ВСТРѢЧА СЪ ЗУБРОМЪ ВЪ БѢЛОВѢЖСКОЙ ПУЩѢ.
(Изъ записокъ лѣсничаго).
править
Я плотно закусилъ и выпилъ у жида «Янкеля» въ «Зеленой корчмѣ» и собирался ѣхать дальше. Хозяинъ корчмы возился на дворѣ, запрягая мою сѣрую лошадку «Снѣгурку» въ маленькія крестьянскія санки.
За перегородкою, согнувшись надъ громаднымъ корытомъ, жена Янкеля, высокая и худая какъ жердь «Рахиль», намыливала вонючимъ мыломъ какія-то разноцвѣтныя тряпки; на большой, двуспальной кровати валялись въ разнообразныхъ позахъ многочисленные наслѣдники хозяйской четы: самые маленькіе изъ нихъ что-то жевали, постарше — въ запуски охотились за многочисленными-же полчищами откормленныхъ клоповъ, густо-насѣлявшихъ всѣ щели кровати. У самаго окна, на узкой скамьѣ сидѣлъ старый, сѣдой крестьянинъ и усердно чинилъ свои протоптанные лапти. Въ корчмѣ пахло смѣсью чеснока, мыла, гари и дешеваго листоваго табаку; послѣднее отъ того, что старикъ полѣшанинъ не выпускалъ изо рта маленькой трубочки, такъ-называемой — носогрѣйки.
«Зеленая» корчма, въ которой я провелъ ночь, находилась (да, вѣроятно, находится и въ настоящую минуту) на одной изъ проселочныхъ, едва проѣздныхъ дорогъ, перерѣзывающихъ знаменитую «Бѣловѣжскую пущу». Удаленная отъ жилыхъ мѣстъ, корчма эта одиноко пріютилась подъ сѣнью столѣтнихъ дубовъ и буковъ, и гостепріимно отворяла свою низкую закопченую дверь всякому, желающему укрыться отъ непогоды, метели, дождя, или же темной, непривѣтливой ночи. Послѣднее обстоятельство заставило и меня провести подъ рядъ нѣсколько часовъ въ борьбѣ со всевозможными паразитами.
— Ну, панъ можетъ ѣхать, произнесъ Янкель, появившись на порогѣ: — кобыла его выкормилась, отдохнула и побѣжитъ отлично… Да и какъ же холодно! охъ, ней! какъ холодно!…
Янкель потиралъ свои костлявыя руки и топтался у порога.
— А что, продолжалъ онъ, — чи панъ выпьетъ еще на дорогу килишекъ (стаканчикъ) доброй наливки? У меня есть прошлогодняя, вышневка… Рахиль! а нука! гдѣ ты тамъ?… Пли нѣтъ, ужъ лучше я заодно сбѣгаю самъ. И Янкель, хлопнувъ дверью, скрылся въ какомъ-то темномъ чуланчикѣ.
— Что я хочу сказать, началъ старикъ, чинившій лапти, — панъ лѣсомъ поѣдетъ — и пусть панъ не спитъ, а то нехорошо будетъ…
— А чтожъ можетъ случиться? спросилъ я, заинтересовавшись этимъ предостереженіемъ.
— А то, что тамъ опять бродитъ сѣдой сатана — итакъ безчинствуетъ, что просто страсть!
Я понялъ, что рѣчь шла о какомъ нибудь одинокомъ старомъ зубрѣ, которые, частенько, броди близь проѣзжихъ дорогъ, продѣлываютъ съ путниками, весьма непріятный для послѣднихъ, штуки.
— Развѣ недавно случилось что нибудь?
— Да вотъ, третьяго дня, изъ нашей деревни крестьяне ѣхали съ сѣномъ на четырехъ возахъ, и натолкнулись у криваго болота на здоровеннаго бычища: полторы версты провожалъ онъ ихъ, проклятый. Одного страху что натерпѣлись; только и отдѣлались тѣмъ, что полъ-воза сѣна сбросили ему на дорогу… а то — просто бѣда бы была, вотъ что!…
— А нашего Мордко, вставила свою рѣчь изъ-за перегородки высокая Рахиль, — такъ того совсѣмъ не Живаго привезли изъ лѣсу; и лошадь его прибѣжала съ пробитымъ бокомъ.
— Да и вчера вотъ-тоже, перебилъ крестьянинъ, обуваясь, — за объѣзднымъ погнался: ужь на что добрая лошадь у объѣзднаго-то, а едва ускакалъ отъ быка.
— И какъ же, Боже ты мой! они на ногу легки, произнесъ хозяинъ, снова появившись съ какой-то темной бутылью въ рукахъ; — смотрѣть на него — какая туша^ а прыгаетъ — ну точно козелъ. Я разъ видѣлъ, такъ чуть не умеръ со страха.
— Оно точно, кому не въ привычку — страшно, замѣтилъ крестьянинъ.
Черезъ нѣсколько минутъ, напутствуемый всевозможными предостереженіями, я выѣхалъ изъ воротъ корчминскаго дворика, а скоро высокая труба, торчащая на верху заваленной снѣгомъ крыши, скрылась между массами корявыхъ стволовъ вѣковѣчнаго лѣса.
Надо замѣтить, что вообще зубры — животныя необладающія особенно свирѣпымъ нравомъ. Они робко относятся къ приближенію человѣка и охотно уступаютъ ему. дорогу, особенно если ихъ не затрогиваютъ; но въ крайности, когда имъ некуда дѣться отъ настойчиваго преслѣдованія врага, они приходятъ въ бѣшенство и тогда…. берегись неосторожный преслѣдователь: ярость этихъ животныхъ, соединенная съ колосальною силою, дѣлаетъ изъ нихъ нѣчто ужасное, передъ чѣмъ поблѣднѣетъ самый неустрашимый противникъ. Особенно страшна встрѣча со старыми быками, прогнанными изъ стада остальными членами. Лишенные всѣхъ радостей семейной и общественной жизни, эти сѣдогривые отшельники угрюмо бродятъ по одиночкѣ, и нетолько не избѣгаютъ человѣка, но нарочно ищутъ встрѣчи съ нимъ, держась но близости проѣзжихъ, лѣсныхъ дорогъ.
Уже часа два ѣхалъ я лѣсомъ. Утро было сѣрое, туманное; оголенныя вѣтки деревьевъ густою черною сѣтью заслоняли небо. Глухо каркая, хлопая мокрыми крыльями, съ сукна на сучокъ перелетали вороны, и ихъ зловѣщее карканье уныло разносилось но лѣсу. Слегка оттаявшая дорога едва замѣтнымъ слѣдомъ змѣилась впереди, исчезая въ лѣсной чащѣ. Лошадка моя бѣжала бойко, саночки поминутно подпрыгивали по корнямъ. Въ воздухѣ кружились и мелькали бѣлыя точки.
Вдругъ моя смирная и уже вовсе не пугливая кобыла начала боязливо похрапывать и поводить ушами. Я ободрилъ ее голосомъ и началъ пристально всматриваться въ окрестности; сперва я ничего не замѣчалъ подозрительнаго, потомъ я увидѣлъ, что изъ-за раскидистаго куста орѣшника, почти у самой дороги показалась какая-то темная масса. Лошадь шарахнулась въ сторону, чуть-чуть не опрокинула саней и стала, дрожа всѣмъ тѣломъ; густой паръ валилъ отъ вспотѣвшихъ боковъ бѣднаго животнаго. Въ ту же минуту громадный зубръ-быкъ, тяжело вытаскивая ноги изъ глубокаго снѣга, выбрался на дорогу и сталъ бокомъ ко мнѣ, злобно косясь своими маленькими, свирѣпыми глазами. Разстояніе, отдѣлявшее насъ, было не болѣе двадцати шаговъ. Первымъ моимъ намѣреніемъ было разогнать лошадь и броситься прямо на встрѣчу животнаго, испугать его этимъ стремительнымъ движеніемъ, и потомъ гнать по дорогѣ насколько хватитъ силъ у моей лошади.
Я пошевелилъ возжами, ударилъ кнутомъ и громко закричалъ; лошадь рванулась, но въ ту же секунду — густое облако снѣжной пыли взвилось у меня передъ глазами. А видѣлъ только высоко-поднятый хвостъ быка и слышалъ глухой ударъ одной живой массы о другую.
Надо было думать о личномъ спасеніи. А соскочилъ съ саней, запутался ногами въ возжахъ, но по счастію сейчасъ же освободился и бросился въ чащу. Первое что мнѣ бросилось въ глаза, это былъ вывороченный вѣтромъ, массивный корень стараго дуба; я вскарабкался на него и сѣлъ, да и было уже время. Зубръ бросилъ несчастную, истерзанную лошадь, съ переломленной ногою, съ вывороченными внутренности, — и кинулся за мной. Къ счастію, — высота моего убѣжища была около трехъ аршинъ, и звѣрь не могъ достать меня своими рогами, хотя я нагнувшись могъ дотронутся рукою до его всклоченной гривы.
Лошадь нѣсколько разъ порывалась вскочить на ноги, но это были безполезныя усилія: она была смертельна ранена. Каждая подобная попытка обращала на нее ярость зубра, который снова кидался на нее, наносилъ ей страшные удары рогами и снова возвращался ко мнѣ, безплодно терзая мое несокрушимое укрѣпленіе. Все это сопровождалось глухимъ ревомъ, похожимъ чрезвычайно на свиное хрюканье.
Меня выручили только къ ночи, случайно, проѣзжіе крестьяне: ихъ было человѣкъ двадцать и они тянулись длиннымъ обозомъ. Приближеніе этаго большаго общества, казалось, навело раздумье на стараго разбойника, и онъ уступилъ поле битвы, удалившись медленно въ чащу.
