Воспоминания о Гапоне (Старцев)
| Воспоминания о Гапоне |
| Дата создания: 1907 г., опубл.: 9 января 1907 г. Источник: газета «Страна», 1907 г., № 7 • Воспоминания о Георгии Гапоне обозревателя газеты «Страна», журналиста Г. Е. Старцева. |
С Георгием Гапоном я познакомился за несколько месяцев до его трагической смерти. Он вернулся из-за границы, проживал нелегально в Петербурге и вел переговоры с гр. Витте, чрез посредство литератора М., о разрешении ему свободного жительства в России. Он хлопотал вместе с тем об открытии знаменитых одиннадцати отделов, сыгравших такую крупную роль в событиях 9 января. Виделся я с ним в это время раза два... Затем он снова уехал за границу. Граф Витте обещал ему и отделы открыть, и предоставить право жить в Петербурге, но только просил повременить.
— В известных кругах, — говорил гр. Витте, — слишком еще сильно раздражение против вас. Пусть успокоятся... И тогда все сделаю...
Через несколько времени Гапон снова появляется в Петербурге. На этот раз я виделся с ним значительно чаще. Нервный, подвижной, лихорадочно деятельный, он все время хлопотал об открытии отделов.
Это ему, видимо, удалось... Отделы были разрешены, и он энергично работал над трудным делом организации их. Не давала ему покоя в это время и мысль о создании дешевой газеты для рабочих, газеты беспартийной, живой и литературной.
Было устроено несколько собраний.
Присутствовали представители рабочих... Вопрос о газете обсуждался умно, с глубоким сознанием огромной важности этого дела. Здесь я впервые убедился, каким огромным, почти сказочным влиянием пользовался Гапон среди рабочих. Говорил он всегда тихим, слабым голосом, говорил, в сущности, самые простые, обыкновенные слова, вроде, напр.:
— Свету, товарищи, свету надо больше!..
А между тем, эти простые слова производили удивительное впечатление на слушавших его рабочих. Тайна влияния его и до сих пор остается тайной для меня... Гапона часто и много обвиняли в сквернейших поступках. Его называли и провокатором, и полицейским агентом, и беспринципным авантюристом... Лично я убежден, что все это сплошная и злая неправда. Таково мое впечатление. Я редко встречал людей, которые производили бы на меня такое чарующее впечатление. В моих глазах он всегда был честным человеком, мало того, человеком искренно и всей душой преданным делу рабочих... Мне указывали, что он для открытия отделов выхлопотал у правительства тридцать тысяч рублей. Я говорил об этом с Гапоном, и он ответил мне:
— Прежде всего, правительство обязано возместить убытки, какие понесли отделы от незаконного разгрома их... А затем... для торжества своего дела я не считаю преступным использовать даже и само правительство...
Можно, конечно, признавать ошибочными и вредными такие взгляды и приемы, можно обвинять Гапона в непонимании переживаемого исторического момента, но нельзя обвинять его в провокаторстве или в корыстолюбии... Крайние партии были недовольны им и относились к нему подозрительно. Опасались, что он — честолюбивый авантюрист, задавшийся целью отнять у них рабочие массы и создать свою особую рабочую партию, инсценированную правительством...
Все такие опасения решительно ни на чем не были основаны.
Я не раз говорил на эту тему с Гапоном, и вот его взгляды:
— Я, — говорил он, — глубоко сочувствую деятельности революционных партий, охотно готов разделить с ними их заветные стремления, но я знаю рабочую массу, знаю, как много среди них таких рабочих, для которых звуком пустым окажутся самые прекрасные воззвания революционеров. Не нужно самообольщаться: сознательных рабочих не так уж много, во всяком случае, не они составляют большинство. Эта масса несознательных рабочих неспособна разбираться в партийных программах, неспособна поэтому сознательно стать под знамена хотя бы той же социал-демократии. Для этого нужна известная подготовка, и я хочу заняться этим, хочу организовать эти темные, несознательные массы, хочу подготовить их к сознательной жизни. Предоставленные собственной участи, неспособные понимать ораторов крайних партий, эти несознательные рабочие легко могут сделаться жертвой черносотенной пропаганды, и тогда, конечно, у социал-демократов не будет более ожесточенного врага, чем этот реакционный пролетариат. Мои организации — это, если хотите, только общеобразовательные школы, подготовляющие людей к высшим специальным учебным заведениям. Как средняя школа не задается целью создавать инженера, врача, адвоката, так и мои организации не станут вырабатывать ни социал-демократов, ни социалистов-революционеров. Задача моих организаций более скромная: воспитывать сознательных людей, способных к товарищеской организации, а там пусть каждый идет, куда хочет, и становится под какие угодно знамена. Я твердо держусь правила не насиловать мысли и воли рабочих. Пусть разбираются сами, пусть сами избирают дорогу. Все дело в сознательности... Это великое дело, оно не блещет яркими цветами, и я отдаю ему свою жизнь...
И Гапон, насколько об этом я могу судить по деятельности его, бывшей у меня на глазах, не отступал от своих задач: он делал все, чтобы будить сознание в темных массах рабочих. Для этого он организовал при отделах особую комиссию, приглашал лекторов, устраивал собрания для выработки программы лекций; эти же культурные, просветительные цели должна была преследовать и задуманная им газета, в редакционный комитет которой обязательно должны были войти представители рабочих. Он устраивал артели рабочих, собирался открывать общественные мастерские... При отделах должны были устраиваться вечера и концерты для рабочих. Словом, он всячески думал только о том, чтобы скрасить убогую жизнь рабочего, сделать ее чище, интереснее, умнее, содержательнее... К несчастью, загадочная, трагическая смерть Гапона положила конец всем его начинаниям...
Таков был Гапон, такова была его программа, когда я виделся с ним... Сын священника и сам священник, толстовец, затем агитатор, народный трибун и вождь восстания, — он до конца дней своих жил только для тех людей, которые сделались его семьей. Этой семьей — были рабочие. Их несчастья — были его несчастьями, их радости — были его радостями... В письмах своих к ним он любил писать: «Кровью спаянные, милые товарищи»... И Гапон был товарищем их, верным и любящим... Память его забрасывали грязью, забрасывали даже те, кто не стыдился эксплуатировать его доверчивость.
Он мог увлекаться, мог слишком надеяться на себя, мог делать ошибки, но за эти ошибки он заплатил слишком большою ценой, чтобы можно было ставить их ему в вину...
Гр. Старцев.