ВОСПОМИНАНІЯ ОБЪ АНГЛІИ.
править1
правитьМы выѣхали изъ Парижа по сѣверной желѣзной дорогѣ въ Лилль, и оттуда обыкновенный дилижансъ доставилъ насъ, на другой день утромъ, въ Кале.
Въ часъ пополудни, мы были у пристани, гдѣ почтовый французскій пароходъ ожидалъ двухъ курьеровъ — французскаго и англійскаго. Дожидаясь отправленія парохода, мы встрѣтились съ полицейскимъ коммиссаромъ, который тотчасъ узналъ, что мы Русскіе. Завязался разговоръ; оказалось, что полицейскій коммиссаръ Дифонбихъ, родственникъ извѣстнаго берлинскаго хирурга, принадлежалъ къ большой арміи Наполеона, былъ при переправѣ черезъ Березину, взятъ въ плѣнъ въ Германіи и отправленъ въ Вологду; нашъ знакомецъ вспоминалъ съ благодарностью о гостепріимствѣ вологодскихъ помѣщиковъ, которые, какъ онъ говорилъ, часто давали ему бумашка, пять рублей.
Звонъ колокольчика далъ знать, что пароходъ отчаливаетъ; мы простились съ г. Дифенбахомъ и скоро обогнули низкую песчаную косу, образующую гавань Кале. Капитанъ парохода восхищался прекрасною погодою, а между-тѣмъ моего товарища, чрезъ четверть часа, стало укачивать, и онъ началъ страшно страдать морскою болѣзнію. Ламаншскій-Проливъ извѣстенъ своею славою въ-отношеніи къ морской болѣзни. Многіе, переѣзжая Океанъ, ne подвергаются этой болѣзни, но въ Ламаншѣ страдаютъ отъ качки. — Скоро показалась излучистые бѣлые берега Англіи, и мало-по-малу начали исчезать низкій берега Франціи. Со всѣхъ сторонъ неслись корабли — крылатые служители туманнаго Альбіона, и чѣмъ ближе къ берегамъ Англіи, тѣмъ ихъ было болѣе. Чрезъ 2½ чага, мы были уже у Довра. Пароходъ, по причинѣ отлива, остановился въ нѣсколькихъ саженяхъ отъ берега; къ вамъ подъѣхала лодка, но и она не могла пристать вплоть къ берегу; намъ подали скамейку. Лодочникъ потребовалъ по 1 шиллингу съ человѣка, владѣтель скамейки по 6 пенсовъ. Расплата произвела не совсѣмъ-пріятное впечатлѣніе на одного изъ нашихъ спутниковъ; «грабежъ» проворчалъ онъ съ неудовольствіемъ. «Вовсе не грабежъ; это значитъ лишь то, что въ Англіи никакою услуою нельзя пользоваться даромъ, и что здѣсь всякая работа платится и платится дорого» замѣтилъ ему другой.
Съ первымъ шагомъ на землю насъ окружило человѣкъ двадцать коммиссіонеровъ, предлагавшихъ свои услуги на всѣхъ возможныхъ языкахъ, въ томъ числѣ и на русскимъ. Дли насъ всѣ они были равны; выборъ нашъ былъ рѣшена" оригинальностью прически одного коммиссіонера.
Мы были страшно напутаны на континентѣ строгостью англійскихъ таможенъ; на дѣлѣ оказалось, что всѣ эти строгости ограничились вскрытіемъ нашихъ чемодановъ и вопросомъ, нѣтъ ли у насъ чего подлежащаго оплатѣ пошлиною. Отрицательный отвѣтъ нашъ удовольствовалъ таможенныхъ чиновниковъ. — Что еще нужно дѣлать? Спросили мы проводника. — «Пообѣдать, если чувствуете аппетитъ, сѣсть въ карету и ѣхать въ Лондонъ.» — А съ паспортами не нужно ли чего дѣлать? — «Пожалуй, если они у васъ есть, можно отнести ихъ показать особому чиновнику. хотя этого никто не дѣлаетъ.» Мы рѣшились тотчасъ же отправиться къ паспортному чиновнику. Въ одну минуту онъ развернулъ наши паспорты; но бѣда! ни по-русски, ни по-нѣмецки онъ не умѣетъ читать, и потому просилъ насъ написать наши фамиліи французскими буквами; послѣ чего онъ вписалъ наши имена въ одинъ разграфленый листъ, и, отдавая намъ этомъ листъ, вмѣстѣ съ нашими паспортами, сказалъ: «съ этимъ вы можете ѣздить по всѣмъ владѣніямь Великобританіи». — Учтивость паспортнаго чиновника была безгранична: онъ кланялся, благодарилъ насъ. — Что за причина? спросили мы у проводника. — «Обыкновенно, къ нему не заходитъ никто, и потому онъ считаетъ за особенную себѣ честь, что вы адресовались къ нему.» — Странный народъ Англичане! такой, кажется, основательный, и такъ неосновательно поступающій съ такою важною вещью, какъ паспортъ! проговорилъ мой спутникъ.
Въ шесть съ половиною часовъ, поѣздъ желѣзной дороги двинулся къ Лондону и чрезъ нѣсколько мгновеній вдругъ на нѣсколько минутъ наступила ночь; мы въѣхали въ тоннель, которымъ дорога проходитъ сквозь известковую скалу, облегающую Довръ съ югозапада. Неприготовленные ни звукомъ рожка, какъ это бываетъ въ Бельгіи, ни пронзительнымъ визгомъ пароваго свистка, употребляемаго на желѣзныхъ дорогахъ Германіи и Франціи, мы были изумлены такою внезапною перемѣною дня въ ночь. Но таковъ обычай Англичанъ: все они дѣлаютъ молча; и на желѣзныхъ дорогахъ поѣзды отправляются, останавливаются, встрѣчаются, разъѣзжаются — безъ всякихъ шумныхъ сигналовъ; вы сидите спокойно въ каретѣ, и вдругъ слышите страшный шумъ; мгновенно въ умѣ вашемъ раждается мысль объ опасности, о несчастій съ поѣздомъ; вы не успѣли оправиться отъ страха, какъ шумъ уже исчезъ — мимо васъ промчался встрѣчный поѣздъ, даже не сказавъ вамъ пи здравствуй, ни прощай.
Ней это ново, оригинально, какъ и самая страна, по которой вы проѣзжаете — страна луговъ и полей, удивительно воздѣланныхъ и содержимыхъ въ удивительномъ порядкѣ. Мы уже довольно насмотрѣлись на отлично-воздѣланныя земля въ Бельгіи; по тамъ поля обнесены правильными, прямолинѣйными живыми изгородями, скрывающими отъ насъ видъ вдаль, и самыя изгороди подрѣзываются и стригутся; здѣсь деревья, составляющія живую стѣну, растутъ свободно и часто чередуются съ желѣзными легкими рѣшетками, охраняющими поля, ни нескрывающими отъ путешественника ни ихъ, ни луговъ, ни разсѣянныхъ на нихъ отдѣльныхъ купъ деревъ; словомъ, передъ вами обширный парка", прорѣзываемый извилистыми проселочными дорогами (т. е. шоссе, потому-что въ Англіи другихъ дорогъ нѣтъ) и оживленный стадами овецъ и коровъ, не пугающихся шумнаго поѣзда желѣзной дороги, и съ какимъ-то особеннымъ спокойствіемъ разгуливающихъ по пастбищамъ.
Почти на половинѣ дороги начало вечерѣть, и наконецъ совсѣмъ стемнѣло; но темнота ночи мгновенно исчезала, когда мы приближались къ станціямъ, ярко освѣщеннымъ газомъ; поѣздъ останавливался обыкновенно на нѣсколько минутъ; по галереямъ молча двигались толпы и ходившихъ и выходившихъ пассажировъ, и сквозь нихъ за стеклянными дверьми виднѣлись прекрасныя, но неподвижныя лица Англичанокъ, занятыхъ или продажею разныхъ вещей пассажирамъ, или конторскими, счетами. Вамъ покажется, что вы сидите въ театрѣ и смотрите живыя картины: спектакль приближается къ концу, зрители спѣшатъ у ходить, и свистокъ режиссёра еще но давалъ сигнала «пустить занавѣсъ. Изрѣдка долетаетъ до слуха вашего нѣсколько словъ, или, лучше, отрывокъ какого-нибудь слова; но вотъ раздастся ясно и рѣзко all rigiht (все въ порядкѣ — все готово), и все скрывается отъ васъ; поѣздъ двинулся, и вамъ остается только смотрѣть на вашихъ сосѣдей въ каретѣ, и только-что смотрѣть, потому-что вы сидите между Англичанами, не только неохотно вамъ отвѣчающими, еслибъ вы вздумали завести разговоръ, но и между собою храпящими почтительное молчаніе. Но если вы сидите у самаго окошка, или. и того лучше, если взяли мѣсто въ купе, вы можете наблюдать другія ночныя явленія на желѣзной дорогѣ. Смотрите впередъ — на горизонтѣ появляются двѣ или три точки багроваго цвѣта; яркость и величина ихъ быстро усиливаются; вы готовы подумать, что въ встрѣчу вамъ мчится сказочный драконъ и раскрываетъ ужо свою огненную пасть. Но это существо — встрѣчный поѣздъ, безвредно пролетаетъ мимо васъ, и вы уже видите въ хвостѣ чудовища двѣ яркозеленыя свѣтлыя точки, скоро исчезающія въ отдаленной темнотѣ.
На нѣкоторыхъ станціяхъ поѣздъ останавливается долѣе; вы насмотрѣлись уже на галереи и хотите успокоиться въ мягкихъ креслахъ вашего ваггона — не тутъ-то было: вокругъ, васъ начинаютъ бѣсноваться огненныя чудовища: одно за другимъ, съ той и другой стороны вашего поѣзда прогуливаются они, изрыгаютъ дымъ и пламя и мчатъ на себѣ одинокія неподвижныя фигуры машинистовъ, кажущіяся обреченными для преисподней жертвами. Предъ этой сценой знаменитая Walpurgisnacht — кажется дѣтскою игрушкою, и если бы Гёте былъ живъ и прокатился хоть разъ ночью по желѣзной дорогѣ въ Англіи, онъ убѣдился бы, какъ слабъ полетъ его фантазіи предъ дѣйствительностью, — а между-тѣмъ это ничего болѣе, какъ проба паровозовъ, готовящихся смѣнить своихъ усталыхъ товарищей, которые скоро примчать имъ длинныя вереницы ваггоновъ.
Впереди насъ показалось зарево, шире и шире обнимавшее горизонтъ. Затѣмъ начали мелькать мимо насъ газовые фонари, и наконецъ цѣлые ряды фонарей; мы летѣли среди освѣщеннаго города, мы въ Лондонѣ у доврскаго дебаркадера (Dover railway termination). Здѣсь намъ надо было подождать, и вотъ по какому случаю: только-что тронулись мы изъ Довра, мой спутникъ, осмотрѣвшись, замѣтилъ, что съ нимъ нѣтъ легкаго пальто, которое онъ имѣлъ привычку держать на рукахъ, и въ торопяхъ забылъ въ гостиницѣ, гдѣ мы обѣдали; что дѣлать? попробуемъ сказать кондуктору, который былъ очень къ вамъ благо склоненъ, потому-что мы взяли первыя мѣста и, не смотря на строгое запрещеніе, успѣли всунуть ему сикс-пенсъ[1]. Поѣздъ скоро остановился у первой станціи: кондукторъ какъ-тутъ у дверей кареты; мой товарищъ сказалъ въ чемъ дѣло, и тотъ, кивнувъ головой, мгновенно исчезъ; между-тѣмъ, поѣздъ тронулся и чрезъ полчаса снова остановился у второй станціи; чрезъ нѣсколько минутъ кондукторъ всовываетъ голову въ окошко нашей кареты и говоритъ: „если въ Лондонѣ, выйдя у доврскаго дебаркадера, вы подождёте полчаса, то получите ваши вещи, которыя будутъ присланы со слѣдующимъ поѣздомъ“. Сказано — сдѣлано. Мы доя;дались слѣдующаго поѣзда, и тотъ же кондукторъ принесъ наше пальто, да сверхъ того сигарочницу и перчатки, о которыхъ мы и не вспомнили. Все это, скажете вы, похоже на сказку, на волшебство. Да, волшебство это въ электрическихъ телеграфахъ, проведенныхъ вдоль всѣхъ англійскихъ желѣзныхъ дорогъ, въ честности англійскихъ трактирщиковъ я прислужниковъ, и во всемогуществѣ слова all right.
Мы взяли наемную карету, сказали извощику адресъ гостинницы, и тотъ молча помчалъ насъ; гдѣ и куда онъ везъ насъ, мы не знали; видѣли только широкую, чистую, ярко-освѣщенную улицу; проѣхали чрезъ длинный высокій мостъ, гдѣ насъ остановили на минуту, чтобъ взять за проѣздъ два пенса; чѣмъ далѣе мы ѣхали, тѣмъ домы тѣснѣе жались другъ къ другу, ярче дѣлалось освѣщеніе, многолюднѣе массы народа, двигавшіяся по улицамъ. Наконецъ, мы достигли цѣли; мы въ гостинницѣ, которую выбрали по рекомендаціи одного нашего соотечественника-туриста, бывшаго въ Лондонѣ всего дней десять. Намъ дали комнату съ коврами, чистыми постелями, словомъ, съ комфортомъ; цѣпа недорогая, и притомъ же гостинница была на Leicester square — два шага отъ лучшихъ улицъ Piccadilly и Regent street, въ центрѣ аристократической части города West ende. Чего же, кажется, лучше? Но скоро, однако, мы узнали, что нашей гостиницѣ, или, вѣрнѣе, кварталу, гдѣ она находилась, не доставало одного условія, силу котораго узнаешь только въ Англіи, при сношеніяхъ съ Англичанами — респектабельности. Но объ этомъ послѣ…
II.
правитьПутешественникъ, прибывъ въ первый разъ въ какой-нибудь большой городъ, желаетъ прежде всего оріентироваться, узнать центральный пунктъ, въ которомъ отражаются главныя черты физіономія города и его населенія, и къ которому на первыхъ, по-крайней-мѣрѣ, порахъ, онъ старается пріурочивать свои наблюденія. На материкѣ, въ большихъ. городахъ легко найдти эти мѣста. Парижъ — самый обширный, самый многолюдный городъ на материкѣ, но въ немъ вы съ перваго дня какъ-будто дома; не смотря на излучистыя, тѣсныя улицы, не смотря на чрезвычайное движеніе народа, вы тотчасъ оріентируетесь: стоить выйдти намъ на бульвары, или на Площадь-Согласія, съ Тюильрійскимъ-Садомъ съ одной и съ Елисейскими-Полями съ другой стороны; вамъ не нуженъ проводникъ. Совсѣмъ не то въ Лондонѣ: ничто здѣсь не похоже на то, что вы видѣли, къ чему привыкли на материкѣ; все здѣсь иное — отъ физіономіи домовъ до физіономіи жителей. Въ Лондонѣ вы скоро попадете въ улицу, запруженную народомъ, но эта улица не главная, потому-что она не единственная. Вы ищете площади — но въ Лондонѣ нѣтъ площадей: есть скверы, то-есть небольшія четвероугольныя или овальныя пространства, обнесенныя решеткою, внутри которой разведенъ садъ и стоить неизбѣжная бронзовая почернѣвшая статуя какого-нибудь Фокса или Питта. Правда, есть два сквера безъ садовъ, но одинъ изъ нихъ Trafalgar square, жалкая пародія Place de la Concorde, а другой Smithfield, замѣчательный только тѣмъ, что, находясь въ центрѣ города, служитъ мѣстомъ продажи бойкаго скота и лошадей по понедѣльникамъ и пятницамъ. Вы слышали о паркахъ; но ихъ въ Лондонѣ нѣсколько, и тамъ въ извѣстный часъ собирается лишь фешёнебельный классъ. Вамъ остается одно — выйдти скорѣе на Темзу, чтобъ по-крайней-мѣрѣ обнять взоромъ возможно-большее пространство города. И вотъ мы стоимъ на парапетѣ Лондонскаго-Моста (London Bridge).
Вниманіе ваше останавливается прежде всего на самой рѣкѣ, величественной и полной, запруженной кораблями; вдали вамъ представляется только лѣсъ корабельныхъ мачтъ; по ближе къ вамъ, вы уже замѣчаете разнообразіе величины и формъ кораблей: видите, какъ ихъ масса раздвигается налѣво и направо, чтобъ дать хотя тѣсный проходъ другимъ судамъ. Между огромными кораблями, стоящими на якоряхъ, или теченіемъ прилива медленно подвигающихся впередъ, вы видите нѣсколько пестрыхъ трубъ (отличительный признакъ шотландскихъ пароходовъ) и множество легкихъ узкихъ пароходовъ, которые, полные пассажировъ, летятъ взадъ и впередъ, на всей силѣ пара, перенося жителей Лондона, за два пенса, съ одного конца города на другой. Одинъ изъ этихъ пароходовъ приближается быстро къ мосту, почтительно наклоняетъ свою трубу, и вотъ онъ уже на другой сторонѣ моста и привлекаетъ туда ваше вниманіе. Лондонскій-Мостъ есть первый отъ входа въ Темзу съ моря, и потому выше его уже не поднимаются корабли. Тамъ исключительное владѣніе рѣчныхъ пароходовъ, которыхъ въ Лондонѣ считается нѣсколько сотъ. Вотъ они мчатся, обгоняютъ другъ друга; отъ однихъ слышится шипѣнье пара, плескъ колесъ и однообразный крикъ мальчика, по слову котораго пароходъ мгновенно останавливается и причаливаетъ къ пристани; отъ другихъ долетаютъ до васъ звуки музыки — это тѣ, которые везутъ въ ближайшія окрестности Лондона пассажировъ, желающихъ вырваться хоть на нѣсколько часовъ изъ его туманно-дымной атмосферы.
Слѣдя за тѣми, которые стремятся вверхъ по рѣкѣ, взоръ вашъ останавливается на мостахъ; предъ вами Соусваркскій (Southwark Bridge), тремя только чугунными арками опоясывающій широкую Темзу; далѣе, въ туманѣ, вы отличаете Блекфрайерскій-Мостъ и иногда можете замѣтить Ватерлооскій, еще, впрочемъ, но послѣдній въ Лондонѣ[2]. А между-тѣмъ подъ собою вы слышите въ одно время, шипѣніе пароходовъ и стукъ экипажей: концы Лондонскаго-Моста арками перекидываются чрезъ двѣ прибрежныя улицы, по которымъ движутся вереницы экипажей всѣхъ возможныхъ формъ. Когда вы вглядитесь пристально въ лондонскіе мосты, то всѣ постройки, какія вамъ удалось видѣть на континентѣ, покажутся вамъ ничтожными предъ этими смѣлыми сооруженіями.
Но довольно; вы наглядѣлись на рѣку, хотите познакомиться съ набережными; набережныхъ въ Лондонѣ нѣтъ, и ни одна улица не пролегаетъ вдоль береговъ Темзы, окруженныхъ массою кирпичныхъ, почернѣлыхъ отъ копоти строеній: изъ воды прямо возвышаются пяти, шести и девяти-этажныя зданія, большею частію магазины съ сырыми продуктами, питающими фабрики праваго берега Темзы, надъ которыми пирамидально возвышаются гигантскія, вѣчно-дымящіяся трубы. Въ этой массѣ строеній вы тщетно усиливаетесь открыть характеръ архитектуры — его въ нихъ нѣтъ; изрѣдка только между этими обиталищами трудолюбія и промышлености выглядываютъ величественныя колоннады и перистили немногихъ общественныхъ зданій: таможни, Соммерсет-гауза; но и тугъ вы тщетно хотите удовлетворить художественный вашъ инстинктъ, вглядѣться въ подробности. Надъ рѣкою и надъ прибрежьями виситъ полупрозрачная атмосфера, составленная изъ дыма и тумана, въ которой рисуются лишь неопредѣленными чертами готическіе шпицы Тауера и Уэстминстера; сквозь туманъ прорѣзываются также пылающая урна Монумента и куполъ св. Павла; но золотыя ихъ вершины не горятъ, потому-что до нихъ не достигаютъ лучи солнца, кажущагося раскаленнымъ шаромъ.
Все это кажется вамъ хаосомъ, картиною величественною, но съ тѣмъ вмѣстѣ мрачною» которая оковываетъ ваше воображеніе, сжимаетъ мысль; вы не привыкли дышать дымомъ каменнаго угля, вамъ дѣлается тяжко — вы чувствуете первые приступы сплина. Сходите съ моста: предъ вами широкая улица King William street, и движущаяся масса народа увлекаетъ васъ въ Сити.
Сити — древнѣйшая часть Лондона, есть центръ движенія и торговли. Здѣсь вы видите Англичанина въ сердцѣ Англіи, окруженнаго могуществомъ торговли и богатства. Здѣсь то необычайное движеніе людей, о которомъ нельзя имѣть понятія ни въ какомъ другомъ городѣ. Это движеніе не представляетъ собою того, такъ-сказать, коповорота, который замѣчается, на-пр., въ Парижѣ, и который распредѣленъ почти равно по всей метрополіи. Движеніе Лондона — это движеніе потока подчинено болѣе-строгому механическому порядку; оно сосредоточивается лишь на извѣстныхъ улицахъ и какъ-бы слѣдуетъ за направленіемъ Темзы; начинаясь на западѣ въ Оксфордстритѣ, направляется оно къ Темзѣ но Реджентстритѣ, поворачиваетъ на востокъ чрезъ Палмалъ и Трафалгар-скверъ, въ Стрендъ, входитъ чрезъ Темпль-Баръ въ Сити, идетъ по Флит-Стриту, около церкви св. Павла, и мимо Банка по Чинсайду, теряясь въ глубинѣ Сити и отдѣляя одинъ потокъ на Лондонскій-Мостъ. Рѣдкій изъ жителей Лондона не имѣетъ нужды пройдти или проѣхать по-крайней-мѣрѣ одинъ разъ въ день по этой живой рѣкѣ; а въ Лондонѣ 2.000,000 жителей! Но если вы хотите наблюдать этотъ потокъ, то лучше всего можете это сдѣлать на Чипсайдѣ, одной изъ главнѣйшихъ улицъ. Здѣсь представляются вамъ все англійскія, чистыя англійскія физіономіи; здѣсь увидите Англію путешествующую въ дилижансахъ (mail and slages-coaches), въ омнибусахъ, кебахъ, тильбюри, въ каретахъ и фіакрахъ. Здѣсь вы увидите массы товаровъ, перевозимыхъ на огромныхъ телегахъ, запряженныхъ лошадьми, которыя поражаютъ своими размѣрами, силою и пропорціональностью своихъ формъ, словомъ, лошадьми той породы, которая свойственна только Англіи. И все это безчисленное множество экипажей, людей, животныхъ — движется въ разныхъ направленіяхъ, молча, безъ шума, безъ крика, безъ ругательствъ. На всемъ одинъ ничѣмъ неизмѣняемый отпечатокъ важности. Молчаніе погонщиковъ, кучеровъ и пассажировъ не прерывается даже явною опасностью раздавить пѣшехода, который самъ долженъ заботиться о своей безопасности. Это движеніе всеобщее, но не праздное; цѣль его — не удовольствіе; движеніе это столь же серьёзное, какъ и характеръ жителей: это движеніе дѣлъ, движеніе интересовъ торговли и промышлености. Вы не встрѣтите на этихъ улицахъ фланеровъ, зѣвающихъ въ окна лавокъ; непрерываемая масса пѣшеходовъ толпится вдоль тротуаровъ, тѣснитъ другъ друга, толкаетъ, наступаетъ на ноги, и никто не остановится, чтобъ извиниться: ни у него для этого нѣтъ времени, и это не въ обычаѣ. Эта масса народа стремится, но не бѣжитъ; она идетъ твердымъ, ускореннымъ шагомъ, свойственнымъ только Англичанамъ. Въ самой одеждѣ этой многочисленной толпы то же единство: въ ней преобладаетъ простота — костюмъ темнаго цвѣта. Эту темную массу разнообразитъ только или пунцовый мундиръ солдата королевской гвардіи, или красная ливрея кучера и кондуктора почтоваго дилижанса. Имперіалы этихъ экипажей и обыкновенныхъ дилижансовъ, несущіе на себѣ 12 или 14 путешественниковъ, въ клокахъ, пальто, въ шотландскихъ плэдахъ, макинтошахъ, но отнюдь не въ шинеляхъ, представляютъ новое зрѣлище, котораго вы нигдѣ не увидите, кромѣ Лондона. Это особый міръ, витающій въ возвышенной сферѣ, старающійся найдти равновѣсіе на имперіалѣ. Вы видите этихъ людей, сидящихъ на различныхъ высотахъ, свѣсившихъ спокойно ноги съ своихъ тѣсныхъ воздушныхъ сѣдалищъ; развевающіяся платья, платки и вуали женщинъ, часто держащихъ на рукахъ дѣтей, дѣлаютъ это зрѣлище еще болѣе живописнымъ. Издали эти группы кажутся плывущими надъ массою каретъ и пѣшеходовъ, запружающею улицы; это живая эмблема путешествующаго генія Англіи, несомаго въ тріумфѣ по улицамъ Лондона!
При видѣ этого безсчетнаго числа экипажей и путешественниковъ, вамъ покажется, будто всѣ они уѣзжаютъ и никто не пріѣзжаетъ; вы невольно спрашиваете себя: «что за причина этого всеобщаго переселенія? не грозитъ ли метрополіи какое-либо страшное бѣдствіе?» Но довольство, здоровье, спокойствіе, выказывающееся на всѣхъ лицахъ, разувѣряютъ васъ въ этой печальной мысли. Нѣтъ, это движеніе величайшаго въ мірѣ города. Торговля и промышленость дали широкое развитіе врожденной наклонности Англичанъ къ путешествіямъ, наклонности, обратившейся въ страсть, поддерживаемую, конечно, и географическимъ положеніемъ ихъ страны. Движеніе на улицахъ Лондона есть движеніе потока, увлекающаго васъ, подобно большой рѣкѣ, воды которой вѣчно стремятся, не уменьшаясь и не возвращаясь. Вы не можете остановиться среди этого потока людей: вы должны безпрестанно озираться, если не желаете быть раздавленнымъ. Одна волна народа стремится за другою, у васъ кружится голова, и вы не можете удержаться отъ желанія быть унесенну этимъ волнами. Но это движеніе никуда васъ не приближаетъ: вездѣ вы стоите какъ-будто въ центрѣ, изъ котораго расходятся лучи и теряются лишь въ дали, для васъ невидимой. И вы чувствуете среди этого движенія свое одиночество, чувствуете, что вы на островѣ, что вы отдѣлены отъ остальной земли противоположною стихіею! Не этимъ ли объясняется стремленіе Англичанъ къ эмиграціи? Не отъ-того ли они охотно любятъ оставлять, по-крайней-мѣрѣ на нѣсколько мѣсяцевъ въ году, свою метрополію, въ которой они какъ-бы тяготятся собственнымъ своимъ величіемъ?
Какъ бы то ни было, но во всякомъ иностранцѣ, прежде, нежели онъ познакомится хорошо съ Лондономъ, съ Англичанами и ихъ нравами, пробуждается желаніе поскорѣе оставить городъ, гдѣ все такъ дорого, гдѣ все, что обыкновенно возбуждаетъ интересъ туриста, показывается не иначе, какъ за установленную плату, гдѣ на каждомъ шагу должно опускать руку въ кошелекъ!
И большая часть путешественниковъ, ноль вліяніемъ этого чувства, недолго остаются въ Лондонѣ и спѣшатъ возвратиться на материкъ, унося съ собою одни лишь непріятныя впечатлѣнія.
Но если вы устоите противъ первыхъ впечатлѣній, вы скоро примиритесь со многимъ, станете удивляться многому, по-мѣрѣ-того, какъ станете болѣе изучать этотъ колоссальный городъ въ его памятникахъ историческихъ, въ его учрежденіяхъ, порожденныхъ глубоко-развитою общественностію, любовію къ наукѣ и искусствамъ, въ его источникахъ промышлености и богатства, стекающагося сюда со всѣхъ концовъ міра.
Но, можетъ-быть, васъ не интересуетъ промышленость, вы не сочувствуете меркантильному стремленію нашего времени, ищете предметовъ, которые бы перенесли ваше воображеніе въ другіе вѣка, повѣяли бы на васъ поэзіею прошедшаго. — успокойтесь: въ этомъ, отношеніи и Англія вообще и Лондонъ въ-особенности удовлетворятъ вашу пытливость; листы вашего путеваго журнала не останутся бѣлыми, если вы но страсти, или но обычаю туристовъ записываете каждый день, гдѣ были, что видѣли, что чувствовали. Слѣдуетъ только вамъ замѣтить одно: если вы любитель развалинъ, то ступайте въ Грецію, Италію, на берега Рейна; вамъ не за чѣмъ ѣздить въ Англію, тѣмъ болѣе въ Лондонъ, гдѣ нѣтъ развалинъ.
Отправимся въ Сити смотрѣть лондонскія древности. Мы съ вами въ Всстёнде, и потому намъ надо ѣхать.
Выйдемте на Режент-Стритъ, спустимся по такъ-называемому квадранту[3], и остановимся на углу Пикадилли на перекресткѣ, образующему здѣсь небольшую круглую площадку (circus); и вотъ, мимо насъ несутся аристократическія коляски, кареты, влекомыя каждая не болѣе какъ нарою прекраснѣйшихъ въ мірѣ лошадей, съ однимъ или двумя ливрейными лакеями, въ пудренныхъ парикахъ, въ бѣлыхъ жилетахъ, галстухахъ и чулкахъ и нерѣдко съ булавами въ рукахъ; вотъ лордъ или богатый коммонеръ верхомъ въ сопровожденіи жокея, или въ легкомъ тильбюри, — спѣшитъ въ парламентъ, и легкимъ наклоненіемъ головы привѣтствуетъ амазонку, галопирующую но дорогѣ въ Гейд-Паркъ на утреннюю прогулку. Вотъ длинная вереница публичныхъ каретъ, столь же чистыхъ и изящныхъ, какъ и аристократическіе экипажи, съ тою только разницею, что они въ одну лошадь и не имѣютъ гербовъ; между этимл экипажами вниманіе ваше останавливается въ особенности на кебахъ (cab), которыхъ вы нигдѣ не увидите, кромѣ Лондона. Это двуколесныя кареты, открытыя только спереди и висящія на низкихъ лежачихъ рессорахъ; кучеръ сидитъ на возвышеніи сзади кареты и можетъ разговаривать съ вами не иначе, какъ открывая маленькое окошечко въ имперіалѣ. Только изобрѣтательность и механическій пистиктъ Англичанъ могъ устроить эти покойные и въ высшей степени безопасные экипажи; они такъ низко висятъ на рессорахъ, что вы сидите почти на землѣ,и потому паденіе для васъ не страшно; но и то надо сказать, что въ кебахъ можно только ѣздить по англійскимъ мостовыми и дорогамъ.
Здѣсь тихо движутся огромныя черныя телеги, нагруженныя каменнымъ углемъ и везомыя двумя, гусемъ запряженными, огромными лошадьми. Но мы съ вами рѣшились ѣхать въ омнибусѣ; омнибусы не заставятъ себя ждать: вотъ мѣрною рысью приближается Солнце, за нимъ спѣшитъ Ватерло, Веллингтонъ и т. д.[4] Пропустимъ ихъ, потому-что они ѣдутъ по направленію въ Кенсингтонъ; сядемъ лучше въ Нильсона, который ѣдетъ въ Сити, и сядемъ не въ карету, а на карету, на имперіалъ. Кучеръ уже отгадалъ наше желаніе, безъ нашего спроса остановилъ лошадей, и сидящій подлѣ него джентльменъ протягиваетъ вамъ молча руку, видя, что вы еще не привыкли лазить на эти воздушныя сѣдалища; пользуйтесь этою услугою какъ-будто по праву, безъ всякаго знака благодарности — это по въ обычаѣ страны — и садитесь поскорѣе, если можно, рядомъ съ кучеромъ: это почетное мѣсто, которое, сверхъ-того, даетъ возможность все видѣть и все наблюдать. Сзади васъ раздастся голосъ кондуктора: «all right», и привычныя животныя пускаются далѣе. Вашъ сосѣдъ кучеръ, такой же джентльменъ, какъ и прочіе сосѣди, также чисто одѣтый, ловитъ глазами прохожихъ и безпрестанно поднимаетъ бичъ; но это не угроза ни проходящимъ, ни лошадямъ, которыя едва-ли и знакомы съ ударами — это знакъ, что въ омнибусѣ есть мѣста и приглашеніе занять ихъ; въ то же время, съ тою же цѣлію, кондукторъ, стоящій сзади у дверей, направо и налѣво поднимаетъ руку, вскрикивая по-временамъ: Bank, Kensington, Chelsea, имя того мѣста, куда идетъ омнибусъ. Мы подъѣзжаемъ къ небольшой покатости; омнибусъ останавливается на мгновеніе, и ожидающій тутъ служитель подкладываетъ тормазъ, а тамъ внизу ждетъ другой, чтобъ вынуть его. И вотъ, пока мы наблюдали эти правы англійскихъ омнибусовъ, мы подъѣхали къ Temple Bar, единственной заставѣ, оставшейся отъ древнихъ предѣловъ Сити, замѣчательной не столько въ архитектурномъ отношеніи, хотя она есть произведеніе знаменитаго Рена (Wren) и украшена статуями, съ одной стороны, Елизаветы и Іакова I, а съ другой Карла I и Карла II, сколько историческими воспоминаніями. Въ эпоху внутреннихъ раздоровъ Англіи, на этихъ воротахъ выставляли головы казненныхъ за государственную измѣну; время смягчило правы и уничтожило этотъ жестокій обычай; теперь эти ворота служатъ лишь по-временамъ сценою особаго церемоніала, совершаемаго въ память древнихъ привилегій Сити: здѣсь лондонская корпорація, въ торжественныхъ случаяхъ, встрѣчаетъ короля или королеву. Но въ знакъ того, что лордъ-мэръ въ Сити облеченъ властію почти независимою, но древнему обычаю, запираютъ ворота, когда король или королева приближаются церемоніально и отпираютъ ихъ не иначе, какъ по просьбѣ отъ имени королевы; дань позволеніе, лордъ-мэръ въ парадной одеждѣ чрезъ отворенныя ворота выѣзжаетъ на встрѣчу королевѣ и въ знакъ своей покорности представляетъ ей свою шпагу, которая ему въ ту же минуту возвращается, и онъ предшествуетъ королевской каретѣ верхамъ съ открытою головою. Разумѣется, подобные случаи бываютъ рѣдко, чаще всего при какихъ-нибудь торжественныхъ обѣдахъ, даваемыхъ королевской фамиліи лордомъ-мэромъ отъ имени лондонской корпораціи.
Чрезъ Темпль-Баръ мы въѣзжаемъ въ Флит-Стритъ, минуемъ церковь св. Павла, достигаемъ Банка, оставляемъ здѣсь омнибусъ и пойдемъ пѣшкомъ. Пройдя по King William street и поворотивъ къ Лондонскому Мосту, мы тотчасъ очутимся у подножія такъ-называемаго Монумента (Monument) — величественной дорической колонны, высочайшей изъ всѣхъ извѣстныхъ памятниковъ этого рода. Въ жизни народовъ, какъ и въ жизни человѣка, бываютъ минуты, какъ-будто обреченныя на гибель; природа и люди, обстоятельства случайныя и необходимость историческая сходятся вмѣстѣ и составляютъ страшный союзъ на погибель жертвы — и тогда спасается тотъ народъ и тотъ человѣкъ, кого Божественное Провидѣніе надѣлило силою характера, несокрушимою мощью духа. 1666 годъ былъ такою эпохою для Англіи и въ-особенности для Лондона. Несчастная война, въ которой Голландцы нанесли страшные удары англійскому флоту, истощала богатства и силы народа, какъ вдругъ (1665 г.) появилась въ столицѣ чума; семейства и цѣлые кварталы вымирали; умолкъ шумъ промышленной дѣятельности; на улицахъ водворилась мертвая тишина, прерываемая только отъ времени до времени страшнымъ восклицаніемъ мортусовъ: «выносите ваши трупы». Въ тринадцать мѣсяцевъ погибло болѣе 100,000 человѣкъ. Едва кончилось это бѣдствіе, какъ 2-го сентября 1666 года вспыхнулъ огонь въ домѣ одного булочника. Лондонъ въ то время былъ еще городомъ средне-вѣковымъ, съ тѣсными улицами, загроможденными деревянною постройкою, по которой огонь распространился быстро съ страшною силою; пожаръ продолжался три дня и три ночи, истребилъ 89 церквей, множество публичныхъ зданій и 13,200 домовъ. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ того мѣста, гдѣ начался этотъ пожаръ, воздвигнутъ памятникъ по повелѣнію парламента, знаменитымъ Христофоромъ Реномъ, въ воспоминаніе пожара 1666 года и быстраго послѣ того возстановленія столицы. На пьедесталѣ съ трехъ сторонъ надписи на латинскомъ языкѣ: первая разсказываетъ страшныя бѣдствія; вторая свидѣтельствуетъ о дѣятельности, съ которою городъ была, вновь выстроенъ въ царствованіе Карла II; на третьей читаете имена главныхъ городскихъ властей, способствовавшихъ сооруженію Монумента. На западной сторонѣ барельефъ, представляющій Время, воздвигающее Лондонъ подъ покровительствомъ Карла II и герцога Йоркскаго, съ помощію Воображенія, Архитектуры. Внизу короля — Зависть, сзади — фортуна и Война; вдали налѣво — пылающій городъ, направо — трудящіеся работники. Съ восточной стороны — дверь, ведущая по лѣстницѣ, въ 345 ступеней, изъ чернаго мрамора, на вершину колонны, увѣнчанной бронзовою вызолоченною пылающею урною — въ 42 фута вышины.
Эмблема древнихъ бѣдствій столицы, этотъ монументъ былъ не разъ сценою новыхъ событій, равно печальныхъ, не смотря на великолѣпный видъ, который представляется зрителю съ вершины на весь Лондонъ и часть его окрестностей, красующихся благосостояніемъ и богатствомъ. Вамъ разскажутъ, что нерѣдко, въ минуты сплина, или безнадежнаго отчаянія, несчастные бросались съ ужасной высоты колонны, чтобъ у подножія ея найдти вѣрную смерть, за которую они всё-таки должны были заплатить предварительно сикс-пенсъ стражу печальнаго памятника.
Не увлекайтесь, однакожъ, этими грустными впечатлѣніями Монумента: онъ вамъ тутъ же напомнитъ о той зиждительной силѣ лондонскихъ гражданъ, которая, какъ гласитъ надпись, сдѣлала въ три года то, на что нуженъ былъ бы цѣлый вѣкъ. И эта надпись — не пустая фраза, если вы знакомы съ исторіею Лондона, если вы вспомните, что едва-ли есть другой городъ, падь которымъ въ-течсніе вѣковъ разражалось столько бѣдствій.
Видя нынѣшнее положеніе столицы Великобританіи, вы скажете, что тяжкія бѣдствія въ прошедшемъ разражались надъ Лондономъ для того только, чтобъ изъ разрушенія вызвать роскошь и богатство, которыми нынѣ справедливо гордится этотъ городъ; вы скажете, что величіе Лондона создала исторія, для доказательства, что среди измѣняющихся и разрушительныхъ элементовъ времени торжественно проходитъ вѣчное начало порядка. Эта обширная метрополія, гордящаяся своими правами, которыя она пріобрѣтала, теряла и вновь завоевывала, передала ихъ временамъ настоящимъ, какъ историческій залогъ ея благосостоянія, основаннаго на интересахъ торговли я промышлености, сообщившихъ особое направленіе цивилизаціи Англичанъ и придавшихъ особый характеръ ихъ національности.
Кончимъ пашу пѣшеходную прогулку обозрѣніемъ Тауера; это недалеко.
….. this is the way
To Julius Caesar’s ill erected tower…
(Вотъ дорога къ башнѣ Юлія Цезаря, башнѣ сооруженной назло)[5].
Именемъ Тауера (The Tower of London) называется Лондонскій Кремль, крѣпость, находящаяся на сѣверномъ берегу Темзы, въ восточномъ концѣ Сити. Это неправильная масса построекъ, окруженная, въ видѣ пятіугольника, кирпичною стѣною и рвомъ. Въ срединѣ возвышается четыреугольное зданіе, украшенное но угламъ такими же башенками; это и есть собственно Лондонская или Бѣлая Башня (the While Tower), построенная еще Вильгельмомъ-Завоевателемъ; во второмъ этажѣ ея доселѣ сохраняется прекрасный остатокъ норманской архитектуры — часовня св. Іоанна, гдѣ древніе короли совершали таинства покаянія и причащенія. Только со временъ Елизаветы, Тауеръ пересталъ быть резиденціею королей, не измѣняя еще долго своего главнаго назначенія — мѣста заключенія и казни государственныхъ преступниковъ. Но въ послѣднее время, Тауеръ сдѣлался не болѣе, какъ арсеналомъ древняго оружія, трофеевъ и нѣкоторыхъ другихъ историческихъ памятниковъ. Конечно, изъ бойницъ Тауера и теперь глядятъ пушки; но громъ ихъ раздается только въ торжественныхъ случаяхъ.
Однакоже, и нынѣ ворота Тауера открываются каждое утро и запираются каждый вечеръ съ особымъ церемоніаломъ, который напоминаетъ прежнее пребываніе здѣсь королей. Когда привратникъ (yeoman porter) въ шесть часовъ утра приходитъ къ губернатору за ключами, или вечеромъ въ одиннадцать часовъ приносить ихъ къ нему, караульный офицеръ и солдаты становятся въ боевой порядокъ и притомъ происходитъ слѣдующій разговоръ:
— Who goes there?
— The Keys.
— What Keys?
— Queen Victoria’s.
— Queen Victoria’s Keys, pass!
То-есть: Кто идетъ?
— Ключи.
— Какіе ключи?
— Королевы Викторіи.
— Ключи королевы Викторіи, проходи!
Затѣмъ привратникъ восклицаетъ торжественнымъ голосомъ: God save the Queen (Боже храпи королеву). — «Аминь» отвѣчаютъ всѣ солдаты.
Главный начальникъ Тауера носитъ названіе констабля (constable of the Tower); подъ его начальствомъ состоитъ губернаторъ или комендантъ крѣпости (governor), одинъ майоръ, одинъ gentleman porter, одинъ yeoman porter, тюремщикъ, которому также присвояется титулъ gentleman, нѣсколько артиллеристовъ, сорокъ стражсіі (Marders) и отрядъ пѣхоты. Почетное званіе констабля носитъ обыкновенно лицо изъ знаменитѣйшей фамиліи соединенныхъ королевствъ, какъ потому, что ему ввѣряется сохраненіе королевскихъ регаліи, такъ и потому-что Копстабль играетъ важную роль при коронаціяхъ и другихъ торжественныхъ случаяхъ. Филиппъ и Марія во второй или третіи годъ ихъ царствованія (1556) утвердили слѣдующій штатъ констабля Тауера: 10і) фунтовъ стерлинговъ жалованья, 100 ф. стерл. на продовольствіе узниковъ, которые не могли имѣть своего стола. Но самая любопытная часть штата заключалась въ слѣдующемъ: если въ Тауеръ былъ заключаемъ герцогъ, то онъ обязанъ былъ платить констаблю:
1) За желѣзную одежду (suit of iron) 20 ф.; эта сумма должна быть заплачена при входѣ, и не измѣнялась, продолжалось ли заключеніе 10 дней или 10 лѣтѣ'.
2) За столъ 3 ф. 10 ш. (около 40 руб. сер. на нынѣшнюю монету) въ недѣлю.
3) За столъ своего капеллана въ недѣлю 6 шил. 8 пенсовъ.
4) За столъ для джентльменовъ, которые его сопровождаютъ въ тюрьму для развлеченія, по 6 ш. 8 и. въ недѣлю.
5) За столъ для служителей по 5 шил. съ каждаго въ недѣлю.
Это, впрочемъ, высшая такса, которая измѣнялась смотря по титламъ узниковъ. Такъ маркизъ платилъ за цѣпи 5 ф. меньше герцога; графъ, виконтъ, лордъ или баронъ, кавалеръ подвязки, 5 ф. меньше маркиза; эсквайеръ и джентльменъ 5 ф. меньше графа и барона, и т. д. То же самое и въ-отношеніи къ другимъ издержкамъ: баронъ платилъ только 35 ш. за свое содержаніе, джентльменъ 23 ш. 6 и.;лица, которыя не имѣли поземельной собственности, только 13 ш. 4 и. Сверхъ-того, вся движимость, которую приносили съ собою узники, предоставлялась, въ случаѣ смертной казни узника, въ пользу констабля; только серебро и брильянты поступали въ королевскую казну.
Мѣста стражей (warders) Тауера предоставляются ветеранамъ, какъ почетъ и награда за прежнюю службу. Они пользуются съ дозволенія правительства положеннымъ сборомъ съ посѣтителей, который составляетъ довольно-значительный доходъ, благодаря любопытству Англичанъ и множества иностранцевъ, посѣщающихъ Лондонъ.
Эти-то стражи и служатъ чичеронами[6].
Выходя изъ улицы Tower street, Тауеръ представится вамъ небольшимъ отдѣльнымъ городкомъ среднихъ временъ, временъ феодализма и рыцарства; вы видите широкій и глубокій ровъ; за нимъ высокія толстыя стѣны съ бойницами; изъ-за стѣны выказываются крыши неизвѣстныхъ зданій этого отдѣльнаго городка, и надъ всѣмъ въ срединѣ возвышается огромный четвероугольный замокъ съ четырьмя башнями по угламъ.
Суровый видъ Тауера, его закопченныя стѣны, почернѣвшія бойницы, темные переходы, приготовляютъ васъ къ мрачнымъ впечатлѣніямъ; а появленіе предъ вами вардеровъ въ древнемъ костюмѣ переноситъ васъ окончательно за нѣсколько столѣтій[7]. Вотъ одинъ изъ нихъ оставляетъ свою шпагу и вооружается тростью для указанія вамъ всего любопытнаго. «Смотрите», говоритъ онъ торжественно: «вотъ „Trailois Gale“ — ворота измѣнниковъ, въ которыя ввозились узники въ Тауеръ; а вотъ вверху Bloody Tower, Кровавая Башня и Record Tower. Здѣсь на лѣво церковь св. Петра, въ которой погребены Анна Боленъ и ея братъ, Катерина Говардъ, — два графа Эссексъ и Томасъ Кромвель (любимецъ Генриха VIII), лэди Грей и ея мужъ, канцлеръ Муръ, герцогъ Норкфольскій. — Эта башня называется Beauchamp.
Между-тѣмъ, какъ эти отрывистыя слова будятъ въ воображеніи вашемъ множество воспоминаніи, вы вступаете въ такъ-называемую Залу-Оружій (The horse armoury), и воспоминанія принимаютъ видъ дѣйствительности; предъ вами лицомъ-къ-лицу герои страшныхъ драмъ, заглавія которыхъ вы слышали отъ вашего чичероне[8]. Этотъ рыцарь, который въ полномъ доспѣхъ сидитъ на конѣ и заноситъ мечъ въ ножны — Эдуардъ-Первый, со славою возвратившійся изъ крестоваго похода и только-что наказавшій французскихъ рыцарей, вызвавшихъ стона турниръ въ Шалонѣ и коварно напавшихъ на него. Рядомъ съ нимъ Генрихъ VI и Эдуардъ IV — герои страшной войны алой и бѣлой розы, въ которой погибли 80 принцевъ крови и почти все древнее дворянство Англіи. Возлѣ нихъ Генрихъ VII…
Рядомъ, Генрихъ VIII, въ блестящемъ стальномъ съ золотою насѣчкою доспѣхѣ, съ розами Англіи и лиліями Франціи: это тотъ самый нарядъ, въ которомъ монарха. Англіи, въ лучшей порѣ своей жизни, озаряемый послѣдними лучами закатывавшагося рыцарства, пожиналъ лавры на турнирѣ въ Пикардіи съ другомъ своимъ Францискомъ I.
Тутъ же сынъ и наслѣдникъ его, Эдуарда VI.
Далѣе, предъ вами являются графъ Гунтингтонъ, Лейстеръ, графъ Эссексъ, и наконецъ меланхолическая фигура вѣнценоснаго педагога Іакова I, Карла I, друзей его Букингема и Страфорда.
Далѣе, чичероне провела, насъ въ Елизаветинскую-Залу (Qeen Elisabeth’s armoury), гдѣ мы увидѣли фигуру Елизаветы въ сопровожденіи пажа и оруженосца, въ томъ самомъ костюмѣ и на той самой бѣлой лошади, на которой королева ѣхала молиться въ церковь св. Павла за побѣду надъ Испанцами. — Множество оружія, принадлежавшаго королямъ и другимъ историческимъ лицамъ, развѣшано по стѣнамъ. Тутъ же мы видѣли желѣзную маску, съ бараньими рогами, которую носилъ шутъ Генриха VIII, а рядомъ желѣзный ошейникъ, взятый у Испанцевъ въ 1588 г., и множество другихъ орудій пытки.
Когда мы проходили по этимъ заламъ, предъ нами оживали вѣка прошедшіе и, казалось, дышали на насъ своимъ величіемъ. Недоставало только движенія фигурамъ, стоявшимъ предъ нами.
Чтобъ видѣть королевскіе брильянты, мы оставили багрянаго чичероне и, поднявшись по узкой лѣстницѣ, сквозь маленькую дверь вступили въ небольшую комнату. Здѣсь на возвышеніи, окруженномъ рѣшеткою, покрытомъ стекляннымъ колпакомъ, увидѣли мы королевину діадиму, сверкавшую брильянтами; по сторонамъ лежали другія короны и атрибуты королевской власти; между ними замѣчателенъ изъ слоновой кости скипетръ Лины Боленъ, на которомъ видно стараніе артиста сдѣлать его граціознымъ и легкимъ для нѣжной руки несчастной королевы. Старая женщина, напоминающая древнюю Сивиллу, открываетъ дверь этого таинственнаго грота и протягиваетъ свою сухую руку за положеннымъ ей сикс-пенсомъ.
Пока я искалъ завѣтной монеты въ кошелькѣ, Сивилла звенѣла огромною связкою ключей и запирала за нами желѣзную дверь, на тяжелые звуки которой отвѣчало мрачное эхо древнихъ стѣнъ…
III.
правитьHere, where the end of earthly things
Lays heroes, patriots, bards and Kings;
Where stiff the hand, and still the tongue,
Of those who fought, and spoke, and sung;
Here, where the fretted aisles prolong
The distant notes of holy song,
As if some angel spoke agen,
All peace on earth, good-will to men.» (*).
Genius, and taste, and talent gone,
For ever tomb’d beneath the stone,
Where — taming thought to human pride —
The miyhty chiefs sleep side by side.
Drop upon Fox’s grave the tear,
'Twill trickle to his rival’s bier;
O’er Pitt’s the mournful requiem sound,
And Fox’s shall the notes rebound.
The solemn echo seems to cry: —
"Here let their discord with them die.
"Speak not for those а separate doom,
"Whom Fate made Brothers in the tomb;
"But search the land of living men,
«Where wilt thou find their like agen?» (**)
Best, ardent Spirits! till the cries
Of dying Nature bid you rise (***)
(*) "Здѣсь, гдѣ конецъ всему земному, лежатъ герои, патріоты, барды и короли. Здѣсь, съ неподвижными руками и нѣмымъ языкомъ, лежатъ тѣ, которые сражались, говорили за отечество и пѣли въ честь его; здѣсь подъ древними сводами какъ-будто еще слышится пѣніе ангеловъ"Слава въ вышнихъ Богу, и на земли миръ, къ человѣкамъ благоволеніе".
(**) «Геній и таланты навсегда сокрыты подъ холоднымъ камнемъ, гдѣ мысль, укрощающая человѣческую гордость — могущественные вожди-противники спятъ одинъ подлѣ другаго. Слеза, которую ты уронишь на могилу Фокса, ороситъ гробъ Питта; пропой печальныя requiem надъ Питтомъ, и гробница Фокса повторитъ твою пѣснь. Торжественное эхо, кажется, говоритъ: „Да умретъ съ ними въ этомъ мѣстѣ ихъ вражда, не говори порознь о каждомъ изъ тѣхъ, которыхъ судьба въ гробѣ сдѣлала братьями; но поищи на землѣ, найдешь ли гдѣ-либо имъ подобныхъ?“
(***) „Спите, выспреннія души, доколѣ послѣдній голосъ разрушающейся природы не воззоветъ васъ!
Съ стѣсненнымъ сердцемъ оставляете вы Тауеръ — хранилище мрачныхъ воспоминаній. Но есть въ Лондонѣ мѣсто богатое воспоминаніями прошедшаго, воспоминаніями, которыя возбуждаютъ въ душѣ чувства глубоко-успокоительныя. Мѣсто это — Уэстминстерское-Аббатство, памятникъ, которому трудно найдти гдѣ-либо подобный.
Начало Уэстминстера, какъ и всѣхъ вообще готическихъ храмовъ, покрыто неизвѣстностью. Мѣсто, которое онъ занимаетъ нынѣ въ западной части города, недалеко отъ лѣваго берега Темзы, извѣстно было нѣкогда подъ именемъ Ерникова-Острова: это было небольшое возвышеніе, покрытое кустарникомъ и окруженное болотомъ, превращавшимся въ озеро при возвышеніи воды въ Темзѣ, такъ-что одна средина оставалась непотопленною. Преданіе говоритъ, что на этомъ островѣ, во времена владычества Римлянъ, возвышался храмъ Апполона, разрушенный землетрясеніемъ. Во время гептархіи, именно въ началѣ VII столѣтія (604), король Восточныхъ-Саксовъ, Сибертъ, принялъ христіанство и, въ ознаменованіе своей ревности, построилъ церковь на мѣстѣ языческаго храма. Король просилъ епископа Милетія освятить новую церковь, но одно чудесное событіе помѣшало тому, какъ повѣствуетъ Сюлькардусъ (Sulcardus), уэстминстерскій монаха“, рукопись котораго Доселѣ хранится въ Британскомъ-Музеѣ.
Была бурная ночь, сѣверный вѣтеръ и сильный дождь. Едрикъ, бѣдный рыбакъ, послѣ неудачнаго улова воротился въ свою хижину и уже готовъ былъ заснуть, какъ-вдругъ слышитъ стукъ въ дверь хижины.
— Кто тамъ? спрашиваетъ онъ съ удивленіемъ.
— Отвори, но имя неба! отвѣчаетъ какой-то сильный, мужественный голосъ.
Едрикъ отворилъ дверь и былъ пораженъ видомъ пришельца. Лучезарный вѣнецъ окружалъ лицо его, и, не смотря на дождь, платье его было сухо. Рыбакъ подумалъ, что онъ видитъ святаго; и точно — это былъ св. Петръ.
— Отвяжи твой челнъ и перевези меня на другую сторону, сказалъ пришелецъ.
Они переѣхали Темзу; св. Петръ приказалъ рыбаку дожидаться. Вѣтеръ дулъ по-прежнему; по-временамъ изъ облаковъ показывалась луна, какъ-будто бы голова утопающаго изъ волнъ. Но скоро иное зрѣлище представилось рыбаку. Св. Петръ направился къ церкви, и хоръ ангеловъ окружилъ его; они вошли въ храмъ, который вдругъ озарился небеснымъ свѣтомъ. Священныя пѣснопѣнія долетѣли до слуха рыбака, и благовоніе ѳиміама наполнило окрестности. Чудесные священники совершали служеніе въ храмѣ, ибо апостолъ самъ хотѣлъ освятить его. Хоры ангеловъ спускались и поднимались на небеса, и оставляли послѣ себя лучезарный путь.
Служеніе кончилось, чудесная картина исчезла. Едрикъ подумалъ, что онъ мгновенно ослѣпъ; страхъ овладѣлъ имъ. Но скоро показался апостолъ, и они снова вошли въ лодку.
— Я св. Петръ, сказалъ онъ: — и какъ ты видѣлъ, я самъ освятилъ храмъ, построенный благочестіемъ Сиберта; возьми этотъ воскъ, накапавшій со свѣчей, отнеси его королю и возвести ему благословеніе мое.
Едрикъ ожидалъ другаго; онъ былъ очень опечаленъ, что его трудъ остался незаплаченнымъ…
Человѣкъ Божій благосклонно улыбнулся.
— Брось сѣти свои въ Темзу, сказалъ онъ: — и берегись, чтобъ онѣ не увлекли тебя.
Едрикъ повиновался, забросилъ мрежи и скоро почувствовалъ, что онѣ отяжелѣли; онъ осторожно вытащилъ ихъ изъ воды и нашелъ, что онѣ полны лососей.
— Ни ты, ни твои потомки, сказалъ святой старецъ: — ни всѣ другіе рыбаки не будутъ имѣть недостатка въ этой рыбѣ, если вы будете отдавать десятую часть улова на мою церковь.
Рыбакъ далъ обѣтъ, и святой старецъ исчезъ. На другой день, съ зарею, рыбакъ явился къ королю; епископъ, услышавъ о происшествіи, отправился тотчасъ въ церковь, гдѣ и увидѣлъ ясные слѣды совершившагося богослуженія, и потому не сталъ уже освящать храма. Съ-тѣхъ-поръ рыбаки стали платить уэстминстерскимъ монахамъ десятину улова; въ вознагражденіе они имѣли право садиться за столъ пріора, требовать хлѣба и пива (ale) у ключаря.
Въ 1231 году, основываясь на этой легендѣ, аббатство имѣло процессъ съ настоятелемъ росергаскимъ (Rolherhillie), и заставило его раздѣлять десятину со всѣхъ лосей, ловимыхъ въ его приходѣ.
Послѣ смерти Спберта, дѣти его обратились къ язычеству. Вскорѣ Датчане, также язычники, наводнили королевство. Церковь была разрушена. Многіе благочестивые короли занимали престолъ Англіи, по занятые безпрестанною борьбою съ внутренними и внѣшними врагами, они не имѣли возможности возстановить церковь.
Эдгарду досталась эта честь. Получивъ корону (955) при помощи духовенства и св. Дунстана (Dunstan), онъ надѣлилъ ихъ новыми дарами и умножилъ число монастырей. Возстановленіе Уэстминстерскаго-Аббатства было слѣдствіемъ желанія короля умилостивить небо за одно преступленіе.
Въ то время въ Англіи славилась чудесною красотою Эльфрида, единственная дочь и наслѣдница Ольгара, графа девопширскаго. Король рѣшился жениться на Эльфридѣ, если только молва о ея красотѣ справедлива. Онъ поручилъ удостовѣриться въ томъ любимцу своему, Эсельвельду (Elhelwald).
Посланецъ короля, увидѣвъ юную графиню, влюбился въ нее самъ, поклялся ей въ вѣчной любви и, испросивъ дозволеніе отца, вступилъ съ нею въ тайный бракъ.
Счастливый, онъ возвратился ко двору и сказалъ королю: „Тебя обманули, государь; молва о красотѣ Эльфриды ложна; она не стоитъ быть супругою великаго монарха.“ Эдгардъ повѣрилъ. Спустя нѣкоторое время, его любимецъ испросилъ у короля позволеніе жениться самому на Эльфридѣ: „Подданный“, говорилъ онъ, „не долженъ быть столь разборчивъ въ выборѣ, какъ монархъ.“ Онъ отпраздновалъ великолѣпію свадьбу въ замкѣ тестя и имѣлъ осторожность никогда не показывать жены своей при дворѣ. По у счастливыхъ всегда много завистниковъ, и они-то донесли королю о обманѣ. Эдгардъ, скрывъ свой гнѣвъ, предпринялъ путешествіе въ Девонширъ, въ сопровожденіи обманщика. Находясь близъ жилища красавицы, король, пожелалъ се видѣть. Придворный ужаснулся и старался отклонить короля отъ его намѣренія; но король оставался непреклоннымъ и только позволилъ Эсельвельду отправиться впередъ, чтобъ приготовить все къ принятію высокаго гостя. Эсельвельдъ у ногъ своей жены сознался въ обманѣ, который былъ слѣдствіемъ его любви, умолялъ ее показаться королю сколь-можно въ дурномъ видѣ, чтобъ не возбудить его гнѣва и ревности. Эльфрида обѣщала повиноваться; а между-тѣмъ честолюбіе рисовало предъ нею потерянный тронъ, и она явилась къ королю въ самыхъ блестящихъ нарядахъ, стараясь показать предъ нимъ всѣ обаянія своей красоты.
Въ королѣ запылала страсть, — онъ рѣшился овладѣть Эльфридою и наказать своего коварнаго любимца. Онъ удалился изъ замка и, спустя нѣкоторое время, послали Эсельвельда въ Нортумберлендъ за какимъ-то весьма-нужнымъ дѣломъ; тамъ Эсельвельдъ былъ убитъ среди лѣсовъ, покрывавшихъ въ то время это графство. Эльфрида получила приглашеніе явиться ко двору, и скоро великолѣпный пиръ возвѣстилъ народу о вступленіи короля въ бракъ. Но угрызеніе совѣсти возмущали счастіе супруговъ, и чтобъ умилостивить небо, король возстановилъ церковь и монастырь Уэстминстера, водворивъ въ немъ бенедиктинцевъ.
Зданія, однако, не были обширны до временъ Эдуарда-Исповѣдника. Во время изгнанія своего изъ Англіи, угнетаемый Датчанами, онъ далъ обѣтъ, въ случаѣ возвращенія ему короны предковъ, совершить путешествіе въ Римъ, для поклоненія престолу св. Петра.
Желаніе его исполнилось; оставалось исполнить обѣтъ. Король собралъ бароновъ и епископовъ и сказалъ имъ: „Каково бы ни было настоящее мое возвышеніе и блескъ, меня окружающій, но не могу и не долженъ забыть, что я жилъ въ бѣдности и горѣ на чужой землѣ. Тамъ, не надѣясь увидѣть свое отечество, я молился Царю царей. Я далъ обѣтъ совершить путешествіе въ Римъ, если Господь извлечетъ меня изъ бездны, въ которой я находился. Онъ услышалъ мои молитвы: я царствую надъ этою страною, которой берега мнѣ виднѣлись издали и казались недосягаемыми. Останусь ли я неблагодарнымъ Богу, сдѣлавшему меня счастливымъ? Нарушу ли я клятву?“
Бароны и епископы, боясь что отсутствіе короля повлечетъ за собою новые перевороты, не соглашались на его путешествіе. Они совѣтовали отправить къ папѣ пословъ, которые, объяснивъ положеніе страны, испросили бы разрѣшеніе обѣта. Эдуардъ послушался и отправилъ въ Италію посольство, которое было принято папою съ особымъ благоволеніемъ. Онъ прислалъ письмо королю, которымъ освобождалъ его отъ обѣта, отпускалъ ему грѣхи и предписывалъ раздать часть денегъ, которыхъ стоило бы ему путешествіе, бѣднымъ, а другую употребить на починку старыхъ монастырей или на постройку новаго. Король такъ обрадовался разрѣшенію папы, что уничтожилъ Dane-geld, подать, назначавшуюся на продолженіе войны съ Датчанами. Оставалось избрать одно изъ аббатствъ королевства, чтобы вполнѣ исполнить волю папы; Эдуардъ былъ скоро выведенъ изъ нерѣшимости насчетъ этого предмета. Одному изъ монаховъ Уэстминстера, по имени Вулсину (Wulsin), явился во снѣ св. Петръ, приказавъ идти къ королю и объявить ему волю святаго, что Уэстминстеръ долженъ быть возстановленъ, увѣнчанъ величественными башнями и одаренъ богатыми приношеніями. Объявленіе это произвело желаемое дѣйствіе. Король назначилъ десятину отъ своихъ доходовъ, и воздвигъ великолѣпную базилику, въ видѣ креста.
Работы начались въ 1050 году, и черезъ 15 лѣтъ былъ оконченъ памятникъ благочестія. Въ 1220 году, Генрихъ III положилъ основаніе часовнѣ Богородицы, куда перенесъ прахъ основателя — Эдуарда-Исповѣдника. Въ продолжительное царствованіе Генриха III и Эдуарда I, перестроена часть трапезы, и въ 1307 году окончены оба крыла. Собственно монастырская трапеза и зданія для аббата и монаховъ, прилегавшія къ западной сторонѣ церкви, построены Эдуардомъ II, Эдуардомъ III и Ричардомъ II. Съ 1340 до 1483 года, перестроены часть трапезы и крыльевъ. Генрихъ VII положилъ основаніе восточной часовнѣ, извѣстной нынѣ подъ его именемъ. Она окончена была сыномъ его, Генрихомъ VIII, который, несмотря на этотъ подвигъ благочестія, конфисковалъ доходы монаховъ и изгналъ ихъ изъ Уэстминстерскаго-Аббатства.
Королева Марія возстановила права монаховъ, которые окончательно были удалены Елисаветою (1556), обратившею Уэстминстеръ въ коллегіальную церковь св. Петра; но аббатство, несмотря на это преобразованіе, сохранило свое первоначальное имя.
Короли изъ дома брауншвейгскаго неменѣе заботились объ устройствѣ этого зданія. При Георгѣ II перестроено западное окно и окончены двѣ западныя башни, начатыя Христофоромъ Реномъ. Наконецъ Георгъ III приказалъ ресторировать все зданіе.
Вглядываясь пристально въ архитектуру Уэстминстера, вы откроете характеристику, вѣковъ, положившихъ на немъ неизгладимыя черты своего благочестія. Порталъ, ведущій въ сѣверное крыло креста, возбуждаетъ справедливое удивленіе своимъ чистымъ и готическимъ стилемъ, своимъ прекраснымъ расписнымъ окномъ, хотя оно и новѣйшаго произведенія. Башни, вѣнчающія западный фасадъ, прекрасны; быть-можетъ, онѣ не совершенно совпадаютъ съ стилемъ древнѣйшихъ построекъ, но онѣ не производятъ дисгармоніи: напротивъ, издали они придаютъ величіе цѣлому зданію, напоминающему вамъ знаменитые соборы орлеанскій и Парижской — Богоматери.
Обходя зданіе снаружи, вы не можете не остановиться на восточномъ придѣлѣ: это знаменитая часовня Генриха VII, составляющая какъ-бы отдѣльный храмъ, пристроенный къ восточной оконечности или святилищу главной церкви: контрфорсы состоятъ изъ 14 чрезвычайно-легкихъ готическихъ башень, образующихъ столько же касауровъ, или ползущихъ арокъ, необыкновенно легкихъ, прозрачныхъ, воздушныхъ.
Но войдите въ храмъ. Внутренность поражаетъ васъ обширностью своихъ размѣровъ[9], легкостію, симметріею, и изяществомъ цѣлаго, несмотря на множество надгробныхъ памятниковъ, воздвигнутыхъ въ позднѣйшія времена. Собственно-церковь расположена въ видѣ латинскаго креста; два ряда боковыхъ аркадъ поддерживаютъ потолокъ, состоящій изъ множества стрѣльчатыхъ сводовъ, украшенныхъ галлереями, колоннами и самою утонченною рѣзьбою. Изъ четырехъ главныхъ и боковыхъ въ стѣнахъ окопъ изливается масса свѣта, которая даетъ вамъ всю возможность удивляться обширности, изяществу, силѣ и величію этого единственнаго въ своемъ родѣ зданія.
Но Уэстминстеръ не съ одной художественной стороны достоинъ изученія. Онъ имѣетъ болѣе-важное значеніе, какъ пантеонъ, какъ усыпальница людей, воздвигшихъ въ разное время и на различныхъ поприщахъ славу и величіе Англіи.
Короли, полководцы, министры, ораторы, поэты, художники, учетные, филантропы, увѣнчанные славою, наслаждаются здѣсь вѣчнымъ спокойствіемъ. Всѣ роды величія, могущества и достоинства соединились здѣсь въ тихомъ царствѣ смерти.
Въ древнѣйшей части зданія, въ часовнѣ Эдуарда-Исповѣдника (занимающей средину восточнаго крыла), сохранившей свой первоначальный видъ, есть каменная рака съ смертными останками короля, окруженная гробницами Генриха III, Генриха IV, Генриха V, Эдуарда I, Эдуарда III и Ричарда II. Но любопытнѣйшій памятникъ, сохраняющійся въ капеллѣ Эдуарда-Исповѣдника — кресла, на которыхъ коронуются англійскіе короли и королевы. Исторія этихъ креселъ весьма-замѣчательна. Эдуардъ I перевезъ изъ Скона (Skon) въ Шотландію, въ 1297 году, большой, необдѣланный камень, который, по народному преданію, служилъ изголовьемъ патріарху Іакову, въ то время, когда онъ видѣлъ извѣстный сонъ. Изъ Іудеи, камень этотъ былъ перевезенъ въ Испанію, и оттуда въ Шотландію, въ Сконъ. Съ незапамятныхъ временъ шотландскіе короли, въ день вступленія на престолъ, садились на этотъ камень, который издавалъ гармоническіе звуки, если вступленіе на престолъ было законное; въ противномъ случаѣ камень оставался безгласнымъ какъ могила… молчаніе страшное, которое возмущало покой похитителей престола и ускоряло ихъ паденіе! Шотландцы такъ дорожили этимъ камнемъ, что перевезеніе его въ Англію было предметомъ долгихъ соглашеній и даже трактатовъ между двумя странами; согласились уступить только потому, что на камнѣ была будто-бы начертана пророческая надпись королемъ Кеннетомъ.
Ni fallut fatum, Scoti quoqunque locatum,
Invenient lapidera, regnare tenentur ibidem.
(„Если позволитъ судьба, то Шотландцы будутъ господствовать тамъ, гдѣ будетъ этотъ камень“.)
Когда Іаковъ VI вступилъ на престолъ Англіи послѣ Елисаветы, тогда Шотландцы убѣдились, что пророчество сбылось. Нынѣ къ камню прикрѣплены — деревянная скамейка, треугольная спинка и ручки, покрытыя грубою тканью. Другое подобное же кресло сдѣлано было для Маріи, супруги Вильгельма III, которое и служитъ съ-тѣхъ-поръ для королевъ-супругъ. Но Викторія короновалась на изголовьѣ Іакова.
Часовню Эдуарда-Исповѣдника окружаютъ четыре другія: Іоанна-Креститсля, св. Эдмонда, св. Павла и св. Николая; между двумя послѣдними, прямо къ востоку; на ступеняхъ изъ чернаго мрамора, возвышается тройственный перистиль изъ золоченой бронзы, работы необыкновенной. Это входъ въ часовню Генриха VII, которая, какъ и самая церковь, состоитъ изъ большой трапезы и двухъ боковыхъ галлерей, оканчивающихся къ востоку десятіугольникомъ, образующимъ пять небольшихъ часовенъ. Внутренность этого зданія, въ-отношеніи богатства и роскоши архитектуры, превосходитъ наружность: нельзя дать описаніемъ яснаго понятія объ этомъ зданіи, гдѣ творческая сила искусства достигла, кажется, высшаго своего развитія: взоры наблюдателя поражаются многочисленностью украшеній, выдѣланныхъ изъ камня — украшеній необыкновенныхъ, разнообразныхъ, легкихъ, отчетливыхъ. Англичане справедливо говорятъ: it appeared as if (he artist had intended to give the stone the character of embroidery and to enclose his walls within the meshes of lace-work („артистъ вышилъ это зданіе изъ камня и убралъ его кружевами“). По имя этого артиста-архитектора осталось неизвѣстнымъ, какъ-будто въ доказательство того, что это дивное зданіе не есть произведеніе простаго смертнаго, что надъ нимъ трудился самый геній художества[10].
Среди капеллы, на помостѣ изъ бѣлаго и чернаго мрамора, возвышается мавзолей ея основателя. Гробница имѣетъ видъ алтаря изъ чернаго базальта, одѣтаго разными украшеніями, окруженнаго рѣзною бронзовою рѣшеткою. Наверху покоятся бронзовыя статуи Генриха VII и его супруги, Елисаветы. Обѣ эти статуи работы Флорентинца Торриджіани (Pietro Torrigiani), современника и соперника Микель-Анджоло.
Есть много мавзолеевъ, воздвигнутыхъ признательностью и любовію, или суетностью и тщеславіемъ человѣческимъ; многіе изъ нихъ стоили огромныхъ суммъ, но ни одинъ знаменитый прахъ не имѣетъ такого величественнаго мавзолея, какъ усыпальница Генриха VII — усыпальница истинно-царская. Цѣлый дворъ знаменитостей почиваетъ подлѣ своего короля, какъ-бы готовыхъ встать, когда онъ раскроетъ свою гробницу.
Кромѣ Генриха VII, въ этой часовнѣ покоятся прахъ и другихъ вѣнчанныхъ особъ. Здѣсь, недалеко другъ отъ друга, подъ великолѣпными балдахинами, покоятся Елисавета и жертва ея, Марія Стюартъ. Ихъ послѣднія жилища столь же сходны между собою, сколь противоположна была судьба ихъ. Несчастная Марія была погребена въ Петерборугѣ; но сынъ ея, Іаковъ I, перенесъ прахъ матери въ Уэстминстеръ и положилъ близъ врага ея. Здѣсь же погребенъ Карлъ II, и подлѣ возстановитель его, Жоржъ Монкъ; Вильгельмъ III и Георгъ II.
Часовни Эдуарда-Исповѣдника и Генриха VII составляютъ главнымъ образомъ усыпальницы королей; прочія части зданія заняты памятниками другихъ знаменитостей. Здѣсь, какъ и въ исторіи Англіи, встрѣчаете менѣе знаменитостей военныхъ, нежели гражданскихъ, въ-особенности людей государственныхъ.
Рядомъ съ старинными канцлерами временъ Тюдоровъ и Стюартовъ, возвышаются мавзолеи знаменитостей, которыхъ дѣянія еще отзываются въ современной жизни: Чатама, Гратана, Кастльри, Кеннинга, Питта, страшнаго соперника его и при жизни и по смерти — Фокса[11]. и призваннаго имъ къ суду изъ Восточной-Индіи извѣстнаго генералъ-губернатора Варрсна Гастингса; лорда Мансфельда, судьи знаменитаго своею строгою справедливостію: рѣзецъ знаменитаго Флаксмана представилъ его въ судейской мантіи, въ сопровожденіи Мудрости, которая передаетъ преступника Правосудію.
Эти имена — исключительная принадлежность Англіи; но здѣсь же скромный памятникъ напомнитъ вамъ знаменитаго филантропа Вильберфорса и друга и послѣдователя его, Захарія Маколея, имена которыхъ принадлежатъ человѣчеству; Джонса Генвея, раздѣлившаго огромное, пріобрѣтенное торговлею состояніе между несчастіемъ, которое онъ облегчалъ, порокомъ, который онъ исправлялъ и промышленымъ воспитаніемъ, которое онъ давалъ бѣднымъ дѣтямъ и сиротамъ.
Вы не можете не замѣтить здѣсь отличающейся высокимъ художественнымъ исполненіемъ мраморной группы, представляющей полунагую, прикрытую рубищемъ женщину съ ребенкомъ на рукахъ. Это мавзолей (произведеніе Вестмакота) Елисаветѣ Ворренъ, вдовѣ епископа бангорскаго, прославившейся своею благотворительностью.
Далѣе прочтете вы имена Гумфри-Дэви, Кемдена, Готфрида Кнеллера, Тельфорда, обезсмертившихъ свои имена въ наукѣ, и Джемса Уатта, котораго художникъ (Чалтрей) представилъ сидящимъ съ чертежомъ паровой машины въ рукѣ. Выраженіе глубокаго размышленія, совершенное сходство выраженія съ чертами знаменитаго покойника, благородная поза, изящная драпировка, ставятъ этотъ мавзолей въ число замѣчательнѣйшихъ произведеній новѣйшаго искусства. Наконецъ вы остановитесь съ благоговѣніемъ предъ именемъ великаго Нютона, который, по замѣчанію одного писателя, долженъ имѣть свою гробницу не въ одномъ зданіи, не въ одной странѣ, но въ цѣлой вселенной, законъ которой онъ постигъ и объяснилъ людямъ. Статуя великаго человѣка исполнена съ удивительною простотою и благородствомъ. Внизу читаете эти прекрасныя и справедливыя слова:
Sibi gratulentur mortales, tale tan turn que exstitisse. Humani generis decus.
(„Да поздравляютъ себя смертные, что существовалъ такой великій человѣкъ. Украшеніе человѣческаго рода“.)
Одинъ изъ притворовъ храма, именно южное крыло, носитъ имя угла поэтовъ (the poet’s corner); здѣсь соединены на тѣсномъ пространствѣ почти всѣ писатели, прославившіе богатую, могучую литературу англійскую. Недостаетъ только великихъ именъ старыхъ временъ — бекона и двухъ новѣйшихъ геніевъ, Байрона и Вальтера Скотта. Но прежде всего ищешь и прежде всего видишь памятникъ царя поэтовъ — Шекспира {Первый поэтъ, погребенный въ Уэстминстерѣ 1100 года, былъ Чосеръ (Chaucer). Спустя полтора вѣка, нѣкто Бригамъ (Brigham), профессоръ Оксфордскаго университета, воздвигъ ему мавзолей и сочинилъ надпись, нынѣ почти изгладившуюся, и оканчивающуюся меланхолическимъ стихомъ:
Aerumnarum requies mors.
(„Успокоеніе отъ бѣдствій — смерть“.)}. Это мраморный бюстъ, произведеніе Шемакерса (Scheemakers), произведеніе достойное великаго генія, которому оно посвящено, отличающееся натуральностью и благородствомъ безъ театральности. Поэтъ, опираясь на полуколонну, указываетъ на щитъ, гдѣ написаны слѣдующіе стихи изъ его „Бури“:
The cloud — capp’d towers, the gorgeous palaces,
The solemn temples, the great globe itself,
Yea, all which it inherits, shall dissolve
And, like the baseless fabric of а vision,
Leave not а wreak behind.
(„Башни, увѣнчанныя облаками, пышные дворцы, величественные храмы, самый шарь земной, и все, что на немъ, распадется и, подобно воздушному видѣнію, не оставитъ послѣ себя слѣда“.)
Пьедесталъ украшенъ барельефами, представляющими разныя лица изъ трагедіи великаго поэта. Близъ этого памятника видна черная мраморная доска, покрывающая прахъ Шеридана, который имѣлъ бы право достойно помѣстить свою статую между мавзолеями людей государственныхъ, и который однако предпочелъ остаться между поэтами. Далѣе читаете имена Мильтона, Спенсера и Бен-Джонсона, Бютлера, Томсона, Гольдсмита, Адиссона, Дрейдена, Грея и многое множество другихъ.
И въ этой академіи, мертвой, молчаливой, среди людей, память о которыхъ никогда не умираетъ и которые говорятъ доселѣ въ своихъ твореніяхъ, согрѣвается сердце и мысль, и вѣрится, будто стоишь лицомъ-къ-лицу съ великими наставниками и утѣшителями человѣчества, и смотришь на нихъ съ благоговѣніемъ и любовію.
Почти у ногъ Шекспира покоится прахъ человѣка, который писалъ мало, но который былъ, подобно Шекспиру, актёромъ и актёромъ величайшимъ — Давида Гаррика. Присутствіе его показываетъ терпимость Англичанъ — съ этой по-крайней-мѣрѣ стороны: прекрасная черта національнаго характера, забывающаго предъ величіемъ таланта разность мнѣній. Эта черта терпимости выказывается и съ другой стороны: несмотря на свой патріотизмъ, несмотря на свою національную гордость, Англичане дали мѣсто въ своемъ пантеонѣ и нѣкоторымъ знаменитымъ иностранцамъ. Такъ въ Уэстминстерѣ вы встрѣчаете между людьми военными Корсиканца Паоли; между учеными Швейцарца Козабона, и, наконецъ, между поэтами-художниками — Саксонца Тенделя. Уроженецъ магдебургскій, онъ скончался въ 1759 году въ Лондонѣ, гдѣ произвелъ большую часть своихъ знаменитыхъ твореній. Признательные къ великому генію, Англичане привыкли считать Генделя своимъ соотечественникомъ, и доселѣ особое общество любителей-энтузіастовъ (Sacred Music society) исполняетъ великія произведенія этого музыкальнаго Микель-Анджело въ обширной залѣ Exeter Hall, хоромъ, состоящимъ изъ 300 голосовъ и 200 музыкантовъ.
Къ западной сторонѣ церкви примыкаютъ остатки прежняго монастыря (West-Minster), между которымъ нѣтъ уже болѣе ни древняго святилища, служившаго часто неприкосновеннымъ убѣжищемъ, ни келлій монашескихъ, ни того дома, гдѣ въ 1474 году Вильямъ Какстонъ (Caxton) учредилъ первую въ Англіи типографію и напечаталъ первую книгу о шахматной игрѣ. Но доселѣ сохранялся еще дворъ обители (the Cloisters), огромный квадратъ, четыре стѣны котораго состоятъ изъ длинныхъ, крытыхъ арками ходовъ; помостъ и боковыя стѣны почти сплошь покрыты надгробными камнями. Сохранилась еще часть капитула (the Chapter house), перестроеннаго въ позднѣйшее время и обращеннаго въ государственный архивъ, въ которомъ донынѣ сохраняется оригиналъ знаменитый, Doomes day Book, или великій кадастръ Англіи, составленный въ XI столѣтіи.
Разнообразныя впечатлѣнія, производимыя на васъ посѣщеніемъ Уэстминстера, сливаются наконецъ въ одну мысль, что этотъ памятникъ есть самое вѣрное изображеніе исторіи Англіи, духа оживляющаго эту націю… Художникъ, вглядываясь въ эту сложную амальгаму старыхъ и новыхъ построекъ, оцѣняя исполненіе многочисленныхъ мавзолеевъ, найдетъ многое, что несогласно съ требованіемъ искусства; но масса цѣлостнаго содержанія полна силы, смѣлости, величія, гармоніи. Съ религіознымъ благоговѣніемъ Англичане хранятъ могилу Сиберта и часовню Эдуарда-Исповѣдника — остатки отдаленной старины; но это уваженіе, къ преданію, къ старинѣ, не помѣшало временамъ послѣдующимъ воздвигнуть стѣны трапезы съ ея величественными сводами, подъ которыми вамъ такъ свѣтло, такъ отрадно, если вы даже только художникъ. Вы видите, что здѣсь старина не есть развалина, что здѣсь ничто не падаетъ, не разрушается, не преходитъ; вокругъ преданій группируются нововведенія; различные возрасты историческіе слѣдуютъ одинъ за другимъ и существуютъ вмѣстѣ, какъ-будто они современны другъ другу. То же зрѣлище представляютъ вамъ общественныя отношенія англійскаго народа: сначала безвыходный лабиринтъ эксцентричностей и противорѣчій; но потомъ вы оріентируетесь и уже не смущаетесь болѣе порядкомъ дѣлъ, въ которомъ часто настоящее потому только существуетъ, что оно имѣетъ отношенія къ прошедшему.
Эти мавзолеи воздвигались на счетъ частныхъ фамилій, на счетъ королей, насчетъ парламента, на счетъ компаній, на счетъ общественной подписки — словомъ, это зданіе созидалось и поддерживалось всѣми моральными силами, оживляющими государственное тѣло Англіи.
Въ этомъ великомъ пантеонѣ сохраняется, или, лучше, живетъ память и уваженіе ко всему, что дѣлаетъ жизнь государства великою: къ наукѣ, искусству, подвигамъ воинскимъ и доблести гражданской. Въ этомъ обширномъ царствѣ мертвыхъ нашли себѣ успокоеніе не одни знаменитости Англіи, но и иностранцы, которымъ она не отказала въ гостепріимствѣ по смерти, такъ же точно какъ она не отказываетъ въ немъ при жизни.
Сотни надгробныхъ памятниковъ, вмѣщающіеся въ обширной и свѣтлой внутренности храма, вѣютъ на васъ не холодомъ могилы, но тѣмъ глубоко-успокоительнымъ чувствомъ, которое въ потрясенную сомнѣніями душу проливается и обѣтами религіи и стремленіемъ человѣчества хранитъ память о всемъ, что возвышаетъ жизнь, дѣлаетъ ее нравственно-великою. И вы, подобно одному знаменитому художнику, готовы сказать вашему чичероне: „Тише, остановись; здѣсь всё хочетъ что-то сказать намъ!“[12]
IV.
правитьПодъ сводами Уэстминстера воздвигнуто до 400 мавзолеевъ[13]. По ревнивая къ славѣ своихъ сыновъ, Англія уже приготовила новый пантеонъ для увѣковѣчиванія своихъ знаменитыхъ гражданъ. Я разумѣю соборъ св. Павла. Хотя эта церковь окончена въ началѣ XVIII столѣтія, но она, какъ и все въ Англіи, имѣетъ свою исторію. Она находится въ центрѣ Сити, недалеко отъ Темзы, на мѣстности нѣсколько — возвышенной, такъ-что улица, ведущая къ собору, носитъ названіе Людгетскаго-Холма (Ludgat-Hill).
Есть преданіе, что на этомъ мѣстѣ во времена Римлянъ стоялъ храмъ Діаны; въ-послѣдствіи Римляне же построили христіанскую церковь, разрушенную при Діоклитіанѣ; при Константинѣ построена была вновь церковь, разрушенная въ свою очередь Саксами. Въ 1003 году Эдельбертъ, король кентскій, построилъ на этомъ же мѣстѣ третью церковь, деревянную, уничтоженную пожаромъ въ 1086 году; тогда рѣшились воздвигнуть огромный соборъ, который и былъ конченъ въ 1312 году. Но и эта церковь была уничтожена пожаромъ въ 1666 году, послѣ котораго воздвигнутъ настоящій соборъ (1675—1710), знаменитымъ Христофоромъ Реномъ (Ch. Wren). Сооруженіе этого зданія стоило болѣе 1,500,000 фунт. стерл., и эта сумма была покрыта налогомъ на каменный уголь, ввозимый въ Сити.
Съ видомъ церкви св. Павла, безъ-сомнѣнія, знакомы многіе, даже побывшіе въ Лондонѣ: это зданіе такъ часто повторяется на гравюрахъ, литографіяхъ, политипажахъ… Главный фасадъ обращенъ къ западу: это портикъ, состоящій изъ двѣнадцати коринѳскихъ колоннъ; надъ которыми возвышаются другія восемь колоннъ, и надъ ними фронтонъ съ барельефомъ, представляющимъ обращеніе св. Павла; на вершинѣ портика статуя этого апостола, и но сторонамъ статуи св. Іакова Петра; по сторонамъ портика двѣ башни. Надъ срединою всего зданія высится величественный куполъ, поддерживаемый тридцатью двумя дорическими колоннами; наверху купола открытая галлерея, изъ средины которой возвышается фонарь, оканчивающійся яблокомъ и позолоченнымъ крестомъ.
Все зданіе обнесено желѣзною рѣшеткою; тѣсный проходъ между нею и стѣнами назначенъ для кладбища, на которомъ и теперь еще можно видѣть свѣжія могилы.
Таковъ внѣшній видъ этого зданія, которое, конечно, выиграло бы гораздо-болѣе, еслибъ не было окружено высокими домами.
Художники находятъ много недостатковъ въ произведеніи Рена; главнѣйшій въ томъ, что церковь св. Павла есть подражаніе римскому Петру, и что въ ней не соблюдено единства стиля: башни не вѣнчаются куполами, и ихъ стиль подходитъ къ такъ-называемому стилю возрожденія.
Все это справедливо; но нельзя отвергнуть одного: величія, въ которомъ представляется это зданіе издали, надъ колоссальнымъ городомъ, откуда бы вы ни смотрѣли на него: съ мостовъ ли, опоясывающихъ Темзу, съ самой ли Темзы, Или съ отдаленныхъ холмовъ, окружающихъ столицу — отвсюду куполъ св. Павла представляется вамъ царствующимъ надъ безконечною массою зданій.
Въ этомъ отношеніи далеко должны уступить готическіе соборы Кёльна, Парижа, Вѣны, которые, на извѣстномъ только разстояніи поражаютъ своею пропорціею и лишь вблизи даютъ чувствовать красоту мелкой рѣзной работы. Готическая башня, если она не стрѣльчатая, представляется издали чѣмъ-то неоконченнымъ; стрѣльчатая — она кажется символомъ индивидуальности, мысли, отторгающейся отъ земли, стремящейся улетѣть въ горніе предѣлы, оставить юдоль земную. Римскій куполъ, опирающійся на греческой колоннадѣ, представляетъ собою покровъ неба и есть символъ единенія человѣка съ Богомъ.
Внутренность церкви св. Павла далеко не соотвѣтствуетъ наружности. Правда, передъ вами открывается огромная вмѣстимость зданія, но въ нёмъ ничто не останавливаетъ вашего вниманія, ничто не поражаетъ вашего взора — это совершенная пустота, отсутствіе всякаго стиля.
Изъ угожденія пуританизму, въ новыхъ храмахъ Англичане не допускаютъ ни скульптуры, ни живописи. Этотъ недостатокъ искусства замѣняется до нѣкоторой степени новымъ назначеніемъ церкви св. Павла. У стѣнъ и у огромныхъ пилястровъ, стоятъ мавзолеи, медальйоны, группы, символическія статуи — въ память людей, ознаменовавшихъ жизнь свою подвигами, прославившими Англію.
Первая статуя воздвигнута была здѣсь въ честь Джонсона (Johnson), извѣстнаго критика. Прахъ его почиваетъ въ Уэстминстерѣ, между Шериданомъ и Гаррикомъ, близъ Томсона и Шекспира, гдѣ онъ былъ торжественно похороненъ въ декабрѣ 1784 г… и вслѣдъ за тѣмъ по подпискѣ ему воздвигнута была статуя въ церкви св. Павла.
Здѣсь же вы увидите конныя статуи генерала Аберкромби, лорда Гова; но прежде всего, конечно, остановитесь на памятникѣ герою, обожаемому англійскимъ народомъ — на памятникѣ Нельсону; статуя его опирается на якорь; справа стоитъ Англія, слѣва левъ Великобританіи.
Недалеко отъ монумента Нельсона воздвигнута статуя въ память извѣстнаго филантропа Говарда, прахъ котораго хранится въ степяхъ нашего отечества[14]. Прахъ Нельсона покоится въ подземельѣ церкви, подъ центромъ купола, въ саркофагѣ изъ бѣлаго и чернаго мрамора, поддерживаемаго пьедесталомъ, на которомъ начертана простая надпись: Horacio Vise. Nelson[15].
Близъ него покоится его сотрудникъ и другъ, лордъ Коллингвудъ.
Здѣсь же подъ простою доскою лежитъ прахъ Христофора Рена, съ тою же самою латинскою надписью, которая видна въ церкви близъ хорь[16]. — Вокругъ могилы разныхъ архитекторовъ и живописцевъ.
Посѣтивъ мертвыхъ въ ихъ послѣднемъ жилищѣ, вы почувствуете сильное желаніе взглянуть поскорѣе на все живое; но прежде, нежели рѣшитесь подниматься по 616 ступенямъ, васъ спросятъ, не желаете ли вы посмотрѣть библіотеку собора, взойдти въ нея чрезъ галлерею, знаменитую своимъ эхомъ (Whispering gallery), осмотрѣть комнату моделей (Model room), въ которой сохраняется модель церкви, также знамена, щиты и гербы, служившіе для погребальной процессіи Нельсона; посмотрѣть на большой колоколъ, въ который звонятъ только въ случаѣ смерти одного изъ членовъ королевской фамиліи, или лорда-мэра, лондонскаго епископа, и декана св. Павла. Но за все это вы должны заплатить особо, равно какъ и за удовольствіе подняться по 616 ступенямъ въ яблоко {Вотъ выписка:
За осмотръ памятниковъ и внутренности церкви " Шилл. — 2 Пенс.
За осмотръ галлерей " — 2
За входъ въ яблоко 1 — 6
За осмотръ библіотеки, большаго колокола, геометрической лѣстницы и комнаты съ моделями 1 — "
За осмотръ часовъ " — 2
За осмотръ подземелья 1 — «
Всего: 4 — 4
или около 1 руб. 50 коп. сер.}. Тамъ вы будете стоять на высшей точкѣ Лондона и можете видѣть, если не помѣшаетъ туманъ и дымъ, у ногъ своихъ метрополію, съ ея окрестностями. Вы различите главныя зданія Сити и стрѣльчатыя башни церквей съ золотыми крестами. Но далѣе — очерки обширной столицы теряются въ таинственномъ полумракѣ; обладательница всемірной торговли, ревнивая къ своему величію, показываетъ себя только частями, при счастливой игрѣ свѣта, какъ-бы для того, чтобъ только поразить удивленіемъ ваше воображеніе, возбудить ваше любопытство, не удовлетворивъ его.
V.
правитьСтрогіе, сухіе моралисты порицаютъ пышные памятники мертвымъ[17]; но если позволено, если полезно и благородно окружать мертвыхъ блескомъ и величіемъ, то это, конечно, тогда, когда государство предоставляетъ эту честь своимъ избраннымъ, соединяетъ ихъ въ храмѣ, освящаетъ ихъ память надписями и статуями, дѣлаетъ изъ нихъ своихъ пенатовъ, когда нація указываетъ на нихъ съ гордостію народамъ чуждыми и возбуждаетъ у новыхъ поколѣній благородное соревнованіе увеличить число избранныхъ сыновъ. Но подобные пантеоны не созидаются преднамѣренно; ни Уэстминстеръ, ни даже соборъ св. Павла не были выстроены нарочно для погребенія знаменитостей: ихъ пантеонами сдѣлала исторія.
Независимо отъ мавзолеевъ, Англичане любятъ воздвигать на площадяхъ и скверахъ памятники своимъ монархамъ и героямъ своей исторіи.
Всѣ короли и королевы Англіи, начиная съ Карла I[18], имѣютъ свои статуи въ разныхъ частяхъ города или въ публичныхъ зданіяхъ. Изъ государственныхъ людей той же чести удостоились Чатамъ, Бекфордъ, Питтъ и Фоксъ.
Но любимые герои англійскаго народа принадлежатъ позднѣйшему времени — это Нельсонъ и Веллингтонъ; въ первомъ Англичанинъ олицетворяетъ свою морскую славу, во второмъ славу сухопутныхъ подвиговъ. Но признательность народная выразилась различно въ-отношеній самыхъ героевъ. Есть три статуи въ честь Веллингтона, но ихъ воздвигли корпораціи, отдѣльныя лица; народъ же признательность къ Веллингтону выражаетъ инымъ образомъ: онъ чтитъ его за одну побѣду — при Ватерлоо; и это слово встрѣчается безпрестанно не только въ Лондонѣ, отъ Ватерлооскаго-Моста, Ватерлооской-Улицы, Ватерлооскаго-Сквера, Ватерлооской-Площади до омнибусовъ, изъ которыхъ многіе носятъ это имя, но во всѣхъ городахъ, мѣстечкахъ и деревняхъ на вывѣскахъ, на этикеткахъ тканей бумажныхъ и шерстяныхъ. Нація чтитъ героя одной побѣды, а не всего героя, который, какъ живой, еще есть человѣки, партіи. Предъ словомъ Ватерлоо благоговѣетъ всякій Англичанинъ, какихъ бы онъ мнѣній ни былъ, тогда-какъ имя Веллингтона подвергалось не разъ нападкамъ со стороны людей, которые въ герцогѣ видѣли противника ихъ правымъ или неправымъ желаніямъ.
О побѣдѣ Нельсона напоминаетъ одна только площадь — Trafalgar Squar. На ней воздвигнута гранитная колонна (176 ф.) съ колоссальною статуею героя; и имя Нельсона, точно такъ же, какъ имя Ватерлоо, встрѣчается въ Англіи повсюду; въ честь героя воздвигнуты колонны въ Дублинѣ и Эдинборгѣ, статуи и группы въ Ливерпулѣ и Бирмингемѣ. Съ этимъ именемъ соединяется для Англичанъ воспоминаніе о славѣ и могуществѣ цѣлой націи; герой морской живётъ въ своемъ имени, точно такъ же, какъ герой сухопутный живетъ въ своей побѣдѣ, и только одна исторія соединитъ нѣкогда съ именемъ побѣды имя героя, имя, которое теперь еще служитъ причиною любви или ненависти враждующихъ партій.
Но большая часть памятниковъ и статуй, населяющихъ города Англіи, въ художественномъ отношеніи, далеко ниже славы героевъ и уваженія къ нимъ націи. Въ Геіід-Паркѣ, у входа съ улицы Piccadilly, воздвигнута колоссальная статуя въ честь Веллингтона, вылитая изъ двадцати-четырехъ пушекъ, взятыхъ въ сраженіяхъ при Саламанкѣ, Витторіи, Тулузѣ и Ватерлоо. Герцогъ представленъ въ видѣ Ахиллеса; на могучемъ торсѣ пелеева сына, на мускулистой шеѣ гекторова побѣдителя поставлена голова герцога, съ его орлинымъ носомъ, сжатыми губами, квадратнымъ подбородкомъ. Можете себѣ представить, какое впечатлѣніе производитъ на любителя искусствъ подобное произведеніе скульптуры!
Въ другомъ мѣстѣ, именно противъ биржи, стоитъ конная статуя Веллингтона. Всадникъ — есть вѣрный портретъ герцога, сидящаго на англійскомъ рысакѣ, съ топкими ногами, острою головою, вытянутою шеею.,
Столь же неудачно исполненіе всѣхъ другихъ конныхъ статуй, которыя вы встрѣтите въ Лондонѣ. Исполненіе памятниковъ Питту и Фоксу — удачнѣе; по-крайней-мѣрѣ художникъ умѣлъ придать своимъ произведеніямъ характеръ важности и спокойствія.
Воздавая честь героямъ своей исторіи публичными памятниками, Англичане столько же любятъ эмблематическія изображенія цѣлой націи, символы ея могущества и славы, и потому на публичныхъ зданіяхъ вы безпрестанно видите то гербъ Великобританіи, поддерживаемый геніемъ Англіи и Славою, какъ на Соммерсет-Гаузѣ, то фигуру Великобританіи, окруженную Торговлею, Мореплаваніемъ, Наукою и Земледѣліемъ, какъ на барельефахъ Commercial-Hall, то Великобританію, сопровождаемую статуями Европы и Азіи, какъ на Фронтонѣ дома Ост-Индской-Компаніи.
Архитектура домовъ или, лучше сказать, дворцовъ, составляющихъ Вест-Эпде, занимаемыхъ богатымъ классомъ — грандіозна, монументальна, хотя стиль ея уродливъ, и часто безсмысленъ. Ни въ одномъ городѣ вы не увидите столько колоннадъ и Фронтоновъ. Греки и Римляне не столько были Греками и Римлянами, какъ подданные ея великобританскаго величества. Вы безпрестанно прогуливаетесь между парѳенонами, вы только и видите, что храмы Юпитера и Весты, и очарованіе ваше было бы совершенное, еслибъ между колоннами вы не читали надписей: Газовая компаніи, Компанія застрахованія и проч. Дорическія и іоническія колонны повсюду. Эти колоннады и фронтоны съ перваго раза кажутся величественными и роскошными, но подойдите ближе, всмотритесь въ подробности — и вы пожалѣете о художникѣ.
Посмотрите на домъ, гдѣ живетъ первое правительственное лицо Сити Mansion-House, жилище лорда-мэра. Эта постройка столь же безобразна, сколько массивна. Передній фасадъ — греческій перистиль, шесть коринѳскихъ колоннъ поддерживаютъ фронтонъ. Наверху аттика возвышается новое зданіе, не греческій храмъ, а простой англійскій домъ! Исторія этого зданія весьма-любопытна. Когда альдермены совѣщались о постройкѣ дома для лорда-мэра, лордъ Бурлингтонъ, любитель и знатокъ въ искусствахъ, прислалъ имъ рисунки, составленные Палладіо[19], достойные знаменитаго художника. Корпорація почтенныхъ альдерменовъ оскорбилась; многіе спрашивали: „кто этотъ Палладіи, и почему благородный лордъ мѣшается не въ свое дѣло?“ Отложивъ рѣшеніе вопроса до завтра, джентльмены отправились обѣдать. Когда черепаховый супъ и бифстексъ успокоили страсти, а портеръ просвѣтилъ головы, почтенный совѣтъ собрался снова. И о чемъ же вы думаете онъ разсуждалъ?.. О красотѣ зданія? о удобствѣ? о издержкахъ? — Ничуть не бывало!
— „Я осмѣливаюсь замѣтить, началъ говорить одинъ альдерменъ, докторальными, голосомъ: — что этотъ Палладіо не Англичанинъ, онъ не членъ Сити.
— А я прибавлю, произнесъ другой голосъ, что Палладіо Итальянецъ и папистъ!
Послѣ этихъ словъ, все собраніе единогласно признало присланный лордомъ Бурлингтономъ планъ неисполнимымъ. Когда же утихло пуританское негодованіе, почтенные альдермены единогласно утвердили планы Жоржа Данса, Француза, но за-то протестанта, который, впрочемъ, до-тѣхъ-поръ строилъ только корабли.
Но нигдѣ архитектурный космополитизмъ Англичанъ не обнаруживается болѣе, какъ въ церквахъ новой постройки.
Лондонъ вообще богатъ церквами; всѣ онѣ, однако, большею частію новѣйшей постройки: одинъ Христофоръ Ренъ выстроилъ около пятидесяти. Характеръ архитектуры ихъ большею частію греческій или готическій; по чаще всего соединеніе того и другаго характера, что, конечно, не служить доказательствомъ изящества вкуса англійскихъ зодчихъ.
Взгляните, на-прим., на церковь St.-Martin’s in the fields, которою Англичане нерѣдко хвалятся. Западный фасадъ прекрасенъ, спору нѣтъ: это величественный портикъ, изъ 8-ми коринѳскихъ колоннъ. Но надъ главнымъ корпусомъ церкви возвышается четырехугольная башня, оканчивающаяся готическимъ шпицомъ.
Справедливо замѣтилъ одинъ критики, что колоннады вовсе не соотвѣтствуютъ климату, или, лучше сказать, атмосферѣ Лондона. Туманя“ и дымъ каменнаго угля покрываетъ ихъ чернымъ цвѣтомъ спереди и сѣрымъ сзади и съ боковъ. Отъ-этого тѣнь представляется на первомъ планѣ, а свѣтъ на второмъ; другими словами, передняя часть колонны кажется заднею, а задняя переднею. Это совершенно уничтожаетъ законъ перспективы и производитъ на зрителя непріятное впечатлѣніе, хотя архитекторъ и соблюлъ, законы своего искусства.
Небу Англіи прилична одна только архитектура — архитектура среднихъ вѣковъ: башни, толстыя зубчатыя стѣны, остроконечные своды, шпицы, исчезающіе въ воздухѣ — словомъ, архитектура Уэстминстера и Виндзора. И вотъ почему зданія, подобныя церкви св. Дунстана (St.Dunstans fleet street), новая зала въ Christ’s hospital, Westminster hall, Guild hall и нѣкоторыя другія, остановятъ на себѣ вниманіе любителя художествъ своимъ чистымъ готическимъ стилемъ.
Въ настоящее время въ Лондонѣ воздвигается монументальное зданіе новаго парламента, у Уэстминстерскаго-Моста, сзади Уэстминстерскаго-Аббатства, на берегу Темзы. Снаружи оно уже почти было окончено, когда мы были въ Лондонѣ — по-крайней-мѣрѣ такимъ показался намъ фасадъ, обращенный къ рѣкѣ. Мы были и внутри въ нѣкоторыхъ залахъ, гдѣ засѣдали разные парламентскіе комитеты. Но о внутренней красотѣ зданія можно будетъ судить лишь тогда, когда будутъ совершенно окончены главныя залы, назначенныя для засѣданія лордовъ и коммонеровъ.
На это зданіе ассигновано милльйонъ фунтовъ стерл., и оно воздвигается по плану архитектора Барри, который благоразумно отказался отъ подражанія Грекамъ и Римлянамъ и, изучивъ національные памятники, начиная отъ временъ Саксовъ до ХVI столѣтія, въ проектѣ своемъ умѣлъ сочетать легкость готическую съ прочностью и правильностью стиля флорентійскаго, по-крайней-мѣрѣ такъ кажется при взглядѣ на это колоссальное зданіе, въ его еще несовершенно-оконченномъ видѣ.
VI.
правитьНесмотря на недостатки въ художественномъ отношеніи, недостатки, которые выказываются при разсмотрѣніи подробностей, общій видъ Лондона поразителенъ: все въ немъ великолѣпно, роскошно.
Но всматриваясь внимательнѣе въ постройки и въ народонаселеніе, движущееся на улицахъ и площадяхъ, вы скоро откроете рѣзкія отличія разныхъ частей Лондона. Мы знакомы уже нѣсколько съ Сити, посмотримъ на Вест-Энде.
Оставя ворота Temple-Bar, спустимся по Стренду до площади Charing-Cross, гдѣ несущаяся толпа изъ Сити раздѣляется по тремъ или четыремъ улицамъ, ведущимъ въ дальнѣйшія части города.
Здѣсь бронзовый всадникъ на бронзовомъ конѣ — памятникъ Карлу І-му — глядитъ въ историческую улицу Whitehall, которая ведетъ къ Уэстминстеру, таинственному святилищу древней исторіи англійской монархіи. Направо, памятникъ покой исторіи, Trafalgar-Squar съ монументомъ Нельсону и галлерею изящныхъ искусствъ. Прямо, улица Pall-mall, отъ которой вправо отдѣляется Regent-street. Здѣсь начинается какъ-бы новый городъ; здѣсь точка соприкосновенія прошедшаго съ настоящимъ, тѣсныхъ кварталовъ Сити съ новыми, широкими улицами, обставленными великолѣпными домами, жилищами большаго свѣта. Вы вдругъ переноситесь въ резиденцію двора и дворянства и видите разность между цивилизаціею дѣятельною, промышленою Сити и великолѣпіемъ и роскошью кварталовъ Pall-mall, Regent-street, Piccadilly; тамъ домы, почернѣвшіе отъ времени и дыма, здѣсь знанія свѣтлыя, глядящія на зелень парка.
Въ Сити Лондонъ занятъ добываніемъ денегъ, здѣсь — онъ наслаждается тратою денегъ. Здѣсь все дышетъ роскошью безъ пышности, богатствомъ безъ чванства, изяществомъ, отличающимся не столько блескомъ, сколько полнотою и оконченностью всѣхъ подробностей. Это величіе богатства, производимое всеобщимъ довольствомъ и избыткомъ; оно по всегда основано на знаніи и любви къ прекрасному, за-то неизсякаемый источникъ его заключается въ практическомъ духѣ промышленаго государства, который всему сообщаетъ ту изящную простоту, гдѣ комфортъ и польза соединены съ прочностью.
Лучшее и оригинальнѣйшее украшеніе Лондона составляютъ скверы и парки. Скверъ есть обыкновенная площадь, окруженная домами, большею частію одинаковой архитектуры; средина засажена деревьями, обнесенными рѣшеткою, устланная зеленымъ дерномъ, на которомъ отдыхаетъ глазъ, утомленный видомъ печальнаго неба и мрачнымъ цвѣтомъ домовъ.
Но двери сквера запираются — въ немъ имѣютъ право гулять лишь жители окружающихъ домовъ. Для публичныхъ прогулокъ есть парки: это тѣ же скверы, только въ огромныхъ размѣрахъ.
Кстати, вамъ уже наскучили громады строеній, наскучилъ городъ съ его страшнымъ движеніемъ; вамъ необходимо освѣжиться воздухомъ деревенскимъ; ваши глаза, утомленные мрачнымъ цвѣтомъ строеній, хотятъ успокоиться на зелени лѣсовъ и луговъ; вы желаете за-городъ. Но вы это можете сдѣлать не выѣзжая изъ Лондона. Пойдемте, прогуляемся по его обширнымъ паркамъ, которые почти всѣ находятся въ западной части города[20], въ Вест-Энде, мѣстопребываніи аристократіи и вообще зажиточнаго народонаселенія. И вотъ мы съ вами опять у знакомаго намъ цирка. Къ югу, пройдя по Реджент-стриту, мы дойдемъ до колонны Норка, отъ которой идетъ внизъ гигантская лѣстница; спустись по ней, мы очутимся у входа въ Сен-Джемсъ-Паркъ.
На этомъ мѣстѣ, еще при Генрихѣ VIII, было болото; теперь это прекрасный зеленый лугъ усѣянный группами деревьевъ, пади, зелеными вершинами которыхъ, прямо на югъ, возвышаются черныя башни Уэстминстера, а на противоположной сторонѣ чрезъ улицу глядитъ мрачное зданіе Сен-Джемскаго-Дворца. Почти вся середина парка занята прудомъ, населеннымъ красивыми, разнообразными водяными птицами, питомицами орнитологическаго общества, котораго вы сами можете легко сдѣлаться членомъ, записавшись въ книгѣ, которая находится у привратника.
Выйдя въ сѣверныя ворота, налѣво останется Букингемскій-Дворецъ съ своимъ паркомъ; перейдя чрезъ улицу, мы очутимся въ такъ — называемомъ зеленомъ паркѣ (Green-park), прилегающемъ сѣверною своею стороною къ улицѣ Пикадилли, перейдя чрезъ которую, мы очутимся у тріумфальной арки, подлѣ дома герцога Веллингтона: это входъ въ Hyde-park; повернувъ налѣво, мы будемъ у обширнаго пруда Serpentine-river, обойдя который, мы можемъ взойти въ Кенсингтонъ — обширный садъ, съ дворцомъ, занимаемымъ обыкновенно кѣмъ-либо изъ членовъ королевской фамиліи. Если вы любите ботанику, то по дорогѣ можете изучать разныя растенія, нарочно для этого посаженныя съ латинскими надписями. но если вы просто любитель природы, то нигдѣ не найдете лучшей зелени, нигдѣ, кромѣ, можетъ-быть, загороднаго дворца Hampton-court, не увидите столь величественныхъ каштановыхъ деревьевъ, нигдѣ не встрѣтите такихъ прекрасныхъ дѣтей, играющихъ подъ ихъ тѣнью; а пасущіяся коровы и овцы, совершенно заставятъ васъ забыть, что вы въ серединѣ сача то многолюднаго города.
Если Англичане не отличаются оригинальностью и истиннымъ творчествомъ въ пластическихъ искусствахъ — живописи и ваяніи, то, конечно, никто не можетъ оспоривать у нихъ первенства въ искусствѣ разводить сады.
Чему это приписать? Не тому ли, что практическій смыслъ Англичанъ далъ имъ рано почувствовать, что безъ наслажденія природою нѣтъ полнаго наслажденія для человѣка, и что для этого не должно насиловать природу? Но и то сказать, что украшенію англійскимъ парковъ содѣйствуетъ легкость климата; Англія не можетъ славиться плодами, но за-то вокругъ Лондона, розовый лавръ, португальскій лавръ, разныя нѣжныя акаціи, рододендроны — не замерзаютъ никогда; магноліи рѣдко требуютъ прикрытія, и самыя камеліи проводятъ зиму подъ легкою стеклянною защитою. Въ Шотландіи, въ Дункельдѣ, подъ 56 1/ао с. ш., почти на градусъ сѣвернѣе Эдинборга, я видѣлъ деревья грѣцкихъ орѣховъ, которыя правда не даютъ плодовъ, по роскошною зеленью своею украшаютъ парки. Всегдашняя влажность воздуха необыкновенно способствуетъ свѣжести дерна; растительная сила его такова, что въ Англіи вездѣ, въ паркахъ и садахъ, не запрещаютъ ходить по дерну.
Но мы еще не были въ Паркѣ-Регента, который лежитъ отдѣльно въ сѣверо-западной части города. Изберемъ для этого воскресный день; когда тамъ въ звѣринцѣ прогуливается высшее общество Лондона.
Длинная вереница каретъ, колясокъ, тильбюри и всадниковъ тянется отъ входа до выхода. То же молчаніе, которое сопровождаетъ торговца или ремесленника въ дѣлахъ, не оставляетъ холоднаго и апатическаго лорда, сидящаго въ ландо, окруженнаго своимъ семействомъ, не оставляетъ и дэнди, галопирующаго возлѣ и желающаго обратить на себя вниманіе окружающихъ. Но вотъ дамы, изящнѣйшія лэди, знаменитыя сколько положеніемъ своимъ въ обществѣ, -столько богатствомъ и нарядами, выходятъ изъ каретъ; имъ подаютъ руки лорды, дюки, министры, ихъ мужья, братья или родственники: нетерпѣливые всадники оставляютъ своихъ лошадей жокеямъ и расталкиваютъ толпу.
Вотъ, смотрите, дэнди входитъ въ звѣринецъ, открываетъ ротъ, поднимаетъ плеча, беретъ лорнетъ, вглядывается, ищетъ чего-то, и вдругъ, изумленный, останавливается на обезьянахъ. Онъ чувствуетъ какую-то секретную симпатію къ ихъ безтолковымъ движеніямъ и говоритъ одному изъ своихъ друзей:
— Goddamn, very pleasant!
Толпа дамъ и дѣтей останавливается у рѣшетки надъ логовищемъ медвѣдей, которые взлѣзаютъ и спускаются по столбамъ, напоминая собою похожденія матросовъ по мачтамъ, хватаютъ лакомства, бросаемыя имъ нѣжными руками лэди или ручонками дѣтей ихъ.
Но всѣ прогулки оканчиваются обозрѣніемъ слона, который свободно разгуливаетъ по зеленому дерну; это самъ Джонъ-Буль, разгуливающій спокойно, гигантскими шагами, среди общества, которому онъ дозволяетъ ласкать и угощать себя лакомствами, тутъ же продающимися.
Прогулка въ звѣринцахъ, или такъ-называемыхъ зоологическихъ садахъ (Zoological-gardens) — одно изъ любимѣйшихъ публичныхъ увеселеній Англичанъ; по прогулка, скажете вы, не есть еще увеселеніе. Такъ; да Англичане веселятся по-своему… У Англичанина нѣтъ этого открытаго веселья, которое такъ ясно выказывается въ жизни южныхъ народовъ: вы не услышите пѣсни англійскихъ работниковъ: Англичанинъ молчаливъ; не услышите веселой рѣзвой болтовни собесѣдниковъ: Англичанинъ не сообщителенъ; вездѣ и всегда онъ серьёзенъ и важенъ, вездѣ онъ кажется человѣкомъ зрѣлымъ, съ характеромъ суровымъ. Но удовольствіе — потребность человѣческой природы, а Англичане также люди; Англичанинъ забавляется, но въ его забаву не входитъ веселье, несогласное ни съ характеромъ народа, ни съ климатомъ туманнаго Альбіона; по характеру своему, Англичанинъ неспособенъ къ той свободной веселости, которая есть слѣдствіе открытаго, юношескаго характера. Мысль его всегда занята интересами матеріальнаго, дѣйствительнаго, и потому онъ не развлекается и считаетъ себя призваннымъ веселиться лишь тогда, когда затронуто его любопытство. И любопытство замѣняетъ для него всякое веселье, всякую забаву; когда оно удовлетворено разсматриваніемъ ли вещей, возбуждающихъ его вниманіе или приводящихъ его въ напряженіе ожиданіемъ нечаянностей, или зрѣлищемъ чего-либо необыкновеннаго, тогда только Англичанинъ воскликнетъ: Very pleasant endeed (это забавно, въ-самомъ-дѣлѣ).
Публичныя увеселенія Англичанъ отличаются прежде всего интересомъ любопытнаго, и на этотъ-то интересъ разсчитываютъ и спекулируютъ предприниматели. Въ программу публичнаго увеселенія прежде всего должно входить что-либо живописное, необыкновенное сочетаніе вещей самыхъ обыкновенныхъ, или по-крайней-мѣрѣ ихъ усовершенствованіе — словомъ, все, что можетъ возбудить вниманіе и доставить случай зрителю научиться чему-либо новому, полезному.
Этимъ объясняется о*хотя Англичанъ къ собраніямъ разныхъ произведеній природы. А что жь можетъ быть занимательнѣе созерцанія природы въ живыхъ ея произведеніяхъ, собранныхъ въ одно мѣсто изъ разныхъ странъ всего извѣстнаго свѣта? Еще недавно Англичане были страстными охотниками до боя пѣтуховъ, травли звѣрей и кулачныхъ боевъ; по эта мода прошла, и мѣсто ея заступили мирныя и, конечно, болѣе-наставительныя зоологическія прогулки, гдѣ самое обращеніе съ животными, вмѣсто прежняго чувства жестокости, возбуждаетъ болѣе-мягкое, болѣе-человѣческое чувство.
Трудно представить себѣ идею удобства и изящества, съ которымъ расположенъ звѣринецъ Регентова-Парка. Надобно самому видѣть эти павильйоны, окруженные купами деревьевъ, кустарниками и цвѣтами, эти котичи, эти эрмитажи и хижины, гдѣ живутъ животныя со всѣмъ комфортомъ, приличнымъ ихъ натурѣ и нравамъ. Посмотрите на слона, войдите въ его жилище въ то время, какъ онъ гуляетъ по дерну и беретъ хоботомъ, сквозь рѣшетку, лакомства изъ рукъ великолѣпныхъ миссъ и лэди, или изъ рукъ ихъ красивѣйшихъ въ мірѣ дѣтей; воспользуйтесь этимъ временемъ, войдите въ самое жилище этого великана, и обратите вниманіе на снарядъ, которымъ нагрѣваютъ его домъ. Это родъ борова, проведеннаго подъ поломъ; въ концѣ маленькое отверзтіе, гдѣ зажигаютъ немного топлива, и теплота, равномѣрно согрѣвая полъ, распространяется вверхъ, такъ точно, какъ она распространяется въ жаркомъ поясѣ отъ раскаленной земли.
Соперникъ у звѣринца Регентова-Парка есть только парижскій Ботаническій-Садъ; но если этотъ садъ производитъ глубокое впечатлѣніе своимъ холмомъ, своими ливанскими кедрами, то, взамѣнъ того, звѣринецъ лондонскій обширнѣе, прогулки въ немъ разнообразнѣе; онъ богаче гротами, террасами, прудами, группами деревьевъ.
Здѣсь все оживлено, и гуляющіе на каждомъ шагу поражаются различными неожиданностями, новою физіономіею жителя тропиковъ, или сѣвернаго полюса. Пруды окаймлены раковинами, или искусственными развалинами, населены амфибіями, которыя показываются на поверхности воды и исчезаютъ, при видѣ зрителей. Сколько живаго, самаго интереснаго и наставительнаго для натуралиста!
Предъ вами ручей, извивающійся по прекрасному лугу, и тамъ коровы, лошади, зебры, ламы, антилопы пасутся на великолѣпной зелени, во всей ея свѣжести.
Должно сознаться, что эта молчаливая, эта фешёнебльная прогулка чрезвычайно-интересна; здѣсь вы видите лѣстницу природы, начиная отъ земноводныхъ до гордаго льва, жестокаго тигра, кровожадной гіены, колоссальнаго слона и безобразнаго бегемота!
Кстати, такъ-какъ мы съ вами зашли въ Паркъ-Регента, то по сосѣдству можемъ еще насладиться одною національною забавою Англичанъ. У юго-восточнаго выхода изъ парка возвышается такъ-называемый Колизей (Colosseum). Это зданіе, или, лучше-сказать, учрежденіе, выражаетъ собою богатство, могущество и умственное направленіе Англичанъ. Трудно себѣ представить болѣе-наставительное, болѣе-богатое, болѣе-необыкновенное собраніе предметовъ искусствъ и науки, механики, оптики и декоративнаго искусства; трудно представить себѣ что-либо возбуждающее столько любопытства, доставляющее столько полезнаго наслажденія.
Наружный видъ зданія съ его колоннами и колоссальнымъ куполомъ, напомнитъ вамъ римскій пантеонъ. Фасадъ его, обращенный къ парку — портикъ изъ шести дорическихъ колоннъ. Надъ портикомъ возвышается куполъ 126 футовъ въ діаметрѣ; изъ нихъ 75 футовъ совершенно-стеклянные. Стѣны, прикрываемыя этимъ куполомъ, представляютъ шестнадцати-сторонній многоугольникъ, каждая сторона въ 25 футовъ, а вся окружность 400 футовъ. Здѣсь — панорама Лондона.
Идея — показывать панораму Лондона въ самомъ Лондонѣ, представляется съ перваго раза странною; строить особое зданіе для того, чтобъ показывать какъ рѣдкость, то, что можно видѣть каждый день, взойдя только на куполъ св. Павла, не есть ли причуда, странность Англичанъ? Но такое обвиненіе не совсѣмъ-справедливо. Туманъ и дымъ каменнаго угля рѣдко позволяютъ наслаждаться зрѣлищемъ, представляемымъ видомъ огромной метрополіи. Вы должны взойдти по 534 ступенямъ, чтобъ достигнуть первой галереи надъ куполомъ св. Павла, и потомъ еще должны взбираться по 82 ступенямъ, если хотите достигнуть яблока или креста; и большею частію вы рискуете сдѣлать это утомительное путешествіе для того только, чтобъ не увидѣть ничего или увидѣть весма-мало. Вотъ почему мысль устроить панораму Лондона въ самомъ Лондонѣ не есть причуда: она устраняетъ неудобства климата, и самый успѣхъ предпріятія оправдываетъ его начало. Притомъ же панорама сдѣлана съ такимъ искусствомъ, что вамъ ничего не остается желать для совершеннаго очарованія; въ этомъ отношеніи, это — единственное въ мірѣ произведеніе.
Но войдемте въ самый Колизей. Изящная рѣшетка отдѣляетъ васъ отъ портика, у входа въ который мы должны взять по два билета, чтобъ видѣть все, и за каждый заплатить по 1 шил. Билеты взяты, и мы тотчасъ вступаемъ въ Глиптотеку — музей скульптуры. Это обширная галерея, идущая вокругъ палатки, находящейся въ центрѣ. Галерея поддерживается рядомъ колоннъ, параллельно которымъ идетъ рядъ пилястровъ, окаймляющихъ сводообразныя ниши. Въ нишахъ и между колоннами помѣщены мраморныя изваянія — оригинальныя и копіи съ знаменитѣйшихъ произведеній — Апполона Бельведерскаго, Венеры Медицейской, бюсты королевы и разныхъ знаменитостей Англіи. Въ нишахъ же вы замѣтите комфортэбльные диваны, на которыхъ можете расположиться и осматривать статуй и бюсты, а между-тѣмъ, если хотите, вамъ подадутъ изъ изящнаго буфета мороженое, лимонадъ, шербета». Но вы насладились, и вотъ васъ спрашиваютъ: «какъ вы хотите подняться на верхъ — по лѣстницѣ или паромъ (by steam)?» Заплатимъ по 6 пенсовъ и предоставимъ себя влеченію пара. Мы подходимъ къ центральной палаткѣ, отворяется маленькая дверь — мы вступаемъ въ aceending room. Это небольшая комната, убранная во вкусѣ вѣка королевы Елисаветы, съ диванами, стульями и столомъ посрединѣ, на которомъ лежатъ журналы и брошюры, чтобъ не терять времени, во время долгаго переѣзда съ низу на верхъ. Въ этой комнатѣ могутъ помѣститься двѣнадцать человѣкъ, и при свѣтѣ люстры, находящейся въ верху, вы можете наблюдать характеристическія физіономіи вашихъ спутниковъ. Вы не слышите никакого шума, не чувствуете никакого потрясенія, васъ поднимаютъ почтительно — respectable, и вотъ снова отворяется дверь; вы дѣлаете два шага, и, какъ-бы по мановенію волшебника, стоите на первой галереѣ панорамы, — нѣтъ, вы не въ панорамѣ, вы стоите на верхней галереѣ купола св. Павла: подъ вами обѣ башни колоколенъ и крыша его портика; а здѣсь тотчасъ видите мрачныя башни Таусра, зданія таможни, почты; вы переходите на другую сторону галереи — и вотъ башни Уэстминстера. Но вы не вѣрите, что все это на полотнѣ, вы хотите видѣть болѣе — подойдите къ зрительнымъ трубамъ, утвержденнымъ на подножіяхъ у балюстрады галереи: зрительная труба открываетъ вамъ подробности вида съ величайшею точностью. Таково необыкновенное дѣйствіе искусства!
Насладившись этимъ первымъ взглядомъ на Лондонъ, вы поднимаетесь на вторую галерею, потомъ на третью, и очарованіе ваше еще болѣе увеличивается, горизонтъ зрѣнія еще болѣе расширяется, и окрестности Лондона кажутся вамъ въ отдаленіи. Вамъ отворяютъ дверь, какъ-будто ведущую внутрь башни, и вы видите надъ собою яблоко собора съ колоссальнымъ крестомъ. Вы сдѣлали еще 40 ступеней — и очутились дѣйствительно на эстрадѣ купола: предъ вами открывается новая панорама — Паркъ-Регента, съ его зеленью, группами деревъ, окаймленный великолѣпными домами. Но это не живопись, а дѣйствительность, и вы не на куполѣ св. Павла, а на куполѣ Колизея. Этотъ переходъ отъ искусства къ натурѣ не только не ослабляетъ впечатлѣнія перваго, а напротивъ, еще болѣе очаровываетъ васъ. Такъ смѣло задумана и такъ счастливо исполнена идея художника!
Вы сходите вновь тѣмъ же путемъ, снова глядите на панораму Лондона и снова впадаете въ обаяніе искусства. Наконецъ, мы оставляемъ галереи, сходимъ внизъ, проходимъ вновь чрезъ музей и идемъ въ теплицу. Здѣсь размѣщены разныя великолѣпныя экзотическія растенія, на которыя заглядится и ботаникъ, и любитель цвѣтовъ. Здѣсь вы увидите рѣдкихъ птицъ и заслушаетесь шума фонтана, убраннаго блестящими раковинами.
Близъ фонтана вы входите въ сталактитовую пещеру; вода съ блестящихъ кристалловъ сочится капля за каплей; вы хотите посторониться, поворачиваете въ другую боковую пещеру, откуда открывается видъ на отдаленное море, какимъ оно представляется изъ пещеры купальщиковъ въ Ниццѣ; но взгляните въ другую сторону — и увидите море, волнуемое бурею; для полнаго очарованія слышите шумъ волнъ, дробящихся о прибрежныя скалы, видите остатки разбитаго корабля, поднимающіеся и снова опускающіеся волны.
Но выйдите изъ пещеры, обойдите снова фонтанъ и пройдите чрезъ галерею, установленную растеніями и кажущуюся безконечною отъ отраженія въ зеркалахъ, и потомъ ступайте въ Этотъ подземный проходъ — вы перенесетесь въ иной міръ. Вы стоите на переходахъ или на наружныхъ навѣсахъ шале, швейцарской хижины — вы въ долинѣ Шамуни; налѣво предъ вами разстилается ледяное море, прямо предъ вами возвышается Монбланъ съ своими вѣчными снѣгами. Вы хотите освободиться отъ очарованія, хотите разрушить обманъ, убѣдиться, что все это поболѣе какъ полотно, наклоняетесь съ балкона — и васъ осыпаютъ брызги каскада, падающаго съ скалы, виднѣющейся вправо и увѣнчанной вѣковыми елями. Эта влажная пыль васъ освѣжаетъ, вы отдыхаете, стоя у балюстрады, и наслаждаетесь красотами природы, которыя произвело искусство, чтобъ заставить васъ удивляться его подражательной силѣ!
Выйдемте же наконецъ на свободу, подъ открытое небо, въ садъ Колизея. Здѣсь вы видите снаружи стеклянные, мавританскіе куполы теплицы, между развалинами колоннъ и портиковъ древней Греціи. Художникъ хотѣлъ перенести васъ на берега Босфора и Средиземнаго-Моря. Должно, впрочемъ, сказать, что эта послѣдняя прогулка очаровательнѣе ночью, когда весь Колизей, освѣщенный газомъ, кажется вамъ волшебнымъ замкомъ, въ которомъ присутствуетъ невидимая богиня. Вы такъ же входите, какъ и днемъ, такъ же поднимаетесь въ верхнія галереи, чтобъ видѣть панораму Лондона — и она представляется вамъ еще очаровательнѣе. Внизу разстилается метрополія, съ освѣщенными улицами, магазинами, домами; тамъ извивается Темза, покрытая кораблями, о которыя плещутся серебристыя волны; надъ вами разстилается голубой сводъ неба, усѣянный звѣздами и освѣщаемый лупою. Вы засмотрѣлись на луну; но вотъ набѣжало облако, закрыло луну, и тѣнь широко стелется надъ спящимъ городомъ…
- ↑ На англійскихъ желѣзныхъ дорогахъ не позволяется служителямъ требовать какой-либо платы съ пассажировъ за переноску вещей, и проч.: за все платитъ управленіе желѣзной дороги; прислуга чрезвычайно внимательна и предупредительна. Но этотъ комфортъ стоитъ недешево; отъ Довра до Лондона 88 миль (132 версты); первое мѣсто стоитъ съ обыкновеннымъ поѣздомъ 15 шил. (4 р. 95 к. с.), второе 10 шил. (3 р. 30 к.), третье 6 шил. (1 р. 98 к. с.); путь совершается въ 4 часа 15 минутъ. Но, сверхъ-того, два раза въ день отправляется экстренный поѣздъ, совершающій тотъ же путь въ 2 часа 30 минутъ. Съ экстреннымъ поѣздомъ отправляются пассажиры лишь въ первыхъ мѣстахъ съ платою по 18 шил. (5 р. 4 к. с.). Итакъ, обыкновенный поѣздъ со всѣми остановками на станціяхъ дѣлаетъ около 32 верстъ въ часъ, а экстренный 52 версты.
- ↑ Въ Лондонѣ 6 мостовъ, которые расположены слѣдующимъ образомъ въ восходящемъ порядкѣ; Лондонскій, или, правильнѣе, Новый Лондонскій Мостъ (New London Bridge), начатый въ іюнѣ 1825 и конченный въ 1831 году, построенъ изъ гранита шотландскаго, петередскаго и дербиширскаго; пятью эллиптическими арками опоясываетъ онъ Темзу на протяженіи 782 футъ. Соусваркскій-Мостъ (Southwark Bridge), — одно изъ величайшихъ сооруженій инженернаго искусства. Изъ трехъ его арокъ, утвержденныхъ на гранитныхъ устояхъ, средняя имѣетъ въ пролетѣ 240 футовъ. Мостъ этотъ построенъ въ 1814—1819 г. и стоилъ около пяти мильйоновъ руб. сер. — Блэкфрайрскій-Мостъ (Blackfriars Bridge), построенный въ 1760—1769 году, стоилъ около мильйона р. сер. Онъ перекидывается чрезъ Темзу девятью арками; на одной изъ нихъ доселѣ сохранилась надпись на латинскомъ языкѣ, объясняющая, что по единогласному желанію граждане, построившихъ этотъ мостъ, онъ долженъ носить имя Вильяма Питта, какъ памятникъ признательности города къ человѣку, который могуществомъ своего генія, твердостью ума и своими добродѣтелями пріобрѣлъ, расширилъ и устроилъ владѣнія англійской націи въ Азіи, Африкѣ, Америкѣ, и проч. Но обстоятельства измѣнились, и имя Питта не привязалось къ мосту, мало-по-малу принявшему прежнее себѣ названіе, подъ которымъ онъ и теперь извѣстенъ. — Ватерлоскій-Мостъ (Waterloo Bridge) построенъ въ 1811—1817 г. частною компанію, издержавшею до шести съ половиною мильйоновъ р. сер.: спекуляція не удалась, доходы не окупили процентовъ съ употребленнаго капитала; но самая постройка остается однимъ изъ величественнѣйшихъ и чудеснѣйшихъ памятниковъ по прочности матеріаловъ, смѣлости, простотѣ, и, слѣдовательно, изяществу архитектуры; выстроенный весь изъ корнвалійскаго и абердинскако гранита, онъ смѣло можетъ сопротивляться разрушительной силѣ времени. Эллиптическія арки его всѣ одного размѣра, и потому поверхность моста, возвышающаяся на 50 футовъ надъ рѣкою во время прилива и идущая въ уровень съ улицею Стрендъ, совершенно горизонтальна, безъ малѣйшей выпуклости. въ этомъ мѣстѣ, Темза имѣетъ ширины 1,326 футовъ, чрезъ которые перекидываются девять эллиптическихъ арокъ, имѣющихъ каждая 120 футовъ въ пролетѣ и 35 футовъ высоты. Длина всего моста съ обоими спусками 2,456 футовъ. — Уэстмынстерскій-Мостъ (Westminster Bridge) построенъ по опредѣленію парламента 1739—1730 г.; девять арокъ его занимаютъ 1,223 фута. — Воксальскій-Мостъ (Vauxball Bridge), построенный 1813—1816 г. ни протяженіи 860 футовъ, перекидывается девятью чугунными арками; сооруженіе его отбило около мильйона р. сер. Замѣчательный фактъ, свидѣтельствующій о могуществѣ капиталовъ: изъ шести мостовъ, четыре построены съ 1811—1831 г., но въ то же время свершалась гигантская работа надъ тоннелемъ, и, сверхъ-того, въ послѣднее время начали, но еще не кончили, висячій мостъ — Хенгерфордскій (Hungerford), между Ватерлоскимъ и Уэстминстерскимъ, въ самомъ широкомъ мѣстѣ Темзы. Но чтобъ дать вамъ еще большее понятіе о томъ, какъ Англичане любятъ строить мосты, замѣчу, что до Виндзора, отстоящаго отъ Лондона на 20 миль (около 35 верстъ), чрезъ Темзу перекинуто двѣнадцать мостовъ, кромѣ лондонскихъ, и, разумѣется, ни одного деревяннаго.
- ↑ The Quadrant — одна изъ оригинальнѣйшихъ и красивѣйшихъ улицъ Лондона, или, точнѣе, средняя часть великолѣпной улицы Регента (Regent Street), изгибающаяся въ видѣ дуги круга, по сторонамъ которой идутъ галереи, образуемыя 140 дорическими колоннами, вылитыми изъ чугуна.
- ↑ Многіе омнибусы имѣютъ эти названія, написанныя на кузовѣ крупными буквами; омнибусы обыкновенно имѣютъ отъ 12 до 1 4 мѣстъ внутри и 3 или 4 мѣста снаружи, на лавкахъ подлѣ кучера; обыкновенная цѣна въ одинъ конецъ (4— 5 миль) сикс-пенсъ (17 к. c.). Замѣчательно, что омнибусы — Французское изобрѣтеніе, въ Лондонѣ появились въ первый разъ только въ 1830 голу. Теперь ихъ ежедневно движется внутри Лондона, съ восьми часовъ утра до полуночи, болѣе 700, и, сверхъ-того, въ окрестностяхъ Лондона до 200. Считаютъ, что ежедневно болѣе 70,000 пассажировъ перевозятся омнибусами.
- ↑ Shakspeare; King Richard II. Есть преданіе, что лондонская башня сооружена Юліемъ Цезаремъ.
- ↑ Чтобъ осмотрѣть Тауеръ, надо запастись билетомъ у входа; билетъ стоитъ шесть пенсовъ съ человѣка; потомъ васъ проводятъ въ небольшую кофейню (Refreshmen room), куда приходитъ каждые полчаса одинъ изъ стражей «а Warder» для сопровожденія посѣтителей.
- ↑ Вотъ костюмъ вардеровъ: черный бархатный беретъ, съ бантами изъ шелковыхъ лентъ краснаго, синяго и желтаго цвѣта; кармазиннаго цвѣта реденготъ, на которомъ вышиты золотымъ галуномъ спереди и сзади во всю длину королевскіе шифры, увѣнчанные коронами, изъ которыхъ одна покрываетъ всю грудь, а другая — всю спину этихъ великановъ. Простой народъ въ Лондонѣ называетъ этихъ господъ beef-ealers (пожирателями мяса); это слово, впрочемъ, есть испорченное французское buffetiers, буфетчики, потому-что встарину они смотрѣли за королевскимъ буфетомъ и серебромъ и носили свой старинный нарядъ.
- ↑ Зала-Оружій занята въ срединѣ 21 конною фигурою въ полныхъ доспѣхахъ и вооруженіяхъ, употреблявшихся въ различныя царствованія, начиная съ Эдуарда I до Карла I. Надъ каждою фигурою означенъ годъ и имя короля или рыцаря, представляемаго фигурою. Стѣны и потолокъ увѣшаны безчисленнымъ множествомъ разнаго оружія. Надпись гласитъ, что всѣ предметы были приведены въ историческій порядокъ докторомъ Мейрикомъ (Meyrik), въ царствованіе Георга IV, при генерал-фельдцейхмейстеръ герцогѣ Веллингтонѣ.
- ↑ Вотъ размѣры Уэстминстерскаго-Аббатства: длина отъ запада къ востоку снаружи 530 фут., внутри 511 фут., длина обоихъ крыльевъ 203 фут. Высота трапезы 101 фут., высота башень 225 футовъ.
- ↑ По свидѣтельству Голиншеда (Hollinshed), сооруженіе этой часовни стоило 200,000 фунтовъ стерлинговъ. Въ-послѣдствіи наружность зданія значительно пострадала, и, по опредѣленію парламента, съ 1809—1822 годъ, отпущено было 50,000 фунтовъ стерлинговъ на возобновленіе, которое исполнено съ необыкновеннымъ успѣхомъ Джемсомъ Вейтомъ (Wyatt).
- ↑ Фоксъ сильно сопротивлялся въ парламентѣ погребенію Питта въ Уэстминстерѣ. Питтъ представленъ говорящимъ въ положеніи оратора; подлѣ, исторія пишетъ его слова, а у ногъ его Анархія въ оковахъ. Фоксъ представленъ умирающимъ на рукахъ Свободы: предъ нимъ статуя мира, и у ногъ его на колѣняхъ негръ.
- ↑ Одинъ изъ лучшихъ памятниковъ Уэстминстера, въ отношеніи къ художественному исполненію, есть, безъ сомнѣнія, памятникъ сэру Франциску Веру (S. F. Vere), прославившемуся при Елисаветѣ въ войнѣ съ Голландцами. Скульпторъ Рубильякъ, занимавшійся постановкою гробницы надъ прахомъ леди Nightingale, стоялъ долго, молча скрестивши руки и устремивъ глаза на одну изъ фигуръ, поддерживающихъ балдахинъ надъ статуею Вера. Когда къ Рубильяку подошелъ каменьщикъ, онъ схватилъ его за руку и тихо сказалъ: „Молчи, слушай! Она что-то хочетъ сказать“.
- ↑ Въ путеводителѣ Феликса Соммерсея (Hand-Book for Westminster Abby), показано 355 монументовъ.
- ↑ Говардъ умеръ и похороненъ въ Херсонѣ.
- ↑ Судьба этого саркофага замѣчательна: онъ былъ изготовленъ по приказанію знаменитаго кардинала Волсея для его собственнаго монумента въ капеллѣ св. Георгія въ Виндзорѣ.
- ↑ Смыслъ этой надписи слѣдующій: Здѣсь погребенъ Христофоръ Ренъ, построившій эту церковь. Онъ жилъ болѣе 90 лѣтъ, не для самого себя, но для общей пользы. Читатель, если хочешь видѣть его мавзолей, взгляни вокругъ себя: Si monumentuin quaeris, circumspice.»
- ↑ Въ Англіи за нѣсколько лѣтъ предъ симъ, по случаю основанія общественныхъ кладбищъ за городомъ, много было писано объ этомъ предметѣ. Въ полемикѣ принимали участіе духовные, поэты, артисты, публицисты и медики.
- ↑ Статуя Карла I стоитъ на площади Charing cross, точкѣ соединенія стараго города съ новымъ; исторія ея служитъ лучшимъ доказательствомъ глубокой любви Англичанъ къ монархіи. Эта конная статуя была первымъ произведеніемъ ваянія въ Англіи. Во время гражданской войны она была низвергнута и продана, по распоряженію парламента, одному мѣднику, съ приказаніемъ разрушить ее. Мѣдникъ скрылъ ее въ землѣ и, при восшествіи на престолъ Карла II, представилъ ее, къ общему удивленію; и тогда она была поставлена на настоящемъ мѣстѣ.
- ↑ Знаменитымъ венеціанскимъ архитекторомъ.
- ↑ Именно: Green-park, Hyde-park, Regent’s-park, S-t. Jarnes’s-park и Kensington-gardens; только въ послѣднее время для жителей восточной части Лондона устроенъ Victoria-park на 290 акрахъ, для котораго парламентъ ассигновалъ 100 т. фунтовъ стерлинговъ.