Восхождение на Альпы (Тиндаль)/ДО

Восхождение на Альпы
авторъ Джон Тиндаль, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англійскій, опубл.: 1871. — Источникъ: az.lib.ru • (Hours of exercise in the Alps).
Главы IX—XIII.
Текст издания: «Живописное Обозрѣніе», №№ 2—6, 45, 1874

ВОСХОЖДЕНІЕ НА АЛЬПЫ.

(Съ англійскаго изъ Джона Тиндаля.)

IX.
Вейсгорнъ.

Въ пятницу 16-го августа я всталъ въ 4. ч. 30 м; небо съ восточной стороны горѣло алымъ пламенемъ восходящаго солнца, а въ 5 ч. 30 м распрощался уже съ прекрасной маленькой гостинницей на Bel Alp,^[1] и прямо спустился съ горы къ Бриггу (Briegg), взялъ билетъ въ дилижансъ на Виспъ (Visp), и нанялъ носильщика, который долженъ былъ идти въ Ранду (Randa), а Бенпена послалъ осмотрѣть Вейсгорнъ. Пріѣхавъ туда я узналъ, что онъ сдѣлалъ неоходимые розыски, и надѣялся, что намъ удастся достигнуть вершины.

Смѣлые и опытные люди не разъ дѣлали попытки съ разныхъ сторонъ взобраться на эту высокую гору, имѣющую четырнадцать тысячъ восемьсотъ футовъ вышины; но до сихъ поръ ни одна попытка не удавалась.

Чтобы начать приступъ къ этой громадной горѣ, я велѣлъ сшить два шерстяныхъ одѣла такъ, чтобы изъ нихъ вышло два мѣшка. Эти теплыя и необходимыя вещи, вмѣстѣ съ виномъ и провизіей, были посланы впередъ. Въ часъ по полудни 18-го авг. Бененнъ, Венгеръ и я оставили отель, и вскорѣ обходили уже зигзагами между сосенъ противуположной горы. Венгеръ былъ проводникомъ моего друга Форстера; онъ выказалъ на Штральэкѣ (Strahleck) столько дѣятельности и предупредительности, что я поручилъ Беннену пригласить его. Прошлую ночь я чувствовалъ себя очень не хорошо; теперь же меня мучила жажда. Вода, казалось, не могла утолить ее. Мы подошли къ одному шалашу, и я попросилъ одного молодого пастуха дать намъ молока; черезъ нѣсколько минутъ онъ принесъ полную кринку вкуснаго молока. Оно удивительно на меня подѣйствовало; его свѣжій вкусъ оживилъ меня и придалъ гибкость каждость частицѣ моего тѣла.

Пройдя еще два часа, мы достигли мѣста, назначеннаго для нашего бивуака: это была лѣстница изъ каменныхъ глыбъ, выступавшая съ боку горы и образовавшая нависшій сводъ. Мы сдвинули изъ подъ этой лѣстницы нѣсколько камней и очистили площадку. Она должна была служить мнѣ постелью; чтобы сдѣлать ее мягче, Венгеръ порядочно умялъ ее своей сѣкирой. Я былъ очень доволенъ своимъ положеніемъ, потому что, лежа на лѣвомъ боку, видѣлъ всю цѣпь Монте Розы отъ Мишабели до Брейтгорна. Мы находились на краю амфитеатра. За Шалленбахомъ возвышался стройный Меттельгорнъ. Влѣво тянулся рядъ возвышенностей, смежныхъ съ высокими грядами утесовъ, окружающихъ Шалленбергскій ледникъ. Но это были только уступы громаднаго Вейсгорна, конусъ котораго не былъ видѣнъ изъ нашей спальни. Я потомъ поднялся съ Венненомъ на гору до того мѣста, пока передъ нами не открылась вся колоссальная его пирамида. Когда я въ первый разъ взглянулъ на нее, надежда моя поколебалась, но оба мы успокоились, внимательнѣе осмотрѣвъ колоссъ. Гора представляетъ пирамиду съ тремя фасадами, пересѣченія которыхъ образуютъ три острыхъ края — arêtes. Ближайшимъ къ намъ былъ восточный конецъ, и на него-то мы преимущественно обратили ваше вниманіе. Мы окончательно рѣшили по какой дорогѣ пойдемъ завтра утромъ, и вернулись къ нашему пристанищу, оживленные надеждой на завтрашній день.

Прежде всего намъ нужно было воды: казалось, она была вездѣ, а пить было нечего. Она вся была скована въ твердыхъ кускахъ льда и снѣга. До насъ доносился шумъ Висбаха (Visbach), который, сверкая пѣной, катилъ валуны по своему изрытому дну; чрезъ этотъ гулъ, покрывавшій всѣ другіе звуки, слышался плескъ маленькихъ ручьевъ. Бенненъ пустился на поиски за драгоцѣннымъ напиткомъ, и пося ѣ долгаго отсутствія вернулся съ полной кружкой и полной миской воды. За обѣдомъ, Венгеръ, ухитрявшійся на разныя выдумки, взялъ кусокъ сыру и, держа его передъ пламенемъ нашего сосноваго костра, сталъ его жарить; онъ зашипѣлъ, вздулся пузырями и сдѣлался мягкимъ; это новое кушанье всѣмъ очень понравилось. Закатъ былъ удивительно хорошъ; вверху небо было лиловое, внизу все алое. Какъ разъ противъ насъ вставала Мишабель съ своими двумя большими пиками, Грубенгорномъ и Тешгорномъ (Täschhorn), каждый немного ниже 15,000 футовъ вышины. Дальше шелъ Альпгубель (Alphubel) съ плоской снѣжной вершиной; потомъ Аллалейнгорнъ (Allaleinhorn) и Римпфишгорнъ (Rympfischhoru); потомъ Cinia di jazze; за ней масса Монте Розы, залитая сверху до низу свѣтомъ. Обращенный къ намъ фасадъ Лискамма (Lyskamm) оставался большею частію въ тѣни, но когда свѣтъ упадалъ на его выдающіеся уступы, то мѣстами они вспыхивали горячимъ румянцемъ. Совсѣмъ необыкновенно были освѣщены «Близнецы» (Torins); оба были опоясаны по серединѣ черной полосой отъ тѣни, бросаемой Брейтгорномъ, между тѣмъ какъ вершины ихъ и подошва пылали пунцовымъ свѣтомъ. Даже на суровое лицо Брейтгорна, какъ будто урывками, падалъ свѣтъ, зажигалъ его ледники и окутывалъ его черные утесы прозрачной розовой пеленой. Меттельгорнъ стоялъ холодный, какъ и вся цѣпь, господствуемая Вейсгорномъ; ледники ихъ лежали страшными сѣрыми пятнами въ сумрачной тѣни.

Солнце потухало, но, съ противуположной стороны, мѣсяцъ, только что достигшій своей полноты, спѣшилъ ему на смѣну. Онъ показался какъ разъ позади Римпфишгорна; на нѣсколько минутъ конусъ послѣдняго выступилъ треугольникомъ на лунномъ дискѣ. Но только на нѣсколько минутъ; серебряный шаръ тотчасъ же ушелъ въ облака. Движеніе его было отлично видно, оно походило на движеніе большого мяча. Когда день приближался къ концу, картина достигла высшей степени величія. Подножія горъ лежали въ густой тѣни, между тѣмъ какъ высочайшіе пики, расположенные полукругомъ, сплошь освѣщались заходящимъ солнцемъ. Они казались огненными пирамидами, а снѣжныя поля на верху озарялись длинными струями алаго свѣта, въ которомъ тонули и сливались вершины. Когда цвѣтокъ герани сильно освѣщенъ, то кажется будто онъ плаваетъ въ своемъ собственномъ цвѣтѣ, окружающемъ его лепестки, на подобіе оболочки, ослѣпительная яркость которой не позволяетъ глазу разсмотрѣть тонкія очертанія листьевъ. Тоже самое было теперь на горахъ; казалось, будто сіяніе идетъ не только отъ нихъ, но и отъ окружающаго ихъ воздуха. Съ наступленіемъ вечера, восточная сторона приняла у горизонта густой пурпуровый оттѣнокъ надъ нимъ, и сливаясь съ нимъ неуловимыми тѣнями, разстилалась красная полоса, надъ ней опять оранжевая и фіолетовая. Я обошелъ одинъ уголъ горы во время заката, и нашелъ, что на западѣ облака были освѣщены болѣе прозрачнымъ свѣтомъ, нежели на востокѣ. Вершина Вейсгорна озарялась этимъ чудеснымъ свѣтомъ. Послѣ солнечнаго заката, на восточной сторонѣ пурпуровый цвѣтъ перешелъ въ густую нейтральную тѣнь, и на блѣдномъ розовомъ фонѣ, растплавшемся надъ этой тѣнью, покоились холодныя и страшныя головы покинутыхъ солнцемъ горъ. Красноватый оттѣнокъ неба изчезалъ мало по малу; звѣзды разгорались все ярче, и наконецъ, вмѣстѣ съ мѣсяцемъ, постепенно вступили въ неоспоримое обладаніе небомъ.

Я лежалъ, повернувшись лицомъ къ мѣсяцу, до тѣхъ поръ, пока оно у меня не озябло, такъ что я принужденъ былъ закрыть его платкомъ. Думаютъ, что лунные лучи могутъ ослѣпить глаза, но, собственно говоря, вредъ происходитъ отъ лучеиспусканія изъ глазъ въ свободное пространство, и воспаленія ихъ вслѣдствіе холода. Въ воздухѣ становилось все свѣжѣе, и я старался забиться, какъ можно дальше, подъ импровизованную горную лѣстницу, чтобы оставить надъ собой по возможности меньшее пространство неба и тѣмъ уменьшить лучеиспусканіе моего тѣла. Ничто не могло быть торжественнѣе этой ночи. Изъ долины несся глухой гулъ Висбаха. Надъ Домомъ (Dom)^[2], одна задругой, загорались звѣзды Оріона, пока наконецъ не повисло надъ нимъ все созвѣздіе. Надъ звѣздами сіялъ мѣсяцъ; снѣжныя поляны и пирамиды, на которыя падали его лучи, то отражали ихъ серебристымъ блескомъ, то оставались мертво-бѣлыми. Наконецъ, мѣсяцъ ушелъ дальше, а горныя вершины все еще сіяли какимъ то неземнымъ блескомъ

Я посмотрѣлъ на хронометръ въ 12, а потомъ въ два часа. Въ это время мѣсяцъ всходилъ надъ гребнемъ Шалленберга, и намъ угрожало отраженіе свѣта оттуда. Скоро такъ и случилось. Мы встали въ 2¼ часа, напились кофе, и стали ждать разсвѣта. Наконецъ, по небу разлился слабый свѣтъ, и, съ этимъ предвѣстникомъ наступающаго дня, мы оставили нашъ бивуакъ въ 3½ часа. Тучъ не было; состороны погоды, по крайней мѣрѣ, не предвидѣлось препятствій. Мы обогнули каменистый выступъ горы къ окраинѣ снѣжнаго поля; но прежде, чѣмъ пойти на него, я снялъ съ себя мою тяжелую охотничью куртку и оставилъ ее на горѣ, зная очень хорошо, что отъ солнца и движенія, днемъ, мнѣ будетъ даже слишкомъ жарко. Мы прошли снѣгъ, проложили себѣ дорогу черезъ часть ледника, достигли Бергшрунда (Bergchrund) и прошли его безъ веревки. По оледенѣлому снѣгу ущелья, мы пошли по ступенькамъ, но скоро сошли по скаламъ, вправо, и карабкались по нимъ до конца восточнаго уступа горы.

Отъ верхнихъ скалъ насъ отдѣляло, если такъ можно выразиться, снѣговое сѣдло. Съ помощью нашихъ остроконечныхъ палокъ, мы взбираемся на одну его сторону, и прорубаемъ ступеньки, чтобъ спуститься съ другой стороны. Тутъ скалы выстроены самыми фантастическими башнями и обелисками, а обломки ихъ въ безпорядкѣ разбросаны по хребту. Мы осторожно пролагаемъ между ними дорогу, обходя эти башни, или отчаянно карабкаясь но нимъ. Работа была тяжелая; безпрестанное нагибанье и карабканье то вверхъ, то внизъ, требовало напряженія всѣхъ мускуловъ. Послѣ двухъ часовъ этой адской работы, мы остановились, и, оглянувшись, увидѣли, что подъ нами, по леднику, движутся какіе-то два предмета. Съ перваго взгляда, мы ихъ приняли за сернъ, но потомъ разглядѣли что это были люди. Одинъ изъ нихъ шелъ съ сѣкирой, другой съ сумкой и обычной альпійской палкой. Они шли по нашимъ слѣдамъ и, очевидно, теряли ихъ отъ времени до времени, и останавливались, чтобъ снова отыскать ихъ. Наша экспедиція надѣлала много шуму въ Рандѣ; многіе изъ лучшихъ проводниковъ приставали къ Беннену, чтобы онъ взялъ ихъ съ собой. Но онъ не считалъ этого нужнымъ, и вотъ теперь двое изъ нихъ вздумали попробовать счастья самостоятельно, и можетъ быть отнять у насъ честь предпріятія. Впрочемъ, на этотъ счетъ, мы были довольно спокойны.

Наши гимнастическія упражненія по гигантской лѣстницѣ привели насъ къ плоской вершинѣ одной башни; здѣсь мы увидѣли себя отрѣзанными отъ подобной же башни, глубокой лощиной. Надо было прибѣгнуть къ веревкѣ. Бенненъ обвязалъ ею вокругъ свою талью; мы пустили его впередъ одного, пока онъ не нашелъ точки опоры, откуда могъ подать мнѣ руку. Я послѣдовалъ за нимъ, а Венгеръ за мной. Двигаясь, такъ сказать, винтообразно, мы обвились вокругъ противуположной башни, и попали на идущій за ней хребетъ. Но такая работа была слишкомъ утомительна; чтобы сберечь наши силы, мы оставили хребетъ и попробовали идти по южному склону пирамиды. Гора изрѣзана была длинными ущельями, наполненными чистымъ, твердымъ льдомъ. Прорубаніе ступенекъ въ этихъ ущельяхъ оказалось до такой степени медленнымъ и тягостнымъ, что я убѣдилъ Беннена оставить ихъ, и еще разъ попробовать идти по хребту. Итакъ мы вернулись на него и принялись за прежнюю работу. Тамъ, на сѣверной сторонѣ, вдругъ вставала снѣжная преграда, а намъ приходилось осторожно пробираться по снѣжному карнизу. Хребетъ постепенно съуживался и пропасти по обѣимъ сторонамъ обрывались круче. Мы дошли до края одного обрыва и увидѣли, что отъ слѣдующихъ скалъ насъ отдѣляетъ прогалина саженъ въ двадцать въ поперечникѣ. Здѣсь хребетъ съуживается просто въ видѣ стѣны; впрочемъ, эта послѣдняя преграда, не представляла бы особенныхъ затрудненій, но на стѣнѣ, выдвинушейся изъ скалы, выступала вторая стѣна изъ снѣга, переходившая на верху чисто въ остріе ножа. Она была совершенно бѣла, и состояла изъ весьма тонкихъ снѣжныхъ крупинокъ и нѣсколько увлажена. Я рѣшительно не могъ себѣ представить, какъ мы перейдемъ эту снѣжную преграду, потому что невозможно было и думать, что человѣческая нога можетъ довѣриться такой слабой опорѣ. Но и тугъ помогла практическая мудрость Беннена. Онъ попробовалъ снѣгъ, подавивъ его ногой и, къ моему величайшему изумленію, полѣзъ на него. Даже тамъ, гдѣ онъ стоялъ, снѣгъ ни на одинъ футъ не подавался подъ его ногами. Я послѣдовалъ за нимъ, ни дать, ни взять, какъ мальчишка, вывернувъ носки, шествующій по горизонтальной жерди. На право и на лѣво зіяли страшныя пропасти. Мы достигли наконецъ противуположной скалы, и когда Бенненъ повернулся ко мнѣ, на лицѣ его играла значительная улыбка Онъ зналъ, что сдѣлалъ смѣлую вещь, хотя вовсе не дѣлалъ этого изъ тщеславія. «Если бы снѣгъ не лежалъ такъ плотно, я и не ступилъ бы на него; но только я дотронулся да него ногой, такъ уже зналъ, что можно смѣло идти по немъ».

Удивительно, какое множество вещей можемъ мы объяснить себѣ, благодаря простому наблюденію, сдѣланному Фарадеемъ въ 1846 году. Инстинктивный поступокъ Беннена оправдывается теоріей. Снѣгъ состоялъ илъ мелкихъ крупинокъ, былъ чистъ и влаженъ. Когда его сжимали, то происходило сцѣпленіе безчисленнаго множества этихъ крупинокъ, а совершенная ихъ чистота позволяла имъ смерзаться съ наибольшимъ напряженіемъ. Это-то смерзаніе и давало массѣ ея плотность.

Если осторожно поднести другъ къ другу два кусочка обыкновеннаго льда, то они смерзнутся въ точкахъ ихъ соприкосновенія; или если двѣ льдины, плавающія въ водѣ, столкнутся другъ съ другомъ, то онѣ немедленно смерзаются, и если тихонько потянуть по водѣ одну изъ нихъ, то потянутся обѣ. Представьте себѣ такія безчисленныя точки соприкосновенія въ массѣ снѣга. Такимъ путемъ масса снѣжнаго порошка превращается въ полутвердое вещество. Тѣмъ не менѣе мой проводникъ, не помышляя о какой бы то ни было теоріи, сдѣлалъ такую вещь, которая бы меня ужаснула, не смотря на всѣ теоріи въ мірѣ.

Дальше скалы были такъ разщелены, что надо было идти съ величайшей осторожностью, чтобы онѣ потомъ не упали на насъ. Но, не смотря на всю нашу осторожность, мы иногда сдвигали съ мѣстъ большія массы; онѣ низвергались по склону, отрывали своимъ сотрясеніемъ другія массы, тѣ въ свою очередь отрывала еще другія, и всѣ вмѣстѣ валились гигантскимъ ледянымъ каскадомъ.

Гора трещала, когда онѣ съ грохотомъ катились по ея склону въ снѣжныя поля, лежавшія на 4000 фотовъ подъ нами. День былъ жаркій, работа трудная, и тѣла наши испаряли свою естественную влагу, словно въ турецкой банѣ. Чтобы облегчить себя небольшымъ отдыхомъ, мы по временамъ, останавливались для утоленія жажды тамъ, гдѣ снѣгъ таялъ и гдѣ протекали струйки. Мы съ Венгеромъ приготовляли себѣ отличный прохладительный напитокъ, наливая понемногу шампанскаго въ стаканъ съ снѣгомъ. Бенненъ боялся за свои глаза, и не хотѣлъ пить шампанскаго. Однако, мы скоро нашли, что останавливаться не годится, потому что, при каждой остановкѣ, мускулы теряли напряженіе, и только черезъ нѣкоторое время получали прежнюю эластичность. Но это былъ хорошій урокъ и въ нравственномъ въ физическомъ отношеніи. Едвали существуетъ какое нибудь положеніе человѣческаго тѣла, какого бы я не принималъ въ теченіи дня. Болѣе всего приходилось прибѣгать къ пальцамъ, кистямъ рукъ и предплечію, и, въ этотъ день, я нашелъ, что человѣческая рука, какъ инструментъ, есть чудо механической конструкціи.

Вершина по большей части была скрыта отъ насъ, но постепенно подымаясь на дальнѣйшія возвышенности, отъ времени до времени, мы видѣли ее. Проведя три часа на arête, то есть собственно — то говоря, пять часовъ, съ той поры, какъ двинулись въ путь, мы увидѣли вершину; она возвышалась надъ другой меньшей вершиной, придававшей первой обманчивую близость. «Теперь вы надѣетесь», замѣтилъ я, обращаясь къ Беннену? «Я не позволю себѣ и думать о неудачѣ», отвѣчалъ онъ. Однако, шесть часовъ проведено на хребтѣ; каждый часъ неумолимо требовалъ должной ему дани механическаго труда, и чтоже, мы, повидимому, не ближе къ вершинѣ, чѣмъ были тогда, когда надежды Беннена перешли въ увѣренность. Я тревожно посмотрѣлъ на своего проводника, въ то время какъ онъ устремилъ свои усталые глаза на далекій пикъ. Они не выражали увѣренности; но я не думаю, чтобы у кого нибудь изъ насъ, хотя бы на минуту, явилась мысль отступиться отъ начатаго дѣла. Венгеръ сталъ жаловаться на легкія, и Бенненъ нѣсколько разъ совѣтовалъ ему отстать отъ насъ, но житель Оберланда рѣшительно отказался отъ этого предложенія. Вообще, въ началѣ работы, часто человѣкъ безпокоится, какъ будто робѣетъ, но когда работа ужъ очень тяжела, то она ошеломляетъ до такой степени, что ее забываютъ. Я теперь былъ именно въ такомъ положеніи, и слѣдилъ за собой, чтобы не дать этому равнодушію перейти въ безпечность. Не разъ представлялъ я себѣ такое положеніе, гдѣ вдругъ потребуется особенное усиліе, и всегда чувствовалъ въ себѣ хорошій запасъ силы для подобнаго случая. Такое заключеніе я отъ времени до времени провѣрялъ на опытѣ, бросаясь со всего размаха со скалы на скалу, я убѣждался въ своей крѣпости на дѣлѣ, вмѣсто того, чтобы полагаться на однѣ свои мнѣнія. Возвышенность вправо, закрывающая видъ на вершину, была теперь цѣлью нашихъ упражненій. Мы достигли ея; по какъ еще безнадежно далеко было до вершины! Бенненъ оперся лицомъ на сѣкиру и стоялъ нѣсколько минутъ въ раздумьѣ; въ глазахъ у него было выраженіе, похожее на отчаяніе, когда, оборотись ко мнѣ, онъ сказалъ: «lieber Herr, die Spitze ist noch sehr weit oben»^[3].

Я зналъ, что желаніе угодить мнѣ заставитъ моего проводника перейти границы благоразумія и потому сказалъ ему, чтобы онъ не упрямился напрасно изъ за меня; что я весело вернусь назадъ съ нимъ вмѣстѣ, если онъ найдетъ неблагоразумнымъ идти дальше. Онъ отвѣчалъ, что хотя и усталъ, но вполнѣ увѣренъ въ себѣ, и просилъ только чего-нибудь поѣсть. Пища и глотокъ вина замѣтно подкрѣпили его. Смотря на гору болѣе увѣреннымъ взглядомъ, онъ воскликнулъ: Herr! wir müssen ihn haben! (мы должны до нея добраться), и когда онъ говорилъ это, голосъ его проникалъ мнѣ прямо въ сердце и закалялъ его какъ сталь. Я подумалъ объ англичанахъ, находящихся въ сраженіи и о качествахъ, которыми они прославили себя: главное изъ этихъ качествъ, — не знать, что значитъ сдаться и бороться за долгъ даже тогда, когда не остается больше никакой надежды. Эти мысли помогали мнѣ перебираться со скалы на скалу. Теперь передъ нами стояла другая возвышенность, за которой, наконецъ, но въ какомъ разстояніи, этого мы не знали, лежала вершина. Осилили мы еще и эту возвышенность, и надъ нами, уже очевидно достижимо для насъ, на голубомъ небѣ подымалась серебряная пирамида. Мои товарищи увѣряли меня, что это самая высшая точка, но я не рѣшался имъ вѣрить. Мнѣ страшно было думать, что это окажется такой же иллюзій, какія не разъ обманывали насъ въ продолженіи нашего подъема, а нравственныя послѣдствія такого разочарованія были бы очень тяжелы. Громадная призма гранита или гнейса заканчивала arête; отъ нея острая гряда чистаго бѣлаго снѣга бѣжала вверхъ къ маленькому остроконечнику. Мы перешли гряду, достигли этого остроконечника, и вдругъ передъ нашими глазами открылся весь горизонтъ. Мы стояли на вершинѣ грознаго Вейсгорна.

Долго сдерживаемыя чувства моихъ двухъ товарищей вырвались теперь наружу въ бѣшеныхъ нескончаемыхъ ура! Бенненъ махалъ руками въ воздухѣ и кричалъ на валисскомъ нарѣчіи, а Венгеръ началъ пронзительный визгъ оберландцевъ. Мы взглянули внизъ вдоль хребта, и далеко подъ собой разглядѣли двухъ людей изъ Ранды, торчавшихъ на какомъ то утесѣ. Много еще побѣдныхъ криковъ послали мы имъ внизъ. Они одолѣли только незначительную часть хребта и, вскорѣ послѣ нашего торжества, повернули назадъ. Они, безъ сомнѣнія, (или за нами съ тѣмъ, чтобы разблаговѣстить объ нашей неудачѣ, еслибы дѣло намъ не удалось; впрочемъ, потомъ мы узнали, что они съ такимъ же рвеніемъ разглашали и объ нашемъ торжествѣ; они видѣли насъ, какъ они говорили, словно трехъ мухъ на вершинѣ горы. Обоимъ молодцамъ пришлось немного пострадать за правду, такъ какъ никто въ Рандѣ не хотѣлъ вѣрить, чтобы возможно было взобраться на Вейсгорнъ, а менѣе всего человѣку, который, еще не далѣе какъ два дня тому назадъ, былъ предметомъ постояннаго сожалѣнія своей хозяйки, послучаю неспособности его желудка принимать все, что ей угодно было ему предлагать. Однако, они давали свои показанія съ такой энергіей и убѣжденіемъ, что даже самые отчаянные скептики перестали сомнѣваться въ ихъ справедливости.

Беннену хотѣлось оставить на вершинѣ какой-нибудь видимый знакъ нашей побѣды. Онъ сожалѣлъ, что нѣтъ ничего подходящаго для флага; но мы придумали замѣнить древко рукояткой одной изъ нашихъ сѣкиръ и красный носовой платокъ обратить во флягъ. Такъ и сдѣлали, и нѣсколько времени снизу было видно, какъ развѣвалось это импровизированное знамя. Къ неописанному удовольствію Беннена три дня спустя онъ самъ увидѣлъ его изъ Риффельбергскаго отеля, откуда ему показалъ его мой другъ м. Франсисъ Гальтонъ.

Каждый швейцарецъ знаетъ Вейсгорнъ. Я давно смотрѣлъ на него, какъ на благороднѣйшую изъ альпійскихъ высотъ, и многіе путешественники раздѣляютъ это мнѣніе. Впечатлѣніе, производимое имъ, въ нѣкоторой степени зависитъ отъ того, что онъ совсѣмъ одиноко подымается къ небу. Его не замаскировываютъ другія горы, и откуда ни взглянешь, отовсюду видна ея конечная пирамида; однимъ словомъ, Вейсгорнъ господствуетъ надъ громадной площадью. Ни Беннинъ, ни я, никогда не видѣли чего либо подобнаго. День, къ тому же, былъ восхитительный: на небѣ не виднѣлось ни одной тучки; газоподобный туманъ вдали, хотя и могъ смягчать нѣкоторые контуры, но былъ слишкомъ рѣдокъ, чтобы совершенно затемнить ихъ. На горныя вершины и на долины лились солнечные лучи, не встрѣчая другихъ препятствій, кромѣ самихъ горъ, отъ которыхъ ложились, въ освѣщенномъ воздухѣ, длинныя полосы тѣни. Я не помню, чтобы какая нибудь картина такъ сильно подѣйствовала на меня, какъ эта. Я раскрылъ-было свою записную книжку, чтобы сдѣлать нѣкоторыя замѣтки, по тотчасъ же оставилъ свое намѣреніе. Мнѣ показалось какой-то профанаціей заниматься дѣломъ, тамъ, гдѣ воз, можно одно безмолвное обожаніе красотъ природы.

Отъ нашего бивуака до вершинъ мы лѣзли цѣлыхъ десять часовъ: а намъ необходимо было до ночи сойти внизъ. Мускулы наши ослабли и онѣмѣли, и не смотря на всѣ усилія трудно было возбудить ихъ энергію. Однако, мысль объ нашемъ успѣхѣ разожгла часъ, точно хорошее вино и, помогла совершить трудный спускъ. Сгоряча намъ показалось, что можно будетъ быстро спуститься съ горы, но дѣло было далеко не такъ легко. Теперь, также какъ и при восхожденіи, Бенненъ шелъ во главѣ; онъ потихоньку спускался съ каждаго утеса, ждалъ пока я подойду къ нему, я ждалъ пока подойдетъ Венгеръ. Предводитель нашъ предпочиталъ снѣгъ, а я стоялъ за скалы, гдѣ ногамъ могли помогать руки, Мы до нельзя измучились изгибами вокругъ растрескавшихся башенъ arête, а впереди еще лежала длинная дорога. По временамъ насъ заставлялъ вздрагивать грохотъ камней, сыпавшихся подъ нашими ногами. Пройдя снѣжную котловину, о которой было уже упомянуто, мы оставили хребетъ съ намѣреніемъ спуститься наискось по пирамидѣ. Фасадъ ея прорѣзывался ущельями; самыя глубокія и узкія изъ нихъ были наполнены льдомъ, другія служили большой дорогой для скалъ, отрываемыхъ бурями съ вершинъ. На льду пришлось пробивать ступеньки, но теперь размахъ сѣкиръ былъ далеко не тотъ, что утромъ; удары Беннена уже не отличались всегдашней мощью, однако въ нихъ было еще достаточно силы, и ступеньки были прорублены. На нѣкоторыхъ ледяныхъ склонахъ мы отыскали наши утренніе слѣды. Когда мы подымались, никто не предостерегалъ другъ друга, теперь же Бенненъ безпрестанно читалъ намъ внушительныя нотаціи — «берегитесь, не поскользнитесь», то и дѣло повторялъ онъ. Однако я думалъ, что еслибы и поскользнулся кто нибудь, то легко было бы удержать паденіе; но когда я высказалъ это мнѣніе Беннену, онъ съ живостью отвѣчалъ: — «Нѣтъ! это невозможно. Будь тутъ снѣгъ, пожалуй еще такъ, но вѣдь это голый лёдъ; стоитъ упасть, такъ лишишься чувствъ, прежде чѣмъ успѣешь и подумать-то о палкѣ». Кажется онъ былъ правъ. Наконецъ, мы направились прямо внизъ, и стали пробираться но одной изъ грядъ, лежащихъ въ линіи самаго крутого паденія горы. Сначала мы осторожно сходили съ уступа на уступъ. Въ одномъ мѣстѣ Бенненъ остановился на скалѣ и, протянувъ ко мнѣ руки, повелѣлъ мнѣ трогаться. Я не понималъ въ чемъ дѣло, потому что хотя скала и была крута, по все-таки не вертикально пряма. Я остановился, чтобы подождать когда Бенненъ, стоявшій ступенью ниже, приметъ меня внизъ. Мѣсто, гдѣ онъ стоялъ, представляло маленькій круглый выступъ; онъ былъ Достаточно великъ для одного человѣка, но малѣйшее сильное движеніе сверху повалило бы его оттуда. Бенненъ зналъ это, потому и былъ такъ остороженъ. Вскорѣ затѣмъ мы оставили эти скалы, и углубились въ мрачное и сырое ущелье на лѣво отъ нихъ Тутъ мы освободились отъ веревки, и дѣло пошло значительно скорѣе. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ ледяныя скалы превратились въ ледяной порошокъ, и мы спускались съ нихъ глиссадами; дальше взяли опять влѣво, перешли еще хребетъ и снова попали въ ущелье. Хотя оно было не такъ сыро, какъ первое, но опасно тѣмъ, что сквозь скалы вездѣ просачивалась вода. Съ нашей новой дороги слышно было паденіе камней въ только что оставленномъ нами оврагѣ. Венгера, шедшаго цѣлый день въ арріергардѣ, послали теперь впередъ; онъ не такъ силенъ, какъ Бенненъ, но съ его длинными ногами отлично спускается внизъ. Онъ началъ пролагать дорогу, которая становилась все труднѣе. Онъ останавливался, высматривалъ, обходилъ, но въ концѣ концовъ привелъ насъ къ глухой загородкѣ, вставшей валомъ вокругъ пропасти. Мы повернули на лѣво и, послѣ длиннаго обхода, обогнули наконецъ пропасть.

Еще черезъ полъ-часа, опять мы были у другой пропасти. Лицо Беннена опечалилось: онъ поднялъ глаза на верхъ, и меня взялъ смертельный страхъ, что онъ предложитъ снова подняться на arête. Будутъ ли способны наши мускулы перенести такую работу, это былъ важный вопросъ. Въ то время, какъ мы стояли въ раздумьѣ на что рѣшиться, наше вниманіе было привлечено неяснымъ, глухимъ гуломъ. Съ одной возвышенности, не далеко отъ вершинъ Вейсгорна, сорвалась скала и летѣла вдоль ущелья, подымая тучи пыли при каждомъ ударѣ объ гору. Непосредственно за ней срывались сотни другихъ камней, а, въ промежуткахъ, между большими массами, градомъ катились мелкіе голыши: каждый изъ нихъ посылалъ въ воздухъ облако пыли, пока наконецъ вся каменная лавина не исчезла въ непроглядномъ пыльномъ столбѣ. Шумъ былъ оглушителенъ, такъ какъ одинъ каменный каскадъ непрерывно слѣдовалъ за другимъ. По временамъ какая-нибудь черпая глыба выдѣлялась изъ облака пыли и летѣла въ воздухѣ, словно крылатый духъ.

Движеніе этихъ массъ не было ровно такъ, какъ если бы онѣ просто перемѣщались съ мѣста на мѣсто; онѣ колебались въ воздухѣ будто движимыя крыльями. Отъ Шалленберга къ Вейсгорну и обратно раскатывалось эхо, покуда вся масса не успокоилась гдѣ то на днѣ пропасти. Эта каменная лавина, одна изъ самыхъ необыкновенныхъ вещей, видѣнныхъ мною, и я предупреждаю будущихъ туристовъ, имѣющихъ намѣреніе взобраться на Вейсгорнъ, что съ этой стороны, кромѣ одной arête, всегда угрожаетъ подобная опасность. Тугъ каждую минуту можно ожидать камнопады, столь же смертельной, какъ пальба изъ пушекъ.

Послѣ должныхъ переговоровъ, мы двинулись вдоль пропасти на западъ; я боялся, видя, что каждый шагъ повергаетъ насъ все въ большія и большія затрудненія. Однако, въ одномъ мѣстѣ пропасть скашивается въ крутой склонъ гладкаго утёса, вдоль котораго идетъ вкось, къ нижнему леднику, разщелина, довольно широка, чтобы просунуть въ нея пальцы. Всѣ мы одинъ за другимъ прижались къ скалѣ и по разщелинѣ добрались до такого мѣста, откуда, отважно сползая, можно было достигнуть нижняго ледника. Мы быстро миновали ледникъ, гдѣ бѣгомъ, гдѣ скатываясь, и опять были остановлены пропастью, кажется, болѣе ужасною, чѣмъ всѣ остальныя. Она шла совсѣмъ отвѣсно и, на сколько я могъ видѣть вправо и влѣво, была положительно неприступна. Къ величайшему моему удивленію, оба проводника, безъ колебанія, взяли вправо. Я боялся, что изъ этого ничего не выйдетъ, но не замѣчалъ, чтобы товарищи мои были смущены. Они осмотрѣли морену, по которой мы шли; вдругъ одинъ, изъ нихъ, прибавивъ шагу, воскликнулъ: «Da sind die Spuren», («вотъ и слѣды»). Мы поглядывали по временамъ черезъ край пропасти, и открыли наконецъ на лицевой ея сторонѣ точно полосу глины. На этой полосѣ мы нашли себѣ опору; хотя въ сущности держаться на ней было вовсе не легко, а тѣмъ болѣе при нашемъ изнеможеніи. Вскорѣ полоса изчезла, и надо было спускаться по скаламъ. Къ счастію онѣ были тверды, такъ что упираясь руками о выдающіяся мѣста, и придерживаясь сапожными гвоздями за торчащіе кристаллы, мы мало по малу спускались ниже. Ледникъ отдѣлялся отъ пропасти глубокой щелью; пройдя ее, мы вздохнули свободно, такъ какъ теперь оставили за собой послѣдній бастіонъ грозной горы.

Читатель видитъ, какъ превосходно вели себя въ этомъ случаѣ мои проводники. За день до моего пріѣзда въ Ранду, они были на горѣ, и видѣли какъ около этой самой пропасти бродила одинокая серна, дѣлая безплодныя усилія взобраться на скалы. Наконецъ, въ одномъ мѣстѣ животному удалось добиться цѣли; они замѣтили это мѣсто и, достигнувъ верха пропасти, стали искать слѣдовъ серны, нашли ихъ, и по нимъ добрались до единственнаго мѣста, на которое можно было положиться. Теперь дорога была ясна; мы весело пошли по леднику, и сошли со льда, какъ разъ въ то время, когда мѣсяцъ и догаравшее небо озарили дорогу. Потомъ мѣсяцъ скрывался по временамъ за тучи, мы часто сбивались и въ потьмахъ бродили на угадъ по зеленымъ склонамъ. Наконецъ, послышалось привѣтливое брянчанье колокольчиковъ, повѣшенныхъ на шеяхъ у коровъ; по ихъ звону мы добрались до шалаша, немного позднѣе девяти часовъ. Коровы ужъ были подоены и молоко распредѣлено куда слѣдуетъ, однако намъ дали небольшую криночку. Освѣжась имъ, мы пошли дальше. Я былъ страшно голоденъ, такъ какъ въ теченіи всего дня, вся моя пища состояла въ нѣсколькихъ мясныхъ лепешкахъ изъ коробочки, данной мнѣ Гаукинсомъ. Мы съ Бетюномъ бодро сошли съ горы, вошли въ долину и немножко раньше одинадцати часовъ были въ отелѣ. Мнѣ дали чашку бульону, приготовленнаго конечно не по Либиху, и кусокъ баранины, вываренной должно быть разъ пять. Подкрѣпивъ этимъ свои силы и облегчивъ себя теплой ножной ванной, я легъ спать, и шесть часовъ крѣпкаго сна прогнали усталость такъ, какъ будто ея и не бывало. Утромъ я былъ пораженъ, что ослабѣвшіе атомы моего тѣла могли опить такъ крѣпко сплотиться, послѣ столь короткаго отдыха. До восхожденія на Вейсгорнъ, я чувствовалъ еще нѣкоторое утомленіе въ организмѣ, но съ этихъ поръ вся моя слабость прошла и, въ теченіи моего дальнѣйшаго пребыванія въ Швейцаріи, я не зналъ никакой болѣзни.

X.
Осмотръ Маттергорна.

Мы покинули Ранду въ полдень 20-го числа; погода хмурилась. Предусмотрительная Филомена убѣдила насъ взять зонтикъ, что скоро оказалось весьма полезнымъ. Небесныя хляби разверзлись, а мы съ Бенненомъ, подъ нашимъ коленкоровымъ балдахиномъ, шли себѣ подъ ручку къ Церматту (Zermatt). Черезъ нѣсколько времени я былъ въ кругу самаго пріятнаго общества, только что вернувшагося съ удачной экскурсіи на Лискамъ. Говорили, что 22-го числа цѣлая толпа туристовъ направилась на Theodule Pass; зная, что въ Брейлѣ не останется по этому случаю ни одного свободнаго уголка, я переждалъ день, чтобъ дать поразъѣхаться публикѣ. Изъ Брейля открывается весь видъ на южную сторону Маттергорна; намъ предстояла теперь задача, открыть, если возможно, на главномъ пикѣ этой неприступной горы, какое нибудь убѣжище, разсѣлину или закраину, гдѣ бы могли переночевать трое людей. Доступна или недоступна гора, но совершенно ясно было то, что, начавъ подниматься изъ Брейля, или даже отъ шалаша выше Брейля, невозможно достигнуть вершины въ одинъ день. Впрочемъ, если бы и нашлось убѣжище въ дикихъ стѣнахъ самаго пика, чтобы съ разсвѣтомъ продолжать подъёмъ, то возможность побѣды вовсе не была фантастической мечтой. Основываясь на этихъ соображеніяхъ, я послалъ Беннена для предварительнаго осмотра, самъ же хотѣлъ на другой день пройти Theodule одинъ.

Послѣ полудня 22-го числа, я тихонько побрелъ на Риффель (Riffel), то останавливаясь и облокачиваясь на сѣкиру, то садясь на зеленые холмики. Воздухъ, наполнявшій долины Оберланда и окутывавшій мягкимъ облакомъ высочайшіе ники, былъ нѣсколько тусклъ, хотя все-таки относительно прозраченъ. Вся видимая площадь горѣла, будто на ней отражался пламень отдаленнаго горна и сквозь это пламя воздушными призраками рисовались горы. Послѣ солнечнаго заката, пламя усилилось, достигло высшей точки, остановилось на ней нѣкоторое время, и потомъ быстро угасло, смѣнясь холодными и безцвѣтными сумерками.

На слѣдующій день, въ девять часовъ утра, запасшись отъ проводниковъ нѣкоторыми свѣдѣніями насчетъ дороги, я оставилъ Риффль и пошелъ на Theodule. Немного погодя меня догналъ служитель изъ отеля. Бенненъ просилъ его слѣдить за мной до начала ледника; съ этимъ намѣреніемъ онъ и присоединился ко мнѣ. Ему былъ извѣстенъ мой планъ подняться на Маттергорнъ и онъ сильно не одобрялъ его. «Подумайте только, господинъ», убѣждалъ онъ меня, «какая вамъ будетъ прибыль оттого, что вы взошли на Вейсгорнъ, если вы погибнете на Монъ Сервепѣ? Mein Herr»! прибавилъ онъ съ возраставшимъ волненіемъ, «thun Sie въ nicht (не дѣлайте этого)». Все время онъ читалъ мнѣ нравоученіе, главной цѣлью котораго было доказать полную безполезность успѣха на одной горѣ, если предстоитъ погибнуть но другой. Въ такихъ разговорахъ мы подошли къ леднику; тутъ, давая ему на чай, что, впрочемъ, онъ съ трудомъ согласился взять, я простился съ нимъ, увѣряя его, что во всемъ буду слѣдовать совѣтамъ Беннена. Онъ былъ самаго высокаго мнѣнія на счетъ ума Беннена, и пошелъ домой успокоенный.

Скоро я ступилъ на ледъ; и вотъ я былъ одинъ; это доставляло мнѣ иногда невыразимое наслажденіе. Постоянно быть одному тяжело, но иногда чувствуется непреодолимая потребность оставаться совершенно одному, т. е. самому съ собой. Есть такія минуты, когда мать рада избавиться отъ своего ребенка, жена отъ мужа, влюбленный отъ своей возлюбленной, и когда гораздо лучше имъ не быть вмѣстѣ. Иногда душа требуетъ полнаго одиночества, Если вѣришь, что работа вполнѣ по силамъ, если довѣряешь своему собственному глазу и опытности, и чувствуешь въ рукахъ довольно силы и твердости, чтобы владѣть сѣкирой, оставаться одному среди этой величественной природы, совсѣмъ новое чувство. Горы принимаютъ болѣе величественный видъ, солнце свѣтитъ ярче, небесная синева кажется обширнѣе и возбуждаетъ благоговѣніе. твердое сердце мужчины дѣлается дѣтски нѣжнымъ. Въ такомъ уединеніи чувствуется болѣе родства съ природой. Въ этотъ день изъ ледника разносился кругомъ тихій трескъ, между тѣмъ какъ шумъ отъ далекихъ мельницъ долеталъ сюда какимъ то неопредѣленнымъ гуломъ. Осыпавшіяся минеральныя частицы шелестили но моренѣ, маленькіе ручейки, журча въ сволхъ ложахъ, бѣжали къ главному своему стоку, слышно было, какъ поверхность ледника трескалась, разогрѣтая солнечными лучами. Лёдъ кажется дышалъ. Влѣво видна была Monte Rosa съ своей царственной свитой, вправо таинственная вершина Маттергорна. Непобѣдимая сила притягивала къ ней мои взоры, а она сіяла въ голубомъ воздухѣ, слишкомъ озабоченная небомъ, чтобы удостоить хотя бы даже презрѣніемъ дерзкую мечту человѣка достигнуть ея неприкосновеннаго вѣнца.

Я перешелъ Гёрнерскій ледникъ (Gorner glacier) также скоро, какъ если бы меня велъ самый опытный проводникъ. Дальше надо было идти но волнистому склону Теодульскаго ледника (Theodule glacier) съ скалистымъ хребтомъ на право, по которому, какъ мнѣ говорили, идетъ трудная тропинка къ горному проходу Св. Теодула. Я вообще не мастеръ отыскивать тропинки; и теперь шелъ до тѣхъ поръ вверхъ, пока не стало очевидно, что я зашелъ слишкомъ далеко. Вблизи своей высочайшей оконечности, хребетъ прорѣзается тремя страшными пропастями; мнѣ показалось, что одна изъ нихъ можетъ служить удобнымъ путемъ черезъ хребетъ. Я докарабкался до щели. Въ ней были стиснуты громадныя глыбы скалъ; ихъ присутствіе разнообразило мою гимнастику, требуя силы, но не возбуждая страха. Отъ вершины скалы слегка спускались внизъ къ снѣгу осколки бутылокъ на моренѣ, онѣ показывали, что я напалъ на настоящій слѣдъ. На верху я нашелъ десятка два несчастныхъ пчелъ: плѣненныя солнцемъ, или унесенныя вѣтромъ, онѣ покинули цвѣтущія Альпы, чтобы найти оцѣпенѣніе и смерть въ ледяномъ мірѣ высотъ. Съ вершины я быстро спустился въ Брёйль; тутъ меня съ радостью встрѣтилъ хозяинъ, весело привѣтствовалъ привратникъ; всѣ громко выражали свое удовольствіе по случаю много прибытія. Мнѣ сказали, что Бенненъ всталъ очень рано и пошелъ «прогуляться» вокругъ Маттергорна.

Изъ превосходнаго разсказа мистера Гаукинса^[4] о первой попыткѣ взобраться на Маттергорнъ читатели могли вывести заключеніе, что подъёмъ этотъ не такъ легокъ, чтобы его предпринимать просто для препровожденія времени. Разсказъ передаетъ, что послѣ нѣсколькихъ часовъ лазанья, въ виду возраставшихъ трудностей, товарищъ мой счелъ благоразумнымъ остановиться; это было единственное средство обезпечить намъ спускъ. Я разскажу здѣсь, въ нѣсколькихъ словахъ, наши похожденія послѣ того, какъ мы разстались съ нимъ. Сначала Беннену и мнѣ пришлось порядочно полазать по весьма крутымъ скаламъ; мы двигались съ такимъ трудомъ, какъ будто передвигали тяжелые чемоданы, а не одну тяжесть собственнаго тѣла. Завернувъ за уголъ хребта, надо было пройти весьма невзрачный склонъ гладкихъ скалъ, покрытыхъ дюймовъ на восемнадцать снѣгомъ. Взбираясь вверхъ, мы проходили это мѣсто молча, но теперь, при спускѣ, насъ безпокоила мысль, что поверхностный слой можетъ соскользнутъ вмѣстѣ съ нами. Бенненъ вообще рѣдко предостерегалъ меня, теперь же онъ дѣлалъ это весьма внушительно, говоря о своемъ безсиліи оказать какую либо помощь въ случаѣ несчастія. При подъёмѣ, когда мы перешли склонъ, передъ нами выступилъ утесъ, на который мы взобрались единственно благодаря кристалламъ полевого шпата, выдававшимся на его поверхности. На полъ-дорогѣ нашего шествія по утесу, Бенненъ попросилъ меня остановиться, такъ какъ онъ не былъ увѣренъ лучше ли эта дорога. Я пересталъ карабкаться и легъ, растянувъ руки и ноги. Бенненъ влѣзъ на верхушку утёса, но тотчасъ же вернулся назадъ; лицо его сіяло увѣренностью. «Я приведу васъ на вершину», съ волненіемъ сказалъ онъ. Еслибы я былъ свободенъ, непремѣнно бы закричалъ «браво»! но, въ моемъ положеніи, я не смѣлъ рискнуть на такое движеніе мускуловъ, какое нужно сдѣлать, чтобы закричать веселое браво.

При помощи веревки, я въ одну минуту былъ около него; скоро мы узнали, что увѣренность его была преждевременна. Затрудненія росли вокругъ насъ съ каждой минутой; нигдѣ не встрѣчается ихъ такъ много, какъ на этой горѣ, и каждое изъ нихъ угрожаетъ опасностями, одна мысль о которыхъ способна ледянить кровь. Мы двигались слѣдующимъ образомъ: Бенненъ уходилъ впередъ, между тѣмъ какъ я прислонялся къ скалѣ, на готовѣ дернуть веревку, еслибы онъ поскользнулся. Укрѣпившись на мѣстѣ, Бенненъ кричалъ мнѣ: «Jch bin fest, kommen sie». (Я стою твердо, идите). Тогда я, въ свою очередь, подвигался впередъ, иногда останавливаясь тамъ, гдѣ онъ останавливался, иногда минуя его, пока не находилось довольно твердаго мѣста, чтобы укрѣпиться, и тогда наступалъ конечно его чередъ подвигаться впередъ. Такимъ образомъ каждый изъ насъ дожидался, пока другой не нападалъ на мѣсто, способное вынести сотрясеніе упавшаго тѣла. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ Бенненъ считалъ необходимымъ внушать мнѣ особенную увѣренность; въ такихъ случаяхъ увѣренія свои, что стоитъ «крѣпко», онъ сопровождалъ соотвѣтствующей гиперболой. «Jch bin fest vie ein Mauer, (я твердъ какъ стѣна), fest wie ein Berg, ich halte sie gewiss, (твердъ какъ гора, ужъ я удержу васъ), или какимъ нибудь подобнымъ выраженіемъ.

Если смотрѣть изъ Брёйля, то вдоль arête Маттергорна видѣнъ только рядъ умѣренныхъ возвышенностей; по когда подойдешь къ нимъ, то эти черные пригорки выростаютъ въ грозные, висячіе въ воздухѣ замки, такіе дикіе и высокіе, что взобраться на ихъ вершины или обойти ихъ кажется почти невозможнымъ. У подножія одной изъ этихъ громадъ, Бенненъ пріостановился и пристально всматривался въ неприступную массу; онъ обтеръ себѣ лобъ и, обратясь ко мнѣ, сказалъ „was denken sie, Herr? (что вы думаете господинъ) идти намъ вверхъ, или вернуться назадъ? Я готовъ на все, что вы желаете“. „У меня нѣтъ своего желанія, Бенненъ“, отвѣчалъ я: „куда вы пойдете, туда и я пойду съ вами, вверхъ ли, внизъ ли“. Ему не хотѣлось самому отступиться отъ дѣла, и онъ радъ былъ свалить это на меня. Мы приступили къ новой аттакѣ фантастическаго замка, и благодаря неимовѣрнымъ усиліямъ, достигли наконецъ одного изъ среднихъ уступовъ; отсюда мы могли сколько угодно обозрѣвать остальные. Можно бы было продолжать восхожденіе, не останавливаясь на этомъ мѣстѣ, но Бенненъ остановился. Послѣ каждыхъ двухъ, трехъ словъ, которыми мы обмѣнивались, наступала тишина, и въ это время проводникъ мой серьёзно вглядывался въ вершины. Потомъ онъ повернулся ко мнѣ, и слова, казалось, выходили изъ его устъ черезъ какую-то преграду, когда онъ сказалъ: „Ich denke die Zeit ist zu kurz“, (кажется, намъ не достанетъ времени).

Между тѣмъ всѣ сосѣдніе пики развернули свои туманныя хоругви; съ навѣтренной стороны оші оставались чисты, но на вершинахъ развѣвался туманъ и разносился далеко въ пространство сырымъ южнымъ вѣтромъ. Это было величественное и потрясающее зрѣлище; оно было величественно само по себѣ, но при томъ напряженномъ состояніи, какое было неизбѣжно въ нашемъ положеніи, производило еще болѣе сильное впечатлѣніе. Когда смотришь на гору изъ Брёйля, она показываетъ двѣ вершины, по всей вѣроятности, раздѣленныя между собой непроходимымъ ущельемъ. Оттуда, гдѣ мы стояли, была видна одна только ближайшая вершина. Я спросилъ Беннена сколько, по его мнѣнію, будетъ въ ней вышины, отъ того мѣста, гдѣ мы стоимъ теперь; онъ опредѣлилъ ее въ 400 футовъ, а я въ 500. Вѣроятно, оба наши опредѣленія были ниже истины; но я представляю фактъ такъ, какъ онъ мнѣ представлялся.

Въ сумеркахъ я увидѣлъ, какъ Бенненъ шагалъ внизъ по горѣ, и пошелъ ему на встрѣчу. Я старался, прежде чѣмъ онъ заговоритъ, прочитать его мнѣніе въ его глазахъ, но ничего не могъ открыть въ нихъ. Выраженіе ихъ было совершенно твердо, но это могло означать и pro и contra. „Herr“, сказалъ онъ наконецъ, съ особеннымъ выраженіемъ, „я внимательно изслѣдовалъ гору, и нашелъ ее болѣе трудной и опасной, чѣмъ мнѣ думалось. На ней нѣтъ ни одного мѣстечка, гдѣ бы мы могли удобно переночевать. Это возможно еще вонъ на той цѣпи, но тамъ мы, пожалуй, замерзнемъ до смерти, и ужъ во всякомъ случаѣ никуда не будемъ годиться на другой день. На скалахъ нѣтъ никакой разщелины или закраины, чтобы доставить вамъ убѣжище на ночь; а выйдя изъ Брёйля, нѣтъ никакой возможности достигнуть вершины въ одинъ день“. Меня очень обезкуражили эти слова. Бенненъ, очевидно, и думать не хотѣлъ о какой либо попыткѣ взобраться на страшную гору. „Во всякомъ случаѣ, мы можемъ же достигнуть хоть до ближайшей изъ двухъ вершинъ“, замѣтилъ я. „Даже и это весьма трудно“, отвѣчалъ онъ; а если вы и достигнете ея, чтожъ изъ этого? Пикъ этотъ ничѣмъ не славится.» Я молчалъ; внутренно, я былъ, пожалуй, порядочно раздраженъ; но настаивать и убѣждать было противъ моихъ привычекъ. Бенненъ откровенно высказалъ свое мнѣніе. Онъ хорошо зналъ меня, и я думаю, между путешественникомъ и проводникомъ, рѣдко могло когда либо быть такое полное взаимное довѣріе, какъ между нимъ и мной. Я зналъ, что стоитъ мнѣ сказать слово, и онъ на другой же день пойдетъ со мной на гору, но такъ поступать съ нимъ было бы съ моей стороны непростительно. Нечего дѣлать, я сдался, и, подобно Леліи въ «Принцессѣ», какъ выражается поэтъ:

"Upon the seaward

She tapped her tiny silken-sandaled foot *),

• ) По муравѣ

Она топаетъ своей крошечной, обутой въ шелковую сандалію, ножкой.

я началъ мять траву подъ своими, обитыми гвоздями подошвами, и это какъ будто ослабляло мою досаду. Надо было остаться до утра въ Брёйлѣ.

Въ ту ночь я спалъ нехорошо, а на слѣдующее утро, проснувшись, ощущалъ какую-то внутреннюю пустоту. Надежда, съ честью окончить начатое дѣло, вдругъ была уничтожена, и, на нѣкоторое время, въ душѣ оставался пробѣлъ. У меня словно отняли любимую вещь или разбили въ душѣ дорогое религіозное чувство. Одно я зналъ навѣрное, что итальянскія долины не могли имѣть столько живительной силы, чтобы возстановить мой упавшій духъ; однѣ горы могли наградить меня за то, чего я лишился. Итакъ опять въ дорогу! Мы снарядились и стали прощаться съ хозяиномъ и съ привратникомъ. Оба вдругъ повѣсили носы и едва могли отвѣчать на наше прощанье. Они надѣялись имѣть насъ своими гостями на довольно продолжительное время; очевидно нашъ отъѣздъ былъ имъ весьма не по сердцу. «Mais, monsieur, il laut faire la pénitenee pour une nuit». Облака нѣжнымъ, шелковистымъ покрываломъ начали обвиваться вокругъ горъ, потомъ растянулись въ воздухѣ газоподобными нитями и наконецъ слились въ одно облако, потерявъ первоначальное изящество и красоту. Еслибы они сгустились въ грозовыя тучи, мнѣ было бы легче: и дѣйствительно я началъ чувствовать нѣкоторое облегченіе, видя какъ они становились все плотнѣе и плотнѣе, закрывая горы; это удерживало, по крайней мѣрѣ, мое страстное желаніе, которое, наоборотъ, мучило бы меня, еслибы я видѣлъ непокрытыя вершины. Мнѣ пришла мысль провести нѣсколько дней на охотѣ за сернами. Бенненъ съ восторгомъ схватился за эту мысль, и обѣщалъ мнѣ отличное ружье. Мы перешли гору, спустились въ Церматтѣ, остановились тамъ, чтобы отдохнуть, потомъ пошли дальше къ часовнѣ Св. Николая, гдѣ и провели ночь.

XI.
Черезъ Моро.

Я видѣлъ только одну половину Монте-Розы; видъ этой горы съ итальянской стороны билъ мнѣ не извѣстенъ. На Монте-Моро я взбирался три года тому назадъ, но не видѣлъ съ нея ничего, кромѣ безконечнаго моря тумана. Чтобы дополнять мое знакомство съ горой, мнѣ необходимо было быть въ Макуньягѣ (Macugnaga); вслѣдствіе этого я рѣшился перейти черезъ Моро. Впрочемъ, рѣшеніе это еще не успѣло пустить во мнѣ глубокихъ корней, такъ что достигнувъ 3aaca (Saas), мнѣ пришла охота перейти Альпкугель. Бенненъ разбудилъ меня въ три часа; но надъ всѣми пропастями висѣли сѣрыя тучи и, рѣшась не портить этой прекрасной экскурсіи неудачнымъ днемъ, я въ этотъ разъ отказался отъ нея. Однако къ семи часамъ изчезли всякіе слѣды тучъ; первые солнечные лучи разогнали еще остававшіяся кое-гдѣ незначительныя облачка. Но теперь было уже слишкомъ поздно, чтобы думать объ Альпкугелѣ, и такъ я остановился на своемъ первомъ планѣ, и въ 9 ч. подымался вверхъ по долинѣ къ Маттмарку. Моему рѣшенію идти въ эту сторону много способствовало еще то обстоятельство, что, только передо мной, туда отправилось знакомое мнѣ общество.

Мы шли по нѣжнымъ зеленымъ лугамъ; вправо пріятно рокотала рѣка. Солнце обливало золотымъ свѣтомъ сосны и роскошно иллюминовало скалы. Голубой дымокъ подымался надъ деревушками, вправо и влѣво пѣлъ и стрекоталъ общежительный кузнечикъ. На высотахъ, боковыя скалы горъ были превращены древними ледниками въ плиты. Долина съуживалась, и мы шли но краю массы, похожей на морену, которую плотно связывали сосновые корни. Огромныя глыбы скалъ заваливаютъ въ одномъ мѣстѣ русло рѣки, и шумъ ея превращается здѣсь въ ревъ. Мы выходимъ изъ тѣни на солнечный свѣтъ; вдали видѣнъ дымъ водопада, низвергающагося съ боку горы. Здѣсь въ безпорядкѣ навалены груды обломковъ и валуновъ, между ними смѣло пріутились деревья; они не требуютъ отъ камней пищи, имъ нужна только опора, куда бы они могли пустить корни; питаніе даетъ имъ воздухъ, въ который они распускаютъ свои вѣтви. Затѣмъ, показывается самъ водопадъ, ударяя сверкающими брызгами о зіяющія, мрачныя скалы и пропасти.

Долина снова раскрывается и даетъ пріютъ маленькой деревушкѣ; нѣсколькимъ темнымъ лачужкамъ, съ бѣлой церковью по серединѣ; мы идемъ мимо зеленыхъ луговыхъ полосъ, перемежающихся съ желтой рожью; тамъ и сямъ между ними сверкаетъ рѣка. Мѣсяцъ виситъ надъ остроконечіями Мяшабели и лицо его все блѣднѣетъ, поворачиваясь къ солнцу. Долина, повидимому, замыкается Аллалейнскимъ ледникомъ, дорога къ которому лежитъ среди источенныхъ водой валуновъ, разбросанныхъ тутъ рѣкой, въ минуты ея буйнаго своенравія. Природа сама и уничтожаетъ и возобновляетъ себя. Она питаетъ ледники и сравниваетъ съ лица земли горы. Она же и расплавляетъ ледники и обнажаетъ омертвѣлые утёсы. Но энергія ея постоянно направлена къ тому, чтобы нейтрализировать опустошенія; для этого она красиво одѣваетъ скалы и посылаетъ буйные вѣтры напѣвать свои мелодіи между вѣтвями сосенъ.

У Маттмаркскаго отеля, стоящаго у подошвы Монте-Моро, ко мнѣ присоединился одинъ господинъ, который только что избавился отъ грубаго проводника. Бенненъ остановился на дорогѣ, чтобы поправить свою сумку, а я съ моимъ товарищемъ пошелъ впередъ. Мы потеряли изъ вида Беннена, потеряли также и дорогу и поднимались по камнямъ и снѣгу къ вершинѣ; тамъ уже мы стали ждать Беннена. Отсюда величественно открывается вся масса Монте-Розы, отъ подножія до вершины. Темные утёсы составляли чудные контрасты съ бѣлыми снѣгами, и чѣмъ болѣе смотрѣлъ я на гору, тѣмъ казалась она мнѣ благороднѣе, и тѣмъ сильнѣе было впечатлѣніе. Мы весьма скоро прошли снѣгъ и стали прямо спускаться по отлогому склону къ Макуньягѣ.

Остановившись у Монте-Моро, мы были встрѣчены громкими криками друзей. Это было мое первое посѣщеніе Макуньяги. Я ничего не звалъ про это мѣсто, кромѣ того, что это котелъ для образованія тумановъ. Но въ то время, тамъ не было тумана; мѣсто было прелестно. Вечеромъ я пошелъ бродить одинъ по лугамъ къ подошвѣ Монте-Розы, и никогда не видѣлъ я въ при родѣ болѣе гармоническаго сочетанія красоты и величія. И земля, и воздухъ были полны прелести, и я вернулся въ отель въ восторгѣ.

Монте-Роза, съ своими пиками и зубцами, возвышается здѣсь амфитеатромъ. Изъ самаго сердца горы сползаетъ Макуньягскій ледникъ. Вправо, стремительный спускъ тянется къ Cima di Jazzi, а между послѣдней и Монте-Розой, барьеръ этотъ перерѣзаетъ два ущелья, про одно изъ нихъ идетъ молва, будто оно составляло старинный проходъ Вейстора. Долгое время было вопросомъ, можноли были когда нибудь проходить черезъ, такъ называемый «Старый проходъ» (Alter Pass), и многіе изъ лучшихъ горцевъ считали его непроходимымъ. Всѣ сомнѣнія на этотъ счетъ были выяснены въ нынѣшнемъ году, потому что м. Тюркетъ, путеводимый Бенненомъ, перешелъ барьеръ черезъ ущелье весьма отдаленное отъ Монте-Розы, слѣдовательно ближайшее къ Cima di Jazzi. Стоя въ полдень передъ отелемъ, я сказалъ Беннену, что мнѣ хотѣлось бы завтра попробовать этотъ проходъ. Черезъ десять минутъ былъ готовъ и планъ нашей экспедиціи. Мы условились встать до разсвѣта; чтобы оставить руки Беннена свободными, я нанялъ мускулистаго молодого человѣка, по имени Андерматтена, нести провизію. Для разнообразія, я предполагалъ приступить къ кряжу черезъ ущелье, ближайшее къ Монте-Розѣ.

XII.
Старый Вейсторъ.

Хозяинъ разбудилъ меня безъ четверти три. Небо надъ Монте-Розой было почти также темно, какъ осѣненные имъ черные утёсы, между тѣмъ, въ этомъ мракѣ, въ вышинѣ мерцали звѣзды. Мы вышли изъ отеля въ 4 часа. Дорога вилась вдоль луговъ, мимо спящихъ домовъ и не спящей рѣки. Скоро небо съ восточной стороны стало свѣтлѣть, и сквозь мракъ долины мы могли видѣть, какъ занималась заря. Мы пробирались но валунамъ, которые рѣка раскидала по равнинѣ, и между которыми разрослись теперь группы стройныхъ сосенъ. У нѣкоторыхъ вся сила пошла въ вертикальный ростъ; онѣ возвышаются прямо, высоко, какъ мачты, почти безъ боковыхъ вѣтвей. Мы подошли къ большой моренѣ; она стала сѣрой отъ лѣтъ и поросла великолѣпными соснами; намъ надо было подыматься по ней; съ нея мы спустились въ маленькую очаровательную долину. Она глубоко спрятана въ наваленныхъ ледникомъ скалахъ, ее охраняютъ молчаливыя деревья, дно устлано нѣжнымъ зеленымъ ковромъ, окаймленнымъ кустиками брусники, черезъ которые проглядываютъ тамъ и сямъ покрытые мхами камни. Рѣдко случалось мнѣ встрѣтить такой уголокъ, и въ немъ я готовъ бы былъ мечтать цѣлый день. До нашего входа въ эту долину, Монте-Роза была еще въ тѣни, но когда мы выходили изъ нея, всѣ ея пропасти уже зардѣли отъ первыхъ лучей восходящаго солнца. Невозможно описать пурпуровый колоритъ горъ въ томъ видѣ, какъ онъ представляется изъ долины; съ итальянской стороны я никогда не видѣлъ ничего подобнаго. Одинъ кислородъ и азотъ не могли бы производить подобнаго явленія; какое либо вещество, исходящее изъ земли, какая либо посторонняя частица атмосферы, развивающаяся въ этихъ глубокихъ долинахъ отъ южнаго солнца, должны пропускать черезъ себя солнечные лучи, ослаблять лучи преломленія и смѣшивать красный и фіолетовый цвѣта спектра въ этотъ неподражаемый оттѣнокъ. Дѣйствительно, воздухъ здѣсь наполненъ пловучими частичками, которыя измѣняются изо дня въ день, и великолѣпіе цвѣтовъ въ нашей атмосферѣ должно быть главнымъ образомъ приписано этимъ постороннимъ веществамъ. Въ этомъ отношеній воздухъ, къ югу отъ Альпъ, разнится отъ воздуха къ сѣверу, но на этой великолѣпной зарѣ, согрѣтой дыханіемъ итальянскаго воздуха, можно бы было безнаказанно вдыхать даже небольшое количество мышьяку.

Древнія морены Макуньягскаго ледника я ставлю въ ряду лучшихъ, когда либо видѣнныхъ мною; длинные, высокіе кряжи заостряются отъ основанія къ краю; они посѣдѣли отъ времени, но ихъ молодятъ кустарники и цвѣты, выросшіе въ позднѣйшія времена. Мы перешли ледъ и скалы. У подошвы стараго Вейстора прилегъ маленькій ледникъ, набросавшій множество валуновъ на идущій подъ нимъ сплошь. Скоро мы стали прокладывать себѣ дорогу между этими валунами и перешли маленькій ледникъ. Мы достигли скалъ вправо отъ ущелья, и нѣсколько времени карабкались по нимъ. У подошвы ледъ былъ разсѣченъ глубокими трещинами, шедшими поперекъ и дѣлившими дальнѣйшій проходъ по лощинѣ невозможнымъ; однако выше мы спустились по снѣгу.

У самыхъ скалъ лощина была разрѣзана щелью футовъ въ шесть или восемь глубины, и около двѣнадцати ширины; очевидно, это былъ слѣдъ лавинъ или валившихся съ вершинъ скалъ. Мы спустились въ эту щель. Дно ея было твердо и убито камнями, улегшимися здѣсь на покой. Казалось, отсюда палъ прямая дорога къ вершинѣ. Но вдругъ на верху раздался страшный трескъ. Я поднялъ голову, и въ право, надъ снѣжной чертой, увидѣлъ въ воздухѣ большую темную массу валуновъ, между тѣмъ какъ рокотъ невидимыхъ еще камней говорилъ, что это только передовая бомба, только еще первый выстрѣлъ страшной канонады. И вотъ, она началась, камни летѣли прямо на насъ, края щели не давали имъ разсыпаться но другимъ направленіямъ. «Schnell»! закричали позади меня, и въ этомъ словѣ, когда оно громко произносится въ Альпахъ, есть звукъ, заставляющій всякаго встрепенуться. Я прыгнулъ впередъ, человѣкъ стоявшій позади меня сдѣлалъ то же самое. Мы вышли изъ щели какъ разъ въ ту минуту, когда упалъ первый камень и, въ безопасномъ мѣстѣ, могли уже спокойно наблюдать неимовѣрную силу, съ какой грохочущіе камни свергались внизъ.

Теперь путь нашъ лежалъ вверхъ по ущелью; снѣжный подъемъ былъ крутъ, но къ счастію бугорчатъ, такъ что черезъ нѣсколько шаговъ нога получала опору. Мы совались туда и сюда, какъ лошадь, которая везетъ тяжелую кладь въ гору. Отъ времени до времени мы останавливались и осматривали вершины. Видъ кончался снѣжной поляной вверху, по близъ вершины вдругъ вставала высокая ледяная гора. Если бы продолжать идти по ущелью, пришлось бы переходить эту преграду, а, на сколько это возможно, было весьма сомнительно. И такъ наше вниманіе обратилось на скалы вправо, и мысль приступить къ нимъ обсуждалась очень обстоятельно. Наконецъ онѣ окончательно соблазнили насъ, и мы рѣшились покинуть снѣгъ. Но, чтобы достигнуть скалъ, нужно было снова перейти лавинное русло, которое было здѣсь очень глубоко. Бененнъ прорылъ дыру на верху его боковой стѣны, и, наклонясь надъ ней, вырывалъ ступеньки на ея вертикальномъ фасадѣ. Потомъ онъ сдѣлалъ глубокую впадину, въ которой укрѣпился, какъ якоремъ, своей лѣвой рукой; такимъ образомъ онъ свѣсился внизъ и правой рукой довелъ ступеньки до низу. Пока онъ это дѣлалъ, мелкіе камни не переставали летѣть во лощинѣ. Бенненъ всталъ наземь, я послѣдовалъ за нимъ. Нашъ товарищъ все еще держался на снѣговой стѣнѣ, какъ опять надъ нами раздался ужасный трескъ. Это была другая каменная лавина; избѣжать ея почти не было надежды. Къ счастію въ ложѣ лощины лежалъ глубоко вошедшій въ него громадный валунъ, и я случайно стоялъ возлѣ него въ тотъ моментъ, когда показался первый большой камень, который собственно и былъ первымъ виновникомъ лавины, сдвинувшій съ мѣста другіе камни. Я находился подъ самымъ сильнымъ огнемъ, но, прикрывшись за природною защитою, далъ этому тяжелому валуну улечься надъ моей головой. За первымъ зарядомъ посыпались цѣлыя груды мелкихъ камней, изъ которыхъ, впрочемъ, каждому ни по чемъ было раздавить человѣка. «Schnell»! зазвенѣлъ металическій звукъ изъ горла Беннена, и никогда до сихъ поръ я не видѣлъ, чтобы сѣкира его работала такъ быстро и мощно.

Пока на насъ направлялась эта адская канонада, мы висѣли на скатѣ, снѣгъ котораго былъ сжатъ и отполированъ скатывающимися каменьями на подобіе льда, и такъ крутъ, что малѣйшій невѣрный шагъ превратилъ бы насъ самихъ въ лавину. Мы но осмѣливались и ноги поставить на склонъ безъ ступенекъ, а ихъ надо было прорубать подъ градомъ падающихъ камней. Но наши сѣкиры не могли ничего сдѣлать кромѣ царапинъ на льду, и за нихъ то мы цѣплялись съ энергіей отчаянія. Бенненъ пробирался первый, я за нимъ. Мой благороднѣйшій проводникъ заботился обо мнѣ больше, чѣмъ о самомъ себѣ, и разъ поймалъ на рукоятку своей сѣкиры, какъ игрокъ въ крокетъ ловитъ шаръ на свою палку, такой камень, который бы сразу покончилъ всѣ мои странствованія. Одно время ему приходилось работать сѣкирой и противъ летящихъ камней и противъ льда; при малѣйшемъ промежуткѣ въ залпахъ, онъ прорубалъ ступеньку и скакалъ впередъ. Не будь опасность такъ велика, насъ бы забавляли прыжки и эволюціи, которыя мы дѣлали, спасаясь отъ грознаго роя нашихъ враговъ. Послѣдній счастливый прыжокъ вывелъ изъ подъ прямой линіи канонады, и, такимъ образомъ мы избавились отъ опасности въ высшей степени взволновавшей всѣхъ насъ.

Теперь намъ предстояло спуститься съ ледяного склона къ мѣсту, гдѣ можно было овладѣть скалами. Тутъ Андерматтенъ поскользнулся, покатился со ската, сшибъ съ ногъ Беннена, но прежде, чѣмъ веревка успѣла сдернуть и меня, Бенненъ остановилъ его паденіе. Однако шляпа носильщика понеслась за летящими камнями. Ее снесло съ его головы и она пропала. Если сильное упражненіе глазъ, легкихъ и головы имѣетъ какое нибудь значеніе, то мы имѣли это упражненіе въ достаточной мѣрѣ; кажется, и впереди найть предстояло его не мало. Первый нашъ опытъ идти по скаламъ не могъ насъ особенно ободрить: онѣ сплошь были круты, и, сколько можно было судить, глядя вверхъ, и дальше не обѣщали быть лучше. Намъ не разъ приходила мысль, что дальнѣйшій путь можетъ быть намъ совсѣмъ отрѣзанъ.

Наконецъ, мы очутились дѣйствительно въ трудномъ положеніи и всѣ трое жались на узкой лѣсенкѣ; подъ нами висѣлъ гладкій вертикальный утесъ. Бенненъ всячески пытался вскарабкаться на него, но всякій разъ срывался назадъ. Наконецъ, онъ какъ-то уцѣпился пальцами одной руки за верхушку утёса, а чтобы держаться крѣпче, пытался упираться пятками въ фасадъ. Но гвозди только скользили по зернистой поверхности и одно время ему пришлось удерживаться на одной рукѣ. Человѣческое тѣло не могло висѣть надъ болѣе опаснымъ мѣстомъ, чѣмъ то, надъ которымъ висѣлъ такимъ образомъ онъ. Мы, разумѣется, были привязаны къ нему; но если бы онъ сорвался, паденіе было бы ужасно. Наконецъ, онъ поднялъ грудь до уровня верхушки, и прислонясь ею, облегчилъ свое напряженное положеніе. Схватись еще за что-то, онъ совсѣмъ поднялся до вершины; за тѣмъ онъ подтянулъ веревку, и я принялся потихоньку взбираться за нимъ на утёсъ. Скоро мы стояли рядомъ; вслѣдъ за мной, поддерживаемый одной лишь веревкой, висѣлъ, между небомъ и землей, Андерматтепъ съ своими длинными волосами, блѣдный отъ страха. Мы тащили его вверхъ, и когда онъ уже стоялъ на мѣстѣ, ноги у него еще долго дрожали отъ волненія.

Теперь мы тихонько подымались среди лабиринта скалъ, и перелѣзли еще черезъ другой утёсъ, хотя и не такой страшный, какъ только что описанный выше. На этихъ высотахъ не извѣстны покой и отдыхъ; сердце безпрестанно сжимается отъ страха. Бенненъ былъ очень блѣденъ, и часто посматривалъ внизъ, въ оставленное нами ущелье, громко ворча, «оставаться бы намъ на снѣгу»! Вскорѣ восклицанія его получили еще большее основаніе.

Прокарабкавшись еще нѣсколько времени, мы до стигли гладкой вертикальной стѣны утеса, отъ котораго ни вправо, ни влѣво некуда было дѣваться, надо было перейти черезъ него. Бенненъ первый попробовалъ было это сдѣлать безъ помощи, по тотчасъ же былъ принуждень отступить. Вещь была не мыслима, безъ того, чтобы быть кѣмъ нибудь приподнятымъ футовъ на пять или на шесть. Въ дѣтствѣ я часто влѣзалъ на стѣны, ставя передъ стѣной товарищей въ наклонномъ положеніи, такъ чтобы руки и ноги его упирались въ стѣну; я вскакивалъ къ нему на спину, и заставляя его понемногу разгибаться, пока онъ не выпрямлялся совсѣмъ. Я сообщилъ теперь этотъ способъ Беннену, предлагая ему взять его къ себѣ на спину. «Nein, Herr»! отвѣчалъ онъ; «nicht sie, ich will въ mit Andermal ten fersuchen». (Нѣтъ, господинъ, я попробую это съ Андерматтеномъ, не съ вами). Я никакъ не могъ его убѣдить; и такъ Андерматтепъ подошелъ къ скалкѣ и подставилъ Беннену колѣно, что бы онъ на него всталъ. Въ этомъ положеніи проводникъ мой кое-какъ ухватился за стѣну, ровно на столько, чтобы можно было съ колѣна перешагнуть на плечо. Тутъ онъ остановился и сталъ откалывать куски, которые могли бы потомъ оказаться предателями, еслибы за нихъ схватиться. Наконецъ, онъ напалъ на довольно твердое мѣсто и принялся лѣзть, не прямо вверхъ, потому что прямо вершина была совершенно недостижима, но вкось по фасаду. Ему это удалось; онъ укрѣпился въ одномъ мѣстѣ и закричалъ мнѣ: трогаться!

Веревка хотя и была натянута, но не вертикально, слѣдовательно, еслибы я поскользнулся, то повисъ бы, какъ маятникъ, подъ стѣной утеса. Съ величайшими усиліями мнѣ удалось передать Беннену его сѣкиру; во время этихъ усилій у меня упала моя собственная палка и была безвозвратно потеряна. Я взобрался точно такимъ же путемъ, какъ Бенненъ, на плечо Андерматтена, но длины моего тѣла не доставало, чтобы составить мостъ, который бы доходилъ до руки моего проводника; и такъ мнѣ предстоялъ рискъ обратиться въ маятникъ. Протянувъ не много лѣвую ногу, я нашелъ маленькую опору, и вдругъ приподнялся на цѣлый ярдъ; тутъ меня схватила желѣзная рука моего проводника. Еще одинъ такой шагъ доставилъ уже мнѣ безопасное помѣщеніе въ сосѣдней разщелинѣ. Теперь оставался еще Андерматтенъ. Онъ прежде всего отвязался отъ веревки, привязалъ къ ней свою куртку и сумку, которыя были подняты на верхъ. Веревку опять спустили, и носильщикъ крѣпко обвязалъ ее вокругъ своей таліи. Веревка эта была не англійскаго издѣлія, поэтому можетъ быть легче, чѣмъ бы слѣдовало; это заставляло его судорожно, отчаянно цѣпляться руками и ногами о стѣну. Онъ слишкомъ сильно барахтался и Бенненъ, рѣзко закричалъ. "Langsam! langsam! Keine Furcht! (Тише, тише! не бойся). Бѣдняга былъ страшно блѣденъ и взволнованъ, его голая голова высунулась надъ стѣной. За головой послѣдовало скоро и все тѣло. Бенненъ всегда употреблялъ прошедшее время вмѣсто настоящаго, «er war ganz bleich»! замѣтилъ онъ мнѣ; но это «war» значило ist.

Кажется молодой человѣкъ смотрѣлъ на Беннена съ какимъ-то благоговѣніемъ. «Сэръ», воскликнулъ онъ, и во всей Швейцаріи вы не найдете другого проводника, который бы провелъ васъ здѣсь. Да, говоря по правдѣ, и Бенненъ не сдѣлалъ бы этого, еслибы можно было этого избѣжать, но мы запутались въ такую сѣть, которую надо было, во что бы ни стало, разорвать. До этого раза я придерживался твердаго убѣжденія, что, куда заходитъ серна, туда можетъ взобраться и человѣкъ; но когда я видѣлъ слѣды животныхъ на этихъ неприступныхъ крутизнахъ, убѣжденіе мое, хотя и не изгладилось во мнѣ совершенно, но стало гораздо слабѣе прежняго.

Снова пошли мы пробираться выше и выше, осторожно огибая утесистыя глыбы и карабкаясь по крутизнамъ. Самыя легкія части подъема требовали усиленной работы, но этотъ жестокій трудъ былъ отраднымъ отдыхомъ противъ борьбы съ ежеминутной гибелью. Послѣ одного бокового обхода, мы пришли къ точкѣ, откуда могли видѣть ущелье, по которому подымался Тюкетъ. Бенненъ облегчилъ свою душу вздохомъ и восклицаніемъ: «Вотъ, еслибы мы пошли тамъ! Да, мы поднялись бы съ закрытыми глазами»! Но раскаяніе было безполезно; мы избрали себѣ цѣль, и должны были ея достигнуть. Послѣ еще одного труднаго подъема, посредствомъ веревки, Бенненъ достигъ точки, откуда увидѣлъ большое протяженіе скалъ надъ нами. На нихъ не предвидѣлось серьезныхъ затрудненій; мы встрѣтили это извѣстіе съ неописанной радостью. Тѣмъ не менѣе каждый вертикальный ярдъ доставался намъ неимовѣрными усиліями. Долго надъ нами свѣшивался снѣжный карнизъ; теперь мы приблизились, къ его уровню; послѣдній утесъ образовалъ крутую ступень съ перекладинами изъ геологическихъ слоевъ. Мы вспрыгнули на нее, и глазамъ нашимъ непосредственно открылась великолѣпная снѣжная поляна Гёрнерскаго ледника. Тревога послѣднихъ четырехъ часовъ изчезла, какъ дурной сонъ, и, съ возвратившимися силами и душевнымъ покоемъ, мы могли понять важность нашей побѣды надъ альпійскою природою и считать себя вполнѣ счастливыми. И на суровой вершинѣ Стараго Бейстора весело уничтожили бывшую съ нами холодную баранину и оживляющее шампанское.

"Живописное Обозрѣніе", №№ 2—6, 1874

ВОСХОЖДЕНІЕ НА АЛЬПЫ.

(Съ англійскаго изъ Джона Тиндаля.) (Продолженіе.)

XIII.
Освобожденіе изъ трещины.

М. Гёксли и я остановились на нѣсколько дней въ Гривдоль вальдѣ, ожидая постоянной погоды и заглядывая отъ времени до времени въ дикую страну, которую Шрекгорнъ, Веттергорнъ, Финіергёрнеръ и Эйгоръ питаютъ вѣчными снѣгами. Мы осматривали опоры Юнгфрау съ цѣлію проложить проходъ между нею и Монкомъ отъ Венгернскихъ Альпъ къ Алеченому леднику. Нѣкоторое время погода поперемѣнно держала васъ то въ надеждѣ, то въ страхѣ, но наконецъ рѣшительно возстала противъ насъ; нечего было дѣлать. Вялыми и дрожащими шагами побитыхъ солдатъ пошли мы черезъ Большой Шейдекъ и Гаслійскую долину на Гримзель. Мы перешли такъ называемый пассъ, ровные и отполированные утесы котораго давно привлекали вниманіе Сэра Джона Лесли. Предлагая въ то время рѣшеніе этого явленія, онъ не зналъ о существованіи древняго ледника, бывшаго, какъ намъ теперь извѣстно, орудіемъ такой обработки этихъ скалъ. Обогнувъ одинъ уголъ Майенванда, мы неожиданно увидѣли передъ собой двухъ путешественниковъ; это были: мистеръ (теперь сэръ) Джонъ Леббокъ и его проводникъ. Онъ долго поджидалъ нашего пріѣзда въ новомъ отелѣ, открытомъ м. Зейлеромъ у подошвы Майенванда; наконецъ, потерявъ надежду, рѣшился покинуть горы и направлялся теперь въ Бріенцъ. Дѣйствительно, швейцарскія озера и древніе люди, разбивавшія свои бивуаки по ихъ берегамъ, составляли для него главный предметъ интереса; мы настигли его въ самомъ, такъ сказать, дѣйствіи изслѣдованій, и заставивъ его перемѣнить курсъ, потащили съ собой внизъ и скоро всѣ вмѣстѣ расположились въ отелѣ м. Зейлера. Здѣсь мы задали себѣ трехдневную гимнастику на ледникѣ и на прилегающихъ высотахъ, и въ одинъ изъ этихъ дней Леббокъ и я дѣлали попытку взобраться на Галенштокъ. Поднявшись по скату горы и имѣя по нашу правую руку Ронскій ледникъ, мы достигли высотъ надъ ледянымъ каскадомъ, и перешли ледникъ выше паденія. Когда мы поднимались, небо было ясно и воздухъ пріятенъ, но въ земной атмосферѣ солнце совершало удивительныя явленія; воздухъ, вслѣдствіе своей легкости, подвергался быстрымъ перемѣнамъ. Внезапно образовавшіяся облака стремительно понеслись по Ронской долинѣ, закрывая ледникъ и заволакивая вершины горъ, оставляя но временамъ чистымъ только верхній ронскій névé. Величіе Альпъ признано, какъ дѣло неоспоримое, чтоже касается красоты, то иногда можно ее оспаривать. Но снѣжныя поля большихъ ледниковъ на высотахъ вполнѣ прекрасны; они не возвышаются надъ вами съ холоднымъ, отталкивающимъ величіемъ, и все въ нихъ полно такой нѣжной граціи, что, при видѣ ихъ, въ воображеніи рисуется образъ прелестной женщины.

Весь этотъ день былъ для насъ непрерывнымъ рядомъ сюрпризовъ, происходившихъ въ наполненномъ тучами и раздираемомъ вѣтрами воздухѣ. Мы достигли вершины и нашли на ней такой туманъ, который можно было почти ощущать. Онъ былъ такъ густъ, что въ двухъ шагахъ скрывалъ насъ другъ отъ друга. Но вдругъ, въ верхнихъ слояхъ воздуха, мракъ разсѣялся, и надъ ослѣпительными снѣгами раскрылся сводъ синяго неба. За ледникомъ возвышалась горная утесистая вершина Финстерааргорна. Другія вершины и другіе утесы выплывали постепенно, по мѣрѣ того, какъ уходили прочь враждебныя тучи. Но вскорѣ надъ нами сгустились пары, и мы снова ничего не видѣли кромѣ безконечнаго тумана. Снова тучи разрывались, и снова смыкались. Такимъ образомъ, въ верхнихъ слояхъ атмосферы, солнце вторило дикимъ аккомпаниментомъ мистической гармоніи лежащаго внизу міра.

Отъ Ронскаго ледника мы продолжали путь внизъ по Ронской долинѣ къ Вишу, откуда, въ сумеркахъ, всѣ трое поднялись въ отель Юнгфрау на Эггишгорнѣ. Здѣсь мы основали свою главную квартиру на нѣсколько дней и отсюда Люббокъ и я общимъ совѣтомъ рѣшили подняться на Юпгфрау. Владѣтель отеля держитъ для этой экскурсіи проводниковъ, но они дерутъ баснословныя цѣны. Къ тому же я не нуждался ни въ какомъ проводникѣ, имѣя при себѣ своего вѣрнаго Беннена, намъ нужно было просто одного носильщика, на столько сильнаго и искуснаго, чтобы онъ могъ слѣдовать за нами. Въ деревнѣ Лаженъ Бенненъ нашелъ именно такого носильщика, молодого человѣка по имени Билендера, который пользовался репутаціей отважнаго и неустрашимаго человѣка.

Этого молодого человѣка и еще другого носильщика мы послали впередъ съ нашей провизіей къ Фаульбергскому гроту, гдѣ намѣревались провести ночь. Между Эггишгорномъ и этой пещерой, ледникъ не представляетъ затрудненій, съ которыми бы нельзя было справиться при самомъ небольшомъ навыкѣ; мы не допускали тутъ даже и мысли объ опасности. Черезъ полчаса, послѣ ухода нашихъ носильщиковъ, мы по тихоньку пошли къ Мержалинскому озеру и, обогнувъ его, скоро взошли на ледъ. Середина ледника была гладка, какъ шоссе, пересѣкаясь тамъ и сямъ журчащими ручейками, образовавшимися вслѣдствіе поверхностныхъ надломовъ ледника. Для Люббока эта картина соединяла всю свѣжую прелесть новизны, такъ какъ въ этомъ году онъ въ первый разъ въ жизни видѣлъ альпійскіе ледники. Для меня же, страна эта, хотя и не была новинкой, но нисколько не утратила того интереса, съ какимъ я смотрѣлъ на нее въ первый разъ. Мы быстро шли во оледенѣлому склону. Часа черезъ два ходьбы, мы увидѣли вдругъ человѣка, стоявшаго на боковой моренѣ ледника, недалеко отъ того мѣста, гдѣ намъ надо было свернуть съ него, чтобы идти къ Фаульбергской пещерѣ.

Сначала мы не обратили особеннаго вниманія на этого человѣка. Онъ очевидно наблюдалъ за нами, но не подходилъ къ намъ, наконецъ онъ возбудилъ въ насъ не малое любопытство, когда мы замѣтили, что это одинъ изъ нашихъ людей. Ледникъ въ этомъ мѣстѣ повсюду прорѣзанъ трещинами, которыя, хотя въ сущности и не опасны, однако требуютъ осторожности. Мы пошли къ нашему носильщику, но онъ не двигался съ мѣста; когда мы приблизились къ нему, онъ безсознательно глядѣлъ на насъ и ничего не говорилъ, пока я не началъ съ нимъ разговора. Бенненъ обратился къ нему на мѣстномъ нарѣчіи, онъ отвѣчалъ также на своемъ patois. Отвѣть его, должно быть, былъ очень теменъ, такъ какъ Бенненъ не понялъ большей его части. «Боже мой!» воскликнулъ онъ, обращаясь къ намъ, «Вальтерсъ убить!» Вальтерсъ былъ проводникомъ на Эггишгорнъ, съ которымъ на этотъ разъ мы не имѣли никакого дѣла. «Нѣтъ, не Вальтерсъ», возразилъ носильщикъ, «убитъ мой товарищъ». Бенненъ съ удивленіемъ посмотрѣлъ на него. "Какъ убитъ? воскликнулъ онъ. «Провалился въ трещину», былъ отвѣтъ. Насъ это до того поразило, что нѣсколько минутъ мы какъ будто не могли сообразить важности ужаснаго извѣстія. Наконецъ Бенненъ началъ разводить руками въ воздухѣ, восклицая: «Iesu Maria! что я буду дѣлать? Воображеніе мое съ быстротой нарисовало мнѣ всѣ подробности этого происшествія, я уже видѣлъ какъ человѣка этого выбросило изъ трещины и какъ трупъ его лежитъ теперь въ Фаульбергской пещерѣ; я уже считалъ дѣломъ рѣшеннымъ, что онъ былъ на вѣки погребенъ, пока товарищъ его побѣжалъ искать помощи. Послѣдній нѣсколько разъ повторялъ, что провалившійся носильщикъ навѣрно умеръ. Почему онъ знаетъ, что онъ умеръ? спросилъ Люббокъ. Иногда паденіе только ошеломитъ человѣка, а не убьетъ. Вопросъ этотъ былъ повторенъ по нѣмецки, но вызвалъ тотъ же неизмѣнный отвѣтъ. Гдѣ этотъ человѣкъ? спросилъ я. „Тамъ“, отвѣчалъ носильщикъ, протягивая руку къ леднику. Въ трещинѣ? Отвѣтомъ было безсмысленнѣйшее „да!“ Я насилу удержалъ готовое вырваться у меня проклятіе. Такъ ты, дурачина, хоть своди насъ къ этому мѣсту, и онъ повелъ насъ.

Мы скоро подошли къ широкой зубчатой щели, похожей больше на пещеру, чѣмъ на обыкновенную трещину. Черезъ щель эту перекидывался снѣжный мостъ, теперь разрушенный, и вокругъ котораго очень бы легко можно было пройти. Ледникъ въ этомъ мѣстѣ былъ значительно изрытъ, но нужно было только немного терпѣнія, чтобы справиться съ его буграми, а нашъ носильщикъ не обладалъ этимъ качествомъ и, въ надеждѣ сократить путь, вздумалъ перейти по мосту. Этотъ послѣдній провалился, носильщикъ рухнулся внизъ, увлекая за собой огромную массу débris^[5]. Мы посмотрѣли въ провалъ; внизу за темнотой ничего нельзя было разсмотрѣть, а непосредственно подъ разрушеннымъ мостомъ все было завалено снѣгомъ и ледяными осколками. Больше мы ничего не видѣли. Мы прислушивались съ напряженнымъ вниманіемъ; изъ глубины послышался глухой стонъ. Онъ повторился, это убѣдило насъ, что мы не обманывались, человѣкъ былъ еще живъ. Бенненъ сначала былъ въ чрезвычайно возбужденномъ состояніи и такъ какъ истинный католикъ принялся за призываніе всѣхъ святыхъ и ангеловъ, это еще болѣе увеличивало его волненіе. Услышавъ стонъ, онъ просто вышелъ изъ себя. Онъ чуть не бросился въ трещину, но мы оттащили его прочь. Очевидно, еще другая жизнь находилась въ опасности, потому что проводникъ мой, повидимому, потерялъ всякую власть надъ собой. Я положилъ мою руку ему на плечо и сталъ ему доказывать, что только отъ его хладнокровія зависитъ жизнь его товарища. Если вы будете вести себя, какъ мужчина, мы спасемъ его, если же покажете себя бабой, то онъ безслѣдно погибъ.

Мы взяли съ собой въ эту экскурсію превосходнѣйшую веревку, но, къ несчастію, она осталась именно у провалившагося носильщика. Пиджаки, жилеты, подвязки, все это было немедленно снято и связано вмѣстѣ. А пока это дѣлали, я внимательно слѣдилъ за Бенненомъ, руки его дрожали отъ волненія, и узлы, которые онъ завязывалъ, не обѣщали большой крѣпости. Сдѣлавъ послѣдній узелъ, онъ воскликнулъ: „Теперь спустите меня внизъ!“ Не раньше пока будетъ испробованъ каждый узелъ, до тѣхъ поръ вы не спуститесь ни на вершокъ! „Ach, Herr“, возразилъ онъ на одно изъ моихъ увѣщаній, не будьте такъ жестоки». Два узла развязались и жилетъ Люббока оказался слишкомъ деликатнымъ, чтобы, выдержать такую сильную затяжку. Débris лежали на сорокъ футовъ отъ поверхности ледника, но два промежуточные выступа давали нѣкоторую точку опоры. Бенненъ былъ спущенъ на одинъ изъ нихъ, за нимъ послѣдовалъ я при помощи Люббока и другого носильщика. Потомъ Бенненъ спустился дальше, и я за нимъ. Для другихъ не было мѣста.

Въ углубленіи, куда мы спустились, отдавался особенный гулъ или резонансъ, мѣшавшій опредѣлять мѣсто, откуда выходилъ слышанный нами звукъ, но стонъ продолжался, очевидно становясь все слабѣе и слабѣе. Боясь ушибить или ранить погибшаго, мы откапывались во льду со всевозможною осторожностью; страшно звенѣли ледяные осколки, падая въ мрачную бездну. Такимъ образомъ откопали мы слой въ два или три фута толщины, наконецъ изъ застылой массы показалась человѣческая рука, почти такая же бѣлая, какъ окружающій снѣгъ. Пальцы шевелились. Мы принялись отрывать вокругъ и наконецъ отрыли руку, и достигли до сумки, которую отрѣзали отъ ремня. Это возвратило намъ нашу веревку. Затѣмъ освобождена была голова несчастнаго, и я поскорѣе поднесъ къ его губамъ мою фляжку съ водкой. Онъ попытался было заговорить, но вмѣсто словъ у него вылеталъ только одинъ глухой стонъ. Бенненъ далъ полную волю своимъ чувствамъ; иногда онъ поступалъ какъ герой, но иногда надо было его сдерживать и дѣлать ему строгія внушенія. Освободивъ руки пострадавшаго, мы провели подъ нихъ веревку, и попробовали тащить его. Но ледяные осколки вокругъ него такъ смерзлись, что онъ лежалъ, какъ прикованный. Три разъ мы принимались тащить, и всякій разъ безуспѣшно, его буквально надо было вырубить изо льда, и мы никакимъ способомъ не могли поднять его, пока не была освобождена отъ льда послѣдняя частица его тѣла. Таща сверху и подталкивая снизу, мы наконецъ вытащили его на поверхность ледника.

Цѣлый часъ возились мы въ трещинѣ въ однѣхъ рубашкахъ, носильщикъ лежалъ въ ней два часа; мы продрогли до костей. Бенненъ однако работалъ съ энергіей сумасшествія; теперь наступила реакція. Его забила такая дрожь, что, казалось, онъ весь разлетится отъ сотрясенія на куски, но глотокъ водки и теплая сухая покрышка оживили его. Спасенный носильщикъ былъ совершенно безпомощенъ, онъ не могъ ни стоять, ни выговорить связно даже одной фразы. Бенненъ предлагалъ снести его съ ледника домой. Если бы мы сдѣлали это, человѣкъ навѣрно бы умеръ на льду. Бенненъ думалъ, что можетъ нести его два часа, но мой проводникъ не зналъ всей мѣры своего изнеможенія и слишкомъ много надѣялся на силы пострадавшаго. Объ этомъ нечего и думать, сказалъ я, въ Фаульбергскую пещеру, вотъ куда намъ надо всѣми силами постараться стащить его. Мы оттащили его къ краю ледника, и Бенненъ взялъ его къ себѣ на спину, черезъ десять минутъ однако онъ изнемогъ подъ этой тяжестью. Теперь пришла моя очередь, я также взвалилъ человѣка себѣ за спину, и тащился съ нимъ пока хватило силъ. Такимъ образомъ, поочереди, смѣняя другъ друга, мы дошли до грота.

Солнце сѣло, и вершины Юнгфрау освѣтились янтарнымъ свѣтомъ. Въ надеждѣ, что до Мержелинскаго озера можно дойти до наступленія темноты, я вызвался идти за помощью. Бенненъ протестовалъ противъ того, чтобы я шелъ одинъ, и мнѣ показалось, что глаза Люббока сдѣлались влажными. Въ подобныхъ случаяхъ всегда высказывается истинное чувство человѣка, если оно есть у него. Благословляя ихъ обоихъ за такое теплое сочувствіе, я направился къ леднику. Но мое безпокойство скорѣе выбраться изъ трещинъ, только спутывало меня. Три раза я находился въ затруднительномъ положеніи, а свѣтъ между тѣмъ, видимо изчезалъ. Во мнѣ болѣе и болѣе утверждалось убѣжденіе, что настаивать на своемъ было бы безуміемъ, и самыя памятныя минуты въ моей жизни будутъ тѣ, когда я стоялъ здѣсь на краю глубокой щели, и смотрѣлъ на горы и на облака. Небо было совершенію ясно — ни тучки, ни вѣтерка, ни звука, между тѣмъ какъ на западѣ торжественно ложились послѣднія тѣни угасающаго дня.

Я вернулся назадъ. Нашему паціенту мы дали теплаго вина и навалили на него всю нашу сухую одежду. Къ ногамъ его приложили горячіе кувшины, а спину сильно растирали. Онъ долго все стоналъ, но наконецъ и стоны и дрожь прекратились. Бенненъ съ нервною тревогою слѣдилъ за нимъ и со страхомъ пробормоталъ: «Сэръ, онъ умеръ!» Я наклонился надъ человѣкомъ и нашелъ, что онъ ровно и тихо дышетъ; я пощупалъ его пульсъ — онъ бился спокойно. «Нѣтъ, дорогой мой Бенненъ, онъ не умеръ; завтра утромъ онъ поползетъ вмѣстѣ съ нами», Дѣйствительность подтвердила мое предсказаніе, а черезъ два дня мы видѣли этого носильщика въ Лаженѣ; у него не доставало только кусочка уха, былъ шрамъ на щекѣ, и нѣсколько ссадинъ на рукахъ, но не было ни одной сломанной кости и никакого серьезнаго поврежденія.

Самоотверженіе нашего другого носильщика, заставило насъ забыть его глупость — это, можетъ быть, происходило просто отъ испуга. Когда я, весь мокрый, лежалъ здѣсь въ эту ужасную ночь, то почти давалъ себѣ клятву, что никогда больше нога моя не будетъ на ледникѣ. Но человѣческія чувства, какъ законъ силы въ физическомъ мірѣ, измѣняются по мѣрѣ удаленія отъ мѣста своего происхожденія, и черезъ годъ я уже опять былъ на льду.

---

Въ концѣ 1862 г. Бенненъ и я сдѣлали «экскурсію на Монтъ-Розу», остановясь дня на два въ прекрасномъ Отелѣ Делавіерра въ великолѣпной долинѣ Val de Lys. Мы вскарабкались на Гpayгаутъ, чрезвычайно благопріятный пунктъ для изученія образованія Альпъ. Мы останавливались также въ Аланьѣ и Макуньягѣ. Но, не смотря на признанную ихъ славу, итальянскія долины были не по душѣ ни Беннену, ни мнѣ. Намъ больше нравилось дышать живительнымъ воздухомъ сѣверныхъ склоновъ и мы были рады перемѣнить долину Ансаски на долину Сааса. Въ чудесный, ясный день, мы перешли черезъ Альпкугель-Іохъ, самый величественный и вовсе неопасный переходъ, если идти обыкновенной дорогой. Но мы съ Бенненомъ не пошли здѣсь. Намъ вздумалось перейти гору наискось отъ Тешскихъ шалашей, какъ разъ подъ Альпкугелемъ, и какъ и слѣдовало ожидать, на одномъ изъ зубцовъ наткнулись на такую опасность, о которой я не могу больше распространяться; скажу только, что до сихъ поръ въ моихъ ушахъ раздается голосъ Беннена, кричавшаго мнѣ: «Ach Herr es that mir Leid, Siè hier zu sehen». По тону и по выраженію, съ какимъ онъ говорилъ это, я перевожу слова его нѣсколько иначе и именно такъ: «Ахъ, господинъ, у меня сердце разрывается при видѣ васъ въ такомъ ужасномъ мѣстѣ».

(Продолженіе слѣдуетъ.).

"Живописное Обозрѣніе", № 45, 1874

---

1. Теперь это настоящій отель, заслуживающій вниманія.
2. «Домъ» (Dom) есть куполообразная вершина горы.
3. Любезный господинъ, до верху еще куда какъ далеко.
4. См. глава III.
5. Débris. Мелкіе, сорные камни.