу и улыбнулся. Хозяинъ больше не обращалъ на него вниманія, за исключеніемъ случаевъ, когда наливалъ себѣ рюмку водки.
— Прикажете и намъ, Игнатій Павлычъ?
— Нѣтъ, я не пью…
— А какъ же всѣ хохлы пьютъ горилку? Мнѣ одинъ знакомый хохолъ разсказывалъ, какъ она приготовляется: берутъ четверть водки, спускаютъ въ нее четверть фунта листового табаку и ставятъ въ теплое мѣсто.
— Право, я не знаю… — уклончиво отвѣтилъ гость. — Мнѣ не случалось этимъ интересоваться.
— Вы и не ѣдите ничего, — приставалъ хозяинъ. — А когда встанешь въ пять часовъ и наглотаешься заводской сажи, такъ, кажется, съѣлъ бы живую собаку…
«Ты и можешь съѣсть», — подумалъ гость, наблюдая, какъ у хозяина при ѣдѣ шевелится уши.
— Живой собакой я васъ угощать не буду, — поправила тяжеловѣсную остроту мужа Анна Ѳедоровна, — а вареники будутъ. Настоящіе наши вареники… Я точно знала, что вы пріѣдете, и заказала вареники къ завтраку
— Вареники — вещь недурная, хотя въ сущности это просто испорченные наши пельмени, — замѣтилъ хозяинъ, замѣтно начиная совѣть.
Онъ съѣлъ свою порцію варениковъ, нѣсколько разъ тяжело вэдохнулъ и проговорилъ, обращаясь къ женѣ:
— Ты, конечно, займешь гостя, Аня, а я того… человѣкъ, который встаетъ въ пять часовъ утра, имѣетъ право послѣ завтрака почитать газету.
Протеста не послѣдовало, и онъ грузной походкой направился къ двери. Остановившись въ дверяхъ, онъ проговорилъ:
— А хохлы любятъ горилку… да…
Анна Ѳедоровна нервно ощипывала бахромку салфетки, а когда домовладыка удалился, проговорила:
— Мы ежедневно напиваемся два раза: за завтракомъ и вечеромъ, когда играемъ въ карты.
— Вы? — изумился гость.
Она показала ему глазами на дѣвочку, которая разговаривала съ бонной. Гость чувствовалъ себя неловко и за себя и за хозяйку и проговорилъ:
— Какая милая дѣвочка. Вылитый отецъ…
— Да… Только она не ласкова у насъ, какъ другія дѣти. Я хорошо помню себя въ этомъ возрастѣ и была такой привязчивой!.. Ахъ, кстати, не успѣла еще васъ поблагодарить… Вы не можете себѣ представить, сколько удовольствія доставили вы мнѣ своимъ неожиданнымъ визитомъ.
Гость наклонилъ голову и спросилъ:
— Вы позволите курить?
— О, пожалуйста… Сейчасъ будетъ кофе.
Гость заложилъ ногу на ногу и, раскуривъ папиросу, проговорилъ уже другимъ тономъ:
— Мнѣ такъ хотѣлось васъ видѣть, Гал…
— Маруся, ты можешь итти къ себѣ, — сказала Анна Ѳедоровна дѣвочкѣ, а когда та поднялась съ недовольнымъ лицомъ, прибавила: — Не правда ли, какъ сильно я измѣнилась и… постарѣла? Да?
Послѣднее слово она выговорила съ большимъ трудомъ, точно сознавалась въ какомъ-то преступленіи.
— Если хотите, да… — отвѣтилъ онъ.
— О, я это сама знаю… Потомъ у меня сердце не въ порядкѣ, и скоро умру, то-есть опредѣленнаго ничего нѣтъ пока, но я знаю, что скоро умру. Скажу больше, — я знаю даже свою счастливую преемницу и, говоря откровенно, не завидую ей, какъ не завидую и другимъ, такъ называемымъ счастливымъ женщинамъ.
Она засмѣялась нехорошимъ смѣхомъ, отъ котораго у гостя пошли мурашки по спинѣ, и онъ рѣшительно не зналъ, что ему сказать.
— Это дочь нашего заводскаго врача, котораго вы увидите вечеромъ, — продолжала она съ прежней улыбкой. — Можетъ-быть, и она будетъ… Ее зовутъ Татьяной Алексѣевной. Такая рослая, здоррвая и властная дѣвушка. Настоящая сибирячка… Она сумѣетъ быть тѣмъ, чѣмъ я не могла быть, то-есть настоящей хозяйкой.
— Послушайте, Анна Ѳедоровна, ради Бога, оставимте этотъ разговоръ…
— Ахъ, мнѣ все равно! — устало согласилась хозяйка. — Ну, тогда разсказывайте что-нибудь о милой Малороссіи, гдѣ ясныя воды, тихія зори… я постоянно думаю о ней, и меня это убиваетъ. Знаете, есть такая болѣзнь. Она называется ностальгіей… Вотъ вы потомъ ее испытаете сами, не сейчасъ, а потомъ.
Онъ не заставилъ повторять просьбы. Они вдвоемъ вспоминали общихъ знакомыхъ, дорогія мѣста, впечатлѣнія юности.
— Помните Голыненко? Всѣ три барышни вышли замужъ — старшая живеть въ Одессѣ, средняя въ Саратовѣ, а младшая ѣдетъ съ мужемъ во Владивостокъ. Молодой Кучеренко — помните, студентъ-медикъ, который былъ влюбленъ въ старшую? — сошелъ съ ума и теперь лѣчится за границей. Инженеръ Борщовъ умеръ, докторъ Харченко тоже, учитель греческаго языка Попертай, который хотѣлъ постричься въ монахи, недавно женился на богатой вдовѣ, богачъ Гордѣенко постарѣлъ и т. д., и т. д.
Въ послѣднемъ Иннокентій Сергѣевичъ ее ошибся. Въ свое время Гуденко пользовался въ студенческихъ кружкахъ большой популярностью, какъ остроумный ораторъ. Женщины имъ увлекались, а въ томъ числѣ и Анна Ѳедоровна, которая и въ Петербургъ на курсы уѣхала по его настоянію. Семья была противъ курсовъ, и ей пришлось испортить много крови, прежде нѣмъ она добилась своего. Руденко доставлялъ ей умныя книжки и вообще развивалъ, какъ это дѣлалось въ доброе старое время. Эта короткая пора для Анны Ѳедоровны осталась лучшимъ воспоминаніемъ юности, и съ ней неразрывно было связано имя Руденко. Теперь она смотрѣла на бывшаго учителя благодарными глазами, стараясь вызвать потускнѣвшій отъ времени образъ увлекательнаго юноши. Между ними чуть-чуть не разыгрался романъ, но ее во-время унесла волна на сѣверъ, и романъ остался недоконченнымъ, несмотря на самыя горячія клятвы и оживленную переписку. Руденко сильно измѣнился за время, пока Анна Ѳедоровна его не видала, и она въ первую минуту даже не узнала его, хотя изъ вѣжливости и увѣряла, что онъ все такой же. Увы! прежняго Руденко уже не существовало, какъ не существовали поцѣлуи, объятія и клятвы. «Боже мой! — думала она, — неужели все это было, могло быть?» Она вдругъ почувствовала себя такой старой-старой, такой никому не нужной и лишней, какъ выдернутый по ошибкѣ здоровый зубъ — онъ и цѣлъ, и здоровъ, и въ то же время мертвъ.
Руденко, кажется, понялъ тайный ходъ мыслей хозяйки и спросилъ:
— Дѣло прошлое, Галя… Я, конечно, но сержусь, но, за всѣмъ тѣмъ, все-таки не понимаю, что могло васъ привлечь въ этомъ господинѣ, теперешнемъ вашемъ супругѣ?
— Какъ вамъ сказать… — нѣсколько смутилась Анна Ѳедоровпа.
— Вы не обязаны отвѣчать… Вопросъ, въ сущности, излишній, но, говоря откровенно, я немножко васъ ревную и, какъ всѣ ревнивцы, сосредоточиваю свою ревность именно на данномъ лицѣ, хотя это и безразлично но существу дѣла: не все ли равно, кто замѣнилъ меня?
— Вѣдь вы тоже женаты? Можетъ-быть, и въ этомъ я тоже виновата? — отвѣтила она вопросомъ.
— Если хотите, да. Кто знаетъ, что было бы, если бы я тогда съ такою довѣрчивостью не отправился въ Питеръ. Восточный поэтъ Гафизъ правъ, когда сказалъ: тотъ не наслѣдуетъ царствія Божія, который выпускаетъ изъ своихъ рукъ полы своей милой. Тутъ и географія и хронологія вмѣстѣ… Да, такъ я часто думалъ о томъ, что было бы, если бы… Мнѣ кажется, что, право, мы недурно прожили бы вмѣстѣ, Галя.
— Неразрѣшимый вопросъ о томъ, чего не было…
— Но могло быть… Виноватъ, я уклоняюсь отъ главнаго вопроса.
— Васъ интересуетъ, почему я сдѣлалась именно m-me Никитиной?
— Да, именно… Когда вы въ газетѣ наталкиваетесь на случай какого-нибудь убійства, самоубійства и вообще смерти, то васъ почему-то непремѣнно интересуетъ вопросъ объ орудіи преступленія, хотя, казалось бы, по все ли равно, какъ и чѣмъ покончилъ съ собою человѣкъ и почему онъ выбралъ именно такое орудіе.
IV.
правитьИппокентій Сергѣевичъ успѣлъ выспаться и умыться, а въ столовой все еще продолжался разговоръ.
«Охъ, ужъ эти друзья дѣтства! — сердито подумалъ онъ. — Но чемъ только люди могутъ разговаривать столько времени?.. Шалыганъ какой-то и, навѣрно, изъ пѣвуновъ, а баба и уши развѣсила».
Въ столовую онъ такъ и не пошелъ, а спросилъ себѣ холоднаго квасу, выпилъ цѣлую бутылку и отправился на фабрику.
«Что же, пусть его болтаетъ, — думалъ онъ дорогой, обходя весеннія лужи. — Аня въ послѣднее время скучаетъ и капризничаетъ, а тутъ шалыганъ и утѣшитъ. Кажется, онъ того, изъ бабьихъ пророковъ…»
— Можетъ-быть, вы и правы, то-есть ваше любопытство, но я, при всемъ желаніи, не могу дать вамъ обстоятельнаго отвѣта, потому что все случилось какъ-то само собой. «Онъ» тогда былъ еще студентомъ… Такой сильный, энергичный, относившійся иронически къ кружковымъ говорунамъ. Вообще, это была совершенно незнакомая для меня сила, властная, покоряющая и — какъ вамъ сказать — гипнотизирующая. Раньше были слова, а тутъ было дѣло. Онъ былъ технологъ и бредилъ своею будущею дѣятельностью. Это были не безформенные; общія мечты, а вполнѣ опредѣленно сложившійся кругозоръ. Тутъ не могло быть мѣста сомнѣніямъ и колебаніямъ. Итти рука объ руку съ такимъ человѣкомъ, знать цѣль жизни и средства къ ея осуществленію, самой быть до извѣстной степени дѣйствующимъ лицомъ — что могло быть заманчивѣе и привлекательнѣе для двадцатилѣтней фантазерки? Мнѣ рисовался далекій сѣверо-востокъ, неистощимыя богатства, плодотворный трудъ.
Она съ трудомъ перевела духъ и прибавила:
— Можетъ-быть, это законъ контрастовъ — кажется, есть и такой законъ? А вѣрнѣе — наша бабья доля… Да, я вышла замужъ и была счастлива до первой поѣздки въ родную Малороссію. Вы знаете мою семью — это настоящее дворянское гнѣздо, со своими традиціями, укладомъ мыслей, предразсудками и говоромъ. Въ ихъ глазахъ мой бракъ являлся неравной партіей, потому что мужъ по происхожденію простой мѣщанинъ. Можете себѣ представить, что вышло изъ этакой комбинаціи. Они разошлись съ перваго взгляда, съ перваго слова. Это сбыло мое первое горе и горе ничѣмъ непоправимое. Стороны не хотѣли знать другъ друга, и мнѣ пришлось отказаться отъ собственной родной семьи. Нужно быть женщиной, чтобы понять эту бабью трагедію, совершающуюся на каждомъ шагу. Потомъ я очутилась на Уралѣ, у меня родилась дочь… Офиціальное счастье было налицо, и я забылась на нѣсколько лѣтъ и дошла до того, что нынѣ даже было какъ-то странно думать, что я когда-то жила въ Малороссіи, подъ другимъ небомъ, съ другими людьми, въ другой семьѣ. Свое гнѣздо женщинѣ замѣняетъ весь остальной міръ… Женщину можно приручить къ какой угодно обстановкѣ, въ ней есть какое-то примиряющееся рабское чувство… Вы только подумайте, сколько милліоновъ женщинъ взято было въ плѣнъ въ доброе старое время, и я увѣрена, что онѣ прижились среди враговъ, свили себѣ гнѣзда и забыли родные очаги.
V.
правитьОнъ слушалъ эту страшную исповѣдь больной женщины, опустивъ глаза. Очевидно, она высказывала что-то такое наболѣвшее и выстраданное и все еще не могла подойти къ главному.
— Вамъ, вѣроятно, странно слушать меня? — спросила она, дѣлая передышку. — А между тѣмъ я въ послѣднее время очень часто думаю объ этихъ безвѣстно погибшихъ женщинахъ, уведенныхъ въ плѣнъ. Вѣдь это совсѣмъ не то, что умереть на полѣ сраженія… Благородныя животныя не выносятъ рабства. У меня часто бываютъ нынче галлюцинаціи, и я вижу, какъ меня уводятъ въ плѣнъ. Да, я вижу малороссійскую деревушку, бѣленькія хатки, зарево пожара, убитыхъ мужчинъ и насъ, несчастныхъ невольницъ, которыхъ, какъ стадо барановъ, гонятъ въ степь, чтобы продать на одномъ изъ невольничьихъ рынковъ жъ Крыму. Горе такъ велико, что я даже не могу плакать. Отецъ и братья убиты, они счастливы, что не увидятъ моего позора.
Она даже закрыла глаза, точно стараясь вызвать рельефнѣе эту жестокую картину и не замѣчая, что гость уже дѣлаетъ нетерпѣливыя движенія. Онъ совсѣмъ ѣхалъ сюда не затѣмъ… развѣ это Галя? Какая-то психопатка, у которой въ головѣ зайцы прыгаютъ.
— Васъ, вѣроятно, удивляетъ, къ чему все это я говорю? — спрашивала она и, не дожидаясь отвѣта, торопливо продолжала дальше. — Видите ли, рабство и неволя существуютъ и сейчасъ, только приняли болѣе утонченныя формы… Посмотрите на меня, развѣ я похожу на свободную женщину? О, я сама продалась въ неволю за чечевичную похлебку изъ громкихъ словъ… Это спеціально-интеллигентское рабство… У насъ нѣтъ родины, и мы кочуемъ за своими избранниками по всей необъятной Россіи, причемъ онъ въ большинствѣ случаевъ, какъ мой мужъ, устроится въ концѣ концовъ на своей родинѣ. Съ какой бы радостью я вернулась въ свою милую Малороссію… Маленькая хатка, вишневый садочекъ — и больше ничего не нужно. И я не могу вернуться туда, гдѣ все порвано и сломано… Я упру полонянкой… Какой смѣшной у меня докторъ. Онъ, въ сущности, хорошій и неглупый человѣкъ, но слишкомъ уже вѣритъ въ собственные рецепты. И мое несчастье, что онъ меня старается лѣчить самымъ добросовѣстнымъ образомъ… Чего-чего только я ни наглоталась отъ него, и можно, право, подумать, что онъ задался цѣлью во что бы то ни стало уморить меня, чтобы выдать потомъ свою дочь за моего мужа. Мысль совершенно дикая, но, каюсь, она иногда приходитъ ко мнѣ въ голову… Вѣдь мужъ, но здѣшней логикѣ, занимаетъ блестящее положеніе — онъ получаетъ около шести тысячъ жалованья, а когда сдѣлается главнымъ управляющимъ, то будетъ получать всѣ пятнадцать. Тутъ легко нажить счастливую соперницу…
Гость упорно молчалъ, напрасно отыскивая благовидный предлогъ для того, чтобы съ честью удрать. И зачѣмъ только нелегкая принесла его въ этотъ домъ сумасшедшихъ!
— Что же вы молчите? — заговорила Анна Ѳедоровна. — Я устала. Говорите что-нибудь. Вѣдь вы женаты?..
— Да.
— Жена бѣжала?..
— Гм… Какъ вамъ сказать… И да и нѣтъ. Вѣрнѣе сказать, мы оба бѣжали, какъ бѣгутъ другъ отъ друга концы лопнувшей струны.
— И вы отъ огорченія бросились искать счастья въ Сибири? Да разсказывайте же о себѣ что-нибудь…. Вы любили жену?.. Вы страдали?.. Вамъ больно вспомнить свое прошлое?.. Боже мой, у васъ, можетъ-быть, остались тамъ… далеко-далеко… дѣти, и вы тоскуете о нихъ святой тоской… Я не имѣю права касаться, можетъ-быть, этого больного мѣста?
— Да, у моей жены есть ребенокъ, но, къ сожалѣнію, онъ не мой.
— Понимаю… Она ушла отъ васъ?..
— Нѣтъ, мы жили вмѣстѣ до послѣдняго времени и очень мило играли въ мужа и жену. Впрочемъ, у меня есть и свой ребенокъ… то-есть онъ собственно не мой… Однимъ словомъ, тутъ цѣлая исторія, даже не романъ, а именно исторія. Откровенность за откровенность.
Онъ прошелся по комнатѣ, поправилъ волосы и заговорилъ уже другимъ тономъ:
— Видите ли, я сошелся съ одной замужней женщиной…
— Несчастный!..
— Позвольте… Она — соломенная вдова и не живетъ съ мужемъ, а у нея былъ романъ съ однимъ инженеромъ… гм… мнѣ и пришлось считаться именно съ этимъ quasi-мужемъ, и дѣло чуть не дошло до дуэли, если бы ея настоящій мужъ не примирилъ насъ… то-есть инженеръ долженъ былъ благородно ретироваться, какъ дѣлается въ подобныхъ случаяхъ. Злые языки потомъ увѣряли меня, что все это была одна пустая комедія, и что мой предшественникъ благодаритъ судьбу, пославшую ему въ моемъ лицѣ избавителя.
— А ребенокъ?
— Ребенокъ, какъ ребенокъ… Я, изъ вѣжливости, считаю его своимъ.
— Несчастный!.. несчастный!.. несчастный!.. и вамъ не стыдно все это говорить мнѣ въ глаза?.. мнѣ, порядочной женщинѣ?
Она даже хотѣла разсердиться, но онъ посмотрѣлъ на нее такимъ беззащитнымъ взглядомъ, что гнѣва не послѣдовало.
— И какъ вы просто все разсказываете!.. — удивлялась она. — Неужели это вы, тотъ Игнатій Павлычъ, за котораго я когда-то готова была отдать всю жизнь?
— Къ сожалѣнію, тотъ самый… Что дѣлать, если я обманывался въ самомъ себѣ и жестоко за это поплатился. Я совсѣмъ не гожусь для жизни, и сейчасъ меня несетъ въ Сибирь, какъ вѣтеръ несетъ мертвый осенній листъ… Какъ видите, я старался выражаться о себѣ самымъ чувствительнымъ образомъ.
— Несчастный!.. несчастный!.. — повторяла она, ломая руки. — А вѣдь я сколько разъ думала о васъ… да… старалась представить себѣ ту счастливую женщину, которую вы любите… рисовала картину семейнаго счастья, вашихъ дѣтей, у которыхъ будутъ такіе же глаза, какіе когда-то были у васъ…
Кончилось тѣмъ, что Анна Ѳедоровна расплакалась и убѣжала къ себѣ въ комнату. Теперь даже и исчезпуть незамѣтно было нельзя.
— Вотъ такъ исторія! — повторялъ про себя Руденко.
Чтобы выиграть время, онъ отправился осматривать фабрику. Неловко же было бы уѣхать, не простившись съ хозяиномъ.
VI.
правитьВечеромъ, какъ и ожидала Анна Ѳедоровна, собрались обычные партнеры Иннокентія Сергѣевича: докторъ Рукинъ съ дочерью и механикъ Янчевскій. Руденко и тутъ оказался не на высотѣ призванія — онъ не умѣлъ играть въ винтъ.
— Рѣшительно не понимаю, что вы и за человѣкъ! — удивлялся Иннокентій Сергѣевичъ. — Горилки не пьете, въ карты не играете!.. А мы-то надѣялись на васъ, какъ на четвертаго партнера… а то все должны съ болваномъ играть.
Въ послѣдней фразѣ чувствовался какъ будто нѣкоторый обидный намекъ и Руденко въ другое время могъ бы обидѣться, но сейчасъ все его вниманіе было поглощено дочерью доктора, высокой, русоволосой дѣвушкой съ какимъ-то удивительно яснымъ выраженіемъ лица. Она точно вся застыла и не могла проснуться отъ зачаровавшаго ее сна. Лицо было правильное, великорусскаго склада, и смотрѣло такъ просто своими большими, сѣрыми глазами съ поволокой.
«Ясноликая!» — опредѣлилъ ее про себя Руденко.
Анна Ѳедоровна еще къ обѣду вышла успокоенной и такъ хорошо и просто сказала гостю:
— Я на васъ не сержусь, Игнатій Павловичъ! Позабудьте о нашемъ давешнемъ разговорѣ…
Руденко именно въ этотъ моментъ почувствовалъ себя виноватымъ, и въ немъ проснулась жажда искупленія.
— Анна Ѳедоровна, я буду мстить за васъ!
— Кому?
— А вотъ этой докторской дочери. Я ее поставлю въ самое нелѣпое и смѣшное положеніе… Вотъ увидите!
— Ради Бога, не дѣлайте этого! Я знаю, что у васъ злой языкъ, но бѣдная дѣвушка въ этомъ не виновата.
Этотъ порывъ женскаго великодушія окончательно покорилъ Руденко. Боже!.. какая женщина… какая женщина!.. Если бы онъ встрѣтилъ такую женщину, развѣ онъ мыкался бы по свѣту перекати-полемъ? У него въ головѣ внезапно мелькнула счастливая мысль: «А что, если взять и увезти Анну Ѳедоровну, увезти туда, на благословенный югъ? Вѣдь это даже его обязанность, какъ стараго друга. Она умретъ здѣсь, на чужбинѣ, а тамъ поправится, расцвѣтетъ и сдѣлается прежней Галей. Спасти погибающаго человѣка — это настоящій христіанскій подвигъ!» Отъ мысли до дѣла у Руденко разстоянія не существовало, да и медленность въ этомъ случаѣ являлась преступной. Онъ въ короткихъ, но сильныхъ выраженіяхъ объяснилъ Аннѣ Ѳедоровнѣ свой планъ.
— Теперь рѣшайте сами! — закончилъ онъ. — Я весь къ вашимъ услугамъ!..
Она посмотрѣла на него печальными глазами и съ больной улыбкой отвѣтила:
— Во-первыхъ, это вамъ не по дорогѣ!.. Вѣдь вы ѣдете не на благословенный югъ, а на сѣверо-востокъ!
— Мнѣ ничего не стоитъ вернуться… О, вы вполнѣ можете положиться на меня. Хотите, я сегодня же переговорю съ вашимъ муэемъ? Объясненіе, правда, не изъ особенно пріятныхъ, но я для храбрости выпью двѣ рюмки мадеры!
— Ради Бога, не дѣлайте ничего подобнаго!
— Тогда я могу выпить всего одну?
Это былъ совершенный ребенокъ, и Анна Ѳедоровна слѣдила за нимъ все время и тревожилась. Вечеромъ, когда Руденко занялся съ докторской дочерью, она встревожилась еще больше и нѣсколько разъ подсаживалась къ нимъ, чтобы слѣдить за направленіемъ разговора. Но опаснаго ничего не было. Руденко впалъ въ проповѣдническій тонъ добраго стараго времени и, кажется, забылъ о своихъ коварныхъ замыслахъ.
За ужиномъ Анна Ѳедоровна порядкомъ струсила, когда Руденко заразъ выпилъ двѣ рюмки хересу.
— Вотъ хвалю! — поощрилъ хозяинъ. — Это по-нашему!..
Руденко разошелся, разсказывалъ анекдоты и вообще сдѣлался самимъ собой. Докторская барышня смѣялась до слезъ и обращалась съ нимъ почти фамильярно. Послѣ ужина, когда мужчины остались въ столовой за ликерами, Руденко отвелъ въ сторону Анну Ѳедоровну и сообщилъ:
— Знаете, я все устроилъ…
— Именно?.. — испугалась Анна Ѳедоровна.
— Все будетъ прекрасно, Галя… Я сейчасъ сдѣлалъ… позвольте… какъ зовутъ барышню?
— Татьяна Львовна…
— Ну, такъ я сдѣлалъ ей предложеніе…
— Вы?!..
— Да, я…
— И что же она?..
— Что говорится въ такихъ случаяхъ: смутилась, опустила глазки… Ахъ, какая это дѣвушка! Какая у нея душа… Я женюсь на ней, увезу на югъ, и вы пріѣдете, Галя, гостить къ намъ. Не правда ли, какъ все это хорошо вышло?
Иннокентій Сергѣевичъ встревоженно прибѣжалъ изъ столовой, когда услышалъ истерическій хохотъ Анны Ѳедоровны. Она никогда такъ не смѣялась.
— Что съ тобой, Аня?
Она только махнула ему рукой, не имѣя силъ выговорить ни одного слова. Иннокентій Сергѣевичъ только пожалъ плечами, покосился на гостя и съ достоинствомъ вернулся на свой постъ. А Анна Ѳедоровна продолжала хохотать и сквозь слезы говорила:
— Какой… какой вы милый… Боже, какъ я васъ узнаю!.. Ахъ, какой милый… Завтра же послѣ завтрака вы уѣзжаете въ Сибирь…
— А если я не согласенъ?
— Да вѣдь вы хотите жениться только для меня, а я вамъ запрещаю… Понимаете? Потомъ вы совершенно забыли, что у васъ есть жена и соломенная вдова въ квадратѣ… Ахъ, милый югъ, милый югъ!.. Вы меня совершенно вылѣчили… Я лѣтъ десять ужъ такъ не смѣялась… Давайте руку: завтра уѣзжаете?
Онъ нахмурилъ брови, а потомъ отвѣтилъ:
— Только для васъ, Галя!.. Это — моя послѣдняя жертва!
1889.