ВОСПОМИНАНІЯ О ЗАКАВКАЗСКОМЪ ПОХОДЪ 1854—1855 ГОДОВЪ.
правитьI.
правитьОкончивъ кюрюкъ-даринскую кампанію, Новороссійскій драгунскій полкъ зимовалъ по деревнямъ Ахалкалакскаго участка.
Весна въ 1855 году стала довольно ранняя; глубокіе снѣга, покрывавшіе землю въ продолженіе цѣлаго полугода, разстаяли въ мартѣ мѣсяцѣ, и въ полѣ зазеленѣлась молодая травка. Тепло!… Стряхиваемъ съ себя лѣнь и нѣгу зимовыхъ квартиръ и выходимъ подышать чистымъ воздухомъ. Кажется, и не вошелъ бы въ душную хату, о которой такъ отрадно мечталось тамъ, въ снѣгу зимняго бивуака.
Намъ скоро походъ…. боевой походъ!… Уже давно чистятся ружья, отпускаются полосы шашекъ, точатся тонкія лезвія пикъ, притупившіяся въ прошломъ году о турецкія кости. Что сулитъ будущее? задаешь себѣ невольно этотъ вопросъ, — и мысли переносятся за свѣтлыя воды Арпачая.
6 мая, въ девять часовъ утра, весь полкъ тронулся. Первый переходъ былъ небольшой; ночевали по тѣмъ же самымъ деревнямъ, гдѣ зимовали другіе эскадроны. Одни только пикинеры перешли въ армянскій аулъ Шестопы, верстъ за двѣнадцать отъ черты зимовыхъ квартиръ. Аулъ этотъ имѣетъ всего дворовъ десять, расположенъ на берегу рѣчки Шестопянки, впадающей въ Арпачай, и кромѣ бѣдности жителей незамѣчателень ничѣмъ, хотя и лежитъ на самомъ пути изъ Ахалкалакъ и Ахалцыха въ Александраполь. На другой день проходили чрезъ него всѣ наши эскадроны.
8 мая полкъ собрался въ Тошинкѣ. Здѣсь жители тоже армяне, но зажиточные. Самый аулъ довольно значительный и расположенъ на мѣстности чрезвычайно живописной. Онъ выстроенъ на высокомъ холмѣ, откуда дорога идетъ крутымъ спускомъ на обширный лугъ, орошаемый водами Арначая. Дневка здѣсь ничѣмъ не отличалась отъ обыкновенныхъ дневокъ, предшествующихъ вступленію полка въ большой городъ. Впрочемъ, Александраполь вовсе не большой городъ; но въ немъ помѣщалась главная квартира дѣйствующаго корпуса.
На другой день, въ 7 часовъ утра, выпроводивъ впередъ свой обозъ, полкъ собрался подъ горою, на которой стоитъ аулъ; рѣчку перешли въ бродъ и потянулись по александрапольскому тракту.
Въ ожиданіи смотра командующаго дѣйствующимъ корпусомъ, полкъ принарядился: офицеры были въ эполетахъ, лядункахъ и шарфахъ — въ Формѣ, давно уже не виданной нами на Кавказѣ. Офицерскія лошади были осѣдланы вальтрапами (у солдатъ ихъ не было). Издали еще зачернѣлась Александрапольская крѣпость. Чѣмъ ближе подходили мы, тѣмъ рѣзче и рѣзче отдѣлялись отъ общей массы высокіе бастіоны и крѣпостные верки, уставленные орудіями. Вотъ забѣлѣлся подъ крѣпостью и цѣлый городъ палатокъ, раскинутыхъ посреди зеленаго поля, разстилающагося отъ крѣпости до самаго Арпачая. Тамъ стояла наша пѣхота, собравшаяся ранѣе другихъ войскъ. Тверской полкъ былъ тоже въ сборѣ; не было насъ и Нижегородцевъ. Какъ и въ предшествующемъ пру, мы явились почти послѣдніе.
Всѣ войска, вступавшія въ Александраполь, были встрѣчаемы княземъ Васильемъ Осиповичемъ Бебутовымъ. Здоровый, бодрый и молодецкій видъ людей, обстрѣленныхъ въ кюрюкъ-даринскомъ сраженіи, утѣшалъ его; но полкамъ сводной драгунской бригады была объявлена особая благодарность въ приказѣ по дѣйствующему корпусу. Князь нашелъ, что зима совершенно изгладила у насъ слѣды труднаго похода въ Закавказскій край, труднаго еще болѣе потому, что полки сидѣли на изнѣженныхъ лошадяхъ, вовсе не подготовленныхъ въ мирное время ни къ бивуачнымъ стоянкамъ, то подъ роскошнымъ небомъ, при жарѣ, доходившей до сорока градусовъ, то поду дождемъ и бурей съ снѣгомъ, ни къ продолжительнымъ быстрымъ переходамъ, сопряженнымъ съ передовой службою, вси тяжесть которой легла тогда на линейцовъ и на драгунскіе полки.
Пройдя мимо города, мы расположились подъ Александрапольской крѣпостью. Стоить было хорошо, и только здоровье людей смущало насъ: въ тотъ же вперъ заболѣло пить человѣкъ, затѣмъ еще восемь; ихъ отправили въ александрапольскій госпиталь.
Съ самаго прихода подъ Александраполь, погода испортилась: дождь принимался идти два раза, а на другой день шелъ съ утра до поздняго вечера.
Мало по малу стала собираться и остальная кавалерія. Скоро пришелъ Нижегородскій драгунскій полкъ, за исключеніемъ перваго дивизіона, отправленнаго, по военнымъ обстоятельствамъ, на лезгинскую линію. Вслѣдъ за нимъ вступили 1-й и 2-й сборные линейные казачьи полки, прибывшіе на очередную смѣну, вмѣстѣ съ конною № 13-го батареею линейнаго казачьяго войска. Первымъ полкомъ назначенъ командовать флигель-адъютантъ подполковникъ Нижегородскаго драгунскаго полка князь Зейнъ-Витгенштейнъ-Берлембургъ; вторымъ — полковникъ Камповъ, заслужившій громкую извѣстность въ обѣ предшествовавшія кампаніи.
Войска собрались; ожидали только прибытія изъ Тифлиса новаго главнокомандующаго, генералъ-адъютанта Муравьева, назначеннаго намѣстникомъ Кавказскаго края. 13 мая отдаленный гулъ долетѣть до нашего лагеря и вызвать всѣхъ изъ палатокъ. Мы стали прислушиваться. Скоро громкіе крики народа, торжественный колокольный звонъ и пушечные выстрѣлы съ крѣпости возвѣстили намъ пріѣздъ въ городъ царскаго намѣстника. Многіе замѣтили, что прибытіе главнокомандующаго къ арміи выпало на 13-е число, и сомнительно покачивали головами.
Однимъ изъ первыхъ желаній генералъ-адъютанта Муравьева было осмотрѣть кавалерію дѣйствующаго корпуса. Нижегородскій полкъ онъ видѣлъ на походѣ въ селеніи Делижанъ, и теперь очередь была за нашею вороною бригадою. Смотръ назначенъ 16 мая. Зрителей, по случаю прекрасной, тихой погоды и праздничнаго дня, собралось много; полки учились превосходно. Шумно и весело возвращались мы къ своимъ коновязямъ, какъ вдругъ налетѣла туча, зачастилъ дождикъ и хлынулъ ливень. Подобныя явленія здѣсь не рѣдкость.
Осмотрѣвъ кавалерію, генералъ-адъютантъ Муравьевъ пожелалъ видѣть всѣ войска, которыя, подъ личнымъ его начальствомъ, должны были перейдти границу. Смотръ былъ 26 мая, на обширномъ лугу противъ Александрапольской крѣпости. Войска представлялъ князь Бебутовъ, водившій ихъ въ огонь при Баяндурѣ, Башъ-Кадыкъ-Ларѣ и при Кюрюкъ-Дара. Въ послѣдній разъ мы видѣли старика передъ строемъ.
Главнокомандующій, понимая нравственную связь войска съ бывшимъ предводителемъ въ бояхъ, обнялъ князя и сказалъ: «Если въ нынѣшнемъ году мы одержимъ успѣхи, то ими я обязанъ буду вамъ и славѣ вашихъ прежнихъ кампаній.»
Полки проходили церемоніальнымъ маршемъ. Генералъ Муравьевъ особенно благодарилъ вороную драгунскую бригаду.
На парадѣ главнокомандующій объявилъ походъ.
Здѣсь же войска простились съ княземъ Бебутовымъ, назначеннымъ, за отсутствіемъ намѣстника изъ Тифлиса, командовать всѣми войсками и отрядами отдѣльнаго кавказскаго корпуса, не вошедшими въ составъ главнаго александрапольскаго отряда[1]. Кто изъ насъ, участвовавшихъ въ этомъ походѣ, не помнитъ послѣднихъ задушевныхъ словъ князя Василія Осиповича: «Прощайте, храбрые товарищи!» говорилъ онъ въ своемъ приказѣ. «Я не скрою, что время командованія дѣйствующимъ корпусомъ врѣзалось въ моей памяти неизгладимыми чертами, и я навсегда сохраню убѣжденіе, что съ вами жить и умереть хорошо!» Князь проѣхалъ по рядамъ, благодарилъ всѣхъ отъ генерала до послѣдняго солдата, всѣмъ объявлялъ свое задушевное, искреннее спасибо.
«За тотъ геройскій духъ благодарю васъ — заключилъ онъ — съ которымъ вы никогда не считали непріятеля, но разили враговъ при каждой встрѣчѣ съ ними.»
Онъ благодарилъ войско за геройскій духъ, а войско глубоко сознавало, что этимъ духомъ оно было обязано его командованію, его личнымъ качествамъ, такъ далекимъ отъ всего, что носило на себѣ печать педантизма и принужденія.
Не прошло и года, а сколько перемѣнъ въ нашемъ небольшомъ корпусѣ! Князь Бебутовъ сдалъ командованіе войсками. Князь Александръ Ивановичъ Барятинскій уѣхалъ въ Петербургъ. Не было Багговута[2], умѣвшаго заслужить общую любовь не только кавалеріи, но и пѣхоты. Изъ старыхъ ветерановъ оставались только генералъ-лейтенантъ Бриммеръ, теперь командовавшій дѣйствующимъ корпусомъ, и графъ Ниродъ — герой кюрюкъ-даринскаго сраженія. Особенное вниманіе было обращено тогда на начальника иррегулярной конницы, генералъ-маіора Бакланова, незадолго передъ тѣмъ прибывшаго изъ Чечни, гдѣ его имя пользовалось грозною извѣстностію.
Вотъ замѣчательный приказъ новаго главнокомандующаго, отданный по дѣйствующему корпусу:
"Принимая главное начальство надъ дѣйствующимъ корпусомъ, привѣтствую васъ, воины Кавказа! Болѣе полувѣка, съ гордостію и изумленіемъ, Россія внимаетъ подвигамъ вашимъ; вѣсть о нихъ давно, достигла и за предѣлы нашего обширнаго отечества.
"Уже двадцать-пять лѣтъ прошло съ той поры, когда я считалъ себя въ рядахъ вашихъ. Изъ бывшихъ боевыхъ сподвижниковъ и товарищей только немногихъ нахожу среди васъ. Ихъ смѣнило новое поколѣніе; но и въ немъ встрѣчаю прежній духъ геройства.
"Славныя преданія прошедшаго всегда будутъ передъ вами. Ихъ изучайте, имъ слѣдуйте. Среди васъ выросъ и прославился Котляревскій. Пусть имя его всегда будетъ въ памяти и сердцѣ вашемъ, какъ примѣръ всѣхъ военныхъ доблестей.
"Войнъ-христіянинъ, строгій къ себѣ, Котляревскій былъ строгъ и къ подчиненнымъ, уклоняющимся отъ исполненія своего дѣла. Онъ любилъ и оберегалъ солдата, самъ раздѣлялъ съ нимъ труды и лишенія, неразлучные съ военнымъ бытомъ. Онъ не пренебрегалъ строемъ; въ дисциплинѣ онъ видѣлъ залогъ нравственной силы, а потому и успѣха, и войско понимало и любило его. Съ именемъ Котляревскаго передало оно потомству имена Ахалкалакъ, Асландуза и Ленкорани, гдѣ съ малыми силами поражалъ онъ сильныхъ враговъ.
"Благоговѣя передъ правилами Котляревскаго, среди васъ, воины Кавказа, буду искать ему подобныхъ, — и найду ихъ!
"Для Россіи настала година испытанія. Уже многія сотни тысячъ ратниковъ ополчаются на защиту роднаго края, воскрешая въ памяти народа безсмертное время войны отечественной. Станемъ же и мы, полные ревностію и готовностію, за святое дѣло. Вспомнимъ недавніе подвиги, еще свѣжіе въ памяти невѣрныхъ, и грянемъ всѣ дружно, съ единодушіемъ, съ теплою вѣрою въ правосудіе Божіе, на нечестиваго врага Россіи и православія.
«Командующаго дѣйствующимъ корпусомъ, князя Василія Осиповича Бебутова, достойнаго вождя побѣдителей Башъ-Кадыкъ-Лара и Кюрюкь-Дара, сослуживца молодыхъ лѣтъ моихъ, прошу принять выраженіе душевнаго моего уваженія къ подвигамъ его, охранявшимъ край. Въ Бозѣ почившій Императоръ уже гласно призналъ заслуги его; себя считаю только вправѣ всеподданнѣйше довести до свѣдѣнія всемилостивѣйшаго Государя о томъ отличномъ состояніи, въ коемъ я нашелъ войска, ввѣренныя начальству генералъ-лейтенанта князя Бебутова.»
Вслѣдъ за этимъ приказомъ, главнокомандующій обратилъ вниманіе на кавказскую пѣхоту, гдѣ, по издавна заведенному порядку, офицеры въ походѣ и въ бою бывали верхомъ. Это было запрещено, какъ явное нарушеніе устава, какъ пренебреженіе строемъ. «Кавалерійскому офицеру нужно имѣть добрую лошадь — сказалъ главнокомандующій по этому поводу[3] — а пѣхотному офицеру нужно быть во фронтѣ пѣшкомъ, состязаясь съ товарищами въ неутомимости на маршѣ.» Мысль справедливая, слова нѣтъ; но и обычай важное дѣло. Въ кавалеріи офицерамъ не позволено было выѣзжать на азіатскихъ лошадяхъ: требовали, чтобы мы имѣли лошадей вороныхъ, русской породы. Но такъ какъ въ окрестности ихъ было достать невозможно, а резервы, находившіеся отъ насъ за двѣ тысячи верстъ, приводили лошадей недоѣзженныхъ, то многимъ офицерамъ пришлось выѣзжать на лошадяхъ, извѣстныхъ у насъ подъ названіемъ прикомандированныхъ[4].
Лучше ли дралась правильно организованная теперь пѣхота, болѣе ли имѣла огня конница, когда офицеры ея пересѣли съ кабардинскихъ на прикомандированныхъ коней? Это вопросы, которыхъ здѣсь разбирать не станемъ.
Вмѣстѣ съ этими распоряженіями послѣдовало новое утвержденіе обоза, который былъ ограниченъ, до послѣдней возможности {Артельнаго обоза полагалось на каждый эскадронъ, батарею и роту по двѣ телѣги, а въ сотню по одной. Сверхъ того, законтрактовано у маркитантовъ на каждый драгунскій полкъ по четыре арбы, на пѣхотный по пяти, а на батарею по двѣ. Въ отрядномъ же вагенбургѣ велѣно заготовить 1,154 обывательскихъ арбъ и 1,000 черводарскихъ лошадей.
Офицерскій обозъ утвержденъ слѣдующій: полковому командиру одна повозка и сверхъ того два выока, дивизіоннымъ и баталіоннымъ командирамъ по одной повозкѣ, прочимъ штабъ-офицерамъ по два вьюка, а оберъ-офицерамъ, не исключая и эскадронныхъ командировъ, но одному. Желающимъ, по взаимному соглашенію между собою, позволялось, впрочемъ, вмѣсто трехъ вьюковъ, имѣть одну повозку. Большинство, разумѣется, воспользовалось этимъ позволеніемъ, и вьюковъ, по крайней мѣрѣ, въ нашемъ полку, было весьма немного. На каждую повозку выдавался особый билетъ отъ походнаго гевальдигера, и объявлено, что повозки, не имѣющія его, будутъ сожигаться, а лишнія лошади продаваться.}.
Между тѣмъ, въ лагерѣ кипѣла дѣятельность: приготовлялись переходить границу. Лошадей ковали на заднія ноги, въ полкахъ осматривали оружіе, принимали боевые патроны; магазины наполнялись сухарными запасами. Заготовленіе продовольствія болѣе всего озабочивало новаго главнокомандующаго, знавшаго на опытѣ, какъ часто это парализовало дѣйствія нашихъ войскъ въ прежнія кампаніи въ Азіи.
Наконецъ всѣ управились. Наступилъ день открытія военныхъ дѣйствій. Это было 24 мая. Выступала первая половина корпуса; другая, вмѣстѣ съ главнокомандующимъ, оставалась еще подъ Александраполемъ. Помню, что утро было прекрасное, тихое; яркая полоса, зажигавшаяся на востокѣ, обѣщала жаркій день. Въ пять часовъ утра мы сѣли на коней и тронулись къ Арпачаю; туда же тянулась пѣхота съ своею артиллеріей, ѣхали казаки и милиція. Много было торжественности въ этомъ медленномъ и безмолвномъ движеніи войска, одѣтаго въ походную форму, осѣненнаго распущенными знаменами[5].
Пріѣхалъ начальникъ колонны, генералъ-маіоръ графъ Ниродъ; за нимъ корпусный командиръ и потомъ главнокомандующій. Отслужили напутственное молебствіе. Молились горячо, какъ молится человѣкъ, покидающій родину. Священникъ обошелъ ряды; знаменательно раздавались слова его молитвы: «побѣды на супротивныя даруя….»
По окончаніи молебствія, тронулись къ переправѣ. Кавалерія первая перешла въ бродъ и дружнымъ запѣтымъ «ура!» привѣтствовала турецкую землю, линейцы и милиція понеслись впередъ съ джигитовкою. Скоро впереди насъ загремѣла ружейная перестрѣлка. то были выстрѣлы радостные, потѣшные; а вотъ-вотъ, можетъ быть, загремятъ и выстрѣлы боевые.
Составъ первой половины дѣйствующаго корпуса былъ слѣдующій:
Пѣхота: Грузинскій гренадерскій Его Высочества Константина Николаевича полкъ — три съ половиною баталіона[6]; Эриванскій лейбъ-карабинерный Его Величества — четыре баталіона, кавказскихъ саперовъ — одинъ баталіонъ, кавказскихъ стрѣлковъ — одинъ баталіонъ.
Артиллерія: три батареи кавказской гренадерской артиллерійской бригады — 24 орудія, конная легкая № 6 донская казачья батарея подполковника двухжоннаго — 8 орудіи, конная легкая № 7 донская казачья батарея подполковника Долотина — 8 орудій.
Кавалерія: новороссійскій драгунскій генералъ-фельдмаршала князя варшавскаго полкъ, подъ командой генералъ-маіора Ганутрова — 10 эскадроновъ, Тверской драгунскій Его высочества Великаго князя Николая Николаевича полкъ, подъ командой генералъ-маіора Куколевскаго — 10 эскадроновъ, 2-й сборный линейный казачій полкъ полковника Камкова — 6 сотенъ, карапапахской милиціи — 3 сотни.
Слѣдовательно, всего 9 1/2 баталіоновь пѣхоты, 20 эскадроновъ кавалеріи, 9 сотенъ казаковъ и милиціи и 40 орудій.
Особеннаго вниманія заслуживала милиція, составленная изъ карапапаховъ. Эта милиція рѣзко отличалась отъ милицій, которыя мы привыкли видѣть при нашемъ алексаидрапольскомъ отрядѣ. Каранапахи были чисто и красиво одѣты, отлично вооружены, сидѣли на лошадяхъ сытыхъ, бойкихъ, вполнѣ надежныхъ для разгонной передовой службы. Нашимъ татарамъ далеко до карапапаховъ; да и то сказать, откуда имъ и набраться такой воинственности? Карананахи — пограничный народъ Турціи, безпокойный, вольный и притомъ наѣздники поголовно. Если въ мирное время случается имъ долго сидѣть въ бездѣйствіи, то они нападаютъ на сосѣдніе деревни армянъ или турокъ, съ которыми у нихъ старинная религіозная вражда[7].
За Арпачаемъ мы быстро пошли впередъ. Оставивъ въ сторонѣ большую карсскую дорогу, но которой прошелъ князь Бебутовъ, мы стали подниматься вверхъ по теченію Арпачая, прошли мимо Тихимса, видѣли въ сторонѣ черный замокъ его, угрюмо возвышающійся надъ окрестною мѣстностію, и стали переправляться черезъ Кархалъ-Чай. Кавказская пѣхота, обутая въ длинные сапоги, шла за нами своимъ чуднымъ, свободнымъ шагомъ и не отставала отъ кавалеріи. Весело быть въ походѣ съ хорошею пѣхотою! День быль жаркій; солнце жгло наши головы, прикрытыя мѣдными касками: ни малѣйшаго вѣтерка, ни малѣйшей прохлады… Кругомъ трава и степь. Все разнообразіе заключалось въ небольшихъ ложбинкахъ и пригоркахъ, на которыхъ дѣйствіе солнечныхъ лучей было еще ощутительнѣе. Мы съ завистію смотрѣли на косматыя папахи пѣхоты. Потъ градомъ струился по загорѣлому лицу кавказскаго солдата; но солнце не прожигало насквозь его голову, и онъ шелъ быстро, бодро, какъ будто и въ самомъ дѣлѣ кавказецъ не знаетъ утомленія. И что за чудныя пѣсни пѣла пѣхота! Какіе могучіе голоса!…
Семнадцативерстный переходъ остался за нами. Мы подошли къ Карсъ-Чаю и, не переходя его, остановились около армянскаго селенія Перевали. Селеніе большое и, повидимому, не бѣдное, хотя старая килиса[8], возвышающаяся надъ безкровельными домами, и сообщаетъ издали какой-то старческій видъ этому селенію. Жители, во все продолженіе войны, не покидали своихъ домовъ и тѣмъ много выиграли передъ своими земляками, уходившими въ болѣе отдаленныя, глухія мѣста. Собравшійся народъ съ любопытствомъ и нѣкоторымъ страхомъ глядѣлъ на насъ. Мы, конечно, распрашивали о непріятелѣ; но армяне могли сообщить только, что турецкая армія стягивается къ Карсу.
Оказалось, что мы знаемъ больше ихъ. О турецкой арміи тогда у насъ имѣли довольно подробныя свѣдѣнія. По слухамъ, числительность ея не превышала нашей, но полки были въ гораздо лучшемъ видѣ, чѣмъ въ кюрюкъ-даринскую кампанію. Муширомъ вмѣсто Измаила-Паши, дунайскаго героя, командовавшаго анатолійскою арміею въ промежуткахъ времени между кюрюкъ-даринскимъ сраженіемъ и открытіемъ военныхъ дѣйствій въ 1855 году, былъ назначенъ Вассифъ-Наша, какъ говорили, человѣкъ воинственный. При немъ состоялъ коммиссаръ англійской королевы, генералъ Уильямсъ, прибывшій въ Карсъ прошлой осенью для изслѣдованія на мѣстѣ причинъ проигранной битвы и безпорядковъ въ арміи. Уильямсъ круто принялся за дѣло, и его желѣзной волѣ былъ обязанъ Карсъ своими грозными укрѣпленіями, возведенными въ теченіе зимы 1854—1855 іода. Онъ прежде всего обратилъ вниманіе на то, что высоты, окружающія Карсъ, командуютъ городомъ: непріятелю нужно было только овладѣть этими слабо укрѣпленными пунктами, чтобы однимъ навѣснымъ огнемъ принудить гарнизонъ очистить крѣпость въ самое непродолжительное время. Этимъ искусно воспользовался фельдмаршалъ Паскевичъ, и здѣсь успѣхъ его открытаго нападенія. Урокъ прошедшаго не пропалъ даромъ для англійскихъ инженеровъ: они заключили высоты въ общую черту крѣпостныхъ укрѣпленій и выгоды командованія ихъ надъ городомъ обратили въ свою пользу. Главные валы Шараха, Чакмаха и Карадаха, прикрывъ собою карсскія стѣны, были установлены орудіями большаго калибра и могли выдержать самый отчаянный приступъ осаждающихъ.
Всѣ крѣпостныя работы и вооруженіе Карса были почти окончены со времени открытіи военныхъ дѣйствій; но впослѣдствіи мы узнали, что наше движеніе все-таки захватило врасплохъ турецкую армію: за недостаткомъ подводъ; нельзя было доставить ей огромныхъ запасовъ, приготовленныхъ старѣніемъ Уильямса на противоположномъ скатѣ Саганлука и даже въ ближайшихъ селеніяхъ. Пришлось ограничиться тѣмъ провіантомъ, который былъ сложенъ въ крѣпостныхъ магазинахъ.
Въ кампанію 1855 года роли обѣихъ армій перемѣняются: турки дѣйствуютъ оборонительно, мы наступаемъ. Предположено было овладѣть Карсомъ и, уничтоживъ здѣсь анатолійскую армію, занять Арзерумъ, остававшійся почти беззащитнымъ. Только незначительный отрядъ турецкихъ войскъ, подъ начальствомъ Вели-Паши, стоявшій на дорогѣ въ Персію, около Топрахъ-Кале, имѣлъ приказаніе, въ случаѣ нападенія русскихъ, отступить на арзерумскую дорогу къ Керпи-Кеву. Обѣ эти позиціи были сильно укрѣплены.
Съ нашей стороны, за Вели-Пашею наблюдалъ особый Эриванскій отрядъ генералъ-маіора Суслова.
Наступала ночь тихая, ясная. На безоблачномъ небѣ рѣзко отдѣлилась снѣговая вершина Алагеза, облитая синеватымъ свѣтомъ мѣсяца. Слышался только протяжный окликъ сторожевой цѣпи, разставленный вокругъ Перевалей, да глухой топотъ возвращающагося разъѣзда. Линейные казаки, посланные за Карсѣчай, спокойно доходили до Караяла и Огузловъ: ни одинъ непріятельскій всадникъ не подсматривалъ тогда за движеніемъ нашего отряда.
На другой день стали доноситься до насъ неясные звуки, сперва тихо, потомъ все громче и громче… Какъ не узнать было кавказскую пѣсню!… Все высыпало изъ лагеря, и скоро на горизонтѣ показалось облако пыли. Мало по малу обрисовывались пѣхотныя колонны, то поднимавшіяся, то спускавшіяся въ ложбины, и тогда видны были только штыки, тянувшіеся длинною, извилистою лентою.
Эта была первая колонна наша, перешедшая границу, подъ личнымъ начальствомъ корпуснаго командира, генералъ-лейтенанта Бриммера.
Въ составѣ ея находились слѣдующія войска:
Пѣхота: Ряжскій пѣхотный полкъ — 4 баталіона, Бѣлевскій егерскій полкъ — 4 баталіона. Тульскій егерскій полкъ — 4 баталіона.
Артиллерія: три батареи 18 артиллерійской бригады — 24 орудія, легкая конная № 13 батарея кавказскаго линейнаго казачьяго войска, войсковаго старшины Есакова — 8 орудій, двѣ ракетныя команды.
Кавалерія: 2, 3, 4 и 5 дивизіоны Нижегородскаго драгунскаго наслѣднаго принца Виртембергскаго полка, подъ командою генералъ маіора князя Чавчавадзе — 8 эскадроновъ, 1-й сборный линейный казачій полкъ флигель-адъютанта князя Витгенштейна — 6 сотенъ, донской казачій полкъ полковника Михайлова — 6 сотенъ, охотники, собранные изъ туземныхъ жителей, подъ командою гвардіи полковника Лорись-Меликова — три сотни.
Всего 12 баталіоновъ пѣхоты, 8 эскадроновъ кавалеріи, 15 сотчнь казаковъ и милиціи, двѣ ракетныя команды и 32 орудія.
Вслѣдъ за этою колонною выѣхалъ изъ Александраполя и Главнокомандующій, генералъ-адъютантъ Муравьевъ.
Итакъ, корпусъ собрался. Въ первый разъ мы имѣли числительный перевѣсъ надъ непріятелемъ; но, въ то же время, стали носиться слухи о возможности высадки противу насъ союзниковъ. Вообще переходъ за границу сопровождался не совсѣмъ благопріятными обстоятельствами. Въ прошломъ году мы перешли ее вслѣдъ за торжественными выстрѣлами съ Александрапольской крѣпости, возвѣстившими намъ блистательную чолокскую побѣду генерала Андроникова; въ нынѣшнемъ мы узнали объ оставленіи крѣпости Новороссійска и Анапы. Вся передовая линія, стоившая въ свое время столько трудовъ и крови, была разрушена. Севастополь колебался. Мы рвались въ дѣло, чтобы паденіемъ Карса и взятіемъ Арзерума Перетянутъ судьбу крымской кампаніи на свою сторону.
Корпусъ ночевалъ въ Перевалахъ. Ночью намъ не дали заснутъ постоянное ржаніе и топотъ жеребцовъ нашей милиціи. Ея-то и всею налицо пока нѣсколько сотенъ: что же будетъ, когда придутъ мусульманскіе полки наши? А вѣдь придутъ на жеребцахъ. По невозможности уничтожитъ ихъ въ иррегулярной кавалеріи, Главнокомандующій отдалъ строжайшій приказъ о неимѣніи ихъ въ драгунскихъ полкахъ, впрочемъ, это вполнѣ было согласію и съ нашими кавалерійскими постановленіями. Съ жеребцами черезчуръ много хлопотъ, потому что ихъ нельзя ставить въ общія коновязи. Какое, напримѣръ, обширное мѣсто занимаетъ бивуакь мусульманскаго полка, гдѣ лошади ставятся на довольно значительное разстояніе другъ отъ друга![9]
Передневавъ въ Перевалахъ, 27 мая, въ три часа утра, весь корпусъ тронулся впередъ. Утренняя прохлада пріятно освѣжала усталые члены. Войско шло, одѣтое запросто, по походному. Офицеры ѣхали безъ эполетъ и лядунокъ, въ длинныхъ сапогахъ, тогда еще ревностно преслѣдуемыхъ въ нашей арміи, а теперь введенныхъ въ нее окончательно. Шинели почти исчезли; ихъ замѣнили бурки, къ явному огорченію нашего полковаго командира, ненавидѣвшаго ихъ, Богъ вѣсть почему. Главнокомандующій уважилъ старинный обычаи носить одежду, введенную временамъ и опытомъ въ полки кавказскаго корпуса, и словеснымъ приказаніемъ разрѣшилъ офицерамъ отступленіе отъ установленной походной формы[10].
Мы перешли Карсъ-Чай у самаго селенія, гораздо выше джемушлинской переправы, черезъ которую переходилъ князь Беоутовъ, и вышли прямо на селеніе Кюрюкъ-Дара, обогнули Караялъ и на знакомомъ кюрюкъ-даринскомъ полъ остановились на ночлегъ. День былъ ясный, точно такой же, какъ во время знаменитой битвы. Главнокомандующій ѣздилъ осматривать поле, его сопровождали участники боя, пояснявшіе главные моменты сраженія. Къ сожалѣнію, мы не имѣли времени сдѣлать того же, и даже не поклонились могиламъ нашихъ падшихъ товарищей. Впрочемъ, впечатлѣнія битвы были тогда еще такъ свѣжи, что, мнѣ кажется, мы безъ труда могли бы указать тѣ мѣста, гдѣ наши эскадроны ходили въ атаку, гдѣ гренадеры дружнымъ ударомъ разорвали надвое турецкую армію, гдѣ на лѣвомъ флангѣ кипѣло горячее кавалерійское дѣло…
А теперь? узнали ли бы мы теперь эту мѣстность? Я думаю, нѣтъ? Много протекло времени надъ этимъ полемъ, заросло оно свѣжею травою, плугъ земледѣльца сгладилъ всѣ слѣды минувшаго и заровнялъ могилы нашихъ сослуживцевъ, куда дѣвались бѣдные деревянные кресты, поставленные надъ ними. Повалилъ ли ихъ вѣтеръ, или уничтожило мусульманское изувѣрство?…
Войска ночевали на историческомъ іюлѣ, а на другой день раздѣлились на двѣ колонны, точно такимъ же порядкомъ, какъ при переходѣ черезъ границу. Графъ Ниродъ выступилъ на разсвѣтѣ, перерѣзалъ большую карсскую дорогу, идущую изъ Александраполя, и остановился около селенія Аджанъ-Кала, къ сѣверу отъ Карса, лежащаго на одной высотѣ съ нашими Гумрами. Это большое селеніе, раскинутое по берегу Карсъ-Мая, было оставлено жителями; однако, войскамъ не приказано было разбирать его.
Вечеромъ, на эту позицію (иные называютъ ее позиціей при селеніи Займъ, которое нѣсколько ниже Аджанъ-Кала), пришла и первая колонна, подъ начальствомъ генералъ-адъютанта Муравьева. Намъ объявили, что мы простоимъ здѣсь нѣсколько дней. Карсъ всего въ верстахъ, а о непріятелѣ никакихъ слуховъ. Странное затишье, какъ будто передъ грозою; но откуда же разразится гроза? Не со стороны ли баши-бузуковъ? До насъ дошли слухи, что несмѣтныя толпы ихъ прибыли изъ Арбистана. Это кичливые, дерзкіе Фанатики, если судить по разсказамъ окрестныхъ армянъ, успѣвшихъ уже побывать у нихъ въ передѣлкѣ.
Настала ночь. Приняты были должныя предосторожности отъ нечаяннаго нападенія баши-бузуковъ, которые, сдѣлавъ двадцати-четырехъ-верстный переходъ, могли упасть, какъ снѣгъ на голову. Но этотъ снѣгъ не упалъ, а на другой день, въ полдень, повалилъ сильнѣйшій градъ. Пѣхота попряталась въ свои палатки, кавалерія же была вызвана въ коновязи и все время держала лошадей въ поводу: иначе кони, напуганные грозою, сорвали бы коновязи, что, говорятъ, и случалось въ прежніе походы.
Передъ вечеромъ, въ подзорную трубу можно было различать показывавшіеся кое-гдѣ непріятельскіе разъѣзды. Турки какъ будто опомнились. Не затѣваютъ ли они чего пйбудь противъ насъ нынѣшнею ночью?
Ночь прошла, однако, опять спокойно; утромъ мы съ удивленіемъ замѣтили въ Нижегородскомъ полку опустѣвшія коновязи и узнали, что въ ночь часть нашей кавалеріи, съ генералъ-маіоромъ Баклановымъ, выступила на ардаганскую дорогу. Сперва мы предполагали, что производится рекогносцировка крѣпости Ардагана, о которой знали только то, что тамъ находятся какіе-то магазины анатолійской арміи. Всѣ съ нетерпѣніемъ ожидали возвращенія генерала Бакланова; но на другой день распространился слухъ, что Ардаганъ взятъ безъ боя. Никто не могъ объяснить, какимъ образомъ могла сдаться крѣпость одной кавалеріи?
Черезъ нѣсколько дней возвратились нижегородцы, и отъ нихъ мы узнали подробности этого летучаго движенія. Вмѣстѣ съ переходомъ дѣйствующаго корпуса за Аппачай, третья колонна, подъ командою начальника 13-й пѣхотной дивизіи, генералъ-лейтенанта Ковалевскаго, двинулась прямо изъ Ахалкалакъ къ Ардагану. Турки, видя нашу армію передъ Карсомъ, оставались совершенно спокойны съ той стороны. Гарнизонъ Ардагана былъ слабъ и притомъ состоялъ преимущественно изъ лазовъ и баши-бузуковъ. Внезапное появленіе нашей пѣхоты произвело общее смятеніе между войсками и жителями. Комендантъ, увидѣвъ себя отрѣзаннымъ отъ главныхъ силъ, поспѣшно очистилъ крѣпость и отошелъ по разнымъ дорогамъ, а жители вышли на встрѣчу нашимъ войскамъ и поднесли генералу Ковалевскому городскіе ключи. Крѣпость была занята безъ выстрѣла; но, не имѣя средствъ удержать ее за собою, Ковалевскій взорвалъ земляныя укрѣпленія и зажегъ турецкіе магазины.
Когда, по разсчету времени, колонна генерала Ковалевскаго должна была подходить къ Ардагану, изъ Аджанъ-Кала выступилъ летучій отрядъ Бакланова, имѣвшій двоякое назначеніе: прикрыть движеніе Ковалевскаго со стороны Карса и составить въ его отрядѣ, кавалерію, которой у него не было. Баклановъ ночью вышелъ изъ лагеря и, оставивъ въ сторонѣ большую ардаганскую дорогу, быстро двинулся прямо черезъ горы. Въ продолженіе всего пути непріятель нигдѣ не показывался; только являлись старшины окрестныхъ селеній съ поклономъ къ русскому генералу и съ просьбою о выдачѣ имъ охранныхъ листовъ, безъ которыхъ жители, оставаясь въ своихъ домахъ, опасались подвергнуться случайностямъ войны. Найдя Ардаганъ уже занятымъ, генералъ Баклановъ двинулся опять на присоединеніе къ дѣйствующему корпусу. Но пора сказать нѣсколько словъ о личности этого генерала, игравшаго важную роль въ кампанію 1855 года.
Баклановъ донской казакъ, но казакъ-артиллеристъ, и притомъ артиллеристъ образованный. Его слава началась въ Чечнѣ, когда онъ еще командовалъ донскимъ казачьимъ полкомъ, стоявшимъ, кажется, въ Куринскомъ укрѣпленіи. Донскіе казаки, какъ извѣстно, не пользуются особою славою у кавказскихъ наѣздниковъ. На это есть много причинъ, не всегда зависящихъ отъ казаковъ, и заслуга Бакланова въ томъ, что онъ понялъ эти причины. Его строгій характеръ, его неуклонное наблюденіе за всѣми чинами полка, отъ есаула, сотеннаго командира, до простаго урядника, его безпрестанные осмотры казацкаго оружія и лошадей скоро поставили полкъ на высокую степень боеваго образованія. Баклановскіе донцы нигдѣ не уступали линейцамъ, доказывая тѣмъ, что имъ нужны только начальники. Не жалѣя денегъ на лазутчиковъ, онъ имѣлъ много шпіоновъ и, зная, что замышляютъ чеченцы, всегда врасплохъ налеталъ на ихъ аулы и хутора. Чеченцы пріучились издали, по первому движенію, узнавать баклановскій полкъ и боялись его, какъ огня.
Все это обратило на него вниманіе начальства, и, когда полку пришлось возвращаться на Донъ, Баклановъ былъ оставленъ на Кавказѣ, гдѣ ему поручили какой-то чеченскій округъ.
Въ дѣлѣ на рѣкѣ Мичикѣ онъ уже командовалъ всею кавалеріей въ отрядѣ князя Барятинскаго, умѣвшаго оцѣнить еще тогда военныя дарованія Бакланова.
Ардаганское движеніе было первое его движеніе въ Азіатской Турціи. Все было ново до я него въ этомъ краю: и равнинная мѣстность, не похожая на мѣстность Чечни, и бытъ жителей, и регулярныя войска противниковъ. Старое были только нижегородцы, которыхъ Баклановъ видѣлъ прежде въ Чечнѣ и о боевомъ развитіи которыхъ всегда имѣлъ высокое мнѣніе. Въ этомъ походѣ онъ былъ чрезвычайно остороженъ, присматривался къ мѣстности, изучалъ малѣйшія подробности ея, характеръ мирнаго населенія, самъ ѣздилъ съ разъѣздами и по суткамъ не сходилъ съ коня. Его неутомимость поражала каждаго. Прибавьте къ этому высокій ростъ, исполинское тѣлосложеніе, необыкновенную силу, грозную, заросшую бакенбардами физіономію генерала: тогда будетъ понятно, почему имя Бакланова пользовалось такою популярностію[11]. Про него разсказывали множество анекдотовъ. Самые ловкіе лазутчики, позволявшіе себѣ несправедливыя показанія передъ другими, смущались и съ разу говорили правду, когда замѣчали пристальный и суровый взглядъ Бакланова.
Выбѣгавшіе турки просили показать имъ того генерала, о которомъ у нихъ разсказываютъ чудеса, и, взглянувши на его наружность, вѣрили всему, что имъ говорили. Казаки распускали слухъ, что Баклановъ не разъ бывалъ въ самомъ Карсѣ.
Вслѣдъ за Баклановымъ прибылъ въ Аджанъ-Кала и Ковалевскій съ своею колонною. Главнокомандующій, выѣхавъ на встрѣчу, привѣтствовалъ его какъ побѣдителя, и былъ въ особенности доволенъ тѣмъ, что это дѣло не стоило ни капли крови. Пришедшій съ этимъ отрядомъ Рязанскій пѣхотный полкъ поступилъ въ составъ дѣйствующаго корпуса, а три баталіона Виленскаго егерскаго направлены въ Александраполь, окрестности котораго были совершенно очищены отъ нашихъ войскъ.
Составъ корпуса усилился не одними рязанцами: прибылъ еще на аджанъ-каласкую позицію 2-й конно-мусульманскій полкъ Наконецъ-то начинаетъ собираться наша милиція. Всадники молодцы, по крайней мѣрѣ глядятъ молодцами; но порядокъ въ полку мусульманскій! Главнокомандующій осмотрѣлъ его, и изъ пяти сотенъ двѣ оказались до того худоконными, что признано было невозможнымъ посылать ихъ въ разъѣзды и на аванпосты; а такъ какъ онѣ ни къ чему болѣе неспособны, то имъ сказали: «по домамъ, маршъ!» и отправили въ Александраполь. Три сотни были зачислены въ составъ дѣйствующаго корпуса.
Время уходило, а мы стояли въ бездѣйствіи; даже аванпосты, не тревожимые непріятелемъ, начали отправляться какъ-то вяло. Судьба позаботилась послать развлеченіе.
Ночью 30 мая поднялся шумъ. Онъ несся со стороны кавалерійскаго лагеря, гдѣ раздавались крики: къ конямъ! къ конямъ! Крики перешли въ пѣхоту, и все зашевелилось. Первое, что при шло въ голову каждому, это — возможность нечаяннаго нападенія турецкой кавалеріи; однако дѣло объяснилось гораздо проще, и на бѣдныхъ турокъ оказался напрасный поклепъ: въ драгунскомъ полку лошади сорвали коновязи. Виновникомъ былъ деньщикъ одного нашего штабъ-офицера, запоздавшій гдѣ-то на фуражировкѣ. Онъ ѣхалъ на бѣлой лошади и велъ навьюченнаго осла, который, при приближеніи къ коновязи, вдругъ заревѣлъ; одна пугливая лошадь захрапѣла, шарахнулась, эскадронъ принялъ, и весь полкъ зашумѣлъ налѣво. Коновязи устояли; лишь нѣсколько лошадей, вырвавшись, поскакали по лагерю.
Между тѣмъ, отъ нашего полка приняли ближайшіе эскадроны творцовъ. Тамъ рванулся полкъ, и цѣлый дивизіонъ, сорвавъ коновязь, съ кольями понесся по лагерю, опрокидывая на пути все, что ему попадалось. Солдаты кричали, бѣгали и еще болѣе увеличивали суматоху. Къ утру едва переловили лошадей; но нѣсколько ихъ пропало. Не проскакали ли онѣ къ Карсу? Тамъ баши-бузуки переймутъ ихъ и будутъ потомъ хвастаться трофеями, взятыми при какомъ нибудь пораженіи русской кавалеріи; добродушные люди повѣрять имъ, какъ повѣрили въ прошломъ году, послѣ роспуска на зимовыя квартиры нашего корпуса, блестящей реляціи Зарифа-Мустафы-Паши, возвѣстившаго, что именно онъ прогналъ насъ въ Гумры.
Кавалерію на другой день пожурили, а лошадей на ночь велѣно спутывать. Это дѣльно! Со спутанною лошадью солдатъ спитъ покойнѣе; но хороши ли путы во время ночной тревоги?
Мы уже потеряли всякую надежду на свиданіе съ непріятелемъ; но 1 іюня вдругъ заговорили о какомъ-то движеніи впередъ. Все встрепенулось, когда узнали, что пойдемъ на рекогносцировку Карса, объ укрѣпленіяхъ котораго ходятъ такіе преувеличенные слухи. Впрочемъ, слухи доставляются лазутчиками-армянами, которымъ все представляется въ преувеличенномъ видѣ. Посмотримъ сами.
2 іюня небольшой отрядъ, подъ командою графа Нирода, перешелъ Карсъ-Чай и двинулся прямо по направленію къ крѣпости Скоро впереди зачернѣлась деревня Мицыри, раскинутая на высотахъ, съ которыхъ предполагалось сдѣлать рекогносцировку. Мы нашли эти высоты занятыя непріятелемъ.
Издали было видно, какъ толпа баши-бузуковъ скакала но отлогимъ скатамъ, а за деревнею мелькали флюгера пикъ уланскаго дивизіона, вѣроятно назначеннаго въ критическую минуту поддержать своихъ наѣздниковъ. Одного взгляда было довольно, чтобы убѣдиться, что это не тѣ баши-бузуки, съ которыми мы познакомились около Караяла. Они сами съ пренебреженіемъ отзывались о своихъ предшественникахъ и съ хвастливостію восточнаго народа (такъ, по крайней мѣрѣ, говорили намъ армяне) угрожали черкесовъ-казаковъ изрубить на кебабъ шайтану, а черныхъ буйволовъ, драгуновъ русскихъ, по десяти нанизывать на одну баши-бузукскую пику.
Подойдя на дальній картечный выстрѣлъ, графъ Ниродъ выдвинулъ впередъ пикинерные дивизіоны тверцовъ и новороссійцевъ. Медленно, но стройно продолжала наступленіе наша кавалерія; тихій вѣтерокъ едва колебалъ флюгера на пикахъ пикенеровъ и придавалъ оружію грозный видъ. Вѣроятно, этому обаянію поддались баши-бузуки, потому что, очистивъ равнину, стали подниматься на высоты. Тамъ они разсыпались въ разныя стороны, собирались кучками и видимо совѣщались между собою. Но, пока ихъ вниманіе привлекали драгуны, гроза разразилась съ, другой стороны.
Влѣво отъ насъ раздался пронзительный гикъ, хорошо знакомый тому, кто служилъ на Кавказѣ. Мы невольно оглянулись въ ту сторону и увидѣли линейцевъ, которые, скрытно пробравшись по дну балки, огибающей правый флангъ непріятельской позиціи, неслись теперь прямо на гору. Впереди скакалъ Камковъ, на своемъ сѣромъ кабардинцѣ, съ обнаженною шашкою. Въ одну минуту столкнулись они съ баши-бузуками, смѣшались съ ними, и вся толпа, повернувъ направо, скрылась за деревнею.
Драгуны безпрепятственно заняли высоты и нашли тамъ нѣсколько тѣлъ изрубленныхъ баши-бузуковь. Это были первыя жертвы кампаніи 1855 года. Честь перваго боя принадлежала графу Породу, начавшему своею блистательною атакою и кюрюкъ-даринское сраженіе. Говорятъ, что въ этомъ дѣлѣ турецкою кавалеріей командовали европейскіе ффицеры: одинъ — англичанинъ, другой — нѣмецъ. Какимъ образомъ глубокомысленный германецъ попалъ въ ряды легковѣрныхъ баши-бузуковъ, это такой фактъ, надъ которымъ невольно призадумаешься.
Линейные казаки не потеряли никого ни убитыми, ни ранеными. На другой день главнокомандующій, въ приказѣ по дѣйствующему корпусу, объявилъ особую благодарность графу Нироду «за распорядительность, оказанную при оттѣсненіи непріятеля отъ деревни Мицыри», а полковнику Каткову «за смѣлую атаку съ четырьмя сотнями превосходнаго числомъ непріятеля, поддерживаемаго еще своею регулярною кавалеріей». Два казака кубанской сотни съ перваго же дѣла заслужили георгіевскіе кресты.
4 іюня главнокомандующій лично предпринялъ рекогносцировку восточныхъ укрѣпленій Карса.
Войска выступили изъ лагеря рано и, спустившись съ высотъ, на которыхъ стоитъ деревня Мицыри, подошли къ крѣпости. Толпы баши-бузуковъ выходили въ поле; главнокомандующій приказалъ выдвинуть противу нихъ часть нашей кавалеріи съ донского батареею Двухженнаго. Пока тверцы выѣзжали, Катковъ не выдержалъ и, скомандовавъ въ шашки, кинулся на непріятеля. Съ Карадага грянулъ пушечный выстрѣлъ; орудіе за орудіемъ стали открывать огонь, и вся крѣпость потонула въ бѣлыхъ клубахъ дыма. Казаки, опрокинувшіе и уже рубившіе баши-бузуковъ, попали подъ крѣпостной огонь, были атакованы свѣжими силами турокъ, и, чтобы спасти ихъ, батарея Двухженнаго принуждена была стрѣлять картечью черезъ ихъ головы. Между тѣмъ, въ Карсѣ барабаны загремѣли тревогу, и мы видѣли, какъ бѣжали густыя массы пѣхоты, торопливо выстроивавшіяся вдоль карадагскаго вала. Корпусный командиръ, генералъ-лейтенантъ Бриммеръ, обратился съ просьбою къ главнокомандующему взять нѣсколько баталіоновъ и идти на штурмъ передовыхъ укрѣпленій. Весь успѣхъ предпріятія онъ бралъ на свою отвѣтственность.
Главнокомандующій хладнокровно выслушалъ предложеніе и, взглянувъ на карманные часы, отвѣчалъ: «уже три часа, ваше превосходительство! поздно затѣвать дѣло», и приказалъ начать отступленіе. Линейцы потеряли въ этомъ бою четырехъ человѣкъ убитыми и десять ранеными, въ томъ числѣ одного офицера. Потеря турокъ, по увѣренію лазутчиковъ, простиралась до ста-двадцати человѣкъ убитыми и ранеными, но это число кажется значительно преувеличеннымъ; достовѣрно только то, что въ рукахъ казаковъ осталось семь плѣнныхъ баши-бузуковъ и до двадцати лошадей.
Главнокомандующій, бывшій свидѣтелемъ опрометчивой, но удалой атаки, подъѣхалъ поблагодарить казаковъ и тутъ же въ каждую сотню назначилъ по одному знаку отличія военнаго ордена.
Итакъ, въ этомъ, какъ и въ прошломъ году первыя дѣла и первыя награды выпали опять на долю кавказскихъ линейцевъ.
Рекогносцировка убѣдила, кажется, генералъ-адъютанта Муравьева въ невозможности овладѣть Карадагомъ, потому что мѣстность праваго берега Карсъ-Чая неприступна; рѣшено было перейдти на южную сторону Карса, чтобы отнять у него сообщенія съ Арзерумомъ. Вслѣдъ за возвращеніемъ съ рекогносцировки, войскамъ велѣно готовиться къ движенію.
6 іюня мы оставили аджанъ-калакскую позицію и въ три часа утра двинулись почти паралельно теченію Карсъ-Чая на селеніе Музараджикъ. Переходъ былъ большой, въ 27 верстъ, и очень утомительный, потому что корпусъ шелъ въ боевыхъ линіяхъ, въ ежеминутной готовности отразить непріятеля, если бы онъ покусился атаковать во флангъ нашу армію. Вагенбургъ со всѣми тяжестями, и даже легкія повозки, не успѣвшія присоединиться къ главнымъ силамъ, направлены особою колонною, подь начальствомъ генералъ-маіора Фетисова, въ обходъ, на селеніе Кюрюкъ-Дара.
Мы шли вблизи Карса, и съ окрестныхъ возвышенностей ясно были видны не только передовыя укрѣпленія, но даже городскія строенія и зданія. Поровпявшись съ крѣпостью, вся кавалерія, подъ командою графа Народа, остановилась и, развернувъ боевой фронтъ, пропустила позади себя пѣхоту съ ея обозами.
Сперва турки принимали это движеніе за простую рекогносцировку; но когда войска спустились на равнину и стали огибать Карсъ съ южной стороны, въ городѣ все зашевелилось, и всѣ валы наполнились любопытными зрителями, недоумѣвавшими, что затѣваетъ русскій сардарь. Мы подошли къ разрушенному аулу Музараджику, лежащему всего верстахъ въ семи отъ Карса, и расположились бивуаками.
Едва разбили коновязи и поставили палатки, какъ хлынулъ ливень, мало по малу превратившійся въ мелкій, но частый дождикъ. Къ воздухѣ сдѣлалось сыро. Водяныя струйки заслонили отъ насъ Карсъ съ его грозными укрѣпленіями; но привольно въ палаткѣ, когда мелкою дробью барабанить дождь по натянутому полотну и самоваръ привѣтливо и кипитъ и шумитъ на походномъ столикѣ.
Музарадинкская позиція очень хороша. Мы стоимъ на высотахъ, спускающихся, впрочемъ, отлогимъ скатомъ къ сторонѣ непріятеля. Впереди насъ цѣлая дивизія пѣхоты со своей артиллеріей, прикрытая, въ свою очередь, казачьими пикетами. Однако, первую ночь мы придержали лошадей подъ сѣдлами и люди спали одѣтые. Намъ все мерещатся нечаянныя нападенія: у турокъ тамъ много иррегулярной кавалеріи. Однако, эта кавалерія не осмѣлилась даже напасть на нашъ арріергардъ, прибывшій на позицію уже поздно ночью. Онъ былъ задержанъ въ дорогѣ пѣхотнымъ обозомъ, повозки котораго поминутно ломались. Этотъ обозъ легко могъ достаться въ руки непріятеля, если бы баши-бузукамъ вздумалось напасть хотя бы на хвостъ арріергарда: они и выѣзжали изъ Карса, да, видно, казацкія папахи охладили ихъ рѣшимость.
Вслѣдъ за нами, на ту же позицію, прибыли изъ Александраполя двѣ сотни горской милиціи; ихъ привелъ капитанъ Кундуховъ. Молодецъ начальникъ и молодецкая у него милиція! Одна сотня кабардинцевъ, другая осетины. Кабардинцы большею частію уздени, считающіеся образцомъ моды для прочихъ племенъ Кавказа; въ нихъ благородная адигская кровь, и, кажется, мало ошибаются тѣ, которые признаютъ ихъ потомками поселившихся здѣсь рыцарей крестовыхъ походовъ.
О внутреннемъ устройствѣ кабардинскихъ обществъ я имѣлъ случай сказать въ предъидущей статьѣ[12]; объ осетинахъ же замѣчу, что они хоть и раздѣляются на нѣсколько племенъ, но въ сущности племена не различаются между собою ни нарѣчіемъ, ни нравами и обычаями, а носятъ свои названія по мѣсту жительства, отъ верховій рѣкъ или горныхъ ущелій. Осетія лежитъ на сѣверной покатости Кавказскаго хребта и простирается до военно-грузинской дороги во Владикавказскомъ округѣ. Часто случается слышать мнѣніе, что осетины не воинственны. Это несправедливо: они только миролюбивы, но въ ихъ характерѣ много отваги и благородства; притомъ они горды, вѣрны своему слову и клятвѣ и гостепріимны. Можно безъ преувеличенія сказать, что въ умственномъ отношеніи осетины несравненно болѣе развиты, нежели прочія кавказскія племена. Прибавлю, что всѣ осетины стройны, ловки и сильны; мужчины подбриваютъ немного бороды; типическія лица ихъ чрезвычайно красивы.
Всѣ эти общества, рѣзко раздѣляющіяся на двѣ, никогда не смѣшивающіяся касты, дворянъ и рабовъ, въ административномъ отношеніи управляются нашими приставами, подъ главнымъ вѣдѣніемъ начальника Владикавказскаго округа. Такъ, по крайней мѣрѣ, было до 1857 года.
Религію осетинъ опредѣлить трудно. Она представляетъ смѣсь христіянскаго ученія съ язычествомъ и магометанствомъ. Во время царицы Тамары они исповѣдывали христіанство; но когда туркамъ удалось распространить исламизмъ въ смежныхъ съ ними земляхъ закубанскихъ горцевъ, осетины не могли не поддаться этому вліянію, и хотя религія Магомета не пустила у нихъ глубокихъ корней, однако произвела броженіе, вслѣдствіе котораго было полнѣйшее равнодушіе къ той и другой вѣрѣ и возвращеніе народа къ смѣшаннымъ, неопредѣленнымъ вѣрованіямъ. Нынѣ ихъ принято считать мусульманами, хотя кавказскій мюридизмъ никогда не проникалъ къ осетинамъ. Не успѣли мы насмотрѣться на храбрыхъ горцевъ, какъ были заинтересованы новымъ зрѣлищемъ: вступала курдинская милиція, собранная изъ турецкихъ подданныхъ. Курды — одинъ изъ воинственныхъ народовъ Малой Азіи. Диванъ ихъ считаетъ своими подданными только поточу, что они живутъ на землѣ, принадлежащей турецкому султану; но курды мало заботятся объ этомъ подданствѣ и составляютъ вольный, почти независимый народъ, весьма сомнительно преданный интересамъ турецкаго правительства. Воинственный характеръ этихъ наѣздниковъ подалъ дивану мысль формировать изъ нихъ кавалерію: курды взбунтовались, и дѣло кончилось тѣмъ, что они выставили только свою милицію. Милиція была хороша, однако не устояла противу нашихъ линейныхъ казаковъ и нижегородцевъ въ башъ-кадыкъ-ларскомъ сраженіи, и курды, огорченные своею неудачею, желая поддержать въ себѣ упадающій духъ, напали на обозы бѣжавшей анатолійской арміи и, порядкомъ пограбивъ ихъ. ушли въ свои горы.
Привлеченные на слѣдующій годъ щедрыми обѣщаніями мушира, они снова выставили свою милицію; но въ день кюрюкъ-дарі:нской битвы ихъ отправили подальше отъ обозовъ турецкой арміи, именно на джему шли иску ю переправу черезъ Карсъ-Чай. Здѣсь-то и велѣно было имъ насѣсть на наши обозы. если бы Аллаху угодно было благословить оружіе турецкаго мушира. Однако, на джемушлинскую переправу мы не пошли, а едва не очутились въ хаджи-валинскомъ лагерѣ. Бѣдные курды не видали нашего обоза и упустили анатолійскій.
Раздосадованные неудачею, нагло обманутые турецкимъ сардаромъ, они явились въ нашъ лагерь съ предложеніемъ своихъ услугъ. Ихъ приняли, потому что худой миръ лучше доброй ссоры.
Впрочемъ, кампанія 185й года не показала ихъ доблестей, потому что кончилась кюрюкъ-даринскою битвою. Курды, переходя съ позиціи на позицію вслѣдъ за дѣйствующимъ корпусомъ, прикочевали наконецъ къ Гумри и остались тамъ зимовать мирными гостями, тогда какъ Зарифь-Мустафа не разъ обѣщалъ имъ несмѣтныя богатства въ караванъ-сараяхъ.
Въ кампанію 1855 года, время показало, что и курдинская милиція ничѣмъ не лучше прочихъ милицій. Заговоривъ о ней, припоминаю оригинальную личность одного курда, командовавшаго сотнею въ летучемъ саганлугскомъ отрядѣ. Это былъ старикъ лѣтъ восьмидесяти, страстный любитель рому. Усидѣвъ бутылочку, онъ обыкновенно взбирался на своего сѣраго буцефала, бралъ въ руки курдинскій дротикъ и ѣхалъ прямо къ палаткѣ отряднаго начальника. «Полковникъ!» кричалъ онъ. И когда полковникъ выходилъ, курдинъ потрясалъ свою пику, и произносилъ только: «го-го-го!» что, по его мнѣнію, должно было выразить страшную угрозу непріятелю, и затѣмъ отправлялся спать.
Одинъ разъ разнесся слухъ, что въ Бардосѣ появилась непріятельская кавалерія въ числѣ до 1,500 человѣкъ.
Начальникъ отряда призываетъ стараго курда.
— Ступай въ разъѣздъ съ своей сотней, говоритъ, и разузнай о непріятелѣ.
— Дай мнѣ еще сотню линейцевь.
— Не дамъ я тебѣ линейцевь: ступай одинъ, говоритъ начальникъ.
— Одинъ не пойду.
— Отчего не пойдешь?
— Одному страшно.
— Какъ же ты вышелъ воевать, когда тебѣ страшно?…
— Го-то-то!, отвѣчалъ курдъ, задѣтый заживое, и потрясаетъ рукою къ сторонѣ непріятеля.
— Значитъ, идешь?
Курдъ призадумался.
— Нѣтъ, дай мнѣ и линейцевъ! отвѣчалъ онъ рѣшительно.
Линейцевъ ему не дали; а начальникъ отряда призываетъ къ себѣ командира одной линейской сотни.
— Возьмите человѣкъ двадцать линейцевъ и ступайте къ Бардосу: тамъ, говорятъ, есть непріятель; только будьте осторожны: тамъ кавалерія.
— Слушаю-съ!
— А не страшно съ двадцатью казаками?
Есаулъ удивился и не вѣритъ своимъ ушамь.
— Что прикажете? переспросилъ онъ.
— Не страшно съ двадцатью казаками-то?
— Проберемся! отвѣчалъ онъ спокойно.
Курду перевели этотъ отвѣтъ. Онъ отправился въ свою палатку, посовѣтовался съ бутылкою, возвратился и объявилъ, что идетъ одинъ.
Отправился и привезъ извѣстіе, что непріятеля никакого нѣтъ. Непріятеля-то дѣйствительно гамъ не было, однако несомнѣнно и то, что курдъ не доходилъ до Бардоса, а переночевалъ гдѣ нибудь на Саганлугѣ.
Всѣ эти достоинства курдовъ мы узнали впослѣдствіи, но помню, что курдинскій полкъ, принявшій названіе № 2 (первый находился въ Эриванскомъ отрядѣ генерала Суслова) представился тогда главнокомандующему въ самомъ блестящемъ видѣ. Не говоря уже о красотѣ кровныхъ жеребцовъ, стоило обратить вниманіе на самыхъ всадниковъ: все старики, но люди громаднаго роста, который казался еще громаднѣе отъ высокаго головнаго убора, украшеннаго перьями и золотомъ. Красныя куртки, вышитыя шелкомъ, и широчайшія шальвары, стариннаго восточнаго покроя, бросались въ глаза. Оружіе у курдовъ попадается отличнаго достоинства; въ особенности хорошо короткое, гибкое копье, которымъ, даже на полномъ карьерѣ, онъ владѣетъ искусно. Когда курдинь несется на своемъ жеребцѣ и крутитъ пику, увѣнчанную пучкомъ дорогихъ страусовыхъ перьевъ, высоко надъ головою, грозный видъ его можетъ произвести впечатлѣніе на противника. Это, кажется, испытали на первыхъ порахъ и наши линейцы; но камковскій ударь съ шашкою наголо показалъ, что курдъ не адигскій наѣздникъ, короткій знакомецъ нашего кубанскаго станичника…
Шествіе въ отрядѣ милиціи заключилось, на этотъ разъ, 1-мъ конно-мусульманскимъ полкомъ, набраннымъ изъ жителей Карабахской провинціи. Въ наружности полка много воинственнаго; главное — добрые кони.
Да кому и неизвѣстна карабахская порода? Намъ случалось видѣть жеребцовъ, цѣнившихся въ нѣсколько тысячъ червонцевъ. Карабахцы съ честью служили въ послѣднюю войну Паскевича и получили знамя; но, при возвращеніи на родину, случилось съ ними обстоятельство, немного ихъ сконфузившее.
Вотъ въ какомъ видѣ дошелъ до насъ разсказъ объ этомъ происшествіи:
"Въ Дагестанѣ въ то время жилъ знаменитый разбойникъ Мулла-Нуръ[13]. Много награбилъ онъ сокровищъ, нападая по дорогамъ на купцовъ и останавливая цѣлые караваны. Отъ всѣхъ Мулла-Нуръ отбиралъ только половину наличнаго имущества и раздавалъ его бѣдному народу, терпѣвшему тогда отъ повсемѣстнаго неурожая. Съ своею шайкою врывался онъ въ самыя селенія, окружалъ дома богатыхъ ростовщиковъ, отбиралъ отъ нихъ деньги и хлѣбъ и кормилъ населеніе цѣлаго края. Не было затворовъ для Муллы-Нура. Имя его скоро стало предметомъ легендъ и мистическихъ сказаній; про него ходили самые необыкновенные слухи. Люди недобрые и богатые трепетали его; бѣдные благословляли великодушнаго разбойника.
«Правительству нашему, занятому тогда войною съ Персіей, Турціей и волненіями между горцами, некогда было слѣдить за новыми безпорядками въ Дагестанѣ. Да Мулла-Нуръ и не боялся войска, потому что, опираясь на любовь простаго народа, находилъ всегда и вездѣ безопасное убѣжище. Провѣдавъ, что цѣлый полкъ карабахцевъ возвращается изъ Турціи съ богатою добычею, онъ сдѣлалъ засаду въ одномъ изъ самыхъ узкихъ и мрачныхъ ущелій, по которому безпечные карабахцы шли справа по одному, беззаботно распѣвая свои пѣсни. Вдругъ, будто изъ земли, выросъ незнакомый человѣкъ и загородилъ дорогу переднему всаднику.
— Стой! крикнулъ онъ громовымъ голосомъ и сдѣлалъ повелительный знакъ рукою.
Всадникъ далъ коню нагайку и хотѣлъ стоптать незнакомца; но стволы винтовокъ, высунувшіеся въ это время изъ-за камней, охладили его жаръ.
— Положи часть твоей добычи на эту бурку и проѣзжай мимо! сказалъ строго незнакомецъ, не отвѣчая ему на вопросъ: „кто онъ?“
Между карабахцами, вовсе не расположенными къ подобному дѣлежу, поднялся ропотъ. Задніе напирали; между тѣмъ, передній всадникъ, весь находившійся подъ обаяніемъ суроваго взгляда незнакомца, не трогался съ мѣста. Многіе вынули изъ чехловъ винтовки.
— Стой! рѣшительно воскликнулъ незнакомецъ. — Я Мулла Нуръ!
Громко повторило горное эхо страшное имя дагестанскаго разбойника, и карабахцы попятились. Имъ показалось въ лицѣ его что-то сверхъестественное.
— Пусть каждый изъ васъ положитъ часть своей добычи на мою бурку, и проѣзжайте мимо! сказалъ Мулла-Нуръ и посторонился.
Робко двинулся полкъ. Каждый всадникъ, подходя къ нему, развязывалъ саквы и высыпалъ на бурку свою долю. Мулла-Нуръ зорко слѣдилъ за всѣми — до поздняго вечера тянулся полкъ — и, когда проѣхалъ послѣдній всадникъ, скрылся.
Ошеломленные карабахцы опомнились только тогда, когда, выйдя на равнину, увидѣли, что ихъ 500 человѣкъ. Громкій ропотъ неудовольствія пробѣжалъ по рядамъ ихъ, и цѣлый полкъ кинулся въ ущелье; но Муллы-Нура уже не было.»
Объ этомъ анекдотическомъ событіи я упомянулъ потому, что оно, какъ легенда, живетъ до сихъ поръ въ мѣстныхъ народныхъ преданіяхъ.
Но обратимся къ музараджикской позиціи.
Войска становятся не на походную ногу; замѣтна нѣкоторая осѣдлость, особенно въ главномъ штабѣ, гдѣ учреждена даже корпусная церковь, состоящая изъ большой зеленой палатки. Божественная служба отправляется ежедневно. Народу всегда много, потому что каждому отрадно молиться и внимать божественному слову подъ чужимъ небомъ.
ВОСПОМИНАНІЯ О ЗАКАВКАЗСКОМЪ ПОХОДЪ 1854—1855 ГОДОВЪ (*).
правитьII.
правитьВъ отрядѣ стали носиться слухи о блокированіи крѣпости. Линейные казаки и кабардинцы небольшими партіями, и цѣлыми сотнями, перебираются за Карсъ-Чай, рыскаютъ по обѣимъ сторонамъ арзерумской дороги, перехватывая курьеровъ и транспорты, пробирающіеся въ Карсъ съ жизненными припасами. Движеніе нашего корпуса, охватившаго Карсъ съ южной стороны, и истребленіе ардаганскихъ магазиновъ поставило крѣпость въ затруднительное положеніе. Дѣйствительно, занявъ арзерумскую дорогу, мы отрѣзали анатолійскую армію отъ ея главныхъ складовъ по ту сторону Саганлука; малые же транспорты рѣдко ускользаютъ отъ бдительности казачьихъ разъѣздовъ. Мы ходимъ по всей странѣ свободно.
8 іюня, утромъ, линейцы перехватили большой транспортъ въ окрестности самаго Карса, а передъ вечеромъ другой. Такъ какъ имъ приходилось возвращаться мимо крѣпости, то изъ лагеря выслали для ихъ прикрытія небольшой кавалерійскій отрядъ.
Въ обоихъ караванахъ оказалось 178 мѣшковъ рису, два тюка хлопчатой бумаги и небольшое стадо рогатаго скота. Главнокомандующій сдѣлалъ слѣдующее распоряженіе: весь рисъ и рогатый скотъ приказалъ раздѣлить поровну на всѣ войска, составляющія дѣйствующій отрядъ; лошадей и оружіе, взятое у турецкихъ черводаровъ[14], обратить въ собственность казаковъ, ихъ отбившихъ; все же остальное продать, а вырученныя деньги обратить въ харчевую сумму обоихъ линейныхъ полковъ.
Въ ту же ночь вышелъ изъ Мугараджика еще кавалерійскій отрядъ съ генералъ-маіоромъ Баклановымъ для поисковъ на другую сторону Карса. Онъ доходилъ до селенія Чубухлы. лежащаго почти у подножья Саганлугскаго хребта, и, истребивъ найденные тамъ значительные запасы ячменя и сухарей, возвратился въ лагерь.
Куртинскій полкъ дѣлалъ поиски свои за Саганлукомъ.
Наши милиціонеры одушевлены особенно воинственнымъ духомъ. Нѣсколько дней тому назадъ, небольшая партія ихъ выбрала темную ночь и. пробравшись милю сторожевыхъ пикетовъ турецкой кавалеріи, унесла изъ лагеря двѣ остроконечныя палатки. Говорятъ, что они просили даже позволенія пробраться въ Карсъ и взорвать пороховой погребъ. Имъ отказали. Не скрывалось ли въ этой просьбѣ какой нибудь задней мысли? Съ ними надо быть осторожнѣе; примѣръ ихъ полковника, Омаръ-Бека, перебѣжавшаго надняхъ въ Карсъ съ двѣнадцатью милиціонерами, невольно бросаетъ тѣнь подозрѣнія на его сослуживцевъ.
Курды тоже докучали главнокомандующему своими просьбами, хотя эти просьбы и не были такъ воинственны, какъ милиціонеровъ: они просили дозволенія пограбить богатыя селенія въ окрестностяхъ Арзерума. и хотя, просьба ихъ была чистосердечна и вовсе не таила въ себѣ никакой задней мысли, однако и имъ отказали. Курды, не подозрѣвавшіе, чтобы въ грабежѣ могло скрываться что нибудь нехорошее, остались недовольны резолюціей сардаря.
Этими мелкими сшибками, летучими движеніями и ограничивались всѣ наши движенія на мугардажикской позиціи. Противъ Карса не предпринимали ничего до 14 іюня, когда произведена была новая рекогносцировка южныхъ укрѣпленій. Отрядъ, въ составъ котораго вошелъ и Новороссійскій драгунскій полкъ, выступилъ подъ командою генералъ-маіора графа Нирода, видѣлъ опять баши-бузуковъ и на этотъ разъ послалъ имъ одно ядро изъ батареи Двухжоннаго.
Черезъ день послѣ рекогносцировки, весь корпусъ поднялся съ своего мѣста и, подвинувшись влѣво верстъ на десять, остановился у селенія Капы-Кія. Позиція эта. расположенная на высотахъ. командующихъ окрестною мѣстностію, была крѣпка и выгодна для обороны. Вѣроятно, мы не безъ цѣли перемѣнили открытую мугараджикскую позицію.
Дѣйствительно, вечеромъ заговорили о какомъ-то дальнемъ походѣ: но куда именно — это пока держалось въ секретѣ. 16 іюня дѣйствующій корпусъ раздѣлился на двѣ половины: одна, подъ командою генералъ-лейтенанта князя Гагарина, осталась въ Каны-Кеѣ противъ Карса: другая, подъ личнымъ начальствомъ главнокомандующаго, двинулась за Саганлукскій хребетъ[15].
Съ разсвѣтомъ выступилъ генералъ-маіоръ Баклановъ и пошелъ по тому же направленію съ 4-мъ и 5-мъ дивизіономъ Нижегородскаго полка и частью милиціи; въ одиннадцать часовъ утра тронулись за, нимъ и главныя силы.
На. переправѣ черезъ Карсъ-чай, въ какомъ-то армянскомъ селеніи, главнокомандующій смотрѣлъ войска. Мы, сдѣлавъ въ этотъ день значительный переходъ, въ другой разъ переправились черезъ Карсъ-чай и остановились на лѣвомъ берегу его бивуаками, вблизи бѣднаго селенія.
На другой день подошли къ Саганлуку. Ночью пѣхота снялась съ позиціи и. перевалившись черезъ хребетъ, потянулась на Бардосъ, гдѣ, по слухамъ, находилось главное интендантство турецкой арміи; съ разсвѣтомъ 19 іюня и кавалерія графа Нирода стала подниматься на горы. По всему подъему тянется неширокая, каменистая, но все-таки довольно удобная дорога даже для колеснаго обоза, идущая между густыми лѣсами. День былъ нестерпимо жаркій, потому всѣ были рады лѣсной прохладѣ и не слишкомъ-то торопились выбираться на открытыя поляны, спаленныя іюньскимъ солнцемъ. Но лѣсъ кончился; мы взобрались на послѣднюю крутизну и около остатковъ турецкаго лагеря остановились.
Здѣсь, при открытіи кампаніи, стоялъ небольшой турецкій отрядъ. Турки, по страсти своей окапываться, начали было возводить земляныя укрѣпленія, но, узнавъ о приближеніи нашихъ войскъ, отступили такъ быстро, что даже Баклановъ, съ передовымъ отрядомъ, не засталъ здѣсь ни одного солдата.
Вершина Саганлука обнажена отъ лѣса и еще покрыта во многихъ мѣстахъ снѣгомъ. Во всѣ стороны видъ превосходный: если посмотрѣть внизъ, то взоръ скользитъ только надъ верхушками деревъ дремучаго, безконечнаго лѣса; подъемъ кажется круче и труднѣе, нежели на самомъ дѣлѣ; впереди чернѣетъ узкое Еникейское ущелье, а по сторонамъ его глубокія долины, испещренныя пашнями. Особенно хорошъ отсюда Бардосъ, потонувшій въ роскошной зелени своихъ садовъ… Но не всегда усталый военный человѣкъ любуется картинами природы. Привыкаетъ онъ къ нимъ и смотритъ безъ энтузіазма, едва замѣчая красоты Божьяго міра, на которыхъ съ такимъ упоеніемъ остановился бы вдохновенный взглядъ поэта-художника…. Такъ, свыкнувшись и съ мыслью о смерти, онъ съ апатическимъ равнодушіемъ слышитъ жужжанье ядра, визгъ прыгающей картечи и съ притупленнымъ чувствомъ глядитъ на искаженныя лица товарищей-страдальцевъ, лежащихъ у его ногъ! Не до картинъ природы было и намъ, когда послѣ знойнаго іюньскаго дня насъ вдругъ охватило зимнимъ холодомъ. Солдаты топтались въ какой-то рыхлой массѣ, похожей на снѣгъ, и старались согрѣться движеніемъ, потому что сѣрая, поношенная шинель не защита отъ холода. Съ офицерами не было палатокъ; пришлось ложиться на мерзлой землѣ, и всѣ съ нетерпѣніемъ ожидали разсвѣта, чтобы выбраться изъ этой Сибири, какъ говорили солдаты. Удивительно, какъ турки стояли здѣсь, когда въ половинѣ іюня вода замерзаетъ въ манеркахъ. Стало свѣтать; мы спустились съ горъ и, пройдя узкимъ Еникейскимъ ущельемъ, остановились на отдыхъ около богатаго селенія того же названія. Здѣсь находились большіе запасные магазины карсской арміи; мы оставили ихъ пока нетронутыми и перешли въ селеніе Кара-Курганъ, гдѣ присоединились къ главной колоннѣ, пришедшей прямо сюда изъ Бардоса. Въ селеніи мы не застали никого: жители разбѣжались и увезли съ собою пчельники, составляющіе, какъ слышно, главнѣйшій ихъ промыселъ.
Драгуны и милиціонеры, которыхъ влекло любопытство посмотрѣть, что дѣлается въ селеніи, были встрѣчены такими огромными роями разсвирѣпѣвшихъ пчелъ, что принуждены были искать спасенія въ бѣгствѣ.
Помню, какъ мимо насъ проскакалъ одинъ милиціонеръ: его голова, шея, руки и лицо были буквально облѣплены пчелами. Несчастный кричалъ, отчаянно отмахивался, но ничего не могъ сдѣлать и нашелъ спасеніе только въ ближней рѣчкѣ, куда вскочилъ вмѣстѣ съ конемъ и раза три окунулся въ воду.
Въ Кара-Курганѣ мы тоже нашли большіе запасы муки, печенаго хлѣба и сухарей, ячменя, пшеницы и даже артиллерійскихъ снарядовъ. Передовой отрядъ Бакланова захватилъ нѣсколько аробъ съ рогатымъ скотомъ, прибывшихъ сюда передъ нами за провіянтомъ изъ Карса.
Эти запасы пришлись кстати, потому что семидневный провіантъ, находившійся у людей, разумѣется, израсходовался гораздо ранѣе, и солдаты уже голодали. По оплошности, даже у офицеровъ къ концу похода не оказалось ни одного сухари и ихъ покупали за большія деньги у болѣе запасливой пѣхоты. Немедленно были посланы особыя команды забирать изъ магазиновъ все, что попадется подъ руку, и тащить къ эскадроннымъ котламъ. Продуктовъ брали сколько хотѣли, или, точнѣе сказать, сколько каждый могъ унести на себѣ.
Эта экспедиція сохранилась въ солдатской пѣснѣ, сложенной нашими драгунами, побывавшими на Кавказѣ. Въ пѣснѣ есть куплетъ, характеризующій этотъ эпизодъ нашего саганлукскаго похода:
Тамъ мука, крупа, пшеница;
Да все это нипочемъ,
Да все это нипочемъ,
Безъ разсчету волочемъ.
И волокли, дѣйствительно, безъ разсчету: въ одинъ и тотъ же котелъ валилась крупа, пшеница, горохъ, перецъ и масло, чтобы не пропадало добро даромъ. Приправили все это безмѣрнымъ количествомъ муки, чтобы пища была погуще,, какъ выражались солдаты. Одинъ штабъ-офицеръ шутя замѣтилъ, что къ ней недостаетъ только меду, и тутъ же вызвались охотники добыть меду, защищаемаго цѣлою пчелиною арміей. Отправились и черезъ часъ возвратились съ огромными чашками отличнаго меду, но съ лицами и руками, до того искусанными и опухшими, что иныхъ нельзя было узнать. Медомъ окончательно заправили пищу, и образовалась каша, какой никто еще не видывалъ отъ своего рожденія. Свойства и вкуса ея положительно опредѣлить было невозможно; но солдаты ѣли, — стало быть вкусно. До самаго разсвѣта сидѣли они за. своими котлами, похваливая кашицу, и въ особенности бѣлые турецкіе сухари, которые употреблялись въ видѣ десерта, на закуску.
На слѣдующій день, графъ Ниродъ ходилъ съ Новороссійскимъ драгунскимъ полкомъ въ Зевинъ, богатое мѣстечко, на большой арзерумской дорогѣ, верстахъ въ восьмидесяти отъ самаго города, замѣчательное своими живописными окрестностями. На противоположномъ берегу рѣчки, при которой стоитъ Зевинъ, возвышаются мрачныя развалины — замокъ или крѣпость, не знаю: распросить было некого, да и некогда; мы только зажгли турецкіе магазины и вернулись въ Кара-Курганъ. Въ Кара-Курганѣ всѣхъ нашли въ большихъ хлопотахъ: отрядъ сейчасъ выступаетъ обратно; намъ дали только небольшой роздыхъ, и мы, вмѣстѣ со всѣми, выступили къ Саганлуку. вслѣдъ за нами запылали Кара-Курганъ и Ени-Кей. Ихъ зажгли потому, что не могли забрать всѣхъ запасовъ, приготовленныхъ турками. Жаль было смотрѣть на богатыя селенія, объятыя пламенемъ. Красное зарево стояло на вечернемъ небѣ; черные клубы дыма высокими, крутящимися столбами поднимались кверху и надъ нашими головами сгущались въ облака. Въ воздухѣ пахло гарью.
Подходя къ Саганлуку, у подножія котораго назначенъ былъ ночлегъ, неугомонные милиціонеры затѣяли джигитовку. Князь Андрониковъ выстроилъ своихъ мусульманъ въ лаву и пустилъ маршъ-маршемъ по камнямъ и рытвинамъ. Курды скакали поодиночкѣ, приводя въ изумленіе ловкостію и искусствомъ владѣть своими короткими копьями. Армяне же изобрѣли такой родъ джигитовки, какой намъ еще не приводилось видѣть на Кавказѣ: нѣсколько всадниковъ скакали другъ на. друга и бросали довольно увѣсистыми палками, стараясь попасть въ противника. Каждый, разумѣется, хлопоталъ о томъ, чтобы увернуться отъ удара. Мы были свидѣтелями, какъ два разскакавшіеся армянина стукнулись на карьерѣ такъ сильно другъ о друга, что оба вылетѣли изъ сѣделъ; другой- бѣднякъ, не успѣлъ увернуться отъ летящей палки, и его конъ получилъ такой ударъ по ногамъ, что. къ немалому удовольствію всего общества, раза три перевернулся на землѣ съ своимъ злополучнымъ всадникомъ. Армянина подняли, понесли, и джигитовка прекратилась.
На слѣдующій день мы перешли хребетъ и ночевали на противоположномъ склонѣ его. Мѣсто было превосходное: подъ нашими ногами протекала быстрая горная рѣчка, кругомъ шумѣли дремучіе лѣса. И вечеръ былъ упоительно хорошъ: ясный, тихій. Послѣдніе лучи потухавшаго солнца играли красноватымъ отблескомъ и на штыкахъ пѣхотныхъ ружей, составленныхъ въ длинные козлы, и на мѣдныхъ орудіяхъ артиллеріи. А тамъ, далеко, далеко внизу, въ зеленой чащѣ молода то кустарника, чернѣлись драгунскія коновязи, мелькали флюгера пикъ, а еще ниже рисовался живописно разбросанный бивуакъ милиціонеровъ.
Когда стемнѣло, по всему протяженію бивуачной линіи разложились чудовищные костры; красноватое зарево, вспыхнувъ. мгновенно разлилось по темно-синему небу и освѣтило темныя вершины лѣса. Въ разнообразныхъ положеніяхъ, поодиночкѣ и цѣлыми группами, лежали офицеры и солдаты около бивуачныхъ костровъ; разговоръ шелъ оживленный: войска только что узнали о блистательной побѣдѣ крымской арміи.
Главнокомандующій, передъ вечеромъ, получилъ депешу, извѣщавшую его объ отбитіи 6 іюня перваго севастопольскаго приступа. Имя Хрулева повторялось вездѣ. Говорили тогда, будто нашихъ убито всего 3,000, а союзниковъ только такое же число взято въ плѣнъ; общая же ихъ потеря простиралась будто бы до 12,000. Ночью былъ страшный холодъ. Когда мы проснулись. трава кругомъ была покрыта утреннимъ морозомъ, и наша быстрая рѣчка около своихъ береговъ подернулась тонкою корою льда. Но іюнь черезъ нѣсколько часовъ далъ себя почувствовать, лишь только мы вышли изъ лѣсу и спустились на равнины Карсъ-чая. Солнце жгло нестерпимо; драгуны млѣли и падали съ лошадей, да и трудно было выдержать головѣ: до раскаленной каски невозможно было дотронуться. Почему же однѣ драгунскія головы были обречены на за кое мученіе? Русская пѣхота не носила касокъ въ странѣ, гдѣ носятъ бѣлыя фуражки или папахи. Подъ папахою тепло, правда, но не трещитъ черепъ, не болитъ мозгъ[16]. Ухитрились было мы обшивать свои каски бѣлымъ холстомъ, какъ кавказцы обшиваютъ свои фуражки, и отбыли такъ 1854 годъ; но теперь вдругъ это показалось чѣмъ-то безобразнымъ и было запрещено. Вообще саганлукскій походъ навлекъ на наши головы много непріятностей; главнѣйшія изъ нихъ относились къ тому, что мы на переходахъ болѣе слушали пѣсенниковъ, чѣмъ толковали солдату о посадкѣ, о правилѣ держанія поводьевъ надъ лукою, о томъ еще, что въ конномъ строю каблукъ долженъ быть ниже носка, а въ пѣшемъ — носокъ ниже каблука.
Нѣтъ! чаще и чаще вспоминается намъ теперь славное время кюрюкъ-даринскаго похода. Бывало, выѣдетъ Бебутовъ, и долго не умолкаютъ привѣтственные крики, переходя изъ баталіона въ баталіонъ, изъ эскадрона въ эскадронъ, изъ сотни въ сотню. И солдаты весело смотрятъ въ лицо своего добраго начальника… Тогда мы садились на лошадей съ удовольствіемъ, шли впередъ бодро и щеголяли удалью….
Наконецъ, утромъ 24 іюня, мы добрались до своего вагенбурга. Отрядъ князя Гагарина стоялъ спокойно; ни онъ противу турокъ, ни турки противъ него не предпринимали ничего. По приходѣ на позицію, мы были обрадованы новою вѣстію — о побѣдѣ полковника князя Орбеліани на границѣ Ольтинскаго пашалыка съ ахалкалакскимъ участкомъ. Все дѣло вышло изъ того, что турки хотѣли пограбить наши пограничныя деревни; но князь Орбеліани самъ перешелъ границу и напалъ на турецкій отрядъ.
Въ это же время получено было извѣстіе изъ Эриванскаго отряда генерала Суслова, что Вели-Паша, встревоженный нашимъ движеніемъ за Саганлукъ, снялся съ позиціи при Топрахъ-Кале и отступилъ на большую арзерумскую дорогу къ Керпи-Кеву такъ быстро, что Сусловъ едва могъ настичь и разбить часть его кавалерійскаго аріергарда.
Недолго мы простояли въ Каны-Кеѣ. 30 іюня отрядъ передвинулся еще лѣвѣе къ самому берегу Карсъ-чая и расположился около селенія Тэкмэ. Жителей не было, а потому селеніе мгновенно растащили на дрова, въ которыхъ чувствовался большой недостатокъ.
Но прежде нежели говорить о дѣйствіяхъ противъ Карса съ этой позиціи, вернемся къ нашему саганлукскому походу. Когда, послѣ истребленія турецкихъ магазиновъ, отрядъ возвращался на плоскость, на западной покатости Саганлукскаго хребта остался особый летучій отрядъ, подъ командою полковника Нижегородскаго драгунскаго полка князя Дундукова-Корсакова. Этотъ отрядъ былъ составленъ изъ четвертаго дивизіона нижегородцевъ, двухъ сотенъ линейныхъ казаковъ, двухъ сотенъ кабардинцевъ, части армянской милиціи и около полусотни курдовъ.
О дѣйствіяхъ этого летучаго отряда, составившихъ особый эпизодъ въ нашей кампаніи, я хочу поговорить подробнѣе.
Отряду было поручено наблюдать за переходами черезъ Саганлукъ и удерживать въ покорности тамошнее населеніе. Порученіе это, возложенное на лицо, выбранное самимъ главнокомандующимъ, было столько же трудное, сколько и опасное, потому что отрядъ былъ гораздо ближе къ непріятелю, чѣмъ къ намъ, отдѣленнымъ отъ него лѣсистымъ Саганлукскимъ хребтомъ.
Князь Дундуковъ расположилъ отрядъ близъ хановъ, т. е. постоялыхъ дворовъ, сложенныхъ изъ камня и обнесенныхъ каменною стѣною. Мѣсто для бивуака было выбрано не только удобное, но и чрезвычайно живописное, вблизи горной рѣчки, на опушкѣ лѣса, который чѣмъ дальше, тѣмъ становился все гуще, гуще и образовывалъ дремучія, непроходимыя дебри. Первою заботою было добиться водворенія жителей по селамъ и поддержанія въ нихъ довѣрія къ нашему правительству. Нужно было употреблять и ласки, и угрозы, и награды, и наказанія. Кто слушался увѣщаній, тѣмъ выдавали охранные листы* кто упорствовалъ, у того отбивали скотъ и грозили разорить самыя селенія. Такими аргументами принуждали недовѣрчивыхъ жителей возвращаться и приниматься снова за оставленныя полевыя работы. Отрядъ держалъ еще постоянные разъѣзды по всѣмъ направленіямъ и былъ насторожѣ, потому что въ окрестностяхъ появлялся непріятель. Такъ 24 іюня, въ тотъ самый день, когда нашъ отрядъ подходилъ къ Каны-Кею, одна кабардинская сотня, отправившаяся въ разъѣздъ къ Бардосу, наткнулась на значительную толпу баши-бузуковъ, шедшую изъ Олѣтинскаго пашалыка къ Керпи-Кеву. Кабардинцы атаковали непріятеля, не справляясь о его числительности, и, послѣ рукопашной схватки, разсѣяли баши-бузуковъ, при чемъ съ нашей стороны смертельно раненъ одинъ кабардинецъ.
Слухи о такихъ отважныхъ дѣйствіяхъ небольшаго русскаго отряда скоро дошли до Вели-Паши, стоявшаго въ то время уже въ Керпи-Кевѣ. Онъ вознамѣрился принять серьезныя мѣры для уничтоженія этого отряда, а между тѣмъ и князь Дундуковъ рѣшился на чрезвычайно смѣлое и рискованное предпріятіе, полагаясь на мужество своей кавалеріи: положено было оставивъ настоящую позицію, пробраться въ окрестности самаго Керпи-Кева, чтобы нечаяннымъ появленіемъ тамъ произвести еще сильнѣйшее впечатлѣніе на умы жителей и, главное, сбить съ толку турецкаго военачальника.
Зарывъ въ ханахъ ячмень и всѣ припасы, находившіеся при отрядѣ, чтобы сохранить ихъ къ возвращенію, князь Дундуковъ налегкѣ выступилъ въ походъ. Пошли напрямикъ. Проводникъ-курдъ ѣхалъ впереди и велъ безъ дороги; отрядъ пробирался въ одинъ конь сквозь дремучія дебри вѣковыхъ сосенъ, то спускался къ пропасти, то карабкался по горнымъ тропинкамъ и скаламъ, однако шелъ быстро: его составляла одна кавказская кавалерія, привыкшая къ подобнымъ переходамъ.
Передъ вечеромъ, спустившись въ долину, мы перешли большую дорогу, ведущую изъ Карса въ Керпи-Кевъ, и снова стали подниматься на противоположныя горы. Тамъ, въ густомъ лѣсу, остановились на привалъ. Велѣно было соблюдать всевозможныя предосторожности, чтобы не подать о себѣ извѣстія жителямъ, скитавшимся еще по лѣсамъ и живущимъ въ селахъ, разбросанныхъ по горнымъ отлогостямъ Саганлука. Преждевременное открытіе нашего движенія могло имѣть непріятныя послѣдствія для отряда, застигнутаго посреди такой мѣстности.
Едва расположились на отдыхъ, какъ вдругъ въ лѣсу грянулъ ружейный выстрѣлъ, и тысячью раскатами повторило его горное эхо. Отрядъ бросился къ конямъ. Начались розыски; виновный сознался самъ. Это былъ нижегородскій драгунъ, увидѣвшій въ нѣсколькихъ саженяхъ отъ бивуака дрофу. Искушеніе для страстнаго охотника было такъ велико, что, забывъ все, онъ выстрѣлилъ, убилъ птицу и съ торжествующимъ лицомъ принесъ свою жертву прямо къ отрядному начальнику. Подобная наивность спасла его отъ наказанія. Однако, по выстрѣлу, жители легко могли напасть на слѣдъ нашего отряда и передать о немъ вѣсть въ турецкій лагерь; поэтому сѣли на коней и быстро пошли впередъ. Перевалившись черезъ вершину хребта, спустились къ урочищу Миледузе и, не доходя до него версты двѣ; остановились въ глубокой котловинѣ, окруженной со всѣхъ сторонъ голыми утесами. Отъ Миледузе стоило подняться на ближайшія возвышенности, и тогда можно было увидѣть парные ведеты, торчавшіе впереди турецкаго лагеря.
Поручивъ свой отрядъ полковнику Шульцу, князь Дундуковъ-Корсаковъ, въ сопровожденіи только линейнаго казачьяго конвоя, спустился еще ниже съ горъ и поѣхалъ въ самый городъ. Жители, узнавши, что въ двухъ верстахъ стоитъ русскій кавалерійскій отрядъ, пришли въ смятеніе. Распустивъ слухъ, что отрядъ простоитъ здѣсь долго, князь Дундуковъ вернулся изъ Миледузе и немедленно послалъ охотниковъ въ главный штабъ съ донесеніемъ о своемъ движеніи, подтвердивъ имъ ѣхать какъ можно осторожнѣе, чтобы гдѣ нибудь не наткнуться на баши-бузуковъ.
Между тѣмъ, люди наскоро сварили ужинѣ, поѣли, дождались ночи и, разложивъ большіе костры въ котловинѣ, чтобы ввести въ заблужденіе турецкіе разъѣзды и самихъ жителей, тихо поднялись опять на горы. Ночь была темная; продолжать движеніе безъ дороги, посреди страшныхъ обрывовъ, стало невозможно. Князь Дундуковъ рѣшился ночевать на вершинѣ горы. Люди, спѣшившись, держали лошадей въ поводу, и отрядъ былъ въ ежеминутной готовности къ бою.
Въ самую полночь раздался конскій топотъ, послышались крики и потомъ ружейные выстрѣлы. Взводъ драгунъ вскочилъ на коней и бросился въ ту сторону на развѣдки; въ темнотѣ онъ наткнулся на какихъ-то всадниковъ, которые стремительно повернули назадъ къ лѣсу. Драгуны увязались за ними. Весь отрядъ сѣлъ на коней, а, между тѣмъ, драгуны у самой опушки лѣса настигли бѣжавшаго непріятеля и съ удивленіемъ узнали въ мнимыхъ баши-бузукахъ тѣхъ самыхъ армянъ, которые еще изъ Миледузе отправились въ главную квартиру. Дѣло объяснилось слѣдующимъ образомъ: армяне въ лѣсу наткнулись на обывательское кочевье; жители напали на армянъ; армяне обратились въ бѣгство и столкнулись съ драгунскимъ взводомъ; злополучные охотники приняли его со страху за баши-бузуковъ и кинулись въ лѣсъ, — тогда и драгуны, въ свою очередь, сочли ихъ за непріятеля. Несмотря на то, что все кончилось благополучно, положеніе нашего отряда было опасно: ложная тревога легко могла обратиться въ серьезный бой, если бы турки, привлеченные выстрѣлами, вздумали подняться на горы.
Съ разсвѣтомъ, курды, ходившіе въ разъѣздъ къ Зевину, прискакали съ извѣстіемъ, что открыты слѣды большой баши-бузукской партіи, прошедшей подъ горами, на которыхъ ночевалъ князь Дундуковъ. Дѣйствительно, внизу тянулся глубокій оврагъ, съ обрывистыми берегами, за которымъ громоздились горы, одѣтыя густымъ лѣсомъ. По дну этого-то узкаго ущелья и прошла партія баши-бузуковъ. Если бы турки послали по горамъ свои боковые разъѣзды, то открыли бы нашъ отрядъ; но турки этого не сдѣлали и были жестоко наказаны. Оставивъ на мѣстѣ дивизіонъ драгунъ и милицію, князь Дундуковъ, съ линейскими и кабардинскими сотнями, пошелъ по гребню горъ. Скоро онъ выбрался на открытую мѣстность, по срединѣ которой уныло торчало одно деревцо. Отсюда видѣнъ былъ весь бивуакъ баши-бузуковъ, раскинутый въ небольшой, вдавшейся въ горной хребетъ, котловинѣ. Кони были посѣдланы; но сами баши-бузуки, завернувшись въ свои широчайшіе бурнусы, спокойно почивали вокругъ потухающихъ костровъ. Лишь нѣсколько человѣкъ, вѣроятно часовые, а можетъ быть и просто страдавшіе безсонницей, занимались чисткою оружія или перебирали вещи въ своихъ походныхъ сумкахъ. О возможности нападенія никто изъ нихъ и не подозрѣвалъ, полагая русскихъ еще далеко впереди. Князь Дундуковъ сдѣлалъ распоряженіе для атаки. Оставивъ при себѣ одну сотню линейцевъ, онъ приказалъ другой сотнѣ и дивизіону черкесской милиціи спуститься въ долину и ударить прямо въ шашки на оплошнаго непріятеля. Съ горы можно было слѣдить за всѣмъ, что произойдетъ въ долинѣ. Тихо сотня за сотнею спускались съ обрывистой крутизны и потомъ въ карьеръ понеслись по оврагу. Первые повернули въ котловину линейцы и, выхвативъ винтовки, дали залпъ. Ошаломленные турки бросились къ лошадямъ, партія разсѣялась бы, если бы лихіе кабардинцы мгновенно не поправили ошибки линейцевъ. Въ то время, когда тѣ пріостановились для залпа, кабардинцы обогнали ихъ и съ шашками наголо разлетѣлись по всему бивуаку. Кровь полилась: рубили сонныхъ, рубили безоружныхъ, рубили защищавшихся; ни одинъ кабардинецъ не вынулъ изъ чехла своей винтовки, и только часть баши-бузуковъ, съ начальникомъ Черкесъ-бекомъ, успѣла вскочить на коней и разсыпалась по всѣмъ направленіямъ.
Одинъ турокъ скакалъ на бѣломъ арабскомъ жеребцѣ. За нимъ гналось нѣсколько кабардинцевъ; но напрасно стлались по землѣ добрые черкескіе кони: они не могли догнать его даже на ружейный выстрѣлъ. Всадникъ выскакивалъ уже изъ котловины, какъ вдругъ казаки перерѣзали ему дорогу; онъ проскользнулъ между ними и пустилъ коня во весь духъ прямо на гору, гдѣ скрытно стояла другая казацкая сотня. Добрый конь, почуявъ что-то недоброе, круто повернулъ въ сторону. Тогда князь Дундуковъ, давно обратившій вниманіе, на. эту необыкновенную лошадь, послалъ казаковъ съ приказаніемъ не стрѣлять, а захватить баши-бузука живымъ. Казаки, пробравшись ложбинами, вдругъ выскочили на него со всѣхъ сторонъ. Любо было глядѣть, какъ бѣлый конь вился между нашими всадниками, кидаясь то вправо, то влѣво, и наконецъ проскочилъ между двумя казаками, едва-едва не схватившими его за поводья. Въ это самое время одинъ линеецъ выстрѣлилъ въ догонку, и бѣлый конь вдругъ укоротилъ бѣгъ. Тогда только казаки догнали и взяли въ плѣнъ турецкаго наѣздника. Онъ оказался купцомъ, ѣздившимъ въ Мекку на поклоненіе гробу Магомета; тамъ онъ и купилъ эту чудную лошадь. Но, къ сожалѣнію, рана ея оказалась неизлеченною: пуля перебила заднюю ногу и глубоко засѣла въ кости.
Тѣмъ временемъ бой прекратился. Въ рукахъ кабардинцевъ осталось баши-бузукское знамя, пожалованное впослѣдствіи главнокомандующимъ черкесскимъ сотнямъ, на память славнаго боя. Сверхъ того намъ досталось множество оружія, осѣдланныхъ лошадей и до ста человѣкъ плѣнныхъ. На мѣстѣ сшибки лежало сорокъ тѣлъ; но потеря турокъ была гораздо значительнѣе, судя потому, что много труповъ находили потомъ жители въ кустахъ и оврагахъ, куда, вѣроятно, скрывались раненые.
Наша потеря была незначительная, легко объясняемая смѣлостію и неожиданностію удара. Кабардинцы потеряли до десяти человѣкъ ранеными, и сверхъ того убитъ извѣстный джигитъ ихъ Нахъ-Аргануковъ, командовавшій въ бою. кажется, осетинскою сотнею. Судьба свела его съ не менѣе знаменитымъ турецкимъ наѣздникомъ, который, будучи раненъ въ голову шашкою Нахъ-Арганукова, выстрѣлилъ изъ пистолета и положилъ на мѣстѣ; но въ этотъ самый моментъ тринадцатилѣтній племянникъ осетина, ловкій и проворный мальчикъ, кинувшись на помощь дядѣ, ударомъ кинжала отсѣкъ всю нижнюю половину лица своему противнику, который, залившись кровью, упалъ съ лошади.
Смерть храбраго осетина была отмщена. Сдѣлавъ небольшой привалъ на мѣстѣ побоища, летучій отрядъ пошелъ обратно къ Вардосу. Дорога была гористая, но довольно удобная и широкая. Впереди отряда вели плѣнныхъ, за ними кабардинцы везли своихъ раненыхъ и тѣло убитаго офицера. Нижегородскій дивизіонъ шелъ въ арьергардѣ. Проходя черезъ одно ущелье, драгуны замѣтили въ кустахъ что-то красное; подъѣхали поближе и увидѣли умирающаго баши-бузука. Это былъ тотъ самый высокій наѣздникъ, въ красномъ плащѣ, который убилъ храбраго Нахъ-Арганукова и въ свою очередь былъ смертельно раненъ его молодымъ племянникомъ. Несмотря на свои ужасныя раны, онъ имѣлъ еще довольно силы, чтобы отползти на такое дальнее разстояніе. Но приказанію полковника Шульца, драгуны его подняли и кое-какъ довезли до мѣста, гдѣ отрядъ расположился на отдыхъ.
Когда плѣнные узнали объ этомъ, непритворный ужасъ выразился на ихъ лицахъ; они не хотѣли вѣрить, чтобы нашлась рука, которая могла бы поразить страшнаго джигита. Имъ показывали тринадцатилѣтняго мальчика, но турки недовѣрчиво качали головами. Картина была трогательная: раненый башибузукъ лежалъ на своемъ красномъ плащѣ, и судорожное движеніе его изрубленнаго лица, покрытаго запекшеюся кровью, показывало невыносимое страданіе; глаза дико блуждали. Плѣнные на колѣняхъ окружали одръ умирающаго; поодаль стояли драгуны.
Князь Дундуковъ попросилъ доктора, бывшаго при отрядѣ, употребить всѣ средства, чтобы сохранить жизнь храброму человѣку. Врачъ поспѣшилъ исполнить желаніе князя, но, осмотрѣвъ раненаго, замѣтилъ, что ему нуженъ другой врачъ.
— Попробуйте пульсъ, замѣтилъ кто-то изъ присутствующихъ.
Докторъ наклонился къ больному, но едва взялъ его за руку, какъ турокъ вздрогнулъ, глаза его дико завертѣлись въ своихъ орбитахъ и черезъ мгновеніе сдѣлались неподвижны.
— Эка ручища-то у нашего лекаря тяжелая какая! проговорилъ вдругъ голосъ изъ толпы, стоявшей поодаль. — Вѣдьвонъ жилъ человѣкъ, а дотронулся доктуръ рукою — и померъ.
Эта выходка разсмѣшила всѣхъ и отвлекла мысли отъ мрачной картины умирающаго.
Князь Дундуковъ приказалъ распорядиться его погребеніемъ. Вблизи росло одно дерево. Подъ его раскидистыми вѣтвями вырыли могилу и на краю ея положили два тѣла: одно, по кавказскому обычаю, завернутое въ бурку, другое — прикрытое тѣмъ самымъ краснымъ плащемъ, который былъ на покойномъ во время боя. Мулла, состоявшій при кабардинскомъ дивизіонѣ, прочелъ надъ ними одну общую молитву, и тѣла противниковъ успокоились рядомъ.
Отрядъ сѣлъ на коней, но мулла продолжалъ еще молиться на могилѣ. Миръ вамъ, храбрые мусульмане! Честно каждый изъ васъ исполнилъ свои обязанности, утвержденныя вашимъ словомъ, вашею клятвою! Долго еще солдаты оглядывались на могилу, и долго еще виднѣлся имъ колѣнопреклоненный мулла.
Вечеромъ отрядъ подошелъ къ Вардосу. Жители съ ужасомъ услыхали объ истребленіи сильной партіи баши-бузуковъ, высланной, какъ они говорили, къ ханамъ съ цѣлію уничтожить тамъ нашъ отрядъ. Кровавая свалка 26 іюня подѣйствовала на умы народа, и спокойствіе въ краѣ водворилось повсемѣстное.
Отъ Бардоса снова отрядъ поднялся на горы и расположился на своей дать, какъ называлъ князь Дундуковъ стоянку около хановъ. Запасы ячменя и хлѣба, зарытые въ землю при движеніи къ Миледузе, оказались всѣ въ цѣлости и вполнѣ вознаградили за лишенія, перенесенныя во время партизанскаго набѣга.
Цѣль отряда — водвореніе въ краѣ спокойствія — была достигнута. Князь Дундуковъ-Корсаковъ получилъ приказаніе отъ главнокомандующаго сблизиться на время съ главными силами, стоявшими тогда, какъ мы видѣли, еще на каны-кейской позиціи. Летучій отрядъ спустился съ Саганлукскаго хребта и 28 іюня расположился около селенія Таганлы, перстахъ въ двадцати отъ Каны-Кея.
На другой день, оставивъ отрядъ на мѣстѣ, полковникъ князь Дундуковъ-Корсаковъ отправился, въ сопровожденіи кабардинскаго дивизіона, въ главный штабъ. Главнокомандующій былъ доволенъ его дѣйствіями и въ особенности благодарилъ горцевъ за ихъ молодецкую службу.
Одинъ кабардинецъ, раненый баши-бузукскою саблею въ окрестностяхъ Миледузе, получивъ крестъ изъ рукъ главнокомандующаго, сказалъ:
— Передайте сердарю, что я мало пролилъ крови и ничего не сдѣлалъ, чтобы быть отличеннымъ отъ своихъ товарищей.
Мы перешли на позицію къ Тикмэ. Здѣсь князь Дундуковъ получилъ новое назначеніе — командира Нижегородскаго драгунскаго полка, на мѣсто генералъ-маіора князя Навчавадзе. Летучій саганлукскій отрядъ поступилъ подъ начальство полковника Шульца, которому велѣно было собирать свѣдѣнія о непріятелѣ со стороны Арзерума.
Насталъ іюль. Въ первой половинѣ его наши войска не предпринимали ничего серьезнаго противу гарнизона, запершагося въ Карсѣ. Все вниманіе главнокомандующаго обращено было на пресѣченіе сообщеній крѣпости съ Арзерумомъ и сосѣдними санджаками[17] и на очищеніе дорогъ отъ мелкихъ разбойничьихъ шаекъ, скитавшихся въ предгоріяхъ Саганлука и возстановлявшихъ противу насъ мирное населеніе края. Съ этою цѣлію составлялись особые летучіе отряды, и первый изъ нихъ былъ порученъ генералъ-маіору Бакланову.
Это было вечеромъ 2 іюля.
Едва стемнѣло, какъ кто-то, подъѣхавъ къ коновязамъ Новороссійскаго другунскаго полка, громко сказалъ: «выводитъ!» Погода стояла скверная: нѣсколько дней сряду шелъ проливной дождь, и мы повели лошадей, буквально утопая въ грязи. Около передовой цѣпи собирался отрядъ, назначенный къ движенію. Скоро подошли изъ лагеря линейскій полкъ, съ своею конною батареею, карапапахи, курды и вновь сформированная греческая дружина изъ жителей Башкичетскаго уѣзда. Пріѣхалъ Баклановъ и, собравъ вокругъ себя офицеровъ, отдалъ приказаніе идти какъ можно осторожнѣе: ни курить, ни разговаривать- даже команды должны были произноситься шепотомъ. Вполночь мы сѣли на коней и справа по шести потянулись за генераломъ. Кругомъ лежала непроглядная мгла. Мы едва различали бѣлый крупъ лошади ѣхавшаго впереди проводника-татарина; но и этотъ предметъ скоро потонулъ въ окружающемъ мракѣ. Крупный дождикъ перешелъ въ ливень; громъ глухо прокатился надъ нашими головами; начиналась гроза; вѣтеръ ревѣлъ и стоналъ по всему полю. Молча и быстро двигался отрядъ; было что-то грозное въ этомъ торопливомъ движеніи, и испуганное воображеніе работало усиленію, преувеличивая опасность, которая и безъ того существовала. Батарея не поспѣвала за летучею конницею и на первыхъ же порахъ стала отставать. Каменистая мѣстность карсскихъ окрестностей задерживала ее на каждомъ шагу; орудія въ темнотѣ наѣзжали на камни, опрокидывались, драгуны привязывали къ нимъ сѣнокосные арканы и тянули ихъ на себѣ. Такимъ образомъ прошли мы почти у подножья западныхъ укрѣпленій Карса и, перейдя на его сѣверную сторону, остановились около селенія Топаджахъ, въ окрестности котораго турки обыкновенно посылали своихъ фуражировъ, считая это мѣсто совершенно безопаснымъ отъ нашего войска.
Отсюда генералъ Баклановъ пустилъ двѣ сигнальныя ракеты, долженствовавшія, вѣроятно, подать вѣсть, что мы прошли благополучно. Между тѣмъ, разсвѣло, и мы ясно увидѣли выступившій изъ крѣпостныхъ воротъ въ поле турецкій кавалерійскій полкъ на гнѣдыхъ лошадяхъ. Не знаю, видѣли ли насъ турецкіе уланы, но мы двинулись впередъ и скоро потеряли ихъ изъ виду. Дорога шла по берегу рѣчки. Одни говорили, что это Карсъ-чай; другіе утверждали, что онъ долженъ оставаться значительно вправо. Курды, не знаю почему, называли эту рѣку Бердыкомъ. На противоположномъ берегу ея, по равнинѣ, скакали баши-бузуки. Были ли они высланы изъ Карса наблюдать за нами, или это былъ просто вооруженный сбродъ, скитавшійся по сосѣднимъ горамъ? Не знаю; по генералъ строго запретилъ переходить рѣчку и завязывать съ ними перестрѣлку. Карапапахи, шедшіе позади отряда, не выдержали запрещенія, переправились-таки за Бердыкъ и напали на баши-бузуковъ, но весьма скоро повернули назадъ. Ясно, что башибузуки дали порядочную сдачу. Завидѣвъ неустойку, всѣ милиціонеры кинулись къ переправѣ; но грозный голосъ Бакланова заставилъ ихъ остановиться. Отрядъ двинулся дальше, не заботясь о карапапахахъ, предоставленныхъ въ наказаніе собственнымъ своимъ силамъ. А карапапахамъ пришлось плохо. Прижатые къ обрывистому берегу Бердыка, они не попали на переправу, должны были спѣшиться и залечь за камнями, съ прикладомъ у щеки. Это спасло ихъ. Неосторожные баши-бузуки были встрѣчены ружейнымъ залпомъ и, оставивъ на мѣстѣ нѣсколько человѣкъ убитыми, повернули назадъ, а наши удальцы, по добру, по здорову, перебрались скорѣе черезъ рѣчку и на рысяхъ догнали отрядъ. Генералъ Баклановъ не сказалъ имъ ни слова, считая ихъ достаточно наказанными за опрометчивость. Въ это время за Бердыкомъ показались двѣ арбы, торопливо уходившія къ Карсу. Нѣсколько милиціонеровъ переправились на ту сторону и захватили ихъ, вмѣстѣ съ накошеннымъ сѣномъ. Значитъ, фуражировка производилась неподалеку.
Мы пошли рысью и скоро замѣтили лощину, гдѣ копошилось много турокъ.
Баклановъ пустилъ впередъ всю иррегулярную кавалерію, а, между тѣмъ, драгунскій полкъ съ батареею, выдвинувшись на самую окраину возвышенности, такъ сказать, повисъ надъ головою непріятеля. Туркамъ отступать было некуда: застигнутые врасплохъ, они бѣжали по всѣмъ направленіямъ, и по всѣмъ направленіямъ преслѣдовала ихъ наша милиція. Это была скорѣе травля, нежели правильная битва. Несмотря на проливной дождь, кремневыя ружья карапапаховъ не давали осѣчекъ, по крайней мѣрѣ, перестрѣлка шла живо. Греки, въ своихъ бѣлыхъ балахонахъ, похожихъ на женскія юбки, не стрѣляли: они рубили саблями. Курды, оглашая воздухъ рѣзкими гиками, занимались больше скачкою, чѣмъ дѣломъ. Про линейцевъ говорить нечего: этотъ лихой народъ втѣсался въ самую густую толпу непріятеля и работалъ всѣмъ, что попадалось подъ руку… Убитыхъ было немного: турокъ сбивали съ лошадей и брали въ плѣнъ. Въ нашихъ рукахъ оказался одинъ турецкій пѣхотный капитанъ, юзбашъ (поручикъ) и человѣкъ пятнадцать баши-бузуковъ, захваченныхъ съ лошадьми. Остальные успѣхи разбѣжаться по окрестнымъ горамъ и, надо думать, не пойдутъ уже въ Карсъ, по крайней мѣрѣ добровольно, а увеличатъ собою число скитающихся.
Едва стало вечерѣть, мы снова сѣли на коней и прошли еще верстъ пятнадцать долиною рѣчки Инджа-су, впадающей въ Карсъ-чай… Когда же стемнѣло, насъ остановили посреди обширнаго луга. Недалеко торчала деревня Сусусъ[18]. Мѣсто было небезопасное. Въ окрестныхъ горахъ укрывалась шайка извѣстнаго «качага», разбойника Ишимъ-Оглы. Этотъ Ишимъ-Оглы лицо замѣчательное. Онъ татаринъ нашихъ мусульманскихъ провинцій, гдѣ нѣсколько лѣтъ занимался грабежемъ почтъ по большимъ дорогамъ. Въ прошломъ году его едва не поймали; онъ бѣжалъ въ Турцію, собралъ тамъ новую шайку и зимою затѣялъ смѣлое нападеніе на пограничныя деревни духоборцевъ. Правда, зимовавшій тамъ Новороссійской полкъ помѣшалъ ему исполнить это намѣреніе, однако нѣсколько селеній, принадлежавшихъ преданнымъ намъ турецкимъ армянамъ, были сожжены и разграблены.
Теперь главною цѣлію его было произвести волненіе между мирными жителями. Дѣйствительно, многіе изъ нихъ бросали свои дома и охотно присоединялись къ его партіи. Вся сѣверо-западная часть Карсскаго пашалыка волновалась. Нужно было принять дѣятельныя мѣры, нашему отряду приказано было водворить спокойствіе и, если можно, уничтожить Ишимъ-Оглы.
Ночь наступила темная, холодная; дождь лилъ какъ изъ ведра, и низменная мѣстность нашего бивуака была затоплена водою. Мы устали, озябли, а, между тѣмъ, не велѣно было спать, и всю ночь отрядъ держалъ лошадей въ поводу. Солдаты достали откуда-то древесныхъ сучьевъ и дѣлали изъ нихъ настилку; но эти настилки то и дѣло втягивались болотистымъ грунтомъ, и мы вмѣстѣ съ ними опускались въ трясины; наконецъ, наскучивъ напрасными усиліями устроить себѣ сухое мѣстечко, мы прилегли въ грязь, завернувшись бурками.
Памятною осталась намъ эта ночь, послѣ шестидесятиверстнаго перехода!
Съ разствѣтомъ мы вошли въ горы, замыкающія карсскую равнину со стороны Ардагана. Здѣсь стоялъ Ишимъ-Оглы. Высланные впередъ сильные разъѣзды линейцевъ захватили нѣсколько вооруженныхъ людей, показавшихъ на допросѣ, что всѣ они принадлежатъ къ шайкѣ знаменитаго качага, но не могли, или не хотѣли объявить мѣста его главнаго притона. Мы проходили весь день и только съ наступленіемъ вечера отошли назадъ къ рѣчкѣ Инджа-су. Ночью опять не спали: говорили, что ожидаютъ какой-то сигнальной ракеты со стороны главнаго лагеря, и что по этому сигналу мы выступимъ.
По отряду носились темные слухи, что приближается время штурма; такъ не придется ли еще намъ дѣйствовать здѣсь, на пути отступленія анатолійской арміи?
Съ разсвѣтомъ, однакожь, не дождавшись никакой ракеты, мы вступили снова въ горы и пошли по направленію къ Ардагану. Разъѣзды наши, проникнувшіе въ самыя недоступныя ущелья, захватили еще нѣсколько бездомовниковъ и отбили скотъ у скитавшихся здѣсь жителей. На привалѣ въ отрядъ явились нѣсколько старшинъ окрестныхъ селеній, изъявившихъ желаніе поселиться на своихъ прежнихъ мѣстахъ. Старшины ручались за спокойствіе края и увѣряли, что Ишимъ-Оглы откочевалъ въ глубину горъ и все пространство между ардаганскою и ольтинскою дорогами теперь очищено отъ его вооруженнаго сброда. Ихъ обласкали, выдали охранные листы и даже уговаривали драться съ Ишимъ-Оглою.
Было поздно, когда отрядъ выступилъ изъ горъ на равнину. Темная ночь съ проливнымъ дождемъ застала насъ въ дорогѣ; едва добившись до какого-то селенія, мы рады-рады были позволенію слѣзть съ мокраго сѣдла. На этотъ разъ позволено было разложить огонь, но не иначе, какъ въ ямахъ, а для Бакланова поставили крошечную палатку. Пока мы копали землю, явились лазутчики. Вслѣдъ затѣмъ вышелъ генералъ, одѣтый по походному, и приказалъ мундштучить. Черезъ нѣсколько минутъ мы уже шли на полныхъ рысяхъ по направленію къ Карсу. Не велѣно было ни разговаривать, ни курить. Каменистая дорога была пересѣчена оврагами и промоинами, на которые поминутно натыкалась кавалерія; лошади скользили и падали. Линейская батарея пристала окончательно; ее тащили на рукахъ, и все-таки шли рысью. Въ полночь мы подошли къ Карсу такъ близко, что слышенъ былъ окликъ турецкихъ часовыхъ. Здѣсь мы спѣшились и, не размундштучивая, держали лошадей въ поводу.
За часъ до разсвѣта отдано приказаніе садиться. Мы рысью обогнули Шарахскія высоты и вышли на равнину противу южныхъ укрѣпленій. Свѣтало. Вдали маячили казацкіе аванпосты: недалеко было до дому.
Въ лагерѣ встрѣтилъ насъ главнокомандующій; онъ пропустилъ драгунъ церемоніальнымъ маршемъ, сперва въ конномъ строю, потомъ спѣшилъ. Послѣ девяностоверстнаго перехода въ одни сутки, послѣ четырехъ ночей, проведенныхъ безъ сна, мы едва добрались до своихъ палатокъ и спали весь день какъ убитые.
Странная участь выпала на долю нашего полка. Въ первомъ походѣ за Сагандукъ мы шли во все время подъ палящими лучами солнца, и ни одна капля дождя не освѣжила нашего лица; уста запекались, дыханіе останавливалось… Теперь же, когда мы шли напролетъ ночи, дремали съ поводомъ въ рукѣ, ни разу не проглянуло солнце. Насъ мочилъ дождь, билъ градъ, и мокрое платье высушивалъ рѣзкій и холодный вѣтеръ, а, между тѣмъ, въ отрядѣ Бакланова не было ни одного заболѣвшаго солдата.
Когда мы дѣлали привалъ уже въ виду нашихъ аванпостовъ, изъ Карса выѣхалъ арабъ, хорошо вооруженный и на. отличной лошади. Обласканный нами, онъ пустился разсказывать разныя разности. Изъ его словъ можно было заключить, что въ Карсѣ недостатокъ съѣстныхъ припасовъ, что артиллерійскимъ лошадямъ не даютъ ячменя, да и кавалерійскимъ отпускается онъ въ ограниченномъ количествѣ, что запасы сѣна быстро уничтожаются, а турки, напуганные движеніемъ летучаго отряда на свои сообщенія, не рѣшаются высылать туда фуражировъ; карсскія же окрестности, обстрѣливаемыя крѣпостною артиллеріей, берегутся ими до послѣдней крайности.
Тотъ же арабъ говорилъ, что сто человѣкъ составили заговоръ перебѣжать къ намъ. Нѣтъ сомнѣнія, что цифра сто была преувеличена, изъ желанія сказать намъ пріятную новость; но побѣги должны открыться, какъ только турки убѣдятся, что ихъ сообщенія въ нашихъ рукахъ.
Въ числѣ непріятныхъ новостей, мы узнали отъ араба, что въ прошлую ночь отправился изъ Карса въ Арзерумъ какой-то паша. Впослѣдствіи оказалось, что это былъ Измаилъ-Паша, посланный туда съ различными порученіями. Въ сопровожденіи только четырехъ конвойныхъ, онъ успѣлъ пробраться мимо нашихъ аванпостовъ.
На другой день по возвращеніи Бакланова, изъ лагеря выступилъ полковникъ Камковъ къ селенію Токамъ, какъ для наблюденія за безопасностію дорогъ въ Карсъ, отъ разбойничьихъ шаекъ, такъ и для того, чтобы не дать туркамъ возстановить свои сообщенія съ Ардаганомъ. Вернулся Камковъ черезъ день. Значительная часть иррегулярной кавалеріи, подъ командою неутомимаго, но тогда страдавшаго лихорадкою, Какланова, снова сдѣлала движеніе вокругъ крѣпости. Въ тотъ же день, 9 іюля, былъ отряженъ полковникъ Лорисъ-Мелиховъ для приведенія въ покорность санджаковъ Гвчеванскаго и Кагызманскаго, лежащихъ южнѣе Карса, и для водворенія тамъ нашего управленія. Лорисъ-Мелиховъ дошелъ до г. Кагызмана, а полковникъ князь Дундуковъ-Корсаковъ. съ полусотнею казаковъ и милиціонеровъ, отправился далѣе открывать сообщенія съ Эриванскимъ отрядомъ.
Эти поиски наводятъ рѣшительное отчаяніе на духъ карсскаго гарнизона; побѣги уже открылись. Въ числѣ перебѣжчиковъ находятся одинъ кавалерійскій офицеръ и двое нашихъ татаръ, измѣнившихъ вмѣстѣ съ Омаръ-бекомъ. Разсказы ихъ, впрочемъ, не представляютъ ничего новаго.
Гораздо интереснѣе новости съ другой стороны. Измаилъ-Паша, пробравшійся изъ Карса, явился черезъ Нелякъ въ Ольту и приступилъ къ немедленному заготовленію запаса ячменя; болѣе 300 вьюковъ было отправлено въ Карсъ. Но въ Гелѣ, узнавъ, что по этой самой дорогѣ долженъ проходить полковникъ Камковъ, транспортъ вернулся обратно, и у насті получено извѣстіе, что онъ, подъ прикрытіемъ 3,000 пѣхоты, долженъ подойдти къ Карсу только 14 числа, ночью. Поэтому Тверской драгунскій полкъ, съ донской № 6 батареей, выдвинутъ былъ въ селеніе Хопанлы, лежащее по направленію отъ предгорія Саганлука къ Чакманскимъ высотамъ; а 14 іюля графъ Диродъ, съ первыми тремя дивизіонами новороссійцевъ, линейными казаками и бригадою 18 пѣхотной дивизіи, выступилъ изъ лагеря въ Айналы навстрѣчу транспорту.
Ночью дошли до Хопанлъ. Оставивъ здѣсь пѣхоту, а взамѣнъ ея присоединивъ къ себѣ весь Тверской драгунскій полкъ съ четырьмя орудіями донской батареи, мы двинулись дальше и шли всю ночь то шагомъ, то рысью. Орудія насъ не задерживали; напротивъ, надо имѣть привычную конницу, чтобы слѣдовать за батареею Двухжоннаго: честь и хвала его молодцамъ-артиллеристамъ! Передъ разсвѣтомъ мы поднялись на горы, облегающія Карсъ съ сѣверо-западной стороны, и остановились въ Айналахъ.
Передъ вечеромъ отряженъ былъ полковникъ Камковъ съ двумя сотнями линейцевъ въ Гельскій санджакъ, для поисковъ по дорогамъ, ведущимъ въ Карсъ.
Пока казаки ходили, графъ Ниродъ получилъ извѣстіе, что въ Хопанлахъ его караулятъ. На другой день вечеромъ возвратился и Камковъ, сдѣлавъ, по точному исчисленію, до 150 верстъ въ одни сутки. Онъ не дошелъ до Ардагана всего 15 верстъ. Казаки привели съ собой до 20 человѣкъ плѣнныхъ и 12 лошадей, навьюченныхъ огромнымъ количествомъ различныхъ вещей, между которыми были и довольно цѣнныя. Выступивъ изъ отряда съ вечера, они шли всю ночь по горамъ, то пробираясь въ одинъ конъ, по узкимъ тропинкамъ, проложеннымъ надъ безднами, то спускаясь въ бездонные овраги и балки. Наконецъ, впереди мелькнувшіе огоньки заставили ихъ остановиться; посланные на развѣдки охотники дали знать, что огни разложены посреди разрушеннаго аула и что въ развалинахъ сидитъ множество вооруженныхъ людей. Вообразивъ натурально, что это одна изъ партій Ишимъ-Оглы, казаки мигомъ налетѣли на селеніе и, встрѣченные, къ несчастію, выстрѣломъ изъ ружья, принялись рубить непріятеля. Къ сожаленію, между убитыми нашли потомъ женщину и ребенка. Бой прекратился, когда передъ нами стояли одни безоружные, перевязанные плѣнники, и тогда только турки объявили, что они мирные жители, выбѣжавшіе изъ Карса съ своими семействами.
Въ Гельскомъ санджакѣ все было спокойно; потому графъ Ниродъ, 17 числа, возвратился въ лагерь.
Во второй половинѣ іюля, числительный составъ дѣйствующаго корпуса значительно усилился: прибыли 1 баталіонъ Виленскаго полка, резервный баталіонъ Грузинскаго гренадерскаго Его Высочества Константина Николаевича и два баталіона мингрельскихъ егерей; сверхъ того двѣ сотни грузинской дворянской дружины — цвѣтъ и краса благородной Иверіи! — и донской казачій № 35 полкъ. Правда, казачьи лошадки въ такомъ худомъ видѣ, что невольно беретъ сомнѣніе, повезутъ ли онѣ своихъ рослыхъ всадниковъ; но за то казаки — съ духомъ!
Въ резервѣ остались 2; 3 и 4 баталіоны Виленскаго полка, расположенные въ окрестностяхъ Александраполя, откуда, по первому востребованію, они могли присоединиться къ блокадному корпусу. Военныя дѣйствія одною частію нашего корпуса опять переносятся за Саганлукскій хребетъ, другою — въ окрестности Карса. Посмотримъ, какіе результаты пріобрѣтены нами на этихъ различныхъ пунктахъ.
По свѣдѣніямъ, доставленнымъ изъ летучаго отряда, расположеннаго близъ Саганлука, узнали, что въ Керпи-Кевѣ собираются войска, подъ начальствомъ Вели-Паши, для поданія помощи карсскому гарнизону. Вотъ перечень войска, состоявшаго въ половинѣ іюля мѣсяца, для этой цѣли въ распоряженіи турецкаго генерала[19]. Регулярной кавалеріи: до 1,200 всадниковъ^ низами: изъ Ваязета нрибыло 3,000 человѣкъ, да и изъ Арзерума 1,000. Иррегулярная кавалерія: начальникъ башибузуковъ — Вели-Магометъ-Паша, у него 2,000 конныхъ и пѣшихъ башигбузуковъ, собранныхъ изъ окрестностей Арзерума, и 150 человѣкъ лазовъ. Куртиновъ, подъ начальствомъ Муширъбека, 500 человѣкъ. Артиллеріи: изъ Ваязета прибыло 24 орудія, изъ Арзерума 7, и еще ожидалось 7 орудій, которыя были задержаны въ самомъ городѣ и прибыли нѣсколько позднѣе.
Слѣдовательно, числительность всѣхъ войскъ:
Регулярной пѣхоты — 4,200 человѣкъ.
Регулярной кавалеріи-- 1,200
Баши-бузуковъ — 2,200
Лазовъ — 300
Куртиновъ — 500
т. е. у Вели-Паши находилось около 8,500 человѣкъ и 38 орудій. Сверхъ того, въ Керпи-Кевъ ожидали прибытія ГавазссыАхметъ-Паши, съ 20,000 войскъ, изъ Багдада и Офисъ-Пашу изъ Константинополя. Одни утверждали, что онъ въ Трапезонтѣ, другіе — въ Байрутѣ; третьи, самые скромные, что паша еще не высаживался, но, во всякомъ случаѣ, войска у него не болѣе 8,000[20].
Вмѣстѣ съ тѣмъ, изъ перехваченной переписки сдѣлалось извѣстнымъ, что Вели-Паша получилъ отъ карсскаго мушира приказаніе не двигаться изъ Керпи-Кева до тѣхъ поръ, пока у него подъ рукою не будутъ собраны значительныя силы, чтобы, оставивъ часть ихъ въ укрѣпленіи, онъ направился къ Карсу не менѣе какъ съ 30,000 или съ 35,000. «Хотя Карсъ почти обложенъ русскими — писалъ муширъ — но я не опасаюсь пока за его взятіе, ибо не намѣренъ дать дѣла въ полѣ, а въ Карсѣ запасовъ продовольствія, кромѣ ячменя для кавалерійскихъ лошадей, весьма довольно.» Лучшіе наши лазутчики откровенно сознались теперь, что, когда мы перешли Арпачай, въ самомъ Карсѣ продовольствія не было; оно доставлено туда впослѣдствіи, при насъ, изъ запасовъ, истребленныхъ нами за все время не болѣе одной третьей части[21].
Въ настоящее же время в} Керпи-Кевѣ запасовъ не было никакихъ, и войско продовольствовалось провіантомъ, собираемымъ ежедневно отъ окрестныхъ жителей, кромѣ ячменя, значительные запасы котораго находятся при войскѣ. На дорогѣ отъ Керпи-Кева тоже нѣтъ никакихъ заготовленій, по въ самомъ Арзерумѣ ихъ много. Городъ очень пострадалъ отъ войны; торговля прекратилась, лавки заперты, и жители поголовно высылаются работать укрѣпленія на западной сторонѣ его. Въ народѣ много неудовольствія противъ мѣстнаго правительства: говорятъ открыто, что при появленіи русскихъ сдадутъ Арзерумъ.
Въ Керпи-Кевѣ торопятся взводить сильныя укрѣпленія[22]. На основаніи этихъ свѣдѣній, главнокомандующій задумалъ разбить Вели-Пашу прежде, чѣмъ онъ успѣетъ получить какія бы то ни было подкрѣпленія, и 18 іюля, утромъ, въ то время, когда со стороны Александpanоля подходили къ намъ послѣднія войска, назначенныя для усиленія блокады корпуса, кавалерійскій отрядъ князя Дундукова-Корсакова, составленный изъ Нижегородскаго драгунскаго и 4-го и 5-го дивизіоновъ Новороссійскаго полка, съ частію милиціи, выступилъ къ Арзеруму.
На другой день. 19 іюля, въ пять часовъ утра, дѣйствующій корпусъ, раздѣлившись на двѣ части, пошелъ по разнымъ направленіямъ. Сильный отрядъ, подъ командою генерала Ковалевскаго, потянулся влѣво къ большой арзерумской дорогѣ, вслѣдъ за кавалерійскимъ авангардомъ князя Дундукова; другая часть, съ корпуснымъ командиромъ, генералъ-лейтенантомъ Бриммеромъ, пошла на селеніе Комацуръ, гдѣ была выбрана новая позиція для блокаднаго отряда. Позиція была всего въ Б верстахъ отъ передовыхъ укрѣпленій Карса.
Главнокомандующій слѣдовалъ при колоннѣ Ковалевскаго. О дѣйствіяхъ этого отряда за Саганлукомъ скажемъ нѣсколько словъ ниже, а теперь обратимся къ. той части войскъ, которая осталась подъ Карсомъ[23].
Подходя къ Комацуру, передовые линейцы открыли турецкихъ фуражировъ и дали знать подполковнику Витгенштейну, шедшему съ полкомъ своимъ въ авангардѣ. Стремительнымъ ударомъ казаки отбросили прикрытіе и отрѣзали фуражировъ отъ крѣпости. Пока, изъ Карса выскочили баши-бузуки, къ намъ подоспѣла артиллерія и принялась стрѣлять картечью. Турецкая конница пустилась назадъ, линейцы за нею, но, догадавшись, что попадутъ подъ огонь крѣпости, остановились вовремя.
Потеря наша заключалась въ двухъ тяжело раненыхъ казакахъ, а въ нашихъ рукахъ осталось 38 человѣкъ плѣнныхъ фуражировъ, изъ которыхъ десять оказались ранеными шашками, да сверхъ того все накошенное сѣно и множество арбъ со скотомъ.
Армяне-лазутчики, явившіеся поздравить насъ съ такимъ блистательнымъ, по ихъ мнѣнію, дѣломъ, говорили, что турки одними убитыми потеряли до 25 человѣкъ. Когда весь отрядъ стянулся, онъ расположился на правомъ берегу Карсъ-чая. Селеніе было пусто. Жители, чтобы не попасться въ блокадную черту, частію разбрелись по горамъ, частію переселились въ самый Карсъ, увеличивъ, такимъ образомъ, число его безполезныхъ защитниковъ.
На слѣдующій день, едва барабаны загремѣли у насъ утреннюю зорю, какъ на, лѣвомъ флангѣ опять загорѣлась перестрѣлка. Пикетные линейцы наглядѣли турецкихъ фуражировъ; да и какъ не наглядѣть ихъ, когда, отъ нашего до ихъ лагеря всего четыре версты, а съ аванпостовъ, значитъ, ближе! Пикетные сейчасъ дали знать резерву. Урядникъ спросилъ: «Много ль?» — Казакъ лаконически отвѣчалъ: сила!… Резервъ выскочилъ на, тревогу, а расторопный линеецъ поскакалъ давать знать въ лагерь. Пока корпусный командиръ получилъ донесеніе, князь Витгенштейнъ, казакъ душою, скомандовалъ уже «на конь!» перешелъ рѣчку и прогналъ фуражировъ. На этотъ разъ жаль, что онъ погорячился; дать бы имъ покосить: все равно, сѣно осталось бы въ нашихъ рукахъ. Мы не позволяемъ нашимъ противникамъ сдѣлать ни одного шагу для фуражировокъ. Это весьма резонно: сѣно можетъ пригодиться намъ, и такъ какъ оно жизненный интересъ кавалеріи, то драгунамъ и казакамъ приказано слѣдить за нимъ ради собственной пользы. Заговоривъ объ этомъ предметѣ, я вспомнилъ о нашихъ собственныхъ фуражировкахъ. Одна изъ нихъ была особенно замѣчательна.
Мы стояли при Тикмэ. Фуражиры пошли подъ прикрытіемъ баталіона одного изъ егерскихъ полковъ 18-й дивизіи. Около селенія остановились косить траву. Мусульмане заглянули въ самый аулъ и открыли тамъ готовые продукты, собранные жителями въ видѣ свѣжаго, скошеннаго сѣна, яблоковъ, абрикосовъ, персиковъ и тому подобнаго. Мысль свою мусульмане сообщили казакамъ, съ которыми, повидимому, находились тогда въ тѣсной дружбѣ; казаки передали ее драгунамъ. Все это прокралось въ аулъ, и въ одно мгновеніе готовые продукты исчезли по саквамъ и сумкамъ регулярной и нерегулярной кавалеріи. Наши молодцы выбирались уже тихомолкомъ восвояси, какъ жители вдругъ замѣтили пропажу, выскочили, подняли гвалтъ: мусульмане первые ударили но лошадямъ, драгуны — за. ними, и вся фуражировка со всѣхъ ногъ полетѣла въ лагерь, какъ будто бы несмѣтная сила турокъ валила у нихъ по слѣдамъ. Прикрытіе, пораженное такимъ поведеніемъ фуражировъ, не знало, что принять; а, между тѣмъ, кавалеристы неслись въ карьеръ, обгоняя другъ друга, прорвали лагерную цѣпь и съ шумомъ разлетѣлись по своимъ коновязамъ. Весь лагерь встревожился: но прибывшее прикрытіе, вмѣстѣ съ жителями, объяснило, въ чемъ дѣло. Корпусный командиръ собралъ начальниковъ всѣхъ кавалерійскихъ частей и всю претензію жителей, простиравшуюся до 327 руб. 35 коп. серебромъ, разложилъ между ними. Жители, получивъ звонкою монетою ровно втрое, что стоили имъ продукты, сочли ихъ выгодно проданными и съ благодарностію оставили русскій лагерь.
Впрочемъ, это обстоятельство отнюдь не должно служить поводомъ къ обвиненію вообще нашихъ войскъ въ грабежѣ и своевольствѣ. Это былъ одинъ изъ тѣхъ случаевъ, которые могутъ повторяться вездѣ и со всѣми, напротивъ, справедливость требуетъ воздать должное миролюбивому обращенію нашему съ жителями. Довольно сказать, что мы щадили даже пустые аулы, не разбирая ихъ безъ крайности, и съ отступленіемъ нашихъ войскъ на зимовыя квартиры много ауловъ остались не тронутыми.
Но не всѣ фуражировки кончались денежными разсчетами, напримѣръ, хоть тѣ, которыя были произведены съ комацурской позиціи 21 и 22 іюля.
Первая изъ нихъ была на лѣвомъ берегу Карсъ-чая, подъ командою генералъ-маіора Бакланова. На этотъ разъ турки захотѣли помѣшать намъ, какъ мы мѣшали имъ, и пѣхотныя колонны, выйдя изъ Карса, показались на сосѣднихъ горахъ. Въ лагерѣ у насъ ударили общую тревогу, и пока прикрытіе выдвигалось впередъ, турки одумались и остановились. Нашимъ тоже скомандовали: «стой!» взяли ружья къ ногѣ и стали съ любопытствомъ разсматривать другъ друга. Ни мы, ни турки не шли впередъ; поэтому велѣно было продолжатъ фуражировку. Работа сперва не спорилась: косцы все поглядывали, стоитъ ли турецкая пѣхота; но потомъ присмотрѣлись, и пошла коса гулять тамъ, гдѣ должна была гулять коса, смерти, если бы непріятель былъ немного порѣшительнѣе. Когда всѣ лошади были навьючены, мы стали отступать; турки тоже пошли въ Карсъ, не разрядивъ ни одного ружья.
Другая фуражировка, подъ командою генералъ-маіора Манделя, кончилась иначе: турки потеряли, кажется, терпѣніе и выслали противу насъ цѣлую тучу баши-бузуковъ, которыхъ такъ давно уже не было видно. Баши-бузуки сперва открыли такую перепалку, какъ будто въ ихъ патронташѣ помѣщались цѣлые пороховые погреба, а потомъ попробовали броситься въ сабли, но, встрѣченные дружнымъ ударомъ линейцевъ, поскакали назадъ, не оглядываясь. Одинъ молодой казакъ не сдержалъ коня и врѣзался въ самую толпу баши-бузуковъ. Его взяли въ плѣнъ. Призадумался не на шутку бѣдный кубанецъ; стыдно да и досадно ему было, что такая сволочь захватила его жинаго, и вотъ, замѣтивъ, что баши-бузуки заняты дѣлежемъ его оружія, онъ, не раздумывая, вскочилъ на первую лошадь, спокойно щипавшую траву, и на разнузданномъ конѣ, направляя бѣгъ его папахою, пустился скакать по полю прямо къ нашей фуражировкѣ. Турки до того были ошеломлены этою штукою черкеса-казака, что не подумали даже выстрѣлить, не то чтобы преслѣдовать. Казакъ благополучно прискакалъ къ своимъ, сожалѣя только о томъ, что конь ему попался не совсѣмъ хорошій, и что его черноморецъ, отбывающій теперь службу подъ баши-бузуцкимъ сѣдломъ, былъ не въ примѣръ шустрѣе. Къ сожалѣнію, я не записалъ тогда имени этого удалаго молодца, а теперь забылъ сто.
Въ нашемъ лагерѣ сдѣлано было перемѣщеніе: на мѣстѣ драгунскихъ коновязей стала пѣхота, а. насъ отодвинули влѣво за Комацуръ — выходитъ, ближе къ водѣ. Стратегическаго же соображенія при этомъ, кажется, не имѣлось въ виду. Иррегулярной конницѣ нашей много дѣла, потому что жители, пользуясь многочисленностію отряда, начали провозить въ крѣпость рисъ. Встрѣчаясь съ нашими разъѣздами, они объявляли, что рисъ везется въ нашъ лагерь, скрывались потомъ въ ложбинахъ и ночью пробирались въ крѣпость. Догадались мы нескоро, а когда догадались, то каждую ночь стали высылать значительные отряды милиціонеровъ на поиски и, сверхъ того, впереди аванпостной цѣпи закладывать секреты изъ десяти и болѣе казаковъ. Нашимъ линейцамъ эта служба привычная и напоминаетъ родную Кубань. Жителямъ же, въ особенности нагорной части Карсскаго пашалыка, объявлено, что если кто будетъ замѣченъ пробирающимся въ Карсъ, то за него будетъ отвѣчать цѣлое селеніе своимъ имуществомъ. Съ этихъ поръ подвозъ почти прекратился.
24 іюня, въ день нашихъ славныхъ воспоминаній[24], разнесся по отряду слухъ, что Ишимъ-Оглы наконецъ убитъ нашими войсками. Слухи оказались несправедливыми, потому что Ишимъ-Оглы здравствовалъ, а поводомъ къ нимъ послужило внезапное и вторичное занятіе Ардагана полковникомъ барономъ Унгернъ-Штерибергомъ съ частію ахалкалакскаго отряда.
Поэтому въ ту же ночь, для открытія сообщенія съ ардаганскою крѣпостію, генералъ Баклановъ, съ частію иррегулярной кавалеріи, занялъ селеніе Меликъ-Кей, лежащее сѣвернѣе Карса. Туда же, нѣсколько ранѣе, выступилъ мусульманскій полкъ съ полковникомъ Эдигаровымъ.
Пока наши летучіе отряды дѣйствовали на сообщеніяхъ Карса съ сѣверными провинціями, генералъ Бриммеръ рѣшился захватить аванпосты и кавалерійскіе пикеты, выставлявшіеся турками впереди крѣпости. Первое покушеніе не имѣло успѣха, потому что линейные казаки, сбившіеся въ темнотѣ съ дороги, не попали на тотъ пунктъ, куда слѣдовало, а только подняли тревогу. Турки взбудоражились, открыли огонь и линейцамъ пришлось убираться восвояси. На слѣдующую ночь корпусный командиръ послалъ 4-й эскадронъ Новороссійскаго драгунскаго полка, подъ командою штабсъ-капитана Чутя, съ приказаніемъ во что бы то ни стало снять турецкіе аванпосты. Въ резервъ ему выдвинули эскадронъ творцовъ, который, по первымъ выстрѣламъ впереди себя, долженъ былъ скакать на помощь новороссійцамъ.
Движеніе было черезчуръ смѣлое и опасное; нужно было не возбудитъ вниманія непріятеля, чтобы самому не наткнуться на какую нибудь засаду: тогда эскадрону пришлось бы выдерживать бой подъ самыми стѣнами крѣпости: а турецкіе резервы были ближе къ своей цѣпи, нежели нашъ резервъ.
Подвигаясь осторожно впередъ, штабсъ-капитанъ Чутя дошелъ почти до самыхъ передовыхъ укрѣпленій, не встрѣтивъ нигдѣ непріятеля: онъ прошелъ вдоль ихъ: непріятеля нѣтъ. Обшарили всѣ балки, осмотрѣли всѣ тропинки, но и признака не было, чтобы здѣсь стояли аванпосты. Нечего дѣлать, эскадронъ потянулся въ лагерь съ пустыми руками: дѣло было въ томъ, что турки, напуганные движеніемъ казаковъ, перестали выставлять свои аванпосты.
Такъ прошло время до 26 іюля, когда разъигрался одинъ изъ кровавыхъ эпизодовъ кампаніи.
Приказомъ по корпусу, вечеромъ 25 іюля, назначалась большая фуражировка для выкошенія зрѣлаго хлѣба, замѣченнаго вблизи Карса, во время одной изъ рекогносцировокъ генерала Бриммера. Въ прикрытіе фуражировъ было отряжено нѣсколько баталіоновъ пѣхоты и вороная драгунская бригада. Корпусный командиръ, поручивъ войска, оставшіяся въ лагерѣ, генералъ-лейтенанту князю Гагарину, самъ повелъ прикрытіе.
Изъ лагеря выступили рано и потянулись мимо селенія Кораджурахъ. Погода была пасмурная. Мы съ каждымъ шагомъ все ближе и ближе подходили къ Карсу, и вотъ онъ открылся передъ нами во всемъ грозномъ величіи: рѣзко обрисовывались его крѣпостные верки, можно было даже сосчитать число орудій, смотрѣвшихъ на насъ сквозь амбразуры; а мы идемъ и идемъ.
Начали говорить, что мы уже слишкомъ близко подошли къ крѣпости, что мы находимся въ чертѣ ея выстрѣловъ; нѣкоторые еще спорили, ссылаясь на частыя рекогносцировки, какъ вдругъ на батареѣ вспыхнулъ зловѣщій огонь, грянулъ выстрѣлъ, другой, третій. Ядра съ визгомъ полетѣли надъ нашими головами и начали бить въ обозъ, стоявшій далеко позади нашего фронта. Въ обозѣ поднялась суматоха: нѣсколько лошадей было убито, нѣсколько повозокъ опрокинуто вверхъ дномъ, фуражиры разбѣжались.
Генералъ Вриммеръ, приказавъ пѣхотѣ отступать, велѣлъ легкимъ орудіямъ сняться съ передковъ и ударить картечью. Наша картечь, разумѣется, не долетѣла до крѣпости, и, кажется, эти выстрѣлы назначены были собственно для ободренія нашего войска, которое несло чувствительныя потери: въ это время убиты: командиръ 7-й легкой батареи подполковникъ Тальгренъ и капитанъ генеральнаго штаба Прохоровъ, выѣхавшій въ дѣло въ первый разъ въ жизни, и то не но обязанности, а изъ простаго любопытства посмотрѣть на нашу фуражировку. Ядро оторвало ему голову. Пока пѣхота торопливо выбиралась изъ-подъ выстрѣловъ, унося своихъ раненыхъ и убитыхъ, драгуны стояли на мѣстѣ, прикрывая ея отступленіе. Нехорошо было стоять, когда цѣлыя гучи гранатъ крестили воздухъ, лопались надъ головами и покрывали черепками землю. Едва не былъ убитъ полковой штабъ-лекарь нашего полка, подобно всѣмъ неожиданно попавшійся въ такую катастрофу: 24-фунтовое ядро грянулось у ногъ его лошади и рикошетомъ перелетѣло за фронтъ.
Въ Тверскомъ полку дѣла шли хуже: тамъ тяжело раненъ храбрый командиръ, генералъ-маіоръ Куколевскій. Онъ стоялъ передъ полкомъ, когда ядро, ударивъ его въ ногу, раздробило кость и убило лошадь, Куколевскій упалъ. Бывшій возлѣ него полковой берейторъ Кейзеръ съ самоотверженіемъ кинулся къ генералу, но въ это время получилъ такую контузію, что у него лопнула плечевая кость[25]. Тогда бросились драгуны и, несмотря на то, что ядра и гранаты продолжали ложиться на томъ мѣстѣ, вынесли обоихъ раненыхъ.
Графѣ Ниродъ, очевидецъ этого печальнаго происшествія, послалъ за лазаретною фурою; но, какъ нарочно, ея не оказалось, а пріискана была фурштадтская телега. Блѣднаго и страдающаго генерала положили въ повозку и мимо нашего полка провезли въ лагерь.
Драгунамъ приказано отступать. Мы отходили уступами, чтобы не позволить турецкой кавалеріи насѣсть на нашу, немножко разстроенную, пѣхоту. А крѣпость, между тѣмъ, гремѣла залпами съ цѣлыхъ бастіоновъ и вся была окутана бѣлыми клубами дыма. По особому счасгію. въ нашемъ полку, во время отступленія, убита одна только лошадь 6 эскадрона, и контуженъ солдатъ, ѣздившій на ней. Контузія, повидимому, была незначительная, такъ что онъ самъ поднялся, разсѣдлалъ лошадь и донесъ сѣдло до лагеря, потому только, что сѣдло вещь казенная. Но къ вечеру ему сдѣлалось хуже, а къ разсвѣту онъ умеръ.
Этотъ день стоилъ намъ дорого. Но первыхъ, цѣль фуражировки не была достигнута; хлѣба мы не выкосили, и онъ таки достался туркамъ, а, между тѣмъ, кромѣ убитыхъ и раненыхъ офицеровъ, мы потеряли 24 человѣка нижнихъ чиновъ, выбывшими изъ строя. Генералу Куколевскому въ тотъ же день отрѣзали ногу.
Пока прикрытіе наше терпѣло такую невзгоду, летучіе отряды генерала Бакланова и полковниковъ Унгерна и Едигарова, соединившись между собою, подходили къ восточной сторонѣ Карса. Отсюда они услыхали пушечную пальбу, и когда дѣло объяснилось и Баклановъ увидѣлъ, что всѣ турецкіе глаза обращены въ нашу сторону, внезапно кинулся на карадагскія высоты, и кабардинцы почти съ гласиса крѣпости отхватили стадо рогатаго скота. Пока, батареи открыли огонь, горцы были уже внѣ выстрѣла.
Вечеромъ, въ Комацурѣ собрались всѣ летучіе отряды, сдили плѣнныхъ, и баронъ Унгернъ немедленно выступилъ опять къ Ардагану, а Эдигаровъ съ мусульманскимъ полкомъ своимъ занялъ Гаджи-Вали. прикрывъ наше собственное сообщеніе съ Александраполсмъ. 27 число прошло въ лагерѣ грустно: хоронили убитыхъ и перевязывали раненыхъ. Состояніе генерала Куколевскаго безнадежно. Ампутація была сдѣлана хорошо, и онъ подавалъ большую надежду на выздоровленіе; но его нѣсколько раздражительный характеръ, его вѣчныя безпокойства о полку, простиравшіяся до мелочнаго, были причиною, что открылась нервная горячка съ упадкомъ силъ:, къ ней присоединилась желтуха, и собранный консиліумъ не нашелъ уже средства спасти генерала. Въ полдень 31 іюля онъ скончался. Тѣло его перевезено въ Александраполь, гдѣ оно покоится на «Холмѣ чести», окруженное могилами кюріокъ-даринскихъ сослуживцевъ. Командиромъ Тверскаго драгунскаго полка, по распоряженію главнокомандующаго, былъ назначенъ полковникъ Тихоцкій[26].
На другой день послѣ памятной фуражировки пронеслась по отряду радостная вѣсть, что генералъ адъютантъ Муравьевъ разбилъ наголову Вели-Птшу и захватилъ его лагерь. Между тѣмъ, 28 іюля, утромъ, изъ Комацура выступила новая колонна фуражировъ, подъ прикрытіемъ 4-го эскадрона Новороссійскаго полка, и отправилась въ селеніе верстъ за тридцать, гдѣ, по слухамъ, находилось накошенное сѣно для анатолійской арміи. Но едва ушли наши фуражиры, какъ отворились крѣпостныя ворота и турки нѣсколькими колоннами стали выходить въ поле. Впереди двигались баши-бузуки. Одна часть ихъ стала спускаться противу праваго фланга нашей позиціи- другая пошла по горамъ въ обходъ, на селеніе Тикмэ. Въ отрядѣ у насъ ударили тревогу. Весь Тверской полкъ и три дивизіона новороссійцевъ на рысяхъ выдвинулись впередъ, и когда пѣхота выстроилась въ боевой порядокъ, драгуны отошли на его фланги. Мы ждали дѣла, предполагая, что турки, ободренные нашею неудачею, задумали разбить блокирующій корпусъ по частямъ.
Однако, наши ожиданія не оправдались: турки ограничились косьбою около Карса травы и хлѣба, того самаго хлѣба, за который мы пострадали, и затѣмъ стали опять подниматься на горы и ушли въ крѣпость. Мы возвратились въ лагерь.
30 іюля возвратилась изъ-за Саганлука колонна генерала Ковалевскаго и остановилась на своей прежней позиціи при Тикмэ. Слухи, что Вели-Наша разбитъ, оказались ложными. Вели-Паша въ порядкѣ отступилъ къ Арзеруму, не дождавшись даже прибытія нашего главнокомандующаго.
Дѣло было такъ:
Князь Дундуковъ-Корсаковъ выступилъ изъ лагеря съ своей кавалеріей, и, присоединивъ къ себѣ на дорогѣ летучій саганлукскій отрядъ полковника Шульца, двинулся форсированнымъ маршемъ къ берегамъ Аракса. Туда же шелъ Эриванскій отрядъ генералъ-маіора Суслова, со стороны Баязета. Въ роскошной долинѣ Аракса, обставленной съ обѣихъ сторонъ горными хребтами, оба отряда соединились и вмѣстѣ продолжали наступленіе къ Керпи-Кеву. Непріятель не защищалъ переправы: пѣхота перешла Араксъ черезъ мостъ и, выдвинувшись на возвышенность, открыла орудійный огонь по лагерю. Въ то же время вся кавалерія князя Дундукова переправилась въ бродъ, по поясъ въ водѣ, и потянулась влѣво, за рѣчкой Гассанъ-Імала, отдѣлявшей ее отъ непріятеля.
Этимъ маневромъ, кажется, думали выманить турокъ изъ ихъ укрѣпленной позиціи; но турки выслали противъ нашей кавалеріи шесть орудій, подъ прикрытіемъ своихъ баши-бузуковъ, и открыли огонь. Канонада загремѣла на обоихъ пунктахъ. До поздняго вечера стрѣляли пушки, до поздняго вечера стояли паши войска въ совершенномъ бездѣйствіи, прикрывая только свою артиллерію.
Двадцать перваго іюля
Повстрѣчалась съ нами нуля.
Мы подъ пулями стояли,
Командира дожидали!…
говоритъ объ этомъ солдатская пѣсня… Наконецъ канонада, вырвавшая изъ нашихъ рядовъ одного милиціонера, мало по малу утихла. Войска расположились бивуаками. Съ разсвѣтомъ все встрепенулось, но Вели-Наши уже не было. Пользуясь темнотою ночи, онъ отступилъ со всѣмъ обозомъ, не потерявъ ни одного человѣка. Наши отряды двинулись по его слѣдамъ, но, занявъ городъ Гассанъ-Кала, остановились, узнавъ, что Вели-Паша стоитъ на сильно укрѣпленной позиціи, въ верстахъ десяти передъ Арзерумомъ.
Многіе говорили тогда., что намъ слѣдовало атаковать Вели-Пату въ Керпи-Кевѣ. Многіе считали это невозможнымъ, по малочисленности нашей пѣхоты[27]; многіе наконецъ утверждали, что дѣла затѣвать было не велѣно до прибытія главнокомандующаго. а намъ слѣдовало стать на арзерумской дорогѣ и отрѣзать только отступленіе.
Но главнокомандующій прибылъ въ Керпи-Кевъ только черезъ два дня, въ ночь на 23 іюля, и какъ Воли-Паши уже не было, то послѣ небольшаго отдыха началось обратное движеніе нашихъ войскъ къ Карсу. Генералъ Сусловъ[28] остался въ Керпи-Кевѣ.
Съ возвращеніемъ главнокомандующаго изъ-за Саганлука, начинается второй періодъ кампаніи. Рѣшено было принять серьезныя мѣры противу крѣпости. Два дня прошли въ различныхъ соображеніяхъ, по этому поводу, въ выборѣ пунктовъ, въ распредѣленіи полковъ но отрядамъ, въ назначеніи отрядныхъ начальниковъ.
На военномъ совѣтѣ рѣшена тѣсная блокада.
Раннее утро 2 августа застало наши войска, передвигавшіяся на другія позиціи. Мы охватили крѣпость со всѣхъ сторонъ и расположились слѣдующимъ образомъ: главнокомандующій, со всею пѣхотою комацурскаго отряда, сталъ около селенія Чавтли-чая, на возвышенной мѣстности праваго берега Карсъ-чая. Отрядъ, возвратившійся изъ-за Саганлука, расположился внизу. Оба эти отряда, составлявшіе главныя силы блокаднаго корпуса, раздѣлялись между собою теченіемъ Карсѣчая.
Верхнимъ лагеремъ командовалъ генералъ Вриммеръ. нижнимъ — генералъ Ковалевскій.
Съ южной стороны Карса, при селеніи Каны-Кей, сталъ отрядъ графа Нирода; онъ соединялся разъѣздами съ полковникомъ Едигаровымъ. стоявшимъ съ мусульманами на большой александрапольской дорогѣ, въ селеніи Годжи-Вали. Разъѣзды Едигарова въ свою очередь ходили на сѣверную сторону Карса къ Меликъ-Кеву, гдѣ стоялъ тоже сильный кавалерійскій отрядъ генералъ-маіора Бакланова, изъ Тверскаго драгунскаго полка, донскаго № 35 полковника Мажарова, дивизіона черкесской милиціи и донской № 6 батареи подполковника Двухжоннаго.
Далѣе, къ сѣверо-западной сторонѣ — милиція полковника барона Унгернъ-Штернберга при озерѣ Айгеръ-Гелѣ; она держала разъѣзды до селенія Бозгаловъ, гдѣ былъ расположенъ князь Дундуковъ-Корсаковъ, съ четырьмя дивизіонами Нижегородскаго драгунскаго полка и донской № 7 батареи подполковника Долотина. Сверхъ того, особый отрядъ генерала Базина стоялъ въ Маратѣ, на ардаганской дорогѣ; тылъ нашъ со стороны Саганлука охранялъ небольшой отрядъ конной милиціи, расположившейся около Катанловъ.
4 августа войска, окончательно водворились на своихъ позиціяхъ.
Съ этихъ поръ мои воспоминанія будутъ относиться собственно къ дѣйствіямъ каны-кейскаго отряда, въ которомъ я служилъ. Что же касается до дѣйствій на другихъ пунктахъ, то я буду говорить только о такихъ событіяхъ, которыя или находились въ связи съ дѣйствіями нашего отряда, или имѣли важное значеніе въ общемъ ходѣ блокады.
ВОСПОМИНАНІЯ О ЗАКАВКАЗСКОМЪ ПОХОДЪ 1854—1855 ГОДОВЪ.
правитьIII.
правитьКавалерійскій отрядъ графа Народа, стоялъ у подножія Каныкейской возвышенности, замыкающей съ южной стороны карсскую равнину. Бѣдная, полуразвалившаяся деревушка, со смѣшаннымъ армяно-турецкимъ населеніемъ, лѣпилась кое-какъ къ горамъ и непривѣтливо глядѣла на насъ своими черными саклями, какъ будто обозженными пожаромъ. Широкое ущелье прорѣзываетъ съ юга, на сѣверъ эти каменистыя горы и служитъ сообщеніемъ карсской равнины съ равниною по ту сторону возвышенности. Берега ущелья круты, обрывисты и усѣяны огромными камнями, которыми такъ богаты здѣшнія окрестности.
Новороссійскій драгунскій полкъ, за исключеніемъ втораго дивизіона, отправленнаго временно въ отрядъ генерала Бакланова, расположился въ ущельѣ возлѣ чистой, но неглубокой рѣчки, образовавшейся изъ сліянія горныхъ ключей; впереди насъ бивуаки линейнаго казачьяго полка съ его конною батареею, на правой возвышенности штабъ графа Нирода, на лѣвой вагенбургъ, подъ командою генералъ-маіора Шонерта.
Первые дни въ Каны-Кеѣ прошли спокойно. Турки, озадаченные нашими движеніями, какъ будто давали намъ время устраиваться на новыхъ позиціяхъ. {За исключеніемъ 5 августа, когда въ отрядѣ совершенно неожиданно произошла тревога. Въ полдень прискакалъ съ аванпостовъ казакъ. «Что такое?» «Баши-бузуки!» Пока драгуны сѣдлали, линейцы понеслись уже къ своимъ аванпостамъ и увидѣли густую толпу всадниковъ, которые съ ружейною стрѣльбою неслись впередъ и были не далѣе персты отъ нашего лагеря. Поднялась суматоха: пока отрядъ выстраивался, баши-бузуки были уже въ лагерѣ, и дѣло объяснилось.
Это былъ Лорисъ-Мелиховъ, возвращавшійся съ милиціей изъ своихъ поисковъ вокругъ Карса. Онъ ночевалъ въ Меликъ-Кевѣ и теперь слѣдовалъ къ Чавтличаю, мимо каны-кейскаго лагеря.} 6-го августа Новороссійцы спокойно отпраздновали свой полковой праздникъ. Въ Турціи, какъ и на родинѣ, дѣло началось молитвою; но помолились мы на этотъ разъ не въ храмѣ Божіемъ, а подъ открытымъ небомъ, ярко озареннымъ лучами знойнаго восточнаго солнца. Послѣ церковнаго парада отправились всѣ къ полковому командиру на закуску: закусывали по походному, чѣмъ Богъ послалъ; не было уже той роскоши, какъ въ минувшемъ году, когда этотъ день праздновался подъ свѣжими впечатлѣніями кюрюкъ-даринской побѣды. Однакожь, явилось шампанское: мы выпили за полкъ, и пожелали ему, какъ водится, много-много дѣлъ съ непріятелемъ, разумѣется удачныхъ; выпили потомъ за здоровье нашего любимаго графа Нирода, и солдатскій хоръ спѣлъ свою боевую пѣсню:
Здравствуй, храбрый нашъ герой,
Разудалый графъ нашъ Ниродъ!
Про тебя, ей ей, нестыдно
Пѣсню звонкую сложить!…
Пили потомъ за здоровье старика полковаго командира, пили за всѣхъ вмѣстѣ и за каждаго порознь. Было весело, какъ только можетъ быть весело въ тѣсномъ полковомъ кружку, соединенномъ крѣпкими узами дружбы и товарищества.
Но въ военное время пировать долго нельзя: послѣ обѣда явилась на сцену служба, и изъ нашего отряда отправилась небольшая команда на фуражировку, съ приказаніемъ разыскать въ окрестныхъ аулахъ накошенное сѣно[29].
На слѣдующій день нашъ лагерь посѣтилъ корпусный командиръ. Онъ дѣлалъ смотръ линейному полку, который выступалъ въ отрядъ генерала Бакланова, а взамѣнъ его идетъ къ намъ изъ главнаго лагеря полкъ Камкова, за болѣзнью, котораго командуетъ имъ теперь подполковникъ Петровъ[30].
Это было утромъ, а послѣ обѣда вдругъ поднялась тревога: четыре эскадрона новороссійцевъ, съ четырьмя орудіями, на рысяхъ двинулись верстъ за восемь отъ своего лагеря. Говорили, что мы идемъ для прикрытія линейцевъ, которыхъ будто бы турки хотятъ отрѣзать. Дѣло въ томъ, что турецкая кавалерія, выдвинувшись изъ нижняго лагеря на меликъ-кейскую дорогу, показалась на флангѣ у линейцевъ. Князь Витгенштейнъ, пославъ къ намъ просить подкрѣпленія, самъ началъ отдаваться съ полкомъ вправо къ сторонѣ Александраполя и потянулъ за собою туда турецкую конницу.
Въ Каны-Кеѣ, въ это время, стояли только два дивизіона драгунъ съ конною батареею:, все остальное было занято очередною службою на аванпостахъ, въ разъѣздахъ и въ прикрытіи фуражировъ. Казачій полкъ Петрова еще не приходилъ изъ Чавтли-Чая; поэтому графъ Народъ, выступая на тревогу, увѣдомилъ корпуснаго командира запискою, что Каны-Кей остается безъ всякаго прикрытія.
Съ приближеніемъ нашихъ дивизіоновъ, турки, опасавшіеся быть отрѣзанными отъ Карса, отодвинулись назадъ. Мы выстроились противу нихъ, и графъ, приказавъ казакамъ идти впередъ. предупредилъ ихъ, что останется наблюдать за турецкой кавалеріей до тѣхъ поръ, пока полкъ не скроется изъ виду. Но, еще казаки виднѣлись на горизонтѣ, какъ позади насъ раздалась ружейная перестрѣлка. Первое, что бросилось въ голову, это возможность нападенія баши-бузуковъ на нашъ беззащитный лагерь. Озадаченные, встревоженные, мы бросились назадъ и на полныхъ рысяхъ понеслись къ Каны-Кею. Подходя къ нему, увидѣли небольшія кучки баши-бузуковъ, скакавшихъ по разнымъ направленіямъ. Приказано было торопиться. Прошли еще съ версту и наткнулись на баталіонъ пѣхоты, прибывшій сюда изъ бриммеровскаго отряда. Этотъ баталіонъ поспѣлъ вовремя, потому что турки, кинувшіеся было къ нашимъ палаткамъ, замѣтивъ его. повернули назадъ.
Тревога кончилась пустяками; однако, она показала намъ не только опасность каны-кейской позиціи, но и слабость отряда, поставленнаго защищать ее.
На другой день получено извѣстіе, что линейцы прибыли благополучно въ отрядъ Бакланова, а вмѣсто ихъ выступилъ къ полку находившійся тамъ 2-й дивизіонъ, только что возвратившійся тогда изъ летучки, гдѣ онъ имѣлъ случай заслужить особую благодарность генерала Бакланова. Къ сожалѣнію, мнѣ неизвѣстны подробности этого замѣчательнаго движенія, и я ограничиваюсь повтореніемъ того, что удержалось въ моей памяти изъ разсказовъ товарищей.
Вся цѣль заключалась въ томъ, чтобы выманить хоть часть гарнизона изъ крѣпости и разбить его въ полѣ. Для этого генералъ Баклановъ, выступивъ на ардаганскую дорогу, нѣсколько дней ходилъ по горамъ, выбирая для ночлеговъ самыя неудобныя позиціи. Турки, однако, махнули рукой на свои сообщенія и не шли изъ крѣпости. Баклановъ подвинулся еще ближе къ Карсу и остановился ночевать въ котловинѣ, окруженной съ трехъ сторонъ горами, неприступными со стороны нашего фронта и удобовосходимыми со стороны непріятеля. Позади отряда лежали глубокіе овраги, черезъ которые отступать съ артиллеріей было бы невозможно. Напрасно частные начальники представляли всѣ неудобства выбранной позиціи.
— Турки слѣдятъ за нами, ваше превосходительство, говорили они: — и, узнавъ что мы стоимъ въ ложбинѣ, откуда нельзя ни напасть на непріятеля, ни отступить отъ него, непремѣнно сами нападутъ на насъ!
— Мнѣ только этого и нужно, отвѣчалъ генералъ: — и вотъ мои наставленія: днемъ аванпосты успѣютъ дать знать заблаговременно о приближенія непріятеля, значитъ напрасно тревожить отряда нечего: пусть люди высыпаются. Я требую строгаго исполненія моихъ приказаній, а не мелочныхъ формальностей. Приходите ко мнѣ днемъ запросто, приходите такъ, какъ застаете меня (генералъ въ это время стоялъ въ широкихъ казачьихъ шароварахъ, заложивъ руки въ карманы, въ одной рубашкѣ, безъ сюртука). Теперь дни жаркіе, а такъ и легче и удобнѣе — Но помните, что ночью непріятель можетъ внезапно напасть на насъ, и намъ придется часъ, другой выдерживать напоръ его, пока другіе отряды не успѣютъ отрѣзать ему отступленія. Послѣ вечерняго водопоя лошади должны быть осѣдланы, мундштуки надѣты- люди спятъ въ аммуници; но въ каждомъ взводѣ ходятъ дневальный и дежурный. Въ драгунскихъ эскадронахъ ружья составлены въ козлы; по сигналу тревога, драгуны разбираютъ ихъ и строятся пѣшкомъ. Здѣсь, на пересѣченной мѣстности, они должны мнѣ замѣнить пѣхоту. Пикинерный дивизіонъ тверцовъ, казаки и милиція садятся на коней и ожидаютъ моихъ приказаній. Одна часть встрѣчаетъ непріятеля, другая прикрываетъ коноводовъ.
Подобными распоряженіями руководствовались и прежніе летучіе отряды, ходившіе подъ командою этого неутомимаго генерала. Бывало, нѣсколько разъ въ ночь онъ самъ слетаетъ на аванпосты, самъ обойдетъ весь лагерь, правда, не надѣвая формы, а попросту въ одной рубашкѣ, часто босикомъ, но за то ничего не проглядитъ его орлиный взглядъ, все замѣтитъ, все выслѣдитъ, и добрый геній его бодрствуетъ нерѣдко одинъ надъ спящимъ отрядомъ.
Проходивъ нѣсколько дней и все-таки не выманивъ турокъ изъ крѣпости, смекнувшихъ, чѣмъ пахнетъ подобное дѣло, Баклановъ вернулся въ Меликъ-Кей и вступилъ въ блокадную линію. Подполковнику Пуццылѣ со 2-мъ дивизіономъ новороссійцевъ велѣно присоединиться къ своему полку… Но какъ турки, въ послѣднее время стали выходить на равнину въ довольно значительныхъ силахъ и наканунѣ еще пытались отрѣзать линейцевъ, слѣдовавшихъ по этой дорогѣ, то изъ нашего лагеря высланъ былъ на встрѣчу къ нему дивизіонъ драгунъ. Селеніе Мехико назначено пунктомъ ихъ соединенія.
Не знаю почему, но, прійдя въ Мешко, дивизіонеръ выслалъ только разъѣзды, и когда убѣдился, что непріятель стоитъ въ своихъ укрѣпленіяхъ, возвратился въ лагерь. Говорятъ, будто слово Мешко было принято имъ за слово не мѣшкать, т. е., сдѣлавъ поискъ, немедленно возвратиться. Правда ли это, не ручаюсь. Чтобы поправить ошибку, выслали по тому же направленію 1-й дивизіонъ подполковника Яковлева, который, двинувшись на рысяхъ, прибылъ какъ разъ въ то время, когда со стороны Меликъ-Кея подходилъ 2-й дивизіонъ. Турки дѣйствительно не вышли изъ крѣпости, и наши эскадроны благополучно возвратились на каны-кейскую позицію.
Новостей въ отрядѣ довольно. Нѣсколько дней тому назадъ, черезъ Тифлисъ проѣхалъ чрезвычайный посолъ персидскаго шаха. Онъ отправился въ Петербургъ, какъ говорятъ, съ изъявленіемъ дружескихъ чувствъ своего двора къ нашему. Не для разъясненія ли какихъ нибудь недоразумѣній составилась эта поѣздка?
У насъ давно носятся слухи, что Персія намѣрена выставить свой корпусъ, чтобы заставить насъ снять блокаду Карса, подобно тому, какъ австрійцы, выставивъ свою армію, заставили снять осаду Силистріи. На возвратномъ пути изъ Петербурга, Кассимъ-Ханъ намѣренъ посѣтить нашъ лагерь. Но найдетъ ли онъ его подъ Карсомъ? Здѣсь всѣ увѣрены, что крѣпость не продержится долго.
Вчера, 9-го августа, вернулись оттуда наши лазутчики, и всѣ говорятъ одно и то же: въ гарнизонѣ появилась холера. У турокъ теперь постъ рамазанъ, и постъ въ тѣсномъ смыслѣ слова, потому что, съ открытіемъ блокады, подвозъ съѣстныхъ припасовъ совершенно прекратился, провіянтъ приходитъ къ окончанію. Хлѣбъ начинаютъ уже отбирать у жителей силою.
Однако, вмѣстѣ съ этимъ получено извѣстіе, что гарнизонъ намѣренъ отпраздновать праздникъ курбанъ-байрамъ какимъ нибудь блистательнымъ дѣломъ и что турки 12 числа рѣшились сдѣлать сильную вылазку на одну какую нибудь часть блокадной линіи. Въ отрядахъ велѣно соблюдать осторожность, особенно на разсвѣтѣ, и съ этого же дня, по пробитіи вечерней зори, часомъ ранѣе обыкновеннаго въ кавалеріи сѣдлались лошади на всю ночь.
Въ тотъ же день, 10 августа, графъ Ниродъ, съ двумя дивизіонами драгунъ, сотней казаковъ и двумя орудіями, выступалъ на александрапольскую дорогу. Онъ прошелъ за Мугараджикъ на встрѣчу значительному транспорту, подходившему къ намъ изъ Александрагіоля. Турки хорошо видѣли движеніе обозовъ, но не смѣли выйдти, удерживаемые нашей кавалеріей, стоявшей у Визикъ-Кева въ боевомъ порядкѣ. Съ транспортомъ прибыли два осадныя орудія, изъ которыхъ одна мортира, громаднѣйшаго размѣра. Для какой надобности привезли ихъ, когда осадныхъ работъ у насъ не предполагается! Этого, признаться, мы не понимали, и только съ удивленіемъ смотрѣли на неимовѣрные труды людей, тащившихъ орудія на каменистую гору къ вагенбургу. Тамъ приставили къ нихъ часоваго, и все мѣсто получило назначеніе осаднаго парка дѣйствующаго корпуса. Такъ простояли орудія до вожделѣннаго дня паденія Карса. Говорятъ, будто бы изъ нихъ стрѣляли во время штурма; но если это и правда, то турки, конечно, ничѣмъ не поплатились. Надо предполагать, что орудія исключительно предназначались для усиленія обороны Каны-Кея, еслибъ, при натискѣ на нашъ отрядъ, турки покусились овладѣть вагенбургомъ. Но для этого, кажется, было бы достаточно и полевыхъ орудій. Впрочемъ, все это догадки. Отъ вагенбурга къ главному отряду начинаютъ прокладывать широкую дорогу, что-то въ родѣ русскаго шоссе. Это все труды генералъ-маіора Шонерта. Главнокомандующій, надняхъ, самъ посѣтилъ вагенбургъ и былъ удивленъ чистотой, опрятностью и порядкомъ, съ какимъ разставлены нѣсколько тысячъ аробъ и буйволовъ, выровненныхъ чисто по военному.
Въ послѣднее время, подобные транспорты стали подходить довольно часто, и къ нашей повседневной службѣ прибавились новые хлопоты: постоянное конвоированіе ихъ. Дѣйствительно, дорога на всемъ протяженіи отъ Каны-Кея до Александраполя пролегаетъ по открытой равнинѣ, наблюдаемой только слабыми разъѣздами нашего отряда, и представляетъ мѣстность, въ высшей степени удобную для летучаго нападенія непріятельской конницы на обозы, двигавшіеся иногда въ числѣ нѣсколькихъ тысячъ аробъ и повозокъ. Поэтому транспорты ходятъ съ большими прикрытіями, которыя получили здѣсь кавказское названіе «оказіи».
Впереди баталіонъ пѣхоты съ двумя орудіями; за нимъ громадный таборъ разноколиберныхъ повозокъ, телѣгъ, и все это мѣшается съ дикимъ ревомъ верблюда, съ невыносимо непріятнымъ скрипомъ немазаннаго колеса грузинской арбы. Хаосъ звуковъ слышится еще издали при приближеніи каравана, напоминающаго переселеніе какого нибудь кочующаго народа; въ аріергардѣ опять баталіонъ пѣхоты и опять двѣ пушки съ дымящимися фитилями. Дивизіонъ драгунъ, наканунѣ приходившій изъ Каны-Кея въ Хаджи-Вали, прикрываетъ всю «оказію» со стороны Карса.
Для усиленія каны-кейскаго отряда, занятаго конвоированіемъ, прибылъ изъ отряда Бакланова пикинерный дивизіонъ Тверскаго Его Высочества. Николая Николаевича полка, для очередной службы съ нашими эскадронами, для облегченія же линейцевъ прикомандированы къ нимъ двѣ сотни донцовъ.
Въ ночь на 11 августа, графъ Ниродъ выслалъ линейскихъ казаковъ съ цѣлію потревожить непріятеля въ самой крѣпости. Линейцы съ охотою взялись за исполненіе дѣла, хорошо знакомаго имъ по терекской и кубанской службѣ. Подполковникъ Петровъ[31], съ двумя сотнями и ракетною командою, пробрался къ нижнему лагерю и, увидѣвъ турецкую цѣпь, разставленную по валу, пустилъ ракеты, которыя съ шумомъ опрокинули нѣсколько палатокъ пѣхоты. Тогда двѣ сотни, кинувшись впередъ съ гикомъ, дали залпъ изъ винтовокъ и, не дожидаясь развязки этого трагикомическаго акта, унеслись назадъ. Убили ли они кого, неизвѣстно; но тревога закипѣла по укрѣпленіямъ, барабаны гремѣли сборъ, войско бѣжало въ ружье и поспѣшно занимало передовые валы. Вскорѣ изъ нижняго лагеря, одно за другимъ, грянуло нѣсколько орудій; но громъ выстрѣловъ замеръ безотвѣтно на равнинѣ, посреди могильной тишины. Турки всю ночь простояли въ ружьѣ, ожидая нападенія. Если они пугаютъ насъ своими вылазками и заставляютъ держать коней подъ сѣдлами, то почему же и намъ не заставлять ихъ, время отъ времени, проводить ночи на передовыхъ батареяхъ въ боевой аммуниціи и съ ружьемъ у ноги? При истощеніи съѣстныхъ припасовъ, войско будетъ утомляться и приходить въ разстройство.
Утромъ 11 числа, проѣзжалъ черезъ нашъ лагерь курьеръ съ депешами къ главнокомандующему изъ Крыма. Слухъ объ этомъ мгновенно облетѣлъ всѣ отряды: заговорили, что французы дѣлали второй приступъ къ Севастополю, отбиты и потеряли до 16,000 человѣкъ. Можно себѣ представить всеобщій восторгъ нашъ! Только и рѣчей было тогда, что о Крымѣ и о крымской арміи. Мы думали, что судьба кампаніи кончена и міровой вопросъ разрѣшился подъ стѣнами Севастополя съ новою честью, съ новою славою для русскаго оружія. Тѣ, кто держалъ сторону за Севастополь, гордо подняли головы; тѣ, которые доказывали невозможность сопротивленія крѣпости противъ правильнаго хода осады, недоумѣвали.
Но къ вечеру обѣ партіи были поражены еще болѣе, узнавъ настоящій смыслъ полученной депеши: штурма не было; наша армія сама атаковала французскую на позиціи за рѣкою Черной и — понесла большую неудачу! Называютъ цѣлыя дивизіи, изъ которыхъ вернулись одни обломки. Убитъ и нашъ кавказскій генералъ Реадъ, командовавшій войсками въ этомъ нессчастномъ дѣлѣ; за годъ онъ привѣтствовалъ насъ здѣсь съ кюрюкъ-даринскою побѣдою. Реадъ умѣлъ заслужить на Кавказѣ общую любовь, и больно было слышать, что по какимъ-то недоразумѣніямъ его считаютъ главнымъ виновникомъ проиграннаго сраженія. Но дѣйствительно ли виноватъ былъ Реадъ?
Значитъ, нѣтъ больше надежды на спасеніе Севастополя, и. какъ всегда бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, стали искать причинъ не въ войскѣ, а внѣ его. Еще суровѣе поглядывали мы на твердыни Карса, рвались поскорѣе взять ихъ, овладѣть Арзерумомъ,, обширнымъ каравансараемъ англійской торговли", и хотя этимъ подать руку помощи нашимъ далекимъ собратьямъ. Много тогда говорили у насъ, многихъ винили; безпристрастный судъ исторіи долженъ показать, до какой степени справедливъ былъ судъ современниковъ.
Наши летучіе отряды перехватили новую почту и какихъ-то гонцовъ, пробиравшихся въ Карсъ. Изъ арзерумскихъ депешей получены достовѣрпыя свѣдѣнія о приготовленіяхъ, дѣлаемыхъ турками къ вылазкѣ. Они рѣшаются, ударивъ на одинъ изъ нашихъ блокадныхъ отрядовъ, прорваться къ Арзеруму, оставивъ крѣпость со всѣмъ вооруженіемъ въ нашихъ рукахъ. Мѣры предосторожности вездѣ усилены; людямъ по ночамъ велѣно спать одѣвшись. Удивительно еще, какъ здоровье людей находится въ такомъ удовлетворительномъ состояніи; нѣтъ даже слуховъ о болѣзняхъ, обыкновенно сопровождающихъ войны въ Азіи.
12 числа, несмотря на всеобщее ожиданіе тревоги, изъ нашего вагенбурга отправился большой транспортъ съ провіянтомъ и 240 черводарскихъ лошадей-въ отрядъ генерала Бакланова, гдѣ оказался въ немъ крайній недостатокъ. Транспортъ пошелъ окружною дорогою черезъ Мугараджикъ и Визикъ-Кевъ къ горѣ Малыя Яглы, гдѣ дожидался его другой отрядъ, высланный изъ Меликъ-Кева.
Но 12 число прошло спокойно, и только на другой день, часовъ въ 9 утра, съ аванпостовъ дали знать, что турки идутъ. Ударили тревогу. Подполковникъ Петровъ, съ двумя сотнями линейцевъ, вихремъ помчавшійся на развѣдки, налетѣлъ на баши-бузукскую конницу, спокойно расположившуюся фуражировать въ виду укрѣпленій, и въ одну минуту двадцать изрубленныхъ непріятельскихъ тѣлъ лежали на мѣстѣ, а казаки, забранъ оружіе съ убитыхъ, возвратились въ лагерь ранѣе, чѣмъ драгунскій полкъ успѣлъ выступить изъ Каны-Кея.
Послѣ такого урока, мы думали, что турки угомонятся; вышло противное. Не удалось на южной сторонѣ, давай выйдемъ на сѣверную, и на слѣдующій день вышли. Летучіе отряды съ той стороны засуетились, дали знать, что турки оставляютъ крѣпость и изъ сѣверныхъ воротъ выходятъ въ поле. Изъ главнаго штаба прискакалъ кто-то, требуетъ два дивизіона драгунъ къ отряду Ковалевскаго. Тверскіе пикинеры и 3-й дивизіонъ нашего полка пошли на, рысяхъ. Они присоединились къ колоннѣ. выступившей на ардаганскую дорогу, откуда, какъ оказалось, турки ожидали большаго транспорта. Вмѣстѣ съ этимъ, генералъ Баклановъ двинулся изъ Мсликъ-Кева наперерѣзъ ихъ отступленію", но турки, замѣтивъ разставляемую имъ сѣть, успѣли вовремя отодвинуться назадъ.
Мы полагали, что все кончилось, какъ вдругъ загремѣла крѣпостная артиллерія. Каны-кейскій отрядъ живо осѣдлалъ, но съ аванпостовъ увѣдомили, что ничего особеннаго не происходитъ. Орудія дали залпъ по молодцамъ-охотникамъ изъ команды Лорисъ-Мелихова, которые, разсчитавъ, что вниманіе турокъ отвлечено въ другую сторону, кинулись къ нижнему лагерю и подъ самыми его укрѣпленіями отхватили значительное стадо рогатаго скота.
Итакъ, день прошелъ въ суматохѣ. Ночью опять тревога. Вставай! мундштучь! Мы выскочили изъ палатокъ и увидѣли, что вся южная сторона карсскихъ укрѣпленій горѣла огнями; ружейная перестрѣлка, была слышна намъ довольно явственно. Съ аванпостовъ опять дали знать, чтобы драгуны не суетились: это линейные казаки отправились на свои ночные поиски. Съ ними былъ подполковникъ Петровъ, достойный преемникъ отважнаго Камкова.
17 числа турки снова покусились фуражировать на южной сторонѣ, но графъ Ниродъ, выѣхавшій на тревогу съ Новороссійскимъ драгунскимъ полкомъ и двумя сотнями линейцевъ, заставилъ ихъ перервать ее съ самомъ началѣ и возвратиться въ крѣпость.
На другой день опять тревога: опять турки вышли фуражировать; по на этотъ разъ подполковникъ Петровъ успѣлъ-таки догнать хвостъ баши-бузукской колонны, и казаки одного баши-бузука ранили, а другаго взяли въ плѣнъ, вмѣстѣ съ лошадью. Едва они возвратились, какъ съ карадагскихъ батарей мы услыхали страшную канонаду: тамъ Баклановъ разгонялъ другую фуражировку, вышедшую на сѣверную сторону, при чемъ князь Витгенштейнъ, съ своимъ казачьимъ полкомъ, наголову разбилъ прикрытіе, состоявшее изъ нѣсколькихъ полковъ регулярной кавалеріи и баши-бузуковъ. Говорятъ, что въ этомъ дѣлѣ намъ много помогало дѣйствіе орудія изъ славной батареи Двухженнаго.
Всѣ эти фуражировки, предпринимаемыя съ такой опасностію и съ такимъ упрямствомъ, служатъ убѣдительнымъ доказательствомъ, въ какомъ жалкомъ состояніи находятся фуражные запасы въ крѣпости. Положеніе гарнизона съ каждымъ днемъ становится все хуже и хуже. Турки принуждены высылать изъ крѣпости значительные отряды своей кавалеріи: отъ князя Дундукова-Корсакова, дѣлавшаго поискъ въ Гельскомъ санджакѣ, получено извѣстіе, что открыты слѣды одной подобной партіи, пробравшейся безнаказанно черезъ нашу блокадную линію между Возгалами и озеромъ Айгеръ-Гелемъ, въ ночь съ 13 на 14 августа. По дорогѣ валялось много лошадей, видимо павшихъ отъ сильнаго изнуренія[32].
Чтобы отрѣзать непріятельскую армію отъ ея послѣдняго сообщенія по самоватскому ущелью, у насъ Сформированъ новый отрядъ, подъ командою Нижегородскаго драгунскаго полка полковника Шульца, который, расположившись близъ озера Айгеръ-Геля, при селеніи Ахъ-Комъ, на высотахъ за лѣвымъ берегомъ Бердыкъ-Чая, занялъ пустой промежутокъ, остававшійся между блокадными отрядами князя Дундукова и барона Унгерна[33].
Теперь все, что успѣвало прежде пробираться черезъ блокадную линію, должно попадать въ руки этого отряда.
Въ первую же ночь разъѣздъ милиціонеровъ, отправившійся къ Саганлуку, напалъ на слѣдъ небольшой конной партіи, но, еще нехорошо знакомый съ мѣстностію, отбилъ только двухъ лошадей, изъ которыхъ одна была осѣдлана русскимъ казачьимъ сѣдломъ. Говорятъ, что это та самая лошадь, которая вмѣстѣ съ линейнымъ казакомъ попалась въ руки баши-бузуковъ еще на комацурской позиціи.
Возвращаясь, Али-Бекъ, командовавшій разъѣздомъ, замѣтилъ въ сторонѣ, въ глухомъ оврагѣ, небольшую отару барановъ и захватилъ ее съ собою, но, отойдя нѣсколько верстъ, былъ настигнутъ другою конною партіей, человѣкъ въ тридцать, которая погналась за нимъ. Али-Бекъ открылъ перестрѣлку и успѣлъ, какъ онъ говоритъ, отдѣлаться, хотя и принужденъ былъ бросить часть своихъ барановъ. По его показанію, при этомъ убитъ одинъ баши-бузукъ, а подъ его милиціонеромъ тяжело ранена лошадь.
На слѣдующую ночь сотня конно-мусульманскаго № 3-го полка, возвращавшаяся съ разъѣздовъ, наткнулась въ самоватскомъ ущельѣ на пятнадцать человѣкъ пѣшихъ аджарцевъ, вышедшихъ изъ Карса съ оружіемъ, которые, засѣвъ въ каменную пещеру, куда курды обыкновенно загоняютъ свой скотъ во время непогоды, держались противу нихъ до тѣхъ поръ, пока не подоспѣли донцы, прибывшіе въ конвоѣ отряднаго начальника.
Въ тотъ же день, 19 августа, захватили еще четырехъ человѣкъ татаръ, изъ числа передавшихся къ непріятелю съ полковникомъ Омаръ-Бекомъ. Застигнутые въ ущельѣ, они отказались положить оружіе и сами добровольно явились къ полковнику Шульцу. Имъ предложили положить оружіе- они долго отказывались.
— Мы бы отдали его тебѣ, отвѣчали татары съ грустью: — но намъ жаль нашего оружія.
Имъ предложили сдѣлать подробную опись ему, съ тѣмъ, что ежели главнокомандующему угодно будетъ помиловать ихъ, то оружіе возвратится по принадлежности. Тогда татары просили только ходатайства о томъ, чтобы ихъ не разстрѣливали.
— Но ежели сардаръ, прибавили они гордо: — не захочетъ оказать намъ помилованія и сошлетъ въ вашу холодную Сибирь, то пускай лучше умремъ отъ пули.
Полковникъ Шульцъ отправилъ ихъ въ главный отрядъ при особомъ рапортѣ, гдѣ, объясняя ихъ полное раскаяніе, просилъ о помилованіи.
— Гдѣ Омаръ-Бекъ? спросили ихъ въ главномъ штабѣ.
— Омаръ-Бекъ давно ушелъ изъ Карса и живетъ теперь или въ Арзерумѣ у Вели-Паши, или въ Пенякахъ у Али-Паши, отвѣчали бывшіе милиціонеры.
— А зачѣмъ Омаръ-Бекъ бѣжалъ въ Карсъ?
— Аллахъ биллиръ. (Богъ знаетъ.)
— А вы зачѣмъ?
— Начальникъ бѣжалъ, и мы съ нимъ! Омаръ-Бекъ былъ большой начальникъ.
Болѣе татары ничего не знали. Жаль!… Интересно бы узнать настоящую причину измѣны, но, по словамъ ихъ, при ОмаръБекѣ никого не осталось изъ его бывшихъ милиціонеровъ: они разсѣялись по Турціи; большинство держится, однако, шайки своего земляка Ишимъ-Оглы. Полковникъ Шульцъ вошелъ въ сношеніе съ кочующими курдами на рѣкѣ Лавурсанъ-Чаѣ и съ жителями Гокомской долины, кочующими въ горахъ, за Курою. Всѣ свѣдѣнія, которыя могли быть добыты отъ нихъ, заключаются въ томъ, что въ Арзерумѣ свирѣпствуетъ холера и корпусъ Вели-Наши разбѣгается, что въ Ненякахъ собирается отрядъ турецкихъ войскъ, подъ начальствомъ стараго генерала Али-Паши, у котораго теперь до 2,500 человѣкъ совари-улановъ и полторы тысячи баши-бузуковъ, при четырехъ орудіяхъ. Слышно, что отъ Али-Паши ежедневно выѣзжаетъ разъѣздъ человѣкъ во сто, подъ начальствомъ извѣстнаго наѣздника Асланъ-Бека, который имѣетъ твердое намѣреніе напасть на самоватскій отрядъ полковника Шульца.
Посланные въ ту сторону для разъясненія слуховъ лазутчики показываютъ совершенно разнорѣчиво съ жителями. По словамъ ихъ, въ Пенякахъ у Али-Паши двѣнадцать орудій и до десяти тысячъ низама (регулярной пѣхоты) и баши-бузуковъ. На рукахъ этого отряда до семи тысячъ вьюковъ съ сарачинскимъ пшеномъ, сухарями и рисомъ, предназначенныхъ для карсскаго гарнизона. Другіе утверждаютъ, что около Панжрута видѣли тоже лагерь, болѣе чѣмъ въ триста палатокъ, гдѣ расположенъ другой отрядъ изъ пѣхоты и улановъ, при шести орудіяхъ[34].
Въ Меликъ-Кевѣ, во все это время, кромѣ дѣлъ съ непріятельскими фуражирами, ничего особеннаго не происходило. Разсказываютъ, что генералъ Баклановъ но цѣлымъ часамъ смотритъ въ подзорную трубу, въ которую ему видѣнъ не только Карсъ, но и нашъ каны-кейскій лагерь. Слѣдовательно, ни одно движеніе турокъ не можетъ ускользнуть отъ его глаза[35].
Изъ Бозгаловъ, гдѣ стоятъ нижегородцы, каждую ночь высылается въ секретъ дивизіонъ драгунъ, вслѣдствіе ожидаемой вылазки турецкой кавалеріи.
Заговоривъ о Возгалахъ, нельзя не упомянуть объ одномъ происшествіи. Каждую ночь выходилъ оттуда эскадронъ для обезпеченія бивуака отъ ночнаго нападенія. Нѣсколько дней тому назадъ, одинъ изъ такихъ эскадроновъ, подъ командою капитана Позняка, дѣлая разъѣзды, подошелъ подъ самыя крѣпостныя стѣны. Слыша окликъ турецкихъ часовыхъ и боясь привлечь ихъ вниманіе, онъ рѣшился провести ночь въ сосѣдствѣ съ непріятелемъ. Выбравъ ложбину, люди спѣшились и прилегли на землѣ, съ поводомъ въ рукѣ. На разсвѣтѣ, изъ Карса выѣхала партія баши-бузуковъ, и Познякъ, опасаясь быть открытымъ, приказалъ эскадрону отступать, а самъ поднялся на пригорокъ, желая поближе разсмотрѣть непріятеля; но въ то же самое время, съ противоположной стороны холма, поднялись два баши-бузука, и противники столкнулись такъ неожиданно, что Познякъ не успѣлъ схватиться за шашку, какъ турокъ выстрѣлилъ изъ пистолета и положилъ его на мѣстѣ. Все дѣло произошло въ глазахъ эскадрона, который бросился на помощь къ своему командиру, но поднялъ его уже мертваго.
Въ Каны-Кеѣ была тревога. 20 числа, утромъ, турецкія колонны стали выходить на плоскость противъ южныхъ укрѣпленій и, выстроившись въ боевой порядокъ, потянулись къ сторонѣ Александраноля. Говорятъ, они намѣрены были дать сраженіе для того только, чтобы, во время его, фуражиры успѣли накосить побольше травы и сдѣлать какіе нибудь запасы. Графъ Ниродъ, первый замѣтившій съ каны-кейскихъ высотъ это движеніе непріятеля и предполагая справедливо, что генералъ Баклановъ., воспользовавшись значительнымъ отдѣленіемъ его отъ Карса, нападетъ со стороны Меликъ-Кева, тѣмъ болѣе, что турки находились в-ь участкѣ его блокадной линіи, рѣшился отрѣзать имъ отступленіе въ крѣпость и поставить между двумя огнями. Дѣло казалось возможнымъ. Три дивизіона новороссійскихъ Драгунъ съ сотней линейцевъ и двумя орудіями, подъ личною командою графа, выступили изъ лагеря. Мы прискакали какъ разъ вовремя:, но меликъ-кейскій отрядъ не пришелъ, и турки отодвинулись къ Карсу. Вѣроятность нанести рѣшительное пораженіе значительному отряду карсскаго гарнизона исчезла, и мы сами очутились передъ лицомъ сильнаго непріятеля.
Графъ Народъ и подполковникъ Петровъ, поднявшись на пригорокъ, который закрывалъ отъ непріятеля наши дивизіоны, увидѣли длинную линію турецкой кавалеріи и насчитали 28 эскадроновъ, стоявшихъ въ порядкѣ. Положеніе наше сдѣлалось крайне опасное: мы не могли ни напасть на непріятеля, ни отступить въ виду его, тѣмъ болѣе, что на помощь меликъ-кейскаго отряда разсчитывать было нечего. Къ счастію, въ это время прискакали сюда изъ главнаго штаба грузинская дворянская дружина и охотники Лорисъ-Мелихова. Вмѣстѣ съ нашею линейною сотнею кинулись они на правый флангъ непріятельской линіи, завязали перестрѣлку, а мы, воспользовавшись этимъ временемъ, на рысяхъ ушли къ Капы-Кею.
22 августа на аванпосты явились 72 человѣка перебѣжчиковъ. Они объявили, что въ ночь выйдетъ изъ Карса кавалерія, но имъ было неизвѣстно, по какому направленію пойдетъ она. Вечеромъ лазутчики, пришедшіе къ полковнику князю Дундукову-Корсакову, подтвердили то же. Изъ Каны-Кея велѣно выслать цѣлый эскадронъ въ разъѣздъ къ Мугараджику и Визикъ-Кеву, куда съ противоположной стороны доходили сильные разъ ѣзды изъ отряда полковника Эдигарова, занимавшаго съ мусульманами алекеандрапольскую дорогу.
Генералъ Баклановъ, спустившись съ меликъ-кейскихъ высотъ, приблизился къ крѣпости. Изъ Нижегородскаго драгунскаго полка, по обыкновенію, высланъ дивизіонъ на заставу. Очередь на этотъ разъ пала на дивизіонъ подполковника Кишинскаго.
Наступила ночь, одна изъ тѣхъ ночей, которыя такъ славятся на востокѣ, когда предметъ на разстояніи одного шага исчезаетъ совершенно въ густомъ непроницаемомъ мракѣ. Въ одиннадцать часовъ изъ передовыхъ чакмахскихъ укрѣпленій выступила турецкая кавалерія и пошла къ самоватскому ущелью.
Разставленные на всѣхъ тропинкахъ заставы и казачьи пикеты скоро замѣтили движущуюся массу. Ее окликнули; но, не получивъ отвѣта, пустили ракеты. Ракеты освѣтили турокъ. Тогда часть нашей милиціи, подъ командою подполковника Тверскаго драгунскаго Его Высочества Николая Николаевича полка, Лошакова, бросившись на непріятеля, сразу разрѣзала его на двѣ части. Одна ударилась назадъ къ Карсу- другая, въ числѣ 1,200 всадниковъ, рванулась впередъ, преслѣдуемая по пятамъ выскочившимъ на тревогу отрядомъ барона Унгерна, и была атакована дивизіономъ нижегородцевъ, стоявшихъ въ секретѣ. Изъ Бозгаловъ прискакалъ полковникъ князь Дундуковъ-Корсаковъ съ остальными эскадронами своего полка, и бой сдѣлался общимъ.
Я не берусь рисовать картину этого ночнаго побоища, когда дѣло происходило на полномъ скаку и всадники, сталкивавшіеся грудь съ грудью, рубились наобумъ, не зная, кто передъ ними — свой или непріятель. Турки попробовали спѣшиться за камнями; по 5-й эскадронъ нижегородцевъ выбилъ ихъ штыками и преслѣдовалъ вплоть до селенія Сорхунли, гдѣ турки засѣли уже въ сакляхъ. Сюда подоспѣлъ 4-й эскадронъ и съ крикомъ ура ворвался въ селеніе. Большая часть непріятеля сейчасъ же обратилась въ бѣгство; другая осталась въ деревнѣ, но, окруженная со всѣхъ сторонъ драгунами, на разсвѣтѣ положила оружіе. Между тѣмъ, человѣкъ семьсотъ турецкихъ кавалеристовъ, успѣвшихъ выскочить изъ Сорхунли, бросились на дорогу къ Ахъ-Кому, откуда въ то же самое время полковникъ Шульцъ скакалъ на тревогу со всею милиціей, оставшеюся у него отъ ночныхъ разъѣздовъ. Посланный впередъ татаринъ возвратился съ извѣстіемъ, что значительная масса турецкой кавалеріи остановилась подъ горою. Отрядъ на рысяхъ понесся туда; но турки, услыхавъ топотъ, перешли на другую сторону, и разъѣздъ нашъ потерялъ ихъ изъ виду. Въ это время дали знать изъ другой партіи, что турки открыты, и въ доказательство прислали нѣсколько человѣкъ плѣнныхъ кавалеристовъ, вѣроятно отбившихся отъ колонны. Это были люди высокаго роста, одѣтые въ походную форму, очевидно принадлежавшіе къ тѣмъ полкамъ, которые вышли изъ Карса. Полковникъ Шульцъ поскакалъ туда, но, едва сталъ огибать гору, непріятель исчезъ, и разъѣздъ снова потерялъ его изъ виду.
Никакое сравненіе не можетъ дать понятіе о темнотѣ ночи съ 22 на 23 августа. Начальникъ отряда вынужденъ былъ дать приказаніе, что если разъѣздъ наткнется на непріятеля, завязать съ нимъ ружейную перестрѣлку и выстрѣлами освѣщать дорогу. Прошло около часа времени, какъ грянулъ выстрѣлъ, потомъ другой и третій. Милиція кинулась въ ту сторону и наконецъ настигла непріятеля близъ самоватскаго ущелья, гдѣ онъ спѣшился и засѣлъ за камнями. Не теряя время, полковникъ Шульцъ послалъ въ свой лагерь за пѣхотою. Бѣгомъ прибѣжала сюда 4-я карабинерная рота Бѣлевскаго егерскаго полка, подъ командою штабсъ-капитана. Загорскаго, и, разсыпавъ стрѣлковъ, двинулась въ штыки. Унтеръ-офицеры изъ дворянъ, братья Афанасьевы, первые врѣзались въ толпу непріятеля, который обратился въ бѣгство, но снова былъ настигнутъ нашей милиціей, опять спѣшился и, на этотъ разъ, окруживъ себя, по кавказскому обычаю, лошадьми, держался упорно, несмотря на отчаянную храбрость ахалкалакской сотни конно-мусульманскаго № 3-го полка, предводимую поручикомъ Тазабаровымъ, который самъ впереди ея бросился на непріятеля. Одинъ изъ всадниковъ этой сотни, Акопъ-Назаръ Лазаретовъ, получилъ двѣ тяжелыя раны въ ногу, въ которой засѣли пули, но, невзирая на жгучую боль, до тѣхъ поръ не оставлялъ боя, пока третья рана пулею въ грудь не сбросила его съ лошади. Въ это время явился опять Загорскій съ своей ротою и уже штыками разогналъ непріятеля. Для преслѣдованія была выдвинута донская сотня подъ командою Симонова, она скоро догнала часть турецкой кавалеріи, въ числѣ около четырехсотъ человѣкъ и, преслѣдуя ее по пятамъ, успѣла захватить еще нѣсколько плѣнныхъ, въ томъ числѣ одного Офицера. Вообще этотъ день стоилъ непріятелю дорого: турки потеряли много убитыми и ранеными и, сверхъ того, въ нашихъ рукахъ осталось множество оружія, вьюковъ и до трехсотъ человѣкъ плѣнныхъ, въ числѣ коихъ одинъ кавалерійскій полковникъ и его тринадцатилѣтній сынъ[36].
Въ нашемъ отрядѣ потеря незначительная: въ Нижегородскомъ драгунскомъ полку убиты три лошади, двѣ ранены, да нѣсколько оборвалось въ кручу, во время преслѣдованія. Въ самоватскомъ отрядѣ убитъ одинъ милиціонеръ:, тяжело раненъ тремя пулями всадникъ ахалкалакской сотни Акопъ Назаретовъ, и другой шашкою по лицу, одинъ донецъ и рядовой Бѣлевскаго егерскаго полка: въ донской сотнѣ ранены двѣ лошади. Нѣсколько милиціонеровъ пропали безъ вѣсти. Сперва полагали, что они захвачены въ плѣнъ:, но потомъ оказалось, что они просто рыскали по окрестностямъ, обирая убитыхъ турокъ. Баронъ Унгернъ-Штернбергъ, послѣ итого дѣла, не досчитывался цѣлой трети своей милиціи, которая начала собираться къ нему спустя уже нѣсколько дней послѣ побоища.
Главнокомандующій, на донесеніи полковника Шульца, написалъ своею рукою: «очень дѣльно». Въ Бозгалы же онъ ѣздилъ самъ, чтобы поблагодарить Нижегородскій полкъ за его молодецкую службу. Вотъ приказъ главнокомандующаго, отданный по поводу этого ночнаго дѣла:
"Лагерь при селеніи Чавтлы-Чай, августа 24 дня 1855 года.
«Въ ночь съ 22 на 23 августа кавалерія анатолійской арміи покусилась сдѣлать вылазку изъ Карса, съ намѣреніемъ прорваться сквозь нашу блокадную линію, но, встрѣченная отпоромъ нашихъ, обращена частью вспять, а что успѣло прорваться, то, будучи настойчиво и дружно всѣми нашими, блокирующими съ западной стороны, отрядами преслѣдуемо, побито, забрано въ плѣнъ или разсѣялось.
„Не упоминая о подвигахъ, оказанныхъ въ семъ случаѣ начальниками и о которыхъ довожу до Высочайшаго свѣдѣнія Государя Императора, я съ истиннымъ удовольствіемъ объявляю мою совершенную благодарность начальнику блокаднаго отряда при Меликъ-Кеѣ, генералъ-маіору Бакланову, и состоящему въ его командѣ начальнику летучаго отряда, полковнику барону Унгернъ-Штернбергу, начальнику блокаднаго отряда при Бозгалѣ, командиру Нижегородскаго драгунскаго полка, полковнику князю Дундукову-Корсакову. и отдѣльно состоящему подъ его начальствомъ того же полка полковнику Шульцу, за распорядительность, съ которою учреждена была ими встрѣча ожидаемой вылазки, искусство произведенной атаки и рѣшительное преслѣдованіе въ темную ночь, по пересѣченной и мало извѣстной мѣстности, чѣмъ окончательно поражена масса непріятельской кавалеріи, и, при всемъ томъ, наблюденіе за Карсомъ не было нисколько ослаблено, и отнята возможность въ то же время къ какому нибудь покушенію непріятеля.“
Всѣхъ лошадей, отбитыхъ у непріятеля, въ числѣ около 400, и вещи, найденныя въ турецкихъ вьюкахъ, разрѣшено продать въ пользу войскъ, участвовавшихъ въ ночномъ бою. Съ этою цѣлію въ отрядахъ полковниковъ князя Дундукова и Шульца произведены аукціонные торги, въ первомъ отрядѣ выручено болѣе 700 рублей, во второмъ, сколько помнится, не менѣе этого.
На другой день только и было разговоровъ, что о ночномъ сраженіи. Неудачная попытка прорваться должна была непремѣнно повториться на томъ или на другомъ пунктѣ. Отрядамъ приказали быть въ готовности.
23 августа, въ ночной разъѣздъ изъ Каны-Кея назначены: сводный дивизіонъ Новороссійскаго полка, сотня линейцевъ, курды и мусульманская милиція, съ ракетною командою, подъ начальствомъ Новороссійскаго полка подполковника Яковлева. Разъѣздъ этотъ, расположившись въ Мугараджикѣ, выслалъ небольшія партіи къ Визикъ-Кеву. Поздно вечеромъ, раздался отдаленный гулъ со стороны Карса. Казачій разъѣздъ, ходившій по этому направленію, открылъ турецкую кавалерію и, вскочивъ въ Мугараджикъ, крикнулъ: „турки!“ Подполковникъ Яковлевъ поспѣшно собралъ къ себѣ всѣ разнокалиберныя части отряда и приказалъ пустить ракету.
Было часовъ 10 вечера. Лагерь начиналъ засыпать, и только въ нѣкоторыхъ офицерскихъ палаткахъ мерцали еще свѣчи. Вдругъ взвилась ракета. Графъ Ниродъ былъ уже на конѣ и въ казачьемъ лагерѣ. Онъ громко крикнулъ: „казаки, на конь!“ и самъ повелъ ихъ маршъ-маршемъ, приказавъ Новороссійскому полку выступать за. нимъ какъ можно поспѣшнѣе. Поднялась тревога.
— Что такое? спрашивали офицеры.
— Ракету видать, ваше благородіе, отзывались солдаты: — должно съ Мугараджика пущаютъ.
— Вонъ она, вонъ она! закричало вдругъ нѣсколько голосовъ вмѣстѣ, и руки потянулись по направленію къ Мугараджику.
На темномъ небѣ яркою звѣздочкою вспыхнула зловѣщая ракета и разсыпалась разноцвѣтными огнями. Въ это время намъ послышался гулъ, весьма похожій на отдаленный шумъ горной рѣчки. Ясно, что шла кавалерія, и шла на большихъ рысяхъ, значительною массою. Полкъ поскакалъ съ четырьмя орудіями линейской батареи. никинерный дивизіонъ, обогнавъ насъ, пронесся къ Мугараджику вслѣдъ за казаками Петрова.
На дорогѣ мы встрѣтили начальника отряда, графа Нирода, и слышали, какъ онъ сказалъ: „турецкая кавалерія хочетъ прорваться черезъ Мугараджикъ; его надо занять ранѣе, нежели турки успѣютъ вскочить въ него“.
Ночь была темная. Мы скакали безъ дороги, полемъ, покрытымъ на всемъ протяженіи огромными камнями и обломками скалъ. Объѣзжать ихъ было некогда, да и безполезно; скакали напрямикъ. Но вотъ и Мугараджикъ. Мы въѣхали первые и скоро увидѣли отрядъ подполковника Яковлева, стоявшій за деревней, въ готовности принять на себя первый натискъ турокъ. Казаки Петрова пошли впередъ и дали знать, что непріятель отступилъ.
Въ лагерѣ мы застали тоже всѣхъ на йогахъ. Оставшіяся четыре орудія были запряжены, возлѣ нихъ стояли 8-й эскадронъ нашего полка, сотня линейцевъ и баталіонъ кавказскихъ гренадеровъ, прибѣжавшій сюда изъ главнаго штаба. Но тревога кончилась, и гренадеры, съ пѣснями, проворно зашагали опять въ свой лагерь.
Послѣ неудачной попытки, турки, повидимому, отказались отъ своего намѣренія и обрекли оставшуюся кавалерію голодной смерти. Каны-кейскому отряду, однакожъ, велѣно было стоять насторожѣ.
Расходъ эскадроновъ на службу былъ большой: кромѣ аванпостовъ, безпрерывнаго конвоированія транспортовъ отъ Каны-Кея до Годжи-Вали и отъ Годжи-Вали до Каны-Кея, кромѣ эскадрона, наряжаемаго дежурнымъ, другаго, выходящаго въ ночной разъѣздъ, приказано высылать еще цѣлый эскадронъ и въ дневные разъѣзды[37]. Сотня линейцевъ, въ полдень, выходила къ Визикъ-Кеву и стояла тамъ до поздняго вечера.
Число перебѣжчиковъ увеличилось до крайности: но какъ этимъ самымъ гарнизонъ получалъ возможность держаться долѣе. то главнокомандующій отдалъ приказаніе, чтобы всѣхъ людей, являющихся изъ Карса, задерживать на аванпостахъ: христіанъ отправлять въ главную квартиру, а мусульманъ, по снятіи съ нихъ допроса, обратно въ крѣпость, и несчастныхъ, невзирая на мольбы женщинъ, на слезы дѣтей, отсылали назадъ. Блокада всѣмъ надоѣла, и этимъ средствомъ думали принудить гарнизонъ къ скорѣйшей сдачѣ. По слухамъ, провіанта, въ Карсѣ оставалось на одинъ мѣсяцъ.
Черезъ день, разнесся слухъ, что пріѣхалъ турецкій парламентеръ и долго разговаривалъ наединѣ съ нашимъ главнокомандующимъ. Цѣль его внезапнаго посѣщенія оставалась тайною; говорили только, что муширъ анатолійской арміи, Васивъ-Паша, присылалъ предложеніе пропустить войска изъ Карса въ Арзерумъ, съ оружіемъ и полевою артиллеріей, а самую крѣпость, съ ея вооруженіемъ, сдать русскимъ. Главнокомандущій предложилъ съ своей стороны безусловную сдачу.
Цѣлая недѣля прошла спокойно. Тревогъ не было; но за то наступили неожиданные морозы. Ночь на 28 августа была особенно холодная; сѣверный вѣтеръ вылъ съ ужасною силою, и утромъ, проснувшись, мы увидѣли каны-кейскія высоты покрытыя первымъ снѣгомъ; окрестныя горы тоже бѣлѣли. Однако, часовъ въ девять утра, солнце обогрѣло землю: снѣгъ стаялъ; по весь лагерь щеголялъ въ теплыхъ сюртукахъ и шинеляхъ. Солдаты, не имѣвшіе еще полушубковъ, кутались, какъ могли, въ свои поношенныя шинели. Лошади дрогли, потому что попоны пришли въ совершенную негодность; на многихъ лошадяхъ ихъ не было и вовсе. Драгуны давно уже сѣдлали голыми ленчиками или закрывали чѣмъ Богъ послалъ.
Часовъ въ 10 утра прискакалъ драгунъ съ извѣстіемъ, что турки хотятъ отрѣзать наши аванпосты. Два дивизіона съ четырьмя конными орудіями на рысяхъ двинулись къ Мугараджику; но, отойдя верстъ шесть, получили успокоительное извѣстіе, что турки отступаютъ. Оказалось, что они и выходили только на фуражировку; но баши-бузуки слишкомъ близко подскакали къ нашей цѣпи, отъ которой отдѣлялъ ихъ только одинъ скалистый оврагъ.
Въ лагерѣ ожидало насъ новое приказаніе: вечеромъ выступить въ главный отрядъ и расположиться въ нижнемъ лагерѣ. Въ полдень прибылъ пикинерный эскадронъ Тверскаго полка, прикомандированный опять къ каны-кейскому отряду.
Въ самую полночь, Новороссійскій полкъ, съ конною батареею, выступилъ по чавтличайской дорогѣ. Въ потемкахъ мы перетянулись въ бродъ черезъ Карсъ-Чай и остановились на лѣвомъ берегу его. Лагерь уже былъ разбита. Шумѣлъ осенній дождикъ; вѣтеръ жалобно разносилъ свои стоны по широкому полю; но крѣпокъ и спокоенъ» былъ сонъ походнаго человѣка! ..
Утромъ мы ознакомились съ новою мѣстностію: тылъ нашего лагеря примыкаетъ какъ разъ къ Карсъ-Чаю, неподалеку отъ деревяннаго моста, по которому производится сообщеніе обоихъ отрядовъ; передъ нами обширная равнина и видны развалины селенія Тамра; влѣво бѣлѣется пѣхотный лагерь Ковалевскаго; впереди — твердыни Карса, Противоположный берегъ значительно возвышается надъ окрестностію и представляетъ обширную площадку, на которой раскинутъ отрядъ генерала Бриммера и помѣщается главный штабъ. Намъ даже видна ставка главнокомандующаго, весь день окруженная ординарцами и конвойной казачьей командой[38], а за ставкою ярко горитъ золотой крестъ на зеленой палаткѣ, замѣняющей военнымъ людямъ храмъ Божій.
Дорога въ верхній лагерь поднимается прямо отъ моста, мимо ставки главнокомандующаго, и идетъ по довольно извилистому и узкому пути, проложенному по крутой возвышенности праваго берега.
Тутъ только мы узнали, что въ прошлую ночь генералъ Ковалевскій, присоединивъ къ себѣ изъ Бозгаловъ три дивизіона нижегородцевъ и дивизіонъ линейнаго казачьяго полка, выступилъ за Саганлукъ, оставивъ на мѣстѣ всѣ тяжести и лагерь. Значитъ, свѣдѣнія, доставленныя изъ отряда полковника Шульца о сборѣ турецкихъ войскъ въ Пенякахъ, Ольтѣ и Панжрутѣ, оказываются справедливыми; но вотъ еще слухи: говорятъ, что Омеръ-Паша, этотъ генералиссимусъ всѣхъ силъ Оттоманской имперіи, высадился уже въ Мингрелію и пойдетъ на Тифлисъ. Въ Мингреліи у насъ войскъ мало, а вторженіе въ Грузію повлечетъ неминуемое прекращеніе блокады и отступленіе наше въ предѣлы имперіи. Слухи объ Омеръ-Пашѣ носятся давно; но имъ какъ-то нехочется вѣритъ. Подождемъ возвращенія отряда изъ-за Сагнилука, и тогда, вѣроятно, объяснится многое.
За отсутствіемъ генерала Ковалевскаго, графъ Ниродъ назначенъ командовать войсками въ нижнемъ лагерѣ.
Въ Каны-Кеѣ остался начальникомъ подполковникъ Петровъ; у него теперь всего двѣ сотни своего полка, 2-й эскадронъ новороссійцевъ и пикинерный эскадронъ тверцовъ.
Въ Возгалахъ, подъ командою полковника Рудановскаго, состоитъ всего сотня или двѣ донцовъ, сотня милиціи и дивизіонъ нижегородскихъ драгунъ, съ четырьмя орудіями долотинской батарей.
Вслѣдствіе этого полковнику Шульцу приказано подвинуться ближе къ Бозгаламъ и, спустившись съ ахъ канскихъ высотъ, стать между Самаватомъ и ауломъ Сархунли, посылая только денные и ночные разъѣзды къ своему бывшему лагерю. Погода все время стоитъ ясная. Въ воздухѣ замѣтно потеплѣло; однако, ночи холодныя, и потому дѣлаютъ распоряженія послать въ Александраполь за полушубками.
30 августа, въ день тезоименитства Государя Императора, было торжественное молебствіе и церковный парадъ отъ всѣхъ войскъ, входившихъ въ составъ главнаго чавтли-чайскаго отряда. Главнокомандующій, окруженный своимъ штабомъ, молился въ палаткѣ:; прочіе генералы и офицеры стояли вокругъ церковнаго намета, полы котораго были подняты. По окончаніи парада, главнокомандующій, обратившись ко всѣмъ присутствующимъ, сказалъ:
«Сегодня я жду донесенія отъ генерала Ковалевскаго; онъ долженъ быть уже за Саганлукомъ и въ виду непріятельскаго лагеря. Вогтт дастъ, и я васъ сегодня же порадую доброю вѣсточкою.»
И 30-е и 31-е августа прошли, а донесеній отъ генерала Ковалевскаго никакихъ не было. Всѣ спрашивали: неужели Ковалевскій не разбилъ турокъ и они успѣли отступить, какъ отступилъ Вели-Паша отъ Керпи-Кева? Это было бы досадно, потому что на побѣдѣ Ковалевскаго основывались великія надежды — паденіе Карса.
31-го августа, поздно вечеромъ, около ставки главнокомандующаго крикнули: ура! Оно мгновенно облетѣло верхній лагерь, и наши драгуны подхватили его, еще не зная сами, въ чемъ дѣло. Какъ странно дѣйствуетъ на человѣка неожиданность! Кажется, легко бы догадаться, что прискакалъ курьеръ съ донесеніемъ о побѣдѣ- по этого-то именно никому и не пришло въ голову: всѣ забыли объ отрядѣ Ковалевскаго. Помню, что первое извѣстіе, облетѣвшее тогда лагерь, было то, что союзники въ Крыму потерпѣли рѣшительное пораженіе; потомъ стали говорить о заключеніи какого-то мира, и чѣмъ несообразнѣе были слухи, тѣмъ охотнѣе кидались на нихъ.
Между тѣмъ, на противоположной высотѣ за Карсъ-Чаемъ показалась значительная толпа, махавшая ламъ шапками. Оба лагеря кричали «ура!» кто громче! Взвились потѣшныя ракеты, и музыка заиграла народный гимнъ: «Боже, царя храни!» Не желая отстать, мы вызвали своихъ трубачей и послали офицера въ главный штабъ узнать о причинѣ необыкновенной радости.
Черезъ полчаса офицеръ возвратился
— Ну, что такое, что такое?
— Ковалевскій разбилъ турокъ подъ Пеняками, взялъ четыре орудія и захватила" въ плѣнъ Али-Пашу, начальника этого отряда.
Вотъ какъ было дѣло. Въ ночь на 29-е августа, отрядъ генералъ-лейтенанта Ковалевскаго выступилъ, изъ нижняго лагеря къ Пенякамъ, гдѣ собирался турецкій корпусъ, подъ начальствомъ стараго генерала Али-Наши. Али-Паша долженъ былъ, пробившись черезъ наши отряды, доставить въ Карсъ продовольствіе, въ числѣ пяти или семи тысячъ вьюковъ. Нужно было захватить эти вьюки. Сдѣлавъ сть пѣхотою, менѣе чѣмъ въ двое сутокъ, около 120 верстъ по каменистымъ и трудно проходимымъ горнымъ тропамъ, генералъ Ковалевскій неожиданно очутился передъ лагеремъ Али-Наши. Казаки сбили турецкіе аванпосты.
Это случилось 30-го августа, часа въ четыре пополудни. Пока у турокъ, не подозрѣвавшихъ даже возможности появленія здѣсь русскихъ, поднялась тревога, двѣ сотни линейцевъ, подъ командою войсковаго старшины Демидовскаго[39], ворвались уже въ лагерь. Баши-бузуки въ одно мгновеніе дали тылъ. Четыре орудія встрѣтили нашихъ молодцовъ гранатами, регулярная кавалерія попробовала пуститься въ атаку, но получила такой толчокъ, что унеслась изъ виду, оставивъ въ нашихъ рукахъ и орудія, и начальника своего Али-Пашу, на котораго наскакалъ есаулъ владикавказской сотни Сюрдюковъ. Турецкій генералъ, несмотря на преклонныя лѣта, защищался храбро и только тогда бросилъ саблю, когда получилъ тяжелую рану въ руку[40].
Нижегородскіе эскадроны, несмотря на то, что шли на рысяхъ, все-таки опоздали въ дѣло, которое и начали, и окончили одни молодцы-линейцы, отбившіе еще у турокъ одно знамя и весь лагерь съ богатою добычею.
Едва окончилось дѣло подъ Пеняками, генералъ Ковалевскій быстро двинулся съ своимъ отрядомъ къ сѣверу на селеніе Панжрутъ, гдѣ, по слухамъ, тоже стояло турецкое войско. Разсчитывая напасть на него съ тыла и отбросить въ Гельскій санджакъ, Ковалевскій увѣдомилъ о томъ главнокомандующаго.
Поэтому въ ночь на первое сентября у насъ были сдѣланы слѣдующія распоряженія:
Полковникъ Шульцъ, усиленный донскими казаками изъ отряда полковника Рудановскаго, немедленно выслалъ двѣ сотни донскаго № 4 полка, подъ командою подполковника Болдырева, въ разъѣздъ по направленію къ Гокаму и по теченію рѣкъ Куры и Лавурсакъ-Чая. Для указанія дороги, при подполковникѣ Болдыревѣ находилось 25 человѣкъ милиціонеровъ, которымъ хорошо была извѣстна гокамская долина.
Генералъ-маіоръ Базинъ, стоявшій въ Марагѣ и усиленный тоже двумя сотнями изъ отряда полковника барона Унгернъ-Штериберга, послалъ сильныя конныя партіи частію тоже къ Гокаму, а частію къ Ардагану, черезъ Учъ-Килису.
Одинъ дивизіонъ Новороссійскаго драгунскаго полка изъ главнаго отряда перешелъ въ Возгалы, для усиленія полковника Рудановскаго.
Генералу Бакланову велѣно распорядиться блокадной линіею, которая, черезъ отдѣленіе двухъ сотенъ отъ барона Унгернъ-Штериберга, значительно ослабѣла. Всѣ эти распоряженія были исполнены, но не принесли никакихъ результатовъ, потому что, какъ ни быстро шелъ Ковалевскій, а все-таки слухъ о пенякскомъ пораженіи опередилъ его, и отрядъ, занимавшій Панжрутъ, успѣлъ отступить заблаговременно.
Съ наступленіемъ сентября мѣсяца положеніе турокъ сдѣлалось еще хуже; съ разбитіемъ Али-Паши наши отряды, ничѣмъ не развлекаемые съ тылу, сосредоточили все свое вниманіе на одномъ Карсѣ.
'2-го сентября, часовъ въ одиннадцать ночи, въ главномъ отрядѣ услыхали пушечные выстрѣлы со стороны Карадага. Новороссійскій драгунскій полкъ, съ грузинскою дворянскою дружиною, пошелъ въ ту сторону. Мы уже огибали Карсъ, какъ кто-то прискалъ съ извѣстіемъ, что турки вышли противу Каыы-Кея: насъ повернули на ту дорогу, по за Чавтли-Чаемъ остановили опять: изъ каны-кейскаго отряда дали знать, что это казаки тревожили ночное отдохновеніе турокъ. „Вставайте проворнѣе, вставайте! Молитва лучше сна!“ кричали они.
Мы пошли назадъ. Ночь была лунная- тысячи звѣздъ ярко горѣли на темно-синемъ небѣ. Грузины замѣтили какого-то всадника и, думая схватить курьера, понеслись за нимъ цѣлою сотнею. Долго мы любовались ихъ бѣшеною скачкою, пока турокъ, вскочившій въ аулъ, не скрылся между развалинами.
Черезъ день послѣ этого въ Каны-Кеѣ замѣтили, что множество турокъ вышли изъ Карса пасти лошадей. Линейцы Петрова выѣхали впередъ. Турки попробовали огрызнуться. Вызвали драгунъ; но едва новороссійскіе эскадроны показались за Карсъ-Чаемъ, турки присмирѣли и отодвинулись къ Карсу.
Въ этотъ же день, вечеромъ, возвратилась изъ-за Саганлука колонна генерала Ковалевскаго, оставивъ по пути въ Возгалахъ, по прежнему, князя Дундукова, съ Нижегородскимъ полкомъ. Али-Наша помѣстился въ суконной палаткѣ, разбитой около ставки главнокомандующаго. Тутъ же на площадкѣ поставили четыре орудія, знамя и штандарты, отбитые линейными казаками. Всѣ остальные плѣнные, въ числѣ около четырехсотъ человѣкъ, и восемь офицеровъ отправлены въ вагенбургъ.
5 сентября былъ церковный парадъ по случаю принесенія благодарственнаго молебствія Господу Богу за дарованную побѣду подъ Ивняками. До сихъ поръ въ Карсѣ упорно держались мнѣнія, что, нѣсколько ночей тому назадъ, мы кричали „ура!“ и пускали ракеты по случаю имянинъ нашего государя; но теперь горькая истина должна была раскрыться при пѣніи: „Тебѣ Бога хвалимъ!“ Въ русскомъ лагерѣ стрѣляли тѣ самыя пушки, которыя встрѣтили гранатами нашихъ линейцевъ.
Во время молебствія, когда все преклонило колѣни и слышалось только тихое и мѣрное чтеніе благодарственной молитвы священника, раздался топотъ, и прискакавшій казакъ подалъ какую-то записку. Записка была отъ начальника каныкейскаго отряда, извѣщавшаго, что вся турецкая кавалерія вышла изъ Карса и стоитъ на равнинѣ. Начальникъ штаба тутъ же доложилъ объ этомъ главнокомандующему. Главнокомандующій. пробѣжавъ записку, подалъ ее корпусному командиру, а генералъ Бриммеръ передалъ графу Нироду. Молебствіе еще не кончилось, а графъ, съ двумя дивизіонами новороссійцевъ, проскакалъ уже мимо церковнаго намета. Съ прибытіемъ драгунъ, турки отодвинулись. Мы были убѣждены, что они выходили на простую фуражировку; однако, линейцамъ и нашимъ дивизіонамъ велѣно оставаться на конѣ.
Въ этотъ день были имянины нашего полковаго командира, и всѣ офицеры, послѣ парада, отправились къ нему на походный завтракъ. Посреди довольно обширной палатки, во всю длину ея, былъ накрытъ столъ; но молодежь, разобравъ тарелки по рукамъ, расположилась бивуаками возлѣ шатра, на вольномъ воздухѣ. Уже принесли жаркое, блюдо, какъ извѣстно, предшествующее шампанскому, многіе уже расправляли усы, какъ вдругъ выстрѣлъ, другой, третій, и пошла писать крѣпостная артиллерія. Гремѣлъ Чакмахъ, довольно молчаливый въ прочее время. Едва послали приказаніе сѣдлать, на всякій случай, лошадей, какъ къ палаткѣ прискакалъ запыхавшійся линеецъ.
— Здѣсь начальникъ отряда? спросилъ онъ.
— Здѣсь. Что такое?
— Ваше сіятельство! турецкая кавалерія пошла на Мугараджикъ, крикнулъ линеецъ, не слѣзая съ коня.
Разумѣется, тревога. Обѣдъ бросили; столъ впопыхахъ опрокинули, и еще два дивизіона нашего полка, захвативъ съ собою мимоходомъ дивизіонъ линейной батареи, поскакали изъ лагеря.
Тѣсня и давя другъ друга, выскочили мы по узкой дорогѣ на крутую возвышенность праваго берега и на рысяхъ пошли къ Мугараджику, куда также проскакали курды и грузинская дворянская дружина. Впереди насъ шла жаркая перестрѣлка; поле пестрѣло баши-бузуками, линейцами и милиціонерами. Мы прошли мимо ихъ до самаго Каны-Кея, но нигдѣ не встрѣтили непріятеля.
Открывъ канонаду съ чакмахскихъ батарей, турки думали привлечь наше вниманіе въ ту сторону, а, между тѣмъ, вся кавалерія ихъ шла оврагомъ, который тянется отъ Карса къ Визикъ-Кеву; но, увидѣвъ издали драгунскія каски, повернули назадъ такъ быстро, что мы даже не видали хвоста этой колонны.
Турки замѣтно трусятъ драгунъ: послѣ кюрюкъ-даринскаго сраженія, имъ какъ будто совѣстно смотрѣть намъ въ глаза. Теперь они зовутъ насъ: „аскеръ-адашляръ“ --военные люди, а, помнится, было время, когда они величали насъ попросту „черными буйволами“. Не по шерсти была кличка!
Большая тревога кончилась незначительною потерею съ обѣихъ сторонъ; впрочемъ, въ казачьемъ полку сотникъ Раздольскій тяжело раненъ пулею въ грудь навылетъ. Мы видѣли, какъ его, блѣднаго и окровавленнаго, вывозили казаки изъ дѣла.
Солнце тихо опускалось за арзерумскія горы, когда мы вернулись въ лагерь. Здѣсь ожидало насъ новое непріятное извѣстіе. Въ Бозгалахъ, гдѣ стоялъ отрядъ князя Дундукова-Корсакова, показалась холера. Сперва даже распустили слухъ о чумѣ, занесенной будто бы съ вещами, награбленными въ пенякскомъ лагерѣ. По счастію, не оказалось никакихъ признаковъ ужасной болѣзни, заклейменной у русскаго народа страшными словами мора и черной немочи. Холерные же припадки хотя и оканчивались иногда смертью, но не имѣли большаго нравственнаго вліянія, потому что больнымъ оказывалось всевозможное пособіе.
Солдатамъ приказано отпускать пять разъ въ недѣлю по доброй чаркѣ водкѣ, съ тинктурою доктора Иноземцева, и болѣзнь съ первыхъ же дней начала замѣтно ослабѣвать.
6 сентября подулъ холодный вѣтеръ, и съ самаго ранняго утра пошелъ проливной дождикъ. 4-й дивизіонъ Новороссійскаго драгунскаго полка до свѣту выступилъ въ верхній лагерь, откуда пойдетъ въ Тифлисъ конвоировать турокъ, захваченныхъ подъ Пеняками. 3-й дивизіонъ остается на этой же позиціи, при отрядѣ Ковалевскаго. Прочіе эскадроны (за исключеніемъ 2-го, занимавшаго по прежнему Каны-Кей), перешли къ Муга-раджику.
Этотъ пунктъ съ нѣкотораго времени пріобрѣлъ особенно важное значеніе въ нашей блокадной линіи, а потому, для усиленія отряда графа Нирода, къ нему прикомандированъ пикинерный дивизіонъ творцовъ.
Первымъ дѣломъ по приходѣ на новую позицію было послать фуражировъ за сѣномъ. Ихъ отправили, безъ прикрытія, въ безопасное мѣсто, находившееся въ тылу нашего отряда. Первый блинъ, да и тотъ комомъ! фуражиры вернулись въ разбродъ: кто ночью, кто на слѣдующее утро, а кто и въ полдень, точно флотъ, потерпѣвшій кораблекрушеніе.
Нѣсколько повозокъ поломано, двѣ подъемныя лошади пали отъ изнуренія. Начальникъ фуражировъ отговаривался совершеннымъ истощеніемъ и худобою лошадей и дурнымъ состояніемъ дорога, отъ проливнаго дождя, шедшаго весь день и всю ночь. Лошади-то дѣйствительно были худы, но, кажется, наши фуражиры разсѣялись, напуганные тревогою, потому что въ этотъ день изъ Каны-Кея выходили линейцы Петрова и 2-й эскадрона. нашего полка.
Стало быть, на фуражировки надо посылать съ прикрытіемъ, тѣмъ болѣе, что получено извѣстіе, будто турецкія артиллерійскія лошади, въ числѣ около пятисотъ головъ, должны быть выпущены изъ Карса. Говорятъ, однакожъ, что онѣ пойдутъ на самоватское ущелье. Отрядами» полковниковъ князя Дуидукова и Шульца, приказано стоять насторожѣ.
9 сентября въ Мугариджикѣ произошла тревога. Изъ Каны-Кея прискакалъ казакъ и говоритъ: «наши пошли къ Карсу: хотѣлось имъ отрѣзать турецкихъ фуражировъ да, посмотрѣть мимоходомъ, не попадется ли гдѣ травка, такъ ее бы выщипать, чтобы и не соблазняла ужъ баши-бузукскіе зубы, а то вѣдь и причина-то вся ежедневныхъ тревогъ да потасовокъ изъ-за травы изъ-за этой». Турки приняли это посягательствомъх на свою собственность, крѣпость открыла огонь, и казакамъ пришлось послушать жужжаніе турецкихъ ядеръ.
Пикинерные дивизіоны тверцовъ и новороссійцевъ на рысяхъ ходили къ Каны-Кею, но, найдя отрядъ Петрова въ добромъ здоровьѣ, возвратились. 11 сентября, утромъ нашъ лагерь посѣтилъ Али-Паша, отправляющійся въ Тифлисъ. Онъ ѣхалъ въ покойномъ экипажѣ, взятомъ у кого-то въ главномъ штабѣ. Али-Паша лѣтъ шестидесяти, высокаго роста и съ порядочною сѣдою бородою. Онъ раненъ въ обѣ руки и лѣвую носитъ на перевязкѣ. Старикъ привѣтливый, но суровый, можетъ быть отъ плѣна. Разсказывая намъ о сраженіи подъ Пеняками, онъ горько жаловался на свою кавалерію, такъ малодушно оставившую его при первомъ крикѣ: русскіе!
Въ полденъ сильная канонада съ Карадага, вечеромъ со всей крѣпости. Въ главномъ штабѣ засуетились, полагая, что произошло серьезное дѣло въ одномъ изъ блокадныхъ отрядовъ, окружающихъ Карсъ съ сѣверо-восточной или южной стороны. Мы думали, что дѣло идетъ въ Каны-Кеѣ или въ отрядѣ Бакланова. Посланные охотники Лорисъ-Мелихова возвратились съ извѣстіемъ, что всѣ отряды стоятъ спокойно, а турки стрѣляютъ холостыми зарядами: вѣроятно, у нихъ праздникъ.
Наши милиціонеры, однакожь, толкуютъ, что по мугамеданскому календарю праздника нѣтъ. «Не къ добру это!» повторяли тогда многіе.
На слѣдующій день явились перебѣжчики.
— Почему вы стрѣляли вчера? спрашиваемъ ихъ.
— Наши радуются побѣдѣ надъ вами.
— Какой побѣдѣ?
— Французы отняли большой городъ у русскихъ, отвѣчалъ одинъ простодушно.
Большой городъ — былъ Севастополь! Итакъ, Севастополь палъ, похоронивъ подъ своими развалинами громадную цифру изъ его доблестныхъ защитниковъ. Самолюбіе наше было задѣто крѣпко: не хотѣлось вѣрить тому, чему уже слѣдовало повѣрить! Вильямсъ какимъ-то путемъ успѣлъ получить офиціальныя депеши изъ Арзерума объ этомъ радостномъ для союзниковъ событіи. Турки увѣряютъ, что Омеръ-Паша теперь непремѣнно заставитъ насъ снять блокаду Карса и возьметъ Тифлисъ.
Черезъ нѣсколько дней, русскія газеты привезли подтвержденіе горькой истины: Севастополь палъ, а Омеръ-Паша уже отправляетъ передовыя войска къ Кутаису. Положеніе наше подъ Карсомъ становится незавиднымъ. «Хотя бы штурму велѣли сдѣлать, говорили между собою солдаты. Ужь по крайности бы покончить разомъ, чѣмъ тянутъ-то этакъ!»
Но о штурмѣ нѣтъ никакихъ свѣдѣній….
ВОСПОМИНАНІЯ О ЗАКАВКАЗСКОМЪ ПОХОДЪ 1854—1855 ГОДОВЪ.
правитьТурки, ожидая терпѣливо десанта въ Мингрелію, отказались отъ всѣхъ враждебныхъ дѣйствій противъ насъ. Вотъ этою-то дремотою, кажется, и рѣшились воспользоваться русскіе. Составился военный совѣтъ. Не знаю, кто первый произнесъ слово: «штурмъ», но знаю навѣрное, что всѣ настаивали на нечаянное нападеніе. Главнокомандующій былъ согласенъ.
Одинъ генералъ Баклановъ — такъ, по крайней мѣрѣ, говорили у насъ — протестовалъ противъ общаго рѣшенія; но и онъ уступилъ большинству голосовъ. Штурмъ былъ рѣшенъ. Что же именно понудило главнокомандующаго, прервавъ блокаду, рѣшиться на это отчаянное и кровавое средство?
По сказанію иностранныхъ писателей, генералъ-адъютантъ Муравьевъ хотѣлъ блистательнымъ дѣломъ загладить впечатлѣніе, произведенное на русскихъ паденіемъ Севастополя. По слухамъ, носившимся тогда въ арміи, штурмъ былъ предложенъ потому, что мы хотѣли овладѣть Карсомъ ранѣе, нежели Омеръ-Паша успѣетъ высадиться. Карсъ передавалъ намъ въ руки всю Анатолію!
Въ тотъ же день, въ нашей блокадной линіи сдѣланы были новыя и важныя перемѣщенія:
Отрядъ полковника барона Унгернъ-Штериберга отчисленъ въ составъ ахалцыхскаго отряда и перешелъ къ Ардагану, откуда наблюдаетъ все пространство отъ этого города внизъ по долинѣ Гокома. На него же возложено порученіе собирать свѣдѣнія о приготовленіяхъ, дѣлаемыхъ въ Ватумѣ къ высадкѣ союзниковъ. Отрядъ генерала Базина временно присоединился къ Бакланову и изъ Марата, перешелъ къ Меликъ-Кею. Генералъ Баклановъ часть своего отряда помѣстилъ въ деревнѣ Чаглауръ подъ горою, гдѣ стоялъ въ послѣднее время баронъ Унгернъ; остальная часть заняла селеніе Айналы. Въ Бозгалахъ стоитъ, по прежнему, отрядъ князя Дундукова-Корсакова, усиленный частью иррегулярной кавалеріи. Между этими, двумя главными отрядами расположены два промежуточные: подъ начальствомъ подполковника Лошакова, и четыре сотни 2-го линейнаго казачьяго полка, подъ командой полковника Шульца. Графъ Ниродъ опять перешелъ къ Каны-Кею. Блокада сдѣлалась еще тѣснѣе; но рѣшеніе военнаго совѣта хранилось въ величайшей тайнѣ.
Вечеромъ 16 числа, въ одной изъ палатокъ на каны-кейской позиціи собралось большое общество офицеровъ. Метали штосъ; нѣсколько человѣкъ партнеровъ тѣснились вокругъ походнаго столика, исписаннаго мѣломъ; прочіе слѣдили за игрою. Никто изъ насъ не предполагалъ тогда, что черезъ нѣсколько часовъ будетъ нѣмымъ зрителемъ страшной катастрофы, которая, какъ громовая туча, висѣла уже надъ головою нашего блокаднаго корпуса. Вдругъ полы палатки распахнулись, и показалась лысая голова эскадроннаго вахмистра.
— Ваше благородіе! полкъ сейчасъ выступаетъ! проговорилъ онъ скороговоркою и скрылся.
Всѣ выскочили изъ палатки.
Ночь была свѣтлая. Въ коновязяхъ лошади торопливо жевали сѣно, какъ будто предчувствуя дальній походъ; люди ходили въ аммуниціи. Казачья батарея запрягала.
— Не къ добру: быть дѣлу! говорили старые служивые, и глаза всѣхъ обращались на Карсъ. Слово штурмъ шепотомъ передавалось отъ одного къ другому. Дѣйствительно, въ лагерѣ получена диспозиція боя. Штурмующія войска, раздѣлены на шесть колоннъ. Вотъ составъ ихъ:
1-я колонна, подъ командою генералъ-маіора Манделя, назначенная штурмовать лѣвый Флангъ непріятельскихъ укрѣпленій на Шорахѣ: Грузинскій гренадерскій полкъ, лейбъ-Эриванскій карабинерный Его Величества, 2 баталіона Мингрельскаго егерскаго, три роты Кавказскаго сапернаго баталіона, рота кавказскихъ стрѣлковъ и четыре сотни казаковъ.
Артиллерія: четыре орудія горной батареи, подъ командою штабсъ-капитана Броневскаго, только что сформированной изъ орудій, взятыхъ у турокъ подъ Пеняками, и двѣ пѣшія батареи.
2-я колонна, подъ командою генералъ-лейтенанта Ковалевскаго, назначенная штурмовать правый Флангъ шорахскихъ укрѣпленій: три баталіона Виленскаго егерскаго полка, два баталіона Бѣлевскаго, Нижегородскій драгунскій полкъ, линейные казаки Петрова, конная батарея № 7 донского казачьяго войска и батарея пѣшей артиллеріи.
3-я колонна, подъ командою генералъ-лейтенанта князя Гагарина, была составлена для большей совокупности дѣйствій первыхъ двухъ колоннъ и, смотря по обстоятельствамъ, должна была подкрѣпить ту или другую. Здѣсь было: четыре баталіона пѣхоты 18-й дивизіи, рота Кавказскаго сапернаго и рота Кавказскаго стрѣлковаго баталіона и четыре орудія пѣшей артиллеріи.
4-я колонна, подъ начальствомъ генераловъ Бакланова и Базина, долженствовавшая дѣйствовать со стороны Чакмаха: три баталіона пѣхоты, прибывшіе въ отрядъ съ генераломъ Базинымъ, Тверской драгунскій полкъ, линейный казачій полкъ князя Витгенштейна, донской казачій № 35 полковника Макарова, дивизіонъ черкесской милиціи, донская казачья № 6 батарея подполковника Двухжоннаго и батарея пѣшей артиллеріи.
5-я колонна, генерала-маіора графа Нирода, должна была двинуться въ карсскую равнину и сдѣлать демонстрацію съ южной стороны противъ нижней части укрѣпленнаго лагеря: четыре дивизіона Новороссійскаго драгунскаго полка, восемь сотенъ милиціи и охотниковъ Лорисъ-Мелихова, батарея линейнаго казачьяго войска и 12 орудій пѣшей артиллеріи.
6-я колонна, подъ личнымъ начальствомъ корпуснаго командира, генералъ-лейтенанта Бриммера, выходитъ на сѣверную сторону Карса и составитъ общій резервъ штурмующихъ войскъ. Здѣсь была собрана вся остальная пѣхота 18-й пѣхотной дивизіи, грузинская дворянская дружина, нѣсколько сотенъ казаковъ, три батареи пѣшей артиллеріи и два осадныя орудія, перевезенныя сюда изъ вагенбурга.
Въ самую полночь, впереди казачьяго лагеря, собрался отрядъ графа Нирода и тихо подошелъ къ Карсу. Приказано спѣшиться и отдохнуть, въ ожиданіи разсвѣта. Ночь была мѣсячная, но морозная. Многіе Офицеры, завернувшись съ головою бурками, прилегли на землю, другіе ходили по бивуаку. Но вотъ явился полковой маркитантъ съ походными вьюками и вывезъ закуску и цѣлый ящикъ шампанскаго. Маркитантъ нашъ, Иванъ Петровичъ, армянинъ, съ медалью за усердіе; его мучило желаніе, чтобы мы роспили бутылку его вина на кровавомъ полѣ нашей будущей побѣды.
Влѣво отъ насъ двигались какія-то тѣни. Онѣ все росли, все приближались: то черныя колонны пѣхоты шли со стороны главнаго лагеря, и намъ показалось, что онѣ огибаютъ Карсъ съ сѣверо-западной стороны. Странное, необъяснимое противорѣчіе замѣтили мы тогда въ этомъ ночномъ движеніи войска. Пѣхота шла съ опущенными штыками, чтобы отблескъ оружія при лунной ночи не привлекъ вниманія турецкихъ часовыхъ, а, между тѣмъ, шаги пѣхоты и тяжелый гулъ артиллеріи, стучавшей по камнямъ, далеко разносился по окрестности. Ко всему этому собаки, сходившіяся съ чужими баталіонами, выли, грызлись между собою, гонялись за звѣремъ… Â кто не знаетъ, какъ далеко слышенъ собачій лай во время ночи?
Часовая стрѣлка остановилась на трехъ. Надъ нашими головами раздался барабанный бой. Въ Карсѣ, по обыкновенію, играли утреннюю зорю; но никакого движенія не было замѣтно тамъ. Крѣпость казалась погруженною въ предразсвѣтную дремоту; но турецкая пѣхота давно уже стояла на валахъ и молча ожидала нашего нападенія. Впослѣдствіи мы удивлялись готовности непріятеля и всю неудачу штурма сваливали на то, что имъ было извѣстно заранѣе о нашемъ намѣреніи. Но отъ кого турки могли узнать, какъ не отъ насъ же самихъ? Развѣ глухой, правильный шумъ шаговъ пѣхоты, идущей въ колоннахъ, гулъ колесъ артиллеріи, необмотанныхъ соломою, не могъ предувѣдомить ихъ о нашемъ приближеніи вѣрнѣе всякаго лазутчика? А собачій лай? Откуда взялись бы собаки, если бы на равнинѣ не стояли баталіоны?
Къ довершенію неудачи, не всѣ еще войска заняли назначенныя имъ мѣста, какъ вдругъ раздался ружейный выстрѣлъ. Одинъ солдатъ, кажется, Виленскаго полка, сталъ надѣвать капсюлю и нечаянно выстрѣлилъ. Въ отвѣтъ съ крѣпости раздались три пушечные выстрѣла — сигналъ общей тревоги — и всѣ батареи загремѣли разомъ, и весь Карсъ отъ одного края до другаго опоясался огненною лентою. Наступающія войска были встрѣчены такимъ адскимъ огнемъ, передъ которымъ и кюрюкъ-даринское сраженіе могло показаться аванпостною перестрѣлкою. Но мнѣнію многихъ, намъ слѣдовало отступить, потому что бой съ разу потерялъ характеръ нечаяннаго нападенія, и войскамъ приходилось идти на открытый приступъ. Но приказаніе отдано: войска бросились и скрылись въ багровомъ дыму, закутавшимъ непроницаемою завѣсою передовыя высоты…
Штурмъ начался….
Мы сѣли на коней, и графъ Ниродъ выдвинулъ впередъ артиллерію. Противъ насъ гремѣли батареи съ Карадага и нижняго лагеря. 20 нашихъ орудій отвѣчали имъ. Было ясно, что на этомъ пунктѣ все дѣло кончится одною канонадою, а потому люди опять сошли съ лошадей; графъ сѣлъ на камнѣ и молча началъ смотрѣть на Шорахъ… но на Шорахѣ ничего не было видно: какъ тѣни только сновали тамъ люди…. турки ли, русскіе ли? ничего не разглядишь за туманомъ.
Вотъ скачетъ вѣстникъ. Онъ издали еще машетъ намъ фуражкою и громко кричитъ:
«Русскіе ворвались въ лагерь! русскіе берутъ укрѣпленіе за укрѣпленіями!»
Дружно прокатилось «ура!» по рядамъ нашего войска; все ожило, все встрепенулось, но еще жарче, еще громче гремитъ артиллерія.
Проходитъ часъ, проходитъ другой. Солнце встаетъ изъ-за горизонта, а ни на минуту не ослабѣваетъ страшная канонада: видно, бьются съ перемѣннымъ успѣхомъ.
Скачетъ другой вѣстникъ: на немъ лица нѣтъ, и весь покрытъ онъ пылью и кровью, запекшеюся на его платьѣ.
— Что такое?
— Плохо! русскіе отбиты на всѣхъ пунктахъ. Послѣдніе баталіоны введены въ дѣло, чтобы только прикрыть наше отступленіе.
Вотъ нѣкоторыя подробности кроваваго штурма:
Его началъ генералъ Ковалевскій, и началъ ранѣе, чѣмъ слѣдовало. Баталіоны едва подошли къ шорахскимъ высотамъ, какъ съ крикомъ «ура!» бросились на гору. Крутая гора, загроможденная скалами и каменьями, заставила нашу пѣхоту, пробѣжавъ немного, идти шагомъ: колонна разстроилась, но продолжала подвигаться впередъ и была уже не далѣе ружейнаго выстрѣла отъ укрѣпленій, когда люди сами собою остановились и открыли ружейный огонь по непріятелю.
«Тогда — говоритъ генералъ Кмэти, командовавшій этою частію турецкой линіи — я вздохнулъ свободно и приказалъ только участить огонь артиллеріи и штуцерныхъ стрѣлковъ. Долго еще стояла эта колонна, осыпаемая гранатами, картечью и пулями, пока генералъ Ковалевскій и командиръ Виленскаго полка, полковникъ Шляневичъ, не вздумали своимъ примѣромъ увлечь солдатъ и кинулись ко рву. Оба они пали на краю его; но, несмотря на это, храбрые егеря спустились въ ровъ и полѣзли въ амбразуры. Отбитые съ огромнымъ урономъ, они смѣшались въ одну толпу, попали опять подъ жестокій картечный огонь и, не слушая уже голоса своихъ офицеровъ, побѣжали съ горы…. Нѣсколько человѣкъ баши-бузуковъ кинулись ихъ преслѣдовать.»
Мнѣ разсказывали офицеры, что одинъ изъ нихъ громко кричалъ по русски: «Что, русскіе? это вамъ не Кюрюкъ-Дарагъ. И дѣйствительно, это уже было не Кюрюкъ-Дара: пѣхота наша бѣжала, а турецкіе уланы скрытно пробирались по дну оврага, чтобы отрѣзать ей отступленіе. Къ счастію, сувари не успѣли выѣхать на равнину, какъ линейскіе казаки Петрова встрѣтили и растрепали ихъ въ клочки, однакожъ сами, поражаемые крѣпостною артиллеріей, проскакали черезъ весь оврагъ и выскочили съ противоположнаго края его.
Между тѣмъ, пѣхота спустилась съ шорахскихъ высотъ, но, лишенная всѣхъ начальниковъ, стояла въ совершенномъ безпорядкѣ. Командующій Нижегородскимъ драгунскимъ, полкомъ полковникъ Шульцъ[41] посланъ былъ привести въ порядокъ эти разстроенныя части.
— Господинъ штабсъ-капитанъ! приведите въ порядокъ вашу роту, сказалъ онъ, обращаясь къ офицеру, окруженному небольшою кучкою солдатъ.
— Это не рота, а Виленскій полкъ, отвѣчалъ офицеръ.
Дѣйствительно, Виленскій полкъ потерялъ почти всѣхъ своихъ офицеровъ и гораздо болѣе половины нижнихъ чиновъ. Потеря Бѣлевскаго полка была почти такая же. Остатки этихъ баталіоновъ отведены были въ лагерь Нижегородскаго полка[42].
Колонну генералъ-лейтенанта князя Гагарина постигла такая же участь. Она двинулась на подкрѣпленіе генерала Майделя и, несмотря на убійственный огонь артиллеріи, дошла до укрѣпленій непріятельской линіи, и солдаты черезъ брустверъ полѣзли въ редутъ. Мужественно бились турки, но принуждены были отступить. Колонна ворвалась, и въ самой серединѣ укрѣпленія завязался рукопашный бой. Онъ продолжался, впрочемъ, недолго. Князь Гагаринъ получилъ тяжелую рану и былъ вынесенъ изъ боя[43].
Напрасно солдаты ждали хотя небольшаго подкрѣпленія: его не было, а, между тѣмъ, огромныя потери ослабили и физическія и моральныя силы ихъ. Дружно ударили турки на эту храбрую горсть и штыками выбросили ее изъ укрѣпленія. Прибѣжавшій сюда адъютантъ Вильямса, поручикъ англійской службы Тисдель, приказалъ открыть самый частый картечный огонь. Картечь хватила въ самую середину русскихъ, и въ одну минуту колонна, смѣшавшись, побѣжала съ горы, устилая свой путь ранеными и убитыми.
Солнце, взошедшее надъ Шорахомъ, освѣтило кровавую картину. Нѣсколько тысячъ труповъ лежало по всему скату шорахской горы, наваленные цѣлыми грудами. Они обозначали путь, по которому прошли колонны генераловъ Ковалевскаго и князя Гагарина. Весь правый флангъ непріятельской укрѣпленной линіи безмолвствовалъ: передъ нимъ уже не было русскихъ, но горячій бой еще кипѣлъ на лѣвомъ флангѣ, куда повелъ атаку генералъ Майдель.
Отборное войско было подъ начальствомъ этого генерала. Дружно ударили въ штыки кавказскіе егеря и гренадеры и сразу выбили турокъ изъ переднихъ ретраншаментовъ, захвативъ весь ихъ лагерь. Непріятель поспѣшно укрылся въ главномъ редутѣ Тошмасъ-Табія. Майдель атаковалъ его съ горжи. Въ то же время другой отрядъ, выдвинутый имъ лѣвѣе, взялъ отдѣльный люнетъ Ярымай и преслѣдовалъ турокъ до редута Юксекъ-Табія.
На этотъ-то редутъ, и въ это самое время, двинулся князь Гагаринъ и потерпѣлъ, какъ мы видѣли, рѣшительное пораженіе.
Дѣла около главнаго редута (Тошмасъ-Табіи) шли не лучше. Горжа его была замкнута, и гренадеры, несмотря на отчаянныя усилія, не могли ворваться. Они окружили его, залегли по рву, стрѣляли въ амбразуры, несли большія потери, осыпаемые перекрестнымъ артиллерійскимъ огнемъ и градомъ штуцерныхъ пуль, но ни шагу не подавались назадъ.
Четыре горныя орудія штабсъ-капитана Вроневскаго и батареи полковника де-Сауке и подполковника Врискорна, съ неимовѣрнымъ трудомъ взобравшіяся на шорахскую возвышенность, много содѣйствовали гренадерамъ удержаться на занятой позиціи.
Въ это время полкъ сборной кавалеріи, составленный изъ двухъ сотенъ линейскихъ казаковъ, сотни донцовъ и сотни грузинской дворянской дружины, подъ командою войсковаго старшины Добрынина, обскакалъ непріятельскія укрѣпленія и въ тылу ихъ кинулся на главную квартиру генерала Кмэти. Уже казацкое знамя раздѣвалось на его палаткѣ, уже турки дрогнули на валахъ Тошмасъ-Табіи одинъ баталіонъ свѣжаго подкрѣпленія, и мы овладѣли бы передовыми высотами!…
Въ это время взошло солнце и показало туркамъ безвыходное положеніе русскихъ. Не опасаясь за центръ и правый флангъ своей линіи, они сосредоточили всѣ силы противъ одной колонны Майделя. Турецкій гвардейскій полкъ выбилъ русскихъ изъ люнета Ярымай и отбросилъ ихъ къ Тошмасъ-Табіи. Только здѣсь еще держались наши, поражаемые перекрестнымъ огнемъ изъ передовыхъ укрѣпленій и изъ самаго города. Полкъ сборной кавалеріи, послѣ блестящей атаки, принужденъ былъ отойдти съ потерею. Въ числѣ убитыхъ находился прапорщикъ Нижегородскаго драгунскаго полка князь Грузинскій, юноша, послѣдній потомокъ древняго царскаго рода Грузіи[44].
Связь въ дѣйствіяхъ потерялась. Баталіоны съ отчаяннымъ мужествомъ бросались то на валы Тошмасъ-Табіи, то переходили къ Юксекъ-Табіи, то устремлялись на люнетъ Ярымай, но вездѣ несли только огромныя потери. Генералъ Майдель давно былъ раненъ пулею въ руку, но продолжалъ распоряжаться до тѣхъ поръ, пока другая рана, пулею въ грудь навылетъ, не повалила его. Команду принялъ командиръ Мингрельскаго егерскаго полка полковникъ Серебряковъ; но и онъ былъ раненъ. Баталіоны остались съ княземъ Тарханъ-Моуравовымъ, который, схвативъ знамя, нѣсколько разъ водилъ своихъ гренадеровъ на Тошмасъ-Табію, и гренадеры его нѣсколько разъ врывались внутрь укрѣпленія; однако числительная слабость не позволяла имъ ни разу утвердиться въ немъ.
А было время, когда генералъ Мандель просилъ только одинъ свѣжій баталіонъ и ручался, что, выбивъ турокъ изъ Тошмасъ-Табіи, онъ овладѣетъ укрѣпленною позиціею;, по пока посланный отыскалъ главнокомандующаго, находившагося на Столовой горѣ, верстахъ въ пяти отъ мѣста боя, пока получилъ разрѣшеніе взять баталіонъ изъ колонны Бриммера, Майдель уже просилъ два. Со вторымъ посланнымъ было то же самое, а Майдель требовалъ три баталіона и наконецъ четыре, все еще ручаясь за успѣхъ предпріятія.
Въ четвертый разъ двинулось изъ резерва подкрѣпленіе: но минута была уже потеряна. Тяжело раненый Майдель оставилъ поле сраженія; турки окружили наши войска. Такимъ образомъ, четыре баталіона, подходившіе одинъ за, другимъ, безъ пользы увеличили наши потери, потому что одинъ баталіонъ погибалъ прежде, нежели другой подходилъ изъ резерва. Когда главнокомандующему доложили о ходѣ дѣла, онъ двинулъ сразу свѣжую колонну изъ четырехъ баталіоновъ, подъ командою начальника походной канцеляріи, генералъ-маіора Вроневскаго. Броневскій пробился до Тошмасъ-Табіи и палъ, тяжело раненый, его вынесли изъ дѣла. Командиръ Ряженаго полка, полковникъ Ганецкій, принявъ команду, со знаменемъ въ рукѣ бросился на брустверъ и былъ раненъ. Команду принялъ полковникъ. Москалевъ и былъ сейчасъ же убитъ. Войска пришли въ совершенный безпорядокъ.
Ободренные турки сдѣлали вылазку и напали на первый баталіонъ Рязанскаго полка, направлявшійся съ дежурнымъ штабъ-офицеромъ, полковникомъ Кауфманомъ, къ Юксекъ-Табіи. Баталіонъ, отрѣзанный отъ своихъ и не имѣя силъ пробиться назадъ, быстро пошелъ вдоль всей линіи непріятельскихъ укрѣпленій по направленію къ Чакмахской горѣ. Эта отчаянная рѣшимость спасла Кауфмана: пройдя весь Шорахъ, онъ успѣлъ присоединиться къ отряду Бакланова, очутившись совершенно на противоположной сторонѣ Карса.
Исходъ штурма былъ ясенъ: главнокомандующій двинулъ изъ резерва остальные два баталіона, подъ личною командою корпуснаго командира. Это послѣднее подкрѣпленіе шло не съ тѣмъ уже, чтобы овладѣть непріятельскою линіею, а чтобы спасти остатки нашего лучшаго войска. Впрочемъ, генералу Бриммеру было приказано, въ случаѣ малѣйшей возможности, сдѣлать новую попытку противъ Тошмасъ-Табіи.
Генералъ Бриммеръ лично прибылъ на мѣсто боя и убѣдился, что кромѣ отступленія не оставалось предпринять ничего. Тогда, подъ прикрытіемъ двухъ свѣжихъ баталіоновъ и нашей артиллеріи, выставленной на ближайшихъ возвышенностяхъ, войска стали спускаться съ Шораха. Утомленные кровавою битвою, они шли въ безпорядкѣ. Но какъ турки не преслѣдовали, то на равнинѣ они устроились, и генералъ Бриммеръ. отвелъ ихъ къ главному лагерю.
На одномъ только Чакмахѣ дѣла шли удачно. Тамъ генералъ-маіоръ Базинъ, съ тремя баталіонами и донскимъ казачьимъ полкомъ, атаковалъ англійскія линіи, вѣнчающія собою эту возвышенность. Пока донцы Мажарова преслѣдовали турокъ, выбитыхъ изъ переднихъ ретраншаментовъ, пѣхота постепенно заняла три редута, и одинъ только, крайній къ шорахскимъ высотамъ, отдѣльный фортъ Лекъ, не былъ взятъ, по причинѣ малочисленности нашего отряда.
Въ это время разсвѣтъ занимался уже на темномъ небѣ, и изъ Карса вышла значительная колонна пѣхоты на помощь сражавшимся на Шорахѣ. Она проходила по ту сторону глубокаго и скалистаго оврага, отдѣляющаго Чакмахскую гору отъ города. Четыре орудія донской батареи Двухжоннаго, выдвинутыя къ оврагу, били ее картечью; но колонна, устилая путь трупами, быстро прошла мимо редутовъ и скрылась за возвышенностію, на которой одиноко торчалъ Лекъ.
Войска, одушевленныя успѣхомъ, рвались на приступъ этого форта: завладѣвъ имъ, мы могли бы ударить въ тылъ турецкимъ войскамъ, окружившимъ колонну Майделя. Тогда этотъ вспомогательный отрядъ могъ обратиться въ главную штурмовую колонну и вырвать побѣду изъ рукъ турокъ; но для этого нужно было подкрѣпленіе, и генералъ Базинъ, увѣдомившій главнокомандующаго о взятіи Чакмаха, испрашивалъ дальнѣйшаго приказанія.
Отвѣтъ главнокомандующаго былъ въ томъ родѣ, чтобы держаться на занятой позиціи, въ ожиданіи исхода штурма со стороны Шораха. Исходъ его извѣстенъ. Когда войска оставили Шорахъ, тогда и генералъ Базинъ, сбросивши въ кручу турецкую артиллерію, сталъ спускаться съ чакмахской возвышенности. Фортъ Декъ орудійнымъ огнемъ поражалъ отступавшія колонны, а турки, занявшіе снова оставленные редуты, выслали за нами густую цѣпь штуцерныхъ стрѣлковъ. Вся кавалерія генерала Бакланова сѣла на коней и, выдвинувшись впередъ, пропустила за себя пѣхоту. Въ это-то самое время полковникъ Кауфманъ, съ баталіономъ рязанцевъ, пробился до Чакмаха. Здѣсь ему предстояло пройдти еще подъ сильнымъ огнемъ съ форта Декъ и потомъ пробиваться сквозь штуцерную цѣпь. Онъ остановился и, неизвѣстно какъ, успѣлъ увѣдомить о своемъ положеніи генерала Бакланова, который сейчасъ приказалъ спѣшиться двумъ дивизіонамъ тверцовъ и удерживать турецкихъ стрѣлковъ, а, между тѣмъ, четыре орудія донской батареи, съ есауломъ Денисовымъ, открыли огонь по форту, стараясь привлечь на себя его артиллерію. Послѣ нѣсколькихъ выстрѣловъ съ нашей стороны, у турокъ взорвался пороховой погребъ, и огонь ихъ значительно ослабѣлъ* тогда полковникъ Кауфманъ, двинувшись впередъ, безъ большой потери соединился съ Баклановымъ.
Послѣ этого кавалерія наша стала отходить вслѣдъ за пѣхотою, выстроившеюся уже на равнинѣ. Снова высыпала штуцерная цѣпь и стала насѣдать на драгуновъ. Линейскіе казаки Витгенштейна скрытно прошли балкою и, выскочивъ въ тылу цѣпи, внезапно бросились въ шашки[45].
Цѣпь была истреблена до послѣдняго человѣка. Этою молодецкою атакою заключился штурмъ передовыхъ карсскихъ укрѣпленій. Тогда и отрядъ графа Нирода оставилъ поле битвы. Мы сѣли на коней и грустно потянулись въ свой лагерь.
Потеря русскихъ простиралась до семи тысячъ человѣкъ, пострадали полки кавказской гренадерской бригады, Мингрельскій, Виленскій и Бѣлевскій егерскіе, не досчитывающіеся болѣе тысячи своихъ храбрыхъ товарищей. Трофеи, доставшіеся такою тяжелою цѣною, состояли изъ нѣсколькихъ десятковъ плѣнныхъ, четырехъ орудій и 14 знаменъ[46].
Къ вечеру 17 сентября всѣ отряды заняли прежнія свои позиціи. Генералъ Базинъ отошелъ къ Марагѣ, и блокада, прерванная кровавымъ событіемъ, возобновилась.
Генералъ-лейтенантъ Ковалевскій умеръ 21 сентября, отъ полученной раны[47], и войска нижняго лагеря подчинены корпусному командиру; генералы князь Гагаринъ, Майделъ и Вроневскій отправились въ Россію. Обязанности генерала Броневскаго были возложены на начальника штаба дѣйствующаго корпуса, генералъ-маіора Невѣровскаго.
На мѣсто князя Гагарина, командующимъ 18-й пѣхотной дивизіей назначенъ генералъ-маіоръ Трегубовъ. Командованіе кавказскою гренадерскою бригадою, послѣ Майделя, поручено командиру Лейбъ-Эриванскаго полка, полковнику Моллеру.
Уборка и перевязка раненыхъ продолжалась всю ночь и весь слѣдующій день. Грустію теперь смотритъ опустѣвшій лагерь пѣхоты. Убитые и тяжело раненые оставлены на мѣстѣ: ихъ подбирать было некогда, да и некому. Всѣ тревожно заняты вопросомъ: что сдѣлаютъ съ ними турки?…
Едва наши войска отступили отъ крѣпости, турки высыпали за ними и напали на раненыхъ. Въ это время генералъ Вильямсъ объѣзжалъ укрѣпленія и благодарилъ войска. Время отъ времени гремѣли еще орудійные выстрѣлы съ Карса; впереди его копошились турки, обирая нашихъ убитыхъ. Англійскій генералъ былъ возмущенъ этимъ зрѣлищемъ и разослалъ своихъ адъютантовъ съ приказаніемъ, чтобы турки, подъ опасеніемъ смертной казни, возвратились въ лагерь. Изъ Карса была выслана правильная колонна, которая, подобравъ нашихъ раненыхъ, отнесла ихъ въ госпиталь.
Вильямсъ, отдавая дань справедливаго уваженія мужеству русской пѣхоты, самъ заботился о плѣнныхъ: подъ его надзоромъ производилось леченіе, и солдаты, возвратившіеся потомъ изъ плѣна, добрымъ словомъ поминали англійскаго пашу.
Пускай же благодарная память, сохранившаяся о Вильямсѣ въ рядахъ непріятелей, послужитъ ему слабою наградою за его человѣческое сердце!
Угрюмое молчаніе царствовало на нашихъ бивуакахъ: ни пѣсенъ, ни веселаго говора; только стонутъ раненые, да изрѣдка пройдетъ кто нибудь, повѣся голову. Самолюбію нашему данъ чувствительный щелчокъ. Мы не могли, да и не хотѣли, обманывать себя. Къ чему бы повело это? Унынія въ арміи не было, духъ не упалъ, но тяжелымъ свинцомъ ложилось на душу воспоминаніе о кровавомъ приступѣ.
Напрасно нѣкоторые хлопотали распустить слухъ, что будетъ второй штурмъ: люди опытные этому не вѣрили, новички сомнительно посматривали на грозные валы Шораха, на которыхъ дымился еще свѣжею кровью слѣдъ, гдѣ прошла наша пѣхота.
Войско глубоко сознавало, что не оно причиною неудавшагося боя: оно сдѣлало больше, чѣмъ было въ силахъ человѣческихъ; неуспѣхъ былъ слѣдствіемъ тѣхъ препятствій, о существованіи которыхъ у насъ даже не подозрѣвали. Трофеи, окружавшіе палатку главнокомандующаго — эти окровавленныя знамена, эти орудія, вывезенныя изъ самаго Карса, краснорѣчиво оправдывали войска; но и они не могли измѣнить общаго мрачнаго колорита нашихъ бивуаковъ.
Турки ликовали, полагая, что мы снимемъ блокаду. Не поддавался этому обольщенію только Вильямсъ со своими приближенными, хорошо сознавшій и твердый характеръ русскаго главнокомандующаго, и превосходныя качества нашего войска.
Впослѣдствіи, возвратившись въ Англію, Вильямсъ, на публичномъ обѣдѣ, данномъ въ честь его, какъ защитника Карса, высказалъ откровенно свое мнѣніе, что лучшая пѣхота, которую ему доводилось когда нибудь видѣть, это пѣхота русская, кавказская. „Она несла такія огромныя потери — говорилъ онъ — но такъ смѣло подвигалась впередъ, что были минуты, когда паденіе неприступнаго Карса казалось возможнымъ.“ Неудача, по мнѣнію Вильямса, произошла оттого, что турецкая армія стояла на валахъ въ полной готовности отразить нападеніе. Русскіе это скоро замѣтили и, несмотря на то, что дѣло потеряло безвозвратно характеръ нечаяннаго нападенія, все-таки направили главныя колонны на шорахскія высоты.
„Тогда — продолжаетъ Вильямсъ — я снялъ шляпу и, обратившись къ окружавшимъ меня генераламъ, поздравилъ всѣхъ съ побѣдою: овладѣніе Шорахомъ, посредствомъ открытаго штурма, было дѣломъ болѣе чѣмъ невозможнымъ.“
Тутъ же генералъ Вильямсъ указалъ и на всѣ ошибочныя распоряженія русскихъ, сдѣлавшія штурмъ такимъ кровопролитнымъ.
Турки тоже понесли потерю, но, сравнительно съ нашею, весьма незначительную, потому что сражались за закрытыми стѣнами. У нихъ, по мнѣнію Вильямса, выбыло изъ строя немного болѣе тысячи человѣкъ. Но этотъ уронъ имѣлъ для турокъ и свою долю пользы: не слишкомъ ослабивъ гарнизонъ, онъ уменьшилъ количество людей, что было важно при недостаткѣ провіанта. Сверхъ того, турки отобрали у нашихъ убитыхъ и раненыхъ находившійся у нихъ четырехдневный провіантъ.
Погода окончательно испортилась: начались ненастные дни и сырыя, холодныя ночи. Транспортъ за транспортомъ отправляется съ ранеными и больными въ Александраполь. Печальная перевозка продолжалась отъ 20 до 27 числа ежедневно. Наши дивизіоны поочередно ходили съ оказіями до Хаджи-Вали. Ничего нельзя себѣ представить грустнѣе этого конвоированія: тридцати-пяти-верстный переходъ дѣлается въ сутки; дождь льетъ ливмя; въ полѣ сырые туманы; раненыхъ везутъ на арбахъ; ѣзда по каменистой мѣстности исторгаетъ у нихъ стоны. Кавказскій солдатъ терпѣливъ: онъ скорѣе пуститъ крупную русскую рѣчь, нежели вздохнетъ или охнетъ, а тутъ — вонъ и кони наши, прислушиваясь къ раздирающимъ душу звукамъ, идутъ все время поднявши головы и чутко настороживъ уши.
Въ александрапольскомъ госпиталѣ уже нѣтъ мѣста; тяжело раненыхъ отправляютъ въ Тифлисъ, откуда они, вѣроятно, оправившись, побредутъ на родину.
По случаю увеличившейся службы въ каны-кейскомъ отрядѣ, на аванпосты стали высылать только по полуэскадрону; денные и ночные разъѣзды прекращены вовсе, но за то бдительность въ самомъ лагерѣ усилилась: людямъ велѣно высыпаться днемъ. Всѣ были убѣждены, что турки воспользуются значительнымъ ослабленіемъ нашего корпуса и сдѣлаютъ попытку еще разъ пробиться къ Арзеруму. Мнѣ кажется, что въ первые два, три дня успѣхъ былъ бы возможенъ, потому что наши отряды были утомлены и разстроены: цѣлые полки, не говоря уже о баталіонахъ и ротахъ, приходилось переформировать наново. Но турки, поддерживаемые надеждою видѣть наше отступленіе и со дня на день ожидая подвиговъ отъ Омера-Паши, не думали оставлять крѣпость и упустили моментъ, единственно благопріятный имъ въ теченіе всего блокаднаго времени.
V.
правитьЧерезъ нѣсколько времени послѣ штурма, турки опять стали высылать изъ Карса небольшія партіи, которыя, пользуясь темнотою осеннихъ ночей, пробирались сквозь нашу блокадную линію. Изъ отрядовъ князя Дундукова-Корсакова и полковника Шульца каждую ночь выставляются сильныя конныя заставы, къ сторонѣ Самоватскаго ущелья. Дѣйствительно, нѣсколько бѣглыхъ поймано; но одна партія, въ числѣ болѣе полутораста человѣкъ, прошла незамѣченною, и только на слѣдующее утро казаки, Фуражировавшіе около Саганлука, захватили нѣсколько кавалеристовъ, принадлежавшихъ къ этой партіи.
Полковникъ Шульцъ заболѣлъ, и на его мѣсто командиромъ промежуточнаго отряда, расположеннаго вблизи Возгаловъ, назначенъ маіоръ Бѣлюстинъ.
Въ концѣ сентября къ намъ стали подходить изъ Александраполя значительныя подкрѣпленія, которыми укомплектовываются полки, наиболѣе пострадавшіе 17 сентября.
Съ наступленіемъ октября начался роспускъ милиціи. Прежде всѣхъ отправилась грузинская дворянская дружина.
За дворянскою дружиною разошлись по домамъ и лихія кабардинскія сотни, честно отслужившія свою боевую службу.
Вслѣдъ за горцами выступила въ Тифлисъ батарейная батарея 13-й артиллерійской бригады, подъ прикрытіемъ 2-го эскадрона Новороссійскаго полка.
Турки рѣшительно не хотятъ выходить изъ крѣпости. Тревогъ не бываетъ; но служба въ нашемъ полку не уменьшилась. Мы стоимъ на большой александрапольской дорогѣ, а потому обязанность конвоировать всѣ транспорты, проѣзжающихъ, курьеровъ, начальниковъ и чиновниковъ главнаго штаба возложена на драгуновъ. Настоящая почтовая гоньба лошадямъ. Въ шутку нашъ Каны-Кей и называютъ разгоннымъ ямомъ, гдѣ полковой командиръ играетъ роль станціоннаго смотрителя, адъютантъ, наряжающій прикрытія — старосты, а офицеры — почтари, обязанные благополучно доставлять проѣзжающихъ до слѣдующей станціи.
Полкъ перепалъ крѣпко; многія лошади худы до безобразія. Мы просили о прикомандированіи къ намъ хоть части милиціи. Генералъ Бриммеръ, уѣзжая, обѣщалъ похлопотать объ этомъ у главнокомандующаго. Дѣйствительно, къ намъ скоро прибыли двѣ сотни карабахцевъ и стали чередоваться съ нами въ конвоированіи проѣзжающихъ.
Обѣ сотни, прикомандированныя къ каны-кейскому отряду, отличаются какою-то лихорадочною дѣятельностію. Окутываніе коней теплыми одѣялами производится только по ночамъ за то днемъ наши карабахцы не вынимаютъ ноги изъ стремени. Вчера, послѣ небольшой перестрѣлки, слышанной довольно явственно въ нашемъ лагерѣ, прискакалъ офицеръ-милиціонеръ съ извѣстіемъ, что его партія, блуждавшая около Карса опрокинула турецкую кавалерію въ числѣ двухъ тысячъ. Азіятецъ просилъ награды. Это обстоятельство послужило поводомъ къ назначенію формальнаго слѣдствія, потому что у насъ полагали въ Карсѣ конницы вчетверо менѣе. Впрочемъ, по слѣдствію обѣ стороны оказались правыми: въ Карсѣ кавалеріи почти не было, а милиціонеръ дѣйствительно опрокинулъ въ крѣпость болѣе двухъ тысячъ, но не людей, а лошадей, ходившихъ на лугу подъ прикрытіемъ нѣсколькихъ баши-бузуковъ.
За густою пылью уходившаго табуна пылкіе карабахцы не разглядѣли, что лошади скакали безъ всадниковъ.
3-го октября распространился по корпусу слухъ, будто главнокомандующій намѣренъ сдѣлать второй приступъ. Число для штурма назначено 12. Называли даже по именамъ начальниковъ колоннъ и пункты, на которые поведется атака. Даже перебѣжчики говорятъ, что турки знаютъ» о нашемъ намѣреніи и приготовляются къ бою.
Каждую ночь слышится пушечная пальба то съ Карадаха, то съ Чакмаха, то изъ нижняго лагеря. Казаки и милиціонеры не даютъ туркамъ покоя. Побѣги у нихъ съ каждымъ днемъ усиливаются. Турецкая анатолійская армія расползается во всѣ стороны; гарнизонъ дезертируетъ съ оружіемъ въ рукахъ поодиночкѣ и по нѣскольку десятковъ вмѣстѣ, подъ начальствомъ своихъ офицеровъ. Турки придумали довольно остроумное средство. Они перестали являться на аванпосты, откуда ихъ продолжаютъ отсылать обратно въ Карсъ, а выходятъ въ поле, гдѣ, наткнувшись на разъѣздъ, начинаютъ обыкновенно тѣмъ, что стрѣляютъ, выдерживаютъ одну атаку и потомъ бросаютъ оружіе; такимъ образомъ, они дѣлаются военноплѣнными и цѣлыми толпами отправляются въ русскій лагерь, гдѣ на нихъ никто не обращаетъ вниманія: до того это зрѣлище сдѣлалось обыкновеннымъ. Даже простыя фуражировки рѣдко проходятъ безъ того, чтобы солдаты не привели двухъ или трехъ вооруженныхъ турокъ. Между ними попадаются стрѣлки съ отличными англійскими штуцерами. Вотъ за это такъ спасибо имъ![48]
Вильямсъ, видимо, теперь не препятствуетъ дезертированію, потому что гарнизонъ необходимо уменьшить соразмѣрно оставшемуся количеству провіянта: иначе невозможно выдержать блокаду. Вѣроятно, съ этою же цѣлію пріѣзжалъ турецкій парламентеръ съ предложеніемъ выдать всѣхъ нашихъ раненыхъ, захваченныхъ 17 сентября. Онъ говоритъ, что это дѣлается единственно изъ уваженія къ мужеству русскихъ. Можетъ быть; но главнокомандующій, принявъ раненыхъ, подъ видомъ вѣжливости возвратилъ въ Карсъ равное число турецкихъ плѣнныхъ, съ которыми тамъ рѣшительно не знаютъ что дѣлать: ихъ нечѣмъ кормить. Со стороны карсскаго гарнизона уже нельзя ожидать ничего серьезнаго", поэтому служба въ блокадныхъ отрядахъ облегчена. У насъ въ Каны-Кеѣ всѣ аванпостныя обязанности возложены на двѣ сотни линейцевъ, недавно прибывшихъ къ намъ на смѣну карабахской милиціи. Драгуны же выставляютъ только главные караулы къ Азатъ-Кеву, при чемъ одинъ взводъ отъ дежурнаго эскадрона стоитъ съ вечера до полуночи, а другой съ полуночи до утренней зори, посылая только небольшіе разъѣзды къ сторонѣ линейской цѣпи.
10 октября вернулся наконецъ изъ Тифлиса четвертый дивизіонъ Новороссійскаго полка, ходившій туда конвоировать плѣнныхъ. Офицеры очень довольны этою командировкою: немного отдохнули отъ боевыхъ трудовъ, немного повеселились въ городѣ, и теперь разсказываютъ о тифлисской жизни тѣмъ, кто въ продолженіе полугода не видалъ надъ собою крыши. Этотъ дивизіонъ, выступивъ изъ Александра поля ровни мѣсяцъ тому назадъ (10 сентября), прошелъ черезъ высокій хребетъ Безобдала.
Въ Тифлисъ вступали парадно. Впереди, съ вынутыми шашками и съ лихими пѣсенниками, шелъ 7-й эскадронъ штабсъ-капитана Буянскаго; за нимъ колонна плѣнныхъ турецкихъ солдатъ, потомъ арбы съ плѣнными же офицерами и наконецъ 8-й эскадронъ капитана Черемисинова, замыкавшій собою все шествіе.
Въ городѣ лавки были заперты; народъ густыми толпами бѣжалъ за городскую заставу привѣтствовать драгуновъ, вступающихъ съ такими живыми доказательствами боевой службы дѣйствующаго корпуса. Едва показалась голова 7-го эскадрона, какъ грянувшее «ура!» смѣшалось съ звуками зурны и накарра[49], народъ окружилъ эскадроны, тѣснился около полковника Стрѣлецкаго и, въ избыткѣ патріотическаго восторги, хваталъ его за стремена и цѣловалъ ноги. Въ узкихъ, и кривыхъ улицахъ армянскаго базара шествіе поминутно останавливалось, тѣснимое со всѣхъ сторонъ народомъ. Жаль, что восточный обычай при подобныхъ торжествахъ не допускаетъ присутствія женщинъ: безъ нихъ картина была неполная. Балконы во многихъ домахъ были увѣшаны богатыми персидскими коврами; окна открыты, по наши офицеры видѣли въ нихъ только бѣлыя чадры грузинскикъ красавицъ.
Эскадроны остановились на Эриванской площади; явилось мѣстное начальство, приняло плѣнныхъ, и дивизіонъ разошелся по квартирамъ.
Необыкновенно пріятною показалась тифлисская жизнь послѣ сырыхъ и грязныхъ бивуаковъ. Молодежь разбрелась по всему городу. Вездѣ были офицеры: и въ магазинахъ, и въ лавкахъ, и въ театрѣ, и въ кандитерскихъ, и въ другихъ общественныхъ заведеніяхъ. На. другой день городъ давалъ обѣдъ драгунскому дивизіону.
Въ обширныхъ залахъ караванъ-сарая были накрыты длинные столы для солдатъ и офицеровъ. Обѣдъ былъ составленъ изъ однихъ національныхъ блюдъ. Грузинскія блюда нехороши для русскаго желудка; но за то грузинскія вина князей Чавчевадзе превосходны. Въ продолженіе обѣда любопытная толпа осаждала зданіе; послѣ обѣда, по просьбѣ распорядителей, грянулъ хоръ драгунскихъ пѣсенниковъ. Даже здѣшнее купечество разкошелилось: дало каждому солдату по абазу[50] денегъ да но шелковому носовому платку на память.
Черезъ день дивизіонъ собрался въ обратный походъ. Холодныя, свинцовыя тучи висѣли надъ городомъ и монастыремъ св. Давида. Лилъ проливной дождь. Эскадроны въ походной Формѣ стояли на площади, ожидая князя Василія Осиповича, изъявившаго желаніе взглянуть наи своихъ старыхъ боевыхъ сослуживцевъ. Князь Бебутовъ выѣхалъ верхомъ, въ Фуражкѣ и въ длинномъ кавказскомъ сюртукѣ. Много постарѣлъ онъ за это короткое время* но доброе лицо его сохранило прежнее выраженіе привѣтливости и ласки, которыя такъ волшебно дѣйствовали на всѣхъ тамъ, въ Азіатской Турціи.
Вызвавъ впередъ офицеровъ и перецѣловавшись со всѣми, князь сказалъ:
— Передайте эти поцѣлуи вашимъ товарищамъ и скажите, что я помню ихъ…
Потомъ онъ обратился къ фронту:
— Мнѣ, старику, пріятно будетъ услышать, если новороссійцы при случаѣ покажутъ себя тѣми же молодцами, какими я зналъ ихъ при Кюрюкъ-Дара.
Громкое «ура!» было отвѣтомъ на задушевныя слова любимаго полководца. Эскадроны прошли мимо его справа по три и потянулись изъ города. День былъ базарный, и народу провожало мало. И вотъ уже остались назади городскія ворота, начали разстилаться передъ глазами широкія степи, засинѣли отдаленныя горы, и опять замелькали въ головѣ аванпосты, казачьи цѣпи, секреты, залоги, разъѣзды, заставы и прочая обстановка военнаго бивуака.
Въ Кодахъ, первой станціи отъ Тифлиса, наши узнали, что Карсъ взятъ. Четвертый дивизіонъ пришелъ въ уныніе, вообразивъ, что прогулялъ дѣло, а съ нимъ, разумѣется, и награды. Но на слѣдующихъ переходахъ жители уже говорили, что взяты только передовыя укрѣпленія, а Карсъ еще держится, и только встрѣтившійся на дорогѣ огромный транспортъ съ ранеными, отправлявшимися въ Тифлисъ, объяснилъ все дѣло.
Драгуны распрашивали о сраженіи, раненые давали самые неудовлетворительные отвѣты, и вообще неудачный исходъ штурма, въ особенности наши потери, преувеличивались до крайности. Изъ ихъ словъ можно было заключить, что они крѣпко недовольны драгунами: жалуются, что кавалерія не приняла участія въ бою, что вся тяжесть его легла на одну пѣхоту.
Но возвратимся къ нашимъ бивуакамъ.
На канунѣ возвращенія 4-го дивизіона, т. е. 9 октября, лагерь посѣтилъ давно ожидаемый персидскій посланникъ. Онъ возвращался изъ Петербурга. Новороссійскій драгунскій полкъ встрѣтилъ и проводилъ почетнаго гостя до главнаго штаба. Эскадроны, въ полной парадной формѣ, разставленные по всему протяженію дороги отъ Визинъ-Кева до Чавтличая, постепенно присоединялись къ поѣзду. Въ самомъ же верхнемъ лагерѣ встрѣтили посланника собственный конвой главнокомандующаго и куртинская сотня.
Посланникъ, въ тотъ же день, представился генералъ-адъютанту Муравьеву. На немъ былъ мундиръ богато, но безъ толку вышитый золотомъ и генеральскіе эполеты, весьма похожіе на наши. Съ соизволенія Государя Императора, онъ поднесъ главнокомандующему портретъ своего шаха на зеленой лентѣ, осыпанный бриліянтами.
Ночью турки стрѣляли изъ крѣпости, но ихъ выстрѣлы теперь уже не безпокоятъ никого: это послѣднія судороги умирающаго гарнизона.
На слѣдующую ночь была слышна сильная ружейная перестрѣлка по направленію къ Меликъ-Кеву. Утромъ получено; отъ генерала Бакланова донесеніе, что казаки его отряда имѣли дѣло съ значительною партіей турокъ, вышедшихъ изъ Карса, и послѣ довольно упорнаго боя отбили семь знаменъ иррегулярнаго войска и захватили въ плѣнъ 4 офицеровъ и 116 человѣкъ нижнихъ чиновъ. Эта партія, составленная изъ однихъ лазовъ, славящихся своею воинственностію на востокѣ, вышла, какъ видно, не съ тѣмъ, чтобы положить оружіе.
Персидскій посланникъ лично распрашивалъ плѣнныхъ о положеніи карсскаго гарнизона. Ихъ мрачные, разсказы вполнѣ обрисовываютъ ужасное положеніе турокъ, заживо погребенныхъ за грозными укрѣпленіями.
Прогостивъ нѣсколько дней, Кассимъ-Ханъ изъявилъ желаніе отправиться въ Александраполь. Поэтому рано утромъ потребовали въ главный штабъ дивизіонъ новороссійцевъ: назначенъ былъ третій — подполковника Вильпена. Главнокомандующій, въ присутствіи посланника, произвелъ этому дивизіону ученье и, какъ водится, на маршъ-маршѣ спѣшилъ. Увидѣвъ передъ собою пѣхотную колонну, въ то время, какъ въ густой пыли, поднятой скачкою, виднѣлась кавалерія на коняхъ, Кассимъ-Ханъ изумился, сознавшись, что онъ ничего подобнаго не воображалъ. На дорогѣ были разставлены опять конные эскадроны новороссійцевъ, постепенно присоединявшіеся въ поѣзду. Первый эскадронъ на полукарьерѣ провожалъ посланника до Гаджи-Вали, гдѣ Кассимъ-Ханъ посѣтилъ полковника Эдигарова, командовавшаго милиціею, составленною изъ жителей пограничныхъ съ Персіей провинцій. Эдигаровъ ждалъ съ обѣдомъ, на который приглашенъ былъ штабсъ-капитанъ Набель, со всѣми офицерами своего эскадрона. Обѣдъ былъ въ полномъ смыслѣ восточный: сидѣли на полу съ поджатыми ногами, ѣли на богатыхъ персидскихъ коврахъ, разостланныхъ по всей саклѣ.
Подъ Карсомъ, кубанская сотня, ходившая въ разъѣздъ съ сотникомъ Зряхинымъ, перехватила арзерумскую почту. Депеши оказались важными, потому что извѣщали гарнизонъ о близкой выручкѣ его союзниками. Планъ ихъ составленъ былъ, кажется, весьма замысловато: въ Батумѣ ожидаютъ французскаго десанта, и въ то время, когда Омеръ-Паша откроетъ наступленіе отъ Кутаиси и потянетъ туда русскую армію. Французы будутъ понуждать насъ къ скорѣйшему отступленію отъ Карса и на равнинахъ Грузіи поставятъ между двухъ огней.
Вся цѣль союзниковъ овладѣть Тифлисомъ и поднять противъ насъ горскіе народы. А развѣ не можетъ случиться, что мы побьемъ въ Батумѣ французовъ и Омеръ-Паша узнаетъ объ этомъ только тогда, когда почувствуетъ удары уже на собственной кожѣ?
Съ этою цѣлію у насъ составленъ особый 13,000-й отрядъ, который находится въ постоянной готовности къ выступленію въ 24 часа. Въ приказѣ поименованы войска, которыя должны участвовать въ походѣ; изъ Новоросійскаго полка назначены 2-й, 3-й и 5-й дивизіоны.
Утромъ 18 октября ударили тревогу. Все встрепенулось, подняло голову и заговорило, что пойдемъ къ Батуму, на встрѣчу французскому десанту. Дѣйствительно, отрядъ, назначенный къ выступленію, живо собрался въ нижнемъ лагерѣ; но дѣло кончилось большими маневрами, въ присутствіи корпуснаго командира. Мы учились на лугу противъ самаго Карса и видѣли турецкую пѣхоту, стоявшую на валахъ. Кромѣ голода, турки начинаютъ уже страдать и отъ холода, который на высотахъ, гдѣ расположены передовыя укрѣпленія, гораздо чувствительнѣе, чѣмъ на равнинѣ, гдѣ стоимъ мы. Въ городѣ цѣлые кварталы разобраны на дрова. Единственный источникъ, изъ котораго добывалось топливо, это аулъ Шорахъ, лежащій почти у подножія высотъ того же, названія. И вотъ, съ цѣлію отнять у гарнизона и это послѣднее средство, 22 октября назначена общая фуражировка за дровами, при чемъ предполагалось разобрать и самый Шорахъ. Представлялся только одинъ вопросъ: находится ли онъ подъ выстрѣлами непріятельскихъ укрѣпленій, или нѣтъ? Говорили и за и противъ. Прикрытіе, состоявшее изъ Нижегородскаго драгунскаго полка и 10 баталіоновъ пѣхоты, подъ командою генералъ-маіора Бакланова, въ боевомъ порядкѣ пошло впередъ; за нимъ потянулись артельныя и фурштатскія повозки, собранныя еще наканунѣ. Шорахъ уже былъ въ виду, какъ турки открыли орудійный огонь, и ядра и гранаты, летя надъ головами прикрытія, начали бить въ обозъ, далеко еще остававшійся позади. Повторилось то же самое, что было 26 іюля, но на этотъ разъ прикрытіе успѣло такъ счастливо выбраться изъ-подъ выстрѣловъ, что не потеряло ни одного человѣка. Въ Шорахъ пробралась только небольшая команда охотниковъ, которая пробовала поджечь сакли, но была скоро выгнана оттуда пушечными выстрѣлами непріятеля.
Между тѣмъ, въ Каны-Кеѣ услыхали канонаду (мы насчитали болѣе ста выстрѣловъ), и дежурный эскадронъ, вскочивъ на коней, пустился на развѣдки. Онъ возвратился съ извѣстіемъ, что двѣ артельныя повозки (кажется, 7-го эскадрона), вмѣсто того, чтобъ привезти дровъ, сами пошли на дрова, разбитыя турецкими ядрами.
Итакъ, Шорахъ разобрать не успѣли. А разборка его была бы и для насъ полезна: въ этой части Карсскаго пашалыка лѣсъ дорогъ. Дрова привозятся жителями съ Саганлука, и ихъ обыкновенно караулятъ верстъ за восемь отъ лагеря. Кто опоздалъ, тотъ остается безъ дровъ. Для устраненія подобныхъ безпорядковъ, жителямъ запрещено продавать дрова, ячмень и сѣно на дорогѣ, подъ опасеніемъ большаго штрафа, а приказано доставлять все въ верхній лагерь, гдѣ установлены базарные дни и составлены даже особыя команды, наблюдающія за порядкомъ, но, къ сожалѣнію, вовсе не наблюдающія за цѣнами, которыя были далеко выше справочныхъ[51].
О военныхъ дѣйствіяхъ у насъ никто уже не говоритъ. Перестрѣлки, особенно по ночамъ, бываютъ довольно часто: ясно, что это какой нибудь разъѣздъ наткнулся на партію, вышедшую изъ Карса. Везъ крайней необходимости, не велѣно теперь тревожить отряды, потому что кавалерійскія лошади приходятъ въ изнуреніе. Въ Новороссійскомъ полку столько худоконныхъ и рѣшительно безполезныхъ для службы лошадей, что принуждены были собрать ихъ въ особую команду и вмѣстѣ съ коннымъ лазаретомъ отправить въ селеніе Караклисъ, подъ Александраполемъ.
Погода въ октябрѣ мѣсяцѣ стояла перемѣнная: дни то сухіе и ясные, то пасмурные и сырые; снѣгу нѣтъ, но морозы еще въ началѣ мѣсяца доходили до пяти градусовъ, а потомъ постоянно держались между шестью и десятью.
Въ палаткахъ было жить невозможно. Полковая канцелярія пишетъ приказанія карандашомъ, потому что чернила замерзаютъ. Въ войска розданы всѣ лишнія палатки, съ помощію которыхъ у насъ явились палатки двойныя. Для согрѣванія ихъ прибѣгали къ различнымъ средствамъ: жгли, напримѣръ, бумагу; но это умѣряло холодъ, на нѣсколько минутъ, едва достаточныхъ для того, чтобы, вскочивъ съ постели, накинуть на себя полушубокъ. Потомъ ставили жаровни съ горячими угольями: отъ нихъ распространялся чадъ и угаръ, который, при окружающей холодной атмосферѣ, дѣйствовалъ еще губительнѣе и развивалъ болѣзни. Солдаты вырывали въ землѣ глубокія ямы, прикрывали ихъ сверху навозомъ и по цѣлымъ днямъ лежали въ этихъ кротовинахъ, лишенныхъ свѣта. Появились глазныя болѣзни.
Наконецъ, во всѣхъ блокадныхъ отрядахъ разрѣшено строить землянки. Солдатамъ предоставлено устраивать ихъ, какъ кому удобнѣе; офицерамъ отпущено по полуимперіалу, съ тѣмъ, чтобы сакли были теплыя и въ нихъ можно бы было выдержать самую суровую зиму[52].
Выстраивались землянки довольно просто: вырывали квадратную или продолговатую яму, глубиною въ полтора или два аршина, и надъ поверхностію земли выводили невысокія стѣны, изъ плотно сложеннаго булыжника, съ продѣланными отверстіями для оконъ; потомъ накладывали балки поперечныя и продольныя, которыя сверху заваливались соломою или скошеннымъ хлѣбомъ, замѣнявшимъ потолокъ. На солому присыпали толстый слой земли, и наконецъ крышу и стѣны обкладывали навозомъ.
За неимѣніемъ стеколъ, окна заклеивались пузыремъ или бумагою, пропитанною масломъ, отчего въ самые ясные дни въ саклѣ бывали сумерки; въ дни ненастные горѣли свѣчи.
Внутренность нашего жилища была нѣсколько благовиднѣе его наружности: въ уголку мы сложили изъ каменнаго плитняка что-то похожее на русскія печи и вывели на поверхность трубу; вдоль боковыхъ стѣнъ, обтянутыхъ палаточнымъ холстомъ, помѣстились кавказскіе вьюки, замѣнявшіе походнымъ людямъ кровати, а между ними складной столикъ, иногда покрытый зеленымъ сукномъ.
Все неудобство, кромѣ тѣсноты, заключалось въ томъ, что въ соломенномъ потолкѣ заводилось безчисленное множество мышей, которыя, при сильномъ вѣтрѣ на дворѣ, такъ и сыпались сверху на наши столы и постели.
Итакъ, лагери исчезли; на ихъ мѣстѣ явились какіе-то аулы. довольно многолюдные. Въ пѣхотѣ они были красивые и опрятные, въ кавалеріи — напротивъ. Это происходило оттого, что пѣхотный солдатъ разумѣетъ и любитъ плотничное дѣло, кавалеристъ же все упованіе свое возлагаетъ на навозъ, находящійся у него всегда подъ рукою.
Турецкія названія: Чавтличай, Каны-Кей, Бозгалы, исчезли изъ разговорнаго языка; ихъ замѣнили теперь имена русскія. Верхній лагерь, гдѣ вмѣсто землянокъ устроены обширные и свѣтлые бараки съ трубами и стеклянными окнами, носитъ названіе города. Прочіе блокадные отряды называются: Бозгалы — Дундуковка, Меликъ-Кевъ — Баклаковка, а Каны-Кей — Захаровна, по имени нашего полковаго командира, Захара Егоровича.
Мы перебрались въ сакли и стали приготовляться къ зимовкѣ.
До 4 ноября морозъ все держался между 8 и 10 градусами, потомъ потеплѣло, но за то подулъ рѣзкій вѣтеръ и нагналъ съ горъ снѣговыя тучи. Земля покрылась ровною, бѣлою пеленою.
Наступили длинные вечера. Сквозь снѣжную мглу чернѣютъ длинныя коновязи- понуривъ голову, отвернувшись по вѣтру, невесело стоятъ кони. Вотъ и имъ припоминаются теперь тепло и удобство бирюченскихъ конюшенъ[53]. Дневальные, завернувшись съ головою въ свои постовые тулупы, какъ тѣни бродятъ между линіями. Въ лагерѣ царствуетъ гробовая тишина.
Въ эту пору,
Непогожую,
Одному жить —
Сердцу холодно…
Но военная жизнь и хороша тѣмъ, что въ ней нѣтъ одиночества: есть люди, у которыхъ душа и сердце раскрыты на распашку. Съ ними, съ этими людьми, не испытаешь того гнетущаго чувства, которое, можетъ быть, испытываетъ богатый баринъ, слушающій вой вѣтра у мраморнаго камина своей роскошной палаты… Да благословитъ же васъ Богъ, добрые товарищи закавказскаго похода! Пройдитесь по бивуаку и посмотрите, какъ радушно, какъ весело мигаютъ огоньки сквозь прозрачныя окна. Офицерскихъ землянокъ. И кого вы не встрѣтите здѣсь, въ этихъ бѣдныхъ и мрачныхъ подземельяхъ? и офицера, одиноко углубившагося въ чтеніе какой нибудь книги, и умную бесѣду вокругъ самовара, услышите и веселую болтовню за стаканомъ кахетинскаго. Войдите въ саклю: она биткомъ набита офицерами, усѣвшимися вокругъ стола, на которомъ шумитъ самоваръ. Загляните въ другую землянку, гдѣ офицеровъ сидитъ не менѣе, а голосовъ почти вовсе не слышно. Слышно только мѣрное похлопываніе картъ, ложащихся направо и налѣво. И глаза, и сердца присутствующихъ прикованы къ зеленому сукну, покрытому длинными столбцами мѣловыхъ записей. На одномъ столѣ идетъ штосъ, на другомъ ералашъ. Накурено страшно. Издали видно только, какъ движется чья-то рука, выкидывая карты и проворно опять закрывая ихъ. Играющіе и присутствующіе молчаливы до тѣхъ поръ, пока не удастся кому нибудь изловить четвертаго валета или третью даму: тогда раздается взрывъ хохота; десятки голосовъ начинаютъ кричать: «ай! Яковъ Васильевичъ, туза просолилъ!» И глаза всѣхъ обращаются на Якова Васильевича, имѣвшаго несчастіе просолить бубноваго туза, одиноко лежащаго на столѣ. Ну, что, кажется, хорошаго въ такой жизни? А вотъ и война кончится, но воспоминанія еще долго соединяютъ офицеровъ въ одинъ кружокъ, согрѣтый теплымъ чувствомъ товарищества. Кружокъ крѣпокъ, потому что то чувство родилось на бивуачномъ полѣ, та дружба скрѣпилась наканунѣ грознаго сраженія.
Служба наша, несмотря на зимнее время, идетъ своимъ чередомъ. Однако, для облегченія двухъ сотенъ линейцевъ, велѣно опять выставлять конную драгунскую цѣпь.
Медленно тянется время въ безопасномъ разъѣздѣ по выученной наизусть мѣстности или въ аванпостной цѣпи, не тревожимой непріятелемъ. Отыграютъ зорю, облачишься въ длинный бараній тулупъ, подпояшешься шашкою[54] и отправляешься съ очереднымъ взводомъ въ резервъ къ казачьимъ бекетамъ. Солдаты спѣшатся, и ты самъ, подославши бурку, приляжешь на какой нибудь камень и лежишь неподвижно, до полуночи.
Отъ нечего дѣлать начинаешь вслушиваться въ тихій разговоръ солдатъ, прикурнувшихъ тутъ же къ землѣ, съ поводомъ на рукѣ. И о чемъ только, бывало, не разговариваютъ они между собою: и сказки разсказываютъ, и былины, перешедшія къ нимъ изъ устъ какой нибудь старой бабушки, про темный міръ духовъ, куда такъ любитъ уноситься воображеніе русскаго человѣка.
Любили солдаты разговаривать и о небесныхъ свѣтилахъ; но разговоръ этотъ шелъ уже всегда во второй смѣнѣ, стоявшей отъ полуночи до разсвѣта.
— Вонъ, братцы, звѣзда — Свѣтожаромъ называется, говоритъ какой нибудь солдатъ-астрономъ: — а та, вонъ, что поярче другихъ свѣтитъ, та утренняя звѣзда. Какъ зайдетъ она, братцы, вонъ за ту гору, смѣна намъ будетъ.
Слушаешь себѣ, бывало, и лежишь, пока дѣйствительно не зайдетъ яркая звѣздочка за гору и не заиграютъ вслѣдъ за тѣмъ въ Карсѣ утреннюю зорю, возвѣщавшую намъ каждый разъ приближеніе разсвѣта[55]. Тогда конецъ службы!
10 ноября снѣгъ кое-гдѣ растаялъ и обнажилъ черную землю.
Военныя дѣйствія, прекратившіяся на нѣсколько дней, пошли споимъ чередомъ. Баклановъ опять имѣлъ дѣло съ турками и взялъ много плѣнныхъ. А сегодня офицеръ, ѣздившій въ главный штабъ за приказаніемъ, сказывалъ, что привели одного плѣннаго, объявившаго, что онъ посланъ изъ Карса узнать, есть ли въ Арзерумѣ войска, и если нѣтъ, то гарнизонъ сдастся. Но какъ въ окрестностяхъ Арзерума все еще стоитъ СелимъПаша, то этого господина сочли за лучшее отправить въ Алсксандраполь.
Въ полдень получено извѣстіе совсѣмъ другаго рода: людямъ велѣно раздать на руки четырехъ-дневный провіянтъ и быть готовыми къ выступленію, потому что турки намѣрены прорваться со стороны Чакмаха.
Несмотря на это, въ самую полночь, дивизіонъ линейской батареи, подъ прикрытіемъ 4-го эскадрона Новороссійскаго полка, подъ командою штабсъ-капитана Чутя, подходилъ къ крѣпости и сдѣлалъ шесть пушечныхъ выстрѣловъ по нижнему лагерю". Въ Карсѣ били тревогу, и намъ было слышно, какъ начался оттуда живой, батальный огонь.
На другой день получено было офиціальное извѣстіе, что турки будутъ прорываться не. со стороны Чакмаха, а черезъ Каны-Кей. Графъ Ниродъ далъ знать, что, въ случаѣ тревоги, около его ставки будетъ пущена сигнальная ракета.
Съ вечера отдано приказаніе сѣдлать лошадей и быть готовыми. Люди не ложились спать, офицеры, собравшись въ землянкахъ эскадронныхъ командировъ, толковали о предстоящемъ дѣлѣ. Упорство турокъ въ сдачѣ крѣпости заставляло предполагать, что и бой будетъ упорный. Были, правда, и такіе слухи, будто турки намѣрены, заклепавъ и испортивъ свои орудія, уничтоживъ знамена, весь порохъ и другіе боевые запасы, выйдти въ поле и, послѣ слабаго сопротивленія, положить оружіе.
Разсвѣло. Вмѣсто ракеты, прискакалъ отъ графа ординарецъ съ приказаніемъ: разсѣдлать.
Этимъ эпизодомъ, этимъ общимъ ожиданіемъ битвы, оканчиваются военныя дѣйствія каны-кейскаго отряда во время блокады. Въ тотъ же вечеръ пронесся радостный слухъ о близкой сдачѣ крѣпости.
13 ноября генералъ Вильямсъ пріѣхалъ въ русскій лагерь и былъ встрѣченъ конными ординарцами отъ Новороссійскаго полка. Въ тотъ же день рѣшены предварительныя условія, на которыхъ сдается крѣпость. Англійскій генералъ говоритъ открыто, что онъ слагаетъ оружіе потому только, что Омеръ-Паша, вмѣсто того, чтобы идти на Кутаисъ, высадился гораздо сѣвернѣе, въ Сухумѣ, и загрязъ тамъ въ болотахъ. Уѣзжая, Вильямсъ обѣщалъ прибыть на слѣдующее утро для окончательнаго подписанія капитуляціи.
Но утро прошло, а Вильямса не было. Главнокомандующій, полагая, что гарнизонъ намѣренъ еще упорствовать, отдалъ приказаніе готовиться къ штурму. Однако, передъ вечеромъ, изъ Карса прискакалъ парламентеръ, объявившій, что между войсками было волненіе, но что теперь все успокоилось и Вильямсъ будетъ завтра.
15 ноября подписана капитуляція крѣпости:
1) Карсъ сдается со всѣмъ оружіемъ, запасами и казеннымъ имуществомъ.
2) Вся анатолійская армія слагаетъ оружіе и сдается въ плѣнъ безусловно[56].
Въ тотъ же день главнокомандующій, въ уваженіе къ геройской оборонѣ непріятеля, приказалъ: «Всѣмъ генераламъ, штабъ и оберъ-офицерамъ турецкой анатолійской арміи, въ уваженіе мужества и храбрости въ бою съ нами 17 сентября и исполненія своего долга, при необыкновенномъ терпѣніи во все продолженіе блокады, оставляются сабли».
Наступилъ памятный день 16 ноября. Сильный вѣтеръ нагналъ свинцовыя тучи, которыя брызгали по насъ дождемъ и снѣгомъ. Войска, на разсвѣтѣ, со всѣхъ сторонъ подошли къ Карсу и выстроились огромнымъ полукругомъ, замыкавшимся отрядомъ графа Народа со стороны Камацура и отрядомъ князя Дундукова, спустившимся отъ Бозгаловъ.
Отряды, блокировавшіе Карсъ съ сѣвера, придвинулись къ нему съ той стороны.
Турецкая армія, разстроенная, безоружная, выходила изъ Карса толпами и собиралась около развалинъ селенія Гюмбетъ. Мрачно и сурово глядѣли турки, приготовляясь покинуть родину и отправиться въ далекую, невѣдомую имъ страну. Многіе, кажется, сожалѣли, что положили оружіе, и только видъ пушекъ съ курившимися фитилями удерживалъ ихъ въ порядкѣ.
Въ два часа пріѣхалъ главнокомандующій и поздравилъ полки съ паденіемъ Карса. Оглушительное «ура» грянуло и покатилось по рядамъ торжествующаго войска. Велика и торжественна была та минута, когда русскій главнокомандующій распоряжался обѣими арміями. Онъ принялъ рапортъ отъ карсскаго мушира Васифа-Паши и, подъѣхавъ къ его арміи, вызвалъ Тульскій полкъ для принятія турецкихъ знаменъ. По окончаніи этой церемоніи, турки длинною вереницею потянулись къ Азатъ-Кеву, гдѣ былъ приготовленъ для нихъ сытный, даже роскошный, обѣдъ, а главнокомандующій, въ сопровожденіи мушира Васифа-Паши, Вильямса и англійскихъ офицеровъ, отправился объѣзжать наши войска.
Остановившись около новороссійцевъ, онъ пустилъ полкъ съ мѣста въ карьеръ развернутою линіею, потомъ спѣшилъ и произвелъ небольшое стрѣлковое ученіе въ присутствіи иностранцевъ. Поблагодаривъ еще разъ драгуновъ, главнокомандующій пересѣлъ въ коляску и отправился домой; отряды стали расходиться но своимъ позиціямъ.
Въ самый Карсъ вступили только войска, назначенныя замѣнить турецкій гарнизонъ, а именно: два баталіона Рязанскаго и баталіонъ Тульскаго егерскаго полковъ, съ легкой батареею кавказской гренадерской бригады. Полковникъ де-Саже былъ назначенъ временнымъ комендантомъ крѣпости.
Были сумерки, когда мы возвратились въ свои землянки, и дежурный эскадронъ сейчасъ же пошелъ на аванпосты. Ночь была холодная, ненастная. Сквозь мглу тускло мерцали огни въ Азатъ-Кевѣ, разложенные турецкою арміею; тамъ же стояли бивуаками нашъ эскадронъ и часть пѣхоты, для предупрежденія какихъ нибудь безпорядковъ и побѣговъ. Однако, разъѣзды наши, ходившіе по всѣмъ направленіямъ, поминутно натыкались на мертвыя тѣла турецкихъ солдатъ, вѣроятно пытавшихся пробираться на родину. Вообще смертность между турками была значительная, и въ первую же ночь умерло нѣсколько десятковъ человѣкъ; поэтому ихъ спѣшатъ отправлять большими партіями въ Тифлисъ, и каждую партію- конвоируетъ эскадронъ новороссійскихъ драгуновъ съ небольшою частью пѣхоты.
Разсвѣтъ слѣдующаго дня озарилъ надъ цитаделью Карса русскій Флагъ, и русскія пушки загремѣли съ карсскихъ батарей, облитыхъ нашею кровью. Армянское народонаселеніе ликовали, думая видѣть въ этомъ залогъ паденія оттоманскаго владычества, столько вѣковъ тяготѣвшаго надъ ними.
Съ паденіемъ Карса уничтожена послѣдняя турецкая анатолійская армія; первыя двѣ погибли на поляхъ Башъ-Кадыкъ-Лара и Кюрикъ-Дара. При открытіи кампаніи она состояла изъ тридцати тысячъ человѣкъ. Изъ этого числа около 2,000 взято въ плѣнъ въ теченіе кампаніи до сдачи крѣпости, до трехъ тысячъ успѣло пробраться во время блокады:, болѣе восьми тысячъ погибло въ бояхъ, отъ холеры, голода и истощенія; наконецъ семнадцать тысячъ положили оружіе. Изъ нихъ до семи тысячъ баши-бузуковъ, лазовъ и безсрочно-отпускныхъ, собранныхъ турками въ этомъ году, по ходатайству генерала Вильямса, распущены по домамъ на честное слово не служить противу насъ въ теченіе этой войны.
Въ Карсѣ досталось намъ 130 крѣпостныхъ и полевыхъ орудій, 12 полковыхъ и 18 баталіонныхъ знаменъ и все казенное имущество. Сверхъ того найдено нѣсколько знаменъ, спрятанныхъ во вьюкахъ отправлявшихся на родину лазовъ.
18 числа генералъ-адъютантъ Муравьевъ принималъ поздравленія со взятіемъ Карса, а 20-го въ главномъ лагерѣ отслужено благодарственное молебствіе и съ крѣпости загремѣлъ стоодинъ пушечный выстрѣлъ. Послѣ молебствія совершена панихида по убитымъ 17 сентября. Тѣла русскихъ до сихъ поръ еще не были прикрыты землею, и на это кладбище сбѣгались стаями собаки. Тульскій егерскій полкъ назначенъ собрать бренные останки нашихъ братій и предать ихъ землѣ со всею военною почестію.
26 ноября изъ Азатъ-Кева отправилась послѣдняя партія плѣнныхъ турокъ. Турецкіе генералы и Вильямсъ уѣхали нѣсколько ранѣе. Одинъ только Керимъ-Паша продолжаетъ жить у нашего главнокомандующаго. Мы нѣсколько разъ встрѣчали этого храбраго генерала. Его высокій ростъ, сгорбленный годами станъ и длинная бѣлая борода невольно останавливали на себѣ вниманіе. Въ турецкой арміи онъ носилъ названіе «биба» — дѣдушка, и въ Карсѣ занималъ важный постъ по управленію войсками: онъ былъ второе лицо послѣ мушира. И муширъ, и Керимъ-Паша были знакомы съ нашимъ главнокомандующимъ еще въ то время, когда въ 1833 году генералъ Муравьевъ стоялъ въ Константинополѣ съ русскимъ десантомъ. Двадцатьдвіі года не видѣлись они, и вотъ судьба свела ихъ на грозномъ полѣ сраженія.
У насъ уже говорятъ о зимовыхъ квартирахъ. Передъ роспускомъ войскъ, паши офицеры ѣздили въ Карсъ, куда пропускали, однакожь, не иначе, какъ съ письменнымъ дозволеніемъ отъ начальства. Мы осмотрѣли всѣ укрѣпленія, въѣзжали верхомъ на шорахскія высоты, куда пѣхота взбиралась бѣглымъ шагомъ, тогда какъ наши лошади останавливались отъ утомленія. Карсъ укрѣпленъ превосходно. Крѣпость внутри города; съ южной стороны его находятся высокая каменная стѣна съ бастіонами и каналъ, впадающій въ Карсъ-Чай, который, огибая весь городъ, отдѣляетъ отъ него шорахскія и чакмахскія высоты, командующія не только окрестною мѣстностію, но и самымъ городомъ. По этимъ-то высотамъ тянутся непрерывными линіями укрѣпленія шорахскія и чакмахскія. Съ восточной стороны города высокая и, по своимъ укрѣпленіямъ, неприступная гора Карадагъ, взятая, однакожь, русскими въ 1828 году нечаяннымъ нападеніемъ. Нынѣшній нашъ главнокомандующій, тогда, генералъ-маіоръ, участвовалъ въ этомъ штурмѣ; но надо замѣтить, что тогда не было грозныхъ укрѣпленій, воздвигнутыхъ только передъ кампаніей 1855 года.
Съ фронта города тянутся полевыя укрѣпленія, соединенныя брустверомъ точно такъ же, какъ на Шорахѣ и Чакмахѣ.
Самый городъ высится уступами по склону утеса, на вершинѣ котораго стоитъ цитадель, выстроенная въ лучшія времена старой Турціи султаномъ Мурадомъ. Эта цитадель представляетъ нѣсколько оградъ, фланкированныхъ башнями. Видъ съ нея во всѣ стороны превосходный. На правомъ берегу Карсѣ-Чая, начиная отъ Карадахской горы, стелется широкая, немного холмистая равнина до самой русской границы; на лѣвомъ берегу, однѣ выше другихъ, тянутся горныя возвышенности и замыкаются хребтомъ Саганлука, который, въ снѣговой одеждѣ своей, величественно поднимается на самомъ горизонтѣ.
Постройки въ городѣ каменныя, въ азіатскомъ вкусѣ;.улицы вымощены, но тѣсныя и извилистыя. Лавки были открыты и наполнены англійскими товарами. Мы заходили въ нѣсколько кофеенъ; всѣ онѣ грязны и дурно выстроены. Намъ подавали густой черной кофе въ микроскопическихъ чашечкахъ.
На валахъ мы видѣли кучи турецкаго оружія. Часовыхъ около него еще не было, а потому лучшіе англійскіе штуцера перешли въ руки нашихъ духанщиковъ-маркитантовъ и, по весьма умѣренной цѣнѣ, подъ секретомъ, продавались офицерамъ.
Наконецъ, 28 ноября, 4-й и 5-й дивизіоны Новороссійскаго полка, оставшіеся отъ конвоированія плѣнныхъ турокъ, выступили изъ Каны-Кея въ Александраполь, откуда пойдутъ на свои старыя зимовыя квартиры въ Духоборье.
Кампанія кончилась. Карсскій пашалыкъ переименованъ въ Карсскую область, и начальникомъ ея назначенъ генералъ-маіоръ Лорисъ-Мелиховъ, съ правами гражданскаго губернатора въ военное время. Лучшаго выбора сдѣлать было невозможно. Лорисъ-Мелиховъ зналъ туземные языки, зналъ нравы и обычаи народа и, несмотря на непріязненное расположеніе къ намъ въ первое время жителей, успѣлъ сохранить между ними порядокъ и спокойствіе и впослѣдствіи дѣйствительно заслужилъ ихъ общую любовь и благодарность.
Для занятія области, по роспускѣ войскъ на зимовыя квартиры, назначенъ особый отрядъ генералъ-маіора Фетисова, расположившійся въ Чавтличаѣ, который теперь переименованъ въ станъ Владикарсъ[57].
Собственно же карсскій гарнизонъ, подъ командою полковника де-Саже, составился изъ двухъ баталіоновъ Грузинскаго гренадерскаго полка, баталіона лейбъ-эриванцевъ, двухъ баталіоновъ Тульскаго егерскаго полка и сотни донцовъ № 35 полка, назначенной содержать заставы въ укрѣпленіяхъ нижняго лагеря на Шорахѣ и Чакмахѣ, для предупрежденія побѣговъ больныхъ турокъ, оставшихся въ госпиталѣ, въ числѣ около двухъ тысячъ.
Въ заключеніе моихъ воспоминаній прибавлю, что Государь Императоръ, получивъ донесеніе о взятіи Карса, въ рескриптѣ на имя главнокомандующаго выразился: «Поручаю вамъ передать мое искреннее спасибо всѣхъ войскамъ, участвовавшимъ въ блокадѣ Карса. Я ими горжусь, какъ гордился всегда кавказскими молодцами!»
- ↑ Отряды ахалцыхскій и ахалкалакскій приказомъ главнокомандующаго отдѣлены тоже отъ дѣйствующаго корпуса на кавказско-турецкой границѣ и подчинены князю Бебутову.
- ↑ Въ 1839 году мы встрѣтились снова съ генераломъ Багговутомъ въ Варшавѣ, когда Государь Императоръ дѣлалъ смотръ Новороссійскому драгунскому пилку. Послѣ ученья, Его Величество, обратившись къ иностраннымъ принцамъ, напомнилъ имъ о закавказскомъ походѣ и сказалъ: «Вотъ полкъ, который при Кіорюкъ-Дара ходилъ въ атаку, а вотъ генералъ, который водилъ его…» Туть же передъ полкомъ Государь обнялъ нашего стараго, любимаго начальника кавказской кавалеріи, Багговута.
- ↑ Приказъ главнокомандующаго по отдѣльному кавказскому корпусу.
- ↑ Это были лошади, набракованный за совершенною негодностію, но не проданныя, а державшіяся при эскадронѣ, въ военное время, на случаи замѣщенія внезапной убыли.
- ↑ Штандарты драгунскихъ полковъ остались въ соборѣ Александрапольской крѣпости.
- ↑ За исключеніемъ двухъ ротъ 4-го баталіона.
- ↑ Турки — магометане сунитскаго холка, карапапахи — шіиты.
- ↑ Килиса — армянская церковь.
- ↑ Всѣ мусульмане нашихъ закавказскихъ провинцій, равно грузины и армяне, ѣздятъ на жеребцахь, вѣроятно, изъ желанія пощеголять ихъ форсомъ. Кавказскіе же горцы и линейные казаки употребляютъ подъ верхъ исключительно коней. Ѣзда на кобылахъ на всемъ Кавказѣ влечетъ за собою безконечныя насмѣшки. Помню, какъ одинъ старый линеецъ, долго смотрѣвшій на джигитовку нашего офицера, ловившаго съ сѣдла мышь, покачалъ сѣдою головой и сказалъ своимъ товарищамъ: «страшный джигитъ, да на кобылѣ ѣздитъ!»
- ↑ Можетъ быть что нибудь лучше бурки въ походное время? Никакой вѣтеръ, никакой дождикъ не пробьетъ и не промочить ея; не только всадникъ, и конь прикрывается ею. Пересталъ дождикъ, встряхнулъ бурку, и опять она суха и легка, какъ будто и не испытала ненастья. И цѣна ея божеская, какъ говорятъ казаки: за хорошую бурку надо заплатить 5 рублей, а заплатишь 7, такъ и вся домашность тебѣ въ буркѣ. Въ шинели человѣкъ промокнетъ насквозь, везетъ еще на плечахъ полупудовую тяжесть, а на привалѣ просушиваетъ ее цѣлый день, да еще и высохнетъ ли она къ слѣдующему переходу? Неудобство важное для тѣхъ, кому шинель замѣняетъ постель и одѣяло.
- ↑ Мнѣ разсказывали весьма характеристическія анекдотъ о знакомствѣ Бакланова съ нижегородцами. Это было въ Чечнѣ, когда поиска, послѣ экспедиціи, распускались по споимъ штабъ-квартирамъ. Дивизіонъ нижегородцевъ выстроился, и, въ ожиданіи похода, люди держали лошадей въ поводу, а офицеры, собравшись передъ фронтомъ, закусывали, кажется, именно у генерала Бакланова, развивавшаго тогда мысль, до какой степени развитъ каждый его донецъ и до какой степени регулярный фронтъ убиваетъ самостоятельность каждой личности. Нижегородцы горячо протестовали. Составились пари. Генералъ Баклановъ, не поднимаясь съ мѣста, крикнулъ внезапно: «драгуны, садись!», но драгуны, видя своихъ офицеровъ спокойно закусывающими, поняли мистификацію, и, какъ будто по командѣ, сѣли на землю. Эта находчивость до того понравилась Бакланову, что онъ призналъ пари выиграннымъ и убѣдился въ смышлености кавказскаго драгуна.
- ↑ «Военный Сборникъ» 1860 г., № 1, «Воспоминанія о закавказскомъ походѣ 1853—1854 годовъ».
- ↑ У насъ имя Муллы-Нура, благодаря черезчуръ большой услужливости Бестужева (Марлинскаго), перешло въ область фантазіи. Многіе убѣждены, что онъ существовалъ только въ воображеніи нашего поэта-писателя; но память о Мулла-Нурѣ живетъ въ Дагестанѣ до сихъ поръ.
- ↑ Черводары — погонщики вьючныхъ лошадей.
- ↑ Въ отрядѣ, выступившемъ за Саганлукъ, находились: пѣхота: 1 бригада 8 пѣхотной дивизіи, Лейбъ-Эриванскій Его Величества полкъ и Кавказскій стрѣлковый баталіонъ; артиллерія: Кавказская гренадерская бригада, двѣ ракетныя команды, донская № 7 и линейская казачья № 13 батарея; кавалерія: Новороссійскій драгунскій полкъ, два дивизіона нижегородцевъ; полки: Донской казачій № 4, лицейскихъ казаковъ подполковника князя Витгенштейна, Куртинскій, 1-й конно-мусульманскій, дивизіонъ горцевъ и сотня конныхъ охотниковъ.
- ↑ Надо замѣтить, что каски вообще плохо выдерживали невзгоды бивуачной жизни. Офицеры, у которыхъ онѣ были уничтожены временемъ, или нулями кюрюкъ-даринскаго сраженія, выписали новыя изъ Петербурга, а до полученія ихъ носили во фронтѣ солдатскія.
- ↑ Санджакъ — уѣздъ.
- ↑ Эта деревня лежитъ между двумя большими дорогами въ Карсъ изъ Ардагана и Ольтинскаго пашалыка (губерніи).
- ↑ Почерпнуто изъ донесенія начальника саганлукскаго отряда, полковника Шульца.
- ↑ Показаніе лазутчиковъ. (Изъ донесеній полковника Шульца.)
- ↑ Изъ показаній лазутчиковъ. (Донесеніе сатанлукскаго летучаго отряда.)
- ↑ Донесеніе саганлукскаго отряда.
- ↑ Въ составъ отряда вошли: Тверской драгунскій полкъ, первые три дивизіона Новороссійскаго, полкъ донскихъ казаковъ, полкъ линейцевъ, подъ командою подполковника княза Витгенштейна, и четыре съ половиною сотни мусульманской милиціи. При кавалеріи находились конная батарея и ракетная команда. Пѣхота состояла изъ трехъ полковъ 18 пѣхотной дивизіи, изъ трехъ баталіоновъ лейбъ-карабинернаго Эриванскаго и двухъ баталіоновъ Грузинскаго гренадерскаго полковъ, мингрельскихъ егерей, двухъ ротъ кавказскихъ саперъ и полубаталіона стрѣлковъ съ пятью пѣшими батареями. Слѣдовательно, составъ отряда былъ довольно значительный, даже для самостоятельнаго дѣйствія.
- ↑ 24 іюля 1854 г. — день кюрюкъ-даринской битвы.
- ↑ За этотъ подвигъ берейторъ Тверскаго полка Кейзеръ перечисленъ во фронтъ въ тотъ же полкъ, съ переименованіемъ въ соотвѣтствующій военный офицерскій чинъ.
- ↑ Командовавшій пикинерскимъ дивизіономъ въ Нижегородскомъ драгунскомъ полку.
- ↑ Ея было всего три баталіона.
- ↑ Генералъ-маіоръ Сусловъ, въ чинѣ капитана, служилъ въ Новороссійскомъ драгунскомъ полку и командовалъ первымъ эскадрономъ. Въ началѣ сороковыхъ годовъ онъ перешелъ на Кавказъ, гдѣ скоро принялъ Гребенской казачій полкъ. Амиръ-аджиюртовскій бой (24 мая 1846 г.), слава и гордость гребенцовъ, прославилъ и ихъ храбраго командира. Съ тѣхъ поръ имя Суслова сдѣлалось извѣстно на Кавказѣ. Подполковникъ Сусловъ, получивъ извѣстіе о появленіи чеченской партіи, отправился въ разъѣздъ съ 60 казаками по правому берегу Терека и неожиданно наткнулся на полутора-тысячную конную партію. Не имѣя возможности отступить, Сусловъ сбитовалъ лошадей, спѣшился и въ продолженіе двухъ часовъ геройски держался за этимъ живымъ укрѣпленіемъ, пока не былъ вырученъ подоспѣвшею пѣхотою.
- ↑ По блокаднымъ отрядамъ былъ отданъ приказъ, чтобы изъ окрестныхъ ауловъ забирать все накошенное сѣно съ платою жителямъ по 10 коп. сер. за пудъ; а если жители сами добровольно привозили свое сѣно въ наши отряды, то имъ платили за пудъ вдвое болѣе — по 20 коп. серебромъ.
- ↑ Полковникъ Качковъ, по нѣкоторымъ обстоятельствамъ, долженъ былъ оставить дѣйствующій корпусъ и уѣхать на Терекъ. Однако же, зимою, послѣ паденія Кари, его снова вызвали въ Александраполь, и онъ, по прежнему, вступилъ въ командованіе 2-мь сборнымъ линейнымъ казачьимъ полкомъ.
- ↑ Нынѣ полковникъ и командиръ Сѣвернаго драгунскаго Его Высочества Наслѣдника-Цесаревича полка, находящагося на Кавказѣ.
- ↑ Эта партіи, дѣйствительно, пробралась безнаказанно между нашими блокадными отрядами, но за рѣкою Пердыкомъ наткнулась на разъѣздъ конно-мусульманскаго полка, который, кинувшись въ погоню на нею, успѣлъ отбить 9 лошадей.
- ↑ Цѣль этого отряда, кромѣ наблюденія за непріятелемъ со стороны Вельскаго санджака, заключалась еще въ заготовленіи значительнаго количества сѣна для главнаго штаба и отряда, расположеннаго въ Позгалахъ. Отрядъ состоялъ изъ 4-го баталіона Бѣлевскаго егерскаго полка, одной сотни донскаго № 4 полка, одной сотни конно-мусульманскаго № 1 полка, подъ командою извѣстнаго своею храбростію Али-Бека, и двухъ сотенъ конно-мусульманскаго № 3 полка, взятыхъ изъ отряда барона Унгерна. Сверхъ того, при отрядѣ находилось 80 человѣкъ нижегородскихъ драгунъ, которые, занимаясь сѣнокошеніемъ, въ случаѣ нужды могли служить хорошимъ и надежнымъ кавалерійскимъ резервомъ всему отряду.
- ↑ Это можетъ служить лучшимъ доказательствомъ, какъ невѣрны бываютъ показанія жителей; и даже лазутчиковъ. Впослѣдствіи оказалось, что у Али-Паши всего находилось 1,200 регулярныхъ всадниковъ и 1,000 человѣкъ баши-бузуковъ. Панжрутскій отрядъ не превышалъ 1,000 человѣкъ иррегулярнаго войска.
- ↑ Разсказываютъ по этому поводу анекдотъ: однажды, Баклановъ замѣтилъ въ трубу казачьи аванпосты, выставленные въ прикрытіе нашей фуражировки, и приказалъ убрать ихъ. Фуражиры, встревоженные тѣмъ, что казаки съѣзжаютъ съ пикетовъ, спрашивали: «что такое?» Проѣзжавшій мимо урядникъ спокойно отвѣчалъ: «да вонъ, Бакланычъ самъ смотритъ», и фуражиры принялись за работу, увѣренные, что это надежнѣе всевозможныхъ аванпостовъ.
- ↑ Турки потеряли убитыми до 100 человѣкъ. Въ отрядѣ князя Дундукова-Корсакова и барона Унгерна находилось 206 плѣнныхъ кавалеристовъ и 19 офицеровъ; въ отрядѣ полковника Шульца 130 офицеровъ и до 70 нижнихъ чиновъ. Сверхъ того, на другой день, разъѣзды его перехватили еще 17 офицеровъ и болѣе 40 нижнихъ чиновъ, показавшихъ, что они принадлежали къ тому же отряду турецкой кавалеріи.
- ↑ Въ дневной разъѣздъ назначался эскадронъ по слѣдующему разсчету: въ 6 часовъ утра выступаетъ первый взводъ въ Мугараджикъ, на смѣну ночнаго эскадрона, и остается до полудня, когда смѣняется вторымъ взводомъ. Въ 7 часовъ пополудни на смѣну его приходитъ весь второй полуэскадронъ и остается въ Мугарадинкѣ до прихода туда ночнаго разъѣзда, т. е. до 9 часовъ вечера.
- ↑ Собственный конвой главнокомандующаго состоялъ изъ 85 человѣкъ отборныхъ людей черноморскаго и линейнаго кавказскаго казачьяго войска.
- ↑ Демидовскій «послѣдствіи командовалъ 3-мъ Лабнинскимъ полкомъ линейнаго казачьяго поиска.
- ↑ Разсказываютъ, когда Али-Паша скакалъ, одинъ линеецъ сдернулъ съ его плечъ шубу. Шуба была дорогаго собольяго мѣха, крытая зеленымъ бархатомъ.
- ↑ Князь Дундуковъ находился при главнокомандующемъ для особыхъ порученій.
- ↑ Хотя кавалерія въ бою не участвовала, однако въ Нижегородскомъ полку ранено и убито до 30 лошадей.
- ↑ Генералъ-лейтенантъ князь Гагаринъ пылъ впослѣдствіи военнымъ губернаторомъ г. Кугаиса и убитъ въ своемъ кабинетѣ княземъ Дадешкаліаномъ, принадлежавшимъ къ владѣтельнымъ лицамъ Сванетіи.
- ↑ Онъ похороненъ въ соборной церкви селенія Мцхета, гдѣ находятся могилы всѣхъ лицъ царствовавшей фамиліи Грузіи.
- ↑ Подполковникъ князь Витгенштейнъ получилъ отъ главнокомандующаго орденъ св. Владиміра 4-й степени, а по удоетоенію кавалерственнои думы въ 1856 г. награжденъ орденомъ св. Георгія 4-й степени.
- ↑ Одно орудіе и три знамени отбиты колонною Майделя, а три орудія и 11 знаменъ отрядомъ Базина.
- ↑ Тѣло генерала Ковалевскаго перевезено въ Александраполь и погребено на „холмѣ чести“.
- ↑ Солдату за отбитый штуцеръ выдавали у насъ по пяти рублей серебромъ, за нарѣзное ружье по три рубля, а за простое по одному рублю.
- ↑ Накарръ — небольшой барабанъ, въ родѣ турецкаго.
- ↑ Грузія имѣетъ свои серебряныя монеты: двухъ-абазники — 40 коп. cеp.; абазъ — двугривенный, полъ-абазникъ — гривенникъ, и шауръ — пятачокъ.
- ↑ Напримѣръ, въ Азіатской Турціи и на Кавказѣ мы получали раціоновъ по 25 коп. сер. въ сутки на каждую лошадь, слѣдовательно поручику приходилось въ мѣсяцъ 22 р. 50 к.; а самара (двѣ русскія четверти) ячменя продавалась отъ 10 до 12 рублей серебромъ.
- ↑ По дороговизнѣ лѣса и другихъ матеріаловъ, сакли обыкновенно обходились отъ 10 до 30 рублей серебромъ.
- ↑ Новороссійскій полкь стоялъ въ Бирючѣ около 10 лѣтъ.
- ↑ На Кавказѣ мы часто носили шашки не черезъ плечо, а подпоясывались портупеями, какъ это дѣлаютъ горцы и линейные казаки.
- ↑ У турокъ утренняя заря играется почти двумя часами ранѣе нашей.
- ↑ Исключеніе, по настоянію Вильямса, было сдѣлано только для эмигрантовъ и политическихъ выходцевъ, находившихся въ Карсѣ. Ночью они оставили крѣпость. Конвой отъ Нижегородскаго драгунскаго полка принялъ ихъ и проводилъ на арзсрумскую дорогу.
- ↑ Отрядъ, занявшій Карсскую область, кажется, состоялъ изъ 2 баталіоновъ Тульскаго и Рязанскаго полковъ, изъ 7 сотенъ донцовъ и охотниковъ, бывшихь подъ командою Лорисъ-Мелихова, и двухъ батарей: пѣшей 8 артиллерійской бригады и казачьей Двухжоннаго.