ВОСПОМИНАНІЯ КРЫМСКАГО ВЕТЕРАНА О СУВОРОВѢ И НѢКОТОРЫХЪ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХЪ ТОГО ВРЕМЕНИ.
правитьМного воспоминаній въ Крыму живетъ въ памяти народной, и въ особенности объ эпохѣ присоединенія этого полуострова къ вашей имперіи. Новое поколѣніе съ жадностію слушаетъ ихъ, и эти разсказы нерѣдко бываютъ такъ новы, такъ увлекательны и интересны, что хоть сейчасъ клади ихъ на бумагу. Интересъ этотъ еще болѣе возвышается, когда повѣствователемъ бываетъ очевидецъ, современникъ великой эпохи. Но такихъ очевидцевъ тамъ уже немного осталось, и тѣмъ болѣе мы должны цѣнить ихъ разсказы.
Съ однимъ изъ такихъ старожиловъ я былъ знакомъ въ Крыму. Имя его Лукьянъ Михайловичъ Дуси. Нѣкогда онъ былъ въ составѣ того легіона греческаго, который, при императрицѣ Екатеринѣ, по взятіи Крыма, былъ вызванъ сюда изъ Греціи, и потомки котораго составляютъ нынѣ балаклавскій греческій батальйонъ и населеніе заштатнаго городка Балаклавы. Въ легіонѣ этомъ онъ былъ однимъ изъ лучшихъ молодцовъ по удальству и расторопности, и потомъ, за подвиги свои, произведенъ въ офицеры. Къ Суворову, въ бытность его здѣсь, онъ былъ назначаемъ нерѣдко на ординарцы и большую часть разсказовъ своихъ передаетъ какъ очевидецъ.
Но прежде, чѣмъ передамъ я читателямъ моимъ его разсказы, надѣюсь, что не надоѣмъ, если брошу нѣсколько словъ о моемъ вполнѣ-интересномъ повѣствователѣ.
Л. М. Дуси жилъ въ семи верстахъ отъ Симферополя на югъ, въ своемъ саду, который самъ взростилъ. Садъ этотъ примыкаетъ къ деревнѣ Усеинѣхаджи, верстахъ въ трехъ отъ почтовой дороги на южный берегъ. Лукьянъ Михайловичъ рѣдко оставлялъ садъ свой; а если выѣзжалъ,.то не далѣе, какъ въ Симферополь.
Симферополь, главный, какъ всѣмъ извѣстно, городъ Таврическаго-Полуострова, вообще мало оживленъ. Здѣсь нѣтъ ни фабрикъ, ни заводовъ (кромѣ развѣ пивовареннаго), ни судоходной рѣки, ни порта для заграничныхъ судовъ. Все, чѣмъ онъ можетъ похвастать, такъ это — прелестью своихъ окрестностей, живописностію Салгирской Должны, безконечными садами по этой долинѣ, своими достойно-прославленными фруктами, которые, впрочемъ, есть на цѣломъ полуостровѣ. Но этотъ довольно-скучный городъ, какъ-бы по мановенію волшебнаго жезла, оживляется каждую пятницу и представляетъ видъ самаго шумнаго азіатскаго рынка. Здѣсь общая встрѣча окрестныхъ жителей Симферополя, на нѣсколько десятковъ и даже за сотню верстъ вокругъ. Здѣсь вы увидите и Нѣмку-колонистку съ свѣжимъ масломъ, и за перекопскаго Ногайца, привезшаго на огромной мажарѣ и парѣ верблюдовъ пшеницу-арнаутку, и нерчинскаго Грека съ еникольскими балыками, и севастопольскую матроску съ разными разностями домашней работы, и Цыгана, гарцующаго едва-ли не на краденой лошади, и жителя горъ съ куницами. Если вы живали въ Симферополѣ, то, безъ сомнѣнія, любили ходить но этому шумному рынку, или, вѣрпѣе, по ярмаркѣ, полной жизни и разнообразія, и извѣстной подъ именемъ «большаго базара». Вы, конечно, иногда встрѣчали тамъ моего почтеннаго Лукьяна Михайловича, любившаго, но старой привычкѣ, посѣщать эти базары, и своею персоною также принадлежавшаго къ общей массѣ тамошняго разнообразія. Доживая девятый десятокъ лѣтъ и будучи бѣлъ какъ лунь, онъ сохранялъ прекрасный станъ тѣла, красивыя черты лица, свѣжесть мыслей и оживленность разговора; правильный греческій носъ, быстрый взглядъ и бѣлые волосы до плечь придавали еще болѣе интереса этому красивому старцу. Какъ-бы подражая своимъ праотцамъ-Спартанцамъ, онъ одѣвался всегда весьма-просто; форменная съ краснымъ выпускомъ куртка и шинель простаго толстаго сукна какъ-бы говорили, что хозяинъ ихъ есть особа суворовскихъ временъ. Кто только зналъ этого старца, зналъ его за человѣка праводушнаго и истинно-благороднаго. Много особыхъ фактовъ въ жизни его вполнѣ подтверждаютъ это общее объ немъ мнѣніе. Умеръ онъ съ твердостію истинно-стоическою; чувствуя приближеніе послѣдней минуты, онъ говорилъ какъ совершенно-здоровый, со всѣмъ равнодушіемъ къ жизни, и былъ покоенъ какъ-бы отходя ко сну; а это ужо достаточно свидѣтельствуетъ, что на совѣсти его не было никакого укора.
Старикъ, какъ и всѣ мы на склонѣ дней нашихъ, любилъ иногда поговорить о дняхъ юности своей, и тѣмъ болѣе, что съ этимъ соединялись воспоминанія о великой эпохи въ исторіи нашего царства, эпохѣ присоединенія Крыма къ Россіи. Нѣкоторые изъ его разказовъ заронились въ моей памяти, другіе со словъ его были тогда же набросаны на бумагу — и я постараюсь передать нѣкоторые изъ нихъ моимъ читателямъ.
Русскія войска, послѣ взятія перекопскихъ укрѣпленій, вошли внутрь Крыма, часто сражались съ Татарами, били ихъ на каждомъ шагу, и въ томъ же году взяли Арабатскую Крѣпость, Керчь и Ениколь. Во время слѣдовавшаго за тѣмъ мира съ Турками, были вызваны графомъ Орловымъ изъ Порты Оттоманской Греки и поселены въ Ениколи. Вскорѣ послѣ этого, Татары возмутились противъ своего владѣтеля Крыма, Шагинъ-Гирея-Хана, котораго мы поддерживали. По этому случаю онъ отправился въ Санктпетербургъ и воротился оттуда уже съ русскими войсками, данными ему въ помощь, по повелѣнію императрицы Екатерины. Въ это время, по соизволенію императрицы, для усмиренія Татаръ были употреблены и Греки, о которыхъ мною упомянуто. Было ихъ три батальйона, изъ которыхъ каждымъ командовалъ особый майоръ, и именно: первымъ — Георгій Дуси, дядя нашего почтеннаго ветерана, вторымъ — Капдіоти, третьимъ Чанони. Татары, послѣ нѣсколькихъ неудачныхъ для нихъ стычекъ, отступили къ Кэфѣ (Ѳеодосіи) и заперлись въ ней. Крѣпостныя стѣны не устояли противъ русской груди; Греки также здѣсь участвовали. При взятіи города, Татаръ много погибло, но большая часть ихъ бѣжала въ горы и въ лѣса. Для преслѣдованія ихъ посланы были Греки, которые, руководясь закоренѣлою враждою своею противъ мусульманъ, какъ своихъ притѣснителей и враговъ христіанства, при этомъ случаѣ допустили себя надѣлать жестокости, которыя до-сихъ-поръ живутъ въ Крыму въ памяти народной, и которыя долго были причиною вражды Татаръ ко всѣмъ Грекамъ, здѣсь поселившимся.
Почтенный мои ветеранъ не оправдываетъ своихъ соотчичей; но, какъ-бы желая сколько-нибудь извинить ихъ, говоритъ, что повсюду встрѣчали они необыкновенное сопротивленіе со стороны Татаръ, побившихъ и Грековъ не малое число. Греки, ожесточенные сопротивленіемъ, разсыпались разными отрадами по дорогамъ и лѣсамъ; жгли деревни и хлѣбъ, убивали каждаго попадавшагося въ ихъ руки мусульманина, не щадя ни пола, ни возраста. Г. Дуси представляетъ примѣры такого остервенѣнія Грековъ, которымъ я не повѣрилъ бы, еслибъ разскащикомъ былъ человѣкъ противной стороны или менѣе добросовѣстный, еслибъ говорилъ онъ не о своихъ товарищахъ гі не какъ очевидецъ. Производя страшныя жестокости, отъ которыхъ волосъ становится дыбомъ, Греки заставляли Татаръ быть ихъ свидѣтелями; потомъ нѣкоторыхъ отпускали для разсказовъ въ народѣ, подтверждая имъ передать своимъ соотчичамъ, что и всѣхъ та же участь ожидаетъ, если не поспѣшатъ покориться. Но, вмѣсто покорности, Татары забирали свои пожитки, уходили изъ деревни въ деревню и скрывались по лѣсамъ; а если были настигаемы, защищались храбро, часто сами нападали на Грековъ, и духъ защиты до того былъ распространенъ между ними, что даже женщины съ оружіемъ въ рукахъ нерѣдко являлись между ними и также храбро нападали на враговъ своихъ. Въ одномъ мѣстѣ среди лѣса, замѣчаетъ Дуси, нашъ товарищъ Виченцо увидалъ стоявшую мажару и бросился къ ней, надѣясь чѣмъ-нибудь поживиться; но изъ-за мажары выскочила къ нему на встрѣчу Татарка съ саблею въ рукахъ и такъ стала наступать на него, что Виченцо не могъ отпарировать ея ударовъ, долженъ былъ отступать — и не прежде освободился отъ ея преслѣдованія, какъ другой Грекъ подоспѣлъ сюда съ ружьемъ и застрѣлилъ Татарку. Всѣ Греки знали храбрость и ловкость виченцову и удивлялись этому случаю. Въ другомъ мѣстѣ, другой Грекъ напалъ на мажару съ Татаркою; Татарка выхватила у себя изъ-за пояса пистолетъ, и на повалъ убила нападавшаго. На выстрѣлъ подоспѣлъ цѣлый отрядъ Грековъ, и одинъ изъ нихъ, Кавотули, застрѣлилъ Татарку.
Но объ этихъ жестокостяхъ скоро освѣдомилась императрица, и тотчасъ отправила въ Крымъ курьера съ приказаніемъ, чтобъ Греки прекратили убійства. Греки было-усомнились въ справедливости этого приказанія и продолжали свои жестокости, не щадя, по-прежнему, ни лѣтъ, ни пола; но это не продолжилось: Татары наконецъ объявили начальнику войскъ, что желаютъ быть подданными Россіи. Тогда пріостановлены были всѣ преслѣдованія, и Греки возвратились въ Ениколь, взявъ, впрочемъ, съ собою много плѣнныхъ дѣвицъ и мальчиковъ. Освѣдомившись и объ этомъ, государыня приказала отдать всѣхъ плѣнныхъ ихъ родственникамъ. По успокоеніи всего, Татары являлись въ Ениколь и получали своихъ дѣтей; однакожь, замѣчаетъ нашъ ветеранъ, одна дѣвушка не захотѣла идти къ отцу и, окрестившись, сдѣлалась женою прапорщика Грипьойти.
Въ особенности съ большимъ одушевленіемъ передавалъ почтенный старецъ воспоминанія свои о Суворовѣ. Изъ нихъ приведемъ мы здѣсь только тѣ его разсказы, которые болѣе интересны и о которыхъ еще не всѣ знаютъ. Извѣстно, что послѣ мира съ Турками Суворовъ былъ въ Крыму и осматривалъ расположенныя тамъ войска и обозрѣвалъ гражданскія присутственныя мѣста. Смотръ войскамъ въ Симферополѣ дѣлалъ онъ въ нынѣшней нагорной части города, которая въ то время не была заселена и представляла открытую равнину. — Суворовъ командовалъ чрезъ полковыхъ адъютантовъ. Одного изъ нихъ онъ послалъ съ приказаніемъ на другой флангъ; лошадь подъ адъютантомъ чего-то испугалась и понесла его прямо къ обрывамъ каменной горы, висящей саженей на двадцать и болѣе надъ Салгиромъ. Увидя передъ собою пропасть, лошадь бросилась въ сторону и сбила сѣдока; сѣдокъ весьма ушибся и былъ безъ чувствъ. — Видя все это, Суворовъ, въ сопровожденіи всей свиты, прискакалъ къ нему, принялъ въ немъ самое горячее участіе, послалъ за лекарями и при себѣ велѣлъ пустить ему кровь изъ обѣихъ рукъ; а когда больной пришелъ въ чувство, то отправилъ его въ больницу, съ приказаніемъ имѣть о немъ особенное попеченіе.
При посѣщеніи присутственныхъ мѣстъ въ Симферополѣ, Суворовъ увидалъ на дверяхъ надпись: «Уголовный Судъ». — «Помилуй Богъ», воскликнулъ онъ, «я ни за что на свѣтѣ сюда не пойду; да и не желаю никому туда входить».
Въ Бахчисараѣ получилъ онъ, между прочимъ, донесеніе, что одинъ Цыганъ содержится въ тюрьмѣ за дѣланіе фальшивой турецкой серебряной монеты. Онъ потребовалъ Цыгана къ себѣ, самъ допрашивалъ его и когда изъ словъ виновнаго и прочихъ обстоятельствъ дѣла узналъ, что у Цыгана штемпеля не было, а что онъ сдѣлалъ всего только два юзлука съ-руки, простымъ ножемъ, и просидѣлъ надъ ними до двухъ недѣль, то велѣлъ его выпустить изъ жалости, какъ объявилъ Суворовъ — что онъ такъ медленно и такъ плохо зарабатываетъ хлѣбъ себѣ, а совѣтовалъ ему выбрать другое мастерство, повыгоднѣе и пополезнѣе, и на дѣланіе денегъ не приниматься — а не то плохо будетъ.
Изъ Симферополя Суворовъ ѣздилъ на Чатыръ-дагъ. Было это зимою. — Возвращаясь оттуда, онъ заѣхалъ къ помѣщику мурзѣ Батырь-Агѣ Крымтаеву, бывшему приверженцу послѣдняго крымскаго хана, Шагинъ-Гирея. — Батырь-Ага сдѣлалъ всѣ возможныя приготовленія, чтобъ достойно принять высокаго гостя. Не смотря на всѣ приглашенія, Суворовъ отказался и отъ кушаньевъ, въ изобиліи и съ азіатскою роскошью для него приготовленныхъ, и отъ теплой комнаты; а просилъ отвести ему комнату холодную и принести соломы для постели. — Не смотря на то, что весьма-озябъ, онъ потребовалъ воды изъ рѣчки и окатился ею; потомъ легъ на приготовленную на полу постель изъ соломы, покрытую только простынею, и тепло укутался. Пролежавъ съ полчаса времени, онъ всталъ, хвалился, что хорошо согрѣлся; даже вспотѣлъ, и потребовалъ простаго хлѣба, соли и рѣдьки: въ этомъ состоялъ весь его ужинъ; а у хозяина просилъ извиненія, что «не могъ быть полезнымъ для приготовленнаго кушанья, ведя всегда такую жизнь»[1].
Подобный примѣръ случился и въ Симферополѣ, гдѣ приготовленъ былъ у кого-то богатый обѣдъ. Суворовъ отрѣзалъ ломоть чернаго хлѣба во всю краюху, намазалъ его масломъ и съѣлъ; въ этомъ состоялъ весь обѣдъ его, и онъ не дотронулся ни до одного блюда.
Суворовъ еще былъ въ Крыму, когда Турція объявила войну Россіи. Въ то же лѣто показался въ Черномъ-Морѣ турецкій флотъ. Десанта ожидали у Кинбурна. Суворовъ не замедлилъ туда прибыть съ двумя полками. Поставленные на сторожѣ донскіе казаки скоро дали знать Суворову, что Турки начали дѣлать высадку. Суворову принесли это извѣстіе въ то время, когда онъ былъ въ церкви на литургіи: онъ не вышелъ изъ церкви, не тронулся съ мѣста до окончанія службы, и потомъ приказалъ отслужить молебенъ на побѣду враговъ и одолѣніе. — По выходѣ изъ церкви онъ приказалъ полковнику Ніоти идти съ полкомъ своимъ на непріятеля. Ніоти отъ этого отказывался, говоря, что полкъ его не въ-силахъ выдержать натиска непріятеля, несравненно-сильнѣйшаго, и что послѣ того Кинбурнъ будетъ неминуемо взятъ Турками; но если самъ Суворовъ пойдетъ впередъ, то, въ случаѣ неудачи, его конный полкъ подастъ большую помощь. Ніоти дерзко упорствовалъ въ этомъ, надѣясь въ особенности на расположеніе и милость князя Потемкина. Видя такую ослушность и боясь потерять время, Суворовъ пошелъ самъ съ пѣхотнымъ полкомъ, приказавъ впрочемъ Ніотію засѣсть въ камыши и ждать его команды. Десанта было 5,000; Турки стали напирать, Суворовъ подаваться назадъ. Ободренные отступленіемъ небольшаго отряда, Турки съ воплями бросились преслѣдовать Суворова и зашли далеко отъ берега. Пропустивъ непріятеля, Ніоти, въ-слѣдствіе новыхъ приказаній, вышелъ изъ засады и съ тылу ударилъ на него; между-тѣмъ Суворовъ повернулъ назадъ и также ударилъ на Турковъ. Не ожидая ни того, ни другаго, Турки не знали, съ которой стороны защищаться, смѣшались, были разбиты Суворовымъ на голову и, отложивъ всякое сопротивленіе, стали спасаться бѣгствомъ къ морю; здѣсь, при невозможности всѣмъ разомъ перебраться на суда, много погибло ихъ на берегу и потонуло въ морѣ. Въ этомъ дѣлѣ Суворовъ былъ раненъ.
Боясь гнѣва Суворова, Ніоти поспѣшилъ послать къ князю Потемкину просьбу объ увольненіи въ отставку. Суворовъ же съ своей стороны, донося о военномъ дѣлѣ, не умолчалъ и объ ослушности Ніоти. На послѣднее Потемкинъ отвѣчалъ, что за ослушаніе не можетъ сдѣлать съ Ніоти никакого взъисканія, потому-что онъ, по просьбѣ, выпущенъ въ отставку.
Отъ Кинбурна Турки на судахъ отправились къ Херсону. Здѣсь они застали три русскія судна и на нихъ напали. При этомъ старшій изъ офицеровъ на судахъ, панайотъ Алексіановъ, не взирая на значительное число непріятельскихъ судовъ, сдѣлалъ храбрый отпоръ, повредилъ большую часть ихъ, навелъ на Турковъ страхъ и принудилъ ихъ спасаться бѣгствомъ
Почтенный разскащикъ вашъ, Л. М. Дуси, умеръ весною 1845 года. Въ дѣлѣ подъ Кинбурномъ онъ былъ въ полку Ніоти.
<Уманец А. А.>
- ↑ Этотъ разсказъ слыхалъ я также и отъ сосѣда Батырь-Аги, Девлешь-Мурзы Вейратскаго. Много интереснаго можно слышать отъ него о происшествіяхъ того времени и, быть-можетъ, его воспоминанія будутъ сообщены въ этомъ же журналѣ.