«Алконостъ», кн. I. Изданіе передвижного театра П. П. Гайдебурова и Н. Ф. Скарской. 1911
ВОСХОДЯЩАЯ АЛЬДОНСА.
правитьХорошо быть простодушною Альдонсою: въ ея ограниченномъ кругу счастіе встрѣтитъ ее, ея визгливое пѣніе и ея неуклюжая пляска восхитятъ ея неприхотливыхъ односельчанъ, и такой же, какъ она, простодушный деревенскій юноша поведетъ ее къ вѣнцу.
Если она услышитъ, что смѣшной странствующій рыцарь именуетъ ее Дульцинеею, прекраснѣйшею изъ дамъ, то засмѣется она звонко, и забудетъ скоро забавную мечту.
Но если она ему повѣритъ, если сладкою мечтою отравитъ свое воображеніе, — и, повѣривши донъ-Кихоту, пойметъ, что очарованія высокой красоты скрыты подъ ея сельскимъ, грубымъ обличіемъ, — и, понявши это, зажжется страстною мечтою воистину стать утѣшеніемъ людей, красотою высокою и нѣжною, прославленною прекраснымъ мечтателемъ Дульцинеею, — какой передъ нею откроется тяжелый путь! Какъ будутъ преслѣдовать ее тѣ, отъ кого она ушла! И гдѣ же тѣ, кого она ищетъ? И какъ совлечь съ себя обличіе постылой Альдонсы?
Но, восходя, восходитъ, и пламенѣетъ высокимъ своимъ подвигомъ, и, быть можетъ, погибаетъ, не свершивъ великаго дѣла, не пройдя высокаго пути. Тогда приходятъ къ ней множества людей, изъ родного Села и изъ далекаго Града, и вѣнчаютъ цвѣтами почившую.
Такимъ путемъ, — путемъ восходящей Альдонсы, — представляется мнѣ тяжелый и блистательный путь знаменитой русской актрисы, Вѣры Ѳедоровны Коммиссаржевской.
Мы знаемъ, что Вѣрѣ Ѳедоровнѣ Коммиссаржевской не удалось сдѣлать то, чего мы такъ хотѣли: создать въ Россіи новый театръ. Не удалось, — но тѣмъ не менѣе имя Коммиссаржевской для насъ особенно дорого, и память о ней сохранится чистою.
Есть неудачи, которыя чище и славнѣе самыхъ блистательныхъ побѣдъ, — и такова была неудача Коммиссаржевской.
Быть побѣдительницею — для нея ничего не стоило, какъ ничего не стоило Альдонсѣ очаровать Хозе или Хуана. Стоило ей только играть то, что она играла для провинціи, — и успѣхъ ея былъ бы неизмѣнно проченъ. Только мы, мечтающіе о новомъ театрѣ, потеряли бы свѣтлую мечту о невоплощенныхъ и, можетъ быть, несбыточныхъ формахъ театральнаго дѣйствія. Зато милое и привычное толпѣ искусство театра-зрѣлища, можетъ быть, не потеряло бы такъ рано блестящей актрисы.
Но вѣчная неудовлетворенность тѣмъ, что дано, тѣмъ, что достигнуто, устремляло ее дальше и дальше, къ тому, о чемъ мечтается, къ тому, чего еще нѣтъ, къ тому, чего никто изъ насъ еще не умѣетъ сдѣлать. Мы всѣ мечтаемъ о томъ, чего не можемъ сдѣлать.
Повелительнѣе, чѣмъ у многихъ другихъ, было это стремленіе къ тому, чего еще нѣтъ, у Вѣры Ѳедоровны Коммиссаржевской. Мы всѣ дѣлаемъ, что можемъ, — Коммиссаржевская умѣла ставить себѣ цѣли выше своихъ силъ, и искать жатвъ тамъ, гдѣ еще никто не сѣялъ. Въ этомъ благородномъ и высокомъ ея подвигѣ многія начинанія ея были, конечно, обречены на неудачу.
Театръ Коммиссаржевской представлялъ странное и плѣнительное зрѣлище героической борьбы за новыя формы сценическаго дѣйствія, борьбы, гдѣ такъ мало было союзниковъ и помощи, и такъ много враговъ и препятствій.
Такъ, нужна новая драма, — но что же играть? Театръ, который былъ, былъ таковъ, что живыя силы литературы, въ большей или меньшей степени, чуждались его, — и ставить приходилось преимущественно піесы, написанныя въ Западной Европѣ. Изъ русскихъ драмъ иныя, какъ, напримѣръ, трагедіи Валерія Брюсова и Иннокентія Анненскаго, устрашали почему-то и театръ Коммиссаржевской. Разрывъ между театромъ и литературою былъ такъ глубокъ, что даже ищущая новыхъ путей Коммиссаржевская все же не поставила ни Брюсовскую «Землю», ни «Лаодамію» Иннокентія Анненскаго, ни «Незнакомку» Александра Блока. Да и то, что ставилось, встрѣчалось неистовымъ гуломъ порицаній, запальчивыхъ и несправедливыхъ.
Не было драмъ, но не было и многаго другого. Оказалось наконецъ, что прежде театра надо основать школу, — прежде, чѣмъ дѣлать, надо учиться и учить.
Но учить и учиться уже было поздно. Грубая жизнь напала на милую мечтательницу, и увлекла ее на погибельный путь, на путь къ смерти.
Но что же! Когда умираетъ человѣкъ, еще не все умираетъ. Безсмертно многое, и безсмертнѣе всего мечта.
Жила была Альдонса, и была довольна своею долею. Но пришелъ мечтатель, и прославилъ Дульцинею. Прошли многія поколѣнія, — и вотъ Альдонса говоритъ:
— Прекраснѣйшая изъ дамъ, Дульцинея Тобозская, это — я, которую зовутъ въ деревнѣ Альдонсою. Меня прославилъ знаменитый въ вѣкахъ рыцарь, — и я хочу оправдать его безумный восторгъ и стать воистину прекраснѣйшею изъ дамъ.
И мечтаетъ Альдонса, и стремится къ воплощенію высокой мечты, — и такъ мечтаетъ, и такъ стремится, и такъ высокою мечтою всю свою испепеляетъ душу, что умираетъ. Бѣдная мечтательница, Альдонса!
А мы склоняемся у ея могилы, и не стыдимся по-дѣтски плакать о ней, объ ея высокой мечтѣ, объ ея несказанной печали, о безнадежномъ подвигѣ ея жизни. И говоримъ:
— Наслѣдники твоей мечты, преемники твоей печали, утѣшимъ, утѣшимъ твою свѣтлую тѣнь, — и то, что было твоимъ подвигомъ, сдѣлаемъ дѣломъ своей жизни.