ПРИЛОЖЕНИЕ 11
правитьАрмянские, к’ушанские и маскутские аршакиды.
Древние западные писатели знают только парсийских аршакидов; об армянских, к’ушанских и маскутских аршакидах они и понятия не имеют. Вместе с восточными историками западные писатели считают Аршака I, прозванного Храбрым, основателем аршакидской династии, начавшейся в 251 г. до Р. Х. и продолжавшейся до 226 года по Р. Х. (см. Приложение 8). В политической иерархии тогдашней Азии парсийские аршакиды занимали первое место. За ними второе место принадлежало армянским аршакидам, вступившим на армянский престол в лице Вахаршака в 150 г. до Р. Х. В этой стране династия последних прекратилась только в 428 по Р. Х. после свержения с престола Арташеса IV (он же Арташир) парсийским царем Вахрамом (Бахрам IV). Она продолжалась 578 лет; след. после династии парсийских аршакидов существовала еще 202 года.
Далее следуют к’ушанские аршакиды.— Но прежде нежели познакомить читателя с известиями, сообщаемыми о них армянскими писателями, уясним себе — кого разумели эти последние под именем к’ушанов.
Между народами, населявшими юго-восточную часть парсийского государства (в эпоху Ксеркса), на пространстве между [247] восточной Парсией или Карманией и устьями Инда в древности жил народ, известный у греков под именем «азийских эфиоплян», Aethiopes asiaticis. Полковник Henry Rawlinson уверяет, что на этом только пространстве и встречаются настоящие черные люди. Можно полагать, что именно этой стране и непосредственно смежным с нею землям древние греки и давали название Эфиопия (см. Одис. Песнь I, 23-24). Мемнона, сына Титова (Tithonus) они представляли эфиопским царем, отец которого царствовал в Сузе; сам же он во главе 10,000 эфиоплян и такого же числа сузанцев ходил на помощь дяде своему, троянскому царю, Приаму (см. Диод. сиц. кн. II, 22; кн. IV, 75;— Моис. хоренс. Ист Арм. кн. I, гл. XXXII). Если мифический Мемнон — сын сузанского царя, то он не египтянин. На неегипетское его происхождение указывает и то обстоятельство, что когда фессалийцы убили его, то найденный его труп был сожжен эфиоплянами. Ясно, что последние были азийские эфиопляне, ибо африканские не имели обыкновения сожигать мертвых. Во всей Греции было принято сказание о построении Мемноном в Сузе города Мемнониума и бывшего в нем большого дворца. Это может служить доказательством тому, что греки знали племенную связь, действительно существовавшую между Эфиопией и Сузианой. Поэтому можно предположить, что потомки Хуса, сына Хамова (Быт. гл. X, 6), жившие выше Египта, первоначально были распространены по протяжению всего берега южного океана, начиная от Абиссинии до самого Инда. Весь индийский полуостров был населен племенем эфиопского характера прежде появления здесь арийцев. Оно простиралось от Инда по морскому берегу через Белуджистан и Керман — бывший собственной страною азийских эфиоплян — и было господствующим племенем в Сузиане и Вавилонии до тех пор, пока в первой из этих стран оно не было покорено арийским, а во второй — семитическим нашествием. Можно следить за этим племенем по всему южному берегу аравийского полуострова и найти его в настоящее время живущим в Абиссинии, где язык главного племени этой страны (галла) даст ключ к разумению клинообразных надписей, находимых в Сузиане, которые по всему вероятию могут считать за собою по крайней мере 1000 лет существования до Р. Х.
Племя, о котором идет речь, распространяясь от берегов моря во внутренние страны материка, должно было [248] впоследствии встретиться с могущественными арийцами, которые, остановив дальнейшее его распространение, заставили его держаться только морского берега. От хуситов (кушитов) весь путь на восток от Кермана (Кармания) до эпохи сасанидов назывался Кусаном (см. полковн. Henry Rawlinson’a Early History of Babylonia в Asiatic society journal, vol. XV, par. II, p. 233) 23. Должно полагать, что эти-то азийские эфиопляне, потомки Хуса, у древних армянских писателей называются к’ушанами. Их указаниями вполне подтверждаются исследования новейших ученых по этому вопросу. Название к’ушаны в 280 г. до Р. X., т. е. в эпоху появления аршакидов на исторической сцене уже окончательно вытеснило, по крайней мере у восточных писателей, древнее имя: эфиопляне. Кроме Моисея хоренского, который в одном месте, а именно где он, приводя сказания Гомера о помощи, оказанной Тевтамом Приаму во время, троянской войны, употребляет общепринятое в тот древнейший период название: эфиопляне — все армянские писатели, в их числе и сам отец армянской истории, называют их к’ушанами. Агафангел (стр. 26 и след.), Фауст византийский (кн. V, гл. 7, 37), Ехише (стр. 10, 45) и другие упоминают о к’ушанах, о земле К’ушанов, о великом царе-аршакиде к’ушанов имевшем свое пребывание в Балхе, *** или ***. По их уверению, государство к’ушанов называлось восточною страною потому вероятно, что оно находилось на востоке от Парсии, на юге же от этого государства, говорят те же писатели, была Индия.
Здесь-то в этой стране основала свою династию третья ветвь аршакидов; но когда, не говорят армянские историки. Первое известие о ней, как о династии, находим у Агафангела: оно относится к 228-му году по Р. X., т. е. ко времени смерти последнего парсийского аршакида 24. Фауст византийский говорит [249] о войнах, веденных к’ушанскими царями-аршакидами с сасанидами, в половине IV века. После этого у армянских историков хотя и встречается, и довольно часто, имя: к’ушаны, однако не упоминается более об их царях-аршакидах. И потому о династии к’ушанских аршакидов можем сказать только то, что о ней впервые упоминается в 228 по Р. X. и что она существовала еще в 360 году.
Наконец четвертая ветвь аршакидов вступает на престол в земле Маскутов, как называют армянские писатели массагетов. О маскутских аршакидах говорят два писателя: Агафангел в известии о разделении аршакидов на четыре царствующие ветви и Фауст византийский по случаю войны царя маскутов — Санесана-аршакида, с армянским царем Хосровом II Младшим, аршакидом же (кн. III, гл. 6 и 7, стр. 13-18). Это известие равным образом относится к IV веку. О начале и прекращении этой династии мы также ничего не знаем. [250]
ПРИЛОЖЕНИЕ 12
править«Танутэр, аспет, т’агадир» — ***, ***, ***:
По поводу этих слов представим здесь беглый очерк политического устройства древней Армении, историю которой Асох’ик предлагает нам в этом отделе своего творения.
Первый и древнейший период армянской истории, обнимающий собою время правления Хайка, родоначальника армянского народа, и его потомков (с 2107 по 351 г. до Р. X.), представляет преимущественно картину патриархального быта; говорим патриархального потому, что первый из потомков Хайка, возложивший на себя венец, а именно Паруйр, сын Скай-орди, является только в 748 г. до Р. X. До него землею армянскою правили Хайкиды под наименованиями, указывающими на родовое начало, преобладавшее в древней Армении, как и вообще во всех первоначальных человеческих обществах. Вследствие этого в первых письменных известиях о начале армянского народа мы встречаем
а) нахапета, *** или *** (от нах, *** = «первый» и пет, ***, парсийское бэд = «начальник»), который был «главою народа,» азг’а, ***, и управлял им по усмотрению своему, как патриарх. Он был в одно и то же время и главным судьею и военачальником, давал суд и расправу и вел его на войну. Таким представляет нам древнейшая армянская летопись Хайка. Под непосредственным веденьем нахапета находился
b) танутэр, *** (от тун, *** = «дом» и тэр, *** = «владетель»), т. е. домовладыка, который управлял отдельным родом, цех’, ***. На этом простом начале основывалось управление Арменией до 748 г. до Р. X., когда мидийский царь, Варбакис, возложил венец, пeсак, ***, на Паруйра, сына Скайорди (Моис. хорен. кн. I, гл. XXII). Тут впервые встречаем
с) венчанного главу народа, пeсакавора, ***. Летописец говорит, что Арам, один из славных потомков Хайка, [251] своими завоеваниями внушивший сильные опасения современнику своему, ассирийскому царю Нину, получил от последнего право называться
d) вторым по нем, ***, и носить жемчужный варсакал, ***; М. хорен, кн. I, гл. XIII. (Варсакал происходит от варс, *** = «длинные волосы», какие имели право носить цари и вообще люди высокого происхождения, и от кал, *** — от глагола уним, *** = «держу, захватываю»; поэтому варсакал значит собственно: — «повязка,— обхватывающая длинные волосы»).
Вах’аршак, основатель аршакидской династии в Армении (в 150 л. до Р. X.) со вступлением своим в эту страну вносит в нее устройство своего первоначального отечества. С этой поры устанавливается новый порядок в Армении, и во главе государства является
аа) арк’а *** = «царь» (арк’а — слово сложное, состоящее из айр, *** = «муж» и к’а или к’ай, *** = «царь»; обе они древне-парсийского происхождения и означают: муж-царь. Армянский язык по духу своему любит подобного рода сопоставление двух слов, выражающих одно понятие, так напр. говорится: айр т’агавор, *** = «муж венценосец», т. е. царь или король. Слово: к’а, ***, до сих пор сохранило свое архаическое значение у армянских женщин простого сословия, которые мужей своих обыкновенно называют к’а, т. е. «господин»). Арк’а был окружен царедворцами, между которыми на первом плане находим
bb) т’агадира, *** (от т’аг, новоперсидское тадж = «корона», и от дир = «возлагающий»), т. е. венценалагателя, который при вступлении на армянский престол царя из рода аршакидов возлагал на него корону. Это был чисто парфянский институт, чему доказательством может служить свидетельство Плутарха и Тацита (см. у него М. Красс и у Тац. Annal. lib. VI, 42). Право это принадлежало роду Багратуни, которым первый был облечен Шамбa Багарат, еврей по происхождению, поселившийся в Армении еще во времена венценосца Храчья-хайкида, современника Навуходоносора (М. хорен. кн. 1, гл. XXII). Род Багратуни с этим вместе соединял также титул
cc) аспета, *** или вернее асп-пета, *** (от древне-парсийского: аспа или асба, новоперсид. асп, санскритского асва = [252] «конь», и от пет, парсийск. бэд = «начальник»), т. е. начальника конницы. Так назывался главноначальствующий над всею конницей страны 25.
За царем следовал
dd) второй сановник государства, *** (М. хорен. кн. I, гл. VIII) — первое лицо после царя. Это было звание, которое давалось родовитому лицу за важные заслуги. Так при Вах’аршаке вторым был какой-то мидянин из рода Аждахака. Сановник этот во время дворцовых выходов возлежал возле царя, занимая таким образом второе место после него, ***. Можно думать, что это звание было наследственным вроде потомков Аждахака, переселенных Тиграном I в Армению; ибо мы видим из Моисея хоренского, что Арташес по воцарении своем жалует второе место Аргаму, танутору армянских мидян (кн. II, гл. XLVII).
За вторым сановником государства следовали:
ее) нахарары, *** (от нах = «первый» и арар = «деятель»), т. е. «первый деятель» в государстве. Судя по словам Фауста византийского, они были то же, что сатрапы в древней Парсии (кн. IV, гл. 3, стр. 67;— гл. 5, стр. 79), ибо он безразлично употребляет слово: сатрап вместо нахарар. — Они имели свои нахарарства, ***, т. е. отведенные им владения, вотчины, где они чинили суд и расправу. Они находились [253] в вассальных отношениях к царю и, имея свое войско, обязаны были в главе его являться по первому зову своего государя. Нахарарское достоинство жаловалось за верную службу царю, который отымал его у непокорных нахараров. Они считались заслугами, и потому разделялись на старших и младших, *** и ***. Этот разрядный порядок существовал долго, и только под конец аршакидского владычества в Армении замечается в нем некоторое колебание; ибо мы видим, что многие из младших нахараров пересели старших. С распадением Армении при Феодосие Младшем (в 428 по Р. X.) на две половины — на парсийскую и греческую,— этот беспорядок усиливается еще более. Нахарары при малейшем неудовольствии на своего государя переходили из парсийской Армении в греческую, и наоборот. В таком случае они исключались из разрядных книг и на места родовитых людей назначались новые люди, худородные (см. мое изд. Ист. Ах’вании Моис. Ках’анкат. Ч. II, гл. I).
ff) Пограничные провинции в Армении управлялись военными наместниками, известными под именем бдешхов, ***,— слово, значение которого до сих пор не определено, потому что не знаем его происхождения. Оно не значит: марз-пан, ***, как полагал Сен-Мартен (см. Hist. du Bas-Empire par Lebeau. T. VI, p. 278), ибо тогда все пограничные правители должны были бы называться бдешхами. Между тем как история представляет нам совершенно противное тому. Из нее видно, что звание бдешха носили только четыре наместника четырех провинций: ахдцник’ской, гугарк’ской, нор-шираканской и кордук’ской (см. Ист. Агафанг. Венеция, 1835, стр. 646-647). Их также называли метц ишханами, ***, т. е. «великими повелителями».
gg) Правители прочих провинций назывались безразлично: кусакалами ***, кох’мнакалами *** или сахманакалами, ***.
Владетельными лицами, кроме нахараров, были также:
hh) тэр, *** (см. об этом слове в моем переводе Вардана, примеч. 124) — «владетель», человек наследственно владевший отдельною частью Армении, каковыми — были: «владетель Сюник’ский», ***, «владетель Мамиконский», ***, и пр.
ii) Ишхан, ***, означающее: «повелитель»; отсюда глагол ишхем, ***, «повелеваю». Оно было равносильно слову тэр; [254] ибо тот же владетель сюник’ский назывался также ишхан сюниац, ***. Обыкновенно принято — слово: ишхан, переводить через князь или prince; но на каком основании, я решительно не понимаю; ибо все три слова: ишхан, князь и prince, имеют различные происхождения, а общего — ничего.
jj) Сепух, *** (другая форма этого слова — спах, ***; и то и другое значат: «всадник» — корень его парсийское аспа, асп. С понятием: «всадник», первоначально соединялось понятие: «благородство»; отсюда сепух значит «благородный», «человек благородного происхождения». От сепух образовались: аспах-а-пет, и спарапет, означающие: «начальник всадников»). Как выше было замечено, сепухи принадлежали к сословию владетельных лиц в Армении, и потому земля, владение сепуха называлось сеп-хаканутьюн, ***; отсюда слова: сепхакaн сепхаканутьюн, ***, *** впоследствии стали выражением понятий: «собственный и собственность».
Затем, к низшему дворянству принадлежали:
kk) азаты, ***. Принято вообще переводить это слово через: «свободный», что в высшей степени неверно.
Прежде всего заметим, что оно должно бы писаться аззат, ***, подобно слову аспет, ***, которое, как мы уже показали выше, надлежало писать асппет, ***. Допустив это правописание, мы найдем, что аззат образовалось от аз, *** и зат, ***, парсийское зад. От корня аз, ***, через прибавление суффикса н, ***, образуется азн, *** = «племя». От последнего происходит «азн-ив», ***: творительный падеж, употребленный вместо именительного и означающий: «человек с родом, с племенем»; следовательно: «родовитый, благородный». Азаты были в некоторой зависимости от нахараров.
Из воинских чинов главнейшие были: зоравaр, *** = «воевода» и спарапет, *** = «начальник конницы». И то и другое употреблялись безразлично и означали также «главнокомандующего».
О сословии жрецов см. ниже Приложение 14.
Со времени подчинения части Армении владычеству сасанидов, парсы стали назначать марз-панов, ***, в руках которых [255] сосредоточена была власть главного правителя страны. Они чинили суд и расправу, собирали подати и начальствовали войсками в военное время.
Аравитяне, вытеснив парсов из Армении, стали посылать сюда своих правителей, известных в армянской истории под именами: остиканов ***, и амирайев или эмиров ***, которые, имея свое пребывание в Атeрпатакане (Адербейджане), заправляли делами покоренной страны через своих комиссаров. Они относились к последней также, как и марз-паны, т. е. собирали дань, чинили суд и предводительствовали во время войны.
В IV веке греки внесли в Армению достоинства: куропалата, патрика, магистра, дукса, комса или комеса, ипатоса или консула, экзарха и др. Значения этих титулов слишком известны, чтобы останавливаться на них; и потому ограничимся этим беглым очерком, набросанным здесь с целью облегчить для читателя разумение текста нашего автора, в переводе которого мы удержали почти все вышеприведенные термины.
ПРИЛОЖЕНИЕ 13
правитьПроисхождение и значение имени: Иверия — Вирк’, ***, армянских писателей.
Так как в вышеприведенном примечании речь идет о Иверии, называемой армянскими писателями Вирк’, ***, то не некстати будет сказать здесь несколько слов о происхождении этого имени, которое у некоторых ученых, и в особенности у западных арменистов, получило превратное, на наш взгляд, толкование.
Нынешняя Грузия, Иберия греческих и римских писателей, самими грузинами называется Картли, от родоначальника их Картлоса. Как мы сказали, у армян эта страна является под наименованием Вирк’, под которым они разумеют также и народ грузинский на основании правила, подробно изложенного нами выше (см. Приложение 9).
Южным своим соседям, т. е. армянам, грузины дают имя [256] Сомехи (т. е. Южный), а стране их — Сомхети (т. е. Юг), вследствие чего некоторым ученым пришла мысль построить такой силлогизм: у грузин армяне называются южаками, ergo — армяне в свою очередь должны были видеть в грузинах верхних т. е. северян.— Это произвольное толкование, пренебрегающее основными правилами данного языка, вызвано было неправильным производством слова Вирк’, корня которого думали искать в армянском вер, ***, и в предлоге верa, ***, от первого из которых через прибавление суффикса ин, ***, образовали слово вер-ин, *** — верхний, и Вериац, *** — ивериец. Таким образом дошли до заключения, что Вирк’, ***, должно значить верхний (т. е. северный); следовательно — Грузия. Мало того, даже греческое Иберия, по мнению этих ученых, имеет своим началом армянское Вирк’ (см. Brosset, Histoire de la Gеorgie, derniere livraison, St-Pеtersbourg, 1858, Introduction, p. IV-VI).
Посмотрим, совершенно ли согласно это толкование во-первых с правилами, по которым в армянском языке коренные слова производят из себя другие; а во-вторых, не логичнее ли было б видеть в армянском Вирк’ название греческое?
Нужно заметить, что коренные односложные армянские слова, каковы: сэр, *** — «любовь»; гэр, *** — «жирный»; гэш, *** — «труп»; дэт, *** — «страж» и т. п. при склонении своем и при образовании и производстве из себя новых слов подвергаются некоторому изменению, а именно: гласные э и е, *** и ***, постоянно переменяют на и, ***. Это одно из коренных правил армянского языка. Так напр.
сэр, ***, в родительном гласную э, ***, переменяет на и, ***: сиро, *** — а глагол из себя образует сир-ем, *** — «люблю»;
гэр, ***, в глаголе является в форме гир-анам, *** — «жирею, тучнею»;
гэш, ***, производит из себя глагол гиш-атем, *** — «растерзаю на части»;
дэт, ***, образует из себя дит-ем, *** — «пристально гляжу».
Если возьмем все без изъятья армянские слова, в состав и образование которых входит слово вер, ***, то ни в одном [257] из них не увидим, чтобы гласная е, ***, подвергались хотя бы малейшему изменению; напротив, она везде и всегда сохраняет свою самостоятельность. Спрашивается: каким образом из вер, ***, могло вопреки правилам и духу армянского языка образоваться Вирк’, ***? Если бы этот метаморфоз являлся в коренном армянском слове, мы могли б еще допустить ее, как исключение; но так как он представляется в собственном имени чужой земли, то на основании вышесказанного мы имеем полное право не признавать за последним армянского происхождения, ему приписываемого.
Далее, хотя древнейшие армянские писатели: Зеноб Глак, Агафангел, Фауст византийский, Ехише, Лазерь п’арпский и др., говоря о Грузии и грузинах, называют их Вирк’ — ***, однако Моисей хоренский в своей Истории сверх того употребляет еще выражение «ивериа-цоц ашхарх», *** — «Иверийцев земля», Вериа-цоц ашхарх, *** — «Верийцев земля» (см. кн. II, гл.VIII и XI арм. текста), и в географии своей даже Вериа, ***, говоря о Грузии. Для нас в особенности важны последние три формы разбираемого нами слова потому, что они прямо указывают на греческое его происхождение. При самом поверхностном взгляде на Вериа, Вериа-ци, Ивериа-ци, встречаемые у Моисея хоренского, ясно представляется образование их от греческого Ибериа. Было б излишне входить в дальнейшие доказательства греческого происхождения приведенных форм.
С другой стороны невероятным кажется мнение, которое силится видеть в греческом Ибериа армянское Вирк’. Если эпохою заимствования греками мнимого армянского названия считать время похода аргонавтов, то в таком случае не естественнее ли, не короче ли было б грекам знакомиться с этническим названием грузин в соседней с Грузией Колхиде, нежели заимствовать его у отдаленных армян? (Заметим мимоходом, что греки, которые будто бы заимствуют у армян название Грузии, не знают — как себя называют сами армяне!). Нечего и говорить о позднейшей эпохе Александра Великого. В письменных армянских памятниках оно в первый раз является только в первой половине IV столетия по Р. Х. Начиная с этого времени, имя Вирк’ встречается под пером армянских писателей, воспитанных преимущественно на греческих книгах, из которых без всякого сомнения они, заимствовав греческое [258] Ибериа, переработали его по духу своего языка в Ивериа-цоц ашхарх, Ивериа-ци, Вериа, Вериа-ци и наконец в Вирк’.
Может быть спросят: помимо греческого названия Грузии, разве у армян не было туземного, армянского названия для этой соседней им страны?— на этот вопрос мы ответим в другое время.
ПРИЛОЖЕНИЕ 14
правитьОчерк религии и верований языческих армян.
На религию языческих армян, как на теогонию одного из древнейших народов западной Азии, ученые, сколько нам известно, до сих пор не обратили серьезного внимания. При случае говорили об отдельных божествах армянского пантеона или даже о некоторых вместе, но все это без критики, скажу более, без ясного понятия о деле, которого они касались. Западные ученые на этот счет или ограничивались скудными известиями греческих и римских писателей, или же без разбора принимали, как конечный результат, все что по этому интересному предмету выходило из-под пера венецианских мхитаристов, несмотря на то, что исследования этих почтенных тружеников по части вопроса, о котором мы намерены говорить здесь, дают читателю о мифологии древних армян самое превратное понятие. С одной стороны мхитаристы не поняли идеи, лежавшей в основании религии их предков, а с другой не могли или не хотели классифицировать божества армянского пантеона и показать связь и соотношение их с божествами народов западной Азии. Они ограничивались только сопоставлением богов своего отечества с божествами древней Греции. Поверхностность подобного взгляда тотчас бросается в глаза, ибо немногие обломки древней армянской религии, для нас уцелевшие, указывают между прочим и на такую эпоху, когда между Грецией и Арменией не установилось еще никаких сношений. Знакомство с греческими богами относится к позднейшему периоду армянского язычества, как будет показано ниже. Словом, мхитаристы, от которых западные ученые вправе были бы ожидать более удовлетворительного ответа на вопрос о религии армянской, ничего не [259] сказали о ней связного и определенного. Мало того, они, как мы заметили, не поняли даже идеи, лежавшей в армянской теогонии; ибо из них главнейшие, более других заслуживающие внимания, а именно отцы: Лука Интчитчиан 26 и Арсен Багратуни 27, в до-христианской Армении во что бы то ни стало хотели видеть монотеизм или поклонение единому истинному богу, завещанное, по их мнению, древним их соотечественникам Ноем и его непосредственным потомством, вышедшими из ковчега после потопа и поселившимися у подошвы Арарата. Мнение это, основанное на одном только предположении, не имеющем за собою ни исторических данных, ни даже местного предания, есть плод наивного благочестивого почтения, которым эти ученые монахи желали окружить своих послепотопных предков: мнение похвальное, но к сожалению ни на чем не основанное. Мы не хотели прейти его молчанием, потому что оно явилось под пером людей, пользующихся в ученом мире заслуженным уважением по трудам своим на поприще критической разработки многих вопросов, относящихся к древней армянской письменности.
Затем заметим, что древнейшие народные сказания, заимствованные Моисеем хоренским у сирянина Мар-Абаса Катины, жившего за 150 лет до Р. X., и переданные нам отцом армянской истории, перенося нас ко временам столпотворения и Нимврода, представляют родоначальника армян — Хайка, выходцем из Вавилонии. С другой стороны внимательное изучение [260] древнеармянского языка, по крайней мере того, который уцелел в книгах и называется классическим книжным языком, указывает на сродство его с санскритом и в особенности с зендом или, употребляя общепринятый термин, с индоевропейскими языками. Таким образом на основании народных преданий и языка мы видим, что народ армянский находится в непосредственной связи с одной стороны с древней Вавилонией, с другой — с зендскими племенами. Те немногие известия о древней армянской религии, которые дошли до нас в творениях Агафангела, Зеноба Глака, Фауста византийского и Моисея хоренского, действительно указывают на эту связь, к которой привели нас и наши исследования. Чтобы не вдаваться в область бесплодных предположений, которые ровно ни к чему не ведут, приступим прямо к делу и посмотрим — что именно сообщают нам вышеприведенные писатели о древней армянской религии. Просим читателя смотреть на то что будет сказано нами об этом вопросе, как на первую сколько-нибудь полную попытку, какая до сих пор была сделана по этому интересному предмету. В ней читатель, смеем думать, найдет все что сказано армянскими писателями о древней их религии. Мы не оставили без внимания также указаний греческих и римских историков, равно как и последние результаты, до которых дошла европейская наука в своих изысканиях по части истории и археологии древнего Востока и преимущественно западной Азии.— На этот раз мы берем на себя роль простого докладчика, и только.
I.
Религия древних армян имела в своем основании дуализм. С таким по крайней мере характером представляется она в тех отрывочных известиях, которые уцелели до нас. В них имя верховного божества — Арамазд’а встречается на каждом шагу; и хотя имя его антагониста, Ахриман’а, как божества армянской мифологии, нигде не является, тем не менее однако же, Архмн, Харамани, как называют его армянские писатели V века, говоря о парсийской религии (см. Ех’ише, Истор. Венеция, 1859, стр. 20-22;— Езник, Опровержен. ересей, Венеция, 1826, стр. 113-117), не последнюю роль играл у древних армян. [261] Это мы увидим ниже, когда речь зайдет о служителях его, дэвах. Впрочем необходимо заметить, что и в древнейших зендских религиозных гимнах владыка мрака, антагонист Ahuro mazdao, не имеет еще особенного имени: он называется просто Angro mainyus (— «malus spiritus»), Ахриман же — позднейшее его название (см. Мах Mueller, Vorlesungen ueber die Wissenschaft der Sprache, bearbeitet von C. Bottger, Leipzig, 1863, р. 172 и след.). В Бисутунской и Нахши-рустемской надписях, где беспрестанно повторяется название Ahuramazda, тоже нигде Ахриман не назван по имени 28. Отсутствие имени антагониста Арамазда в известиях армянских писателей, быть может, следовало бы приписать той же самой причине, по которой умалчивается о нем в древнейших зендских гимнах и вышеупомянутых надписях.
Заметив это, обратимся к тем из божеств, имена которых дошли до нас и которым поклонялись древние армяне.
При взгляде на немногие данные относительно религии армян прежде всего следует обратить внимание на существование туземной, национальной религии в Армении периода Хайкидов. Это доказывается присутствием чисто армянских божеств в кругу богов различного происхождения, встречаемых в армянском пантеоне. Так как здесь армянские божества представляются второстепенными, то можем смело предположить, что верховные армянские боги были, вероятно, впоследствии вынуждены уступить место таким же богам ассирийских и парсийских завоевателей. И потому несмотря на различные разряды божеств различных происхождений, которые чествовались в Армении, первое место принадлежит божествам парсийским и ассирийским, за которыми в исторической последовательности являются уже после боги индийские, греческие и сирийские.
Начнем с верховного божества, которое в сонме армянских богов занимает главное место.
1. Арамазд, *** —, Ахура-Мазда 29 Зендавесты, [262] Оромазис, Ормузд или Ормизд древних западных писателей. Как верховное божество, Арамазд у армян назывался: «отцом всех богов» (Агаф. Венеция, 1835, стр. 586). Кроме того, постоянными его эпитетами были: «великий и мужественный» (там же, стр. 47, 48, 57, 102) «творец неба и земли» (стр. 57) «производитель обилия и плодородия» (там же стр. 102).
Храм его находился в провинции Бардцeр-хайк’е в округе Даранх’и, в крепости Ани — место погребения армянских царей-аршакидов (Агаф. стр. 586;— Моис. хорен. кн. II, гл. 53). Вот все, что знаем о Арамазде.
2. Анахит, ***,— Об этом божестве армянского пантеона западные ученые составили себе понятие неточное вследствие поверхностных толкований; которые дают ему армянские ученые. По мнению последних, в божестве Анахит следует видеть Диану на том основании, что при обратном чтении имени Анахит они получали Диана (почему не Тихана?): выдумка детски-остроумная и обличающая совершенное непонимание значения этого божества армянской мифологии. Ибо сведенья, сообщаемые армянскими писателями о Анахите, диаметрально противоположны понятию, которое имеем о Диане, не говоря уже о том, что название божества римского пантеона было совершенно неизвестно древним армянам. Ниже мы увидим, в чем именно заключается сущность этих сведений, но теперь обратимся к нетуземным источникам и постараемся определить значение и место, занимаемое этим божеством в кругу армянских богов.
Выше было замечено, что армянские божества — различных происхождений. Мы видели, что Арамазд не что иное как арийский Ахура-мазда, Анахит же, как божество вавилоно-ассирийского происхождения, есть просто Бельтис (или Билат — «госпожа») ассирийцев и Милитта вавилонян (см. у Геродота, кн. I. 131), которую и тот и другой народ называли то «матерью богов» представляя ее женою Нина — ассирийского Геркулеса, то — «царицею земель». Последний эпитет скорее наводит нас на сравнение ее с Деметрою или Геметрою греков, нежели с Дианою или Артемидой. Такою по крайней мере представляют нам богиню [263] Анахит ассирийские надписи. Ей поклонялись не только в Вавилонии и Финикии, но и в Парсии, где мы видим ее под тем же именем Анахид (она же Таната, см. у Hyde’a в его De relig. vet. Pers. Oxford, 1700, р. 98;— также у Плутарха в его Артаксерксе) или Митры. Судя по числу храмов, в честь ее воздвигнутых в Армении, должно полагать, что нигде она не чествовалась так, как в этой стране. О богатстве храмов этой богини говорят писатели не только армянские, но и древне-западные. Плиний в своей Натуральной Истории (кн. XXXIII, 24) говорит что первая статуя из цельного золота была воздвигнута в Армении в храме богини Анахит, которая статуя была взята в добычу Марком Антонием во время войны с парфянами. По его уверению, она пользовалась большим уважением у жителей страны. Страбон же говорит (Геогр. кн. XI, гл. XIX), что армяне преимущественно поклонялись Анахит, что во многих местах в честь ее возвышались храмы, из которых замечательнейший находился в провинции Акилисине (Екехиац), что при последнем были не только лица обоего пола, посвятившие себя служению богине, но и дочери знатнейших семейств, имевшие право выходить замуж не иначе как после долговременного распутства, которому они предавались в храме Анахит.— Понятие, которое дают нам древне-западные писатели об армянской Анахит, скорее рисует перед нами «Dea Syria» — «великую богиню сирийскую», нежели божество, которому поклонялись армяне. Ибо немногие сведенья, которые находим у писателей последнего народа, представляют эту богиню в совершенно противоположном свете. Агафангел изображает ее в следующих выражениях: «великая царица (или госпожа, тикин, ***) Анахит, слава нашего народа, поддерживающая жизнь его; мать всякого целомудрия; благотворительница всего рода человеческого, чествуемая царями и преимущественно царем греческим; рождение великого и мужественного Арамазда (стр. 47-48); великая Анахит, от которой получает жизнь и которою живет земля армянская» (стр. 57). Эти эпитеты, придаваемые Анахит ясно указывают на огромное пространство, разделявшее «мать всякого целомудрия» от «великой богини сирийской». Нет сомнения, что греческие и римские писатели, имевшие вообще поверхностное понятие о религии восточных народов, и в этом случае увлеклись скорее мнимым, нежели существенным сходством Анахит с «сирийской богиней» и не задумались отожествлять ее [264] с последней. Ибо ни один из древних армянских писателей не представляет культа Анахит в тех условиях, при которых видим его в Вавилонии, Финикии и Фригии, где при звуках барабана и флейты исступленные женщины с еще более исступленными мужчинами предавались омерзительным пляскам и совершали чудовищные мерзости. Если б действительно что-нибудь подобное сопровождало поклонение Анахит у языческих армян, то христианские писатели этого народа в религиозной своей ревности не преминули б упомянуть о том с целью внушить возможно большее отвращение к вере в ложных богов. Но так как они этого не делают, то мы имеем полное право заключить, что поклонение богине Анахит в Армении, сопровождавшееся с торжественной простотой, какая подобала «матери всякого целомудрия», по мере того как выходило из пределов этой страны и отдалялось от нее, более и более получало новый характер и наконец являлось окруженным теми сценами исступления и сладострастия, при которых совершалось поклонение Афродите в западной Азии вообще. Даже жертвоприношения, с которыми армянские цари являлись в храм Анахит, указывают на чистоту понятия, какую соединяли армяне с своей богиней. Агафангел, живший в начале IV века по Р. X. и бывший секретарем царя Тeрдата, описывая мученичество св. Григория Просветителя, говорит, что царь Тeрдат прежде нежели подвергнуть последнего пыткам, приказал ему нести в дар на жертвенник богини Анахит «венки и густые ветви дерев» (там же, стр. 45-46). Эти «венки и густые ветви» не указывают ли на простоту чествования, которою окружено было в Армении поклонение великой Анахит? Агафангел не умолчал бы об оргиях и мерзостях, о которых говорит Страбон, если б они действительно происходили при храме богини. Это простое бесхитростное указание христианского писателя имеет важное в наших глазах значение; ибо по нем можем безошибочно делать заключение, что армянская Анахит, несмотря на одинаковость ее происхождения с Бельтис ассирийцев, Милиттою вавилонян и с Митрой или Анаид парсов — является с особенным характером целомудренности, который резко отличает ее от таких же однородных богинь упомянутых народов. На этом мы и остановимся и не скажем даже с Крейцером, чтобы армянская Анахит была прототипом прочих Анахит западной Азии и чтобы Армения была колыбелью [265] поклонения этого божества. Для доказательства подобной мысли нужно было б иметь немного больше данных, нежели сколько мы их имеем; ибо немногих слов Агафангела, с которыми впрочем не был знаком Крейцер, и немногих сбивчивых сведений, мимоходом набросанных Страбоном, конечно недостаточно, чтобы можно было сделать положительное заключение о месте рождения поклонения богине Анахит, несмотря на чистоту и простоту, которыми оно окружено было в Армении даже в позднейшую эпоху, а именно в начале IV века по Р. X.— Но оставим предположения и снова обратимся к фактам.
Поклонение богине Анахит в Армении было в особенности распространено. Тому доказательством служат многие храмы, в честь ее воздвигнутые в разных местах этой страны.
Главнейший из них находился в деревне Еризе округа Екехиац, провинции Бардцeр-Хайк’. Храм этот назывался «великим и коренным», ***, и в нем преимущественно армянские цари поклонялись великой богине (Агаф. стр. 45-49, 586-588). Он был знаком Плинию (Nat. Hist. 1. V, 20; XXXIII, 24), Страбону (кн. XI, 12), Прокопию (Ист. воин. римл. с перс. кн. I, 17) и другим из древних.
Второй ее храм находился в городе Арташате (Artaxata греческих и римских писателей) в айраратской провинции (Агаф. стр. 580).
Наконец третий храм был в Аштишате таронского округа, туруберанской провинции. Деревня или селение Аштишат находилось на возвышенном месте недалеко от Евфрата за горою Карке насупротив Тавра (Агаф. стр. 602-603;— Фауст визан. кн. III, гл. XIV, стр. 37-38; кн. V, гл. 25, стр. 218-219). По уверению Фауста, Аштишат назывался «престолом Анахит», *** (см. там же).
Хотя мы уже и указали на свидетельство Плиния о статуе богини Анахит из цельного золота, однако не лишним считаем привести здесь из него это любопытное место, которое, как увидим ниже, находит себе полное подтверждение у армянских писателей: Aurea statua prima omnium nulla inanitate, et antequam ex aere aliqua illo modo fieret, quam vocant holosphyraton, in templo Anaitidis posita dicitur... numine gentibus illis sacratissimo. [266] Direpta est Antonii Parthicis rebus: scitumque narratur dictum unius veteranorum Bononiae, hospitali divi Augusti coena, quum interrogaretur, essetne verum, cum qui primus violasset hoc numen, oculis membrisque captum exspirasse? Respondit enim, tum maxime Augustum de crure ejus caenare, seque illum esse, tutumque sibi censum ex ea rapina».
Эти слова подтверждаются, как мы заметили, армянскими писателями; ибо последние, описывая изображение богини Анахит, придают ему следующие эпитеты: оске-шцин, *** — «рожденная, т. е. сделанная из золота»; оски-а-майр, *** — «золотая мать», т. е. мать-богиня, сделанная из золота; оске-хат, *** — «резанная, т. е. сделанная из золота» 30 (Агаф. стр. 602-603). Далее тот же автор статую Анахит называет: «золотое изображение» (стр. 586-588).
Этот третий храм славился своим богатством по всей Армении. Агафангел говорит: «он обладал огромными сокровищами, был наполнен золотом и серебром и множеством приношений, сделанных величайшими царями» (там же). Чтобы иметь сколько-нибудь приблизительное понятие об этих приношениях, вспомним, что Тeрдат по возвращении из похода, предпринятого против Арташира Стахрского, послал в этот храм «белых быков, белых козлов, белых коней, белых мулов, золотые и серебряные убранства (для коней) с блестящими кистями; шелковые попоны с вышитыми узорами, золотые венки; серебряные умывальницы (для заклания жертв), усыпанные драгоценными каменьями; золото и серебро; великолепные одежды и чудесные украшения» (стр. 29-30). Если при этом вспомним, что по существовавшему в древней Армении обычаю после счастливого похода цари обязаны были пятую часть добычи отдавать в пользу этого храма, то нам легко будет составить понятие о несметном его богатстве (см. там же, стр. 30).
Рядом с богиней Анахит мы видим еще двух богинь, встречаемых как в Ассирии, так и в Парсии; это — Астх’ик и Нане, ***: [267]
3. Агафангел, говоря об Астх’ике, прямо называет ее Афродитою и тем положительно определяет ее значение. И действительно, если обратимся к самому имени этого божества, то найдем, что слово Астх’ик, образовавшееся от астх’, *** — «звезда» и ласкательного ик, ***, означает просто «звездочка»: слово, имеющее одинаковое происхождение с санскритским тара, с зендским астар и старе — «звезда» и наконец с тистрия, таштер парсов и иштар ассириян, под которым последние разумели Венеру. Таким образом самое имя божества, несмотря на совершенный об нем недостаток сведений у армянских писателей, дает некоторую возможность определить его значение. Если предположение наше относительно тожественности названий; Астх’ик, Таштер и Иштар имеет основание, в чем кажется нельзя сомневаться, то мы смело можем видеть в нем Венеру, которой поклонялись не только древние парсы как источнику чистейшего огня, но и ассирийцы в великолепных храмах, воздвигнутых в честь ее в Ниневии и Арбеле. George Rawlinson полагает, что Иштар и Нана различные названия одной и той же Венеры, которая в Ассирии называлась Нана, а в Вавилоне — Иштар.
Главный храм ее находился в Аштишате таронской провинции, за горою Карке насупротив Тавра на берегу реки Евфрата, где цари Великой Армении преимущественно любили совершать жертвоприношения (Агаф. стр. 602-603).
Другой храм ее стоял на вершине горы Пах’ат в округе Анцавацик’, васпураканской провинции, вместе с храмом Арамазда, как повествует Моисей хоренский (Ист. св. дев, сопутниц Рипсиме в Полном Сочин. стр. 301; — Письмо его к Сааку Артцруни, там же, стр. 294-295). Из слов Агафангела замечаем, что древние армяне смотрели на богиню Астх’ик, как на жену Вахагна, армянского Геркулеса, о котором речь будет ниже.
4. Мы уже упомянули о богине Нане. Армянские писатели называют ее «дочерью Арамазда». Вот все, что говорится об ней! Тожество ее с Нана, Нанайа более чем очевидно. У евреев это имя является под формою Нанеа (втор. кн. Маккав. гл. I, 13, 15), которое Иосиф передает через греческое имя: Артемида (Antiq. XII, 13), между тем как армянские писатели, сколько можно судить по скудным их известиям, отождествляют ее с Астх’ик. [268]
Армяне поклонялись ей в селении Т’ил’е округа Екех’иац, провинции Бардцeр-Хайк’, недалеко от реки Гайль (Ликос). Изображения ее Агафангел характеризует словами: «литые, изваянные, иссеченные».
Что Анахит, Астх’ик и Нане принадлежат к одной и той же группе, в том не может быть сомнения; но что они, и в особенности Анахит, в Армении являются с характером, отличающим их от таких же одноименных божеств вавилоно-ассирийских, парсийских и сиро-финикийских, это можно было видеть из того, что сказано нами о каждом из них выше.
5. К ряду этих богов отнесем также другое армянское божество, название которого равным образом указывает на ассирийское его происхождение; это — Баршимниа, ***.— Храм его находился в деревне Т’ордане округа Даранахи, провинции Бардцeр-Хайк’. Историк дает этому божеству эпитет: «спитакап’ар», ***, «славный т. е. блестящий — белизной» (Агаф. стр. 585). У Моисея хоренского имя его пишется Баршамин, ***; Анания ширакский называет его: Баршам ассирийский, ***. Легенда говорит, что армянский Геркулес, Вахагн, как-то раз во время жестокой зимы, украв у него солому, нес ее по небу. Оброненные дорогою соломинки образовали «Млечный Путь», который вследствие того, у древних армян и назывался «Следом соломокрада», *** 31. Отец армянской Истории пишет, что изображение Баршамина перенесено из Месопотамии в селение Т’ордан Тиграном II, сыном Арташеса. Он описывает его в следующих словах: «оно состояло из слоновой кости и хрусталя и было обделано серебром» (кн. II, гл. XIV). Вероятно, по этой самой причине армяне и дали Баршамину или Баршимние эпитет: «блестящий белизной».
Указание Моисея хоренского и Анании ширакского не оставляют ни малейшего сомнения относительно происхождения этого божества, что еще более подтверждается самим его названием. Имя Баршамин или Баршимниа или вернее Баршамнин, не имея в армянском никакого значения, находит себе толкование в языке [269] ассирийском. Это божество не что иное, как Нин или Нин-ин, иначе называемый Бар — «бог войны у ассирийцев». Слово Нин объясняют через «владыка, господин», ин же означает просто имя. Бар имеет то же значение что и нин, т. е. «владыка, господин»; а шем, или как оно является в армянских названиях этого бога шам, шим, тожественно с ин — «имя». И потому Бар-Шам-Нин (Бар-шим-ниа) есть не что иное как Нин, который иначе назывался Бар-шем, или Бар-Шам. Нин или Бар чествовался у ассирийцев как «Геркулес, покровитель ассирийских царей». Таковы по крайней мере результаты, до которых привели ученых их исследования ассирийских памятников, недавно открытых.
6. В армянском пантеоне встречаем божество, в происхождении которого ученые, сколько нам известно, еще не дали себе ясного отчета; это — Тир, *** 32, о котором упоминает опять-таки Агафангел в одном только месте. Приведем здесь это место целиком, которое впрочем, будучи сильно искажено переписчиками, представляет не мало трудности при переводе. Вот оно:... «сам же царь (Тeрдат) отправился... в город Арташат чтобы разрушить жертвенники богини Анахит на месте, называемом Еразмуйн 33. По дороге (в Арташат) сначала (царь) встретил (храм) бога Тир’а, где (божество это) внушало сны, (а жрецы) давали им толкование: (храм) учителя жреческой мудрости, который назывался училищем писца (дебир) Ормизда и в котором учили всем художествам. Сначала взялись (за тот храм), который разрушив, предали огню (стр. 580) 34. [270]
Из этих немногих строк мы выводим: 1. что древние армяне вместе с прочими своими богами поклонялись также божеству Тиру; 2. что Тир назывался учителем жреческой мудрости; 3. что он был в то же время «Писец, scriba, Ормизда; 4. что он учитель всех художеств, ***; 5. что он желающим внушал сны и тем открывал будущее в светлом или мрачном свете и что наконец 6. при его храме предлагалось толкование как снам, внушенным этим богом, так и снам вообще. — Эти качества достаточно характеризуют Тира и дают возможность с одной стороны определить его собственное значение, а с другой — добраться до его происхождения.
Тир армянский есть Гермес или Меркурий. Подобно божествам Тету или Тоту египтян, Тауту финикиян, Гермесу греков и Меркурию римлян — бывшим учителями таинственного учения жрецов, изобретателями языка, письма и всех наук и искусств, проводниками душ по различным сферам неба, земли и ада — и Тир армянский, как мог уже видеть читатель, является перед нами со всеми этими атрибутами. Он также «учитель жреческой мудрости и всех художеств, писец Ормизда или Арамазда, внушитель снов добрых и зловещих, проводник душ в подземное царство, подобно Гермесу Психопомпу или Некропомпу 35. В [271] Армении до сих пор в языке ее жителей уцелела брань, хотя и потерявшая для них свой первоначальный смысл, однако все еще указывающая на свое двадцативековое происхождение: она стала выражением недобрых пожеланий на устах нынешнего армянина; это ***, т. е. «пусть возьмет тебя гeрох’.— Последнее слово, как причастие настоящего времени от глагола гeрем, ***, значит: «пишущий, писец» и совершенно тождественно и однозначуще с словом: гepuч, ***, употребленное Агафангелом в вышеприведенном отрывке. Это — один из эпитетов, придаваемых древними армянами Тиру, которого они считали также «проводником душ» в подземное царство, как было сказано выше. Так по крайней мере я себе объясняю это загадочное выражение, которое, как обломок языческих понятий, до сих бессознательно употребляется армянами, не подозревающими, что, употребляя его, они говорят и мыслят как дохристианские их соотечественники.
Тир был ассирийского происхождения. В Ассирии он является сыном Небo, Небу — «бога и покровителя учения», ассирийского Гермеса. В Бирс-и-Нимруде в последнее время открыта комната, нечто вроде молельни, где на всех кирпичах отпечатано треугольное изображение клина или остроконечной стрелы — одной из божественных вообще эмблем у ассирийцев. Это изображение стрелы, входившее, как известно, в клинообразное письмо элементом существенным и служившее символом бога Небo, есть именно Тир, что с одной стороны означает «стрела», а с другой — служило названием планет Меркурию у древних парсов. У последних, по уверению Hyde’a (De Relig. vet. Pers. р. 242)
Те, boves olim nisi reddidisses Per dolum amotas, puerum minaci Voce dum terret, viduus pharetra
Risit Apollo.
Quin et Atridas, duce te, superbos, Ilio dives Priamus relicto, Thessalosque ignes et iniqua Trojae
Castra fefellit.
Tu pias laetis animas reponis Sedibus, virgaque levem coerces Aurea turbam, superis deorum
Gratus et imis. [272]
планета Меркурий назывался Тир 36 (— стрела) по причине быстрого своего вращения. В ассирийских надписях Небo называется «владыкою Борсиппы», где вероятно при его храме находились школы, в которых воспитывались известные борсиппские халдеи, упоминаемые Страбоном (Georg. Paris, 1805-1819, t. V, 1. XVI, § 5, р. 169).
Тир’ом заключается ряд богов, общих Ассирии и Армении.
7. Михр, ***. На парсийское его происхождение указывает самое его имя. Агафангел называет его «сыном Арамазда», которого храм находился в деревне Багариндже дерджанского округа, провинции Бадцeр Хайк’, и славился своим богатством (стр. 586-588). Впоследствии царь Тигран приказал поставить здесь взятую Арташесом I в добычу и принесенную им в Армению статую Гефеста, «бога огня» (кн. II, гл. XIV). Имя этого божества, известного у греков и римлян под названием «Митра» или «Митрас», на древне-парсийском языке означало «солнце», что подтверждается свидетельством зендских книг. Михр был богом невидимого огня, что доказывается происшедшим от этого имени словом хур, ***, которое до сих пор у армян служит выражением понятия: «невидимый, невещественный огонь»; между тем как видимым проявлением Михра были:
а) Арег-акн, ***, «око «Арега» — 37 видимое солнце, [273] которое Зендавеста равным образом называет «Оком Ормузда», «блестящим героем, мощно протекающим свое поприще, оплодотворяющим пустыни, возвышеннейшим из Изедов, никогда не дремлющим, покровителем страны». Арег-Акн служил в то же время символом «огня мужеского пола».
b) Лус-ин, *** 38 — «Луна» была символом «огня женского пола», который у Моисея хоренского называется «огонь-сестра». *** 39 (см. Ист. св. дев сопутниц Рипсиме, Полн. Сочин. стр. 301).
Главный храм Арег-акн’а и Лусин’а находился в Армавире, древнейшей армянской столице. Изображения этих божеств были поставлены здесь Вах’аршаком, родоначальником армянских аршакидов (М. хорен. кн. II, гл. VIII).— Другой храм, где поддерживался неугасимый огонь, называвшийся «огнем Ормизда», ***, находился в Баг-аване, в нынешнем Баку, (М. хорен. кн. I гл. 75). Наконец есть вероятие думать, что храмы этих богов были и в других местах, напр. в округе Анднавацик’, васпураканской провинции (см. Письмо Моис. хорен. к Сааку Артцруни, Полн. Сочин. стр. 294-295) и на востоке от пах’атской горы на месте, называвшемся Бут’, *** 40 (М. хорен. Ист. св. [274] дев сопутниц Рипсиме, Полн. Сочин. стр. 301). В этих храмах на алтарях Михра поддерживался неугасимый огонь, что подтверждается словами Моисея хоренского: «ненасытимый огонь, непрерывное горение», ***.
8. Наравне с огнем армяне поклонялись и Воде 41, которую они называли: «источник-брат», ***. В Зендавесте в числе двадцати восьми Изедов мы встречаем Ардеи-зур — «источник небесной воды», Деву, дочь Ормузда. Вторая половина имени: Ардви-зур имеет общее происхождение с армянским словом: джур, *** — «вода»; и нет сомнения, что армяне в «источнике-брате» поклонялись, как древние парсы, «источнику небесной воды», т. е. Ардви-зуру. По Моисею хоренскому, поклонение «огню-сестре» и «источнику-брату» происходило у подошвы горы, (местоположение которой он к сожалению не определяет) в пещере в местности Бут’, как уже замечено выше.
9. В связи с этими божествами находился и бог Аманор, ***. Это — слово сложное, состоящее из ам, *** — «год» и нор, *** — «новый»; следовательно, Аманор значит: «новый год». Агафангел уверяет, что он был «покровителем плодов» и в то же время назывался «Ванатур дик’, ***, т. е. «бог приютодатель».
Храм его находился в Баг-аване багревандского округа, айраратской провинции, где в начале нового года в месяце [275] Навасард’е 42, соответствующем 11-му августа, древние армяне, собравшись со всех концов Великой Армении, с большим торжеством праздновали праздник Аманора, продолжавшийся шесть дней. В продолжение этого времени они в Баг-аване около храма получали не только «приют и ночлег» (отсюда эпитет ванатур — «приютодатель»), но даже «пользовались от жертвоприношений». (см. Ист. Агаф. стр. 619-620;— Моис. хорен. кн. II, гл. 66).
У парсов новый год также назывался Нев-руз: слово, которое значит собственно: «новый день»; но он начинался и праздновался не в начале августа, как у армян, а в месяце фервадине около весеннего равноденствия; между тем как во время осеннего равноденствия они праздновали в месяце михргане праздник Михра или Митры. Ясно, что источник поклонения с одной стороны Аманору, с другой — Михру, первоначально был один и тот же; но что у армян и парсов оно видоизменялось по тем понятиям, которые тот или другой народ имел о божестве, им чествуемом.
Читатели не должны удивляться, что мы, основываясь на словах Агафангела, Аманора назвали богом, а не приняли его имени просто как выражение понятия: год. Мы знаем, что до сих пор в этом последнем только значении и принималось указание армянского историка 43. Что не в одной Армении смотрели на год, как на [276] известный период времени, и с тем вместе как на божество, которому приносили жертвы, тому доказательством служат алтари, воздвигнутые жителями Тира в честь не только Года, но и Месяца, как символов самого долгого и самого короткого времени, т. е. двух периодов, из которых большой измерялся Солнцем, а малый — Луною, т. е. месяцем (см. Religions de lantiquitе par F. Creuzer, trad. I.-D. Guigniaut, t. 2, troisieme partie, note 8 du livre IV, p. 964-965).
10. Нераздельно с Арег-акн’ом — Оком невидимого Арамазда, было и божество Арев 44, *** — видимое проявление невидимого света, живительного начала всего существующего. Эпитет его — «податель жизни». В нем армяне поклонялись невидимому Арамазду, и как в языческие времена, так и теперь нередко они [277] клянутся именем этого божества, говоря: *** = «свидетель твой Арев» или *** — «знает твой Арев»: выражения, соответствующие теперешним: «свидетель Бог, что»... «знает Бог, что»...
Судя по живучести, которую замечаем в учении о поклонении Арамазду, должно полагать, что это последнее было повсеместно распространено между жителями древней Армении. Драгоценные, хотя и весьма краткие, известия о поклонении Арев’у находим у Нерсеса Благодатного (жив. в XII в.) в его грамоте к месопотамийскому армянскому духовенству, из которой узнаем, что в городе Самосате, восемь веков спустя после принятия армянами христианской веры, продолжало еще существовать поклонение Арев’у у жителей упомянутого города, называвших себя Арев-ордик’, т. е. «Сынами Арев’а». Нерсес называет их учение: «ересью, проповедующую поклонение дэвам», ***, присовокупляя, что Арев-ордик’, любя мрак, отказались от принятия учения света и со времени Григория Просветителя не переставали пребывать в языческой вере отцов своих. Из немногих слов армянского иерарха узнаем, что эти армяне-язычники поклонялись: 1. Арег-акн’у; 2. Лусин’у; 3. звездам; 4. дереву барти (вид тополя), к которому мы возвратимся ниже и в которое вселяясь, требовали себе поклонения дэвы; и что наконец 5. женщины у них занимались ворожбой, колдовством, приготовлением различных зелий, посредством которых они разжигали преступную любовь между лицами обоего пола, предлагая их в напитках или в пище.
Из слов Нерсеса видно, что Арев-орди’к, следовательно и предки их, поклонялись, кроме Арег-акн’а, Лусин’а, Арев’а, также Звездам вообще 45 (см. упомян. Грам. Нерсеса в Полн. Сочин. последнего, Венеция, 1838, стр. 238-253). [278]
Хотя, как выше было замечено, Ахриман, антагонист Арамазда, и не называется по имени у армянских писателей, тем не менее однако в некоторых словах, которыми последние его характеризуют, мы узнаем эпитет, придаваемый ему древними парсами. Моисей хоренский в одном месте говорит, что в начале IV века армяне поклонялись «двум почерневшим вишап’ам ( = драконам), в которых вселялись дэвы (см. в его Полн. Сочин. Ист. св. дев, сопутниц Рипсиме, стр. 301-302); а мы знаем из сказаний парсов, что после неудачного нападения на царство Ормузда, совершенного Ахриманом во главе всех своих дэвов, последний должен был искать спасения в бегстве и в виде дракона бросился с неба на землю (см. Rhode, Heil. Sage, р. 174 и далее 376). Замечательно, что этим вишап’ам ( = драконам), как уверяет тот же Моисей хоренский, приносили человеческие жертвы: «целомудренных дев и невинных юношей». При этом он замечает, что «дэвы, обрадованные видом крови, жертвенников, огня и источника, являли какие-то видения, сопровождаемые блеском, стуком и пляской». Историк заключает свой интересный рассказ словами: «вокруг скалы, где это происходило, были глубокие ущелья, наполненные змеями и скорпионами, с смертоносным ядом» (там же). Кажется, слова: змеи и скорпионы не требуют здесь объяснения; ибо читатель конечно знает, что эти гадины, будучи творением Ахримана, служили ему в то же время символом.
11. Кажется не будет натяжки, если из вышесказанного заключим, что армяне, поклоняясь началу добра — Арамазду, чествовали в то же время начало зла — Ахримана. И это тем более, [279] что мы находим у них дэвов 46, служителей Ахримана, созданных последним. Если наконец вспомним, что подземное царство называется у армян джохк’, ***, напоминающее собою парсийское дузах — первоначальное место пребывания Ахримана, противоположное Горотману жилищу блаженных, соединявшемуся с первым посредством Чинвад-моста, то нетрудно будет в царе этой бездны узнать Ахримана.
12. В древне-армянском языке сохранилось слово Сандарамет, ***, или Сандарапет, ***, парсийское происхождение которого кидается в глаза с первого же разу. [280] Армянское сандарамет или сандарапет есть, без сомнения, Сапандомат или Еспендармат древних парсов, под которыми последние разумели «духа земли»,— одного из Изедов, созданных Ормуздом. Нериозенг называет его «la maitresse de la terre (Eug. Burnouf, Yacna, ch. 1. р. 157-158). Это слово, перенесенное армянскими писателями IV и V веков из языческого мира в мир христианский и служившее для древних армян, как и парсов, названием «духа земного, святого и покорного», у первых стало выражением понятия совершенно противоположного: под ним стали разуметь, правда, духа же, но «не святого и покорного», а злого — духа подземного царства, бездны, ада (см. также 515 примеч. к моему перев. Ист. Моис. хорен., стр. 327). В таком по крайней мере метаморфозе своего значения является оно в переводе армянской Библии (Иезек. гл. XXXI, 16), у Моисея хоренского (кн. II, гл. LXII) и у других последующих писателей армянских.
II.
За 150 лет до Р. X., а именно в царствование Вах’аршака, два брата индийца, Гисане и Диметр, ***, ***, являясь к нему, просят у него убежища. То были индийские князья, навлекшие на себя гнев царя своего. Вах’аршак приказал отвести им таронскую землю, где они, построив себе город Вишап, поселились. Вскоре они отправились в соседний Аштишат, где поставили изображения идолов, которым поклонялись в Индии.
По прошествии 15 лет, по неизвестной причине, армянский царь приказал убить их и земли, которыми они владели, передать трем их сыновьям. Последние удалились на гору Карке, выбрали там красивое и прохладное место, богатое дичью, травой и лесом, и поставили там медные изображения двух идолов: одно в 12, а другое в 15 локтей вышиною. Зеноб Глак, ученик св. Григория, в первых годах IV столетия как очевидец описывает потомков этих индийских переселенцев. По его словам, «они были черного цвета, отвратительного вида и с длинными волосами». По этой картине без особенного труда мы узнаем выходцев с берегов Ганга; но к сожалению она не дает никакого понятия о том, в чем именно заключалось [281] учение этих переселенцев, что это были за изображения и каких именно божеств? Зеноб с уверенностью утверждает только одно, что «там, где стояли идолы, столько же было дэвов (злых духов), сколько и в бездне Сандарамета» (т. е. ада).
Несмотря на полнейшую неопределенность известия нашего автора о индийских идолах, некоторые ученые во что бы то ни стало хотели уяснить себе — какие именно индийские божества следует видеть в упомянутых двух кумирах?
Армянский ученый, Авдал, живущий в Калькутте, нимало не затрудняясь отсутствием данных, отождествляет этих идолов с индийским Яганнат’ом и Кали Гат’ом (Memoir of a hindoo colony in ancient Armenia в Journal of the asiatic society of Bengal, Calcutta, 1836, vol. V, p. 332). Известный немецкий ученый, Лассен, силится видеть в Гисане Кришну а в Деметре — Хабад’ару или Балераму (см. у Риттера в его Erdkunde, Berlin, 1843, zehnter Theil, drittes Buch, West-Asien, p. 557). Усилие, которое он делает для отождествления Гисане с Кришною и Деметра с Балерамою, совершенно напрасно и бесплодно потому, что из рассказа Зеноба никак не видно, чтобы два индийские божества назывались Гисане и Деметр’ом. Это были просто имена двух братьев, первых индийских выходцев, и ничего более. После того как они были умерщвлены по приказанию армянского царя, сыновья их из Аштишата перенесли изображения отечественных богов своих на гору Карке, которые с той поры и стали известны у жителей таронской провинции под общим наименованием «богов братьев Гисане и Деметра (см. Зен. Глак, Ист. Таронской Провинц. Венеция, 1832, гл. I. стр. 8; 25-39). Таков точный смысл повествования армянского летописца! Авдал, Нейманн и другие, к сожалению, не могли уловить этого смысла рассказа Зеноба, который, скажем мимоходом, довольно запутан, и неверным толкованием текста ввели ученых Риттера и Лассена в заблуждение и произвольное объяснение имен: Гисане и Деметр (Die Erdkunde, там же стр. 554-557;— Uebersicht der neuesten Erscheinungen der armenischen Litteratur, eine Zeitschrift fur die Kunde des Morgenlandes, Gottingen, 1837, 8, В. I, р. 253).
Факт неоспоримый, что в таронской провинции в течение 450 лет (с 150 г. до Р. X. до 302 по Р. X.) стояли изображения индийских богов, чествуемых ее жителями; но чтo это были за [282] боги? в чем состоял их культ? — на эти вопросы текст Зеноба решительно не дает никакого ответа.— Несовместимо с понятием о достоинстве науки желание во что бы то ни стало строить на воображаемой почве здание, которое при первом прикосновении критики разлетается как дым.
III.
В позднейшую уже эпоху армянской истории, а именно в 114 году до Р. X., впервые мы встречаем известия о греческих богах, внесенных в армянский пантеон. По Моисею хоренскому великий воитель, царь Арташес I, внук Вах’аршака, во время счастливого своего похода в Малую Азию вывез оттуда, как трофеи, изображения греческих богов с тем, чтобы поставить их в своей столице Армавире. Это были, как он говорит, вылитые из меди, золоченые изображения Артемиды, Геракла и Аполлона, которые были встречены главными жрецами и поставлены в Армавир. Из них статую Геракла, после смерти Арташеса I, те же жрецы перенесли и поставили таронского округа в деревне Аштишате. Тот же историк уверяет, что Арташес к этим трофеям присовокупил еще изображения: Дия (Dios) олимпийского, Афины, Гефеста, Афродиты и другое изображение Артемиды, которые все, как военная добыча, были вывезены из Еллады и отправлены в Армению. Жрецы поставили их в крепости Ани даранах’ского округа, провинции Бардцeр-Хайк’ (Моис. хорен. кн. II, гл. XII). Когда воцарился Тигран и (89-55 до Р. X.) первою его заботой было разместить бывшие в Ани упомянутые изображения греческих богов. При этом мы замечаем, что армянские жрецы размещают их по тем туземным храмам, в которых находились соответствовавшие им, по их понятиям, божества армянские. Так напр. олимпийского Дия они поставили в анийском храме, посвященном Арамазду, отцу богов (Агаф. стр. 586;— M. хорен. кн. II, гл. 14 и 53); Афину в Т’иле, селении округа Екех’иац провинции Бардцeр-Хайк’, где был храм богини Папе (М. хорен. кн. II, гл. 14;— Агаф. стр. 586-88); Артемиду в Еризе, деревне того же округа той же провинции, где находился храм богини Анахит (Агаф. стр. 45-46;— Моис. хорен. кн. II, гл. 14 и 60); Гефеста в Багариндже, деревне [283] дерджанского округа, провинции Бардцeр-Хайк’, где стоял храм бога Михра (М. Хорен. кн. II, гл. 14; — Агаф. ст. 590); Афродиту в Аштишате таронской провинции, где был храм богини Астх’ик (М. хорен. кн. II, гл. 14;— Агафан. стр. 602-603), Моисей хоренский говорит, что эти боги и богини были внесены в Армению в сопровождении греческих жрецов (кн. II, гл. XIV).
В древнем языческом мире явление очень обыкновенное — заимствование чужеземных богов и введение их в круг божеств того или другого народа. Не говоря уже о народах западной Азии, мы замечаем это и в Риме, где в особенности в последнее время его существования пантеон его завоевали, можно сказать, боги всего восточного мира. Это же самое замечаем и в Армении за сто слишком лет до Р. X., когда греческие боги являются в этой стране и чествуются ее жителями наравне с божествами туземными.
IV.
О сирийских богах Моисей хоренский упоминает мимоходом. Говоря о царе Абгаре, жившем во время Христа Спасителя и перенесшем свою столицу из Мeцбина в Едессу, он по обычной своей сжатости замечает только следующее: «(царь) переносит туда (в Едессу) свой двор из Мeцбина и всех своих идолов — Набог’а, Бэл’а, Батниках’а и Тарату»... (кн. II, XXVII). Одной этой номенклатурою и ограничивается историк; затем мы узнаем из его немногих слов, что изображения этих богов прежде стояли в Мeцбине (Низибисе) и что Абгарь перенес их в Едессу. Стало быть, они не переходили за пределы армянской Месопотамии и чествовались там как туземные, т. е. сирийские, божества, получившие гражданство в армянском пантеоне.
Посмотрим, что это были за боги?
1. Первый из них, Набoг, есть не что иное как ассирийский Небo, или Небу, который в Сирии является под формою Набук. В древней Ассирии, как мы видели выше (см. 271), это был бог учения; в Сирии же и в армянской Месопотамии под Набог’ом, или Набук’ом разумели Меркурия (см. Chwolsohn, Die Ssabier und der Ssabismus, B. II, р. 22, 164). Это божество в [284] Великой Армении известно было под именем Тир’а (см. выше стр. 269). Его эпитеты были: scriba, sapiens, т. е. «писец», «мудрый или прозорливый», у армян и парсов: депир, *** — «писец» (см. выше стр. 270), у раввинов же «der Schreiber der Sonne», как уверяет г. Хвольсон (там же, стр. 685). Приведенные эпитеты ясно указывают на значение божества, которое в древней Ассирии чествовалось под формою Небo или Небу, в Сирии Набу или Набук, а в армянской Месопотамии под формою Набог, ***: это был бог учения.
2. За ним у Моисея хоренского следует Бэл, ***.— В Вавилонии ему придавали эпитеты: the suprime, the father of the gods, the procreator, the lord, the king of all the spirits, lord ot the countries», т. е. «верховный, отец богов, первосоздатель, владыка, царь всех духов, владыка стран»; следовательно, говорит полковник Henry Rawlinson, Бэл соответствует «великому отцу Юпитеру римлян — he answers to the great father Jupiter of the Romans» (см. его ст. «On the Religion of the Babylonians and Assyrians» в перев. Геродота, Ч. I, стр. 594-598). Этот характер верховного существа Бэл сохранил и в Сирии. Здесь он известен был под эпитетом «der ernste Greis», под которым разумели Хроноса, и означал, как и в Ассирии, «первоначальное существо, творца всего сущего» (Chwolsohn, там же, стр. 39, 165, 171). Нет сомнения, что Бэл Моисея хоренского есть то верховное существо, творец всего сущего, которому поклонялись как в древней Ассирии, так впоследствии и в Сирии.
3. Бат’никах’, *** — третий из богов, перенесенных Абгарем из Мeцбина в Едессу, остается до сих пор загадкой. Что это было за божество, не знаем. Профессор Хвольсон, как специалист во всем, касающемся сабейского мира, мог бы разрешить эту загадку; но к сожалению, он в вышеприведенном ученом своем труде, говоря о божествах Абгаря, молчанием проходит о Бат’никах’е.
Позволяю себе предложить здесь вопросы по поводу Бат’никах’а, которые могут разрешить посвященные в древности Харрана.
Не есть ли Бат’никах’ слово сложное, состоящее из Батни (— Батне, Батна, древний Сарудж или Сeрутч, как пишет Вардан), названия города в северной Месопотамии, и из армянского ках’, *** — «козел»? [285]
Не было ли в Сирии бога, которому жители этой страны поклонялись бы под изображением козла?
Наконец четвертое божество месопотамийских армян была Т’арат’а, ***.— Под этим названием является здесь божество, известное в Сирии под именем Таргата, «prodigiosa Atargatis» Плиния. По мнению последнего, греки из Atargatis образовали Деркето (Hist. Nat. lib. V, 23). Ее представляли женщиной, у которой нижняя половина туловища оканчивалась рыбой (Diod. Sic. Bibl. hist. lib. II, 4). В этой богине ученые видят Астарте, которая под различными наименованиями чествовалась не только в западной Азии, но и в отдаленном Западе (см. Creuzer, Religions de lantiquite. t. II, 3-mе partie, note 4, р. 910; note 6, р. 945.— Chwolsohn, Die Ssabier... B. II, р. 159.— G. Wilkinson, «On the worship of Venus Urania throughout the East» in the History of Herod. vol. II, р. 537-547). Нет сомнения, что первоначальная форма названия этой богини — Таргата, из которого с опущением буквы г образовалась армянская T’apama’, греческое же Деркето или Деркет непосредственно происходит от первой из двух вышеприведенных форм. У Плиния и Страбона это имя, принимая в начале а и на конце is, является в форме A-targat-is.
V.
Мы уже упомянули о дэвах, служителях Ахримана. Само собою разумеется, что не ими одними были окружены армянские божества высшего разряда, но что вместе с дэвами делили эту честь и другие духи низшего порядка. Судя по немногим наименованиям, уцелевшим в древне-армянском языке, можно полагать, что это только обломки от языческого верования древних армян, которое некогда составляло нечто целое и стройное. Таковы напр. юшкапарик, ***; хамбару, ***; пай ***; парик, *** и др., значение и роль которых мы не беремся определить, не имея для того достаточно данных. Толкования, даваемые этим словам мхитаристами в их Большом Словаре, не заслуживают никакого внимания, как лишенные логического основания; ибо эти ученые объясняют их, опираясь на древние переводы с греческого, где армянские писатели [286] передают имена известных существ греческой мифологии словами, заимствованными из языческого мира армянского. Известно, как мало можно положиться на верность перевода или передачи христианскими писателями первых веков названий языческих богов вообще и их, характеристики в особенности. Армяне не делают из этого исключения; так напр. греческое гиппокентавр они переводили через юшкапарик, тогда как в этом армянском слове не слышно и духу ни гиппос, ни кентаврос. Ясно, что переводчики для выражения греческого гиппокентавр употребили первое попавшее им под перо слово из армянского язычества не потому, чтобы последнее означало именно гиппокентавр, но потому, что слово юшкапарик существовало уже и служило наименованием одного из духов армянской мифологии. То же самое можно сказать и об остальных словах, уже приведенных нами выше. Мхитаристы без малейшей критики приняли за чистую монету значение, в котором употреблялись означенные слова первыми армяно-христианскими писателями и впали таким образом в непростительную, ошибку, в которую они вовлекли за собой как армянских, так и западных ученых. Мы удерживаемся от толкования этих слов, которые, без сомнения, некогда служили выражением понятия о целом ряде второстепенных существ армянского пантеона, но которые за недостатком точных известий и точного их употребления у писателей этого народа совершенно утратили для нас и смысл и первоначальное свое значение.
Зато с другой стороны мы можем обратить внимание ученых на названия двух духов, роль и значение которых нам удалось определить еще прежде, благодаря на этот раз довольно удовлетворительным сведеньям, оставленным о них древнейшими армянскими писателями. Мы разумеем аралезов, ***, и к’аджов, ***. Мхитаристы, венецианские и венские, и некоторые из европейских ориенталистов приняли наше толкование значения аралезов и к’аджов, как не лишенное основания. Оно было предложено нами в нашем «Исследовании об Эпосе древних армян», стр. 80-92, и в переводе «Истории» Моисея хоренского, стр. 251-256 примеч. 57. Для полноты этого Очерка приведем здесь в немногих словах результат наших исследований по значению слов: аралез и к’адж. [287]
Начнем с аралеза.— За 180 л. до Р. X. Мар-Абас Катина, современник Вах’аршака, родоначальника армянских аршакидов, первый употребляет это слово, рассказывая, на основании народных легенд, историю борьбы Семирамиды с Арою, армянским царем из династии Хайка, жившим за 1767 л. до Р. X. Знакомым с Моисеем хоренским (кн. I, гл. XV) известно, что смерть этого царя, павшего на войне против, ассирийской царицы, вместо того чтобы положить конец бою, еще сильнее раздражила армян, решившихся во что бы то ни стало отомстить за любимого своего государя; известно также что Семирамида, чтобы успокоить армянское войско распустила слух, что «она приказала богам лизать раны царя Ары, вследствие чего этот последний оживет»; и что когда разложился труп, она велела бросить его в глубокую яму, вывела одного из своих любовников в царской одежде и распустила про него молву, что «боги, облизав Ару, оживили его» и тем успокоила народ.— Так говорит народная легенда.
Другой писатель IV века, а именно Фауст византийский, по случаю убиения армянского главнокомандующего Мушеха, жившего в 384 г. по Р. X. в царствование Вараздата-аршакуни, рассказывает следующее: Бат Сахаруни, кормилец царя Вараздата, завидуя славе Мушеха, своими беспрестанными наветами восстановил государя против него до такой степени, что тот решился наконец приказать умертвить Мушеха. Злодейство было совершено за царским столом по данному условному знаку (кн. V, гл. 38). Историк продолжает: «когда понесли тело главнокомандующего Мушеха на дом к его родственникам, то они не хотели верить его смерти, хотя и видели его голову отсеченною от тела. Они говорили: он бывал в бесчисленных сражениях и ни разу не бывал ранен; никогда стрела не касалась его, ниже кто-нибудь наносил ему рану оружием. — Другие, не надеясь на то чтобы он воскрес, приставив пришили голову к туловищу и возвели на кровлю одной башни. Так как Мушех был муж храбрый, то они говорили: «Арлезы сойдут и воскресят его». Стояли, сторожили в ожидании его воскресения до тех пор, пока наконец, не сгнил, труп его. Тогда снесли его с башни и, совершив над ним тризну, погребли, как подобало» (кн. V. гл. 36). [288]
Наконец Езник — жив. в V веке — в своем «Опровержении лжеучений» также упоминает о существовании Аралезов, оживлявших мужей, павших в бою (кн. I, §§ 24-25).
Из этих указаний видно, что языческие армяне верили в существование духов-аралезов, содействовавших воскресению павших в бою. Эти духи, по выражению Фауста, сходили и лизанием ран убитого на поле сражения возвращали ему жизнь.
Этимология слова аралез или арлез, как пишет его Езник, вполне определяет роль этих духов. Оно состоит из иар, *** — «беспрестанно» и из лез, *** — корня гл. лез-ум, *** = «лизать»; и потому аралез значит: «беспрестанно лижущий». Мнение мхитаристов, производящих это слово от имени Ары и от лез-ум — «лизать», лишено всякого основания (см. в их Больш. Словаре); ибо тогда следовало б приписывать смерти Ары и выдумке Семирамиды также и происхождение этого поверья. Но мы видим из Моисея хоренского, что ассирийская царица прибегает к этому поверью как туземному, еще до нее существовавшему в Армении с тем, чтобы успокоить взволнованные умы армян. Понятно, что если армяне-язычники вняли голосу царицы, то это единственно потому, что по их учению воскресение Ары была вещь возможная при содействии Аралезов.
Ни Фауст византийский, ни Моисей хоренский не говорят — в каком виде представляли себе аралеза древние их соотечественники. Из их слов мы узнаем только, что аралезы пребывали в воздушном пространстве, ибо сходили сверху; следовательно они — не подземные духи. Один только Езник в упомянутом своем сочинении, говоря об аралезе производит его от собаки. Несмотря на неопределенность этой характеристики, мы из нее все-таки можем заключить, что древние армяне изображали его с собачьей головой (см. также 57 примеч. к нашему переводу Ист. Арм. Моисея хорен. стр. 251-256).
Что касается до слова к’адж, *** — то, как мы уже заметили, архаическое значение его до нынешнего времени оставалось непонятым. Мхитаристы объясняли и переводили его через храбрый; за ними и прочие арменисты повторяли то же самое. Правда, у позднейших писателей оно только в этом смысле и употребляется; но не таково было его значение во времена [289] языческие и не таково оно даже у Моисея хоренского, хотя и христианского писателя V века. Обратимся к нему: он даст нам нить, при помощи которой можем добраться до точного разумения первоначального значения этого слова.
В своей Истории этот писатель приводит из народного эпоса отрывок, в котором царь армянский Артавазд IV (120 л. по Р. X.) с упреком обращается к тени умершего своего отца Арташеса III, говоря: ты умер и унес с собою всех и все, как же мне теперь царствовать над развалинами? За подобный упрек Арташес из могилы проклинает неблагодарного сына в следующих словах: «Если ты выедешь на охоту на свободный Масис (Арарат), тебя захватят к’аджи, повлекут на свободный Масис: там останешься и света не увидишь более (кн. II, гл. LXI). В предложении: «тебя захватят к’аджи», последнее слово по понятиям языческих армян означало: дух 47, что и подтверждается смыслом последующих за ним слов: «повлекут (тебя) на свободный Масис: там останешься и света не увидишь более». В доказательство нашего толкования приведем еще объяснение слова к’адж, встречаемое в одном древнем рукописном словаре нашей библиотеки, где оно объясняется так: «к’адж есть дух по сущности своей добрый», ***.
Пoэтому к’аджи были «духи добрые» в противоположность дэвам — «духам злым». Что к’аджи действительно были духи по сущности добрые, это мы видим из того еще, что армянские цари-аршакиды именовали себя к’аджами, разумея под ними существа, стоявшие выше обыкновенных смертных, существа небесного происхождения (Моис. хорен. кн. I, гл. XI; — кн. III, гл. XVII, XXVI, LI). В этом случае слово к’адж по значению своему тожественно с словом четре, которое находим в надписях на сасанидских медалях с прилагательным иездани — «небесный»; и потому четре иездани значит: «семя небесного [290] происхождения» (Маздасн бех Арташетр малкан малка Иран миночетри мен иездан, т. е. «Поклонник Ормузда, превосходный Арташетр, царь царей Ирана, из небесного поколения богов»; см. Silvestre de Sacy, Mеmoire sur diverses antiquitеs de la Perse, p. 177-178), каким себя представляли парсийские цари-сасаниды 48.
VI.
Как во всем греко-римском и восточном мире, так и в языческой Армении мы находим между божествами и смертными вообще ряд посредствующих существ, служащих связью, постоянно указывающею на постепенность перехода, по понятиям древних, от мира видимого к миру невидимому; я разумею полубогов, называвшихся у древних армян дюц-азн’ами, ***, т. е. «мужами божественного происхождения». Между такими дюц-азн’ами первое место занимает Вахагн, ***, сын, как говорит армянский эпос, Тиграна I Хайкида, современника Кира и Креза. Память о нем сохранилась в песнях рапсодов, в которых рождение Вахагна представлялось в поэтических красках, изобличающих необузданность фантазии последних. Моисей хоренский сохранил в своей Истории отрывок, в котором воспевалось рождение этого полубога и который начинался следующими стихами:
«в муках рождения находились небо и земля; в муках рождения лежало и пурпуровое море, море разрешилось красненьким тростником; из горлышка тростника выходил дым; из горлышка тростника выходило пламя; из пламени выбегал юноша: у него были огонь-волосы, борода была из пламени, а очи — словно два солнышка» (кн. I, гл. XXXI). [291]
К сожалению, этот драгоценный отрывок, по причине совершенного недостатка цельных сведений о веровании языческих армян, остается непонятным для нас и мы не можем уяснить себе чудесного рождения армянского полубога, этого юноши с огненными волосами, с пламенной бородой и с очами, горящими как два солнца, появлению которого на свет содействуют и небо и земля и пурпуровое море и этот дивный тростник, извергающий дым и пламя, которые как бы пеленами охватывают рождающегося юношу. Моисей хоренский во второй половине V века собственными ушами слышал эту песнь, воспеваемую рапсодами при сопровождении музыкального инструмента, называвшегося бамбирн’ом, *** 49. Он говорит, что в этой песне воспевались также борьба Вахагн’а с драконами и его победа над ними; что все воспеваемое в честь его имело большое сходство с подвигами Геракла и что наконец он был причислен к сонму богов 50 (кн. I, гл. XXXI). Подобно Меркурию, художнику в деле воровства 51, армянский полубог крадет у ассирийского Баршама солому, и вследствие бегства его с этой добычей по небу образуется Млечный Путь, как мы заметили выше (см. стр. 268). Древнейшему армянскому писателю, Агафангелу, небезызвестен был миф о Вахагне: в своей Истории он ему придает эпитет вишапак’ах’, ***, т. е. «истребитель драконов», что вполне согласно с представлением древних рапсодов, как замечено выше на основании слов Моисея хоренского. Вахагн был в большом почете у армян за то, что он оказал им великую услугу, очищая их страну [292] от зловредных хищных зверей. — Храм его находился на берегу Евфрата в Аштишате, таронской провинции, и был одним из богатейших храмов в Армении, наполненным золотом и серебром, множеством приношений от великих царей и любимым местом жертвоприношений царей Великой Армении (Агаф. стр. 602-603). К сожалению, Вахагн’ом открывается и им же замыкается для нас ряд армянских полубогов, о которых христианские писатели поскупились оставить более подробные сведенья. Само собою разумеется, что их было не один, ибо мужи вроде Торк’а, ***, жившего во время Вах’аршака (150 л. до Р. X.), существовали без сомнения и в древнейшем периоде хайкидов, которые за свои необыкновенные умственные, нравственные или физические качества причислялись вероятно к сонму богов. Поместили же языческие армяне на небо родоначальника своего в созвездии Орионе, которое у переводчиков Библии называется Хайком (прор. Исайя, XIII, 10; — Иов, XVIII 31). Но остановимся, ибо бесполезно пускаться в область предположений.
Выше было замечено, что армянские цари-аршакиды считали себя происхождения божественного, т. е. полубогами. Так напр. Вах’аршак I письмо свое к Аршаку Великому заключает словами: «здравствуй, знаменитый сожительством между богами» (кн. I, гл. IX); после построения храма в столице своей Армавире тот же Вах’аршак рядом с изображением Арег-акн’а и Лусин’а ставит в нем и статуи своих предков (М. хорен. кн. II, гл. VIII), которые известны были в жреческом мире под названием: «отечественных богов», *** или «изображений предков», *** (Моис. хор. кн. II, гл. 49 и 77); Тигран последний VI, по уверению Бардезана-гностика, воздвигает жертвенники на могиле брата своего великого жреца Мажана в Багаване, багревандского округа (М. хорен. кн. II, гл. 66); Тeрдат Великий в циркулярной своей грамоте, обращенной ко всем подданным, начиная от вельможи до последнего простолюдина, называет себя дюцахарн Парт’ев, ***, т. е. «Парфянином божественного происхождения» (Агаф. стр. 102) и пр. и пр. Таким образом армянские цари-аршакиды при жизни чествовались наравне с богами, после же смерти причислялись к сонму богов 52. [293]
VII.
У Моисея хоренского мы читаем, что древние армяне, подобно многим восточным и древне-западным народам, имели священные рощи, где они поклонялись священным деревьям. Древнейшая роща в этом роде была насаждена Араманиаком, сыном Хайка, за 2000 с лишком лет до Р. X., в айраратской провинции, на берегу реки Ерасха (Аракса) недалеко от холма, на котором впоследствии сын его, Армаис, построил город Армавир 53, первую и древнейшую из армянских столиц. Деревья, насажденные Араманиаком, Моисей хоренский называет соси, *** — «род серебристых тополей». В таинства поклонения этой рощи первоначально посвящались только избранные мужи, как напр. Анушаван, сын Ары, — «муж, богато одаренный от природы и многоумный», вследствие чего и прозванный Сосанeвер, *** 54. В этой роще армянские жрецы [294] гадали по шелесту листьев упомянутых тополей подобно додонским жрецам, гадавшим по движениям «многоязычного» — полиглоссос — «пророчествующего дуба» — quercus fatidica. — «Колебания листьев этих деревьев, говорит Мар-Абас Катина, при тихом или сильном дуновении ветра в течение многих веков составляли науку гадания в земле армянской» (М. хорен. кн. I, гл. XX).
Рядом с деревом соси древние армяне поклонялись и дереву барти, *** — особому виду тополя, которого к сожалению с точностью определить не можем. Поклонение этим деревьям, с ними быть может и другим, продолжалось не только во времена язычества, но и много спустя после введения христианства в Армении. Так напр. мы видим, что горсть Арев-ордик’ — «Сынов Арева» (см. выше стр. 277), сохранивших языческие свои верования до XII столетия по Р. X. в Самосате, в Месопотамии, вместе с поклонением Арев’у поклонялись и дереву барти. Патриарх Нерсес Благодатный, сохранивший нам это известие, говорит, что дэвы входили в этого рода деревья и от людей требовали поклонения (см. его Посл. Венеция, 1838, стр. 238-253). Ясно, что Нерсес говорит здесь общими местами и с полным пренебрежением к учению «Сынов Арева», и таким образом лишает нас возможности составить себе точное понятие о воззрении Арев-ордик’ на барти — предмет их поклонения. Ибо мы знаем, что и у других народов древнего и нового мира деревья нередко служили символом понятий отвлеченных. В Индии священная смоковница была символом производящей и творящей силы природы (см. у Creuzer’a t. I, premiere partie, liv. I, ch. II, pp. 140-150). Во Фригии и в Риме во время весеннего равноденствия в праздник матери богов посвящали ей сосну, в Финикии подобная честь отдавалась кипарису; в древней Скандинавии, а именно в южной Швеции — тиссовому дереву наравне с другими деревьями, каковы: дуб, ясень (— Yggdrasil в Эдде), сосна, бук и ореховое дерево 55, в которые входили духи и которым северные жители Европы и [295] германские племена в особенности приписывали чудесную силу (см. J. Grimm, Deutsche Mythologie, II Band. cap. XXI, р. 617-619; — Les еtudes et les dеcouvertes archеologiques dans le Nord, A. Geffroy, Revue des deux mondes, novembre 1862, pp. 154-176; — Die Ssabier und der Ssabismus, B. II, p. 223-225, not. 241). Вероятно и деревья: соси и барти, бывшие за 2000 лет до Р. X. в большом уважении и у древних армян, первоначально служили видимым выражением идей высшего порядка. За недостаточностью дошедших об этих деревьях сведений они утратили для нас смысл священного своего значения. Поэтому мы ограничиваемся здесь указанием на одни только факты.
VIII.
Выше мы имели случай обратить внимание читателя на поклонение в древней Армении Михр’у — «богу невидимого огня» (— хур, ***), видимым выражением которого служил вещественный огонь ( — крак, ***). Мы видели также, что «этому вещественному огню» (— огню-сестре, ***), поклонялись почти во всей Великой Армении. Судя по остаткам языческих обрядов, упорно уцелевших до сей поры между нынешними персидскими армянами, можно наверное заключать, что эти обряды соблюдались у них и во времена язычества: я разумею между прочим религиозную пляску, совершаемую вокруг зажженного огня и теперь. Это делается обыкновенно в праздник Сретения Господня: во время вечерней службы на церковном дворе воздвигается костер из легкосгораемого топлива и преимущественно из терновника; костру придается пирамидальный вид; его обыкновенно убирают дикорастущими плодами и в особенности п’eшатом, ***, вроде кизила. Молодые девицы и вновь вышедшие замуж женщины составляют около него хоровод. Когда один из юношей, густою толпою обступивших хоровод, подложит под костер огонь, хоровод тихо и торжественно начинает кружиться около зажженного огня. По мере того как пламя более и более охватывает костер, хоровод сильнее продолжает кружиться, усиливая мерное, но слабое в начале, топанье ногами. Эта пляска продолжается до тех пор, пока [296] пламя значительно не спадет; тогда хоровод расступается, на сцену выступают молодые люди только что женившиеся, женихи и вообще юноши и начинают перепрыгивать через костер с необыкновенной легкостью. Под конец, когда пламя совсем утихает, тот же процесс совершают только что вышедшие замуж женщины, которые впрочем быстро пробегают мимо почти что угасшего костра. Вся эта церемония обыкновенно продолжается, как мы сказали, во время вечерни, после которой расходятся по домам.
Что это обыкновение имеет свое начало в глубокой языческой древности, в том не может быть ни малейшего сомнения; но какую именно мысль выражали языческие армяне в этой религиозной пляске, мы не хотим и не беремся определить по догадкам. Верно одно, что пламени огня придавалось очистительное свойство; и потому перепрыгивающие через него получали это очищение. Как некогда пророк Моисей предостерегал израильский народ от подобных языческих обрядов 56, точно также и церковь христианская на Востоке не раз восставала против остатков язычества в ее пастве. Несмотря на то, языческие обыкновения, как мог видеть читатель, продолжают свое существование и до нашего времени. Впрочем и на противоположном Западе духовенство не мало боролось с подобными же суевериями. В Ирландии находим языческие обряды, которые до сих пор существуют между персидскими армянами и которые вынесены ирландцами, вероятно, из первобытного своего отечества. Здесь старики еще недавно, вращаясь около огня, читали молитву; пускавшийся в дальнее путешествие трижды через костер перепрыгивал в обратном смысле; таким же способом очищались перед вступлением в брак и сообщали себе неуязвимость перед отправлением на войну; когда пламя начинало ослабевать, выступали девушки, которые, переходя через него, выражали заветное задушевное желание иметь хороших женихов и т. п. (см. приведенную выше статью Geffroy). Подобные же обряды существуют до сих пор и на европейском севере у славян великорусских и белорусских. В праздник Купалы накануне Иванова дня. т. е. 23 июня, и у них, как известно, [297] зажигают костры и перепрыгивают через них. И здесь, как на западе Европы и в Армении, прыганию через зажженные костры приписывалась очистительная сила, так как языческие славяне веровали, что огонь предохраняет от заразы и болезней.
IX.
Храмы, в которых древние армяне поклонялись богам, назывались мехьян’ами, ***. Ученые еще не высказались относительно происхождения этого слова. На наш взгляд, оно в непосредственной связи с именем бога Михр, которое и служит ему корнем. Первоначальная форма его вероятно было михрьян, или мехрьян, *** или ***. Если наше предположение может быть допущено, в таком случае мехьян значило: «место поклонения Михр’у». Желательно, чтобы знатоки древнеармянского языка обратили внимание на предложенное здесь толкование.
В связи с мехьян’ом встречаем у древних армянских писателей и слово багин, ***, которое до сих пор вкось и вкривь толкуется учеными армянами, разумеющими под ним иногда храм, иногда алтарь. Такое колебание в толковании обличает в них отсутствие ясного представления о слове багин. Внимательное изучение тех мест Агафангела и Моисея хоренского, где у них употреблено это слово, приводит нас к заключению, что эти писатели смотрели на мехьян и багин не как на слова, выражающие тождественные понятия, но как на выражение отдельных представлений. Везде, где у них употребляется слово багин, ***, ясно видно, что они под ним разумеют: жертвенник богу воздвигнутый, на котором совершались заклания и на который клались жертвенные дары (см. армянский текст Агаф. стр. 29-30; 45-46; 586; 602-603;— Моис. хорен. кн. II, гл. 18; 40; 66; 77.— Фауст визант кн. III, гл. 14, стр. 37, 38).
При одном мехьян’е было несколько багинов (см. там же), что служит новым доказательством в пользу нашего мнения, а именно, что багин значило жертвенник, и ничего более.
Корень этого слова баг (древне-парсийское бага), встречающееся в армянском языке преимущественно в именах собственных (Баг-аран, Баг-аван, Баг-ариндж, Баг-н-айр — ***, [298] ***, ***, *** и пр.) значит бог и потому баг-ин значит «жертвенник, воздвигнутый богу» или в самом храме перед изображением божества (Моис. хорен. кн. II, гл. 77), или перед храмом, известному богу посвященным (кн. II, гл. 14), или же независимо от этих условий, отдельно, как напр. над могилой великого жреца (кн. II, гл. 66).
Определив значение слова: багин, скажем мимоходом, что корень его — баг или бага, представляется также в древне-парсийских именах и преимущественно в собственных, каковы: Багеус, Багапатес, Багасакес, Багоас, Багафанес, Мабог ( = Maha bag), и пр.
Таким образом слова: мехьян и багин, указывая нам на зендское свое происхождение, в то же время дают возможность предполагать, что религия армян в древнейшую эпоху, без сомнения, имела с религией парсов один общий источник.
X.
Священные города, деревни и селения в которых находились храмы и стояли жертвенники, по указаниям Зеноба Глака, Агафангела, Фауста византийского и Моисея хоренского, были следующие:
1. Армавир;— М. хорен. кн. I, гл. 20; кн. II, гл. 12, 77.
2. Арташат; — Агаф. стр. 580. — Моис. хор. кн. II. гл. 49.
3. Багаран; — Моис. хорен. кн. II, гл. 40, 49.
4. Гора Карке;— Зеноб Глак, стр. 36.— Фауст визан. кн. III, гл. 14. стр. 38; кн. V. гл. 25. стр. 218-219.
5. Крепость Ани; — Агаф. стр. 586. — Моис. хорен. кн. II, гл. 12, 14, 53.
6. Мeцбин
} Моис. Хорен. кн. II, гл. 27
7. Едесса
8. Аштишат, Зеноб Глак, стр. 25, 29, 36. —- Агаф. стр. 603. — Моис. хорен. кн. II, гл. 12.
9. Багаван; — Агаф. стр. 608. — Моис. хорен. кн. II, гл. 66, 77.
10. Т’ордан;— Агаф. стр. 585.— Моис. хорен. кн. II, гл. 14.
11. Т’ил;— Агаф. стр. 587.— Моис. хорен. кн. II, гл. 14.
12. Ериза или Ерез; — Агаф. стр. 45, 587. — Моис. хорен. кн. II, гл. 14.
13. Багариндж; — Агаф. стр. 590. — М. хорен. кн. II, гл. 14. [299]
По вышеприведенным писателям, в упомянутых тринадцати священных или жреческих городах и селениях древние армяне поклонялись своим богам и совершали жертвоприношения. Помимо их география древней Армении представляет и другие города, названия которых указывают на жреческое их происхождение. В них, вероятно, некогда возвышались изображения божеств, о которых не позаботились оставить сведения армянские историки, таковы между прочим: Багарчо-дашт, Багнайрь, Багреванд и пр.
XI.
При храмах были жрецы и жрицы, называвшиеся у армян к’урм, ***, и к’eрмухи, *** 57 — слова, происхождение и значение которых еще не объяснены.
О происхождении сословия курмов — к’eрмутьюн, ***, армянские историки положительно ничего не говорят. Если верить Мар-Абасу, то вероятно первым жрецом был Арамашак, сын Хайка, живший за 2026 лет до Р. X. и насадивший первую «священную рощу серебристых тополей»; потом Анушаван, живший за 1725 лет до Р. X, и прозванный Сосанeвер, *** потому, что был посвящен в таинства культа, совершавшегося в упомянутой роще (Моис. хорен. кн. I, гл. XX; — и стр. 293-294 этого Очерка); наконец потомки Вахагн’а (см. выше стр. 290-291), жившего за 520 лет до Р. X. (М. хорен. кн. I, гл. XXXI), которые после причисления отца их к сонму богов получили преемственное право на к’eрмутьюн, т. е. на «достоинство великого жреца» в Армении. Вахаршак за 150 л. до Р. X. утверждает за родом Вахагн’а главное начальство над жрецами и жреческим сословием (М. хорен. кн. II, гл. VIII), называя его Вахнуник’, ***: имя, которое потомки Вахагн’а удержали за собою до 89 года по Р. X., когда Тигран II лишил их [300] жреческого достоинства, сохранившегося в их роде с лишком 600 лет (М. хорен. кн. II, гл. 14).
Из этого видно, что достоинство великого жреца, или к’eрмапета ***, ***, в период хайкидов постоянно оставалось между членами царского дома. То же самое замечаем и во время владычества аршакидов в Армении: царь Еруанд, вступивший на престол в 58 году по Р. X., назначает брата своего Еруаза, к’eрмапетом в Багаране (М. хорен. кн. II, гл. 40); Арташес III, воцарившийся в 78 г. по Р. Х., сына своего Мажана ставит к’eрмапетом в Ани при храме Аримазда (М. хорен. кн. II, гл. 53, 66) 58.
Сословие жрецов в Армении находилось в некотором вассальном отношении к царю, по крайней мере так это было в периоде аршакидов; ибо «Вах’аршак, говорит историк, оказал большие почести потомкам Вахагн’а, поручил им главное начальство над жречеством, причислил их к первым нахарарским родам, назвав их Вахнуник’ (М. хор. кн. II, гл. VIII). Вследствие этого жречество составляло в Армении как бы государство в государстве. Оно имело свое войско, *** (см. Зеноб Глак, Ист. Таронс. Провинц. Венеция, 1832, стр. 28), которое было расположено в жреческих землях», *** (Зеноб Глак, стр. 37). В случае войны войско это стягивалось и при трубном звуке (Зеноб Глак, стр. 25), имея во главе жрецов или кeрмапетов, выступало на врага. Подобные войны конечно всегда имели, как и следует полагать, характер религиозный. Стоит только вспомнить жестокие войны, которые выдержали царь Тeрдат, князья и нахарары армянские во время введения христианского учения Григорием Просветителем; о них говорят современники — Зеноб Глак и Агафангел: один — ученик св. Григория, другой — секретарь [301] армянского царя. Но чтобы иметь некоторое понятие вообще о владениях жрецов, о числе людей, поселенных на их землях, и о их войске, стоит обратить внимание на следующий любопытный отрывок, в котором писатель начала IV века говорит о владениях жрецов, служителей индийских божеств, в таронской провинции. Это были селения: «Куарс, где находилось 3012 дымов и 150 всадников; Тум с 900 дымов и 400 всадников; Хорни, заключающий в себе 1906 дымов, 700 всадников и 1007 человек пехоты; Брех, имевший 1680 дымов, 1030 всадников и 400 человек пехоты; Кетехк’ с 1600 дымов, 800 всадников и с 600 человек пехоты; Базу, который имеет 3200 дымов, 1040 всадников, 840 человек пехоты, вооруженной луками, 680 вооруженных копьями и 200 пращников. (К тому же) весь округ Хаштианк’ский (в Четвертой Армении) служил пастбищем, по которому паслись их стада. Все эти большие селения с самого начала были отданы на служение идолов князьями (армянскими), которые теперь (т. е. во время Григория Просветителя) укрепили их за церковью на 32 года» (см. Зеноб Глак, стр. 20-39). Любопытный отрывок этот предлагает нам драгоценные статистические данные о состоянии жречества и языческих храмов в древней Армении. Из него узнаем, что один храм индийских божеств и их служители владели в таронской провинции шестью огромными деревнями, в которых было 12,298 дымов; что они имели право пасти свои стада на пастбищах хаштианк’ского округа, лежавшего на юго-западе от Тарона, и что у них было в распоряжении 7847 человек войска.
Жрецам из рода Вахагн’а, т. е. Вахнуник’ам, принадлежал Аштишат, в таронской же провинции, с обширными принадлежавшими к нему землями, Аштишат, в котором возвышались храмы Вахагн’а, ***, и богинь: Анахит и Астх’ик.
Какими сокровищами владели вообще жрецы и великие жрецы в особенности, об этом можно составить себе понятие по одному известию, оставленному нам Моисеем хоренским: когда Сeмбат, военачальник Арташеса III, после победы над Еруандом, вступив в Багаран, убил великого жреца Еруаза и, захватив его сокровища, представил их к царю, тогда последний приказал отвезти их в дар парсийскому царю Дареху, [302] помогавшему Арташесу в войне с Еруандом (кн. II, гл. 48). Можно судить о ценности и великолепии этих сокровищ, если их находят достойными одного из великих государей западной Азии! У того же Еруаза собственные его земли были населены принадлежавшими ему людьми, которых Арташес III подарил своему полководцу, Сeмбату (там же).
Жречество в Армении было хранителем таинственной языческой мудрости, которую оно передавало своим адептам в школах, составлявших всегдашнюю неотъемлемую принадлежность храмов (Агаф. стр. 580. — Моис. хорен. кн. II, гл. 27).
Сословие жрецов, как класс людей преимущественно образованных и посвященных в тайны государственной жизни своего отечества, имело за собою исключительную привилегию писать историю, или вернее сказать, вести анналы, в которые оно по дням, неделям, месяцам и годам записывало события, относившиеся как к собственной жреческой, так и политической жизни страны. Такие анналы известны были в древней Армении под общим наименованием мехенакан патмутюн, ***, т. е. «Храмовой Истории». Моисей хоренский сохранил для нас имя одного из этих жрецов-анналистов, я разумею анийского жреца, Ух’ьюпа, ***, жившего во второй половине I столетия нашей эры, произведением которого, как видно, пользовался отец армянской истории (кн. II, гл. 48).
Вследствие этого-то условия, при храмах находились архивы, о целости и сохранности которых тщательно заботились не только жрецы, но и цари (Моис. хорен. кн. II, гл. 27). Как видно, главное хранилище архивов и памятников Храмовой Истории находилось при храме Арамазда, в крепости Ани; ибо здесь знаменитый гностик Бардатцан (Бардезан), около половины II столетия по Р. X., после тщетной попытки найти себе последователей в Армении, занялся изучением религиозных и исторических памятников и написал в высшей степени, как должно полагать, интересные два сочинения, к сожалению, недошедших до нас. В одном из них он трактовал о «Судьбе и культе идолов», а в другом описывал деяния армянских царей (М. хорен. кн. II, гл. 66).
Если бы, за недостатком туземных памятников, уцелел для нас по крайней мере первый из этих трудов знаменитого [303] гностика, мы бы имели теперь более цельное и связное понятие о религии древних армян; но так как в этом отказало нам время, в неудержимом своем течении безвозвратно унесшее эти драгоценные памятники вероучения языческой Армении, то ограничимся здесь теми немногими загадочно-отрывочными известиями армянских писателей, по которым мы составили предлагаемый Очерк. Успели ль мы бросить на этот темный, но интересный вопрос свет, сколько-нибудь его освещающий — об этом предоставляем судить ученым специалистам 59.
Комментарии
править23. Ernest Renan не дает слишком серьезного значения выражению древних: Aethiopes, говоря, что это — один из наивных географических терминов вроде Скифия, который древние употребляли для выражения какой-то дальней восточной или южной страны (см. его Histoire general et Systeme compare des langues semitiques, 2-de edit. Paris, liv. V, ch. II, p. 469). — Мы не разделяем этого мнения ученого ориенталиста на основании того, что мы уже сказали об этом вопросе.
24. История Агафангела (IV века), дошедшая до нас в армянском тексте, сохранилась также и в греческом переводе отрывками. В предисловии к этим отрывкам сохранилось драгоценное известие об аршакидах, которое прилагаем здесь в русском переводе и на котором большею частью основано все сказанное нами в этом Приложении о разделении аршакидов. Вот это известие: «Парт’евам (парфянам) благоприятствовало счастие. Они покорили себе царства: парсийское, армянское, смежное с восточной Парсией индийское (т. е. к’ушанское) и маскутское (т. е. массагетское). Они разделили между собою господство в следующем порядке: первый из рода Парт’евов впоследствии получивших название Аршакуни (т. е. аршакидов) — муж рослый и могучий, превосходивший всех (речь идет об Аршаке I Храбром), получил царскую власть в парсийском государстве;— второй за ним взял себе армянское царство;— третий завладел индийским (т. е. к’ушанским) царством, сопредельным с парсийскою границею;— четвертый из них получил царство Маскутов (т. е. массагетов). Такова иерархия, существующая в роде Парт’евов и продолжавшаяся долгое время с успехом» (см. Простр. Ист. Чамчяна, ч. I. стр. 552-553).
25. Титулы: т’агадир и аспет, были наследственными в роде Багратуни. Сверх того они имели право носить «варсакал (см. выше) меньшего размера, унизанный жемчугом в три ряда, без золота и драгоценных камней, *** (М. хорен. кн. II, гл.). Двор армянских аршакидов составляли: 1) орленосец, ***; 2) кравчий, ***; 3) спандуни, *** — «начальник над царскими бойнями»; 4) птицелов, ***; 5) сокольник, ***; 6) егермейстер, ***; 7) шталмейстер, ***, и другие. Лица, носившие эти звания, возведены были Вах’аршаком в нахарарское достоинство. Далее следовали: 8) оруженосец, ***; 9) камергер, ***; 10) докладчик, ***; 11) секретарь или писец, дебир, ***, ***, и наконец 12) мардпет, ***, т. е. «главный евнух, начальник евнухов».— Весь этот придворный штат Вахаршак завершил 13) гвардией (Моис. хорен. кн. II, гл. VIII).
26. См. его Археологию, на арм. яз. Венеция, 1835, Ч. III, гл. XX, стр. 118 и далее. В начале этой главы автор касается и армянской мифологии. Мы уже охарактеризовали немногими словами взгляд как его, так и вообще мхитаристов на этот предмет. В предлагаемом Очерке мы по возможности избегали всего того, что могло придать ему характер полемический; в таком случае; нам пришлось бы написать не краткий этот Очерк, но целую книгу, ибо мы совершенно расходимся с ученым Интчитчианом во взгляде на армянскую теогонию ие только в главном, т. е. в идее, но и в частностях.
27. Арсен Багратуни — человек с громадной ученостью, но к сожалению не всегда руководствующийся здравой критикой. Мысль о монотеизме древних армян он проводит в обширной эпической своей Поэме: Хайк, в XX песнях (Венеция, 1858). Со временем мы познакомим русскую публику с содержанием этого искусственного эпоса и вообще с народной поэзией армян.
28. В § IV. 4 колонны Бисутунской Надписи один только раз приводится эпитет Ахримана, а именно: «бог лжи» — the god of lies.— См. The great Inscription of Darius at Behistun в переводе Henry Rawlinson’a с парсийской транскрипцией самой надписи.
29. Ахура, санскрит. Асу-ра — «существующий, живой»; мазда — постоянный эпитет главного божества зороастрова учения, значит: «sapiens» или, как Ев. Бюрнуф объясняет, «multa sciens». Корень этого слова встречается и в армянском: и-маст, *** — «смысл, мысль»; отсюда «и-маст-утьюн», *** — «мудрость». Поэтому Ахура-мазда может значит: «Существо многоведущее».
30. Ученый Интчитчиан в вышепривед. XX гл. своей Археол. стр. 179, совершенно произвольно толкует эти эпитеты, что безусловно принимает и г. Дюлорье в своем Recherches sur la Chronolog. armеn. ch. II, et note 110, р. 148-149.
31. Jac. Grimm (Deutsche Mythologie, erster Band, Gottingen, 1854, р. 331) неверно передает армянское название Млечного Пути через «palea fur»; ибо «хет иард-гохи», ***,» значит «След соломокрада», как мы и перевели.
32. В вариантах, приложенных к венецианскому изданию Агафангела (см. стр. 662) вместо Тюр, ***, принятого учеными мхитаристами и внесенного в текст, ими изданный, стоит более правильное чтение: Тир, ***, которое отвергнуто ими, вероятно, по неразумению смысла и значения этого слова.
33. Еразмуйн, *** — сложное армянское слово, состоящее из: ераз — «сон, сновидение»: и из муйн, *** — «врожденное свойство или способность»; и потому еразмуйн значит: «имеющий способность толковать сны», а в применении к нашему тексту: «место, где умели толковать сны».
34. ...***...***,***:— Страшно искажено!
35. См. Р. F. Stuhr, Die Religions-Systeme der Hellenen, Berlin, 1838, р. 315-316 и далее.— Гораций, Ода Меркурию.— Гермеса представляли богом изворотливым, художником в деле обмана, ему приписывались разбои, ночное соглядатайство, угоны быков и вообще всякие проделки. Эти качества его прекрасно изображены в вышеуказанной Оде Горация, которую нелишним считаем привести здесь целиком. Mercuri, facunde nepos Atlantis, Qui feros cullus hominum recentum Voce formasti catus, et decorae More palaestrae; Te canam, magni Jovis et deorum Nuntium, curvaeque lyrae parentem, Callidum, quidquid placuit, jocoso Condere furto.
36. Имя царя Тeрдат’а, ***, представляет собой сложное слово, состоящее из Тир и дад: Тир — известное уже нашим читателям божество; дад от парсийского дадeн, что может значить: «дать» и «посвятить». И потому имя Тир-дад может быть переведено или через «Дар Тира», или через «Посвященный Тиру».—Таким же образом образовалось и имя Михр-дад, которое у Тацита является под двоякою формою Meherdates и Mithridates. (см. Annal. lib. XII, 13, 15), у Геродота Митрадатес (кн. I, 110), у Николая же Дамаск. под формою Атрадатес, под которой можно узнать предыдущую форму Митрадатес. Здесь оба эти слова синонимы; ибо если первое из них значит: «данный, посвященный Митре», т. е. солнцу», то второе, происходя от Атра или Адар — эпитета светила дня (или огня, всегдашней эмблемы его поклонения), также значит: «данный или посвященный Атре или Адару», т. е. эмблема солнца — огню.
37. Не у одних армян солнце назывался «оком Арега». Заметим мимоходом, что это одно из древнейших и самых распространенных представлений, которое обыкновенно соединялось с понятием солнце. Как выше было замечено, не одни парсы называли его «оком Ахура-Мазды»; ибо у египтян оно называлось «правым глазом Демиурга», у греков — «оком Зевса», у предков нынешних германцев — «оком Вуотана», Wuotan. Как древне-германские северные поэты иногда придавали солнцу эпитет ’gimsteinn himins’— gemma coeli, так точно и Нерсес Благодатный (жив. в XII в.) описывая его, называет «блестящим карбункулом» (см. J. Grimm, Deutsche Mythologie, и Band, p. 665; — Сочин. Нерсеса Благодат. Венеция, 1830, стр. 285, в Стихотв. «Небо и его украшения»).
38. Латинское luna, luciana (— от lucere) этрусское losna имеют, вероятно, общий корень с армянским луйс — «свет», латин. lux; русск. луч; и потому лус-ин должно значить «светящий». Заметим кстати, что в ассирийском пантеоне встречается божество Син (Лус-син), означающее «Луна».
39. В противоположность этому понятию армян о поле солнца и луны, у древних германцев солнце называлось «frau Sonne», а луна — «fherr mond» (J. Grimm, loco cit. p. 666).
40. Бут’ или Пут’ на парсийском языке значит «идол, кумир». Так названо это место вероятно потому, что здесь возвышались храмы с изображениями кумиров. Вспомните Баг-аван, Баг-аран, и пр.
41. Заметим, что у древних армян, (как и у парсов, см. у Герод. кн. I, 139) реки также имели священный характер. Между ними в особенности пользовался уважением Евфрат. Это доказывается с одной стороны священными городами, преимущественно расположенными по его берегам, как напр. Ани, Т’иль, Ериза, Багайариндж, Аштишат; с другой — свидетельством Тацита. Если точен рассказ последнего, то жители берегов Евфрата верили, что в предзнаменование чего-нибудь хорошего или счастливого река эта без дождя иногда сильно наполнялась, и что по белой пене, которая в подобном случае являлась на ее поверхности, предсказывали счастливый исход данному предприятию. — Из слов Тацита узнаем также, что Евфрату приносили в жертву коня. Кроме гадания по воде, римский историк уверяет, в чем нельзя усомниться, что армяне гадали также по предзнаменованиям неба и земли. (Tacit. Annal. VI, 37).
42. Толкование, даваемое этому слову мхитаристами, наивно до невероятия. По их мнению, слово: навасард, ***, трехсложное; нав ехас ард, ***, и значит: «корабль достиг теперь», получившее начало во время. Ноя, который, видя ковчег приставшим к Арарату, как будто воскликнул: нав хас ард, т. е. «корабль достиг теперь» места своего назначения. Навасард просто слово арийского происхождения, состоящее из парсийского нев — «новый» и санскритского сарт — «год». Так назывался у древних армян месяц, которым начинался «косым годом».
43. Мхитаристы не поняли, и теперь не понимают, значения богов армянского пантеона вообще и Аманора в особенности. Верный последователь их, г. Дюлорье, с ними вместе впадает в ошибку, когда он, переводя упомянутый отрывок из Агафангела, выражение этого последнего: *** «бог Аманор», передает через «le dieu de la nouvelle annеe». Значит, он не подозревает существования бога, именью Аманора, у армян. В том же отрывке ученый француз дает непростительный промах, принимая ванатур — эпитет Аманора, за собственное имя отдельного божества, которому в свою очередь придает эпитет Hospitalier, производя его в какой-то «dieu Vanadour Hospitalier» (см. его Recherches sur la Chronol. armеn. t. I, p. 10).
44. В Харране под именем Арев’а или Уру разумели «бога-солнце» (см. D. Chwolsohn, die Ssabier... В. II, р. 288-290). Заметим кстати, что в классическом армянском языке слово арев, значит «видимый свет солнца». Корень его, без сомнения, ар, ***, который замечаем во многих арм. словах, как напр. а) в ар-ег, *** — «солнце»; b) в ер-кин, *** — «небо», состоящем из ер, ***, «кипение, жар», и кин *** — «жизнь») (отсюда кин — «жена» и кьянк’, *** — «жизнь»), и потому ер-кин вероятно первоначально значило «место, где кипит жизнь», местопребывание Арега, «солнца» — небо; с) в ер-кир, *** — «земля», состоящем, как и предыдущее слово, из ер, уже нам известного, и из кир, ***, корня глагола кр-ем, *** — «носить в себе»; и потому ер-кир первоначально должно было значить: «место, которое носит в себе жар, теплоту Арега» — земля; d) в глаголе айр-ем, *** — «жечь», сохранившем в простонародном языке, где он теперь произносится ер-ем, *** — свой первоначальный характер; е) в существительных: ер-д, *** — «дымовая труба в печи» (в англйском hearth значит очаг); ер, *** — «кипение, кипящий»; ер-андн, *** — «пыл», в переносном смысле «восторг, гнев»; в гл. ер-ам, *** — «кипеть, пылать» и пр. К семейству вышеприведенных слов, вероятно, принадлежит и слово: авр, *** — «день», которое теперь вокализируется ор, между тем как первоначально оно произносилось авр, чему доказательством служат косвенные от него падежи: авур, *** — «дня»; авурб, *** — «днем»; авурк’, *** — «дни». У мендаитов оно вокализировалось Aur (гречес. Уранос = Auran, бог Ur) и означало «божество, пребывающее над небесной твердью».
45. Заметим мимоходом, что Григорий Магистрос еще в XI веке в одном из своих Посланий упоминает об Арев-ордик’. Г. Дюлорье в своем переводе Летописи Маттеоса едесского впадает в странную ошибку, называя их «поклонниками огня, которому, говорит он, народ армянский поклонялся до обращения своего в христианство» (стр. 464, примеч. 3). Странно видеть подобное смешение понятий у г. Дюлорье, который поклонение солнцу принимает за поклонение огню! Ибо в последнее время доказано учеными, что дуализм и поклонение стихиям суть две совершенно отличные одна от другой религиозные системы. Дуализм составлял древнейшее учение парсов, вместе с которыми языческие армяне исповедывали его; поклонение же стихиям составляло основу магизма, т. е. учения магов, народа скифского происхождения. Только в последствии времени магизм был внесен в Парсию, где ему не мало стоило труда амальгамироваться с чистым дуалистическим учением, которое, несмотря на это слияние, не переставало пребывать здесь религиею двора и высшего сословия, между тем как первый был распространен по селениям и составлял религию низшего сословия или простого народа. — Когда Геродот говорит, что парсы поклонялись земле, воде, огню и ветрам (кн. I, 131), он конечно описывает религию магов, распространенную, как мы сказали, в массе парсийского народа; ибо, как видно из его же рассказа, он не имел понятия о арийском веровании ахеменидов.
46. Парсийская форма этого слова: даэва, санскр.— дэва. У брахманов оно значит «бог», а у парсов — «злой дух» (Eug. Burnouf, Yacna, t. I, p. 8). В санскрите djaus (род. Divas, дат. dive, винит. divam, зват. djaus) значит «coelum» — небо, и по звуку своему близко подходит к греческому Zeus, к германскому Tius. Древней форме косвенных падежей слова Zeus (dios, dii, dia) соответствует латинское Iovis, Iovi, Iovem, из которых делает исключение именит. Iu, Ius, сохранившееся только в сложном Iupiter, Iuspiter; а это Ius, Iovis не что иное как смягчение полной формы Djus, Djovis. Как греческое Zeus, так и латинское djus, выражают одно и то же понятие: «небесное божество», «олицетворение неба». Dium, divum — «сводообразное небо», а Zeus — «сын неба». Кроме djaus, zeus и Iupiter мы находим еще слова: dеvas, theos и deus, которые выражают отвлеченное представление: «божество». К латинскому deus близко подходят германское Tius, Ziv. В Эдде встречается множественная форма tivur, означающая боги, герои.— Новоперсидское див, русское див и диво имеют своим корнем див — «небо», собственно означающее: "блестящий (в этой первоначальной форме оно сохранилось и в армянском тив, *** — день; от него же происходит лат. dies, вероятно и русское день), от которого дэва — «небесный» (см. Jacob Grimm, Deutsche Mythologie. cap. IX, p. 175-176; — W. Mannhardt, Die Goetterwelt der deutschen und nordischen Voelker, I Band, Berlin, 1860, p. 57; — Max Mueller, Wissenschaft der Sprache, erste Vorlesung, p. 10). Несмотря на это небесное свое происхождение, даэва в учении Зороастра представляет собою начало зла, след. служителей Ахримана. Бюрнуф объясняет это превращение доброго духа в духа зла антогонизмом, возникшим между поклонниками Брамы и последователями Зороастра вследствие отделения этих последних от индийцев и оставления древнего своего отечества. Последствия этого антогонизма отразились на религиозном веровании парсов: добрые божества индийцев в учении Зороастра являются злыми, и наоборот злые божества браманистов в Вендидаде изображаются добрыми.
47. Франц. переводчик хоренского, Левайльян де Флориваль, совершивший свой труд под руководством мхитаристов, место, о котором идет речь, перевел так: «Si tu vas a cheval chasser sur le noble (?) Massis, les braves habitans (?!) te prendront, le mеneront sur le noble (!) Massis; tu restera la, es tu ne veras plus la lumiere» (Histoire dArmеnie, Paris, liv. II, p. 291).
48. Заметим кстати, что слово четре, употребленное в этой надписи, существует также в древне-армянском языке под формою тчет, ***, и значит «племя, поколение» (см. арм. текст Моис. хорен. кн. I, гл. XII).
49. Знаменитый К. Риттер, введенный в заблуждение Нейманном, уверяет, основываясь на сообщенных ему мюнхенским профессором сведениях, что бамбирн значит «кастаньеты», которое бамбирн братья Whiston’ы — первые переводчики М. хоренского, передали через «кимвал» (Die Erdkunde, В. VII, p. 547). Мы имели случай восстановить настоящее значение бамбирн’а в нашем «Исслед. о эпосе древ. армян», стр. 97-98. С тех пор армянские и европейские ученые под словом: бамбирн разумеют «музыкальный инструмент со струнами», а не «кастаньеты», ниже «кимвал».
50. По уверению того же историка, статуя Вахагн’а была воздвигнута в соседней Иверии, где он был обоготворен и где чествовали его жертвоприношениями (см. там же).
51. См. выше на 270-271 стр. примечание.
52. В подтверждение нашего мнения приведем одно место из Аммиана Марцеллина, где он, говоря об основателе аршакидской династии, Аршаке, уверяет что последний за великие воинские подвиги, был обоготворен парфянскими вельможами и народом, и по обычаям страны, основанным на верованиях народных, помещен был между небесными светилами. Отсюда, говорит Аммиан, и происхождение титла: «брат Солнца и Луны», которое придают себе гордые властители Парфии. Этим не ограничивается Аммиан: по его словам, даже особа человека аршакидского происхождения считалась священною. Впрочем вот подлинные слова самого историка: Certatimque summatum et vulgi sententiis concinentibus, astris (ut ipsi existimant) ritus sui consecratione permistus est omium primus. Unde ad id tempus reges ejusdem gentis praetumidi, adpellari se patiuntur Solis fratres et Lunae.... et in qualibet civili concertatione, quae adsidue apud eos eveniunt, velut sacrilegium quisque caveat, ne dextera sua Arsacidem arma gestantem foriat vel privatum» (Amm. Marcell. XXIII, 6).
53. Армавир находился на юге от нынешнего Сардарабада, недалеко от Эривани.
54. В тексте Моис. хоренского стоит: ***, т. е. «который назывался Сос’ом. В моем издании Истории Иоан. катол. стр. 13, Анушавану придан эпитет ***, сосанeвер, т. е. «посвященный в рощу Соси». Последнее чтение я предпочитаю чтению, представляемому текстом Моисея хоренского.
55. Плиний говорит (см. его Hist. Natur. lib. XII, 2), что дуб был посвящен Юпитеру, лавр — Аполлону, олива — Минерве, мирт — Венере, а тополь — Геркулесу, и что «деревья вообще служили божествам храмами».
56. Второзакон. гл. XVIII, 9-10: «Да не обрящется в тебе очищая сына своего и дщерь свою огнем».
57 Хотя самое слово «кeрмухи» и указывает уже на существование жриц в древней Армении, но несмотря на это, по какому-то странному стечению обстоятельств, в армянских известиях решительно нигде не встречается прямого указания на них, ниже на роль, какую они тут играли. Единственное указание на жриц при храмах армянских находим у Страбона, и то сделанное последним вскользь. См. у него кн. XI, гл. XIX.
58. После победы, одержанной парфянами над римскими легионами, над которыми начальствовал Пет, Вологез царь парфянский, отправляя в Рим послов с письмами к Нерону, между прочим пишет, что свергнутый с армянского престола брат его, Тиридат, не отказался бы приехать в Рим принять диадему, если бы его не удерживали обязанности жреческой должности (Tacit. Annal. lib. XV, 24) — «nec recusaturum Tiridaten accipiendo diademati, in Urbem venire, nisi sacerdotii religione attineretur». Стало быть, как в Армении, так и в Парфии цари-аршакиды нередко бывали верховными жрецами.
59. Для полноты нашего Очерка заметим кстати, что в клинообразных надписях Вана ученые читают имя какого-то армянского божества, называвшегося Haldia. В дошедших до нас известиях армянских писателей о религии языческих армян ничего о нем не упоминается. Несмотря на то, в большой надписи Хорсабадского дворца, недавно изданной (см. Journal asiatique, janvier-fеvrier 1863, Grande inscription du palais de Khorsabad, publiеe et commentee par М. N. Jules Opperte et Joachim Mеnant, p. 14-15) также встречается имя божества Haldia. Надпись гласит, что это был бог армянского царя Урсы — Ursa — взятый и, уведенный, как военная добыча, ассирийским царем Саргоном (Арн славянского, — см. прор. Исайя, гл. XX, — и Аран армянского переводов Библии), который был современником пророка Исайи (726 л. до Р. X.). В это время царствовал в Армении Паруйрь, из династии Хайка — 748-700.— Если чтение Ursa или Urza верно, то это должен быть Паруйрь. См. также G. Rawlinson’а On the Chronology and history of the great assyrian empire, in The History of Herodotus, vol. I, Essay VII, p. 473.