Восхождение на Альпы (Тиндаль)/Версия 2/ДО

Восхождение на Альпы
авторъ Джон Тиндаль, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англ. Hours of exercise in the Alps, опубл.: 1871. — Источникъ: az.lib.ru • Главы I—VIII.
Текст издания: «Живописное Обозрѣніе», №№ 7, 8, 11, 14, 16, 19, 1873.

ВОСХОЖДЕНІЕ НА АЛЬПЫ.

(Съ англійскаго, изъ Джона Тиндаля).

I. ВРАТА ЛАВИНЪ.

Въ іюнѣ 1860 г. я окончилъ свои «Альпійскіе Глетчеры», обнимающіе только часть работы, исполненной въ теченіи осени и весны предъидущаго года. Этотъ трудъ и другія обстоятельства утомили и ослабили меня въ высшей степени; чтобы нѣсколько оправиться, я поѣхалъ въ Киллерней (Killarney). Поѣздка была полезна, но польза отъ нея не могла быть прочной. Воздухъ тамошнихъ прелестныхъ озеръ, слишкомъ влаженъ и тепелъ для моего темперамента; меня тянуло къ тому прохладному воздуху, который одаренъ какою то особенной силой отъ своего соприкосновенія съ альпійскими снѣгами. Въ 1859 г. я простился съ Альпами, предполагая въ будущемъ успокоить свои мысли въ тишинѣ англійскихъ долинъ и ограничить горныя путешествія лишь нѣкоторыми экскурсіями по Шотландіи, или гористымъ мѣстностямъ Валлиса и Кембри (Cumbrian). Но при той усталости или скорѣе вялости, какая овладѣла мной, уже одна мысль о снѣжныхъ вершинахъ и глетчерахъ, совершенно оживляла меня; и такъ я рѣшился еще разъ предпринять путешествіе на Альпы. Я написалъ своему бывшему проводнику Христіану Лаунеру, прося его встрѣтить меня въ Тунѣ, въ субботу 4 августа; по дорогѣ туда, мнѣ посчастливилось встрѣтиться съ Воганомъ Гаукинсомъ. Онъ разсказалъ мнѣ о своихъ планахъ и желаніяхъ, состоявшихъ въ томъ, чтобы подняться на Маттергорнъ. Увлеченный его жаромъ, я съ радостью согласился нѣкоторое время лазать и карабкаться по горамъ съ нимъ вмѣстѣ.

Въ Тунѣ, Лаунера не оказалось. На пути изъ Нейгауза въ Интерлакенъ, намъ попался на встрѣчу экипажъ, быстро промчавшійся мимо; я разглядѣлъ внутри его загорѣлое лицо моего проводника. Мы принялись махать и кричать; экипажъ остановился, Лаунеръ выскочилъ изъ него, и съ удивительной энергіей быстро побѣжалъ ко мнѣ до глубокой грязи. «Экъ его какъ скачетъ!» съ удивленіемъ воскликнулъ мой кучеръ. Лаунеръ, ростомъ выше шести футовъ, но это живая масса костей; ноги у него не пропорціонально длиннѣе туловища; притомъ онъ носитъ короткую куртку, отчего несоразмѣрность его сложенія еще замѣтнѣе. Теперь эти массивные рычаги двигались съ необыкновенной силой, чтобы перебросить его тѣло черезъ раздѣлявшее пространство; довольно было взглянуть на него, чтобы вполнѣ убѣдиться, что человѣкъ этотъ способенъ перенести самый тяжелый трудъ.

Въ воскресенье 5 августа, въ видѣ маленькаго опыта, я взобрался одинъ на Фаульгорнъ. Утро было великолѣпное, но съ наступленіемъ дня, густыя тучи начали постепенно заволакивать вершины. Около двухъ часовъ пополудни онѣ достигли наибольшей густоты, а потомъ сгущенный воздухъ прояснялся по временамъ неожиданными порывами вѣтра, открывая просвѣты голубого неба и горные пики; потомъ тучи снова сливались и снова прятали въ своихъ темныхъ пеленахъ даже такія мѣста, которыя были не дальше десяти шаговъ отъ отеля. Картина становилась все поразительнѣе; форма облаковъ измѣнялась быстро и разнообразно. Лежа на диванѣ, я наблюдалъ за изчезаніемъ и новымъ образованіемъ облаковъ, за появленіемъ и изчезаніемъ горъ. Солнце быстрѣе и быстрѣе прогоняло мрачныя тучи, и голубое небо раскрылось надъ моей головой широкимъ роскошнымъ куполомъ. Къ четыремъ часамъ не оставалось ни малѣйшаго слѣда тучъ; передъ моими глазами раскрылась такая великолѣпная панорама Оберланда, какую я и не воображалъ увидѣть съ Фаульгорна. Я увидѣлъ всю большую цѣпь, отдѣлявшую насъ отъ Валлисскаго кантона (Valais): Юнгфрау, Монкъ, Эйгеръ, Финстергораарнъ, Шрекгорнъ, Веттергорнъ, подымали къ небу свои снѣжныя и безоблачныя вершины; все это были такія обрывистыя и дикія крутизны, что одна мысль взобраться на одну изъ этихъ вершинъ заставляла меня содрагаться. Я еще живо чувствовалъ надъ собой вліяніе лондонской жизни; мускулы были еще слишкомъ изнѣжены.

Мнѣ очень не нравился подъёмъ на Фаульгорнъ и монотонная узенькая тропинка для прохода на его вершину. Дорожка эта до того мнѣ надоѣла, что я разъ свернулъ въ сторону, взявъ себѣ въ проводники и товарищи рѣзво бѣжавшій ручей, и сбился съ пути. Я рѣшился возвратиться въ Гриндельвальдъ другой дорогой. Сначала хозяинъ не хотѣлъ и слушать объ этомъ, но потомъ уступилъ и согласился, что можно спуститься въ деревню болѣе прямой дорогой, чѣмъ обыкновенная. Протянувъ руку по направленію къ Гриндельвальду, онъ указалъ на нѣкоторыя скалы, возвышенности и деревья, которыя могли служить путевыми знаками; я замѣтилъ мѣстность и пустился въ путь. Слѣва слышался музыкальный ропотъ бѣгущаго горнаго ручья. Въ сторонѣ отъ дороги, меня соблазнила одна округленная возвышенность; я взобрался на нее, легъ тамъ, и цѣлый часъ смотрѣлъ на горѣвшій въ горахъ закатъ. Картина была чисто въ сельскомъ вкусѣ; зеленыя пастбища, усѣянныя шалашами, покрыты были стадами коровъ, наполнявшихъ воздухъ безпрерывнымъ звономъ колокольчиковъ. Надъ всѣмъ этимъ высилось величественное зодчество альповъ, западные капители и бастіоны которыхъ горѣли въ теплыхъ лучахъ заходящаго солнца.

Я съ наслажденіемъ провелъ этотъ часъ. Воздухъ дышалъ свѣжестью и здоровьемъ, горы сулили мнѣ наслажденіе; я оставилъ это мѣсто съ сознаніемъ увеличивающихся силъ и началъ поспѣшно спускаться внизъ. Вскорѣ я вошелъ въ сосновый лѣсъ, осѣняющій долину Гриндельвальда; ничто не указывало мнѣ дороги, кромѣ горнаго ската, по временамъ чрезвычайно крутого. Корни сосновыхъ стволовъ, обхватывая скалы, давали рукамъ и ногамъ достаточную опору, такъ что самыя трудныя мѣста становились самыми пріятными. Изъ сумрака лѣсной чащи, я нерѣдко выходилъ на прелестныя зеленыя лужайки — точно драгоцѣнные блестящіе изумруды, вставленные въ темную оправу лѣса. Странно, что никто не устроилъ какого нибудь мѣста для отдыха на этомъ очаровательномъ скатѣ. Не доходя до вершины можно бы было выбрать мѣсто, откуда видъ поспорилъ бы своимъ величіемъ съ любымъ альпійскимъ видомъ; а подъёмъ изъ Гриндельвальда на Фаульгорнъ, въ тѣни лѣса, былъ бы чудно хорошъ.

Гаукинсъ, остановившійся на одинъ день въ Тунѣ (Thun), пріѣхалъ; нашъ проводникъ приготовилъ потребное количество кольевъ, и въ понедѣльникъ утромъ, мы взяли нашъ теодолитъ и отправились на нижній глетчеръ. Послѣ нѣкоторыхъ затрудненій намъ удалось поставить инструментъ на такую точку, откуда глетчеръ былъ видѣнъ съ одного края до другаго; а поперегъ его мы укрѣпили по прямой линіи рядъ кольевъ, числомъ двѣнадцать. Затѣмъ мы поднялись на этотъ глетчеръ и достигли такъ называемой «Горячей Площадки» (Sleesse Platte), гдѣ взгромоздились остатки обрушившейся лавины. До самаго вечера, мы лазали между пропастями и обрывами, и такимъ образомъ приготовили свои мускулы для болѣе трудной работы. Въ четвергъ началъ моросить мелкій дождь, глетчеръ былъ весь покрытъ туманомъ и не было ни малѣйшей возможности что нибудь разглядѣть сквозь него. Къ счастію, въ пятницу, погода разгулялась, и намъ можно уже было сдѣлать наши измѣренія; оказалось, какъ и во всѣхъ другихъ случаяхъ, что движеніе глетчера задерживалось ограничивающими его стѣнами; оно измѣнялось отъ тринадцати съ половиной дюймовъ minimum, до двадцати двухъ maximum въ сутки. Какъ за устройство кольевъ, такъ и за математическія вычисленія я много обязалъ Гаукинсу.

Еще до отъѣзда изъ Англіи, у меня былъ уговоръ встрѣтиться въ четвергъ 9 августа съ обществомъ нѣсколькихъ друзей на Эгишгорнѣ (Aeggischhorn). По моему плану, я хотѣлъ сначала измѣрить движеніе гриндельвальденскаго глетчера, а потомъ перейти горную стѣну, отдѣляющую Бернскій кантонъ отъ Валлисскаго, слѣдовательно пройти отъ Лаутербруннена до Эгишгорна въ одинъ день. Какъ перейти черезъ эту грозную стѣну, было загадкой, но я не сомнѣвался, зная, что такъ или иначе пройду черезъ нее. Когда я выразилъ мое желаніе Лаунеру, онъ согласился попробовать и предложилъ начать съ Ротталя. Вмѣстѣ съ братомъ своимъ Ульрихомъ, онъ уже провелъ нѣсколько времени въ Ротталѣ, пытаясь сдѣлать приступъ на Юнгфрау съ этой стороны. Кажется у Гаукинса еще раньше меня явилась мысль повести штурмъ на эту преграду съ того же самаго мѣста. Окончивъ въ пятницу наши измѣренія, мы спустились въ Рриндельвальдъ и объявили о своемъ планѣ. Намъ хотѣлось воспользоваться услугами проводника Христіана Кауфмана, хорошо знакомаго и съ Веттергорномъ и съ Юнгфрау, но узнавъ, въ чемъ дѣло, онъ побоялся за свои легкіе, и рекомендовалъ намъ своего брата, сильнаго молодаго человѣка, который зналъ также хорошо, что значитъ Веттергорнъ. И такъ, мы пригласили его. Главную часть нашего багажа мы поручили хозяину «Медвѣдя»,^[1] переслать намъ въ Эгишгорнъ по болѣе удобной дорогѣ. Мнѣ очень не хотѣлось разставаться съ теодолитомъ, но Лаунеръ сильно разворчался и не соглашался его брать. Однако, рѣшено было ограничить его ношу одной главной частью инструмента. Кауфманъ долженъ былъ нести ножки, а я свою сумку. Онъ согласился. Ульрихъ Лаунеръ находился въ Гриндельвальдѣ, когда мы пустились въ путь на Лаутербрунненъ, и прощаясь съ нами, замѣтилъ что мы затѣваемъ невозможную вещь. Онъ осмотрѣлъ мѣсто, откуда мы намѣревались начать подъёмъ и самоувѣренно утверждалъ, что преодолѣть такія естественныя затрудненія нельзя. Обоихъ насъ нѣсколько огорчило это непрошеное предсказаніе, и мы отвѣчали ему нѣсколько запальчиво, потому что знали какое моральное, или скорѣе деморализующее вліяніе должно имѣть подобное мнѣніе на нашихъ людей.

Погода стала яснѣе, когда мы подошли къ Лаутербруннену. Послѣ небольшой вечерней прогулки, мы улеглись въ постель раньше, чѣмъ успѣло солнце совершенно покинуть горы. Въ два часа ночи свѣча Таунера освѣтила наши спальни, и онъ возвѣстилъ, что погода отличная. Мы въ ту же минуту встали, одѣлись, наскоро позавтракали, упаковали свои вещи въ возможно малый объемъ и между тремя и четырьмя часами были уже въ пути. Еще скрытое солнце едва золотило на восходѣ алымъ оттѣнкомъ облака, и долины покоились въ мирной тѣни. Вправо отъ насъ Штауббахъ развѣвался туманнымъ покровомъ, а другіе болѣе скромные потоки, дрожа на висячихъ скалахъ, падали на землю такъ легко, что отъ нихъ не слышно было никакого звука. Послѣ часовой ходьбы, мы свернули вправо и продолжали нашъ путь лѣсами, покрывающими въ этомъ мѣстѣ склонъ.

Утренняя заря весело освѣтила сокровенные тайники горъ, и мы скоро покинули мрачный лѣсъ чтобы выйти на сіяющіе зеленью Альпы. Тутъ мы пошли на проломъ, не обращая вниманія на тропинку, пока не дошли до шалашей (chalet) Ротталя. До сихъ поръ мы еще не видѣли той особенной лѣстницы, по которой Лаунеръ хотѣлъ вести насъ; но мы внимательно разсмотрѣли подымавшіяся справа зубчатыя стѣны, замѣчая мѣста, откуда можно бы было возобновить нашу попытку, въ случаѣ, если бы не удалось настоящее предпріятіе. Мягкая трава изчезла, мы шли по голымъ скаламъ, валунамъ и достигли кряжа обломковъ, по которому и стали взбираться. Справа у насъ былъ Роттальскій глетчеръ, а вдоль его боковой окраины лежала наша дорога.

Только что мы дошли до снѣгу, какъ влѣво послышался шумъ ручья, вырывавшагося изъ скалъ и обдававшаго своими брызгами ледяные сталагмиты. Мы повернули къ нему и съ удовольствіемъ напились освѣжающей воды. Лаунеръ указалъ намъ на остатки навѣса, устроеннаго имъ и его братомъ, когда они взбирались на Юнгфрау, но откуда ихъ прогнала непогода. Мы вступили въ амфитеатръ, величественный и прекрасный въ такое великолѣпное утро, который во время бурь и грозъ является настоящимъ царствомъ злыхъ духовъ; ими народная фантазія населила его скалы. На нѣкоторомъ пространствѣ, снѣгъ лежалъ гладко, какъ на равнинѣ, но передъ нами возвышалась могучая преграда, отдѣлявшая насъ отъ сосѣдняго кантона. Направо подымались высоты Брейтгорна, налѣво виднѣлись уступы Юнгфрау, а между ними стояла неприступная зубчатая стѣна, на которую были обращены глаза всѣхъ насъ. Свѣшивающіяся съ нея снѣжныя пряди, должны были служить нашей путеводной нитью до вершины.

Видъ мѣстности, хотя и чрезвычайно крутой, не представлялъ однакоже ничего ужаснаго: мысленно сравнивая съ ней другія ущелья въ горахъ Шамуни, я воображалъ, что трехъ часовъ будетъ вполнѣ достаточно, чтобы взобраться на вершину. Мы не только надѣялись на легкую побѣду надъ представлявшейся преградой, но еще предполагали, достигнувъ вершины, взять влѣво и потомъ прямо подняться на Юнгфрау. Лаунеръ надѣялся на успѣхъ, но не горячился. Скоро мы были у подошвы стѣны, карабкаясь по снѣжнымъ скаламъ. Изъ общей массы, по временамъ торчали громадныя затвердѣлыя глыбы; снѣгъ очевидно происходилъ отъ лавинъ, пронесшихся по ущелью, скатываясь гигантскими комами и накопляясь цѣлыми трудами въ ровныхъ мѣстахъ. Крутизна увеличивалась, снѣгъ твердѣлъ, надо было обратиться къ киркѣ. Казалось, что всего легче будетъ пройти прямо вверхъ по ущелью; мы и шли въ этомъ направленіи цѣлый часъ; но съ съ каждой минутой убѣждались, что предстоящій трудъ далеко не такъ легокъ, какъ мы его представляли.

Тогда мы обратили наши взоры на скалы, лежащія вправо; хотя онѣ были чрезвычайно круты, но казались доступными. Такимъ образомъ мы направились туда, и усердно взбирались по нимъ три четверти часа. Потомъ Гаукинсъ и оба проводника свернули влѣво и снова пошли по снѣгу; я остался одинъ на скалахъ. Имъ надо было прорубать ступеньки, а мнѣ нѣтъ, оттого я скоро опередилъ ихъ. Работа становилась все труднѣе, отдыхъ былъ немыслимъ, потому что негдѣ было отдохнуть. Каждую минуту останавливаюсь я ногами и упираюсь грудью о скалы, чтобы такимъ образомъ уменьшить напряженіе рукъ, которыя я протягивалъ впередъ, ухватываясь ими за какой нибудь выступъ. Такимъ способомъ я отдыхаю, между тѣмъ товарищи мои медленно подымаются по снѣгу. Лаунеръ отъ времени до времени поглядываетъ на меня; я ясно вижу въ какомъ онъ настроеніи; онъ совсѣмъ упалъ духомъ, а на лицѣ его товарища написано страшное смущеніе. Прошло три часа, а мы какъ будто еще не трогались съ мѣста; такъ далеко была вершина. Наши проводники останавливаются и совѣщаются. Наконецъ Лаунеръ кричитъ мнѣ, «кажется это невозможно»! Вліяніе предсказанія Ульриха не прошло даромъ; однако мы стали уговаривать ихъ, и они тронулись впередъ. Немного погодя, они снова остановились, и настаивали на своемъ мнѣніи, что это вещь невозможная. Вмѣстѣ съ тѣмъ они обратили наше вниманіе на вершину хребта, по которой торопливо бѣжали легкія тучки, а въ воздухѣ носилась снѣжная пыль. На верху буря, которая по увѣреніямъ нашихъ проводниковъ, должна отнять у насъ побѣду. Я перебиралъ въ умѣ средства помочь горю и спросилъ, нельзя ли отослать одного изъ нихъ съ теодолитомъ домой, и такимъ образомъ облегчить нашу ношу, чтобы быть въ состояніи идти дальше. Кауфманъ охотно соглашался унести теодолитъ, но, кажется, это не понравилось Лаунеру. Опять пауза и нерѣшимость. Я убѣждаю ихъ, а Гаукинсъ кричитъ: «впередъ!» Лаунеръ снова угрюмо ударяетъ своей киркою въ снѣгъ, и снова пробирается вверхъ.

Я продолжалъ взбираться по скаламъ, съ возрастающимъ сомнѣніемъ въ разумности моего выбора. Привѣшенная сумка страшно мнѣ надоѣдала; ремни терли плечи и связывали мускулы. Раза два мнѣ пришлось обогнуть выдавшуюся скалу; тутъ подобныя препятствія были особенно чувствительны. Наконецъ я добрался до одного весьма своебразнаго утеса, у подошвы котораго лежала острая гряда снѣга, а надъ ней, на высотѣ футовъ пяти, скала выдавалась впередъ, такъ что брошенный съ нея камень упалъ бы дальше снѣжной линіи. Надо было чрезвычайно осторожно идти по снѣгу, согнувшись подъ скалой, чтобы не отойти слишкомъ въ сторону. Будь у меня подъ ногами твердая опора, я бы чувствовалъ себя какъ нельзя лучше, но я не смѣлъ разсчитывать на прочность снѣжной гряды. Отступать было опасно, идти впередъ безполезно, потому что прямо передо мной открывалась гладкая пропасть, уничтожавшая дальнѣйшую мысль карабкаться по скаламъ. Я посмотрѣлъ внизъ и увидѣлъ, что скатиться пожалуй было бы еще опаснѣе. Сойти со скалъ на снѣгъ, было бы самымъ отчаяннымъ дѣломъ и я не рѣшился на него. Наконецъ, къ стыду моему, я долженъ былъ закричать Лаунеру, чтобы онъ помогъ мнѣ. Лицо его освѣтилось торжествующей улыбкой, когда онъ увидѣлъ меня въ моемъ безвыходномъ положеніи. Ему видимо было пріятно, что его позвали на выручку; онъ велѣлъ мнѣ не трогаться съ мѣста, и сталъ подыматься въ мою сторону; менѣе, чѣмъ черезъ полчаса онъ держалъ одну изъ моихъ ногъ. Однако нельзя сказать, чтобы мѣсто было ужъ слишкомъ худо, замѣтилъ онъ, очевидно, весьма довольный, что стащилъ меня внизъ, не въ одномъ прямомъ смыслѣ этого выраженія. Я сошелъ по его слѣдамъ и присоединился на снѣгу къ Гаукинсу. Съ этой минуты Лаунеръ переродился; уныніе изчезло съ его лица, и я твердо увѣренъ, что это торжество, поднявшее его въ собственныхъ его глазахъ, было главной причиной нашего дальнѣйшаго успѣха.

Проходъ этотъ (couloir) въ высшей степени оригиналенъ — онъ не обыкновенно крутъ, а вдоль его идутъ двѣ большія разщелины, похожія на глубокія русла горной рѣки. Да это и въ самомъ дѣлѣ русла, прорытыя снѣговыми потоками, стремящимися съ высоты. Видъ ограничивался массивнымъ карнизомъ, съ котораго періодически срываются лавины^[2]. Карнизъ казался твердымъ; однако мы не на шутку подумывали о какой нибудь скалѣ, гдѣ бы можно было пріютиться и найти защиту, еслибы страшной истребительницѣ лавинѣ вздумалось вырваться изъ своего логовища. Кромѣ трудности подъема, а трудность эта весьма велика, проходъ этотъ будетъ всегда опасенъ, вслѣдствіе частыхъ лавинъ. Къ двумъ часамъ, въ воздухѣ стало очень холодно. Товарищъ мой былъ такъ предусмотрителенъ, что взялъ въ карманъ пару шерстяныхъ носковъ; теперь онъ надѣлъ ихъ на руки сверхъ перчатокъ, и это очень облегчило его. Мои же кожанныя перчатки, намокшія отъ снѣга, оказывали напротивъ, плохую услугу.

Вѣтеръ былъ весьма силенъ, и при переходѣ своемъ черезъ крутой гребень Брейтгорна, осаждалъ свою влагу по склонамъ хребта. Образовавшіяся такимъ образомъ облака, рисовались сначала бѣлымъ матомъ чуднаго жемчуга, но, потомъ, располагаясь противъ лучей солнца, они вдругъ начинали играть радужными цвѣтами. Теперь у насъ подымалась справа стѣна бурыхъ скалъ, вдоль подножія которыхъ мы шли. По временамъ она защищала насъ, но не всегда, потому что вѣтеръ рвался съ бѣшенствомъ сумасшедшаго. Онъ сбивалъ насъ съ ногъ, крутясь на поворотахъ, продувалъ до костей и билъ въ лицо морозной пылью. Къ тому же еще снѣгъ, прилегавшій къ скаламъ, послѣ оттепели, замерзъ снова, а потому превратился въ крутой обледенѣвшій откосъ. Люди наши сильно устали; пробиваніе ступенекъ было весьма утомительно, а идти, особенно по нѣкоторымъ мѣстамъ, гладкимъ какъ стекло, нетолько было очень ненадежно, но и опасно. Разъ, хотѣлось мнѣ воткнуть свою альпійскую палку, но оказалось, что она какъ панциремъ, покрыта была ледяной эмалью, и выскользнула изъ моихъ мокрыхъ перчатокъ. Это обстоятельство порядочно испугало меня, потому что въ подобныхъ случаяхъ, единственная вещь, которой я очень довѣряюсь, это палка. Переходъ чрезъ эти скалы въ высшей степени труденъ, паденіе болѣе чѣмъ вѣроятно, и нельзя опредѣлить послѣдствій на такомъ скользящемъ скатѣ. Однако мы избавились отъ нихъ, и теперь наблюдали за сѣрымъ туманомъ, который разстилался съ пика Брейтгорна къ той точкѣ, куда мы стремились. Точка эта уже замѣтно приближалась; и въ первый разъ съ тѣхъ поръ какъ мы начали нашу работу, Лаунеръ объявилъ что онъ надѣется — «Jetzt habe ich gute Golfnnung». Еще черезъ часъ, мы пришли къ мѣсту, гдѣ скатъ замѣтно ослабѣваетъ. Главное дѣло было сдѣлано; черезъ слѣдующія десять минутъ, пробившись сквозь глубокій снѣгъ, мы торжественно вступили на вершину ущелья.

Глядя на этотъ проходъ сверху, видно, что онъ страшенъ, даже для самаго лучшаго и опытнаго проводника, а для глаза обыкновеннаго туриста, онъ покажется вполнѣ ужаснымъ. Мы подошли къ подошвѣ горной цѣпи въ девять часовъ утра; но на верху мы были въ четыре часа дня, слѣдовательно провели семь часовъ на этой грозной стѣнѣ. Сверху не было никакаго особеннаго вида; на всѣхъ горахъ лежали облака, большой Алечскій ледникъ былъ скрытъ за густымъ туманомъ. Большими зигзагами спускались мы внизъ. Много разъ, во время спуска, мы наталкивались въ снѣгу на пропасти и большія ямы. Изъ льдовъ вышли мы какъ разъ съ наступленіемъ ночи, прошли такъ называемое Мержелинское озеро (Märjelin See) и скоро очутились въ полной тьмѣ на отрогахъ Эгишгорна. Мы сбились съ пути, и бродили на угадъ. Наконецъ всѣ сѣли отдохнуть, и тутъ только узнали, что Лаунеру очень нездоровится. Чтобы унять жестокую зубную боль, онъ сталъ жевать сигару, что, послѣ такого утомленія, было для него слишкомъ сильно. Впрочемъ, онъ скоро оправился, и мы вновь принялись отыскивать дорогу, но тщетно. Проводники начали кричать и послѣ продолжительныхъ усилій, наслышался отвѣтный крикъ. Подошелъ пастухъ; онъ проводилъ васъ къ сосѣднимъ шалашамъ, а оттуда взялся быть нашимъ проводникомъ. Черезъ нѣкоторое время онъ самъ пришелъ въ затрудненіе. Вдали показались огни; Лаунеръ опять принялся пронизывать воздухъ своими отчаянными ауканьями. Насъ снова услышали. Посланные люди шли съ огнемъ къ намъ навстрѣчу; еще полчаса, и мы были подъ кровомъ у Веллига, расторопнаго и умнаго владѣльца отеля «Юнгфрау».

Послѣ путешествія этого дня, стоившаго намъ громадныхъ трудовъ, приливъ здоровья во мнѣ твердо установился. Я не припомню, чтобы повторялись болѣзненные симптомы, погнавшіе меня въ Швейцарію. Ежедневное сильное движеніе укрѣпляло во мнѣ и мозгъ и мускулы. Мы оставались на Эгишгорнѣ нѣсколько дней, занимаясь преимущественно наблюденіями и измѣреніями Алечскаго глетчера.

Испытавъ что значитъ Маттергорнъ, мнѣ уже не казались такими ужасными жалкія высоты Col du Géant, которыя я посѣтилъ нѣсколько дней спустя, не показались, какими бы показались прежде. Изъ Курмейера я обошелъ на Шамуни чрезъ Шапіё (Chapieu) и Col de Bonhomme. Я покушался взойти на Монбланъ, чтобы посмотрѣть термометры, поставленные мною, на вершинѣ, въ прошломъ году. Воспользовавшись короткимъ промежуткомъ хорошей погоды, я достигъ до Grands Mulets, но ясный солнечный свѣтъ, заманившій меня такъ далеко, былъ только непродолжительнымъ перемиріемъ въ войнѣ со стихіями, и, пробывъ двадцать часовъ на Mulets, я принужденъ былъ къ постыдному отступленію. (Вакація Туриста. 1860).

II. НЕСЧАСТІЕ НА COL du G01;ANT.

18-го августа, въ то время, когда мы съ мистеромъ Гауклисомъ были въ Брейлѣ (Breuil), до насъ дошли слухи объ ужасномъ несчастій, случившемся на Col du Géant. Впрочемъ, сначала, толки были такъ противорѣчивы, что можно было считать ихъ значительно преувеличенными или даже и совсѣмъ ложными. Но скоро пришли положительныя извѣстія, и прежде чѣмъ мы покинули Брейль, не оставалось уже ни малѣйшаго сомнѣнія, что три англичанина и проводникъ, по имени Теразъ, погибли въ ущельи. Я увидѣлъ 21-го числа, въ Аостѣ (Aosta), Теразова брата; онъ былъ въ большомъ горѣ и разсказалъ мнѣ, сколько зналъ, какъ было дѣло. Все, что я слышалъ дальше, только усиливало мое желаніе посмотрѣть мѣсто, гдѣ произошла катастрофа и, непосредственно ознакомясь съ фактами, получить болѣе вѣрное понятіе, чѣмъ я могъ имѣть по однимъ только описаніямъ. Итакъ, послѣ обѣда, 22-го числа, я былъ въ Курмейерѣ (Courmayeur); узнавъ, что одинъ жившій тамъ французскій пасторъ, г. Кюри, посѣтилъ это мѣсто и снялъ съ него вѣрные экскизы, я немедленно пошелъ къ нему. Съ величайшей любезностью онъ показалъ мнѣ свои рисунки, далъ мнѣ прочитать описаніе этого несчастія, и вызвался сопровождать меня. Я съ радостью принялъ это предложеніе, и рано утромъ въ четвергъ, 21-го августа, мы пошли къ павильону, достигнуть котораго было цѣлью путешественниковъ въ день ихъ смерти. Желая изучить всю линію рокового ската, я отъ павильона пошелъ прямо къ подножію скалистаго ущелья, гдѣ обрушились путешественники, и который, какъ мнѣ его описывали, былъ такъ опасенъ, что, нѣсколько дней до того, охотникъ за сернами отказался туда идти Однако, въ Курмейерѣ я нашелъ одного въ высшей степени неустрашимаго человѣка, уже подымавшагося разъ по этому ущелью и согласившагося служить мнѣ проводникомъ. Мы начали карабкаться отъ самой подошвы, а г. Кюри, сдѣлавъ обходъ, присоединился къ намъ на томъ мѣстѣ, гдѣ остановилось тѣло проводника Тераза, и гдѣ мы нашли прискорбныя доказательства постигшей его участи. Съ этого мѣста, г. Кюри раздѣлялъ съ нами опасности подъема, пока мы не добрались до точки, гдѣ кончаются скалы и начинается гибельный снѣжный скатъ. Карабкаясь между скалами, мы часто съ грустію убѣждались, что попали на вѣрный слѣдъ. Мы нашли перочинный ножикъ, маленькій компасъ и много другихъ вещей, напоминавшихъ о погибшихъ.

У подошвы снѣжнаго ската, Кюри оставилъ насъ, убѣждая и меня не всходить на скатъ, а держаться каменнаго кряжа справа. Но я не могъ удовлетвориться простымъ осмотромъ мѣстности. Я спросилъ своего проводника, боится-ли онъ снѣга, и такъ какъ отвѣтъ былъ отрицательный, мы вмѣстѣ взошли на него и стали подниматься по бороздѣ, все еще указывавшей направленіе паденія. Пройдя не много вверхъ, мы нашли хорошенькую новенькую сѣкиру, собственность одного изъ проводниковъ. Такимъ образомъ, все слѣдя за бороздой, мы достигли до самой вершины ущелья, и когда я стоялъ на верху и осматривалъ оттуда линію, по которой подымался, грустное чувство все болѣе и болѣе овладѣвало мною. Я не видѣлъ достаточной причины для ужасной катастрофы. Во первыхъ, при осторожности, они бы не поскользнулись, и потомъ, я убѣжденъ, что даже при небольшомъ искуствѣ и силѣ, можно бы было удержаться въ самомъ началѣ паденія.

По лѣвую сторону снѣга идетъ кряжъ, по которому путешественники обыкновенно спускаются на Курмейеръ. Онъ труденъ, но положительно не опасенъ. Должно быть путешественники были очень утомлены, когда подошли къ этому мѣсту, и чтобы избѣжать трудной дороги по камнямъ, перешли на снѣгъ. На верху наклонность ската довольно умѣренна; ниже она становится быстрѣе, но и въ самыхъ крутыхъ мѣстахъ она достигаетъ немногимъ больше сорока пяти градусовъ склона. Какъ бы то ни было, всякій ловкій горецъ смѣло могъ бы броситься на скатъ ничкомъ и катиться съ полной увѣренностью, что всегда въ его власти остановиться, когда захочетъ.

Увѣряютъ, что когда партія достигла вершины ущелья со стороны Шамуни, проводники предлагали возвратиться, но англичане настаивали на томъ, чтобы идти впередъ, Только одно обстоятельство могло бы подтвердить, вѣроятность подобнаго предложенія со стороны проводниковъ, приписываемаго имъ ихъ друзьями, это такой густой туманъ, который не далъ бы имъ разглядѣть настоящаго мѣста, и помѣшалъ бы вернуться домой. Единственное мѣсто ущелья, считавшееся до сихъ поръ опаснымъ, было пройдено, и еслибы не вышеозначенная причина, то было бы нелѣпо снова проходить эти мѣста, вмѣсто того, чтобы идти впередъ на Курмейеръ. Говорятъ, что туманъ былъ; но они достигли вершины, а потомъ погода разгулялась. Слѣдовательно, отказались или нѣтъ англичане вернуться назадъ къ Монтанверской (Moutanvert) сторонѣ, рѣшительно все равно, такъ какъ несчастіе случилось со стороны Курмейера, гдѣ погода, будто бы заставившая сдѣлать предложеніе вернуться, была хороша.

Распустили также слухъ, что путешественниковъ увлекла внизъ лавина. На счетъ этого, Кюри писалъ мнѣ слѣдующее: Il parait qu'à Chamounix ou répand le bruit que c’est une avalanche qui а fait périr les voyageurs. C’est là une fausseté que le premier vous saurez démentir sur les lieux^[3].

Я безъ колебанія раздѣляю мнѣніе Кюри. Весьма вѣроятно, что при паденіи было снесено внизъ большое количество снѣга, но тутъ не можетъ быть и рѣчи о томъ, что собственно называется лавиной; говорить такъ, значитъ вовсе не понимать значенія этого слова.

Теперь мы сами могли обсудить катастрофу. Путешественники, какъ предполагается, достигнувъ вершины, чувствовали большую усталость; конечно, въ такомъ состояніи, шагъ ихъ не могъ быть такъ твердъ и вѣренъ, какъ это необходимо въ опасныхъ мѣстахъ. Но, зная это, проводники должны были вовсе не идти на снѣгъ. Кромѣ того, мы знаемъ, что одинъ изъ путешественниковъ нѣсколько разъ поскользался даже не на очень крутыхъ мѣстахъ. Значитъ проводники могли предвидѣть опасность; отчего же они не перешли на камни? Или они были твердо увѣрены въ своей силѣ удержать паденіе, грозившее каждую минуту, или не думали о людяхъ, ввѣрившихъ имъ свою жизнь. Наконецъ, наступаетъ ужасное паденіе; упавшій первымъ, мгновенно стремится внизъ съ такой силой, что сбиваетъ съ ногъ идущаго за нимъ, затѣмъ слѣдуютъ два другіе, и всѣ они летятъ внизъ. Были-ли сдѣланы какія нибудь усилія, чтобы остановить страшное паденіе, въ какомъ мѣстѣ ската проводники выпустили изъ рукъ веревку, который изъ нихъ отступилъ первый, никто ничего не знаетъ. Извѣстно только то, что двое людей, которые руководили партіей, отпустили веревку и спаслись, а три англичанина и Теразъ погибли. Теразъ кричалъ, а тѣ, какъ истые англичане, покорились своей судьбѣ, не испустивъ ни одного звука.

У подошвы ската, слегка возвышаясь надъ уровнемъ снѣга, поднимается гряда скалъ, составляющая верхній край пропасти; объ нее они и разбились. Я не думаю чтобы они страдали хотя одну секунду. Во время бѣшеннаго стремленія внизъ, они были слишкомъ оглушены, чтобы чувствовать даже страхъ, а на днѣ обрыва сознаніе и жизнь мгновенно кончились вмѣстѣ. Крутой скалистый обрывъ соединялъ низъ этой пропасти съ краемъ другой, и на днѣ послѣдней найдено было первое тѣло. Отсюда идетъ еще скатъ къ другому уступу, гдѣ остановилось другое тѣло, а привязанное къ нему веревкой и почти свѣшиваясь надъ обрывомъ тѣло третьяго путешественника. Тѣло проводника Тераза унеслось еще дальше и оно было больше всѣхъ исковеркано.

Между ними былъ поднятъ вопросъ, хорошо-ли имъ было въ подобныхъ обстоятельствахъ связываться всѣмъ вмѣстѣ. Но моему мнѣнію это было вполнѣ цѣлесообразно, если бы только было все сдѣлано, какъ слѣдуетъ. Но въ настоящемъ случаѣ, вотъ какъ это было; три англичанина были связаны вмѣстѣ веревкой, крѣпко обвязанной вокругъ таліи каждаго изъ нихъ; одинъ конецъ веревки держалъ проводникъ, руководившій партіей, другой конецъ былъ въ рукахъ задняго проводника, между тѣмъ какъ Теразъ держалъ веревку около середины. Противъ такого способа привязыванія, я горячо возстаю. По всей вѣроятности, также благодаря ему погибли въ прошломъ году несчастные русскіе путешественники на финделинскомъ глетчерѣ (Findelen Glacier), и ему же слѣдуетъ, мнѣ кажется, приписать печальный исходъ паденія на Col du Géant. Я сейчасъ докажу мое мнѣніе. На небольшой глубинѣ подъ поверхностью, снѣгъ, на злополучномъ скатѣ, былъ крѣпокъ, въ затвердѣломъ состояніи, а поверхъ его лежалъ небольшой слой, около десяти дюймовъ или фута толщины, частію свѣжій, частію проточенный въ нѣкоторыхъ мѣстахъ водою. При правильномъ движеніи ногъ по такому слабому снѣгу, частички его сдавливаются такъ плотно, что представляютъ твердую опору для ноги; но если на склонъ, покрытый такимъ снѣгомъ, будетъ брошено человѣческое тѣло, представляющее большую поверхность, то частички уже не соединяются плотно, а катятся, какъ колеса.

Простой примѣръ лучше всего объяснитъ необходимый способъ дѣйствія въ подобныхъ случаяхъ. Представьте себѣ ребенка на столѣ, наклоненномъ подъ угломъ сорока пяти градусовъ и покрытымъ клеенкой. Клеенка очевидно сползетъ и увлечетъ за собой ребенка, какъ и случилось на Соl du Géant, гдѣ слабый снѣгъ сползалъ съ твердаго. Но вообразите, что у ребенка есть палка съ желѣзнымъ остріемъ на концѣ. Что долженъ онъ дѣлать, чтобы не скатиться? Понятно, что ему слѣдуетъ воткнуть свою палку въ клеенку и утвердиться ею въ деревѣ, какъ якоремъ. Точно также слѣдовало поступать и на Col du Géant. Упавъ, каждый изъ нихъ долженъ былъ тотчасъ же повернуться ничкомъ, проткнуть остріемъ палки верхній слой мягкаго снѣга и, упираясь обѣими рунами, утвердить палку въ твердой нижней массѣ. Такимъ образомъ онъ могъ не только бы самъ удержаться, но, при нѣкоторой ловкости, удержать и другаго. Я высказываю это мнѣніе не опрометчиво: оно основано на безчисленныхъ опытахъ, дѣланныхъ мной на крутизнахъ не менѣе стремительныхъ, чѣмъ та, о которой говорится въ настоящемъ случаѣ.

Теперь посмотрите, какіе могутъ быть шансы къ спасенію при вышеописанномъ способѣ связыванья. Когда веревка обвязана вокругъ таліи проводника, обѣ его руки свободны, онъ можетъ, въ случаѣ надобности, воткнуть свою остроконечную палку въ снѣгъ. Но въ этомъ несчастномъ случаѣ, у каждаго проводника одна рука была занята; ее тянетъ падающій впереди человѣкъ, она чувствуетъ сильное напряженіе и разумѣется это ее ослабляетъ. Но это еще не все. Когда связанная рука почувствуетъ сильный толчекъ, проводникъ и другой рукой инстинктивно хватается за веревку; при этомъ онъ выпускаетъ свою палку, и такимъ образомъ лишается единственнаго средства къ спасенію. Въ такомъ положеніи были оба проводника, спасшіеся въ тотъ день, о которомъ мы говоримъ. Одинъ изъ нихъ выпустилъ палку, другой сѣкиру, и искусно же они должны были работать ногами, чтобы спастись отъ гибели. Теразъ былъ въ серединѣ. Было-ли въ его власти спастись или нѣтъ, запутался-ли онъ въ веревкѣ, или ухватился за него одинъ изъ его товарищей, мы никогда не узнаемъ. Будемъ думать, что онъ не покидалъ ихъ изъ чувства чести, и скорѣе готовъ былъ погибнуть съ ними, нежели измѣнить своему долгу.

III. МАТТЕРГОРНЪ. ПЕРВОЕ ВОСХОЖДЕНІЕ ВОГНАА ГАУКИНСА ¹).

¹) Вмѣсто того, чтобы дѣлать это описаніе самому, я пользуюсь позволеніемъ моего друга мистера Гаукинса перепечатать его превосходный разсказъ о нашемъ первомъ восхожденіи на Маттергорнъ.

Лѣто и осень 1860 года долго будутъ памятны въ Швейцаріи; такого суроваго и обильнаго несчастіями времени не запомнятъ съ 1834 г. Мѣстныя газеты были наполнены жалобами на «ewiger Südwind», постоянно заволакивавшій небо облаками и наносившій отъ времени до времени яростныя бури; самая бѣшеная изъ нихъ, разразившаяся въ первыхъ числахъ сентября и продолжавшаяся три дня, уничтожила или загромоздила на нѣкоторое время, кажется, всѣ проходы въ Италію кромѣ Бернинскаго (Bernin). Въ Андерматтѣ (Andermatt), на С.-Готардѣ, мы цѣлыхъ два дня были отрѣзаны отъ всякаго сообщенія разлившейся со всѣхъ сторонъ водой. Вся нижняя ронская долина была подъ водой. Нѣсколько недѣль спустя, въ лощинѣ, лежащей выше Чіавенны (Chiavenna), я не нашелъ и слѣдовъ Сплюгена (Splügen), только тамъ и сямъ виднѣлась старая дорога и больше ничего. Въ Вельтелинѣ (Valteline) я нашелъ Стельвійскую дорогу (Stelvіо rood) въ весьма опасномъ состояніи: въ нѣсколькихъ мѣстахъ, по теченію ручьевъ, были разставлены партіи людей, чтобы удалять валуны, угрожавшіе снести всѣ мосты. Слѣдовательно, болѣе неблагопріятнаго года для экспедицій на глетчеры нельзя себѣ и представить; вслѣдствіе этого, слѣдующія страницы представятъ разсказъ только вполовину оконченнаго предпріятія, которое Тиндаль и я надѣемся привести къ успѣшному окончанію въ началѣ августа въ будущемъ году.

Я встрѣтился съ профессоромъ Тиндалемъ на базельской желѣзной дорогѣ; мы набросали планъ общихъ дѣйствій такимъ образомъ, чтобы, по возможности, соединить спеціальные предметы каждаго изъ насъ — съ его стороны научныя наблюденія, съ моей — изслѣдованіе новыхъ проходовъ и горной топографіи; къ сожалѣнію, погода некстати вмѣшалась въ эти планы. Сдѣлавъ нѣкоторыя измѣренія глетчера въ Гриндельвальдѣ, мы воспользовались нѣсколькими ясными днями и сдѣлали переходъ, который я давно хотѣлъ попытаться предпринять, а именно, отъ Лаутербруннена прямо на Эгишгорнъ черезъ Ротталь, узкую и неизвѣстную, но чрезвычайно любопытную ледяную долину, извѣстную въ швейцарской миѳологіи, какъ убѣжище осужденныхъ душъ. Въ теченіе семи часовъ, мы взбирались по отвѣснымъ скаламъ на громадный амфитеатръ утесовъ, граничащій съ этой стороны съ Алечскимъ бассейномъ, и имѣли счастіе опровергнуть предсказаніе Ульриха Лаунера, который, прощаясь съ нами въ Гриндельвальдѣ, увѣрялъ, что мы скоро вернемся назадъ, потому что пройти туда, куда мы собирались, невозможно. Когда мы спускались по длинному протяженію Алечскаго глетчера, надъ нами опять разлился туманъ, пошелъ дождь; мы двигались словно по безконечному полярному морю, на горизонтѣ котораго не виднѣлось ничего, кромѣ ледяной полосы. По прибытіи нашемъ на Эгишгорнъ, погода сдѣлалась хуже, чѣмъ когда-либо; прошла недѣля, прежде чѣмъ можно было окончить измѣреніе Алечскаго глетчера. Мы съ горестью рѣшили отпустить Беннена, который выжидалъ погоды, считая настоящее время слишкомъ дурнымъ для высокихъ подъемовъ, и двинуться впередъ съ Христіаномъ Лаулеромъ къ глетчерамъ около Циналя (Zinal). Бенненъ былъ въ отчаяніи. Мы дѣлали съ нимъ прошлымъ лѣтомъ рекогносцировку Маттергорна съ разныхъ сторонъ, и онъ пришелъ къ заключенію, что, по всей вѣроятности (ioh beinahe behaupte), мы поднимемся на верхъ. Въ томъ году я не могъ рѣшиться на эту попытку, потому что только-что выздоравливалъ послѣ горячки; такимъ образомъ былъ потерянъ случай, который могъ не скоро повториться, такъ какъ тогда (въ сентябрѣ 1859 г.) горы были почти свободны отъ снѣга Бенненъ только и успокоился тѣмъ, что мы осуществимъ наше желаніе въ 1860 г. Каково же было его горе при нашемъ предположеніи ѣхать въ Циналь (Zinal). Но, въ послѣднюю минуту, мы перемѣнили планъ. Лаунеръ не захотѣлъ идти съ нами въ Циналь; мы рѣшили попытать счастье съ Бенненомъ: теодолитъ былъ упакованъ и отосланъ въ Женеву, а сами мы отправились въ Брёйль (Breuil), чтобы рѣшительно аттаковать Маттергорнъ.

Доступный или нѣтъ, но, конечно, Mont Cervin совсѣмъ другое дѣло, нежели Монбланъ или Монъ-Роза, или тысячи другихъ вершинъ, на которыя природа благосклонно допускаетъ человѣка, оставляя съ одной ихъ стороны ровную снѣжную покатость, удобную для подъема, пока не будутъ достигнуты окраины пропастей, чернѣющихъ по другую сторону. Массивныя квадратныя террасы, ограждающія Маттергорнъ, встаютъ со всѣхъ сторонъ почти непокрытыя снѣгомъ, а гдѣ лежитъ снѣгъ, на скалахъ, тонкимъ слоемъ, тамъ онъ скоро таетъ и снова замерзаетъ, превращаясь въ гладкій, какъ стекло, ледъ, который покрываетъ гранитныя плиты точно лакомъ и не поддается сѣкирѣ. Вся дорога, отъ начала до конца, лежитъ между двумя пропастями; надъ ней висятъ утесы, каждую минуту угрожающіе путешественнику самымъ ужаснымъ обстоятельствомъ на Альпахъ — градомъ каменьевъ. За то гора имѣетъ своего рода обаяніе неприступности, не остающееся безъ вліянія на воображеніе; думаютъ, что тамъ надо бороться съ какими-то небывалыми, неслыханными опасностями: поэтому-го я думаю, жители Цермата (Zermat) и Val Tournanche не очень-то хлопотали объ изслѣдованіи горы, и предоставили эту честь уроженцу другой области, такъ какъ онъ былъ первымъ смертнымъ, нога котораго ступила на неприкосновенную до тѣхъ поръ гору, то я надѣюсь, что на его же долю выпадетъ вполнѣ заслуженная имъ честь, первому достигнуть ея вершины.

Іоганъ Іозефъ Бенненъ, изъ Лаакса (Laax), на Верхнерейнской долинѣ, такая замѣчательная личность, что я не могу отказать себѣ въ удовольствіи, сказать о немъ нѣсколько словъ. Уроженецъ мѣстности, гдѣ господствуетъ нѣмецкій языкъ, живя среди горъ и глетчеровъ Оберланда (Oberland), по своей природѣ и характеру онъ принадлежитъ къ тому классу людей, образцы которыхъ представляютъ также Лаунеръ, Мельхіоръ Андерегъ, Бортисъ, христіанъ Аммеръ, Нетеръ Боренъ — типы горной расы, обладающей простыми геройскими качествами, понятіе о которыхъ справедливо или несправедливо мы соединяемъ съ понятіемъ о тевтонской крови, качествами существенно противоположными — по моему мнѣнію — несравненно высшими передъ невѣрнымъ, хитрымъ народомъ въ Шамуни (Chamouniard). Всѣ названныя мною имена принадлежатъ первокласснымъ проводникамъ; но по моему Бенненъ превосходитъ всѣхъ качествами, необходимыми, чтобы руководить смѣлой экспедиціей; у него отвага соединяется съ осторожностью и съ удивительной непринужденностью и умѣніемъ владѣть собой; онъ обладаетъ способностью создать и обдумать свой планъ, сосредоточиться на одной мысли, выработать эту мысль съ полной ясностью и опредѣленностью, чего мнѣ никогда не случалось наблюдать у другихъ людей его класса; это своего рода Гарибальди. Во время нашей экспедиціи Тиндаль сказалъ ему: «Sie sind der Garibaldi der Führer, Bennen»; на что онъ отвѣчалъ съ свойственной ему простотой: «Nicht wahr»? Наивное тщеславіе и вполнѣ простительное маленькое хвастовство также составляютъ одну изъ милыхъ чертъ его характера. Это человѣкъ въ высшей степени искренній въ мысляхъ и словахъ, вполнѣ, что называется «einfach», преданный своимъ друзьямъ, безъ малѣйшаго слѣда какой нибудь задней мысли въ отношеніяхъ съ своими нанимателями; въ немъ есть какая-то независимость и превосходство передъ большинствомъ людей его класса, ставящія его, какъ мнѣ всегда казалось, совсѣмъ особнякомъ отъ нихъ, хотя никто болѣе его не способенъ пріобрѣтать друзей, и быть во всякихъ обстоятельствахъ привѣтливымъ, веселымъ. Онъ ушелъ съ своей родины, Штейнена, какъ онъ говорилъ мнѣ, потому, что тамъ народъ ему не по душѣ; однако, мнѣ сдается, что и въ Лааксѣ, гдѣ онъ теперь живетъ, ему не совсѣмъ то нравится. Онъ не женатъ и большую часть года проводитъ спокойно, занимаясь плотничьимъ ремесломъ, а иногда ходитъ одинъ или съ своимъ другомъ Бортисомъ (сдержанный, и несообщительный человѣкъ, но великолѣпный горецъ) на охоту за сернами, онъ страстный охотникъ, и своимъ простымъ и восторженнымъ языкомъ разсказываетъ съ величайшимъ энтузіазмомъ свои похожденія. Онъ набоженъ и соблюдаетъ всѣ религіозные обряды, но безъ той «мрачности», которую мистеръ Роскинъ (Ruskin) такъ поэтически приписываетъ жителямъ высокихъ Альпъ (Sligt Alps), во что, впрочемъ, я не очень вѣрю. Это самый натуральный человѣкъ, и для меня это одинъ изъ самыхъ очаровательныхъ товарищей. Хотя ни какія «правила» не опредѣляютъ нашихъ взаимныхъ обязательствъ, какъ проводника и нанимателя, но я увѣренъ, что никогда и никакая пропасть не поглотитъ меня, пока со мной будетъ Бенненъ, развѣ онъ самъ повалится вмѣстѣ со мной, что кажется невѣроятно, и я съ своей стороны могу сказать, что, по мѣрѣ моихъ силъ, сдѣлалъ бы для него тоже самое. Кто видѣлъ Беннена, когда, онъ карабкается по извилистымъ трещинамъ глетчера, бѣжитъ, какъ серна, по краямъ скользкихъ, покрытыхъ льдомъ утесовъ, тотъ навѣрное бы сказалъ о немъ, какъ выразился разъ Лаунеръ о своемъ братѣ Іоганѣ, погибшемъ на Юнгфрау, онъ никогда бы не могъ упасть, ничто не могло ему быть страшно, кромѣ лавины^[4].

Такъ какъ дурная погода задержала насъ на Эгишгорнѣ, то Тиндаль, Бенненъ и я прибыли въ Брейль въ субботу 18-го августа, чтобы въ понедѣльникъ приступить къ дѣлу. Когда мы подошли къ горѣ, Бенненъ замѣтно смутился и лицо его омрачилось; гора была совсѣмъ бѣлая отъ выпашаго недавно снѣга. «Nur der Schnee furcht mich», (только снѣгъ пугаетъ меня), возражалъ онъ на наши разспросы. Дѣйствительно, сравнительно съ прошлымъ годомъ, я увидѣлъ здѣсь большую перемѣну: террасовидные, явственно обозначенные уступы, вдоль южнаго склона, были теперь почти совсѣмъ скрыты. Въ подзорную трубу можно было ясно разглядѣть громадныя ледяныя сосульки, окаймлявшія скалы, полосы таящаго снѣга и темныя заплаты, которыя, какъ мы думали, должны были въ теченіе двадцати четырехъ часовъ, значительно увеличиться. Нечего было дѣлать; хотя снѣгъ и уменьшилъ нашу надежду на успѣхъ, но все-таки, мы исполнили, что было въ нашихъ силахъ. Что касается меня, то я былъ бы совершенно удовлетворенъ, еслибы на первый разъ мы выполнили только часть дѣла; между тѣмъ мы ознакомились бы съ свойствами скалъ, разсѣяли бы суевѣрный страхъ, внушаемый неприступной горой и, можетъ быть еще высмотрѣли бы такія мѣста, чтобы на другой разъ сократить дорогу.

Намъ нужно было достать такого человѣка, который бы могъ нести намъ сумку съ провизіей. По рекомендаціи нашего хозяина, въ Брейдѣ, мы послали за однимъ изъ тамошнихъ жителей, по имени Карелемъ; (это былъ, какъ мы слышали, лучшій проводникъ въ Val Tournanche, и племянникомъ Кароля, съ которымъ я познакомился въ Аостѣ. Но описаніямъ послѣдняго, я ожидалъ увидѣть молодаго человѣка, пожалуй даже изящной наружности, и мнѣ было очень забавно, когда передо мной явился грубый, добродушный человѣкъ съ косматой грудью, однимъ словомъ, самый обыкновенный мужикъ. Впрочемъ, онъ отлично зналъ свое дѣло, дѣлалъ все охотно, и готовъ былъ идти съ нами куда угодно; но онъ говорилъ, что навѣрное мы кончимъ тѣмъ, что ночуемъ гдѣ нибудь на горѣ; вообще я не думаю, что бы онъ очень разсчитывалъ на нашъ успѣхъ.

Мы должны были выступить раньше 3-хъ часовъ утра въ понедѣльникъ, 20 августа. Я не могъ вполнѣ воспользоваться даже и этимъ небольшимъ промежуткомъ, остававшимся панъ для сна; меня не столько безпокоили мысли о предстоящей экспедиціи, сколько дошедшіе до насъ, за нѣсколько дней передъ тѣмъ, слухи о несчастій на Col du Géant; хотя слухи эти были весьма неопредѣленны, но, къ несчастію, слишкомъ вѣроятны. Толки были, безъ сомнѣнія, преувеличены, и мы все еще не знали именъ погибшихъ. Я не могъ отогнать отъ себя мысли (совершенно неосновательной), что между ними непремѣнно былъ какой нибудь дорогой мнѣ человѣкъ, и что я долженъ поспѣшить въ Курмейеръ, отыскать и похоронить его. Къ утру разумѣется эти мысли забываются; мы встаемъ и Карель ведетъ насъ съ фонаремъ черезъ маленькую рѣчку, протекающую у Брейля; налѣво, мы подымаемся въ горы и въ темнотѣ слышимъ по звуку, что идемъ среди безчисленныхъ ручейковъ. На небѣ рисуются темныя очертанія Маттергорна; измѣряя глазомъ скрадываемое высотой пространство, думается, что успѣхъ долженъ быть возможнымъ; но странно даже подумать, сколько подъемовъ и спусковъ ищутъ насъ на этой коротенькой поднебесной полоскѣ.

Скоро занимается день, розовые утренніе лучи освѣтили первый пикъ къ западу отъ насъ; въ воздухѣ чудный покой и тишина; на нынѣшній день, во всякомъ случаѣ, погода, будетъ хороша безъ сѣвернаго вѣтра, этого злого врага; но небо какъ-то не довольно прозрачно, длинныя вереницы облаковъ бѣгутъ отъ югозападнаго горизонта вверхъ къ зениту, а на югъ отъ Аосты, румянецъ горъ слишкомъ тёменъ — все это признаки, что хорошая погода не прочна. Въ пять часовъ мы переходимъ первые снѣжные валы, и теперь Карель отступаетъ на задній планъ, и на сцену появляется нашъ предводитель; цѣлый день ему надо прорубать ступеньки, но нѣтъ дѣла, которое было бы не подъ силу этимъ крѣпкимъ, могучимъ членамъ, а сегодня онъ въ особенно хорошемъ расположеніи духа. Плотничье дѣло, не какая нибудь тонкая комнатная работа на токарномъ станкѣ или тому подобное; такая грубая работа, какъ ремесло Беннена, притомъ большею частію на открытомъ воздухѣ, хорошая школа для руки и глаза. Мы подымаемся по узкой, снѣжной окраинѣ утеса, нѣсколько вправо: снѣгъ замерзъ и твердъ, какъ камень; славно достается нашимъ ногамъ и рукамъ. Тиндаль кричитъ мнѣ, помню-ли я «условіе»: т. е. если нога соскользнетъ со ступеньки, въ туже минуту повернуться ничкомъ и крѣпко, обѣими руками, воткнуть подъ собой въ снѣгъ альпійскую палку; этимъ способомъ можно остановить паденіе, если уже не поздно. Разъ, если упалъ на спину, все кончено, развѣ подоспѣетъ кто на помощь; спастись самому нѣтъ никакихъ шансовъ. Черезъ нѣсколько минутъ мы останавливаемся, связываемся веревкой, и въ такомъ положеніи проводимъ весь день. Многіе сомнѣваются въ благоразуміи этого средства, такъ какъ, вѣроятно, больше извѣстны такіе случаи, что падалъ одинъ и увлекалъ за собой другихъ, нежели такіе, что другіе помогали ему; но насъ было только четверо, всѣ мы были довольно вѣрны на ногу, и въ самомъ дѣлѣ я не помню, чтобы кто нибудь поскользнулся, или оступился на столько, чтобы это могло повлечь серьезныя послѣдствія. Скоро склонъ слабѣетъ, но впереди встаетъ отвѣсная снѣговая стѣна, образующая вверху провалъ, котораго намъ надо достигнуть; провалъ этотъ окаймленъ могучими утесами. Мы сворачиваемъ влѣво на скалы. Когда кто идетъ по грязи, то противуположная сторона дороги всегда кажется лучше, и онъ постоянно переходитъ съ одной стороны на другую, и только безполезно удлиняетъ себѣ дорогу; такъ и подымаясь на горы, все манитъ со снѣга на камни или vice versa. Бенненъ намѣревался идти прямо къ провалу, и никому не давалъ слова сказать противъ этого; однако, потомъ онъ послушался насъ и мы начали взбираться по скатамъ. Но эти скалы были окованы льдомъ, круты, скользки; мы работаемъ колѣнами и руками, а подвигаемся медленно. Наконецъ, останавливаемся на одномъ выступѣ, гдѣ всѣ можемъ помѣститься вмѣстѣ, и Карелъ предлагаетъ намъ (съ Бенненомъ онъ можетъ объясняться только знаками, потому что одинъ говоритъ только пофранцузски, другой только понѣмецки), идти впередъ и посмотрѣть, не найдется ли дороги полегче, все держась влѣво. Бенненъ одобрительно киваетъ головой; онъ смотритъ на Кареля съ снисходительною жалостью, но самъ молчитъ на счетъ дороги. «Er weiss gar nichts», говоритъ онъ. Карелъ беретъ сѣкиру и подымается осторожно, но храбро. Но вотъ онъ возвращается назадъ и качаетъ головой. Счастіе, что онъ это сдѣлалъ, потому что поди мы дальше налѣво, пришли бы къ вершинѣ кряжа, откуда, какъ мы узнали впослѣдствіи, нѣтъ прохода къ провалу, и, по всей вѣроятности, тамъ мы должны бы были и покончить свое путешествіе на этотъ день. Теперь Бенненъ ведетъ вправо, и быстро перескакиваетъ съ уступа на уступъ. Время идетъ, но, наконецъ, мы переходимъ черезъ утесы, какъ разъ противъ самого провала, насъ еще отдѣляетъ отъ него нѣчто въ родѣ большого снѣгового кратера, съ нависшимъ надъ нимъ слѣва каменистымъ краемъ, съ котораго падаютъ внизъ камни, облегающіе края кратера. Края эти круты, но мы, молча, быстро огибаемъ ихъ; на насъ не упало ни одного камня; теперь мы вышли къ узкому снѣжному перешейку, составляющему собственно провалъ. На часахъ половина девятаго; первая часть работы окончена.

Нельзя, однако, сказать, чтобы это была самая трудная часть. Мы стоимъ на широкой площадкѣ краснаго гранита; это самый нижній уступъ пика Маттергорна; до насъ еще ничья нога не стояла на немъ. Площадка съ одной стороны образуетъ край снѣжнаго откоса, надъ которымъ съ другой стороны свѣшиваются съ вышины пятидесяти-футовыя гранитныя скалы, составляющія край кряжа. Съ одной стороны у насъ снѣговой кратеръ, который мы только что обогнули, съ другой, утесистый, разщеленный снѣжный фасъ тянется прямо къ сѣверу, гдѣ, какъ намъ извѣстно, долженъ находиться Цмутскій глетчеръ (Zmutt glacier). Надежда, которую я лелѣялъ, сдѣлать проходъ черезъ эту ложбину изъ Брейля въ Церматъ, немедленно разсѣялась. Надъ нами, въ страшномъ боевомъ порядкѣ, подымались башни и цитадели Маттергорна. Впечатлѣніе производимое этими громадами, самыми суровыми и могучими изъ всѣхъ альпійскихъ массъ, при непосредственной близости къ нимъ, усиливается несравненно болѣе. Изъ всѣхъ горъ, форма Маттергорна самая замѣчательная; и это не случайность, а происходитъ вслѣдствіе того, что эта гора сооружена природою изъ болѣе массивнаго и твердаго матеріала, и отдѣльныя части его прочнѣе сплочены между собою; нигдѣ не видѣлъ я такого совершенства въ каменной работѣ. Большія гнейсовыя глыбы вездѣ гладки и плотны: разщелинъ или слѣдовъ вывѣтриванья почти не замѣтно. Каждый день съ его боковъ должны обваливаться въ видѣ валуновъ сотни пудовъ камней, но, даже въ теченіи столѣтій, количество это ничтожно въ сравненіи съ массой горы; обыкновенные процессы разложенія почти не оказываютъ на нее вліянія. Если, по примѣру мистера Рёскина (Ruskin), размышлять о томъ, какимъ путемъ альпійскіе пики могли принять настоящую форму, то, кажется, что масса подобная этой, могла бы сложиться такимъ образомъ лишь въ моментъ своего выхожденія изъ моря, подъ напоромъ такихъ волнъ, какія бьютъ о гранитные выступы Ландсенда (Land’s End). Ставъ какъ разъ на твердой землѣ, она должна, повидимому, стать на вѣки.

Передъ нами открываются двѣ линіи подъёма, между которыми надо сдѣлать выборъ: одна, лежитъ вдоль середины раздѣляющаго кряжа, такъ сказать, спинного, позвоночнаго хребта горы; другая, немного правѣе, по окраинѣ; между ними лежитъ ущелье. Мы выбираемъ первый путь, то есть кряжъ спинного хребта, но другая дорога должна быть меньше иззубрена камнями, и, вѣроятно, слѣдующій разъ, мы попробуемъ идти по ней. Когда мы поднялись съ мѣста, Бенненъ обратился къ намъ съ нѣсколькими увѣщательными словами, какъ полководецъ Ѳукидида. Онъ слишкомъ хорошо насъ знаетъ и увѣренъ, что мы не боимся, но каждый шагъ требуетъ величайшей осторожности: бояться не надо, «wohl immer Achtung» (главное вниманіе). Скоро начинаются наши затрудненія; но препятствія этой части путешествія были такъ многочисленны и суровы, что я не берусь даже описывать ихъ, тѣмъ болѣе, что нѣкоторыя подробности изчезли изъ памяти. Мы буквально погрузились въ дикія глыбы камней, увѣнчанныя громадными ледяными подушками и окаймленныя такими толстыми сталактитами, что, кажется, можно бы было карабкаться по нимъ, но мы обходимъ эти массы, идемъ подъ ними и надъ ними, иногда кажется, что дальше идти не возможно; но Бенненъ, постоянно идущій впереди, взберется какъ птица на какой нибудь выдающійся утесъ, и все-таки ухитрится выискать дорогу. Вотъ мы полземъ по одиночкѣ по узкой окраинѣ; съ одной стороны она ограждена стѣной, съ другой ничѣмъ; ничто тутъ не представляетъ опоры ни для рукъ, ни для палки, а окраина нѣсколько поката; не выдержи только гвозди въ нашихъ сапогахъ и мы полетимъ внизъ; въ одномъ мѣстѣ выступаетъ часть утеса; мы искусно проползаемъ подъ нимъ, и благополучно миновавъ это препятствіе, выходимъ на свѣтъ Божій, какъ разъ подъ водяной каскадъ; уйти отъ него некуда. Дальше представляется нѣчто необыкновенное, настоящая труба, сложенная изъ скалъ и выложенная снаружи твердымъ чернымъ льдомъ, около дюйма толщиной. Основаніе ея выходитъ въ пространство, а вершина теряется гдѣ-то вверху: тутъ ужъ рѣшительно не за что ухватиться, и я до сихъ поръ не могу понять, какимъ образомъ могло человѣческое существо взобраться сюда или спуститься отсюда безъ посторонней помощи. Но Бенненъ скользитъ по этой трубѣ вверхъ, какъ кошка; ужъ онъ на верху и манитъ къ себѣ Тиндаля; наступаетъ моя очередь; я стараюсь изъ всѣхъ силъ, всползаю и какъ можно крѣпче жмусь къ краямъ этой трубы, но, немного не доходя до верху, треніе и сопротивленіе моего тѣла вдругъ теряютъ силу, я повисъ всей моей тяжестью на веревкѣ: — сверху веревку сильно подтянули, я успѣваю упереться однимъ колѣномъ о край, и спасенъ. За мной тащатъ Карреля. Немного погодя мы идемъ по скаламъ и подымаемся по ледяной покатости, которая вверху, ярдахъ въ трехъ^[5] влѣво отъ насъ, круто изгибается и дальше (надо такъ предполагать) идетъ прямо къ Цмутскому леднику (Zmutt glacier). Достигнувъ вершины, мы идемъ вдоль ея, и наконецъ находимъ возвышеніе, съ котораго можемъ обозрѣть линію башень и утесовъ, лежащихъ еще надъ нами; это послѣднія укрѣпленія передъ самой вершиной. Мы останавливаемся здѣсь для отдыха. Бенненъ идетъ посмотрѣть, нельзя-ли перейти на другой подъёмъ, который кажется болѣе доступнымъ. Предоставленный самому себѣ, онъ идетъ легко, почти безпечно. «Geb' Acht, Bennen!» (Берегитесь) кричали мы ему вслѣдъ, но напрасно; онъ идетъ, останавливаясь и внимательно озираясь кругомъ, точь въ точь, какъ серна; однако онъ скоро возвращается назадъ и говоритъ, что прохода нѣтъ; такимъ образомъ намъ остается держаться прежней дороги.

Не прошло еще трехъ часовъ съ тѣхъ поръ какъ мы оставили провалъ, а съ настоящей нашей станціи, мы могли уже окинуть взглядомъ дорогу до той точки, которая скрывала отъ насъ настоящую вершину, и убѣдиться, что предстоящія затруднеія никакъ не больше предъидущихъ, и время и упорство навѣрное побѣдятъ и ихъ. Но, въ подобнаго рода экспедиціяхъ, бываетъ свой отливъ и приливъ счастья; съ нѣкотораго времени мной овладѣло предчувствіе, что, въ настоящемъ случаѣ, счастіе не на нашей сторонѣ, что время, которымъ мы могли еще благоразумно располагать, небудетъ достаточно чтобы достигнуть вершины въ этотъ день. Прежде, когда мы еще только собирались въ это путешествіе, я считалъ весьма вѣроятнымъ, что подъемъ окажется или вовсе невозможнымъ, или, сравнительно легкимъ; теперь было достаточно ясно, что не оказалось ни того, ни другаго; настоящее путешествіе требовало долгаго и тяжелаго труда, а необыкновенное скопленіе льда, дѣлало этотъ трудъ еще продолжительнѣе и тяжелѣе обыкновеннаго.

Я спросилъ Беннена, какъ онъ думаетъ, успѣемъ-ли мы дойти до вершины; видно было, что ему не хотѣлось отказаться отъ надежды; Тиндаль объявилъ, что не выскажетъ никакого мнѣнія; и такъ мы слова двинулись впередъ.

Наконецъ мы подошли къ подножію громадной выпуклой возвышенности, худшей изъ всѣхъ, какія встрѣчались; къ ней вела маленькая снѣговая грядка служившая какъ бы подъемнымъ мостомъ. Я боялся, чтобы въ пылу преслѣдованія нашей цѣли, мы не замѣшкались слишкомъ долго, и Бенненъ не забылъ бы главнаго, обезпечить благополучный спускъ. Я закричалъ ему, что думаю остановиться гдѣ нибудь тутъ; что если онъ можетъ идти скорѣе одинъ, пусть идетъ, только возвратился бы во время. Но Бенненъ съ отчаянной энергіей уже карабкался вверхъ. Тиндаль не хотѣлъ отставать отъ него; я отпустилъ веревку и предоставилъ имъ идти впередъ. Карель перешелъ снѣжную грядку (arête), сѣлъ и закурилъ трубку: я долго стоялъ повернувшись спиною къ возвышенности и созерцая окружавшую меня картину.

Когда кровь моя немного остыла, и человѣческіе шаги и голоса потерялись въ пространствѣ, я началъ сознавать на какой мы высотѣ, и въ какомъ безмолвномъ одиночествѣ. Воздухъ былъ необыкновенно тихъ; легкіе порывы вѣтра крутились по временамъ вокругъ угловъ скалъ, все остальное было сурово и неподвижно, и мало гармонировало съ біеніемъ сердца и подвижными членами человѣка, съ его жизнью и дѣятельностью. Эти камни и ледяныя глыбы не знаютъ ни пощады, ни сочувствія къ человѣческой отвагѣ; они пассивно покоряются тому, что можетъ сдѣлать человѣкъ; но попробуй онъ ступить лишній шагъ, попробуй у него закружиться голова или ослабѣть рука, застигни его туманъ, или темнота, и они безжалостно исполнятъ надъ нимъ свой приговоръ. Чувство «величія» (du sublime), въ такихъ случаяхъ, много зависитъ, мнѣ кажется, отъ равновѣсія между силами природы и средствами человѣка бороться съ ними: если первыя слишкомъ слабы, картина не производитъ впечатлѣнія; если онѣ слишкомъ могучи для человѣка, то великое становится для него просто страшнымъ. Любуясь на Dôme du Goûté или на Zumstein Spitze, когда при закатѣ солнца они пылаютъ въ самомъ дѣлѣ неземною красотой, точно какая-то небесная страна, мнѣ часто приходило на умъ, что если бы поставить зрителя одного на эти сіяющія вершины, и онъ бы зналъ, что ему не уйти оттуда до ночи, онъ бы не увидѣлъ въ картинѣ никакого величія — ему бы только представлялся гнѣвный взоръ заходящаго солнца, устремленный на темныя скалы и мертвенно блѣдный снѣгъ.

Мы поднялись повидимому на значительную высоту надъ проваломъ; хребетъ, простирающійся отъ Маттергорна до Dent d’Erin, лежалъ подъ нами; но пикъ все еще возвышался позади меня, и, измѣривъ глазомъ высоту, по его же ближайшему сосѣду, Вейсегорну, такому же великому, я увидѣлъ, что намъ еще далеко до вершины. Ни провала, ни дороги, по которой мы поднимались, не было видно; я видѣлъ только камень, гдѣ сидѣлъ Карель, и верхушки двухъ и трехъ скалъ, подымавшихся снизу. Само собою разумѣется, видъ былъ величественный, и съ трехъ сторонъ совершенно открытый: одной рукой, я могъ бросить камень, который долетѣлъ бы до Цмута (Zmutt), другою, бросить его прямо въ Брейль (Breuil). Впереди лежали, какъ на картѣ, еще не извѣдавшіе человѣческой ноги, пики къ югу и западу отъ Bent d’Erin; цѣлый рядъ ихъ раздѣляетъ Val Tournanche отъ Valtelline и области глетчеровъ, называемой на Зиглеровской картѣ Цардезаномъ (Zardezan), черезъ нихъ можетъ быть возможенъ проходъ на Церматъ (Zermatt). Безпредѣльный рядъ голубыхъ холмовъ тянется далеко по направленію къ Италіи.

Я прошелся немного по грядкѣ (arête) и сѣлъ, она была точь въ точь широка лишь на столько, чтобы на ней могла помѣститься нога, да и это при полномъ хладнокровіи, пожалуй, показалось бы не совсѣмъ удобнымъ. Обернувшись, чтобы посмотрѣть на Тиндаля и на Беннена, я не могъ удержаться отъ улыбки; теперь, со стороны, я увидѣлъ какъ медленно подвигались мы въ борьбѣ съ препятствіями. Они поднялись не больше, какъ на нѣсколько ярдовъ. «Только то вы прошли»? закричалъ я имъ, потому что мы все время оставались на разстояніи голоса. Они дѣлали чудовищныя усилія: глядя, какъ они карабкались и барахтались между огромными глыбами, можно бы было подумать, что они тащутъ какіе-то невидимые тяжелые тюки, а не то, что имѣютъ дѣло только съ тяжестью своего собственнаго тѣла. Въ то время, какъ я глядѣлъ на нихъ, вдругъ показался зловѣщій гость: сверху сорвался кусокъ утеса величиной съ человѣческое тѣло и пронесся мимо меня въ ущелье, разсыпая кругомъ снѣжную пыль. Въ первую минуту я подумалъ, что это они сдвинули его съ мѣста; но взглянувъ еще разъ, я увидѣлъ, что онъ пролетѣлъ надъ ихъ головой съ верхнихъ уступовъ. Ни тотъ, ни другой изъ нихъ кажется не видѣли чудовища; но потомъ Тиндаль разсказывалъ мнѣ, что какой то камень, весьма вѣроятно осколокъ той большой глыбы, такъ хватилъ его по шеѣ, что чуть не задавилъ. Я со стороны глядѣлъ на верхъ, однако больше ничего не показывалось. Въ нашъ отрядъ пустили, такъ сказать, однимъ зарядомъ; но онъ не попалъ въ цѣль и мы остались цѣлы и невредимы.

Вполнѣ надѣясь, что они не будутъ долго упорствовать, я закричалъ Тиндалю, скоро-ли они думаютъ вернуться. «Черезъ полтора часа», отвѣчалъ онъ, незнаю, шутя или серьозно, и они скрылись за выдающимся угломъ. Вдругъ на меня напало сомнѣніе; мнѣ сдѣлалось очень неловко: при той мысли, что если подъемъ вдругъ станетъ легче, они пойдутъ вверхъ и достигнутъ вершины безъ меня? Я намѣревался было уговорить Кареля идти за ними вслѣдъ; но этотъ пріятель преспокойно сидѣлъ на мѣстѣ; повидимому, ему порядкомъ все надоѣло. Моя нерѣшимость, однако, продолжалась не долго: черезъ двѣ или три минуты болтовня ихъ, не прекращавшаяся все время, послышалась громче, а вслѣдъ затѣмъ показались и они сами: очевидно, они сходили внизъ. Дѣйствительно, Бенненъ наконецъ вернулся и сказалъ Тиндалю, "Ich denke die Zeit ist zu kurz. (Мнѣ кажется не достаточно времени). Я былъ радъ, и не удерживалъ его идти впередъ; теперь возвращеніе не лежало на моей отвѣтственности. Они нашли, что послѣдняя часть подъема была труднѣйшая изъ всѣхъ, но затѣмъ дорога уже была открыта до самой дальней видимой точки, отъ которой не должно быть далеко до настоящей вершины.

Было около полудня, стало быть у насъ было вполнѣ достаточно времени впереди, чтобы успѣть спуститься; но мы рѣшили не останавливаться до самаго провала. Спускаться съ горы, вообще говоря, не такъ трудно, какъ кажется, и далеко не то, что подыматься на гору; но здѣсь, во многихъ мѣстахъ, спускаться можно только по одиночкѣ, другіе должны осторожно держать веревку. «Tenez fortement, Carrel, tenez», постоянно кричимъ мы нашему арріергарду. «Это превосходная практика для насъ», восторженно восклицаетъ Тиндаль послѣ каждаго побѣжденнаго затрудненія. Но вотъ мы очутились въ совершенно безвыходномъ мѣстѣ; тщетно ищемъ мы слѣдовъ, по которымъ пришли: наконецъ, увидѣли нашу старую знакомую, выложенную чернымъ льдомъ трубу. Бенненъ первый спускается по ней такимъ же загадочнымъ образомъ, какъ тогда взобрался по ней вверхъ, и помогаетъ намъ. Сзади раздается крикъ; Каррель вздумалъ спуститься безъ помощи и увязъ; Бенненъ долженъ былъ его вытаскивать. Теперь мы спускаемся значительно быстрѣе; затрудненія уменьшаются; открылся и нашъ провалъ, мы уже опять стоимъ на гранитномъ скатѣ подлѣ узкаго ущелья, и вздыхаемъ свободнѣе.

Намъ нужно было употребить два часа, чтобы придти къ этому мѣсту; а если возвращаться той самой дорогой, по которой мы поднимались, то пришлось бы потратить часа три или четыре тяжелаго труда, прежде чѣмъ могли бы добиться до какой нибудь возможности идти по обыкновенному снѣгу. Мы держимъ совѣтъ. Беннненъ думаетъ, что, такъ какъ теперь снѣгъ таетъ на солнцѣ, то спускаться по скаламъ трудно, да чего добраго и опасно («etwa gefährlich auch»). Читатель замѣтитъ, что Бенненъ употребляетъ слово «опасно» въ его особенномъ смыслѣ. Мѣсто почитается опаснымъ, когда хорошій проводникъ не можетъ быть вполнѣ въ себѣ увѣренъ; мѣсто не опасно, когда хорошій проводникъ не предвидитъ опасности поскользнуться, хотя паденіе въ такомъ мѣстѣ гибельно. Мы рѣшили посмотрѣть, нельзя-ли спуститься по снѣжному кратеру, на краю котораго мы стояли въ эту минуту. Кратеръ страшно крутъ и густо покрытъ свѣжимъ снѣгомъ, блещущимъ и таящимъ на горячемъ солнцѣ. Планъ нашъ довольно рискованъ, но мы рѣшаемся сдѣлать попытку. Какъ кажется, книзу кратеръ постепенно съуживается въ родѣ воронки; черезъ нея то мы надѣемся попасть на лежащій внизу глетчеръ. По бокамъ воронки стоятъ скалы; мои товарищи думаютъ, что онѣ удержатъ наше паденіе, еслибы мы скатились со снѣгу, но я не разсчитываю на ихъ состраданіе. Твердымъ осторожнымъ шагомъ, искусно сохраняя равновѣсіе, ступаемъ мы на скатъ, распредѣляя тяжесть своего тѣла на возможно большее пространство снѣга, ухвативъ палку за самый верхъ и широко разставивъ ноги, потому что если бы кто изъ насъ поскользнулся или споткнулся, то это движеніе разрушило бы связь свѣжей еще не окрѣпшей снѣжной массы, и мы полетѣли бы внизъ съ лавиной. Шесть шаговъ вправо, потомъ влѣво; и мы въ полной власти этихъ нависшихъ скалъ, а недавніе слѣды обрушившихся камней не внушаютъ большаго довѣрія; но все кругомъ спокойно; скоро мы ободряемся и поздравляемъ себя съ успѣхомъ, благодаря которому мы выиграли нѣсколько часовъ времени и труда. Мимо насъ, справа, скользитъ снѣгъ, сначала довольно тихо, а потомъ все быстрѣе и быстрѣе; мы держимся подальше, потому что внизу виднѣется твердая гладкая поверхность, и не сдобровать тому, кто попадетъ туда. Снѣгъ спускается гораздо скорѣе насъ; мы напоминаемъ собой карету, ѣдущую рядомъ съ почтовымъ поѣздомъ; говоря проще, мы идемъ бокъ о бокъ съ маленькой лавиной, хотя настоящая лавина, совсѣмъ другое дѣло. Въ короткое время мы миновали самое опасное мѣсто, вышли изъ воронки, и, по поясъ въ снѣгу, не думая о рытвинахъ, пробираемся по сравнительно ровному скату. Мы теперь смѣло погружаемъ ноги въ глубокій снѣгъ, тамъ, гдѣ утромъ надо было идти съ величайшей осторожностью и трудомъ по замерзшему гладкому мѣсту; наконецъ, мы бросаемъ веревку; подъ нашими ногами твердая земля.

Мы вернемся въ Брейль такъ рано, какъ не ожидали, раньше пяти часовъ; но хорошо, что мы во время сошли съ горы; тучи и туманъ собрались вокругъ пиковъ, готовится буря. Тиндаль быстро спускается по уступамъ, и изчезаетъ изъ виду; я потихоньку иду съ Бенненомъ, бесѣдуя о результатахъ сегодняшняго путешествія. Меня радуетъ, что онъ въ отличномъ настроеніи духа и увѣренъ въ будущемъ успѣхѣ. Онъ соглашается со мной, что дойти до вершины, чрезвычайно долгое путешествіе; надо на него положить по крайней мѣрѣ десять часовъ: шесть часовъ подыматься и четыре спускаться; слѣдующій разъ, говоритъ онъ, мы должны встать рано, рано, «ganz, ganz früh», и сдѣлать такъ, чтобы быть у провала въ семь часовъ. Мы сворачиваемъ немного съ своего пути; у обоихъ одна мысль; съ горной стороны виднѣется длинный рядъ низенькихъ крышъ; навѣрное, въ эти часы мы найдемъ тамъ въ изобиліи наше любимое угощеніе. Мнѣ кажется, что пастухи на итальянскихъ горахъ гостепріимнѣе и любезнѣе ихъ швейцарскихъ братьевъ. Штукъ двадцать коровъ весело помахиваютъ хвостами. Брейль, богатая пастбищная долина; въ одинъ осенній вечеръ, я насчиталъ шесть стадъ, отъ девяноста до ста коровъ въ каждомъ; онѣ паслись вдоль ручья отдѣльными группами, точно муравьи. Мы пьемъ, а привѣтливый хозяинъ, грубымъ, но дружескимъ тономъ подчуетъ насъ пить по больше; Бенненъ суетъ ему въ руку сорокъ сантимовъ за насъ обоихъ (мы выпили довольно много); но тотъ никакъ не рѣшается взять такую большую сумму, и кричитъ намъ, «C’est trop, c’est trop, messieurs». (Это слишкомъ много, господа) Долго же цивилизація и полу-франки не коснулись его простой души; увы! это исключеніе, потому что большія полчища туристовъ испортили патріархальную жизнь альпійскихъ шалашей.

На другой день послѣ нашей экспедиціи, я переправился съ Бенненомъ черезъ Théodule, въ сильную снѣговую бурю. Тиндаль поѣхалъ въ Шамуни, такъ какъ погода была слишкомъ дурна, чтобы оставаться на неопредѣленное время въ Брейлѣ, въ надеждѣ повести второй штурмъ, въ этомъ году, на Маттергорнъ; между тѣмъ, подождавъ до слѣдующаго года, мы могли разсчитывать на болѣе благопріятныя условія относительно снѣга и льда на горахъ. Мы провели день богатый ощущеніями и приключеніями, и что касается до меня, то я не сожалѣлъ, что окончаніе дѣла осталось еще впереди; между тѣмъ мы имѣли удовольствіе первые покорить этого, самого величественнаго и могучаго альпійскаго гиганта — «недоступный» Mont Cervin. — (Вакація туриста. 1860.

IV. ТЕРМОМЕТРИЧЕСКАЯ СТАНЦІЯ НА МОНБЛАНѢ.

Термометры, о которыхъ я говорилъ въ первой главѣ, были поставлены на Монбланѣ въ 1859 году. Еще раньше я предложилъ королевскому обществу (Royal Society), устроить рядъ станцій между вершиной и подошвой горы; совѣтъ общества имѣлъ благосклонность оказать мнѣ свое содѣйствіе и помощь въ этомъ предпріятіи. Я запасся въ Шамуни достаточнымъ количествомъ деревянныхъ кольевъ съ желѣзными наконечниками. Колья, назначенные для вершины, были двѣнадцати футовъ длины и трехъ дюймовъ толщины; другіе, десяти футовые, назначались для пяти станцій между вершиной горы и подошвой Glacier de Bossons. Каждый столбъ былъ снабженъ небольшой поперечной перекладиной, къ которой могъ бы быть прикрѣпленъ горизонтальный minimum термометръ. Чтобы снести всѣ эти аппараты къ Grands Mulets, понадобилось двадцать шесть носильщиковъ; отъ Grands Mulets, четырнадцать изъ нихъ были немедленно отосланы назадъ. Остальные двѣнадцать дошли до вершины, откуда половину мы также отослали назадъ. Слѣдовательно, осталось шестеро. Кромѣ того съ нами было три проводника, съ Огюстомъ Бальматомъ во главѣ; всего насъ, съ д. Франкландомъ и со мной, было одинадцать человѣкъ. Хотя главная цѣль экспедиціи состояла въ томъ, чтобы ставить столбы и установить термометры, но мнѣ очень хотѣлось сдѣлать нѣкоторыя наблюденія надъ прозрачностью нижнихъ слоевъ атмосферы, относительно солнечныхъ тепловыхъ лучей. Съ этой цѣлью я предпринялъ рядъ наблюденій съ аббатомъ Велье, (Abbé Veuillet) изъ Шамуни; онъ долженъ былъ дѣлать свои наблюденія въ долинѣ, я на верху. Мы работали равными инструментами; этимъ способомъ я надѣялся опредѣлить вліяніе слоя воздуха, лежащаго между вершиной и подошвой горы, на солнечное лучеиспусканіе.

Желая начать свои наблюденія съ разсвѣтомъ, я запасся палаткой, которую раскинули на вершинѣ, гдѣ я располагалъ провести ночь. Палатка имѣла десять футовъ въ діаметрѣ, такъ, что всѣ одинадцать человѣкъ забились въ нее. На верху жестоко дулъ сѣверный вѣтеръ, но мы спустились на нѣсколько футовъ къ подвѣтренной сторонѣ, и такимъ образомъ нашли защиту. Въ теченіи всей ночи холодъ нисколько не давалъ себя чувствовать, не смотря на то, что у насъ не было огня, а окружающій снѣгъ былъ на 15° Цельзія или 27° Фаренгейта ниже точки замерзанія воды. Однако всѣмъ намъ нездоровилось. Правда еще въ Шамуни я чувствовалъ себя очень не хорошо; но если бы я остался, не состоялось бы и предпріятіе. Мнѣ случалось часто перемогать себя въ подобныхъ случаяхъ; я понадѣялся на себя и теперь. Но на этотъ разъ вышло иначе; болѣзнь моя была серьезнѣе обыкновеннаго; въ теченіе дороги она все усиливалась. Однако къ утру я почувствовалъ себя бодрѣе, между тѣмъ какъ съ товарищами моими случилось на оборотъ. На разсвѣтѣ вѣтеръ усилился, и такъ какъ тонкій снѣгъ былъ совершенно сухъ, то онъ тучами взвивался надъ нашими головами. Если бы не существовало никакихъ другихъ препятствій, то этого одного было бы достаточно, чтобы сдѣлать невозможными наблюденія надъ солнечнымъ лучеиспусканіемъ. Вслѣдствіе этого мы принуждены были ограничиться главнымъ предметомъ экспедиціи — водруженіемъ столбовъ для термометровъ. Первый столбъ на вершинѣ былъ углубленъ на шесть футовъ въ снѣгъ, а остальные шесть футовъ оставались на воздухѣ. Minimum термометръ былъ крѣпко ввинченъ въ поперечную перекладину столба; maximum термометръ былъ ввинченъ подъ нимъ, а подъ этимъ послѣднимъ еще поставленъ приборъ для опредѣленія сырости и сухости. Два minimum термометра были также помѣщены въ снѣгу — одинъ на глубинѣ шести, другой на глубинѣ четырехъ футовъ ниже поверхности — они назначались для того, чтобы получить нѣкоторыя указанія на какую глубину проникаетъ зимній холодъ. На всѣхъ остальныхъ станціяхъ мы помѣстили по одному minimum термометру въ ледъ или снѣгъ и по одному maximum и по одному minimum термометра на воздухъ.

Станціи были слѣдующія: — на вершинѣ, на Corridor, на Grad Plateau, на глетчерѣ около Grands Mulets и двѣ прибавочныя между Grands Mulets и краемъ Glacier de Bosson. Мы взяли съ собой нѣсколько ракетъ, чтобы сдѣлать опытъ, оказываетъ-ли вліяніе рѣдкость воздуха на силу восхожденія и на сгараемость. Но, въ продолженіи всей ночи, мы были закутаны въ густой туманъ, помѣшавшій нашему намѣренію. Одна ракета была пущена вверхъ; она (но мы этого не знали) проникла черезъ туманъ и ее видѣли въ Шамуни. Опыты Леконта, надъ предполагаемымъ замедленіемъ сгаранія подъ вліяніемъ свѣта и разряженія, понудили меня предпринять рядъ опытовъ на Монбланѣ. Др. Франкландъ любезно изъявилъ готовность помочь мнѣ. Въ Шамуни взято было шесть свѣчей; онѣ были точно взвѣшены. Имъ дали погорѣть часъ на вершинѣ; по возвращеніи въ Шамуни, онѣ опять были взвѣшены. Затѣмъ имъ дали горѣть часъ внизу. Отбросивъ одну свѣчу, дававшую ненормальные результаты, мы рѣшили, разумѣется, допуская возможность нѣкоторыхъ неточностей, что количество, сгорѣвшее на верху и внизу, одинаково. Такой результатъ тѣмъ болѣе удивилъ насъ, что свѣтъ свѣчей, на верху горы, казался намъ гораздо слабѣе, чѣмъ внизу.

Пистолетный выстрѣлъ раздавался значительно слабѣе на вершинѣ, нежели въ низкихъ слояхъ. Короткость звука была замѣчательна; но онъ не имѣлъ сходства съ звукомъ шутихи, съ которымъ его обыкновенно сравниваютъ въ учебникахъ акустики. Его скорѣе можно было сравнить съ звукомъ выскакивающей пробки изъ шампанской бутылки, но гораздо громче. Картина восхода солнца съ вершины горы была невыразимо великолѣпна. На тѣневыхъ склонахъ, снѣгъ, освѣщеннный только отраженнымъ свѣтомъ неба, былъ чистаго свѣтло-голубого цвѣта; вершила же горы была, напротивъ того, вся алая. Контрастъ этихъ двухъ цвѣтовъ былъ такъ прелестенъ, что я не умѣю передать этого словами.

Мы провели около двадцати часовъ на вершинѣ Монблана. Если бы я былъ болѣе доволенъ поведеніемъ нашихъ проводниковъ, я бы съ особеннымъ удовольствіемъ вспоминалъ объ этомъ, рѣзко выступающемъ эпизодѣ моихъ горныхъ похожденій. Но въ нѣкоторыхъ изъ моихъ людей обнаружилось такое настроеніе, которое было для меня новостью и очень походило на возмущеніе, если только будетъ кстати назвать такъ образъ ихъ дѣйствій. Правда, онъ большею частью высказывался слабо, и только одинъ изъ нихъ, давалъ замѣтить себя очень рѣзко. Пошли сожалѣнія, упреки, требованія прибавки за такое, совсѣмъ новое для нихъ дѣло. Есть характеры, которые страшатся всего необыкновеннаго; а ночевать на Монбланѣ, казалось моимъ спутникамъ вещью необыкновенной. До тѣхъ поръ никто не дѣлалъ этого, да и послѣ того, такая вещь не повторялась больше.

Какъ было сказано въ первой главѣ, я дѣлалъ попытку достигнуть вершины въ отвратительную погоду 1860 года, но просидѣвъ двадцать часовъ въ Grands Mulets, принужденъ былъ отказаться отъ своего намѣренія. Эта погода разрушила нижнія станціи. Въ 1861 г. хотя крестъ еще стоялъ на вершинѣ, но отъ термометровъ остались однѣ разбитыя трубки, и онѣ были негодны для наблюденій.

Въ заключеніе я прибавлю, что нисшая температура на вершинѣ Jardin, въ теченіи зимы 1858 года была 21° Цельзія ниже нуля. Въ 1859 г., я напрасно старался отыскать термометръ, поставленный въ снѣгъ, на вершинѣ Монблана, въ предыдущемъ году.

---

Девять лѣтъ тому назадъ я написалъ небольшую книжку подъ заглавіемъ «Восхожденіе на горы въ 1861 году»; сочиненія этого уже давно нѣтъ въ печати, и теперь я намѣренъ сдѣлать изъ него нѣсколько выписокъ. Въ этомъ году сдѣлано было восхожденіе на Вейсгорнъ и пройденъ баррьеръ между Çima di Jazzc и Mont Rosa по неизвѣданной и опасной дорогѣ. Обѣ эти экспедиціи были описаны, но кромѣ разсказовъ о внѣшней сторонѣ дѣла, я нахожу въ книгѣ субъективный элементъ, заключающійся въ размышленіяхъ. и соображеніяхъ, которымъ я люблю предаваться во время путешествій, безъ чего даже и самая Швейцарія казалась бы мнѣ, подъ часъ, монотонной. Дѣлясь этими размышленіями, я разсчитываю на вниманіе, или даже просто на одну благосклонность читателей, уже привыкшихъ къ подобной созерцательной дѣятельности: практическій человѣкъ нетерпѣливо пропуститъ эти страницы. Я начинаю съ письма изъ Базеля.

Письмо изъ Базеля.

Въ Базель я пріѣхалъ въ прошедшую ночь, и сижу теперь на балконѣ гостинницы «Трехъ Королей»; внизу бѣжитъ Рейнъ. Здѣсь онъ протекаетъ тихо, но выше, пройдя сваи моста, воды его разсыпаются клубами пѣны; сжатые воздушные пузырьки лопаются, и какъ эластическія пружины, потрясаютъ воздухъ звучными колебаніями^[6]. Такимъ образомъ бурное теченіе рѣки превращается въ музыку. Съ музыкой рѣки сливаются удары молота, сколачивающаго лодку, вѣтерокъ шелеститъ листами тополя, вдали слышится вѣрный лай сторожевой собаки, а вдоль берега, изъ каждаго окна, горитъ разноцвѣтнымъ сіяніемъ отраженное солнце.

"Вчера я выѣхалъ изъ Парижа, а третьяго дня изъ Лондона; во время морского переѣзда, налетѣла буря и разсердила море. Пароходъ нашъ бросало изъ стороны въ сторону; немедленно послѣдовали обыкновенные результаты: мужскія лица позелѣнѣли, румянецъ сбѣжалъ съ дамскихъ щекъ, дѣти подняли плачъ и крикъ. Одна необыкновенно блѣдная дѣвушка сидѣла подъ самыми брызгами волнъ, и съ ангельской кротостью переносила жестокость океана. Черезъ прозрачную кисею сквозила бѣлая рука, и соленая волна, била по ней, какъ будто это была не больше какъ какая-нибудь водоросль. Качаясь по волѣ безпокойной стихіи, гнѣвъ которой и его послѣдствія уже испытали на себѣ почти всѣ пассажиры, я сидѣлъ и раздумывалъ о томъ, сколько матеріализму обнаруживаетъ морская болѣзнь, выказывая безъ зазрѣнія совѣсти всю безпомощность человѣческаго существа и его воли.

"Утро перваго августа я встрѣтилъ въ дорогѣ изъ Парижа въ Базель. Солнце сильно пекло; въ добавокъ къ этому естественному источнику высокой температуры, въ нашемъ купе забито было восемь человѣческихъ существъ, изъ которыхъ каждое сжигало медленный огонь, называемый жизнію. Всѣ мы спали; сначала засыпалъ то тотъ, то другой по одиночкѣ, потомъ стали засыпать группами, наконецъ, сонъ одолѣлъ всѣхъ. Тщетно старались мы бороться съ охватывающей насъ летаргіей. Мысль постепенно ускользаетъ отъ предмета, предметъ ускользаетъ отъ безсильной мысли, мы побѣждены жаромъ. Но что же такое жаръ, если онъ можетъ производить такія перемѣны въ нашей умственной и нравственной природѣ? Отчего мы не въ состояніи были бы читать «Логику» Милля или «Критику чистаго разума», въ турецкой банѣ? Жаръ, опредѣляя его безъ всякого прямого отношенія къ нашимъ ощущеніямъ, есть родъ движенія, такъ же строго механическаго, какъ движеніе морскихъ волнъ, или какъ колебанія воздуха, производящія звуки. Сообщеніе этого движенія моллекуламъ мозга производитъ упомянутыя выше нравственныя и умственныя дѣйствія. Человѣческая дѣятельность возможна только въ опредѣленныхъ границахъ температуры. Переступите эту границу съ одной стороны, силы упадутъ отъ избытка; переступите ее съ другой стороны, силы упадутъ отъ недостатка. Умъ есть въ нѣкоторомъ смыслѣ функція температуры. Такимъ образомъ, въ полдень, умственная энергія наша ослабла, но восемь часовъ спустя она вполнѣ пробудилась, съ тою сосредоточенностію и благоговѣніемъ, какія всегда можетъ возбудить въ душѣ звѣздное небо. Смотря такимъ образомъ на человѣческій организмъ съ физической точки зрѣнія, мы неизбѣжно убѣждаемся въ томъ, что умственная дѣятельность полдня отличается отъ дѣятельности вечера или утра, единственно количествомъ движенія получаемаго частицами мозга.

«Я не пишу эти слова легкомысленно. Матерія, въ ея отношеніи къ жизненнымъ явленіямъ, подлежитъ вѣчному изученію. Пусть морской приливъ бываетъ въ свое время, и пусть идетъ впередъ знаніе; опредѣлять границъ ему нельзя, и ничто не можетъ быть возмутительнѣе того понятія, будто серьезное стремленіе человѣка къ истинѣ, ведетъ его къ гибели».

Утромъ 2-го августа солнце стояло высоко, когда мы выѣзжали изъ Базеля. Всякая нравственная тяжесть мало по малу изчезаетъ передъ серьезнымъ трудомъ; кромѣ того, такой трудъ не остается безъ вліянія и на промежутки активной дѣятельности. Такъ въ тотъ день, катясь изъ Базеля, я пѣлъ — но это было не шумное веселье, а ясная, тихая, глубокая сердечная радость. Причина же этой радости коренилась въ прошедшемъ; если бы я не работалъ такъ много до моего освобожденія изъ Лондона, я не могъ бы теперь такъ весело лѣниться. Будь это въ другой сторонѣ, а не въ Швейцаріи, долина, по которой мы ѣхали, не возбуждала бы такихъ безчисленныхъ восторговъ. Справа и слѣва, величественными группами подымались гордыя горы. Мрачный сосновый лѣсъ, мѣстами, покрывала ихъ какъ темными тучами, между этими темными пятнами, отдѣлялись пространства самой нѣжной зелени, а внизу, среди луговъ, сверкалъ быстрый Рейнъ.

На зенитѣ небо было голубое, но густой слой горизонтальнаго воздуха обволакивалъ снѣжные пики прозрачнымъ газовымъ вуалемъ, сквозь который ясно обрисовывались, какъ призраки, ихъ широкія очертанія. Пока мы ѣхали къ Тону (Thun), прозрачный покровъ, становился плотнѣе, а тучи густыми клубами взвивались кверху, точно радуясь, что вырвались изъ своей горной тюрьмы. Этотъ мрачный туманъ и затѣмъ образовавшіяся изъ него густыя черныя тучи разразились грозой. Молнія пронизывала воздухъ огненными зигзагами. Затѣмъ началась канонада громовъ, и дождевыя капли неистово застучали по экипажу. Потомъ разгулялось, но не совсѣмъ. Вокругъ горъ еще вились грозовыя тучи, и среди нихъ, освѣщенныя горныя вершины какъ будто плавали въ опалахъ воздуха.

Въ Тонѣ (Thun) я встрѣтилъ своего вѣрнаго и любимаго проводника Іоганна Беннена изъ Лакса, (Laax) въ Ронской долинѣ; я не знавалъ въ альпахъ человѣка сильнѣе и мужественнѣе его. Мы сѣли на пароходъ, чтобы ѣхать въ Интерлакенъ. Во время нашей поѣздки по озеру, небо опять потемнѣло, палуба затопилась проливнымъ дождемъ. Мрачный облачный покровъ разверзался по временамъ, и черезъ эти отверстія вылетали параллельныя молніи необыкновеннаго блеска и озаряли озеро. Прибывъ въ Интерлакенъ, я поѣхалъ къ пароходной пристани на Бріенцкое озеро. Пароходъ отчалилъ въ 6 час. по полудни; воздухъ былъ чистъ; мы проѣзжали мимо картинъ, полныхъ спокойной красоты, при тихомъ вечернемъ освѣщеніи. Бріенцкій мостъ снесло волнами; почта была задержана; западный вѣтеръ снова нагналъ мракъ, и послѣ ужина я цѣлый часъ смотрѣлъ, какъ за облаками сверкала утихающая молнія. Тьма была непроглядная, но тѣмъ эффектнѣе поражала внезапная игра свѣта. По временамъ, молнія точно разрывалась, какъ какой нибудь огненный шаръ, между горизонтомъ и зенитомъ, разливая за облаками широкій свѣтъ, въ которомъ обрисовывались всѣ ихъ контуры. Громовые удары безъ устали поражали стоявшую передо мной утесистую вершину.

Замѣтка о звукѣ волнующейся воды.

Жидкая струя, выливаясь изъ круглаго отверстія на днѣ жестянаго сосуда, образуетъ два различныхъ отдѣла; одинъ плавный и прозрачный, другой, колеблющійся и, повидимому, мутный. Опыты, сдѣланные въ 1849 году надъ такой струей, навели меня на мысль о происхожденіи звука, волнующейся воды. Когда изъ рта курящаго выходитъ табачный дымъ, обыкновенно происходитъ что то въ родѣ маленькаго взрыва, который обусловивается главнымъ образомъ внезапнымъ лопаніемъ оболочки слюны, лежащей тонкимъ слоемъ, между верхней и нижней губой.

Надутый пузырь лопается съ трескомъ, подобнымъ пистолетному выстрѣлу. Внезапное освобожденіе сжатаго воздуха, всегда, въ извѣстной степени, сопровождается звукомъ, и этотъ фактъ точно также повторяется относительно водяной струи. Если поверхность воды, въ которую падаетъ струя, пересѣкаетъ эту послѣднюю въ ея спокойной части, струя входитъ тихо, и пузырьковъ не образуется. Если же она пересѣкается въ мутной части, то появляются пузырьки въ сопровожденіи звука. Самое свойство звука говоритъ о его происхожденіи, вслѣдствіе разрыва пузырьковъ; точно также и шумъ рѣкъ и морского прибоя, происходитъ почти исключительно отъ этой самой причины. Столкновеніе воды, сравнительно, есть второстепенная причина звука, и само по себѣ никогда бы не произвело «журчанія» ручья или музыкальнаго ропота моря. — Philosophical Magazine February 1857.

УРБАХТАЛЬ И ГОЛІЙСКІЙ ЛЕДНИКЪ. (GAULI GLACIER).

Въ Мейрингенѣ мы расположились въ le Sauvage, и, къ его чести, а къ нашему удовольствію, хозяинъ его исполнялъ свои обязанности самымъ удовлетворительнымъ образомъ. Пріѣхалъ Форстеръ, и 3-го числа, послѣ обѣда, мы пустились вверхъ по долинѣ, намѣреваясь переночевать въ Гофѣ (Hoff). Между Мейрнигеномъ и Гофомъ, Гаслійская долина (vale of Hasli) пересѣкается поперегъ горнымъ хребтомъ, называемымъ Кирхетъ (Kirchet); въ одномъ мѣстѣ этотъ баррьеръ далъ трещину, образующую глубокую пропасть съ вертикальными стѣнами, черезъ которую прорывается рѣка Ааръ (Aar). Пропасть носитъ названіе Финстераршлухта (Finsteraaarshlucht); образованіе ея объяснялось готовой гипотезой о землетрясеніи. Человѣческій умъ доискивается во всемъ причины, а ограниченные люди, будучи не въ состояніи справиться съ своими задачами, часто принимаютъ, на скорую руку, самыя жалкія теоретическія измышленія за истину, которая и въ самомъ дѣлѣ далась бы имъ, если бы они прибѣгли къ терпѣливому изслѣдованію. Эта наклонность приходить къ умозаключеніямъ быстрыми прыжками, и такимъ образомъ отстранять трудъ правильнаго изслѣдованія, приводитъ къ весьма вреднымъ результатамъ. Мы жалуемся, что практическіе люди смотрятъ на теорію съ презрѣніемъ, и, чтобы сразить ихъ, торжественно проводимъ имъ примѣры блистательныхъ теоретическихъ выводовъ геніальныхъ умовъ. Но практическіе люди, хотя и затрудняются возражать на это, все таки остюатся неубѣжденными; а почему? Просто потому, что изъ десяти извѣстныхъ имъ теорій, девять не заслуживаютъ ничего, кромѣ презрѣнія. Геніальные умы строятъ свои теоріи на прочномъ фундаментѣ фактовъ; количествомъ фактовъ, нужнымъ имъ для того, чтобы угадать законъ, и дается мѣра индивидуальнаго генія, а не тиглемъ философской системы^[7].

Гладкая равнина Гофа лежитъ выше горнаго вала Кирхета. Какъ образовалась эта плоскость? Не произошла-ли она отъ осадка озера? Не былъ-ли Кирхетъ плотиной этого озера, а изъ сего послѣдняго не вытекала-ли рѣка и падала черезъ плотину? А такъ какъ вода находила лишь слабое сопротивленіе въ скалахъ, о которыя она ударяла, то постепенно просачивала себѣ въ нихъ дорогу, образовавъ наконецъ углубленія съ высокими вертикальными стѣнами, какъ на Ладсэндѣ (Land’s End); при этомъ направленіе потока зависѣло отъ большей или меньшей плотности скалъ и другихъ случайностей; такимъ образомъ, горный потокъ, падающій цѣлые вѣка на одну и ту же плотину, навѣрное пробьетъ себѣ дорогу. Озеро, спустивъ воды, оставляетъ свое дно для зеленыхъ луговъ; теперь черезъ эти луга протекаетъ рѣка Ааръ (Aar). Доля воображенія необходима для естествоиспытателя; но предметомъ его должны быть факты, а назначеніемъ — раскрытіе взаимной связи этихъ фактовъ.

Мы проснулись въ 4 часа, часомъ позднѣе, чѣмъ намѣревались; ни одно облачко не закрывало горъ; это было для насъ радостнымъ знакомъ. Въ половинѣ шестого мы уже шли въ долинѣ Гофа, по окраинамъ котораго стлался легкій, прозрачный туманъ. Мы поднялись на откосъ, раздѣлявшій насъ отъ Урбахталя, куда лежала наша дорога. Вдали журчалъ Ааръ; но сдѣлавъ поворотъ, мы уже болѣе не слышали его журчанія; оно было внезапно заглушено болѣе громкой музыкой Урбаха съ полнымъ, звучнымъ резонансомъ отъ пропасти, куда низвергалась рѣка. Солнце уже стояло высоко. Его золотые лучи играли на свѣжей зеленой листвѣ; стволы и мохнатая зелень сосенъ сіяли въ ихъ свѣтѣ; отъ кустарниковъ и скалъ падали на пастбища мягкія тѣни; снѣжные пики были въ виду, также и скалистыя вершины, безъ снѣгу и безъ зелени, только съ разбросанными кое-гдѣ по склону клочками растительности. Направо подымались обнаженные утесы Энгельгорнера (Engelhörner), образующіе на вершинѣ когтеобразныя массы, которыя, точно въ насмѣшку, были обращены къ ясному небу. Бенненъ, эта олицетворенная сила, шелъ впереди, молча, только посвистывая отъ времени до времени, и свистъ этотъ звучалъ точно крикъ потерявшей слѣдъ серны. Въ одномъ изъ углубленій Энгельгёрнера залегла масса снѣга; нагрѣтая скала подточила снѣгъ снизу, и онъ низвергался шумнымъ каскадомъ. Густые сосновые лѣса, по нашу правую руку, были изборождены слѣдами этихъ буйныхъ потоковъ, вырывающихъ, какъ утверждаютъ, съ корнями деревья.

Нѣсколько времени мы шли по обширной долинѣ, которая потомъ сворачиваетъ влѣво и наконецъ съуживается въ ущелье. На днѣ его пѣнится рѣка; мы перешли ее, влѣзли на стѣну одного cul du sac, и могли полюбоваться оттуда великолѣпнымъ видомъ. Урбахталь былъ сценой широкой жизни ледниковъ. Глядя на эти характеристическіе утесы, мысль невольно погружается въ древніе вѣка и мы возстановляемъ въ своемъ воображеніи порядокъ вещей, изчезнувшій съ лица земли еще до появленія человѣка. Откуда берется въ природѣ эта вѣчновозобновляющаяся сила творчества? Можетъ быть она была заключена въ древней неорганической природѣ, подобно скрытому теплу, и развивалась съ теченіемъ вѣковъ? Можетъ быть и теперь въ природѣ скрыты еще другія, болѣе могущественныя силы, которымъ назначено выказаться въ грядущихъ вѣкахъ? Не будемъ бояться задавать себѣ эти вопросы, но, задавъ себѣ ихъ, слѣдуетъ также откровенно признаться, что, въ концѣ концовъ, мы ровно ничего не знаемъ, что мы окружены тайной, и жадному человѣческому уму еще никто не шепнулъ даже, какъ разрѣшить ее.

Теперь міръ жизни и красоты понемногу изчезаетъ, и передъ нами развертывается міръ красоты и смерти. Мы подошли къ краю Голійскаго ледника (Gauli glaсіег), изъ котораго вытекаетъ бурный Урбахъ, и повернули къ шалашу, чтобы напиться тамъ молока. Хозяинъ его оказался порядочнымъ грабителемъ — «ein unferchemter Hund»; но пускай его себѣ. Мы добрались по бокамъ ледника до точки, откуда открывается видъ на скалистый баррьеръ, перейти который составляло главную нашу цѣль. Голійскій ледникъ составляется изъ ряда снѣжныхъ пиковъ, соединенныхъ между собою грядами черныхъ утесовъ; сначала онъ крутъ, обрывается въ видѣ снѣжной массы, потомъ спускается болѣе отлого въ видѣ ледяной поверхности. Мы разглядываемъ горный баррьеръ, чтобы убѣдиться откуда лучше приступить къ нему. Никто изъ насъ до сихъ поръ не бывалъ здѣсь, а по скуднымъ свѣдѣніямъ, собраннымъ нами, мы знали, что баррьеръ этотъ проходимъ только въ одномъ мѣстѣ. Съ этой стороны можно достигнуть вершины съ разныхъ пунктовъ, но всѣ дороги кромѣ одной, какъ намъ говорили, приводятъ къ непроходимымъ пропастямъ, падающимъ прямо къ Лаутераарскому леднику. Послѣ продолжительныхъ наблюденій и совѣщаній мы приходимъ къ окончательному рѣшенію. Рѣшено взобраться на ледникъ. И тутъ, и тамъ зіяютъ черныя пропасти, но дѣйствительной опасности еще нѣтъ. Мы переходимъ поперегъ ледника на противуположные склоны; сперва намъ приходится идти по ледяному щебню, называемому моренами, (moraine), потомъ по снѣгу; благодаря усиленной работѣ, мы вышли прямо на хребетъ, и тутъ остановились для совѣщанія. Слѣва мы видѣли легкіе зубцы, справа шла разсѣлина въ скалахъ; имѣвшіяся у насъ свѣдѣнія указывали на разсѣлину, но мы рѣшили въ пользу дороги влѣво.

Зимній снѣгъ лежалъ густымъ слоемъ на стремительныхъ утесахъ; нижняя часть образовавшагося такимъ образомъ свода отошла отъ верхней окраины, которая все еще не отстала отъ скалъ, — такъ что вся цѣпь была защищена глубокой пропастью, называемой въ Швейцаріи Bergschlund (горныя щели). Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ снѣжныя глыбы, оторвавшись съ верхнихъ уступовъ, отчасти завалили щель, закрывъ только ея отверстіе, и на этомъ-то снѣгу намъ надо было искать опоры. Я началъ подыматься съ Бенненомъ свободно; Форстеръ и его проводникъ связались; но скоро мой другъ объявилъ, что мы всѣ должны связаться. Согласно съ этимъ мы всѣ связались на одну веревку и пошли вдоль окраины щели къ тому мѣсту, гдѣ она нѣсколько сближается. Передъ нами стоитъ вертикальная снѣжная стѣна. Предводитель нашъ осторожно утаптываетъ снѣжную покрышку пропасти; сдѣлавъ ее такимъ образомъ достаточно твердой, чтобы можно было на нее встать, и пробиваетъ своей сѣкирой глубокое отверстіе въ противуположной стѣнѣ. Онъ пытается вскочить въ эту яму, но масса рушится, онъ опрокидывается назадъ и глубоко падаетъ въ снѣгъ. Онъ стоитъ на самой щели, которая только прикрыта снѣжнымъ мостикомъ. Я кричу ему, «берегитесь!» онъ отвѣчаетъ «хорошо!» и снова принимается за то же самое. Затѣмъ вырываетъ яму еще глубже и больше; втыкаетъ сѣкиру въ нижній скатъ и оставляетъ ее тамъ; упирается руками въ рыхлую массу и на рукахъ подымаетъ все свое тѣло, точно на двухъ столбахъ. Такимъ способомъ онъ отдѣляется отъ щели и упирается ногами въ верхній снѣгъ. Я ужъ подлѣ него, и мы вдвоемъ притягиваемъ веревку, между тѣмъ какъ другъ нашъ Форстеръ подвигается впередъ. При полномъ мужествѣ и свѣжей головѣ, у него только одна невыгодная сторона — это его чрезъ-чуръ тяжеловѣсная фигура. Первая его попытка не удалась, снѣжная лѣстница обрушилась и онъ повалился назадъ; но такъ какъ теперь уже два человѣка были на веревкѣ, то ея напряженное состояніе при помощи его собственныхъ усилій не даетъ ему погрузиться слишкомъ глубоко въ снѣгъ. Сдѣлавъ второе усиліе, онъ преодолѣлъ трудность, за нимъ послѣдовалъ его проводникъ, и вотъ всѣ мы четверо стоимъ прямо надъ самою пропастью. Склонъ ея каѳедральной крыши и пропасть, зіяющая подъ нами всего въ нѣсколькихъ шагахъ отъ насъ, такого рода, что упасть въ нее, значитъ обречь себя на вѣрную смерть. Навыкъ пріучаетъ насъ смотрѣть на вещи подобнаго рода почти совершенно равнодушно. Однако, надо признаться, что это была трудная минута. При томъ мы только еще начинали наши лѣтнія экспедиціи, а въ этомъ первомъ періодѣ, чтобы быть спокойнымъ, надо имѣть полную увѣренность въ своихъ проводникахъ. Мы добрались до хребта, и обозрѣвъ мѣстность, убѣдились, что дѣло наше вѣрно.

Зубцы составляли вершину, чего-то въ родѣ трубъ или воронки въ скалахъ, которая проходила въ глубину прямо къ Таутераарскому леднику (Lauteraar glacier). Возгордясь нашимъ успѣхомъ, я отвязалъ отъ себя веревку и спрыгнулъ внизъ, въ воронку; меня стало быстро увлекать внизъ, и чтобы спастись отъ окончательнаго паденія, я хватался по временамъ за выдающіяся скалы. При одномъ изъ такихъ усилій у меня выскочила изъ рукъ моя палка; она проскользнула между обломками, докатилась до снѣжнаго ската, скатилась съ него и засѣла внизу, встрѣтивъ преграду въ какомъ-то камнѣ. Поспѣшно обойдя снѣгъ, которому нельзя было довѣриться безъ палки, я дошелъ до гребня, однимъ прыжкомъ очутился на обломкахъ; по нимъ я скатился внизъ; на лету схватилъ свою палку, и въ одну минуту овладѣлъ всѣми своими движеніями. Достигнувъ слѣдующаго снѣжнаго ската, я спустился по немъ до нижнихъ скалъ, и остался тамъвъ ожиданіи своего проводника.

У глубокой воронкообразной впадины, мы разошлись. Бенненъ предпочелъ идти по скаламъ, а я, надѣясь на болѣе легкій спускъ черезъ самую воронку, рѣшился избрать ее. Мѣстами она была завалена отвердѣвшимъ снѣгомъ, по внизу была рѣка, а такъ какъ я не зналъ на сколько прочна ея оболочка, то нужна была большая осторожность. Въ одномъ мѣстѣ снѣгъ разсѣлся, и я увидѣлъ прямо подъ собой темный туннель, по которому катилась рѣка. Итакъ, дальнѣйшій спускъ былъ мнѣ загороженъ; я перешелъ на другую сторону ущелья, на противуположныя скалы, вскарабкался на нихъ, и очутился на верху идущей выступами пропасти, внизу которой стоялъ Бенненъ и смотрѣлъ, какъ я схожу внизъ. На одномъ изъ выступовъ я поскользнулся; изъ груди моего проводника вырвался тревожный крикъ и онъ бросился ко мнѣ. Но я не подвергся ни малѣйшей опасности, благополучно сошелъ на слѣдующій уступъ; еще минута, и всѣ затрудненія кончились. Отсюда мы стали уже спускаться съ горы вмѣстѣ, сошли со скалъ и достигли глетчера, гдѣ скоро къ намъ присоединился Форстеръ съ своимъ товарищемъ. На одномъ изъ дальнихъ склоновъ, мы примѣтили стадо изъ семи сернъ. Подзорная труба открыла въ нихъ пять взрослыхъ животныхъ и двухъ хорошенькихъ маленькихъ дѣтенышей. День приходилъ къ концу, на болѣе глубокихъ ледникахъ и на маленькихъ ледниковыхъ озеркахъ, уже ложилась тѣнь отъ ихъ ледяныхъ береговъ, вода пронизывалась ледяными иглами: въ теченіи цѣлаго дня, частицы воды были разъединены антагоническимъ дѣйствіемъ жара; теперь врагъ изгнанъ, и они поспѣшно бросились другъ къ другу въ кристаллическія объятія. Мы продолжали пробираться внизъ по безпощаднымъ валунамъ, которыми усѣена нижняя часть глетчера; потомъ по зеленымъ пастбищамъ и округленнымъ скаламъ добрались до Гримзельскаго отеля (Grimsel Hotel), и, хотя онъ не отличается особымъ удобствомъ, однако всѣ мы были чрезвычайно рады ему.

VII. Гримзель и Эггишгорнъ.

Этотъ Гримзель, страна роковая — это памятникъ, изсѣченный іероглифами болѣе древними и болѣе грандіозными, нежели іероглифы Ниневіи или странъ Нила. Это страна, освобожденная солнцемъ изъ ледяной гробницы. Все вокругъ очевидно доказываетъ былое существованіе ледниковъ и ихъ отжившее могущество. Вездѣ и кругомъ скалы; онѣ прорѣзаны, проточены, гладко отполированны или наоборотъ изрыты глубокими царапинами. Тамъ и сямъ остроконечные осколки кварца, крѣпко обхваченные льдомъ, врѣзались своими острыми краями въ скалы и огранили ихъ какъ брилліанты, болѣе или менѣе крупной гранью, смотря по величинѣ рѣзавшаго камня. Болѣе значительныя массы оставили продольные, вдавленные слѣды въ скалахъ, по которымъ онѣ проходили; во многихъ мѣстахъ скалы отполировалъ самъ ледъ. Если дождевая струя можетъ сдвинуть камень съ мѣста, то тѣмъ болѣе ледяная поверхность, при громадномъ треніи, можетъ сгладить шероховатости скалъ, по которымъ она скользила цѣлые вѣка. Скалы, отполированныя такимъ образомъ самимъ льдомъ, до такой степени гладки и скользки, что на нихъ невозможно стоять, гдѣ есть хоть сколько-нибудь значительный скатъ. Но что это былъ за міръ, когда всѣ долины были наполнены такимъ льдомъ? Мы можемъ мысленно возстановить тогдашній видъ страны, и при этомъ, въ нашей картинѣ, изчезнутъ многія горныя массы, подымающія, въ настоящее время, вершины свои къ небу. Въ тѣ времена Швейцарія не могла быть такъ величественна, какъ теперь, если мысленно наполнить всѣ эти долины до краевъ льдомъ, и тѣ чудные контрасты высотъ и глубокихъ долинъ, которые придаютъ величіе альпійской природѣ, изчезнутъ. Вмѣсто уносящихся въ небо вершинъ и глухихъ ущелій, мы увидѣли бы ледяное море съ разбросанными кое-гдѣ унылыми островами, образованными самыми высокими горными вершинами.

Въ полдень я отправился къ Зидельгорну (Siedelhorn). Когда я стоялъ на его изломанной вершинѣ, въ воздухѣ не было ни одного облачка; солнечные лучи падали прямо на вершину и на склоны Галенштока (Galenstock), у подошвы котораго лежитъ Ронскій ледникъ (glacier of the Rhone). Ровная поверхность névé, надъ большимъ ледянымъ каскадомъ, самъ каскадъ и наконецъ ледникъ внизу, все это казалось такъ близко, что рукой подать. У основанія каскада, со льдомъ происходитъ необыкновенное превращеніе; онъ достигаетъ этого мѣста въ болѣе или менѣе безформенномъ состояніи, а отсюда выходитъ уже великолѣпными пластинками. Такой перемѣной онъ обязанъ сильному давленію, которому онъ подвергается на днѣ каскада. Здѣсь были совершенно явственно видны изгибы ледника и постепенный переходъ ихъ въ ледяныя полосы, и также раздѣленіе этихъ полосъ линіями, обозначающими края пластинокъ того слоя, которыми ледникъ наполняется въ этомъ мѣстѣ. Дальше, въ горахъ, на противуположной сторонѣ Ронской долины, лежитъ Гризскій ледникъ (Gries glacier); одна половина его снѣговъ была въ тѣни, другую освѣщало заходящее солнце. Вдали, направо, виднѣлся Monte Leone и другія грандіозныя группы, среди которыхъ Мишабель (Mischabel), всѣхъ величественнѣе подымала свои многочисленные снѣжные конусы. Пройдя одинъ оврагъ, показался изумительный конусъ Вейссіорна, склоняющагося къ сторонѣ Мишабели, а между ними подымалъ свою страшную голову Маттергорнъ.

Продолжая путь все въ томъ же направленіи, мы наконецъ увидѣли могучія зубцы Финстерааргорна. Между двумя изъ нихъ лежитъ Обераарскій ледникъ (Oberaar glacier). Здѣсь нѣтъ ни пропастей, ни фантастическихъ ледяныхъ башенъ, ничего, чтобы указывало на дѣйствіе тѣхъ ужасныхъ силъ, которыми иногда ледникъ раздираетъ свою собственную грудь. У вершины Лаутераарскаго ледника видъ заканчивается самымъ угрюмымъ изъ великановъ Оберланда, — Шрекгорномъ (Schreckhorn). Съ этой стороны никогда никто не взберется на его утесы. Между Шрекгорномъ и Финстерааргорномъ, интересная группа пиковъ окружаетъ плоское снѣжное поле, откуда солнечные лучи разсыпаются сверкающими нитями. Непосредственно внизу лежитъ Унтераарскій ледникъ (Unteraar glacier), съ длинной черной полосой на хребтѣ, изгибающейся тамъ, какъ гибкая змѣя. За нимъ и по его бокамъ идетъ горный кряжъ съ гребнемъ вертикальныхъ скалъ, зазубренныхъ на подобіе гребня пѣтуха. До самаго корня гребня, горы эти распланировалъ въ далекой древности ледъ.

Какъ невообразимо грустна и пустынна была картина природы, когда не только Швейцарію, но и всю Европу оковывалъ такой ледяной панцирь, когда ледникъ Бенъ Невисъ (Ben Nevis) запиралъ устье Гленруа (Glenroy), и Лимберисъ (Llamberis) или Борродэлъ (Вогrodale) были изрыты ледяными массами, спускавшимися съ Снодона (Snowdown) и Скауфелля (Scawfell).

Наступилъ вечеръ, и я сталъ спускаться внизъ черезъ груды валуновъ; чѣмъ ниже, тѣмъ скорѣе я шелъ по округленнымъ скаламъ Гримзеля, перепрыгивая, гдѣ случится, черезъ скользкіе, отшлифованные склоны, и пришелъ въ отель, когда колокольчикъ возвѣщалъ его обитателямъ ужинъ. Въ субботу я поднялся изъ Фиша (Viesch) къ отелю Юнгфрау, на склонѣ Эггишгорна, и вечеромъ пошелъ на вершину горы, одинъ. Какъ всегда, я безсознательно свернулъ съ торной дорожки, и очутился среди хаоса каменныхъ глыбъ, скатившихся съ вершинъ. Я подымался быстро, и вскорѣ стоялъ уже на гребнѣ изрѣзанныхъ скалъ, вѣнчающихъ гору. Самъ пикъ и смежныя съ нимъ вершины, также изрѣзанныя, представляютъ поразительную картину того, какъ природа сама разрушаетъ собственныя свои созданія. Она созидаетъ, она же и уничтожаетъ. Своими подземными силами, она воздвигаетъ горы, и потомъ истребляетъ ихъ своими же громами и леденящими морозами. Такими-то гигантскими переворотами, стремится она къ недостижимому покою. Но достижимъ-ли онъ? Матерьяльныя силы непрерывно стремятся къ конечному равновѣсію. Если количество этой силы стремленія ограничено, то наконецъ долженъ наступить покой. Если, одна часть вселенной жарче другой, теченіе тепла стремится уравновѣсить температуры; и вѣтры дуютъ, и рѣки текутъ съ цѣлію придти къ прочному равновѣсію. Матерія требуетъ покоя; когда же будетъ вполнѣ удовлетворено это требованіе? Когда оно удовлетворится, что же будетъ тогда? Покой не есть совершенство; это смерть. Жизнь совмѣстима только съ вѣчнымъ движеніемъ, вѣчнымъ измѣненіемъ; когда всѣ силы въ природѣ уравновѣсятся, жизнь прекратится, и съ той минуты міръ погрузится въ вѣчный сонъ.

Деревянный крестъ, выбѣленный бурями, возвышается на вершинѣ Эггишгорна; я сѣлъ у его подножія и смотрѣлъ на окружающую природу. Изъ своего горнаго родника, спускается внизъ благороднѣйшій изъ ледяныхъ потоковъ, Большой Алечскій ледникъ (Great Aletsch glacier). Онъ обвился крѣпкими объятіями вокругъ Юнгфрау, а съ Монка, Тругберга, Глетчгорна, Брейтгорна, Алетчгорна, и многихъ друтихъ горъ, сползаютъ снѣга, данники большаго ледника, и превращаются въ ледъ. Горы здѣсь хорошо защищены своей зимней одеждой, потому, сравнительно, и количество débris (каменныхъ обломковъ или моренъ) на ледникѣ, незначительно; однако на немъ замѣтны темныя, продольныя полосы, которыя суть ничто иное, какъ начинающіяся морены. Вправо и влѣво отъ этихъ продольныхъ лентъ разбѣгаются болѣе тонкіе изгибы, переплетающіеся тамъ и сямъ сложными извилинами, показывающими слоистость лежащаго льда. Ледникъ лежитъ въ дугообразной долинѣ; часть ледника, соотвѣтствующая его выпуклой кривизнѣ, находится въ состояніи напряженія; ледъ ломается поперегъ линіи напряженія, такимъ образомъ образуется любопытная система косвенныхъ надломовъ на ледникѣ. Отъ снѣговой линіи, пересѣкающей ледникъ, выше Фаульберга, чистая снѣжная поляна тянется вверхъ къ Col de la Jungfrau (the Maiden); она соединяетъ эту гору съ Монкомъ. Сегодня ни на небѣ, ни на горахъ не видно обломковъ; нѣтъ тумана, и въ ясномъ воздухѣ рѣзко выдѣляются горныя очертанія. Юнгфрау, Монкъ, Эйгеръ, Тругбергъ, скалистый Штальгратъ, стройный Алечгорнъ, всѣ они гордо подымаются къ небу. Какъ Саулъ, между ветхозавѣтными царями, такъ между горами, Финстерааргорнъ, цѣлой головой выше всѣхъ своихъ сосѣдей; потомъ виденъ Оберааргорнъ, съ катящимся съ его плечъ расколотымъ ледникомъ Фиша. Внизу Мержелинское озеро, съ его кристальными глубинами и пловучими бѣлоснѣжными айсбергами, отражающимися въ зелено-голубой водѣ. За нимъ виднѣется цѣпь, отдѣляющая Валлисъ отъ Италіи. Окидывая взглядомъ даль, видится множество пиковъ; всѣ они смотрятъ на величественный Домъ (Dom^[8]), какъ птенцы на мать. Дальше идутъ неприступныя громады Монъ Сервена. Видъ этихъ мрачныхъ, колоссальныхъ горъ невольно соединяется въ умѣ съ идеей нравственной неукротимой дикости. Далѣе, представляется предметъ не менѣе величественный, способный даже своимъ величіемъ и мощью произвести болѣе сильное впечатлѣніе, чѣмъ самъ Маттергорнъ — это Вейссгорнъ, пожалуй самый великолѣпный предметъ въ Альпахъ. Здѣсь красота соединяется съ силой; онъ не кажется дикимъ и страшнымъ, по величественнымъ и могучимъ. Дальше вправо, находится Большой Комбенъ (Great Combin); около него группируются другіе пики, а на конечной точкѣ дуги, которую окидываетъ взглядъ, возвышается царственная голова Монблана. Теперь, когда день сталъ клониться къ концу, вокругъ горъ начали розсыпаться жемчугомъ легкія тучки, и оттуда разноситься въ воздухѣ. Онѣ были совсѣмъ безцвѣтны, но никакое описаніе не передаетъ ихъ блеска и очаровательной граціи формъ.

Замѣтка объ облакахъ.

Извѣстно, что если резервуаръ, наполненный обыкновеннымъ, т. е. болѣе или менѣе влажнымъ воздухомъ, выкачивается, то первыя же движенія воздушнаго насоса производятъ осажденіе водяныхъ паровъ, распространенныхъ въ воздухѣ. Такимъ образомъ, какъ и слѣдуетъ ожидать, возможно произвести облака изъ паровъ воды и другихъ жидкостей.

Во время неоднократныхъ опытовъ надъ химическимъ дѣйствіемъ свѣта на пары, я часто имѣлъ случай наблюдать осажденіе такихъ облаковъ, по нѣскольку дней сряду. Эти наблюденія были исключительно посвящены на изученіе образованія облаковъ, произведенныхъ внезапнымъ разширеніемъ смѣшаннаго воздуха и паровъ въ экспериментальныхъ трубкахъ.

Облака образовывались двумя способами: одинъ состоялъ въ томъ, что открывалось сообщеніе между наполненной экспериментальной трубкой и воздушнымъ насосомъ, и потомъ просто разширялся воздухъ дѣйствіемъ насоса. По другому способу, экспериментальная трубка соединялась съ сосудомъ соотвѣтственной величины, а сообщеніе между нимъ и трубкой, могло запираться краномъ. Сосудъ этотъ сначала опорожняютъ; когда отвернутъ кранъ, воздухъ изъ экспериментальной трубки стремится въ сосудъ; слѣдствіемъ этого перемѣщенія будетъ осажденіе облака внутри трубки.

Вмѣсто спеціальнаго сосуда, для этой цѣли употребляли просто цилиндры самаго воздушнаго насоса.

Нашли возможнымъ, удаливъ осадокъ воздуха и пара, послѣ каждаго акта осажденія, и снова опорожнивъ цилиндры насоса, получить посредствомъ нѣкоторыхъ веществъ, и не наполняя вновь экспериментальной трубки, пятнадцать или двадцать облаковъ подъ рядъ.

Облака, осажденныя такимъ образомъ, отличались другъ отъ друга энергичностью свѣта; одни испускали нѣжный бѣлый свѣтъ, другіе сверкали внезапнымъ и изумительнымъ блескомъ. Эта разница, само собою разумѣется, должна быть приписана различной степени отражательной силы облачныхъ частицъ, которыя были произведены посредствомъ веществъ съ весьма различными указателями преломленія.

Различныя облака, сверхъ того, обладаютъ весьма различными степенями стойкости: одни быстро разсѣеваются, между тѣмъ какъ другія остаются по нѣскольку минутъ въ экспирементальной трубкѣ, и, понемногу изчезая, лежатъ на днѣ ея, какъ кучка снѣгу. Частички другихъ облаковъ проходятъ черезъ экспериментальную трубку, какъ будто бы онѣ тянулись черезъ густую среду.

Ничто не можетъ сравниться съ великолѣпнымъ явленіемъ диффракціи лучей нѣкоторыми изъ этихъ облаковъ. Самые лучшіе цвѣта видны, если смотрѣть вдоль трубки сверху, обратясь лицомъ къ источнику свѣта. Дифференціальныя движенія, происходящія вслѣдствіе тренія о внутреннюю поверхность трубки, часто заставляютъ цвѣта ложится отдѣльными слоями.

Разница въ строеніи, выказываемая различными облаками, заставила меня вникнуть поближе, чѣмъ я до сихъ поръ это дѣлалъ, въ механизмъ образованія облаковъ. Чтобы спустилось облако, необходимо извѣстное растяженіе. Въ моментъ, какъ разъ передъ осажденіемъ, охлаждающій воздухъ и паръ, могутъ быть разсматриваемы, какъ субстанціи, раздѣленныя на множество многогранниковъ, частички которыхъ, вдоль граничащихъ поверхностей, движутся въ противуположныхъ другъ другу направленіяхъ, когда наступаетъ собственное осажднне. Каждая частичка облака поглотила для своего образованія одинъ изъ многоульниковъ пара; очевидно, что величина частички должна зависѣть не только отъ величины многогранника пара, но также и отъ отношенія плотности, произшедшей изъ него жидкости. Если паръ легокъ, а жидкость тяжела, то при прочихъ равныхъ условіяхъ, частичка облака будетъ меньше, нежели тогда, если бы паръ былъ тяжелъ, а жидкость легка. Очевидно, что въ одномъ случаѣ должно произойти большее сжатіе, чѣмъ въ другомъ; эти соображенія оправдывались всѣми опытами; примѣръ толуоля можетъ служить образчикомъ изъ большаго ряда другихъ примѣровъ. Удѣльный вѣсъ этой жидкости 0,85, принимая удѣльный вѣсъ пара этой жидкости 3,26, а удѣльн. вѣсъ водянаго пара 0,6. Такъ какъ величина частички облака прямо пропорціальна удѣльному вѣсу пара, и обратно пропорціональна удѣльному вѣсу жидкости, простой разсчетъ доказываетъ, что, принимая величину многогранника пара въ обоихъ случаяхъ одинаковою, величина частички облака толуоля (toluol), должна быть слишкомъ въ шесть разъ больше величины частички водянаго облака. Изслѣдовать этотъ вопросъ съ математичесхой точностью, вѣроятно нельзя; но сравнительная вѣскость облака, поразительно замѣтна для простаго глаза. Эта вещь, какъ я говорю, наглядная.

Въ самомъ дѣлѣ, водяной паръ не имѣетъ въ этомъ случаѣ себѣ подобнаго; это не только легчайшій изъ всѣхъ паровъ, въ обыкновенномъ смыслѣ слова, но даже легчайшій изъ всѣхъ газовъ, кромѣ водорода и амміака. Этому обстоятельству и слѣдуетъ главнымъ образомъ приписать мягкую и нѣжную красоту облаковъ нашей атмосферы.

О сферической формѣ частичекъ облаковъ, можно заключить непосредственно изъ отношенія къ свѣтовымъ лучамъ. Если онѣ сферичны, то свѣтъ, изливаемый ими постояненъ; но облака могутъ также осаждаться твердыми клочками; тогда непрерывное сверканіе облака показываетъ, что частички его суть пластинки, а не сферы. Нѣкоторыя части одного и того же облака могутъ состоять изъ сферическихъ частичекъ, другія же изъ клочковъ; разница тотчасъ видна по спокойствію одной части облака, и безпокойству другой. Сверканіе такихъ клочковъ, напоминаетъ мнѣ слюдовыя пластинки въ рѣкѣ Ронѣ, при входѣ ея въ женевское озеро, когда онѣ сильно освѣщены солнцемъ.

VIII. Bel Alp.

Въ четвергъ 13-го числа я сопровождалъ общество друзей на Мержелинское озеро; объѣхавъ озеро, я взошелъ на ледникъ, и такъ какъ мнѣ приходилось много слышать о живописномъ положеніи и удобствахъ новаго отеля на Bel Alp, то я рѣшилъ спуститься съ ледника и познакомиться съ этимъ мѣстомъ. Передъ нашимъ отъѣздомъ изъ Эггишгорна, Валлисская цѣпь была покрыта туманомъ, и хотя солнце безпрепятственно озаряло небесную высь, но ниже, большія массы облаковъ не переставали раскидываться во всѣ стороны, точно древесныя вѣтви.

Облака разростались, становясь все чернѣе, и наконецъ разразились громомъ и вылились на землю страшнымъ ливнемъ. Здѣсь ледникъ изрѣзанъ косыми ледяными долинами, раздѣленными остроконечными трещинами. Мы поспѣшно идемъ вдоль направленія гребней, но наконецъ они упираются въ гору и волей-неволей, мы должны переходить съ гребня на гребень. Гирстъ слѣдуетъ за Бенненомъ, я уже остаюсь предоставленнымъ своей собственной ловкости. Весело втыкаемъ мы свои сѣкиры въ разсыпающіеся камни, и проворно прокладываемъ себѣ дорогу между пропастями. Солнце ярко свѣтило на насъ, и отчасти высушило наше мокрое платье. Вдали, влѣво отъ насъ, мы замѣтили на льду группу людей, состоящую изъ двухъ мужчинъ, мальчика и старухи, которые что-то суетились около трещины. По мнѣ пробѣжала дрожь при ужасной мысли, что можетъ быть какой-нибудь человѣкъ попалъ въ ея бездну. Мы скорѣе пошли къ нимъ, и увидѣли несчастную корову, крѣпко притиснутую между замерзшими стѣнами щели. Она жалобно выла; люди незнали какъ ей помочь; всѣ ихъ усилія были напрасны, и кромѣ того они неловко принялись за дѣло. «Сдѣлайте, чтобы животному было просторнѣе, обрубите ледъ, который сжимаетъ ей бока, а ты, стань-ка вонъ у того камня, что замыкаетъ пропасть, да подопри ее плечемъ сзади». Осколки льда полетѣли подъ сильными ударами Беннена. Гирстъ посовѣтовалъ обмотать рога веревкой, чтобы вытянуть бѣдное животное общими усиліями. Этотъ совѣтъ былъ принятъ. Еще другую веревку пропустили между задними ногами. Бенненъ раскололъ ледъ, сдавливавшій бока, и вотъ, точно матросы, подымающіе якорь, мы всѣ дружно принялись тащить веревку, сопровождая наши усилія, какъ водится, извѣстнымъ возгласомъ или припѣвомъ въ тактъ. Тяжесть начала подвигаться, но весьма медленнно; мы опять кричимъ и опять тянемъ — она стала подвигаться поскорѣе. Мы повторяемъ тоже самое до тѣхъ поръ, пока не освободили переднихъ ногъ. Теперь мы принялись вытаскивать заднія ноги; наконецъ намъ удалось поставить дрожавшее всѣми членами животное на ледникъ. Собравъ свои веревки, мы пошли дальше. Погода опять испортилась. Снова загремѣлъ громъ; теперь ему предшествовала молнія, и разъ мнѣ отбросило ее въ глаза отъ блестящей поверхности моей сѣкиры. Молнія слѣдовала за молніей, раскатъ гремѣлъ за раскатомъ съ страшнымъ величіемъ; дождь лился на землю тяжелымъ каскадомъ! Онъ былъ такъ частъ, что стоялъ стѣной, какъ смерчъ. Но не смотря на этотъ ужасный ливень, не смотря на то, что насъ били крупныя капли дождя, смѣшанныя съ градомъ, я любовался этой картиной. Величественными массами летали облака у коллосальсыхъ горъ, но отъ времени до времени, среди грозныхъ тучъ, показывалась какая-нибудь вершина, какъ Титанъ, напрягающій всѣ свои силы въ борьбѣ съ судьбой.

Скоро ледникъ сдѣлался непроходимымъ отъ трещинъ; мы перешли на его восточную сторону, и пошли по боковой моренѣ. Это была тяжелая работа. Налѣво склонъ почти весь покрытъ соснами. Бури оторвали отъ стволовъ вѣтви, а съ вѣтвей сорвали зеленыя иглы, и стояли голыя деревья какъ привидѣнія или какъ приговоренныя къ смерти. Вотъ ужъ показался намъ домъ, прилѣпившійся къ горѣ, напротивъ насъ. Мы торопимся поскорѣе перейти раздѣляющій насъ отъ нея гребень. Промокшіе до костей и голодные, мы перешли на противуположную сторону, и вступивъ на пробитую дорожку, уже безъ труда достигли привѣтливой гостинницы, цѣли нашего путешествія.

Отъ отеля, построеннаго на склонѣ Эггишгорна, часъ ходьбы до вершины, съ которой открывается великолѣпнѣйшій видъ. Но и изъ оконъ отеля чудесные виды на Bel Alp; вы можете сидѣть гдѣ нибудь не далеко, на поросшемъ брусникой склонѣ и передъ вашими глазами будутъ самые грандіозные горные виды. 14-го числа я спустился къ дикому ущелью, гдѣ кончается Алечскій ледникъ. Поперегъ ущелья стояла сосна; перегнувъ свой стволъ подъ прямымъ угломъ и ухватясь корнями за скалу, она перевѣшивалась черезъ пропасть. Я всталъ на горизонтальную часть дерева, и крѣпко держась за прямой сукъ, поглядѣлъ внизъ, въ ущелье. Нѣсколько минутъ я не могъ побѣдить боязни, и когда вѣтеръ задулъ сильнѣе, невольно еще крѣпче прижался къ дереву. Въ этомъ дикомъ мѣстѣ, совсѣмъ одинъ, я слѣдилъ за умиравшимъ днемъ, пока послѣдній его лучъ не погасъ на горахъ.

Въ двухъ часахъ разстоянія и выше Bel Alp, красуется сѣрая башня Шпарренгорна (Sperrenhorn). Я пошелъ туда 15 числа. Изъ отеля кажется, что онъ стоитъ отдѣльнымъ пикомъ, но онъ составляетъ возвышенный конецъ узкой цѣпи, приходящей въ разрушеніе отъ бурь. Въ нѣкоторомъ разстояніи прямо передо мной былъ скалистый мысъ въ родѣ абшвунга (Abschwung), по которому, справа и слѣва спускались два ледяныхъ потока, направлявшихся къ общему главному леднику. Картина поражала своей неожиданностью и красотой. Нигдѣ не видѣлъ я такого полнаго покоя, такихъ нѣжныхъ и тонкихъ изгибовъ и линій. Полосы морены, вьющіяся вдоль ледника, увеличиваютъ его красоту, а глубокое уединеніе этого мѣста придаетъ ему особенную поэзію. Кажется этотъ ледяной потокъ такъ защищенъ окружающими его горами, что его никогда не можетъ коснуться никакая буря, ни одна волна никогда не можетъ нарушить его чудеснаго покоя. И отсюда Алечскій ледникъ великолѣпенъ, а Валлисская цѣпь ни съ какого другого мѣста такъ не величественна, какъ отсюда. Нечего и говорить о величіи Дома (Dom), Сервена, Вейссгорна, которые всѣ, равно какъ и многіе другіе, видны съ Шпарренгорна.

"Живописное Обозрѣніе", №№ 7, 8, 11, 14, 16, 19, 1873

---

1. Названіе отеля.
2. Отсюда происходитъ и названіе «Врата Лавинъ» (Lauwiner-Thor), которое я далъ проходу, съ согласія, почти даже по внушенію Гаукинса, Съ тѣхъ поръ это названіе принято на всѣхъ картахъ. Мартъ 1871.
3. Кажется въ Шамуни распускаютъ слухъ, что путешественники погибли отъ лавины. Это нелѣпость, которуго вы первый съумѣете опровергнуть на мѣстѣ.
4. Разъ Бенненъ и Тиндаль подымались вмѣстѣ на Финстерааргорнъ (Fineteraarhorn); работа была трудная; Бенненъ обернулся къ Тиндалю и говоритъ, "Teil fühle mich jetzt ganz wie der Tyroler einmal, (со мной теперь то же самое, что разъ было съ однимъ Тирольцемъ) и началъ разсказывать исторію, какъ одинъ честный тиролецъ жаловался на исповѣди своему духовному отцу, что религія и непреодолимая страсть къ прекрасному полу постоянно борятся въ немъ, и не уступаютъ мѣста другъ другу. «Mein sohn», сказалъ пасторъ, «Frauen zu lieben und im Himmel zu kommen, dass geht nicht». (Сынъ мой: любить женщинъ и попасть въ царство небесное, это не идетъ). «Herr Pfarrer», отвѣчалъ тиролецъ, «es muss gehen». Господинъ пасторъ, должно идти). «Und so sag' îelijeztzt», воскликнулъ Бенненъ. (Вотъ тоже и я говорю теперь). "Es muss geheut (должно идти), постоянный его девизъ.
5. Ярдъ, англійская мѣра, равняющаяся 36 русскимъ дюймамъ, или 1 ²/₇ аршина.
6. См. замѣтку въ концѣ этой главы.
7. Это было написано вскорѣ послѣ лекцій Бокля въ королевскомъ институтѣ, которыя, по моему мнѣнію, были удивительнымъ образцомъ краснорѣчія, но весьма сомнительны въ научномъ отношеніи.
8. Куполъ, куполообразная вершина горы.